‘Міръ Божій’, No 3, 1898
Эмиль Золя перед судом присяжных, Золя Эмиль, Год: 1898
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Эмиль Золя передъ судомъ присяжныхъ. Какъ извстно уже читателямъ изъ галетъ, къ Золя примнена высшая мра наказанія: онъ приговоренъ къ тюремному заключенію на одинъ годъ и уплат 3.000 франковъ штрафа. Но и самый приговоръ и сущность дла, изъ-за котораго пострадалъ Золя, отступаютъ на задній планъ передъ возмутительною пародіею на правосудіе, которая совершалась въ зал суда, и картиною нравовъ французскаго общества, печати и властей. Все, что происходило въ суд во время двухнедльнаго разбирательства, было необыкновенно и противорчило самымъ элементарнымъ понятіямъ о правосудіи, а травля, которая въ это же время происходила на улицахъ и въ печати, сцены, разыгрывавшіяся въ самомъ зданіи дворца правосудія,— все это невольно возбуждаетъ вопросъ: что же сталось съ Франціей, съ той націей, которая шла впереди европейскаго прогресса и первая провозгласила великія идеи равенства и справедливости?
Ни о какой справедливости, ни о какомъ равенств передъ законами страны не было и рчи въ процесс Золя. Съ начала до конца весь этотъ процессъ былъ правонарушеніемъ, посягательствомъ на личную свободу, насмшкой надъ правосудіемъ. Золя явился передъ судомъ простымъ искателемъ правды, у него даже не было въ запас никакого сенсанціоннаго документа, который бы онъ могъ предъявить суду, ничего, кром убжденія въ своей правот. Онъ надялся пролить свтъ на темное дло, вынудить людей, прячущихся за тотъ фетишъ, который называется во Франціи ‘chose juge’, раскрыть истину и призвать ошибку, если таковая сдлана, но борьба оказалась неравной. На сторон Золя было только сочувствіе лучшихъ людей Франціи, ученыхъ, литераторовъ и политическихъ дятелей, пользующихся безукоризненною репутаціей, но на противоположной сторон была власть, опирающаяся на весь свой авторитетъ, и толпа, загипнотизированная словами: ‘Честь арміи’, ‘Безопасность Отечества’ и т. п. Разнуздывались самыя дикія страсти и толпа съ криками ‘Vive l’arme!’ бросалась разорять лавки и магазины и бить прохожихъ — однимъ словомъ, разыгрывались возмутительныя сцены насилій, напоминающихъ средніе вка и недостойныхъ ни цивилизованной націй, ни конца XI вка, гордящагося своимъ прогрессомъ.
По мр того какъ, благодаря искусству талантливаго защитника Золя, адвоката Лабори, на суд раскрывались злоупотребленія и правонарушенія, допущенныя въ дл Дрейфуса, озлобленіе властей, защищающихъ неприкосновенность ‘chose juge’, все возрастало и въ странномъ поведеніи предсдателя, нкоторыхъ свидтелей и прокурора и даже въ упорномъ молчаніи присяжныхъ, не обращающихся къ суду ни съ какими вопросами для разъясненій сути дла, можно было заране усмотрть исходъ процесса. Но самымъ характернымъ фактамъ въ этомъ отношеніи явилось обращеніе генерала Буадефра, начальника Главнаго штаба, къ присяжнымъ. Онъ такъ-таки напрямикъ заявилъ имъ, что весь Генеральный штабъ и все военное Министерство выйдутъ въ отставку, если только они осмлятся вынести Золя оправдательный приговоръ и этимъ докажутъ что они оправдываютъ его сомннія въ непогршимости военныхъ судей, осудившихъ Дрейфуса. Министръ президентъ Мелинъ въ начал судопроизводства объявилъ, что онъ ‘ввряетъ честь арміи 12-ти гражданамъ, которые съумють отмстить за ея поруганіе! ‘И все это говорится по адресу присяжныхъ! Въ какой же стран можетъ быть допущено подобное давленіе на совсть и волю присяжныхъ? Но во Франціи, гд власти, ради прикрытія своего произвола и беззаконій, стараются запугать общественное мнніе намеками на опасность для страны и все свести къ вопросу объ оскорбленіи арміи — этого оплота страны,— подъ вліяніемъ постояннаго подогрванія и патріотическихъ чувствъ, исчезло чувство справедливости. На суд однимъ свидтелямъ разршалось говорить и голословно утверждать, что ршеніе суда было правильно, другихъ же предсдатель лишалъ права слова, если только ихъ показанія становились неудобными для военныхъ властей. Точно также предсдатель лишалъ слова защитника, лишь только онъ задавалъ неудобный вопросъ. Такимъ образомъ, допросъ свидтелей на суд являлся настоящею комедіей. Одни изъ свидтелей ссылались на государственную, другіе на профессіональную, третьи на частную тайну, а вызванные въ судъ члены военнаго суда буквально не вымолвили ни единаго слова, такъ какъ предсдатель далъ имъ право не отвчать на вопросы защитника. Они стояли молча, обнаруживая полнйшее презрніе къ защит и не отвчая Лабори ни на одинъ вопросъ, и также молча вернулись на свои мста, когда кончилась комедія допроса. Также точно поступилъ и Эстергази, которому Лабори предложилъ сто вопросовъ. Не вымолвивъ ни слова, Эстергази вернулся на свое мсто, а при выход изъ суда ему устроили овацію: офицеры пожимали ему руку и жандармы обнимали его и вынесли на своихъ плечахъ изъ залы суда, а принцъ Орлеанскій съ чувствомъ пожалъ ему руку, чтобы выразить свое уваженіе, — какъ онъ сказалъ — къ ‘chosejuge’.
Несмотря на вс препятствія, которыя воздвигались защит, Лабори удалось выяснить многое, хотя и не удалось раскрыть тайну дла Дрейфуса. Генералъ Бильо заявилъ въ палат, что пересмотръ этого дла былъ бы ‘безуміемъ’, но повидимому это бегуміе неизбжно и волей-неволей министерству Мелина придется согласиться на пересмотръ. Что касается дла Эстергази, то на суд также выяснилось, что оно было не боле какъ комедіей, имющей цлью успокоить общественное мнніе, но недостигшей этой цли. Возбужденіе умовъ все усиливается и приговоръ суда не можетъ уничтожитъ его. У лучшей части французскаго населенія и у всхъ цивилизованныхъ народовъ несомннно долженъ былъ явиться вопросъ: какую цну можно придавать приговорамъ военнаго суда въ дл Эстергази и Дрейфуса? Вдь генеральный штабъ не постснялся оказать давленіе на судъ присяжныхъ въ дл Золя, разв не могъ онъ прибгнуть къ такому же способу и въ отношеніи военнаго суда?