Дженни Донкастер, Фосетт Миллисент, Год: 1875 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 95 минут(ы)

Дженни Донкастеръ.

Романъ

Мистрисъ Фоусетъ.

Одна изъ самыхъ характеристическихъ особенностей современной англійской литературы — преобладаніе женщинъ-писательницъ, составляющихъ во всей остальной Европ блестящее исключеніе, рдкую диковину. То же самое было и въ Англіи до второй половины нашего столтія, и только въ послдніе годы писательница, такъ долго носившая презрительно-нелпую кличку ‘синій чулокъ’, сдлалась явленіемъ обыденнымъ, нормальнымъ, такъ что легко можно насчитать до ста извстныхъ женскихъ именъ во всхъ отрасляхъ литературы, а въ изящной словесности женщины занимаютъ первенствующее мсто. Во глав англійскаго, а быть можетъ и всесвтнаго романа, этой излюбленной, популярной формы умственнаго движенія XIX вка, стоитъ Джорджъ Элліотъ {Подъ этимъ знаменитымъ псевдонимомъ, какъ извстно, пишетъ миссъ Маріана Евансъ, дочь бднаго провинціальнаго пастора, которая, получивъ блестящее образованіе подъ руководствомъ Герберта Спенсера и составивъ себ сначала имя въ литератур, какъ переводчица ‘Lebens lesu’, Штрауса, заслужила своими романами: ‘Адамъ Бидъ’, ‘Феликсъ Гольтъ’ и пр. безспорную славу перваго англійскаго романиста посл смерти Диккенса и Тэккерея.}, а за нею тянется длинная вереница второстепенныхъ романистокъ, нетолько выдерживающихъ съ честью борьбу за существованіе, но почти совершенно овладвшихъ областью, нкогда принадлежавшей исключительно мужчинамъ. Кому не извстны романы мистриссъ Фулертонъ, Нортонъ, Олифантъ, Кавана, Эдвардсъ, Ридель, Браддонъ, Йонгъ, Вудъ, Уида (псевдонимъ знатной аристократки), миссъ Тэккерей, Флоренсъ Марьетъ, Мулакъ, Бругтонъ, Линъ Линтонъ и десятковъ другихъ писательницъ, наполняющихъ весь свтъ своими произведеніями, конечно, не отличающимися одинаковымъ достоинствомъ и талантомъ. Въ поэзіи женщины также играютъ значительную, хотя не преобладающую роль. Наравн съ первыми поэтами современной Англіи, Теннисономъ, Свинборномъ и Броунингомъ, стоитъ жена послдняго мистриссъ Барретъ Броунингъ, авторъ поэмы ‘Аврора Ли’ и извстнаго стихотворенія ‘Вопль дтей’, столь же краснорчивой элегіи, какъ ‘Пснь о рубашк’ Томаса Гуда, и не мало содйствовавшей принятію парламентомъ мръ къ улучшенію быта малолтнихъ рабочихъ въ заводахъ и копяхъ. Вообще, произведенія и другихъ лучшихъ женщинъ-поэтовъ, мистриссъ Уэбстеръ, лэди Нортонъ, миссъ Паркъ, Айзы Крэгъ {Айза Крэгъ, простая швея въ Эдинбург, получила первую премію за лучшую оду въ честь столтняго юбилея Борнса, при 620 конкуррентахъ, и потомъ била, впродолженіе нсколькихъ лтъ, секретаремъ ‘Національной Ассоціаціи для Распространенія Общественныхъ Наукъ’.}, отличаются философскимъ, политическимъ и общественнымъ характеромъ, хотя и искусство для искусства иметъ своихъ представителей въ миссъ Кукъ, Джени Ингло, мистриссъ Меридитъ, Христин Розетти и пр. Въ противоположной поэзіи области научной, гд еще недавно гремло имя мистриссъ Сомервиль, знаменитаго математика и физика, безспорно ученйшей женщины XIX столтія, мы встрчаемъ, доктора мистриссъ Андерсонъ, авторшу многихъ медицинскихъ изслдованій, знаменитую сестру милосердія миссъ Найтингэль, прославившуюся въ крымскую кампанію и написавшую нсколько популярныхъ сочиненій, которыя разошлись въ сотняхъ тысячъ экземплярахъ, объ уход за больными въ госпиталяхъ и реформахъ въ родовспомогательныхъ заведеніяхъ, филологовъ: миссъ Розетти, мистриссъ Кларкъ, коментаторшу Шекспира, миссъ Буекъ, извстную своими трудами по народной литератур Испаніи, Италіи и Тироля, историковъ: мистриссъ Брей, Корнеръ, Фриръ, авторшу нсколькихъ трудовъ по исторіи Франціи, мистриссъ Гринъ, издательницу актовъ государственнаго англійскаго архива, миссъ Стрикландъ, написавшую многотомную исторію англійскихъ королевъ, антикварія миссъ Метьярдъ, миссъ Елену Тэлоръ, издательницу посмертныхъ сочиненій Бокля и т. д. Въ сосдней съ наукой области публицистики, имена многихъ женщинъ стоятъ очень высоко, и невозможно опредлить числа постоянныхъ сотрудницъ газетъ и журналовъ, нкоторые изъ послднихъ даже редактируются женщинами: такъ мистриссъ Браддонъ редакторъ ‘Belgravia’, мистриссъ Вудъ — ‘Argozy’, Флоренсъ Марьетъ — ‘London Society’, миссъ Фэсфуль — ‘Victoria Magazine’ и ‘Women and Work’, лэди Баркеръ — ‘Evening Honrs’. Въ ряду писательницъ по различнымъ общественнымъ вопросамъ, преимущественно по женскому, рабочему, воспитательному, тюремному и санитарному, заслуживаютъ особаго вниманія: миссъ Поуэръ Коббъ, Мэри Карпентеръ, прославившаяся своей филантропіей и трудами по улучшенію женскаго воспитанія нетолько въ Англіи, но и въ Индіи, мистриссъ Кросландъ, одна изъ первыхъ обратившая вниманіе на бдственное положеніе рабочихъ классовъ, миссъ Мартино, извстная своими сочиненіями по политической экономіи, философіи и филантропіи, особенно популярными разсказами, въ которыхъ, подъ романической формой, развиты главнйшіе принципы политической экономіи и наглядно представлены вс бдствія, переносимыя англійскимъ народомъ отъ старинныхъ законовъ о лсахъ и охот, миссъ Фэсфуль, стоящая во глав женскаго движенія въ Англіи, содержательница королевской женской типографіи и замчательный ораторъ въ общественныхъ собраніяхъ.

Изъ этого бглаго и далеко неполнаго перечня современныхъ англійскихъ писательницъ ясно видно, что одинъ изъ высшихъ видовъ женскаго труда развивается самымъ блестящимъ образомъ, то же самое замчается и въ общественной жизни, отраженіемъ которой служитъ всегда литература. Время насмшекъ и издвательствъ надъ женскимъ вопросомъ безвозвратно миновало, даже ярые консерваторы поддались могучему потоку, и въ парламент, при недавнемъ обсужденіи билля о предоставленіи избирательнаго права женщинамъ, владющимъ недвижимой собственностью, составилось почтенное меньшинство въ 152 человка, въ томъ числ много торіевъ. Недалеко то время, когда этотъ вопросъ, возбужденный впервые Джономъ Стюартомъ Миллемъ, будетъ утвердительно разршенъ, а теперь уже женщины засдаютъ въ училищныхъ совтахъ, гд, по отзывамъ даже враговъ, исполняютъ свои обязанности самымъ блестящимъ образомъ, принимаютъ участіе въ ученыхъ конгрессахъ {Въ прошломъ году, на засданіяхъ ежегодныхъ конгрессовъ ‘британскаго общества распространенія положительныхъ наукъ’, въ Бристол, ‘національной ассоціаціи общественныхъ наукъ’, въ Брайтон, и рабочихъ союзовъ въ Гласго, женщинъ участвовало боле, чмъ когда нибудь, такъ, въ первомъ, чисто-научномъ конгресс, присутствовало 672 женщины при общемъ числ постителей обоего пола въ 2,232.}, читаютъ публичныя лекціи, занимаются общественными и филантропическими длами {Въ этой отрасли женской дятельности первое мсто занимаетъ миссъ Кутсъ, которая въ настоящее время, быть можетъ — самая популярная личность во всей Англіи. Наслдовавъ милліонное состояніе, она посвятила всю свою жизнь общественной благотворительности: учреждаетъ женскія ремесленныя училища и пріюты для падшихъ молодыхъ двушекъ, устроиваетъ на большой ног эмиграцію бдныхъ семействъ въ Австралію, разводитъ въ многолюдныхъ городахъ парки и сквэры, строитъ для рабочихъ дешевыя жилища, какъ напримръ, цлый кварталъ въ Лондон съ особымъ рынкомъ и 300 отдльными домиками. За вс эти подвиги на благо народа Лондонъ поднесъ миссъ Кутсъ почетное гражданство, а королева пожаловала ей титулъ баронессы Бурдстъ, но, вроятно, ей всего отрадне та горячая любовь, которую къ ней питаетъ весь англійскій народъ.}, лечатъ, учатъ, пишутъ, говорятъ, работаютъ и тысячами различныхъ путей практически разршаютъ животрепещущій вопросъ о женскомъ труд, не зарываясь слишкомъ впередъ, не гоняясь за несбыточными фантазіями, а неуклонно идя шагъ за шагомъ къ своей цли. Конечно, еще многое не достигнуто, многое остается еще сдлать, но то, что уже сдлано, прочно, неизмнно, и въ этомъ отношеніи громадна заслуга тхъ замчательныхъ женщинъ, которыя стоятъ во глав этого движенія. Нкоторыхъ изъ нихъ мы уже назвали, но еще не упоминали объ одномъ изъ самыхъ уважаемыхъ и блестящихъ женскихъ именъ въ литератур, наук и общественной дятельности — мистриссъ Фоусетъ, которой посвящена настоящая статья.

Милисентъ Гарретъ Фоусетъ, дочь Ньюсона Гаррета эсквайра, родилась въ 1847 г. и, получивъ серьёзное образованіе, вышла замужъ, 20 лтъ, за извстнаго профессора политической экономіи въ кембриджскомъ университет и радикальнаго члена парламента — Генри Фоусета. За нсколько лтъ до свадьбы, съ нимъ случилось несчастье на охот и онъ совершенно потерялъ зрніе, но, благодаря жен, исполняющей должность его секретаря, онъ не прекращалъ своей парламентской, профессорской и литературной дятельности. Кром этой помощи, оказываемой мужу, мистрисъ Фоусетъ сама заслужила громкую извстность, какъ ученый экономистъ, блестящій публицистъ и одинъ изъ передовыхъ дятелей по женскому вопросу. Первымъ ея сочиненіемъ былъ маленькій учебникъ политической экономіи, подъ названіемъ: ‘Политическая экономія для начинающихъ’ (Political Economy for beginners). Эта попытка изложить въ популярной, сжатой форм основныя начала экономической науки для школьнаго обученія исполнена съ большимъ успхомъ. На 200 маленькихъ страничкахъ изложены систематично, ясно и удобопонятно вс самые сложные экономическіе вопросы, а, для большаго удобства учителей и учениковъ, въ конц каждой главы помщены относящіеся къ ней вопросы и по нскольку задачъ для разршенія самимъ ученикомъ. Это послднее нововведеніе сдлано въ третьемъ изданіи 1874 г. и, къ сожалнію, не вошло въ русскій переводъ труда мистрисъ Фоусетъ, очень полезнаго, нетолько для учениковъ, но и для читателей журналовъ и газетъ, не подготовленныхъ спеціальными занятіями къ уразумнію различныхъ экономическихъ вопросовъ, встрчающихся на каждомъ шагу, какъ въ жизни, такъ и въ литератур. Что же касается до самыхъ взглядовъ мистрисъ Фоусетъ на экономическіе вопросы, то, естественно, она принадлежитъ къ школ своего мужа или, лучше сказать, Джона Стюарта Миля, почему нечего о нихъ и распространяться, а скажемъ только, что самые жгучіе вопросы о капитал, заработной плат, стачкахъ, рабочихъ союзахъ и т. д. изложены очень живо, рельефно и гуманно, а не тмъ сухимъ, филистерскимъ, псевдо-ученымъ тономъ, которымъ обыкновенно отличаются подобные учебники.

Таже мысль, популяризировать главнйшіе экономическіе законы, легла въ основу и другой маленькой книжки мистрисъ Фоусетъ, вышедшей въ прошломъ году — ‘Разсказы изъ политической экономіи’ (Tales in Political Economy). Въ предисловіи она сама говоритъ, что, слдуя примру миссъ Мартино, ‘старалась приправить цлебный порошокъ науки малиновымъ желе вымысла’, и, дйствительно, въ четырехъ небольшихъ разсказахъ, читающихся легко и съ интересомъ, миссъ Фоусетъ съумла показать во-очію, какъ изъ обыденныхъ, жизненныхъ условій практически вытекаютъ теоретическіе принципы экономической науки. Въ первомъ разсказ, быть можетъ, самомъ характеристичномъ и блестящемъ, она передаетъ эпизодъ изъ путешествій стараго моряка, капитана Адамса, который, крейсируя въ Индійскомъ Мор, постилъ, между прочимъ, уединенный островъ, населенный Сриматами, потомками первыхъ голландскихъ поселенцевъ на Суматр. Главной отличительной чертой этого племени былъ тотъ поразительный фактъ, что оно, въ теченіи 200 лтъ, не имло никакихъ сношеній съ вншнимъ міромъ и довольствовалось исключительно своими собственными произведеніями, хотя отличалось значительной степенью образованія. Сриматы были тихіе, гостепріимные, работящіе люди, жили въ хорошо выстроенныхъ домахъ, одвались прилично и имли организованную систему управленія, состоявшую изъ верховнаго совта или парламента, который пользовался неограниченной властью надъ жизнью и собственностью всего племени. Въ этомъ еще не было ничего страннаго, но капитана Адамса очень поразило, что наслдственные члены этого верховнаго совта имли исключительное право на собственность пальмовыхъ деревьевъ, дававшихъ пальмовое масло, а для увеличенія пользы отъ своей монополіи они издали законъ, запрещавшій Сриматамъ допускать въ свои жилища солнечные лучи. Во всхъ домахъ не было ни одного окна, а двери завшаны тяжелыми двойными цыновками, которыя дозволялось поднимать только ночью для воздуха. Цлью правительства, при изданіи этого необыкновеннаго закона, было обезпечить хорошую продажу своему пальмовому маслу, сдлавъ его жизненною необходимостью — другими словами, покровительство туземной промышленности. Дв трети жителей занимались приготовленіемъ пальмоваго масла, а остальная треть тяжелымъ трудомъ снабжала всхъ пищею и одеждою. Капитанъ Адамсъ тщетно старался уговорить правителей и даже самихъ жителей открыть торговыя сношенія съ сосдними странами, а для того продлать окна въ жилищахъ Сриматовъ и обратить весь ихъ трудъ на производство кофе и пряностей, въ замнъ которыхъ они могли бы получать англійскія мануфактурныя произведенія, первые ему отвчали, что не могли дозволить солнцу наводнить ихъ рынокъ своимъ свтомъ и оставить безъ работы 400 человкъ изъ сантиментальнаго предпочтенія солнечныхъ лучей пальмовымъ лампамъ, вторые не хотли слышать объ уничтоженіи самой главной промышленности на остров, доставлявшей имъ средства къ жизни. Наконецъ, несмотря на вс его планы о постепенномъ уничтоженіи прежней системы и вознагражденіи фабрикантовъ масла, все населеніе возстало противъ капитана Адамса и заставила его удалиться съ острова. ‘Примръ Сриматовъ, конечно — крайній, но всегда, при существованіи покровительственной системы, замчаетъ мистрисъ Фоусетъ:— часть населенія заинтересована въ ея сохраненіи, хотя это самымъ роковымъ образомъ дйствуетъ на благосостояніе всей страны, потому что, въ сущности, покровительственная система только удаляетъ трудъ и капиталъ отъ выгоднаго его помщенія, ограничивая ихъ мене выгодными отраслями промышленности. Сриматы отказывались отъ преимущества, дарованнаго имъ природою, и посвящали свой капиталъ и трудъ исключительно такой промышленности, которая не приносила никому никакой пользы. Тоже самое, но не въ столь рзкой форм, бываетъ при каждомъ случа покровительства внутренняго производства отъ иностранной конкуренціи. Напримръ, во Франціи, свекловичный сахаръ пользуется покровительствомъ отъ конкуренціи съ вест-индскимъ тростниковымъ сахаромъ, который обложенъ тяжелой пошлиной, безъ чего вест-индскій сахаръ вытснилъ бы съ рынка французскій. Такимъ образомъ, вс французы платятъ за сахаръ гораздо дороже, чмъ слдовало бы, и нкоторая часть французскаго капитала и труда посвящена промышленности, которая можетъ принести барышъ только въ томъ случа, когда покупщики подвергаются тяжелому налогу. Точно также, какъ солнце готово было даромъ доставлять Сриматамъ свтъ, такъ климатъ и почва въ Вест-Индіи совершаютъ даромъ большую часть производства сахара. Французы не хотятъ воспользоваться отъ природы большей помощью, чмъ той, которую они имютъ въ своей стран, подобно тому, какъ Cриматы отказывались отъ дароваго пользованія солнечнымъ свтомъ, хотя безъ него они не могли производить и пальмовое масло’. Посл этого блестящаго и краснорчиваго доказательства пользы свободной торговли и вреда покровительственной системы, мистрисъ Фоусетъ въ остальныхъ трехъ разсказахъ, подъ той же романической формой, приключеній капитана Адамса съ 20-ю пассажирами посл кораблекрушенія, на необитаемомъ остров, представляетъ мастерски набросанную крупными, рзкими штрихами картину фактическаго примненія самыхъ трудныхъ и сложныхъ экономическихъ законовъ о требованіи и предложеніи, о цнности и цн, о денежныхъ знакахъ и кредит, о раздленіи труда и вншней торговли, какъ его конечной формы.

Кром этихъ популярныхъ трудовъ по политической экономіи, мистрисъ Фоусетъ, отличаясь серьёзнымъ знаніемъ предмета, подготовила третье исправленное изданіе ‘Руководства къ политической экономіи’ ея мужа и помстила въ журналахъ нсколько экономическихъ статей, изъ которыхъ всего замчательне: ‘Государственный долгъ и народное богатство’. Но публицистическая дятельность мистрисъ Фоусетъ не ограничивалась одними экономическими вопросами, въ ‘Macmillan’s Magazine’, въ 1870 и 1871 годахъ, появились дв замчательныя ея статьи о парламентской реформ, въ которыхъ, она въ блестящей сжатой форм, изложила знаменитую избирательную систему Гэра о представительств меньшинства. Самымъ же главнымъ предметомъ ея журнальной дятельности служитъ женскій вопросъ, и въ цломъ ряд статей мистрисъ Фоусетъ съ пламеннымъ краснорчіемъ и строгой логикой отстаивала права женщинъ на трудъ, образованіе и участіе въ общественныхъ и политическихъ длахъ. Не довольствуясь, однако, письменной борьбою за дло, которому она предалась всею душою, мистрисъ Фоусетъ произнесла нсколько рчей въ общественныхъ собраніяхъ, изъ которыхъ три напечатаны въ сборник ея мелкихъ произведеній, подъ названіемъ: ‘Очерки и рчи по общественнымъ и политическимъ вопросамъ Генри Фоусета и Милисентъ Гарретъ Фоусетъ’ (‘Essays und Lectures on Social and Political subjects by Henry Fawcett and Millicent Garrett Fawcett’). Наконецъ, въ прошломъ году, преслдуя все ту же цль защиты женщинъ, мистрисъ Фоусетъ вступила на новую для нея почву изящной словесности, и ея первый романъ ‘Джени Донкастеръ’ встрченъ всей англійской печатью съ глубокимъ сочувствіемъ. ‘Times’ прямо говоритъ: ‘Главный интересъ разсказа мистрисъ Фоусетъ заключается въ томъ, что свжесть, простота, честность и мужество, которыми дышетъ каждая его страница, носитъ печать ума, создавшаго это высоко художественное произведеніе, имющее съ тмъ вмст серьёзное общественное значеніе’. Дйствительно, хотя ‘Джени Донкастеръ’ прямо не касается такъ-называемаго женскаго вопроса, то-есть правъ женщинъ на трудъ и политическую дятельность, но затрогиваетъ боле глубокій, коренной вопросъ о свобод и независимости женщины. Героиня мистрисъ Фоусетъ является типомъ честной, мужественной, благородной женщины, и авторъ основываетъ интересъ своего романа не на вншнихъ эфектахъ, какъ большинство современныхъ романистовъ, но на психологическомъ развитіи характеровъ. Отличаясь, кром того, легкимъ, блестящимъ изложеніемъ, что такъ рдко встрчается у англійскихъ романистовъ, глубокой наблюдательностью, неподдльнымъ юморомъ, художественными красотами и высоко драматическими эпизодами — романъ мистрисъ Фоусетъ составляетъ одно изъ самыхъ замчательныхъ явленій англійской изящной литературы послдняго времени.

Желая познакомить читателей съ новымъ романистомъ и его любопытнымъ произведеніемъ, мы предпочли передать содержаніе ‘Джени Донкастеръ’ въ сжатомъ, но точномъ разсказ, сохраняя, по возможности, красоты и лучшія мста подлинника.

I.

Всмъ въ Англіи, конечно, знакомы селенія, подобныя Норборо. Его отличительными чертами были положеніе на морскомъ берегу, мэръ и корпорація, существовавшіе въ силу хартіи Іакова 1-го, и тотъ фактъ, что нкогда оно имло двухъ представителей въ парламент, считаясь въ то время самымъ гнилымъ изъ гнилыхъ избирательныхъ округовъ, уничтоженныхъ реформою 1832 года. Общія всмъ подобнымъ селеніямъ черты заключались въ длинной, кривой улиц, выходившей мстами на небольшіе зеленые выгоны, и въ двухъ тысячахъ жителей, изъ которыхъ десять семействъ благоденствовали, двадцать находились на границ между довольствомъ и нищетой, а остальные принадлежали къ бдному, ничмъ не обезпеченному населенію морскихъ береговъ. Верхній слой общества въ Норборо состоялъ изъ семействъ богатаго купца, пастора, двухъ отставныхъ морскихъ офицеровъ, начальника прибрежной стражи и одного доктора. Отъ времени до времени являлись въ Норборо ‘знатные иностранцы’, но они оставались только впродолженіи лта и не считались туземцами за норборейцевъ. Въ селеніи не было сквайра, и большой домъ на гор, жилище прежнихъ землевладльцевъ, оставался незанятымъ впродолженіи нсколькихъ лтъ. Вообще, это было не веселое мстечко. Главнымъ источникомъ интереса и толковъ туземцевъ представляли борьба за существованіе втораго доктора и скандальное поведеніе младшаго офицера прибрежной стражи. Норборо былъ осчастливленъ присутствіемъ двухъ докторовъ, длившихъ между собою всю окрестную практику. Дйствуя на основаніи экономическаго принципа раздленія труда, каждый изъ нихъ спеціально занимался извстнымъ классомъ общества и не переходилъ въ чужую область. Мистеръ Грей, старый докторъ, лечилъ всхъ платящихъ больныхъ, а новый, мнявшійся каждые полтора года — всхъ неплатящихъ. Мистеръ Грей очень любезно обращался съ вновь прибывающими товарищами и громко заявлялъ, что для молодыхъ, неопытныхъ медиковъ, большая практика была чрезвычайно полезна. Подобныя выраженія мистера Грея убждали платящихъ больныхъ въ благородств его характера и въ невозможности обращаться за совтами къ неопытнымъ юношамъ. Если кто нибудь выражалъ мнніе, что второму доктору невозможно существовать въ Норборо, указывая при этомъ на нищенское положеніе семейства его соперника въ данное время, онъ обыкновенно отвчалъ пожимая плечами: ‘Помилуйте! клубъ и приходъ даютъ ему 70 фун. въ годъ, не говоря уже о другихъ больныхъ’. Онъ, повидимому, забывалъ сдланный имъ много лтъ тому разсчетъ, что обязанности клубнаго и приходскаго доктора, простираясь на 20 миль въ окружности, требовали содержанія экипажа, двухъ лошадей и кучера, такъ что, при самой строгой экономіи, доходъ не могъ простираться свыше 20 фун. въ годъ, чмъ, конечно, невозможно жить съ семействомъ. Поэтому неудивительно, что сосди разсказывали самые невроятные ужасы о нищет Конелей, Гринвудовъ, Финдоновъ, и т. д., быстро смнявшихъ другъ друга и, въ конц-концовъ, отказывавшихся отъ немыслимой борьбы за сохраненіе мста втораго доктора.

Младшій офицеръ прибрежной стражи, напротивъ, обращалъ на себя всеобщее вниманіе не нищетою, а неслыханнымъ распутствомъ. Онъ нетолько обманывалъ въ картахъ и проводилъ вс ночи въ ‘Голубомъ Льв’ за водкой и билліардомъ, не только напивался пьянымъ въ гостяхъ, но однажды назвалъ пастора ‘старой вдьмой’ и не разъ удилъ рыбу по воскресеньямъ.

За послдній непозволительный скандалъ начальникъ длалъ, ему постоянно строгіе выговоры, но они не производили никакого впечатлнія на разгульнаго офицера, и онъ публично въ ‘Голубомъ Льв’ выражался, что благородное негодованіе начальника происходило отъ того, что онъ никогда ему не посылалъ вещественныхъ результатовъ воскресной рыбной ловли.

Кром этихъ главныхъ предметовъ разговора, въ Норборо процвтали и другія многочисленныя мстныя сплетни трагическаго и комическаго характера. Объ иностранной же и внутренней политик норборейцы нисколько не заботились. Они знали, что герцогъ Веллингтонъ умеръ, что была крымская война и индійское возстаніе, въ конц 1870 г. нкоторые изъ самыхъ энергичныхъ людей пришли къ тому убжденію, что лордъ Пальмерстонъ прекратилъ свое земное существованіе, но политики въ обыкновенномъ значеніи этого слова они вовсе не вдали. Мистеръ Грей и пасторъ подавали голосъ на выборахъ за желтыхъ, а мистеръ Ральфъ, торговецъ хлбомъ — за синихъ, такъ что въ Норборо об партіи были почти равносильны. Мистеръ Ральфъ два раза въ мсяцъ здилъ въ Лондонъ на хлбный рынокъ и считался всми сосдями образцемъ дятельности, другіе же норборейцы рдко посщали великую столицу, какъ они называли Лондонъ, и только всемірная выставка или какое нибудь необыкновенное происшествіе могло ихъ вытащить изъ родной трущобы. Поэтому не удивительно, что это маленькое селеніе отличалось мирной, стоячей, патріархальной жизнью. Новая шляпка миссъ Спенсъ возбуждала въ Норборо боле интереса, чмъ голодъ въ Орисс, и дйствія королей и министровъ стушевывались передъ животрепещущимъ вопросомъ о разгульномъ поведеніи младшаго офицера прибрежной стражи.

Таковъ былъ старосвтскій уголокъ, въ которомъ Джени Донкастеръ провела первыя двадцать лтъ своей жизни. Мать ея поселилась въ Норборо молодой, красивой вдовой съ трехмсячнымъ ребенкомъ, но, холодная, несообщительная, строгая пуританка, она, несмотря на благородство ея характера и всми признаваемыя нравственныя достоинства, не снискала дружбы сосдей. Впрочемъ, ея религіозный энтузіазмъ съ самой юности поставилъ ее въ непріязненныя отношенія со всми окружающими. Принадлежа къ богатому семейству, она съ раннихъ лтъ возставала противъ свтской, въ ея глазахъ безбожной, жизни. Деньги, отпускаемыя ей отцомъ на туалетъ, она расходывала на воскресныя школы и миссіонерныя общества, сама же, по выраженію братьевъ и сестеръ, одвалась, какъ питомица воспитательнаго дома и, казалось, не видла передъ собою ничего, кром земли Ханаанской. Этотъ открытый антагонизмъ со всмъ семействомъ окончился тмъ, что, вопреки вол родителей, она вышла замужъ за мистера Донкастера, молодаго, такого же, какъ она, религіознаго энтузіаста. Старикъ-отецъ, мистеръ Финчь, никакъ не могъ помириться съ нищимъ миссіонеромъ-зятемъ, который даже не былъ пасторомъ, а только изъ пламенной ревности посвятилъ себя обращенію на путь истинный неврующихъ ближнихъ, и потому не далъ дочери ни одного пенса. Такимъ образомъ, молодые люди жили чрезвычайно бдно, но совершенно счастливо, преслдуя одну общую святую цль. Два года продолжалось ихъ блаженство, но вдругъ мистеръ Донкастеръ занемогъ оспою, которую онъ схватилъ у посщаемыхъ имъ больныхъ, и черезъ нсколько времени умеръ, оставивъ жену беременной первымъ ребенкомъ. Посл этого несчастія, отецъ мистрисъ Донкастеръ простилъ ее и назначилъ ей ежегодное содержаніе въ 300 ф, но присутствіе лицъ, враждебныхъ ея покойному мужу, было ей невыносимо, и, родивъ маленькую Джени, она удалилась на житье въ Норборо, гд въ то время жизнь была дешева и находились много несчастныхъ бдняковъ, среди которыхъ она могла продолжать миссіонерные подвиги мужа.

Кром религіи, какъ ее понимаетъ самая строгая, евангелическая секта пуританъ, мистрисъ Донкастеръ имла другую, великую цль въ жизни — любовь къ Джени, которая, однако, также была основана отчасти на религіозномъ энтузіазм. Она смотрла на свое дтище, какъ на драгоцнную душу, которую должна была воспитать во славу Божью. И вс ея надежды, вс стремленія сосредоточивались на духовномъ обращеніи дочери, и, чмъ отдаленне казался этотъ желанный результатъ, тмъ большее отчаяніе овладвало ею. Съ трехлтняго возраста, маленькая Джени, къ ужасу своей матери, начала выказывать непреложные признаки мірскихъ наклонностей. Легкомысленный ребенокъ очень любилъ новые наряды, научился пть уличныя псни прежде гимновъ и не отличалъ воскресные разсказы отъ понедльничьихъ сказокъ, мшая самымъ ужаснымъ образомъ Синюю бороду съ Даніиломъ во рву львиномъ. Когда мать заставляла ее молиться при себ, не повторяя заученныя слова, а изливая передъ Богомъ свои сокровенныя мысли и желанія, Джени набожно произносила: ‘Дай мн Господи бурнусъ съ бархатными пуговицами, какъ у Эми Грей, одинъ еще такой остался въ лавк’. Когда же ей объясняли, что слдовало просить не матерьяльныхъ, а духовныхъ благъ, ребенокъ просилъ у Бога, чтобъ онъ укоротилъ воскресныя проповди. Наконецъ, во время скарлатины, Джени, услыхавъ, что надо просить Бога о выздоровленіи и что она встанетъ съ постели только, когда облупится вся ея кожа, произнесла, смиренно сложивъ рученки: ‘Господи! облупи меня поскоре’. Видя подобную, неприличную и опасную оригинальность ребенка, мистрисъ Донкастеръ кончила тмъ, что дала ей опредленную форму для молитвы. Но этимъ дло духовнаго обращенія Джени нисколько не подвинулось. Она продолжала, по воскресеньямъ, распвать свтскія псни и съ лтами все боле и боле отказывалась отъ воспріятія религіознаго энтузіазма, такъ что, наконецъ, мистрисъ Донкастеръ перестала преслдовать ее религіозными наставленіями, отравлявшими ея жизнь, а ограничивалась только личными молитвами о ниспосланіи благодати Божіей на заблудшую овцу.

Эта перемна въ обращеніи матери сдлала жизнь для Джени боле сносной, но совершенно изолировала ее, окончательно удаливъ отъ матери. Ихъ существованія прикасались другъ къ другу, но не смшивались. Живя подъ одной крышей и искренно любя другъ друга, он были почти чужія. Мистрисъ Донкастеръ проводила всю жизнь въ домашнихъ хлопотахъ и добрыхъ длахъ, въ молитв и чтеніи религіозныхъ книгъ, а Джени совершенно предавалась своимъ урокамъ и фантастическимъ мечтаніямъ, которыя составляли единственное ея развлеченіе, такъ какъ мистрисъ Донкастеръ, опасаясь дурнаго свтскаго вліянія товарищества, не дозволяла ей сближаться съ другими дтьми. По всей вроятности, бдный, одинокій ребенокъ представилъ бы диковинное чудо скоросплки ханжи или развился бы въ мрачное, болзненное существо, еслибъ на его счастье не было въ Норборо моря. Джени любила море, какъ веселую подругу, особливо, когда сдыя волны съ трескомъ и шумомъ пробгали по необозримой его поверхности. Съ криками дтской радости она бжала за отступавшими волнами во время отлива и съ громкимъ хохотомъ отступала къ берегу шагъ за шагомъ, передъ пнистымъ девятымъ валомъ. Самымъ счастливымъ событіемъ ея дтства была поздка съ рыбаками, во время сильной бури, которая внесла на долгое время романтичный элементъ въ ея прозаическое, скучное существованіе, и создала въ ея маленькой головк цлый фантастическій міръ. Съ тхъ поръ она постоянно воображала себя героиней всевозможныхъ приключеній на мор: то она спасала моряковъ отъ кораблекрушеніявъ маленькой лодочк среди бушующаго океана, то съ неимоврными усиліями поддерживала огонь въ маяк, на уединенномъ высокомъ утес. Живя, такимъ образомъ, въ фантастической области мечтаній и грёзъ, маленькая Джени знала мене другихъ дтей ея возраста окружающій свтъ и какъ слдовало въ немъ думать, говорить и поступать. Хотя это невдніе грозило ей въ будущемъ многими опасностями, но, съ другой стороны, оно избавляло ее отъ обычной, рутинной, искуственной оболочки, скрывающей обыкновенно человческую самобытность. Въ ея послдующей жизни она часто слыхала упреки, что всякій могъ читать въ ея сердц, какъ въ книг, она никогда не думала выказывать себя тмъ, чмъ она не была, или говорить неправду только потому, что сказать правду было неловко, не принято. Она умла молчать, такъ какъ все ея дтство заключалось въ практическомъ примненіи педагогическаго правила: держи языкъ за зубами, но когда она открывала ротъ, то называла вещи ихъ именами, къ величайшему ужасу благовоспитанныхъ двицъ. Однимъ изъ характеристическихъ послдствій ея одинокаго дтства была чрезмрная впечатлительность, не смягченная обычной дисциплиной постоянныхъ столкновеній съ другими дтьми. Поэтому, достигнувъ возраста, когда уже дти привыкаютъ спокойно переносить непріятности и разочарованія, Джени выказывала ребяческій недостатокъ самообладанія. Вліяніе ея матери и учительницы, дававшей ей уроки на дому, было недостаточно для приданія ея характеру необходимой стойкости, она нуждалась въ боле сильномъ и боле сочувственномъ вліяніи.

По счастью, она нашла это полезное вліяніе, когда не было еще поздно, на пятнадцатомъ году. Въ то время ея учительница ухала изъ Норборо, и, такъ какъ въ этомъ маленькомъ мстечк не было другой особы, имвшей хоть притязаніе на титулъ воспитательницы молодой двушки, мистрисъ Донкастеръ ршила, посл многочисленныхъ, усердныхъ молитвъ, отдать Джени въ школу. Но выборъ школы представлялъ много затрудненій, и, наконецъ, по многимъ причинамъ, она остановилась на французской протестантской школ въ Дюпьи, небольшомъ селеніи близъ Монтобана. Главнымъ образомъ ею руководили въ этомъ полная увренность въ строгихъ христіанскихъ принципахъ французскихъ протестантовъ вообще и директора этой школы, пастора Брюна, въ особенности, незначительность платы за ученіе, сравнительно съ англійскими школами, и убжденіе, раздляемое большинствомъ родителей въ Англіи, что умнье болтать на иностранномъ язык составляетъ ріа desideria женскаго воспитанія. Такимъ образомъ, Джени провела въ Дюпьи три года, впродолженіи которыхъ она нетолько научилась французскому языку, но и убдилась, что христіанскіе принципы французскихъ протестантовъ отличаются во многомъ отъ теоріи англійскихъ пуританъ. Съ одной стороны, ихъ взглядъ на балы, театры, всякаго рода увеселенія и наряды вполн удовлетворялъ бы самымъ строгимъ требованіямъ мистрисъ Донкастеръ, но съ другой — ихъ нарушеніе воскреснаго дня привело бы ее въ ужасъ. Она съ радостью пошла бы на плаху скоре, чмъ взяла бы въ руки иголку въ воскресенье, а пасторъ Брюнъ по воскреснымъ вечерамъ игралъ съ сыномъ въ шахматы, а жена его вязала чулки. Очевидно, это нарушеніе дня Господня, которое Джени привыкла считать за преступленіе не мене воровства или убійства, нельзя было объяснить безбожіемъ почтенныхъ стариковъ, такъ какъ ихъ искренняя набожность не подлежала ни малйшему сомннію. Джени естественно была поражена этимъ новымъ для нея явленіемъ и, мало-по-малу обдумывая его значеніе, стала вообще въ нравственныхъ предметахъ различать то, что дйствительно хорошо и дурно отъ того, что искуственно, ухищреніями людей считается хорошимъ и дурнымъ. Въ этой критической выработк самостоятельнаго мннія ей много помогла англійская гувернантка, поступившая въ школу пастора Брюна черезъ годъ посл Джени. Хотя Маргарита Чесней была десятью годами старше своей ученицы, но между ними вскор возникла самая тсная дружба, принесшая большую пользу Джени. Отличаясь твердымъ, самостоятельнымъ, вполн уравновшаннымъ характеромъ, основательными знаніями и опытностью, миссъ Чесней представляла тотъ источникъ вліянія, въ которомъ Джени такъ нуждалась. Конечно, она была сначала только воспріимчивой ученицей, но, постепенно развивая свои умственныя способности, длалась, наконецъ, настоящимъ товарищемъ своего друга.

Миссъ Чесней была гувернанткою съ семнадцатилтняго возраста, когда ей пришлось существовать своими средствами, не имя никакой подготовки для педагогической или вообще трудовой дятельности. Съ самаго начала она получала всего 15 ф. въ годъ, но, по ея собственнымъ словамъ, она не стоила и 5. ‘Мои уроки, разсказывала она Джени: — были тогда просто нелпымъ фарсомъ, и я чувствовала себя самымъ несчастнымъ и ни на что неспособнымъ существомъ’. Но вскор у нея умеръ дядя и оставилъ ей 100 ф., она тотчасъ отошла отъ мста, наняла маленькую комнатку и поступила въ дэвеннортскій институтъ, одну изъ лондонскихъ большихъ школъ, гд за незначительную плату труженники обоего пола получаютъ недостающее имъ образованіе. Впродолженіи трехъ лтъ, она исключительно занималась своимъ собственнымъ воспитаніемъ и потомъ уже поступила учительницей въ первоначальную школу для мальчиковъ. Она была вынуждена принять подобное мсто, такъ какъ не отличалась женскими талантами, а ея основательныя знанія были такого рода, которыя не высоко цнятся при общественномъ и домашнемъ воспитаніи двочекъ. Она очень любила занятія и въ свободное время продолжала собственное образованіе, но ее постоянно мучило недостаточное знакомство съ французскимъ и нмецкимъ языками для ихъ успшнаго преподаванія. Поэтому она, для практическаго усовершенствованія въ этихъ языкахъ, поступила англійской учительницей сначала въ нмецкую школу, а потомъ во французскую, гд и наткнулась на Джени.

Первоначальное воспитаніе, полученное молодой двушкою, побуждало ее смотрть на всхъ учителей и учительницъ, какъ на естественныхъ ея враговъ. Она никогда ничему не училась сознательно, и весь курсъ наукъ, пройденный ею въ Норборо, ограничивался таблицей умноженія, катихизисомъ и хронологическимъ перечнемъ англійскихъ королей. Первый годъ ея пребыванія въ Дюпьи посвященъ былъ, главнымъ образомъ, на изученіе французскаго языка. Когда же явилась въ школу миссъ Чесней, то она впервые поняла, что можно находить удовольствіе въ ученьи. Наставница и ученица пришлись другъ другу по сердцу. Джени всей душой привязалась къ миссъ Чесней, а послдняя съ удовольствіемъ занималась съ умной, любознательной, энергичной двушкой. Такимъ образомъ, когда он об покинули Дюпьи, ихъ связывали уже не только сочувственныя отношенія между учительницей и ученицей, но взаимное довріе и откровенный обмнъ идей, составляющіе основаніе истинной дружбы, а также то быстрое, почти инстинктивное угадываніе мыслей другъ друга, которое является только результатомъ глубокой, сердечной любви.

По возвращеніи Джени въ Норборо, старая домашняя жизнь показалась ей не столь скучной и несносной. Она теперь смотрла на свтъ другими глазами и жила другими интересами. Она съ жадностью читала вс попадавшіяся ей книги и вела постоянную переписку о своихъ впечатлніяхъ съ Маргаритой Чесней, которая, отъ времени до времени, посылала ей серьёзныя сочиненія, не находимыя въ библіотекахъ Норборо, и вообще поддерживала ея стремленія къ умственной дятельности. Само собою разумется, что все норборейское общество громко осуждало поведеніе Джени, находя, что молодой двушк, только что возвратившейся изъ школы, было неестественно и смшно по цлымъ днямъ читать книги, вмсто того, чтобы прилично проводить время въ болтовн съ сосдками. Капитанъ Макдуфъ прямо говорилъ, что все это происходило отъ отсутствія отца, который положилъ бы конецъ всмъ глупостямъ и сослалъ бы молодую двушку въ кухню длать пудинги. Мистрисъ Седжели выражала удивленіе, какъ мистрисъ Донкастеръ позволяла Джени такъ странно вести себя, и съ соболзнованіемъ передавала чужое предположеніе, что она рехнулась, а потому нечего было ожидать и отъ дочери. Мистеръ Грей, какъ докторъ, поддерживалъ это послднее мнніе, утверждая, что мистрисъ Донкастеръ въ отношеніи религіи была несомннно сумасшедшая, и наслдственный недугъ принялъ у Джени только другую форму, при этомъ онъ очень глубокомысленно прибавлялъ: ‘Есть прекрасная книга доктора Форбеса Винсло ‘О тайныхъ болзняхъ мозга’, хотя его знакомство съ этимъ ученымъ сочиненіемъ не шло дале переплета. Какъ бы то ни было, норборейцы чувствовали какое-то утшеніе, называя мистрисъ Донкастеръ рехнувшейся ханжей, а Джени — бшеннымъ мартовскимъ зайцемъ, но, въ сущности, это значило только, что мать и дочь не заслуживали ихъ одобренія. Вообще, нтъ ничего легче и обыкновенне, какъ называть съумасшедшими людей, которые отличаются въ своихъ занятіяхъ и удовольствіяхъ отъ окружающей ихъ среды.

Несмотря на такое непріязненное отношеніе норборейскаго общества къ ней и ея дочери, мистрисъ Донкастеръ, съ возвращеніемъ Джени, стала посщать нкоторыя изъ сосднихъ семействъ охотне, чмъ когда-либо прежде. Къ этому ее побуждало пламенное желаніе выдать замужъ дочь, потому что однимъ изъ ея коренныхъ принциповъ было убжденіе въ призваніи женщины къ замужеству. Она съ презрніемъ смотрла на старыхъ двъ и съ явнымъ неодобреніемъ на холостяковъ. Основываясь на этой теоріи и смутно сознавая, что, если хочешь выдать замужъ дочь, то надо дать ей случай познакомиться съ молодыми людьми, мистрисъ Донкастеръ начала заискивать дружбу Грейевъ и Ральфовъ, хотя они и не отличались религіозностью, но она безсознательно готова была повторить совтъ квакера относительно займа денегъ: ‘Выйди замужъ, дочь моя, за религіознаго человка, если можешь, но, во всякомъ случа, выйди замужъ’. Поэтому естественно, что критическій взглядъ Джени на норборейскихъ юношей приводилъ ее въ ужасъ. Джорджъ Грей, по словамъ Джени, былъ толстъ, какъ поросенокъ, братья Ральфъ думали только, какъ перещеголять другъ друга жилетами, а противный юноша, гостившій у Грейевъ и надушенный всевозможными духами, постоянно носилъ на одной рук перчатку, а на другой — три кольца, вроятно, перемняя ихъ, когда перчатка изнашивалась. Въ виду подобныхъ насмшекъ, мистрисъ Донкастеръ начала отчаяваться, чтобъ Джени когда-нибудь вышла замужъ за туземца, это было тмъ досадне, что молодая двушка также мало выказывала расположенія къ лондонцамъ, посщавшимъ иногда лтомъ Норборо. Одинъ изъ нихъ обнаружилъ явное расположеніе приходить въ восторгъ отъ всего въ дом мистрисъ Донкастеръ, начиная съ Джени. По его словамъ, онъ никогда не видывалъ такого живописнаго жилища, такого прекраснаго сада и т. д.

— Извините меня, миссъ Донкастеръ, сказалъ онъ, гуляя съ нею по ихъ маленькому саду, превращенному въ огородъ: — я долженъ остановиться, чтобъ посмотрть на это замчательное растеніе. Какъ оно роскошно! Вроятно, это — что-нибудь совершенно новое?

— Да, отвчала серьёзно Джени: — это хорошенькое растеніе составляетъ новое пріобртеніе нашего садика. Оно, кажется, недавно вывезено изъ Америки.

— Неужели! Я никогда не видывалъ ничего подобнаго, и врно мой пріятель, сэръ Джонъ Кукъ, будетъ очень радъ пріобрсть, такую рдкость для своихъ знаменитыхъ садовъ. Не можете ли вы мн сообщить его названіе?

— Съ удовольствіемъ. Если я хорошо помню, то это растеніе называется — картофелемъ.

Джени со смхомъ разсказала эту сцену матери, но мистрисъ Донкастеръ замтила очень серьёзно:

— Я боюсь, что онъ счелъ тебя за злую двчонку, дитя мое. Необходимо обращать боле вниманія на чувство другихъ.

— Да зачмъ же онъ, мама — такой дуракъ? воскликнула Джени: — и такъ много думаетъ о себ. Ему это будетъ полезнымъ урокомъ.

— Не знаю, Джени, почему ты называешь его дуракомъ. Я уврена, что онъ не безъ причины такъ часто ходитъ къ намъ, а если ты считаешь дуракомъ человка за то только, что онъ влюбленъ въ тебя, то теб придется прожить весь вкъ старой двой.

— Какая страшная будущность! произнесла Джени со смхомъ: — если прикажите, я сейчасъ напишу ему, что сожалю объ его невжеств на счетъ картофеля и прошу поскорй на мн жениться.

— Ты никогда не сдлаешь такого ужаса, дитя мое! воскликнула мистрисъ Донкастеръ, для которой шутка не существовала.

Въ защиту пламенныхъ стремленій мистрисъ Донкастеръ выдать дочь замужъ надо сказать, что ее побуждало къ этому нетолько теорія о призваніи женщины къ замужней жизни, но и страхъ за ея будущность. Вс средства ея ограничивались 300 ф. въ годъ, которые она получала отъ отца со времени смерти мужа, и ничто не гарантировало, что этотъ доходъ перейдетъ впослдствіи къ ея дочери. Долго врожденная гордость и религіозное презрніе къ мірской сует боролись въ ея сердц съ любовью къ Джени, но, наконецъ, послдняя взяла верхъ, и она, горячо помолясь, написала къ стряпчему отца, прося его навести справку, сдлалъ ли мистеръ Финчь какое-нибудь распоряженіе о передач дочери посл ея смерти получаемаго ею пенсіона. Посл тревожнаго ожиданія, она получила грустный отвтъ, что ея отецъ объявилъ стряпчему: ‘Запишите на имя Мэри пожизненный доходъ въ 300 ф. съ условіемъ, чтобы, посл ея смерти, капиталъ этотъ перешелъ въ пользу института идіотовъ, я сдлаю для своей дочери все, что обязанъ, но, будь я проклятъ, если донкастерское поганое отродье воспользуется моимъ пенсомъ’. Несмотря на всю свою набожность, мистрисъ Донкастеръ едва не возроптала на судьбу, прочитавъ это письмо. Вся ея жизнь была длиннымъ рядомъ грустныхъ разочарованій. Она рано лишилась мужа, а дочь ея, несмотря на самое любящее, благородное сердце, была совершенно чужда ей. Джени не была христіанкой, какъ понимала мистрисъ Донкастеръ, и мать не была ея первымъ другомъ, теперь же, ко всмъ этимъ несчастіямъ прибавилось еще новое: горячо любимое дтище могло остаться посл нея одинокимъ, безъ состоянія и поддержки. Поэтому естественно она еще пламенне стала желать скораго замужества Джени и съ еще большимъ неудовольствіемъ видла критическое отношеніе молодой двушки къ норборейской jeunesse dore. Она иногда съ ужасомъ замчала, что пламенне желала замужества Джени, чмъ ея духовнаго обращенія, но успокоивала свою совсть надеждой, что заблудшую овцу, быть можетъ, легче будетъ обратить на путь истинный посл брака.

II.

Черезъ мсяцъ посл прибытія Джени въ Норборо, случилось необычайное событіе, повергнувшее всхъ его жителей въ неописанное волненіе. Въ дом на гор, бывшей резиденціи сквайра, поселилось семейство, присутствіе котораго могло обратить этотъ скромный, уединенный уголокъ въ модное морское купанье. Богатство новыхъ обитателей Норборо, по слухамъ, было громадное, а ихъ знатность должна была стушевать вс мстныя, общественныя различія. Лэди Анна Лейтонъ, дочь лорда Камбербатча, и мистрисъ Лейтонъ — такъ звали вновь прибывшихъ незнакомокъ — поселились въ сквайрскомъ дом вмст съ двадцати-трехъ-лтнимъ юношей, единственнымъ сыномъ послдней изъ нихъ. Об он были вдовы двухъ братьевъ, и, по смерти старшаго, лэди Анна, не имя дтей, лишилась большихъ помстій въ Барсетшир, которыя перешли къ сыну младшаго брата, умершаго еще ране, въ виду такой перемны въ своемъ положеніи, она предложила невстк жить вмст и воспитывать сообща юнаго наслдника. ‘Вы будете его матерью, а я отцемъ’, сказала она. Дйствительно, лэди Анна поставила на своемъ и вскор совершенно забрала въ руки тихую, скромную невстку. Она управляла всмъ домомъ, выбирала мстопребываніе, браковала знакомыхъ и нанимала гувернантокъ и учителей для маленькаго Чарльса Реджинальда Гренвиля Лейтона. Мистрисъ Лейтонъ смотрла на лэди Анну съ какимъ-то страхомъ и обожаніемъ, она никогда не видывала никого умне и добре невстки, такъ что, когда она хотла кого-нибудь похвалить, то говорила: ‘Вы мн напоминаете, конечно, очень слабо, лэди Анну’. Она считала за особое счастье находиться подъ ея покровительствомъ, и, дйствительно, жизнь была бы для нея невыносимой, еслибъ она не имла сильной руки, на которую могла опереться во всякое время. По природ тихая, застнчивая, запуганная несчастіями женщина, она льнула къ лэди Анн, какъ больное дитя къ матери, и послушно исполняла вс ея совты, не обсуждая даже, полезны они или нтъ, а твердо вря, что лэди Анна знала всхъ лучше, какъ слдовало поступить въ данномъ случа.

Конечно, не мистрисъ Лейтонъ, а лэди Анна ршила покинуть на нсколько лтъ Лейтонъ-Кортъ и поселиться въ Норборо вмст съ племянникомъ и его матерью. Хотя послдняя поврила на слово лэди Анн, что жизнь въ Норборо будетъ пріятной перемной посл долгаго пребыванія въ Лейтонъ-Корт, но необходимо указать на настоящую причину, побудившую лэди Анну предпочесть уединенное морское селеніе прекрасному замку въ веселой, живописной мстности. Съ незапамятныхъ временъ, Лейтоны изъ Лейтонъ-Корта извстны были, изъ поколнія въ поколніе, какъ горькія пьяницы, такъ что пьянство было наслдственнымъ недугомъ въ ихъ семейств. Мужъ лэди Анны самъ не былъ пьяницей, но умеръ въ молодости отъ роковой болзни, унаслдованной отъ пьянства предковъ, что же касается до мужа мистрисъ Лейтонъ, то онъ погибъ отъ delirium tremens. Зная эти грустные факты, лэди Анна, прежде всего, посовтовалась съ старымъ семейнымъ докторомъ о родовой наклонности Лейтоновъ къ пьянству и о вроятности перехода этого недуга на маленькаго Чарли. ‘Воспитывайте мальчика какъ можно боле въ обществ его сверстниковъ, отвчалъ докторъ:— употребляйте всевозможныя усилія, чтобъ укрпить слабый его организмъ, и онъ не доставитъ вамъ никакихъ заботъ’. Лэди Анна послдовала совту доктора, но не могла отдлаться отъ тревожныхъ опасеній. Она зорко слдила за мальчикомъ, и одно ее утшало, что Чарли былъ портретъ матери, какъ физически, такъ и умственно. Лейтоны вс отличались гордымъ, упрямымъ, мужественнымъ характеромъ и страстью къ охот. Маленькій Чарли былъ кроткій, послушный, тихій ребенокъ. Онъ никогда не упрямился и не дулся, когда его заставляли длать что-нибудь не понутру. Проходя мимо конуръ большихъ собакъ, онъ дрожащей рукой ухватывался за лэди Анну, которая думала съ утшительной улыбкой: ‘Онъ не похожъ на отца’.

Впродолженіи всего дтства и юности Чарли Лейтона, лэди Анна безъ устали отыскивала ему пріятныхъ товарищей и первоклассныхъ наставниковъ, которые могли бы пріохотить мальчика къ занятіямъ и направить его къ добру. Желая доставить ему здоровыя развлеченія и забавы, она устроивала заграничныя путешествія и прогулки на яхт. Вс окружавшіе его единогласно свидтельствовали о его добродушномъ, покорномъ, но чрезвычайно застнчивомъ и нервномъ характер, зоркіе же наблюдатели замчали въ немъ недостатокъ нравственной силы. Онъ прекрасно велъ себя дома и въ сред избранныхъ лэди Анной наставниковъ и товарищей, онъ поступалъ хорошо, потому что вс побуждали его къ этому, и никогда ему не приходила въ голову мысль идти имъ на перекоръ. Но что будетъ, когда онъ придетъ въ столкновеніе съ людьми, могущими дурно повліять на него? На этотъ вопросъ его домашнее воспитаніе не давало возможности отвтить положительно. Когда Чарли минуло пятнадцать лтъ, то наставникъ сталъ убждать лэди Анну отдать его въ школу, гд его характеръ могъ окрпнуть и сдлаться самостоятельнымъ для будущей борьбы съ жизнью. Лэди Анна давно уже объ этомъ думала, она боялась сдлать изъ него красную двицу и, видя, что въ немъ не было ничего похожаго на Лейтоновъ, стала надяться, что онъ избгнетъ наслдственной склонности къ пьянству. Такимъ образомъ, Чарли поступилъ въ Итонъ, и, впродолженіи двухъ лтъ, лэди Анна съ удовольствіемъ слдила за его успхами. Но однажды, къ величайшему ея ужасу, она получила извстіе отъ его наставника, что юноша попалъ въ дурное общество и что присутствіе матери необходимо. Конечно, вмсто безпомощной мистрисъ Лейтонъ, въ Итонъ отправилась лэди Анна и узнала то, чего боялась боле всего на свт. Директоръ школы объявилъ, что мальчикъ не былъ положительно дурнымъ, но, по слабости характера, подчинялся дурному вліянію, и, такъ какъ его два раза нашли мертвецки пьянымъ, то онъ не могъ боле оставаться въ школ. Лэди Анна ничего не отвчала, но мрачное отчаяніе, выразившееся на ея лиц, тронуло директора, и онъ поспшилъ ее успокоить.

— Не теряйте надежды, сказалъ онъ: — мальчикъ еще очень молодъ и также легко поддается хорошему, какъ и дурному вліянію. Мои увщанія посл перваго случая пьянства сильно на него подйствовали, и онъ искренно, по крайней мр, въ то время, общалъ исправиться.

— Вотъ это-то и страшно! воскликнула лэди Анна: — онъ знаетъ различіе между добромъ и зломъ, но не иметъ достаточнаго характера, чтобъ предпочесть первое послднему.

Въ тотъ же день, Чарли съ теткою ухалъ изъ Итона. Она объяснила ему причину его удаленія въ самыхъ пламенныхъ выраженіяхъ, указывая на горе матери отъ такого позора, онъ плакалъ, проклиналъ свое безуміе и клялся никогда въ будущемъ не прикасаться къ крпкимъ напиткамъ, причемъ, однако, объяснялъ съ нкоторымъ самодовольствомъ, что виною всему были товарищи. Это утшительное объясненіе было отчасти справедливо, но, если все дурное въ немъ было по вин другихъ, то точно также и все доброе въ немъ принадлежало другимъ. Слабость характера, унаслдованная имъ отъ матери, не могла удержать его отъ родового недуга, перешедшаго къ нему отъ отца. Лэди Анна не была довольна раскаяніемъ Чарли, она врила въ его искренность, но не надялась на его ршимость исправиться. Впрочемъ, она все еще не отчаявалась, даже посл того, что ея опасенія подтвердились, и Чарли Лейтонъ въ послдующіе годы подвергался по временамъ припадкамъ пьянства, такъ какъ число и продолжительность этихъ припадковъ положительно зависли отъ степени надзора за нимъ. Между различными средствами, которыя лэди Анна принимала для развитія въ немъ трезвости, самымъ дйствительнымъ было личное нравственное вліяніе надежныхъ молодыхъ людей, которыми она его окружала въ качеств частныхъ секретарей и товарищей въ путешествіяхъ. Въ этомъ отношеніи она отличалась замчательнымъ искуствомъ въ выбор, и особливо послдній секретарь, мистеръ Форситъ, былъ чрезвычайно полезнымъ ея помощникомъ въ дорогомъ для нея дл нравственнаго возрожденія племянника.

Мистеръ Форситъ, молодой человкъ, блестящимъ образомъ окончившій университетскій курсъ, произвелъ съ перваго взгляда на лэди Анну такое пріятное впечатлніе, что она немедленно ршила, во что бы то ни стало, приставить его къ Чарли. Обстоятельства ей помогли, мистеръ Форситъ былъ бденъ и самолюбивъ, онъ нуждался въ деньгахъ, ибо иначе не могъ достигнуть своихъ самолюбивыхъ цлей. Выйдя изъ университета, онъ часто говорилъ, что съ радостью продалъ бы себя на нсколько лтъ, еслибъ только этимъ путемъ могъ обезпечить себ на всю остальную жизнь полную свободу длать, что хотлъ, то есть, заниматься отвлеченными научными предметами, не дававшими средствъ къ существованію. Поэтому онъ, не колеблясь, принялъ предложеніе лэди Анны поступить въ секретари къ ея племяннику Чарли Лейтону съ жалованьемъ 500 ф. ст. въ годъ, хотя зная свтъ, онъ сразу смекнулъ, что у юноши, вроятно, былъ какой нибудь недостатокъ — иначе не предложили бы такой большой суммы. Видя же, что переговоры ведетъ не самъ Лейтонъ, а его тетка, онъ предположилъ, что, конечно, юноша — съумасшедшій, но все же не отказался отъ подобнаго мста и былъ очень пріятно удивленъ, узнавъ всю правду. Вліяніе мистера Форсита на бднаго, безхарактернаго Чарли было очень благодтельное, тмъ боле, что ему оказывалъ большую помощь врный, надежный слуга Марстонъ, пользовавшійся полнымъ довріемъ лэди Анны и выказывавшій рдкое искуство въ ‘обращеніи съ паціентомъ’. Благодаря ихъ обоюднымъ усиліямъ, Чарли Лейтонъ, впродолженіи послднихъ двухъ лтъ, только два раза, по выраженію Марстона, ‘нализался’. Лэди Анна начинала уже надяться, что зло было почти искоренено, и ршилась совершенной перемной въ жизни молодого человка изгладить даже изъ его памяти всякую мысль о роковомъ прошедшемъ. Такимъ образомъ, Лейтонъ-Кортъ былъ покинутъ, и лэди Анна съ сестрой и племянникомъ поселилась въ Норборо. Онъ остановила свой выборъ на этомъ скромномъ прибрежномъ мстечк, потому что, представляя хорошую стоянку для яхты и изобилуя фазанами, оно вполн удовлетворяло страсти Лейтона къ охот и морскимъ прогулкамъ. Что же касается до уединенія и отсутствія всякаго общества, то молодому человку это было совершенно все равно, если онъ только могъ предаваться своимъ любимымъ забавамъ, а лэди Анна и его мать согласились бы жить на льдин у свернаго полюса для пользы своего дорогого Чарли.

Трудно описать впечатлніе, произведенное на мирное населеніе Норборо пріздомъ лэди Анны и ея сестры, такъ какъ Чарли Лейтонъ долженъ былъ прибыть только черезъ нсколько дней съ континента, гд онъ провелъ около года съ своими врными менторами, Форситомъ и Марстономъ. Прежде всего, норборейцамъ предстояло разршить важный политическій вопросъ: слдовало ли имъ сдлать первый визитъ высоко поставленнымъ иностранцамъ, какъ называла мстная газета Лейтоновъ? Посл бурныхъ преній, онъ былъ разршенъ утвердительно, благодаря, главнымъ образомъ, рзкой опозиціи мятежнаго офицера прибрежной стражи, Смолея, который громко объявилъ: ‘чортъ ихъ знаетъ, что за люди Лейтоны! можетъ быть, и мошенники, въ род сэра Плантагенета Станлея, бжавшаго въ одну прекрасную ночь изъ Норборо, не заплативъ своихъ многочисленныхъ долговъ’. Это явное неуваженіе къ высшей аристократіи возбудило всеобщее негодованіе, и капитанъ Макдуфъ, кичившійся своими свдніями въ генеалогіи англійскихъ ‘сливокъ’, торжественно произнесъ: ‘Дерзкое нахальство мистера Смолея только доказываетъ его невжество, лэди Анна Лейтонъ — третья дочь лорда Камбербатча изъ рода Квэновъ, и, конечно, ее очень огорчитъ эта низкая инсинуація, поэтому, я завтра же докажу ей своимъ визитомъ, что нисколько не раздляю подобнаго оскорбительнаго мннія’. Вслдъ за капитаномъ, и все норборейское общество постило сквайрскій домъ, чувствуя, что всякій, кто этого не сдлаетъ, будетъ сочтенъ за единомышленника мистера Смолея и соучастника въ недостойномъ подозрніи третьей дочери лорда Камбербатча въ мошенничеств.

Мистрисъ Донкастеръ съ дочерью смиренно исполнили обрядъ представленія знатнымъ незнакомкамъ, признанный норборейцами за очевидный долгъ всякаго британца, но, такъ какъ он послднія исполнили эту обязанность, то до формальнаго знакомства имли случай видть въ церкви и на улиц лэди Анну и мистрисъ Лейтонъ. Лэди Анна и Джени Донкастеръ съ перваго взгляда почувствовали другъ къ другу какую-то симпатію. Царственная осанка и величественный видъ аристократки естественно поразили молодую двушку, но, вмст съ тмъ, ей казалось, что она легко можетъ сойтись и подружиться съ этой невольно вселявшей къ себ уваженіе женщиной, съ другой стороны, и лэди Анна была изумлена съ перваго раза необыкновеннымъ достоинствомъ и энергіей молодой двушки. Дйствительно, Джени, статная, высокаго роста, живая, сіяющая здоровьемъ и юностью, поражала нетолько правильными чертами своего прелестнаго лица, по природнымъ достоинствомъ и благородствомъ, которыми дышало все ея существо. Самой замчательной ея чертой, при черныхъ волосахъ и нжномъ цвт лица, были голубые глаза, спокойные, смлые, ясно говорившіе о твердой вол и непреклонной честности характера. Таково было выраженіе этихъ прелестныхъ глазъ, когда она молчала, но, при разговор или малйшемъ волненіи, въ нихъ играли тысячи различныхъ выраженій, между прочимъ въ нихъ искрился неподдльный веселый юморъ. Невозможно представить подробный инвентарь всхъ очаровательныхъ чертъ молодой двушки, и совершенно достаточно общаго замчанія, что, при необыкновенной красот ея лица, вся ея граціозная фигура выражала безъискуственный, твердый, смлый характеръ, для котораго власть была какъ бы присуща. Въ норборейской школ для малолтнихъ дтей, куда Джени ходила постоянно учить съ своей матерью, ей всегда давали самыхъ упрямыхъ, непослушныхъ дтей, такъ какъ они никогда не смли ее ослушаться. Ей стоило только сказать два слова самому капризному ребенку, приводившему въ отчаяніе мать или няньку, и маленькое существо тотчасъ же прекращало крикъ и слезы, съ изумленіемъ вытаращивъ глаза и инстинктивно понимая, что съ подобной нравственной силой борьба невозможна. Естественно, что эта молодая двушка не могла не произвести сильнаго впечатлнія на лэди Анну, которая постоянно думала объ отысканіи людей съ сильнымъ характеромъ для нравственнаго развитія своего бднаго, слабаго племянника. ‘Она — просто совершенство, Эмили, по красот и достоинству, говорила лэди Анна своей сестр:— я право не понимаю, какъ такое великолпное созданіе попало въ этотъ отдаленный уголокъ! Какой у ней ротъ, какой подбородокъ!’ Еслибъ лэди Анна увидала такой ротъ и подбородокъ у мужчины, то непремнно наняла бы его въ секретари къ Чарли. Даже теперь она стала соображать: нельзя ли пригласить Джени въ компаньонки къ мистрисъ Лейтонъ и подвергнуть Чарли ея вліянію. Но, конечно, эту мысль невозможно было осуществить, такъ какъ неприлично на молодую двушку наложить обязанность нравственнаго стража юноши. Но отказаться отъ подобнаго плана было тмъ грустне для лэди Анны, что пасторъ объяснилъ ей необыкновенныя педагогическія способности миссъ Донкастеръ, которая такъ искусно обращалась съ дтьми, что, по его словамъ, вроятно, заимствовала у великаго Рарея секретъ укрощенія строптивыхъ. ‘Жаль, что она — не мужчина, со вздохомъ думала лэди Анна:— намъ именно нужно для Чарли такого укротителя’.

Мистрисъ Донкастеръ и Джени постили сквайрскій домъ именно въ тотъ день, когда ожидали прибытія Чарли Лейтона и сни были загромождены присланными впередъ ящиками съ драгоцнными предметами искуствъ, которые юноша накупилъ въ Италіи. Естественно, разговоръ, главнымъ образомъ, касался прізда Лейтона, котораго мать и тетка не видали около года.

— Можете себ представить, миссъ Донкастеръ, сказала мистрисъ Лейтонъ:— что мой сынъ пріхалъ въ Лондонъ четыре дня тому назадъ и до сихъ поръ остается тамъ, чтобъ возобновить свой гардеробъ. Я писала ему съ упрекомъ за предпочтеніе портнаго своей матери, но мистеръ Форситъ увряетъ, что я не узнала бы сына въ его иностранной одежд. Какъ вы думаете, неужели одежда можетъ такъ измнять человка?

— Мистеръ Лейтонъ, вроятно, считаетъ Норборо, отвчала Джени:— совершенной пустыней, гд также трудно достать платье, какъ въ лсахъ Австраліи, впрочемъ, онъ, можетъ быть, останется при томъ же мнніи, когда увидитъ художественныя произведенія норборейскаго портнаго.

— Кстати, о художественныхъ произведеніяхъ, продолжала мистрисъ Лейтонъ:— Чарли привезъ изъ Рима много прекрасныхъ вещей. Мистеръ Форситъ, знатокъ въ живописи, говоритъ, что эта коллекція картинъ прелестна. Мы еще не успли распаковать вещей, а когда все будетъ приведено въ порядокъ, то вамъ надо придти и посмотрть на сокровища Чарли.

— А! вы говорите о картинахъ! воскликнула лэди Анна, перебивая Джени, которая начинала благодарить за любезное приглашеніе:— мы нарочно не распаковывали ящиковъ, чтобы доставить Чарли самому это удовольствіе. Ему придется поработать, конечно, нсколько дней, но все это ему ни почемъ, когда дло идетъ о любимыхъ картинахъ.

— А скажите, мистрисъ Лейтонъ, вмшалась въ разговоръ мистрисъ Донкастеръ:— очень тяжелое впечатлніе произвели на вашего сына вс ужасы папства въ Рим?

— Да, вроятно, отвчала мистрисъ Лейтонъ:— Анна, упоминалъ-ли когда нибудь объ этомъ Чарли въ своихъ письмахъ?

— Молодые люди не обращаютъ вниманія на подобные предметы мистрисъ Донкастеръ, сказала лэди Анна:— и, вроятно, по мннію моего племянника, самое печальное проявленіе папства въ Рим — страшное санитарное положеніе города. Викторъ-Эмануилъ, по его словамъ, намренъ все это исправить, и вскор Римъ будетъ также хорошо вымощенъ, освщенъ и дезенфектированъ, какъ Лондонъ.

Джени, какъ вс молодые люди, страстно любила путешествія и съ любопытствомъ начала разспрашивать лэди Анну о Рим, тогда какъ ея мать старалась убдить мистрисъ Лейтонъ въ нечестивости всхъ ужасовъ папства. Когда об он удалились изъ сквайерскаго дома, то вс ихъ мысли были заняты магическимъ словомъ Римъ, но мистрисъ Донкастеръ понимала его въ религіозномъ смысл, а Джени въ художественномъ. Одна общала возвратиться къ Лейтонамъ черезъ два дня для осмотра колекціи картинъ, а другая предложила прислать мистрисъ Лейтонъ цлую серію анти-католическихъ брошюръ, которыя помогли бы обратить ея сына на путь истинный, если онъ былъ совращенъ съ него въ Рим. Одна думала: ‘Я дала бы десять лтъ жизни, чтобъ постить вчный городъ’, а другая говорила про себя, что ни за что не отпустила бы своего дтища на такую врную погибель, какъ сдлала мистрисъ Лейтонъ съ своимъ сыномъ.

Въ тотъ же день, вечеромъ, пріхалъ въ Норборо Чарли Лейтонъ со своей свитой, и лэди Анна, воспользовавшись первой свободной минутой, увела въ паркъ мистера Форсита, чтобъ на свобод разспросить его о вліяніи годичнаго путешествія на Чарли.

— Ну, какъ онъ себя велъ? спросила она съ нетерпніемъ:— скажите мн всю правду.

— Я не могу дать вамъ очень утшительнаго отвта, произнесъ онъ:— ему не хуже, но и не лучше. Впродолженіи двухъ или трехъ мсяцевъ, мы съ Марстономъ держали его на помочахъ, и онъ велъ себя отлично, но потомъ я хотлъ испытать, какъ на него подйствуетъ свобода, и убдиться, дйствительно ли онъ трезвъ только изъ страха. Эта попытка, какъ и многія другія, вполн не удалась. Онъ мертвецки напивался всякій разъ, когда думалъ, что мы за нимъ не наблюдали. Въ послдніе шесть мсяцевъ, онъ ни разу не пилъ, и, смотря на него, никто не усумнится въ его трезвости. Но я убжденъ, что ему вчно будетъ необходимъ самый зоркій присмотръ.

Форситъ позволилъ себ выражаться такъ прямо и рзко потому, что лэди Анна казалась такъ сильна, такъ неуязвима, что никакая дурная всть не могла ее взволновать. Еслибъ при первыхъ его словахъ она заплакала или вздрогнула, или хоть отвернулась, то онъ понялъ бы, что нанесъ тяжелый ударъ ея сердцу. Но лицо лэди Анны не выражало ни малйшаго смущенія, оно только казалось строже обыкновеннаго, и скоре въ немъ можно было прочесть гнвъ и твердую готовность идти на бой, чмъ сожалніе и отчаяніе.

Впродолженіи нсколькихъ минутъ она шла, молча, ускоривая шаги.

— Я не раздляю вашего мннія о безнадежномъ положеніи Чарли, сказала она, наконецъ, рзкимъ голосомъ:— я никогда не поврю, что его нельзя спасти. Если т вліянія, которымъ мы его подчиняли, оказались недостаточными, то это еще не доказываетъ, что нтъ боле могучихъ.

— Вы, можетъ быть, и правы, отвчалъ Форситъ:— и я былъ бы очень радъ, еслибъ ваши слова исполнились. Я могу ошибаться, тмъ боле, что вполн сознаю свою неудачу въ этомъ дл, а потому очень вроятно, что мн изъ простаго самолюбія кажется, что никто не одержитъ побды тамъ, гд я потерплъ пораженіе.

— Вы ошибаетесь, я никакъ не могу назвать вашу дятельность неуспшной. Вы сами говорите, что онъ ни разу не пилъ впродолженіи полугода.

— По моему, этотъ успхъ не иметъ никакого значенія, отвчалъ Форситъ:— пока воръ находится въ тюрьм, онъ не воруетъ, но вы не можете сказать, что онъ исправился, прежде, чмъ онъ докажетъ на свобод свою честность. Лейтонъ трезвъ, пока я и Марстонъ наблюдаемъ за нимъ, а говорить объ успх можно будетъ только, когда онъ самъ станетъ заботиться о своей трезвости безо всякаго надзора.

Слова Форсита грустно отзывались въ сердц лэди Анны, а рзкость его выраженій, особливо сравненіе ея племянника съ воромъ, оскорбляло ее. Она была аристократка до мозга костей и полагала что Лейтонъ, владлецъ Лейтонъ-Корта, состоящій подъ особымъ покровительствомъ дочери лорда Камбербатча, былъ неизмримо выше обыкновенныхъ смертныхъ, и хотя былъ пьяница, но вс должны были выражаться о немъ съ уваженіемъ. Однако, несмотря на все свое неудовольствіе, она не могла ссориться съ Форситомъ, не найдя ему преемника, и потому спокойно отвчала:

— Я надюсь, что мало по малу трезвость войдетъ у него въ привычку, хотя бы для этого пришлось его держать нсколько лтъ подъ строгимъ надзоромъ. Къ тому же, еслибъ, кром привычки, онъ имлъ еще новый, сильный поводъ къ воздержанію, я полагаю, что онъ былъ бы спасенъ.

— Какой еще можно придумать новый поводъ къ воздержанію?

Лэди Анна не тотчасъ отвчала, не потому, чтобъ она не знала, что сказать, но сомнвалась, слдовало ли вполн довряться Форситу. Посл минутнаго размышленія, она ршилась не высказывать ему всхъ своихъ намреній и только отвчала:

— Не трудно привести много новыхъ поводовъ къ воздержанію для молодого человка въ положеніи Чарли. Онъ, напримръ, могъ бы быть членомъ парламента.

Мистеръ Форситъ пожалъ плечами, какъ бы говоря: ‘Господи! сохрани нашу бдную страну’. Еслибъ онъ зналъ, что дйствительно, задумала лэди Анна, то, конечно, выразилъ бы свою опозицію гораздо рзче, но онъ совершенно не вдалъ ея новой идеи. Ей теперь казалось, что самымъ врнымъ средствомъ нравственнаго перерожденія ея племянника былъ бракъ и что Джени Донкастеръ — лучшая для него жена. Чмъ безнадежне смотрлъ Форситъ на будущность Чарли, тмъ съ большимъ упорствомъ лэди Анна льнула къ новому, еще не испробованному средству, къ вліянію страха опозорить себя въ глазахъ любимой женщины. Вспоминая смлые, живые глаза Джени и ршительное очертаніе ея рта, съ перваго взгляда возбудившіе ея восторгъ, она не могла не придти къ тому убжденію, что нашла настоящую, достойную жену для Чарли, онъ, конечно, будетъ очарованъ ея красотой, подчинится ея сильной вол и будетъ бояться потерять ея уваженіе. Правда, семейство молодой двушки нельзя было назвать приличнымъ, но не трудно было отъ него отдлаться, и къ тому же, роковое несчастье обязывало Чарли пожертвовать въ дл брака своей аристократической гордостью. Еслибъ не это несчастье, то лэди Анна также мало подумала бы о женитьб племянника на миссъ Донкастеръ, какъ на любой горничной.

— Онъ былъ бы лучшей партіей въ Барсетшир, думала она со вздохомъ и мысленно прибавляла, смотря на прекрасный опалъ въ одномъ изъ ея колецъ:— но во всемъ такъ бываетъ. Еслибъ этотъ опалъ былъ безъ малйшаго порока, то имъ владть могъ бы только Ротшильдъ или Эстергази, а я купила его за пятьдесятъ пенни и благодарила небо, что онъ въ теперешнемъ своемъ положеніи мн по карману.

Однако, планъ женитьбы Чарли на Дженни Донкастеръ былъ еще въ самомъ зародыш, и лэди Анна не хотла высказывать его кому бы то ни было прежде, чмъ онъ окончательно созретъ. Поэтому, не желая, чтобъ Форситъ догадался, о какомъ новомъ повод къ воздержанію она упоминала, лэди Анна ловко перемнила разговоръ и стала распространяться о прелестяхъ Норборо для Чарли, о прекрасной гавани для яхты и о множеств зайцевъ и всякой дичи въ окрестностяхъ.

— Главное дло — чтобъ онъ былъ пріятно занятъ, сказала она:— а здсь мы можемъ ему одинаково доставить удовольствіе на суш и на мор.

— А есть здсь люди? спросилъ Форситъ, которому страшно надоли охота и прогулки въ яхт.

— Едва ли найдется одно существо, съ которымъ можно было бы сойтись, отвчала лэди Анна:— туземцы были у насъ съ визитомъ, но я видла только одну приличную молодую особу.

— Я надюсь, что вы слишкомъ строго относитесь къ туземцамъ, сказалъ Форситъ, любившій поговорить и естественно желавшій найти пріятныхъ собесдниковъ.

— Конечно, я преувеличиваю, поспшно произнесла лэди Анна, снова боясь выдать себя:— здшній пасторъ — очень пріятный человкъ, онъ каждое воскресенье говоритъ коротенькія, приличныя проповди, онъ прекрасно сохранился и иметъ хорошія манеры, а также знакомъ немного съ геологіей, живописью, архитектурой и обществомъ. Показывая мн свою церковь, онъ объяснилъ, что, благодаря здоровому климату Норборо, онъ сохранилъ нжный цвтъ лица, а, благодаря отчужденію отъ норборейскаго общества — свои изящныя манеры.

— А молодая особа, о которой вы только-что говорили — дочь этого образцоваго пастора? спросилъ, смясь, Форситъ.

— О, нтъ, онъ не женатъ, иначе, онъ смшался бы съ норборейскимъ обществомъ. Моя красавица — миссъ Донкастеръ, дочь вдовы. Она придетъ къ намъ дня черезъ два, чтобъ посмотрть на картины Чарли, и, пока она будетъ любоваться картинами, вы можете любоваться ею.

Между тмъ, они приближались къ дому, и Форситъ удивлялся, какъ мало подйствовалъ на лэди Анну его безнадежный отзывъ о племянник, по вдругъ лэди Анна, посл нкотораго молчанія, сбросила съ себя маску равнодушія и произнесла съ. искренней, жгучей печалью:

— Мистеръ Форситъ, мать Чарли не должна знать того, что вы мн сказали: это ее убило бы. Я сама умерла бы съ горя, еслибъ меня еще не поддерживала надежда. Вы ошибаетесь, я знаю, что вы ошибаетесь въ своемъ безнадежномъ взгляд, на иногда мн кажется, что я была бы счастлива, еслибъ увидала его мертвымъ. Когда я потеряю всякую надежду, то, право, буду въ состояніи убить его собственными руками. Не заставляйте меня отчаяваться, одна мысль объ этомъ сводитъ меня съ ума.

— Простите меня! Простите меня! воскликнулъ Форситъ, мысленно упрекая себя за то, что онъ нанесъ такой безжалостный ударъ любящему, пламенному сердцу, прикрытому только гордой, равнодушной оболочкой:— я виноватъ, что выразился такъ грубо. Я всегда длаю преждевременные выводы и сужу о людяхъ безъ достаточныхъ данныхъ. По всей вроятности, вы правы, а не я.

Форситъ говорилъ эти слова совершенно искренно, прибавляя въ глубин своей души: ‘Если я ошибся въ ней, то отчего же мн не ошибится въ немъ?’ Однако, насколько дло касалось Чарли Лейтона, лэди Анна ошибалась, а Форситъ былъ правъ. Безхарактерность молодого человка длала его исправленіе немыслимымъ, ткань его ума была такая рдкая, что въ нее никакъ нельзя было вставлять заплатки, какъ нельзя чинить старое платье новыми вставками.

— Помогите мн доказать вамъ, что я права, сказала лэди Анна, входя въ домъ, и черезъ минуту ея голосъ послышался въ гостиной, гд она со смхомъ разсказывала племяннику о впечатлніи, произведенномъ на нее норборейскимъ обществомъ.

Форситъ не могъ не изумиться этой быстрой перемн. За мгновеніе передъ тмъ, глаза лэди Анны были полны слезъ и вс черты ея лица выражали истинное горе, а теперь она весело смялась.

На другой день, Джени явилась въ сквайрскій домъ для осмотра картинъ и принесла отъ матери пакетъ, не подозрвая, что въ немъ находились религіозныя анти-католическія брошюры, такъ какъ мистрисъ Донкастеръ, зная ея антипатію къ подобной литератур, скрыла отъ нея, что именно она должна была вручить мистрисъ Лейтонъ. Молодую двушку встртила лэди Анна и, не желая доставить неудовольствія Джени открытіемъ пакета при ней, а равно возстановить свое семейство противъ мистрисъ Донкастеръ, взяла пакетъ и отнесла въ свою комнату, гд впослдствіи, пробжавъ брошюры, сожгла ихъ въ камин. Она была уврена, что мистрисъ Лейтонъ забыла объ общанныхъ сочиненіяхъ, а еслибъ мистрисъ Донкастеръ спросила ее о нихъ, то можно было легко уврить ее, что она получила книги. Когда Джени, вмст съ лэди Анной, вошли въ залу сквайерскаго дома, то распаковка картинъ не была еще окончена. Молодые люди забросали полъ залы, бильярдной и кабинета бумагами и опилками, среди которыхъ виднлись тамъ и сямъ молотки, клещи, отвертки и длинные обломки ящиковъ съ торчащими гвоздями. Бильярдъ былъ загроможденъ уже распакованными сокровищами, и Чарли Лейтонъ, прислонясь къ нему, смотрлъ съ нетерпніемъ, какъ Форситъ энергично работалъ надъ открытіемъ крышки одного изъ ящиковъ. Форситъ подалъ мысль о томъ, чтобъ они сами распаковали ящикъ, полагая, что это занятіе будетъ гораздо веселе, чмъ прогулка по морю, которая ему еще успетъ надость. Добродушная мистрисъ Лейтонъ нашла эту идею, преобразить ея сына въ столяра, чрезвычайно умной и оригинальной. ‘А вотъ я, говорила она: — никогда не сочинила бы ничего подобнаго, хотя бы думала сто лтъ’. Сначала Чарли работалъ ревностно, но вскор ударилъ нсколько разъ молоткомъ себ по пальцамъ, сорвалъ кожу съ суставовъ обихъ рукъ, натеръ мозоли на ладоняхъ, сломалъ рамку у одной картины и едва не разрзалъ стамеской другую. Поэтому онъ прекратилъ работу и ограничился тмъ, что слдилъ за усиліями Форсита, отыскивалъ для него инструменты и громко сожаллъ, что не выписалъ изъ Лондона искусныхъ работниковъ, которые гораздо скоре и лучше распаковали бы ящики.

— Ну, что вы можете намъ показать, Чарли? спросила лэди Анна, входя въ бильярдную.

— Ничего, кром израненныхъ рукъ, отвчалъ онъ.

— Подождите, прибавилъ Форситъ:— я вамъ устрою мостъ для безопаснаго прохода чрезъ комнату къ диванамъ.

Съ этими словами онъ положилъ доски отъ двери къ сидніямъ вокругъ стнъ. Лэди Анна и мистрисъ Лейтонъ осторожно прошли по этому импровизированному мосту, но Джени смло проложила себ путь по полу. Ея короткое, суконное платье и толстыя ботинки не боялись инструментовъ, скрывавшихся подъ грудами бумагъ и опилокъ. Благополучно помстившись на диванахъ, лэди Анна и мистрисъ Лейтонъ объявили, что он всегда успютъ наглядться на картины, а необходимо только показать миссъ Донкастеръ то, что было уже распаковано. Такимъ образомъ, Джеки обошла всю комнату съ молодыми людьми, которые объясняли ей картины, пока лэди Анна слдила за впечатлніемъ, производимымъ ею. Джени была въ восторг отъ всего, что видла, и вскор забыла свою обычную застнчивость. Форситъ краснорчиво распространялся о сокровищахъ дрезденской галлереи и ловко заставлялъ ее передавать свои впечатлнія о національной галлереи, что же касается до Чарли, то онъ лишь повременамъ жаловался на причиненный его рукамъ вредъ распаковкой ящиковъ.

— Форситъ настоялъ на томъ, чтобъ мы сами работали, сказалъ онъ, между прочимъ: — и посмотрите, на что похожи мои руки.

— Я право не понимаю, какъ подобная странная мысль вошла въ голову мистера Форсита, замтила мистрисъ Лейтонъ.

— Я тутъ не вижу ничего страннаго, сказала Джени:— я дома — столяръ и плотникъ, такъ что, вроятно, открыла бы ящикъ съ меньшимъ кровопролитіемъ, чмъ мистеръ Лейтонъ.

— Прежде, чмъ я примусь вторично за такую работу, позвольте мн у васъ поучиться, миссъ Донкастеръ, произнесъ Чарли, низко кланяясь.

Между тмъ Форситъ снова принялся за распаковку ящиковъ, желая показать Джени какую-то картину, которую онъ еще не могъ никакъ отыскать.

— Вонъ Форситъ опять работаетъ, сказалъ Чарли сквозь зубы:— онъ просто неутомимъ.

— Эта работа должна быть очень пріятна, по крайней мр, она прекрасно вознаграждается, замтила Джени.

— Вы, кажется, любите это здоровое занятіе и отличный работникъ, сказала лэди Анна: — будьте такъ добры, останьтесь съ нами и помогите этимъ уставшимъ труженикамъ.

Джени согласилась и провела нсколько часовъ въ сквайрскомъ дом. Чарли отыскалъ для нея инструменты и съ восхищеніемъ смотрлъ, какъ она ловко и живо распаковывала громадный ящикъ. Лэди Анна была чрезвычайно рада успшному ходу своей комбинаціи, и вскор молодые люди совершенно подружились. Когда же Джени стала прощаться, то мистрисъ Лейтонъ замтила:

— Какъ-то ты, Чарли, будешь завтра продолжать распаковку вещей?

— Да совсмъ не буду, если миссъ Донкастеръ снова не придетъ, отвчалъ онъ,— ей не слдовало вовсе помогать намъ, если она не намрена докончить дло.

— Ахъ, ты неблагодарный! воскликнула лэди Анна: — слышите, что онъ говоритъ, миссъ Донкастеръ?

— Мистеръ Лейтонъ смется надъ моей помощью, отвчала Джени, неожиданно замчая что-то странное, необыкновенное въ манерахъ Чарли и его тётки.

Лейтонъ хотлъ-было отвтить, но лэди Анна, замтивъ смущеніе молодой двушки и легкій румянецъ, выступившій на ея щекахъ, взяла ея за руку и любезно проводила до сней.

— До свиданія, милая миссъ Донкастеръ, сказала она прощаясь:— благодарю васъ за пріятное утро.

III.

Джени вернулась домой изъ сквайрскаго дома не прямо, а. по морскому берегу, гд свжій втерокъ и любимое зрлище пнистыхъ волнъ успокоили странное, тревожное чувство, возбужденное въ ней необыкновеннымъ вниманіемъ, которое ей оказали, прощаясь, лэди Анна и Чарли Лейтонъ. Сначала это ее встревожило, но теперь она пришла къ тому убжденію, чтобъ ихъ манерахъ не было ничего чрезвычайнаго или лично до нея касающагося, а он только выражали великосвтскую любезность аристократовъ къ скромной, застнчивой, молодой двушк низшаго происхожденія. Впрочемъ, вскор всякая мысль о Лейтонахъ изгладилась изъ ея головы, такъ какъ она нашла дома письмо отъ своего дорогого друга, Маргариты Чесней, объявлявшей радостную всть объ ея скоромъ брак. ‘Ты часто смялась надъ моей страстью къ новымъ впечатлніямъ, писала она съ ея обычнымъ трезвымъ, здравомыслящимъ взглядомъ на вещи: — и теперь, испытавъ счастье взаимной любви, я вижу, что безъ нея жизнь не иметъ и половины своей цны. Конечно, я не умерла бы съ отчаянія, еслибъ то, что я испытала въ послдній мсяцъ, оказалось бы несбыточной мечтой, но я прозябала бы, какъ больные съ однимъ легкимъ или пораженные смертельнымъ недугомъ’. О своемъ будущемъ муж она говорила очень мало, и Джени изъ ея письма могла узнать только, что его звали Робертъ Вильямсъ, что онъ окончилъ университетскій курсъ въ Кембридж, находился тамъ туторомъ и теперь былъ пасторомъ въ Окгёрст. Однако, ея любопытство насчетъ мистера Вильямса было вскор удовлетворено совершенно неожиданнымъ образомъ.

Черезъ нсколько дней, лэди Анна зашла къ мистрисъ Донкастеръ подъ предлогомъ собрать справки о школ для малолтнихъ дтей, но, въ сущности, чтобъ позвать снова Джени въ сквайрскій домъ. Узнавъ о свадьб ея подруги, она замтила, что мистеръ Форситъ также изъ кембриджскаго университета и, вроятно, знакомъ съ мистеромъ Вильямсомъ, а потому, еслибъ миссъ Донкастеръ согласилась сопутствовать ей и мистрисъ Лейтонъ въ морской прогулк на яхт на слдующее утро, то могла бы, вроятно, узнать отъ Форсита вс подробности объ интересовавшемъ ее человк. Джени съ благодарностью приняла приглашеніе, и день, проведенный ею на ‘Прекрасной Елен’, былъ однимъ изъ счастливйшихъ въ ея жизни. Она страстно любила море, любезное обращеніе лэди Анны невольно ей льстило, и, вообще, блестящая жизнь Лейтоновъ, представлявшаяся ей въ розовомъ свт, была пріятнымъ контрастомъ съ однообразнымъ, скучнымъ ея существованіемъ, не представлявшемъ исхода ея здоровой, веселой натур. Восторженный отзывъ Форсита о мистер Вильямс, который былъ его туторомъ въ университет, доставилъ ей большое удовольствіе, и только изъисканная учтивость Чарли Лейтона нсколько портила веселое настроеніе молодой двушки. Онъ не отходилъ отъ нея, помогалъ ей взойти на яхту съ такой заботливостью, словно она была калка, мшалъ ей смотрть въ телескопъ, придерживая рукой отверстіе и тмъ заслоняя свтъ, старательно устранялъ изъ-подъ ея ногъ веревки на палуб, которыя ей нисколько не заграждали путь, и, говоря объ ея искусств въ столярномъ ремесл, цвтисто распространялся о той чести, которую она оказала вскрытому ею ящику. Джени не привыкла къ подобнымъ манерамъ и къ такой пустой болтовн, а потому неотвязчивая любезность Лейтона была противна ея простой, безъискуственной натур. Стараясь избгнуть его комплиментовъ, она нарочно наводила разговоръ на такіе предметы, которые, повидимому, не могли лично касаться до нея, но все было тщетно. Напримръ, она заставила его разсказывать о жизни въ Лейтонъ-Корт и радовалась, что уже тутъ о ней не могло быть и рчи. Но Чарли, расписывая красоты парка, естественно, перешелъ къ своей любимой охот, потомъ къ верховой зд и, наконецъ, неожиданно спросилъ:

— А вы здите верхомъ, миссъ Донкастеръ?

— Нтъ, разв иногда на осл.

— Вы должны здить верхомъ, я васъ увряю, вы должны. Вы сразу сдлаетесь прекрасной наздницей. Есть люди, которые не могутъ здить верхомъ, напримръ — моя мать, а вотъ тётка — чудесная амазонка. Эта способность видна съ перваго взгляда, довольно взглянуть на нее и на васъ.

— Хорошо, я когда нибудь попробую и увижу, правы ли вы, отвчала Джени, не желая вступать съ нимъ въ споръ и избгая его пристальныхъ взглядовъ.

— Попробуйте завтра, продолжалъ онъ настойчиво:— лэди Анна будетъ очень рада здить съ вами.

— Нтъ, благодарю васъ, это невозможно, сказала Джени, отворачиваясь отъ него и подходя къ остальному обществу, приготовлявшему завтракъ на палуб.

— Что невозможно? спросила мистрисъ Лейтонъ, рзавшая кэкъ въ такомъ количеств, что можно было бы накормить сотню голодныхъ школьниковъ.

— Невозможно състь всего этого кэка, моя милая, произнесла быстро лэди Анна, понимая, что Джени не захотла бы громко повторить того, что она признавала невозможнымъ.

Лэди Анна увидла, что Чарли слишкомъ льнулъ къ молодой двушк, которая видимо смущалась его неотвязчивостью, и, къ величайшему удовольствію Джени, освободила ее на остальное время отъ любезностей Чарли, предоставивъ ей исключительно общество мистрисъ Лейтонъ и Форсита. Съ послднимъ Джени очень подружилась. Ей особенно нравилось, что онъ, говоря съ нею, забывалъ о различіи ихъ половъ и серьёзно разсуждалъ объ интересовавшихъ его предметахъ. Онъ предоставлялъ ей заботиться о себ, не подавалъ ей стула, не отворялъ передъ ней дверей, не держалъ ея зонтика. Все это онъ длалъ въ отношеніи другихъ женщинъ, потому что он этого, очевидно, желали, но онъ съ перваго взгляда понялъ, что Джени были противны подобныя церемоніи. Но, въ тоже время, еслибъ ей понадобилась серьёзная услуга, то она скоре всего отнеслась бы къ нему и съ удовольствіемъ замчала различіе между его обращеніемъ съ нею и съ другими женщинами. Такъ, онъ старательно выгружалъ съ яхты въ лодку лэди Анну и мистрисъ Лейтонъ, словно он были стеклянныя, а Джени предоставилъ самой соскочить съ лстницы и, подавая ей весло, сказалъ очень просто:

— Вы будете грести? Лейтонъ и матросы послдуютъ за нами въ другой лодк.

Возвратясь домой, Джени нашла мать въ очень грустномъ настроеніи и старалась развеселить ее разсказомъ о проведенномъ ею пріятномъ дн.

— Только, мама, ужь мистеръ Лейтонъ слишкомъ любезенъ, говорила она: — просто противно. Кажется, еслибъ онъ увидалъ булавку на полу, то сказалъ бы съ сладкой улыбкой: ‘позвольте мн удалить изъ-подъ вашихъ ножекъ эту металлическую преграду’, или, по крайней мр, предложилъ бы руку, чтобъ перешагнуть черезъ нее.

— Какъ ты преувеличиваешь, дитя мое! сказала мистрисъ Донкастеръ, съ любовью гладя по головк Джени, усвшуюся подл нея на скамейк.

— Вы не можете себ представить, мама, какъ это бситъ, продолжала молодая двушка:— чувствуешь себя здоровой, сильной, готовой кричать отъ радости, что живешь, а тутъ съ вами обращаются, какъ съ калкой, которая не можетъ поднять ни руки, ни ноги.

Мистрисъ Донкастеръ никогда въ жизни не чувствовала желанія ‘кричать отъ радости, что живетъ’, а, въ послднее время, ее очень тревожили постоянно усиливавшіяся изнеможеніе и слабость. Она старалась уврить себя, что это было только слдствіе нравственнаго безпокойства о будущности дочери, и при ней не выказывала никакихъ симптомовъ болзни, но, оставшись наедин, предавалась мрачному отчаянію при мысли, что она скоро умретъ, оставивъ Джени безъ куска хлба. Въ этотъ самый день, проведенный ею въ совершенномъ одиночеств, горячка мрачнаго страха и болзненнаго томленія едва не свела ее съума. Все же она не хотла сказать ни слова Джени и ршилась тайно отъ нея посовтоваться съ докторомъ, но теперь, видя дочь, сіяющую здоровьемъ и беззаботной веселостью, она съ горечью сознала, что между ними не было ничего общаго, и хотя не могла ее въ et мъ упрекать, талъ какъ сама не раздляла съ нею горя, глаза ея невольно наполнились слезами. Джени, занятая своимъ разсказомъ объ уморительномъ обращеніи мистера Лейтона, не замчала ничего и только съ испугомъ подняла голову, когда мистрисъ Донкастеръ вдругъ громко зарыдяля.

— Милая мама! что съ вами? воскликнула она, обвивая ея шею руками:— разгнвала я васъ чмъ нибудь?

— Нтъ, нтъ! отвчала мистрисъ Донкастеръ, заливаясь слезами.

Джени уложила ее на диванъ и стала прикладывать холодные компресы къ ея пылающимъ вискамъ. Она очень испугалась этому необыкновенному припадку, такъ какъ ея мать была всегда очень сдержанна и спокойна.

— Мама, что васъ тревожитъ? спросила она тихо, когда мистрисъ Донкастеръ нсколько успокоилась.

— Я больна, то есть, мн нездоровится, и я очень безпокоилась о теб.

— Вы больны? воскликнула Джени:— вы безпокоитесь обо мн? Отъ чего же вы никогда мн ничего не сказали?

— Я думала, что ты слишкомъ молода, Джени, но, конечно, я виновата, что не говорила съ тобою чаще объ одномъ, самомъ важномъ предмет.

И мистрисъ Донкастеръ начала въ пламенныхъ выраженіяхъ высказывать свое отчаяніе на счетъ недостатка религіи въ дочери. Бдная молодая двушка не могла въ этомъ отношеніи утшить матери, не лицемря самымъ низкимъ образомъ, а потому она бормотала только, что вс люди не могутъ думать одинаково и что она будетъ стараться всегда согласовать свои поступки съ строгой нравственностью. Но мистрисъ Донкастеръ этимъ не довольствовалась и заклинала ее не надяться на свтскіе софизмы и узкую человческую нравственность.

— Вы сказали, что имли много причинъ безпокойства, мама! воскликнула она наконецъ:— можетъ быть, я могу вамъ помочь въ чемъ нибудь?

Тогда мистрисъ Донкастеръ разсказала Джени о своихъ денежныхъ средствахъ, объ отказ отца передать получаемый отъ него пенсіонъ внучк и о страх оставить ее безъ куска хлба посл своей смерти, которая, она знала, не заставитъ себя долго ждать Джени выслушала ее съ изумленіемъ и, хотя тотчасъ поняла, что ей необходимо приняться немедленно за добываніе средствъ къ жизни, но не сказала ни слова матери, боясь встртить въ ней сопротивленіе и еще боле ее встревожить. Что-же касается до ея опасеній о своемъ здоровь, то Джени старалась утшить ее увреніями, что, вроятно, все это происходило отъ безпокойства, нравственныхъ причинъ, которыя теперь отчасти удалены ея чистосердечной исповдью. Дйствительно, мистрисъ Донкастеръ сама удивлялась, какъ ея горе стало гораздо легче, съ тхъ поръ, какъ она подлилась имъ съ дочерью, и, черпая въ этомъ утшеніи новыя силы, выразила даже надежду, что Джени до ея смерти выйдетъ замужъ.

— Еслибъ ты вышла счастливо замужъ, то я совершенно успокоилась бы, сказала она:— я боюсь не смерти, а оставить тебя одну на свт.

— Вы не оставите меня, мама. Я не хочу, чтобы вы имли такія мрачныя мысли.

— Нтъ, Джени, мн теперь гораздо лучше, но я все же безпокоюсь о теб, и помни, что мое пламеннйшее желаніе на земл — увидть тебя замужемъ.

Джени ничего не отвчала. Два мсяца тому назадъ, она прямо сказала бы, что ей не за кого было идти замужъ, но теперьея мать могла замтить, что, со времени прізда Лейтоновъ, этотъ отвтъ становился несправедливымъ, а подобное замчаніе ей почему-то никакъ не хотлось услышать.

Успокоивъ нсколько бдную мать, Джени на другое утро сбгала за докторомъ Греемъ, чтобъ окончательно уничтожить ея страхъ близкой смерти. Онъ, какъ ожидала Джени, объявилъ, что у мистрисъ Донкастеръ были только разстроены нервы отъ нравственнаго безпокойства и что ей не грозило никакой близкой опасности.

Впродолженіи нсколькихъ недль, мать и дочь не имли никакого основанія сомнваться въ справедливости мннія доктора, потому что мистрисъ Донкастеръ стала быстро поправляться, конечно, главнымъ образомъ благодаря тому, что она въ домашней жизни не была по прежнему изолирована, а ея обычная холодность смнилась нжнымъ довріемъ и теплой дружбой къ дочери. Что же касается до Джени, то она никогда не была такъ счастлива, причемъ fie малую роль играли ея отношенія къ обитателямъ сквайрскаго дома.

Лэди Анна предупредила племянника, и его любезное обращеніе съ молодой двушкой потеряло характеръ той неотвязчивости, которая была ей такъ непріятна. Благодаря вліянію тетки, онъ былъ вполн убжденъ, что влюбленъ въ Джени, и, несмотря на всю свою застнчивость, врилъ лэди Анн, что Джени его также любила. Молодой же двушк онъ нравился теперь гораздо боле, чмъ сначала, хотя, быть можетъ, тутъ играло большую роль раскаяніе въ несправедливомъ отвращеніи, которое она прежде питала къ нему.

Такимъ образомъ, все шло прекрасно, и лэди Анна уже торжествовала побду, какъ вдругъ представилась неожиданная преграда, грозившая разрушить вс ея планы. Она всегда замчала съ неудовольствіемъ дружескія отношенія между Джени и Форситомъ, но въ послднее время ей показалось, что онъ не на шутку влюбился въ молодую двушку, а она не хотла, чтобъ у ея племянника былъ соперникъ. Поэтому она ршилась отказать ему подъ какимъ бы то ни было предлогомъ, но къ ея величайшему изумленію, онъ самъ ее предупредилъ, объявивъ, что ему предложили университетскую каедру и онъ боле не можетъ оставаться при Чарли. Выразивъ, конечно, сожалніе, что она принуждена съ нимъ разстаться, лэди Анна тотчасъ подумала, не сдлалъ ли онъ предложенія Джени и не получилъ ли отказа, вслдствіи чего она, въ тотъ же день, отправилась къ молодой двушк и ловко вывдала отъ нея, что все обстояло благополучно, что сердце ея было еще свободно. Однако, подозрніе лэди Анны относительно Форсита было справедливо и онъ покидалъ Норборо по милости Джени. Собственно говоря, онъ не былъ влюбленъ въ нее, но ни одна еще женщина не привлекала его къ себ такъ, какъ эта скромная, провинціальная красавица. Онъ любилъ смотрть на ея добрые, выразительные глаза, слушать ея звонкій, мелодичный голосъ и серебристый смхъ, почти безсознательно мысль о ней примшивалась ко всмъ его занятіямъ и удовольствіямъ. Если ему попадалась какая нибудь интересная книжка, то онъ откладывалъ ее для Джени, если онъ замчалъ какой нибудь новый эффектъ въ картинахъ Чарли, то немедленно спрашивалъ себя, обратила ли на это вниманіе Джени, если солнце садилось необыкновенно красиво, то онъ надялся, что Джени любовалась этимъ зрлищемъ, однимъ словомъ, вся его жизнь была полна ею. Онъ уврялъ себя, что онъ не влюбленъ еще, но долженъ былъ сознаться, что не далекъ отъ этого. Однажды, придя къ такому убжденію, онъ ршился бжать, такъ, какъ, не имя никакихъ средствъ, онъ не могъ и подумать о женитьб. Вслдствіе этого, онъ написалъ своимъ пріятелямъ въ Кембриджъ и, получивъ каедру, могъ тотчасъ удалиться изъ Норборо, гд его нисколько не задерживали.

Хотя лэди Анна теперь совершенно успокоилась на счетъ Форсита, но, встртивъ преграду, она желала какъ можно скоре осуществить свой планъ, изъ боязни, чтобъ не явились новыя затрудненія, а это было тмъ вроятне, что Джени собиралась въ Лондонъ на свадьбу Маргариты Чесней. Поэтому она стала пламенно уговаривать Чарли не откладывать дале объясненія въ любви. Онъ вполн былъ убжденъ въ своей привязанности къ Джени, благодаря тому, что тетка твердила ему объ этомъ безъ устали и, въ послднее время, каждый день собирался сдлать предложеніе, но, какъ только онъ принималъ на себя сантиментальный видъ и заговаривалъ о нжныхъ чувствахъ, Джени поднимала его на смхъ и онъ не смлъ продолжать. Слова лэди Анны о необходимости поспшить развязкой до отъзда миссъ Донкастеръ въ Лондонъ, повергли его въ большое смущеніе, но, однако, посл долгаго колебанія, онъ отправился къ ней съ торжественнымъ визитомъ. Старая служанка объявила ему, что молодая госпожа не можетъ его принять по причин опасной болзни матери, съ которой она на слдующій день отправлялась въ Лондонъ для совщанія съ докторами. Эта неудача боле огорчила лэди Анну, чмъ самого Чарли, который былъ радъ, что избгъ личныхъ объясненій и предложилъ лучше написать письмо. Лэди Анна знала, что гораздо легче отказать предложенію письменному, чмъ словесному, но, посл продолжительнаго сопротивленія, согласилась, утшая себя мыслью, что не было никакой причины молодой двушк отказаться отъ такой блестящей партіи. Такимъ образомъ, съ слдующей почтой было отправлено въ Лондонъ на имя миссъ Донкастеръ два письма, отъ Чарли Лейтона и его тетки.

Поздка Джени съ матерью въ Лондонъ состоялась гораздо ране, чмъ он предполагали. Было ршено, что мистрисъ Донкастеръ воспользуется свадьбой миссъ Чесней для совщанія съ столичными докторами, но въ ея здоровь произошла снова перемна къ худшему и она стала предаваться прежнимъ припадкамъ отчаянія и физическаго изнеможенія, такъ что мистеръ Грей посовтовалъ, не теряя ни минуты, обратиться за помощью къ извстному лондонскому доктору Берду. Больная не выказала ни малйшаго сопротивленія этому измненію плана: напротивъ, ей хотлось какъ можно скоре выйти изъ мучительной неизвстности, которая была тягостне даже смертнаго приговора. Путешествіе въ Лондонъ совершилось очень благополучно и мистрисъ Донкастеръ съ дочерью остановились въ меблированныхъ комнатахъ по рекомендаціи миссъ Чесней. На слдующее утро, до посщенія доктора Берда, Джени съ удивленіемъ получила слдующее письмо:

Норборо-Голлъ, 7 дек. 186—.

‘Милая миссъ Донкастеръ.

Я не имлъ удовольствія видть васъ вчера и потому пишу къ вамъ по очень важному предмету, отъ котораго зависитъ все счастье моей жизни. Если я просто скажу, что люблю васъ, то далеко не выражу того чувства, которое ощущаю въ настоящую минуту. Въ послдній мсяцъ, мысль о васъ меня никогда не покидала. Мои обычныя забавы меня боле не тшатъ, около двухъ недль я не бралъ въ руки ружья, и, если питаю нжное чувство къ яхт и картинамъ, то лишь потому, что он мн напоминаютъ васъ. Если вы можете отвчать на мою любовь тмъ же, то сдлаете меня счастливйшимъ человкомъ. Ради Бога, не говорите — нтъ, а то я не буду боле въ состояніи глядть на Норборо. Если вы согласитесь быть моей женою, то увидите, что моимъ единственнымъ желаніемъ будетъ лежать у вашихъ ногъ и исполнять вс ваши желанія. Я буду врне и преданне вамъ всякой собаки. Отвтьте мн скоре, потому что я не мъ и не сплю отъ волненія. Я остаюсь, милая миссъ Донкастеръ, вчно вамъ преданный и любящій.

Чарльсъ Лейтонъ.

P. S. Надюсь, что никогда боле не буду васъ называть иначе, какъ Джени’.

Не смотря на безпокойство о матери, Джени не могла не улыбнуться, читая это письмо. Прежнее презрительное отвращеніе къ мистеру Лейтону отчасти снова воскресло. ‘Я буду лежать у вашихъ ногъ и исполнять вс ваши желанія’, повторила она:— ‘неужели онъ досел не догадался, что я готова возненавидть его или всякаго другого за подобное поведеніе’. Первымъ ея побужденіемъ было отвчать: ‘это совершенно невозможно, не думайте боле обо мн’, но ея удержала мысль о пламенномъ желаніи матери видть ее замужемъ. ‘Но не можешь же ты выйти замужъ для удовольствія другихъ?’ шептало ей сердце, а разсудокъ громко говорилъ, что, въ виду окружающихъ ее обстоятельствъ, трудно было отказаться отъ подобнаго предложенія. Всякая новая забота или неудовольствіе могли гибельно подйствовать на здоровье ея матери, а въ будущемъ ей самой грозили нищета и тягостная зависимость. Молодая, сильная, умная и энергичная женщина, она была такъ воспитана, что не умла заработать куска хлба. ‘Я не могу копать землю, а просить милостыню стыжусь’, думала она съ горечью и, сунувъ въ карманъ письмо мистера Лейтона, старалась забыть о немъ и утшала себя надеждою на успшный результатъ совщанія съ докторомъ. Если онъ успокоитъ ее насчетъ болзни матери, то все будетъ хорошо и легко, даже, если придется поспорить съ нею на счетъ отвта мистеру Лейтону, то все же это было бы только непріятностью, а не несчастіемъ. Ршившись, такимъ образомъ, скрыть на время отъ матери полученное письмо, Джени отправилась съ нею къ доктору.

Мистрисъ Донкастеръ настояла на томъ, чтобъ наедин видться съ докторомъ, и, когда онъ вполн ее освидтельствовалъ, то попросила сказать ей всю правду.

— Не бойтесь меня испугать, сказала она:— я давно знаю, что мн не выздоровть, а для меня очень важно знать наврно, въ какомъ я положеніи. Я живу пожизненнымъ доходомъ, и мн надо заране приготовить что нибудь бдной дочери.

Она говорила тихо, спокойно, и докторъ Бердъ, бросивъ на нее проницательный взглядъ, убдился, что она можетъ выслушать свой приговоръ. Это былъ приговоръ смертный, долженствовавшій исполниться въ самомъ скоромъ времени.

Мрачное горе выразилось на лиц мистрисъ Донкастеръ, но она осталась по прежнему спокойна.

— Позовите теперь дочь, сказала она:— но не говорите ей ничего, я сама ей скажу.

Войдя въ комнату, Джени поняла по торжественному лицу доктора Берда, каково было его мнніе, онъ общалъ ей написать подробную инструкцію на счетъ леченья матери и прибавилъ шепотомъ, что важне всего предохранять ее отъ всякаго волненія. По дорог домой, мистрисъ Донкастеръ упорно молчала, но блдная, дрожащая, крпко прижималась къ Джени.

— Что вамъ сказалъ докторъ Бердъ, милая мама? спросила Джени, усадивъ ее на диванъ въ занимаемой ими комнат.

— Онъ сказалъ, что мн остается жить только нсколько мсяцевъ, отвчала она шепотомъ и судорожно зарыдала.

Джени тщетно старалась ее успокоить.

— Я не могу этого перенести! Я не могу оставить тебя одну на свт! восклицала она, ломая руки и, вскочивъ, стала ходить по комнат въ страшномъ волненіи.

— Нельзя ли написать ддушк, милая мама? Онъ, врно, теперь поможетъ намъ, сказала Джени, боясь за послдствія пламенной вспышки матери.

— Нтъ, онъ всегда былъ жестокъ ко мн и наотрзъ отказалъ что либо сдлать для тебя.

— Онъ теперь врно перемнитъ свое мнніе. Позвольте мн ему написать?

— Нтъ, нтъ! ты его не знаешь! Боже мой! Боже мой! Я тебя оставлю одну на свт.

Судорожныя рыданія заглушали ея голосъ, она едва держалась на ногахъ, но все же не хотла лечь и продолжала ходить по комнат, хватаясь за мебель, чтобъ не упасть. Джени съ безпомощнымъ отчаяніемъ смотрла на нее. Въ эту минуту, послышался стукъ въ дверь, и служанка подала письмо Джени, которая хотла сунуть его въ карманъ, но мистрисъ Донкастеръ увидала на конверт знакомый гербъ.

— Это — отъ лэди Анны Лейтонъ, сказала она:— прочти Джени.

Молодая двушка повиновалась и вотъ что она прочла:

Норборо-Голль. Среда.

‘Милая Джени,

‘Я отгадала тайну Чарли, и онъ мн сознался, что просилъ вашей руки. Скажите да, мое дорогое дитя, и вы сдлаете меня и его мать счастливйшими старухами въ Англіи. Искренно васъ любящая

‘Анна Лейтонъ’.

Джени однимъ взглядомъ прочла это письмо, и вопросъ всей ея жизни былъ разршенъ.

— Милая мама, сказала она, обнимая мистрисъ Донкастеръ:— вы несчастливы только потому, что оставите меня одну, посл…

Бдная молодая двушка не могла произнести рокового слова.

— Да, да! воскликнула ея мать, стараясь освободиться изъ ея объятій:— я просто схожу съума отъ этой мысли.

— Вамъ нечего мучиться, милая мама. Я останусь не одна. Мистеръ Лейтонъ проситъ моей руки, и я выйду за него замужъ.

— Лэди Анна пишетъ къ теб объ этомъ? Что же, она противится твоему браку?

— Нтъ, она проситъ, чтобъ я согласилась, сказала молодая двушка, подавая письмо матери.

— Слава Богу! Слава Богу! произнесла мистрисъ Донкастеръ.

Дикій взглядъ отчаянья мгновенно исчезъ изъ ея глазъ. Она смиренно позволила Джени положить ее на диванъ и тихо, молча, лежала съ улыбкою, гладя волосы своего дорогого дтища.

— Какъ милостивъ Господь! произнесла она наконецъ: — а я, гршница, начинала роптать. Нтъ, Онъ, милосердный Отецъ, никогда не оставляетъ праведныхъ и не допускаетъ смя праведныхъ просить милостыни.

Потомъ, она просила Джени принести ей записную книжку, въ которой она повременамъ заносила тексты св. писанія, и дрожащей рукой написала карандашемъ: ‘Нын отпущаеши раба твоего съ миромъ’.

Черезъ нсколько минутъ, она спокойно, сладко заснула, какъ ребёнокъ, а Джени, сидя подл нея, погрузилась въ глубокую думу. Что она сдлала? Хорошо ли она поступила? Она повторяла себ все, что знала о своемъ будущемъ муж, и должна была сознаться, что ей не было извстно ничего дурного о немъ. Конечно, его обращеніе сначала ей не нравилось, но эта неотвязчивость, по всей вроятности, происходила отъ добраго сердца. Онъ былъ очень великодушенъ и щедръ, съ какой готовностью онъ оказалъ помощь норборойской воскресной школ! Съ какой безграничной преданностью его любили тётка и мать, а подобная любовь, даже между родственниками, не можетъ возникнуть, если съ обихъ сторонъ нтъ рдкихъ, основательныхъ достоинствъ. И такъ, Чарли Лейтонъ долженъ быть хорошимъ человкомъ. Въ пользу его говорилъ и выборъ жены, онъ предлагалъ руку и сердце провинціальной молодой двушк, безъ состоянія, рода, красоты, чего обыкновенно ищутъ люди съ его положеніемъ въ свт. Какъ добра была и лэди Анна! боясь, что Джени усумнится въ согласіи родственниковъ Лейтона на его бракъ, она написала ей деликатное, любезное письмо. ‘Какъ добры они вс ко мн, думала Джени: — и чмъ же я заслужила ихъ доброту?’ Потомъ, естественно, она стала размышлять о своихъ чувствахъ къ этому сказочному принцу, удостоившему своей рукой нищую двочку. Конечно, никто и во сн не видалъ, чтобъ нищая двочка отказалась отъ такой чести. Согласіе нищей двочки несомннно, непреложно. ‘А если была когда нибудь на свт нищая, такъ это — я, думала Джени:— что я могу длать, чмъ заработывать себ хлбъ? Пойти въ гувернантки? Пустяки!— я ничего не знаю. Въ горничныя? Да кто-жь меня возьметъ? Но разв мое нищенское положеніе даетъ мн право выйти за него замужъ безъ любви? Разв честно взять его сердце, не отдавъ ему своего? Я его не люблю! по крайней мр, я не чувствую къ нему тхъ восторговъ, о которыхъ пишутъ въ книгахъ. Впрочемъ, вс ли питаютъ эту восторженную любовь? И, во всякомъ случа, она не долго переживаетъ свадьбу. Я, по крайней мр, никогда не видала женатыхъ людей, любящихъ другъ друга съ пламеннымъ энтузіазмомъ. А если этотъ энтузіазмъ не можетъ сохраниться, то къ чему же непремнно начинать съ него? Конечно, дло другое — если питаешь къ кому нибудь подобное чувство. Но я уврена, что не люблю никого, и поэтому нтъ причины, чтобъ мое расположеніе къ мистеру Лейтону не обратилось впослдствіи въ боле сильное и глубокое чувство. А бдная мать! кажется, еслибъ онъ мн еще мене нра*вился, то я вышла бы за него замужъ только ради нея. Извстіе о моемъ брак произвело чудо. Она совершенно здорова, а, если ей суждено умереть, то она умретъ спокойная, счастливая. Да, я очень рада, что сказала ей о согласіи сдлаться женою Лейтона. Мн слдуетъ такъ поступить.

Она встала, взглянула на безмятежно спавшую мать, глубоко вздохнула, какъ бы освободясь отъ тяжелаго бремени, и, промолвивъ въ полголоса: ‘Да, такъ надо поступить’, написала слдующій отвтъ:

Лондонъ. 8-го декабря.

‘Милый мистеръ Лейтонъ,

‘Я очень благодарна вамъ и лэди Анн за все, что вы мн пишете. Я боюсь, что ничмъ не заслужила вашей любви, но постараюсь быть ея достойной. Съ благодарностью ее принимаю и употреблю вс усилія, чтобъ сдлать васъ счастливымъ. Я не могу писать боле, я очень несчастна. Докторъ Бердъ объявилъ, что мам остается недолго жить. Вроятно, мы сейчасъ возвратимся въ Норборо, не дожидаясь свадьбы миссъ Чесней.

‘Поблагодарите отъ меня лэди Анну.

‘Всегда ваша
‘Джени Донкастеръ’.

Это было странное письмо отъ невсты къ жениху, но оно было искренно, и Джени ни разу не остановилась до послдней фразы. Если строго придерживаться правды, то ей слдовало подписаться обыкновеннымъ образомъ ‘преданная вамъ’, но это было бы слишкомъ сухо, а Джени была слишкомъ честна, чтобъ писать ложныя увренія въ любви, а потому она ограничилась неопредленнымъ выраженіемъ ‘всегда ваша’.

Поздно вечеромъ, Джени получила письмо отъ доктора Берда, который совтовалъ тотчасъ возвратиться больной въ Норборо и, не общая выздоровленія, прямо указывалъ на спокойствіе, нравственное и физическое, какъ единственный способъ продлить ея жизнь. Поэтому Джени устроила ихъ отъздъ на слдующій день, увдомивъ объ этомъ лэди Анну и старую служанку, мистрисъ Баркеръ. Прежде, чмъ ухать изъ Лондона, она, конечно, повидалась съ миссъ Чесней, которая, узнавъ отъ мистрисъ Донкастеръ о предстоящемъ брак Джени, очень удивилась, что молодая двушка не выказывала обыкновенной радости невсты, но приписала это безпокойству о матери. При выход Джени изъ вагона въ Норборо, ее встртилъ ливрейный лакей Лейтоновъ, присланный съ каретой за больной ея матерью, а дома, въ маленькой гостиной, она съ удовольствіемъ увидала изящную группу тропическихъ растеній.

— Посмотрите на эти прелести, миссъ Джени, сказала старая служанка мистрисъ Баркеръ, значительно улыбаясь: — мистеръ Лейтонъ былъ здсь утромъ и все самъ устроилъ.

— Какъ онъ добръ! воскликнула Джени и поспшила прибавить:— я выхожу за него замужъ, мистрисъ Баркеръ.

— Такъ какъ же ему не быть добрымъ къ вамъ, миссъ! произнесла мистрисъ Баркеръ со слезами счастья на глазахъ:— поздравляю васъ, миссъ, отъ всей души и вашу матушку, и мистера Лейтона.

Быть можетъ, Джени не была бы такого высокаго мннія о любезности ея жениха, еслибъ знала, на сколько въ этомъ участвовала лэди Анна.

Прочитавъ отвтъ Джени, лэди Анна пришла въ совершенный восторгъ. Она чувствовала, что теперь все пойдетъ хорошо и ея племянникъ окончательно спасенъ, но нашла необходимымъ поговорить съ нимъ объ этомъ важномъ предмет.

— Теперь зависитъ только отъ тебя, Чарли, вести полезную, счастливую жизнь, сказала она: — или причинить всмъ намъ горе и позоръ. Ты имешь сильнйшій въ свт поводъ сдлаться всми уважаемымъ человкомъ, ты заслужилъ любовь прелестной молодой двушки, и ея счастье зависитъ отъ тебя.

— Я никогда не причиню ей ни минутнаго горя, сказалъ онъ съ такой энергіей, какой лэди Анна не ожидала отъ него: — я все думаю объ ея письм. Она говоритъ, что благодарна мн и недостойна моей любви. Но, Боже мой, еслибъ она знала всю правду, то, конечно, не стала бы распространяться о благодарности. Я начинаю думать, что подло было съ моей стороны просить ея руки.

— Не предавайся такимъ мрачнымъ мыслямъ, милый Чарли: ея любовь спасетъ тебя отъ самого себя.

— Да, но вы рискуете ея счастьемъ, чтобъ дать мн случай исправиться.

Лэди Анна насупила брови. ‘Это Форситъ его надоумилъ’, блеснуло въ ея голов, и, поклявшись жестоко ему отомстить, она громко сказала:

— Отказавшись теперь отъ твоего слова, ты сдлаешь ее несчастной на всю жизнь. Лучше и честне всего не дать ей никогда повода сомнваться въ твоемъ прошедшемъ, и это легко сдлать, если ты достаточно твердъ, чтобъ никогда въ будущемъ не доставить намъ прежнихъ мученій. Конечно, если ты не можешь исправиться, то я должна ей открыть всю правду, и я только согласилась на этотъ бракъ, вполн вря, что ты твердо ршился покончить съ прошедшимъ.

— Да, я ршился, отвчалъ онъ: — я твердо ршился.

— Такъ твоя жена будетъ счастливйшей женщиной, милый Чарли, сказала лэди Анна:— я знаю, что могу на тебя надяться. Она никогда не узнаетъ о нашемъ прошломъ несчастьи, а ты сдержешь свое слово. Будущность васъ обоихъ мн представляется въ самомъ радужномъ свт.

Несмотря на эти утшительныя слова, ее безпокоила мысль, что именно возбудило въ Чарли сомнніе на счетъ правильности его поступка.

— Ты говорилъ кому нибудь о своей женитьб? спросила она.

— Никому, кром Форсита.

— И онъ сказалъ, что ты, какъ честный человкъ, долженъ отказаться отъ этого брака?

Чарли молча кивнулъ головой.

— По истин, дружескій совтъ. Онъ самъ любитъ Джени и отговаривалъ тебя изъ ревности.

— Ахъ! мн это и въ голову не пришло.

— Помилуй, это ясно, какъ день. Пожалуйста, не обращай вниманія на его слова, и, если онъ осмлится снова заговорить объ этомъ предмет, то скажи прямо, что ты понимаешь его низкую цль.

Однако, не довольствуясь общаніемъ Чарли исполнить ея совтъ, лэди Анна, пылая негодованіемъ къ Форситу, позвонила человка и приказала позвать секретаря. Чарли, чувствуя въ воздух приближеніе грозы, поспшно вышелъ изъ комнаты. ‘Форситъ не заставилъ себя долго ждать, онъ не мене ея жаждалъ боя. Извстіе о женитьб Чарли взбсило его. Боле всего онъ сердился на Джени, хотя и былъ увренъ, что она не знала о наслдственномъ недуг Лейтона. Онъ старался уврить себя, что не питалъ никакого чувства къ молодой двушк, а его просто сводила съума мысль, что она продавала себя нелюбимому человку только потому, что онъ богатъ. Во всякомъ случа, онъ ршился, такъ или иначе, открыть глаза Джени, которая, несмотря на свое недостойное поведеніе, не заслуживала быть женою пьяницы. Онъ презиралъ Чарли и былъ убжденъ, что его женитьба была дломъ лэди Анны, а потому съ радостью поспшилъ на ея зовъ, готовясь къ отчаянной борьб.

— Я удивляюсь, мистеръ Форситъ, сказала лэди Анна, самымъ холоднымъ, величественнымъ тономъ, когда онъ вошелъ въ комнату:— какъ вы позволили себ вмшиваться въ наши семейныя длй, или, лучше сказать, такъ какъ подобное вмшательство немыслимо, давать совты мистеру Лейтону по лично до него касающемуся длу!

— Я полагаю, что вы, милэди, все же неврно выражаетесь, отвчалъ Форситъ, тмъ же холоднымъ тономъ: — я не вмшивался въ дло женитьбы мистера Лейтона и не давалъ ему никакого совта, а сказалъ только правду, то есть, что, если онъ женится на миссъ Донкастеръ, скрывъ отъ нея, что онъ — пьяница, то, какъ онъ, такъ и вс причастныя къ этому длу лица, поступятъ подло.

— Мистеръ Форситъ! воскликнула лэди Анна: — какъ вы смете такъ говорить со мною?

— Я говорю некрасиво, но вы поступаете хуже, отвчалъ онъ:— я не умю деликатно выражаться о подлости.

Борьба приняла совершенно иной характеръ, чмъ ожидала лэди Анна. Она не могла унизиться до защиты своихъ поступковъ передъ секретаремъ и потому сама повела атаку.

— Я не буду отвчать, сказала она:— на ваши слова, въ которыхъ вы, конечно, раскаятесь, когда придете въ себя. Но подумайте, что вы длаете, и, конечно, согласитесь, что я права, негодуя на васъ. Вы изъ ревности, да, изъ ревности, повторила она, видя, что Форситъ вздрогнулъ:— стараетесь отнять у мистера Лейтона послднюю надежду на спасеніе — нтъ, не надежду, а врный способъ къ спасенію. Вырвать веревку изъ рукъ утопающаго благородне, чмъ-то, что вы длаете теперь.

— Вы заблуждаетесь, говоря о моей ревности, отвчалъ онъ:— еслибъ я никогда не видывалъ миссъ Донкастеръ, то все же сказалъ бы, что вы не имете права погубить ее, для спасенія вашего племянника.

— Ей не грозитъ никакая опасность, сказала лэди Анна:— напротивъ, весь свтъ согласится со мною, что она длаетъ прекрасную партію.

— Боже мой! воскликнулъ онъ:— вы называете это прекрасной партіей! Впрочемъ, намъ нечего толковать съ вами объ этомъ. Мы никогда не сойдемся. Мн остается только прибавить, что я сказалъ Лейтону мое мнніе объ его женитьб и надюсь, что онъ самъ отъ нея откажется.

— Я его видла посл вашихъ убжденій, и будьте уврены, что онъ никогда не сдлаетъ подобной глупости.

— Въ такомъ случа, я долженъ вамъ предложить одно изъ двухъ: или вы тотчасъ скажете миссъ Донкастеръ, что Лейтонъ — пьяница и этотъ наслдственный недугъ сказывается въ немъ по временамъ съ шестнадцати-лтняго возраста…

— Сказывался до прошлаго года, перебила его лэди Анна.

— Вы прибавите, продолжалъ Форситъ:— что, если онъ трезвъ, то лишь благодаря самому зоркому надзору двухъ вчно приставленныхъ къ нему сторожей. Вы все это скажете ей, или я скажу.

— Она это знаетъ, отвчала лэди Анна, безъ малйшаго колебанія:— я ей сказала всю правду, за нсколько дней до предложенія Чарли. Намъ нечего васъ бояться, мистеръ Форситъ.

Онъ былъ пораженъ въ самое сердце. Онъ любилъ Джени, теперь только онъ въ этомъ сознался. Онъ считалъ ее чистымъ, благороднымъ созданіемъ, а она была низкая тварь, продающая себя изъ-за денегъ.

— Я не удивляюсь вашей ошибки, продолжала лэди Анна, видя свое торжество:— Чарли не знаетъ, что я разсказала миссъ Донкастеръ о нашемъ прошедшемъ несчасть. Я нарочно это скрыла отъ него.

— Вы сказали ей, повторилъ Форситъ: — вы сказали ей, что вашъ племянникъ — пьяница?

— Да, отвчала она, гордо взглянувъ на нею.

— И, посл этого, она согласилась выйти за него замужъ?

Лэди Анна, молча, кивнула головой. Форситъ засмялся презрительнымъ, непріятнымъ смхомъ.

— Теперь я надюсь, продолжала лэди Анна:— вы исполните мое желаніе и не станете отговаривать Чарли отъ единственнаго средства къ спасенію. Позвольте мн также надяться, что вы впредь не будете такъ рзко выражаться и такъ поспшно заключать, что вс виноваты, кром васъ.

— Вы правы, отвчалъ онъ:— я прошу извиненія за все, что сказалъ и думалъ о васъ. Вы можете быть уврены, что я ничего не сдлаю, чтобъ помшать этому браку.

— Очень рада отъ васъ это слышать, сказала милостиво лэди Анна:— вы загладили свою вину, и мы разстанемся не врагами.

Въ знакъ примиренія, она протянула ему руку, и онъ, молча, пожалъ ее. Онъ нимало не подозрвалъ ея во лжи и только чувствовалъ, что битва была окончена, что онъ разбитъ на голову и побдитель выказываетъ ему великодушіе. Придя къ себ въ комнату, онъ не могъ ничмъ заняться, его мысли были полны Джени. ‘Это непостижимо, думалъ онъ:— она казалась такой честной, искренной, простой — и что же? выходитъ замужъ за пьяницу, чтобы быть знатной и богатой. Вроятно, ее прельщаютъ титулы, хотя я полагалъ, что ей недоступна такая низкая мелочность. Какъ будутъ блестть ея чистые, честные глаза, когда она дастъ слово передъ алтаремъ любить и уважать пьяницу? Это страшно, это невозможно!’ И онъ старался изгнать изъ своей памяти низкое, продажное существо, а только думать о ней, какъ она прежде ему представлялась, благородной, мужественной, цломудренной двушкой. Онъ ршился никогда боле съ ней не видаться, а въ глубин своего сердца оплакивать ее, какъ умершаго, дорогого друга.

Лэди Анна была очень рада, что Форситъ до своего отъзда изъ Норборо не встрчался съ Джени, и только вполн успокоилась, когда онъ ухалъ,— Одна лишь его дерзость, думала она:— могла заставить ее покривить душею. Ей было несовсмъ пріятно сознаться хотя и мысленно, что она унизилась до лжи, а потому она утшала себя мыслью, что это маленькое преувеличеніе было необходимо для спасенія племянника, а то, что ея слова были не ложью, а маленькимъ преувеличеніемъ, она доказывала слдующей аргументаціей. Вопервыхъ, по всей вроятности, ей когда нибудь придется сказать Джени о наслдственномъ недостатк ея мужа, а, слдовательно, говоря Форситу объ этомъ, какъ о совершившемся факт, она только гршила противъ хронологіи. Вовторыхъ, она полагала, что Джени вышла бы замужъ за Чарли, даже зная всю правду, а потому ея слова и по существу были почти правильны. Въ третьихъ, она надялась, что Чарли сдержитъ слово и Джени никогда не узнаетъ роковой тайны, а потому ея политика окажется врной, хотя и требующей нкоторой личной отъ нея жертвы. Въ четвертыхъ, она намревалась заставить Чарли записать большое состояніе на имя жены, въ случа его смерти, и, наконецъ, въ пятыхъ, она не могла ни въ какомъ случа нарушить своего плана изъ угожденія наемному секретарю.

Такимъ образомъ, совсть лэди Анны была спокойна, и она съ легкимъ сердцемъ окружала всевозможными ласками Джени и мистриссъ Донкастеръ. Своимъ знатнымъ родственникамъ она написала, что, хотя бракъ племянника и составлялъ msalliance, но молодая двушка такъ прелестна и такъ искренно любила Чарли, что она и мистриссъ Лейтонъ были совершенно счастливы. Что же касается до Джени, то вс обитатели Норборо единогласно рукоплескали ея выбору, удивляясь, какъ на ея долю выпала такая блестящая партія. Форситъ ухалъ, не простившись съ нею, а, кром него, никто не могъ и не хотлъ ее спасти. Въ конц декабря, мистрисъ Донкастеръ умерла спокойно, мирно, на рукахъ своей дочери, а черезъ шесть недль, посл ея похоронъ, отпраздновали свадьбу Джени съ Чарли Лейтономъ.

IV.

Медовый мсяцъ юной четы очень безпокоилъ лэди Анну. Она увряла себя, что непремнно открыла бы роковую тайну Джени, еслибъ не болзнь и смерть мистрисъ Донкастеръ. Потомъ, когда назначили день свадьбы, уже немыслима была такая откровенность, и лэди Анна ршила, что, если будетъ нужно, то, посл медоваго мсяца, объяснитъ Джени отъ какой страшзой участи она спасла Чарли. Первое время, посл свадьбы, яолодые должны были провести въ маленькомъ, сельскомъ домик, въ Сурейскомъ помсть лорда Комбербатча. Марстонъ, конечно, сопровождалъ своего господина и лэди Анна просила его быть какъ можно бдительне, не не посмла сказать ему, что Джени ничего не знала о страсти Чарли къ крпкимъ напиткамъ.

— Мистрисъ Лейтонъ не должна имть никакихъ безпокойствъ и заботъ во время ея пребыванія въ Сурре, сказала она Марстону, полагая тмъ, что достаточно объяснила ему, въ чемъ дло: — будьте осторожны, зорко слдите за нимъ, и ничмъ не рискуйте.

Впродолженіи первыхъ двухъ недль медоваго мсяца не произошло ничего замчательнаго. Джени восхищалась прекрасной, живописной страной вокругъ коттеджа лорда Комбербатча, и часто предпринимала съ мужемъ длинныя прогулки по горамъ и доламъ. Эти экскурсіи очень утомляли его, но онъ съ внимательной готовностью исполнялъ вс ея желанія. Ей казалось, что она теперь понимала его лучше, чмъ прежде, и начинала цнить какъ слдуетъ его добрую, нжную, любящую натуру. Но иногда ее пугала чрезмрная податливость и дтское послушаніе Лейтона.

— Я желала бы, чтобъ онъ хоть когда нибудь поставилъ на своемъ, думала она: — впрочемъ, вс мужья, вроятно, такъ покорны женамъ въ медовомъ мсяц.

Однако, мало-по-малу, она стала замчать, что Чарли еще боле повиновался Марстону, чмъ ей. Онъ всегда отказывался отъ своихъ намреній, если Марстонъ представлялъ малйшее сопротивленіе. Это открытіе смутило Джени и она не взлюбила Марстона, тмъ боле, что онъ всегда слдовалъ за ними. Отправлялись ли они куда въ экипаж, Марстонъ садился на козлы, шли ли они гулять, Марстонъ слдовалъ за ними, на почтительномъ разстояніи, съ зонтикомъ въ рукахъ на случай дождя.

— Зачмъ ты согласился, Чарли, произносила шопотомъ Джени въ подобныхъ случаяхъ:— намъ его вовсе не нужно, нтъ ни малйшаго вроятія дождя, и ужь если зонтикъ необходимъ, то мы могли бы понести его сами.

Чарли казался столь безпомощнымъ между своими двумя повелителями, что Джени, изъ чувства жалости, не продолжала этихъ разговоровъ. За обдомъ всегда прислуживалъ имъ Марстонъ, онъ наливалъ вино и тотчасъ запиралъ бутылки въ буфетъ, ключъ отъ котораго постоянно носилъ въ карман. Сначала это забавляло Джени и она съ веселой улыбкой говорила:

— Вроятно, онъ боится оставить намъ ключъ, чтобъ мы не перепились.

Однажды, за обдомъ подали пудингъ и Джени захотлось полить его горящимъ коньякомъ.

— По мн! воскликнула она, смясь:— главное дло въ кухн горящій коньякъ, и еслибъ я заказывала обдъ, то непремнно хоть одно кушанье было бы съ фейерверкомъ. Подайте, пожалуйста, коньяку, прибавила она, обращаясь къ Марстону.

— Извините сударыня, отвчалъ онъ:— въ дом нтъ коньяку.

Но въ его голос было что-то странное, и Джени тотчасъ догадалась, что онъ сказалъ неправду.

— Этотъ человкъ держитъ насъ въ ежовыхъ рукавицахъ! воскликнула она, когда Марстонъ вышелъ изъ комнаты: — онъ врно думаетъ, что мы дти и, заваривъ адскій соусъ, сожжемъ свои передники.

— Онъ длаетъ все это съ доброй цлью, милая Джени, сказалъ Чарли.

— Можетъ быть, но это нелпо. Я пари держу на полдюжину перчатокъ, что въ буфет есть коньякъ.

Въ эту минуту въ комнату вошелъ Марстонъ и началъ, по обыкновенію, собирать со стола бутылки.

— Не запирайте буфета, Марстонъ, сказала Джени:— вино можетъ остаться на стол, пока мы не встанемъ.

Врный слуга бросилъ на нее умоляющій взглядъ, но Джени, думая, что онъ только изумился ея смлости почувствовала, что, если уступитъ теперь, то вчно будетъ въ его зависимости. Поэтому она повторила свое приказаніе и онъ съ сердцемъ поставилъ бутылки на столъ, такъ что он зазвенли. Джени сочла это за дерзость, но въ сущности оно значило: ‘ты думаешь, что умне меня и съумешь съ нимъ справиться, попробуй, я знаю, чмъ это кончится’.

— Мы съ Марстономъ будемъ большіе друзья, когда онъ пойметъ, что я не стану ему во всемъ уступать, сказала Джени, по уход стараго слуги:— ну, Чарли, будешь держать парй со мною, что коньякъ въ буфет.

— Пожалуйста, не ходи въ буфетъ, произнесъ несчастный.

— Пустяки! воскликнула Джени со смхомъ и, открывъ буфетъ, вынула съ торжествомъ почти полную бутылку коньяку:— что я говорила? Я оставлю ее на стол и докажу Марстону, что меня нельзя обмануть.

— Да, это, кажется, коньякъ, произнесъ Чарли, устремивъ глаза на бутылку, какъ бы манившую его къ себ.

— Мы сейчасъ попробуемъ, а то было бы слишкомъ грустно, еслибъ въ бутылк оказался хересъ, отвчала она, и, наливъ полрюмки коньяку, подала мужу:— ну что?

— Коньякъ, промолвилъ онъ, вскакивая изо стола и подходя къ окну.

Несчастный чувствовалъ, что въ немъ проснулась та роковая страсть, которой онъ досел никогда не могъ противостоять. Все же онъ сдлалъ усиліе, чтобъ удалить отъ себя соблазнъ.

— Спрячь бутылку, Джени, произнесъ онъ страннымъ, глухимъ голосомъ.

— Зачмъ? спросила Джени, удивленная необычайнымъ тономъ мужа, но, конечно, не отгадывая истины: — что можетъ намъ сдлать Марстонъ? Не высчетъ же онъ насъ и не запретъ въ темный чуланъ?

Чарли ничего не отвчалъ, а Джени черезъ минуту вышла изъ комнаты, говоря, что ей надо написать спшное письмо.

Это взяло боле времени, чмъ она думала и прошло около часа прежде, чмъ она, возвратясь въ столовую, позвала мужа. Все тамъ было въ прежнемъ вид, свчи горли на стол, но Чарли не было въ комнат. Полагая, что онъ врно ушелъ курить въ кабинетъ, она заглянула туда, но и тамъ его не было. Возвратившись въ гостинную, Джени позвонила и, приказавъ Марстону подать чай, спросила:

— Мистера Лейтона нтъ дома?

— Не знаю, сударыня, отвчалъ Марстонъ: — я не слыхалъ, чтобъ онъ вышелъ изъ столовой.

Джени снова отправилась въ столовую въ сопровожденіи Марстона, который съ безпокойнымъ любопытствомъ желалъ увидть результатъ новой системы ‘укрощенія’ мистера Лейтона.

— Его здсь нтъ! воскликнула Джени, повертываясь въ дверяхъ, но, замтивъ испугъ въ глазахъ Марстона, поспшно прибавила:— съ нимъ случилось что нибудь?

— Вотъ что случилось, сударыня, сказалъ лаконически Марстонъ, подходя къ столу и указывая на почти пустую бутылку коньяку.

— Что вы этимъ хотите сказать? промолвила Джени, смутно сознавая, что надъ ея головою разразилась страшная гроза.

— Вотъ онъ, сударыня, произнесъ Марстонъ, поднимая уголъ скатерти съ противоположной стороны стола.

Джени бросилась къ нему: мужъ ея лежалъ на полу безъ чувствъ. Съ крикомъ ужаса, она упала на колни и старалась его приподнять.

— Представьте его мн, сказалъ Марстонъ, стараясь ее удержать.

— Что? воскликнула она:— зачмъ вы мн это говорите?

Марстонъ теперь понялъ, что она ничего не знала.

— Люди, повнчавшіе васъ, поступили дурно, сказалъ онъ:— еслибъ я зналъ, что васъ обманывали, я открылъ бы вамъ всю правду, несмотря на лэди Анну.

Стоя, по прежнему, на колняхъ подл мужа, Джени смотрла на Марстона съ изумленіемъ и безпомощнымъ страхомъ. Вс ея силы вдругъ исчезли и она не могла ни двинуться, ни провить слова.

— Мистеръ Лейтонъ подверженъ этой слабости съ дтства, продолжалъ Марстонъ:— и мн говорили, что его отецъ и ддъ были пьяницами. Но не безпокойтесь, съ нимъ это случалось не разъ и онъ къ утру совершенно оправится.

— Случалось не разъ, повторила Джени безсознательно.

— Да, сударыня, но признаюсь, я никогда не видалъ, чтобъ онъ вдругъ столько выпилъ, вдь бутылка почти пустая.

Джени вздрогнула, словно ее кто нибудь ударилъ, и, выпустивъ руку мужа, припала головою къ столу. Марстонъ сожаллъ ее отъ глубины души, но что ему было длать? Онъ думалъ, что лучше всего предоставить ей одной выплакать свое горе и, взявъ на руки Чарли, выпесъ его изъ комнаты.

Черезъ часъ онъ снова заглянулъ въ столовую, Джени все еще стояла на колняхъ, припавъ головою къ столу.

— Мистрисъ Лейтонъ, сказалъ онъ:— я сдлалъ для него все, что нужно, и завтра онъ будетъ здоровёхонекъ.

Джени подняла голову, ея мрачное, блдное лице представляло поразительный контрастъ съ ея прежнимъ веселымъ видомъ, полнымъ надеждъ и жизненныхъ силъ. ‘Лучше бы онъ умеръ’, думала она.

— Извините меня, сударыня, произнесъ снова Марстонъ:— это тяжелый для васъ ударъ, но вы со временемъ привыкнете къ такимъ сценамъ. Зоркимъ присмотромъ можно удержать его отъ соблазна. Во всякомъ случа, лэди Анна дурно поступила въ отношеніи васъ.

— Она все знала! воскликнула Джени, быстро вскакивая.

— Конечно, сударыня. Мы съ Форситомъ только для того и были приставлены къ нему, чтобъ удерживать его отъ пьянства. Я думалъ, что вамъ все извстно, и, что вы согласны были ухаживать за нимъ, такъ какъ лэди Анна разсчитывала на ваше искуство въ этомъ отношеніи.

Оставшись снова одна, Джени погрузилась въ мрачную думу. Ея безпомощный страхъ обратился теперь въ пламенную, хотя безсильную злобу. Глаза ея сверкали дикимъ огнемъ и она готова была въ эту минуту убить лэди Анну. Она чувствовала, что попала въ разставленныя ей сти, и, что не было никакой возможности ей вырваться на свободу. Она ршилась на другой же день стать лицемъ къ лицу съ лэди Анной и прямо спросить, для какой цли она погубила всю ея жизнь. Какова бы ни была эта цль, Джени должна была сопротивляться ей всми силами. ‘Этого никогда не поправишь, никогда, никогда!’ воскликнула она громко. Вмст съ тмъ, она горько сознавала свое совершенное одиночество. Ей не къ кому было идти, не у кого просить помощи. Маргарита Вильямсъ только что возвратилась изъ своей свадебной экскурсіи, и Джени не хотла нарушить ея счастья своей мрачной исторіей. А что, если слова Марстона были ложь? Если онъ нарочно обманывалъ ее, чтобъ отомстить за ея желаніе освободиться изъ-подъ его власти? Эта мысль внезапно блеснула въ ея голов. Конечно, на стол была пустая бутылка коньяку, доказывавшая справедливость словъ Марстона. Но, съ ея мужемъ могъ случиться болзненный припадокъ, а Марстонъ нарочно вылилъ коньякъ, чтобъ ее испугать. Утшая себя этой надеждой, Джени тихонько пошла на верхъ въ спальню. Тамъ никого не было. Она заглянула въ уборную мистера Лейтона, но и она была пуста. Наконецъ, она подошла къ дверямъ комнаты, которая оставалась безъ употребленія. Въ ней слышалось тяжелое дыханіе, дрожа всмъ тломъ, Джени отворила дверь. Марстонъ спалъ въ покойномъ кресл у камина, а подл него на стол виднлись содовая вода и нсколько стклянокъ. Чарли Лейтонъ лежалъ въ постел. Одного взгляда на его красное, распухшее лице было достаточно, чтобъ подтвердить справедливость словъ Марстона. Никогда впослдствіи, Джени не забыла того отвращенія и презрнія, которыя она почувствовала въ эту минуту къ своему мужу. Она поспшно отвернулась и шелестомъ платья разбудила Марстона. Онъ вскочилъ и съ ужасомъ взглянулъ на ея блдное, отчаянное лице.

— Бывалъ онъ прежде въ такомъ положеніи?

— Иногда.

Она вздрогнула и тихо прибавила:

— Я узжаю завтра съ первымъ поздомъ въ Норборо. Прикажите, чтобъ экипажъ былъ готовъ къ 6-ти часамъ утра. Я сюда боле не зайду.

— Извините за смлость, сударыня, но вамъ надо бы отдохнуть.

— Благодарствуйте, отвчала Джени: — но я не успокоюсь, пока не увижу лэди Анны Лейтонъ. Прощайте, Марстонъ.

Съ этими словами она вышла изъ комнаты, а Марстонъ подумалъ: ‘лэди Анна хитрая женщина, но какъ-то она вывернется’.

Впродолженіи всей ночи, Джени не сомкнула глазъ. Съ нетерпніемъ ожидала она отъзда, и каждая минута казалась ей цлымъ вкомъ. Чтобъ убить время она уложила въ одинъ чемоданъ вс вещи, принадлежащія ей до свадьбы, а въ другой — вс подарки, сдланные ей мужемъ и его родственниками, а также платья, которыя она сама себ сшила для свадьбы. Она заперла послдній чемоданъ и наклеила на него ярлыкъ съ адресомъ лэди Анны Лейтонъ, она не желала оставить при себ ничего, могущаго напомнить ей о несчастномъ брак. Покончивъ съ этимъ дломъ, она взяла путеводитель по желзнымъ дорогамъ и отыскала позды изъ Лондона въ Норборо. Потомъ она снесла въ переднюю свой маленькій сакъ-вояжъ и возвратилась въ спальню, дрожа всмъ тломъ. Ей пришлось пройти мимо двери столовой и она съ ужасомъ сказала себ: ‘онъ здсь лежалъ’. За полчаса до отъзда на желзную дорогу, экономка постучалась къ Джени.

— Мистеръ Марстонъ сказалъ мн, сударыня, что вы узжаете, и я приготовила вамъ завтракъ.

Джени была слишкомъ взволнована, чтобъ сть, но молча послдовала за экономкой, которая, узнавъ отъ Марстона о случившемся, считала своимъ долгомъ утшить молодую женщину.

— Жизнь наша полна испытаній, сударыня, сказала она:— но мы должны думать о спасеніи своей души, и не роптать на Господа, когда Онъ низпосылаетъ намъ несчастія.

Эти избитыя общія мста взорвали Джени и она хотла отвтить, что Господь былъ ни при чемъ въ гроз, разразившейся надъ ея головой, а скоре это было дломъ чорта, но она удержалась и не промолвила ни слова.

— Въ св. писаніи сказано, продолжала экономка:— ‘кого Господь любитъ, того и наказуетъ’.

— Я не могу этого слышать! воскликнула Джени, вскакивая съ кресла:— вы хотите меня утшить, но ваши слова меня только сердятъ.

Черезъ нсколько минутъ, она уже хала къ станціи желзной дороги. Свжій, утренній воздухъ оживилъ ея утомленныя силы и эта небольшая поздка послужила лучшимъ приготовленіемъ къ тягостному для нея дню. Она съ удовольствіемъ сознавала, что поразившій ее ударъ не отразился на ея физическомъ состояніи. Свиданіе съ лэди Анной требовало напряженія всхъ ея силъ, а потому она даже заставила себя позавтракать въ Лондон, и старалась уснуть по дорог въ Норборо. Это, конечно, ей не удалось, но, по крайней мр, она изгнала изъ своей головы всякую мысль о прошедшемъ и только неустанно повторяла въ тактъ движенія позда: ‘я скоро буду тамъ, я скоро буду тамъ!’

Сторожъ на станціи въ Норборо съ изумленіемъ взглянулъ на Джени и спросилъ, куда отнести ея мшокъ.

— Никуда, отвчала она: — оставьте его здсь, пока я возвращусь.

На лиц ея не было той улыбки, которая обыкновенно присуща новобрачнымъ, и сторожъ тотчасъ понялъ, что случилось какое нибудь несчастіе.

Джени поспшно направилась черезъ поля къ сквайрскому дому. Сердце ея сильно билось и руки дрожали, но она твердо позвонила и спокойно сказала слуг, отворившему дверь:

— Скажите лэди Анн, что я здсь и желаю ее видть.

Слуга провелъ ее въ библіотеку и ей пришлось ждать не долго. Узнавъ о прибытіи Джени, лэди Анна догадалась, что дла пошли плохо, но все же ей и въ голову не входило, что ея планъ совершенно рухнулъ. Она ожидала, что Джени, несмотря на свое благоразуміе и здравый смыслъ, будетъ плакать, быть можетъ, упадетъ въ обморокъ, а потому захватила съ собою флаконъ со спиртомъ, доказывая тмъ, что она никогда не теряла головы. Ршившись принять бдную Джени съ пламенной любовью и нжнымъ состраданіемъ, она, войдя въ библіотеку, протянула къ ней руки съ искреннимъ чувствомъ.

— Милое дитя мое, промолвила она грустно: — что съ вами? Зачмъ вы здсь?

Но Джени отвернулась отъ нея съ такимъ гордымъ достоинствомъ, что лэди Анна съ изумленіемъ взглянула на нее, подумавъ: ‘Очевидно, спиртъ не понадобится’. Но она нисколько не испугалась, и гордый тонъ Джени даже ей понравился.

— Давно ли вашъ племянникъ пьяница и давно ли вамъ это извстно?

— Милое дитя мое…

— Отвчайте мн, заклинаю васъ честью!

— Конечно, большое несчастіе, что онъ подверженъ, то есть былъ подверженъ подобнымъ припадкамъ, но впродолженіи многихъ мсяцевъ, многихъ лтъ…

— Вы не отвчаете на мой вопросъ, лэди Анна, перебила ее Джени:— или вы боитесь мн отвтить?

— Я ничего не боюсь, Джени, отвчала лэди Анна, видя, что только смлостью, можно снасти дло: — бдный Чарли подвергся этому несчастью, лтъ десять тому назадъ и съ тхъ поръ онъ старался всми силами преодолть страшный недугъ. Въ послднее время, онъ съ успхомъ удерживался отъ соблазна. Увидавъ васъ, онъ влюбился всею душею, но не смлъ вамъ признаться въ любви. Я открыла, наконецъ, его тайну и онъ мн повдалъ, что не считалъ себя въ прав жениться при своемъ несчасть. Я же, съ своей стороны, ясно видла, что женитьба на такой двушк, какъ вы, могла спасти его отъ злаго рока, и высказала ему свою мысль. Онъ вполн согласился съ нею и прямо объявилъ, что только ваша любовь можетъ удержать его отъ окончательнаго паденія. Но онъ желалъ, чтобы вы ничего не знали объ его прошедшемъ. ‘Не говорите ей ни слова! восклицалъ онъ: — и клянусь, что она никогда ничего не узнаетъ’. Остальное вамъ извстно. Онъ сдлалъ предложеніе, вы согласились, и я была вполн убждена, что бдный Чарли удержитъ себя отъ соблазна, имя сильнйшій поводъ къ исправленію въ вашемъ невдніи его слабости.

Джени выслушала лэди Анну спокойно, внимательно. Она знала достаточно Чарли Лейтона, чтобъ быть вполн увренной въ несправедливости разсказа объ его иниціатив въ дл ихъ свадьбы.

— Марстонъ мн сказалъ, произнесла она: — что онъ и мистеръ Форситъ постоянно наблюдали за нимъ, его ршимость исправиться, значитъ, не имла никакого значенія.

— Ему не нужно ни Форсита, ни Марстона, теперь, что вы при немъ, сказала лэди Анна, обманутая спокойствіемъ Джени.

Но, она жестоко ошибалась, Джени грубо оттолкнула протянутую къ ней руку и съ сердцемъ воскликнула:

— Клянусь небомъ! они ему нужны. Я не нанималась въ сидлки, и онъ никогда боле меня не увидитъ.

— Вы съ ума сошли Джени! произнесла лэди Анна:— вы горько пожалете, что позволили себ такъ говорить со мною.

— Я сожалю, что когда нибудь говорила съ вами, что когда нибудь видла васъ. Вы погубили меня для того, чтобъ имть дешевую сидлку для вашего пьянаго…

— Тише, неблагодарная двчонка! воскликнула лэди Анна:— я погубила васъ! Вы, провинціальная, нищая двчонка, вышли замужъ за Лейтона изъ Лейтонъ-Корта, и смете говорить, что васъ погубили, только потому, что ваша новая жизнь не вполн соотвтствуетъ глупому двичьему идеалу. Хорошо, я принимаю на себя всю отвтственность за вашъ бракъ, но прямо объявлю вамъ, что никогда не согласилась бы на него, еслибъ не была убждена, что онъ для васъ нечаянное, негаданное счастье. Невжественная, безпомощная, нищая двчонка принята съ любовью въ аристократическое семейство, какъ жена старшаго въ род — и она еще говоритъ о своей погибели!

— Вы приняли меня въ свое семейство, не какъ его жену, а какъ сидлку! воскликнула Джени:— а я не хочу быть его сидлкой. Да, я невжественная, нищая двчонка, но не хочу сть его хлбъ и жить подъ его кровомъ. Я не хочу исполнять той презрнной работы, для которой вы меня купили, и потому освобождаю васъ отъ издержекъ на мое содержаніе, прибавила она съ глухимъ смхомъ и направилась къ дверямъ.

Лэди Анна предупредила ее и, загородивъ дорогу, сказала съ. гордымъ достоинствомъ:

— Вы не можете исполнить своей угрозы, Джени. Вы хотите отомстить намъ публичнымъ скандаломъ, но, слава Богу, это не въ вашей власти. Мужъ можетъ заставить васъ жить съ нимъ и онъ не далъ никакого повода къ разводу. Сотни женщинъ несчастне васъ и страдаютъ молча, съ достоинствомъ. Вы не можете исполнить своей угрозы, и я считаю долгомъ васъ объ этомъ предупредить.

— Я теперь уйду отъ сюда и никто не можетъ меня насильно удержать, отвчала Джени:— я не знаю законовъ, но думаю, что, если вы затете процессъ, то судъ заставитъ меня жить съ мужемъ. Но я не буду жить съ нимъ, пока меня не принудятъ на то судомъ, и тогда я разскажу публично, почему я не хочу съ нимъ жить. Тогда вс узнаютъ, что, если я и буду жить съ нимъ, то лишь по той же причин, по которой мышь можетъ жить въ мышеловк.

Слова Джени поколебали хладнокровіе лэди Анны. Лучше было разъхаться мужу и жен, по несоотвтственности характеровъ, чмъ жить вмст при такихъ условіяхъ! Она видла, что ршимость Джени была непреклонна. Во всякомъ случа, не лучше ли было отпустить ее на время? Конечно, она вскор образумится и увидитъ, что нельзя презирать именемъ Лейтонъ изъ Лейтона-Корта, а не малое торжество будетъ для лэди Анны, когда это гордое, юное созданіе явится, съ поникшей головой, просить, чтобы ее приняли въ семейство, которымъ она теперь сметъ принебрегать. Вс эти мысли быстро пробжали въ голов лэди Анны, и къ тому же, какъ могла она практически удержать въ своемъ дом такую энергичную женщину! Поэтому она ршилась отпустить ее, но предварительно сдлать еще попытку миролюбнаго окончанія дла.

— Джени, сказала она нжно: — я люблю васъ, какъ дочь, неужели вамъ не жаль насъ и нашихъ страданіи? Еслибъ у васъ былъ сынъ, съ такой болзнію, какъ у бднаго Чарли, то неужели вы не ршились бы на все, для его спасенія? Онъ для меня все равно, что сынъ, а вы будете моей дочерью, если не бросите его.

При этихъ словахъ новая мысль мелькнула въ голов Джени и вызвала на ея глазахъ слезы стыда и страха. Лэди Анна подумала, что Джени уступаетъ ея убжденіямъ и, положивъ руку на ея плечо, продолжала почти шепотомъ:

— Сколько мы страдали вс эти годы, Джени, никто не знаетъ. Съ его отцемъ и ддомъ было тоже самое. Дитя мое, если вы останетесь съ нимъ, то мы будемъ обожать васъ, какъ ангела небеснаго.

— Съ его отцемъ и ддомъ было тоже самое, повторила безсознательно Джени.

— Да, продолжала лэди Анна, горячо обнимая молодую женщину:— не бросайте его, сокровище мое, скажите, чтобы остаетесь!

— Нтъ, нтъ! Я не могу, я не смю. Это слишкомъ ужасно Вы только что сказали — еслибъ у меня былъ сынъ… Я не хочу имть сына, проклятаго съ колыбели!

Лэди Анна молча опустилась въ кресло. Джени поцловала ея холодную руку, но она не сдлала ни малйшаго движенія.

— Ступайте, сказала она, наконецъ, глухимъ голосомъ:— видно мн и его матери суждено однмъ нести свое горе. Я сожалю, что когда нибудь разсчитывала на вашу помощь.

Джени молча вышла изъ комнаты и поспшно направилась черезъ лсъ и широкой берегъ къ старому родному домику, съ которымъ разсталась только три недли передъ тмъ. Тихонько она отворила дверь въ кухню и съ горькими слезами бросилась въ объятія старой служанки.

Большимъ утшеніемъ было для Джени разсказать свое несчастіе доброй мистрисъ Баркеръ, но, несмотря на все сочувствіе къ горю ея молодой госпожи, она положительно возстала противъ ршимости Джени бросить мужа.

— Вы дали клятву быть его женою и должны жить съ нимъ, каковъ бы онъ ни былъ, и что бы онъ не длалъ, повторяла она торжественно.

Но Джени настаивала на своемъ. Она никогда не чувствовала къ мужу истинной, безпредльной любви, она питала къ нему нжное сочувствіе, и благодарность за его доброту и привязанность къ ней. Она даже одно время воображала, что любитъ его, но разразившаяся надъ ея головой гроза уничтожила всякой зародышъ чувства къ нему. Онъ теперь представлялся ей не иначе, какъ пьяный, съ краснымъ, опухшимъ лицемъ, и когда мистрисъ Баркеръ приводила ей примры женщинъ, которыя шли въ огонь и въ воду за мужей, гораздо хуже Чарли Лейтона, она грустно отвчала:

— Я не могу переносить то, что переносили эти бдныя женщины. Ихъ поддерживала любовь, а я никогда не любила его, какъ жена должна любить мужа… Я поступила безчестно, выйдя за него замужъ, и теперь за это наказана. Боже мой! какъ я страшно наказана.

И не одна мистрисъ Баркеръ уговаривала Джени возвратиться къ мужу, вс ея старые друзья въ Норборо: мистрисъ Грей, мистрисъ Седжелей, капитанъ Макдуфъ, пасторъ и даже лондонскія стряпчій Бродлей повторяли на перерывъ: ‘не бросайте мужа, каковъ бы онъ ни былъ, какъ бы васъ ни обманули’.

— Милая Джени, говорила мистрисъ Грей, съ нжнымъ сочувствіемъ:— вы должны послушаться совта вашихъ друзей, вы повредите себ въ общемъ мнніи, оставшись здсь. Если же вы вернетесь къ мужу, то вс будутъ васъ сожалть, а берегитесь, чтобъ отъ васъ не отвернулись при теперешнемъ вашемъ поведеніи.

— Что-жь мн длать, мистрисъ Грей? отвчала Джени: — пусть лучше вс будутъ противъ меня, чмъ самой пойти противъ себя. Не думайте, чтобъ я вполн оправдывала себя, нисколько, я очень виновата. Но, если я возвращусь къ нему, то сознательно продамъ себя — душу и тло. Я тогда буду во сто разъ хуже несчастныхъ созданій, торгующихъ собою на улицахъ.

Итакъ Джени была непреклонна, и чмъ боле ее уговаривали, тмъ упорне становилась ея ршимость никогда не возвращаться къ мужу. Она дурно поступила, выйдя за него замужъ, но теперь было еще хуже продолжать нечестивое дло. Она съ ужасомъ думала о богатств и роскоши, которыя окружали ее, какъ жену мистера Лейтона, еслибъ она теперь снова возвратилась къ этой жизни, то открыто доказала бы всему міру, за какую цну себя продала. Нтъ, она ршилась отказаться отъ всего. Она не хотла боле быть женою мистера Лейтона, слдовательно, не могла и пользоваться правами жены. Она должна была, насколько это зависло отъ нея — умыть руки въ позорномъ брак. Она не хотла взять отъ Лейтоновъ ни одного пенса и ршилась жить своимъ трудомъ.

Жить своимъ трудомъ! Но какимъ? На этотъ вопросъ Джени было трудно отвтить. Возьмутъ ли ее въ гувернантки въ частное семейство или въ школу? Это было очень сомнительно. Вопервыхъ, она знала только французскій языкъ, во-вторыхъ, врядъ ли кто охотно взялъ бы для воспитанія дтей женщину, живущую врозь съ мужемъ. Ей оставалось пойти въ телеграфистки, въ магазинныя продавщицы и т. д., или научиться убирать дамскіе волоса и поступить въ одну изъ большихъ парикмахерскихъ Лондона, гд допущенъ женскій трудъ. Ее, конечно, не удерживала нелпая мысль, что эти занятія не считаются приличными для порядочныхъ женщинъ, но она не знала какъ взяться за дло, и потому обратилась за совтомъ къ своему сердечному другу, Маргарит, которая вмст съ мужемъ немедленно пригласили ее пріхать къ нимъ въ Окгурстъ, общая устроить ей жизнь гораздо лучше и выгодне, чмъ вс ея планы. Джени охотно согласилась на это предложеніе, такъ какъ жизнь въ Норборо становилась для нея невыносимой отъ постоянной необходимости защищать себя отъ упрековъ и нападокъ всхъ знакомыхъ. Поэтому она продала старый домъ со всмъ, что въ немъ было, и вмст съ мистрисъ Баркеръ простилась навсегда съ Норборо. Вырученныхъ денегъ и оставшихся посл матери 400 ф. ст. было ей достаточно на первое время, чтобъ прожить независимо въ Окгурст до пріисканія себ занятій.

Маргарита и ея мужъ, мистеръ Вильямсъ, бывшій пасторомъ въ Окгурст, приняли Джени чрезвычайно радушно. Особеннымъ утшеніемъ для нея было, что Маргарита одна на свт признавала ея поведеніе правильнымъ.

— Какъ я рада, говорила она: — что ты понимаешь мое положеніе и согласна со мною, что мн не слдуетъ возвратиться къ мужу.

— Конечно, ты не имешь никакого законнаго права развестись съ мужемъ, отвчала Маргарита:— но твое нравственное право не подлежитъ сомннію. Онъ женился на теб обманомъ, это такъ же дурно, какъ еслибъ онъ скрылъ отъ тебя, что женатъ на другой. Вотъ дло иное, еслибъ эта несчастная слабость развилась въ немъ посл женитьбы на теб, тогда ты обязана была бы остаться съ нимъ, и длить это непредвиднное несчастье, но теперь обстоятельства совершенно иныя, онъ преднамренно обманулъ тебя и, еслибъ ты знала правду, то никогда не вышла бы за него замужъ.

Мистеръ Вильямсъ, хотя и не раздлялъ мннія своей жены, а считалъ святой обязанностью Джени возвратиться къ мужу, но былъ очень добрый, обязательный человкъ и, благодаря его стараніямъ, Джени вскор получила занятіе, какъ нельзя боле соотвтствовавшее ея желаніямъ. Онъ съ самаго начала настаивалъ на томъ, что слдовало примнить къ длу ея знаніе французскаго языка и потому отсовтовалъ ей поступить въ педагогическую коллегію для подготовленія себя въ учительницы, какъ ей предлагала Маргарита, а уговорилъ знакомыхъ издателей поручить ей переводъ большаго богословскаго сочиненія съ французскаго языка за 150 ф. ст.

— Какъ я рада! воскликнула Джени, получивъ три толстые тома и прижимая ихъ къ сердцу:— я никогда не забуду, что вы для меня сдлали, добрый мистеръ Вильямсъ.

— Пустяки, вы мн ничмъ не обязаны, отвчалъ онъ: — но достать работу мало, надо еще ее сдлать, а для этого необходимы справочныя книги. Если вы желаете перехать въ Лондонъ для работы, то я вамъ достану билетъ въ британскій музей, а если же вы предпочтете остаться здсь, то я вамъ выпишу книги изъ нашей университетской библіотеки.

Джени остановилась на первой комбинаціи, но прежде, чмъ поселиться въ Лондон съ мистрисъ Баркеръ, она имла столкновеніе съ стряпчимъ лэди Анны. Она получила письмо съ чекомъ на слдуемую ей сумму по брачному контракту и съ требованіемъ немедленно возвратиться къ мистеру Лейтонъ въ Лейтонъ-Кортъ. Она отослала чекъ и отвчала, что отказывается не только жить съ мистеромъ Лейтономъ, но и получать что-либо отъ него. ‘Если вздумаютъ силою заставить меня съ нимъ жить’, писала она:— ‘то я обнародую вс подробности моей свадьбы, вс узнаютъ тогда, что онъ пьяница и женился на мн обманомъ’. Въ томъ же дух, она написала и самой лэди Анн, прибавивъ, что не желаетъ быть обязанной ничмъ семейству мужа, и будетъ сама заработывать себ хлбъ. Въ отвтъ на это, лэди Анна умоляла ее не срамить носимаго ею имени низкимъ трудомъ, и общала не прибгать къ сил для возвращенія ея къ мужу, хотя надялась, что современемъ сама Джени сдлаетъ это добровольно. Наконецъ, она просила Джени, какъ личное одолженіе, принять 500 ф. ст, въ годъ для поддержанія себя на той ног, на которую ее поставилъ мистеръ Лейтонъ, женившись на ней. Джени отказалась отъ этого предложенія, какъ отъ всхъ предъидущихъ и, наконецъ, ее оставили въ поко начинать новую жизнь въ Лондон.

V.

Прошло четыре года, Джени составила себ въ литературномъ мір репутацію хорошей переводчицы съ французскаго языка и, благодаря цвтущему здоровью, дозволявшему ей работать много и скоро, она благополучно существовала переводами нетолько богословскихъ, но и военныхъ, научныхъ и беллетристическихъ сочиненій, которые приносили ей до 200 ф. ст. въ годъ. Время, великій исцлитель всхъ горестей, мало-по-малу возвратило ея сердцу спокойствіе, если не полное счастье. Она все еще не могла вспомнить о своей свадьб безъ грустнаго чувства, но, при мысл о ней, ея руки не дрожали и щеки не покрывались яркимъ румянцемъ, какъ бывало. Злоба противъ людей, такъ низко ее обманувшихъ, стала все боле и боле стушевываться. Съ самаго начала она не столько сердилась на своего мужа, сколько питала къ нему презрительное отвращеніе, а теперь она прощала даже лэди Анн. Она признавала, что главное всеобъемлющее чувство, побуждавшее лэди Анну, было желаніе спасти племянника отъ его наслдственнаго недуга, для этой цли она пожертвовала ея жизнью и готова была пожертвовать всми. Люди ея класса всегда расположены пользоваться другими въ своихъ интересахъ, не придавая никакого значенія смиреннымъ орудіямъ ихъ воли, лэди Анна нисколько не желала зла Джени, а просто думала, чрезъ ея посредство, принести пользу своему племяннику, и, видя несчастье Джени, сожалла о ней, но считала это побочнымъ, неважнымъ обстоятельствомъ. Все это теперь Джени ясно понимала, благодаря отрезвляющему времени, и въ сердц ея не сохранилось ни злобы, ни ненависти къ главному виновнику ея несчастья.

Однако, былъ одинъ человкъ, къ которому Джени никакъ не могла относиться хладнокровно. Она знала, что главной обязанностью Форсита, въ качеств, будто бы, секретаря Чарли Лейтона, было удерживать молодого человка отъ пьянства. Онъ и Джени были большими друзьями въ Норборо, а однако онъ дозволилъ ей выйти замужъ за Лейтона, не предупредивъ о разставленныхъ ей стяхъ. Поведеніе лэди Анны можно было извинить преданной любовью къ племяннику, но для Форсита не было никакого оправданія, даже нельзя было сослаться на желаніе сохранить свое жалованіе, такъ какъ онъ отказался отъ мста до свадьбы Джени. ‘Вроятно, онъ полагалъ, что это не его дло, думала Джени:— но я желала бы знать, счелъ ли бы онъ своимъ дломъ спасти ребенка, играющаго заряженнымъ пистолетомъ! Марстонъ лакей, и тотъ сказалъ, что онъ непремнно предупредилъ бы меня, еслибъ подозрвалъ, что я ничего не знаю, а мистеру Форситу это было извстно. Нтъ, онъ поступилъ жестоко, подло’.

Естественно, что при такомъ мнніи о Форсит, Джени была очень рада, что никогда съ нимъ не встрчалась и, перехавъ на пятомъ году своей независимой, самостоятельной жизни, въ Окгурстъ на осень, чтобъ отдохнуть отъ лондонской трудовой жизни, она была непріятно поражена извстіемъ, что ея другъ, Маргарита Вильямсъ съ мужемъ отправлялась заграницу, отдавъ на время пасторскій домъ мистеру Форситу. Съ своей стороны и Форситъ не былъ очень доволенъ, узнавъ о близкомъ сосдств мистрисъ Лейтонъ, увлеченный нкогда честной, смлой, безъискуственной молодой двушкой, онъ, со времени ея замужества, относился къ ней самымъ рзкимъ, презрительнымъ образомъ. ‘Это низкое созданіе, думалъ онъ: — какъ я страшно въ ней ошибался. Она вышла замужъ за Лейтона изъ-за денегъ и, получивъ значительный ежегодный доходъ, вроятно, живетъ себ припваючи, не заботясь о томъ, гд и что длаетъ ея мужъ’.

Любя Джени и уважая Форсита, мистрисъ Вильямсъ не хотла оставить ихъ врагами въ маленькомъ, уединенномъ Окгурст, гд, кром угольщиковъ, почти никто не жилъ и не было никакого общества, такъ что имъ приходилось бы видться волей-неволей. Поэтому, она ршилась до своего отъзда откровенно переговорить съ Форситомъ и Джени.

— Я уврена, что вы дурно думаете о моей пріятельниц, сказала она прямо, — въ слдствіи ея брака, но вамъ слдуетъ знать, что и она дурного мннія о васъ, потому что вы не помшали ея браку.

— Какъ я могъ помшать! воскликнулъ Форситъ:— я не былъ ея опекуномъ или попечителемъ!

— Разв я стражъ брата моего, вы хотите сказать? произнесла мистриссъ Вильямсъ:— да, въ этомъ случа, отвчу я. Вы были единственный человкъ, знавшій о роковомъ недуг мистера Лейтона, и не заинтересованный въ его брак, одного вашего слова было бы достаточно, чтобъ предотвратить свадьбу и вс происшедшія отъ нея несчастья.

— Она сама все знала! воскликнулъ Форситъ: — она вышла, за него замужъ съ открытыми глазами.

— Вы ошибаетесь, она ничего не знала.

Форситъ вздрогнулъ и на лиц его выразилось болзненное чувство.

— Она ничего не знала, продолжала мистриссъ Вильямсъ:— до той минуты, пока не увидала, черезъ дв недли посл свадьбы, мужа, безчувственно пьянымъ на полу. Она подумала, что съ нимъ случился припадокъ, а Марстонъ объяснилъ ей, что мистеръ Лейтонъ подверженъ пьянству съ молодости.

— Неужели это правда! промолвилъ шепотомъ Форситъ, блдный, какъ полотно.

— Да, это правда. Вся послдующая ея жизнь доказываетъ, что она ничего не знала до свадьбы. Узнавъ роковую тайну, она немедленно покинула мужа и съ тхъ поръ живетъ своимъ трудомъ, не принимая ничего отъ Лейтона.

— А я думалъ, произнесъ глухо, отрывочно Форситъ: — что ей сказала обо всемъ лэди Анна. Дуракъ, безумецъ, я долженъ былъ знать, что она чиста, какъ снгъ, а лэди Анна лжетъ. Стыдъ, срамъ, что я поврилъ такой лжи. Идіотъ поступилъ бы умне меня.

И не столько въ оправданіе себя, какъ для объясненія фактовъ, онъ разсказалъ мистриссъ Вильямсъ о своемъ разговор съ лэди Анной.

— Передайте ей все это, прибавилъ онъ:— и попросите простить меня, если она можетъ, но я себ никогда не прощу, что усумнился въ ней.

Однако, несмотря на горькое сознаніе своей виновности и на тысячи упрековъ, которыми Форситъ осыпалъ себя, онъ въ тоже время чувствовалъ невыразимое счастье. Даже мысль о страданіяхъ Джени не могла отуманить его радости. ‘Лучше, во сто разъ лучше, думалъ онъ:— что я оказался дуракомъ, а не она… Страшно выговорить, чмъ я ее считалъ’. Потомъ онъ снова упрекалъ себя за то, что она, благодаря ему, несчастна на всю жизнь, и клялся, что онъ будетъ вчнымъ ея должникомъ и никогда не сможетъ искупить своей вины. Любовь не входила ему теперь въ голову, его мысли были направлены совершенно въ иную сторону. Одинъ фактъ стушевывалъ вс другіе факты, онъ думалъ только объ одномъ, чувствовалъ только одно — она была чиста, какъ ангелъ, тогда какъ онъ считалъ ее низкимъ созданіемъ.

Извстіе, что Форситъ не былъ тмъ подлымъ, жестокимъ человкомъ, какимъ его считала Джени, не причинило ей большой радости. Онъ никогда въ ея глазахъ не былъ ничмъ боле, какъ пріятнымъ собесдникомъ, а потому ей нечего было очень радоваться.

— Конечно, я довольна, отвчала она грустно на вопросъ Маргариты: — я теперь буду о немъ лучшаго мннія, но за то буду худшаго мннія о лэди Анн. Одно стоитъ другого.

— Онъ очень встревоженъ и просилъ теб передать, что если даже ты его простишь, то онъ себ никогда не проститъ.

— Все это пустяки! воскликнула Джепи съ нетерпніемъ: — мн нечего ему прощать, и я надюсь, что онъ никогда со мною объ этомъ не заговоритъ. Я очень обязана ему и за то, что онъ счелъ своимъ долгомъ объясниться съ лэди Анной о моей свадьб. Не его вина, что она солгала.

— Во всякомъ случа, вы теперь будете друзьями.

— Конечно, да и глупо быть врагами, когда мы съ нимъ посл вашего отъзда будемъ составлять все общество Окгурста.

Все же Джени искренно сожалла, что присутствіе Форсита въ пасторскомъ дом нарушитъ ея уединенную жизнь и утшала себя только мыслью, что во всякое время можетъ возвратиться въ Лондонъ, если Форситъ будетъ слишкомъ напоминать ей о грустномъ прошедшемъ, которое она старалась совершенно забыть.

На слдующее утро Форситъ явился къ Джени.

— Мистрисъ Вильямсъ сказала мн, началъ онъ:— что я не долженъ просить у васъ прощенья, но вамъ слдуетъ же знать, что я себя виню главнымъ образомъ за сомнніе въ вашей честности. Зная васъ, я долженъ былъ не поврить даже ангелу, ниспосланному съ неба, еслибъ онъ сталъ уврять меня, что вы въ состояніи выйти замужъ за пьяницу изъ-за денегъ. Меня всего боле сердитъ та легкость, съ которой я поврилъ злобному вымыслу лэди Анны. Мн слдовало быть лучшаго о васъ мннія.

— Не упрекайте себя понапрасну, вы имли полное основаніе ей поврить.

— Нтъ, я съ вами не согласенъ. Но я не могу скрыть отъ васъ, хотя и рискую заслужить упрека въ эгоизм, что я очень счастливъ, что вы чистая, благородная, незапятнанная душа, какой всегда долженъ былъ бы васъ считать.

— Вы честный человкъ, сказала Джени, глубоко тронутая его словами: — я также обвиняла васъ безъ всякаго основанія, значитъ, мы оба ошибались.

— Но моя ошибка непростительна.

— И моя также, но не будемъ боле объ этомъ говорить.

— Во всякомъ случа, я постараюсь заставить васъ забыть о моей вин.

— Благодарю васъ.

Въ этотъ день Джени обдала вмст съ Форситомъ въ пасторскомъ дом и все ея недоброжелательство къ нему исчезло, какъ бы по мановенію волшебнаго жезла. Онъ былъ такимъ же пріятнымъ собесдникомъ, какъ прежде, а, быть можетъ, еще и боле пріятнымъ для Джени, такъ какъ она теперь была гораздо боле развита, благодаря ея успшнымъ усиліямъ вести самостоятельную жизнь. Умственный трудъ принесъ ей боле пользы, чмъ одни фунты, шиллинги и пенсы.

Мистриссъ Вильямсъ и ея мужъ были чрезвычайно довольны, что Джени и Форситъ помирились и, узжая на другой день изъ Окгурста, пасторъ сказалъ шутя жен:

— Чтобъ они только не влюбились другъ въ друга.

— Полно, Робертъ, это невозможно, отвчала мистриссъ Вильямсъ съ жаромъ.

Читатели, конечно, догадываются, что оказался правымъ мистеръ Вильямсъ, а не жена его.

Джени и Форситъ видлись каждый день. По утрамъ они оба занимались: Джени переводами, а Форситъ — математикой, его любимой, спеціальной наукой. Около двухъ часовъ Форситъ заносилъ къ Джени ‘Times’ и спрашивалъ, пойдетъ ли она гулять съ нимъ въ этотъ день. Эти прогулки ихъ сближали. Густой прекрасный лсъ, окружавшій Окгурстъ, имлъ для нихъ непреодолимую прелесть, отвчая всмъ настроеніямъ ума и сердца. Индивидуально каждый вковой дубъ и величественный букъ отличался своеобразнымъ характеромъ. Они были врными, любимыми друзьями Джени, она чувствовала къ нимъ ту нжную любовь, которую нкогда въ Норборо питала къ морю. Но не въ индивидуальномъ характер заключалась ихъ главная чарующая сила. Не вдалек отъ дома Джени возвышался значительный холмъ, съ котораго можно было однимъ взглядомъ обнять волнистое, зеленое море безконечныхъ деревьевъ, сливавшееся съ горизонтомъ по всмъ направленіямъ. А съ двухъ сторонъ, съ востока и юга, виднлось настоящее голубое море, золотисто искрившееся при яркихъ лучахъ солнца. Любуясь этимъ живописнымъ, почти безпредльнымъ видомъ, такъ какъ въ ясный день замтны были на горизонт даже отдаленныя скалы острова Вайта, Джени часто восклицала!

— Какъ хорошо жить на свт!

Отлично зная окрестности Окгурста, она служила путеводительницей Форситу въ лсномъ лабиринт. Самымъ любимымъ ихъ препровожденіемъ времени было назначить себ какую нибудь отдаленную цль въ пейзаж и направляться къ нему, какъ птицы летаютъ, помимо дорогъ и тропинокъ, часто конечно попадая въ болото или въ непроходимую чащу. Въ этихъ-то долгихъ осеннихъ прогулкахъ, дружба молодыхъ людей, мало по малу и совершенно безсознательно для Джени перешла въ любовь.

Форситъ питалъ горячую любовь къ идеальной Джени съ той самой минуты, какъ узналъ всю правду объ ея свадьб, теперь же, онъ любилъ настоящую Джени вполн сознательно и такъ глубоко, что весь міръ казался ему новымъ, лучшимъ. Онъ не воображалъ, не смлъ даже надяться, что Джени отвчала на его любовь. Онъ понималъ, что они были разлучены судьбою, и, что для него была невозможна всякая надежда. Онъ сознавалъ это такъ ясно, что твердо ршился никогда даже не намекнуть ей о своей любви. Онъ не хотлъ увеличивать ея страданій и непріятностей въ жизни, а напротивъ пламенно жаждалъ быть ей полезнымъ своей преданностью, временемъ, деньгами. Онъ часто обдумывалъ, какъ бы дать ей почувствовать, не говоря прямо о любви, что онъ былъ бы счастливйшимъ человкомъ на свт, еслибъ она, въ минуту несчастья или нужды, обратилась за помощью къ нему, какъ къ врному другу. По временамъ онъ спрашивалъ себя, поступалъ ли онъ дйствительно по дружески, поддерживая постоянныя, ежедневныя отношенія съ молодой женщиной. Однажды, онъ даже съ геройскимъ мужествомъ отказался отъ прогулки, подъ предлогомъ спшныхъ занятій. Но легко себ представить, что онъ боле не прибгалъ къ такимъ крайнимъ средствамъ. Онъ уврялъ себя, что не хорошо было дозволять Джени гулять одной, такъ какъ съ ней могло случиться какое нибудь несчастье, а никто не могъ сопровождать ее въ прогулкахъ, кром него, а потому онъ не имлъ права отказываться отъ этой обязанности. Къ тому же не говорила ли Джени съ ангельской откровенностью, что она гораздо боле любила гулять съ нимъ, чмъ одна! И не обязывала ли его чувство дружбы доставлять ей это невинное удовольствіе? Наконецъ, отстраняя вс пустые предлоги, онъ прямо говорилъ себ, что, по всей вроятности, только теперь онъ въ состояніи пользоваться великимъ счастьемъ видть и слышать Джени. Воспоминаніе объ этихъ прогулкахъ въ Окгурстскомъ лсу останется на вки лучшимъ и счастливйшимъ въ его жизни. Онъ любилъ Джени, онъ сознавалъ эту любовь и не боялся ея. Онъ не сожаллъ, что любитъ и не боролся противъ любви, но твердо держался своей ршимости не высказывать все Джени, и пользоваться на сколько было возможно ея драгоцннымъ обществомъ. Хотя об части этой ршимости явно противорчили другъ другу, но у него достаточно было силы воли, чтобъ сдержать данную въ глубин сердца клятву, и конечно онъ сдержалъ бы ее, еслибъ Джени имла боле ясное сознаніе о томъ, что такое любовь. Но она также мало понимала свою способность любить, какъ и возможность возбудить любовь въ другомъ, въ этомъ отношеніи она была невинна, какъ ребенокъ. Она любила Форсита, но не сознавала этого. Она только чувствовала, что счастлива, что счастливе, чмъ когда либо въ жизни. Она не задавала себ никакихъ вопросовъ, ничего отъ себя не скрывала, а просто наслаждалась своей безсознательной любовью, какъ сіяніемъ солнца или благоуханіемъ цвтовъ, не размышляя, не анализируя. ‘Лсъ особенно великолпенъ въ ныншнемъ году, писала она Маргарит:— я не помню, чтобъ онъ когда нибудь былъ такъ хорошъ и чтобъ цвты были столь прелестны, какъ нынче. Я часто удивляюсь, что Окгурстъ можетъ мн нравиться безъ васъ, но мистеръ Форситъ очень добръ и гуляетъ со мною каждый день, такъ что я нисколько не скучаю’.

Міръ прекрасенъ и я счастлива — вотъ единственное чувство, которое опредленно сознавала Джени. Еслибъ она подозрвала, что любитъ Форсита, то доказала бы свое мужество бгствомъ, но она ничего подобнаго не воображала, и когда неожиданное обстоятельство открыло ей эту любовь, то все ея сущеетво было глубоко потрясено.

На отдаленной оконечности высокаго холма, съ котораго открывался величественный видъ на весь окгурстскій лсъ, возвышалась старинная, каменная башня. Разсказывали, что она была построена, какъ убжище отъ грозы для путешественниковъ, дущихъ верхомъ изъ Соутгамптона въ Салисбюри, но въ такомъ случа ея форма была очень странная, и по своей вышин она скоре соотвтствовала маяку, чмъ пріюту отъ непогоды. Мистеръ и мистрисъ Вильямсъ назвали ее башней Джени, потому что она очень любила взбираться на нее по старинной полуобвалившейся лстниц и любоваться живописнымъ видомъ на вс окрестности. Форситъ часто замчалъ со смхомъ, что она никогда не проходила мимо, чтобъ не взлсть на башню, хотя съ низу видъ былъ также хорошъ, но Джени отвчала, что во всякомъ случа съ верху было лучше смотрть, такъ какъ въ глазахъ не торчала уродливая, старая башня.

Однажды вечеромъ, въ конц августа, Джени и Форситъ стояли на верху башни, любуясь мирной красотой заходящаго солнца. Облокотясь на зубцы башни, Джени лниво играла старымъ индйскимъ веромъ, принадлежавшимъ нкогда ея матери. Вдругъ веръ выскользнулъ изъ ея рукъ и упалъ, не на землю, а на плоскую верхушку контрафорса съ западной стороны башни.

— Какъ досадно! воскликнула Джени, высунувшись въ амбразуру и смотря на веръ, преспокойно лежавшій почти на одинаковомъ разстояніи двадцати пяти футовъ отъ нея и земли:— эта вещь принадлежала мам, а быть можетъ и бабушк, мн жаль будетъ съ ней разстаться.

— Я его достану, сказалъ какъ бы про себя Форситъ, нагибаясь надъ бездной, зіявшей у его ногъ.

— Нтъ, это невозможно.

— Вы увидите, что достану. Въ стн кирпичи растрескались, и составляютъ естественную лстницу. Я прежде всего повисну на зубцахъ, а потомъ по кирпичамъ спущусь на контрафорсъ, ужъ оттуда не трудно будетъ добраться до земли.

— Вотъ дикая мысль! воскликнула Джени, не вря, чтобъ Форситъ говорилъ серьёзно.

— Нисколько, отвчалъ онъ и, снявъ сюртукъ, хотлъ приступить къ исполненію своего плана.

Въ эту минуту Джени, какъ бы прозрла, сердце ея судорожно сжалось, и она поняла, что любила Форсита, что онъ для нея былъ дороже всего на свт. Она бросилась къ нему съ сверкающими глазами.

— Вы этого не сдлаете, промолвила она задыхаясь:— я скоре умру, чмъ дозволю вамъ рисковать жизнью. Веръ мн не дорогъ! Вы мн дороги!

Ихъ глаза встртились. Нсколько секундъ они молча смотрли другъ на друга, ясно сознавая, что между ними произошло что-то новое, что-то невдомое, но радостное, счастливое.

— Пойдемте домой, я исполню ваше желаніе, сказалъ наконецъ Форситъ почти шепотомъ.

Джени не могла отвчать, она послдовала за Форситомъ по старой лстниц безсознательно, какъ бы во сн. Но физическое движеніе вскор заставило ее очнуться отъ этого нравственнаго забытья. Что она сказала, что она сдлала? Она, замужняя женщина, почти призналась въ своей любви къ чужому человку. Въ минуту дикаго безумія, она опозорила себя, и для какой цли? Она теперь нисколько не скрывала отъ себя, что во всякомъ случа предпочла бы сдлать непрошенное признаніе въ любви, чмъ дозволить Форситу рисковать жизнью. Но къ чему было это признаніе, вдь она могла уговорить его другими доводами не подвергаться опасности изъ за пустяка. Она достигла своей цли, но дорогой цной, тогда какъ въ этомъ вовсе не было необходимости. Что думалъ онъ о ней? Эти мысли терзали ея сердце и слезы выступили на глазахъ.

Безмолвно возвращаясь въ Окгурстъ, Джени и Форситъ представляли странный контрастъ. Ея неожиданныя слова привели его въ восторгъ. Онъ шелъ весело, закинувъ гордо голову, глаза его сіяли счастьемъ, на устахъ почти виднлась улыбка торжества. Она шла съ поникшей головой и вся ея фигура ясно выражала, что ей было стыдно, горько. Къ счастью Форсита примшивалось и нкоторое самодовольство. Онъ видлъ, что признаніе въ любви вырвалось изъ устъ Джени въ минуту безсознательнаго волненія, и онъ былъ очень радъ, что въ первую минуту радости не отвчалъ ей тмъ же. Было бы совершенно не великодушно воспользоваться ея невольнымъ восклицаніемъ, а потому онъ надялся, что она, конечно зная его любовь, оцнитъ его поступокъ. Дойдя до калитки пасторскаго дома, Джени остановилась, чувствуя, что она должна прервать молчаніе, кихъ бы усилій это ей ни стоило.

— Я очень сожалю, начала она, но не могла продолжать.

Она теперь впервые взглянула на него и въ счастливомъ блеск его глазъ, въ радостной его улыбк прочла всю правду. Онъ любилъ ее и уже давно. Придя неожиданно къ этому сознанію, она вдругъ почувствовала, что съ ея сердца свалилось тяжелое бремя. Страхъ, стыдъ, горе, все исчезло. Она только что сказала, ‘я очень сожалю’, а теперь эти слова казались ей безсмысленными, неестественными, ихъ стушевывало новое всеобъемлящее чувство счастья, овладвшее ея сердцемъ.

— Если вы сожалете о чемъ-то, сказалъ нжно Форситъ, взявъ ея руку:— то вроятно и я долженъ сожалть. Но право не могу, я такъ счастливъ, что никогда не вооброжалъ возможнымъ подобное счастье.

Нсколько минутъ они стояли рука въ руку, какъ дти, а потомъ молча разстались.

Весь міръ казался Джени какимъ-то новымъ, неожиданный потокъ счастья измнилъ всю ея жизнь. Возвратясь домой, она съ удивленіемъ замчала, что вс предметы были такими же, какими она ихъ оставила. Старый диванъ, крашенныя вазы на камин, полуизорванныя ноты находились на своихъ мстахъ въ прежнемъ вид, а Джени показалось бы боле естественнымъ, еслибъ вс условія ея обыденной жизни вдругъ преобразились соотвтственно счастью, наполнявшему ея сердце. Поужинавъ почти безсознательно, она сла къ окну, откуда открывался видъ на безконечную лсную чащу, залитую серебристымъ свтомъ луны. Въ первые часы своего счастья, она хотла видть передъ собою только мирную, прекрасную природу. Ея счастье не было отуманено ни упреками, ни сожалніемъ объ его неполнот, ни заботами о прошедшемъ или будущемъ, она не смотрла ни впередъ, ни назадъ, а была довольна настоящимъ блаженствомъ: она любила и была любима. Какъ долго она сидла на скамейк у окна, она сама не знала. Она была слишкомъ счастлива и весь окружающій міръ былъ слишкомъ прекрасенъ (лсъ, освщенный луною, былъ для нея теперь, всмъ міромъ), чтобъ думать о сн.

Въ то время, какъ Джени предавалась этому восторженному забытью, мистрисъ Баркеръ, не покидавшая ее со времени ихъ отъзда изъ Норборо, съ безпокойствомъ думала о ней. Постоянныя прогулки и бесды ея госпожи съ Форситомъ сильно ее тревожили и она была убждена, что изъ этого не можетъ выйти ничего добраго. Въ описываемый вечеръ она съ особеннымъ безпокойствомъ замчала, что Джени вернулась съ прогулки позже обыкновеннаго, что она не потребовала, какъ всегда, свчей посл ужина, а все молча смотрла на луну. Счастливое, взволнованное выраженіе ея лица еще боле пугало преданную служанку. Отчего ея милая Джени была такая странная? Отчего ея глаза такъ радостно сіяли? Естественный отвтъ на эти вопросы приводилъ въ ужасъ мистрисъ Баркеръ, и она горько упрекала себя за такія несправедливыя, оскорбительныя мысли о дорогомъ существ. Наконецъ, часа два позже обыкновеннаго, она легла спать, но посл непродолжительнаго тревожнаго сна, вскочила въ испуг. Все въ дом было тихо, луна также ярко свтила, но небо было темно-синее, какъ всегда передъ самымъ разсвтомъ. Мистрисъ Баркеръ накинула на себя шаль и тихонько пошла къ спальн Джени. У двери она остановилась и стала прислушиваться. Внутри все было тихо. Она едва слышно повернула ручку, чтобъ не разбудить своего сокровища Джени. Въ комнат никого нтъ, постель была не измята. Сердце дрогнуло у доброй старухи и она не смла отдать себ отчета въ овладвшемъ ею страх. Она поспшно бросилась въ гостинную и нельзя описать ея восторга, когда она увидала Джени у окна въ той же поз, въ какой она ее оставила за нсколько часовъ передъ тмъ. Но въ ту же минуту прежнія опасенія возродились съ новой силой.

— Мистрисъ Баркеръ, промолвила Джени съ изумленіемъ.

— Зачмъ вы здсь, дитя мое? произнесла старуха со слезами:— вамъ не слдуетъ здсь оставаться. Еслибъ ваша ма…

— Я такъ счастлива!

— Миссъ Джени, вамъ не отъ чего быть счастливой, вы не должны быть счастливы, какъ достойная дочь вашей матери.

— Я ничего не сдлала, чтобъ быть несчастливой или оскорбить память матери, сказала Джени въ полголоса.

— Слава Богу, но конечно это не по его милости, сказала мистрисъ Баркеръ, презрительно указывая на пасторскій домъ.

— Какъ вы смете такъ говорить со мною! воскликнула Джени съ сердцемъ.

— Еслибъ ваша матушка была въ живыхъ, то я не произнесла бы ни слова, но теперь, случись съ вами…

И мистрисъ Баркеръ залилась слезами.

— Не бойтесь, ничего не случится!

Не переставая плакать, мистрисъ Баркеръ схватила руку Джени и поцловала ее. Наступило молчаніе. ‘Нечего бояться, думала Джени: — въ томъ смысл, въ которомъ она говоритъ, но есть опасность. Я не смю оставаться здсь и видть его каждый день, любить его и быть любимой. Еслибъ я такъ поступала, то, по моей милости, люди возъимли бы дурное мнніе о всхъ женщинахъ: хорошія женщины отзывались бы обо мн со стыдомъ и горемъ, подобныя мн существа затрудняютъ жизнь всхъ женщинъ вообще и колеблятъ вру въ нихъ. Нтъ, я не такое существо, я не поддамся соблазну. Я уду отсюда и никогда его боле не увижу.

— Не бойтесь, повторила она громко:— пора хать въ Лондонъ, мы уже слишкомъ долго здсь живемъ.

— Не отправится ли намъ завтра?

— Нтъ, не завтра, произнесла Джени съ испугомъ: — мн надо время, чтобъ собраться, а мы удемъ черезъ два дня.

Но грустное сознаніе, что ей необходимо отказаться отъ только-что улыбнувшагося ей счастья, пересилило ея спокойную ршимость удалиться отъ соблазна и, упавъ на шею своего стараго друга, она горько зарыдала. Мистрисъ Баркеръ старалась ее утшить и, нжно обвивъ ее руками, повела въ спальню, гд уложила, какъ ребенка, въ постель.

На слдующее утро Джени встала спокойная, почти счастливая. Хотя она должна была разстаться съ Форситомъ, но для нея было несказаннымъ утшеніемъ воспоминаніе о двухъ мсяцахъ, проведенныхъ съ нимъ, и сознаніе, что они любили другъ друга, что ихъ разлучили только непреодолимыя обстоятельетва. Ея жизнь досел была такъ мрачна, что она съ радостью привтствовала лучъ солнца и не жаловалась на заволакивавшія его тучи. Ее мучилъ одинъ вопросъ: проститься ли съ Форситомъ, или ухать тайкомъ? Трудно было не сказать чего-нибудь лишняго на прощаньи, а бгство представлялось неестественнымъ и нелпымъ. Изъ этой нершительности ее, однако, вывелъ самъ Форситъ.

Происшествіе въ башн также глубоко подйствовало на него, какъ на Джени. Онъ былъ счастливъ, но чувствовалъ, что необходимо было собраться съ мыслями и обсудить серьёзно ихъ новое, взаимное положеніе. При этомъ онъ вспомнилъ, что на другой день его сестры прізжали въ Саутгамптонъ изъ Гавра ‘и отправился къ нимъ на встрчу рано утромъ, написавъ Джени, что онъ не вернется въ Окгурстъ ране двухъ или трехъ дней. Но онъ опоздалъ къ прибытію парохода и сестры ухали безъ него въ Лондонъ, такъ что, проведя цлый день въ путешествіи, онъ съ радостью пустился обратно въ Окгурстъ. Главной причиной, побудившей его измнить свою ршимость, было то, что посл долгихъ размышленій, онъ убдилъ себя въ нелпости придавать значеніе исторіи съ веромъ. Дйствительно, что случилось? Не естественно ли, что Джени не желала подвергать его жизни опасности изъ-за пустяковъ? Глупо было изъ-за двухъ, трехъ словъ, сказанныхъ въ испуг, отказаться отъ дружбы, которая приносила въ настоящемъ только удовольствіе, а въ будущемъ не грозило никакой существенной опасностью. Однако, несмотря на вс эти аргументы, онъ, отъ времени до времени, съ пламенной нжностью, ощупывалъ въ карман драгоцнный веръ, который онъ, наканун ночью, преблагополучно досталъ съ контрафорса башни, при помощи веревочной лстницы. Онъ съ радостью осыпалъ бы поцлуями эту святыню, но ему мшала толпа, среди которой онъ провелъ весь этотъ день, а возвращаясь въ Окгурстъ, онъ былъ на седьмомъ неб и повторялъ только: она любитъ меня, я люблю ее.

Между тмъ Джени уложила вс свои вещи, кром одной книги, это было старинное изданіе Фруасара, которое одолжилъ ей Форситъ. Грустно было смотрть на ея обнаженную комнату, и Джени со вздохомъ произнесла въ полголоса:

— Поскоре бы все это кончилось, поскоре бы ухать отсюда.

Въ эту минуту по какому-то неожиданному влеченію, она подошла къ столу и поцловала старика Фруасара. Черезъ секунду она отскочила въ изумленіи, она словно преобразилась въ новое существо, старая Джени исчезла и ея замнила новая Джени. Какъ поступитъ эта новая Джени при настоящихъ трудныхъ обстоятельствахъ и какъ будетъ бороться съ могучими соблазнами — она не знала и не могла сказать. Она не могла поручиться за себя, какъ въ старину, и ясно сознавала, что лучшимъ выходомъ — бгство. ‘Я не хочу боле вступать въ бой, сказала она себ:— одного дня борьбы для меня довольно’. Конечно, ей надо было возвратить Форситу Фруасара и просто изъ приличія написать ему два слова. На эту записку потребовалось, однако, много времени, надо было сказать не слишкомъ много и не слишкомъ мало. Наконецъ, вотъ что она написала:

‘Любезный мистеръ Форситъ.

Я пишу къ вамъ, чтобъ проститься. Я узжаю завтра въ Лондонъ и не возвращусь въ Окгурстъ осенью. Очень сожалю, что не увижу васъ боле. Ваше общество и близкое знакомство съ вами доставило мн большое удовольствіе. Благодарю васъ за все, что вы сдлали для меня. Прилагаю Фруасара, за котораго я вамъ очень обязана.

Искренно вамъ преданная
Джени Лейтонъ’.

Окончивъ письмо, Джени ршилась пойти въ лсъ, такъ часто успокоивавшій и утшавшій ее. Но увы! онъ потерялъ теперь нею свою чарующую силу. Онъ былъ по прежнему прекрасенъ и живописенъ въ вечернемъ фантастическомъ освщеніи, но онъ не трогалъ ея сердца. Оно было переполнено грустнымъ сознаніемъ предстоявшей разлуки съ любимымъ человкомъ. Какое ей было дло до величественныхъ деревьевъ и солнечнаго свта, когда она нуждалась въ человческой рук для поддержки ея въ жизни, въ человческомъ сердц для любви? Рзкій контрастъ существовалъ теперь между ея чувствами и мирной красотой пейзажа. Наконецъ, съ наболвшимъ сердцемъ подошла она къ башн. Она прошла мимо нея, говоря себ, что никогда боле не взойдетъ на ея верхушку, но съ той непослдовательностью, неожиданно развившейся въ ней, она повернула назадъ и быстро взбжала по старинной лстниц. Вотъ то мсто, гд ея жизнь измнилась въ одно мгновеніе, гд она сознала свою любовь. Она сла и прислонилась головою къ парапету. Долго сидла она тутъ и думала о будущемъ, все свтлое, лучезарное въ ея жизни исчезло, и ей приходилось доканчивать свои дни въ одиночеств, въ хладномъ мрак.

Вдругъ на лстниц раздались шаги, сердце Джени дрогнуло. Она вскочила, дикая радость овладла ею. Она не плакала, думая о своей мрачной будущности, но теперь слезы выступили на ея глазахъ, неожиданная радость увидть Форсита уничтожила всю ея силу и мужество. Черезъ минуту они были въ объятіяхъ другъ друга, его рука обвилась вокругъ ея таліи, а ея голова склонилась на его грудь. Онъ приготовлялся къ совершенно иной сцен, возвратясь въ Окгурстъ и зайдя прямо къ Джени, онъ получилъ ея записку, и узнавъ, что она пошла гулять, прямо направился къ башн. Онъ хотлъ хладнокровно доказать ей безспорными аргументами, что не было причины ей узжать изъ Окгурста и прекращать ихъ прежнія дружескія отношенія. Но случилось то, чего онъ не ожидалъ, маска спала.

— Радость моя! Жизнь моя! шепталъ онъ, покрывая поцлуями ея волоса:— зачмъ ты меня покидаешь?

Она не могла произнести ни слова.

— Любовь моя! произнесъ Форситъ, крпко прижимая ея къ сердцу:— скажи, что ты счастлива!

— Я счастлива, отвчала Джени тихимъ, но яснымъ, радостнымъ голосомъ.

— Такъ не бросай меня. Что-жь дурнаго въ счасть?

— Мы не можемъ быть счастливы по старому, сказала она, нжно освобождаясь изъ его объятій.

— Какъ по старому, голубушка?

— Мы не можемъ по старому быть вмст и не сознавать, что любимъ другъ друга.

— Ты это называешь по старому, такъ по новому лучше.

— Было бы лучше, но невозможно.

— Ты ошибаешься, сокровище мое. Въ жизни ты знала такъ мало счастья, что оно тебя пугаетъ, какъ что-то новое, странное, непривычное. Ты боишься, чтобъ оно не кончилось чмъ-нибудь дурнымъ и спшишь отъ него отвернуться. Я боле опытенъ въ жизни и не боюсь счастья. Я встрчаю его съ радостью и не выпущу изъ рукъ. Милая Джени, не бросай меня. Будемъ всегда друзьями.

— Друзьями? повторила Джени задумчиво.

— Да, голубушка, намъ надо перенести большое горе: наша любовь не можетъ увнчаться полнымъ счастьемъ, но не увеличивай добровольно этого горя. Ты не можешь быть моей женою, но будемъ друзьями, по крайней мр, проведемъ вмст хоть еще мсяцъ.

— Я только-что сказала, что счастлива, произнесла Джени, тяжело переводя дыханіе:— да, я счастлива, но это съ моей стороны очень эгоистично. Твоя любовь, длающая меня счастливой, единственное, свтлое явленіе во всей моей жизни. Она озаряетъ мою несчастную, испорченную жизнь. Но ты совершенно въ иномъ положеніи. Твоя жизнь не испорчена, она вся передъ тобою. Еслибъ ты не полюбилъ меня, то полюбилъ бы другую, и твоя любовь не была бы, какъ теперь, надломленной. Я заставляю тебя страдать моими несчастьями. Для тебя большое горе, что ты полюбилъ меня.

— Нтъ, ты мое счастье, ты моя жизнь!

— Ты самъ сказалъ, что я не могу быть твоей женою. Еслибъ ты полюбилъ другую, то не было бы этой преграды.

— Зачмъ объ этомъ говорить, я люблю не другую, а тебя. Ты увряешь, что твоя любовь для меня горе. Она можетъ быть горемъ, если ты меня бросишь. Значитъ, отъ тебя зависитъ сдлать меня счастливымъ, или несчастнымъ.

— Я не понимаю, объясни, чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобъ мы остались друзьями по старому. Я хочу, чтобъ ты не бжала отъ меня, а позволила мн наслаждаться какъ можно боле твоимъ обществомъ. Я прошу не многаго, прибавилъ Форситъ, видя по ея лицу, что она съ нимъ не согласна: — ты, кажется, можешь мн довриться, я люблю тебя давно и такъ искренно, что, конечно, никогда не заставлю тебя раскаяться въ своемъ довріи.

— Трудно, тяжело, произнесла Джени, отвчая скоре на свои мысли, чмъ на его слова.

— Мы были до сихъ поръ хорошими друзьями, Джени, сказалъ онъ, взявъ ее за руку: — въ Норборо ты была еще ребенкомъ, а мы уже были друзья, теперь же, что мы любимъ другъ друга, мы будемъ еще лучшими друзьями, вотъ и все.

Она нжно сжала его руку, но ничего не сказала, и онъ понялъ, что его слова нисколько ее не убдили.

— Джени, скажи, что ты думаешь! воскликнулъ онъ съ испугомъ.

— Трудно сказать то, что я думаю, отвчала она:— выслушай меня терпливо. Пока мы были только друзьями, мы могли видться каждый день и довольствоваться этимъ, но теперь не воротишь того времени. Мы боле не друзья, а любимъ другъ друга. Мы не можемъ видться попрежнему, не вспоминая постоянно, что наша любовь не походитъ на любовь другихъ. Нтъ, разлука необходима, мой бракъ — непреодолимая преграда между нами. Къ тому же постоянныя свиданія не принесутъ намъ счастья, какъ бывало, намъ будетъ неловко находиться вмст, мы будемъ подозрвать другъ друга. Подожди, прибавила она поспшно, видя, что Форситъ хочетъ ее перебить: — у меня есть еще одна причина и гораздо важне для разлуки съ тобою. Если мы будемъ продолжать видться, какъ друзья, то это будетъ ложь, мы станемъ обманывать и себя и другихъ, а наша любовь слишкомъ пламенна, чтобъ ее скрыть, поэтому вс узнаютъ о ней и пойдутъ сплетни.

— Я тебя не узнаю, сказалъ онъ мрачно:— я не думалъ, чтобы ты обращала вниманіе на сплетни.

Она задрожала всмъ тломъ, но мужественно продолжала:

— Я очень дорожу мнніемъ нкоторыхъ людей.

— Ты меня огорчаешь, Джени, этими словами. Неужели ты ставишь сплетни выше любви? Отъ другой женщины я могъ бы этого ожидать, но не отъ тебя.

— Если ты будешь сердиться, то я не скажу всего, продолжала она: — а я еще не дошла до самаго сильнаго аргумента въ пользу нашей разлуки. Онъ прямо вытекаетъ изъ того, что ты называешь сплетнями. Мы оба, не правда ли, имемъ въ жизни цли и не довольствуемся однимъ только существованіемъ. Ты часть своей жизни употребляешь на пріобртеніе средствъ къ существованію, а другую часть жизни ты желаешь посвятить дорогому для тебя длу. Ты много трудился въ Кембридж для отмны старыхъ, безполезныхъ порядковъ и введенія полезныхъ реформъ, новыхъ методовъ и предметовъ преподаванія, для распространенія вліянія университетовъ по всей стран и чрезъ то поднятія уровня общаго образованія. Ты говорилъ мн часто обо всемъ этомъ, и я вижу, что лучшая часть твоей жизни посвящена этой цли.

— Да, но что-жь тутъ общаго съ нашей разлукой?

— Я не знаю Кембриджа, но полагаю, что тамъ, какъ и везд, люди говорятъ другъ о друг, и подчиняются вліянію не только аргументовъ, но характера и репутаціи человка, приводящаго эти аргументы. Будетъ ли твоя дятельность по дорогому для тебя длу такъ же полезна, какъ прежде, когда о теб станутъ говорить… то, что, конечно, скажутъ, если я соглашусь на твою просьбу.

— Ты совершенно ошибаешься, Джени. Что могутъ сказать о насъ дурного?

— Между нами не должно быть ничего скрытаго. Ты очень хорошо знаешь, что будутъ говорить, и эти толки поколеблятъ то добро, которое ты длаешь и намренъ длать. Если это справедливо въ отношеніи тебя, то въ тысячу разъ справедливе касательно меня. Мужчинамъ еще извиняютъ подобное поведеніе, но женщинамъ никогда. Я также работаю и стремлюсь къ достиженію цлей, которыя, хотя не такъ обширны, какъ твои, но также благородны. Я не могу исполнить твоего желанія, не измнивъ великому длу женской свободы, которому я съ такой радостью досел служила. Человкъ живетъ на свт не для одной любви.

Послднія слова она произнесла съ пламеннымъ энтузіазмомъ, усиливавшимъ ихъ убдительность.

— Джени, отвчалъ Форситъ:— я вижу, что я виноватъ, а ты права, но ты страшно терзаешь мое сердце.

— Высшее счастье на земл, продолжала Джени:— жить вмст для любви и для другихъ великихъ цлей человческаго существованія. Намъ это высшее счастье невозможно, мы должны выбирать одно изъ двухъ: любовь или долгъ. Если мы предпочтемъ любовь, то насъ всегда будетъ преслдовать мысль, что мы измнили великимъ идеямъ, которымъ обязаны служить, и самая любовь потеряетъ свою сладость, такъ что мы не увидимъ счастья, которое купимъ такой дорогой цной.

— Твои слова поражаютъ меня въ самое сердце, я вижу, что мы должны разстаться, но не могу, какъ ты, радоваться этому и считать нашу разлуку справедливой и счастливой.

Слезы выступили на ея глазахъ. Какъ, она рада, она счастлива? Но онъ не могъ серьёзно врить своимъ словамъ и потому она не протестовала.

— Я разскажу теб, какимъ образомъ я дошла до этого убжденія, продолжала Джени: — вчера ночью я была совершенно счастлива. Я не думала о прошедшемъ или будущемъ, а довольствовалась сознаніемъ, что люблю и любима. Я безмолвно сидла у окна, смотря на луну, сама не зная сколько, но почти до разсвта. Неожиданно въ мою комнату вошла старая служанка, которая няньчила меня въ дтств, и съ тхъ поръ постоянно лелетъ меня. Она догадалась, право не знаю какъ, о томъ, что случилось, и изъ ея словъ я убдилась, что мы должны немедленно разстаться. Она дала мн понять, какому позору я подвергну себя и то дло, которому я служу, если буду продолжать видться съ тобою ежедневно. Тогда я ршилась ухать изъ Окгурста и была несчастна цлый день, полагая, что боле тебя не увижу. Теперь мн нечего печалиться, я тебя видла и сказала всю правду.

Джени почти безсознательно привела убдительнйшій для Форсита аргументъ въ пользу ихъ разлуки. Навлечь позоръ на нея было невозможно, немыслимо, все лучше этого, даже разлука.

— Ты только что сказала, произнесъ онъ мрачно:— что намъ предстоитъ выборъ между двумя родами счастья: или быть вмст, или исполнять свой долгъ въ отношеніи великихъ задачъ нашей жизни, я же вижу, что передъ нами выборъ между несчастьемъ разлуки и несчастьемъ заслуженнаго позора.

— Если ты самъ сознаешь, что мы не можемъ избгнуть того или другого несчастья, то помоги мн избрать меньшее, отвчала Джени и прибавила своимъ обычнымъ, ршительнымъ голосомъ:— какое безуміе говорить о выбор! У насъ нтъ выбора. Мы не можемъ низко измнить великимъ идеямъ всей нашей жизни. Мы обязаны разстаться, мы не можемъ сдлать ничего другого.

— Ты хочешь сказать, что у насъ нтъ выбора, какъ быть несчастными?

— Нтъ, разв ничто сознаніе нашей взаимной, чистой, незапятнанной любви и воспоминаніе о ней?

— Я не могу довольствоваться однимъ воспоминаніемъ, не могу быть благодарнымъ за неполное, несовершенное счастье.

— Быть можетъ, ты и правъ въ отношеніи себя, ты въ жизни знавалъ счастье и потому требуешь большаго, а для меня этотъ лучъ освтитъ все мое мрачное существованіе.

— Я благодаренъ за твою любовь, сокровище мое, только тяжело разставаться. Грустно думать, что мы должны влачить одинокую жизнь, когда могли бы быть такъ счастливы вмст. Есть только одно средство перенести наше несчастье.

Онъ не сказалъ, въ чемъ заключалось это средство и она не спросила объясненія. Она хорошо знала, на что онъ намекалъ.

— Сколько теб лтъ? спросилъ онъ неожиданно.

— Двадцать пять.

— Ему тридцать два, но онъ не будетъ долго жить съ его слабостью. Я не могу разстаться съ тобою на вки, но могу ждать.

— Не сйповывай всей своей жизни на такой надежд, сказала Джени, вздрагивая.

— Отчего?

— Эта же мысль входила мн въ голову, прежде чмъ я вторично съ тобою встртилась. Но она не даетъ покоя и преслдуетъ человка, какъ призракъ.

— Но разв можно отъ нея отдлаться!

— Не знаю, для человка съ сильной волей все возможно. Пойдемъ, пора домой.

И она направилась къ лстниц, но онъ снова обвилъ руками ея талію и они возвратились на то самое мсто, гд наканун вырвалось изъ ея груди роковое, хотя и радостное признаніе.. Нсколько минутъ они стояли молча.

— Да, милая Джени, сказалъ онъ почти шопотомъ:— ты права, мы должны разстаться. Но я требую, чтобы ты общала обратиться ко мн за помощью, если ты будешь когда нибудь въ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Если, напримръ, ты занеможешь и не будешь въ состояніи работать, то общай мн, что ты, безъ всякой ложной гордости, позволишь мн работать за тебя, или если онъ начнетъ съ тобою процессъ и теб надо будетъ обратиться за совтомъ къ другу, то дай слово, что этотъ другъ буду я. Конечно, я не предлагаю быть твоимъ братомъ, это слишкомъ глупо. Общай, что я прошу, и я съ радостью заплачу полжизнью за счастье называть тебя женою въ остальную половину.

— Общаю.

— Ты еще ни разу не назвала меня по имени. Скажи: Алекъ, я даю слово.

— Алекъ, я даю слово.

— И поцлуй меня.

Она поцловала его.

— Вотъ посмотри, жизнь моя, продолжалъ онъ, вынимая изъ кармана ея веръ: — я все же досталъ его, но совершенно безопаснымъ образомъ. Теперь онъ мой, не правда ли? Я сохраню его, какъ залогъ твоего общанія.

Они спустились по лстниц и молча дошли до Окгурста.

— Помни твое общаніе, сказалъ Форситъ, проводивъ Джени на этотъ разъ до самой ея комнаты:— я не буду стараться видть тебя, но ты пришлешь за мною, когда понадобится моя помощь?

— Да.

— А ты не взяла съ меня никакого общанія.

— Нтъ, я не смю. Для тебя всего лучше было бы съ годами позабыть меня и полюбить другую, поэтому я не хочу связывать тебя никакими общаніями.

— Я связанъ и безъ общаній, сказалъ Форситъ и, увидавъ на стол своего Фруасара, прибавилъ:— оставь у себя эту книгу, пусть она напоминаетъ теб иногда обо мн.

— Да, я ее оставлю съ радостію, но мн не надо вншняго напоминанія о нашей любви. Думая обо мн, не мучь себя грустными мыслями о моемъ несчастномъ одиночеств. Я буду счастлива твоею любовью, и, помня свое общаніе, никогда не буду чувствовать себя одинокой. Позволь мн надяться, что и ты будешь счастливъ.

— Не говори о счасть, мн теперь слишкомъ грустно.

Онъ еще разъ пламенно ее обнялъ и запечатллъ на ея чел послдній поцлуй. Еще минута и Джени осталась одна. Все было кончено.

Она тихо пошла въ свою комнату, сла къ окну и глубоко задумалась, но мысли ея не были грустныя, мрачныя. Она сказала правду Форситу, что была счастлива. Его любовь была богатымъ наслдствомъ, въ права котораго она неожиданно вступила и хотя оно отстояло далеко, на тысячу миль, но оно было ея, ея собственное.

——

Джени и Форситъ твердо держались своей ршимости не видать другъ друга. При ихъ пламенной любви, на которую нисколько не вліяли года разлуки, они естественно проводили много горькихъ минутъ. Къ общему ихъ сожалнію, Джени ни разу не имла случая исполнить своего общанія и прибгнуть къ помощи Форсита, но все же это общаніе было для обоихъ большимъ утшеніемъ. Они иногда писали другъ другу, но очень рдко и нсколько разъ случайно видались на улиц, въ общественныхъ собраніяхъ или частныхъ домахъ, причемъ, конечно, каждая подобная встрча составляла счастливйшее событіе въ ихъ жизни.

Любовь къ Форситу никогда не послужила источникомъ слабости для Джени, напротивъ, она развила, обогатила ея натуру, расширивъ кругозоръ ея чувствъ и мыслей. Хотя эта любовь была надломлена и несовершенна, она все же научила ее многому, сдлала ее лучше и счастливе.

Однако, Джени и Форситу не было суждено вчно находиться въ разлук. Чарли Лейтонъ, наконецъ, умеръ. Нельзя сказать, какъ долго онъ влачилъ бы свое несчастное существованіе, еслибы лэди Анна оставалась въ живыхъ, но ея смерть, четыре года посл лта, проведеннаго Форситомъ и Джени въ Окгурст, произвела въ немъ роковую перемну. До послдней минуты жизни она посвящала все свое время на зоркое наблюденіе за племянникомъ, а, умирая, образовала нчто въ род комитета изъ матери Чарли, Марстона и двухъ докторовъ, которые, она надялась, будутъ продолжать ея дло, хотя она съ горечью думала: ‘Одна Джени могла бы меня замнить, никто другой на это не способенъ’. Она была вполн права. Чтобы окончательно привязать Марстона къ Чарли, она завщала ему двсти фунт. ст., но, благодаря этому маленькому состоянію, онъ могъ осуществить завтную мечту всхъ слугъ — открыть собственный трактиръ, и потому немедленно отказался отъ мста. Лишившись, такимъ образомъ, присмотра единственныхъ лицъ, которыхъ онъ боялся, и при полной неспособности его матери къ подобному длу, онъ сталъ предаваться самымъ вреднымъ крайностямъ, что и привело его въ нсколько мсяцевъ къ могил.

Черезъ годъ посл его смерти, Джени и Форситъ скромно обвнчались въ Окгурст. Они вчно сохранили теплую привязанность къ башн, нмой свидтельниц ихъ любви, и непремнно посщали ее въ каждую поздку въ Окгурстъ. Мистеръ Вильямсъ часто ссылался на ихъ безумную страсть къ этой башн въ доказательство того факта, что даже умные люди могутъ длать глупости.

— И вдь эта башня не иметъ никакого архитектурнаго достоинства, прибавлялъ онъ съ сердцемъ.

— Помилуй! возражала всегда съ улыбкой мистрисъ Вильямсъ, знавшая всю исторію Форсита и Джени: — эта башня — одинъ изъ лучшихъ образцовъ архитектурнаго стиля XVIII столтія.

<Перевод и предисловие В. Тимирязева>
‘Отечественныя Записки’, NoNo 9—10, 1876

Дженни Донкастеръ.

I.

II.

III.

IV.

V.

Читайте также: