О статье А.Г. Горнфельда ‘Фигура в поэтике и риторике’
О статье А.Г. Горнфельда ‘Фигура в поэтике и риторике’
* * *
Примечания
Примечания
Е.В. Маркасова. О статье А.Г. Горнфельда ‘Фигура в поэтике и риторике’, Горнфельд Аркадий Георгиевич, Год: 2007
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Е.В. Маркасова.
Аркадий Георгиевич Горнфельд родился 18 августа 1867 года в Севастополе, умер 25 марта 1941 года в Ленинграде. Учился в Харькове на юридическом факультете, одновременно слушал лекции А.А.Потебни по теории литературы.
Впервые в печати выступил в 1891 году со статьей ‘О лекциях А.А.Потебни. Из воспоминаний бывшего слушателя’, вошедшей в сборник ‘Памяти А.А. Потебни (+29 ноября 1891 г.)’ (Харьков, 1892). В 1891-1893 гг. продолжал обучение в Берлине. Среди своих учителей, кроме А.А.Потебни, называл М. Лацаруса[2], а также Э. Целлера[3], К. Германа[4], М. Дессуара[5], Х.Штейнталя[6] и А.Н.Веселовского.
В Петербурге Горнфельд жил с осени 1893 года. Известен как автор первого русского перевода ‘Тиля Уленшпигеля’, в связи с которым разгорелся скандал между Горнфельдом и Мандельштамом (см. об этом: О.Мандельштам. Четвертая проза, ч.9), член редколлегии ‘Русского богатства’ (ж. прекратил существование в 1918 г.), специалист по истории и теории литературы — печатался в журнале ‘Вопросы теории и психологии творчества'[7], опубликовал книги ‘Муки слова’ (СПб., 1906) и ‘Пути творчества’ (Пг., 1922). Автор работы ‘Новые словечки и старые слова’ (Пг., 1922) о языковом пуризме[8] . Печатался в сборниках ‘Куда мы идем? Настоящее и будущее русской интеллигенции, литературы, театра, искусств’ (М., 1910), ‘Вокруг Достоевского и Горького // Бюллетень литературы и жизни’ (1913. N 4, 7, 1914. N 10 и далее), ‘Парфенон’ (СПб., 1922), ‘Начала’ (1922), ‘На западе’ (СПб, 1910), ‘О русских писателях’ (СПб, 1912), ‘Пути творчества’ (П., 1922), ‘Боевые отклики на мирные темы’ (Л., 1924) и др. Были изданы письма В.Г.Короленко к Горнфельду.
‘По складу он был именно ученый-теоретик, по жанру — критик. В его суждения о писателях на первом плане стоял интерес к поэтике, к строению литературного произведения’ (Е.Иванова). Горнфельд написал несколько десятков статей по теории словесности для энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (см., например, статьи ‘Эпитет’, ‘Период’, ‘Эпиграмма’, ‘Троп’, ‘Эпистолярная литература’) и других словарей. Словник статей, которые Горнфельд готовил к печати, фрагменты библиографии и краткие выписки из научной литературы, служащие подготовительными материалами для разных его работ, сохранились в его записных книжках (хранится в РНБ, фонд 211).
Работа А. Г. Горнфельда о фигурах, опубликованная в словаре Брокгауза и Ефрона (1902 г.), а затем — с изменениями — в альманахе ‘Вопросы теории и психологии творчества’ (1911 г.), была одной из многих его работ по теории литературы.
Оценить значение деятельности А.Г.Горнфельда как популяризатора сведений о фигурах можно лишь принимая во внимание учебную и научную традицию описания фигур речи в России XVII-XIX вв.
Русские риторики, как и риторики античности, западноевропейского средневековья и раннего нового времени, предлагают читателям весьма разнообразные концепции фигур речи. Изучение фигур, по мнению риторов, воспитывало чувство стиля, а это чувство позволяло по-разному оценивать уместность или красоту каждой риторической фигуры. В зависимости от общей направленности каждого риторического руководства одни типы фигур описывались максимально подробно, другие не упоминались вообще. Различия в описаниях риторических фигур могли заключаться как в количестве и подборе терминов, обозначающих фигуры речи, так и в степени подробности комментария к ним. В каждом описании, на наш взгляд, прочитываются авторские пристрастия, угадываются эстетические предпочтения и иерархия языковых средств, соответствующая литературным вкусам эпохи, переводчика, автора данной риторики либо риторики, послужившей ее источником.
В конце XVIII- начале XIX в. скептическое отношение к фигурам речи и самой возможности и целесообразности их изучения обусловлено не только дискредитацией риторики как учебного курса, якобы подавлявшего индивидуальное начало, но и тем, что описания фигур речи в риторике утратили связь с грамматикой, которую предполагала концепция триединства грамматики-риторики-диалектики. Во второй половине XVIII — начале XIX в. было издано множество учебных риторик[9] [Амвросий [Серебренников] 1778, Блер 1791, Галлиен де Самморанк 1785, Гальяр 1797, Детская риторика, или Благоразумный вития 1787, Княжнин 1848, Надежный способ достичь совершенства в красноречии 1780, Никольский 1790, Мейнерс 1798, Подшивалов 1796, Рижский 1796, Сперанский 1844 (курс был составлен в 1792 г., затем переиздавался), Трюбле 1793., Феоктист [Мочульский И.]1789]. Многообразие пособий, предназначенных для различных категорий читателей, не гарантировало качества учебных текстов и проводившихся на их основе занятий. Лишь в риториках И. С. Рижского [Рижский 1822] и Н. Ф. Кошанского [Кошанский 1829] теория фигуры речи по-прежнему занимает существенное место.
Несмотря на многообразие учебников риторики, к 1840-м гг. меняется восприятие статуса этой дисциплины в системе образования: в условиях постоянных изменений курса русского языка (грамматики) риторика теряет языковой фундамент, воспринимается как дисциплина, в большей мере связанная с теорией литературы, логикой и философией, чем с языкознанием.
В. Г. Белинский, видимо, выражал не только личное отношению к изучению фигур: ‘Что касается до фигур, которые, как известно, разделяются риторами на фигуры слов и фигуры мысли, — то о них лучше всего совсем не упоминать. Кто исчислит все обороты, все формы одушевленной речи? Разве риторы исчислили все фигуры? Нет, учение о фигурах ведет только к фразистости. Все правила о фигурах совершенно произвольны, потому что выведены из частных случаев’ [Белинский 1955, 510].
Судя по содержанию учебников второй половины XIX в., современники не услышали мнение, высказанное Ф. И. Буслаевым: ‘Толкователь устарелых риторик, не мудрствуя лукаво, приносит пользы больше, нежели учитель эстетической или исторической школы. Схоластическая риторика знакомит учеников по крайней мере с терминами и старинным учением, которое, без сомнения, нужно знать всякому образованному человеку…<,>, …стремление сплотить филологическое учение, общую грамматику, стилистику воедино заслуживает внимания учителей. Действительно, только со стороны грамматики, теории и истории языка и можно ожидать воскрешения падшей риторики’ [Буслаев 1992, 78].
Классификация фигур речи во второй половине XIX в. является факультативным элементом большинства курсов риторики и русской словесности. Авторы пособий предпочитают ограничиваться ‘наиболее употребительными’ (по их мнению) фигурами, называя прозопопею, апострофу, антитезу, сравнение, повторение (без детализации видов повтора), эллипсис, вопрошение, плеоназм. Это, например, касается учебных курсов А. Г. Филонова, М. Краснова, Д. Рисова, И. Н. Стефановского. Избегают отдельного описания теории фигур речи М. Сперанский, М. А. Колосов, В. А. Яковлев. Беспрецедентным можно считать ‘Курс красноречия’ Монт-Гермо [Монт-Гермо1911], автор которого обошелся практически без единого риторического и лингвистического термина. Впрочем, нужно отметить, что этот весьма своеобразный текст, возможно, был пародией на риторики, хотя никаких сведений, доказывающих или опровергающих это предположение, у нас пока нет[10].
Учебники по теории словесности, стилистике, риторике, выходившие во второй половине XIX в., сосредоточивают внимание на проблеме анализа художественного текста, соотношения поэзии и прозы, композиции, чистоте, ясности, убедительности речи и сокращают информацию о фигуре речи за счет пересмотра состава фигур и комментариев к определению тех немногих фигур, которые еще остаются в поле зрения филологов. Можно считать типичным рассуждение Д. Рисова в его книге ‘Теория словесности’: ‘Настоящий учебник есть систематически изложенное руководство при чтении и разборе образцов словесности, а также и при письменных упражнениях учеников'[11]. Поскольку состав фигур речи в этом учебнике сокращен до минимума, из приведенного высказывания следует, что ‘разбор’ произведения возможен без анализа риторических фигур. Такая преподавательская традиция, безусловно, противоречит методической практике первой половины XVIII в., когда обучаемые должны были указывать на полях своих тетрадей с упражнениями в риторике не только название, но и тип фигуры [Дружинин 1911, 21].
Статья А.Г.Горнфельда являет собой квинтэссенцию массовых представлений о фигуре в XIX — начале XX в. и о тех источниках информации о выразительности, изобразительности, психологии творчества и психологии восприятия текста [Wackernagel 1873, Бэн 1886, Гюйо 1891, Дессуар 1912], которые в то время были интересны читающей публике. Возвращение фигуре речи статуса объекта исследования в XX в. произошло благодаря популяризаторской деятельности А. Г. Горнфельда, который создал предпосылки для нового привлечения к ней внимания исследователей.
[1] Мы выражаем признательность Я. Э. Ахапкиной за ряд ценных советов и дополнений в процессе комментирования публикуемого ниже текста.
[2] Лацарус М. (1824-1903) — немецкий психолог, философ, занимал кафедру психологии с 1873 по 1895 гг. в Берлинском университете, изучал ‘психологию народов’ в связи с индивидуальной психологией и их воплощением в языке, был известен как последователь И.Гербарта и единомышленник Х. Штейнталя — они совместно издавали ‘Zeitschrift fur Volkerpsichologie und Sprachwissenschaft'(Журнал психологии народов и языкознания) (c 1860 по 1890 гг. вышло 20 томов) — и автор трехтомного труда ‘Das Leben der Seele in Monographien uber seine Ersceinungen und Gesetze’, на русском языке вышла его работа ‘Этика иудаизма’ (1903) с предисловием А.Г. Горнфельда.
[3] Целлер Э. (1814-1908) — немецкий философ, исследователь античной философии. С 1862 года работал в Гейдельберге, с 1872 — в Берлинском университете. Автор книг ‘Geschichte der deutschen Philosophie’ (1872), ‘Vortrage und Abhandlungen’ (1865).
[4] Герман К. (1818-1897) — теолог, филолог, профессор философии в Лейпциге, автор ‘Philosophische Grammatik’ (1858), ‘Die Aesthetik in ihrer Geschichte und als Wissenschaftlisches System’ (1875). Сын филолога Иоганна Готфрида Германа.
[5] Дессуар М. (1867-1947) — немецкий эстетик и психолог, профессор Берлинского университета, его работа ‘Очерк истории психологии’ вышла в русском переводе (СПб., 1912). Новое издание см.: Дессуар М. Очерк истории психологии. М.: ‘АСТ’, 2003, 304 с.
[6] Штейнталь Х. (1823-1899) — немецкий филолог, один из самых ярких представителей психологического направления в языкознании. С 1863 г. был профессором Берлинского университета. Совместно с М.Лацарусом в 1860 г. основал ‘Журнал психологии народов и языкознания’. Автор работ: Grammatik, Logik und Psychologie, ihre Principien und ihr Verhaltniss zu einander, B., 1855, Charakteristik der hauptsДchlichsten Typen des Sprachbaues, B., 1860, Philologie, Geschichte und Psychologie in ihren gegenseitigen Beziehungen, B., 1864, Abriss der Sprachwissenschaft, Tl 1, B., 1881, Der Ursprung der Sprache im Zusammenhange mit den letzten Fragen alles Wissens, 4 Aufl., B., 1888, Geschichte der Sprachwissenschaft bei den Griechen und RЖmern.,., Tl 1, 2 Aufl., B., 1890. Видимо, А.Г. Горнфельду была интересна не только его интерпретация проблем этнической психологии, но и работы по изучению индивидуальной психологии.
[7] Журнал выходил с 1907 по 1923 гг. (всего 8 томов) в Харькове под ред. Б.А.Лезина. В ‘Вопросах…’ печатались А.И.Белецкий, К.Тиандер, В.Харциев, Д.Овсянико-Куликовский.
[8] См. об этой работе: Винокур Г. Культура языка. М., 1929. С.91-106.
[9] См. частично аннотированную библиографию работ по риторике на сайте: http://www.rhetorica.pu.ru
[10]Типичный пример рассуждений автора: ‘Вот теперь касаемся разговора при женщинах, хотя подробнее буду об этом делать в последующих лекциях. Такой парень ведь и женщинам не нравится кто боязливый и не очень-то много умеет с ними поболтать. Надо непременно иметь одно из следующих качеств, чтоб нравиться женщинам: красотою, храбростью, или главною красноречием. Один из вышеозначенных свойств должен непременно быть мужчине’ [Монт-Гермо 1911, 30-31].
[11]Учебник Рисова интересен также тем, что его, вероятно, использовал переводчик А. Бэна А.Е.Грузинский, либо у Рисова и переводчика был третий, известный обоим источник — многие примеры совпадают.
(с) Е.В. Маркасова — 2007..
Оригинал здесь: http://histling.nw.ru/linguists/G/markasova1/view.