Два веронца, Шекспир Вильям, Год: 1594 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 70 минут(ы)

Шекспиръ

Два веронца

ПЕРЕВОДЪ

ВСЕВ. МИЛЛЕРА

Источник: Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 1, 1903.

http://az.lib.ru

ДВА ВЕРОНЦА.

Хотя комедія ‘Два веронца’ (‘The two gentlemen of Verona’), появившаяся въ печати впервые in folio въ 1623 году, не иметъ никакихъ вншнихъ фактическихъ указаній на время ея написанія, комментаторы давно уже единогласно признали эту пьесу однимъ изъ самыхъ раннихъ произведеній Шекспира. Уже крупные недостатки въ композиціи ясно говорятъ за ея раннее происхожденіе, на то же указываютъ анализъ стиля и метра, характеръ юмора и явные слды вліянія эвфуизма. Поэтому большинство комментаторовъ относятъ эту комедію къ 1591 году, хотя нердко раздавались голоса и за боле раннюю, и за боле позднюю дату {За 1591 или еще боле раннюю дату стоятъ Delius, Elze, Malone, Furnivall, Hales, за 1595 г. — Drake, Fleay и Chalmers, за 1592 годъ — Неrtzberg, за 1592-93 — Dowden.}.

Сюжетъ пьесы показываетъ, что въ это время поэтъ находился подъ сильнымъ вліяніемъ итальянской и испанской литературы новеллъ, пользовавшейся широкимъ успхомъ въ Англіи, какъ и во всемъ читающемъ обществ Европы, увлекавшемся пастушескими романами Рибейра, Саа де-Миранда, Санназара и Монтемайора. Въ пьес ‘Два веронца’ нкоторую часть матеріала Шекспиръ заимствовалъ изъ эпизода о Феликс и Филисмен въ ‘Діан’ Монтемайора, написанной въ 1542 году (въ подражаніе ‘Аркадіи’ Санназара) и пользовавшейся огромнымъ успхомъ въ теченіе 70 лтъ, о чемъ свидтельствуютъ 16 изданій, выдержанныхъ этимъ пастушескимъ романомъ. Искусный въ созданіи характеровъ, Шекспиръ, какъ извстно, не отличался изобртательностью въ сюжетахъ и нердко, встрчая фабулу или положеніе, имвшія успхъ у публики и понравившіяся ему, заимствовалъ ихъ, видоизмняя детали и возвращаясь къ тмъ же эпизодамъ иногда по нскольку разъ.

‘Діана’, въ перевод Бартоломью Іонта, появилась въ печати лишь въ 1598 году, но, судя по приложенному къ ней предисловію, пролежала въ законченномъ вид около 16 лтъ и могла быть знакома Шекспиру, переходя въ спискахъ изъ рукъ въ руки, что было въ обыча того времени. Весьма правдоподобно и то предположеніе, что поэтъ пользовался не самой новеллой Монтемайора, а утерянной драматической передлкой того же сюжета, именно пьесой, поставленной въ Гринвич, въ присутствіи королевы Елисаветы (въ 1587 году) подъ заглавіемъ ‘The history of Felix and Philismena’. Какъ бы то ни было, исторія Протея и Юліи очень близко напоминаетъ исторію Феликса и Фелисмены, и несомннно, что тмъ или инымъ путемъ Шекспиръ былъ знакомъ съ этой частью повсти Монтемайора. У послдняго Фелисмена любитъ молодого дворянина Донъ Феликса и, разлученная съ нимъ его отцомъ, отославшимъ сына въ другой городъ, переодвается въ мужское платье и слдуетъ за своимъ возлюбленнымъ. Прибывъ въ городъ, гд находился Феликсъ, она узнаетъ, что онъ измнилъ ей, полюбивъ другую двушку — Целію, и удостовряется въ этомъ, подслушавъ ночную серенаду, которую Феликсъ даетъ предмету своего новаго чувства. Не узнанная неврнымъ возлюбленнымъ, Фелисмена поступаетъ къ нему пажемъ и однажды, по порученію своего господина, относитъ къ Целіи любовное письмо отъ него. Дальнйшая исторія является уже въ иномъ вид въ ‘Діан’ и скоре напоминаетъ любовныя отношенія герцога, Віолы и Оливіи въ ‘Двнадцатой ночи’. Именно, прекрасная дама плняется красотой переодтой пажемъ двушки и влюбляется въ нее. Конецъ — трагическій: Целія признается въ любви послу Феликса и, не находя, конечно, отвта на свою страсть, умираетъ съ горя. Феликсъ въ отчаяніи покидаетъ страну и узжаетъ неизвстно куда, a Фелисмена отправляется разыскивать своего возлюбленнаго.

Кром исторіи Протея и Юліи, заимствованной у Монтемайора, можно было бы указать еще на отдльные моменты пьесы, имющіе отношеніе къ другимъ источникамъ, напр., взятые изъ ‘Аркадіи’ Сиднея или изъ ‘Apollonius and Silla’, повсти Барнаби Рича (Barnabe Rich) {См. Von Friesen ‘W. Shakspear’s Dramen’ p. 150, Sidney Lee ‘A life of W. Shakespeare’ (1899) p. 53.}. Но эти заимствованія очень несущественны.

Что касается главнаго сюжета пьесы, именно исторіи дружбы Валентина и Протея, то, по всей вроятности, мы имемъ въ немъ замыселъ самого Шекспира, такъ какъ до сихъ поръ, несмотря на тщательные поиски комментаторовъ, не найдено было ни одного произведенія, откуда Шекспиръ могъ бы заимствовать эту тему. Поэтому комедію ‘Два веронца’ слдуетъ признать самостоятельнымъ твореніемъ молодого Шекспира, быть можетъ, первымъ опытомъ на этомъ пути, такъ какъ раньше нашъ поэтъ занимался передлкой чужихъ пьесъ.

Вся комедія проникнута тмъ параллелизмомъ въ композиціи, который является довольно обычнымъ пріемомъ въ раннихъ произведеніяхъ поэта.

Непостоянный Протей противопоставленъ врному въ своихъ привязанностяхъ Валентину, умная и блестящая Сильвія — пылкой и нежной Юліи, юмористъ Лаунсъ — остряку Спиду, при чемъ слуги по характеру противополагаются своимъ господамъ. То же мы наблюдаемъ въ другихъ пьесахъ Шекспира, каковы: ‘Безплодныя усилія любви’, ‘Комедія ошибокъ’, ‘Сонъ въ лтнюю ночь’, ‘Ромео и Джульетта’. Такая симметричность въ построеніи указываетъ на вліяніе романскаго искусства съ его стремленіемъ къ ясности, порядку и симметріи, отчасти же можетъ быть поставлена на счетъ неопытности автора. Схематичность въ построеніи дйствія и группировки характеровъ несомннно продуктъ искусственности, а не органическаго развитія и жизни. Еще неопытный въ первыхъ своихъ твореніяхъ, поэтъ самъ ставитъ себ опредленныя рамки, стремясь достигнуть единства впечатлнія распредленіемъ частей, и считаетъ свое произведеніе непрочнымъ, если ему не служитъ поддержкой нкоторая механическая система, какъ бы заране опредляющая ходъ дйствія, свойства характеровъ и появленіе лицъ на сцен. Впослдствіи, когда геній Шекспира окрпъ и сталъ все глубже проникать въ истинную суть жизни, онъ самъ отбросилъ такіе искусственные пріемы и предоставлялъ организму драмы развиваться по естественнымъ законамъ, достигая этимъ путемъ высшей неосязаемой цльности.

Комедія ‘Два веронца’ — хорошенькая и занимательная пьеса на тему о врной и непостоянной любви и о заблужденіяхъ, въ которыя впадаетъ охваченный страстью разсудокъ, пьеса хотя и слабая въ сравненіи съ позднйшими произведеніями Шекспира, но уже представляющая многообщающую работу молодого художника. Интересъ поддерживается не столько органическимъ развитіемъ дйствія и характеровъ, сколько отдльными прекрасными моментами. Стиль ‘Двухъ веронцевъ’, особенно въ приподнятыхъ мстахъ діалога, указываетъ на сильное вліяніе Лилли. Поддаваясь литературному вкусу своего времени, поэтъ пользуется утонченнымъ, галантнымъ языкомъ, вычурными оборотами и эвфуистическими хитросплетеніями, но, быть можетъ, въ этой пьес находятся указанія на то, что Шекспиръ уже начиналъ оцнивать по достоинству искусственность ‘Анатоміи остроумія’ пресловутаго Лилли, бывшей въ то время настольной книгой для людей образованнаго общества, въ Англіи. Такъ, когда Валентинъ въ цломъ ряд пышныхъ и цвтистыхъ фразъ изображаетъ свою любовь къ Сильвіи, Протей замчаетъ на нихъ:

‘Мой другъ, къ чему напыщенность такая?’

(Д. II, сц. 4-я).

Во всякомъ случа молодому поэту было простительно пользоваться ‘высшимъ стилемъ’, такъ какъ онъ господствовалъ въ то время во всей европейской изящной словесности и въ разговор высшихъ классовъ. Поэты и ораторы старались искать гиперболическихъ выраженій для чувства, колоритныхъ эпитетовъ, богатыхъ метафоръ, миологическихъ сравненій и охотно прибгали къ каламбурамъ и разнымъ словеснымъ фокусамъ. Но уже въ ‘Двухъ веронцахъ’, тамъ гд является самъ Шекспиръ, не разряженный въ мишуру моднаго наряда, мы находимъ прекрасныя описанія, истинно поэтическіе образы, уже ясно слышатся звуки прочувствованной эротической лирики, полной гармоническихъ, нжныхъ оборотовъ, чувствуется уже истинный юморъ и неподдльная веселость.

Въ ‘Двухъ веронцахъ’ Шекспиръ впервые избираетъ мстомъ дйствія Италію, куда впослдствіи такъ часто уносилось его воображеніе. Но напрасно стали бы мы отыскивать боле или мене искуснаго воспроизведенія итальянскаго колорита, который поражаетъ насъ въ позднйшихъ пьесахъ: передлк ‘Укрощенія строптивой’, ‘Венеціанскомъ купц’ и ‘Отелло’. Въ нихъ мы дйствительно находимъ столько характерныхъ подробностей и мткихъ эпитетовъ, что у многихъ критиковъ невольно явилось предположеніе, не совершилъ ли Шекспиръ путешествія въ Италію. Но въ настоящее время, повидимому, большинство комментаторовъ высказываются противъ такого предположенія. Разсматриваемая пьеса даетъ въ этомъ отношеніи только отрицательныя показанія: поэтъ даже не длаетъ попытки воспроизвести итальянскую жизнь, и немногія подробности изъ быта и природы, которыя встрчаются въ пьес, напр., театральное представленіе въ Духовъ день, ручеекъ ласково лобзающій осоку, перемнчивый апрльскій день — принадлежатъ гораздо больше Англіи, чмъ Италіи. Если бы Шекспиръ побывалъ въ Италіи, онъ, конечно, не могъ бы отправить Валентина въ Миланъ на корабл. Правда, комментаторъ Эльце удосужился найти указаніе, что въ XVI вк Верона и Миланъ были соединены каналомъ, но ‘Шекспиръ’, замчаетъ Брандесъ, въ общемъ симпатизирующій гипотез объ итальянскомъ путешествіи поэта, ‘такъ же мало зналъ эту подробность, какъ то обстоятельство, что въ 1270 г. Богеміи принадлежали нкоторыя провинціи, лежавшія на берегу Адріатическаго моря’, хотя, слдуя Грину, заставляетъ своихъ героевъ въ ‘Зимней сказк’ причаливать къ Богеміи на корабл {Брандесъ — Шекспиръ (1899) стр. 131.}.

Что комедія ‘Два веронца’ не пользовалась большимъ успхомъ у публики, видно уже изъ того, что поздне, и съ гораздо большимъ успхомъ, Шекспиръ пользовался эпизодомъ переодванія, напр. въ ‘Двнадцатой ночи’. Туда же перенесъ поэтъ и многія детали ‘Двухъ веронцевъ’. Такъ, діалогу между Сильвіей и Юліей, переодтой пажемъ соотвтствуетъ разговоръ между Оливіей и Віолой, а разсказъ Юліи о собственныхъ страданіяхъ воспроизводится отчасти въ прекрасной сцен между Віолой и герцогомъ. Можно указать также на многія моменты общіе съ другими произведеніями Шекспира. Сцена, гд Юлія спрашиваетъ у Лючетты ея мннія относительно своихъ жениховъ, служитъ какъ бы эскизомъ къ превосходной сцен такого же содержанія между Порціей и Нериссой въ ‘Венеціанскомъ купц’. Протей такъ же быстро забываетъ Юлію при вид Сильвіи, какъ Ромео своею Розалинду при первой встрч съ Джульеттой. Монологи Лаунса (II, 3) и Ланцелота Гоббо въ ‘Венеціанскомъ купц’ (II, 2) близки по своему характеру, а серенада докучнаго жениха (IV, 2) вновь появляется въ ‘Цимбелин’ (II, 3) {См. статью Gisbert Freiherr Vincke ‘Die beiden Veroneser, als Bhnenstck’ въ Jahrbuch der Deutschen Shakespeare-Gesellschaft. B. XXI p. 149.}.

Хотя въ ‘Двухъ веронцахъ’ мы еще не видимъ боле или мене полнаго развитія характеровъ, однако дйствующія лица представляютъ уже значительный психологическій интересъ: многіе моменты схвачены и выражены ярко, въ изображеніи чувствъ замчается у молодого художника способность индивидуализировать своихъ героевъ, проникать въ глубь человческой души. Изъ мужскихъ характеровъ наибольшій интересъ представляетъ Протей — натура съ богатой умственной жизнью, слабымъ сердцемъ и изумительно гибкой нравственностью. Ловкій и изворотливый, одаренный живымъ умомъ, Протей — личность безхарактерная и глубоко эгоистическая, въ погон за наслажденіями и новыми ощущеніями онъ очень неразборчивъ въ пріемахъ и средствахъ. Онъ знаетъ тайны любви, обладаетъ эротическимъ краснорчіемъ, быстро воспламеняется, но, достигая взаимности, столь же быстро охладваетъ. Въ первой сцен сентиментально-нжнаго прощанія съ другомъ мы уже наблюдаемъ его тонко-организованную натуру. Не увренный во взаимности Юліи, онъ погруженъ въ меланхолію и, какъ самъ заявляетъ, ‘съ умомъ въ раздор свтъ весь презираетъ, коснетъ въ лни, сердце надрываетъ’. Но достаточно письма Юліи, чтобъ онъ вознесся на седьмое небо и восклицалъ: ‘О, счастье! о, милыя черты! о, ангелъ’! (Д. I, сц. 3-я). Недолго, однако, продолжается эта игра въ чувство и скоро Протею приходится поступить въ школу дйствительной жизни. Вынужденная разлука съ возлюбленной, впрочемъ, не вызываетъ въ немъ сильнаго протеста, хотя онъ и прощается съ нею, аффектированно клянясь въ врности. Одного взгляда на Сильвію достаточно, чтобы прежде столь дорогой ему образъ померкъ и новый потокъ страсти увлекъ его, чтобы утерялось всякое различіе между добромъ и зломъ, а нравственные законы потеряли силу передъ жаждой наслажденія. Сознаніе, что онъ поступаетъ дурно, не исчезаетъ въ его анализирующемъ мозгу, и Протей (Шекспиръ рзко подчеркиваетъ это свойство) всякими софизмами старается оправдать себя, хотя бы въ собственныхъ глазахъ. Онъ самъ съ нкоторою наивностью признается, что станетъ измнникомъ другу и возлюбленной и ни передъ чмъ не остановится, лишь бы добиться своего, онъ побдилъ бы даже искушеніе, если бы это не требовало усилій, но бороться, переламывать себя во имя дружбы и врности — слишкомъ трудно для его неглубокой натуры и является стсненіемъ, противъ котораго возмущается его эгоизмъ. И вотъ, подъ вліяніемъ страсти и легкомыслія, онъ отдается во власть охватившаго его потока. Въ результат — цлый рядъ низкихъ поступковъ, доносовъ и обмановъ, такъ какъ онъ ‘самъ себ дороже Валентина’, и ‘любовь во всемъ всегда себялюбива’. Онъ ловко входить въ довріе герцога, искусно обходится со своимъ соперникомъ Туріо, доноситъ и клевещетъ на друга, чтобы удалить его въ изгнаніе, мастерски ведетъ интригу, тмъ боле что обстоятельства сами помогаютъ ему, онъ преслдуетъ Сильвію своимъ ухаживаніемъ и когда, наконецъ, судьба отдаетъ на мгновеніе въ его руки беззащитную двушку, готовъ пустить въ ходъ насиліе. Наступаетъ развязка: можетъ быть, Шекспиръ хотлъ показать, что эта утонченная и влюбчивая натура совершила эти поступки подъ вліяніемъ молодости и ослпленія страсти, не будучи порочной на самомъ дл что когда Протей уличенъ своимъ другомъ и видитъ себя во всей нравственной нагот, пелена спадаетъ съ его глазъ, уступая мсто искреннему раскаянію и стыду, можетъ быть, Шекспиръ дйствительно хотлъ, чтобы эти преступленія молодости и страсти не ставились юнош въ грхъ и забылись, какъ тяжелый кошмаръ. Во всякомъ случа раскаяніе Протея такъ слабо мотивировано въ развязк, что эти сцены шаблонны и неестественны, а хорошо задуманная фигура испорчена.

Полную противоположность изворотливому и сложному Протею представляетъ его другъ Валентинъ. Онъ написанъ въ боле слабыхъ тонахъ, но служитъ Протею какъ бы необходимымъ противовсомъ. Это — натура цльная, здоровая физически и нравственно, честная и безхитростная. Отличный другъ, готовый на всякія жертвы и не способный по своему душевному благородству понять зла въ близкомъ человк, онъ гораздо мужественне, чмъ изнженный Протей, и со своимъ умомъ, не знающимъ сомнній, увлекается вншнею діалектикой. Въ противоположность своему женолюбивому другу, Валентинъ смется надъ любовью, и насколько Протей мастеръ въ сердечныхъ длахъ и усердно разбирается въ своихъ чувствахъ, настолько Валентинъ далекъ отъ любви, которая должна сама его искать и улавливать. Но настаетъ и его часъ: Валентинъ полюбилъ горячо, искренно и безхитростно. Онъ настолько недогадливъ и неопытенъ, что его слуга долженъ разъяснять ему назначеніе письма, написаннаго имъ самимъ по просьб Сильвіи. Хотя любовь и научаетъ его вздыхать, слагать любовныя вирши и ломать руки, однако онъ не потерялъ голову, какъ Протей, и не лишился своей энергіи. Наказанный за свой дерзкій планъ овладть Сильвіей безъ согласія ея отца, герцога, онъ идетъ въ изгнаніе и начинаетъ новую жизнь въ лсу, атаманомъ благородныхъ разбойниковъ. Къ сожалнію, развязка пьесы прибавляетъ къ довольно опредленной фигур Валентина нсколько торопливыхъ и совершенно неестественныхъ штриховъ. Если онъ, узнавъ о козняхъ своего друга, и способенъ, повривъ его раскаянію, простить его, то отказъ отъ Сильвіи въ пользу Протея и такое явное невниманіе къ ея чувствамъ не имютъ уже никакого оправданія, особенно если принять въ разсчетъ самостоятельность характера этой двушки.

Въ интересно задуманныхъ женскихъ фигурахъ пьесы, несмотря на нкоторые промахи въ исполненіи, уже чувствуется искусная кисть Шекспира и его знаніе женской души. Характеръ Юліи, по врному замчанію одной писательницы {Miss Grace Latham въ Jahrbuch der deutschen Shakespeare-Gesellschaft, XXVIII p. 20.}, производитъ впечатлніе, будто онъ написанъ въ разныхъ тонахъ: въ отдльныхъ сценахъ проявляется у нея какая-нибудь новая черта характера въ зависимости отъ ея настроенія. Шекспиръ словно еще не. видитъ передъ собой ея сложнаго образа въ его цльности, какъ будто думаетъ, что женскіе характеры состоятъ изъ противорчій. По крайней мр въ чтеніи репликъ Юліи не такъ ясно чувствуешь одну и ту же личность въ различныхъ сценахъ, какъ въ другихъ позднйшихъ женскихъ характерахъ Шекспира. Въ хорошенькой сцен съ Лючеттой, Юлія является передъ нами двушкой избалованной своей красотой и ухаживателями, неопытной въ длахъ любви и полной прихотливой, граціозной женственности. Въ ней чувствуется еще двочка, несамостоятельная, радующаяся даже тни любовной интриги и старающаяся играть роль свтской дамы. И вотъ счастливая, жизнерадостная Юлія, полная двичьей стыдливости и игриваго кокетства, сгараетъ отъ нетерпнія прочитать письмо Протея и въ то же время желаетъ, хотя бы въ глазахъ своей камеристки, знающей насквозь свою балованную госпожу, казаться вполн равнодушной и неприступной. И об двушки, прекрасно понимающія другъ друга, разыгрываютъ между собою легкую, граціозную комедію. Хотя эта сцена съ письмомъ (Д. I, сц. 2-я) заимствована Шекспиромъ у Монтемайора, но тонкая психологическая отдлка принадлежитъ всецло молодому поэту. Открывая намъ впервые характеръ Юліи въ этой игривой сцен, Шекспиръ, быть можетъ, длаетъ ошибку, такъ какъ читатель напрасно станетъ искать проявившіяся здсь черты характера въ дальнйшихъ сценахъ, гд роль Юліи страдательная. При разлук съ Протеемъ она такъ подавлена горемъ, что не можетъ сказать слова прощанія. Во время разлуки въ ней развивается порывистость страсти, и она ршается, пренебрегая общественнымъ мнніемъ, слдовать за своимъ возлюбленнымъ, не имя, впрочемъ, еще основанія сомнваться въ его врности. Въ Милан Юлія становится уже вполн страдающей, романтической героиней: въ ней уже не остается и тни былого тщеславія и игривости, измняется и рчь ея, въ которой такъ прихотливо смшивалось искреннее чувство съ легкою прелестью кокетства. Ей приходится узнать объ измн Протея, присутствовать при серенад въ честь Сильвіи, подвергать свое женское самолюбіе постояннымъ ударамъ, — и гордость ея вполн подавлена. Любовь, овладвшая всмъ ея существомъ, доводитъ ее до такого самоуничиженія, что минутная вспышка женскаго инстинкта и прежней гордости, въ сцен съ портретомъ Сильвіи (Д. IV, сц. 4-я,) отрадно дйствуетъ на читателя. Ревность беретъ свое, и былая пылкая Юлія выцарапала бы глаза у портрета своей соперницы, если бы мягкая, отзывчивая Сильвія не сумла смягчить ея сердце. Въ заключительной сцен Юлія является свидтельницей гнусныхъ дйствій Протея, но и здсь не ршается открыть, кто она. Лишь когда Валентинъ отказывается отъ Сильвіи въ пользу Протея, мра страданія переполняется, и Юлія падаетъ безъ чувствъ. Узнанная окружающими, придя въ себя, она обрушивается на своего вроломнаго Протея со всей силой и порывистостью, какія мы могли ожидать отъ Юліи перваго акта.

Юліи, по схем пьесы, соотвтствуетъ дочь миланскаго герцога Сильвія. Характеръ ея, боле уравновшенный, чмъ характеръ Юліи, проведенъ въ пьес послдовательне, потому, можетъ быть, что мы почти не видимъ ея наедин съ собою: она постоянно окружена своей свитой, что должно, конечно, значительно сдерживать проявленія ея чувствъ. Обладая быстрымъ и острымъ умомъ, она вполн самостоятельна въ своихъ дйствіяхъ. Какъ женщина высшаго круга, она прекрасно владетъ собой, никогда не роняетъ своего достоинства, даже въ то время, когда, полюбивъ Валентина, первая даетъ ему понять, что онъ ей нравится. Она хорошо знаетъ людей и человческое сердце, врно оцниваетъ по достоинству хитраго Протея, уметъ, исполняя волю отца, сносить ухаживанія Туріо и быть любезной съ этимъ непріятнымъ для нея человкомъ, — кстати сказать, — типичнымъ женихомъ комедіи, богатымъ, недалекимъ и служащимъ мишенью для остротъ боле умныхъ ухаживателей. Вполн обдуманно и глубоко полюбивъ Валентина и сознавая неодолимыя препятствія своему счастью, Сильвія готова на бгство съ нимъ, хотя при постороннихъ прекрасно владетъ собой и не оказываетъ своему избраннику никакого предпочтенія передъ другими ухаживателями. Когда Валентинъ изгнанъ, ея ршительный характеръ и сильная воля проявляются со всей рзкостью. Не долго думая, бросается она къ ногамъ отца, молитъ его, со всей страстностью своей натуры, за своего возлюбленнаго, пуская все въ ходъ — и слезы, и жалобы, и стоны. Бгство ея къ Валентину также характерно для ея смлой, самостоятельной натуры и совсмъ не похоже на капризное желаніе Юліи слдовать за возлюбленнымъ. Со свойственной ей проницательностью она выбираетъ себ въ спутники Эгламура, умя затронуть слабыя струны этого человка, нкогда любившаго и утратившаго возлюбленную, покидаетъ дворъ и свое высокое положеніе вполн сознательно и увренная въ правот своего дла.

Комментаторовъ комедіи сильно затрудняла развязка, которую большинство ихъ находитъ слишкомъ торопливой, наивной съ психологической стороны, неправдоподобной и даже оскорбляющей нравственное чувство зрителей {См. Женэ — Шекспиръ его жизнь и сочиненія. стр. 148, Bulthaupt ‘Dramaturgie der Classiker. Shakespeare’ стр. XXXI.}. Мнніе Гервинуса, находящаго, что въ этой развязк ‘все проведено очень тонко, исполнено мткихъ, характеристическихъ чертъ и изваяно, какъ говорится, изъ одного куска’ {Гервинусъ, Шекспиръ т. I, стр. 270.}, стоитъ особнякомъ среди сужденій другихъ критиковъ, хотя Гервинусъ признаетъ, что въ сравненіи съ позднйшими твореніями Шекспира это всетаки легковсный товаръ. Не говоря уже о томъ, что вся послдняя сцена комедіи крайне слаба по выполненію, комментаторы останавливаются главнымъ образомъ на ‘раскаяніи’ Протея и на отказ Валентина отъ возлюбленной въ пользу раскаявшагося друга. Краснорчивая и искусная защита этихъ двухъ психологическихъ промаховъ Гервинусомъ въ конц концовъ мало убдительна. Критикъ указываетъ, что напряженный дружественный героизмъ, способность быстро ощущать и быстро дйствовать вполн свойственны Валентину, который и по схем пьесы, вмст съ самоотверженной Юліей, по своему добродушію, и незлобивости, служитъ противовсомъ хитрому и эгоистическому Протею. Въ порыв великодушія необдуманно ршается онъ на величайшую жертву, тмъ боле что, какъ человкъ, ставшій разбойникомъ, онъ не сметъ и думать объ обладаніи Сильвіей. Протей же, говоритъ Гервинусъ, исправляется отъ своихъ заблужденій, обсудивши достоинства своей Юліи, которая гораздо боле говоритъ его уму, нежели сердцу, и уметъ мткимъ упрекомъ, если не пробудить въ немъ добрыя начала души, то, по крайней мр, пробудить чувство собственнаго достоинства. Если Шекспиръ и хотлъ изобразить все то, что приписываетъ ему Гервинусъ, то во всякомъ случа плохо мотивировалъ и чувства, и поступки дйствующихъ лицъ, такъ какъ поэтъ, обыкновенно подавляющій критическія способности читателя художественной правдой и силой впечатлнія, въ этой развязк оставляетъ его съ чувствомъ полной неудовлетворенности и недоумнія. Комментаторы старались разными путями найти этому объясненіе. Объяснить эту сцену слишкомъ близкимъ слдованіемъ какому-нибудь источнику мы не имемъ данныхъ. Дауденъ полагаетъ, что если 5-й актъ вышелъ изъ подъ пера Шекспира въ такомъ вид, то нужно думать, что онъ отдавалъ пьесу на сцену, когда еще часть ея оставалась въ вид небрежнаго наброска и развязку имлось въ виду разработать впослдствіи {Дауденъ — Шекспиръ. Критическое изслдованіе его мысли и его творчества стр. 58.}. Гертцбергъ высказываетъ тотъ взглядъ, что пьеса подверглась передлк или сокращенію какимъ-нибудь писателемъ-драматургомъ елисаветинскаго вка. Возможно, по его мннію, и то, что текстъ былъ составленъ съ недостаточной полнотой изъ списковъ отдльныхъ ролей актеровъ, и въ заключительной сцен получились пропуски, возстановить которые было бы трудно. Каррьеръ думаетъ, что Шекспиръ могъ найти такую черту дружескаго героизма въ какой-нибудь испанской драм, и тонко проводитъ свою гипотезу, указывая на то, что романтическіе разбойники и отказъ отъ возлюбленной изъ чувства дружбы не безъизвстны на испанской сцен {Jahrbuch der D. Shakespeare-Gesell. VI, 367.}. Самыя слова, въ которыхъ Валентинъ отказывается отъ своихъ правъ на Сильвію, нкоторые критики понимали въ томъ смысл, что Валентинъ общаетъ Протею только дружбу Сильвіи. Но при достаточной ясности словъ Валентина, очевидно врно понятыхъ Юліей, упавшей въ обморокъ, такія толкованія представляются натяжкой, да и вообще едва ли нужно оправдывать автора за юношескіе промахи его раннихъ пьесъ. Во всякомъ случа вс выдвинутыя до сихъ поръ гипотезы пока еще не привели къ положительному результату и остаются гаданіями.

Нкоторые критики ставили Шекспиру въ упрекъ, что въ ‘Двухъ веронцахъ’ комическій элементъ слишкомъ грубъ, приноровленъ ко вкусамъ тогдашней публики, a главное, что сцены, гд выступаютъ комическія фигуры — Спидъ и Лаунсъ, — не служатъ для хода и мотивировки дйствія, имя назначеніе только потшить простонародье. Но если Шекспиръ заслужилъ такой упрекъ въ нкоторыхъ другихъ юношескихъ пьесахъ, такое мнніе о комическомъ элемент въ ‘Двухъ веронцахъ’ едва ли справедливо. Не говоря уже о томъ, что этотъ низменный комическій фонъ, на-ряду съ житейскимъ реализмомъ (напр. хозяинъ гостиницы, засыпающій въ сцен серенады (Д. IV, сц. 2-я) въ то время, какъ Юлія съ отчаяніемъ узнаетъ объ измн Протея), даетъ возможность рельефне выдвинуться серьезной части комедіи и оживляетъ ходъ дйствія, — оба слуги входятъ въ схему пьесы, являются каждый противоположностью своему господину и не только дйствіями, но и рчами помогаютъ читателю разобраться въ характерахъ и поступкахъ ослпленныхъ страстью господъ. Гервинусъ заходитъ, несомннно, слишкомъ далеко въ осмысленіи комическихъ лицъ ‘Двухъ веронцевъ’, когда предполагаетъ, что разсказъ Лаунса объ отъзд изъ Вероны представляетъ пародію на безмолвное разставаніе Протея съ Юліей, что сцена, гд Спидъ вмшивается въ любовныя отношенія Лаунса и за то подвергается потасовк, есть каррикатура на коварное вторженіе Протея въ любовныя отношенія Валентина и Сильвіи, что эгоизмъ Протея и все его себялюбивое поведеніе по отношенію къ другу и возлюбленной находятъ себ молчаливое осужденіе въ врности его неотесаннаго слуги, который готовъ безъ колебанія принести своему господину величайшую жертву — разстаться съ самымъ близкимъ другомъ, своей собакой. Нельзя также не признать, что комическій элементъ съ одной стороны и серьезный — съ другой въ ‘Двухъ веронцахъ’ еще не проникаютъ другъ друга вполн, какъ поздне у Шекспира. Тмъ не мене, оба элемента уже близко соприкасаются, взаимно пополняя другъ друга, и молодой авторъ сумлъ къ грубому комизму, во вкус времени, примшать не мало истиннаго юмора. Спидъ является въ комедіи типичнымъ балагуромъ, дйствующимъ, главнымъ образомъ, своею изумительною болтливостью. Гораздо боле оригинальный Лаунсъ затрогиваетъ въ своихъ комическихъ монологахъ боле серьезные элементы жизни. Это первое комическое лицо у Шекспира, живое и реальное, в которомъ выступаетъ настоящій, сочный англійскій юморъ.

При недостаточности біографическихъ данныхъ, обстоятельства при которыхъ составлялась пьеса, и настроеніе автора могутъ быть указаны лишь въ общихъ чертахъ. ‘Два веронца’ написаны въ первомъ період пребыванія Шекспира въ Лондон. Его жизнь была богата впечатлніями, которыя онъ воспринималъ среди своей разносторонней дятельности актера, драматурга и поэта. Шекспиръ испытывалъ тогда какъ бы двойную молодость — человка и генія, богатаго отзвуками на жизнь и жадно накоплявшаго впечатлнія, онъ чувствовалъ, какъ росли его творческія силы, а вдали уже начинала заниматься заря его славы. Люди близкіе къ нему цнили литературу, какъ истинные представители ренессанса, многіе сами были поэтами или диллетантами, любили блистать роскошью, наслаждаясь жизнью, любуясь ея чудесами. Все это сливалось съ весеннимъ настроеніемъ Шекспира. Поэтому печать молодости и жизнерадостности ярко отмчаетъ ‘Двухъ веронцевъ’. При многихъ недостаткахъ пьеса подкупаетъ читателя юношескимъ задоромъ, безпечнымъ здоровымъ смхомъ щедро одаренной натуры, еще не искушенной горемъ, еще не знающей душевнаго разлада. Въ ней, впервые у Шекспира, выступаетъ свжей струей любовь поэта къ природ, къ ароматическому воздуху лсовъ (см. монологъ Валентина Д. V сц. 4-я). Въ образахъ и сравненіяхъ, взятыхъ изъ природы, слышится голосъ самого поэта, возросшаго на вольномъ воздух и тонко понимающаго красоту англійскаго ландшафта. Характеризуя ‘Двухъ веронцевъ’, Фризенъ {Von Friesen. W. Shakespeare’s, Dramen. стр. 156.} удачно выразился, что комедія эта съ начала до конца производить впечатлніе наступающей весны, когда сердце невольно радуется набухающимъ почкамъ и съ полной надеждой ожидаетъ, скоро ли он откроются.

Всев. Миллеръ.

ДВА ВЕРОНЦА.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Герцогъ миланскій.

Валентинъ — веронскіе дворяне.

Протей

Антоніо, отецъ Протея.

Туріо, соперникъ Валентина.

Эгламуръ, дворянинъ.

Спидъ, слуга Валентина.

Лаунсъ, слуга Протея.

Пантино, слуга Антоніо.

Хозяинъ гостиницы въ Милан.

Разбойники.

Юлія, молодая веронская двушка.

Сильвія, дочь герцога миланскаго.

Лючетта, горничная Юліи.

Слуги, музыканты.

Мсто дйствія — Верона, Миланъ и мантуанская граница.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Площадь въ Верон.

СЦЕНА I.

Входятъ Валентинъ и Протей.

Валентинъ.

Эхъ, перестань, мой дорогой Протей:

Отъ домосдства умъ не разовьется

Да, если бы оковами любви

Привязанъ не былъ ты ко взорамъ милой.

Со мной тебя я попросилъ бы хать,

Чтобъ видть странъ далекихъ чудеса,

А не корпть безъ пользы, сидя дома,

И тратить юность въ праздности безцльной.

Но ты влюбленъ — успхъ твоимъ мечтамъ!

Себ того бъ желалъ, люби я самъ.

Протей.

Такъ ты ужъ въ путь? Прощай, другъ Валентинъ!

И вспомни обо мн, коль на пути

Увидишь ты предметъ, достойный зрнья,

И если счастье встртится теб,

То подлись со мною, а въ минуты

Опасности, когда ее ты встртишь,

Себя моимъ молитвамъ поручай:

Я буду твой молельщикъ, Валентинъ.

Валентинъ.

По книг о любви молить мн станешь счастья?

Протей.

Молиться буду я съ любимой книгой.

Валентинъ.

По глупой книг о любви глубокой:

Какъ Геллеспонтъ проплылъ младой Леандръ.

Протей.

Пснь глубока, а чувство было глубже:

Онъ по уши ушелъ в него.

Валентинъ.

Согласенъ.

Но ты въ него съ ушами погрузился,

А Геллеспонта вдь не переплылъ.

Протей.

Съ ушами? я? Хоть ихъ-то пощади!

Валентинъ.

Теб, вдь, этимъ не поможешь.

Протей.

Что?

Валентинъ.

Любовь, гд скорбь встрчаетъ лишь презрнье,

Надорванное сердце — взглядъ жеманный,

Гд мигъ блаженства стоитъ двадцати

Ночей безсонныхъ, скучныхъ, безконечныхъ,

Достигъ и, можетъ быть, достигъ несчастья,

А потерялъ — такъ снова нажилъ горе.

Она — разсудкомъ добытая глупость,

Иль глупостью подавленный разсудокъ.

Протей.

Такъ я глупецъ по-твоему?

Валентинъ.

Ты будешь

Имъ, если все по-твоему пойдетъ.

Протей.

Бранишь любовь, но я вдь не любовь.

Валентинъ.

Она твой господинъ, ты — рабъ покорный,

А тотъ, надъ кмъ владычествуетъ глупость,

Не можетъ быть причисленъ къ мудрецамъ.

Протей.

Поэты говорятъ: какъ въ лучшей почк

Цвтка гнздится червь, такъ и любовь

Вселяется и въ самый свтлый умъ.

Валентинъ.

Но вдь они же говорятъ: какъ почка,

Не распустившись, гибнетъ отъ червя,

Такъ отъ любви въ безуміе впадаетъ

И юный, нжный умъ: онъ въ почк сохнетъ,

Теряетъ цвтъ еще весною ранней,

И съ нимъ плоды всхъ будущихъ надеждъ.

Но что жъ я трачу время на совты

Теб, поклоннику желаній нжныхъ?

Прощай, пора мн: ждетъ меня отецъ,

Чтобъ видть, какъ я сяду на корабль.

Протей.

Я провожу тебя туда же, другъ.

Валентинъ.

Нтъ, дорогой Протей, простимся здсь.

Ты извстишь меня письмомъ въ Милан

О здшнихъ новостяхъ и объ успхахъ

Въ своей любви въ отсутствіе мое,

А я на то письмомъ теб отвчу.

Протей.

Желаю всякихъ благъ теб въ Милан.

Валентинъ.

Теб того же дома. Ну, прощай. (Уходитъ).

Протей.

Онъ гонится за славой, я — за чувствомъ,

Друзей онъ бросилъ, чтобъ себя возвысить,

Я бросилъ для любви себя, друзей.

Ты, Юлія, меня преобразила:

Занятья бросилъ я, теряю время,

Съ умомъ въ раздор, свтъ весь презираю,

Коснею въ лни, сердце надрываю.

Входитъ Спидъ.

Спидъ. Здравствуйте, господинъ Протей! Видли ли вы моего господина?

Протей. Онъ только-что ушелъ, чтобъ отправиться въ Миланъ.

Спидъ.

Ну, если онъ отправился въ Миланъ,

Такъ я теперь потерянный баранъ.

Протей.

Да, вотъ баранъ тотчасъ и заблудился,

Едва пастухъ отъ стада отлучился.

Спидъ. Значить, вы изъ этого выводите, что господинъ мой пастухъ, а я баранъ.

Протей. Вывожу.

Спидъ. Значитъ, мои рога — сплю ли я, или не сплю — его рога.

Протей. Глупый выводъ, вполн достойный барана.

Спидъ. Стало-быть, и онъ тоже длаетъ меня бараномъ?

Протей. Разумется, а господина твоего пастухомъ.

Спидъ. Нтъ, это я могу отвергнуть однимъ доводомъ.

Протей. А я пойду дальше, и докажу это другимъ.

Спидъ. Пастухъ ищетъ барана, а не баранъ пастуха, здсь же, напротивъ, я ищу моего хозяина, а онъ меня не ищетъ: слдовательно — я не баранъ.

Протей. Баранъ, изъ-за корма, слдуетъ за пастухомъ, но пастухъ изъ-за пищи не слдуетъ за бараномъ. Ты, изъ-за жалованья, бгаешь за господиномъ, но господинъ твой изъ-за жалованья не бгаетъ за тобою: ergo — ты баранъ.

Спидъ. Еще одно такое же доказательство, и я закричу: бэ-э-э.

Протей. Однако, послушай: передалъ ли ты мое письмо Юліи?

Спидъ. Да, синьоръ — я, заблудшій баранъ, передалъ письмо ваше ей, потерянной овечк, а она, потерянная овечка, не дала мн, заблудшему барану, ничего за вс мои труды.

Протей. Пастбище то слишкомъ мало для цлаго стада барановъ.

Спидъ. Если оно слишкомъ мало, такъ вамъ бы ужъ лучше приколоть овечку.

Протей. Не туда попалъ, лучше запереть тебя въ хлвъ.

Спидъ. Лучше бы вы, не запираясь, выдали мн фунтъ стерлинговъ на хлбъ за передачу письма.

Протей. Опять совралъ: я говорю теб не о хлб, a o хлв, о закут.

Спидъ.

Да, какъ ни складывай — хлбъ да закутъ,

Все жъ мн приходится мало за трудъ.

Протей. Что жъ она сказала? (Спидъ киваетъ головою). Кивнула, болванъ?

Спидъ. Да.

Протей. Да? что — да? кивнула, или что ты болванъ?

Спидъ. Вы не такъ поняли,сударь. Я говорю: ‘она кивнула’, вы спрашиваете: ‘кивнула ли она?’ я отвчаю: ‘да!’ Смекаете?

Протей. Смекаю — и по смт выходитъ въ итог, что ты болванъ?

Спидъ. Вы сдлали смту, такъ возьмите себ за труды и итогъ.

Протей. Нтъ, зачмъ же обижать тебя? Онъ твой за переносъ письма.

Спидъ. Вижу, сударь, что мн приходится много переносить отъ васъ.

Протей. Что же, напримръ?

Спидъ. Да писемъ — и не получать за это ничего, кром ‘болвана’.

Протей. Ты быстро смекаешь.

Спидъ. Но все-таки не настолько, чтобы догнать вашъ неповоротливый кошелекъ.

Протей. Ну, довольно. Развязывай-ка скоре свой языкъ. Что она теб сказала?

Спидъ. Развяжите-ка скоре кошелекъ, тогда и ваши деньги и ея слова будуть за разъ переданы по назначенію.

Протей. Ну, вотъ теб за труды. Что жъ она сказала?

Спидъ. Видите ли, сударь — я полагаю, что вы едва ли склоните ее къ любви.

Протей. Какъ? Разв она дала теб это понять?

Спидъ. Ну, нтъ — она мн ничего не дала, ни даже червонца за передачу письма. А если она была такъ жестока ко мн за передачу вашихъ мыслей, то я боюсь, что она поступитъ такъ же жестоко и съ вами, при передач вамъ своихъ мыслей. Не дарите ее ничмъ, кром камней: она тверда, какъ сталь.

Протей. Такъ она ничего не сказала?

Спидъ. Какъ есть — ничего, не сказала даже: ‘вотъ теб за трудъ’. Но вы доказали свою щедрость мелкою монетой, и я прошу васъ, изъ признательности, доставлять впередъ свои письма собственноручно. Затмъ не премину передать вашъ поклонъ моему господину. (Уходитъ).

Протей.

Ступай, спаси корабль вашъ отъ крушенья,

Онъ не потонетъ, если ты на немъ:

На суш смерть назначена теб,

Я жъ долженъ взять посла себ другого,

Боюсь, она пренебрегла письмомъ,

Увидя олуха — моимъ посломъ. (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Тамъ же. Садъ при дом Юліи.

Входятъ Юлія и Лючетта.

Юлія.

Скажи, Лючетта, — мы теперь одн —

Совтуешь ли мн любви предаться?

Лючетта.

Въ просакъ вамъ какъ-бы не попасть, синьора.

Юлія.

А кто изъ всхъ блестящихъ кавалеровъ,

Которые вокругъ меня толпятся,

По-твоему достойне любви?

Лючетта.

Прошу васъ ихъ назвать — и я скажу,

Что думаю о каждомъ, безъ утайки.

Юлія.

Что скажешь о прекрасномъ Эгламур?

Лючетта.

Онъ ловкій и любезный господинъ.

Но будь я — вы, не увлеклась бы имъ.

Юлія.

А нравится ль Меркаціо теб?

Лючетта.

Богатство — да, а самъ онъ — такъ себ.

Юлія.

A o Проте какъ твое сужденье?

Лючетта.

Я поглупла нынче безъ сомннья!

Юлія.

Какъ мн понять такое восклицанье,

При имени Протея?

Лючетта.

Какъ признанье,

Что я ничто — и мн ли всхъ судить,

И мн-ли всхъ достоинства цнить?

Юлія.

Но ты судила же о всхъ другихъ.

Лючетта.

По моему, онъ лучшій между нихъ.

Юлія.

А почему?

Лючетта.

Мой выводъ чисто женскій:

Изъ всхъ онъ лучшій, ибо лучше всхъ.

Юлія.

По-твоему, его мн полюбить?

Лючетта.

Да, если чувствомъ должно дорожить.

Юлія.

Но онъ одинъ не трогалъ мн души.

Лючетта.

За-то одинъ васъ любитъ отъ души.

Юлія.

Любовь ли то, когда онъ все молчитъ?

Лючетта.

Подавленный огонь сильнй горитъ.

Юлія.

Кто про любовь ни слова, тотъ не любить.

Лючетта.

Не любитъ тотъ, кто про любовь всмъ трубитъ.

Юлія.

Но какъ узнать, что въ сердц у него?

Лючетта.

Прочтите это.

Юлія (читая).

‘Къ Юліи!’ Отъ кого?

Лючетта.

Вамъ скажетъ смыслъ.

Юлія.

Кто жъ далъ теб письмо?

Лючетта.

Пажъ Валентина, посланный Протеемъ,

Хотлъ вручить онъ вамъ, но я взяла.

Простите мн, что такъ была смла.

Юлія.

Ахъ, стыдъ какой! Посланница любви!

Любовныя записки принимаетъ!

Какъ смешь ты шептаться, разставлять

Мн западню? Достойное занятье!

И для него вполн годишься ты.

Возьми письмо, отдай его назадъ,

Иль боле ко мн не возвращайся.

Лючетта.

Словечко за любовь — не преступленье.

Юлія.

Ступай!

Лючетта.

Уйду: вамъ нужно размышленье.

(Уходитъ).

Юлія.

А все-таки хотлось бы прочесть

Письмо, но стыдно воротить Лючетту,

Простивъ ей то, за что ее бранила.

Но какъ она глупа, что не умла

Меня заставить прочитать письмо.

Изъ скромности, вдь, говорятъ нердко

Двицы ‘нтъ’, сказать желая ‘да’.

Какъ своенравна глупая любовь!

Ребенокъ такъ капризный щиплетъ няньку

И вслдъ за тмъ, смирясь, цлуетъ прутъ.

Сейчасъ я съ бранью прогнала Лючетту,

А какъ хотлось удержать ее!

Со строгостью нахмурила я брови,

А на душ веселье улыбалось.

Такъ въ наказанье жъ позову ее,

И глупый свой поступокъ тмъ исправлю.

Лючетта, гд же ты?

Входитъ Лючеттa.

Лючетта.

Что вамъ угодно?

Юлія.

Не поданъ ли обдъ?

Лючетта.

Желала бъ я,

Чтобъ поданъ быль: вы сердце бы сорвали

Тогда на немъ, а не на мн.

Юлія.

Что тамъ

Ты подняла поспшно?

Лючетта.

Ничего.

Юлія.

Зачмъ же нагибалась?

Лючетта.

За бумажкой,

Которую сама я уронила.

Юлія.

Въ ней ничего нтъ?

Лючетта.

Ничего ко мн.

Юлія.

Такъ пусть лежитъ для тхъ, кому нужна.

Лючетта.

Кому нужна, ужъ не солжетъ она,

Когда онъ самъ не исказитъ въ ней смысла.

Юлія.

Письмо въ стихахъ отъ твоего предмета?

Лючетта.

Его я пропою, лишь положите

На музыку — вы въ этомъ мастерица.

Юлія.

На всякій вздоръ не подберешь мотива,

Пропой его на голосъ ‘Свтъ любви’.

Лючетта.

Веселый тонъ для псни грустной.

Юлія.

Она грустна? а какъ ее припвъ?

Лючетта.

Хорошъ, когда вы сами пропоете.

Юлія.

А что же ты?

Лючетта.

Да слишкомъ тонъ высокъ.

Юлія.

Ну, покажи! Голубушка, что-жъ это?

Лючетта.

Лишь не сбивайтесь съ тона и пропойте

Все до конца. Вашъ тонъ мн не по вкусу.

Юлія.

А почему?

Лючетта.

По мн онъ слишкомъ рзокъ.

Юлія.

Ахъ, дерзкая!

Лючетта.

Ну вотъ вы и ошиблись,

И рзкимъ дискантомъ нарушенъ строй!

Для полноты вторить вамъ долженъ теноръ.

Юлія.

Твой грубый басъ всю стройность нарушаетъ.

Лючетта.

Конечно, я пою вдь за Протея.

Юлія.

Довольно: ты мн вздоромъ надола.

Вотъ образецъ любовной чепухи!

(Рветъ письмо).

Оставь меня. Не трогай лоскутковъ:

Ты мн въ досаду хочешь ихъ собрать.

Лючеттa (про себя).

Досадно ей, а вдь была бы рада,

Чтобъ досадили ей другимъ письмомъ.

(Уходитъ).

Юлія.

И я могла сердиться на письмо?

О, руки гадкія! вы разорвали

Слова любви. Вы точно злыя осы,

Что подаютъ сладкій медъ, а пчелъ

Язвятъ въ награду жаломъ смертоноснымъ.

За-то клочекъ я каждый расцлую.

Здсь ‘доброй Юліей’ меня зоветъ онъ.

О, злая Юлія! смотри: въ отмщенье

На камни я твое бросаю имя,

И гордость всю твою топчу ногой.

А здсь: ‘любовью раненый Протей’…

Бдняжка, грудь моя тебя пригретъ,

Пока отъ раны ты не исцлишься,

Теперь ее замкну я поцлуемъ.

Но два-три раза здсь Протея имя

Написано? Ахъ, тише, добрый втеръ!

Не уноси ты слова у меня,

Пока всхъ буквъ въ письм не соберу я.

Мое лишь имя пусть уноситъ вихрь

На страшную, нависшую скалу,

И сдуетъ въ волны яростнаго моря!

Но вотъ его два раза имя въ строчк:

‘Протей отвергнутый, Протей влюбленный!’

‘Къ прекрасной Юліи…’ Но это прочь…

Иль нтъ, не оторву: его такъ мило

Онъ сблизилъ съ грустнымъ именемъ своимъ.

Сложу ихъ лучше вмст — и теперь

Цлуйтесь, ссорьтесь, длайте, что любо.

Входитъ Лючеттa.

Обдъ готовъ, и батюшка вашъ ждетъ.

Юлія.

Сейчасъ. Пойдемъ.

Лючетта.

Что жъ это? Лоскутки

Останутся разсказчиками здсь?

Юлія.

Такъ подними, коль ими дорожишь.

Лючетта.

Меня бранили вы, что ихъ сбирала,

А все жъ я подниму ихъ, чтобъ они

Не простудились.

Юлія.

Вижу я, что ими

Ты дорожишь.

Лючетта.

Что вамъ угодно видть —

Вы можете, но вижу все и я,

Хоть вы меня считаете слпою.

Юлія.

Ну, хорошо. Пойдемъ, пойдемъ, болтунья!

(Уходятъ).

СЦЕНА III.

Тамъ же. Комната въ дом Антоніо.

Входятъ Антоніо и Пантино.

Антоніо.

Скажи, Пантино, про кого мой братъ

Такъ строго говорилъ на галлере?

Пантино.

Про своего племянника Протея.

Антоніо.

Что жъ именно?

Пантино.

Дивится онъ, что вы

Ему даете время тратить дома,

Когда, при меньшей знатности, другіе

Къ отличіямъ дтей своихъ готовятъ:

Одни — на бой, чтобъ счастье испытать,

Другіе — въ море для открытій новыхъ,

Т — для науки въ университеты.

Онъ полагаетъ, что вашъ сынъ на каждомъ

Изъ этихъ поприщъ могъ бы отличиться, —

И требовалъ, чтобъ я васъ убдилъ

Протея дома больше не держать,

Что въ старости ему упрекомъ будетъ,

Что въ юности онъ свта не видалъ.

Антоніо.

Ну, убждать теб меня не нужно,

Самъ думалъ я объ этомъ цлый мсяцъ.

Я вижу, что онъ время тратитъ даромъ

И что не станетъ мужемъ совершеннымъ,

Пока не искусится въ школ жизни.

Трудами мы пріобртаемъ опытъ,

А время совершенствуетъ его.

Скажи, куда бы намъ его отправить?

Пантино.

Я полагаю, вамъ не безъизвстно,

Что юный Валентинь, его товарищъ

Теперь при император.

Антоніо.

Да, знаю.

Пантино.

Не дурно бы его туда жъ отправить.

Онъ храбрость испытаетъ на турнирахъ.

Узнаетъ свтскій тонъ, сойдется съ знатью

И, вообще, научится занятьямъ,

Приличнымъ роду и годамъ его.

Антоніо.

Вполн съ твоимъ совтомъ я согласенъ,

И, чтобъ ты видлъ, какъ онъ мн по вкусу,

Не медля, я послдую ему

И, лишь представится удобный случай,

Отправлю я Протея ко двору.

Пантино.

Извстно ль вамъ, что завтра донъ-Альфонсо

И нсколько дворянъ хорошей крови

Туда же дутъ, съ цлью предложить

Свои услуги цезарю?

Антоніо.

Вотъ кстати!

Отличные сопутчики! Вотъ съ ними

Подетъ и Протей. Но вотъ и онъ.

Входитъ Протей.

О, счастіе! о, милыя черты!

Ея рука здсь высказала душу:

Вотъ клятвы врности, залогъ любви,

О, еслибъ наше счастье увнчали

Родители согласіемъ своимъ!

О, ангелъ! Юлія!

Антоніо.

Что за письмо читаешь ты, Протей!

Протей.

Письмо отъ Валентина — строчки дв.

Не боле. Его мн передалъ

Нашъ общій другъ, прибывшій отъ него.

Антоніо.

Дай мн прочесть, что новаго онъ пишетъ?

Протей.

Нтъ новаго покамстъ ничего:

Онъ пишетъ только, батюшка, что счастливъ,

Что всми онъ любимъ, что императоръ

Къ нему благоволитъ, и что желалъ-бы,

Чтобъ я съ нимъ раздлилъ его успхи.

Антоніо.

А ты съ его желаніемъ согласенъ?

Протей.

Но ваша воля, батюшка, дороже

Мн, чмъ желанье друга моего.

Антоніо.

Она съ его желаніемъ согласна.

И не дивись, что быстро я ршаю.

Что я ршилъ — перершать не стану.

Я положилъ, что вмст съ Валентиномъ

Ты поживешь при цезарскомъ двор,

И сколько отъ родныхъ онъ получаетъ,

То получать ты будешь отъ меня.

Такъ завтра же готовься ты къ отъзду,

Не возражай — я все уже обдумалъ.

Протей.

Такъ скоро я собраться не успю,

Прошу васъ отложить хоть на два дня.

Антоніо.

Все нужное пошлется за тобою.

Къ чему отсрочка? Завтра ты подешь.

Пойдемъ, Пантино — на теб лежитъ

Обязанность скорй его отправить.

(Антоніо и Пантино уходятъ).

Протей.

Огонь я обошелъ, чтобъ не обжечься,

И въ море угодилъ, гд утопаю.

Я Юліи письма отцу не выдалъ,

Боясь, что онъ любовь мою осудитъ,

Но изъ моихъ отвтовъ злополучныхъ

Построилъ онъ преграду для любви.

О, какъ весна любви моей походитъ

На перемнчивый апрльскій день:

Все такъ свтло — вдругъ облако находитъ

И меркнетъ все, на всй природ — тнь.

Входитъ Пантино.

Пантино.

Синьоръ Протей, васъ батюшка зоветъ,

Прошу васъ, торопитесь: онъ спшитъ.

Протей.

О, покорися, сердце! но въ отвтъ

Твердитъ оно безъ устали: нтъ, нтъ!

(Уходитъ.)

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

Миланъ. Комната во дворц герцога.

СЦЕНА I.

Входятъ Валентинъ и Спидъ.

Спидъ.

Синьоръ, перчатка ваша?

Валентинъ.

Не моя:

Мои при мн.

Спидъ.

Взгляните хорошенько.

Валентинъ.

А покажи-ка. Да, она моя.

О, дивная! божественный предметъ

Объемлешь ты! О, Сильвія!

Спидъ. Синьора Сильвія! синьора Сильвія!

Валентинъ. Чего ты кричишь, дуракъ?

Спидъ. Да ея не докличешься.

Валентинъ. Да кто же теб приказалъ ее кликать?

Спидъ. Вы сами, синьоръ, или я ослышался.

Валентинъ. Ты всегда черезчуръ торопливъ.

Спидъ. А намедни вы бранили меня за мшкотность.

Валентинъ. Довольно. Скажи, знаешь ты синьору Сильвію?

Спидъ. Это та, которую вы любите, синьоръ?

Валентинъ. Да теб кто сказалъ, что я ее люблю?

Спидъ. Я узналъ это по особеннымъ примтамъ. Во-первыхъ, вы выучились, какъ синьоръ Протей, ломать себ руки, будто вчно чмъ-то недовольны, пть любовныя псни, точно снигирь, искать уединенія, какъ зачумленный, вздыхать, какъ школьникъ, потерявшій азбуку, хныкать, какъ двочка, схоронившая бабушку, поститься, какъ больной, посаженный на діету, бодрствовать, какъ бднякъ, боящійся, что его обокрадутъ, клянчить, какъ нищій въ праздникъ Всхъ Святыхъ. Прежде вы смялись громче горластаго птуха, выступали, точно левъ, постились только сейчасъ посл обда, и грустили только тогда, когда у васъ не было денегъ. А теперь ваша возлюбленная такъ преобразила васъ, что я часто гляжу и не узнаю моего господина.

Валентинъ. И это все ты во мн замтилъ?

Спидъ. Да все это замтно помимо васъ.

Валентинъ. Какъ — помимо меня? Это невозможно.

Спидъ. Помимо васъ — это врно: кто помимо васъ будетъ такъ простоватъ? Да никто. Вы до того вн себя отъ этихъ сумасбродствъ, что они въ васъ поселились и просвчиваютъ, какъ моча въ стакан, такъ что всякій, кто только на васъ ни взглянетъ, сейчасъ же, точно докторъ, пойметъ вашу болзнь.

Валентинъ. Однако, знаешь ли ты, въ самомъ дл синьору Сильвію?

Спидъ. Ту, на которую вы вчно пялите глаза за ужиномъ?

Валентинъ. Такъ и это ты замтилъ? Да, ее.

Спидъ. Нтъ, не знаю, синьоръ.

Валентинъ. Какъ — замтилъ, что я не свожу съ нея глазъ — и не знаешь?

Спидъ. Да это не она ли, такая нелюбезная?

Валентинъ. Напротивъ, она еще боле любезна, чмъ прекрасна.

Спидъ. А, понимаю.

Валентинъ. А что ты понимаешь?

Спидъ. Что она не такъ хороша, какъ вамъ любезна.

Валентинъ. Ты не понялъ. Я говорю: ея красота верхъ совершенства, а любезность безцнна.

Спидъ. Потому что первая поддльна, а вторая ничего не стоитъ.

Валентинъ. Какъ поддльна? какъ ничего не стоитъ?

Спидъ. Да такъ, синьоръ: она такъ наштукатурена, что никто не можетъ оцнить ея красоты.

Валентинъ. За кого же ты меня считаешь? Я умю цнить ея красоту.

Спидъ. Да вдь вы не видали ея съ тхъ поръ, какъ она подурнла.

Валентинъ. А съ какихъ поръ она подурнла?

Спидъ. Да съ тхъ, синьоръ, какъ вы въ нее влюбились.

Валентинъ. Я полюбилъ ее съ тхъ поръ, какъ увидлъ, и до сихъ поръ она прекрасна въ моихъ глазахъ.

Спидъ. Да если вы любите, то не можете видть ее.

Валентинъ. Это почему?

Спидъ. А потому, что любовь слпа. О, еслибъ вамъ да мои глаза, или хоть ваши, но съ тою проницательностью, какую они имли, когда вы, помните, бранили синьора Протея, за то, что онъ разгуливаетъ безъ подвязокъ!

Валентинъ. Что же бы я тогда увидлъ?

Спидъ. Свое настоящее сумасбродство и ея страшное безобразіе. Синьоръ Протей, когда влюбился, забывалъ надвать подвязки, а вы, влюбившись, забываете и панталоны.

Валентинъ. Такъ, стало быть, и ты влюбленъ, потому что вчера забылъ вычистить мн башмаки?

Спидъ. Правда, синьоръ, я былъ влюбленъ въ мою постель, и очень вамъ благодаренъ, что вы вздули меня за эту любовь, это даетъ мн смлость журить васъ за вашу.

Валентинъ. Въ заключенье — я ею очарованъ.

Спидъ. Въ заключеніе — вамъ бы нужно было разочароваться.

Валентинъ. Вчера вечеромъ она поручила мн написать стихи къ одному лицу, будто бы ей милому.

Спидъ. Ну, а вы?

Валентинъ. Написалъ.

Спидъ. А стихи нехромые?

Валентинъ. Напротивъ, написалъ какъ только могъ лучше. Молчи! Вотъ она.

Спидъ (про себя). Что за кукольная комедія! О, прекрасная куколка! она заставляетъ его подсказывать себ.

Входитъ Сильвія.

Валентинъ. Синьора и повелительница, желаю вамъ тысячу добрыхъ утръ!

Спидъ (про себя). И добрый вечеръ въ придачу, и милліонъ комплиментовъ.

Сильвія (Валентину).

А вамъ дв тысячи, синьоръ служитель!

Спидъ (про себя).

Проценты бы ему платить, не ей.

Валентинъ.

Какъ приказали вы, я написалъ.

Письмо отъ васъ къ неназванному другу,

Хоть я надъ нимъ трудился неохотно,

Но долгъ служенья мн повелвалъ.

Сильвія.

Благодарю васъ, благородный рыцарь:

Прекрасная работа…

Валентинъ.

Но, поврьте,

Она досталась мн съ большимъ трудомъ:

Не вдая, къ кому оно пойдетъ,

Я наобумъ писалъ и наудачу.

Сильвія.

Вы тяготились, можетъ быть трудомъ?

Валентинъ.

О, нтъ, синьора! Если вамъ угодно,

Я напишу хоть тысячу подобныхъ,

А всетаки…

Сильвія.

Періодъ хоть куда,

И я сама скажу вамъ заключенье:

И вce-таки зачмъ? и вce-таки не стоитъ,

И вce-таки письмо назадъ возьмите,

И вce-таки васъ утруждать не стану.

Спидъ (про себя).

И буду все-таки, и все-таки опять.

Валентинъ.

Синьора, вамъ не нравится оно?

Сильвія.

О, нтъ! стихи написаны прекрасно,

Но нехотя — итакъ, назадъ возьмите,

Возьмите же!

Валентинъ.

Они для васъ, синьора!

Сильвія.

Да, я просила васъ ихъ написать,

Но мн не нужно ихъ — они для васъ,

Я съ большимъ бы ихъ чувствомъ написала.

Валентинъ.

Я вамъ другое напишу, синьора,

Лишь прикажите.

Сильвія.

И потомъ прочтите

Его одни. Понравится оно —

Такъ хорошо, а нтъ — такъ все равно.

Валентинъ.

А какъ понравится, то что жъ тогда?

Сильвія.

Тогда за трудъ себ его возьмите.

Но до свиданія, синьоръ служитель!

(Уходитъ).

Спидъ.

Престранная вещь эти скрытыя шашни,

Какъ носъ на лиц, или флюгеръ на башн!

За нею онъ вьется, она его учитъ,

Пока онъ наставника съ ней не разучитъ.

Вотъ штука! О лучшей никто не услышитъ!

Онъ самъ къ себ письма, какъ писарь, все пишетъ.

Валентинъ. О чемъ ты тамъ разсуждаешь?

Спидъ. Я плету вирши, синьоръ, вотъ вамъ такъ надобно поразсудить.

Валентинъ. О чемъ?

Спидъ. Да о томъ, что вы ходатайствуете за синьору Сильвію.

Валентинъ. Передъ кмъ же?

Спидъ. Предъ самимъ собою. Она объяснилась съ вами аллегоріей?

Валентинъ. Какъ аллегоріей?

Спидъ. Иначе сказать — письмомъ.

Валентинъ. Да, вдь, она не писала ко мн.

Спидъ. И не нужно: она васъ заставила писать къ себ. И вы не поняли шутки?

Валентинъ. Признаюсь, нтъ.

Спидъ. Не поняли шутки и не поняли, въ чемъ дло?

Валентинъ. Я понялъ только гнвное слово.

Спидъ. Вдь, она отдала вамъ письмо.

Валентинъ. Но оно написано къ ея другу.

Спидъ. И это письмо она вручила вамъ — поняли?

Валентинъ. Желалъ бы, чтобъ было такъ!

Спидъ. Ручаюсь въ этомъ, такъ какъ иначе и быть не можетъ.

Вы часто ужъ писали къ ней, однако изъ стыдливости

Она не отвчала вамъ, а можетъ, изъ трусливости:

Боялась, чтобы посланный ей тутъ не измнилъ,

Ей мысль заставить васъ писать къ себ Амуръ внушилъ.

Я говорю, какъ книга, потому что вычиталъ это изъ книги. О чемъ задумались, синьоръ? Пора обдать.

Валентинъ. Я ужъ обдалъ.

Спидъ. Послушайте, синьоръ, хотя любовь — хамелеонъ и питается воздухомъ, но я одно изъ тхъ существъ, которыя питаются пищею — и потому охотно бы перекусилъ. Не будьте же такъ суровы, какъ ваша возлюбленная: троньтесь, троньтесь моей мольбою! (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Верона. Комната въ дом Юліи.

Входятъ Протей и Юлія.

Протей.

Имй терпнье, Юлія моя!

Юлія.

Должна имть: другого средства нтъ.

Протей.

Я возвращусь, какъ только будетъ можно.

Юлія.

Не увлечешься — такъ вернешься скоро.

Возьми вотъ это отъ меня на память.

(Даетъ ему кольцо).

Протей.

Мы обмняемся — возьми мое.

Юлія.

И поцлуемъ договоръ скрпимъ.

Протей.

И вотъ моя рука теб на врность.

И если въ дн хоть часъ одинъ пройдеть,

Въ который я о Юліи не вспомню,

Пусть въ слдующій часъ меня постигнетъ

Мученье за забывчивость въ любви.

Но ждетъ меня отецъ. Не отвчай!

Пора ужъ въ путь, но не пора для слезъ:

Он меня заставятъ опоздать.

Прощай же, Юлія! (Юлія уходитъ).

Какъ? вышла молча?

Да, — чувство сильное не знаетъ словъ,

А врность украшается длами.

Входитъ Пантино.

Пантино.

Васъ ждутъ, синьоръ.

Протей.

Иду. Ступай. Увы,

Слова любви немютъ при разлук!

(Уходятъ).

СЦЕНА III.

Тамъ же. Улица.

Входитъ Лayнсъ съ собакой.

Лаунсъ. Нтъ, я и въ часъ не наплачусь вдоволь. Вся порода Лаунсовъ иметъ этотъ порокъ: я получилъ мое наслдство, какъ блудный сынъ — и отправляюсь съ синьоромъ Протеемъ ко двору императора. Но Краббъ, моя собака, я полагаю, самая жестокосерднйшая изъ собакъ на земл. Матушка плачетъ, отецъ рыдаетъ, сестра рюмитъ, работница реветъ, кошка ломаетъ руки, весь домъ въ страшномъ гор, а этотъ жестокосердный песъ хоть бы слезинку выронилъ. Онъ просто камень — настоящій булыжникъ и любви къ ближнему въ немъ меньше, чмъ въ собак. Жидъ бы расплакался, увидя наше разставанье, даже моя слпая бабушка — и та вс глаза себ выплакала, отправляя меня въ путь-дорогу. Да вотъ я сейчасъ вамъ представлю, какъ было дло. Этотъ башмакъ будетъ батюшка, нтъ, вотъ лвый башмакъ пусть будетъ батюшка, нтъ, пусть матушка будетъ лвый башмакъ, нтъ, не такъ, или такъ… да, такъ: у него подошва похуже. И такъ, этотъ башмакъ съ дырою — моя матушка, a этотъ — батюшка. Теперь такъ, совершенно такъ, ну а палка пусть будетъ моя сестра — видите ли, она бла, какъ лилія, и тонка, какъ жердь, эта шапка — Нэнъ, наша работница, а я — собака, нтъ собакой будетъ она сама. Да, я буду — собака, или нтъ — собака будетъ я, а я — я буду самъ. Да, такъ, совершенно врно. Вотъ я и подхожу къ батюшк: ‘батюшка, батюшка, благословите!’ Вотъ башмакъ не можетъ словечка вымолвить отъ слезъ, вотъ я его цлую, а онъ такъ и заливается. Теперь подхожу къ матушк. О, еслибъ этотъ башмакъ могъ говорить, какъ обезумвшая женщина! Вотъ я ее цлую — вотъ такъ. Вотъ мать моя совсмъ задыхается. Теперь — къ сестр. Слышите, какъ она рыдаетъ? А этотъ безчувственный песъ во все время не проронилъ слезинки и не вымолвилъ слова, тогда какъ я — видите, я прибиваю пыль моими слезами?

Входитъ Пантино.

Пантино. Ступай, бги, Лаунсъ. Твой господинъ ужъ на корабл — теб придется догонять его въ лодк. Что съ тобою? О чемъ плачешь, парень? Ступай, оселъ, не то потеряешь…

Лаунсъ. Не бда, если его и потеряю, безчувственне его я не встрчалъ.

Пантино. Безчувственне кого?

Лаунсъ. Да вотъ Крабба, моего пса.

Пантино. Болванъ, я хотлъ сказать, что потеряешь приливъ, a потерявъ приливъ, потеряешь возможность похать, а потерявъ возможность похать, потеряешь господина, а потерявъ господина, потеряешь мсто. Да что ты мн зажимаешь ротъ?

Лаунсъ. Боюсь, чтобъ ты не потерялъ языкъ.

Пантино. Да какъ же я могу потерять его?

Лаунсъ. Болтая чепуху.

Пантино. Какая же это чепуха?

Лаунсъ. Будто я прозваю приливъ, господина и мсто. Приливъ? Да знаешь ли ты, если рка высохнетъ, я наполню ее моими слезами, если спадетъ втеръ, я стану надувать паруса моими вздохами.

Пантино. Да ступай же, болванъ: меня прислали звать тебя.

Лаунсъ. Посмотримъ, какъ ты меня назовешь.

Пантино. Да пойдешь ли ты, наконецъ?

Лаунсъ. Такъ и быть, пойду. (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Миланъ. Зала во дворц герцога.

Входятъ Валентинъ, Сильвія, Туріо и Спидъ.

Сильвія. Служитель!

Валентинъ. Госпожа?

Спидъ. Баринъ, синьоръ Туріо на васъ косится.

Валентинъ. Это отъ любви.

Спидъ. Но не къ вамъ.

Валентинъ. Такъ къ синьор.

Спидъ. Хорошо бы вамъ его отдуть.

Сильвія. Служитель, вы грустны?

Валентинъ. Да, кажется, грустенъ, синьора.

Туріо. Такъ вы только кажетесь грустнымъ.

Валентинъ. Можетъ-быть.

Туріо. Слдовательно, вы только прикидываетесь.

Валентинъ. Такъ же, какъ и вы.

Туріо. Чмъ, позвольте узнать?

Валентинъ. Умнымъ.

Туріо. Чмъ вы это докажете?

Валентинъ. Вашею глупостью.

Туріо. Въ чмъ же вы замтили мою глупость?

Валентинъ. Въ вашей куртк.

Туріо. Она на мн двойная.

Валентинъ. Такъ и вы вдвойн глупы.

Туріо. Что вы сказали?

Сильвія. Какъ — вы сердитесь, синьоръ Туріо? измняетесь въ лиц?

Валентинъ. Пусть его, синьора: онъ принадлежитъ къ пород хамелеоновъ.

Туріо. И притомъ такихъ, которымъ нужна ваша кровь, а не ваше общество.

Валентинъ. Вы сказали, синьоръ?

Туріо. Сказалъ, синьоръ — и кончено!

Валентинъ. Знаю, знаю, синьоръ: вы всегда кончаете прежде, чмъ начнете.

Сильвія. Да это настоящая перестрлка словами, синьоры: просто — бглый огонь!

Валентинъ. Вы правы, синьора. Спасибо тому, кто намъ далъ его.

Сильвія. Кто же это?

Валентинъ. Вы сами, синьора. Синьоръ Туріо заимствуетъ свое остроуміе изъ вашихъ свтлыхъ взоровъ и потомъ любезно расточаетъ его въ вашемъ обществ.

Туріо. Если вы будете тягаться со мною слово за слово, я какъ-разъ заставлю обанкрутиться ваше остроуміе.

Валентинъ. Знаю, синьоръ, что вы богаты словами, и, вроятно, только ими платите своей прислуг, если судить по ея потертой ливре.

Сильвія. Довольно, синьоры, довольно, сюда идетъ отецъ мой.

Входитъ герцогъ.

Герцогъ.

Э, Сильвія, ты въ правильной осад!

(Къ Валентину).

Синьоръ, вашъ батюшка вполн здоровъ.

Что скажете на письма отъ своихъ,

Когда я вамъ доставлю ихъ — на письма

Съ пріятными встями?

Валентинъ.

Благодарность

Моя вамъ, герцогъ, за такую всть.

Герцогъ.

Знакомъ вамъ донъ-Антоніо, землякъ вашъ?

Валентинъ.

Да, герцогъ, онъ знакомъ мн коротко,

Какъ человкъ, достойный уваженья —

И свой почетъ вполн онъ заслужилъ.

Герцогъ.

Онъ, кажется, синьоръ, иметъ сына?

Валентинъ.

И этотъ сынъ достойнйшій наслдникъ

Отцовскаго почета и значенья.

Герцогъ.

Такъ вы давно и близко съ нимъ знакомы?

Валентинъ.

Его я знаю такъ же, какъ себя,

Мы, какъ друзья, воспитывались вмст.

Я быль тогда порядочный повса,

И слишкомъ мало обращалъ вниманья

На усвоенье разныхъ совершенствъ,

Протей же — такъ зовутъ его — старался

Все дльное усвоить съ раннихъ лтъ.

Годами молодъ онъ, но старь развитьемъ

И зрлостью обдуманныхъ сужденій,

Ну, словомъ — такъ какъ похвалы мои

Далеко ниже всхъ его достоинствъ —

Онъ образецъ наружностью, умомъ,

И всмъ богатъ, что краситъ дворянина.

Герцогъ.

Да, если онъ дйствительно таковъ —

Достоинъ онъ любви императрицы

И чести быть въ совт государя.

Такъ видите-ль, онъ съ письмами ко мн

Отъ лицъ весьма значительныхъ явился

И думаетъ здсь погостить недолго.

Надюсь, эта новость вамъ пріятна.

Валентинъ.

Мн ничего желать не остается.

Герцогъ.

Примите же, какъ слдуетъ, его —

Ты, Сильвія, а также вы, синьоръ,

Васъ, Валентинъ, просить о томъ не нужно.

Я къ вамъ его немедленно пришлю.

(Уходитъ).

Валентинъ.

Я вамъ ужъ говорилъ о немъ, синьора.

Со мной бы онъ пріхалъ, но глазами

Прикованъ былъ къ возлюбленной своей.

Сильвія.

Но, кажется, теперь глаза свободны,

Иль, можетъ-быть, онъ далъ залогъ другой.

Валентинъ.

О, нтъ! они еще въ плну остались.

Сильвія.

Тогда слпымъ онъ былъ бы, а слпой

Не могъ бы къ вамъ, синьоръ, найти дорогу.

Валентинъ.

Любовь иметъ сорокъ глазъ, синьора.

Туріо.

Напротивъ, говорятъ, она безъ глазъ.

Валентинъ.

Да, для такихъ поклонниковъ, какъ вы,

Но ясно видитъ тхъ, кто ей пріятенъ.

Сильвія.

Довольно спорить! Вотъ и нашъ прізжій.

Входитъ Протей.

Валентинъ.

Ахъ, здравствуй, другъ Протей! Прошу, синьора,

Васъ подтвердить привтъ мой словомъ ласки.

Сильвія.

Онъ самъ увидитъ, что ему здсь рады,

Когда онъ тотъ, о комъ вы такъ скучали.

Валентинъ.

Да, это онъ, синьора! О, позвольте

Ему служить вамъ наравн со мной!

Сильвія.

Но я слуги такого недостойна.

Протей.

О, нтъ, синьора — недостоинъ онъ

Быть на глазахъ синьоры, столь достойной!

Валентинъ.

Пусть недостойность будетъ въ сторон,

Ему позвольте вамъ служить, синьора.

Протей.

Гордиться буду преданностью вамъ.

Сильвія.

А преданность всегда награды стоитъ,

Служитель, вамъ привтъ отъ госпожи,

Васъ недостойной.

Валентинъ.

О, я всякаго убилъ бы,

Кто мн сказалъ бы это, кром васъ!

Сильвія.

Что вамъ привтъ?

Протей.

Нтъ, что вы недостойны.

Входитъ слугa.

Слуга.

Синьора, герцогъ видть васъ желаетъ.

Сильвія.

Сейчасъ. (Слуга уходитъ. Къ Туріо).

Синьоръ, прошу васъ проводите

Меня къ отцу. Вамъ, новый мой служитель,

Еще привтъ. Мы оставляемъ васъ

Поговорить о родин, о близкихъ,

Затмъ надюсь видть васъ опять.

Протей.

И онъ, и я готовы вамъ служить.

(Сильвія, Туріо и Спидъ уходятъ).

Валентинъ.

Ну, разскажи жъ какъ вс тамъ поживаютъ?

Протей.

Здоровы вс и шлютъ теб поклоны.

Валентинъ.

Ну, а твои какъ?

Протей.

Были вс здоровы.

Валентинъ.

Что Юлія, и что твоя любовь?

Протей.

Всегда скучалъ ты отъ такихъ разсказовъ,

Я знаю, ты до нихъ, вдь, не охотникъ.

Валентинъ.

Да, былъ, Протей, но все перемнилось!

Наказанъ я, что прзиралъ любовь,

Теперь она меня поработила

Душевной мукой, тягостнымъ постомъ,

Слезами ночью, вздохами весь день.

Да, за мое презрнье отомщая,

Она лишила сна мои глаза

И сдлала ихъ стражами тоски.

О, дорогой Протей! Амуръ всесиленъ,

Онъ подчинилъ меня — и сознаюсь,

Нтъ горя равнаго его оковамъ,

Нтъ счастья выше, чмъ ему служить.

Лишь о любви могу я говорить,

Одно ея названье замняютъ

Мн завтракъ мой, обдъ и сонъ, и ужинъ.

Протей.

Довольно, по глазамъ я вижу счастье,

Не эта ли — кумиръ твоей души?

Валентинъ.

Она, она! Не ангелъ ли небесный?

Протей.

Нтъ, красота ея вполн земная.

Валентинъ.

Небесная вполн!

Протей.

Зачмъ ей льстить?

Валентинъ.

Польсти хоть мн: хвала — любви отрада.

Протей.

Меня лчилъ ты горькою микстурой,

Теперь я тмъ же потчую тебя.

Валентинъ.

Такъ правду говори. Не божество,

Но первая она межъ женщинъ въ мір,

И всхъ земныхъ созданій превосходитъ.

Протей.

Всхъ, кром Юліи.

Валентинъ.

Безъ исключеній!

Не то — мою любовь ты оскорбишь.

Протей.

Но правъ и я, мою предпочитая.

Валентинъ.

Я помогу теб ее возвысить:

Ее высокой чести удостоимъ

Мы — шлейфъ носить возлюбленной моей,

Чтобъ грубая земля не возгодилась,

Облобызавъ края ея одежды,

И, въ пищ отказавъ цвтамъ душистымъ,

Осталася подъ вчной зимой.

Протей.

Мой другъ, къ чему напыщенность такая?

Валентинъ.

Прости, Протей: предъ нею все — ничто,

И рядомъ съ ней вс совершенства блекнутъ:

Она одна!

Протей.

Такъ пусть одной и будетъ.

Валентинъ.

Нтъ, ни за цлый міръ! Она моя!

Я съ ней богаче двадцати морей,

Когда бъ пески ихъ въ жемчугъ превратились,

Утесы — въ золото, а воды — въ нектаръ.

Прости же мн, что я тебя забылъ:

Ты видишь, я дышу одной любовью.

Соперникъ мой, глупецъ, очаровавшій

Ея отца обширностью владній,

Пошелъ отсюда съ нею, я за ними:

Любовь, ты знаешь, ревности полна.

Протей.

Но ты любимъ?

Валентинъ.

Да, мы ужъ обручились,

Назначенъ даже самый день внчанья,

Условились и въ средствахъ для побга:

Обдумали, какъ я взберусь въ окно

По лстниц веревочной, ну, словомъ,

Готово все для моего блаженства.

Пойдемъ со мною въ комнату мою:

Я знаю, ты поможешь мн совтомъ.

Протей.

Ступай впередъ — я отыщу тебя,

Теперь отправлюсь въ гавань, чтобы тамъ

Лишь о моихъ вещахъ распорядиться,

Потомъ приду немедленно къ теб.

Валентинъ.

Такъ поспши же.

Протей.

Да, потороплюсь.

(Валентинъ уходитъ).

Какъ пылъ одинъ другой уничтожаетъ,

Какъ выбиваютъ клиномъ клинъ другой —

Такъ память чувства прежняго во мн

Померкла вдругъ предъ новымъ впечатлньемъ.

Мои ль глаза, хвалы ли Валентина,

Ея ли красота, моя ли лживость

Къ безумнымъ помысламъ меня влекутъ?

Она прекрасна, Юлія не хуже,

Но къ ней моя растаяла любовь,

Какъ предъ огнемъ статуя восковая

Теряетъ прежній образъ понемногу.

И вмст охладлъ я къ Валентину.

Я больше не люблю его, какъ прежде,

Но, ахъ, зато люблю его невсту!

И это мн любить его мшаетъ.

О, какъ ее любить я буду посл,

Когда теперь, безумный, такъ люблю!

Лишь вншнія ея черты я видлъ,

И ужъ он мой разумъ помрачили,

Но если вс увижу совершенства,

Я сдлаюсь безумнымъ, иль ослпну.

Коль страсть мою я подавить смогу,

То подавлю, не то — на все пойду!

(Уходитъ).

СЦЕНА V.

Тамъ же. Улица.

Входятъ Спидъ и Лаунсъ.

Спидъ. Лаунсъ, клянусь моей честью, ты желанный гость въ Милан!

Лаунсъ. Не клянись ложно: я вовсе не желанный гость. Я всегда говорю, что человкъ никогда не пропалъ, пока не повшенъ, и никогда не будетъ желаннымъ, пока не заплатитъ счета, и хозяйка не скажетъ ему: ‘милости просимъ’.

Спидъ. Ахъ, ты дура-голова! пойдемъ-ка лучше въ кабакъ: тамъ за пять пенсовъ ты услышишь пять тысячъ ‘милости просимъ’. Ну, какъ же разстался твой господинъ съ синьорой Юліей?

Лаунсъ. Сошлись-то серьезно, а разошлись шутя.

Спидъ. Но женится ли онъ на ней?

Лаунсъ. Нтъ.

Спидъ. Значитъ, она за него пойдетъ?

Лаунсъ. Опять-таки нтъ.

Спидъ. Стало-быть у нихъ разрывъ?

Лаунсъ. И этого нтъ, оба цлы, какъ рыбы.

Спидъ. Такъ въ чемъ же дло, наконецъ?

Лаунсъ. Да ни въ чемъ, если ей хорошо, такъ и ему не хуже.

Спидъ. Вотъ оселъ! Я ничего не возьму въ толкъ.

Лаунсъ. Вотъ чурбанъ безтолковый! У меня и палка съ толкомъ.

Спидъ. Что ты тамъ мелешь?

Лаунсъ. Чего молоть-то? Вотъ упрусь въ тебя и толкну.

Спидъ. То толканье, дуралей, а не толкъ.

Лаунсъ. Толканье ли, толкъ ли — все едино. Не въ слов дло.

Спидъ. Да говори же, какъ слдуетъ — будетъ свадьба?

Лаунсъ. Спроси вотъ у моей собаки, скажетъ ‘да’ — такъ будетъ, ‘нтъ’ — такъ не будетъ, а не скажетъ ничего и хвостомъ завиляетъ — опять-таки будетъ.

Спидъ. Слдовательно — будетъ.

Лаунсъ. О такихъ тайнахъ я говорю только иносказательно.

Спидъ. Говори, какъ хочешь, только понятно. А что скажешь, Лаунсъ — вдь и мой господинъ отъ любви-то ошаллъ.

Лаунсъ. Я всегда зналъ его такимъ.

Спидъ. Какимъ?

Лаунсъ. Шальнымъ, какъ ты назвалъ его самъ.

Спидъ. Вотъ оселъ! Опять меня не понялъ.

Лаунсъ. Да я говорю не про тебя, а про твоего господина.

Спидъ. Я теб говорю, что господинъ мой сгораетъ отъ любви.

Лаунсъ. А мн что за дло? пусть его сгораетъ! Вотъ, если хочешь завернуть со мною въ кабакъ, такъ ладно, а нтъ, такъ будешь евреемъ, жидомъ, недостойнымъ названія христіанина.

Спидъ. А почему?

Лаунсъ. Да потому, что въ теб и на столько нтъ любви къ ближнему, чтобъ зайти съ христіаниномъ въ кабакъ. Пойдешь, что-ли?

Спидъ. Идемъ, идемъ. (Уходятъ).

СЦЕНА VI.

Тамъ же. Комната во дворц.

Входитъ Протей.

Протей.

И Юлію оставить — вроломство,

И Сильвію любить мн — вроломство,

Измна жъ другу — хуже вроломства.

И сила та, которою я клялся,

Влечетъ меня къ тройному вроломству:

И клятва, и измна — отъ любви.

О дивно-вдохновительная страсть!

Я согршилъ, тобою соблазненный,

Такъ научи-же чмъ мн оправдаться!

Сначала я боготворилъ звзду,

Теперь молюсь блистательному солнцу.

Подумавъ, мы нарушить можемъ клятву

Безумную — и глупъ, кто не стремится

На лучшее дурное обмнять.

Стыдись, языкъ! Ее-ль назвать дурною,

Которой власть ты признавалъ такъ часто

И легіоны клятвъ ей расточалъ?

Я разлюбить не въ силахъ — и однако

Тамъ разлюбилъ я, гд любить бы долженъ:

Отвергъ я Юлію и Валентина,

Ихъ сохранивъ, себя отвергну я,

А потерявъ ихъ, я найду взамнъ

Себя — за друга, Сильвію — за Юлью.

Я самъ себ дороже Валентина:

Любовь во всемъ всегда себялюбива.

Предъ Сильвіей — тому свидтель небо,

Создавшее ее — та негритянка.

Забуду я, что Юлія жива,

Но буду помнить, что угасло чувство.

Врага я буду видть въ Валентин,

Надясь друга въ Сильвіи найти.

Теперь я не могу остаться врнымъ

Себ, не измняя Валентину.

Онъ въ эту ночь въ окно ея забраться

По лстниц веревочной задумалъ —

И мн, сопернику, онъ вврилъ тайну.

Я тотчасъ разскажу ея отцу

О тайн ихъ и о ночномъ побг —

И въ гнв онъ изгонитъ Валентина.

А безъ него я хитростью разстрою

Искусно планы Туріо глупца.

Дай крылья мн осуществить мечты,

Любовь: вдь планъ мой мн внушила ты.

(Уходитъ).

СЦЕНА VII.

Верона. Комната въ дом Юліи.

Входятъ Юлія и Лючетта.

Юлія.

Ахъ, посовтуй, помоги, Лючетта!

Любовью заклинаю я тебя —

Ты тотъ листокъ, гд вс мои желанья

Записаны и вырзаны ясно —

Наставь меня теперь, придумай средство,

Чтобъ я могла, не возбуждая толковъ,

Увидться съ Протеемъ дорогимъ.

Лючетта.

Но путь къ нему и длиненъ, и тяжелъ.

Юлія.

Не устаетъ же въ рвеньи пилигримъ,

Пройдя посвта слабыми ногами.

Не утомлюсь и я, летя на крыльяхъ

Любви къ тому, кого люблю такъ нжно,

К прекрасному, безцнному Протею.

Лючетта.

Дождитесь лучше, чтобъ онъ самъ вернулся.

Юлія.

Ты знаешь, взоръ его мн пищей былъ.

Теб не жаль, что я должна поститься,

Лишенная той пищи такъ давно.

О, если бъ знала ты всю силу страсти,

То лучше бъ снгомъ стала раздувать

Огонь, чмъ пылъ любви тушить словами.

Лючетта.

Я вовсе не хочу его тушить,

Но лишь умрить жаръ, чтобъ за предлъ

Благоразумія онъ вдругъ не вышелъ,

Юлія.

Чмъ больше гасишь, тмъ сильнй горитъ онъ!

И тихій ручеекъ, когда преграду

Себ найдетъ, неистово кипитъ,

А если нтъ преградъ его теченью,

Гармоніей звучитъ по гладкимъ камнямъ

И ласково лобзаетъ онъ осоку,

Которую встрчаетъ на пути.

Такъ мчится онъ, по нивамъ извиваясь

И весело играя, въ океанъ.

Оставь же и меня въ моемъ теченьи.

Я терплива буду, какъ ручей,

И каждый трудный шагъ сочту отрадой,

Пока съ послднимъ къ милому приближусь,

Тамъ отдохну я посл треволненій,

Подобно праведной душ въ раю.

Лючетта.

Въ какомъ же плать вы хотите хать?

Юлія.

Не въ женскомъ только: этимъ я избавлюсь

Отъ приставаній всхъ гулякъ распутныхъ.

Достань мн платье, милая Лючетта,

Въ какое одваются пажи.

Лючетта.

Такъ вы должны и волосы обрзать.

Юлія.

Нтъ, милая, я подвяжу ихъ снизу,

А сверху двадцать бантовъ приколю:

Такой уборъ не будетъ страненъ даже

На юнош и старе меня.

Лючетта.

Какой покрой для панталонъ, синьора?

Юлія.

Ахъ, какъ смшно! вотъ точно кто сказалъ бы:

‘Какъ широко, синьоръ, пустить вамъ юбку?’

Мн все равно — какой теб по вкусу.

Лючетта.

Такъ спереди ужъ нуженъ бантъ, синьора.

Юлія.

Нтъ, нтъ, Лючетта, — это будетъ гадко.

Лючетта.

Штаны безъ банта ничего не стоютъ,

Вамъ нуженъ бантъ, чтобъ въ немъ носить булавки.

Юлія.

Лючетта, если любишь, постарайся,

Чтобъ было все со вкусомъ и прилично.

Но ты скажи — меня осудить свтъ

За то, что я въ такой пустилась путь?

Боюсь, чтобъ мн позора не нажить.

Лючетта.

Боитесь вы, такъ оставайтесь дома.

Юлія.

Нтъ, не хочу остаться.

Лючетта.

Такъ идите

И бросьте мысль о всякихъ пересудахъ.

Лишь былъ бы радъ Протей, что вы пришли,

Пусть осуждаетъ свтъ, что вы ушли,

Но самъ Протей едва ли радъ вамъ будетъ.

Юлія.

Объ этомъ я нисколько не забочусь:

Потоки слезъ, безчисленныя клятвы

И увренья въ врности любви

Ручаются, что мн онъ будетъ радъ.

Лючетта.

Но т же средства служатъ и къ обману.

Юлія.

Да, людямъ низкимъ и для цли низкой,

Но онъ родился подъ созвздьемъ правды,

Его слова — обтъ, оракулъ — клятва,

Любовь правдива, мысли безупречны,

А слезы — сердца врнаго залогъ.

Онъ лжи далекъ, какъ небо отъ земли.

Лючетта.

Дай Богъ, чтобъ вы такимъ его нашли.

Юлія.

О, изъ любви ко мн не оскорбляй

Его сомнньемъ въ врности, Лючетта!

Лишь тотъ мн милъ, кто любить и его.

Пойдемъ со мною въ комнату мою

Обдумать все, что нужно для дороги.

Все, все мое теб я поручаю —

Имущество, владнія и честь,

Взамнъ того меня лишь снаряди

Скоре въ путь. Пойдемъ, не возражай —

Я на себя за медленность сердита.

(Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

Миланъ. Комната во дворц герцога.

СЦЕНА I.

Входятъ Герцогъ, Туріо и Протей.

Герцогъ (къ Туріо).

Синьоръ, прошу оставьте насъ вдвоемъ,

Поговорить намъ нужно съ глазу-на-глазъ.

(Туріо уходитъ).

Такъ что же вы хотли мн сказать?

Протей.

Свтлйшій герцогъ, я открыть вамъ долженъ

То, что велятъ скрывать законы дружбы,

Но ваша доброта и благосклонность

Ко мн, хотя я ихъ и недостоинъ,

Мн ставятъ долгомъ то вамъ сообщить,

Чего бъ не выдалъ ни за что на свт.

Такъ знайте жъ, герцогъ: другъ мой Валентинъ

Задумалъ ночью вашу дочь похитить

И замыселъ мн свой доврилъ самъ.

Я знаю, вы ее ршились выдать

За Туріо, хоть онъ ей не по сердцу —

И это бгство было бы жестокимъ

Ударомъ вамъ на склон вашихъ дней.

Поэтому мн долгъ велитъ скоре

Разстроить планы друга моего,

Чмъ, скрывши ихъ, на васъ обрушить горе,

Которое могло бы, наконецъ,

Свести васъ преждевременно въ могилу.

Герцогъ.

Протей, благодарю васъ за услугу,

Столь благородную. Пока я живъ,

Располагайте мной. Я самъ нердко

Взаимную любовь ихъ подмчалъ,

Когда они меня считали спящимъ.

Я удалить ршился Валентина

Отъ моего двора и отъ нея.

Одна боязнь — увлечься подозрньемъ

И безъ вины обидть человка,

Чего всегда стараюсь избжать,

Меня остановила. Впрочемъ, я

Съ нимъ ласковъ былъ затмъ лишь, чтобъ узнать

О томъ, что вы теперь мн сообщили.

Я знаю, какъ доступны увлеченьямъ

Такіе годы — потому отвелъ

Ей спальню въ недоступной башн,

Которой ключъ держу я при себ.

Увесть ее оттуда невозможно.

Протей.

Но знайте, герцогъ: ими ршено,

Что къ ней въ окно онъ влзетъ и оттуда

Ее сведетъ по лстниц висячей.

Теперь за ней пошелъ любовникъ юный,

И съ нею онъ сейчасъ сюда придетъ.

Вы можете его перехватить,

Но, ради Бога, герцогъ, похитре,

Чтобъ не узналъ онъ о моей измн:

Не къ другу ненависть — почтенье къ вамъ

Меня вамъ тайну выдать побудило.

Герцогъ.

Я честью вамъ клянусь — онъ не узнаетъ,

Что хоть намекъ отъ васъ я получилъ.

Протей.

Прощайте, герцогъ — Валентинъ идетъ.

(Уходитъ).

Входитъ Валентинъ.

Герцогъ.

Куда вы такъ спшите, Валентинъ?

Валентинъ.

Свтлйшій герцогъ, ждетъ меня гонецъ:

Моимъ роднымъ онъ письма доставляетъ,

И ихъ-то я спшу ему вручить.

Герцогъ.

И письма важныя?

Валентинъ.

Свтлйшій герцогъ,

Я извщаю только, что здоровъ

И жизнью при двор у васъ доволенъ.

Герцогъ.

И только-то? Такъ я васъ на минуту

Здсь задержу: мн нужно вамъ сказать

Кой-что о дл очень близкомъ мн.

Вы знаете, что дочь мою я выдать

За Туріо желаю непремнно?

Валентинъ.

Я знаю это, герцогъ. Что жъ, союзъ

Богатый и почетный: онъ женихъ

Отличный, добрый и вполн достойный

Быть мужемъ вашей дочери прелестной.

Но, кажется, синьора не согласна?

Герцогъ.

Въ томъ вся бда! Она горда, упряма,

Капризна, своевольна, непослушна,

Забыла, что она мое дитя,

И что надъ ней я власть отца имю.

И я готовъ сознаться — эта гордость

Къ ней всякую любовь во мн убила.

Надялся я прежде, что подъ старость

Мн будетъ утшеніемъ она,

Теперь же я ршился самъ жениться,

Ее же замужъ выдать поскорй.

Пусть красота ея приданымъ будетъ —

Вдь ей мои богатства нипочемъ.

Валентинъ.

Но въ чемъ же я могу помочь вамъ, герцогъ?

Герцогъ.

Въ Милан есть, синьоръ, одна особа,

Въ которую влюбленъ я, но она

Горда и недоступна краснорчью

Сдого старика. Все дло въ томъ,

Что я давно отвыкъ отъ волокитства,

Притомъ и нравы ужъ не т, что прежде,

Такъ за совтомъ обращаюсь къ вамъ:

Какъ поступать мн, какъ себя вести,

Чтобы привлечь къ себ прелестной взоры?

Валентинъ.

Пустите въ ходъ подарки, коль слова

Не дйствуютъ: нмая драгоцнность

На женскій умъ вліяетъ иногда

Сильне краснорчья.

Герцогъ.

Но она

Подарокъ мой съ презрньемъ отослала.

Валентинъ.

Поврьте мн, она его желала:

Отказъ ихъ часто равенъ поощренью.

Коль любите, не знайте утомленья —

Повергните другой къ ея стопамъ:

Разсердится — не изъ презрнья къ вамъ,

Но чтобъ сильнй вы ею дорожили,

Бранитъ — но не затмъ, чтобъ уходили

Вы отъ нея, уйдете — и тотчасъ

Сильне будетъ гнвъ ея на васъ.

Ея рчей понять старайтесь тонъ:

‘Ступайте прочь’ — еще не значить ‘вонъ!’

Хвала и лесть, восторги красотою

Всегда сильны надъ женскою душою,

И кто прельстить словами ихъ не могъ,

Тому языкъ во рту его не въ прокъ.

Герцогъ.

Но дло въ томъ — ее родные прочатъ

За молодого знатнаго синьора,

Ее содержатъ въ строгомъ заключень

И нтъ мужчин доступа къ ней днемъ.

Валентинъ.

Такъ доступъ къ ней я ночью бы нашелъ.

Герцогъ.

Но если дверь къ ней заперта, а ключъ

Припрятанъ, и войти къ ней невозможно?

Валентинъ.

Такъ что же? можно и въ окно взобраться.

Герцогъ.

Но слишкомъ отъ земли оно высоко,

А стны гладки такъ, что невозможно

Окна достигнуть, не рискуя жизнью.

Валентинъ.

Такъ изъ веревокъ лстница, съ двумя

Здоровыми крюками, взлзть поможетъ

На башню къ новой Геро, лишь бы смлый

Леандръ сумлъ воспользоваться ею.

Герцогъ.

Какъ? неужель? скажите жъ, другъ любезный,

Гд лстницу такую мн достать?

Валентинъ.

Когда она нужна вамъ будетъ, герцогъ?

Герцогъ.

О, въ эту жъ ночь, любовь, вдь, какъ дитя,

Хватается за все, что подъ рукою.

Валентинъ.

Къ семи часамъ я вамъ ее доставлю.

Герцогъ.

Все такъ синьоръ, но я пойду одинъ.

Смогу ли я снести ее туда?

Валентинъ.

Она легка и даже подъ плащомъ

Ее удобно спрятать можно, герцогъ.

Герцогъ.

Скажите, плащъ такой, какъ вашъ, годится?

Валентинъ.

Да, герцогъ.

Герцогъ.

Такъ позвольте мн взглянуть:

Хочу достать себ такой же плащъ.

Валентинъ.

На это, герцогъ, всякій плащъ годится.

Герцогъ.

Мн хочется взглянуть, какъ онъ сидитъ.

Прошу васъ, дайте мн его накинуть.

(Распахиваетъ на Валентин плащъ, изъ котораго выпадаетъ письмо).

Письмо? ‘Къ синьор Сильвіи’. Вотъ какъ!

А, кстати, вотъ и лстница такая,

Какъ мн нужна. Ну, что жъ, на этотъ разъ

Прочесть письмо, синьоръ, беру я смлость.

(Читаетъ).

‘Летите къ ней, мечты мои ночныя!

Васъ, какъ рабовъ, я посылаю къ ней.

О, если бъ я, какъ духи неземные,

Могъ самъ нестися къ Сильвіи моей!

Я ихъ къ теб съ любовью посылаю,

Пускай он на грудь падутъ теб,

Но я рабынь завидую судьб

И свой удлъ жестокій проклинаю

За то, что тамъ пріютъ найдутъ он,

Куда проникнуть невозможно мн’.

А здсь что?

‘Я въ эту ночь тебя освобожу!’

Такъ вотъ зачмъ ты лстницу досталъ!

А, Фаэтонъ, ничтожный сынъ Меропса!

Ты вздумалъ править колесницей Феба

И дерзостью безумной землю сжечь?

Достигнуть звздъ хотлъ лишь потому,

Что также и теб он сіяютъ?

Прочь, рабъ безумный, дерзкій проходимецъ!

Лишь равныхъ обольщай улыбкой льстивой

И помни — снисхожденью моему

Обязанъ ты, что дворъ мой оставляешь

Безъ наказанья. Будь мн благодаренъ

За это больше, чмъ за т щедроты,

Которыми тебя я осыпалъ

Не по достоинству, но если дольше

Того промедлишь ты въ моихъ владньяхъ,

Чмъ нужно, чтобы дворъ оставить мой —

Клянусь теб, что гнвъ мой превзойдетъ

Во мн любовь, которую питалъ я

И къ дочери, и къ самому теб.

Ступай! твои излишни оправданья,

Но если жизнью дорожишь — спши!

(Уходитъ).

Валентинъ.

О, лучше смерть, чмъ эта жизнь подъ пыткой!

Кто умеръ — разлученъ съ самимъ собой,

Но Сильвія — я самъ, разстаться съ нею

Не то ли, что съ самимъ собой разстаться?

Мертвящее изгнанье! Что мн въ свт,

Когда при немъ я Сильвіи не вижу?

Какая радость радостью мн будетъ

Безъ Сильвіи? я не могу жъ представить,

Что здсь она, со мной — и этой грезой

Обманывать тоскующее сердце.

Когда я ночью не былъ у нея,

Нтъ музыки мн въ пньи соловья,

А если днемъ я Сильвію не вижу,

То для меня дневного свта нтъ.

Она мн жизнь давала, я угасну,

Когда ея вліянье перестанетъ

Меня питать, живить и согрвать.

И, избжавши злого приговора,

Я не избгну смерти роковой:

Оставшись здсь — я смерти ожидаю,

Уйдя отсюда — жизнь я покидаю.

Входятъ Протей и Лаунсъ.

Протей. Бги, бги, Лаунсъ, отыщи его!

Лаунсъ. Эй, эй! сюда!

Протей. Кого ты видишь?

Лаунсъ. Да того, кого ищемъ: на голов его нтъ волоса, который не былъ бы Валентиномъ.

Протей. Это ты, Валентинъ?

Валентинъ. Нтъ.

Протей. Такъ кто же ты, наконецъ?

Валентинъ. Ничто.

Лаунсъ. Да разв ничто можетъ говорить? Синьоръ, не хватить ли его?

Протей. Кого хватить?

Лаунсъ. Да ничто.

Протей. Стой, болванъ.

Лаунсъ. Да кто же, синьоръ — я вдь хочу хватить ничто.

Протей. Прочь, говорятъ! Послушай, другъ Валентинъ!

Валентинъ.

Я сталъ глухимъ ко всякой доброй всти,

Затмъ что много выслушалъ дурныхъ.

Протей.

Такъ и свои я погребу въ молчаньи —

Он суровы, гадки, мучатъ слухъ.

Валентинъ.

Не умерла ли Сильвія?

Протей.

Нтъ, мой другъ!

Валентинъ.

Да, нтъ меня для Сильвіи прелестной!

Не измнила ль мн?

Протей.

Нтъ, Валентинъ.

Валентинъ.

Да, нтъ меня, коль Сильвія забыла.

Какую жъ всть мн хочешь сообщить?

Лаунсъ.

Объявлено, синьоръ, что васъ изгнали.

Протей.

Что ты отсюда изгнанъ, Валентинъ,

Отъ Сильвіи и друга твоего.

Валентинъ.

О, я насытился ужъ этимъ горемъ!

Довольно — я умру отъ пресыщенья.

А Сильвіи извстно, что я изгнанъ?

Протей.

Да, этотъ приговоръ неотразимый

Былъ встрченъ ею моремъ жемчуговъ,

Которые слезами называютъ.

Ихъ пролила она къ ногамъ отца

Суроваго, упавши на колна

И, блдная, предъ нимъ ломая руки,

Причемъ он блй отъ горя стали.

Ни поднятыя руки, ни рыданья,

Ни вздохи тяжкіе, ни стонъ печальный,

Ни серебромъ струившіяся слезы

Не тронули жестокаго отца.

‘Нтъ, онъ умретъ, когда его поймаютъ!’

И — къ довершенью бдъ — ея мольбы

Помиловать тебя такъ раздражили

Его, что дочь онъ держитъ взаперти,

Грозя навкъ оставить въ заточеньи.

Валентинъ.

Ни слова больше, если то, что скажешь,

Не умертвитъ меня, но если такъ,

То говори, чтобъ это было пснью

Конечною моей безмрной скорби.

Протей.

О, не скорби о томъ, чему помочь

Ужъ невозможно, лучше постарайся

Помочь тому, о чемъ ты такъ скорбишь.

Кормилица и мать всхъ благъ есть время.

Оставшись здсь, ты не увидишь милой,

А только жизнь опасности подвергнешь.

Ступай съ надеждой, посохомъ любви:

Онъ отъ тебя отчаянье отклонитъ.

Хоть будешь далеко — все-жъ присылай

Твои мн письма: къ блоснжной груди

Твоей любезной перейдутъ они.

Теперь не время предаваться скорби:

Пойдемъ — я провожу тебя къ воротамъ,

И до прощанья мы поговоримъ

Подробно о твоихъ длахъ любовныхъ!

Не для себя — для Сильвіи бги

Опасности. Уйдемъ скорй отсюда.

Валентинъ.

Коль встртишь, Лаунсъ, моего слугу,

Скажи, чтобъ шелъ онъ къ свернымъ воротамъ.

Протей.

Ступай сыщи его. Пойдемъ, мой другъ.

Валентинъ.

О, Сильвія! о, бдный Валентинъ!

(Протей и Валентинъ уходятъ).

Лаунсъ. Я хоть и глупъ, а все-таки смекнулъ, что господинъ мой нчто врод негодяя, а это все равно, что записной негодяй. А такой еще не родился, кто догадался бы, что и я влюбленъ. Да, я влюбленъ, но только невытянуть этого изъ меня цлымъ цугомъ лошадей. Не узнаютъ и того, кто предметъ моей страсти. Положимъ, она женщина, а кто эта женщина, этого я и себ не скажу, потому-что она двушка. Однако жъ она и не двушка, потому-что ходили о ней разныя сплетни, нтъ опять-таки двушка, потому-что служитъ въ двушкахъ и получаетъ жалованье. Въ ней больше качествъ, чмъ въ любой охотничьей собак, а это ужъ много для простой христіанки. (Вынимаетъ бумагу.) Вотъ роспись ея способностей: Imprimis — она можетъ приносить и носить. Что же? и лошадь не сдлаетъ больше этого. Нтъ, впрочемъ, лошадь можетъ только возить, а ужъ никакъ не приносить. Значитъ, она лучше какой-нибудь клячи. Item — она можетъ доить: рдкая добродтель въ двушк съ чистыми руками.

Входитъ Спидъ.

Спидъ. Здравствуй, Лаунсъ. Гд мой господинъ?

Лаунсъ. Онъ — на земл, а земля — подъ нимъ.

Спидъ. Ты вчно остришь. Такъ нтъ ли чего новаго въ этой бумаг?

Лаунсъ. Какъ не быть! самая черная новость!

Спидъ. Какъ это — черная?

Лаунсъ. Да такъ, какъ чернила.

Спидъ. Дай-ка прочесть.

Лаунсъ. Гд теб дураку прочесть! — ты не грамотный.

Спидъ. Врешь, грамотный.

Лаунсъ. А вотъ мы сейчасъ узнаемъ. Скажи-ка, кто произвелъ тебя на свтъ?

Спидъ. Разумется, сынъ моего дда.

Лаунсъ. О, безграмотный шалопай! Тебя произвела на свтъ дочь твоей бабушки. Вотъ и видно, что ты читать не умешь.

Спидъ. Полно, дуракъ. Дай я прочту бумагу.

Лаунсъ. На — и да поможетъ теб святой Николай.

Спидъ. Imprimis — она уметъ доить.

Лаунсъ. Да, да, уметъ.

Спидъ. Item — она варитъ хорошо пиво.

Лаунсъ. Отсюда и пословица: ‘того Богъ благословитъ, кто хорошій эль варитъ’.

Спидъ. Item — она можетъ шить.

Лаунсъ. Только не все: на иной ротъ пуговицы не нашьетъ.

Спидъ. Item — она уметъ вязать.

Лаунсъ. Такъ и мужа уметъ къ дому привязать.

Спидъ. Item — она уметъ мыть и катать.

Лаунсъ. Тмъ лучше — не мытьемъ, такъ катаньемъ.

Спидъ. Item — она уметъ прясть.

Лаунсъ. И это хорошо: спрядетъ паутину, и будетъ питаться мухами.

Спидъ. Item — она иметъ много безъимянныхъ добродтелей.

Лаунсъ. То-есть — незаконнорожденныхъ, не вдающихъ отцовъ, a потому и безъ именъ.

Спидъ. Затмъ слдуютъ пороки.

Лаунсъ. Прямо по стопамъ добродтели.

Спидъ. Item — ее нельзя цловать натощакъ, по причин запаха изо рта.

Лаунсъ. Ну, это пока ничего — можно посл завтрака. Дальше.

Спидъ. Item — она сластена.

Лаунсъ. Это возмщаетъ за горечь запаха изо рта.

Спидъ. Item — она говоритъ во сн.

Лаунсъ. Это лучше, чмъ спать во время разговора.

Спидъ. Item — она неразговорчива.

Лаунсъ. Какъ, дуракъ: ты это ставишь въ число пороковъ? Неразговочивость единственная добродтель въ женщин. Вычеркни это отсюда и поставь въ число добродтелей.

Спидъ. Item — она тщеславна.

Лаунсъ. Похерь и это: тщеславіе завщано женщин ея прародительницей Евой и не можетъ быть отнято у ней.

Спидъ. Item — у ней нтъ зубовъ.

Лаунсъ. Тмъ лучше: я самъ люблю корки.

Спидъ. Item — она сварлива.

Лаунсъ. И это ничего: безъ зубовъ не укуситъ.

Спидъ. Item — она частенько похваливаетъ винцо.

Лаунсъ. Если оно хорошо — пусть похваливаетъ, а если не захочетъ — я и самъ сумю: хорошее надо хвалить.

Спидъ. Item — она слишкомъ податлива.

Лаунсъ. На слова — не можетъ, потому-что выше сказано, что она неразговорчива, на карманъ — не будетъ, потому-что кошелекъ припрячу я къ себ, ну, а на что другое — пожалуй: тутъ ужъ я ничего не могу сдлать. Ладно — дальше.

Спидъ. Item — у ней больше волосъ, чмъ ума, больше пороковъ, чмъ волосъ, и больше денегъ, чмъ пороковъ.

Лаунсъ. Постой, постой! Мн хочется жениться, а по этой стать вотъ уже два или три раза я и ршался, и раздумывалъ. Повтори-ка ее.

Спидъ. Item — у ней больше волосъ, чмъ ума.

Лаунсъ. Больше волосъ, чмъ ума. Что жъ? это возможно, и я сейчасъ докажу это: крышка солонки покрываетъ соль и потому больше чмъ соль, волосы покрываютъ мозгъ и потому больше мозга вдь, большее всегда покрываетъ меньшее. Что затмъ?

Спидъ. Больше пороковъ, чмъ волосъ.

Лаунсъ. О, это ужасно. О, еслибъ этого не было!

Спидъ. И больше денегъ, чмъ пороковъ.

Лаунсъ. Ну, это скрашиваетъ ея пороки. Ршено, я беру ее за себя — и такъ-какъ нтъ ничего невозможнаго…

Спидъ. То?

Лаунсъ. То и скажу теб, что господинъ твой ждетъ тебя у сверныхъ воротъ.

Спидъ. Какъ? ждетъ меня?

Лаунсъ. Ну, да, тебя. Что же тутъ удивительнаго? Онъ ждалъ еще почище людей, чмъ ты.

Спидъ. Такъ онъ приказалъ мн идти туда?

Лаунсъ. Какое идти! Бги, что есть мочи: ты такъ долго промшкалъ, что и бгомъ не догонишь.

Спидъ. Зачмъ же ты мн раньше не сказалъ? Чортъ возьми твои любовныя письма! (Уходитъ).

Лаунсъ. Достанется же ему за то, что читалъ мое письмо! Болванъ безсовстный, впередъ не будешь совать носъ въ чужія тайны. Побгу — посмотрю, какъ ему достанется. (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Тамъ же. Комната во дворц герцога.

Входятъ герцогъ и Туріо, потомъ Протей.

Герцогъ.

Не бойтесь, Туріо — теперь она

Полюбитъ васъ: нтъ больше Валентина.

Туріо.

Съ тхъ-поръ какъ нтъ его, ея презрнье

Удвоилось ко мн: моей бесды

Гнушается она — и я ужъ не надюсь

Когда-нибудь назвать ее своею.

Герцогъ.

Такой ничтожный отпечатокъ чувства

Чертамъ на льду подобенъ: часъ тепла —

И, тая, ужъ он теряютъ форму.

Такъ время ледъ души ея растаитъ

И будетъ ею Валентинъ забытъ.

(Входитъ Протей).

Синьоръ Протей, ухалъ ли вашъ другъ,

Согласно съ нашимъ повелньемъ?

Протей.

Да,

Свтлйшій герцогъ, онъ уже ухалъ.

Герцогъ.

Тоскуетъ сильно дочь моя по немъ.

Протей.

Но время скоро грусть ея разсетъ.

Герцогъ.

Я думаю, но Туріо не вритъ,

Мое къ вамъ уваженіе, Протей, —

Его вы самымъ дломъ оправдали —

Къ доврію меня располагаетъ.

Протей.

Пусть лучше я для милостей умру,

Чмъ покажу себя ихъ недостойнымъ.

Герцогъ.

Вы знаете одно мое желанье —

Бракъ дочери и Туріо устроить.

Протей.

Да, знаю, герцогъ.

Герцогъ.

Полагаю также

Извстно, что противится она.

Протей.

Противилась, пока былъ Валентинъ.

Герцогъ.

Но и теперь противится она.

Такъ что жъ намъ длать, какъ бы такъ устроить,

Чтобы она забыла Валентина

И полюбила Туріо?

Протей.

Намъ надо

Въ ея глазахъ унизить Валентина,

Сказавъ, что онъ не вренъ и трусливъ,

И низокъ родомъ, эти недостатки

Для женщины противне всего.

Герцогъ.

Она вражд моей припишетъ это.

Протей.

Да, если это скажетъ врагъ, но нужно,

Чтобъ это говорилъ ей тотъ, кого,

Она считаетъ другомъ Валентина.

Герцогъ.

Такъ это вамъ всего-бы лучше было.

Протей.

Такое дло мн противно, герцогъ:

Достойно-ль дворянина — клеветать

И сверхъ того, на истиннаго друга?

Герцогъ.

Ему нтъ пользы въ вашихъ похвалахъ,

Такъ нтъ вреда и въ вашихъ клеветахъ,

Унизить васъ никакъ он не могутъ:

Вдь другъ же васъ объ этой жертв проситъ.

Протей.

Вы побдили, герцогъ. Если я

Подйствую моею клеветою,

То къ Валентину страсть ея пройдетъ.

Но можно ль думать, что, забывъ его,

Она синьора Туріо полюбитъ?

Туріо.

Но, сматывая нить ея любви

Съ него, синьоръ, никакъ вы не давайте

Ей спутаться и сдлаться негодной,

А на меня наматывать спшите.

Поэтому настолько жъ восхваляйте

Меня, насколько вы его черните.

Герцогъ.

И въ этомъ мы вполн вамъ довряемъ.

Мы знаемъ изъ разсказа Валентина,

Что вы любить навки поклялись

И измнить той клятв не ршитесь.

Увренные въ томъ, мы разршаемъ

Вамъ доступъ къ Сильвіи и съ ней бесду.

Она грустна, задумчива, мрачна,

И будетъ рада другу Валентина,

А вы ее настройте убжденьемъ

Такъ, чтобъ она отвергла Валентина

И къ Туріо душою обратилась.

Протей.

Все сдлаю, что въ силахъ буду сдлать,

Но, Туріо, вы сами не плошайте:

Ея мечты старайтесь уловить

Въ сонетахъ жалобныхъ, которыхъ римы

Твердили бы о преданной любви.

Герцогъ.

Поэзія, дитя небесъ, всесильна!

Протей.

Вы пойте ей, что слезы, вздохи, сердце

Ей въ жертву принесли, пишите ей,

Пока у васъ не высохнутъ чернила,

Тогда вы разведите ихъ слезами

И превратите въ полный чувства стихъ.

Поэтовъ струны слышалися въ лютн

Орфеевой, отъ звуковъ золотыхъ

Ея смягчались камни и желзо,

Тигръ длался ручнымъ, левіаанъ

Всплывалъ изъ бездны на берегъ для пляски.

А посл этихъ жалобныхъ элегій

Ступайте ночью подъ ея окно

Съ пріятной музыкой, и въ эти звуки

Вдохните пснь тоскующей души.

И сладкозвучной жалоб вполн

Содйствуетъ безмолвіе ночное,

Лишь такъ и можно тронуть вамъ ее.

Герцогъ.

Да, видно, что и вы любви служили.

Туріо.

Я въ эту ночь проврю вашъ совтъ.

Теперь пойдемте, дорогой наставникъ,

Со мною въ городъ — тамъ отыщемъ мы

Какихъ-нибудь искусныхъ музыкантовъ.

Есть у меня сонетъ, вполн пригодный

Для первой пробы вашихъ наставленій.

Герцогъ.

Такъ поскорй за дло, господа.

Протей.

До ужина мы будемъ вамъ служить,

Потомъ немедля къ длу мы приступимъ.

Герцогъ.

Нтъ, я теперь же отпускаю васъ.

(Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Лсъ близъ Мантуи.

СЦЕНА I.

Входятъ разбойники.

1-й разбойникъ.

Ребята, стой: вонъ тамъ идетъ прохожій.

2-й разбойникъ.

Будь и десятокъ ихъ — всхъ перебьемъ.

Входятъ Валентинъ и Спидъ.

3-й разбойникъ.

Синьоръ, давайте все, что есть при васъ,

Не то мы сами васъ кругомъ обшаримъ.

Спидъ.

Пропали мы, синьоръ: вдь это т

Разбойники, которыхъ такъ боятся

Здсь путники.

Валентинъ.

Послушайте, друзья!

1-й разбойникъ.

Ну, не совсмъ, синьоръ: скорй враги.

2-й разбойникъ.

Молчи — послушаемъ, что намъ онъ скажетъ.

3-й разбойникъ.

Послушаемъ, клянуся бородою

Онъ, кажется, хорошій человкъ.

Валентинъ.

Такъ знайте же, мн нечего терять,

Я человкъ, гонимый злой судьбою,

Мое богатство — это одянье,

И если вы отнимете его —

Вы все отнимете, что я имю.

2-й разбойникъ. Куда идете вы?

Валентинъ. Въ Верону.

1-й разбойникъ. Откуда?

Валентинъ. Изъ Милана.

3-й разбойникъ. А долго-ли тамъ жили?

Валентинъ.

Шестнадцать мсяцевъ, но я остался бъ

И дол тамъ, когда бы не судьба.

1-й разбойникъ.

Вы изгнаны оттуда?

Валентинъ.

Да, я изгнанъ.

2-й разбойникъ.

За преступленье?

Валентинъ.

Да, за то, о чемъ

Мн тяжело и вспомнить: я убилъ

Тамъ человка, этимъ я терзаюсь,

Хотя убилъ его въ честномъ бою,

Безъ хитрости и безъ измны низкой.

1-й разбойникъ.

Къ чему жъ раскаянье, коль это такъ?

И васъ всего за это лишь изгнали?

Валентинъ.

Я радъ тому, что смерти избжалъ.

1-й разбойникъ.

А языки вы знаете?

Валентинъ.

Да, знаю:

Я изучалъ ихъ, странствуя по свту,

Безъ нихъ подчасъ мн было бъ тяжело.

3-й разбойникъ.

Монаха Тука лысиной клянусь,

Вотъ былъ бы намъ хорошій атаманъ!

1-й разбойникъ.

Возьмемъ его къ себ.

(Переговариваются между собою).

Спидъ.

Подите къ нимъ —

Пречестные грабители они.

Валентинъ.

Молчи, болванъ!

2-й разбойникъ.

Скажите, есть ли что у васъ въ виду?

Валентинъ.

Нтъ, ничего.

3-й разбойникъ.

Такъ знайте, что изъ насъ

Здсь многіе — дворяне, насъ отторгли

Отъ общества порядочныхъ людей

Проступки, страсти юношескихъ лтъ.

Я изгнанъ изъ Вероны за попытку

Похитить дочь изъ знатнаго семейства

И родственницу герцога Вероны.

2-й разбойникъ.

А я изъ Мантуи за то, что тамъ,

Разгорячившись, закололъ синьора.

1-й разбойникъ.

И я былъ изгнанъ за такой же вздоръ,

Но къ длу — мы открылись вамъ затмъ,

Чтобъ извинить свой промыселъ предъ вами.

Вы человкъ красивый и съ хорошимъ

Образованьемъ, вамъ къ тому жъ извстны

И языки: такого человка

И нужно намъ для нашего занятья.

2-й разбойникъ.

Вы изгнаны — и потому ршились

Мы сообща вамъ сдлать предложенье:

Согласны ль вы быть нашимъ атаманомъ?

Хотите ли нужд вы покориться,

И съ нами здсь въ лсахъ дремучихъ жить?

3-й разбойникъ.

Что скажете? хотите-ль къ намъ примкнуть?

Скажите да — и вы нашъ атаманъ,

И мы во всемъ вамъ будемъ подчиняться

И васъ любить, какъ старшаго надъ нами.

1-й разбойникъ.

А за отказъ тебя постигнетъ смерть.

2-й разбойникъ.

Чтобъ не хвалился нашимъ предложеньемъ.

Валентинъ.

Его я принимаю только съ тмъ

Условіемъ, чтобъ вы не нападали

На бдныхъ путниковъ и слабыхъ женщинъ.

3-й разбойникъ.

Подобныхъ длъ гнушаемся мы сами.

Теперь — къ пещер, тамъ теб покажемъ

Сокровища, которыя скопили:

Они, какъ мы, въ твоемъ распоряженьи.

(Уходятъ).

СЦЕНА II.

Миланъ. Дворъ герцогскаго дворца.

Входитъ Протей.

Протей.

Сперва я предалъ друга Валентина,

Теперь я долженъ Туріо предать.

Я за него ходатайствовать долженъ,

Но o себ я буду хлопотать,

Но Сильвія врна, свята, прекрасна,

И мн-ль, ничтожному, ее увлечь.

Скажу ли я, что преданъ ей вполн,

Она тотчасъ коритъ меня измной,

Начну ли клясться ей въ любви моей,

Она велитъ мн вспомнить вроломство

И Юлію, которую любилъ.

Слабйшій изъ ея упрековъ могъ бы

Надежды всей лишить меня, но страсть

Во мн растетъ, какъ ласковость въ болонк,

Чмъ боле холодности встрчаетъ.

Но вотъ и Туріо, къ ея окну

Мы явимся съ ночною серенадой.

Входитъ Туріо съ музыкантами.

Туріо.

Вы здсь, синьоръ? До насъ ужъ вы прокрались?

Протей.

Любовь всегда суметъ тамъ прокрасться,

Гд прямо ей пройти нельзя, синьоръ.

Туріо.

Но ваша-то любовь не здсь, надюсь?

Протей.

Нтъ здсь она, иначе бъ я здсь не былъ.

Туріо.

Какъ? къ Сильвіи?

Протей.

Да, къ Сильвіи для васъ.

Туріо.

Благодарю за то. Ну, господа,

Сыграемте дружнй и веселе.

Входятъ хозяинъ гостиницы и Юлія въ одежд пажа, и останавливаются вдали.

Хозяинъ. Что съ вами, мой юный гость? Вы, кажется, разстроены. Скажите, отчего это?

Юлія. Вроятно оттого, что не могу быть веселъ.

Хозяинъ. Погодите, мы развеселимъ васъ: вы услышите здсь музыку и увидите синьора, котораго желали видть.

Юлія. И услышу его?

Хозяинъ. Разумется.

Юлія. Это и будетъ для меня музыкой.

(Музыканты начинаютъ).

Хозяинъ. Слушайте, слушайте!

Юлія. Онъ между ними?

Хозяинъ. Да, да — послушайте только.

Кто же Сильвья? кто она?

Ею міръ весь очарованъ,

Всхъ красотъ она полна,

Умъ небесный ей дарованъ,

Всхъ влечетъ къ себ она.

Взоры полны доброты,

Красота съ ней въ дружб тсной.

О, Амуръ! отъ слпоты

Чтобъ избавиться, въ прелестный

Взоръ ея вселился ты!

Прелесть Сильвіи поемъ!

Выше всхъ она сравненій!

Пснью нашей вознесемъ

Выше всхъ земныхъ твореній,

И внки ей поднесемъ.

Хозяинъ. Что съ вами? вы еще печальнй, чмъ были прежде? Быть-можетъ, вамъ не нравится музыка?

Юлія. Нтъ, не музыка, а музыкантъ.

Хозяинъ. Вотъ-какъ? а почему, мой милый гость?

Юлія. Онъ очень фальшивитъ.

Хозяинъ. Значитъ, беретъ не т ноты?

Юлія. О, нтъ! но онъ такъ рветъ струны, что надрываетъ струны моего сердца.

Хозяинъ. У васъ очень нжный слухъ.

Юлія. О, какъ бы я желалъ быть глухимъ! у меня такъ тяжело на сердц.

Хозяинъ. Вы, кажется, не охотникъ до музыки.

Юлія. Да, если въ ней разладъ.

Хозяинъ. Слышите, какой отличный переходъ?

Юлія. Я переходовъ терпть не могу.

Хозяинъ. Значитъ, вамъ бы хотлось, чтобъ они играли одно и то же?

Юлія.

Конечно, лучше бы не измнять.

Скажите, часто ли синьоръ Протей

Бываетъ у синьоры этой?

Хозяинъ. Мн говорилъ Лаунсъ, его слуга, что онъ влюбленъ въ нее безъ памяти.

Юлія. Гд же этотъ Лаунсъ?

Хозяинъ. Онъ пошелъ за своей собакою. По приказанію своего господина, онъ сведетъ ее завтра — въ подарокъ къ дам его сердца.

Юлія.

Тсъ! отойдемъ: расходятся они.

Протей.

Я, Туріо, за васъ такъ хлопочу,

Что вы мое похвалите искусство.

Туріо.

Гд мы сойдемся съ вами?

Протей.

У фонтана

Григорія святого.

Туріо.

До свиданья.

(Уходитъ съ музыкантами).

Сильвія показывается у окна.

Протей.

Прекрасная синьора, добрый вечеръ!

Сильвія.

Благодарю за музыку, синьоръ.

Кто вы?

Протей.

Я тотъ, чей голосъ вы легко бъ узнали,

Когда бы знали преданное сердце.

Сильвія.

Синьоръ Протей, когда не ошибаюсь.

Протей.

Да, я Протей и вашъ слуга, синьора.

Сильвія.

Что вамъ угодно?

Протей.

Вамъ угоднымъ быть.

Сильвія.

Сбылось желанье ваше: мн угодно,

Чтобъ вы сейчасъ же спать пошли домой.

О, гнусный, лживый, низкій человкъ!

Ты думаешь, что я такъ безразсудна,

Что уступлю искательству того,

Кто столько клятвъ нарушилъ безъ причины.

Вернись домой, покайся предъ невстой.

Клянуся блдною царицей ночи, —

Я нечувствительна къ твоимъ мольбамъ,

И вс твои исканья презираю.

Мн ужъ за то досадно на себя,

Что я съ тобой такъ долго говорила.

Протей.

Синьора, признаюсь, что я любилъ

Другую, но она ужъ умерла.

Юлія (про себя).

Скажи я это — я бы ложь сказала:

Я знаю, не въ земл еще она.

Сильвія.

Пусть будетъ такъ, но другъ твой Валентинъ

Еще живетъ: ему — ты самъ свидтель —

Обручена я. И теб не стыдно

Ему своимъ искательствомъ вредить?

Протей.

Я слышалъ, что и онъ ужъ не въ живыхъ.

Сильвія.

Такъ врь, что умерла и я, въ могил

Его погребена моя любовь.

Протей.

Прекрасная, дозволь ее мн вырыть!

Сильвія.

Любовь невсты вырой изъ могилы,

А нтъ, то въ ней похорони свою.

Юлія (про себя).

Онъ этого не слышалъ никогда!

Протей.

Синьора, если такъ жестоки сердцемъ,

То дайте мн, страдальцу, свой портретъ,

Висящій въ вашей комнат. Предъ нимъ

Я говорить, вздыхать и плакать буду.

Когда прелестный свой оригиналъ

Вы отдали другому, то я — тнь,

И тни вашей покланяться буду.

Юлія (про себя).

Ты обманулъ бы и оригиналъ,

И превратилъ бы въ тнь, какъ и меня.

Сильвія.

Я не хочу кумиромъ вашимъ быть,

Но такъ какъ вашей лживости пристало

Молиться лживымъ призракамъ, то завтра

За нимъ пришлите утромъ, а теперь —

Спокойной ночи.

Протей.

Да, такой, какую

Иметъ тотъ, кто къ смерти осужденъ.

(Протей уходитъ, Сильвія удаляется отъ окна).

Юлія. Идемъ, хозяинъ.

Хозяинъ. А я было заснулъ.

Юлія. Скажите мн, гд живетъ синьоръ Протей?

Хозяинъ. Да у меня же въ дом. Мн кажется, право, что уже день.

Юлія. Нтъ, ночь, но тягостной такой и длинной я никогда безъ сна не проводилъ. (Уходитъ).

СЦЕНА III.

Тамъ же.

Входитъ Эгламуръ.

Эгламуръ.

Мн въ этотъ часъ назначила явиться

Синьора Сильвія, чтобъ передать

Свое желанье, дать она хотла

Мн порученье важное. Синьора!

Сильвія показывается у окна.

Сильвія.

Кто тутъ?

Эгламуръ.

Служитель вашъ и другъ, синьора!

Онъ ожидаетъ вашихъ приказаній.

Сильвія.

А, Эгламуръ! вамъ тысяча привтствій.

Эгламуръ.

Вамъ столько же, достойная синьора.

Сюда, согласно с вашимъ приказаньемъ,

Пришелъ я на разсвт, чтобъ узнать,

Что поручить мн вамъ угодно будетъ.

Сильвія.

О, Эгламуръ — вы честный дворянинъ!

Клянусь, что я не льщу вамъ, это правда:

Вы добрый, умный, храбрый человкъ.

Къ вамъ прибгаю съ просьбой. Вамъ извстно,

Какъ сильно Валентина я люблю,

Который изгнанъ, и что мой отецъ

За Туріо меня желаетъ выдать,

Котораго всмъ сердцемъ ненавижу.

Любили сами вы и мн признались,

Что васъ ничто не поражало такъ,

Какъ смерть невсты, пламенно любимой.

Надъ раннею ея могилой вы

Безбрачія обтъ произнесли.

Я въ Мантую отправиться желаю,

Чтобъ Валентина отыскать — онъ тамъ.

Но путь опасенъ, почему прошу васъ

Быть спутникомъ моимъ: на вашу честь

Вполн я полагаюсь, Эгламуръ.

Не бойтесь гнва моего отца,

А помните о гор вашей дамы,

Подумайте, что мой побгъ меня

Избавитъ отъ безбожнаго союза,

Противнаго и небесамъ и людямъ.

О, троньтесь же мольбой моей души,

Столь полной скорбью, какъ песками море,

И согласитесь проводить меня!

Но если нтъ — прошу храните втайн,

Что я сказала вамъ: тогда одна

Должна я буду хать къ Валентину.

Эгламуръ.

Синьора, мн понятна ваша горесть

И чувства ваши я вполн цню,

Отъ всей души готовъ васъ провожать.

Мн все равно, чтобъ посл ни постигло

Меня за то: желаю одного,

Чтобъ вы счастливы были. Такъ когда же

Вы думаете хать?

Сильвія.

Въ эту ночь.

Эгламуръ.

А гд сойдемся мы, синьора?

Сильвія.

Въ кель

Отца Патрикія: къ нему пойду я

На исповдь.

Эгламуръ.

И я туда явлюсь.

Прощайте, благородная синьора.

Сильвія.

Такъ до свиданья, добрый Эгламурь.

(Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Тамъ же.

Входитъ Лayнсъ съ собакой.

Лаунсъ. Когда слуга человка долженъ служить ему по-собачьи, оно — видите ли — и обидно. Я воспиталъ его съ пеленокъ, спасъ отъ потопленія, тогда какъ трое или четверо изъ его слпыхъ братцевъ и сестрицъ пошли ко дну. Я обучилъ его такъ, что всякій, кто посмотритъ на него, скажетъ: вотъ какъ бы я обучилъ мою собаку. Вотъ и посылаетъ меня господинъ отвести его въ подарокъ синьор Сильвіи. Не усплъ я войти въ столовую, какъ онъ шасть къ тарелк синьоры, да и стянулъ съ нея каплунью ножку. Выходить дло дрянь, когда песъ не уметъ вести себя прилично во всякомъ обществ. По-моему, ужъ если кто, такъ сказать, взялся быть настоящей собакой, то онъ — такъ сказать — долженъ вести себя какъ порядочная собака. Ну, не будь я умне его, не возьми на себя его вину, такъ ужъ быть бы ему повшену. Поплатился бы онъ за это — сейчасъ умереть, поплатился бы. Посудите сами: забрался онъ на дняхъ, въ компаніи трехъ или четырехъ благовоспитанныхъ собакъ, подъ столъ герцога и, поврите ли, не пробылъ тамъ и столько времени, сколько нужно, чтобъ высморкаться, какъ ужъ вс носы въ комнат почувствовали его присутствіе. ‘Выгнать собаку!’ говоритъ одинъ, ‘это что за песъ?’ говоритъ другой, ‘отодрать его!’ кричитъ третій, ‘повсить его!’ говоритъ герцогъ. Мн этотъ запахъ ужъ давно знакомъ: я тотчасъ и смекнулъ, что это мой Краббъ — и пошелъ къ человку, который счетъ собакъ. ‘Любезный, говорю, ты хочешь выпороть эту собаку?’ — Да, говоритъ, хочу. ‘Такъ ты, говорю, поступишь совсмъ не справедливо: вдь, это того, я сдлалъ’. Онъ не сказалъ противъ этого ни слова, и выстегалъ меня вонъ изъ комнаты. Много ли господъ сдлали бы то же самое для своихъ слугъ? Да что! я могу показать подъ присягой, что сидлъ въ колодк за пудинги, которые онъ не разъ стянулъ — иначе не быть бы ему въ живыхъ, что стоялъ у столба за гусей, которыхъ онъ задушилъ, и за что его непремнно бы убили. Что, песъ, небось ты все позабылъ? Но я припоминаю еще одну штуку, которую ты сыгралъ со мною, когда я прощался съ синьорой Сильвіей. Не говорилъ ли я теб, чтобъ ты всегда смотрлъ на меня и длалъ такъ, какъ я? Когда же ты видлъ, чтобъ я поднималъ ногу и орошалъ юбку благородной дамы? Ну, видалъ ли ты, чтобъ я откалывалъ такія штуки?

Входятъ Протей и Юлія.

Протей.

Ты нравишься мн, Себастьянъ, охотно

Беру тебя на службу, и сейчасъ же

Теб могу я порученье дать.

Юлія.

Что вамъ угодно, я готовъ исполнить.

Протей.

Надюсь. (Лаунсу.) А! ты здсь болванъ!

Гд ты шатался цлые два дня?

Лаунсъ. Гд? по вашему же приказу водилъ собаку къ синьор Сильвіи.

Протей. Что жъ она сказала про мое маленькое сокровище?

Лаунсъ. Да, сказала, что ваша собака — гадкій песъ, и что такой подарокъ стоитъ только собачьей благодарности.

Протей. Но все же приняла ее?

Лаунсъ. Нтъ, не приняла. Вотъ она — я ее привелъ назадъ.

Протей. Какъ? ты ей предлагалъ отъ меня эту гадость?

Лаунсъ. Да, синьоръ. Вашу блку укралъ у меня на площади какой-то прощалыга — ну, я и предложилъ ей свою. Вдь, моя-то вдесятеро больше вашей: стало быть, и подарокъ сталъ вдесятеро больше.

Протей.

Бги сейчасъ, ищи мою собаку

И безъ нея ко мн не возвращайся.

Что жъ ты торчишь тутъ? чтобъ меня бсить?

Ты только знаешь, что срамить меня!

(Лаунсъ уходитъ.)

Ну, Себастьянъ, тебя къ себ беру я

Отчасти потому, что я нуждаюсь

Въ служител, который могъ бы съ толкомъ

Исполнить порученье, мой же пентюхъ

Ршительно на это не способенъ,

Но главное — твое лицо, манеры

Ручаются — коль я не ошибаюсь —

За умъ, за врность и за воспитанье

Хорошее. За то я и беру

Тебя на службу. Теперь ступай-же

И Сильвіи прелестной передай

Вотъ этотъ перстень, онъ мн подаренъ

Особою, меня любившей нжно.

Юлія.

Такъ, стало быть, ее вы не любили.

Иль умерла она?

Протей.

Нтъ, кажется, жива!

Юлія.

О, горе мн!

Протей.

О чемъ ты такъ вздохнулъ?

Юлія.

Мн какъ-то жаль ее.

Протей.

За что же это?

Юлія.

Мн кажется, васъ такъ она любила,

Какъ любите вы Сильвію теперь,

Она мечтаетъ, можетъ быть, о томъ,

Кто позабылъ ее, а вы, синьоръ,

О той, которая къ вамъ равнодушна.

Какъ жалъ, что столь всегда любовь превратна!

При этой мысли я вздохнулъ невольно.

Протей.

Такъ ты отдашь ей перстень и при этомъ

Письмо, вонъ комната ея. Скажи ей,

Что жду ея небеснаго портрета.

Исполнивъ все, ты въ комнат моей

Найдешь меня унылымъ, одинокимъ.

(Уходитъ).

Юлія.

Изъ женщинъ многія ль исполнить могутъ

Такой приказъ? Ахъ, бдный мой Протей!

Лисицу ты поставилъ въ пастухи

Своихъ ягнятъ. О, глупая! зачмъ

Жалешь ты того, кто такъ жестоко

Тобой пренебрегаетъ? Отчего,

Любя ее, меня онъ презираетъ,

А я, его любя, должна жалть?

Кольцо ему дала я въ день разлуки,

Чтобъ о моей любви онъ вспоминалъ —

И вотъ теперь меня онъ посылаетъ

Просить того, чего бы не хотлось

Мн получить, и предложить ей то,

Что я отвергнутымъ желала бъ видть.

Я врность восхвалять его должна,

Которую хотла бъ опозорить.

Врна я, какъ невста, господину,

Но не могу слугой ему быть врнымъ,

Иль я должна сама себя предать.

И буду я ходатаемъ его,

Но равнодушнымъ: въ томъ свидтель небо,

Какъ сильно я желаю неудачи.

Входитъ Сильвія со служанкой.

Юлія.

Привть вамъ, синьорина! Гд, скажите,

Могу синьору Сильвію увидть?

Сильвія.

Теб на что? положимъ, я — она.

Юлія.

А если такъ, то выслушать прошу:

Я съ порученьемъ.

Сильвія.

Кто тебя послалъ?

Юлія.

Мой господинъ, синьоръ Протей.

Сильвія.

А, врно за портретомъ?

Юлія.

Да, синьора.

Сильвія.

Урсула, принеси его сюда.

(Служанка приноситъ портретъ).

Отдай его синьору твоему

И отъ меня скажи ему въ придачу,

Что Юлія, которую онъ бросилъ,

Украсила бы лучше этой тни

Его покои.

Юлія.

Вотъ письмо, синьора!

Ахъ, извините, по ошибк, отдалъ

Я вамъ не то, что долженъ былъ подать:

Вотъ это къ вамъ.

Сильвія.

Нтъ, дай взглянуть на то.

Юлія.

Нтъ, не могу синьора, извините.

Сильвія.

Ну, такъ возьми жъ и это. Я не стану

Читать посланье твоего синьора.

Оно полно, я знаю, увреній

И новыхъ клятвъ, но такъ же ихъ легко

Онъ разорветъ, какъ я бумагу эту.

Юлія.

Синьора, вамъ кольцо онъ посылаетъ.

Сильвія.

И не стыдится онъ его дарить!

Онъ сотни разъ твердилъ, что получилъ

Отъ Юліи его при разставаньи.

Онъ осквернилъ его коварною рукой,

Но Юліи моей не оскорблю я.

Юлія.

Она благодаритъ васъ.

Сильвія.

Что сказалъ ты?

Юлія.

Благодарю васъ за участье къ ней.

Мой господинъ съ ней поступилъ жестоко.

Сильвія.

Ее ты знаешь?

Юлія.

Да, синьора, знаю

Почти какъ самаго себя, и только

Подумаю, какъ бдная страдаетъ,

То самъ о ней невольно слезы лью.

Сильвія.

Она ужъ знаетъ о его измн?

Юлія.

Я думаю, что знаетъ: это ей

Терзаетъ сердце.

Сильвія.

Хороша она?

Юлія.

Да, хороша, но ужъ не такъ, какъ прежде,

Когда любовь синьора моего

Ее живила, на мои глаза

Прекрасна была столь-же,

Съ тхъ поръ она о зеркал забыла,

О маск, защищающей отъ солнца:

Поблекли розы на ея щекахъ,

Покрылъ загаръ лилейное лицо,

И стала смуглой бдная, какъ я.

Сильвія.

Какъ высока она?

Юлія.

Почти, какъ я. Въ послдній Духовъ день,

Когда мы пьесы разныя играли,

Роль женскую пришлось мн исполнять —

И въ платье Юліи я нарядился.

Оно на мн сидло такъ, какъ будто

Его нарочно сшили для меня.

Отсюда я узналъ, что одного

Я роста съ нею. Въ этотъ день я сильно

Ее растрогалъ — мн пришлось играть,

Синьора, роль несчастной Аріадны,

Покинутой измнникомъ Тезеемъ —

И эту роль такъ врно я исполнилъ,

Что бдная синьора залилась

Слезами горькими. Клянуся честью,

Ея печаль вполн я пережилъ.

Сильвія.

Она теб признательна, мой милый.

О, бдная, забытая двица!

Я тронута до слезъ твоимъ разсказомъ.

Вотъ кошелекъ: возьми его себ

За преданность покинутой синьор.

Прощай! (Уходитъ).

Юлія.

Благодарить она васъ будетъ, если

Сойдетесь съ ней. О, какъ она добра,

Какъ благородна! Господинъ мой встртитъ

Холодность въ ней, когда такъ горячо

Сочувствуетъ она моей синьор.

Ахъ, какъ любовь сама себя морочитъ!

Посмотримъ на портретъ ея. О, если бъ

Мое лицо въ такомъ убор было,

Оно не хуже было бъ, чмъ ея.

А все таки польстилъ ей живописецъ,

Иль слишкомъ я къ самой себ пристрастна.

Ея коса каштановаго цвта,

Моя же — свтлорусаго. О, если

Лишь это къ ней любовь его влечетъ,

Я заведу парикъ такого цвта.

Глаза у ней такіе жъ, какъ мои,

Но низокъ лобъ — мой лобъ гораздо выше.

Но что же въ ней его очаровало,

Чего бы онъ во мн любить не могъ,

Когда любовь была бы не слпою?

Возьми же, тнь, съ собою эту тнь

Соперницы твоей. О, какъ онъ будетъ

Боготворить, лелять, цловать

Тебя, бездушный образъ! Но когда бъ

Былъ смыслъ малйшій въ этомъ поклоненьи,

Была бы я — не ты — его предметомъ.

Къ теб я буду ласкова за то,

Что и она добра была со мною.

Не будь того, Юпитеромъ клянусь,

Я вырвала бы очи изъ портрета,

Чтобъ мой синьоръ на нихъ не любовался.

(Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

Миланъ. Дворъ аббатства.

СЦЕНА I.

Входитъ Эгламуръ.

Эгламуръ.

Ужъ позлатило солнце небосклонъ:

Вотъ часъ, въ который Сильвія сойтись

Со мной у кельи Патрика хотла.

Сейчасъ она придетъ — вдь, никогда

Влюбленные не забываютъ часа,

Напротивъ, нетерпнье побуждаетъ

Ихъ приходить гораздо раньше срока.

Входитъ Сильвія.

Эгламуръ.

Вотъ и она! Синьора, добрый вечеръ!

Сильвія.

Аминь! Пойдемте, добрый Эгламуръ.

Мы выйдемъ черезъ заднюю калитку:

Я опасаюсь, что за мной слдятъ.

Эгламуръ.

Не бойтесь: до лсу всего три мили,

А тамъ мы безопасны отъ погони.

(Уходятъ).

СЦЕНА II.

Тамъ же. комната во дворц герцога.

Входятъ Туріо, Протей и Юлія.

Туріо.

Синьоръ Протей, какъ Сильвія ко мн?

Протей.

Немного благосклонне, чмъ прежде,

Но кое-что не нравится ей въ васъ.

Туріо.

Не длинны-ль ноги?

Протей.

Нтъ, но слишкомъ тонки.

Туріо.

Такъ сапоги надну я, чтобъ толще

Он казались.

Юлія (про себя).

Нтъ, любовь нельзя

Къ тому пришпорить, кто ей не по вкусу.

Туріо.

Ну, а лицо мое?

Протей.

Она его

Находитъ слишкомъ блымъ.

Туріо.

Вотъ и лжетъ

Плутовка: у меня лицо вдь смугло.

Протей.

Хоть перлы блы, но — по поговорк —

Мужчина смуглый перлъ въ глазахъ у дамъ.

Юлія (про себя).

Да, отъ которыхъ гаснутъ ихъ глаза.

Ужъ лучше я смотрть на нихъ не буду.

Туріо.

А рчь моя пріятна ей?

Протей.

Нисколько

Коль о войн начнете говорить.

Туріо.

Но нравится, когда я о любви,

О мир говорю?

Юлія (про себя).

А больше, если

Ты мирное молчанье сохраняешь.

Туріо.

Что говоритъ о храбрости моей?

Протей.

О, въ ней она сомннья не иметъ.

Юлія (про себя).

Затмъ, что ей твоя извстна трусость.

Typio.

Ну, а на счетъ моей породы какъ?

Протей.

Что вы отъ древнихъ предковъ низошли.

Юлія (про себя).

И заключили родъ ихъ — дуракомъ.

Туріо.

А о моихъ владніяхъ обширныхъ?

Протей.

Она о нихъ жалетъ.

Туріо.

Почему же?

Юлія (про себя).

Что ихъ такой оселъ, какъ ты, имешь.

Протей.

Что ими вы не правите.

Юлія.

Вотъ герцогъ.

Входитъ герцогъ.

Герцогъ.

Ну, что, Протей? что Туріо? что слышно?

Не встртилъ ли изъ васъ кто Эгламура?

Туріо.

Я — нтъ.

Протей.

Я также.

Герцогъ.

Ну, а дочь?

Протей.

Свтлйшій герцогъ, я ея не видлъ.

Герцогъ.

Ну, такъ она бжала къ Валентину,

И Эгламуръ былъ спутникомъ ея.

Да, это такъ, ихъ встртилъ братъ Лаврентій,

Когда, молясь, онъ лсомъ проходилъ.

Его узналъ онъ сразу, но ее

Подъ маскою не могъ онъ распознать.

Къ Патрикію вчера она хотла

На исповдь придти, но не пришла.

Ея побгъ все это подтверждаетъ.

Прошу, не тратьте время въ разсужденьяхъ,

Но на коня скоре. Мы сойдемся

У склона горъ, что къ Манту идутъ:

Они туда бжали вроятно.

Живй, синьоры! Слдуйте за мною.

(Уходитъ).

Туріо.

Какая безразсудная, бжитъ

Отъ счастія, когда оно при ней!

Пойду за ней, не изъ любви къ безумной,

Но чтобъ отмстить за это Эгламуру.

(Уходитъ).

Протей.

Пойду — но не изъ мести къ Эгламуру:

Нтъ, къ Сильвіи любовь меня влечетъ.

(Уходитъ).

Юлія.

А я — не изъ вражды къ ея любви,

Но чтобъ помхой быть его любви.

(Уходитъ).

СЦЕНА III.

Мантуанская граница. Лсъ.

Входятъ Сильвія и разбойники.

1-й разбойникъ.

Иди, иди — не бойся ничего,

Мы къ атаману отведемъ тебя.

Сильвія.

О, тысячи несчастій научили

Меня покорно все переносить!

2-й разбойникъ.

Ведите же ее, чего жъ вы стали?

1-й разбойникъ.

Гд жъ дворянинъ, который съ нею былъ?

3-й разбойникъ.

О, этотъ прытокъ — всхъ насъ обогналъ,

Его теперь преслдуютъ Валерій

И Моисей. Такъ съ нею ты ступай

На западную оконечность лса:

Тамъ атаманъ. А мы затмъ въ погоню —

Не убжитъ онъ: занятъ лсъ кругомъ.

1-й разбойникъ.

Пойдемъ со мной въ пещеру атамана,

Не бойся — онъ достойный человкъ,

И женщинъ никогда не оскорбляетъ.

Сильвія.

О, Валентинъ! Все это за тебя!

(Уходитъ).

СЦЕНА IV.

Другая часть лса.

Входитъ Валентинъ.

Валентинъ.

Къ чему не привыкаетъ человкъ!

Глухой, пустынный и безлюдный лсъ

Милй мн людныхъ, пышныхъ городовъ.

Здсь я могу сидть въ уединеньи,

И къ жалобнымъ напвамъ соловья

Подлаживать тоску мою и горе.

О, ты, живущая въ моей груди.

Не покидай жилища своего,

Чтобъ, рухнувши, оно не подавило

И памяти о томъ, что прежде было!

О, Сильвия! прекраснйшая нимфа!

Утшь меня, возстанови жилище!

(Слышенъ шумъ).

Что тамъ за шумъ сегодня? что за крики?

Не шайка ли моя тамъ разгулялась?

Ихъ воля — имъ единственный законъ,

За путникомъ охотятся они.

Они ко мн привязаны, но трудно

Ихъ сдерживать отъ грубостей и буйства.

Но скройся, Валентинъ — сюда идутъ.

(Отходитъ въ сторону).

Входятъ Протей, Сильвія и Юлія.

Протей.

Вы преданность не цните мою,

Синьора: я съ опасностію жизни

Вамъ оказалъ услугу, я избавилъ

Васъ отъ злодя: онъ бы обезчестить

Ршился васъ. И за такую помощь

Лишь ласковаго взгляда я прошу.

Я не могу просить награды меньшей,

Да меньшей вы не можете и дать.

Валентинъ (про себя).

Не сонъ ли это? О, любовь, пошли

Терпнье мн — то слышать и молчать!

Сильвія.

О, я несчастная!

Протей.

Несчастной были

До моего прихода вы, теперь

Я сдлалъ васъ счастливою опять.

Сильвія.

Я отъ него еще несчастнй стала.

Юлія (про себя).

И я, когда онъ станетъ ближе къ ней.

Сильвія.

О, лучше быть растерзанною львомъ

И послужить ему кровавой пищей,

Чмъ жизнью быть обязанной Протею —

Обманщику! О, небо, будь свидтель,

Что я люблю всмъ сердцемъ Валентина!

Мн жизнь его души моей дороже

И столько же — вдь больше ужъ нельзя —

Я ненавижу лживаго Протея.

Иди жъ прочь — оставь меня въ поко!

Протей.

Чего бы я — не исключая смерти —

За взглядъ одинъ привтливый не вынесъ!

О, какъ стара и вмст какъ свжа

Та истина, что женщина не можетъ

Любить того, кто дышитъ къ ней любовью.

Сильвія.

И что Протей не можетъ ту любить,

Которою онъ такъ любимъ. О, вспомни

Про Юлію, про первую любовь!

Ты раздробилъ свою предъ нею врность

На много тысячъ клятвъ ненарушимыхъ,

Чтобъ ихъ нарушить вс изъ-за меня.

Нтъ больше врности въ теб, коль скоро

Въ теб нтъ двухъ, а это будетъ хуже,

Чмъ вовсе не имть ея: ужъ лучше

Быть безъ нея, чмъ много ихъ имть.

Ты предалъ друга врнаго.

Протей.

Но кто

Въ любви о дружб помнитъ?

Сильвія.

Лишь не ты.

Протей.

Ну, если ни мольбы мои, ни просьбы

Тебя склонить ко мн не въ состояньи,

Я, какъ солдатъ, того достигну силой

И обращу въ насиліе любовь.

Сильвія.

О, небо!

Протей (бросаясь къ Сильвіи).

Ты насилію уступишь.

Валентинъ.

Прочь, негодяй! Не прикасайся къ ней

Рукой своей безчестной!

Протей.

Валентинъ!

Валентинъ.

О, низкій другъ — безъ чести, безъ любви!

Да, таковы теперь друзья. Измнникъ,

Ты обманулъ мои надежды, — въ этомъ

Я собственнымъ глазамъ поврить долженъ.

Ужъ не могу сказать, что у меня

Есть другъ — во лжи меня ты уличишь.

Кому теперь довриться, когда

Своя же правая рука готова

Предать родную грудь? О, больно мн,

Что не могу теб я больше врить,

Что долженъ всхъ людей считать чужими!

О, горькій вкъ! Мн сталъ врагомъ презрннымъ,

Кого считалъ я другомъ неизмннымъ.

Протей.

Стыдъ и вина меня уничтожаютъ.

О, Валентинъ, прости, прости меня!

И если можетъ искупить проступокъ

Сердечное раскаянье, то врь —

Моя вина не больше, чмъ страданье.

Валентинъ.

Довольно, я готовъ теб поврить,

Тотъ, для кого прощенье недоступно,

Ни небу, ни земл не будетъ годенъ,

Затмъ, что небо и земля прощаютъ,

Раскаянье смиряетъ божій гнвъ.

Чтобъ врилъ ты, что я теб прощаю

Твою вину — теб я уступаю

Все, что считалъ я въ Сильвіи моимъ.

Юлія (упадая въ обморокъ).

О, я несчастный!

Протей.

Что съ нимъ, посмотрите?

Валентинъ.

Эй, мальчикъ, что съ тобою? Ободрись!

Открой глаза. Ну, говори же, мальчикъ!

Юлія.

Ахъ, синьоръ, мой господинъ поручилъ мн отдать кольцо синьор Сильвіи, а я забылъ про это.

Протей.

Но гд жъ кольцо?

Юлія.

Вотъ здсь.

(Подаетъ ему кольцо).

Протей.

Что это значитъ?

Кольцо я это Юліи отдалъ.

Юлія.

Простите — я ошибся. Вотъ кольцо,

Которое вы къ Сильвіи послали.

(Подаетъ ему другое).

Протей.

Но какъ же то кольцо къ теб попало?

Его вручилъ я Юліи, прощаясь.

Юлія.

Мн Юлія сама его дала,

И Юлія его вамъ возвращаетъ.

Протей.

Какъ? Юлія?

Юлія.

Взгляни — я та, которая была

Предметомъ клятвъ твоихъ и сберегла

Глубоко въ сердц ихъ, хотя извлечь

Ты съ корнемъ ихъ старался вроломствомъ.

Стыдись, Протей, что я надла платье

Мн неприличное, краснй, коль можетъ

Такой нарядъ, придуманный любовью,

Позорнымъ быть,

Но будь увренъ, мене позорна

Для женщины одежды перемна,

Чмъ для мужчины — врности измна.

Протей.

Измна врности? О, небо! правда!

Но чтобъ мужчин совершеннымъ быть

Недостаетъ ему лишь постоянства,

А безъ него нельзя не согршить,

Неврность умираетъ до рожденья.

О, что жъ меня такъ къ Сильвіи влекло

Чего бы постоянство не нашло

У Юліи — въ лиц ея прелестномъ?

Валентинъ.

Ну, дайте жъ ваши руки: не лишите

Вы счастія меня — васъ примирить!

Межъ двухъ друзей вражды не должно быть.

Протей.

Свидтель Богъ — сбылось мое желанье!

Юлія.

Какъ и мое!

Входятъ разбойники съ герцогомъ и Туріо.

Разбойники.

Добыча, атаманъ!

Валентинъ.

Назадъ! вдь это нашъ свтлйшій герцогъ.

Изгнанникъ вашъ, несчастный Валентинъ,

Привтствуетъ васъ, герцогъ.

Герцогъ.

Валентинъ?

Туріо.

А вотъ и Сильвія — она моя!

Валентинъ.

Назадъ — не то тебя постигнетъ смерть!

Держись отъ гнва моего подальше,

Не называй ее своей — иначе

Милана больше не видать теб.

Посмй лишь къ ней рукою прикоснуться,

Посмй взглянуть на милую мою!

Туріо.

Синьоръ, о ней я, право, не забочусь,

Не такъ я глупъ, чтобъ жизнью рисковать

За ту, которая меня не любитъ,

И вамъ ее охотно уступаю.

Герцогъ.

Какой же подлый ты и низкій трусъ,

Что посл всхъ искательствъ согласился

Ее сейчасъ другому уступить!

Клянуся честью рода моего,

Вашъ смлый духъ цню я, Валентинъ,

Достойны вы любви любой принцессы.

Забылъ я нашу ссору, и охотно

Васъ призываю къ моему двору —

И, доблести въ награду, возвращаю

Вамъ званье рыцаря. Вы дворянинъ,

И родъ вашъ знаменитъ, вотъ дочь моя —

Ея руки достойны вы вполн.

Валентинъ.

Благодарю васъ, герцогъ: вашимъ даромъ

Меня вы осчастливили, но есть

Еще одно желанье у меня —

Исполните для Сильвіи его.

Герцогъ.

Я и для васъ готовъ его исполнить.

Валентинъ.

Изгнанники, съ которыми я жилъ,

Достойные и нравственные люди —

Простите имъ ихъ здшній образъ жизни,

Дозвольте имъ вернуться изъ изгнанья.

Они теперь исправились вполн

И съ пользою служить вамъ могутъ, герцогъ.

Герцогъ.

Согласенъ: и теб, и имъ прощаю

По ихъ способностямъ дай имъ мста.

Теперь въ Миланъ, тамъ зло мы позабудемъ

Въ веселіи, въ пирахъ и въ торжеств.

Валентинъ.

Дорогою надюсь позабавить

Однимъ смшнымъ разсказомъ вашу свтлость.

Какъ нравится вамъ этотъ юный пажъ?

Герцогъ.

Прекрасный мальчикъ. Что жъ онъ все краснетъ?

Валентинъ.

Но онъ не столько мальчикъ, какъ прекрасенъ.

Герцогъ.

Что хочешь ты сказать такою шуткой?

Валентинъ.

Дорогой все подробно разскажу —

И многому вы, герцогъ, подивитесь.

Протей за нами. Въ наказанье, ты

Своей любви услышать долженъ повсть,

Затмъ да будетъ свадьбы нашей день

Съ твоимъ одинъ: чтобъ праздникъ былъ одинъ,

И домъ одинъ, одно двойное счастье!

(Уходятъ).

Всев. Миллеръ.

Примчанія

ДВА ВЕРОНЦА.

(Two gentlemen of Verona).

Стр. 9. Я буду твой молельщикъ (по-англ. beadsman) — нанимаемый за деньги человкъ для чтенія молитвъ — обычай католич. королей и вельможъ. Въ пьес много указаній на католическіе обычаи, такъ какъ дйствіе происходитъ въ Италіи.

Стр. 9. Съ ушами? я? Хотъ ихъ ты пощади. Въ оригинал непереводимая игра словомъ over boots, какъ усиленіемъ выраженія ‘over shoes’: вода доходила ему не только выше ботинокъ, но выше сапогъ (по поводу Леандра, погрузившагося въ любовь, а ради нея и въ воду), Протей же понимаетъ boots — въ смысл пытки, извстной подъ названіемъ ‘испанскихъ сапогъ’, и говоритъ: nay give me not the boots — не подвергай меня пытк испанскихъ сапогъ’. Игра словъ продолжается дальше въ выраженіи ‘іt boots theo not’ — теб не подобаетъ.

Найтъ въ своемъ ‘Pictorial edition of Shakespeare’s Works’ даетъ нижеслдующее изображеніе этой пытки, нарисованное по книг Millacus’a ‘Praxis criminispersequendi’ (Парижъ, 1541).

Стр. 10. Ждетъ меня отецъ. По-англійски: my father at the road — на рейд. Шекспиръ впадаетъ тутъ въ грубую ошибку, принимая Верону за приморскій городъ, изъ котораго отправляются моремъ въ Миланъ.

Стр. 10. Такъ я теперь потерянный баранъ. По англ. игра словъ: shipped (слъ на корабль) и sheep (овца).

Стр. 11. Спидъ. Да, синьоръ, я, заблудшій баранъ, передалъ письмо ваше ей, потерянной овечк…

Въ подлинник, вмсто ‘потерянная овечка’, стоитъ — перетянутая баранина (laced mutton). Во времена Шекспира это было обыкновенное прозвище женщинъ легкаго поведенія, такъ что улица въ Клеркенволл, населенная такого рода особами, называлась ‘Бараній переулокъ’ (mutton lane).

Стр. 11. Протей. …лучше запереть тебя въ хлвъ. Спидъ. Лучше бы вы, не запираясь, выдали мн фунтъ стерлинговъ на хлбъ… Протей. Опять совралъ: я говорю теб не о хлб, а о хлв…

Тутъ непереводимая игра переносными и двойными значеніями словъ: to роund — запирать, загонять въ хлвъ, pound — фунтъ стерлинговъ, pinfold — загонъ, хлвъ, pin — булавка и to fold — складывать.

Стр. 11. Протей. Что-жъ она сказала? (Спидъ киваетъ головою). Кивнула, болванъ?

Спидъ. Да.

Протей. Да? что — да? кивнула, или что ты болванъ?

Здсь опять непереводимая игра созвучіями словъ to nod кивать и J да (вм. новйшаго yes), со словомъ noddy болванъ.

Стр. 11.

Ступай, спаси корабль вашъ отъ крушенья

Онъ не потонетъ, если ты на немъ:

Сухая смерть назначена теб.

Намекъ на извстную пословицу: кому суждено быть повшену, тотъ не утонетъ.

Стр. 13. Кому нужна, ужъ не солжетъ она. Игра словъ: to lie лежать и лгать. Юлія говорить: пусть бумажка лежитъ. Лючетта возражаетъ, что бумажка не лжетъ.

Стр. 14. Юлія. Пропой его на голосъ ‘Свтъ любви’.

‘Свтъ любви’ такъ начиналась одна плясовая псня, бывшая въ большомъ ходу во времена Шекспира, судя по частому упоминанію о ней у поэтовъ стараго времени. Первоначальныя слова этой псни не дошли до насъ, что же касается музыки, то, но указанію нкоторыхъ комментаторовъ Шекспира, она очень хороша, если ее играть тихо и съ выраженіемъ. Шекспиръ упоминаетъ объ этой псн также въ ‘Много шуму изъ ничего’ (дйствіе III, сцена ІІ) изъ ‘Безплод. усиліяхъ любви’ (Д. III, сц. 4).

Стр. 15. Вижу я, что ими ты дорожишь — по-англ. a month’s mind — поминаніе мертвыхъ черезъ мсяцъ посл смерти (католич. обрядъ), въ боле широкомъ смысл преданность, привязанность.

Стр. 18. Клянчитъ какъ нищій въ денъ Всхъ Святыхъ. Въ Англіи былъ обычай раздавать въ этотъ день нищимъ милостыню ввид особаго пирога-Soul-cake (пирогъ за упокой души).

Стр. 18. Спидъ … вы помните, бранили синьора Протея, что онъ разгуливаетъ безъ подвязокъ!

Тотъ же несомннный признакъ влюбленности приводитъ и Розалинда, во второй сцен третьяго дйствія комедіи ‘Какъ вамъ будетъ угодно’, утверждая, что у влюбленнаго ‘чулки должны быть безъ подвязокъ’. Нчто подобное существуетъ и въ нашихъ русскихъ народныхъ поврьяхъ: когда молодая женщина теряетъ подвязку (или когда у нея подвязка развязывается), то о ней говорятъ, что ‘по ней миленькій истосковался’.

Стр. 18. Забываете и панталоны — гипербола совершенно въ стил Спида. Въ нкоторыхъ изд. сдлана поправка ‘put on your shoes’ (забываетъ надть сапоги) — ввиду того, что Валентинъ не является, конечно, на сцен безъ панталонъ. Но эту фразу нужно понимать какъ намренное преувеличеніе.

Стр. 18. Сильвія. А вамъ дв тысячи, синьоръ служитель…

‘Синьоръ служитель’ (gentle servant) называли дамы въ Шекспирово время своихъ поклонниковъ. У французовъ и до сихъ поръ сохранилось это прозваніе любезнаго мужчины — cavalier servant.

Стр. 20. Блудный сынъ — въ оригинал Лаунсъ вмсто ‘prodigal son’ (блудный сынъ) говоритъ ‘prodigious son’ (чудо-сынъ). У Шекспира комическіе персонажи постоянно искажаютъ слова (ср. особенно миссиссъ Квикли въ ‘Генрнх IV’).

Стр. 20. Не то ты потеряешь. По-англійски игра словъ: you loose the tide — упустишь время прилива, и to lose the tied,— потерять привязаннаго (подразумвая свою собаку, которую онъ ведетъ на привязи).

Стр. 21. Болтая чепуху. Въ подлинник игра словъ: talе — сказка (т.-е. выдумка, вранье) и tail хвостъ: Лаунсъ говоритъ: твоими выдумками ты потеряешь языкъ, а Пантино отвчаетъ: моимъ хвостомъ?

Стр. 24. Но первая она изъ женщинъ въ мір — по-англ. let her be a principality — опредленный рангъ въ іерархіи ангеловъ и небеснаго воинства.

Стр. 21. Какъ пылъ одинъ другой уничтожаетъ. Это мсто Шекспиръ повторилъ потомъ въ ‘Коріолан’.

Стр. 26. Желанный гость въ Милан. Въ Folio 1623 г. сказано въ ‘Падуе’. Попъ замнилъ Падую Миланомъ, исправляя ошибку Шекспира, который часто путаетъ въ этой комедіи обозначенія мстностей.

Стр. 26. Будешь евреемъ, жидомъ (a Hebrew, a Jew). Въ Англіи временъ Шекспира длали различіе между этими двумя опредленіями, — второе было усугубленіемъ. Фальстафъ въ ‘Генрих IV’ для большей выразительности соединяетъ ихъ: or I am a Jew else, an Ebrew Jew (Henry IV, I часть, II, 1, 198).

Стр. 20. Я ничего не возьму въ толкъ — по англ. тутъ игра словъ: understand — понимать и stand under — стоять, находиться подъ чмъ нибудь. Скабрезные намеки не переданы переводчикомъ, вставившимъ тутъ каламбуры на тему ‘толкъ’ и ‘толканіе’, которыхъ нтъ въ оригинал.

Стр. 26. Отъ любви то ошаллъ. По-англійски игра словъ: lover — влюблеввый, и lubber — болванъ, увалень.

Стр. 26. Пойти съ христіаниномъ въ кабакъ. По англ.: go to ale with a Christian. Игра словъ: ale — пиво или портерная, и ale — христіанскій народный праздникъ, въ которомъ еврей не можетъ принять участія. На такихъ праздникахъ пиво, приготовленное духовенствомъ, для народа продавалось на кладбищахъ, а для высшихъ классовъ въ церквахъ. Выручка шла на ремонтъ церквей. Пиво называлось по мстностямъ и временамъ года: Lamb-ale, Bride-ale, Church-ale, Whitesun-alc.

Стр. 27. Лючетта. Такъ вы должны и волосы обрзать.

Юлія: Нтъ, милая, я подвяжу ихъ снизу,

A cвepxy двадцать бантовъ приколю:

Такой уборъ не будетъ страненъ даже

На юнош и старе меня.

Въ Шекспирово время и мужчины убирали свои волосы косичками и бантами, какъ это видно изъ нижеслдующаго рисунка, воспроизведеннаго въ изданіи Найта по гравюр XVI в.

Стр. 28. Вамъ нуженъ бантъ, чтобъ въ немъ носить булавки, по-англ. a codpiece to stick pins on. Насмшка надъ современной Шекспиру модой носить панталоны съ толстой подбивкой впереди (у того мста, которое растегивается). Другіе поэты временъ Шекспира называли эту часть панталонъ, подушкой для булавокъ.

Стр. 31. А, Фаэтонъ, ничтожный сынъ Меропса — т. е. земное существо, а не сынъ бога солнца.

Стр. 33. Протей. …присылай

Твои мн письма: къ блоснжной груди

Твоей любезной перейдутъ они.

Во времена Шекспира, на передней части корсетовъ въ женскихъ платьяхъ длали карманъ, въ которомъ носили не только любовныя письма, но и деньги.

Стр. 33. Чмъ въ любой охотничьей собак — по-англ. water-spaniel, порода собакъ, наиболе поддающаяся въ дрессировк.

Стр. 31. Гд твой господинъ. Въ оригинал непереводимая игра словъ: your mastership — вашъ господинъ, и my masters ship — корабль моего господина.

Стр. 34. Она можетъ шитъ и т. д. По англійски игра словъ sew — шить и so — такъ.

Стр. 34. Да поможетъ теб св. Николай — Св. Николай заступникъ школьниковъ.

Стр. 38. Монаха Тука лысиной клянусь… Монахъ Тукъ — сотоварищъ подвиговъ и духовникъ Робинъ Гуда, знаменитаго средневковаго удальца н разбойника, его обезсмертилъ Вальтеръ-Скоттъ въ своемъ роман ‘Aйвенгo’.

Стр. 42, столб. 2. Сколько нужно, чтобы высморкаться. Въ оригинал грубе — a pissing while (чтобы помочиться).

Стр. 42 (тамъ же). Сидлъ въ колодк за пудинги, которые онъ не разъ стянулъ — обычное наказаніе бродягъ во времена Шекспира и позже. Нижеслдующее изображеніе колодокъ (stock) Найтъ извлекъ изъ книги Фокса ‘Acts and Monuments’.

Стр. 42 (тамъ же). Стоялъ у столба за гусей, которыхъ онъ задушилъ. Изъ книги названнаго выше Фокса ‘Martyrs’ Найтъ извлекаетъ рисунокъ выставленія у позорнаго столба (въ царствованіе Генриха VIII) Роберта Окама.

Стр. 44. О маск, защищающей отъ солнца. Дамы временъ Шекспира носили бархатныя маски вмсто вуали, для защиты отъ солнца.

——

Переводъ ‘Двухъ Веронцевъ’ Всев. . Миллера появляется въ нашемъ изданіи съ нкоторыми исправленіями. О другихъ переводахъ ‘Двухъ Веронцевъ’ см. въ заключительномъ выпуск.

Примчанія

Читайте также: