ЭМС (Элексир молодости и совершенства), Цур-Мюлен Герминия, Год: 1925

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Герминия Цур Мюлен
(как Лауренс Г. Десбери)
.
ЭМС
(Элексир молодости и совершенства)

0x01 graphic

0x01 graphic

Глава первая.
Возвращение

Истрепанное бурей, пыхтя и отдуваясь, судно ‘Напролом’, с видом больного затравленного зверя, бросило якорь в гавани Нью-Йорка. Берег был усеян огромными толпами народа, громко неслись над водой приветственные крики. Население восторженно встречало команду, которая шесть лет пропадала без вести в ледяных пустынях Северного Ледовитого океана, с риском для жизни стремясь достичь полюса, и ныне возвращалась, сдавшись перед неумолимыми силами природы.
Родственники отважных исследователей выехали навстречу судну, на палубе обнимались мужчины и женщины, дети с робостью и любопытством вглядывались в ставших им чужими отцов. Кое-кто из женщин плакал, не находя на судне своих мужей и сыновей, оставшихся навсегда почивать под вечным снеговым покровом.
Фрэд Маннистер, молодой судовой врач, стоя на верхней палубе, сосредоточенно разглядывал многочисленные лодки, которые, покачиваясь, подъезжали к судну. Тщетно искал Фрэд тонкое, резко очерченное лицо с добрыми глазами, которое он надеялся увидеть. Среди всех этих радостно взволнованных людей он не мог отыскать своего отца. ‘Должно быть болен, — подумал Фрэд: иначе он был бы здесь’. Его стала мучить тревога, он с нетерпением ждал высадки.
Репортеры осаждали вернувшихся на родину. Фрэд Маннистер, отделывавшийся от них односложными ответами, вдруг встрепенулся, на его серьезном, несколько печальном лице заиграла улыбка. Расталкивая окружающих, он стал протискиваться вперед.
— О’Кийф!
Высокий сероглазый человек оглянулся.
Мужчины пожали друг другу руки.
— Каким образом ты попал в Америку? — с удивлением спросил Фрэд Маннистер.
— Меня прислала ‘Звезда Свободы’. Я с докладом о выборной кампании. Дай-ка взглянуть на тебя, мы ведь не видались семь лет.
Фрэд Маннистер кивнул.
— Я ищу отца. Не понимаю, почему его нет.
— Может быть нездоров или побоялся давки. Ты где живешь?
— В отеле ‘Савой’. А ты?
— У знакомых, — уклончиво ответил О’Кийф. — Я сегодня вечером зайду к тебе. А пока попытаюсь проинтервьюировать вашего капитана.
И на своих длинных ногах он с необычайной быстротой устремился туда, где толпа была всего гуще и где капитан тщетно отбивался от осаждавших его репортеров.
Фрэд Маннистер призадумался. Затем он решил прежде всего навестить своего дядю Генри Брайта, последний наверное сумеет дать ему сведения об отце. Он подозвал автомобиль.
Одетый в ливрею швейцар, открывший дверь брайтовского особняка, с нескрываемым презрением взглянул на бедно и небрежно одетого молодого человека, который возымел желание видеть мистера Брайта.
— Если это по делу, — снисходительно сказал швейцар, — то вам надо отправиться в Сити, в контору мистера Брайта. Миссис Брайт не любит, когда…
Маннистер нетерпеливо рассмеялся.
— Томас, старый осел, вы не узнаете меня?
Старик внимательно посмотрел на него и смутился. Наконец он неуверенно пробормотал:
— Мистер Фрэд?
— То-то же! — Маннистер протянул старику руку. — Как поживаете, старина? С каких это пор вы стали таким важным?
Старик смущенно улыбнулся.
— Да, мистер Фрэд, это… с тех пор, как мистер Брайт так страшно разбогател. Барыня вращается теперь в самом изысканном обществе, видите ли… и строго следит за этикетом и… — Он запнулся.
Маннистер поморщился и иронически улыбнулся.
— Америка — демократическая страна, где все равны! Все, значит, осталось по-старому?
— Еще хуже сейчас, — проворчал Томас. — Но пойдемте, мистер Фрэд, я доложу миссис Брайт.
Он провел Маннистера в роскошно обставленную залу и исчез.
Маннистер с любопытством стал озираться вокруг. Чего только этим людям не требуется! Шелковая мебель, мягкие, как бархат, ковры, картины по стенам. Он вспомнил жалкую хижину в вечных снегах, служившую убежищем ему и его товарищам, тяжелую трудовую жизнь, полную лишений, и почувствовал отвращение при мысли об этих людях, знавших только роскошь и удовольствие.
Возле двери раздались легки шаги. Маннистер оглянулся. Вошла стройная молодая женщина и протянула ему обе руки:
— Мой милый Фрэд!
Маннистер взглянул на прекрасное молодое лицо и через секунду, смеясь, воскликнул:
— Этель! Я тебя не узнал. Ты ведь была совсем девочкой, когда я уезжал!
Красавица улыбнулась.
— Но, милый Фрэд, я вовсе не Этель. Неужели ты не узнаешь своей тети Делии?
Маннистер недоумевая смотрел на нее. Тетя Делия, жена дяди Брайта? Той ведь по меньшей мере пятьдесят лет, а перед ним стояла восемнадцатилетняя девушка.
— Тетя Делия… — растерянно пробормотал он.
— Да, да, это я.
Теперь, внимательно вглядевшись, Фрэд узнал и холодные синие глаза, которых он так боялся в детстве, и тонкий, всегда выражавший высокомерие, рот.
Улыбка сошла с лица миссис Брайт. Она приняла серьезный вид и вздохнула:
— Мой бедный мальчик! К сожалению, я должна сообщить тебе печальную весь.
Маннистер вздрогнул, неясно чувствуя, что он ждал этого.
— Мой отец?..
Он остановился, не решаясь докончить фразу.
Миссис Брайт достала кружевной платочек и приложила к глазам.
— Будь мужественным, Фрэд, приготовься к худшему.
Она усадила племянника на диван рядом с собой.
‘— Он болен?
Миссис Брайт в ответ глубоко вздохнула.
— Умер?
— Да, мой бедный мальчик. Твой дорогой отец умер.
Маннистер, стараясь владеть собой, ничего не сказал. Он так радовался предстоявшей встрече. Отец всегда был его самым близким, самым чутким другом. Мать красивая и равнодушная женщина, которая не любила его и к которой он не чувствовал никакой привязанности, умерла, когда ему было пятнадцать лет. С тех пор он был неразлучен с отцом до того дня, когда он, получив докторский диплом, решил принять участие в экспедиции, отправившейся для исследования северного полюса.
— Когда он умер? — глухо спросил наконец Маннистер.
— Уже скоро полгода…
— Где?
— В Таллахасси. Он долго болел. Дядя поместил его в клинику. Но, несмотря на самый тщательный уход, болезнь привела к роковому концу.
— Дай мне адрес врача, который лечил его, — сказал Маннистер. — Я поеду в Таллахасси, там узнаю…
— Милый Фрэд, даже этого утешения я не могу дать тебе, — вздохнула миссис Брайт. — Доктор Броун три месяца тому назад утонул, катаясь на лодке.
— Где похоронен мой отец?
— Он покоится в семейном склепе, рядом с твоей матерью.
— Он не оставил мне письма? записочки? ни слова?
— Он лишился рассудка за несколько месяцев до смерти.
— Мой отец!? Этот спокойный уравновешенный человек! — воскликнул недоверчиво Маннистер.
— Он переутомил свои мозги. Так что если бы тебе и удалось найти дома какое-нибудь письмо от него, ты можешь быть заранее уверен, что ничего, кроме безумного бреда, в нем не окажется.
Ее холодные глаза испытующе смотрели на молодого человека. Так как он упорно молчал, она после короткой паузы заговорила снова:
— Я понимаю, какой это жестокий удар для тебя. Мы все так любили твоего отца.
Фрэд Маннистер украдкой бросил на нее гневный взгляд. Он ясно представил себе старого ученого, смущенного, растерянного, в кругу этой семьи, с которой его связывало только то, что, будучи молодым человеком, он решился жениться на сестре Генри Брайта. Капризная молодая девушка влюбилась в красивого химика, который и тогда уже был чудаковат и беспомощен, как только отрывался от научных занятий.
— Я пойду, — сказал Фрэд Маннистер, внезапно почувствовавший сильную усталость. — Я приду потом повидаться с дядей.
Он встал. В то же мгновение маленькая ручка откинула портьеру и из смежной комнаты вошла Этель Брайт.
Фрэд Маннистер был изумлен, увидав кузину. Он оставил ее задорной и здоровой двенадцатилетней девочкой, а теперь перед ним стояло бледное, худенькое, нежное существо с беспокойно горящими глазами. Дочь казалась гораздо старше матери.
— Фрэд! — Этель протянула ему руку. Ее глаза наполнились слезами.
— Какое грустное возвращение. Милый дядя…
Фрэд удержал ее руку в своей. Он почувствовал в ее тоне искреннее участие, и ему стало легче.
— Все так грустно, — как бы про себя сказала девушка. — Да, грустно и ужасно.
Большие темные глаза стали еще больше. Этель вздрогнула.
— Этель!! — резко крикнула миссис Брайт.
— Неожиданная встреча с тобой взволновала ее, прибавила она, обращаясь к Фрэду. — Наша бедная Этель чрезвычайно нервна.
Девушка уселась в углу и не произнесла больше ни слова. Маннистер простился и уехал к себе в гостиницу.
Вечером к нему пришел О’Кийф. Друзьям было о чем порассказать друг другу. Фрэд Маннистер не скрывал своей скорби по поводу смерти отца.
— Не знаю, — задумчиво сказал он, — но что-то в рассказе тети звучало фальшиво. У меня все время было странное чувство, точно она боится чего-то. Я подозреваю, что они скверно обращались с бедным стариком.
— Ты, пожалуй, можешь разузнать что-нибудь в Таллахасси. Я на твоем месте съездил бы все-таки туда, — сказал О’Кийф.
Фрэд Маннистер кивнул.
— Я собираюсь.
Было уже поздно, когда О’Кийф собрался уходить. Фрэд Маннистер пошел провожать его. От бешеной суеты и движения на улицах у него кружилась голова. Мимо мчались автобусы, на крышах всеми цветами радуги переливались все одни и те же буквы: ‘ЭМС’. Те же огненные буквы ‘ЭМС’ смотрели и с высоты небоскреба. Пробежал с пачкой листков под мышкой бледный и тщедушный мальчик, лет десяти. Он сунул Фрэду Маннистеру листок, на котором по пунцовому полю выведено было золотом ‘ЭМС’.
— Новое рекламное помешательство, — заметил Фрэд Маннистер. — Нью-Йорк остался все тем же.
— Помешательство, которое приносит изобретателю миллионные доходы, — мрачно ответил О’Кийф.
— Что означают эти буквы?
Это сокращенное название одного косметического средства: ‘Эликсир молодости и совершенства’.
Фрэд Маннистер улыбнулся.
— Средства для красоты — это очень старая вещь. С тех пор, как существуют на свете женщины, существуют и средства для красоты. Однако, ни одно из них не защищает от старости.
— ‘Эмс’, однако, как будто действительно обладает этим свойством, — возразил О’Кийф. — Присмотрись завтра к дамам из верхних десяти тысяч [Верхние 10.000 — нью-йорская денежная аристократия]. Женщины, у которых есть две взрослых внучки, похожи на восемнадцатилетних. Богатые женщины освобождены от последней заботы, которая у них еще была. Они могут, разумеется за высокую цену, приобрести вечную молодость. А для того, чтобы наслаждение было полно, — с горькой улыбкой добавил он, — они имеют возможность сравнивать себя с бедными труженицами, которые быстро стареют от нужды и горя.
— Теперь я понимаю, почему я не сразу узнал свою тетушку и принял было ее за дочку. А кто изобрел это средство?
— Неизвестно. Вероятно, какой-нибудь бедный неудачник, который получил за это ломаный грош, а фабрикант загребает на этом деле миллионы.
— Кто же этот счастливый фабрикант? — спросил Фрэд Маннистер.
— Твой дядюшка, мистер Генри Брайт.

Глава вторая.
Первый день в Нью-Йорке

Фрэд Маннистер бесцельно бродил по улицам. Он не мог освоиться с окружавшей его прежде обстановкой. Эта стремительность и беготня, дикий рев автомобилей, вой сирен, стук, грохот, гул, упирающиеся в облака постройки — неужели это тот самый город, который он покинул шесть лет тому назад? Здесь жизнь бьет ключом, кипит работа, а там, откуда он пришел, в жутком безмолвии стелятся сверкающие ледяные пустыни, безжизненные, мертвые. И это почти рядом, на одной и той же планете.
Он неторопливо шагал по аристократическим улицам, разглядывая богатые особняки. Богатейший в мире город. Внимание Фрэда задержалось на великолепном школьном здании. У подъезда, дожидаясь, стояла целая шеренга автомобилей. Маннистер улыбнулся: ‘Теперешней молодежи живется хорошо, ей даны все возможности для развития’.
Он пошел дальше и добрался до оживленных улиц Сити. На одном из перекрестков гудела огромная толпа. Фрэд Маннистер протолкался вперед и обратился к рядом стоявшему человеку:
— Что случилось?
— Какой-то мальчишка из магазина попал под автобус, — равнодушно ответил тот.
— Этих несчастных мальчуганов гоняют по городу, пока они не валятся с ног от усталости, — отозвалась просто одетая женщина, с изможденным лицом, — вот они и пропадают.
— Черт бы побрал эту красную пропаганду, — огрызнулся мужчина.
Фрэд Маннистер, не отвечая ему, обратился к женщине:
— Ну, и что с ним?
— Да что? Умер! Хотя теперь-то уже пяток трепать не будет. — Женщина громко всхлипнула. — Вот для чего мы детей рожаем.
Красивый, краснощекий парень сунул Фрэду Ман- нистеру листок, на пунцовом фоне отливало золотом модное слово: ‘ЭМС’, под ним черными буквами было напечатано: ‘Хотите иметь эликсир вечной молодости и красоты… Покупайте ‘ЭМС’!! Спрашивайте в любом аптекарском магазине. Цена флакона 75 долларов’.
Толпа расступилась, пропуская двух мужчин с носилками, на которых лежало истерзанное, искрошенное тело. С носилок свесилась маленькая, грязная, точно просившая о помощи рука — жалкая, худенькая детская рука.
Фрэд Маннистер вздрогнул. Во время своего путешествия он неоднократно видел, как умирали товарищи, но то были люди, которые сознательно шли навстречу опасностям и смерти, которые из неутомимой жажды знания добровольно брали на себя тяжелую задачу. А этот ребенок… в нем вспыхнул неукротимый гнев. Такая преступная неосторожность шофера… Такая халатность.
Словно угадав его мысли, стоявшая рядом женщина сказала:
— Шофер тут ни при чем, ему приходится десять часов подряд вести свой автобус, десять часов подряд напрягать внимание. Вот и получается понятно…
— Понятно… — Гнев Фрэда Маннистера не улегся. Он искал лишь другого объекта — Как это понятно, что детей загоняют до смерти, а шоферов так перегружают работой, что они не видят, куда они едут? Почему это?
Женщина медленно обернулась и взглянула на Маннистера. Затем она улыбнулась. Фрэду Маннистеру стало страшно от этой улыбки. Но женщина не сказала ни слова.
Зато перед Фрэдом вырос какой-то хорошо одетый коренастый господин и положил ему руку на плечо.
— Я посоветовал бы вам не заниматься тут агитацией, молодой человек.
— Оставьте, пожалуйста! Вы с ума сошли!
— Здесь вам не большевистская Россия, молодой человек. Предъявите документы!
Женщина, уходя, еще раз обернулась и едва слышно прошептала:
— Острожно, шпик!
А затем поспешно удалилась.
— Ну, живей, — торопил незнакомец, — ваши документы? — И, бросив взгляд на темные волосы Фрэда Маннистера, он насмешливо прибавил:
— Здесь вам и не Иерусалим!
— Но зато Америка, где каждый гражданин имеет право высказывать свои взгляды! — сказал Фрэд Маннистер, ударив незнакомца кулаком под подбородок.
Тайный агент отскочил. В то же мгновение толпа расступилась, и чья-то сильная рука, схватив Фрэда, увлекла его за собой и, не отпуская, заставила стремительно пробежать несколько кварталов. Маннистер был так огорошен, что не мог произнести ни слова и молча следовал за незнакомцем. У последнего был вид рабочего, и Маннистер как-то чувствовал, что он желает ему добра.
Незнакомец затащил Маннистера в какой-то подъезд, здесь остановился, взглянул на него и рассмеялся.
— Вы, молодой человек, очевидно недавно живете в Америке?
— Почему? — ничего не понимая спросил Маннистер.
— Потому, что в противном случае вы не стали бы один лезть в драку с тайным агентом. Вы знаете, что ваш поступок мог стоить вам жизни?
Маннистер все еще растерянно глядел на собеседника.
— Но… — пробормотал он, — ведь я ничего не сделал…
— Ему показалось, что вы намерены сказать что-то против наших священных капиталистических порядков.
Маннистер снова почувствовал в себе растущий гнев.
— Хороши порядки, когда…
— Но очевидно вы действительно недавно в Америке, иначе вы были бы сдержаннее.
— Но чего ради мне сдерживать себя с вами, ведь вы спасли меня?
— А откуда вы знаете, что я не провокатор?
— Провокатор? — Маннистер схватился руками за голову. — Я не знаю, кто из нас сумасшедший! С какой стати шпик, да еще провокатор, станет интересоваться мной!
Собеседник ответил на вопрос вопросом:
— А разве вы не пытались критиковать нашу систему?
— Ну и что же?
— Разве вы не знаете, что в Америке за подобные вещи сажают в тюрьму? что вас арестуют, если вы вздумаете где-нибудь прочитать вслух конституцию?
— В Америке?
— Чудак, да где же вы провели последние годы? — Теперь рабочий в свою очередь с недоумением смотрел на Маннистера.
— В Ледовитом океане.
— То есть как?
— Я участвовал в экспедиции к северному полюсу.
Рабочий улыбнулся:
— Вот как! Вы верно были на судне ‘Напролом’, которое вчера бросило якорь в гавани?
Маннистер кивнул. — Я сопровождал экспедицию в качестве врача.
— И не открыли северного полюса?
— Нет, — с некоторой горечью ответил Маннистер. — Открытие я сделал в Нью-Йорке.
— Какое открытие?
— Что мир ни на волос не стал лучше, чем был шесть лет тому назад. Наоборот…
— Но чего же вы ожидали?
— Мы ведь все надеялись… после войны…
— Жалкие безумцы!
Сверху посыпался на них дождь листков, на пунцовом фоне сияло золотое слово ‘Эмс’.
Рабочий поднял один листок.
— Это величайшее открытие современной Америки, эликсир молодости и совершенства для богачей.
— Где же изготовляется это снадобье? — спросил Маннистер, рассеянно комкая один из пунцовых листков.
Рабочий наморщил лоб.
— Этого никто не знает.
— Странно.
— Тут что-то нечисто.
Маннистер взглянул на часы.
— Скажите, мистер… — он запнулся…
— Бенсон, Джек Бенсон, — закончил за него фразу рабочий.
— Мистер Бенсон, как мне удобнее всего добраться отсюда до Боуери? Я должен в два часа быть там у приятеля. — И он назвал точный адрес. Бенсон с удивлением взглянул на него.
— Вы разве знаете Тостера?
— Нет, но у него живет мой приятель Брайан О’Кийф.
— О’Кийфа я тоже знаю. — Бенсон хотел было еще что-то сказать, но, по-видимому, раздумал и только разъяснил Маннистеру, как скорее всего добраться до названной им улицы.
Когда они прощались, Маннистеру казалось, что он теряет друга.
— Мне очень хотелось бы встретиться с вами еще раз, мистер Бенсон. Дайте мне, пожалуйста, ваш адрес.
Бенсон помедлил минутку, затем ответил с улыбкой:
— У меня, собственно говоря, нет адреса.
— Вы… У вас?
— Я люблю разнообразие и редко ночую дважды в том же доме. — Он заметил недоумение Маннистера и прибавил:
— Я не сумасшедший, не думайте, а дело в том, что в нашей стране свободы бывают разные обстоятельства… Попросите О’Кийфа, он вам расскажет об этом. И дайте мне ваш адрес. Если мне удастся, я приеду к вам.
Маннистер назвал свою гостиницу.
— Но я пробуду здесь не больше недели, — добавил он, — а затем я поеду домой, на ферму в Южной Дакоте.
— В Южной Дакоте! Я в конце месяца буду неподалеку оттуда, в Миннесоте. Может быть мы встретимся там. До свидания.
Маннистер не предчувствовал, при каких странных обстоятельствах должна была осуществиться эта встреча.
Он сел в поезд, шедший по направлению к Боуэри.
Проходя по жалким улицам рабочих кварталов, он вспомнил о своем недавнем впечатлении от аристократических лиц. Нью-Йорк — богатейший в мире город! Теперь же, глядя на эти узкие, грязные переулки, на неряшливых женщин и грязных детей, вдыхая тяжелую уличную вонь, он подумал: Нью-Йорк — самый жалкий, самый бедный в мире город.
Он смутно сознавал, что этот Нью-Йорк непременно должен быть таким для того, чтобы мог существовать тот, другой Нью-Йорк, залитый светом и золотом. Он подумал об эликсире молодости и совершенства и вспомнил, что в элегантном квартале он не встретил ни одной старухи. Проезжавшие в автомобилях и шедшие пешком ему навстречу дамы производили впечатление молоденьких девушек. Зато здесь! Женщины с младенцами на руках казались плохо сохранившимися сорока и пятидесятилетними старухами, с ввалившимися щеками, грустными глазами, почти беззубыми. Не было юношеской свежести даже на лицах молодых девушек. Маннистер шел в глубоком раздумье. Его охватило смутное сознание своей виновности. ‘Я не имел никакого права на целых шесть лет уйти от мира и его задач, — думал он: — Конечно, я был еще молод и неопытен, когда отправился в путешествие, но я уже понимал всю несправедливость нашего общественного строя’. Он вспомнил об университете, о профессоре, который был уволен за слишком ‘радикальные’ взгляды. Тогда Маннистер был единственным, протестовавшим против этого постановления. Он обошел всех членов совета и, несомненно, был бы исключен, если бы за него не вступился его дядя Генри Брайт, который имел некоторое влияние в совете. Затем он увлекся предстоявшей экспедицией и приключениями и, несмотря на все страдания, лишения и неудачи, провел шесть счастливых лет.
Последнее время, однако, его все больше и больше тянуло домой к отцу, в Америку. И вот, наконец, он вернулся — отца нет в живых, Америка… Да, он поступил нехорошо, он не вложил своей доли труда в дело раскрепощения человечества. Какой смысл имеет открытие северного полюса, если в мире есть такие улицы, как Боуэри. Он вспомнил вдруг свое столкновение с сыщиком и улыбнулся. Как тот обалдел, когда кулак Маннистера пришел в соприкосновение с его подбородком. Фрэд Маннистер радостно ощутил в себе физическую силу. Он предвидел, что она пригодится ему в предстоящей борьбе с Америкой богачей и шпиков.
О’Кийфа он не застал, но в оставленной записке О’Кийф просил Маннистера ждать его к четырем часам у себя в гостинице.
Маннистер, усталый и раздосадованный, поехал домой.
По дороге он встретил отряд Армии Спасения, впереди шли две молодые девушки с тамбуринами, певшие хорал. Никто не замечал их. Остановился на минуту только один Маннистер. Тогда к нему подошла одна из девушек и сладким голосом спросила его:
— Хотите спасти свою душу, брат мой? Идите к Иисусу: Иисус протягивает вам руки с креста.
Затем она сунула ему в руку какой-то листок. На одной стороне переливалась золотыми буквами надпись: ‘Приди к Иисусу’, а на другой: ‘Иисус любит тебя. Любит тебя так, что хочет дать тебе счастье не только за гробом, но и в этом мире. Но что такое счастье? — Молодость и красота. Хочешь быть вечно молодым и красивым? — Покупай ‘Эмс’. Требуй в любом аптекарском магазине. Флакон — 75 долларов!’

Глава третья.
Остров смерти и безумия

Глубокой синевой сияет и переливается под сверкающим небом Караибское море. Теплый ветер подхватывает ароматы на бесчисленных больших и малых островах и разносит их далеко кругом. Пестрые цветы наряжают острова в яркие краски, пряные растения струят тяжелые благоухания, очарование, восхитительная многокрасочность, буйная жизнь царят в этом земном раю.
Два маленьких островка лежат в стороне от морского пути, ни один из совершающих регулярные рейсы пароходов не заходит в их гавань. И если, время от времени, в бухте показываются грузовые пароходы, то развевающийся на них незнакомый флаг говорит о том, что это частновладельческие суда. Они стоят там некоторое время на якоре, потом снова уходят. Ни одно встречное судно не знает, откуда и куда они идут.
Когда-то оба острова были связаны узким перешейком, однако последний был срыт, и теперь острова соединяет широкий подъемный мост. Последний обыкновенно поднят, тем не менее с обеих сторон всегда стоит вооруженная охрана, и всякий желающий перейти мост должен предъявлять пропуск.
На большем из этих островов высится огромное здание, напоминающее внешним видом современную фабрику: большие залы с широкими окнами, через которые доносится гул машин, высокие, вздымающиеся к нему трубы. Фабрика тоже окружена охраной: здоровенными молодцами зверского вида с револьверами и резиновыми нагайками за поясом.
Восточная часть острова представляет собою маленький, обсаженный великолепными деревьями, холмик. Здесь посреди большого парка стоит снежно-белая, вся увитая розами, вилла. Ее тоже охраняют два караульных.
Весь остальной остров усеян разного размера хижинами и производит впечатление маленького поселка. Магазинов, однако, здесь нет. Один единственный большой товарный склад по-видимому удовлетворяет все потребности населения. На улицах почти не видно женщин, и, что особенно странно, — на всем острове не встретишь ни одного ребенка.
Измученные люди, с каким-то серо-белым цветом лица и с безнадежно устремленными в пространство взорами, едва передвигают ноги. Рабочее время на большой фабрике ограничено пятью часами в день, однако возвращаются домой рабочие с таким изможденным видом, словно они работали десять часов или еще больше. Они вваливаются в дом, торопливо и без аппетита проглатывают свой обед и бросаются на постель, чтобы в тяжелом свинцовом сне пролежать до следующего утра.
Этот остров не упоминается ни в одном учебнике географии. Несколько лет тому назад один приезжий назвал его Адским островом, и это прозвище осталось за ним в устах обитателей.
На меньшем острове стоит одно единственное каменное здание. Вдоль берега тянется огромное кладбище, своеобразное кладбище, на могильных плитах которого нет имен. Безыменные мертвецы покоятся под пальмовыми и перечными деревьями, синие волны тихо плещутся о прибрежные холмы.
Берега этого острова тоже охраняются, но караульных здесь меньше, чем по ту сторону моста.
Здесь тоже живут люди, своеобразные существа, которые бродят как тени, с пустыми, устремленными вдаль взорами. Вот двое встречаются. Один смотрит на другого и хриплым голосом произносит:
— Я ведь знаю тебя! Кто ты такой?
Другой беспомощно поднимает глаза:
— Кто я?
Он хватается обеими руками за голову, сжимает виски, словно это помогает ему думать, затем безнадежно качает головой и повторяет жалобным тоном обиженного ребенка:
— Кто я — я не знаю!
Обе тени вздрагивают и, словно в надежде на помощь, одна тень хватает другую за руку. Рука в руке идут они дальше, тащатся на кладбище, где лежат безыменные мертвецы.
Ночь. Черная, ароматная, душная тропическая ночь. Гремят цепи. Мост между адскими островами опускается.
Горят фонари.
На большом острове, возле моста, стоят человек тридцать мужчин, они жмутся друг к другу как стадо баранов. За ними караульные с револьверами в руках.
Караульные покрикивают на людей, бьют их нагайками, когда те замедляют шаг.
Человеческое стадо не оказывает ни малейшего сопротивления, никто не произносит ни слова. Люди покорно переносят пинки и удары и быстро идут вперед, устремив пустые взоры в пространство.
Когда они проходят мост, их окружает новый караул и загоняет в большое каменное здание.
В ярко освещенной комнате стоит человек. Он тщательно осматривает каждого из прибывших, оттягивает веки, смотрит зрачок. Лицо его передергивается, он беспрестанно кусает губы, судорожно сжимает руки. Его большие лихорадочно горящие глаза пылают жестокой ненавистью.
— Идемте, доктор, — тормошит его один из вооруженных револьверами людей. — Сейчас подымут мост.
Врач идет за ним, как только он сходит с моста на большой Адский остров, мост подымается снова. Врач скрывается во мраке. Неслышно, крадучись, следует за ним стража.
Врач направляется не к своей хижине, он идет мимо большого фабричного здания, подымается на холмик и звонит у дверей белой виллы.
Несмотря на поздний час, гостиная, ярко освещена. Два хорошо одетых, упитанных господина играют в карты.
Врач входит.
— Мне нужно поговорить с вами, мистер Лэй.
Старший из двух бросает на него изумленный взгляд:
— Вы, Соммервиль? Так поздно? Неужели вы не можете подождать до утра?
— Нет, я не могу ждать ни одного часа, ни одной минуты. Я больше не вынесу этого. Я должен уехать.
— Вы подписали пожизненный договор, — холодно возражает Лэй.
— Я больше не вынесу этого, я схожу с ума. Отпустите меня.
— Вы подписали договор.
— Я не знал в чем дело. Меня обманули. Вы не имеете права задерживать меня. Через десять дней снова прибудет пароход, я знаю, ведь нам нужен новый материал. — Соммервиль мрачно улыбнулся. — Старый износился. Сегодня опять вывозили мусор. С этим пароходом я уеду.
— Вы не уедете.
— И когда я вернусь домой, — закричал молодой врач вне себя от волнения, — я выведу вас на чистую воду! В Америке было немало скандалов, но такого она еще не знала. — Он глубоко вздохнул. И с каким удовольствием я прочитаю в газете, что…
— Что доктор Герберт Соммервиль приговорен к двадцати годам тюремного заключения, — с саркастической улыбкой перебил его Лэй.
Соммервиль смертельно побледнел. Глаза у него полезли на лоб.
— Негодяй, подлая собака!! — кричал он вне себя от гнева. — Преступление, за которое грозит мне тюрьма, благороднее каждого вашего поступка.
— Закон придерживается другого взгляда, — усмехнулся Лэй.
— Закон!! Если бы у меня был роскошный особняк, если бы я был знаменитым врачом, если бы ко мне ходили ваши надушенные и наштукатуренные жены и дочери, если бы я, ‘помогая’ им, ограждал от позора ‘благородные’ семьи, тогда правосудию не было бы никакого дела до меня. Но я был маленьким, незаметным врачом на Боуэри, и явилась ко мне несчастная женщина, которая не знала, как прокормить своих пятерых детей и которой угрожал появлением шестой…
— Закон приравнивает ваше преступление к убийству, — равнодушно перебил его снова Лэй.
— Допустим, назовем это убийством. Но кто убийца? Женщина, для которой величайшее счастье обращается в проклятье из-за того, что вы обрекаете на голод и ее и не рожденного еще ребенка? Врач, который хочет избавить человека от голода и нужды, который хочет спасти отчаявшуюся женщину от рук какой-нибудь бабы, которая искалечит ее навсегда? Или вы, строители этих порядков, при которых плодородие становится проклятием, вы — защитники этой системы, вы…
— Не волнуйтесь, мой юный друг. Какой смысл! Вы живете на Адском острове, — он насмешливо подчеркнул это название, — и проживете здесь до конца своих дней. Я советую вам не смотреть на вещи так трагично. Вы действительно можете помешаться, а жаль было бы.
— Да и ваши упреки лишены всякого основания, Соммервиль, — вмешался в разговор второй господин, до сих пор молчавший. — Вы здесь очень хорошо устроились, живете в отличном домике, хорошо питаетесь, работы у вас немного, всякий другой на вашем месте был бы чрезвычайно доволен.
— Но я человек, а не дикий зверь. Я не могу видеть, как…
— К тому же вас никто не заставлял подписать договор, — заметил Лэй.
— Вы приставили мне револьвер к виску. Что мне оставалось делать? Я был молод, я только начал практиковать. Вся жизнь была впереди. Я был помолвлен, я собирался через два месяца жениться. Тут вы явились. И какой черт выдал вам мою тайну? И вы, Лэй, положили на стол проклятый договор и предоставили мне на выбор: подписать договор или сесть на скамью подсудимых. Двадцать лет тюремного заключения! Вы весьма ярко описали мне тогда эту перспективу. С другой стороны, очень невинно звучавшее предложение: поселиться в качестве врача на этом острове в вашем ‘имении’, — он горько улыбнулся. — Мне было двадцать пять лет, и в молодом оптимизме я не мог поверить, что я должен будут всю жизнь провести на острове. Я подписал договор, — он сжал кулаки и продолжал сдавленным голосом: — и приехал сюда на Адский остров.
— И останетесь здесь, мой друг, — улыбнулся Лэй. — Не делайте никаких глупостей, ведь вы знаете, что берег отлично охраняется, так что о побеге не приходится думать.
Соммервиль сидел неподвижно, опустив голову и тяжело переводя дыхание.
— Я отлично понимаю, ч
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека