Как вам угодно, Шекспир Вильям, Год: 1599

Время на прочтение: 67 минут(ы)

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ
ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА.

По, найденному Пэнъ Колльеромъ, старому экземпляру in folio 1632 года.

ЧАСТЬ 8.

КОРОЛЬ ЛИРЪ.
МНОГО ШУМУ ПО ПУСТОМУ.
ЦИМБЕЛИНЪ.
КАКЪ ВАМЪ УГОДНО.

Изданіе И. Солдатенкова

ЦНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 P. СЕР.

МОСКВА.
Типографія Грачева и К®, у Пречистенскихъ вор, д. Шиловой
1877.

КАКЪ ВАМЪ УГОДНО.

ДЙСТВУЮЩІЕ

Герцогъ, живущій въ изгнаніи.
Фредерикъ, его братъ, завладвшій его престоломъ.
Амьенъ, Жакъ, дворяне, послдовавшіе за Герцогомъ въ изгнаніе.
Ле-Бо, придворный Фредерика.
Чарльзъ, его борецъ.
Оливеръ, Жакъ, сыновья Ровланда Де Буа.
Орландо, Адамъ, Денисъ, слуги Оливера.
Оселокъ, кловнъ.
Оливеръ Map-текстъ, викарій.
Коринъ, Сильвій, пастухи.
Вилльямъ, поселянинъ, влюбленный въ Одри.
Лице, изображающее Гименея.
Розалинда, дочь изгнаннаго Герцога.
Целія, дочь Фредерика.
Фебе, пастушка.
Одри, поселянка.

Придворные обоихъ Герцоговъ, Пажи, Лсничіе и другіе.

Мсто дйствія въ начал близь дома Оливера, потомъ частью при двор Похитителя престола, частью въ Арденскомъ лсу.

ДЙСТВІЕ 1.

СЦЕНА 1.

Садъ подлъ дона Оливера.

Входятъ Орландо и Адамъ.

ОРЛА. Дло, сколько мн, Адамъ, помнится было такъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: it was upon this fatchion bequeathed me: By will… По Колльеру: it was upon this faschion: he bequeathed me by will.}: онъ завщалъ мн, по духовной, жалкую тысячу кронъ, и обязалъ, какъ ты говорилъ, моего брата дать мн, если ему дорого его благословеніе, хорошее воспитаніе,— вотъ тутъ-то и начинается мое горе. Брата Жака онъ отдалъ въ школу, и молва говоритъ чудеса объ его успхахъ, меня же воспитываетъ, по мужицки, дома, или, говоря врне, держитъ дома, никакъ не воспитывая. Можно разв назвать воспитаніемъ дворянина моего происхожденія то, что нисколько не отличается отъ выкармливанія быка? Его лошади воспитываются лучше, потому что, кром того что ихъ хорошо кормятъ, ихъ и объзжаютъ, и для этого нанимаются дорогіе наздники, я же, его братъ, если что и пріобртаю подъ его надзоромъ, такъ это разв только ростъ, а этимъ и его животныя на своемъ навоз столько же ему обязаны, какъ и я. Кром этого ничто, которымъ онъ такъ щедро надляетъ меня, и то немногое, что даровала мн природа, онъ хочетъ, кажется, отнять у меня своимъ обращеніемъ со мною, онъ заставляетъ меня сть съ своей прислугой, отказываетъ въ мст брата, и на сколько можетъ подкапываетъ мое дворянство моимъ воспитаніемъ. Вотъ это-то, Адамъ, и сокрушаетъ меня, и духъ моего отца, который думаю живетъ во мн, начинаетъ возмущаться противъ этого рабства. Не хочу доле терпть его, хотя и не знаю еще какъ лучше мн отъ него избавиться.
АДАМ. Мой господинъ, а вашъ братъ, идетъ сюда.
ОРЛА. Отойди въ сторону, Адамъ, услышишь какъ онъ проберетъ меня. (Адамъ отходитъ въ сторону.)

Входитъ Оливеръ.

ОЛИВ. Ты что тутъ длаешь?
ОРЛА. Да ничего. Меня не учили что нибудь длать.
ОЛИВ. Что жь гадишь тогда?
ОРЛА. Помогаю теб гадить созданнаго Богомъ, бднаго твоего брата, праздностью.
ОЛИВ. Займись чмъ нибудь получше, убирайся.
ОРЛА. Стеречь мн твоихъ свиней, сть вмст съ ними шелуху? Какое наслдіе блуднаго сына промоталъ я, что долженъ жить въ такой нищет?
ОЛИВ. Знаешь, любезный, гд ты?
ОРЛА. Очень хорошо, твой это садъ.
ОЛИВ. Знаешь передъ кмъ стоишь?
ОРЛА. Лучше, чмъ стоящій передо мной меня. Я знаю, ты старшій братъ мой, и теб, по нжнымъ кровнымъ отношеніямъ, слдовало бы также знать кто я. Обычай народовъ ставитъ тебя выше меня, потому что ты перворожденный, но тотъ же обычай не отнимаетъ у меня моей крови, хотя бы между нами было и двадцать братьевъ. Во мн столько же моего отца, сколько и въ теб, хотя, допускаю, явившись на свтъ прежде меня, теб надлежало бы и побольше уважать его.
ОЛИВ. Какъ, мальчишка!
ОРЛА. Полно, полно, старшій братъ, слишкомъ ты молодъ въ этомъ отношеніи.
ОЛИВ. Хочешь поднять на меня руку, негодяй?
ОРЛА. Не негодяй я, младшій я сынъ Ровланда Де-Буа, онъ былъ моимъ отцемъ, и трижды негодяй тотъ, кто говоритъ, что такой отецъ могъ породить негодяевъ. Не будь ты мой братъ, не отнялъ бы я этой руки отъ твоего горла, пока не вырвалъ бы другой твоего языка за такое слово. Ты наругался надъ самимъ собою.
АДАМ. (Выходя впередъ). Перестаньте, господа мои, памятью отца умоляю васъ не ссорьтесь.
ОЛИВ. Пусти, говорю я теб.
ОРЛА. Не пущу, пока самъ не захочу, ты выслушаешь меня. Отецъ мой обязалъ тебя послдней своей волей дать мн хорошее воспитаніе, ты же выростилъ меня мужикомъ, заглушая и подавляя во мн вс свойственныя дворянину качества, но духъ моего отца крпнетъ во мн, и не хочу я доле терпть это. А потому дозволь мн занятія приличныя дворянину, или выдай ничтожную, завщанную отцемъ часть, пойду съ ней искать моего счастія.
ОЛИВ. Чтожь будешь ты длать? Побираться, когда истратишь ее? Хорошо, ступай. Не намренъ долго съ тобой мучиться, желаніе твое будетъ отчасти исполнено, прошу, оставь меня.
ОРЛА. Боле, чмъ нужно не буду тебя безпокоить.
ОЛИВ. Ступай съ нимъ и ты, старая собака.
АДАМ. Старой-то собакой награждаете вы меня? Оно дйствительно — потерялъ я вс мои зубы на служб вамъ. Да будетъ Господь съ старымъ моимъ господиномъ! не сказалъ бы онъ мн такого слова. (Уходитъ съ Орландо.)
ОЛИВ. Такъ вотъ оно какъ! Начинаешь ты переростать меня? Остановлю я быстрый твой ростъ, а тысячи кронъ все-таки не дамъ. Эй, Денисъ!

Входитъ Денисъ.

ДЕНИ. Изволили звать?
ОЛИВ. Кажется Чарльзъ, борецъ Герцога, былъ здсь и желалъ говорить со мной?
ДЕНИ. Онъ и теперь у дверей и пристаетъ, чтобъ допустили къ вамъ.
ОЛИВ. Пошли его сюда. (Денисъ уходитъ.) Это будетъ не дурно, борьба завтра.

Входитъ Чарльзъ.

ЧАРЛ. Добраго утра вашей милости.
ОЛИВ. Что скажешь, любезный Чарльзъ, какія у васъ при новомъ двор новйшія новости?
ЧАРЛ. При двор — никакихъ, кром старыхъ, того, напримръ: что старый Герцогъ изгнанъ младшимъ своимъ братомъ, новымъ герцогомъ, что трое или четверо приверженныхъ вельможъ добровольно послдовали за нимъ въ изгнаніе, что земли и доходы ихъ обогатили новаго герцога, вслдствіе чего онъ и дозволяетъ имъ странствовать.
ОЛИВ. А не можешь ли сказать мн: изгнана и Розалинда, дочь стараго герцога {Въ прежнихъ изданіяхъ: the duke’s daughler… По Колльеру: the old duke’s daughter.}, вмст съ отцемъ?
ЧАРЛ. О, нтъ, потому что дочь новаго герцога {Въ прежнихъ изданіяхъ: for the duke’s daughter… По Колльеру: for the new duke’s daugter…}, двоюродная ея сестра, съ колыбели росшая съ ней вмст, такъ ее любитъ, что послдовала бы за ней въ изгнаніе, или умерла бы, оставшись. Она при двор, и дядя любитъ ее не меньше своей дочери, никогда дв двушки не любили другъ друга такъ, какъ он.
ОЛИВ. Гд же старый герцогъ думаетъ жить?
ЧАРЛ. Говорятъ что онъ ужъ поселился въ Арденскомъ лсу и съ нимъ много веселыхъ людей, и что они живутъ тамъ, какъ старый англійскій Робинъ-Худъ. Говорятъ, что каждый день къ нему назжаетъ много молодыхъ дворянъ проводить время такъ же беззаботно, какъ въ золотомъ вк.
ОЛИВ. Завтра ты долженъ, кажется, бороться передъ новымъ герцогомъ?
ЧАРЛ. Такъ точно, я вотъ по этому-то случаю и пришелъ сообщить вамъ объ одномъ обстоятельств. Мн по секрету намекнули, что противъ меня намревается, переодвшись, выступить вашъ младшій братъ, Орландо. Завтра я состязаюсь для поддержки моей славы, и тотъ, кто ускользнетъ отъ меня безъ перелома какого-нибудь члена будетъ очень счастливъ. Вашъ же братъ молодъ и слабосиленъ, и по любви къ вамъ, не хотлось бы мн растянуть его, что, однакожь, ради собственной чести, если онъ только явится, долженъ буду сдлать, по этому, изъ любви къ вамъ, я и пришелъ сообщить вамъ о томъ, чтобы вы или удержали его отъ этого, или приготовились къ тому несчастію какое можетъ съ нимъ случиться, онъ самъ ищетъ его, совершенно противъ моего желанія.
ОЛИВ. Благодарю тебя, Чарльзъ, за твою любовь ко мн, за которую, увидишь, достойно отблагодарю тебя. Я слышалъ уже о намреніи моего брата, и всячески старался отговорить, но онъ непоколебимъ. Скажу теб, Чарльзъ, онъ упрямйшій изъ молодыхъ людей Франціи, преисполненъ честолюбія, завистливый соперникъ хорошихъ качествъ каждаго, скрытный и гнусный каверзникъ противъ меня, роднаго его брата, по этому дйствуй, какъ знаешь. Сломишь ему шею — пожалю столько же, сколько и о перелом пальца, и мой совтъ теб — не звать, потому что сдлаешь, хоть и самомалйшую ему непріятность, или не дашь только восторжествовать надъ тобой — онъ будетъ дйствовать противъ тебя ядомъ, подднетъ какой нибудь измннической хитростью, не отстанетъ пока не лишитъ жизни какимъ нибудь косвеннымъ, или другимъ способомъ, потому что, врь, говорю почти со слезами, нтъ человка, который, бывши такъ молодъ, былъ бы такъ гнусенъ. Говорю еще о немъ, какъ братъ, а представляй я его теб такимъ, каковъ онъ есть, пришлось бы мн краснть и рыдать, а теб блднть и изумляться.
ЧАРЛ. Я очень радъ что пришелъ къ вамъ. Явится онъ завтра — угощу я его, вернется безъ помощи другихъ — никогда, ни изъ за чего, не буду боле бороться. Да хранитъ Господь вашу милость! (Уходитъ.)
ОЛИВ. Прощай, добрый Чарльзъ.— Теперь подзадорю и моего сорванца. Надюсь, увижу конецъ его, ни къ кому не питаю я — и самъ не знаю почему,— такой ненависти, какъ къ нему. А вдь онъ добръ, образованъ, никогда и не учившись, любимъ всми до обожанія, такъ, въ самомъ дл, по сердцу всмъ и въ особенности моимъ людямъ, которые лучше его знаютъ, что я, по его милости, въ презрніи, но не долго это будетъ — борецъ все уладитъ. Остается только посильне разжечь малаго, чмъ и займусь сейчасъ же. (Уходитъ.)

СЦЕНА 2.

Площадка передъ дворцовъ Герцога.

Входятъ Розалинда и Целія.

ЦЕЛІ. Прошу тебя, Розалинда, сокровище мое, будь же повеселе.
РОЗА. Милая Целія, я и такъ обнаруживаю большую чмъ имю веселость, какъ же ты хочешь, чтобъ я была еще веселе? Не можешь научить меня забвенію изгнаннаго отца, не требуй и припоминовенія какой нибудь особенной веселости.
ЦЕЛІ. Изъ этого я вижу, что ты не такъ меня любишь, какъ я тебя. Еслибъ мой дядя, твой изгнанный отецъ, изгналъ твоего дядю, герцога отца моего, и ты осталась бы по прежнему со мной, я научила бы мою любовь видть въ твоемъ отц моего, точно тоже сдлала бы и ты, еслибъ твоя любовь ко мн вполн соотвтствовала моей.
РОЗА. Хорошо, я забуду о своемъ положеніи, чтобъ радоваться твоимъ.
ЦЕЛІ. Ты знаешь, кром меня у моего отца нтъ дтей, да вроятно и не будетъ, умретъ онъ, ты будешь его наслдницей, потому что все отнятое имъ у твоего отца силой, я возвращу теб любовью — клянусь честью, возвращу, а если измню этой клятв — пусть обращусь въ чудовище, будь же, моя милая, моя дорогая Роза, весела.
РОЗА. Отнын буду, примусь даже придумывать забавы. Какъ ты, напримръ, думаешь, еслибъ мы влюбились?
ЦЕЛІ. Сдлай милость, влюбись, но только для шутки, никакъ не серьезно, да и въ шутку не заходи дале возможности отдлаться съ честью, не красня.
РОЗА. Чмъ же станемъ мы забавляться?
ЦЕЛІ. Сядемъ и отгонимъ насмшками Фортуну, эту славную хозяйку, отъ ея прялки, чтобы она отнын равномрне надлала своими дарами.
РОЗА. Хорошо, еслибъ могли, потому что она ужасно дурно ими распоряжается, и ошибается эта добрая слпая наиболе въ надл ими женщинъ.
ЦЕЛІ. Такъ, тхъ, которыхъ она длаетъ прекрасными, рдко длаетъ она добродтельными, а тхъ, которыхъ длаетъ добродтельными — длаетъ очень не красивыми.
РОЗА. Да ты дло природы приписываешь Фортун, Фортуна распоряжается вдь только мірскими дарами, никакъ не природными чертами лица.

Входитъ Оселокъ.

ЦЕЛІ. Будто? А разв прекрасное произведеніе природы не можетъ попасть, благодаря Фортун, въ огонь?— Вотъ и теперь, хотя природа и дала намъ умъ для насмшекъ надъ Фортуной, разв Фортуна не прислала къ намъ этого дурня, чтобъ прервать наше разсужденіе?
РОЗА. Дйствительно слишкомъ ужь жестока Фортуна съ природой, если дурня природы длаетъ кончателемъ ума природы.
ЦЕЛІ. А можетъ это дло и не Фортуны, а самой природы, которая, замтивъ что нашъ умъ слишкомъ тупъ для разсужденій о такихъ богиняхъ, прислала намъ этого дурня въ замнъ оселка, потому что тупость дурня — всегда оселокъ ума.— Ну что, мудрецъ? куда бредешь ты?
ОСЕЛ. Вашъ родитель требуетъ васъ, сударыня, къ себ.
ЦЕЛІ. И тебя сдлали для этого посломъ?
ОСЕЛ. Нтъ, клянусь честью, просто прислали за вами.
РОЗА. Гд научился ты такъ клясться?
ОСЕЛ. У одного рыцаря, который клялся честью, что блины отличные, а горчица — гадость, я же ручаюсь вамъ, что блины были гадость, а горчица — отличная, и все таки рыцарь-то не былъ клятвопреступенъ.
ЦЕЛІ. Какъ же ты это докажешь кучей своихъ знаній?
РОЗА. Разнуздай въ самомъ дл свою мудрость.
ОСЕЛ. Выступите об впередъ, погладьте ваши подбородки, и поклянитесь вашими бородами, что я бездльникъ.
ЦЕЛІ. Клянемся нашими бородами, еслибъ он у насъ были, бездльникъ ты.
ОСЕЛ. Клянусь моимъ бездльничествомъ, еслибъ оно у меня было, былъ бы я имъ, ну вотъ, такъ какъ вы клялись тмъ, чего у васъ нтъ — вы и не клятвопреступные точно такъ же и тотъ рыцарь, клявшійся своей честью, потому что у него никогда никакой не бывало, а если и была то онъ отклялъ ее отъ себя, гораздо прежде, чмъ увидалъ эти блины и эту горчицу.
ЦЕЛІ. На кого это, скажи, намекаешь ты?
ОСЕЛ. На кого-то старымъ Фредерикомъ, вашимъ отцемъ, любимаго.
ЦЕЛІ. Любви моего отца достаточно, чтобъ доставить ему достаточно чести. Не говори боле о немъ, выскутъ тебя какъ нибудь за твое злословіе.
ОСЕЛ. То-то и прискорбно, что дуракамъ нельзя говорить умно о томъ, что умные глупо длаютъ.
ЦЕЛІ. Клянусь, правду ты говоришь, потому что съ тхъ поръ какъ небольшой умишко дураковъ заставили молчать, небольшая дурь умныхъ страшно расходилась. Вотъ и Monsieur Ле-Бо идетъ сюда.

Входитъ Ле-Бо.

РОЗА. Съ полнымъ ртомъ новостей.
ЦЕЛІ. Которыми начнетъ пичкать насъ, какъ голуби своихъ дтенушей.
РОЗА. Откормитъ новостями.
ЦЕЛІ. Тмъ лучше, цнне будемъ на рынк. Bonjour, Monsieur Ле-Бо, что новаго?
ЛЕ-БО. Прелстнйшая принцесса, вы отличнйшей потхи лишились.
ЦЕЛІ. Потхи? Какого цвта?
ЛЕ-БО. Какъ, какого цвта? Какъ отвчать мн вамъ на это?
РОЗА. Какъ уму и счастію угодно.
ОСЕЛ. Или какъ велятъ судьбы.
ЦЕЛІ. Прекрасно сказано, какъ лопаткой каменьщика примазано {Старая поговорка о грубой лести.}.
ОСЕЛ. Да если не поддержу своего званія —
РОЗА. Утратишь старый свой запахъ {Тутъ непереводимая игра значеніями слова rank — званіе, санъ и вонь, промозглость.}.
ЛЕ-БО. Вы, мои многоуважаемыя, совершенно смутили меня. Я хотлъ вамъ разсказать о прекраснйшей борьб, которой не пришлось вамъ видть.
РОЗА. Такъ разскажите теперь какъ это было.
ЛЕ-БО. Разскажу вамъ начало, а конецъ, если вамъ будетъ угодно, можете еще видть, потому что самое-то лучшее должно еще произойти, и произойдетъ вотъ здсь, на этомъ самомъ мст, гд вы стоите.
ЦЕЛІ. Прекрасно,— такъ начало, уже скончавшееся и схороненное.
ЛЕ-БО. Выступаютъ старикъ и три его сына —
ЦЕЛІ. Да это начало старой сказки.
ЛЕ-БО. Три прекрасные молодые человка, рослые, видные —
РОЗА. Съ объявленіями на спин {Тутъ непереводимая игра значеніями слова: bills — скиры и объявленія фехтовальныхъ мастеровъ, начинавшіяся словами да будетъ вдомо.}, гласящими: симъ да будетъ вдомо всмъ нижеслдующимъ.
ЛЕ-БО. Старшій изъ трехъ началъ борьбу съ Чарльзомъ, борцемъ герцога, Чарльзъ разомъ повергъ его и переломилъ ему три ребра, и сомнительно останется ли онъ живъ, такъ же угостилъ онъ и втораго, и третьяго. Они лежатъ тамъ, и бдный старикъ, отецъ ихъ, рыдаетъ надъ ними такъ жалобно, что вс зрители, сочувствуя ему, заливаются слезами.
РОЗА. О Боже!
ОСЕЛ. Но какой же, monsieur, потхи принцесы-то лишились?
ЛЕ-БО. Да той, о которой разсказываю.
ОСЕЛ. Какъ это люди день это дня все умнй становятся! Въ первый вотъ разъ слышу, что переломъ трехъ реберъ потха для женщинъ.
ЦЕЛІ. И я, увряю тебя.
РОЗА. И есть еще сгарающій нетерпніемъ услышать эту скрыпучую музыку въ бокахъ своихъ? есть еще кто-нибудь бредящій переломомъ реберъ? Будемъ мы, сестра, смотрть борьбу эту?
ЛЕ-БО. Придется, если здсь останетесь, потому что здсь назначено произойти ей, и они готовы приступить къ ней.
ЦЕЛІ. Вотъ, врно это они и идутъ сюда. Останемся, посмотримъ.

Трубы. Входятъ Герцогъ Фредерикъ, Придворные, Орландо, Чарльзъ и Свита.

ФРЕД. Такъ начинайте жь, не слушаетъ юноша никакихъ убжденій — пусть и платится за свою самонадянность.
РОЗА. Онъ это?
ЛЕ-БО. Онъ самый.
ЦЕЛІ. Ахъ, онъ такъ молодъ, смотритъ, однакожь, побдоносно.
ФРЕД. Какъ и вы, дочь и племянница, приползли посмотрть на борьбу?
РОЗА. Да, мой повелитель, если позволите.
ФРЕД. Мало доставитъ вамъ это удовольствія, между ними такое неравенство силъ. Изъ состраданія къ юности противника, я старался отговорить его, но онъ не слушаетъ, поговорите вы съ нимъ, попробуйте, можетъ вамъ и удастся.
ЦЕЛІ. Подзовите его къ намъ, добрый monsieur Ле-Бо.
ФРЕД. Позови, я отойду въ сторону. (Отходите.)
ЛЕ-БО. Господинъ вызывающій, принцессы желаютъ, чтобъ вы подошли къ нимъ.
ОРЛА. Повинуюсь съ полнйшимъ уваженіемъ и готовностью.
РОЗА. Скажите, молодой человкъ, вы вызвали борца Чарльза?
ОРЛА. Нтъ, прекрасная принцесса, онъ вызывающій. Я явился только, какъ и другіе, попытать съ нимъ силу моей юности.
ЦЕЛІ. Вы слишкомъ для вашихъ лтъ смлы. Вы видли жестокое доказательство силы этого человка, еслибъ вы взглянули на себя нашими глазами, поняли себя нашимъ пониманіемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: if you saw yourself with your eyes, or Knew yourself with your judgement… По Колльеру: if you saw jourself with our eyes, or Knew yourself with our judgement…}, опасность вашей отваги посовтовала бы вамъ боле равное состязаніе. Просимъ васъ, для васъ же самихъ подумать о вашей безопасности и отказаться отъ этой попытки.
РОЗА. Послушайтесь насъ, ваша честь нисколько отъ этого не пострадаетъ, мы попросимъ герцога отмнить борьбу эту.
ОРЛА. Прошу васъ, не наказывайте меня дурнымъ вашимъ обо мн мнніемъ, котораго отказомъ, въ чемъ-бы то ни было, такимъ прелестнымъ принцессамъ, признаюсь, вполн заслуживаю, и не покидайте меня прекрасными вашими взорами и добрыми вашими желаніями въ этомъ состязаніи. Буду побжденъ — опозорится никогда не славившійся, буду убитъ — будетъ мертвъ, желающій быть имъ. Этимъ я не причиню никакого горя близкимъ, потому что некому плакать обо мн, не потеряетъ ничего и міръ, потому что нтъ у меня въ немъ ничего, занимаю только въ немъ мсто, которое, когда освободится, займется, можетъ быть, и лучшимъ.
РОЗА. И небольшую мою силу передала бы я вамъ.
ЦЕЛІ. А я мою, чтобъ увеличить ее.
РОЗА. Прощайте. Молю Бога, чтобъ ошиблась въ васъ.
ЦЕЛІ. Да исполнятся вс желанія вашего сердца.
ЧАРЛ. Что же, гд же храбрецъ, жаждущій прилечь къ своей матери, земл?
ОРЛА. Онъ готовъ, желанія его только скромне.
ФРЕД. Вы боритесь до перваго только паденія.
ЧАРЛ. Ручаюсь, ваше высочество, не придется вамъ, такъ его уговаривавшимъ отказаться отъ перваго, уговаривать на второе.
ОРЛА. Вы вдь разсчитываете посмяться надо мной посл, не слдовало бы вамъ смяться прежде, но къ длу.
РОЗА. Да будетъ Геркулесъ твоимъ, молодой человкъ, помощникомъ!
ЦЕЛІ. Я желала бы сдлаться невидимкой, чтобъ схватить силача за ногу. (Чарльза и Орландо борются.)
РОЗА. О дивный молодой человкъ!
ЦЕЛІ. Будь въ моихъ глазахъ стрла громовая, я могла бы сказать кто падетъ. (Чарльзъ повергнута. Восклицанія.)
ФРЕД. Довольно, довольно.
ОРЛА. Позвольте, ваше высочество, я еще нисколько не утомился.
ФРЕД. Какъ ты себя чувствуешь, Чарльзъ?
ЛЕ-ББ. Не можетъ онъ говорить, ваше высочество.
ФРЕД. Унесите его. (Чарльза уносятъ.) Твое имя, молодой человкъ?
ОРЛА. Орландо, мой повелитель, младшій я сынъ Ровланда Дебуа.
ФРЕД. Желалъ бы, чтобъ ты былъ сыномъ кого-нибудь другаго. Отецъ твой пользовался общимъ уваженіемъ, но былъ всегда врагомъ мн, этимъ подвигомъ ты понравился бы мн гораздо боле, еслибъ былъ другаго происхожденія. Прощай, однакожь, храбрый ты юноша! Жалю, что не назвалъ мн другаго отца. (Уходитъ съ Ле-Бо и со свитой.)
ЦЕЛІ. Будь я моимъ отцемъ, моя милая, поступила ли бы я такъ?
ОРЛА. Я горжусь что я сынъ Ровланда — младшій его сынъ, и не промняю этого именованія и на титло усыновленнаго наслдника Фредерика.
РОЗА. Мой отецъ любилъ Ровланда, какъ душу свою, и весь міръ раздлялъ расположеніе отца моего. Знай я прежде, что молодой этотъ человкъ его сынъ, слезами замнила бы я просьбы, чтобъ не отваживался на это состязаніе.
ЦЕЛІ. Милая сестра, подойдемъ къ нему, поблагодаримъ и ободримъ. Мн ужасно больно что отецъ обошелся съ нимъ такъ сурово и непріязненно.— Отличились вы, молодой человкъ, если вы и въ любви будете сдерживать общанія, какъ тутъ превзошли общанное, ваша возлюбленная будетъ очень счастлива.
РОЗА. (Подавая ему снятую съ своей шеи цпъ.) Носите это въ память разладившей со счастіемъ, которая могла бы дать и больше, еслибъ были на то въ рукахъ ея средства.— Идемъ, сестра.
ЦЕЛІ. Да.— Прощайте, добрый господинъ.
ОРЛА. Не могу я сказать и благодарю васъ?— Вс лучшія мои способности сбиты, и то, что стоитъ еще здсь — потшный столбъ {Quintaine — врытый на пол столбъ, въ которому крпко привязывался щитъ и другіе трофеи, которые на всемъ скаку сбивали копьями. Столбы эти устроивались различно и съ разными приспособленіями.}, бревно безжизненное.
РОЗА. Онъ зоветъ насъ назадъ. Моя гордость пропала вмст съ моимъ счастіемъ, спрошу чего онъ хочетъ.— Вы насъ зовете? Вы прекрасно боролись, и побороли не врага только.
ЦЕЛІ. Идемъ же, сестра.
РОЗА. Иду.— Прощайте. (Уходитъ съ Целіей.)
ОРЛА. Что придавило языкъ мой такой тяжестью? Не могу говорить съ ней, а она вызывала на разговоръ.

Входитъ Ле-Бо.

О бдный Орландо, побжденъ ты, Чарльзъ, или нчто слабйшее превозмогло тебя.
ЛЕ-БО. Многоуважаемый, я дружески совтую вамъ удалиться отсюда. Хотя вы и заслужили величайшую похвалу, искреннее одобреніе и общее расположеніе, но настоящее настроеніе герцога таково, что онъ все сдланное вами перетолковываетъ въ дурную сторону. Герцогъ причудливъ, но что онъ въ самомъ дл, вамъ удобне понять, чмъ мн объяснять.
ОРЛА. Благодарю васъ, и прошу сказать мн: которая изъ двухъ, присутствовавшихъ при борьб, дочь герцога?
ЛЕ-БО. По нраву — ни которая, но въ дйствительности та, которая пониже. Другая же дочь изгнаннаго герцога, удержанная здсь похитившимъ престолъ дядей, для сообщества его дочери, он любятъ другъ друга боле, чмъ родныя сестры. Но могу вамъ сказать, что съ нкотораго времени вашъ герцогъ недоволенъ своей прекрасной племянницей, и только потому что народъ восхваляетъ ее за добродтель и жалетъ о ней ради ея добраго отца, и ручаюсь вамъ жизнію, что недовольство это не замедлитъ разразиться.— Прощайте, любезнйшій! Въ послдствіи, въ мір лучшемъ этого, я похлопочу о боле близкомъ съ вами знакомств.
ОРЛА. Много вамъ обязанъ, прощайте. (Ле-Бо уходитъ.) Вотъ и ступай изъ огня да въ полымя, отъ герцога тирана къ тирану брату.— Но — о небесная Розалинда! (Уходитъ.)

СЦЕНА 3.

Комната во дворц.

Всодятъ Целія и Розалинда.

ЦЕЛІ. Ну, сестра, ну, Розалинда,— пощади Купидонъ!— Ни слова?
РОЗА. Ни одного, чтобъ бросить собак.
ЦЕЛІ. Твои слова слишкомъ, разумется, драгоцнны, чтобъ бросать ихъ собакамъ, брось нсколько мн, ну же, калчь меня причинами.
РОЗА. Слягутъ тогда дв сестры, одна отъ искалченья причинами, другая отъ сумасшествія безъ всякой.
ЦЕЛІ. И все это изъ-за отца твоего?
РОЗА. Частью и изъ-за дтища отца моего. О, какъ полонъ этотъ будничный міръ терній!
ЦЕЛІ. Все это репейникъ, набросанный на тебя праздничной шаловливостью, прогуливаемся по не протореннымъ дорожкамъ — пристаетъ онъ и къ нашимъ юбкамъ.
РОЗА. Съ платья-то я могла бы стряхнуть его, но этотъ репейникъ въ сердц моемъ.
ЦЕЛІ. Такъ выкашляй его.
РОЗА. Выкашляла бы, еслибъ могла кашлемъ отъ него отдлаться.
ЦЕЛІ. Такъ борись съ своей страстью.
РОЗА. Ахъ, на сторон она борца лучшаго, чмъ я.
ЦЕЛІ. Желаю все таки теб успха! придетъ время — отважиться, на зло низложенью. Шутки, однакожь, въ сторону, поговоримъ серьёзно. Возможно ли, чтобы ты такъ внзапно и такъ страстно полюбила младшаго сына стараго Ровланда?
РОЗА. Герцогъ, отецъ мой, горячо любилъ отца его.
ЦЕЛІ. Но разв изъ этого слдуетъ, что и ты такъ же горячо должна любить его сына? По такому выводу, мн слдовало бы ненавидть его, потому что мой отецъ сильно ненавидлъ его отца, а я нисколько не ненавижу Орландо.
РОЗА. И не ненавидь, ради меня.
ЦЕЛІ. Какъ же ненавидла бы я его, когда онъ оказался такимъ доблестнымъ?
РОЗА. Такъ позволь же мн и любить его за то, люби его и ты, потому что я его люблю.— Смотри, Герцогъ идетъ сюда.
ЦЕЛІ. Со сверкающими отъ гнва глазами.

Входитъ Герцогъ Фредерикъ съ Придворными.

ФРЕД. Извольте, сударыня, какъ можно скоре собираться {Въ прежнихъ изданіяхъ: with your sa fest haste… По Колльеру: with your fastest haste…}, и сейчасъ же оставить дворъ нашъ.
РОЗА. Я, дядя?
ФРЕД. Ты, племянница. Если въ теченіи десяти этихъ дней тебя найдутъ въ разстояніи и двадцати миль отъ двора вашего — умрешь ты за это.
РОЗА. Позвольте же мн, ваше высочество, удалиться съ извстностью моей вины. Если я понимаю себя, если знаю свои желанія, если не сонъ это, не сошла я съ ума — чего никакъ не предполагаю, — поврьте, любезный дядя, никогда, ни даже и нерожденной еще мыслью не оскорбляла я вашего высочества.
ФРЕД. Такъ говорятъ вс измнники, можно очиститься словами — они невинны, какъ сама добродтель.— Будетъ съ тебя и того, что я не довряю теб.
РОЗА. Но ваше недовріе не можетъ сдлать меня измнницей. Скажите причину хоть вроятности.
ФРЕД. Ты дочь твоего отца, и этого довольно.
РОЗА. Я была ею и въ то время, какъ вы завладли его герцогствомъ, была ею и въ то время, какъ вы его изгнали. Измна не наслдственна, да еслибъ и передавалась близкими — нисколько ко мн не относится, мой отецъ не былъ измнникомъ, и потому не ошибайтесь во мн, мой повелитель, до предположенія что вроломна моя бдность.
ЦЕЛІ. Послушай меня, дорогой мой повелитель.
ФРЕД. Для тебя только, Целія, и оставилъ я ее здсь, скиталась бы она безъ того съ отцемъ своимъ.
ЦЕЛІ. Тогда я не упрашивала тебя оставить ее здсь, удержалъ ее ты по своей собственной вол, по собственному своему состраданію, тогда я была слишкомъ еще молода, чтобъ знать ей цну, но теперь я ее знаю, измнница она — я я тоже, мы спали всегда вмст, вставали въ одно время, учились, играли, ли вмст, и куда бы ни шли — шли, какъ лебеди Юноны, всегда четой неразлучной.
ФРЕД. Она слишкомъ хитра для тебя, ея кротость, самое ея молчаніе, ея терпливость говорятъ народу, и онъ жалетъ ее. Ты глупа, она крадетъ у тебя твою славу, ты будешь и прекраснй и добродтельнй, когда она удалится, а потому и не открывай рта, твердо и непремнно наше ршеніе, она изгнана.
ЦЕЛІ. Произнеси жь такой же приговоръ и мн, мой повелитель, не могу я жить безъ нея.
ФРЕД. Глупа ты.— А ты, племянница, собирайся, промедлишь доле назначеннаго срока, клянусь честью, значеніемъ моего слова — умрешь. (Уходитъ съ Придворными.)
ЦЕЛІ. О моя бдная Розалинда, куда же пойдешь ты? Хочешь помняться отцами? Я отдамъ теб моего. Заклинаю, не огорчайся боле меня.
РОЗА. У меня боле причинъ.
ЦЕЛІ. Никакъ не боле, сестра, будь же, прошу, веселй, не знаешь разв, что герцогъ изгналъ и меня, дочь свою?
РОЗА. Тебя не изгонялъ онъ.
ЦЕЛІ. Какъ же не изгналъ? Нтъ стало въ Розалинд той любви, которая должна убдить тебя, что ты и я одно. И мы разлучимся? разстанемся, моя дорогая? Никогда, пусть отецъ ищетъ другую себ наслдницу. Обдумаемъ поэтому вмст: какъ намъ бжать, куда, и что взять съ собой, и не старайся взять на одну себя это несчастіе, одной нести свое горе, отстранивъ меня, клянусь этимъ небомъ, поблднвшимъ отъ нашей горести, что бы ты ни говорила — я пойду съ тобой.
РОЗА. Куда?
ЦЕЛІ. Отыскивать моего дядю въ Арденскомъ лсу.
РОЗА. Ахъ, опасенъ такой далекій путь для такихъ, какъ мы двушекъ! Красота накликаетъ воровъ скорй вдь и золота.
ЦЕЛІ. Я однусь простй и бдне, затемню лице умброй, то же сдлай и ты, такъ пройдемъ мы благополучно, не вызвавъ ничьего нападенія.
РОЗА. Не лучше ли мн, такъ какъ ростомъ я выше обыкновеннаго, одться мущиной? Красивый мечъ на боку и охотничье копье въ рук придадутъ мн — какой бы тамъ женскій страхъ ни скрывался въ сердц, — отважный, воинственный видъ, какъ и многимъ трусамъ, озадачивающимъ такой вншностью.
ЦЕЛІ. Какъ же звать мн тебя, когда ты будешь мущиной?
РОЗА. Не иначе, какъ имянемъ пажа Юпитерова, зови меня Ганимедомъ. Ну а ты, какое выберешь имя?
ЦЕЛІ. Соотвтствующее моему положенію. Не Целія я боле, а Аліена {Латинское aliena — чуждая, отчужденная.}.
РОЗА. А что, сестра, еслибъ мы попробовали сманить потшнаго шута отца твоего? Вдь онъ большой былъ бы намъ помощью въ дорог.
ЦЕЛІ. О, онъ пойдетъ за мной и на край свта, предоставь мн уговорить его. Идемъ же, соберемъ наши брилліанты и все наше богатство, и выберемъ удобнйшее время и врнйшій путь, чтобъ скрыться отъ погони, которая непремнно за моимъ побгомъ будетъ. Идемъ съ радостью на свободу — не въ изгнанье! (Уходятъ.)

ДЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Арденскій лесъ.

Входятъ Старый Герцогъ, Амьень и другіе Дворяне, въ одежд лсниковъ.

ГЕРЦ. Ну что, товарищи и братья мои по изгнанію, не сдлала старющая привычка эту жизнь гораздо пріятнй жизни въ разрумяненной роскоши? Не безопаснй эти лса завистливыхъ дворовъ? Не испытываемъ мы здсь кары Адама. Перемна временъ года, ледяные клыки, грубая ругань зимняго втра, продуваетъ онъ и щиплетъ мое тло до того, что дрожу отъ холода — я улыбаюсь и говорю: не лесть это, все это совтники, ощутительно убждающіе меня въ томъ, что я есть. Благодатно испытаніе невзгодъ, которое, какъ жаба, гадкое и ядовитое, носитъ, однакожь, въ голов своей брилліантъ драгоцннйшій {Старое поврье, что въ голов старой жабы находится камень или жемчужина, одаренный необыкновенными силами.}, и эта наша жизнь, чуждая мірской суеты, находитъ языки въ деревьяхъ, книги въ ручьяхъ, поученія въ камняхъ, доброе во всемъ.
АМЬЕ. Не промняю я ее ни на какую. Счастливы вы, ваше высочество, что можете переводить шероховатость счастія такимъ гладкимъ, такъ пріятнымъ слогомъ.
ГЕРЦ. Чтожь, пойдемъ и набьемъ мы себ дичи? А больно мн все таки язвить развилистыми остріями нашихъ стрлъ круглые бока бдныхъ пятнистыхъ глупышекъ, урожденныхъ гражданъ этого пустыннаго государства, въ ихъ собственныхъ предлахъ.
1. дво. Этимъ сильно огорчается и меланхолическій нашъ Жакъ, клянется, что въ этомъ отношеніи вы хищне и вашего брата, васъ изгнавшаго. Нынче, я и благородный Амьень подкрались къ нему, когда онъ лежалъ подъ дубомъ, старые корни котораго просунулись въ ручей, журчащій въ этомъ лсу, сюда же пробрался томиться и бдный, пораненный стрлою охотника олень, несчастное это животное стонало такъ сильно, что кожаная его сорочка, казалось, готова была лопнуть, и крупныя, круглыя слезы, гоня другъ друга, катились одна за другой по невинной его морд. Такъ стоялъ волосатый этотъ глупышь, съ котораго грустный Жакъ не спускалъ глазъ, на самомъ краю быстраго ручья, пополняя его своими слезами.
ГЕРЦ. Что же говорилъ Жакъ? Разражался нравоучительными изъ этой картины выводами?
1. дво. Какъ же, въ тысяч сравненій. Прежде всего, на счетъ слезъ, совсмъ ручью не нужныхъ, ‘бдное животное’, говорилъ онъ, ‘ты длаешь духовную какъ свтскіе люди, отдаешь свой преизбытокъ тому, что и само въ преизбытк’. За тмъ, на счетъ того, что онъ одинъ, оставленъ, покинутъ бархатными своими друзьями, ‘такъ и должно’, говорилъ онъ, ‘такъ отводитъ несчастіе притокъ общества’. Тутъ, беззаботное стадо, пресытившееся на сосдней луговин, пронеслось мимо, никакъ не попривтствовавъ его, ‘прекрасно!’ воскликнулъ Жакъ, ‘утекайте, толстые, жирные граждане, такъ именно и слдуетъ, зачмъ вамъ оглядываться на этого бднаго, злополучнаго банкрота?’ — Такъ пронзалъ онъ колкими насмшками и села, и города, и дворъ, и даже нашу теперешную жизнь, клялся, что вс мы беззаконники, тираны, и еще худшіе, потому что распугиваемъ и убиваемъ животныхъ въ мстахъ имъ предназначенныхъ, прирожденныхъ.
ГЕРЦ. И въ такихъ размышленіяхъ вы оставили его?
2. дво. Оставили въ слезахъ и въ размышленіи о плачущемъ животномъ.
ГЕРЦ. Покажите мн это мсто, люблю я, во время приступовъ такого мрачнаго расположенія, бесдовать съ нимъ, тутъ онъ въ особенности богатъ мыслями.
2. дво. Я сейчасъ проведу васъ къ нему. (Уходятъ.)

СЦЕНА 2.

Комната во дворц.

Входятъ Герцогъ Фредерикъ, Придворные и Свита.

ФРЕД. Возможно ли, чтобы никто не видалъ ихъ? Не можетъ это быть, есть при моемъ двор бездльники, знавшіе и допустившіе это.
1 при. Не слыхалъ я, чтобы кто-нибудь видлъ ее. Прислуживавшія ей дамы видли какъ она легла въ постель, а рано утромъ на постел не было уже ея сокровища, госпожи ихъ.
2 при. И наглаго шута, который такъ часто смшилъ ваше высочество, также не оказывается. Гесперія, одна изъ прислужницъ принцессы, призналась, что подслушала, какъ ваша дочь и ея сестра очень расхваливали красоту и доблести борца, недавно поборовшаго силача Чарльза, она думаетъ, что, куда бы он ни отправились, молодой этотъ человкъ наврное съ ними.
ФРЕД. Послать къ его брату, доставить сюда этого героя, не найдутъ его — доставить ко мн брата, я заставлю его отыскать его. Распорядитесь этимъ сейчасъ же, я усильте поиски и развдываніе, чтобъ возвратить сюда глупыхъ этихъ бглянокъ. (Уходятъ.)

СЦЕНА 3.

Передъ домомъ Оливера.

Входятъ Орландо и Адамъ съ разныхъ сторонъ.

ОРЛА. Кто это?
АДАМ. Какъ! молодой мой господинъ?— О, мой любезный, о, мой добрый господинъ, о, памятникъ стараго Ровланда! зачмъ, что вы здсь длаете? Зачмъ вы добродтельны? Зачмъ люди васъ любятъ? И зачмъ вы благородны, сильны и храбры? Зачмъ вамъ такъ безумно хотлось побороть могучаго борца сумасброднаго герцога? Торжество ваше донеслось сюда слишкомъ скоро, прежде васъ. Не знаете вы разв, что нкоторымъ людямъ всякая ихъ доблесть врагъ? Враги и вамъ ваши, ваши достоинства, добрый господинъ, невинные, святые, въ отношеніи къ вамъ, предатели. О, что же это за свтъ, когда въ немъ и самое прекрасное отравляетъ надленнаго имъ!
ОРЛА. Да что такое, въ чемъ дло?
АДАМ. О, несчастный юноша, не входи въ эти двери, подъ этой кровлей живетъ врагъ всхъ твоихъ доблестей. Вашъ братъ — нтъ не братъ, сынъ — нтъ не сынъ, не хочу назвать его сыномъ того, кого готовъ былъ назвать отцемъ его,— узналъ о вашемъ торжеств, и задумалъ ныншней же ночью сжечь помщеніе, въ которомъ вы обыкновенно спите, а въ немъ и васъ, Не удастся это, онъ прибгнетъ къ другимъ средствамъ извести васъ. Я подслушалъ его замыслы. Этотъ домъ не жилище, а бойня, гнушайтесь имъ, бойтесь его, не входите въ него.
ОРЛА. Куда же идти мн, Адамъ?
АДАМ. Куда хотите, только не туда.
ОРЛА. Хочешь, чтобъ я пошелъ питаться подаяніемъ, или позорнымъ, разбойничьимъ мечемъ поддерживать воровскую жизнь на столбовой дорог? Только это и остается мн сдлать, боле не знаю что мн длать, но я этого не сдлаю, что бы тамъ ни сдлалось, отдамся скорй злоб выродившагося, жестокаго и кровожаднаго брата {Въ прежнихъ изданіяхъ: Of а diverted blood, and bloody brother… По Колльеру: Of а diverted, proud, and bloody brother…}.
АДАМ. Не длайте этого, у меня есть пятьсотъ кронъ, эту небольшую сумму скопилъ я на служб вашему отцу, для того, чтобъ она была моей кормилицей, когда одряхлвшіе члены откажутся служить и пренебрегаемую старость забросятъ въ уголъ. Возьмите ее, тотъ кто питаетъ врановъ, печется и о воробьяхъ, будетъ попечителемъ моей старости. Вотъ это золото, все это отдаю я вамъ. Позвольте мн быть вашимъ служителемъ, хоть я и дряхлъ на видъ, я все-таки силенъ и бодръ, потому что въ юности никогда не употреблялъ горячихъ, возмущающихъ кровь напитковъ, никогда безстыдно не предавался тому, что родитъ слабость и немощность, потому моя старость — хорошая зима, морозная, но здоровая, позвольте мн идти съ вами, буду служить вамъ, какъ молодой человкъ, во всхъ вашихъ длахъ и надобностяхъ.
ОРЛА. О, добрый старикъ! какъ прекрасно проявляется въ теб неизмнная преданность {Въ прежнихъ изданіяхъ: The constant service… По Колльеру: The constant favour…} стараго времени, когда потли на служб по долгу, не изъ корма! Не ныншняго ты времени, когда вс потютъ только изъ повышенія, и добившись его, добытымъ и придушаютъ свою службу, не таковъ ты. Но, бдный старикъ, ты ухаживаешь за сгнившимъ деревомъ, которое за вс твои труды и заботы даже и зацвсть не въ состояніи. Пусть будетъ однакожь по твоему, пойдемъ вмст, наткнемся, прежде чмъ издержимъ жалованье твоей юности, на какое нибудь покойное, скромное довольство.
АДАМ. Идемъ, дорогой мой господинъ, буду до послдняго моего часа служить теб врно и честно. Съ семнадцати лтъ, а мн почти ужь восемьдесятъ, жилъ я здсь — не жить мн здсь боле. Въ семнадцать лтъ многіе добиваются счастія, въ восемьдесятъ поздно ужь. И все таки, умру хорошо и не должникомъ моему господину — буду какъ нельзя боле вознагражденъ счастіемъ. (Уходятъ.)

СЦЕНА 4.

Арденскій лисъ.

Входятъ Розалинда въ мужскомъ плать, Делія, одтая пастушкой, и Оселокъ.

РОЗА. О, Юпитеръ, какъ утомились душевныя мои силы!
ОСЕЛ. О моихъ душевныхъ силахъ нисколько я не безпокоюсь, вотъ, еслибъ ноги-то не утомлялись.
РОЗА. Я могла бы опозорить мужской мой нарядъ, расплакаться какъ женщина, но я должна ободрять сосудъ слабйшій, потому что штаны и куртка должны быть мужественнй юбки, и потому, мужайся, добрая Аліена.
ЦЕЛІ. Будьте снисходительны, переносите мою слабость, не могу идти дале.
ОСЕЛ. Что до меня, я скорй соглашусь переносить вашу слабость, чмъ васъ, впрочемъ, еслибы и понесъ васъ, не понесъ бы креста {Cross — крестовикъ, монета съ изображеніемъ на ней креста.}, потому что, полагаю, нтъ вдь никакихъ денегъ въ кошельк вашемъ.
РОЗА. Мы въ Арденскомъ ужь лсу.
ОСЕЛ. Въ Арденскомъ я, и тмъ я глупе, былъ я дома — былъ въ лучшемъ мст, но путешественники должны всмъ вдь быть довольны.
РОЗА. И будь, добрый Оселокъ.— Смотри, кто это, однакожь, идетъ сюда? молодой человкъ и старикъ въ пресерьезномъ разговор.

Входятъ Коринъ и Сильвій.

КОРИ. Такимъ образомъ ты заставишь ее всегда пренебрегать тобой.
СИЛЬ. О, Коринъ, еслибъ ты зналъ какъ люблю я ее!
КОРИ. Отчасти догадываюсь, любилъ вдь и я когда-то. силъ. Нтъ, Коринъ, не можешь ты, по старости, догадаться, хотя бы въ молодости и былъ такимъ истиннымъ любовникомъ, какой когда-либо вздыхалъ на полунощной подушк, еслибъ твоя любовь когда-либо было похожа на мою — а я увренъ, что никто не любилъ еще такъ, — до какого множества смшнйшихъ продлокъ былъ бы ты доведенъ твоей страстью.
КОРИ. До тысячи, забытыхъ ужь.
СИЛЬ. О, такъ ты никогда и не любилъ такъ страстно. Если ты не помнишь и малйшей глупости, до которой когда-либо доводила тебя любовь твоя — не любилъ ты, если ты не говорилъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Or if thou hast not sat… По Колльеру Or if thou hast not spake…}, какъ теперь я, утомляя слушателя восхваленіями своей любезной — не любилъ ты, если ты не отрывался вдругъ отъ бесды, какъ теперь я — не любилъ ты. О Фебе, Фебе, Фебе! (Уходитъ.)
РОЗА. Бдный пастухъ! изслдуя твою рану, я нашла, по какой-то злой случайности, свою.
ОСЕЛ. А я мою. Помню, когда я былъ влюбленъ, я переломилъ свой мечъ о камень, и внушилъ ему, что это за ночныя его прогулки къ Жанн Смиль, помню и поцлуи ея вальку и коровьимъ соскамъ, которыхъ, при дойк, касались ея прекрасныя, растрескавшіяся ручки, помню какъ любезничалъ съ гороховымъ, вмсто ея, стручкомъ, какъ вынулъ изъ него дв горошины и, возвращая ихъ назадъ, сказалъ, заливаясь слезами: носи это въ память обо мн. Мы, истинно влюбленные, удивительно сумасбродны, но такъ какъ въ природ все смертно, то и въ любви все смертельно безумно.
РОЗА. Ты говоришь умне, чмъ думаешь.
ОСЕЛ. Да я въ моемъ ум никогда и не усомнюсь, пока не переломлю о него ноги.
РОЗА. Юпитеръ! Юпитеръ! страсть этого пастуха такъ сходна съ моей.
ОСЕЛ. И съ моей, моя немного только поустарла, поослабла {Въ прежнихъ изданіяхъ: but it grows something stale with me… По Колльеру: but it grows something stale with me, And begins to jail with me.}.
ЦЕЛІ. Прошу васъ, спросите у этого человка, не можетъ ли онъ за деньги накормить насъ, я до смерти отощала.
ОСЕЛ. Эй ты, дурень!
РОЗА. Полно, шутъ, не родня вдь онъ теб. кори. Кто тамъ зоветъ меня?
ОСЕЛ. Лучшіе тебя, почтеннйшій.
КОРИ. Куда какъ, безъ того, были бъ вы жалки.
РОЗА. Да перестань же.— Добраго теб вечера, любезный другъ.
КОРИ. И вамъ, прекрасный господинъ, и вамъ всмъ.
РОЗА. Прошу тебя, любезный, если просьбой или деньгами можно отыскать въ этомъ пустынномъ мст гостепріимство, проводи насъ туда, гд бы можно было отдохнуть и пость. Молодая эта двушка страшно утомилась дорогой, нуждается въ помощи.
кори. Жаль мн ее, прекрасный господинъ, и ради ея, боле чмъ ради себя, хотлъ бы быть позажиточнй, чтобъ помочь ей, но я пастухъ другаго человка, и не стригу овецъ, которыхъ пасу, хозяинъ же мой скупъ, и не ищетъ гостепріимствомъ дороги въ царствіе небесное. Да къ тому жь еще и домъ, и стада, и пастбища его продаются, и такъ какъ самъ онъ въ отсутствіи, то въ нашей овчарн и нтъ ничего съдобнаго. Впрочемъ, пойдемте, посмотрите сами, что до меня — я очень вамъ радъ.
РОЗА. Кто жь покупаетъ его стада и пастбища?
КОРИ. А вотъ, тотъ самый молодой пастухъ, что сейчасъ ушолъ отсюда, да ему не до покупокъ теперь.
РОЗА. Такъ будь же такъ добръ, купи, если только не будетъ это противно чести, и домъ, и стада, и пастбища для насъ, деньги на это мы дадимъ теб.
ЦЕЛІ. И мы увеличимъ твое жалованье. Мн нравится это мсто, и я охотно поселюсь здсь.
КОРИ. Купить все это, наврное можно. Пойдемте, найдете, и посл всего что узнаете, почву, доходы и этотъ образъ жизни подходящими, я куплю все на ваши деньги тотчасъ же, и буду врнымъ вашимъ слугою. (Уходятъ.)

СЦЕНА 5

Другая часть лса,

Входятъ Амьень, Жакъ и другіе.

АМЬЕ. (Поетъ). Кто подъ зеленой листвой
Любитъ валяться со мной,
Псню веселую радъ
Съ птичками нтъ въ одинъ ладъ,
Иди тотъ сюда, или тотъ сюда, или тотъ сюда,
Не узритъ никогда
Здсь онъ врага,
Кром разв зимы да ненастной погоды.
ЖАКЪ. Продолжай, продолжай, прошу тебя, продолжай.
АМЬЕ. Усилю, пожалуй, еще боле грустное твое расположеніе, Жакъ.
ЖАКЪ. Скажу спасибо и за то. Продолжай, прошу, продолжай. Я могу высасывать грусть изъ псни, съ такимъ же удовольствіемъ, какъ ласочка яйца. Продолжай, прошу, продолжай.
АМЬЕ. Я охрипъ, увренъ, что не угожу теб.
ЖАКЪ. Да я и не прошу тебя угождать, прошу пть. Дальше, второй куплетъ, куплетами вы вдь это называете?
АМЬЕ. Какъ хочешь, любезный Жакъ.
ЖАКЪ. Какое мн впрочемъ дло до названій, ничего вдь не должны они мн. Чтожь, споешь?
АМЬЕ. Пожалуй, въ угоду больше теб, чмъ себ.
ЖАКЪ. Прекрасно, вздумаю когда-нибудь благодарить кого, поблагодарю тебя. То, что они называютъ комплиментами, ни дать ни взять — встрча двухъ мартышекъ, разсыпается человкъ передо мной въ благодарностяхъ, мн все сдается, что подалъ я ему какой-нибудь пенсъ, и онъ отвчаетъ мн нищенской благодарностью.— Пой же.— А вы, не расположенные пть, молчите.
АМЬЕ. Изволь, докончу мою псню. Накрывайте, господа, между тмъ столъ, Герцогъ желаетъ пображничать подъ этимъ деревомъ. Онъ весь этотъ день искалъ тебя.
ЖАКЪ. А я весь этотъ день избгалъ его. Онъ слишкомъ большой для меня спорщикъ. Я раздумываю о многомъ, какъ и онъ, но я, благодареніе Богу, не хвастаюсь этимъ. Ну, щебечи же.
ВС (Кром Жака поютъ):
Кто честолюбья бжитъ,
Лучше на солнц корпитъ,
Пищу себ самъ достаетъ,
Доволенъ и тмъ, что найдетъ,
Иди тотъ сюда, или тотъ сюда, или тотъ сюда,
Не узритъ никогда
Здсь онъ врага,
Кром разв зимы, да ненастной погоды.
ЖАКЪ. Скажу вамъ на этотъ мотивъ стишки, которые сложилъ вчера на зло стихотворной моей способности.
АМЬЕ. А я пропою ихъ.
ЖАКЪ. Вотъ они.
Если попутаетъ грхъ —
Станетъ осломъ человкъ,
Броситъ имнье и домъ,
Бывши каприза рабомъ,
Дукдамъ, дукдамъ, дукдамъ *),
Его предстанутъ глазамъ
Дураки, какъ и самъ,
Придти коль вздумаетъ къ намъ.
*) Ducdame — одни комментаторы превратили это слово въ duc ad me — веди его ко мн, другіе предполагаютъ что это простонародная кличка для сбора утокъ, третьи, что это простой припвъ псенъ.
АМЬЕ. Что-же дукдамъ-то значитъ? ЖАКЪ. Греческое это заклинанье для сбора дураковъ въ заколдованный кругъ.— Пойду спать, если удастся заснуть, а не удастся — примусь издваться надъ первенцами Египта.
АМЬЕ. А я пойду за Герцогомъ, готово все для пира.

(Уходитъ.)

СЦЕНА 6.

Тамъ же.

Входятъ Орландо и Адамъ.

АДАМ. Не могу, дорогой мой господинъ, идти дале. Умираю съ голоду! Лягу здсь, отмрю здсь себ могилу. Прощайте, добрый господинъ мой.
ОРЛА. Полно, что съ тобой, Адамъ? на столько-то у тебя мужества? Поживи еще немного, поободрись немного, поразвеселись немного. Есть въ этомъ дремучемъ лсу какой-нибудь зврь — сдлаюсь его пищей, или притащу его въ пищу теб. Къ смерти воображеніе твое ближе твоихъ силъ. Ободрись для меня {Въ прежнихъ изданіяхъ: be comfortable… По Колльеру: be сотforted…}, погоди умирать. Я сейчасъ же возвращусь къ теб, не добуду теб чего-нибудь пость — умирай себ, умрешь до моего возвращенія — насмешься надъ моимъ стараніемъ. Ну вотъ, отлично! ты смотришь веселй, я какъ разъ возвращусь къ теб. Ты лежишь однакожь на холодномъ втру, дай я перенесу тебя подъ какой-нибудь кровъ, не умрешь ты отъ недостатка пищи, если только живетъ что либо въ этой пустын. Веселй, добрый Адамъ! (Уходятъ.)

СЦЕНА 7.

Тамъ же. Накрытый столъ.

Входятъ Герцогъ, Амьень, Дворяне и другіе.

ГЕРЦ. Видно онъ въ звря обратился, потому что въ человческомъ вид нигд не оказывается.
1. дв. Онъ только что ушелъ отсюда. Здсь онъ былъ веселъ, слушалъ псню.
ГЕРЦ. Ну, если онъ, весь разногласіе, длается музыкальнымъ — быть скоро разладу въ созвздіяхъ. Ступайте, отыщите его, скажите что хочу говорить съ нимъ.

Входитъ Жакъ.

1. дв. Избавляетъ онъ меня своимъ возвращеніемъ сюда отъ труда этого.
ГЕРЦ. Что же это, любезнйшій? что же это за жизнь, если бдные твои друзья должны добиваться бесды съ тобой, какъ милости? Да ты веселехонекъ.
ЖАКЪ. Шутъ, шутъ! Въ лсу я встртилъ шута, полосатаго шута, — о, жалкій свтъ!— Такъ врно, какъ живу пищей, наткнулся я на шута, разстянувшись грлся онъ на солнышк и издвался надъ госпожей Фортуной отличнйшимъ образомъ, отличнйшимъ, и вполн разумно, хоть и полосатый шутъ.— ‘Здорово, шутъ’, сказалъ я ему. ‘Нтъ, почтеннйшій’, сказалъ онъ, ‘не называйте меня шутомъ, пока не пошлетъ мн небо богатство’. За тмъ, онъ вынулъ изъ кармана солнечные часы, посмотрлъ на нихъ мрачно и сказалъ весьма мудро: ‘десять часовъ. Изъ этого’, продолжалъ онъ, ‘видимъ мы какъ движется міръ. Часъ только тому назадъ было девять, а черезъ часъ еще будетъ одиннадцать, и такъ, часъ за часомъ, мы зремъ и зремъ, а за тмъ, часъ за часомъ, мы гніемъ и гніемъ, и все тутъ’. Услыхавъ эти разсужденія полосатаго шута о времени, принялись мои легкія пть птухомъ отъ радости, что дураки могутъ быть такъ глубокомысленны, и смялся я, безъ перерыва, цлый, по его часамъ, часъ.— О, благородный шутъ! превосходнйшій шутъ! Полосатая, изъ всхъ одеждъ лучшая.
ГЕРЦ. Какой же это шутъ?
ЖАКЪ. О, превосходнйшій шутъ!— Былъ и придворнымъ, и говоритъ, что женщины, когда он молоды и красивы, одарены способностью сейчасъ узнавать это, и въ мозгу его, высохшемъ, какъ оставшійся отъ путешествія сухарь, есть странные отдлы, напичканные наблюденіями, которыя онъ отрывками и пускаетъ въ ходъ.— О, зачмъ я не шутъ! жажду полосатаго наряда.
ГЕРЦ. Получишь его.
ЖАКЪ. Это единственная моя просьба, въ предположеніи, разумется, что вырвете изъ боле здраваго вашего сужденія разросшееся въ немъ мнніе, что уменъ я. Хочу быть вполн свободнымъ, имть такую-жь, какъ втеръ, широкую привилегію дуть на кого вздумается, шуты имютъ вдь ее. И т, которыхъ наиболе буду продувать шутовствомъ моимъ, наиболе должны будутъ смяться. А почему должны? Это почему такъ же видимо, какъ дорога въ приходскую церковь. Тому, кого шутъ умно уколитъ, глупо вдь не казаться совершенно къ его уколу безчувственнымъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Not to seem senseless of the bob… Пo Колльеру: But to seem senseless of the bob…}, какъ бы тамъ его ни коробило, не захочетъ — глупость умника обнаружится даже и косвенными намеками шута. Дайте мн полосатый мой нарядъ, дайте свободу говорить что думаю, и выполощу я на чисто гнусное тло зачумленнаго міра, если только терпливо будутъ принимать мое лкарство.
ГЕРЦ. Полно! могу теб сказать, что бы ты длалъ.
ЖАКЪ. Что же, кром хорошаго?
ГЕРЦ. Гршилъ бы, бичуя грхъ ужаснйшимъ образомъ, потому что самъ былъ распутенъ и чувствененъ, какъ сама животная похоть, и вс волдыри и язвы, добытыя твоимъ собственнымъ разгуломъ, сваливалъ бы ты на весь міръ.
ЖАКЪ. Да разв возстающій противъ гордости возстаетъ противъ какого-нибудь отдльнаго лица? Не вздымается разв она такъ же страшно, какъ море, пока самыя средства этого не начнутъ отливать {Въ прежнихъ изданіяхъ: Till that the very very means do ebb?.. По Колльеру: Till that the very zneans of wear do ebb?}? Какую изъ женщинъ города называю я, когда говорю: царскіе доходы носитъ горожанка на недостойныхъ плечахъ своихъ? Какая изъ нихъ можетъ выступить и сказать, что я разумю ее, когда и ея сосдка такова же, какъ она? Кто и изъ самого низкаго сословія, думая что я говорю о немъ, выступитъ и скажетъ: не на твой вдь счетъ щеголяю я, и оправдаетъ такой глупостью мткость моей рчи? Вотъ и все, что же тутъ? что же? Укажите, чмъ оскорбилъ его языкъ мой, отдалъ онъ должную ему справедливость — онъ оскорбилъ себя самъ, чистъ онъ — мой укоръ проносится, какъ дикій гусь, никмъ не признанный.— Это кто?

Входитъ Орландо съ обнаженнымъ мечемъ.

ОРЛА. Остановитесь, не шьте больше.
ЖАКЪ. Да я ничего и не лъ еще.
ОРЛА. И не будешь, пока нужда не насытится.
ЖАКЪ. Какой же это породы птухъ?
ГЕРЦ. Длаетъ тебя такъ дерзкимъ крайность, или грубое презрніе вжливости заставляетъ тебя забыть всякое приличіе?
ОРЛА. Первымъ вы попали прямо въ жилку, тернистое остріе крайней нужды лишило меня привтливой вжливости, родился я, однакожь, не въ дичи, получилъ кой-какое образованіе. И все-таки говорю, остановитесь, смерть тому, кто коснется этихъ плодовъ прежде, чмъ будутъ удовлетворены я и мое требованіе.
ЖАКЪ. Не удовлетворятся благоразуміемъ — умереть мн.
ГЕРЦ. Чего хочешь ты? Вжливостью ты скорй, чмъ принужденіемъ, принудилъ бы и насъ быть вжливыми.
ОРЛА. Я почти умираю отъ недостатка пищи, и вы дадите мн ее.
ГЕРЦ. Садись и шь, милости просимъ.
ОРЛА. Говорите вы такъ ласково? Простите же мн, прошу васъ. Я думалъ, что здсь все дико, и потому обратился къ вамъ такъ грозно-повелительно. Но кто бы ни были вы, беззаботно коротающіе ползущіе часы времени подъ снію мрачныхъ втвей въ этой неприступной пустын, если вы когда нибудь знали дни лучшіе, если когда нибудь были тамъ, гд колокола призываютъ въ церковь, если когда нибудь сидли за столомъ добраго человка, если когда нибудь стирали слезу съ рсницъ вашихъ, и знаете, что значитъ сострадать и возбуждать состраданіе — вы дозволите и вжливости быть настоятельнымъ требованіемъ. Въ этой надежд, красня, влагаю я мечъ въ ножны.
ГЕРЦ. Дни лучшіе мы видли, колокола въ церковь насъ призывали, за столомъ добрыхъ людей мы сиживали, и глаза отъ слезъ, святымъ состраданіемъ вызванныхъ, отирали, и потому, садись спокойно, и распоряжайся всмъ, чмъ можемъ помочь нужд твоей.
ОРЛА. Такъ погодите же еще немного приступать къ вашей трапез, пока я, какъ лань, не сбгаю за моимъ дтенушемъ, чтобъ накормить и его. Это бдный старикъ, столько, изъ одной только любви ко мн, проковылявшій за мною, пока онъ, удрученный двумя тяжкими недугами: старостью и голодомъ, не насытится — не возьму я ничего въ ротъ.
ГЕРЦ. Ступай за нимъ, мы ни до чего не дотронемся до твоего возвращенія.
ОРЛА. Благодарю васъ, и да благословитъ васъ Господь за доброту вашу! (Уходитъ.)
ГЕРЦ. Видишь, не одни мы несчастливы, на громадномъ вселенскомъ театр разыгрываются сцены, далеко плачевнйшія той, какую мы разыгрываемъ.
ЖАКЪ. Весь міръ сцена, и вс, и мущины и женщины, актеры, вс имютъ свои входы и выходы, и одинъ и тотъ же человкъ играетъ не одну роль въ семи дйствіяхъ, его возрастами образуемыхъ. Въ начал, роль дитяти, срыгивающаго и визжащаго на рукахъ кормилицы, потомъ, плаксиваго школьника, съ свжимъ утреннимъ личикомъ и съ сумочкой, неохотно, улиткой ползущаго въ школу, потомъ, влюбленнаго, вздыхающаго, какъ печка, горестными сонетами бровямъ своей возлюбленной, потомъ, воина, богатаго неслыханными проклятіями и бородой леопарда, жаднаго къ почестямъ, задорнаго и бшенаго въ ссорахъ, отыскивающаго мыльный пузырь славы въ самомъ жерл пушекъ, за тмъ, судьи, съ кругленькимъ брюшкомъ, начиненнымъ каплуномъ, со строгимъ взоромъ, съ подобающей бородой {Во время Шекспира каждое званіе имло свою отличительную бороду, борода судей была отлична отъ бороды военныхъ, епископская — отъ бороды и тхъ и другихъ, и т. д.}, преисполненнаго мудрыхъ изрченій и пошлыхъ доводовъ. Въ шестомъ, онъ является сухопарымъ Панталономъ въ туфляхъ {Лице Итальянскихъ комедій, являющееся въ туфляхъ.}, съ очками на носу и съ кошелемъ на боку, тщательно сбереженные штанишки юности страшно широки для высохшихъ его ногъ, и голосъ мужа перешолъ въ дтскій дискантъ, и потому онъ пищитъ и визжитъ въ этомъ только тон. Послдняя сцена всего этого, заканчивающая эту странную, богатую событіями повсть — второе дтство, полное забвеніе, безъ зубъ, безъ глазъ, безъ вкуса, безъ всего.

Орландо возвращается съ Адамомъ.

ГЕРЦ. Милости просимъ! Усаживай, почтенную твою ношу, и пусть насыщается.
ОРЛА. Благодарю васъ за него.
АДАМ. Должны по невол, потому что едва говорю, не въ силахъ благодарить васъ.
ГЕРЦ. Прошу покорно, приступайте. Не буду мшать вамъ теперь распросами.— Сыграйте намъ что нибудь, а ты, любезный братъ, спой.
АМЬЕ. (Поетъ:)
Дуй, дуй втеръ зимній себ,
Не такъ ты все же жестокъ,
Какъ неблагодарность людей,
Не такъ и зубъ твой остеръ.
Потому что ты вдь незримъ
Какъ бы ни рзко дышалъ.
Пойте жь, славьте жь зеленую снь!
Сплошь вдь дружба обманъ, дуръ и любовь.
Славьте жь зеленую снь,
Веселй жизнь наша подъ ней.
Морозь, морозь гнвное небо,
Не кусаешь свирпо такъ ты,
Какъ благодяній забвенье.
Хоть и леденишь ты водную зыбь,
Все жь не язвитъ такъ жало твое,
Какъ измна друзей.
Пойте жь, славьте жь зеленую снь!
Сплошь вдь дружба обманъ, дурь и любовь.
Славьте жь зеленую снь,
Веселй жизнь наша подъ ней.
ГЕРЦ. Если ты сынъ добраго Ровланда, какъ ты шепнулъ мн и какъ свидтельствуетъ мой глазъ, видя въ твоемъ лиц живой его портретъ — искренно радъ теб. Я герцогъ, любившій отца твоего. Пойдемъ въ мою пещеру, тамъ ты разскажешь мн все, что съ тобой было.— Добрый старикъ, я радъ и теб такъ же, какъ твоему господину. Помогите ему идти.— (Орландо) Руку, разскажи мн все. (Уходятъ.)

ДЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Комната во дворц.

Входятъ Фредерикъ, Оливеръ, Придворные и Служители.

ФРЕД. Съ тхъ поръ не видалъ его? Не можетъ этого быть, не преобладай во мн милосердіе — не искалъ бы я, видя тебя передъ собою, другаго для моей мести. Но смотри, отыщи брата, гд бы онъ тамъ ни былъ, ищи его со свчей. Представь его, живаго, или мертваго, въ теченіи двнадцати этихъ мсяцевъ, или не возвращайся жить въ нашихъ владніяхъ. Твои земли и все, что ты называешь своимъ, стоящее конфискаціи, будетъ конфисковано до тхъ поръ, пока устами твоего брата не оправдается въ томъ, въ чемъ мы тебя подозрваемъ.
ОЛИВ. О, еслибъ ваше высочество знали мое къ нему расположеніе! Никогда не любилъ я его.
ФРЕД. Тмъ гнусне ты.— Вытолкайте его вонъ, и велите чиновникамъ, на то назначеннымъ, секверстовать его домъ и земли. Сдлать это немедленно, а его прогнать. (Уходите.)

СЦЕНА 2.

Ардвискій лсъ.

Входите Орландо и прившиваетъ къ дереву бумагу.

ОРЛА. Висите здсь, стихи мои, свидтелями любви моей, а ты, трижды увнчанная царица ночи {Прозерпина, Цинтія и Діана считаются нкоторыми миологами за одно божество.}, стереги, съ блдной твоей выси, цломудреннымъ твоимъ глазомъ имя твоей звроловицы, всей моей жизнью властвующей. О Розалинда! эти деревья будутъ моей бумагой, и на кор ихъ напишу я что думаю, чтобы глазъ каждаго, въ этотъ лсъ заглянувшаго, видлъ всюду твое совершенство заявленнымъ. Бги же, бги, Орландо, вырзывай на каждомъ дерев имя несравненной, цломудренной, несказанной. (Уходитъ.)

Входятъ Коринъ и Оселокъ.

КОРИ. Ну, какъ же нравится теб, почтеннйшій Оселокъ, паcтушеская жизнь эта?
ОСЕЛ. Сказать теб, пастухъ, правду, въ отношеніи къ самой себ жизнь это, конечно, хорошая, но въ отношеніи къ пастуху — прежалкая. Какъ жизнь уединенная, она мн нравитcя, но по разобщенности, куды какъ дрянна она. Ну, и потому что проходитъ въ поляхъ, она мн по сердцу, но потому что не при двор — скучна она ужасно. Какъ жизнь скромная, она, видишь ли, весьма соотвтствуетъ расположенію моего духа, но, какъ чуждая всякаго обилія, сильно претитъ моему желудку. Есть въ теб, пастухъ, какая нибудь философія?
КОРИ. Знаю только, что чмъ сильне кто боленъ, тмъ ему хуже, что у кого нтъ денегъ, имущества и довольства — лишенъ трехъ добрыхъ друзей, что свойство дождя мочить, а огня — жечь, что хорошее пастбище длаетъ овцу жирной, что главная причина ночи — отсутствіе солнца, что не получившій ума ни отъ рожденія, ни отъ ученія можетъ жаловаться на недостатокъ хорошаго образованія, или вышелъ изъ очень ужь глупой семьи.
ОСЕЛ. Натуральная это философія. Былъ ты когда нибудь при двор?
КОРИ. Никогда.
ОСЕЛ. Такъ осужденъ ты на муки вчныя.
КОРИ. Надюсь, нтъ —
ОСЕЛ. Врь, поджаришься, какъ дурно испеченное яйцо, съ одной только стороны.
КОРИ. За то, что не былъ при двор? Почему же?
ОСЕЛ. Почему? потому что не былъ если при двор, никогда хорошихъ манеръ и не видывалъ, а если никогда хорошихъ манеръ не видывалъ — твои манеры должны быть злодйскія, а злодйство грхъ, а грхъ ведетъ прямо въ адъ. Въ отчаянномъ ты, пастухъ, положеніи.
КОРИ. Нисколько, Оеелокъ, вдь хорошія при двор манеры такъ же смшны въ деревн, какъ деревенскія при двор. Ты говорилъ мн, что вы при двор не кланяетесь, а цлуете ваши руки, такое привтствіе, еслибъ придворные были пастухи, было бы страшно нечистоплотно.
ОСЕЛ. Докажи, докажи!
КОРИ. Да вдь мы безпрестанно возимся съ овцами, а шкура ихъ, ты знаешь, пресальная.
ОСЕЛ. А разв руки нашихъ придворныхъ не потютъ? разв сало овецъ не такъ же здорово, какъ потъ человка? Плохое, это доказательство. Приводи получше, ну.
КОРИ. Кром того, наши руки жестки.
ОСЕЛ. Тмъ скоре ощутятъ ихъ ваши губы. Плохо и это. Приводи боле дльное.
КОРИ. И зачастую вымазаны лекарствомъ нашихъ овецъ, хочешь чтобъ мы цловали деготь? Руки придворныхъ благоухаютъ выхухолемъ.
ОСЕЛ. Пустйшій ты человкъ! Червями изъденный ты кусъ мяса, въ сравненіи съ свжей его частью. Узнай отъ мудраго, и поразмысли: выхухоль, по происхожденію, далеко ниже и дегтя, самое онъ неопрятное изверженіе кошки. Приводи лучшее доказательство.
КОРИ. Нтъ, слишкомъ ужь ты, по придворному, уменъ для меня, остаюсь при своемъ.
ОСЕЛ. Хочешь стало остаться осужденнымъ? Да поможетъ же теб, Господь, глупый ты человкъ! да вразумитъ тебя! несмышленокъ ты.
КОРИ. Простой я, почтеннйшій, работникъ, пожинаю что мъ, добываю что ношу, ни къ кому не питаю ненависти, никому и не завидую, радуюсь довольству другихъ и не ропщу на свою тяжелую долю, величайшее мое счастіе — видть что мои овцы пощипываютъ себ травку, а ягнята сосутъ.
ОСЕЛ. Вотъ и другой глупый грхъ твой: ты сгоняешь овецъ съ баранами, добываешь хлбъ совокупленіемъ скота, служишь сводникомъ барану, предаешь, въ противность всякому разумному соединенію, двнадцати-мсячную ярочку старому, кривомордому, рогатому окну. Если и за это не будешь ты осужденъ — отказывается самъ дьяволъ отъ пастуховъ, не знаю, какъ иначе ускользнешь ты.
КОРИ. Вотъ, молодой Ганимедъ, братъ моей новой госпожи, идетъ сюда.

Входитъ Розалинда.

РОЗА. (Читая бумагу Орландо):
Отъ востока до запада Индій
Нтъ брилліанта свтлй Розалинды,
На крылахъ своихъ по міру всему
Втеръ славу разноситъ Розалинды.
И вс лучшія красы изображенья
Предъ ликомъ меркнутъ Розалинды,
Не храните жь въ памяти своей
Ничьего лица, кром лица Розалинды.
ОСЕЛ. Да я буду римовать вамъ такъ {Все стихотвореніе, читаемое Розалиндой, такъ же какъ и послдующее Оселка римуютъ только на Rosalind.} цлые восемь лтъ, за исключеніемъ только часовъ обда, ужина и сна, ни дать ни взять вереница это на рынокъ бгущихъ молошницъ.
РОЗА. Полно, шутъ.
ОСЕЛ. Вотъ вамъ обративъ:
Не достаетъ оленю оленицы,
Пусть ищетъ такой, какъ Розалинда,
Жаждетъ вошка кота —
Хочетъ того-жь и Розалинда,
Нужна зимней одежд покрышка —
Нуждается въ ней и Розалинда,
Кто жнетъ, долженъ вязать
И валить на возы — вались и Розалинда,
Чмъ слаще орхъ, тмъ кислй скорлупа —
Такой точно орхъ и Розалинда.
Изъ розъ кто прекраснйшей ищетъ —
Суждены тому муки любви и Розалинда.
Глупвшая скачка римъ. Зачмъ заражаетесь вы ей?
РОЗА. Молчи, безтолковый шутъ, нашла я ихъ на дерев.
ОСЕЛ. Скверный же плодъ приноситъ это дерево.
РОЗА. Привью его тобою, а за тмъ кизвлемъ, и оно принесетъ, изъ всхъ плодовъ этой страны, самый ранній, потому что сгніешь прежде, чмъ на половину созрешь, а это главное достоинство кизиля {Тутъ непереводимая игра созвучіемъ словъ medlar — кизиль, и medler — человкъ во все вмшивающійся.}.

Входитъ Целія, читая бумагу.

РОЗА. Молчи! Сестра идетъ сюда, что-то читая, отойдемъ въ сторону.
ЦЕЛІ. (Читаетъ):
Зачмъ же быть лсу этому безмолвнымъ?
Потому что безлюденъ? Нтъ,
Ко всмъ деревьямъ я его
Прившу языки, и возвстятъ они:
Одни — какъ коротка людская жизнь,
Какъ быстро совершаетъ блужданіе свое,
Что не длинне и локти оно,
Другіе — нарушенье клятвъ
Другъ другу данныхъ,
Но на лучшихъ изъ втвей,
И въ заключенье каждой мысли
Будетъ имя Розалинды.
И узнаетъ каждый, что прочтетъ:
Что, задумавъ въ маломъ показать
Все лучшее прекраснаго всего,
Соединить природ небо повелло
Въ одномъ лиц вс совершенства,
Что потому природа ей и даровала:
Красу ланитъ Елены — но не сердце,—
Все величье Клеопатры,
Все лучшее что было въ Аталант,
И Лукреціи степенной скромность,
Что такъ, велніемъ боговъ,
И создалася Розалинда,
Изъ многихъ глазъ, сердецъ и лицъ
Соединивъ все лучшее въ себ.
Хотло небо даровать ей это все,
А я хочу и жить, и умереть ея рабомъ.
РОЗА. О добрйшій Юпитеръ! какой скучнйшей проповдью любви угостилъ ты прихожанъ своихъ, ни разу не воскликнувъ: терпніе, любезнйшіе!
ЦЕЛІ. А вы что здсь? уходите, други, ступай, пастухъ, и ты съ нимъ, дуралей.
ОСЕЛ. Идемъ, пастухъ, отступимъ съ честью, если не съ обозомъ, такъ съ сумой. (Уходитъ съ Кориномъ.)
ЦЕЛІ. Слышала ты стихи эти?
РОЗА. Слышала вс, и съ излишкомъ, потому что нкоторые съ такимъ преизбыткомъ стопъ, что стиху и не вынести.
ЦЕЛІ. Не бда это, — стопы вынесутъ стихъ.
РОЗА. Но если он хромаютъ и не могутъ безъ стиха держаться — хромаетъ вдь и стихъ.
ЦЕЛІ. Не удивляетъ тебя, что твое или виситъ и вырзано на всхъ здсь деревьяхъ?
РОЗА. Дивлюсь семь ужь дней изъ девяти до твоего прихода, вотъ, смотри, что я нашла на одной пальм. Никогда со временъ Пиагора, когда была Ирландской крысой — что едва помню, — не обдавали еще меня такъ стихами {Въ Ирландіи существовало поврье, что крысъ можно убивать стихами.}.
ЦЕЛІ. Догадываешься, кто ихъ пишетъ?
РОЗА. Человкъ.
ЦЕЛІ. И цпь, которую ты нкогда носила на ше. Что покраснла?
РОЗА. Кто же?
ЦЕЛІ. О, боже, боже! трудно разв друзьямъ встртиться, и горы могутъ вдь сдвинуться землетрясеніемъ, и такъ встртиться.
РОЗА. Да кто же?
ЦЕЛІ. Возможно ли?
РОЗА. Прошу тебя теперь настоятельно, неотступно, скажи, кто.
ЦЕЛІ. Удивительно, удивительно, чрезвычайно удивительно, и опять удивительно, и превыше всякаго удивленія.
РОЗА. Несносная! неужели ты думаешь что если я одлась мущиной, такъ и нравъ мой въ штанахъ и въ куртк? И минута еще отсрочки будетъ Южнымъ океаномъ для открытій. Прошу, скажи, кто, и скорй, сейчасъ же. Желала-бъ чтобъ ты была заикой, чтобы скрываемый человкъ этотъ могъ вырваться изо рта твоего, какъ вино изъ узкогорлой бутылки, изъ которой или разомъ слишкомъ много выливается, или ничего не льется. Откупорь, же прошу, ротъ свой, дай упиться тмъ, что онъ повдаетъ.
ЦЕЛІ. Быть тогда человку въ живот твоемъ.
РОЗА. Божіе онъ созданіе? Что за человкъ это? Стоитъ его голова шляпы, а подбородокъ — бороды?
ЦЕЛІ. Борода у него маленькая.
РОЗА. Богъ пошлетъ и большую, если будетъ признателенъ, подожду пока подрастетъ, если только не замедлишь познакомить меня съ его подбородкомъ.
ЦЕЛІ. Молодой это Орландо, разомъ одолвшій и борца и твое сердце.
РОЗА. Полно, къ черту насмшки, говори серьёзно и какъ честная двушка.
ЦЕЛІ. Право, это онъ.
РОЗА. Орландо?
ЦЕЛІ. Орландо.
РОЗА. Ахъ Боже мой! что же мн длать съ моей курткой и штанами?— Что длалъ онъ, когда ты увидала его? Что сказалъ онъ? Какой былъ видъ у него? Въ чемъ былъ одтъ? Что здсь длаетъ? Спрашивалъ обо мн? Гд пребываетъ? Какъ съ тобой разстался? и когда ты опять его увидишь? Отвть однимъ словомъ.
ЦЕЛІ. Для этого снабди меня прежде ртомъ Гаргантуа {Великана Рабеле, разомъ проглотившаго пять пилигримовъ въ плать и съ посохами.}, слишкомъ велико это слово для ртовъ нашего вка. Отвтить на все это и однимъ только да или нтъ трудне, чмъ на вс вопросы катехизиса.
РОЗА. Знаетъ онъ, что я въ этомъ лсу, и въ мужскомъ плать? Такъ же онъ цвтущь, какъ въ день борьбы?
ЦЕЛІ. Ршать задачи влюбленныхъ такъ же трудно, какъ считать пылинки, попробуй же мою находку, да разжуй ее хорошенько. Нашла я его подъ деревомъ, какъ свалившійся желудь.
РОЗА. Можно назвать это дерево деревомъ Юпитера, когда такіе плоды съ него сваливаются.
ЦЕЛІ. Слушайте-жь, сударыня.
РОЗА. Продолжай.
ЦЕЛІ. Лежалъ онъ подъ нимъ растянувшись, какъ раненный рыцарь.
РОЗА. Какъ ни жалостно такое положеніе, украшало оно все-таки землю.
ЦЕЛІ. Да крикни жь: смирно! языку своему, слишкомъ ужь онъ некстати расходился. Одтъ онъ былъ охотникомъ.
РОЗА. О скверное предзнаменованіе! чтобъ пронзить мое сердце явился онъ.
ЦЕЛІ. Я хотла спть мою псню безъ припва, ты сбиваешь меня.
РОЗА. Разв не знаешь, что я женщина? подумала, и заговорила. Разсказывай, моя милая.

Входятъ Орландо и Жакъ.

ЦЕЛІ. Да ты все перебиваешь.— Молчи! онъ это, кажется.
РОЗА. Онъ, спрячемся и подслушаемъ. (Прячутся.)
ЖАКЪ. Благодарю за компанію, а сказать правду, мн такъ же было бы пріятно и въ одиночеств.
ОРЛА. Да и мн, но изъ приличія, благодарю васъ также за вашу бесду.
ЖАКЪ. Господь съ вами, будемъ встрчаться какъ можно рже.
ОРЛА. Будемъ понезнакоме другъ съ другомъ.
ЖАКЪ. Прошу васъ, не портить боле деревьевъ вырзываніемъ любовныхъ стиховъ на кор ихъ.
ОРЛА. Прошу васъ, не портить боле моихъ стиховъ сквернымъ вашимъ чтеніемъ.
ЖАКЪ. Розалинда, имя вашей возлюбленной?
ОРЛА. Да.
ЖАКЪ. Не нравится мн это имя.
ОРЛА. И не думали угождать вамъ при ея крещеніи.
ЖАКЪ. Какого она роста?
ОРЛА. Вполн моему сердцу соотвтствующаго.
ЖАКЪ. Вы полны прекраснйшихъ отвтовъ. Не были ль вы знакомы съ женами золотыхъ длъ мастеровъ, не съ колецъ ли запаслись ими?
ОРЛА. Никакъ, отвчаю вамъ совершенно какъ обои {Старые обои, кром разныхъ изображеній, снабжались и разными изрченіями.}, съ которыхъ заимствуете вы ваши вопросы.
ЖАКЪ. Умъ вашъ такъ быстръ, созданъ, полагаю, изъ пятъ Аталанты. Хотите приссть со мной? примемся вдвоемъ издваться надъ нашей владычей — вселенной, и надъ всми нашими напастями.
ОРЛА. Не стану издваться ни надъ чмъ въ мір, кром самого себя, зная за собой вдоволь недостатковъ.
ЖАКЪ. Величайшій изъ вашихъ недостатковъ, это то, что влюблены вы.
ОРЛА. Недостатокъ этотъ не промняю я и на величайшую изъ вашихъ доблестей. Надоли вы мн.
ЖАКЪ. Клянусь, я искалъ шута когда на васъ наткнулся.
ОРЛА. Утопъ онъ въ ручь, взгляните въ него, и увидите.
ЖАКЪ. Увижу свою собственную особу.
ОРЛА. Которую считаю шутомъ, или нулемъ.
ЖАКЪ. Не хочу доле оставаться съ вами, прощайте, добрйшая синьора Любовь.
ОРЛА. Искренно радъ вашему удаленію, прощайте, добрйшая госпожа Меланхолія. (Жака уходитъ, Целія и Розалинда выходятъ.)
РОЗА. (Целі). Заговорю съ нимъ, какъ назойливый служитель, потшусь надъ нимъ въ этомъ плать.— (Орландо) Эй, лсникъ, послушай!
ОРЛА. Слушаю, что теб надо?
РОЗА. Скажи, который теперь часъ?
ОРЛА. Спросилъ бы лучше, какое теперь время дня, часовъ-то нтъ вдь въ лсу.
РОЗА. Нтъ стало въ лсу и настоящаго любовника, иначе, ежеминутные его вздохи, ежечасные его стоны обозначали бы лностный бгъ времена такъ же точно, какъ и часы.
ОРЛА. Почему жь не быстрый его бгъ? не былоли-бъ это врне?
РОЗА. Никакъ. Время идетъ для разныхъ лицъ различно. Могу теб сказать для кого оно идетъ иноходью, для кого — рысью, для кого — вскачь, для кого — и съ мста не двигается.
ОРЛА. Для кого же идетъ оно рысью?
РОЗА. Идетъ оно тряской рысью для молодой двушки между заключеніемъ брачнаго договора и внчаньемъ, будь этотъ промежутокъ и семидневный, рысь времени такъ для нея тягостна, что кажется ей семилтнимъ.
ОРЛА. Для кого идетъ оно иноходью?
РОЗА. Для попа незнающаго Латыни, и для богача подагры невдающаго, потому что первый спитъ себ спокойно, не имя возможности изучать, а второй живетъ припваючи, не чувствуя никакой боли, одному незнакомо бремя сухой, изнуряющей науки, другому — бремя тягостной, многотрудной нищеты. Для нихъ время идетъ иноходью.
ОРЛА. Для кого скачетъ оно?
РОЗА. Для вора, къ виселиц, потому что, или оно и такъ медленно, какъ только можетъ ступать нога, ему все кажется, что слишкомъ скоро онъ къ ней прибылъ.
ОРЛА. Для кого-же оно и съ мста не двигается?
РОЗА. Для судей въ вакантное время, потому что отъ закрытія до открытія судовъ они спятъ себ, и не замчаютъ какъ оно движется.
ОРЛА. Гд живешь ты, любезный?
РОЗА. Живу, вотъ съ этой пастушкой, сестрой моей, на опушк этого лса, какъ бахрома на подол юбки.
ОРЛА. И здшній ты уроженецъ?
РОЗА. Какъ кроликъ, тамъ гд рожденъ и живущій.
ОРЛА. Говоришь, однакожь, такъ, какъ не научишься въ такомъ захолусть.
РОЗА. Многіе это замчали, научилъ меня такъ говорить мой дядя, старый священникъ, въ юности жившій въ городахъ и хорошо знавшій свтское обращеніе, потому что былъ тамъ влюбленъ. Слышалъ я не мало его проповдей противъ любви, и благодарю Бога, что не женщина и потому не одержимъ тмъ множествомъ сквернйшихъ недостатковъ, какіе онъ приписывалъ вообще всему этому полу.
ОРЛА. Не помнишь ли какіе изъ главнйшихъ взваливалъ онъ на женщину?
РОЗА. Главнйшихъ совсмъ не было, вс они были равны, какъ полупенсы, каждый казался чудовищнымъ только до тхъ поръ, пока не выступалъ другой.
ОРЛА. Повдай, сдлай милость, хоть нкоторые.
РОЗА. Нтъ, поберегу мое лкарство для больныхъ. Вотъ по нашему лсу бродитъ какой-то человкъ и портитъ наши деревья, вырзывая на нихъ имя Розалинды, развшиваетъ оды на кустахъ боярышника, элегіи — на терновник, и все обоготворяющія имя Розалинды, — встрть я этого сумасброда, я непремнно далъ бы ему отличный совтъ, потому что, по всему, ежедневной страждетъ онъ лихорадкой любви.
ОРЛА. Это меня трясетъ такъ любовь, скажи же мн, прошу, твое лкарство.
РОЗА. Да въ васъ нтъ ни одного изъ признаковъ, сообщенныхъ мн дядей, онъ научилъ меня какъ распознавать влюбленныхъ, не попали вы еще въ западню эту — это врно.
ОРЛА. Какіе-жь это признаки?
РОЗА. Осунувшіяся щеки, чего нтъ у васъ, синева подъ ввалившимися глазами, чего нтъ у васъ, неразговорчивость, чего нтъ у васъ, борода нерасчесанная, чего нтъ у васъ,— но это я обхожу, потому что борода ваша такова же, какъ доходы меньшаго брата.— За тмъ штанамъ вашимъ слдовало-бъ быть безъ подвязокъ, шляп — безъ ленты, рукавамъ — разстегнутыми, башмакамъ — не застегнутыми, и все на васъ должно бы носить на себ отпечатокъ отчаянной небрежности. Ничего этого въ васъ нтъ, одты вы, напротивъ, щегольски, какъ человкъ любящій самого себя, а не кого-нибудь другаго.
ОРЛА. Любезный юноша, какъ хотлось бы мн убдить тебя, что люблю я.
РОЗА. Меня убдить? это такъ же легко, какъ убдить въ этомъ ту, которую любите, а она, ручаюсь, способне убдиться, чмъ признаться въ этомъ, тутъ женщина всегда винитъ во лжи свою совсть.— Но, не шутя, вы это развшиваете по кустамъ и деревьямъ стихи, преисполненныя дивованья Розалиндой?
ОРЛА. Клянусь теб, юноша, блой рукой Розалинды, я, я, несчастный.
РОЗА. Такъ ли вы, однакожъ, влюблены, какъ говорятъ стихи ваши?
ОРЛА. Ни стихи, ни умъ не въ состояніи выразить какъ сильно.
РОЗА. Любовь чистйшее сумасшествіе, и, скажу вамъ, такъ же заслуживаетъ темной комнаты и плети, какъ и настоящій сумасшедшій, если же влюбленныхъ не наказываютъ и не врачуютъ такъ, то это потому только, что это сумасшествіе до того обыкновенно, что и бичевальщики тоже влюблены. Но я стою за мое лченіе добрымъ совтомъ.
ОРЛА. И удалось теб хоть кого-нибудь излчить имъ?
РОЗА. Одного, да, и вотъ какъ. Онъ долженъ былъ вообразить, что я его возлюбленная, его владычица, и ухаживать за мной ежедневно, я же, какъ перемнчивая юность, былъ съ нимъ грустенъ, жеманенъ, капризенъ, требователенъ, льстивъ, надмненъ, причудливъ, глупъ, пустъ, втренъ, и слезливъ и смшливъ, выказывалъ кое-что каждой страсти, и ничего каждой страсти дльнаго, какъ дти и женщины — животныя большей частью этой масти, то я любилъ его, то ненавидлъ, то занимался, то пренебрегалъ имъ, то плакалъ о немъ, то плевалъ на него, такимъ образомъ заставилъ я моего обожателя перейти изъ любовнаго его безумія въ настоящее, выразившееся отрченіемъ отъ всхъ треволненій свта для жизни въ монашескомъ почти затворничеств. Такъ я и изцлилъ его, этимъ путемъ, берусь вымыть и вашу печень, какъ сердце здоровой овцы, на чисто, такъ что ни пятнышка любви на ней не останется.
ОРЛА. Да не хочу я изцленія.
РОЗА. Я изцлилъ бы я васъ, еслибъ вы только согласились звать меня Розалиндой, ежедневно приходить въ мою лачугу и ухаживать за мной.
ОРЛА. Чтожь, клянусь моей любовью, готовъ, скажи, гд она.
РОЗА. Пойдемте со мной, я покажу вамъ ее, дорогой и вы скажете мн, гд вы въ этомъ лсу живете. Идете?
ОРЛА. Съ величайшимъ, добрый юноша, удовольствіемъ.
РОЗА. Нтъ, вы Розалиндой должны звать меня.— Идемъ, сестра, съ нами. (Уходятъ.)

СЦЕНА 3.

Входятъ Оселокъ и Одри, Жакъ въ отдаленіи подслушиваетъ ихъ.

ОСЕЛ. Иди же, иди, милая Одри, скоре, козъ-то твоихъ я ужь соберу. Ну чтожь, Одри, подходящій я человкъ? Удовлетворяютъ тебя нехитростныя черты мои?
ОДРИ. Черты твои! Какія жь это, помилуй насъ Боже, черты?
ОСЕЛ. Я здсь съ тобой и съ твоими козами, какъ нкогда причудливйшій изъ поэтовъ, честный Овидій между Готами {Тутъ непереводимая игра созвучіемъ словъ: goats — козлы и Goths — Готы.}.
ЖАКЪ. (Про себя). О, ученость, гд это ты пріютилась! хуже даже и Юпитера въ покрытой соломой лачуг!
ОСЕЛ. Когда чьи-нибудь стихи не понимаются, не помогаетъ и смтливый малютка, пониманіе, это убиваетъ человка еще боле, чмъ громадный счетъ въ крошечной комнатк.— Право, желалъ бы, чтобъ боги сдлали тебя поэтичной.
ОДРИ. Не знаю я что такое поэтичное. Хорошее это и на словахъ и на дл? Настоящее это дло?
ОСЕЛ. Нисколько, потому что именно настоящая-то поэзія и вымышленнйшая, любовники преданы поэзіи, а потому, чмъ бы они въ поэзіи ни клялись, все это, какъ любовники, можно сказать, они сочиняютъ.
ОДРИ. Какъ же ты желаешь, чтобъ боги сдлали меня поэтичной?
ОСЕЛ. Желаю, потому что ты вотъ клянешься, что честная ты двушка, будь ты поэтъ — я могъ бы предположить, что сочиняешь ты это.
ОДРИ. Такъ ты не желалъ бы, чтобъ я была честной двушкой?
ОСЕЛ. Не желалъ бы только въ случа, еслибъ ты была дурна лицемъ, присоединеніе честности къ красот то же вдь что медовая подливка къ сахару.
ЖАКЪ. (Про себя). Куды какой смышленый дуракъ!
ОДРИ. Я не красива, потому и молю боговъ сдлать меня честною.
ОСЕЛ. Снабдить честностью безобразную неряху — то же что положить отличное кушанье на грязное блюдо.
ОДРИ. Я не неряха, хотя благодареніе богамъ, и безобразна.
ОСЕЛ. Восхвалимъ боговъ за твое безобразіе! неряшество же придетъ посл. Но будь тамъ, что будетъ — женюсь я на теб, для этого я былъ уже у достопочтеннаго Оливера Мартекста, викарія ближайшей деревни, и онъ общалъ отыскать меня въ этой части лса, и совокупить насъ.
ЖАКЪ. (Про себя). Посмотрлъ бы на эту сходку.
ОДРИ. Прекрасно, да даруютъ же намъ боги радость.
ОСЕЛ. Аминь. Человкъ трусливый, пожалуй, и не отважился бы на такой подвигъ, нтъ вдь тутъ никакого храма — кром лса, никакого свидтеля — кром зврей рогатыхъ! Чтожь такое? Не смущайся! Какъ тамъ рога ни противны — необходимы они. Говорятъ: многіе не знаютъ и счета богатствамъ своимъ, врно, многіе и рогами богатые не знаютъ счета имъ. Ничего, приданое это жены — не собственное пріобртеніе. Надляются рогами только бдные {Въ прежнихъ изданіяхъ: Horns? Even so.— Poor men alone?… По Колльеру: Are horns given to poor men alone?}? Нтъ, нтъ, и у благороднйшаго звря они такъ же громадны, какъ и у паршивика. Благословенъ по этому холостякъ? Нтъ, какъ обнесенный стнами городъ важне деревни, такъ и лобъ женатаго почтенне гладкаго лба холостаго, и на сколько защита лучше беззащитности, на столько имнье роговъ благодатне отсутствія ихъ.

Входите Оливеръ Мартекстъ.

Вотъ и господинъ Оливеръ.— Милости просимъ, господинъ Мартекстъ. Отдлаете вы насъ подъ этимъ деревомъ, или идти намъ съ вами въ вашу часовню?
МАРТ. Нтъ здсь никого, кто-бъ передалъ теб эту женщину?
ОСЕЛ. Не возьму я ее ни по чьей передач, и а р т. Необходимо, однакожъ, чтобъ была она передана теб, не будетъ безъ этого бракъ законенъ.
ЖАКЪ. (Выходя). Не останавливайся, не останавливайся этимъ, передамъ ее я.
ОСЕЛ. Ахъ, здраствуйте, господинъ Какъ-вы-тамъ-называетесь. Какъ поживаете? Вы какъ нельзя кстати. Пошли вамъ Господи за то, что къ намъ подоспли. Очень радъ васъ видть,— у насъ тутъ кое-что затвается.— Прошу накройтесь же.
ЖАКЪ. Вздумалъ ты, полосатый шутъ, жениться?
ОСЕЛ. Какъ у вола есть свое ярмо, достолюбезнйшій господинъ, у лошади — своя узда, у сокола — свои колокольчики, такъ и у человка есть свои пожеланія, и какъ голуби носиками цлуются, такъ и вступающіе въ бракъ не прочь поклеваться.
ЖАКЪ. И ты, человкъ такого, какъ твое, происхожденія, хочешь повнчаться подъ кустомъ, какъ нищій? Ступай въ церковь, обратись къ достойншему священнику, способному объяснить теб, что такое бракъ, этотъ же соединитъ васъ, какъ соединяютъ панели, и за тмъ какъ-разъ кто-нибудь изъ васъ ссохнется, и затрещитъ, затрещитъ, какъ сырая доска.
ОСЕЛ. (Про себя). Да и не разсчитывалъ я, что буду имъ обвнчанъ лучше, чмъ другимъ, по всему — онъ обвнчаетъ меня дурно, а буду я дурно обвнчанъ — будетъ это мн, въ послдствіи, отличнымъ извиненіемъ, что бросилъ жену мою.
ЖАКЪ. Пойдемъ со мной, дай мн образумить тебя.
ОСЕЛ. Идемъ, милйшая Одри, а повнчаться намъ все таки надо, или придется жить беззаконно. Прощай, почтеннйшій Оливеръ.
Оливеръ мой милый, мой славный,
Не увлечь теб насъ за собой,
Повернись, уберись неотвязный —
Не хочу, чтобъ былъ я обвнчанъ тобой.

(Уходитъ съ Жакомъ и съ Одри.)

МАРТ. Плевать мн на тебя, никогда, никакому сумасбродному негодяю не отсмять меня отъ моего призванія.

(Уходитъ.)

СЦЕНА 4.

Тамъ же. Передъ мызой.

Входятъ Розалинда и Целіа.

РОЗА. И не говори, хочу плакать.
ЦЕЛІ. Плачь, сдлай милость, а все таки сообрази, что слезы мущин вдь неприличны.
РОЗА. Нтъ разв у меня причины плакать?
ЦЕЛІ. Боле достаточной и пожелать нельзя, плачь себ.
РОЗА. Самые волосы его лживаго цвта.
ЦЕЛІ. Не много они потемне волосъ Іуды, и поцлуи его — поцлуи Іуды.
РОЗА. Волосы его все таки прекраснаго цвта.
ЦЕЛІ. Отличнаго, каштановый всегда вдь былъ твоимъ любимымъ цвтомъ.
РОЗА. И поцлуи его невинны, какъ прикосновеніе святой бороды.
ЦЕЛІ. Онъ купилъ пару губъ Діаны, и монахиня зимней общины не цлуетъ такъ невинно, самый ледъ цломудрія въ нихъ.
РОЗА. Зачмъ же клялся онъ, что придетъ сегодня утромъ, и нейдетъ?
ЦЕЛІ. Нтъ въ немъ никакой честности.
РОЗА. Ты думаешь?
ЦЕЛІ. Да, думаю: не карманникъ онъ и не конокрадъ, но что до его честности въ любви — думаю: пустехонекъ онъ, какъ закрытая кружка, или какъ червивый орхъ.
РОЗА. Нечестенъ въ любви?
ЦЕЛІ. Ну да, если влюбленъ, но я думаю, и не влюбленъ онъ.
РОЗА. Да вдь ты слышала, какъ онъ клятвенно заврялъ что былъ.
ЦЕЛІ. Былъ не то, что есть, кром того, клятва любовника нисколько не врне клятвы шинкаря, об — скрпы только лживыхъ счетовъ. Онъ здсь въ лсу въ свит Герцога, отца твоего.
РОЗА. Герцога вчера я встртила, и онъ много со мной разговаривалъ. Спросилъ, какого я происхожденія, сказала, такого-жь какъ и онъ, онъ улыбнулся, и отпустилъ меня. Но что же мы толкуемъ объ отцахъ, когда есть такой человкъ, какъ Орландо.
ЦЕЛІ. О, чудесный это человкъ! чудесные пишетъ онъ стихи, чудесными говоритъ словами, чудесными клянется клятвами, которыя чудесно, совершенно поперегъ, пронзая сердце своей возлюбленной, и переламываетъ, ни дать, ни взять, какъ на турнир, неумлый, шпоря лошадь все съ одной стороны, переламываетъ копье свое, какъ гусакъ благородный, но на чемъ бы тамъ юность ни скакала, и чмъ бы глупость ни управляла — все чудесно.— Это кто идетъ сюда?

Входитъ Коринъ.

КОРИ. Добрая госпожа, и вы, мой господинъ, вы не разъ спрашивали о пастух, который, вы видли, сидлъ со мной на трав, и жаловался на любовь, восхваляя надменную пастушку, его плнившую.
ЦЕЛІ. Ну такъ что же?
КОРИ. Хотите взглянуть на сцену, разыгрываемую теперь врнйшимъ образомъ блдной любовью и пыломъ гнва и надменнаго пренебреженія, такъ пойдемте, покажу, если вы не прочь полюбоваться ей.
РОЗА. О, идемъ, идемъ! Видъ влюбленныхъ оживляетъ любящихъ.— Покажешь — увидишь, приму самое дятельное участіе въ ихъ піес. (Уходятъ.)

СЦЕНА 5.

Другая часть лса.

Входятъ Сильвій и Фебе.

СИЛЬ. Милая Фебе, не негодуй же на меня, не негодуй, Фебе. Скажи, что не любишь, но не говори этого такъ злобно. И обыкновенный палачъ, сердце котораго ожесточилось отъ привычнаго вида смерти, никогда не опускаетъ топора на склоненную выю, не попросивъ прежде прощенія. Хочешь ты быть суровй и того, кто убиваетъ и живетъ кровавыми каплями {Въ прежнихъ изданіяхъ: he that dies and lives by bloody drops?… По Колльеру: he that killt and lives by bloody drops?…}?

Входятъ Розалинда, Целія и Коринъ, и остаются въ глубин сцены.

ФЕБЕ. Не хотлось бы мн быть палачемъ твоимъ, я избгаю тебя, потому что не хочу огорчать тебя. Ты говоришь, что въ глазахъ моихъ убійство, какъ это мило, и какъ правдоподобно, что глаза — то, что нжне и слабе всего, что и отъ малйшей пылинки замыкаетъ трусливые свои ворота,— можно назвать, тиранами, мясниками, убійцами!— Отъ души негодую я теперь на тебя, и если могутъ мои глаза ранить — пусть умертвятъ они тебя, ну чтожь, прикидывайся же, что лишаешься чувствъ, падай же, а не можешь — такъ, стыда ради, стыда ради, не лги же, что глаза мои убійцы. Кажи рану, нанесенную теб моими глазами, оцарапь себя булавкой, и она какой нибудь слдъ да оставитъ, обопрись ладонью на тростникъ, и его полосы и вдавленья {Въ прежнихъ изданіяхъ: The cicatrice and capable impessure… По Колльеру: The cicatrice and palpable impressure…} будутъ на ней нсколько времени видимы, а вотъ, глаза мои, на тебя устремленные, ни сколько тебя не ранятъ, да глаза, уврена, никакъ ранить и не могутъ.
СИЛЬ. О, дорогая Фебе, если когда нибудь — а это когда нибудь, можетъ быть, и очень близко,— чьи либо румяныя щеки заставятъ тебя испытать могущество страсти, узнаешь ты незримыя раны острой стрлой любви наносимыя.
ФЕБЕ. До тхъ поръ ты и не подходи ко мн, тогда же казни меня насмшками, и не жалй, какъ и я не буду до тхъ поръ жалть тебя.
РОЗА. (Выходя впередъ). Для чего же это, скажи? Кто могъ быть твоей матерью, что ты такъ, бъ такимъ наслажденіемъ издваешься надъ бднякомъ этимъ? Неужели красота твоя — а она, клянусь, никакъ не больше безъ свчи ко сну отходящей, — даетъ теб право быть надменной и безжалостной? На что же это похоже? Что смотришь на меня? Не вижу въ теб ничего боле обыкновеннаго, на продажу природой производимаго.— Прошу покорно! да она, кажется, и меня ослпить разсчитываетъ, нтъ, гордая красавица, не удастся теб это, ни чернильныя твои брови, ни черные, шелковистые твои волосы, ни бычьи твои глаза, ни блыя, какъ сливки, твои щеки, не одурятъ меня до обожанія тебя. А ты, глупый пастухъ, зачмъ слдишь ты за ней, какъ туманный югъ, пышущій втромъ и дождемъ? Ты, какъ мущина, въ тысячу разъ красиве, чмъ она, какъ женщина, такіе-то дурни, какъ ты, и переполняютъ міръ дтьми безобразными. Не зеркало ея, а ты льстишь ей, отъ тебя видитъ она въ себ красоту, ни одной чертой ея лица не показываемую. Узнай же себя, гордая, на колни, и постомъ благодари Господа за любовь хорошаго человка, потому что — дружески долженъ я сказать теб на ушко,— продавайся когда можешь, не для всхъ ты рынковъ. Проси у бднаго прощенія, люби его, прими его предложеніе, дурное еще дурне, когда, бывши дурнымъ, издвается еще. Бери ее, пастухъ,— прощайте.
ФЕБЕ. Милый юноша, прошу, брани меня цлый годъ, твоя брань пріятнй мн его ухаживанья.
РОЗА. Онъ влюбился въ ея дурноту, а она — въ мое негодованіе. Если такъ, какъ только она отвтитъ теб гнвнымъ взоромъ — угощу ее горькимъ словомъ.— Что ты такъ на меня смотришь?
ФЕБЕ. Не изъ дурнаго къ теб чувства.
РОЗА. Прошу, не влюбись въ меня, потому что я лживе и клятвъ пьянаго, кром того, и не нравишься ты мн. Хочешь знать гд живу — не далеко отсюда, близь чащи оливъ.— Хочешь идти, сестра?— Приступай къ ней, пастухъ, сильне.— Идемъ, сестра.— Будь къ нему, пастушка, благосклоннй, и не гордись, хотя бы и цлый свтъ могъ тебя видть — никого не ослпить теб такъ, какъ его.— Идемъ къ нашему стаду. (Уходитъ съ Целіей и Кориномъ.)
ФЕБЕ. Вижу теперь, покойный пастухъ, какъ справедлива твоя поговорка: кто-жь когда либо любилъ, не влюбившись съ перваго взгляда?
СИЛЬ. Милая Фебе —
ФЕБЕ. А! что теб, Сильвій?
СИЛЬ. Сжалься надо мной, милая Фебе?
ФЕБЕ. Да я жалю тебя, любезный Сильвій.
СИЛЪ. Гд сожалнье, тамъ должно вдь быть и утшенье. Возбуждаютъ въ теб муки моей любви жалость — даровавъ мн твою любовь, и ты отдлалась бы отъ жалости, и я отъ мученій.
ФЕБЕ. Она твоя, не по сосдски это?
СИЛЬ. Хотлось бы чтобъ и ты была моей.
ФЕБЕ. Ну это ужь жадность. Сильвій, было время что я ненавидла тебя, и теперь не то чтобы любила, но такъ какъ ты такъ хорошо умешь говорить о любви, то не буду боле избгать бесдъ твоихъ, прежде такъ меня сердившихъ, потребую даже услугъ твоихъ, но большей награды не жди, будетъ съ тебя и радости, что будешь прислуживать мн.
СИЛЬ. Такъ свята и безпредльна любовь моя, и такъ бдна счастіемъ, что сочту богатйшей жатвой и жалкое подбираніе оброненныхъ колосьевъ за настоящимъ жнецомъ, бросай по временамъ разсянную улыбку — буду жить и этимъ?
ФЕБЕ. Знаешь ты юношу, сейчасъ со мной говорившаго?
СИЛЬ. Не совсмъ, хоть и встрчаюсь съ нимъ довольно часто, это онъ купилъ мызу и земли стараго скряги.
ФЕБЕ. Ты не подумай, потому что спрашиваю о немъ, что влюбилась въ него, дерзкой онъ мальчишка, — говоритъ, однакожь, хорошо,— да что мн въ словахъ? но и слова пріятны вдь, когда тотъ, кто ихъ произноситъ, тому кто слушаетъ нравится. Онъ красивъ — не очень впрочемъ,— а вотъ гордъ наврное, гордость идетъ однакожь къ нему. Отличный будетъ онъ мущина, всего лучше въ немъ цвтъ его лица, и какъ ни скоръ языкъ его на оскорбленья, глаза его заглаживаютъ ихъ еще скоре. Не высокъ онъ, но для своихъ лтъ высокъ достаточно, нога его такъ себ, но хороша. А какая чудесная краснота губъ, не много только погуще и поживе румянца щекъ, такая жь между ними разница, какъ между красной и алой розами.— Видишь ли, Сильвій, нашлись бы женщины, которыя, еслибъ разсмотрли его такъ, какъ я, подробно, готовы были бы въ него влюбиться, но я не люблю его, да и не ненавижу, а я — я имю причину скорй ненавидть, чмъ любить его. Съ какой стати вздумалъ онъ бранить меня? Онъ сказалъ что глаза мои черны, что черны и мои волосы, и за тмъ, помню, принялся издваться надо мной, удивляюсь какъ я не отплатила ему тмъ же. Но ничего, спущено — не опущено еще. Я напишу преязвительное письмо, и ты отнесешь его. Отнесешь, Сильвій?
СИЛЬ. Съ величайшимъ удовольствіемъ.
ФЕБЕ. Я сейчасъ напишу его, содержаніе въ голов уже и въ сердц. Я буду очень зла съ нимъ, и страшно коротка. Идемъ, Сильвій. (Уходятъ.)

ДЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Тамъ же.

Входятъ Розалинда, Целія и Жакъ.

ЖАКЪ. Прошу, прекрасный юноша, позволь мн покороче съ гобой познакомиться.
РОЗА. Говорятъ, премрачный вы господинъ.
ЖАКЪ. Правда это, предпочитаю это смшливости.
РОЗА. Доводящіе и то и другое до крайности противны и больше даже пьяницъ достойны порицанія.
ЖАКЪ. Отчего же? быть мрачнымъ и молчаливымъ, право, не дурно.
РОЗА. Не дурно стало, быть и бревномъ.
ЖАКЪ. Моя мрачность, не ученаго, у котораго она соревнованіе, не музыканта, у котораго она фантазія, не придворнаго, у котораго она тщеславіе, не солдата, у котораго она славолюбіе, не законника, у котораго она разсчетъ, не женщины, у которой она прихоть, не влюбленнаго, у котораго она все это, моя мрачность совершенно особенная, исключительно мн принадлежащая, сложившаяся изъ многихъ вздоровъ, изъ многаго извлеченныхъ, въ сущности — воспоминаніе это о моихъ путешествіяхъ, раздумье о которыхъ часто повергаетъ меня въ престранное грустное расположеніе.
РОЗА. Такъ вы путешественникъ! Имете стало весьма основательную причину быть грустнымъ. Увренъ, вы продали свои земли, чтобъ увидать земли другихъ, а увидать многое, и не имть ничего, то же, что имть глаза богатые, а руки — бдныя.
ЖАКЪ. Такъ, но я пріобрлъ опытность.

Входить Орландо.

РОЗА. И ваша опытность повергаетъ васъ въ уныніе. По моему, лучше ужь пріобрсти шута, чтобъ онъ веселилъ, чмъ опытность, чтобъ омрачала, и еще странствовать за ней.
ОРЛА. Добраго дня и счастія, Розалинд безцнной.
ЖАКЪ. Ну, пойдутъ теперь блые стихи. Господь съ вами.
РОЗА. Прощайте, господинъ путешественникъ, картавьте, одвайтесь постранне, унижайте все хорошее отечества, кляните свое рожденіе, браните даже Бога за то, что даровалъ вамъ это, а не другое лице,— или не поврю, чтобы вы когда-нибудь катались въ гондол. (Жака уходитъ.) Ну, Орландо! гд же это ты былъ все это время? хорошъ любовникъ!— сыграешь въ другой разъ такую со мной штуку — и не показывайся боле на глаза.
ОРЛА. Да я какимъ нибудь только часомъ запоздалъ, прелестная Розалинда.
РОЗА. Опоздать въ любви часомъ! Да раздли человкъ минуту на тысячу частей, и опоздай въ дл любви хоть только на тысячную частичку минуты, можно сказать про него, что Купидонъ потрепалъ его по плечу, но сердца его никакъ не коснулся.
ОРЛА. Прости мн, дорогая моя Розалинда.
РОЗА. Нтъ, будешь такъ мшкотенъ, не кажись мн на глаза, и улитка лучше бы за мной ухаживала.
ОРЛА. Улитка?
РОЗА. Ну да, улитка, ползетъ она хоть и медленно, да съ домкомъ на голов — съ вдовьимъ участкомъ, какого ты, уврена, жен не оставишь, тащитъ, кром того, на ней и судьбу свою.
ОРЛА. Это что еще?
РОЗА. Да рога, которыми такіе, какъ ты, неминуемо женами награждаются, но она является вооруженная уже своей судьбой, и охраняетъ такимъ образомъ жену отъ клеветы.
ОРЛА. Добродтель не готовитъ роговъ, а моя Розалинда добродтельна.
РОЗА. И я твоя Розалинда.
ЦЕЛІ. Ему нравится такъ тебя называть, но у него есть Розалинда получше тебя.
РОЗА. Ну, заискивай же, заискивай, нынче въ праздничномъ я настроеніи, достаточно расположена къ уступкамъ. Что сказалъ бы ты мн теперь, еслибъ я была настоящая, настоящая твоя Розалинда?
ОРЛА. Поцловалъ бы прежде, чмъ сказалъ что нибудь.
РОЗА. Нтъ, лучше прежде заговорить, а тамъ, какъ замнешься отъ недостатка содержанія, можешь прибгнуть и къ поцлуямъ. Отличнйшіе ораторы, когда замнутся — отплевываются, а для любовника, когда онъ — чего да избавитъ насъ Боже,— не найдетъ что говорить боле, опрятне поцлуевъ нтъ увертки.
ОРЛА. А если до поцлуевъ-то не допустятъ?
РОЗА. Заставятъ вымаливать ихъ, дадутъ тмъ новую пищу для разговора.
ОРЛА. Но кто же не нашелъ бы, что говорить съ своей возлюбленной?
РОЗА. Да вы, еслибъ я былъ вашей возлюбленной, уступилъ бы иначе мой умъ моей добродтели {Въ прежнихъ изданіяхъ: I shouid think my honesty ranker than my wit… Но Колльеру: I should thank my honesty rather than my wit…}.
ОРЛА. Какъ, я не нашелся бы?
РОЗА. Не то, что не нашлись, а замялись бы {Непереводимая тутъ игра значеніями слова suit — просьба и нарядъ, одежда.}. Не ваша я разв Розалинда?
ОРЛА. Нахожу нкоторое удовольствіе называть тебя ею, потому что хочется говорить о ней.
РОЗА. Такъ ея именемъ говорю я вамъ — не нужны вы мн.
ОРЛА. Такъ собственной своей особой, умру я.
РОЗА. Нтъ, умрите ужь лучше чрезъ уполномоченнаго. Бдному міру почти шесть уже тысячь лтъ, а ни одинъ еще человкъ не умиралъ самъ собою, въ любовномъ, разумю, дл. Троилу раскроила голову греческая дубина, хотя онъ и длалъ все что могъ, чтобы умереть еще прежде, а онъ образецъ любви. Леандръ, безъ жаркой лтней ночи, прожилъ бы много еще прекрасныхъ лтъ, хотя бы Геро и постриглась, добрый юноша влезъ въ Гелеспонтъ только для того чтобъ покупаться, и утонулъ отъ судорги, а глупые лтописцы того времени, приписали вину этого Геро Сестосской. Все это ложь, временами люди и умирали, и черви съдали ихъ, но не отъ любви.
ОРЛА. Не желалъ бы, чтобъ настоящая моя Розалинда была такого мннія, потому что, клянусь, гнвный ея взглядъ убилъ бы меня.
РОЗА. Клянусь, не убьетъ онъ и мухи. Но успокойтесь, буду теперь вашей боле благосклонной Розалиндой, проси у меня чего хочешь, не откажу ни въ чемъ.
ОРЛА. Такъ люби жь меня, Розалинда.
РОЗА. Буду по пятницамъ, по субботамъ, и во всякой.
ОРЛА. И возмешь меня?
РОЗА. И тебя, и еще двадцать такихъ, какъ ты.
ОРЛА. Что говоришь ты?
РОЗА. Да разв ты не хорошъ?
ОРЛА. Надюсь, не дуренъ.
РОЗА. Ну, а хорошаго можно разв желать слишкомъ много?— Будь же, сестра, священникомъ, и обвнчай насъ.— Давай мн руку, Орландо.— Чтожь ты, сестра, намъ скажешь?
ОРЛА. Сдлай милость, обвнчай насъ.
ЦЕЛІ. Да я не знаю, что говорить для этого.
РОЗА. Ты должна начать вопросомъ: хочешь ты, Орландо —
ЦЕЛІ. Начинаю.— Хочешь ты, Орландо, взять въ жены сію Розалинду?
ОРЛА. Хочу.
РОЗА. Хочу, когда же?
ОРЛА. Да тотчасъ же, какъ только обвнчаютъ.
РОЗА. Въ такомъ случа ты долженъ сказать: беру тебя, Розалинда, въ жены.
ОРЛА. Беру тебя, Розалинда, въ жены.
РОЗА. Я могла бы потребовать надлежащаго теб на это разршенія, но — беру тебя, Орландо, въ мужья, вотъ невста-то и опередила священника, да вдь женская мысль всегда опереживаетъ дйствіе.
ОРЛА. Тоже длаетъ и всякая мысль, крылаты вдь он.
РОЗА. Повдай теперь, долго-ли будешь ты дорожить ей, за тмъ какъ ей овладешь?
ОРЛА. Цлую со днемъ вчность.
РОЗА. Скажи: какой-нибудь день безъ вчности. Нтъ, нтъ, Орландо, мущины апрль когда ухаживаютъ, декабрь когда женются, двы май, пока двы еще, но погода измняется какъ только сдлаются женами. Я буду ревновать тебя больше чмъ Варварійскій голубь свою голубку, буду крикливе попугая во время дождя, причудливе и обезьяны, проказливй и мартышки, буду плакать ни изъ чего, какъ Діана у фонтана, и это тогда, какъ ты будешь расположенъ къ веселью, буду хохотать, какъ гіена, и это тогда, какъ теб захочется спать.
ОРЛА. И будетъ на все это моя Розалинда способна?
РОЗА. Будетъ, клянусь жизнью, точнехонько какъ я.
ОРЛА. Нтъ, она разумна.
РОЗА. Да безъ того у ней и не хватило бы на это ума, чмъ умнй — тмъ своенравнй. Запри женскому уму двери — выпорхнетъ онъ въ окно, запри окно — проскользнетъ въ замочную скважину, заткни ее — вылетитъ вмст съ дымомъ въ трубу.
ОРЛА. Тотъ, кому досталась бы жена съ такимъ умомъ, могъ бы воскликнуть: куда это умъ несетъ тебя?
РОЗА. Ну, этотъ укоръ вы могли бы поберечь до открытія, что умъ вашей жены пробирается на постель вашего сосда.
ОРЛА. У какого жь ума достанетъ ума оправдать это?
РОЗА. Можетъ сказать, что искала тамъ васъ. Никогда, если только не лишится языка, не останется она безъ отвта. Женщин, которая не съуметъ свалить свою вину на мужа {Въ прежнихъ изданіяхъ: make her fault her husband’s occasion… По Колльеру: make her fault her husband’s accusing…}, никогда не позволяйте самой кормить свое дтище, потому что такая выкормитъ непремнно дурака.
ОРЛА. Теперь, часа на два я долженъ тебя, Розалинда, оставить.
РОЗА. Ахъ, мой милый, не могу я два часа безъ тебя оставаться.
ОРЛА. Необходимо мн быть за обдомъ Герцога, черезъ два часа буду опять съ тобой.
РОЗА. Чтожь, ступайте, ступайте, куда хотите,— я знала, чмъ вы окажетесь, мои друзья предупреждали меня, и сама я то же думала, вашъ льстивый языкъ овладлъ мной только для того, чтобы бросить, приди же смерть.— Такъ черезъ два, говорите вы, часа?
ОРЛА. Да, милая Розалинда.
РОЗА. Клянусь же честію, и нисколько не шутя, и надеждой на благость Бога, и всми прекрасными, ничуть не опасными клятвами, если вы хоть какъ нибудь не сдержите общанія, опоздаете хоть только минутой, я буду считать васъ отъявленнйшимъ вроломцемъ, лживйшимъ изъ любовниковъ, изъ всей громадной ватаги измнниковъ недостойнйшимъ той, которую называете своей Розалиндой, и потому, берегитесь моего осужденія и сдержите свое общаніе.
ОРЛА. Сдержу такъ же свято, какъ еслибъ ты былъ и въ самомъ дл моя Розалинда, прощай.
РОЗА. Хорошо, время старый вдь судья, обличающій всхъ такихъ преступниковъ, время покажетъ. Прощай! (Орландо уходитъ.)
ЦЕЛІ. Въ любовной болтовн своей ты страшно наклепала на нашъ полъ, слдовало бы намъ поднять теб за это и штаны и куртку на голову, и показать всему свту что сдлала птица съ гнздомъ своимъ.
РОЗА. О, сестра, сестра, милая сестра мои, еслибъ ты знала на сколько сажень углубилась я въ любовь! Но не измрить ея, неизвстно дно моей страсти, какъ Португальскаго залива.
ЦЕЛІ. Бездонна она, сколько не вливай — все выливается.
РОЗА. Нтъ, пусть злой, незаконный сынишка Венеры, задуманный мыслью, зачатый причудой, рожденный сумасшествіемъ, пусть слпой, коварный этотъ мальчишка, надувающій глаза всхъ, потому что самъ лишенъ ихъ, пусть онъ ршитъ какъ глубоко я въ любви.— Скажу теб, Аліена, не могу жить безъ Орландо. Пойду, отыщу какое-нибудь тнистое мстечко, и буду вздыхать пока придетъ.
ЦЕЛІ. А я засну. (Уходитъ.)

СЦЕНА 2.

Другая часть лса.

Входятъ Жакъ и Дворяне въ охотничьей одежд.

ЖАКЪ. Кто убилъ этого оленя?
1. дво. Я.
ЖАКЪ. Представьте его Герцогу, какъ Римскому побдителю, да не худо его рогами, вмсто лавровъ, и увнчать его.— Нтъ ли у васъ на этотъ случай и псни?
2. дво. Есть.
ЖАКЪ. Такъ спойте-жь ее, не бда, если и не въ тонъ, было бы только шумно.

ПНІЕ.

Чмъ же наградимъ мы того, это оленя убилъ?
А шкурой да рогами его, чтобъ ихъ онъ носилъ.
Носи-къ ты, не гнушаясь, рога,
И до рожденья тебя, они были замной гребня.
Носилъ ихъ отецъ отца твоего,
Носилъ и родной твой отецъ.
ВС. Рогами, рогами, большими рогами
Гнушаться нельзя.

(Уходятъ.)

СЦЕНА 3.

Лсъ.

Входятъ Розалинда и Целія.

РОЗА. Что же теперь ты скажешь? Два часа прошли ужь, а Орландо нтъ какъ нтъ.
ЦЕЛІ. Ручаюсь, преисполненный чистйшей любовью и совершеннйшимъ разстройствомъ мозга, взялъ онъ свой лукъ и стрлы, и отправился — спать — Это кто идетъ сюда?

Входитъ Сильвій.

СИЛЬ. Я къ вамъ прекрасный юноша, моя дорогая Фебе велла мн доставить вамъ вотъ это. (Подаетъ ей письмо. Розалинда читаетъ). Я не знаю содержанія, но но сведеннымъ бровямъ и по гнвнымъ, во время писанія, тлодвиженіямъ, догадываюсь что злое оно, вы простите мн это, вдь я невинный только посланный.
РОЗА. Взорвало бы это письмо и самое терпніе и заставило бы разыграть роль крикуна, снеси это — снесешь и все. Она пишетъ, что я совсмъ не хорошъ собой, что неучь я, гордецъ, что не полюбила бы она меня и тогда какъ мущины были бы такъ же рдки, какъ фениксъ. Да ея любовь, чертъ возьми, совсмъ не тотъ заяцъ, за которымъ охочусь. Къ чему пишетъ она это мн?— Слушай, слушай, пастухъ, письмо это твоего сочиненія.
СИЛЬ. Клянусь, не знаю я его содержанія, Фебе писала его.
РОЗА. Полно, полно, ты дурень, совсмъ отъ любви потерявшій голову. Видлъ я ея руку, кожаная она, песочнаго цвта, твердо былъ убжденъ, что старая на ней ея перчатка, но это была ея рука, рука у ней кухарки — да не въ томъ дло, говорю, не она сочинила это письмо. Сочиненіе это мущины, его это рука.
СИЛЬ. Поврьте ея.
РОЗА. Слогъ такой задорный, такой свирпый, слогъ ршительно вызывателей, къ чему раздражаетъ она меня какъ Турокъ христіанина? Нжный мозгъ женщины неспособенъ на такое чудовищно-грубое произведеніе, не придумаетъ такихъ Ефіопскихъ словъ, значеніемъ чернйшихъ самой даже ихъ вншности, — Хочешь прослушать это письмо?
СИЛЬ. Если позволите, никогда еще до этого не прослушивалъ я его, о жестокости же Фебе вдоволь ужь наслушался.
РОЗА. Офебиваетъ она меня. Слушай что злодйка пишетъ. (Читаетъ) ‘Богъ ты, обратившійся въ пастуха, и сжегшій сердце двы?’ — Можетъ такъ женщина издваться?
СИЛЬ. Вы это издваньемъ называете?
РОЗА. ‘Къ чему, сбросивъ свою божественность, воюешь ты съ сердцемъ женщины?’ — Слыхали вы когда нибудь, чтобъ такъ издвались?— ‘Досел страстные взоры мущинъ не причиняли еще мн никакого зла’.— Она думаетъ что зврь я.— ‘Если и гнвъ свтлыхъ твоихъ глазъ можетъ возбуждать такую любовь во мн, увы, что же сталось бы со мной, еслибъ они смотрли ласково? И въ то самое время какъ ты бранишь меня, люблю я тебя, до чего жь довели бы меня твои просьбы? Тотъ, кто передастъ теб любовь мою, не знаетъ любви моей, открой мн черезъ него твою душу: согласны ли твоя юность и твое расположеніе принять мое искреннее предложеніе и себя самой и всего, чмъ обладаю, черезъ него же передай, если и отвергаешь любовь мою, и тогда придумаю какъ умереть’.
СИЛЬ. И это называете вы издваньемъ?
ЦЕЛІ. Бдный пастухъ!
РОЗА. Ты жалешь его? Нтъ, не заслуживаетъ онъ сожалнья.— И ты будешь еще любить такую женщину?— Она длаетъ тебя глупымъ инструментомъ, чтобъ разыгрывать лживыя на теб псенки! Невыносимо вдь это!— Ну, да ступай — потому что, вижу, любовь сдлала тебя беззубой змей,— и скажи ей, что если она любитъ меня, то должна полюбить тебя, что если не согласится на это — не хочу и знать ее, разв самъ за нее попросишь.— Врный ты любовникъ — ступай къ ней, и ни слова боле, видишь, сюда идутъ. (Сильвій уходитъ.)

Входитъ Оливеръ.

ОЛИВ. Здравствуйте, любезные. Скажите, пожалуйста, не знаете ли, гд тутъ овчарня, окруженная оливковыми деревьями?
ЦЕЛІ. Отсюда къ западу, въ сосдней лощин, оставивъ вправ рядъ изъ ростущихъ по берегу ручья, вы прямо къ ней придете, но въ настоящую минуту она сама стережетъ себя, никого вы въ ней не найдете.
ОЛИВ. Если глазамъ можетъ помогать языкъ — я долженъ бы узнать васъ по описанію. Таже одежда и тже лта: юноша блокуръ, лице у него почти женское, такъ что его можно принять за старшую сестру, двушка ниже ростомъ и смугле брата. Не вы ли владльцы овчарни, о которой спрашивалъ?
ЦЕЛІ. Не хвастовство вдь сказать, когда спрашиваютъ, что мы.
ОЛИВ. Орландо поручилъ мн вамъ кланяться, и вручить этотъ окровавленный платокъ молодому человку, котораго онъ называетъ Розалиндой. Вы это?
РОЗА. Я, но что же должны мы понять изъ этого?
ОЛИВ. Позоръ мой, если захотите узнать отъ меня кто я, и какъ, и почему, и гд окровавился платокъ этотъ.
ЦЕЛІ. Прошу, скажите.
ОЛИВ. Разставаясь нынче съ вами, юный Орландо общалъ возвратиться черезъ часъ, представьте же что случилось, пережевывая сладкое и горькое воображенія, пробирался онъ по лсу, взглянулъ случайно въ сторону, и что же, вообразите, увидалъ онъ? Подъ дубомъ, сучья котораго отъ лтъ покрылись мохомъ, а вершина оплшивла отъ изсушающей старости, спалъ, лежа на спин, какой-то оборванный, обросшій волосами бднякъ, и золотисто-зеленая змя, обвившись вкругъ его шеи, приближала уже грозную свою голову къ его раскрытому рту, но, увидавъ Орландо, тотчасъ же развилась и уползла въ кусты, въ тни которыхъ лежала львица съ высохшими сосцами, прижавшись головой къ земл и выжидая, какъ кошка, чтобъ спящій пошевелился, потому что царственный зврь этотъ не бросается ни на что мертвымъ кажущееся. Увидавъ это, Орландо бросился къ спящему, и узналъ въ немъ брата, старшаго своего брага.
ЦЕЛІ. О, онъ часто разсказывалъ намъ объ этомъ брат, говорилъ, что это безсердечнйшій изъ всхъ живущихъ.
ОЛИВ. И могъ говорить это, знаю я хорошо какъ онъ былъ безсердеченъ.
РОЗА. Но что жь Орландо?— Оставилъ онъ его въ сндь голодной, кормящей львицы?
ОЛИВ. Два раза поворачивался онъ къ нему спиною, съ этимъ намреніемъ, но доброта, благороднйшая мести, природа, сильнйшая справедливаго нерасположенія, заставили его сразиться со львицей, и она вскор пала къ ногамъ его, и во время этой схватки я проснулся.
ЦЕЛІ. Такъ вы братъ его?
РОЗА. Васъ спасъ онъ?
ЦЕЛІ. Вы это такъ часто замышляли убить его?
ОЛИВ. Я, но теперь не тотъ ужь я. Не стыжусь я признаться чмъ былъ, съ тхъ поръ какъ переходъ къ тому что я теперь такъ сладостенъ.
РОЗА. Но окровавленный платокъ?
ОЛИВ. Сейчасъ. Посл того, какъ мы омыли, отъ перваго до послдняго, вс наши другъ другу разсказы нжнйшими слезами, когда я сообщилъ ему какъ я зашелъ въ это пустынное мсто,— коротко, онъ свелъ меня къ добрйшему Герцогу, который одлъ и накормилъ меня, и поручилъ любви брата, онъ же, тотчасъ же привелъ меня въ свою пещеру, и тутъ только, когда онъ раздлся, оказалось что львица вырвала изъ руки его кусокъ мяса, и что все это время истекалъ онъ кровью, вскор, призывая Розалинду, лишился онъ чувствъ. Коротко, я привелъ его въ чувство, перевязалъ рану, и черезъ нсколько времени, немного оправившись, онъ послалъ меня, совсмъ незнакомаго съ мстностью, сюда, разсказать вамъ о случившемся въ оправданіе того, что не сдержалъ общанія, и передать этотъ, окрашенный его кровью платокъ молодому пастуху, котораго, шутя, называетъ своей Розалиндой.
ЦЕЛІ. (Лишающейся чувство Розалинд). Что съ тобой мой Ганимедъ? милый мой Ганимедъ?
ОЛИВ. Многіе вдь и отъ одного взгляда на кровь лишаются чувствъ.
ЦЕЛІ. Нтъ, тутъ не то.— Братъ!— Ганимедъ!
ОЛИВ. Приходитъ онъ въ себя.
РОЗА. Хотлъ бы я быть теперь дома.
ЦЕЛІ. Мы сведемъ тебя туда.— Прошу, возьмите его подъ руку.
ОЛИВ. Ободрись, юноша.— Мущина ты?— Не мужское у тебя сердце.
РОЗА. Да, признаюсь въ этомъ.— А какъ многіе приняли бы это за отличную поддлку. Прошу васъ, разскажите вашему брату, какъ мастерски я прикинулся.
ОЛИВ. Не прикинулись. Слишкомъ ясно свидтельствуетъ ваше лице, что, не шутя, были вы взволнованы.
РОЗА. Увряю васъ, прикинулся.
ОЛИВ. Ободритесь же, и прикиньтесь мущиной.
РОЗА. Что и длаю, но, сказать правду, слдовало бъ мн быть женщиной.
ЦЕЛІ. Идемъ, ты все боле и боле блднешь, идемъ, прошу, домой. Идите и вы, добрый господинъ, съ нами.
ОЛИВ. Пойду, потому что долженъ возвратиться къ брату съ отвтомъ, что вы, Розалинда, прощаете его.
ЦЕЛІ. Придумаю что нибудь. Но вы, прошу васъ, расхвалите ему мое искусство прикидываться.— Угодно вамъ идти? (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Тамъ и.

Входитъ Оселокъ и Одри.

ОСЕЛ. Успемъ, Одри, терпніе, милая Одри.
ОДРИ. На что бы, право, лучше того священника, что бы тамъ старый господинъ ни говорилъ.
ОСЕЛ. Нечестиваго-то Оливера, гнуснйшаго Мартекста? Но вотъ что, Одри, есть въ этомъ лсу малой, заявляющій какое-то на тебя право.
ОДРИ. Знаю кто это, никакого онъ права на меня не иметъ, да вотъ и тотъ на кого намекаешь.

Входитъ Вилльямъ.

ОСЕЛ. Видть неуча — и пища и питье для меня. Намъ, одареннымъ разумомъ, за многое приходится отвчать, мы должны быть насмшливыми, не можемъ мы удержаться.
ВИЛЛ. Добраго вечера, Одри.
ОДРИ. Добраго и теб, Вилльямъ.
ВИЛЛ. И теб, почтеннйшій.
ОСЕЛ. Добраго вечера, любезный другъ. Накройся, накройся, да полно же, прошу, накройся. Сколько теб лтъ, дружище?
ВИЛЛ. Двадцать пять, почтеннйшій.
ОСЕЛ. Возрастъ это зрлый. Твое имя Вилльямъ вдь?
ВИЛЛ. Вилльямъ, почтеннйшій.
ОСЕЛ. Хорошее имя.— Родился ты въ этомъ лсу?
ВИЛЛ. Да, благодареніе Богу, почтеннйшій.
ОСЕЛ. Благодареніе Богу!— отвтъ хорошій. Богатъ?
ВИЛЛ. Такъ себ, почтеннйшій.
ОСЕЛ. Такъ себ!— хорошо, очень хорошо, какъ нельзя лучше, и не совсмъ однакожь, такъ себ. Уменъ?
ВИЛЛ. Да, почтеннйшій, могу умомъ похвастаться.
ОСЕЛ. Отлично. Припоминаю теперь поговорку: дуракъ думаетъ что онъ уменъ, умный же знаетъ что глупъ онъ.— Одинъ языческій филосовъ, когда рождалось въ немъ желаніе състь кисть винограда, раскрывалъ ротъ какъ только подносилъ ее къ нему, давая тмъ уразумть, что виноградъ созданъ для ды, а ротъ для раскрыванья.— Ты любишь эту двицу?
ВИЛЛ. Люблю, почтеннйшій.
ОСЕЛ. Дай руку. Ученъ ты?
ВИЛЛ. Нтъ, почтеннйшій.
ОСЕЛ. Такъ научись же отъ меня вотъ чему. Имть, значитъ имть, потому что риторическая это фигура, что питье, когда его переливаютъ изъ кубка въ стаканъ, наполняя одинъ, другой опоражниваетъ, потому что вс писатели соглашаются, что ipse — онъ, ну а ты не ipse, потому что онъ — я.
ВИЛЛ. Какой же это онъ, почтеннйшій?
ОСЕЛ. Да тотъ, почтеннйшій, который долженъ жениться на этой женщин. Посему, ты мужланъ, покинь — или по простонародному, оставь,— сообщество — или по деревенскому, компанію,— сей жены — или по мужицки, двки, что все вмст составляетъ: покинь общество сей жены, или ты, мужланъ, погибнешь, или, чтобъ ты лучше уразумлъ — умрешь, то есть: убью я тебя, уничтожу, превращу твою жизнь въ смерть, твою свободу въ рабство. Угощу тебя или ядомъ, или палками, или желзомъ, возстановлю противъ тебя толпу, доканаю хитростью, убью тебя сто-пятидесатью способами, и потому трепещи и убирайся.
ОДРИ. Уходи, добрый Вилльямъ.
ВИЛЛ. Да хранитъ васъ Господь, почтеннйшій. (Уходитъ.)

Входитъ Коринъ.

КОРИ. Господинъ и госпожа наши ищутъ тебя, иди, иди.
ОСЕЛ. Улепетывай, Одри, улепетывай, Одри.— Иди, иду.

(Уходятъ.)

СЦЕНА 2.

Тамъ же.

Входятъ Орландо и Оливеръ.

ОРЛА. Возможно ли, чтобъ ты только что познакомился, ужь и очаровался ей? только что увидалъ, и полюбилъ? только что полюбилъ, и объяснился? только что объяснился, и получилъ ужь ея согласіе? И не измнишь ты ршенія жениться на ней?
ОЛИВ. Не распространяйся ни о безрасудности этого, ни о ея бдности, ни о недавности знакомства, ни о внезапности моего сватовства, ни о внезапности ея согласія, скажи лучше со мной: люблю Аліену, скажи съ ней: люблю тебя, согласись съ обоими, что можемъ соединиться, и для тебя будетъ это лучше, потому что и домъ мой, и все, чмъ владлъ старый Ровландъ, передамъ я теб, а самъ буду жить и умру здсь пастухомъ.
ОРЛА. Даю теб мое согласіе, и пусть завтра же будетъ твоя свадьба, я приглашу на нее Герцога и веселыхъ его спутниковъ. Ступай, предупреди свою Аліену, а вотъ, смотри,

Входитъ Розалинда.

и моя Розалинда.
РОЗА. Богъ теб въ помощь, братъ.
ОЛИВ. И теб, прекрасная сестра. (Уходитъ.)
РОЗА. О, мой милый Орландо, какъ больно мн видть твое сердце въ перевязк.
ОРЛА. Моя рука въ ней.
РОЗА. А я думала, поранено твое сердце когтями львицы.
ОРЛА. Поранено и оно, но глазами двы.
РОЗА. Разсказалъ теб братъ, какъ я прикинулась лишающейся чувствъ, когда показалъ онъ мн платокъ твой?
ОРЛА. Разсказалъ и большіе еще чудеса.
РОЗА. Знаю, знаю на что вы намекаете.— Дйствительно, никогда, ничто не бывало еще такъ неожиданно, кром разв схватки двухъ барановъ, да Цезарева хвастливаго: пришолъ, увидлъ, побдилъ, потому что вашъ братъ и моя сестра не успли встртиться, и ужь вглядлись другъ въ друга, не успли вглядться и ужь влюбились, не успли влюбиться, и ужь вздохнули, не успли вздохнуть и ужь спросили другъ друга: о чемъ, не успли узнать о чемъ, и ужь придумали и лкарство, и такъ смастерили себ лсенку къ браку, на которую и взберутся неудержно, или еще до брака не удержатся, они теперь въ самомъ разгар страсти, и соединятся, и дубинами не разгонишь ихъ.
ОРЛА. Ихъ завтра же обвнчаютъ, приглашу на свадьбу и Герцога. Но какъ же горько видть счастіе только глазами другихъ! Завтра, на сколько братъ мой будетъ счастливъ достиженіемъ желаемаго, на столько буду я несчастливъ.
РОЗА. Отчего же и завтра не могу я быть вашей Розалиндой?
ОРЛА. Не могу боле жить воображеніемъ.
РОЗА. Не хочу боле утомлять васъ пустой болтовней. Узнайте же — говорю теперь не шутя,— я знаю, что хорошій вы человкъ. Говорю, что знаю это, не для того, чтобъ убдить васъ въ моей проницательности, не добиваюсь чтобъ вы были обо мн мннія боле высокаго, чмъ нужно для вызова довренности, для вашей пользы необходимой — нисколько не для того, чтобъ ей похвастаться. Поврьте же мн, если вамъ будетъ угодно, что могу длать удивительнйшія вещи. Бывши еще трехъ лтъ, я уже занимался съ волшебникомъ, глубоко изучившимъ свое дло, нисколько впрочемъ не предосудительное. Если вы любите Розалинду, такъ сильно, какъ наружно высказывается — вы обвнчаетесь съ ней въ то время какъ будетъ внчаться вашъ братъ съ Аліеной.— Я знаю въ какую трущобу загнала ее судьба, и могу — если только вы не найдете этого неумстнымъ,— представить вамъ ее завтра, и не призракомъ, сколько нибудь опаснымъ.
ОРЛА. Говоришь ты въ самомъ дл не шутя?
РОЗА. Клянуся жизнію, которой очень дорожу, хоть и выдаю себя за волшебника. Одньтесь же въ лучшую вашу одежду, и пригласите друзей вашихъ, потому что если хотите завтра обвнчаться — будете, и съ Розалиндой — если хотите.

Входятъ Сильвій и Фебе.

Вотъ вамъ и влюбленная въ меня, и влюбленный въ нее.
ФЕБЕ. Юноша, ты поступилъ со мной очень невжливо, показавъ мое письмо.
РОЗА. И не жалю, если это и такъ, задача вдь моя — быть съ тобой и злымъ и невжливымъ. Съ тобой твой врный пастухъ, обрати вниманіе на него, люби его, онъ обожаетъ тебя.
ФЕБЕ. Добрый пастухъ, скажи этому юнош, что значитъ любить.
СИЛЬ. Быть вздохами и слезами, какъ и по Фебе.
ФЕБЕ. А я по Ганимеду.
ОРЛА. А я по Розалинд.
РОЗА. А я, ни по какой женщин, силъ. Быть самой врностью, однимъ служеніемъ, какъ я Фебе.
ФЕБЕ. А я Ганимеду.
ОРЛА. А я Розалинд.
РОЗА. А я, никакой женщин.
СИЛЬ. Быть самой преданностью, быть самой страстью, быть самимъ увлеченьемъ, самимъ обожаньемъ, чествованіемъ и послушаньемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: duty and observance… По Колльеру: duty and obedience.}, быть самой покорностью, самимъ терпніемъ и нетерпніемъ, самимъ смиреніемъ, самой очарованностью, самой почтительностью, и таковъ я для Фебе.
ФЕБЕ. А я для Ганимеда.
ОРЛА. А я для Розалинды.
РОЗА. А я, ни для какой женщины.
ФЕБЕ. (Розалинд). Если такъ, зачмъ же коришь ты меня за любовь къ теб?
СИЛЬ. (Фебе). Если такъ, зачмъ же коришь ты меня, за любовь къ теб?
ОРЛА. (Розалинд). Если такъ, зачмъ же коришь ты меня за любовь къ теб?
РОЗА. Къ кому обращаете вы ваше: зачмъ же коришь ты меня за любовь къ теб?
ОРЛА. Къ той, которой нтъ здсь, которая не слышитъ меня.
РОЗА. Прошу васъ, будетъ объ этомъ, точно вой это Ирландскихъ волковъ на мсяцъ.— (Сильвію) Помогу теб, если могу.— (Фебе) Я любилъ бы тебя, еслибъ могъ.— Приходите завтра вс ко мн.— (Фебе) Я обвнчаюсь на теб, если когда нибудь обвнчаюсь на женщин, а обвнчаюсь я завтра.— (Орландо) Я удовлетворю васъ, если когда нибудь смогу удовлетворить мущину, и вы женитесь завтра.— (Сильвію) Я удовольствую тебя, если только то, что теб нравится, можетъ тебя удовольствовать, и ты женишься завтра.— (Орландо) Если любите Розалинду — придете, (Сильвію) если любишь Фебе — придешь, и я, такъ врно, какъ то, что не влюбленъ ни въ одну женщину, буду ждать васъ.— За симъ, прощайте, приказъ отданъ.
СИЛЬ. Буду живъ — приду непремнно.
ФЕБЕ. И я.
ОРЛА. И я. (Уходятъ.)

СЦЕНА 4.

Тамъ же.

Входятъ Оселокъ и Одри.

ОСЕЛ. Завтра радостный будетъ для насъ день, Одри, завтра повнчаемся мы.
ОДРИ. Отъ всего сердца желаю этого, и надюсь, желаніе сдлаться замужней женщиной нисколько не безчестное желаніе.— Вотъ, два пажа изгнаннаго Герцога идутъ сюда.

Входятъ два Пажа.

1. паж. Пріятнйшая, почтенный господинъ, встрча.
ОСЕЛ. Препріятная, ей-богу. Ну, присядьте же, присядьте, и спойте что нибудь.
2. паж. Мы къ вашимъ услугамъ, садитесь посредин.
1. паж. Запоемъ мы прямо, безъ откашливанія и отплевыванія, и безъ ссылокъ на хрипоту — обыкновенныхъ прелюдій безголосыхъ?
2. паж. Да, да, и оба на одинъ голосъ, какъ дв цыганки на одной лошади. (Поютъ):
Шолъ любовникъ съ подругой своей,
Съ веселымъ гей-го, гей-го,
Хлбною нивой зеленой
Весною, единой прекрасной порою любви 1),
Когда заливаются птички громкимъ динь-динь.
Кто любитъ — любитъ весну.
И на межку межъ ржи,
Съ веселымъ гей-го, гей-го,
Хотлось бы юнымъ прилечь
Весною, единой прекрасной порою любви.
Когда заливаются птички громкимъ динь-динь.
Кто любитъ — любитъ весну.
И вотъ, запли дружно они,
Съ веселымъ гей-го, гей-го,
Что жизнь бываетъ цвткомъ
Весной лишь, единой прекрасной порою любви,
Когда заливаются птички громкимъ динь-динь.
Кто любитъ — любитъ весну.
Пользуйтесь же ей, благодатной,
Съ веселымъ гей-го, гей-го,
Потому что любовь цвтетъ лишь
Весною, единой прокрасной порою любви,
Когда заливаются птички громкимъ динь-динь.
Кто любитъ — любитъ весну.
1) Въ прежнихъ изданіяхъ: the only pretty rank time… По Колльеру: the only pretty ring time…
ОСЕЛ. Сказать вамъ правду, юные друзья мои, хотя слова вашей псни и не особой важности, а вы, все-таки сбились съ такта {Въ прежнихъ изданіяхъ: was very untuneable… По Колльеру: was very untimable…}.
1. паж. Ошибаетесь, почтеннйшій, ничего не утратилось отъ нашего исполненія.
ОСЕЛ. Клянусь утратилось, утратилось время, потому что слушанье такой глупой псни — ршительная потеря его {Тутъ игра значеніями слова time — время и таитъ.}. Да хранитъ васъ Господь и да исправитъ голоса ваши! Идемъ, Одри. (Уходятъ.)

СЦЕНА. 5.

Другая часть лса.

Входятъ Герцогъ, Амьень, Жакъ, Орландо, Оливеръ и Целія.

ГЕРЦ. И ты, Орландо, врить, что этотъ юноша можетъ все что общалъ исполнить?
ОРЛА. То врю, то не врю, какъ тотъ, кто боится надяться, и знаетъ что боится {Въ прежнихъ изданіяхъ: As those that fear they hope… По Колльеру: As those that fear to hope…}.

Входятъ Розалинда, Сильвій и Фебе.

РОЗА. Еще разъ, терпніе, выслушайте прежде уговоръ нашъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: whiles our compact is urg’d… По Колльdpy: whiles our compact is heard…}. (Герцогу). Вы общали, если приведу вашу Розалинду, отдать ее вотъ этому Орландо?
ГЕРЦ. Отдамъ, еслибъ даже вмст съ ней пришлось отдать и цлое королевство.
РОЗА. [Орландо). А вы общали, если приведу ее, жениться на ней?
ОРЛА. Женюсь, будь я и королемъ всхъ королевствъ.
РОЗА. (Фебе). Ты общала выдти за меня, если только буду на это согласенъ?
ФЕБЕ. Выду, еслибъ даже черезъ часъ за тмъ и пришлось умереть.
РОЗА. А если сама отъ меня откажешься, выдти за врнйшаго этого пастуха?
ФЕБЕ. Такъ условились мы.
РОЗА. (Сильвію). Ты общалъ жениться на Фебе, если она будетъ согласна?
СИЛЬ. Женюсь, еслибъ даже женитьба и смерть были одно и тоже.
РОЗА. А я общалъ все это уладить. Будь же, о Герцогъ, вренъ своему слову — отдать твою дочь, ты, Орландо, своему — жениться на ней, ты, Фебе, своему — выдти за меня, а въ случа, если отъ меня откажешься, за этого пастуха, ты, Сильвій, своему — жениться на ней, если она отъ меня откажется, за симъ ухожу чтобы все это уладить точнехонько такъ, какъ условились {Въ прежнихъ изданіяхъ: То make these doubts all even… По Кольеру: To make these doubts all even — even so.}. (Уходитъ съ Целіей.)
ГЕРЦ. Въ лиц молодаго этого пастуха есть черты ршительно моей дочери.
ОРЛА. Въ первый разъ какъ я увидалъ его, я подумалъ что братъ это вашей дочери, но онъ родился въ этомъ лсу и изучилъ, подъ руководствомъ своего дяди, начала многихъ темныхъ наукъ, дядя же, говорятъ, большой чародй, въ этомъ лсу скрывающійся.

Входятъ Оселокъ и Одри.

ЖАКЪ. Близится, наврное, новый потопъ, вотъ и еще пара спшитъ въ ковчегъ! Это чета престранныхъ животныхъ, на всхъ языкахъ глупышками именуемыхъ.
ОСЕЛ. Поклонъ и привтъ вамъ всмъ!
ЖАКЪ. Привтьте его, добрый герцогъ. Это тотъ самый полосатый господинъ, котораго такъ часто встрчалъ я въ лсу, клянется что былъ придворнымъ.
ОСЕЛ. Сомнвается кто въ этомъ — можетъ испытать меня. Выплясывалъ я минуетъ, ухаживалъ за дамой, хитрилъ съ другомъ и лебезилъ со врагомъ, разорилъ трехъ портныхъ, имлъ четыре ссоры, изъ которыхъ одна чуть не кончилась схваткой.
ЖАКЪ. Какъ же ты отдлался отъ нея?
ОСЕЛ. Да сошлись мы, и нашли что наша ссора по седьмому поводу.
ЖАКЪ. Какъ по седьмому поводу? Полюбите его, ваше высочество.
ГЕРЦ. Онъ очень мн нравится.
ОСЕЛ. Господь да наградитъ васъ за это, того же жду и отъ васъ. Я поспшилъ, ваше высочество, сюда, въ среду этихъ брачущихся поселянъ, чтобъ поклясться и нарушить за тмъ клятву, такъ какъ бракъ связываетъ, а кровь развязываетъ. Она — два бдная, ваше высочество, и невзрачная, ваше высочество, но будетъ все-таки моей, такой ужь капризъ нашелъ — взять то, чего никто не хочетъ. Богатая честность живетъ вдь, ваше высочество, какъ нищета, въ лачуг, точнехонько какъ жемчужина въ скверной раковин.
ГЕРЦ. Онъ удивительно находчивъ и богатъ поучительными изрченіями.
ОСЕЛ. Сладкой горечью, какъ подобаетъ язвительности шута.
ЖАКЪ. Возвратимся, однакожь, къ седьмому поводу, какъ добрались вы, что ваша ссора по седьмому поводу?
ОСЕЛ. Да по лжи семь разъ отраженной.— Держись же попристойне, Одри.— Происходитъ это, ваше высочество, такъ. Опорочиваю я подстрижку бороды какого-нибудь придворнаго, а онъ отзывается на это тмъ, что хотя я и говорю, что борода его дурно подстрижена, онъ полагаетъ, однакожь, что хорошо,— именуется это Вжливымъ отрицаніемъ. Повторяю, что нехорошо она подстрижена, а онъ отзывается тмъ, что подстригъ ее такъ для своего собственнаго удовольствія,— именуется это Скромной колкостью. Говорю опять: не хорошо она подстрижена, а онъ говоритъ: не вамъ судить объ этомъ,— называется это Грубымъ опроверженіемъ. Скажу еще: не хорошо она подстрижена, а онъ скажетъ на это: неправда,— называется это Смлымъ обличеніемъ. Отвтитъ онъ на новое не хорошо она подстрижена словомъ лжете,— называется это Задорливымъ попрекомъ, и такъ до Лжи случайной и Лжи прямой.
ЖАКЪ. Сколько же разъ сказалъ ты, что борода его нехорошо подстрижена?
ОСЕЛ. Я не посмлъ идти дале Лжи условной, и онъ не посмлъ упрекнуть меня Ложью прямой, вотъ, смрили мы мечи, и разошлись.
ЖАКЪ. А можешь ты перечислить теперь по порядку вс семь степеней лжи?
ОСЕЛ. Мы ссоримся по печатному, по книг, есть вдь для хорошимъ манеръ книги {Намекъ на книгу Винценціо Савіола, подъ заглавіемъ: Of honour and Honourable Quarrels in 4-to, напечатанную Вольфомъ въ 1594.}. Перечисляю вамъ вс степени. Первая — Вжливое отрицаніе, вторая — Скромна я колкость, третья — Грубое опроверженіе, четвертая — Смлое обличеніе, пятая — Задорливый попрекъ, шестая — Ложь случайная, седьмая — Ложь прямая. Отдлаться вы можете это всхъ, кром Лжи прямой, можете, впрочемъ, и отъ этой отдлаться черезъ Если. Знаю я случай, что и семь судей не могли отклонить схватку, но когда противники сошлись, одному изъ нихъ вздумалось прибгнуть къ Если, къ изрченію: Если вы сказали это, такъ я сказалъ это, и они пожали другу другу руки и поклялись быть братски дружными. Если — единственный умиротворитель, большая сила въ Если.
ЖАКЪ. Ну не рдкостный это человкъ, ваше высочество? на все гораздъ, а шутъ вдь.
ГЕРЦ. Шутовство служитъ ему чучелой, изъ за которой онъ и стрляетъ своимъ остроуміемъ.

Входятъ Гименей, ведя за руку Розалинду, въ женскомъ плать, и Целія.

ТИХАЯ МУЗЫКА.

ГИМЕ. Преисполняется веселіемъ небо,
Когда примиренные смертные
Соединяются.
Прими же, добрый Герцогъ, дочь,
Ее съ небесъ приводитъ Гименей,
Чтобъ ты
Отдалъ ее тому,
Чье сердце въ ея бьется груди.
РОЗА. (Герцогу). Теб отдаюсь я, потому что я твоя. (Орландо) Теб отдаюсь я, потому что я твоя.
ГЕРЦ. Не лгутъ глаза мои, ты дочь моя.
ОРЛА. Не лгутъ глаза мои, ты моя Розалинда.
ФЕБЕ. Не врутъ глаза и то что вижу — прощай моя любовь!
РОЗА. (Герцогу). Нтъ у меня отца, если ты не онъ,— (Орландо) нтъ мн мужа, если ты имъ не будешь,— (Фебе) нтъ мн и жены, если не женюсь на теб.
ГИМЕ. Молчаніе! не допускаю я безпорядковъ. Мн слдуетъ поршить странныя эти событія. Здсь восемь человкъ, которые, если правда — правда, должны соединить руки узами Гименея. (Орландо и Розалинд) Васъ никакое препятствіе не разлучитъ, (Оливеру и Целі) ваши два сердца — одно, (Феб) ты должна или уступить его любви, или быть женой женщины, (Оселку и Одри) вы такъ связаны другъ съ другомъ, какъ зима съ непогодой. Пока мы будемъ пть брачный гимнъ, упитывайтесь разспросами, чтобъ объясненьемъ уменьшить ваше дивованье и этой встрч и такому заключенью {Въ прежнихъ изданіяхъ: and these things finish… По Колльеру: and thus we finish.}.

ГИМНЪ.

О бракъ, внецъ великой, ты, Юноны,
Благодатный ты союзъ постели и стола!
Гименей вдь всюду населяетъ города,
Почтамъ же бракъ хвалой,
Хвала, хвала теб, о Гименей,
Ты богъ всхъ городовъ!
ГЕРЦ. О милая моя племянница, я такъ же радъ теб, какъ и дочери.
ФЕБЕ. (Сильвію). Не измню я моему слову — я твоя. Твоя преданность заставляетъ полюбить тебя.

Входитъ Жакъ Де-буа.

Ж. ДЕ. Позвольте мн сказать вамъ два, три слова, я второй сынъ стараго Ровланда, и являюсь вотъ съ какой встью прекрасному этому собранію: Герцогъ Фредерикъ, услыхавъ что люди весьма значительные каждый день прибываютъ въ этотъ лсъ, собралъ большое войско и повелъ его сюда, чтобъ схватить своего брата и предать его мечу. Подступивъ къ этому дикому лсу, встртилъ онъ на опушк его стараго отшельника, и посл непродолжительнаго съ нимъ разговора, отказался и отъ своего намренія и отъ свта, возвращаетъ изгнанному своему брату корону, а всмъ, вмст съ нимъ изгнаннымъ ихъ земли. Въ справедливости этого ручаюсь жизнію.
ГЕРЦ. Душевно радъ теб, молодой человкъ, ты принесъ прекрасный свадебный подарокъ своимъ братьямъ: одному — отнятыя земли, другому — большое, могущественное герцогство. Но мы покончимъ прежде въ этомъ лсу, что такъ прекрасно здсь задумали и начали, за тмъ уже каждый, изъ длившихъ со мною тяжкіе дни и ночи, раздлитъ съ нами, соотвтственно своему званію, и хорошее вернувшагося къ намъ счастія. Забудемъ же на время новорожденное возвеличеніе, и предадимся нашему сельскому веселію.— Играй, музыка!— а вы, женихи и невсты, пускайтеся въ полный веселія плясъ.
ЖАКЪ. Съ вашего, милостивый государь, позволенія, если хорошо я васъ разслышалъ — Герцогъ пошелъ въ монахи, пренебрегъ пышностью двора?
Ж. ДЕ. Да.
ЖАКЪ. Отправляюсь къ нему, отъ этихъ обращенныхъ можно многое узнать, многому можно научиться. (Герцогу) Завщаю васъ вашему прежнему величію, ваше терпніе и добродтель длаютъ васъ вполн его достойнымъ, (Орландо) васъ — любви, вашей врностью вполн заслуженной, (Оливеру) васъ — вашимъ владніямъ, любви и знатнымъ вашимъ родственникамъ, (Сильвію) тебя — брачному ложу, на много, по заслугамъ, лтъ, (Оселку) тебя — раздорамъ, потому что твое любовное странствованіе запаслось на два только мсяца.— Принимайтесь же за ваше веселье — мое, не плясъ, веселье.
ГЕРЦ. Останься, останься, Жакъ!
ЖАКЪ. Для потхи — низачто, угодно вамъ что нибудь отъ меня, подожду въ вашей покидаемой пещер. (Уходитъ.)
ГЕРЦ. Преступайте жь, приступайте къ торжеству, увренъ, полнйшимъ оно кончится удовольствіемъ. (Танцы.)

ЭПИЛОГЪ.

РОЗА. Не въ обыча, чтобъ женщина являлась Эпилогомъ, но это нисколько не безобразне вдь появленія мущины Прологомъ. Если справедливо, что хорошее вино не нуждается въ ярлык {Въ подлинник bush — пукъ, внокъ или, какъ у насъ, елка, которыми обозначались питейные дома.}, справедливо и то, что хорошая піеса не нуждается въ Эпилог, но хорошее вино все-таки обозначаютъ хорошимъ ярлыкомъ, и хорошія піесы отъ хорошихъ Эпилоговъ кажутся еще лучшими. Въ какое жь затруднительное положеніе поставлена я, нисколько не хорошій Эпилогъ и нисколько не способная расположить васъ въ пользу и хорошей піесы! Не одта я нищей, а потому и нищить мн не прилично, остается только заклинать васъ — начну же съ женщинъ. Заклинаю васъ, о женщины, вашей любовью къ мущинамъ, одобрить эту піесу хоть на столько, на сколько она имъ понравится, заклинаю и васъ, о мущины, любовью, которую питаете къ женщинамъ — а изъ васъ, вижу по вашимъ улыбкамъ, никто не питаетъ къ нимъ ненависти,— согласиться, что и вамъ и женщинамъ піеса эта можетъ нравиться. Будь я женщина {Въ Шекспирово время женскія роли игрались мущинами.}, я разцловала бы всхъ, чья только борода мн понравится, лице приглянется, а дыханіе не будетъ противно, и уврена, что вс, обладающіе хорошей бородой, красивымъ лицомъ и дыханіемъ пріятнымъ, никакъ не откажутся, въ награду за радушную мою готовность, отозваться, только что присяду, благосклоннымъ прощай. (Уходятъ).

КОНЕЦЪ.

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека