‘Гражданин’, No 50, 1873
Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/grazh/1873/10deN50.htm
______
Н. Страховъ.
Две рецензии, Страхов Николай Николаевич, Год: 1873
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Хрестоматiя для всхъ. Русскiе поэты въ бiографiяхъ и образцахъ. Составилъ Ник. Вас. Гербель. С.—Пб. 1873.
Францъ фонъ-Зикингенъ. Историческая трагедiя въ пяти дйствiяхъ. Сочиненiе Фердинанда Лассаля. Переводъ А. и С. Криль. Спб. 1873.
Хрестоматiя для всхъ. Русскiе поэты въ бiографiяхъ и образцахъ. Составилъ Ник. Вас. Гербель. С.—Пб. 1873.
О книгахъ этого рода обыкновенно пишутъ такъ: ‘Мы должны—де быть очень благодарны почтенному составителю за его трудъ. Въ такомъ изданiи давно чувствовалась потребность, и конечно эта книга найдетъ себ многихъ читателей, не смотря на нкоторые недостатки, отчасти неизбжные при первомъ опыт’ и т. д. Таковы обыкновенныя, казенныя фразы. Но мы хотли бы дать почувствовать читателямъ, что на эти фразы г. Гербель иметъ полнйшее право. Книга его чрезвычайно неудовлетворительна, иметъ множество недостатковъ и въ цломъ и въ частяхъ. И однако же это очень любопытная книга — въ силу самаго своего предмета. Г. Гербель просто воспользовался богатствомъ русской литературы и тою любовью къ поэзiи, которая еще сохранилась у нашихъ читателей. Казалось бы чего проще? Какъ бы плохо составитель ни выбиралъ, — все-таки большинство стихотворенiй будутъ отличныя, какъ бы плохи ни были бiографiи поэтовъ, все-таки он будутъ очень любопытны. Почему же, спрашивается, на такомъ плодотворномъ поприщ взялся работать именно г. Гербель? Если вы имъ недовольны, то почему не взялись за эту работу люди гораздо глубже понимающiе дло, почему не сдлали ее давно, почему не сдлали десять разъ?
А потому, что мы вообще не любимъ и не умемъ этого длать. У насъ есть литература, существуетъ русская поэзiя, но хрестоматiй нтъ, но пониманiя литературы нтъ, но наши сборники, исторiи, всякiе очерки, обзоры, бiографiи — почти сплошь никуда негодятся. Мы способны къ искуству, но къ отвлеченной мысли, къ долгому труду, для котораго мало вспышекъ энтузiазма — мы неспособны. И потому мы искренно должны быть благодарны г. Гербелю. Мы обладаемъ большою способностiю ругаться, умемъ фыркать на все съ самыхъ высокихъ точекъ зрнiя, но трудиться мы кажется тмъ мене способны, чмъ глубже понимаемъ дло.
Г. Гербель потрудился надъ своею книгою довольно. Въ ней заключается сто двадцать три бiографiи — шутка сказать! И такъ какъ каждая бiографiя втрое или вчетверо больше стихотворенiя средней величины, то выходитъ что чуть ли не половина этой огромной книги есть собственное сочиненiе составителя. Сочиненiе это очень интересно для публики, но безъ сомннiя иметъ цну и для исторiи, съ книгой г. Гербеля будутъ справляться, такъ какъ въ ней много фактовъ являются въ первый разъ, и собрано многое, чт не легко собирается. Это мы можемъ сказать не смотря на то, что бiографiи не представляютъ ни связи, ни общаго тона и общей мысли, ни равномрности, ни полноты, ни глубины. Намъ попались пропуски которые удивили насъ. Напр. въ бiографiи И. С. Аксакова пропущено, что онъ издавалъ День, Москву и Москвича. Въ бiографiи Тургенева сказано: ‘Остзейскiе нмцы также обратили свое вниманiе на ‘Дымъ’ и перевели его на нмецкiй языкъ, какъ это видно изъ объявленiя въ ‘Riqasche Zeitunq.’ (Хрестом. стр. 494). И кром этого страннаго и неопредленнаго указанiя, мы не находимъ у г. Гербеля ни слова о всей заграничной слав Тургенева, о множеств переводовъ его произведенiй на нмецкiй, французскiй и англiйскiй языки, о множеств хвалебныхъ критикъ и разборовъ. Точно такъ г. Гербель ни слова не говоритъ о смысл и значенiи Отцовъ и Дтей, онъ говоритъ только, что этотъ романъ имлъ необыкновенный, небывалый успхъ. За то мы вдругъ встрчаемъ слдующую подробность:
‘Но вотъ на страницахъ мартовской книжки ‘Русскаго Встника’ на 1867 годъ появляется всмъ извстная повсть его ‘Дымъ’, надлавшая столько шуму не только у себя дома, но и за границей, гд находитъ писателей, неусомнившихся истолковать смыслъ лучшихъ произведенiй нашего талантливаго писателя въ самомъ превратномъ вид и подмтить въ послднемъ его произведенiи Дымъ такое направленiе, какого въ немъ нтъ и не можетъ быть. Вотъ, напримръ, что было сказано въ австрiйско—жидовской газет ‘Neue Freie Presse’, въ нумер отъ 13 сентября 1868 года, въ стать Russische Social—Demokratie, написанной по поводу какой—то русской брошюрки, вышедшей въ то время въ Женев: ‘Самъ лучшiй писатель Россiи, генiальный Тургеневъ охарактеризовалъ всю жизнь и дятельность современной Россiи словами: Дымъ, одинъ только дымъ!‘ Газета находитъ это замчанiе совершенно справедливымъ, потому что ‘кому же лучше знать свой народъ какъ не лучшему изъ представителей его’. Впрочемъ, кто знакомъ съ нравственнымъ уровнемъ современной внской журналистики, почти исключительно находящейся въ рукахъ евреевъ, на того подобное заявленiе не произведетъ ни малйшаго впечатлнiя, такъ какъ ему хорошо извстно, что нтъ такой позорной статьи, которая бы не нашла мста въ внской газет’ (стр. 494).
Признаемся, мы находимъ, что г. Гербель плохо защищаетъ г. Тургенева. Въ словахъ австрiйской газеты очевидно есть толкъ, есть извстная связь съ дломъ, мы очень хорошо понимаемъ, что заграничная печать, всегда недружелюбная къ Россiи, должна была схватиться за Дымъ и могла найти себ большое удовольствiе въ этой повсти. А г. Гербель возражаетъ на это только то, что авторъ статьи должно быть жидъ, а отъ жида можно—де ожидать всякой позорной статьи. Это возраженiе напоминаетъ извстный анекдотъ о пвц и пвиц, которые разучивали дуэтъ для оперы. ‘Помилуйте, Иванъ Ивановичъ, вы не ту ноту берете!’ — замтила пвица. ‘А ты потаскуха!’ отвчалъ пвецъ. Какъ не замчаетъ г. Гербель, что одно другимъ ни мало не опровергается?
Впрочемъ г. Гербель рдко пускается въ сужденiя и собственныя соображенiя. Большая часть бiографiи не содержитъ никакой попытки на оцнку писателей и даже не иметъ того хвалебнаго тона, который одинъ приличенъ хрестоматiи. Очевидно г. Гербель боялся даже хвалить. За то съ величайшимъ изумленiемъ мы увидли, что есть нкоторыя бiографiи, въ которыхъ авторъ къ писателямъ, внесеннымъ имъ въ хрестоматiю, къ творцамъ ‘жемчужинъ и алмазовъ’ собранныхъ въ этой книг, относится очень рзко, даже враждебно. Такой черной неблагодарности мы никакъ не ожидали!
Приведемъ образчики и той и другой манеры автора. О г. Плещеев г. Гербель не берется судить и потому ведетъ его бiографiю въ такомъ тон:
‘Начиная съ 9-й книжки ‘Современника’ на 1858 годъ, стихотворенiя Плещеева стали появляться въ этомъ журнал, при чемъ первыми пьесами, здсь напечатанными въ этомъ году, были слдующiя три стихотворенiя: ‘Мой знакомый’, ‘Изъ Шевченки’ и ‘На улиц’ (NoNo 9 и 11). Затмъ, въ 1859 году здсь были напечатаны, кром пяти мелкихъ стихотворенiй, его переводъ драматической баллады Гейне ‘Вильямъ Радклифъ’, послужившей сюжетомъ для оперы г. Кюи того же имени, и повсть ‘Карьера’ (NoNo 11 и 12), въ 1860 году — между прочимъ переводъ поэмы Шевченки ‘Работница’ (No 4) и статья ‘Поль—Люи—Курье, его жизнь и сочиненiя’ (No 11), въ 1861 и 1862 — рядъ мелкихъ стихотворенiй, въ 1862 — драматическая сцена ‘Счастливая чета’ (No 4), а въ 1863 и 1864 — рядъ переводовъ изъ англiйскихъ, нмецкихъ и французскихъ поэтовъ, нсколько оригинальныхъ стихотворенiй и разсказъ ‘Лотерея’ (No 5). Въ тоже время въ ‘Библiотек для Чтенiя’ Дружинина на 1859 годъ было напечатано два разсказа Плещеева: ‘Ломбардный билетъ’ и ‘Неудавшаяся афера’, въ ‘Вк’ 1861 года — рядъ переводовъ изъ Ленау, Гервега, Роберта Пруца и другихъ нмецкихъ поэтовъ, а въ ‘Времени’ покойнаго М. Достоевскаго — на 1861 и 1862 года цлый рядъ мелкихъ стихотворенiй, какъ переводныхъ, такъ и оригинальныхъ, переводъ четырехъ—актной драмы Геббеля ‘Магдалина’ (1861, No 2) и четыре драматическихъ пьесы: ‘Ловкая барыня’, ‘Крестница’, ‘Свиданiе’ (1861, NoNo 5 и 11) и ‘Командирша’ (1862, No 10). Что же касается ‘Эпохи’, то изъ сочиненiй Плещеева нашла здсь мсто лишь одна изъ его драматическихъ сценъ, подъ названiемъ ‘Попутчики’, помщенная въ 9-мъ нумер журнала на 1864 годъ. Съ прекращенiемъ ‘Современника’ въ 1866 году и переходомъ ‘Отечественныхъ Записокъ’ подъ другую редакцiю, Плещеевъ перенесъ свою дятельность въ этотъ послднiй журналъ, и, начиная съ 9-й книжки 1868 года, напечаталъ въ немъ, въ теченiе пяти лтъ, цлый рядъ своихъ переводовъ’ и пр. и пр. и пр. (стр. 574).
Конечно все это драгоцнные факты, относящiеся къ дятельности г. Плещеева, и обстоятельные историки русской литературы безъ сомннiя будутъ очень благодарны г. Гербелю за собранiе этихъ фактовъ. Но спрашивается, мсто ли для такихъ перечисленiй въ хрестоматiи? И разв нельзя было сдлать это перечисленiе короче?
Гораздо занимательне т бiографiи, въ которыхъ г. Гербель принимается судить и даже осуждать. Такъ г-ж Н. Д. Хвощинской очень досталось. Мало того, что приведенъ рзкiй отзывъ изъ ‘Современника’ 1854 года, самъ г. Гербель прибавилъ свои порицанiя и дошелъ наконецъ до такого заключенiя: ‘въ ней (г-ж Хвощинскiй) незамтно тхъ качествъ, которыя длаютъ человка поэтомъ.’ (стр. 581). Такую рзкость говоритъ г-ж Хвощинской издатель, украшающiй свою книгу ея стихотворенiями!
Тутъ и его манера разсказывать измняется. Напримръ:
Въ 1854 году Надежда Дмитрiевна помстила въ 3-мъ, 4-мъ и 5-мъ нумерахъ ‘Отечественныхъ Записокъ’ новый свой романъ въ трехъ частяхъ ‘Испытанiе’, а въ 1856 году, въ 1-й, 2-й, 3-й, 11-й и 12-й книжкахъ того же журнала напечатала еще два романа: ‘Послднее дйствiе комедiи’ и ‘Свободное время’, изъ которыхъ первый въ 3-хъ, а второй въ 2-хъ частяхъ. Оба романа были прочтены публикою съ тмъ же вниманiемъ и, можно сказать, терпнiемъ, къ которому уже стали мало по малу прiучаться почитатели таланта г-жи Хвощинской, продолжавшей называться В. Крестовскимъ, когда уже два подлинныхъ В. Крестовскихъ, романистъ, авторъ ‘Петербургскихъ Трущобъ’ и водевилистъ, авторъ ‘Цыганки’, ‘Дипломатики жены’, ‘Нашествiя иноплеменныхъ’, ‘Бдовой двушки’ и многихъ другихъ, уже приближались къ зениту своей славы, а публика, добродушно смшивая ихъ имена, не знала, кому поклоняться. Путаница эта дошла наконецъ до того, что самъ А. А. Краевскiй спуталъ ихъ въ своемъ ‘Алфавитномъ Указател’ къ ‘Отечественнымъ Запискамъ’, гд, на стр. 41-й, пьеса водевилиста Крестовскаго ‘Дипломатика жены’ помщена въ числ сочиненiй В. Крестовскаго, т. е. г-жи Хвощинской. Это такъ поразило уважаемаго редактора журнала, что онъ въ примчанiи къ новой повсти г-жи Хвощинской ‘Новый годъ’ сдлалъ слдующее примчанiе: ‘нужнымъ считаемъ замтить, что авторъ этой повсти, избравшiй для себя псевдонимъ В. Крестовскаго, не иметъ ничего общаго съ другимъ г-мъ Крестовскимъ, можетъ быть и не псевдонимомъ, авторомъ драматическихъ пьесъ: ‘Цыганка’, ‘Нашествiе иноплеменныхъ’, ‘Бдовой двушки’ и другихъ, играемыхъ на сцен Александринскаго театра’. Не стану утомлять читателя дальнйшимъ исчиленiемъ всего написаннаго и напечатаннаго г-жею Хвощинской въ теченiе слдующихъ десяти лтъ. Скажемъ только и пр. (стр. 581).
Видите сколько здсь ядовитой иронiи! Составитель бiографiи очевидно весело потшается надъ плодовитостью и неудавшимися притязанiями г-жи Хвощинской. Очень, очень странно! Попасть въ хрестоматiю обыкновенно считается за честь, между тмъ выходитъ что попасть въ хрестоматiю г. Гербеля значитъ вмст и попасть ему на зубы.
Мы не знаемъ, много—ли у него подобныхъ бiографiй, но къ числу ихъ должны причислить и бiографiю очень крупнаго человка, Аполлона Григорьева. Въ этой бiографiи г. Гербель судитъ и рядитъ такъ ршительно, какъ нигд. Онъ считаетъ недостатками статей Григорьева ‘заносчивость и своеобычность’. Онъ увряетъ, что изъ ‘огромнаго множества критическихъ статей и рецензiй’ Григорьева ‘къ сожалнiю только нкоторыя заслуживаютъ вниманiя’. ‘До такой степени’, говоритъ онъ, ‘он были писаны подъ влiянiемъ минуты, вслдствiе чего весьма часто одна статья противорчитъ другой’. ‘Каждый’, продолжаетъ онъ, ‘видлъ всю неустойчивость и несостоятельность критической дятельности Григорьева, что и было главною причиною того, что воззрнiя покойнаго критика не имли ршительно никакого влiянiя на общество и возбуждали одн насмшки въ противникахъ этихъ воззрнiй’ (стр. 559). Наконецъ какъ лучшее сужденiе о Григорьев и окончательный ему приговоръ, онъ выписываетъ слова ‘Книжнаго Встника’ (1865, No 1): ‘Григорьевъ самъ въ свтлыя минуты сознавалъ свою полнйшую ненужность для русской литературы, и сама русская публика соглашалась съ нимъ въ своемъ молчаливомъ приговор’. (560).
Что сказать на это? Право, остается только воскликнуть: вотъ какъ составляются хрестоматiи! вотъ какъ пишется исторiя!
Г. Гербель очевидно вовсе не знаетъ смысла критической дятельности Григорьева, не знаетъ до такой степени, что даже вовсе его не разбираетъ, вовсе не упоминаетъ объ этомъ смысл. Можно подумать, что для г. Гербеля критика состоитъ только въ томъ, чтобы одно бранить, а другое хвалить, и Григорьевъ былъ несостоятеленъ потому, что будто—бы онъ одно и то же то бранилъ то хвалилъ. Но если—бы г. Гербель понималъ идеи Григорьева, если—бы онъ видлъ, за что бранилъ и хвалилъ Григорьевъ, то онъ можетъ быть убдился—бы, что противорчiя и увлеченiя покойнаго критика вовсе не были (по отношенiю къ этимъ идеямъ) противорчiями и увлеченiями.
Аполлону Григорьеву выпала тяжелая, но отчасти завидная доля. Публика, которой мннiемъ такъ дорожатъ г. Гербель и ‘Книжный Встникъ’, не умла цнить его, но онъ постоянно имлъ восторженныхъ почитателей, онъ возбуждалъ энтузiазмъ, который тысячекратно дороже слпаго увлеченiя толпы. Не сама ли публика поклонялась Полевому, Сенковскому, Кукольнику и многимъ имъ подобнымъ, или даже во сто разъ худшимъ? Такого поклоненiя Григорьевъ конечно не могъ возбудить.
Къ его литературной судьб, намъ кажется, можно примнить его собственныя слова, которыя часто приходятъ намъ на умъ:
‘Умственное развитiе наше есть Сатурнъ, постоянно пожирающiй чадъ своихъ, по мр рожденiя. Все, чт сдлано вчера, а тмъ паче третьяго дня, мы уже забыли сегодня, и подаемъ большiя надежды, что сдланное нами сегодня ршительно зачеркнемъ завтра, и не только зачеркнемъ, а подъ веселую руку даже оплюемъ’.
‘Передъ нами все, даже истинно—высокое и великое, — проходитъ, проходитъ и, вроятно долго будетъ проходить, не оставляя по себ никакихъ слдовъ’. (Время, 1861, No 3. стр. 42).
Этотъ Сатурнъ пожралъ на нашихъ глазахъ Григорьева, какъ пожралъ онъ Герцена, какъ пожралъ уже половину многихъ другихъ. Странно видть, что даже историки литературы и составители хрестоматiй усердно помогаютъ этому пожиранiю.
Францъ фонъ-Зикингенъ. Историческая трагедiя въ пяти дйствiяхъ. Сочиненiе Фердинанда Лассаля. Переводъ А. и С. Криль. Спб. 1873.
Трагедiя эта не дурно написана, переведена недурными стихами и отлично напечатана. Но цли, которыя постоянно имлъ въ виду авторъ, не могли не помшать истинной занимательности его сочиненiя. Интересы, на которыхъ Лассаль завязалъ свою трагедiю, суть стремленiя къ свобод, возникшiя во времена реформацiи, возстанiе противъ тогдашняго феодальнаго и католическаго угнетенiя. Конечно, художникъ можетъ брать всякiе интересы, какiе ему вздумается, но такъ какъ прежде всего онъ обязанъ давать полный образъ жизни, то всякiй спецiальный интересъ неизбжно долженъ сливаться съ другими, и на первый планъ все-таки выступитъ душа человческая, а не временныя и случайныя стремленiя людей. Тенденцiозный писатель почти никогда не можетъ соблюсти этого правила. Такъ случилось и съ Лассалемъ. Въ своей трагедiи онъ упустилъ изъ виду самую существенную черту того времени, когда она происходитъ — именно интересъ религiозный. Вс дйствующiя лица трагедiи толкуютъ о Лютер, половина ихъ заявляетъ себя приверженцами новаго ученiя и клянется положить за него свою голову, а между тмъ самого ученiя не видать, ни въ чьихъ рчахъ не слышно воодушевленiя, которымъ оно наполняло души, нигд не отзывается его содержанiе и смыслъ. Такимъ образомъ въ трагедiи нтъ существеннаго нерва, не достаетъ самой главной пружины. Не знаемъ, какъ объяснилъ бы и оправдалъ это обстоятельство Лассаль, но для переводчиковъ, какъ видно, оно вполн понятно.
‘Духъ реформацiи’, говорятъ они въ предисловiи, ‘который Лассаль всегда строго отличалъ отъ самаго факта реформацiи, существовалъ и до Лютера, онъ выражался въ чисто человческихъ стремленiяхъ возрождавшихся наукъ и былъ проникнутъ влеченiемъ къ свобод во всхъ сферахъ жизни нацiи, Лютеръ сдавилъ эти стремленiя догматически—теологическимъ направленiемъ, которое далъ реформацiи. Реформацiонный духъ былъ шире, выше, свободне и гуманне своего собственнаго осадка — реформацiи’ (стр. 1).
Это обвиненiе противъ Лютера намъ кажется очень неосновательнымъ, и если оно взято изъ Лассаля, то показываетъ, что знаменитый агитаторъ дурно понималъ исторiю своего народа и порочилъ то, чт составляетъ истинную славу нмцевъ. Реформацiя только потому и имла силу и плодотворность, что была религiознымъ обновленiемъ. Она была протестомъ противъ католичества во имя—де высшаго, лучшаго пониманiя религiи’, и потому на долго возвысила и укрпила нравственныя силы германскихъ народовъ. Если бы она была простымъ бунтомъ, возникшимъ изъ матерiальныхъ страданiй и изъ желанiя свергнуть тяжкiй гнетъ властей, она погибла бы безъ слда и не имла бы никакого значенiя въ духовномъ развитiи германскаго племени. Свобода есть идеалъ отрицательный, а Лютеръ далъ своему народу положительный идеалъ, то есть то, ради чего нужна и хороша свобода.
По всему видно, что Лассаль иначе смотрлъ на это. Приведемъ разсужденiе, которое онъ влагаетъ въ уста папскому легату, ревностному католику, но видящему всю глубину вещей. Вотъ какъ этотъ легатъ объясняетъ одному изъ архiепископовъ, въ чемъ истинная опасность:
Взгляните, гд опору встртилъ Лютеръ?
Нашло—ль себ ученiе его
Сочувствiе, поддержку въ духовенств?
Нтъ, — Гуттены, Эразмы, Рейхлины,
Вотъ кто привтствовалъ его съ восторгомъ,
Зовутся ‘гуманистами’ они
И это имя выдаетъ ихъ тайну.
Евангелiе человчества—
Вотъ что несетъ съ собой Протей, идущiй
На насъ войною. Лютеръ для него
Лишь временною оболочкой служитъ.
Подъ нашими ударами смнять
Одну онъ кожу за другую станетъ,
Рости, разоблачаяся, и вдругъ
Въ сiяньи огненномъ предстанетъ мiру.
Провозгласитъ: ‘я есмь!’, сердца людей
Себ всевластно покоритъ, напишетъ
На знамени своемъ: ‘земная жизнь
‘И наслажденiе’, низвергнетъ небо!
Исторiю временъ давнопрошедшихъ,
Разгаданный людьми законъ природы, —
Онъ все ceб въ оружье обратитъ,
Чтобъ имъ громить святыню нашей вры,
Евангелiе человчества
Евангелiю сына человческаго
Онъ дерзновенно противупоставитъ.
Народы отворотятся отъ насъ,
Въ объятья страстныя невсты новой —
Дйствительности — бросятся они.
Предъ яркимъ, жгучимъ блескомъ наслажденiй
Померкнетъ блдный свтъ загробной жизни,
На неб воцарится мракъ.
Этотъ легатъ очевидно пророчествуетъ о томъ, что должно, будто бы, исполниться въ будущiя времена по мннiю самого Лассаля, и потому говоритъ языкомъ и понятiями чистаго гегельянца лвой стороны. Нельзя сказать, чтобы это было очень врно исторически. Понятно при этомъ, что если Лютера принять лишь за временную оболочку лваго гегельянства, то нечего на немъ долго останавливаться и можно подвести его реформацiю подъ простыя либеральныя идеи, даже сдлать его предтечею тхъ, кто проповдуетъ страстныя объятiя дйствительности’ и ‘жгучiй блескъ наслажденiй’.
Одна бда: драма не вышла. Ея дйствующiя лица и не лютеране и не гегельянцы, и отношенiя между ними неясны и фальшивы.