ЭМИЛІЯ ГАЛОТТИ.
ЭМИЛІЯ ГАЛОТТИ.
Г. Лессинга.
(Пер. В. Владимірова. Спб. 1894. Моя Библіотека. Изд. М. М. Ледерле).
З. Венгерова.
‘Міръ Божій’, No 9, 1894
Эмилия Галотти Лессинга, Венгерова Зинаида Афанасьевна, Год: 1894
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Среди драматическихъ произведеній Лессинга ‘Эмилія Галотти’ занимаетъ совершенно обособленное мсто и для читателей нашего времени иметъ прежде всего большой историко-литературный интересъ. Вспоминая исторію появленія этой драмы, ея судьбу на нмецкой сцен, возбужденіе критики того времени, мы переносимся въ одинъ изъ самыхъ интересныхъ моментовъ исторіи нмецкаго театра въ XVIII в., въ моментъ освобожденія сцены отъ французскаго вліянія и основанія національнаго театра.
Лессингъ выступилъ какъ драматическій критикъ въ эпоху полнаго подчиненія нмецкой драмы французскому вкусу. Готшедъ и его жена наполняли сцену переводами французскихъ трагедіі классической школы, подъ ихъ вліяніемъ образовалась въ Лейпциг цлая школа драматурговъ, объявившихъ Шекспира варваромъ, а французскихъ драматурговъ XVII в. законодателями драматическаго искусства. Успху этого направленія способствовало то, что Готшеду сочувствовала и помогала знаменитая актриса Нибуръ, она предоставила въ его распоряженіе организованную ею же первоклассную труппу въ Лейпциг, и самыя посредственныя передлки съ французскаго, дланныя Готшедомъ, увлекала публику, благодаря мастерской игр Нибуръ и ея труппы.
Лессингъ началъ свою каррьеру переводами французскихъ пьесъ для театра Нибуръ, онъ былъ въ то время студентомъ сначала богословскаго, потомъ филологическаго и философскаго факультета, и скудная плата за переводы помогала ему сводить концы съ концами и ходить каждый вечеръ въ театръ, къ которому онъ сильно пристрастился. Такимъ образомъ, онъ въ Лейпцигъ усплъ основательно изучить тогдашнее положеніе драматическаго искусства и пришелъ къ убжденію, что подражаніе французскимъ образцамъ пагубно дйствуетъ на нмецкую драму. Уже въ первыхъ критическихъ статьяхъ Лессинга (‘Beitrge zur Historie des Theaters’. 1750) начинаются его нападки на французскій театръ и противопоставленіе ему Софокла и Шекспира. Онъ осуждаетъ геометричность построенія и отсутствіе дйствія въ драмахъ Корнеля и Расина, и въ 1755 г. выступаетъ самъ съ драмой ‘Сара Сампсонъ’, порвавшей почти окончательно съ классическими традиціями французскаго театра и сдлавшейся образцомъ такъ-называемой мщанской драмы.
Принципіальная борьба Лессинга противъ французскаго вліянія начинается, главнымъ образомъ, съ его ‘Литературныхъ писемъ’ (1759 г.), въ которыхъ онъ выступаетъ ярымъ противникомъ Готшеда и доказываетъ превосходство Шекспира надъ французскими классиками. Кром того, Лессингъ пишетъ оригинальную комедію ‘Минна фонъ-Баригельмъ’, иллюстрирующую его пониманіе цлей драматическаго искусства. Въ этомъ произведеніи, сразу завоевавшемъ симпатіи публики, Лессингъ заинтересовалъ зрителей и читателей изображеніемъ живыхъ національныхъ интересовъ и положилъ основаніе національному театру. Вскор нашлась сцена, примкнувшая къ преобразовательнымъ идеямъ Лессинга и въ 1767 г. гамбургскій театръ былъ переданъ въ вдніе Лессинга для образованія очага національнаго искусства. Попытка Лессинга выполнить эту широкую задачу окончилась неудачей, но мы обязаны ей возникновеніемъ одного изъ самыхъ цнныхъ памятниковъ критической литературы — ‘Гамбургской Драматургіи’. Въ этомъ классическомъ произведеніи Лессингъ положилъ основаніе эстетическимъ принципамъ, воспитавшимъ литературные идеалы XIX в., онъ первый сломилъ гнетъ ложно понятыхъ классическихъ традицій въ драм, объяснилъ Аристотеля анализомъ трагедій Софокла, установилъ принципъ единства дйствія, замняющаго формализмъ единствъ времени и мста, внесъ элементъ національности и жизненности въ драму, изображавшую до того лишь страсти королей и принцевъ, замнилъ классическіе сюжеты положеніями, взятыми изъ повседневной жизни. Вліяніе идей Лессинга, изложенныхъ въ ‘Гамбургской Драматургіи’, не только опредлило собой дальнйшее развитіе нмецкой драмы, но широко отразилось на всей европейской литератур, къ сожалнію, это вліяніе еще до сихъ поръ не прослжено критикой во всхъ своихъ проявленіяхъ, и такіе вопросы, какъ связь французскаго романтизма съ проповдью Лессинга (а эта связь несомннна) остаются открытыми до сихъ поръ.
Изложивъ въ ‘Гамбургской Драматургіи’ свои теоретическіе взгляды на задачи и цли драмы, Лессингъ показалъ въ ‘Эмиліи Галотти’ практическое примненіе своихъ принциповъ. ‘Эмилія Галотти’ является въ нмецкой литератур первой трагедіей изъ частной жизни, гд политическій интересъ дйствія подчиненъ чисто психологическому и общечеловческому, гд, при строгомъ единств драматическаго интереса, авторъ находитъ возможность расширить фабулу характерными эпизодами, гд, наконецъ, постановка характеровъ и развитіе дйствія обнаруживаетъ глубокое пониманіе законовъ драматическаго творчества. Въ этомъ теоретическомъ совершенств пьесы, ея образцовомъ построеніи и новизн пріемовъ, составляющихъ эпоху въ исторіи драмы, и лежитъ главное значеніе ‘Эмиліи Галотти’, она представляетъ собой необходимое дополненіе ‘Гамбургской Драматургіи’, доказывая, что Лессингъ говорилъ въ своемъ знаменитомъ трактат не съ отвлеченной точки зрнія законодателя и судьи, а какъ художникъ, понявшій законы творчества и контролирующій ими свои преобразованія въ избранной ими области драматическаго искусства.
Историческую точку зрнія нельзя терять изъ виду при чтеніи ‘Эмиліи Галотти’, такъ какъ она объясняетъ источникъ того, что расхолаживаетъ современнаго читателя въ драм Лессинга, которая кажется намъ слишкомъ строго выдержанной на границ трагедіи и драмы, такъ сказать слишкомъ умной, чтобы увлечь зрителя изображаемыми въ ней страстями. За художникомъ, рисующимъ живыхъ людей, слишкомъ чувствуется теоретикъ драмы, постоянно обращающій наше вниманіе на мотивы дйствія своихъ героевъ, постоянно объясняющій и комментирующій ихъ въ ущербъ непосредственному драматизму дйствія. Лессингъ слишкомъ подготовляетъ трагическіе моменты, чтобы потрясти зрителей, когда они наступаютъ, и слишкомъ сильно возбуждаетъ мысль, чтобы увлечь воображеніе.
Эти сценическіе недостатки объясняются, конечно, непосредственной связью ‘Эмиліи Галотти’ съ ‘Гамбургской Драматургіей’ и тмъ, что слишкомъ точное слдованіе хотя бы самой раціональной и близкой къ истин теоріи лишаетъ художественное творчество жизненности, только кристаллизованныя теченіемъ времени и переработанныя нсколькими поколніями непосредственныхъ художниковъ, идеи Лессинга пріобрли свое истинное значеніе и сдлались исходнымъ пунктомъ новаго пониманія драмы. Въ собственной же драм Лессинга, ‘Эмилія Галотти’, мы видимъ лишь теоретическую подкладку наступающей реформы, и въ этомъ историко-литературное значеніе пьесы, основанное на безупречности ея построенія, строгой мотивировки дйствія и искусномъ концентрированіи драматизма на развитіи одной центральной отрасти.
Но несмотря на вс указанные недостатки драмы Лессинга, она представляетъ глубокій интересъ помимо своего историческаго значенія. Интересъ этотъ чисто психологическій и заключается въ постановк нсколькихъ, очень тонко задуманныхъ характеровъ, стоящихъ на высот драматическаго положенія, опредляющаго сюжетъ пьесы. Лессингъ вдохновился въ ‘Эмиліи Галотти’ разсказомъ Тита Ливія о Виргиніи, закалывающемъ свою дочь, чтобы спасти ее отъ преслдованій Аппія Клавдія. Это классическое преданіе, прославляющее суровую нравственность римскаго воина, не разъ подвергалось драматической обработк и служило удобнымъ сюжетомъ для иллюстраціи конфликта долга и чувства, патріотизма и личныхъ привязанностей, обстановка Рима республиканской пары и борьба демократіи съ тиранніей казались всмъ предшественникамъ Лессинга и многимъ посл него необходимыми рамками для мотивировки поступка Виргинія, и разсказъ Тита Ливія обращался такимъ образомъ-въ исходный пунктъ чисто политической драмы. Заслуга Лессинга заключается въ томъ, что онъ глубже заглянулъ въ этотъ драматическій эпизодъ римской исторіи, и за политическимъ мотивомъ увидлъ чисто психологическій, общечеловческій, который и развилъ въ своей драм. Сведя политическую подкладку до минимума и даже почти совершенно уничтоживъ ее, Лессингъ сосредоточиваетъ драму на психологіи отца, любящаго свою дочь до самозабвенія и доведеннаго трагическими обстоятельствами до ршенія убить ее, чтобы сохранить въ душ незапятнаннымъ ея образъ. Вся римская обстановка становится излишней для освщенія интимной семейной драмы, и Лессингъ переводить дйствіе въ маленькую итальянскую резиденцію, гд политика принимаетъ характеръ боле узкихъ личныхъ, а не партійныхъ или принципіальныхъ интересовъ. Отецъ Эмиліи, Одоардо Галотти, центральное лицо драмы, настолько лишь связанъ съ придворной жизнью, насколько, вслдствіе прежнихъ столкновеній съ принцемъ, онъ сохранилъ къ нему непріязненное чувство, и живетъ вдали отъ двора, весь поглощенный семейными привязанностями. Ригористъ по своимъ нравственнымъ убжденіямъ, онъ выше всего ставитъ личную безупречность и придворная атмосфера съ ея интригами внушаетъ ему отвращеніе. Онъ весь сосредоточенъ на любви къ Эмиліи, въ которой видитъ идеалъ женственности и душевной красоты, онъ счастливъ при мысли, что наступилъ день ея свадьбы съ графомъ Аппіани, однимъ изъ немногихъ честныхъ людей въ Гвастал, и что теперь они вс вмст навсегда оставятъ городъ и поселятся въ здоровой обстановк сельской жизни. Въ сосредоточенности любви Одоардо къ его дочери и въ тщательности, съ которой онъ оберегаетъ ее отъ пагубнаго вліянія свтской среды, обнаруживается его стоическое пониманіе нравственности и по первымъ его замчаніямъ по адресу принца и его приближенныхъ видно, что Одоардо человкъ, умющій ненавидть и ршительно дйствовать. Эмилія, героиня драмы и вмст съ тмъ жертва трагическаго конфликта, вполн дочь своего отца по суровому слдованію нравственнымъ идеаламъ. Близость грха ей уже кажется преступленіемъ, возможность соблазна — паденіемъ. Первое появленіе Эмиліи на сцен, когда вся въ слезахъ она прибгаетъ изъ церкви и разсказываетъ матери о встрчи съ принцемъ въ церкви, обрисовываетъ идеальную душевную чистоту двушки, склонной къ самообличенію и готовой принести все въ жертву своему наивному и прямолинейному пониманію долга. Эти дв жизненныя фигуры, взятыя изъ ндръ нмецкой протестантской среды, замняютъ Лессингу римскаго героя и его дочь. Одоардо и Эмилія не уступаютъ своимъ классическимъ первообразамъ по сил духа и глубин нравственныхъ убжденій, разница только въ мотивахъ ихъ поступка: въ Виргиніи говорило геройское чувство гражданина, готоваго пожертвовать дочерью, чтобы возбудить мятежъ и сломить власть тирана, и чтобы понять его нужно живо представить себ исключительныя условія, въ которыхъ онъ жилъ. Одоардо же — это отецъ, безсильный защитить дочь отъ гибели и спасающій ее по крайней мр отъ позора.
Чтобы объяснить поступокъ Одоардо и перевести его изъ области отвлеченнаго героизма въ близкую намъ сферу жизненнаго трагизма, Лессингъ сдлалъ изъ блдной, еле намченной у Тита Ливія, Виргиніи сильную и поэтичную фигуру Эмиліи Галотти, одно изъ самыхъ прекрасныхъ созданій творческой фантазіи поэта. Въ Эмиліи невинность Гетевской Гретхенъ естественно сливается съ героизмомъ тевтонскихъ женщинъ, способныхъ не только глубоко чувствовать, но и оставаться врными своимъ нравственнымъ и религіознымъ убжденіямъ даже цной жизни. Она не знаетъ колебаній и борьбы, воспитанная въ строгихъ понятіяхъ о чести и долг, врующая христіанка, она не знаетъ большаго несчастья, чмъ уклоненія отъ пути истины. Она готовится сдлаться женой Аппіани безъ страстной любви къ нему, но преклоняясь предъ благородствомъ и мужествомъ его характера. Легкомысленный, пламенно влюбленный въ нее принцъ появляется на ея горизонт и смущаетъ ея покой, заставляя ее ужасаться близости соблазна и грха. Въ драм остается несовсмъ яснымъ характеръ чувства Эмиліи къ принцу. По нкоторымъ намекамъ можно предположить, что боязнь поддаться соблазну скоре, нежели ненависть къ обольстителю, заставляетъ ее бжать отъ его преслдованій. Аппіани она любитъ спокойной дружеской любовью, и извстіе о его смерти вызываетъ въ ней лишь сожалніе, поглощаемое тотчасъ же ея собственнымъ душевнымъ кризисомъ. Гораздо сильне волнуетъ ее мысль о принц, этотъ элементъ возможной любви двушки къ человку, котораго она презираетъ, смутно намченъ и придаетъ особый трагизмъ борьб, изъ которой она нравственно выходитъ побдительницей, умирая отъ руки отца. Играя активную роль въ сцен убійства, убждая отца убить ее, когда имъ преграждена возможность спастись изъ западни принца, Эмилія придаетъ большую человчность дйствіямъ Одоардо. Только когда онъ видятъ, что оклеветанная въ его глазахъ дочь раздляетъ его собственное пониманіе чести, экстазъ стоическаго мученика за правду овладваетъ имъ и длаетъ возможнымъ принесеніе въ жертву того, что ему было всего дороже на свт.
Психологическая драма, разыгрывающаяся въ ‘Эмиліи Галотти’ между отцомъ и дочерью съ одной стороны и принцемъ съ его коварнымъ совтникомъ, Маринелли, съ другой, выигрываетъ въ правдоподобности и широт замысла, благодаря мастерски очерченнымъ фигурамъ властителя и царедворца. Они дополняютъ другъ друга, чтобы дать общую картину разлагающагося государства. Принцъ слабъ и легкомысленъ, живетъ только мыслью о развлеченіяхъ и, поглощенный вспышкой любви къ Эмиліи, разсянно отвчаетъ ‘съ удовольствіемъ’ министру, принесшему ему для подписи смертный приговоръ, обнаруживая искренную всепоглощающую любовь къ Эмиліи, онъ даетъ вмст съ тмъ доказательство поверхности своихъ увлеченій въ поведеніи съ графини Орсини, которой онъ съ холодной жестокостью указываетъ дверь у себя въ замк. Этотъ Аппій Клавдій новаго покроя ближе и понятне классическаго тирана, имющаго, по крайней мр, преимущество твердости духа и силы страстей, Аппій Клавдій можетъ внушать только ненависть и ужасъ, принцъ же Гекторъ Гонзага вызываетъ своей безхарактерностью, не лишенной добрыхъ порывовъ, смсью рыцарства съ порочностью, податливостью вол другихъ и умньемъ страдать, т сложныя чувства, которыя приводятъ къ героической смерти Виргинію христіанской эпохи.
Въ Маринелли Лессингъ воплотилъ совершенный типъ придворнаго интригана, почти не уступающаго шекспировскому Яго въ изобртательности и коварств.
Русскій переводъ ‘Эмилія Галотти’ сдланъ тщательно и въ общемъ точно передаетъ оригиналъ. Мы бы только посовтовали переводчику пересмотръ нкоторыхъ деталей для второго изданія. Такъ, напр., онъ передаетъ неподходящимъ выраженіемъ слова Одоардо о томъ, что, сдлавъ женщинъ внцомъ творенія, природа зашла слишкомъ далеко. ‘Природа пересолила — она слишкомъ идеализировала свое произведеніе’ (А. 5, сц. VII) сказано въ русскомъ перевод, Лессингъ же употребляетъ совершенно иную метафору, говоря, что ‘природа, длая женщину внцомъ творенія, ошиблась въ глин, взявши ее слишкомъ тонкой’.