ЕЛИЗАВЕТА БЛЕКУЭЛЬ, ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА-ВРАЧЪ.
ЕЛИЗАВЕТА БЛЕКУЭЛЬ, ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА-ВРАЧЪ.
Женева, 20 октября 1847 г.
Елизавет Блекуэль, Филадельфія.
‘Чарльсъ Ли, деканъ факультета’.
‘Т. Ж. Страттонъ, предсдатель’.
Т. Криль.
‘Міръ Божій’, No 11, 1897
Елизавета Блекуэль, первая женщина-врач, Богданович Татьяна Александровна, Год: 1897
Время на прочтение: 29 минут(ы)
Полъ-столтія тому назадъ, ни въ Западной Европ, ни въ Америк, не говоря уже о Россіи, не было ни одной женщины-врача, я едва ли кому приходила въ голову мысль, что эта отрасль труда можетъ съ такимъ же успхомъ исполняться женщинами, какъ и мужчинами.
Доказать впервые, что медицина можетъ быть вполн доступна и женщин, выпало на долю англичанки, миссъ Елизаветы Влеку эль. Не мало труда пришлось ей затратить, не мало перенести неудачъ, прежде чмъ она достигла цли, но, благодаря энергіи и горячей вр въ дло, она преодолла общее предубжденіе и недовріе и первая изъ всхъ женщинъ получила званіе доктора медицины и право практики наравн съ врачами мужчинами въ Сверо-Американскихъ Штатахъ и Англіи. у
Въ своей автобіографіи (The pioneer work in opening the medical profession to women) миссъ Блекуэль подробно описываетъ, какихъ усилій стоилъ ей этотъ успхъ, несмотря на относительно благопріятныя условія ея личной жизни. Она родилась въ 1821 г. въ Англіи, въ Бристол, и тамъ протекло ея первое дтство среди многочисленной и дружной семьи. ‘Огромное преимущество родиться въ большой семь, состоящей изъ здоровыхъ и живыхъ дтей, окруженныхъ прекраснымъ вліяніемъ взрослыхъ… Одна изъ девяти сестеръ и братьевъ, связанныхъ крпкими узами естественной привязанности, я испытала это преимущество’,— такими словами начинаетъ она свою автобіографію. Прочная семейная связь и постоянное сочувствіе близкихъ людей поддерживали ее въ трудныя минуты неудачъ и помогали переживать ихъ, не теряя бодрости.,
Въ 1832 году ея отцу пришлось эмигрировать изъ Англіи, и вся семья, состоявшая къ тому времени изъ восьмерыхъ дтей и семерыхъ взрослыхъ, переселилась въ Бью-Іоркъ. Въ Америк въ это время началось сильное движеніе противъ рабства, и семья Блекуэлей была сразу захвачена этимъ теченіемъ. Дти, еще учась въ школ, посщали по вечерамъ митинги, на которыхъ обсуждались мры противъ рабства.
Въ Нью-Іорк семья Блекуэлей прожила 6 лтъ и въ 1838 году перебралась въ новый, недавно передъ тмъ основанный городъ Огіо. Не успли они сколько-нибудь ознакомиться и устроиться на новомъ мст, какъ надъ ними разразился тяжелый и неожиданный ударъ — умеръ самъ м-ръ Влеку эль, оставивъ семью безъ всякихъ средствъ. Три старшія дочери, въ числ ихъ и Елизавета, тотчасъ же открыли школу для двочекъ, а братъ получилъ небольшое мсто въ суд. Въ теченіе нсколькихъ лтъ, пока подростали младшія дти, имъ пришлось усиленно работать, въ то же время они принимали дятельное участіе въ поднявшейся агитаціи въ пользу женскаго обрагзованія. Это была вообще оживленная эпоха въ американской жизни. На выборахъ Гаррисонъ, а съ нимъ и освободительная партія одержали верхъ, политическіе митинги чередовались съ собраніями по женскому вопросу, и везд можно было видть трехъ сестеръучительницъ изъ Огіо. Въ 1844 году Елизавет предложили мсто завдующей женской школой въ город Хендерсон сосдняго штата Кентуки. Должность эта хорошо оплачивалась, и Елизавета приняла ее, хотя ей первый разъ приходилось узжать одной изъ семьи. Въ Хондерсон она пробыла только годъ,— школа оказалась обставленной очень плохо, положеніе учительницы было весьма незавидно, ей не полагалось даже отдльной комнаты,— но не это смутило молодую двушку. Ей первый разъ пришлось жить въ типичномъ рабовладльческомъ штат, и она совершенно не въ состояніи была освоиться съ отношеніями, установленными на почв рабства. Спокойно пользоваться услугами рабовъ и какъ бы пассивно одобрять этотъ ненормальный строй, ей казалось невозможнымъ, и на слдующій же годъ она вернулась домой. Обстоятельства ея семьи къ тому времени значительно улучшились, братъ получилъ хорошее мсто, у сестеръ также была выгодныя занятія, и она могла жить спокойно дома, не заботясь о заработк. ‘Первое время,— пишетъ она,— я живо чувствовала удовольствіе семейной жизни, но скоро ощутила недостатокъ въ какой-нибудь боле высокой цли, чмъ изученіе нмецкаго языка, музыки и метафизики’.
Въ это-то время у нея первый разъ возникла мысль о медицин. Первымъ толчкомъ къ этому послужило, въ сущности, довольно случайное обстоятельство. Одна знакомая дама заболла женской болзнью сильно мучилась отъ необходимости обращаться за помощью къ врачамъ-мужчинамъ. ‘Если бы меня лчила женщина-докторъ,— говорила она миссъ Блекуэль,— я бы на половину меньше страдала, чмъ теперь. Вы молоды, здоровы и свободны,— почему бы вамъ не попробовать заняться медициной?’
Первое зерно было заронено, но оно не сразу пустило ростокъ. Вс предъидущія занятія и интересы влекли ее въ другую сторону. Съ дтства и въ ранней молодости она чувствовала особенную склонность къ наукамъ философскимъ и общественнымъ. Она увлекалась метафизикой, исторіей, тогда какъ къ естественнымъ наукамъ чувствовала положительное отвращеніе. Анатомію и физіологію она ненавидла еще со школьной скамьи. Все имвшее отношеніе къ строенію человческаго тла и его отправленіямъ отталкивало ее. Въ дтств она терпть не могла больныхъ и своихъ болзней стыдилась, какъ величайшаго позора, до послдней крайности скрывая ихъ отъ всхъ окружающихъ.
Естественно, въ первую минуту мысль о медицин показалась ей невозможной. ‘Цлыя недли,— пишетъ она,— я отгоняла ее, но она все возвращалась’. Невольно ей приходили на умъ сотни женщинъ, которыя страдаютъ точно такъ же, какъ ея знакомая, не ршаясь обращаться за помощью къ мужчинамъ-врачамъ, и ей казалось все боле и боле необходимымъ, чтобы другія женщины пришли, наконецъ, къ нимъ на помощь. И что могло бы помшать этому? Чего недостаетъ женщин, чтобы сдлаться врачемъ? Врачебная дятельность не требуетъ никакихъ спеціально мужскихъ качествъ. Неужели же вс женщины настолько ниже мужчинъ, что не въ состояніи успшно исполнять дло, за которое смло берутся даже заурядные мужчины? Чуть не съ дтства ее возмущала безправность и несамостоятельность женщинъ. Она досадовала, что вс, даже выдающіяся, женщины считаютъ свою жизнь неудавшеюся, если она не приводитъ къ замужеству. Создать себ самостоятельное, наполняющее жизнь дло, почти никто изъ нихъ не уметъ. Она не отрицала замужества, напротивъ, всегда относилась съ величайшимъ уваженіемъ къ материнству и вообще къ семь, но ее оскорбляла мысль, что для женщины это — единственный выходъ, что она должна стремиться къ нему во что бы то ни стало, даже если не чувствуетъ къ этому внутренней склонности.
Въ своемъ дневник она такъ описываетъ это время внутренней борьбы и колебаній: ‘Я тверже, чмъ когда-либо, ршила сдлаться врачомъ и создать такимъ образомъ непреодолимую преграду между мной и обычнымъ замужествомъ. Мн необходимо что-нибудь, что наполняло бы мои мысли, какое-нибудь дло въ жизни, которое заполнило бы эту пустоту и предохранило мое сердце отъ тоски’. Но вслдъ затмъ опять возникали сомннія, не легко было сразу принятъ ршеніе, которое должно было повернуть всю жизнь. Вдь, взявшись за столь серьезное дло, надо было, во что бы то ни стало, довести его до конца, чтобы не дать новаго оружія противникамъ женской самостоятельности. Иногда она чувствовала приливы силы и страстнаго желанія добиться трудной и далекой цли, иногда же естественная нершительность снова охватывала ее и прирожденная склонность къ другого рода занятіямъ снова брала верхъ. Нужно было, чтобы какое-нибудь новое обстоятельство склонило всы въ ту или другую сторону и вывело ее изъ этого состоянія колебанія.
Въ Нью-Іорк большою славою пользовалась тогда нкая госпожа Рестель — акушерка, обращавшая свое искусство на незаконныя цли. Она нсколько разъ попадала даже въ тюрьму за свою дятельность, но ея многочисленные кліенты каждый разъ добивались ея освобожденія. Эта женщина была извстна всюду подъ именемъ ‘женщины-врача’. Слухъ о ней дошелъ и до штата Огіо. Когда миссъ Блекуэль узнала, за что ей было присвоено почетное званіе ‘женщины-врача’, она почувствовала сильнйшее негодованіе. ‘Я всегда относилась съ глубокимъ уваженіемъ къ материнству,— пишетъ она,— приближающему женщину до нкоторой степени къ божеству… Уничтоженіе этого материнства пробуждало во мн негодованіе и желаніе бороться съ этимъ. Мн казалось ужаснымъ, что почетное имя ‘женщины-врача’ примняется исключительно къ женщин, идущей по столь дозорному пути’. Послднія колебанія оставили ее. Желаніе доказать, что женщина можетъ быть настоящимъ врачемъ, приносящимъ пользу, а не вредъ человчеству, пересилило все. Съ этого момента ни въ дневник, ни въ письмахъ не остается и слда сомнній. Ршеніе было принято безповоротно и теперь уже ничто не могло вернуть ее съ намченнаго пути. Никакія трудности не могли поколебать ее, напротивъ, он только разжигали ея стремленіе, и цль все ярче и ярче разгоралась впереди.
Трудности и разочарованія, конечно, не замедлили явиться. Она, была, безъ сомннія, подготовлена къ тому, что ея идея не встртитъ общаго одобренія и помощи, но все-таки надялась найти нкоторую поддержку хоть въ людяхъ, занимавшихся тою же наукой, которая влекла и ее. Она обратилась за совтами и указаніями ко всмъ врачамъ, знакомымъ съ ея семействомъ, и получила отъ нихъ, какъ сама говоритъ, отвты до смшного похожіе другъ на друга. Вс они находили, что планъ ея совершенно неосуществимъ. Женщин негд получить медицинское образованіе. Оно требуетъ слишкомъ много времени, трудно и вообще не по силамъ женщин. Наконецъ, общественное мнніе не допуститъ такого нарушенія установленныхъ привычекъ. Однимъ словомъ, путь обставленъ столькими затрудненіями, что эту идею нужно признать, хотя и хорошею, но совершенно неудобоисполнимою. Возраженія эти не отличались особенной убдительностью и не могли поколебать человка, принявшаго серьезное ршеніе. ‘Если идея дйствительно хороша,— пишетъ миссъ Блекуэль,— то долженъ быть и путь для осуществленія ея’.
Миссъ Блекуэль разсказала, между прочимъ, о своемъ намреніе и Бичеръ Стоу. Но, должно быть, дйствительно людямъ того времени трудно было освоиться съ такой необычной идеей, если женщина, столь несомннно чуткая и интеллигентная, какъ авторъ ‘Хижины Дяди Тома’, отнеслась къ ея плану съ большимъ сомнніемъ. Она также находила его, пожалуй, и недурнымъ, но, во всякомъ случа, неосуществимымъ. Общественное предубжденіе слишкомъ сильно, сломить его не хватитъ силъ у одного человка,— скоре оно его сломить.
Что же, однако, длать? Если въ Америк общественное мнніе не допустило бы женщину получить медицинское образованіе, можно было попытаться найти его въ Европ, въ Париж, напримръ, наконецъ, оставалась еще возможность заниматься дома, одной, и только потомъ уже добиваться права держать экзаменъ и получить дипломъ. Мысль хать учиться въ Парижъ привела въ ужасъ всхъ окружающихъ. Какъ это можно! Молодой двушк, одной, хать такъ далеко и куда же?— въ Парижъ, въ этотъ современный Вавилонъ! Не надо забывать, что это происходило въ сороковыхъ годахъ, когда путешествія еще не были такъ распространены среди англичанокъ и американокъ, какъ теперь.
Послдній, къ кому обратилась за совтомъ миссъ Блекуэль, былъ д-ръ Коксъ, старинный другъ ея отца. ‘Гарри принесъ мн вчера вечеромъ письмо отъ д-ра Кокса, рука моя дрожала, когда я его распечатывала. Оно было любезно, сообщало вс необходимыя указанія, но не содержало ни слова одобренія моимъ намреніямъ. Сегодня утромъ я отнесла его той леди, которая общала помочь мн въ денежномъ отношеніи. Я приготовилась сейчасъ же приняться за занятія, если она исполнитъ свое общаніе. Я вся дрожала, но надялась. Увы! конецъ всмъ планамъ и общаніямъ! Она предложила одолжить мн 100 долларовъ, когда я разсчитывала на 3.000. Я ничмъ не выразила своего разочарованія, но спросила, какъ она думаетъ, поможетъ ли мн кто-нибудь впослдствіи? Она отвтила, что не знаетъ, но что, по ея мннію, самый лучшій планъ — поступить въ учительницы и, откладывая въ теченіе нсколькихъ лтъ изъ жалованья, накопить необходимую сумму’.
Приходилось волей-неволей отложить на время выполненіе своего плана. Но миссъ Блекуэль была не изъ тхъ людей, на которыхъ неудачи дйствуютъ расхолаживающимъ образомъ. ‘Если докторской степени можно добиться путемъ сильной нравственной борьбы, то она пріобртаетъ для меня только лишнюю привлекательность’. Она ршила поступить именно такъ, какъ ей совтовала благожелательная леди, и взяла мсто учительницы музыки въ одномъ пансіон Сверной Каролины, съ тмъ, чтобы прикопить себ хоть нкоторую сумму денегъ, необходимую для начала систематическихъ занятій, и въ то же время немного подготовиться по книгамъ къ предстоящему курсу. Это былъ поворотный пунктъ въ ея жизни. ‘Я чувствовала,— пишетъ она,— что я порываю со своей прежней жизнью, и готовлюсь поступить въ разрзъ со всми своими естественными склонностями. Но сила, могущественне меня самой, казалось, увлекала меня’.
Условія жизни въ Сверной Каролин оказались довольно сносными, завдующій школой докторъ Диксонъ отнесся съ большимъ сочувствіемъ къ ея планамъ и предоставилъ въ ея распоряженіе свою медицинскую библіотеку, такъ что она могла дйствительно приняться за подготовку къ будущимъ занятіямъ. Все свободное время, котораго у нея, впрочемъ, оставалось немного, она проводила за медицинскими книгами и готовилась по греческому и латинскому языку. Работы было много, а впереди предстояло еще больше, но это не смущало ея, напротивъ, самый процессъ работы, постоянная напряженная умственная дятельность доставляли ей удовольствіе. ‘Мой мозгъ,— пишетъ она матери,— такъ занятъ, какъ только возможно, и, слдовательно, я счастлива, человкъ только тогда жалокъ, когда проводитъ время праздно и глупо, не принося пользы ни себ, ни другимъ’.
Только одно обстоятельство мшало ей чувствовать себя хорошо въ новомъ положеніи. Каролина, также какъ и Кентуки, принадлежала къ рабовладльческимъ штатамъ, и ей пришлось вторично столкнуться лицомъ къ лицу съ рабствомъ. По натур, миссъ Блекуэль не могла переносить пассивно то, противъ чего возмущалось все ея нравственное существо, а между тмъ* она ничмъ не могла проявить глубокаго негодованія, возбуждаемаго въ ней рабовладніемъ. Она попробовала открыть школу для негровъ, но оказалось, что, по законамъ штата, учить негровъ было запрещено. Волей-неволей ей пришлось оставить эту мысль, и все время, пока она жила тамъ, ее сильно мучило сознаніе, что она ничмъ не можетъ послужить освободительному длу. Съ семьей м-ра Диксона и со всми окружающими у нея вскор установились прекрасныя отношенія, дти привязались къ ней за ея постоянную веселость. Безъ ея участія не обходился ни одинъ праздникъ, устраиваемый молодежью. Вс знали о ея медицинскихъ планахъ и относились къ нимъ съ большимъ сочувствіемъ. Домашніе даже не называли ее иначе, какъ докторъ Блекуэль. Она разсказываетъ, какъ, однажды, одинъ изъ ея товарищей учителей, смясь, принесъ ей жука для* ея анатомическихъ занятій. ‘Я приняла его подарокъ,— пишетъ она,— положила наскомое въ коробочку, прикрпила булавкой и хотла разрзать его перочиннымъ ножомъ. Но отвращеніе было такъ сильно во мн, что я долгое время не могла заставить себя ршиться на эту операцію. Зато выдержанная мною борьба принесла мн большую пользу. Въ моихъ послдующихъ анатомическихъ занятіяхъ мн уже никогда боле не приходилось побждать такого непреоборимаго отвращенія’. Почти вс ея домашніе считали ея брезгливость, вошедшую въ поговорку, ея естетическія наклонности и инстинктивное отвращеніе къ естественнымъ наукамъ — серьезнымъ препятствіемъ къ медицинскимъ занятіямъ. Вотъ что она пишетъ по этому поводу своей матери: ‘Позвольте мн успокоить васъ относительно моей брезгливости, моей любви къ красот, моего отвращенія къ этой профессіи и т. д. Я со всмъ этимъ покончила. У меня нтъ ни тни колебанія. Я вполн подготовлена къ серьезнымъ занятіямъ медициной’.
Проживъ въ Каролин два года, она ршила, что сбереженій ея хватитъ на первое время и что теперь ужъ пора попытаться поступить въ одну изъ медицинскихъ школъ. Въ то время Филадельфія считалась въ Америк центромъ медицинскаго образованія, и весной 1847 года миссъ Блекуэль отправилась туда изъ Чарлстона.
Въ Филадельфіи были четыре высшія медицинскія школы, и миссъ Блекуэль надялась, что въ одну изъ нихъ ей наврно удастся попасть. Устроившись въ Филадельфіи, она дятельно принялась хлопотать о допущеніи ея въ одну изъ этихъ школъ. Она видлась со всми почти профессорами, но добиться отъ нихъ хоть малйшаго содйствія оказалось трудне, чмъ она ожидала. Мысль, что женщина можетъ получить такое же медицинское образованіе и такія же права, какъ мужчина, казалась имъ совершенно нелпой. Нкоторые, выслушавъ ее, начинали хохотать, принимая ее, вроятно, за сумасшедшую, другіе возмущались и не желали отвчать на такія дерзкія просьбы. Большинство же старалось отдлаться отъ нея сочувственными фразами и неопредленными общаніями, отъ которыхъ дло нисколько не подвигалось впередъ. Въ ея дневник есть нсколько курьезныхъ описаній ея бесдъ съ профессорами. Между прочимъ, она описываетъ свой разговоръ съ профессоромъ Дарре. ‘Я изложила ему свою просьбу, и онъ цлыя пять минутъ сидлъ, не произнося ни слова. Наконецъ, я спросила его, можетъ ли онъ дать мн какую-нибудь надежду. ‘Сударыня. предметъ нашего разговора совершенно новъ для меня, вы возбудили теченіе мыслей, надъ которыми работаетъ теперь мой мозгъ, но я не могу выразить вамъ своего мннія ни за, ни противъ’.— Я боюсь, что мнніе ваше не въ мою пользу?— ‘Я не говорилъ этого. Я прошу васъ, сударыня, понять, что я не выражаю мннія ни въ ту, ни въ другую сторону’.— Могу я говорить съ другими профессорами вашего университета?— ‘Я не могу взять на себя отвтственность, указавъ вамъ этотъ путь’.— Можетъ быть, вы разршите мн слушать ваши лекціи, если вы ничего не имете противъ моего плана?— ‘Я не говорилъ этого. Я не высказалъ ни положительнаго, ни отрицательнаго мннія и я прошу позволенія открыто заявить, что я не считаю себя вправ раскрыть работу моего ума въ этомъ направленіи’. Я ушла разочарованная, ставивъ его умъ на свобод работать въ этомъ направленіи’.
Докторъ Жаксонъ, профессоръ другой медицинской школы, принялъ е нсколько иначе. ‘Я вошла къ доктору Жаксону, маленькому человчку съ привтливымъ лицомъ и сдыми волосами, онъ взглянулъ на меня поверхъ газеты и привтствовалъ словами: ‘Ну! что такое? Что вамъ угодно?’ Я сказала, что хочу изучать медицину. Онъ расхохотался и спросилъ меня, зачмъ. Я изложила ему свои планы. Онъ заинтересовался, но сказалъ, что сейчасъ не можетъ дать отвта, что это сопряжено съ большими затрудненіями, но онъ не думаетъ, чтобы они были неустранимы. Онъ общалъ дать отвтъ въ понедльникъ. Въ понедльникъ докторъ Жаксонъ сказалъ мн, что онъ сдлалъ для меня все, что могъ, но вс профессора возстали противъ моего намренія’.
Такое единодушіе профессоровъ медицины въ этомъ вопрос объяснялось не исключительно новизной и несбыточностью этой мысли, были тутъ и другого рода причины. Нкоторые дйствительно думали, что медицина окажется не по силамъ женщин и что она не въ состояніи будутъ выполнить дла, за которое берется. Но были и такіе, которые вполн допускали, что женщина съ успхомъ займетъ въ медицин мсто на ряду съ мужчиной, и именно потому-то и не хотли допускать ее туда. Они предусмотрительно боялись ея конкурренціи на этомъ поприщ, составлявшемъ до сихъ поръ монополію мужчинъ. Деканъ одной изъ наибольшихъ медицинскихъ школъ съ наивной откровенностью высказалъ ей это опасеніе. На ея просьбу о допущеніи въ число студентовъ-медиковъ, онъ отвтилъ: ‘Не можете же вы надяться, что мы сами снабдимъ васъ оружіемъ, которымъ вы впослдствіи будете разбивать намъ головы’.
Конечно, не у всхъ, съ кмъ приходилось сталкиваться миссъ Блекуэль, она встрчала такое отношеніе. Иные искренно сочувствовали ея планамъ и отъ души желали помочь ей, но сами не могли ничего добиться. Одни совтовали ей хать въ Парижъ, другіе предлагали надть мужской костюмъ и попробовать въ такомъ вид проникнуть въ университетъ, ревнива оберегающій свои стны отъ вторженія женщинъ.
‘Но этотъ планъ съ переодваньемъ ни на минуту не привлекалъ меня,— пишетъ миссъ Блекуэль,— я предпринимала родъ крестоваго похода и должна была вести его при свт дня… Только добившись общественной санкціи, я могла считать его удавшимся’.
хать въ Парижъ ей тоже не хотлось, такъ какъ ея мечтой было добиться медицинскаго образованія и общественнаго призванія именно въ Америк. Еслибъ это окончательно не удалось, то лишь тогда похали бы она за нимъ въ Европу, и ее не остановили бы никакіе совты и опасенія друзей. Теперь, какъ и два года назадъ, всмъ ея близкимъ казалось чудовищнымъ, что молодая незамужняя женщина можетъ похать одна въ Парижъ. ‘Самая атмосфера тамъ пропитана порокомъ,— говорили ей,— и никто не можетъ дышать ею, не заражаясь. Это немыслимо. Вы погибли, если подете туда!’ Докторъ Уарингтонъ, очень сочувствовавшій вообще ея планамъ, сказалъ ей, когда она заговорила о Париж, что это ужасное мсто и лучше ей оставить всякую мысль о медицин, чмъ отправиться туда. ‘Я отвтила доктору,— пишетъ миссъ Блекуэль,— что если бы мн пришлось для достиженія своей пли спуститься въ адъ, то я и передъ этимъ не остановилась бы. Я не думаю, что, пробывъ нсколько времени съ дьяволами, я сама превращусь въ дьявола, — докторъ въ отвтъ только удивленно посмотрлъ на меня’.
Пробовать изучать медицину частнымъ образомъ тоже было трудно, во-первыхъ, для этого нужны были большія средства, и скромныхъ учительскихъ сбереженій, конечно, не могло хватить, а во-вторыхъ, общее несочувствіе всего медицинскаго міра одинаково помшало бы ей и здсь. Вс вспомогательныя средства — лабораторіи, музеи, библіотеки остались бы, все равно, закрытыми для женщины.
Между тмъ, лто проходило, приближалось начало осенняго семестра, и миссъ Блекуэль съ грустью думала, что и этотъ годъ пройдетъ въ безплодныхъ попыткахъ, безъ всякой пользы для начатаго дла. Изъ всхъ медицинскихъ школъ Филадельфіи и Нью-Іорка, куда она тоже посылала прошенія, получился категорически отрицательный отвтъ. Тогда миссъ Блекуэль пришла въ голову еще одна мысль. Она достала списокъ всхъ медицинскихъ школъ, существующихъ въ сверныхъ штатахъ, и въ двнадцать лучшихъ изъ нихъ послала прошенія о пріем. Снова началось тревожное время ожиданія. Дни шли за днями, не принося желаемаго отвта. Наконецъ, въ конц октября, когда миссъ Блекуэль теряла уже послднюю надежду, получилось слдующее письмо изъ Женевы, небольшого городка въ западной части Нью-Іоркскаго штата:
‘Мн поручено медицинскимъ факультетомъ женевскаго университета извстить васъ о полученіи вашего письма отъ 3-го числа текущаго мсяца. Совтъ факультета собрался вчера вечеромъ первый разъ съ начала новой сессіи и нашелъ необходимымъ передать ваше предложеніе студентамъ, у которыхъ былъ въ то время митингъ, и затмъ поступить вполн согласно ихъ ршенію, не оказывая на него съ своей стороны никакого давленія. Я посылаю вамъ результатъ ихъ совщаній, и считаю нужнымъ съ своей стороны прибавить только, что вамъ теперь нечего смущаться и что вы можете при нкоторой дол осмотрительности не только обезоружить критику, но и достигнуть высшихъ ученыхъ степеней, нисколько не унижая этимъ медицинской профессіи.
‘Желая вамъ успха, какой только можетъ быть достигнутъ при современномъ состояніи общества, остаюсь уважающій васъ
Къ письму былъ приложенъ слдующій интересный документъ:
‘На митинг всего медицинскаго факультета, женевскаго университета, собравшемся сегодня, 20 октября 1847 года, были единогласно приняты слдующія ршенія:
‘Ршено — что однимъ изъ основныхъ принциповъ республиканскаго строя служитъ общее образованіе обоихъ половъ, что путь ко всмъ отраслямъ научнаго образованія долженъ быть одинаково открытъ для всхъ, что просьба Елизаветы Блекуэль о включеніи ея въ число студентовъ нашего университета встртила наше полное одобреніе.
‘Въ добавленіе къ нашему единодушному приглашенію мы ручаемся, что никогда наше поведеніе не заставитъ ея раскаяться въ намреніи поступить въ нашу школу.
‘Ршено — копія съ этого протокола будетъ подписана предсдателемъ собранія и передана Елизавет. Блекуэль.
Легко себ представить, какое впечатлніе произвела эта бумага на миссъ Блекуэль. Наконецъ-то передъ ней открылись двери, въ которыя она такъ долго и тщетно стучалась, наконецъ она нашла людей, не побоявшихся оказать помощь новому длу. Теперь уже въ значительной степени отъ нея самой зависло, какъ сложится ея дальнйшая жизнь. Она понимала, что беретъ на себя отвтственную роль и что теперь глаза многихъ и многихъ будутъ слдить за ней. Такой необычный фактъ, какъ допущеніе женщины въ медицинскую школу, возбудилъ, конечно, общее вниманіе. Его обсуждали, о немъ, а слдовательно и о ней, писали въ газетахъ. Она чувствовала, что малйшій ея неврный шагъ, неудача въ научныхъ занятіяхъ, неумнье установить отношенія съ профессорами и студентами,— все будетъ отнесено на счетъ женщинъ вообще.
Ея появленіе въ маленькомъ университетскомъ городк произвело громадную сенсацію.
По улицамъ за ней толпами бгали мальчишки, и не только они,— городскія дамы собирались на углу, посмотрть, какъ она будетъ выходить изъ своего дома, отправляясь въ университетъ. По городу сейчасъ же распространились всевозможныя сплетни. Говорили, что она сумасшедшая и сомнвающіяся скоро убдятся въ этомъ, такъ какъ у всехъ бываютъ припадки буйнаго помшательства. Говорили, что она преслдуетъ самыя низкія цли, а какія — это покажетъ ближайшее будущее. Однимъ словомъ, пріхавъ въ Женеву, мисъ Блекуэль сразу очутилась какъ бы въ осадномъ положеніи. Она не ршалась выходить изъ дому, чтобы не подвергнуться уличнымъ оскорбленіямъ, не могла завязать никакихъ знакомствъ, такъ какъ жены и дочери докторовъ считали знакомство съ нею позоромъ.
‘Я никогда не гуляла, — пишетъ она, — и только ежедневно спшила въ университетъ, какъ въ единственное врное убжище. Когда за мной захлопывались его тяжелыя двери, я чувствовала, что все недоброжелательство, окружавшее меня, осталось позади’.
И дйствительно, въ стнахъ университета ея встртило совершенно иное отношеніе. Студенты строго исполнили свое общаніе и никогда не подали мисъ Блекуэль повода пожалть, что она такъ доврчиво вступила въ ихъ среду. Конечно, появленіе женщины въ аудиторіи не могло пройти для нихъ незамченнымъ. Оно должно было неминуемо произвести на нихъ то или иное дйствіе, и оно дйствительно не осталось безъ вліянія на студентовъ.
Вотъ какъ описываетъ одинъ изъ бывшихъ студентовъ женевскаго университета появленіе мисъ Блекуэль:
‘Я слушалъ курсъ медицинскихъ наукъ въ медицинской школ въ Женев въ 1847—1848 году. Курсъ состоялъ боле чмъ изъ 160 студентовъ, это были по большей части молодые люди изъ сосднихъ городовъ. Они были грубы, распущены и буйны выше всякой мры. Не разъ сосдніе жители писали жалобы факультету, угрожая закрыть школу, если эти безобразія не прекратятся. Во время лекціи часто было невозможно разслышать профессора изъ-за шума.
‘Черезъ нсколько недль посл начала занятій, деканъ появился въ аудиторіи съ письмомъ въ рукахъ. Любопытство было возбуждено до крайности, когда онъ заявилъ, что оно содержитъ самую странную просьбу, какую когда-либо приходилось выслушивать факультету. Письмо было написано однимъ докторомъ изъ Филадельфіи и заключало въ себ просьбу принять въ качеств студента — женщину, занимавшуюся у него медициной. Онъ заявлялъ, что ей было отказано многими университетами, но такъ какъ ваша школа находилась въ провинціи, то онъ надялся, что она окажется боле свободной отъ предразсудковъ. Деканъ сказалъ, что факультетъ выслушалъ эту просьбу и поручилъ ему сообщить ршеніе студентамъ. Факультетъ ршилъ передать вопросъ на разсмотрніе студентамъ съ такимъ условіемъ, что если хоть одинъ студентъ будетъ противъ допущенія, то отвтъ данъ будетъ отрицательный. Изъ этого явно слдовало, что факультетъ не желаетъ допускать ея, но хочетъ избжать прямого отказа, и передавалъ вопросъ студентамъ, обставивъ его такъ, что отвть, какъ казалось, несомннно долженъ былъ получиться отрицательлый.
‘Но студентамъ все это дло представилось чрезвычайно забавнымъ, и заявленіе было принято съ самыми шумными выраженіями одобренія. Вечеромъ былъ назначенъ митингъ, и вс студенты съ нетерпніемъ ожидали его. Въ защиту мннія, одобрявшаго допущеніе женщины, произнесено было нсколько самыхъ горячихъ рчей, выслушанныхъ съ восторгомъ. На поставленный въ конц концовъ вопросъ, отвтило, какъ казалось, единогласное оглушительное: ‘Да!’ Когда былъ предложенъ вопросъ въ отрицательной форм, послышался только одинъ голосъ, произнесшій робкое ‘Нтъ!’ Послдовавшая за тмъ сцена превосходитъ всякое описаніе. Вся масса хлынула въ тотъ уголъ, откуда раздался голосъ, и робко протестовавшій членъ радъ былъ признать свою ошибку и взять назадъ свой голосъ. Факультетъ принялъ ршеніе студентовъ съ явнымъ неудовольствіемъ и послалъ лэди ізвщеше, что она принята въ число студентовъ.
‘Прошло недли дв, лэди-студентъ не появлялась, принятіе ея было почти забыто и студенты по прежнему продолжали буянить.
‘Однажды утромъ, совершенно неожиданно, въ аудиторію вмст съ профессоромъ вошла лэди. Ея появленіе въ этомъ Бедлам оказало магическое дйствіе на всхъ студентовъ. Каждый поспшилъ на свое мсто и воцарилось полнйшее молчаніе. Первое время лекція шла безъ малйшихъ перерывовъ, каждое слово слышно было такъ отчетливо, какъ будто въ комнат находился только одинъ человкъ. Внезапное превращеніе вашихъ студентовъ изъ распущенныхъ бездльниковъ въ джентльменовъ, единственно благодаря присутствію женщины, оказалось прочнымъ. Курсъ сталъ самымъ чиннымъ, какой только можно себ представить’.
Первое время студенты были нсколько смущены непривычнымъ присутствіемъ женщины въ ихъ безцеремонной сред, оно стсняло ихъ. Кром того, многимъ казалось все-таки слишкомъ страннымъ, чтобы женщина могла добиваться поступленія въ университетъ исключительно изъ желанія учиться, они старались открыть тутъ еще какую-нибудь постороннюю наук цль. Ходили всевозможныя предположенія и догадки, часто самыя неправдоподобныя. Нкоторые высказывали, напримръ, мысль, что это просто мистификація, устроенная сосдней враждовавшей съ ними школой, чтобы посмяться надъ ними. Но на отношенія къ миссъ Блекуэль вс эти слухи не оказывали никакого вліянія. Выжидая и присматриваясь, студенты вели себя въ высшей степени сдержанно и деликатно. Никогда ни малйшаго замчанія на ея счетъ не долетало до ея слуха, ея мсто въ различныхъ аудиторіяхъ всегда внимательно сохранялось для нея. Только одинъ разъ, пишетъ миссъ Блекуэль, еще въ самомъ начал, во время лекціи на плечо ей упала какая-то записка. Она сдлала видъ, что не замтила ея, и сбросила на полъ, а шутникъ былъ сейчасъ-же остановленъ общимъ неодобрительнымъ шиканьемъ. ‘Я сидла среди этой громадной толпы молодыхъ людей,— вспоминаетъ миссъ Блекуэль,— совершенно такъ же спокойно, какъ если бы это были муміи. По временамъ мн казалось, что я, можетъ быть, даже слишкомъ сдержана, но при томъ положеніи, какое занимала я, это было неизбжно’. Проходили недли, никакой задней цли, привлекшей миссъ Блекуэль въ университетъ, не открывалось, она держала себя все также ровно и спокойно, все также усердно занималась, и мало-по-малу студенты убдились, что ихъ новый товарищъ такой же студентъ, какъ и они, только, можетъ быть, боле серьезно относящійся къ длу. Въ ней перестали видть любопытную диковинку, а въ ея намреніи учиться — непонятную и забавную прихоть, постепенно и незамтно она побдила предубжденіе и заставила заинтересоваться собой, не какъ курьезомъ, а какъ человкомъ, настойчиво и прямо идущимъ къ опредленной цли. Съ нкоторыми изъ студентовъ, съ которыми условія занятій заставляли ее сталкиваться чаще, у нея скоро завязались самыя дружескія отношенія. ‘По возрасту я была старше ихъ,— пишетъ миссъ Блекуэль,— а они относились ко мн, какъ къ старшей сестр’.
Съ профессорами дло обстояло нсколько иначе. Уже при самомъ поступленіи миссъ Блекуэль, они, какъ мы видли, далеко не такъ единодушно высказались въ ея пользу, какъ студенты. Имъ, повидимому, было трудне, чмъ студентамъ, отршиться отъ мысли, что ихъ новый слушатель — женщина, а не такой же студентъ, какъ остальные. Профессоръ анатоміи, напримръ, нашелъ необходимымъ не допускать миссъ Блекуэль на нкоторыя изъ своихъ лекцій и операцій, мотивируя это тмъ, что присутствіе женщины стснить и его, и студентовъ, и лишитъ его курсъ той научной полноты и свободы, которыхъ вправ требовать отъ него слушатели. Такое отношеніе и удивило, и огорчило миссъ Блекуэль — опять въ ней не хотли видть только человка, ищущаго знанія, опять ей ставили ограниченія тамъ, гд, повидимому, она добилась уже полной равноправности. Она отвтила м-ру Уэстбери письмомъ, въ которомъ, конечно, соглашалась подчиниться его ршенію, если таково было желаніе и его самого, и студентовъ, но выражала большое сожалніе по этому поводу. Она не допускала, чтобы въ наук были такія области, изученіе которыхъ могло оскорбить чью бы то ни было скромность. Ея удивляло, какъ подобныя соображенія могутъ хоть на минуту оказывать вліяніе на людей, умъ которыхъ долженъ быть очищенъ и возвышенъ постояннымъ соприкосновеніемъ съ свтлой областью науки. Она заканчивала письмо предложеніемъ — садиться на заднія скамейки и выражала увренность, что интересъ къ предмету заставитъ, конечно, профессора забыть о присутствіи студента за No 130 (ея номеръ по списку). Профессоръ прочелъ студентамъ отвтъ миссъ Блекуэль и сказалъ, что съ своей стороны онъ признаетъ вполн справедливость ея возраженія и находитъ, что женщина, одушевленная такимъ благороднымъ стремленіемъ къ знанію, заслуживаетъ общей поддержки. Вслдъ затмъ онъ самъ отворилъ двери, и миссъ Беклуэль заняла свое мсто при шумныхъ привтствіяхъ студентовъ. Курсъ анатоміи продолжался безъ малйшаго ущерба въ полнот, только исчезли нкоторыя, не относящіяся къ наук шутки и замчанія, какими профессоръ любилъ раньше разнообразить свои лекціи. Старые студенты находили, что они никогда еще не слышали боле серьезнаго и строго научнаго изложенія курса.
Мало-по-малу вс эти неизбжныя при начал неровности исчезали, и къ концу года миссъ Блекуэль завоевала общую симпатію и уваженіе школы. И сама она горячо привязалась къ своей новой, боле обширной семь. Въ своихъ письмахъ домой она разсказываетъ, какъ грустно ей было узжать на лто изъ Женевы въ Филадельфію, гд ей представилась возможность заниматься въ госпитал. Осенью она какъ въ родной домъ стремилась назадъ къ своимъ новымъ, молодымъ и старымъ, друзьямъ.
Опять начались серьезныя и трудныя занятія, наполняя все время и поглощая вс силы миссъ Блекуэль. Никакія вншнія событія не нарушали однообразнаго, но полнаго содержанія теченія ея трудовой жизни. ‘Я жила въ моей комнат и въ школ, впечатлнія вншняго міра мало доходили до меня’, пишетъ она.
Между тмъ, приближалось окончаніе курса. Одинъ изъ братьевъ миссъ Блекуэль пріхалъ въ Женеву, чтобы присутствовать на ея первомъ торжеств. ‘Если вы добьетесь своего,— говорилъ ей еще въ начал деканъ факультета, — глаза всхъ сразу откроются. Не пройдетъ и десяти лтъ, какъ треть нашей школы будетъ состоять изъ женщинъ… Вы создадите цлое движеніе. Когда вы кончите курсъ, мы съ торжествомъ вручимъ вамъ дипломъ’. И дйствительно, въ этомъ году день раздачи дипломовъ превратился въ настоящій праздникъ въ честь миссъ Блекуэль. И студенты, и профессора, и даже враждебные ей раньше городскіе обыватели сошлись на этотъ разъ поздравить ее. Вс чувствовали, что въ этотъ день заканчивается завоеваніе новой области женскаго труда, и въ лиц миссъ Блекуэль привтствовали піонера въ дл открытія новаго пути женщинамъ. Отъ прежняго недоврія и недоброжелательства не осталось и слда, успхъ, какъ всегда, сдлалъ то, чего не могли сдлать никакія доказательства. ‘Я убдился въ этотъ день, — пишетъ братъ миссъ Блекуэль,— что наша Елизавета общая любимица и студентовъ, и профессоровъ’. ‘Если кто-нибудь изъ всего курса иметъ право на дипломъ,— съ гордостью говорили студенты,— то, конечно, прежде всхъ наша Лиззи’. Профессора, забывая свое прежнее отношеніе, радовались, что именно изъ ихъ университета выйдетъ первая женщина-врачъ.
Торжество началось утромъ процессіей окончившихъ студентовъ. Миссъ Блекуэль не принимала въ ней участія и явилась съ братомъ прямо въ церковь, гд происходилъ актъ. Церковь была переполнена любопытными, и глаза всхъ съ интересомъ слдили за невысокой, тоненькой фигурой двушки въ черномъ плать, одиноко появившейся въ толп студентовъ. Одинъ за другимъ выходили студенты за дипломами, и, наконецъ, деканъ прочелъ послдній дипломъ, замнивъ первый разъ слово ‘dominus’ словомъ ‘domina’. Миссъ Блекуэль вышла на трибуну, деканъ вручилъ ей дипломъ, профессора горячо поздравили ее и она уже повернулась идти назадъ, но потомъ остановилась и сказала: ‘Сэръ, благодарю васъ, съ Божьей помощью я поставлю цлью всей моей жизни принести честь вашему диплому’.
Громъ апплодисментовъ покрылъ ея слова, и она, сильно сконфуженная, заняла свое мсто среди молодыхъ врачей. Вслдъ затмъ на каедр появился деканъ, д-ръ Ли, и, по обычаю, длинной рчью привтствовалъ окончившихъ. Поздравивъ ихъ и пожелавъ имъ успха, онъ выразилъ сожалніе, что въ обществ такъ мало распространены даже самыя основныя медицинскія понятія, вслдствіе чего всевозможные шарлатаны такъ легко пріобртаютъ довріе. Потомъ онъ перешелъ къ тому нововведенію, которое допустилъ въ своихъ стнахъ женевскій университетъ и которое неминуемо должно вызвать подражанія. Онъ сказалъ, что опытъ допущенія женщины къ занятіямъ медициной надо признать не только удавшимся, но положительно блестящимъ. Миссъ Блекуэль нетолько шла въ уровень съ остальными студентами — она сдлалась главой своего курса, она изучила вс отрасли медицины и ни одна не оказалась ей не по силамъ, она взяла отъ школы все, что послдняя могла дать. Своимъ поведеніемъ она доказала, что строгій умъ и крпкіе нервы могутъ сочетаться съ истинно женской деликатностью, граціей и сердечной нжностью. Студенты нсколько разъ прерывали рчь доктора Ли бурными апплодисментами, выражая полное согласіе.
Когда актъ приходилъ уже къ концу, на каедр неожиданно появился епископъ — глава консервативной партіи города, и, къ общему изумленію присутствующихъ, сказалъ тоже привтственную рчь миссъ Блекуэль.
При выход изъ церкви миссъ Блекуэль окружила цлая толпа городскихъ дамъ, желавшихъ, въ свою очередь, поздравить и пожелать успха той, которой прежде они съ сомнніемъ протягивали руку. Еще два дня провела миссъ Блекуэль въ Женев, и за все это время дверь ея комнаты не закрывалась, впуская я выпуская все новыхъ постителей, хотвшихъ выразить ей свое искреннее удивленіе и сочувствіе.
Не одна Женева приняла такое близкое участіе въ успх миссъ Блекуэль: почти вс американскія газеты облетла сенсаціонная новость, что женщина, первая женщина во всемъ мір, получила званіе врача. Проникло это извстіе и въ Европу, и почти вс газеты съ такимъ же единодушіемъ привтствовали удавшуюся попытку, съ какимъ ране возмущались и осмивали трудные первые шаги.
Получивъ докторскій дипломъ, миссъ Блекуэль не считала себя въ прав приняться немедленно за медицинскую практику. Ей недоставало еще практической опытности, да и теоретическая подготовка ея не могла считаться совершенно законченной. Она ршила посвятить еще нсколько лтъ на усовершенствованіе въ тхъ отрасляхъ медицины, которыя ее особенно привлекали. Докторскій дипломъ сразу отворилъ ей вс двери, которыя такъ тщательно запирались передъ ней два, три года назадъ. Профессора Филадельфіи радушно встртили ее, и она могла безпрепятственно слушать ихъ лекціи и посщать больницы. Но она не долго оставалась тамъ. Ее влекло въ Европу, гд занятія медициной можно было обставить несравненно лучше, чмъ въ Америк. Въ это время одинъ ея родственникъ, прізжавшій по дламъ въ Америку, возвращался назадъ въ Англію, и она охотно приняла его приглашеніе похать вмст на родину. Женевскіе профессора и другіе доктора, сочувствовавшіе длу миссъ Блекуэль, снабдили ее массой рекомендательныхъ писемъ, и они, а, главное, докторскій дипломъ, должны были открыть ей свободный доступъ въ европейскія клиники и больницы. Теперь уже въ своихъ научныхъ занятіяхъ она не встрчала боле серьезныхъ помхъ. И въ Ливерпул, гд она остановилась сначала, и въ Лондон, врачи и профессора встрчали ее, какъ товарища по профессіи, и охотно оказывали ей всякую помощь. Положимъ, ея появленіе вызывало еще сильное удивленіе, но удивленіе, смшанное уже не съ презрніемъ, какъ прежде, а съ уваженіемъ. Она описываетъ, какъ почти всегда, когда она являлась въ новую клинику, студенты толпой высыпали смотрть на невиданную еще въ Европ диковинку — женщину-доктора. Но это понятное любопытство скоро проходило и нисколько не мшало ея занятіямъ. Она осмотрла вс главныя больницы Лондона, Ливерпуля и Бирмингама, постила медицинскіе музеи и, наконецъ, ршила похать въ Парижъ.
Вс ея американскіе друзья убждали ее непремнно прожить нкоторое время въ Париж, гд медицина, и особенно хирургія, была поставлена лучше, чмъ въ какомъ бы то ни было другомъ европейскомъ центр. Въ Париж миссъ Блекуэль поступила въ качеств ученицы въ извстную женскую больницу La Maternit, съ цлью изучить женскія болзни и акушерство, которымъ она до тхъ поръ совсмъ не занималась. Въ этомъ своеобразномъ заведеніи, она пробыла нсколько мсяцевъ, подчиняясь всмъ правиламъ его монастырскаго устава. Прекрасно поставленныя занятія искупали крайнюю суровость режима, и миссъ Блекуэль съ удовольствіемъ вспоминала потомъ тяжелые мсяцы своего добровольнаго заточенія. Въ это время съ миссъ Блекуэль случилось большое несчастье, измнившее нсколько ея планы на-будущее. Производя операцію одной больной, страдавшей гнойнымъ воспаленіемъ глазъ, она заразилась сама, и нсколько недль ей угрожала опасность совсмъ лишиться зрнія. Энергичное лченье спасло ее отъ этого несчастья, но одинъ глазъ она все же потеряла. Посл этого ей пришлось навсегда оставить мысль о хирургіи, которую она намревалась раньше избрать своей спеціальностью.
Настроеніе миссъ Блекуэль было въ этотъ періодъ довольно грустное — та отрасль медицины, которая наиболе привлекала ее, сдлалась для нея недоступной, да и въ остальныхъ ей не удавалось до сихъ поръ серьезно практиковаться. Въ больницахъ, которыя она посщала, ее любезно принимали въ качеств гостьи, но ни въ одной, кром больницы La Maternit въ Париж, ей не удавалось устроиться боле прочно, какъ она ни хлопотала объ этомъ.
Первая больница, ршившаяся, наконецъ, допустить къ себ женщину, былъ госпиталь св. Вароломея въ Лондон. Посл долгихъ совщаній, завдующій госпиталемъ медицинскій совтъ постановилъ допустить миссъ Блекуэль въ госпиталь для практическихъ занятій медициной. ‘Это было поистин радостное извстіе,— пишетъ миссъ Блекуэль.— Наконецъ, передо мной открылась широкая дорога, больше на меня не будутъ смотрть подозрительно… Наконецъ, я могу вступить на широкое поприще практической медицины, куда я такъ страстно стремилась’. Въ госпитал св. Вароломея, какъ и везд, ея присутствіе на равныхъ правахъ съ врачами и студентами произвело сначала нкоторый переполохъ. Одни смотрли на нее, какъ на чудо, одаренное совершенно неестественными дарованіями, другіе, напротивъ, презрительно пожимали плечами, встрчая въ палатахъ больницы эту ‘эксцентричную, оригинальничающую женщину’. Словомъ, общее любопытство было возбуждено въ высшей степени.
Впрочемъ, любопытство было скоро удовлетворено, и не оно мшало миссъ Блекуэль въ ея новыхъ занятіяхъ. Несравненно трудне было бороться съ принципіальнымъ нежеланіемъ допускать женщину къ врачебной дятельности. ‘Профессоръ акушерства и женскихъ и дтскихъ болзней,— пишетъ миссъ Блекуэль своей сестр,— написалъ мн любезное письмо, сообщая, что онъ совершенно не одобряетъ занятія медициной женщинъ и не можетъ поэтому оказать мн никакой помощи’. Такимъ образомъ, вся область женскихъ и дтскихъ болзней въ госпитал св. Вароломея была совершенно закрыта для нея. Къ счастью, она занималась въ Париж спеціально этой отраслью медицины и потому могла легко обойтись безъ помощи лондонскаго профессора. И не одинъ только профессоръ акушерства не хотлъ признавать медицинскихъ правъ миссъ Блекуэль,— остальные ея коллеги тоже смотрли на нее съ нкоторымъ предубжденіемъ. Общественное мнніе Европы не могло сразу примириться съ такимъ неслыханнымъ фактомъ. ‘У меня въ сущности совсмъ нтъ медицинскихъ друзей,— писала она сестр,— вс мужчины, съ какими мн приходится сталкиваться, какъ будто отдлены отъ меня невидимой, но неприступной стной. Это не всегда будетъ такъ, когда вс освоятся съ новизной этого факта, мужчины и женщины будутъ врными друзьями въ медицин, но пока это невозможно’.
Какъ и слдовало ожидать, дло миссъ Блекуэль, даже тогда, когда оно было уже осуществлено, встрчало меньше всего сочувствія среди женщинъ. Свойственный женщинамъ консерватизмъ, привитая вками мелочность и узость взглядовъ, недостатокъ великодушія — сказались и въ данномъ случа. Очень немногія женщины, съ которыми встрчалась миссъ Блекуэль, оказались способными оцнить, какую услугу оказала имъ миссъ Блекуэль своей энергіей и настойчивостью. Среди нихъ особенно горячо и искренно отнеслась къ ней лэди Байронъ. Дружба, завязавшаяся между нею и миссъ Блекуэль, продолжалась и посл того, какъ миссъ Блекуэль вернулась назадъ въ Америку. Въ своихъ разнообразныхъ начинаніяхъ миссъ Блекуэль всегда встрчала поддержку, а иногда и существенную помощь со стороны лэди Байронъ. Но такихъ было очень и очень немного, большинство смотрли на нее съ недовріемъ, даже съ недоброжелательствомъ. ‘М-ръ Пагетъ (директоръ госпиталя св. Вароломея),— пишетъ миссъ Блекуэль,— говорилъ мн, что я встрчу значительно больше предубжденія со стороны женщинъ, чмъ со стороны мужчинъ. И я готова къ этому. Чмъ слпе предразсудокъ, тмъ онъ упорне. Женщины удивительно цпко держатся своихъ привычныхъ взглядовъ. Но чувства отдльныхъ людей не могутъ помшать назрвшему длу’.
Именно такимъ назрвшимъ уже дломъ считала миссъ Блекуэль расширеніе сферы дятельности женщинъ. Она всю жизнь и словомъ, и примромъ пропагандировала женскую самостоятельность и право женщины на вс отрасли человческаго труда, но рядомъ съ этимъ она всегда была противницей такого женскаго движеніи, которое ставитъ своею цлью борьбу съ мужчинами во имя женскихъ правъ. Она считала, что женщины должны не отвоевывать свои права, а доказывать на дл свои общественныя дарованія и силы. Поэтому она никогда не вступала въ спеціально женскія общества, занимающіяся разршеніемъ такъ называемаго женскаго вопроса. По ея мннію, женщины должны были соединяться для работы на общечеловческую пользу и этимъ путемъ добиваться признанія того, что женщина можетъ быть общественнымъ дятелемъ, равноправнымъ съ мужчиною. При самомъ начал докторской дятельности миссъ Блекуэль, въ Америк образовалось общество для защиты правъ женщины, учредители его настойчиво просили миссъ Блекуэль принять въ немъ участіе, но она отказалась, мотивируя это слдующимъ образомъ въ письм къ матери: ‘У нихъ много энергіи, много (чувства, но, по моему, мало ясной и строгой мысля. Въ душ я причислила это общество къ такимъ, которымъ можно сочувствовать, при случа помочь, но въ которыя нельзя войти тломъ и душой. Я не могу всецло сочувствовать анти-мужскому движенію. Я слишкомъ много видла доброты, справедливаго признанія и помощи со стороны мужчинъ, чтобы смотрть иначе, какъ съ сожалніемъ на такое отношеніе женщинъ, и думаю, что свободы надо добиваться инымъ путемъ… Моя голова полна идей объ организаціяхъ, но только не объ организаціи женщинъ противъ мужчинъ’.
Первые годы ея медицинской практики были поистин тяжелымъ временемъ въ ея жизни. Все вокругъ было настроено недоврчиво и враждебно. Въ Нью-Іорк, гд она поселилась, вернувшись изъ Европы, передъ ней были заперты вс двери. Семь лтъ въ ея пріемную не заходила почти ни одна паціентка, денежныя дла ея были крайне плохи, а нравственное состояніе еще хуже. Почта почти ежедневно приносила ей оскорбительныя письма.
Она подала прошеніе о принятіи ея въ женское отдленіе городской больницы, но получила категорическій отказъ, сопровождаемый совтомъ открыть лучше свою собственную больницу. Вообще, товарищи врачи далеко не всегда старались поддерживать ее на этихъ первыхъ трудныхъ шагахъ. Чаще они сами не могли побдить своего инстинктивнаго предубжденія противъ новаго сотоварища. Курьезный случай разсказываетъ миссъ Блекуэль изъ первыхъ лтъ своей практики. ‘При одномъ тяжеломъ случа воспаленія легкихъ у пожилой лэди, я пригласила на консультацію добродушнаго и очень уважаемаго доктора. Осмотрвъ паціентку, господинъ этотъ вышелъ со мной въ гостиную. Здсь онъ началъ въ волненіи бгать взадъ и впередъ по комнат, восклицая: ‘Гсъ высшей степени удивительный случай! Ничего подобнаго со мной никогда раньше не случалось. Я положительно не знаю, что длать!’ Я слушала съ тревогой и недоумніемъ, такъ какъ это былъ совершенно ясный случай воспаленія легкихъ и въ не особенно сильной степени, пока, наконецъ, не догадалась, что его безпокойство относилось не къ паціентк, а ко мн и къ необходимости консультировать съ женщиной-врачемъ!’ Это, конечно, было бы только смшно, еслибъ слдствіемъ подобнаго отношенія не являлась полная невозможность что-нибудь длать. Теперь, когда самое трудное — право лчить, было достигнуто, тяжело было натолкнуться на новую непреодолимую преграду — нежеланье лчиться у женщины. Немудрено, что въ письмахъ миссъ Блекуэль этого времени попадаются такія строки: ‘Я рада, что я, а не кто-нибудь другой предпринялъ эту работу піонера. Я понимаю теперь, почему никто не захотлъ ране жить этою жизнью. Тяжело жить безъ всякой поддержки, кром сознанія высокой цли, жить окруженной всевозможными проявленіями общественной оппозиціи’.
Но такія грустныя ноты только изрдка прорывались у миссъ Блекуэль, ея основной чертой была бодрость и энергія, и она не давала унынію надолго овладвать собой. Она искала и находила выходъ изъ такого ненормальнаго положенія. Ее намренно игнорировали, — она заставляла вспоминать о себ. Она печатала статьи и читала лекціи по вопросамъ медицины, обращавшія на себя вниманіе и вызывавшія одобреніе непредубжденныхъ слушателей. Первый опытъ въ этомъ направленіи она сдлала на второй же годъ по прізд въ Нью-Іоркъ. Она прочла рядъ лекцій о физическомъ воспитаніи двочекъ. Курсъ привлекъ постепенно многочисленную, преимущественно женскую аудиторію, и сопровождался большимъ успхомъ. За нимъ послдовали другія лекціи, упрочившія мало-по-малу за миссъ Блекуэль репутацію человка съ широкимъ теоретическимъ медицинскимъ образованіемъ. Удачное лченье ея случайныхъ паціентокъ подрывало недовріе къ ней, какъ къ врачу-практику.
Но самымъ смлымъ и крупнымъ шагомъ въ этомъ направленіи было устройство собственной больницы. Это было дйствительно рискованное предпріятіе, которое могло бы въ случа неудачи надолго затормозить ея дло. Затвать больницу одной, какъ иронически совтовало ей управленіе Нью-Іоркской городской больницы, было, конечно, немыслимо, соединяться съ врачами-мужчинами она не могла, да и не желала. Ея мечтой было осуществить это серьезное дло исключительно женскими силами. Она ждала, когда у нея явятся помощники изъ женщинъ. Ея сестра, миссъ Эмилія Блекуэль, избрала подобно ей своею спеціальностью медицину и такъ же какъ миссъ Елизавета, только съ меньшимъ трудомъ, добилась медицинскаго образованія и докторскаго диплома въ медицинской школ Клевеланда. Въ 1856 году она пріхала въ Нью-Іоркъ, и об сестры съ тхъ поръ никогда боле не разставались. Въ то же время къ нимъ присоединилась и третья женщина-врачъ, получившая докторскій дипломъ тоже въ Клевеланд — миссъ Марія Закржевская. Теперь, не чувствуя себя боле одинокою, миссъ Блекуэль ршилась наконецъ приступить къ осуществленію своего смлаго плана. Первыя извстія о немъ, проникшія въ публику, вызвали цлую бурю негодованія. ‘Говорили, что никто не отдастъ дома для такой цли, говорили, что женщины-врачи такъ подозрительны, что должна бы вмшаться полиція, что т свидтельства о смерти, которыя они выдадутъ, не будутъ считаться законными, что он принадлежатъ къ тому классу людей, самое общеніе съ которыми можно считать позоромъ, что он не имютъ права лчить паціентовъ, если главнымъ врачемъ не будетъ мужчина, что если произойдетъ что-нибудь, не только вся медицинская профессія, во все общество будетъ обвинять попечителей, допустившихъ такое предпріятіе, наконецъ, он никогда не соберутъ достаточно денегъ на такое непопулярное учрежденіе’.
Несмотря на вс эти угрозы и предсказанія, къ концу 1856 года была собрана необходимая для начала небольшая сумма, а въ первой половин 1857 года вс формальности были улажены, домъ нанятъ и новая больница, подъ именемъ ‘Нью-Іоркской больницы для женщинъ и дтей’, была оффиціально открыта. Никакихъ трагическихъ случаевъ, требующихъ вмшательства полиціи, въ ней, конечно, не происходило, но паціентовъ первое время было дйствительно очень и очень мало. Окупать себя она естественно не могла, и первые годы ей приходилось существовать всевозможными благотворительными сборами — базарами, лекціями, концертами и т. п. Но потребность въ женщинахъ-врачахъ среди женщинъ была по существу такъ велика, что долго такое ненормальное положеніе не могло продолжаться. Первые же случаи выздоровленія въ больниц миссъ Блекуэль’ повлекли туда все новыхъ и новыхъ паціентокъ, а черезъ семь лтъ отъ прежняго недоврія и негодованія не осталось и слда. Женская больница стала на ноги и завоевала себ прочное и почетное мсто среди другихъ.
Слишкомъ живая и предпріимчивая, миссъ Блекуэль не могла ограничиться этимъ однимъ дломъ. Ее влекло на боле широкую арену, она чувствовала въ себ силы разбудить и въ Европ среди женщинъ интересъ къ медицин. Какъ только больница нсколько окрпла’ она оставила ее на попеченіе сестры и Маріи Закржевской, а сама отправилась пропагандировать свою идею въ Англію. Теперь уже она пріхала туда не такъ, какъ въ первый разъ — скромной студенткой, желавшей поучиться у знаменитыхъ европейскихъ профессоровъ,— теперь ей предшествовала слава уважаемаго врача, извстнаго лектора, организатора первой женской больницы. Вскор посл прізда она была занесена въ списокъ врачей, которымъ разршена практика въ англійскомъ королевств. И въ Англіи, какъ и въ Америк, она была первою проложившей женщинамъ путь къ врачебной дятельности. Всть о первыхъ лекціяхъ, прочитанныхъ миссъ Блекуэль въ Лондон, быстро разнеслась по всей Англіи, отовсюду къ ней посыпались приглашенія повторить ихъ, и ей пришлось предпринять рядъ поздокъ по англійскимъ городамъ. Она была въ Манчестер, Ливерпул, Бирмингем, Лидс, Ноттингем, Кембридж, и др. городахъ, читая лекціи, произнося рчи, участвуя въ митингахъ. Это былъ настоящій походъ проповдницы независимаго женскаго труда. Впечатлніе, производимое ею, было громадно. ‘Матери просятъ у меня совтовъ,— пишетъ она лэди Байронъ посл одной изъ такихъ поздокъ.— Молодыя двушки горячо воспринимаютъ идею труда’… Въ самомъ Лондон посл лекцій миссъ Блекуэль возникла мысль объ основаніи такой же женской больницы подъ завдываніемъ врачей-женщинъ, какъ и въ Нью-Іорк. Для нея тотчасъ же было собрано нсколько тысячъ долларовъ и открыть дальнйшій сборъ пожертвованій. Но миссъ Блекуэль не придавала особаго значенія такому непосредственному практическому результату своей пропаганды. Она помогала устройству госпиталя, но не врила въ его осуществленіе, такъ какъ для него не хватало самаго главнаго,— не было еще въ Англіи собственныхъ женщинъ-врачей, а молодыя двушки, начавшія заниматься медициной, не могли, по окончаніи курса, сразу взяться за такое сложное дло. ‘Я общала помочь имъ въ устройств госпиталя,— пишетъ она,— и я сдлаю это, но думаю, что это дло, чтобы быть прочнымъ, должно выроста практически. У меня нтъ вры въ него… Я убждена, что въ Англіи мы не добьемся такого быстраго и блестящаго успха, какъ мечтаютъ нкоторые мои увлекающіеся друзья’.
Однако, результаты пропаганды миссъ Блекуэль, хотя, быть можетъ, и не такіе непосредственные, какъ желали ея англійскіе друзья, не замедлили сказаться. Мысль о доступности медицинскаго образованія для женщинъ привилась, англійскія женщины, не находя возможности научить медицину у себя на родин, стали добиваться докторскихъ правъ въ Америк и въ Швейцаріи, гд университеты охотне всего открывали двери женщинамъ. Въ Америк къ этому времени, т. е. къ половин 60-хъ годовъ, уже очень многія медицинскія школы допускали женщинъ въ число студентовъ. Кром того, въ Нью-Іорк, Бостон и Филадельфіи были основаны спеціально женскія медицинскія школы. Въ одной изъ нихъ — Нью-іоркской, миссъ Блекуэль тотчасъ же получила каедру гигіены.
Дло, начатое миссъ Блекуэль, дйствительно, оказалось жизненнымъ, отвчающимъ самымъ реальнымъ потребностямъ, иначе, конечно, никакой успхъ вначал не могъ бы повлечь такого изумительно быстраго роста женскаго движенія въ этомъ направленіи. Точно какая-то плотина устарвшихъ предразсудковъ задерживала этотъ сильный потокъ, стоило одному человку пробить въ ней брешь, и вода хлынула въ нее широкой волной. Теперь женщин, вступающей на этотъ путь, уже не приходится вести борьбу съ тми общими условіями, которыя отняли столько силъ у миссъ Блекуэль. Если и до сихъ поръ путь женщины, избирающей самостоятельный и независимый трудъ, не всегда гладокъ, если и до сихъ поръ значительная часть ея силъ уходитъ не на самое дло, а на борьбу съ различными препятствіями, то все же положеніе ея несравненно благопріятне: общественное мнніе — главный врагъ всякаго новаго дла, дало ршительную битву миссъ Блекуэль и потерпло полное пораженіе. Теперь въ каждомъ отдльномъ случа бороться приходится только съ частными условіями.
Насколько эта борьба легче, показываетъ то положеніе, какое заняли женщины въ медицин за т сорокъ лтъ, которыя отдляютъ насъ отъ начала врачебной дятельности миссъ Блекуэль. Не говоря уже объ Америк, значительно опередившей въ этомъ отношеніи другія страны, въ Англіи, напримръ, имется въ настоящее время восемь спеціально женскихъ медицинскихъ школъ, и въ девяти университетахъ женщины допускаются на медицинскій факультетъ наравн съ мужчинами. Въ одной лондонской медицинской школ ежегодно оканчиваютъ курсъ отъ двадцати до тридцати женщинъ. Девятнадцать лчебныхъ заведеній Англіи находятся теперь въ исключительномъ вдніи женщинъ. Но вс эти цифры блднютъ по сравненію съ тми поистин изумительными результатами, какихъ англичанамъ удалось достигнуть въ этомъ отношеніи въ Индіи. Индійскія женщины, благодаря требованіямъ культа, не имющія возможности обращаться къ помощи врачей-мужчинъ, давно привлекли къ себ вниманіе изучавшихъ медицину англичанокъ. Теперь въ Индіи уже насчитывается 12 женскихъ госпиталей, въ которыхъ лчатъ исключительно женщины. Но этого мало — въ Индіи открыто двадцать дв медицинскія школы, въ которыя допускаются женщины, и въ нихъ обучается въ настоящее время 255 женщинъ. Странно просматривать списки этихъ студентокъ-медичекъ съ ихъ именами, дико звучащими для европейскаго слуха,— вс этиСусцмукхи-Букси, Сундари-маханатра, Кусумъ-кумари-бенардже и т. д., или читать, что госпиталь въ Мизор находится въ завдываніи доктора медицины миссъ Бовиндураюлу.
Мысль, казавшаяся полъ-вка тому назадъ чуть не преступленіемъ цивилизованнымъ европейцамъ, теперь легко осуществляется въ полуварварской Индіи. Тысячи женщинъ обучаются теперь въ медицинскихъ учрежденіяхъ во всхъ цивилизованныхъ странахъ, тысячи другихъ завдуютъ больницами, занимаются частною практикою, обучаютъ другихъ. Что нкогда было подвигомъ, требовало, во всякомъ случа, рдкой воли, ума и характера,— стало теперь простымъ житейскимъ дломъ. И въ этомъ ярче и сильне всего сказывается жизненность дла Елизаветы Блекуэль. Открытіе женскаго медицинскаго института въ Россіи явилось дальнйшимъ развитіемъ начатаго ею движенія, почему и русскимъ женщинамъ-врачамъ не должно быть незнакомо и чуждо имя первой женщины-врача.