Екатерина Великая как патриотка, Авенариус Василий Петрович, Год: 1905 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

В. П. Авенаріусъ.

ЛЕПЕСТКИ и ЛИСТЬЯ.

РАЗСКАЗЫ, ОЧЕРКИ, АФОРИЗМЫ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ЮНОШЕСТВА.

Съ портретами и рисунками.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе Книжнаго Магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ пер., д. No 2.
1905.

Екатерина Великая какъ патріотка.

Въ Прусскомъ провинціальномъ городк Штеттин, въ дом прусскаго генералъ-маіора и полкового командира, князя цербстъ-дорибургскаго Христіана-Августа, 21-го апрля 1729 г. произошло семейное событіе, въ одно и то же время и радостное, и досадное: радостное, потому что какъ же не радоваться рожденію перваго и притомъ здороваго ребенка? Досадное потому, что ребенокъ былъ не мужского пола, не принцъ — ближайшій наслдникъ ангальтъ-цербстской княжеской короны, а двочка, не имвшая никакого права на эту корону. Никому, конечно, и въ голову не могло прійти, что малютка, нареченная при крещеніи принцессой Софіей-Августой-Фредерикой, сдлается великой монархиней величайшей европейской державы, что комната, гд она увидла свтъ Божій, станетъ главною достопримчательностью Штеттина, и что тамъ особенно будутъ дорожить чернымъ пятномъ на полу, проженнымъ жаровней, передъ которой пеленали будущую grosse Kaiserin’.

Дти штеттинскихъ горожанъ, играя въ городскомъ саду съ маленькой принцессой Софіей, никогда не называли ее принцессой, а просто по имени. Она, какъ вс другія дти, бгала, рзвилась, однако, уже и тогда у нея проявлялась наклонность повелвать окружающими, и ни одна изъ сверстницъ не оспаривала у нея права распоряжаться ихъ дтскими играми. Хорошо знавшая ее въ то время графиня Меллинъ, которая была только немногимъ ея старше, такъ описываетъ маленькую принцессу Софію: ‘Она была прекрасно сложена, съ младенчества отличалась благородною осанкой и ростомъ была выше своихъ лтъ. Черты ея лица не были красивы, но выраженіе ихъ было очень пріятно, при чемъ открытый взглядъ и привтливая улыбка длали ее особенно привлекательной. Воспитывала ее мать, державшая ее очень строго и не дозволявшая ей ни малйшаго проявленія гордости, къ чему двочка была довольно склонна. Такъ, мать заставляла ее цловать платье у бывавшихъ въ ихъ дом знатныхъ дамъ’.

Такъ-называемымъ нантскимъ эдиктомъ французскій король Генрихъ IV въ 1598 г. далъ протестантамъ (гугенотамъ) свободу исповдывать во Франціи свою вру, но въ 1685 г. эдиктъ этотъ былъ отмненъ, и французы-протестанты почти поголовно выселились въ сосднюю Германію. Между этими эмигрантами было не мало аристократовъ, людей высокообразованныхъ, которые легко находили доступъ къ германскимъ дворамъ, большимъ и малымъ. Но, распродавъ свое имущество на родин за безцнокъ, они по большей части дошли до такой бдности и даже нищеты, что вынуждены были идти въ воспитатели нмецкаго юношества. Такимъ-то путемъ звучный французскій языкъ, утонченныя французскія манеры постепенно вошли въ моду въ придворныхъ сферахъ и высшемъ обществ Германіи. Точно такъ же, разумется, и воспитаніе принцессы Софіи не обошлось безъ французовъ, между которыми наибольшее вліяніе на двочку имла ея гувернантка, г-жа Кардель. ‘Она знала, какъ свои пять пальцевъ, вс комедіи и трагедіи, и была очень забавна’,— отзывалась впослдствіи про свою гувернантку сама Екатерина, которая такимъ образомъ еще въ дтств хорошо ознакомилась съ геніальными произведеніями Расина, Корнеля, Мольера и усвоила себ столь необходимую при двор ‘galanterie franaise’.

Вмст съ родителями маленькая принцесса нердко совершала поздки въ ихъ родовую резиденцію Цербстъ, въ Берлинъ, Гамбургъ, Брауншвейгъ и другіе города, что также значительно способствовало ея свтскому воспитанію. На одной изъ такихъ-то поздокъ, въ 1742 или 1743 г., въ Брауншвейгъ, одинъ католическій патеръ, Менгденъ, извстный своимъ даромъ предрекать будущее, предсказалъ матери принцессы, что ‘на лбу ея дочери онъ видитъ короны — и не мене трехъ’. Мать, принимая это за шутку, разсмялась, но патеръ отвелъ ее въ сторону и насказалъ ей ‘такихъ чудесъ’, что она перепугалась и взяла съ него слово никому ничего не говорить. Когда двочк минуло 10 лтъ, предсказаніе патера начало сбываться.

II.

Мать принцессы Софіи, княгиня Іоганна-Елисавета Цербстская, была родомъ принцессой голштинъ-готториской, братъ ея, голштинскій принцъ Карлъ-Августъ, былъ женихомъ дочери Петра Великаго, цесаревны Елисаветы Петровны, но еще до свадьбы умеръ. Другая дочь Петра, Анна Петровна, была герцогиней голштинской. Такимъ образомъ, дворы русскій и голштинскій были въ непрерывныхъ дружественныхъ отношеніяхъ, и маленькая дочка княгини Цербстской постоянно могла слышать разсказы о богатств русскаго двора, о побдоносномъ русскомъ войск и, особенно, о великомъ Преобразовател Россіи, придвинувшемъ эту ‘азіятскую’ страну къ Европ.

Когда принцесс минуло 10 лтъ, она въ первый разъ встртилась со своимъ будущимъ супругомъ, который былъ всего однимъ годомъ ея старше. То былъ ея троюродный братъ, сынъ русской царевны Анны Петровны, принцъ голштинскій Петръ-Ульрихъ. Съ восшествіемъ, годъ спустя, на русскій престолъ цесаревны Елисаветы Петровны, Петръ-Ульрихъ, какъ ея родной племянникъ, былъ признанъ ея наслдникомъ, подъ именемъ великаго князя Петра еодоровича. Въ конц 1742 г. княгиня Цербстская повезла принцессу Софію въ Берлинъ, чтобы заказать извстному живописцу Пэну ея портретъ для отсылки его въ Петербургъ, а ровно черезъ годъ княгиня получила изъ Петербурга отъ гофмаршала великаго князя Петра еодоровича письмо съ приглашеніемъ отъ имени русской императрицы привезти свою четырнадцатилтнюю дочь въ Россію. О настоящей цли такого приглашенія въ письм гофмаршала упоминалось только вскользь, довольно глухо, но пришедшее вслдъ затмъ изъ Берлина письмо отъ Фридриха Великаго не оставляло на счетъ этой цли уже никакого сомннія: тамъ прямо говорилось о ‘соединеніи’ принцессы Софіи съ ‘ея троюроднымъ братомъ, великимъ княземъ’, въ заключеніе же все-таки выражалось желаніе императрицы, чтобы по прізд княгини съ дочерью въ Москву всмъ говорилось, что это тяжелое путешествіе предпринято единственно для принесенія благодарности ея императорскому величеству за ея милости къ семь княгини.

Почему выборъ невсты для наслдника русскаго престола остановился именно на принцесс Софіи, видно изъ депеши одного дипломата того времени своему правительству: ‘сначала много говорили объ одной французской принцесс и королевско-польской принцесс, но въ конц концовъ императрица нашла нужнымъ избрать для великаго князя въ невсты такую принцессу, которая была бы протестантской религіи и хотя изъ знатнаго, но столь малаго рода, чтобы ни связи, ни свита принцессы не возбуждали особеннаго вниманія или зависти русскаго народа’.

Письмо Фридриха Великаго было помчено 30-мъ декабря 1743 г., а 11 января слдующаго 1744 г. княгиня Цербстская съ дочерью были уже въ Берлин проздомъ въ Россію. Чтобы не подавать повода къ преждевременнымъ толкамъ, высокія путешественницы въ предлахъ Пруссіи называли себя графинями Рейнбекъ и скрывали лица подъ густыми покрывалами съ отверстіями для глазъ. Вслдствіе такого инкогнито он вынуждены были выносить иногда крайнія неудобства.

‘Такъ какъ комнаты на постоялыхъ дворахъ не были истоплены,—писала княгиня домой своему супругу, — то приходилось входить въ хозяйскую комнату, немногимъ отличавшуюся отъ порядочной свинарни (so einem honetten Schweinestalle nicht sehr unhnlich), мужъ, хозяйка, дворовая собака, птухъ и всюду дти — въ люлькахъ, въ постеляхъ, за печкою, на тюфякахъ, все это валялось въ безпорядк, одинъ около другого, какъ капуста или рпа. Но длать было нечего,— я приказывала приносить скамейку и помщалась посредин комнаты’.

Зато, съ перездомъ черезъ русскую границу, когда графиня Рейнбекъ обратилась снова въ княгиню Цербстскую, все, какъ по волшебству, разомъ перемнилось. На самой границ ее съ почетомъ встртилъ, какъ родственницу своей государыни, командиръ лифляндскаго полка, полковникъ Воейковъ, передъ Ригою ее сперва привтствовалъ нарочно присланный изъ Москвы камергеръ императрицы, бывшій посланникъ въ Лондон, Нарышкинъ, а затмъ торжественно выхали ей навстрчу вице-губернаторъ князь Долгоруковъ съ гражданскими и военными властями. Когда парадная карета, въ которую должна была перессть княгиня съ дочерью, перехала по льду черезъ Двину, въ честь высокихъ гостей грянулъ залпъ изъ крпостныхъ орудій. Въ самой Риг ихъ ждали придворные ‘реверансы’ и ‘baise-main’—генералъ-аншефа Салтыкова, мстнаго дворянства, петербургскихъ гвардейцевъ, у подъзда, въ сняхъ, у каждой двери внутреннихъ покоевъ — почетный караулъ, въ самихъ покояхъ — золото, шелкъ и бархатъ, а на улиц — барабаны, трубы и литавры.

‘Мн все кажется, — писала княгиня,— что я нахожусь въ свит ея императорскаго величества или какой-нибудь великой монархини. Мн не врится, что все это для меня, для бдной, для которой въ другихъ мстахъ едва били въ барабаны. Все происходило здсь съ такимъ величіемъ и почетомъ, что мн казалось, да и теперь еще кажется, что все это сонъ’.

Принцесс Софіи былъ поднесенъ здсь первый подарокъ отъ русской императрицы — покрытая парчей шуба изъ такихъ великолпныхъ соболей, какихъ и у бабушки ея въ Гамбург не было.

Изъ Риги принцесса со своей матерью двинулась въ императорскихъ саняхъ небывалымъ еще для обихъ кортежемъ: впереди — эскадронъ кирасирскаго полка, на передк императорскихъ саней — камергеръ Нарышкинъ съ шталмейстеромъ высочайшаго двора и дежурнымъ офицеромъ, на запяткахъ — два камеръ-лакея и два преображенца, за императорскими санями — отрядъ лифляндскаго полка, а тамъ еще цлая вереница саней рижскаго коменданта и вице-губернатора, свиты, представителей дворянства, магистрата, депутатовъ различныхъ корпорацій и офицеровъ. Такъ совершала свой въздъ въ Россію, чтобы никогда уже не покидать ея, будущая великая императрица.

III.

Надо ли говорить, что въ Петербург повторились и пушечная пальба, и торжественный пріемъ всякихъ вельможъ и ‘персонъ’, желавшихъ представиться высокимъ гостямъ?

‘Нужно желзное здоровье, чтобы перенести вс трудности путешествія и утомленіе придворнаго этикета, — писала княгиня-мать въ Берлинъ Фридриху II.— Моя дочь счастливе меня въ этомъ отношеніи: ее поддерживаетъ молодость. Подобно молодымъ солдатамъ, которые презираютъ опасность, потому что не сознаютъ ея, она наслаждается окружающимъ ее величіемъ’.

Пробывъ въ Петербург всего три дня, он продолжали путь на Москву и день и ночь, останавливаясь на станціяхъ только для ды и для перемны лошадей. На четвертыя сутки, 9 февраля, он были уже въ 70 верстахъ отъ Москвы, здсь въ ихъ сани, вмсто 10-ти, впрягли 16 свжихъ лошадей, которыя и домчали ихъ въ Москву въ три часа времени. Императрица Елисавета Петровна приняла и мать, и дочь необыкновенно ласково и на другой же день пожаловала и ту, и другую ‘кавалерственными дамами’ ордена Св. Екатерины. Расположеніе императрицы къ принцесс Софіи все боле укрплялось, благодаря тому усердію, съ которымъ принцесса принялась за ученіе русскаго языка и православнаго закона Божія. Чтобы хорошенько затвердить къ другому дню заданный ей учителемъ русскаго языка Ададуровымъ урокъ, она вставала ночью съ постели и, не одтая, не обутая, ходила взадъ и впередъ по холодному полу, повторяя склады: ‘Буки-азъ — ба, вди-азъ — ва’… Неудивительно, что она при этомъ сильно простудилась.

Въ теченіе почти цлаго мсяца жизнь ея была въ опасности, когда же княгиня-мать хотла позвать лютеранскаго пастора, чтобы тотъ побесдовалъ съ больною, принцесса предпочла послать за своимъ преподавателемъ православнаго Закона Божія, Симономъ Тодорскимъ. Только спустя 7 недль, въ день своего рожденія, 21 апрля, она появилась снова за параднымъ обдомъ, а вечеромъ — на балу,— ея первомъ вообще балу.

‘Полагаю,— разсказываетъ она въ своихъ ‘Запискахъ’,— что публика не очень-то любовалась мною. Я сдлалась худа, какъ скелетъ… Императрица прислала мн. въ этотъ день банку румянъ и приказала нарумяниться’.

Но молодость и ранняя, теплая весна длали свое дло: принцесса со дня на день хорошла и крпла. Могли начаться опять уроки не только у Симона Тодорскаго и Ададурова, но и у балетмейстера Лоде. Великій князь Петръ еодоровичъ съ своей стороны также содйствовалъ успхамъ принцессы въ русскомъ язык, болтая съ нею по-русски. Тмъ временемъ императрица Елисавета Петровна пришла къ окончательному ршенію относительно своей молодой гостьи и письменно просила ея отца благословить принцессу на бракъ съ великимъ княземъ и на переходъ ея въ православіе. Согласіе на то и другое было вскор получено,

28 іюня состоялось торжественное принятіе принцессою исповданія православнаго греческаго закона, при чемъ она ‘яснымъ и твердымъ голосомъ, чисто-русскимъ языкомъ, удивившимъ всхъ присутствовавшихъ, произнесла символъ вры, не запнувшись ни на одномъ слов’. Въ честь матери-императрицы (Екатерины I), она была наречена Екатериною, и тутъ же на литургіи была провозглашена въ первый разъ эктенья за ‘благоврную Екатерину Алексевну’, а на другой день,

29 іюня, въ Успенскомъ собор, совершилось обрученіе ея съ великимъ княземъ, и объявленъ высочайшій о томъ указъ, съ повелніемъ почитать ‘свтлйшую принцессу великою княжною съ титуломъ Ея Императорскаго Высочества’.

Дв недли спустя, у великой княжны-невсты былъ уже свой придворный штатъ, а еще черезъ недлю она и великій князь-женихъ собрались съ императрицею на поклоненіе святымъ угодникамъ въ Кіевъ. По пути населеніе повсюду высыпало къ нимъ навстрчу съ хлбомъ-солью, и тутъ-то Екатерина впервые имла случай нсколько ближе разглядть тотъ народъ, ради котораго она навсегда отреклась отъ родины и вры своихъ предковъ.

По возвращеніи изъ путешествія, императрица назначила въ штатъ молодой княжны четырехъ молоденькихъ русскихъ двицъ, чтобы она могла постоянно говорить по-русски.

‘Вс он были веселаго нрава,— разсказывается въ ея ‘Запискахъ’,— такъ что съ этого времени я, съ утра и до вечера, только и длала, что пла, плясала и рзвилась съ ними въ моей комнат. Вечеромъ, посл ужина, я приглашала въ спальню трехъ своихъ фрейлинъ: двухъ княженъ Гагариныхъ и двицу Кошелеву, и мы играли въ жмурки и другія игры по нашему возрасту’.

Незамтно приблизился конецъ двичьихъ игръ. Въ средин августа 1745 г., въ теченіе трехъ дней жители Петербурга оповщались особыми герольдами. что 21 числа иметъ совершиться бракосочетаніе ихъ императорскихъ высочествъ. И вотъ насталъ знаменательный день. Въ 5 часовъ утра раздались пушечные залпы, въ 7 часовъ въ уборной императрицы стали наряжать великую княжну къ внцу, въ 10 часовъ загремли трубы и литавры, и къ Казанскому собору потянулась процессія, великолпне которой, по словамъ тогдашняго англійскаго посланника, ему не случалось, еще видть, а съ прибытіемъ въ соборъ въ 2 часа императрицы начался самый обрядъ внчанія, окончившійся только къ 4-мъ часамъ. По возвращеніи процессіи прежнимъ порядкомъ во дворецъ, слдовали торжественный обдъ и балъ, а затмъ въ теченіе 10-ти дней непрерывный рядъ празднествъ: пріемовъ, обдовъ, ужиновъ, баловъ, маскарадовъ, французскихъ комедій и итальянскихъ оперъ, съ уличной иллюминаціей и фейерверкомъ. Въ заключеніе, 30 августа, былъ выведенъ на Неву ‘ддушка русскаго флота’ — ботикъ Петра Великаго.

Мсяцъ спустя, Екатерина навсегда распростилась, въ лиц возвратившейся въ Цербстъ княгини-матери, со своимъ прошлымъ: ‘ея отъздъ искренно меня опечалилъ,— говоритъ она въ своихъ воспоминаніяхъ,— и я много плакала’. Но печаль печалью, а жизнь жизнью, и сильная духомъ молодая княгиня отерла слезы и вступила въ новую жизнь смло, твердою поступью.

IV.

Отъ природы живая и веселая, шестнадцатилтняя Екатерина въ первое время своего супружества охотно подсмивалась надъ приставленными къ ней чопорными придворными дамами, позволяя себ иногда совершенно ребяческія выходки. Такъ, напр., она вшала на входную дверь къ себ платья, которыя падали на голову входящимъ. Разъ она спряталась подъ кровать и позвонила въ колокольчикъ. Дежурныя дамы спшатъ на звонокъ, но напрасно оглядываются кругомъ и, не видя никого, уходятъ. Опять звонокъ, т вбгаютъ снова и съ тмъ же результатомъ. Промучивъ ихъ такъ съ четверть часа, она, наконецъ, съ звонкимъ смхомъ показывается изъ своей засады.

Въ первое время все чтеніе молодой княгини ограничивалось французскими романами. Прусскій посланникъ Мардефельдъ, человкъ глубокаго ума и отлично образованный, имя нердко случай бесдовать съ Екатериной, едва ли не первый предугадалъ въ ней будущую геніальную монархиню. Онъ откровенно указалъ ей на ея безсодержательный образъ жизни.

— Вы сами не знаете о своихъ преимуществахъ и тхъ рдкихъ дарахъ, которыми надлила васъ природа,— говорилъ онъ.— Читайте серьезныя книги, хорошенько обдумывайте прочтенное, и вы познаете себ цну.

Растянутые, дланные романы того времени и такъ уже успли надость Екатерин. Тутъ случайно ей попались ‘Письма г-жи Севинье’ {Севинье — французская маркиза, заслужившая извстность собраніемъ своихъ писемъ къ дочери, а потомъ и къ другимъ лицамъ, и своими мемуарами (1626—1696).}, отличающіяся не только большою талантливостью и прекраснымъ слогомъ, но и свжестью, правдивостью, остроуміемъ и благородствомъ мыслей. Не удивительно, что эту книгу она, по собственному ея выраженію, ‘пожирала’.

Слдующимъ ‘серьезнымъ’ чтеніемъ Екатерины были сочиненія Вольтера {Вольтеръ — французскій философъ, историкъ, сатирикъ и романистъ (1694—1778).}, ‘Исторія Генриха Великаго’ Перефикса и ‘Исторія Германіи’ Барра. Наибольшее впечатлніе произвела на нее жизнь Генриха IV, который представлялся ей идеаломъ великаго полководца, государя и умнаго человка. Переписываясь впослдствіи съ Вольтеромъ, она высказывала желаніе ‘встртиться на томъ свт* съ Генрихомъ IV.

Дале были прочитаны ‘Мемуары’ Брантома {Брантомъ — французскій дипломатъ (1520—1614).}, именно біографіи военачальниковъ и знаменитыхъ дамъ, ‘Словарь’ Бэля {Бэль — французскій сатирикъ (1693—1738).}, затмъ произведенія Монтескьё {Монтескье — французскій юристъ и ученый (1689—1755).}, ‘Лтописи’ Тацита и издаваемая Дидро {Дидро — французскій писатель и философъ (1713—1784).} и д’Аламберомъ {Д’Алаиберъ — французскій академикъ, философъ, математикъ, физикъ и литераторъ (1717—1783).} ‘Энциклопедія наукъ, искусствъ и ремеслъ’.

Такимъ образомъ, умственный кругозоръ молодой великой княгини все боле расширялся. Когда разъ, по поводу одного происшествія при иностранномъ двор, возбудившаго и при нашемъ двор большіе толки, Екатерина съ пылкостью молодости, но удивительно ясно и мтко доказала, въ чемъ погршили тамошніе министры и что, вмсто того, слдовало бы сдлать,— Мардефельдъ былъ такъ пораженъ, что прямо заявилъ ей:

— Madame, vous rgnerez, ou je ne suis qu’un sot! (Вы будете царствовать, или я глупецъ!)

Случай испытать свои силы на этомъ крайне отвтственномъ поприщ представился ей еще въ 1754 году. Великій князь Петръ еодоровичъ, продолжая оставаться и герцогомъ голштинскимъ, мало заботился о внутреннихъ длахъ Голштиніи, которымъ грозило полное разстройство. Однажды секретарь великаго князя Цейсъ ворвался вслдъ за нимъ въ покои великой княгини, умоляя его подписать, наконецъ, неотложныя бумаги для отсылки въ Голштинію.

— Посмотрите, какой несносный человкъ!— обратился Петръ еодоровичъ къ Екатерин: — онъ преслдуетъ меня даже въ вашей комнат!

— Вс эти бумаги требуютъ только да иди и т,— отозвался Цейсъ.— Все можно кончить въ четверть часа.

— Что жъ, въ самомъ дл,— замтила Екатерина, — попробуйте: можетъ быть, вы кончите скоре, чмъ думаете.

Начался докладъ бумагъ одной за дріугой, и Екатерина говорила за супруга своего я а или нтъ,— что очень понравилось великому князю.

— Вотъ, ваше высочество, — сказалъ ему Цейсъ,— если бы вы длали такъ по два раза въ недлю, то ваши дла не залеживались бы, великая княгиня окончила все, сказавъ шесть да и шесть нтъ.

Предложеніе было принято, и съ этого времени голштинскія дла докладывались уже Екатерин. Тутъ были вопросы политическіе, финансовые и торговые, вопросы религіи, образованія и права,— все то же, что и на докладахъ русскихъ министровъ императриц, но только въ миніатюр. Такъ Екатерина еще за 8 лтъ до своего воцаренія стала практиковаться въ управленіи государственными длами.

Въ томъ же 1754 г., 20 сентября, Богъ далъ ей сына, нареченнаго Павломъ. Не мене родителей была ему рада императрица Елисавета Петровна, такъ какъ теперь русское престолонаслдіе и въ дальнйшемъ будущемъ было обезпечено, и съ перваго же дня государыня взяла въ свои руки воспитаніе царственнаго младенца. Для молодой же матери этотъ младенецъ служилъ новымъ звеномъ, связывавшимъ ее съ Россіей. Съ этихъ поръ она еще боле пристрастилась къ русскимъ народнымъ обычаямъ, святочнымъ играмъ, подблюднымъ пснямъ, любила одваться въ русское платье, парилась въ русской бан и говорила охотне всего по-русски, употребляя простонародныя поговорки и пословицы, а въ письм — старинныя русскія слова: ‘аще’, ‘дондеже’, ‘якобы’, ‘понеже’.

‘Нашъ языкъ такъ богатъ, силенъ, выразителенъ и допускаетъ такіе извороты, перемщенія словъ, — писала она впослдствіи Вольтеру,— что изъ него можно длать все, что угодно, а вашъ языкъ такъ бденъ, что надо быть Вольтеромъ, чтобы изъясняться на немъ такъ пріятно’.

Точно такъ же отзывалась она и о самомъ народ: ‘Русскій народъ — особый въ цломъ свт, Богъ далъ ему отличныя отъ другихъ свойства’.

Здоровье императрицы Елисаветы Петровны давно пошатнулось, и 25 декабря 1761 года ея не стало. Чтобы дать возможность обожавшему ее народу доле поклоняться ея праху, погребеніе было отложено на шесть недль. Въ теченіе всего этого времени, Екатерина, въ глубокомъ траур, ежедневно молилась со слезами у гроба усопшей.

‘Екатерина все боле и боле плняетъ сердца русскихъ,— писалъ въ Парижъ французскій посланникъ.— Никто усердне ея не исполняетъ установленныхъ греческою церковью обрядовъ относительно умершей императрицы. Она чрезвычайно строго соблюдаетъ вс церковные праздники, вс посты и религіозные обряды, которые въ Россіи очень почитаются’.

Взошедшій на престолъ посл Елисаветы Петровны, подъ именемъ Петра III, великій князь Петръ еодоровичъ, съ малолтства слабый здоровьемъ, скончался спустя по я года, и самодержицей всероссійской была провозглашена заслужившая уже всеобщую любовь русскаго народа молодая императрица — Екатерина II.

Въ расцвт силъ тлесныхъ и духовныхъ, во всеоружіи научныхъ и государственныхъ знаній, накопленныхъ за 18 лтъ пребыванія въ Россіи, Екатерина стремится отнын къ одной только цли — ко благу дорогой ей Россіи. Она окружаетъ себя коренными русскими людьми, сочувствующими той же высокой цли, она старается всми мрами поднять свое новое отечество, погрязшее въ невжеств, до просвщеннаго Запада, привлекая оттуда выдающихся ученыхъ, художниковъ, инженеровъ и входя въ дятельную переписку съ первыми свтилами ума. ‘Фернейскому {Ферней — имніе Вольтера близъ женевскаго озера.} пустыннику’ — Вольтеру, которому тогда было уже 67 лтъ, она посылаетъ не только портретъ свой, но и теплыя шубы и табакерки своей работы. Всего же боле она плняетъ его своими письмами, которыя блещутъ остроуміемъ.

‘Я никогда не желалъ хать въ Римъ,— пишетъ ей Вольтеръ, — но мн смертельно жалко, что я не могу видть степей, превращенныхъ героинею въ великолпные города. Мое сердце обладаетъ свойствами магнита: оно влечетъ къ Сверу’.

Въ другомъ письм, говоря шутливо о своей смерти, онъ спрашиваетъ, не пора ли ему отнести въ иной міръ, къ Петру І-му, извстіе о великихъ длахъ, совершенныхъ здсь Екатериной. Въ отвтъ на это она ‘серьезно проситъ его отложить эту прогулку на возможно-долгое время, изъ любви къ друзьямъ, переселившимся въ иной міръ, не огорчать друзей, которые еще живы’.

Философъ-энциклопедистъ Дидро прізжаетъ, по приглашенію Екатерины, изъ Парижа въ Петербургъ, и въ теченіе пяти мсяцевъ ежедневно у нихъ происходятъ бесды, продолжающіяся по нскольку часовъ. Дидро нуждается въ деньгахъ, и она покупаетъ у него всю его библіотеку за 50.000 франковъ, но оставляетъ ее въ пользованіи философа до его смерти и назначаетъ ему пенсію въ 3.000 франковъ.

0x01 graphic

Другая европейская знаменитость, Гриммъ {Баронъ Триммъ — ученый и критикъ, родившійся въ Германіи, но жившій долго во Франціи и писавшій боле по-французски (1723—1807).}, прибывъ въ Петербургъ въ свит ландграфини гессенъ-дармштадтской, длается точно такъ же ежедневнымъ собесдникомъ Екатерины.

‘Императрица обладала рдкимъ талантомъ, котораго я ни въ комъ не находилъ въ такой степени,— разсказываетъ Гриммъ: она всегда врно схватывала мысль своего собесдника, никогда не придиралась къ неточному или смлому выраженію и никогда не оскорблялась таковымъ. Обыкновенно, первое, случайно-сказанное слово давало направленіе разговору. Нужно было видть въ такія минуты эту чудную голову, это соединеніе генія и граціи, чтобы составить себ понятіе о томъ, какъ она увлекалась своимъ вдохновеніемъ, какія у нея срывались остроты, какія блестящія мысли толпились у нея и сталкивались, такъ сказать, устремляясь одна вслдъ за другою, какъ чистыя струи водопада. Еслибы я могъ записать буквально вс эти разговоры, то міръ имлъ бы драгоцнный и, можетъ быть, единственный въ своемъ род отрывокъ изъ исторіи человческаго разума. Правда, что императрица никогда, ни на одну минуту не исчезала въ этихъ бесдахъ съ глазу на глазъ, но въ то же время стсненія никогда не чувствовалось’.

По отъзд Гримма въ Парижъ, онъ сдлался постояннымъ корреспондентомъ Екатерины, которая переписывалась съ нимъ до самой своей смерти.

‘Эта переписка,— признается Гриммъ,— сдлалась единственнымъ украшеніемъ моей жизни, залогомъ моего счастья, до того существеннымъ для меня, что дышать казалось мн мене необходимымъ, чмъ получать пакеты императрицы и отправлять мои къ ея величеству’.

Между тмъ вс эти бесды, устныя и письменныя, съ первыми европейскими учеными для самой Екатерины служили, прежде всего, источникомъ новыхъ государственныхъ знаній, орудіемъ изощренія ея свтлаго ума на пользу Россіи. По поговорк Петра Великаго: ‘длу время, потх часъ’, день у нея былъ строго распредленъ. Вставала она всегда аккуратно въ 6 часовъ утра, когда даже вся дворцовая прислуга еще спала, не желая никого безпокоить, она сама обувалась, одвалась и, перейдя въ кабинетъ, разводила тамъ огонь въ камин, посл чего, въ полной тишин, садилась писать. Однажды эти письменныя ея занятія были прерваны отчаяннымъ крикомъ, исходившимъ изъ глубины камина:

— Потушите, потушите огонь!

Екатерина не на шутку испугалась и спросила:

— Кто тамъ кричитъ?

— Я — трубочистъ,— былъ отвтъ.

— А знаешь ли, съ кмъ говоришь?

— Знаю, что съ государыней, но мн горячо: поскорй только погасите огонь!

Когда огонь былъ залитъ водой, выяснилось, что труба до самаго верха была прямая, такъ что трубочисту угрожала опасность не только быть поджареннымъ, но и провалиться въ каминъ. По распоряженію государыни въ труб тотчасъ сдлана была ршетка.

Кофе подавали Екатерин также въ кабинетъ, гд она продолжала писать до 9-ти часовъ — пріемнаго часа оберъ-полицеймейстера, а затмъ и разныхъ сановниковъ. Въ первые годы она обдала въ часъ дня, а впослдствіи въ два часа, посл обда занималась рукодліемъ, слушая чтеніе, но не легкое, а возвышенное и серьезное: сочиненія Мильтона {Мильтонъ — англійскій поэтъ, авторъ ‘Потеряннаго Рая’ и ‘Возвращеннаго Рая’ (1608—1674).}, Лейбница {Лейбницъ — нмецкій философъ, математикъ,юристъ и политикъ (1646—1716).}, Руссо {Руссо — писатель и философъ, родомъ швейцарецъ изъ Женевы и потому писавшій по-французски (1712—1778).}, Лагарпа {Лагарпъ — швейцарскій политикъ, впослдствіи, по приглашенію императрицы Екатерины, воспитатель ея внука, великаго князя Александра Павловича (1754—1838).}, Декарта {Декартъ — французскій философъ (1596—1650).}, Ньютона {Ньютонъ — геніальный англійскій математикъ и натуръ-философъ, открывшій законъ тяготнія (1642—1727).}, Бюффона {Бюффонъ — французскій натуралистъ (1707—1788).}, а также старыхъ своихъ знакомцевъ: Вольтера, д’Аламбера, Монтескьё и Дидро. Въ 6 час. во дворц былъ създъ особъ обоего пола, а въ 10 императрица уже уходила спать.

Такой порядокъ дня нсколько измнялся, когда Екатерина здила въ Сенатъ, гд, занимая предсдательское кресло, высказывала свои мннія по докладываемымъ дламъ и передавала на обсужденіе сенаторовъ собственные свои проекты, при чемъ, однако, охотно выслушивала дльныя замчанія. Такъ, когда, по новому ея предположенію относительно соли, изъ всхъ сенаторовъ одинъ только старикъ графъ Панинъ не промолвился ни однимъ хвалебнымъ словомъ, она попросила его не стсняться и высказаться свободно, а выслушавъ его возраженія, зачеркнула почти вс пункты своего проекта, въ заключеніе же, чтобы показать старику особое свое благоволеніе, повезла его съ собою во дворецъ къ обду.

Справедливость во всемъ, касавшемся ея подданныхъ, доходила у Екатерины до того, что когда одна бдная помщица, лишившаяся своего послдняго имнія по резолюціи самой императрицы, принесла ей лично жалобу на нее же,— Екатерина потребовала къ себ все длопроизводство обиженной, когда же изъ дла убдилась, что докладъ былъ неточенъ и резолюція вслдствіе того несправедлива, то вызвала къ себ жалобщицу во дворецъ и извинилась передъ нею:

— Простите меня, матушка, въ нанесенномъ вамъ огорченіи и въ несправедливости, я — человкъ, подвержена, какъ вс другіе, ошибкамъ. Вы правы: виновата я, имніе вамъ возвращается, и вотъ еще отъ меня награда за мою погршность.

Въ другой разъ, подписывая у себя въ кабинет представленные ей доклады, она надъ одной бумагой задумалась, а потомъ, выдвинувъ ящикъ стола, спрятала туда бумагу.

— Знаешь ли ты, зачмъ я эту бумагу спрятала?— спросила она бывшую тутъ же фрейлину.

— Не знаю, государыня.

— Затмъ, что надо подписать приговоръ, а я чувствую себя скучною. Скука внушаетъ суровость, въ такомъ расположеніи духа не должно приступать къ ршенію подобныхъ длъ. Я это надъ собой уже испытала: мн случалось, что я, въ веселый часъ прочитавъ то, что ршила въ скучный, находила себя слишкомъ строгою и сама ршеніемъ своимъ была недовольна.

Въ первые три года своего царствованія убдившись въ несовершенств дйствовавшихъ въ имперіи гражданскихъ законовъ, которые, будучи изданы въ разное время, нердко противорчили одинъ другому и потому давали поводъ къ судебнымъ ошибкамъ и къ злоупотребленіямъ,— Екатерина ршилась написать особый ‘Наказъ’ для Комиссіи, которая должна была выработать новое ‘Уложеніе’.

‘Два года я читала и писала (разсказываетъ она въ посмертной записк о первыхъ годахъ своего царствованія), не говоря о томъ полтора года ни слова, слдуя единственно уму и сердцу своему съ ревностнйшимъ желаніемъ пользы, чести и счастья имперіи, и чтобъ довести до высшей степени благополучія всякаго рода живущихъ въ ней, какъ всхъ вообще, такъ и каждаго особенно’.

Въ 1767 г. были созваны въ Москву депутаты со всей имперіи для обсужденія составленнаго императрицею проекта ‘Наказа’.

‘Я дала имъ волю чернить и вымарывать все, что хотли (говорится въ посмертной записк). Они боле половины изъ того, что написано было мною, помарали, и остался Наказъ Уложенія, яко оный напечатанъ’.

Въ этомъ ‘Наказ’ выказывалась такая заботливость о нуждахъ простого народа, что тогдашній французскій простолюдинъ могъ бы позавидовать русскому мужику. Французы не на шутку переполошились, и въ Париж ‘Наказъ’ былъ запрещенъ,— чмъ Екатерина передъ Вольтеромъ особенно гордилась.

VI.

Въ предыдущихъ главахъ мы постарались прослдить, какъ принцесса цербстская, сдлавшись сперва великой княжной, потомъ великой княгиней русской, наконецъ, и императрицей всероссійской, обратилась въ пламенную русскую патріотку. Вся дальнйшая исторія славнаго царствованія Екатерины II, стяжавшаго ей безсмертное прозвище Великой, служитъ безпрерывнымъ подтвержденіемъ того же патріотизма.

Но есть еще одна область — область литературная, въ которой чрезвычайно наглядно выразилась эта сторона ея характера. Какъ сама Екатерина думала о своемъ писательств, видно изъ слдующихъ ея строкъ:

‘Что касается до моихъ сочиненій, то я смотрю на нихъ, какъ на бездлки. Я люблю длать опыты во всхъ родахъ, но мн кажется, что все написанное мною довольно посредственно, почему, кром развлеченія, я не придавала этому никакой важности’.

Для нашего времени ея сочиненія сохранили во всякомъ случа особенное значеніе, какъ плоды ея безграничной привязанности къ

Екатерина Великая какъ патріотка.

Читайте также: