Дв реальныя государственныя силы въ Россіи: Царь и народъ.
Дв реальныя государственныя силы въ Россіи: Царь и народъ.
‘Русь’, 14-го марта 1881 г.
Две реальные государственные силы в России: Царь и народ, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1881
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
Завтра погребеніе, завтра послднее цлованіе и прощаніе Русскихъ людей съ останками своего Царя, двадцать пять лтъ подвизавшагося на престол Русской державы, положившаго душу за свой народъ и свою землю… Съ радостными надеждами привтствовалось Его многознаменательное рожденіе
въ великомъ град славы,
На высотахъ священнаго Кремля,
и по истин пророческимъ завтомъ поэта:
Да встртитъ Онъ обильный честью вкъ,
Да славнаго участникъ славный будетъ,
Да на чред высокой не забудетъ
Святйшаго изъ званій — человкъ/…
И Онъ исполнилъ завтъ, остался ему вренъ до послдней минуты не дыханія. Именно человчность является характеристическою чертою Его самодержавнаго подвига. Никакія обольщенія вншней власти не смогли заглушить въ немъ велній простаго, добраго сердца. И Богъ сподобилъ Его возвратить человческія права десяткамъ милліоновъ человковъ, и водрузить то знамя освобожденія, которое прекрасне, святе всхъ побдоносныхъ знаменъ, всхъ знаменъ цивилизаціи и свободы иныхъ европейскихъ странъ,— то знамя съ которымъ въ рукахъ стоитъ отнын Россія на нравственной высот и въ сил недосягаемой, предъ лицомъ смущеннаго, косящагося на нее міра…
Самодержецъ, Онъ былъ смиренъ духомъ, Онъ не возносился ни разу, душа Его не знала надменности и гордыни. Онъ не искать суетной славы, но слава искала Его — и историкъ съ изумленіемъ подводитъ итоги обилію великихъ длъ, совершившихся въ періодъ отъ 1855 до 1881 г. Но Богъ вознесъ смирявшагося на высоту выше всякой высоты земной: Царь величайшей въ свт державы, по манію котораго готовъ былъ двинуться въ бой, на защиту Его престола и власти, цлый океанъ-народъ, сподобился кончины истинно-мученической. Его образъ предстоитъ теперь предъ нами въ лучезарномъ сіяніи Страстотерпца. Народъ, молясь объ упокоеніи души Александра II, сопричисляетъ его къ лику молитвенниковъ за Русскую землю. Вчный миръ, вчная память, вчная слава Теб, нашъ добрый Царь, четверть вка властвовавшій надъ нами!… На сына Твоего, новаго Царя нашего, переносимъ теперь наши надежды, нашу вру, нашу любовь…
Никакому государю никогда не доставалось, повидимому, въ наслдство такого непомрнаго бремени, какъ то, которое подъемлетъ нын нашъ Государь Александръ III. Но какъ ни тяжело оно само по себ, не пріумножена ли еще эта тяжесть фальшивыми всами ухищреннаго мудрованія? Вполн ли врны мрила, да и кто мрщикъ? Не опытъ, конечно, а отвлеченное, быть-можетъ даже нсколько ошибочное соображеніе?… Нтъ ли возможности оптическаго обмана при созерцаніи Россіи изъ такого далка, какъ Петербургъ? Намъ кажется, что такого рода обманъ возможенъ, что на поверхности петербургской среды нсколько вкось преломляются лучи, отражающіе Россію, и отраженіе лишается врности. Не слишкомъ ли сложнымъ представляется то, что въ сущности само по себ просто или гораздо проще? Не слабымъ ли, не шаткимъ ли мнится многое. что крпко и неколебимо?…
Надо прежде всего разсять туманъ, въ которомъ все одноцвтно, все сливается во едино, все смшивается безразлично: призрачное и сущее мнимое, и дйствительное, тни и живые образы, ложь и правда… Необходимо прежде всего пригнать за непреложную истину одно: въ Россіи пребываютъ только дв реальныя государственныя силы, только два всемогущіе фактора: Царь и народъ. Такъ было искони, такъ и теперь. Въ этомъ отношеніи ничто не лось,— никакой порухи, говоря языкомъ древнихъ грамотъ, ни малйшаго ущерба, ниже атома ущерба — ни царской чести, ни царской власти въ нашей земл не произошло. Наши Государи, особенно временъ новйшихъ, и не подозрваютъ, сколько могутъ они въ союз съ народомъ, обратясь къ нему съ искреннимъ словомъ. Эта царская мощь усиливается по мр приближенія къ народу, умаляется по мр удаленія отъ него. Но повторяемъ — и это пусть знаютъ вс, кому вдать надлежитъ — царская власть стоитъ въ Россіи, или по крайней мр во всенародномъ сознаніи такъ же твердо, такъ же незыблемо, какъ и прежде, и за сохраненіе этой твердыни, какъ за условіе своего гражданскаго историческаго бытія, нтъ жертвы въ мір, какой бы не принесъ нашъ народъ. Ложь, будто власть Государя основывается у насъ только на неразвитости, на невжеств народномъ! Идея государства, идея единой верховной власти ни однимъ народомъ міра не усвоена себ такъ сознательно, какъ нашимъ.
Не по случайной же прихоти отдльныхъ лицъ, тысячу лтъ исторической страды перетерплъ онъ ради созиданія и укрпленія своего государства! Не онъ ли возсоздалъ его вновь, когда оно разрушилось почти въ конецъ, въ эпоху самозванцевъ, и возсоздалъ именно — отъ нижнихъ слоевъ земли поднявшійся народъ съ нкоторыми изъ людей слоевъ верхнихъ, мыслившихъ съ народомъ за одно и пуще своихъ привилегій любившихъ Русскую землю? И не только возсоздалъ онъ государство, но и личную верховную власть во всемъ ея объем, отмнивъ всякаго рода ограниченія, придуманныя нкоторыми олигархами. Мало того: нсколько лтъ непрерывно, способомъ земскихъ, почти не расходившихся думъ или соборовъ, стерегла Земля неприкосновенность и достоинство царской самодержавной власти… И древніе цари вполн врили своему народу… Эта непосредственная связь измнилась съ Петромъ, но измненіе произошло не со стороны Земли, которая осталась непоколебимо крпка своему историческому идеалу взаимныхъ отношеній Царя съ народомъ.
Въ эту истину необходимо врить нашей верховной предержащей власти, и отъ силы ея вры будетъ зависть и самое могущество власти на всякое начинаніе доброе, и самый миръ нашей родной страны. Такая вра въ свой народъ, въ свое державное право и въ свою власть — уже сама въ себ заключаетъ залогъ тишины и спокойствія, такая вра, если она жива и дйственна въ царской душ, не можетъ не быть плодотворною: она и наставитъ и вдохновитъ нашего возлюбленнаго молодаго Царя на все полезное и благое.
Конечно, говоря о народ, мы разумемъ настоящій Русскій народъ, а не лже-народъ, ибо много теперь всякаго рода такъ-называемыхъ ‘либераловъ’, употребляющихъ во зло имя народа. Но и тутъ примта простая: всякій, кто предлагаетъ ввести какія-либо мры въ смысл^ западноевропейскихъ либеральныхъ учрежденій, не только аристократическихъ, но и демократическихъ, искажающихъ народный образъ царской власти, или упрочить или же только ‘либерально’ подновить бюрократическое сродоствіе, воздвигшееся со временъ Петра между Государемъ и Его землею,— ‘отъ духа лестна есть‘,— не отъ Русскаго народа и не отъ духа его…
Позволительно, кажется намъ, думать, что при такомъ положеніи власти въ Россіи (а оно именно таково), бремя правленія представляется мене тяжкимъ, чмъ можетъ мниться оно при другихъ, не существующихъ, но лишь ошибочно нкоторыми воображаемыхъ условіяхъ ея бытія… Впрочемъ, не политическіе вопросы о власти составляютъ злобу наступившаго историческаго дня. Настоящая минута требуетъ неотступно и прежде всего ршенія главной задачи: какъ избавиться отъ стаи бшеныхъ собакъ, рыскающихъ по Россіи, угрожающихъ жизни самыхъ дорогихъ ей лицъ,— находящихъ себ въ ней тайные притоны и — несомннно плодящихся? Эта задача,— которую ршить, при дружномъ содйствіи народа и всего общества — за одно съ нимъ мыслящаго (слдовательно чуждаго гнилаго, фальшиваго либерализма) — полагаемъ, вполн возможно,— не иметъ ничего общаго съ задачами органическихъ и общихъ административныхъ мропріятій, подлежащихъ спокойному вниманію и ршенію власти. Нужно бы, казалось, возстановить прежде всего спокойствіе, столь необходимое для правильныхъ отправленій государственной власти и самой общественной жизни. По крайней мр въ обществ и во всей Русской земл настойчиво чувствуется теперь именно эта, а не другая потребность. Полное же спокойствіе можетъ вновь водвориться единственно при всеобщемъ убжденіи, что Царь и Его семья охранены вполн надежно, и приняты самыя ршительныя, умныя, строгія мры къ искорененію изверговъ. Только при этомъ условіи возможно приступить къ измышленію и оцнк способовъ для предупрежденія рецидивовъ зла, для того, чтобы все благопріятствовавшее, такъ или иначе, прямо или косвенно, его возникновенію было до основанія упразднено… Подло бы мыслили и поступили т, которые вздумали бы воспользоваться настоящими затрудненіями власти для того, чтобы исторгнуть отъ ея благоволенія какую-либо мру, которая могла бы казаться уступкою, вынужденною лишь современными грозными обстоятельствами! Единственное, что теперь, сейчасъ, на потребу, это принятіе такихъ мръ, которыя были бы способны оградить безопасность Царскаго дома и Россію отъ позорнаго гнета тайныхъ злодевъ, затмъ уже можно помыслить и о томъ, какъ бы еще сильне утвердить власть, поставивъ ее на единственно крпкую, т. е. народную и истинно земскую, (а не казенно-‘земскую’ только) основу!
Нужно разсять туманъ, напущенный пошлостью нашего псевдолиберализма. Было бы весьма опасно пригнать эту мнимую силу за силу дйствительную, и мнніямъ той фракціи общества, которая именуетъ себя ‘либеральной’, а въ сущности просто — не русская, чуждая преданіямъ исторія и духу нашей народности,— мнніямъ ея, этому пустословному бреду, придавать какое-либо вское значеніе… Пусть только взойдетъ солнце правды народной,— и весь этотъ вздорный туманъ исчезнетъ… Пусть только Русь будетъ вся и истинно Русью и вритъ себ самой,— отъ какого кошмара освободится сознаніе! отъ какого лишняго, напраснаго бремени избавится власть!…
Но какъ бы ни было тяжко подъемлемое нын нашимъ Государемъ бремя власти, одно превыше всхъ сомнній: во сколько возможно любви народной облегчить Ему это царское бремя, она вся самоотверженно готова послужить его облегченію. Много можетъ любовь, и много можетъ, все можетъ, все преодолетъ на Руси тсный, неразрывный союзъ любви, вры взаимной,— союзъ мысли и духа Русскаго Царя съ Его Землею!…
Таково, смемъ думать, мнніе первопрестольной Москвы…