Два веронца, Шекспир Вильям, Год: 1594 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Шекспиръ

Два веронца

ПЕРЕВОДЪ

ВСЕВ. МИЛЛЕРА

Источник: Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 1, 1903.

http://az.lib.ru

ДВА ВЕРОНЦА.

Хотя комедія ‘Два веронца’ (‘The two gentlemen of Verona’), появившаяся въ печати впервые in folio въ 1623 году, не иметъ никакихъ вншнихъ фактическихъ указаній на время ея написанія, комментаторы давно уже единогласно признали эту пьесу однимъ изъ самыхъ раннихъ произведеній Шекспира. Уже крупные недостатки въ композиціи ясно говорятъ за ея раннее происхожденіе, на то же указываютъ анализъ стиля и метра, характеръ юмора и явные слды вліянія эвфуизма. Поэтому большинство комментаторовъ относятъ эту комедію къ 1591 году, хотя нердко раздавались голоса и за боле раннюю, и за боле позднюю дату {За 1591 или еще боле раннюю дату стоятъ Delius, Elze, Malone, Furnivall, Hales, за 1595 г. — Drake, Fleay и Chalmers, за 1592 годъ — Неrtzberg, за 1592-93 — Dowden.}.

Сюжетъ пьесы показываетъ, что въ это время поэтъ находился подъ сильнымъ вліяніемъ итальянской и испанской литературы новеллъ, пользовавшейся широкимъ успхомъ въ Англіи, какъ и во всемъ читающемъ обществ Европы, увлекавшемся пастушескими романами Рибейра, Саа де-Миранда, Санназара и Монтемайора. Въ пьес ‘Два веронца’ нкоторую часть матеріала Шекспиръ заимствовалъ изъ эпизода о Феликс и Филисмен въ ‘Діан’ Монтемайора, написанной въ 1542 году (въ подражаніе ‘Аркадіи’ Санназара) и пользовавшейся огромнымъ успхомъ въ теченіе 70 лтъ, о чемъ свидтельствуютъ 16 изданій, выдержанныхъ этимъ пастушескимъ романомъ. Искусный въ созданіи характеровъ, Шекспиръ, какъ извстно, не отличался изобртательностью въ сюжетахъ и нердко, встрчая фабулу или положеніе, имвшія успхъ у публики и понравившіяся ему, заимствовалъ ихъ, видоизмняя детали и возвращаясь къ тмъ же эпизодамъ иногда по нскольку разъ.

‘Діана’, въ перевод Бартоломью Іонта, появилась въ печати лишь въ 1598 году, но, судя по приложенному къ ней предисловію, пролежала въ законченномъ вид около 16 лтъ и могла быть знакома Шекспиру, переходя въ спискахъ изъ рукъ въ руки, что было въ обыча того времени. Весьма правдоподобно и то предположеніе, что поэтъ пользовался не самой новеллой Монтемайора, а утерянной драматической передлкой того же сюжета, именно пьесой, поставленной въ Гринвич, въ присутствіи королевы Елисаветы (въ 1587 году) подъ заглавіемъ ‘The history of Felix and Philismena’. Какъ бы то ни было, исторія Протея и Юліи очень близко напоминаетъ исторію Феликса и Фелисмены, и несомннно, что тмъ или инымъ путемъ Шекспиръ былъ знакомъ съ этой частью повсти Монтемайора. У послдняго Фелисмена любитъ молодого дворянина Донъ Феликса и, разлученная съ нимъ его отцомъ, отославшимъ сына въ другой городъ, переодвается въ мужское платье и слдуетъ за своимъ возлюбленнымъ. Прибывъ въ городъ, гд находился Феликсъ, она узнаетъ, что онъ измнилъ ей, полюбивъ другую двушку — Целію, и удостовряется въ этомъ, подслушавъ ночную серенаду, которую Феликсъ даетъ предмету своего новаго чувства. Не узнанная неврнымъ возлюбленнымъ, Фелисмена поступаетъ къ нему пажемъ и однажды, по порученію своего господина, относитъ къ Целіи любовное письмо отъ него. Дальнйшая исторія является уже въ иномъ вид въ ‘Діан’ и скоре напоминаетъ любовныя отношенія герцога, Віолы и Оливіи въ ‘Двнадцатой ночи’. Именно, прекрасная дама плняется красотой переодтой пажемъ двушки и влюбляется въ нее. Конецъ — трагическій: Целія признается въ любви послу Феликса и, не находя, конечно, отвта на свою страсть, умираетъ съ горя. Феликсъ въ отчаяніи покидаетъ страну и узжаетъ неизвстно куда, a Фелисмена отправляется разыскивать своего возлюбленнаго.

Кром исторіи Протея и Юліи, заимствованной у Монтемайора, можно было бы указать еще на отдльные моменты пьесы, имющіе отношеніе къ другимъ источникамъ, напр., взятые изъ ‘Аркадіи’ Сиднея или изъ ‘Apollonius and Silla’, повсти Барнаби Рича (Barnabe Rich) {См. Von Friesen ‘W. Shakspear’s Dramen’ p. 150, Sidney Lee ‘A life of W. Shakespeare’ (1899) p. 53.}. Но эти заимствованія очень несущественны.

Что касается главнаго сюжета пьесы, именно исторіи дружбы Валентина и Протея, то, по всей вроятности, мы имемъ въ немъ замыселъ самого Шекспира, такъ какъ до сихъ поръ, несмотря на тщательные поиски комментаторовъ, не найдено было ни одного произведенія, откуда Шекспиръ могъ бы заимствовать эту тему. Поэтому комедію ‘Два веронца’ слдуетъ признать самостоятельнымъ твореніемъ молодого Шекспира, быть можетъ, первымъ опытомъ на этомъ пути, такъ какъ раньше нашъ поэтъ занимался передлкой чужихъ пьесъ.

Вся комедія проникнута тмъ параллелизмомъ въ композиціи, который является довольно обычнымъ пріемомъ въ раннихъ произведеніяхъ поэта.

Непостоянный Протей противопоставленъ врному въ своихъ привязанностяхъ Валентину, умная и блестящая Сильвія — пылкой и нежной Юліи, юмористъ Лаунсъ — остряку Спиду, при чемъ слуги по характеру противополагаются своимъ господамъ. То же мы наблюдаемъ въ другихъ пьесахъ Шекспира, каковы: ‘Безплодныя усилія любви’, ‘Комедія ошибокъ’, ‘Сонъ въ лтнюю ночь’, ‘Ромео и Джульетта’. Такая симметричность въ построеніи указываетъ на вліяніе романскаго искусства съ его стремленіемъ къ ясности, порядку и симметріи, отчасти же можетъ быть поставлена на счетъ неопытности автора. Схематичность въ построеніи дйствія и группировки характеровъ несомннно продуктъ искусственности, а не органическаго развитія и жизни. Еще неопытный въ первыхъ своихъ твореніяхъ, поэтъ самъ ставитъ себ опредленныя рамки, стремясь достигнуть единства впечатлнія распредленіемъ частей, и считаетъ свое произведеніе непрочнымъ, если ему не служитъ поддержкой нкоторая механическая система, какъ бы заране опредляющая ходъ дйствія, свойства характеровъ и появленіе лицъ на сцен. Впослдствіи, когда геній Шекспира окрпъ и сталъ все глубже проникать въ истинную суть жизни, онъ самъ отбросилъ такіе искусственные пріемы и предоставлялъ организму драмы развиваться по естественнымъ законамъ, достигая этимъ путемъ высшей неосязаемой цльности.

Комедія ‘Два веронца’ — хорошенькая и занимательная пьеса на тему о врной и непостоянной любви и о заблужденіяхъ, въ которыя впадаетъ охваченный страстью разсудокъ, пьеса хотя и слабая въ сравненіи съ позднйшими произведеніями Шекспира, но уже представляющая многообщающую работу молодого художника. Интересъ поддерживается не столько органическимъ развитіемъ дйствія и характеровъ, сколько отдльными прекрасными моментами. Стиль ‘Двухъ веронцевъ’, особенно въ приподнятыхъ мстахъ діалога, указываетъ на сильное вліяніе Лилли. Поддаваясь литературному вкусу своего времени, поэтъ пользуется утонченнымъ, галантнымъ языкомъ, вычурными оборотами и эвфуистическими хитросплетеніями, но, быть можетъ, въ этой пьес находятся указанія на то, что Шекспиръ уже начиналъ оцнивать по достоинству искусственность ‘Анатоміи остроумія’ пресловутаго Лилли, бывшей въ то время настольной книгой для людей образованнаго общества, въ Англіи. Такъ, когда Валентинъ въ цломъ ряд пышныхъ и цвтистыхъ фразъ изображаетъ свою любовь къ Сильвіи, Протей замчаетъ на нихъ:

‘Мой другъ, къ чему напыщенность такая?’

(Д. II, сц. 4-я).

Во всякомъ случа молодому поэту было простительно пользоваться ‘высшимъ стилемъ’, такъ какъ онъ господствовалъ въ то время во всей европейской изящной словесности и въ разговор высшихъ классовъ. Поэты и ораторы старались искать гиперболическихъ выраженій для чувства, колоритныхъ эпитетовъ, богатыхъ метафоръ, миологическихъ сравненій и охотно прибгали къ каламбурамъ и разнымъ словеснымъ фокусамъ. Но уже въ ‘Двухъ веронцахъ’, тамъ гд является самъ Шекспиръ, не разряженный въ мишуру моднаго наряда, мы находимъ прекрасныя описанія, истинно поэтическіе образы, уже ясно слышатся звуки прочувствованной эротической лирики, полной гармоническихъ, нжныхъ оборотовъ, чувствуется уже истинный юморъ и неподдльная веселость.

Въ ‘Двухъ веронцахъ’ Шекспиръ впервые избираетъ мстомъ дйствія Италію, куда впослдствіи такъ часто уносилось его воображеніе. Но напрасно стали бы мы отыскивать боле или мене искуснаго воспроизведенія итальянскаго колорита, который поражаетъ насъ въ позднйшихъ пьесахъ: передлк ‘Укрощенія строптивой’, ‘Венеціанскомъ купц’ и ‘Отелло’. Въ нихъ мы дйствительно находимъ столько характерныхъ подробностей и мткихъ эпитетовъ, что у многихъ критиковъ невольно явилось предположеніе, не совершилъ ли Шекспиръ путешествія въ Италію. Но въ настоящее время, повидимому, большинство комментаторовъ высказываются противъ такого предположенія. Разсматриваемая пьеса даетъ въ этомъ отношеніи только отрицательныя показанія: поэтъ даже не длаетъ попытки воспроизвести итальянскую жизнь, и немногія подробности изъ быта и природы, которыя встрчаются въ пьес, напр., театральное представленіе въ Духовъ день, ручеекъ ласково лобзающій осоку, перемнчивый апрльскій день — принадлежатъ гораздо больше Англіи, чмъ Италіи. Если бы Шекспиръ побывалъ въ Италіи, онъ, конечно, не могъ бы отправить Валентина въ Миланъ на корабл. Правда, комментаторъ Эльце удосужился найти указаніе, что въ XVI вк Верона и Миланъ были соединены каналомъ, но ‘Шекспиръ’, замчаетъ Брандесъ, въ общемъ симпатизирующій гипотез объ итальянскомъ путешествіи поэта, ‘такъ же мало зналъ эту подробность, какъ то обстоятельство, что въ 1270 г. Богеміи принадлежали нкоторыя провинціи, лежавшія на берегу Адріатическаго моря’, хотя, слдуя Грину, заставляетъ своихъ героевъ въ ‘Зимней сказк’ причаливать къ Богеміи на корабл {Брандесъ — Шекспиръ (1899) стр. 131.}.

Что комедія ‘Два веронца’ не пользовалась большимъ успхомъ у публики, видно уже изъ того, что поздне, и съ гораздо большимъ успхомъ, Шекспиръ пользовался эпизодомъ переодванія, напр. въ ‘Двнадцатой ночи’. Туда же перенесъ поэтъ и многія детали ‘Двухъ веронцевъ’. Такъ, діалогу между Сильвіей и Юліей, переодтой пажемъ соотвтствуетъ разговоръ между Оливіей и Віолой, а разсказъ Юліи о собственныхъ страданіяхъ воспроизводится отчасти въ прекрасной сцен между Віолой и герцогомъ. Можно указать также на многія моменты общіе съ другими произведеніями Шекспира. Сцена, гд Юлія спрашиваетъ у Лючетты ея мннія относительно своихъ жениховъ, служитъ какъ бы эскизомъ къ превосходной сцен такого же содержанія между Порціей и Нериссой въ ‘Венеціанскомъ купц’. Протей такъ же быстро забываетъ Юлію при вид Сильвіи, какъ Ромео своею Розалинду при первой встрч съ Джульеттой. Монологи Лаунса (II, 3) и Ланцелота Гоббо въ ‘Венеціанскомъ купц’ (II, 2) близки по своему характеру, а серенада докучнаго жениха (IV, 2) вновь появляется въ ‘Цимбелин’ (II, 3) {См. статью Gisbert Freiherr Vincke ‘Die beiden Veroneser, als Bhnenstck’ въ Jahrbuch der Deutschen Shakespeare-Gesellschaft. B. XXI p. 149.}.

Хотя въ ‘Двухъ веронцахъ’ мы еще не видимъ боле или мене полнаго развитія характеровъ, однако дйствующія лица представляютъ уже значительный психологическій интересъ: многіе моменты схвачены и выражены ярко, въ изображеніи чувствъ замчается у молодого художника способность индивидуализировать своихъ героевъ, проникать въ глубь человческой души. Изъ мужскихъ характеровъ наибольшій интересъ представляетъ Протей — натура съ богатой умственной жизнью, слабымъ сердцемъ и изумительно гибкой нравственностью. Ловкій и изворотливый, одаренный живымъ умомъ, Протей — личность безхарактерная и глубоко эгоистическая, въ погон за наслажденіями и новыми ощущеніями онъ очень неразборчивъ въ пріемахъ и средствахъ. Онъ знаетъ тайны любви, обладаетъ эротическимъ краснорчіемъ, быстро воспламеняется, но, достигая взаимности, столь же быстро охладваетъ. Въ первой сцен сентиментально-нжнаго прощанія съ другомъ мы уже наблюдаемъ его тонко-организованную натуру. Не увренный во взаимности Юліи, онъ погруженъ въ меланхолію и, какъ самъ заявляетъ, ‘съ умомъ въ раздор свтъ весь презираетъ, коснетъ въ лни, сердце надрываетъ’. Но достаточно письма Юліи, чтобъ онъ вознесся на седьмое небо и восклицалъ: ‘О, счастье! о, милыя черты! о, ангелъ’! (Д. I, сц. 3-я). Недолго, однако, продолжается эта игра въ чувство и скоро Протею приходится поступить въ школу дйствительной жизни. Вынужденная разлука съ возлюбленной, впрочемъ, не вызываетъ въ немъ сильнаго протеста, хотя онъ и прощается съ нею, аффектированно клянясь въ врности. Одного взгляда на Сильвію достаточно, чтобы прежде столь дорогой ему образъ померкъ и новый потокъ страсти увлекъ его, чтобы утерялось всякое различіе между добромъ и зломъ, а нравственные законы потеряли силу передъ жаждой наслажденія. Сознаніе, что онъ поступаетъ дурно, не исчезаетъ въ его анализирующемъ мозгу, и Протей (Шекспиръ рзко подчеркиваетъ это свойство) всякими софизмами старается оправдать себя, хотя бы въ собственныхъ глазахъ. Онъ самъ съ нкоторою наивностью признается, что станетъ измнникомъ другу и возлюбленной и ни передъ чмъ не остановится, лишь бы добиться своего, онъ побдилъ бы даже искушеніе, если бы это не требовало усилій, но бороться, переламывать себя во имя дружбы и врности — слишкомъ трудно для его неглубокой натуры и является стсненіемъ, противъ котораго возмущается его эгоизмъ. И вотъ, подъ вліяніемъ страсти и легкомыслія, онъ отдается во власть охватившаго его потока. Въ результат — цлый рядъ низкихъ поступковъ, доносовъ и обмановъ, такъ какъ онъ ‘самъ себ дороже Валентина’, и ‘любовь во всемъ всегда себялюбива’. Онъ ловко входить въ довріе герцога, искусно обходится со своимъ соперникомъ Туріо, доноситъ и клевещетъ на друга, чтобы удалить его въ изгнаніе, мастерски ведетъ интригу, тмъ боле что обстоятельства сами помогаютъ ему, онъ преслдуетъ Сильвію своимъ ухаживаніемъ и когда, наконецъ, судьба отдаетъ на мгновеніе въ его руки беззащитную двушку, готовъ пустить въ ходъ насиліе. Наступаетъ развязка: можетъ быть, Шекспиръ хотлъ показать, что эта утонченная и влюбчивая натура совершила эти поступки подъ вліяніемъ молодости и ослпленія страсти, не будучи порочной на самомъ дл что когда Протей уличенъ своимъ другомъ и видитъ себя во всей нравственной нагот, пелена спадаетъ съ его глазъ, уступая мсто искреннему раскаянію и стыду, можетъ быть, Шекспиръ дйствительно хотлъ, чтобы эти преступленія молодости и страсти не ставились юнош въ грхъ и забылись, какъ тяжелый кошмаръ. Во всякомъ случа раскаяніе Протея такъ слабо мотивировано въ развязк, что эти сцены шаблонны и неестественны, а хорошо задуманная фигура испорчена.

Полную противоположность изворотливому и сложному Протею представляетъ его другъ Валентинъ. Онъ написанъ въ боле слабыхъ тонахъ, но служитъ Протею какъ бы необходимымъ противовсомъ. Это — натура цльная, здоровая физически и нравственно, честная и безхитростная. Отличный другъ, готовый на всякія жертвы и не способный по своему душевному благородству понять зла въ близкомъ человк, онъ гораздо мужественне, чмъ изнженный Протей, и со своимъ умомъ, не знающимъ сомнній, увлекается вншнею діалектикой. Въ противоположность своему женолюбивому другу, Валентинъ смется надъ любовью, и насколько Протей мастеръ въ сердечныхъ длахъ и усердно разбирается въ своихъ чувствахъ, настолько Валентинъ далекъ отъ любви, которая должна сама его искать и улавливать. Но настаетъ и его часъ: Валентинъ полюбилъ горячо, искренно и безхитростно. Онъ настолько недогадливъ и неопытенъ, что его слуга долженъ разъяснять ему назначеніе письма, написаннаго имъ самимъ по просьб Сильвіи. Хотя любовь и научаетъ его вздыхать, слагать любовныя вирши и ломать руки, однако онъ не потерялъ голову, какъ Протей, и не лишился своей энергіи. Наказанный за свой дерзкій планъ овладть Сильвіей безъ согласія ея отца, герцога, онъ идетъ въ изгнаніе и начинаетъ новую жизнь въ лсу, атаманомъ благородныхъ разбойниковъ. Къ сожалнію, развязка пьесы прибавляетъ къ довольно опредленной фигур Валентина нсколько торопливыхъ и совершенно неестественныхъ штриховъ. Если онъ, узнавъ о козняхъ своего друга, и способенъ, повривъ его раскаянію, простить его, то отказъ отъ Сильвіи въ пользу Протея и такое явное невниманіе къ ея чувствамъ не имютъ уже никакого оправданія, особенно если принять въ разсчетъ самостоятельность характера этой двушки.

Въ интересно задуманныхъ женскихъ фигурахъ пьесы, несмотря на нкоторые промахи въ исполненіи, уже чувствуется искусная кисть Шекспира и его знаніе женской души. Характеръ Юліи, по врному замчанію одной писательницы {Miss Grace Latham въ Jahrbuch der deutschen Shakespeare-Gesellschaft, XXVIII p. 20.}, производитъ впечатлніе, будто онъ написанъ въ разныхъ тонахъ: въ отдльныхъ сценахъ проявляется у нея какая-нибудь новая черта характера въ зависимости отъ ея настроенія. Шекспиръ словно еще не. видитъ передъ собой ея сложнаго образа въ его цльности, какъ будто думаетъ, что женскіе характеры состоятъ изъ противорчій. По крайней мр въ чтеніи репликъ Юліи не такъ ясно чувствуешь одну и ту же личность въ различныхъ сценахъ, какъ въ другихъ позднйшихъ женскихъ характерахъ Шекспира. Въ хорошенькой сцен съ Лючеттой, Юлія является передъ нами двушкой избалованной своей красотой и ухаживателями, неопытной въ длахъ любви и полной прихотливой, граціозной женственности. Въ ней чувствуется еще двочка, несамостоятельная, радующаяся даже тни любовной интриги и старающаяся играть роль свтской дамы. И вотъ счастливая, жизнерадостная Юлія, полная двичьей стыдливости и игриваго кокетства, сгараетъ отъ нетерпнія прочитать письмо Протея и въ то же время желаетъ, хотя бы въ глазахъ своей камеристки, знающей насквозь свою балованную госпожу, казаться вполн равнодушной и неприступной. И об двушки, прекрасно понимающія другъ друга, разыгрываютъ между собою легкую, граціозную комедію. Хотя эта сцена съ письмомъ (Д. I, сц. 2-я) заимствована Шекспиромъ у Монтемайора, но тонкая психологическая отдлка принадлежитъ всецло молодому поэту. Открывая намъ впервые характеръ Юліи въ этой игривой сцен, Шекспиръ, быть можетъ, длаетъ ошибку, такъ какъ читатель напрасно станетъ искать проявившіяся здсь черты характера въ дальнйшихъ сценахъ, гд роль Юліи страдательная. При разлук съ Протеемъ она такъ подавлена горемъ, что не можетъ сказать слова прощанія. Во время разлуки въ ней развивается порывистость страсти, и она ршается, пренебрегая общественнымъ мнніемъ, слдовать за своимъ возлюбленнымъ, не имя, впрочемъ, еще основанія сомнваться въ его врности. Въ Милан Юлія становится уже вполн страдающей, романтической героиней: въ ней уже не остается и тни былого тщеславія и игривости, измняется и рчь ея, въ которой такъ прихотливо смшивалось искреннее чувство съ легкою прелестью кокетства. Ей приходится узнать объ измн Протея, присутствовать при серенад въ честь Сильвіи, подвергать свое женское самолюбіе постояннымъ ударамъ, — и гордость ея вполн подавлена. Любовь, овладвшая всмъ ея существомъ, доводитъ ее до такого самоуничиженія, что минутная вспышка женскаго инстинкта и прежней гордости, въ сцен съ портретомъ Сильвіи (Д. IV, сц. 4-я,) отрадно дйствуетъ на читателя. Ревность беретъ свое, и былая пылкая Юлія выцарапала бы глаза у портрета своей соперницы, если бы мягкая, отзывчивая Сильвія не сумла смягчить ея сердце. Въ заключительной сцен Юлія является свидтельницей гнусныхъ дйствій Протея, но и здсь не ршается открыть, кто она. Лишь когда Валентинъ отказывается отъ Сильвіи въ пользу Протея, мра страданія переполняется, и Юлія падаетъ безъ чувствъ. Узнанная окружающими, придя въ себя, она обрушивается на своего вроломнаго Протея со всей силой и порывистостью, какія мы могли ожидать отъ Юліи перваго акта.

Юліи, по схем пьесы, соотвтствуетъ дочь миланскаго герцога Сильвія. Характеръ ея, боле уравновшенный, чмъ характеръ Юліи, проведенъ въ пьес послдовательне, потому, можетъ быть, что мы почти не видимъ ея наедин съ собою: она постоянно окружена своей свитой, что должно, конечно, значительно сдерживать проявленія ея чувствъ. Обладая быстрымъ и острымъ умомъ, она вполн самостоятельна въ своихъ дйствіяхъ. Какъ женщина высшаго круга, она прекрасно владетъ собой, никогда не роняетъ своего достоинства, даже въ то время, когда, полюбивъ Валентина, первая даетъ ему понять, что онъ ей нравится. Она хорошо знаетъ людей и человческое сердце, врно оцниваетъ по достоинству хитраго Протея, уметъ, исполняя волю отца, сносить ухаживанія Туріо и быть любезной съ этимъ непріятнымъ для нея человкомъ, — кстати сказать, — типичнымъ женихомъ комедіи, богатымъ, недалекимъ и служащимъ мишенью для остротъ боле умныхъ ухаживателей. Вполн обдуманно и глубоко полюбивъ Валентина и сознавая неодолимыя препятствія своему счастью, Сильвія готова на бгство съ нимъ, хотя при постороннихъ прекрасно владетъ собой и не оказываетъ своему избраннику никакого предпочтенія передъ другими ухаживателями. Когда Валентинъ изгнанъ, ея ршительный характеръ и сильная воля проявляются со всей рзкостью. Не долго думая, бросается она къ ногамъ отца, молитъ его, со всей страстностью своей натуры, за своего возлюбленнаго, пуская все въ ходъ — и слезы, и жалобы, и стоны. Бгство ея къ Валентину также характерно для ея смлой, самостоятельной натуры и совсмъ не похоже на капризное желаніе Юліи слдовать за возлюбленнымъ. Со свойственной ей проницательностью она выбираетъ себ въ спутники Эгламура, умя затронуть слабыя струны этого человка, нкогда любившаго и утратившаго возлюбленную, покидаетъ дворъ и свое высокое положеніе вполн сознательно и увренная въ правот своего дла.

Комментаторовъ комедіи сильно затрудняла развязка, которую большинство ихъ находитъ слишкомъ торопливой, наивной съ психологической стороны, неправдоподобной и даже оскорбляющей нравственное чувство зрителей {См. Женэ — Шекспиръ его жизнь и сочиненія. стр. 148, Bulthaupt ‘Dramaturgie der Classiker. Shakespeare’ стр. XXXI.}. Мнніе Гервинуса, находящаго, что въ этой развязк ‘все проведено очень тонко, исполнено мткихъ, характеристическихъ чертъ и изваяно, какъ говорится, изъ одного куска’ {Гервинусъ, Шекспиръ т. I, стр. 270.}, стоитъ особнякомъ среди сужденій другихъ критиковъ, хотя Гервинусъ признаетъ, что въ сравненіи съ позднйшими твореніями Шекспира это всетаки легковсный товаръ. Не говоря уже о томъ, что вся послдняя сцена комедіи крайне слаба по выполненію, комментаторы останавливаются главнымъ образомъ на ‘раскаяніи’ Протея и на отказ Валентина отъ возлюбленной въ пользу раскаявшагося друга. Краснорчивая и искусная защита этихъ двухъ психологическихъ промаховъ Гервинусомъ въ конц концовъ мало убдительна. Критикъ указываетъ, что напряженный дружественный героизмъ, способность быстро ощущать и быстро дйствовать вполн свойственны Валентину, который и по схем пьесы, вмст съ самоотверженной Юліей, по своему добродушію, и незлобивости, служитъ противовсомъ хитрому и эгоистическому Протею. Въ порыв великодушія необдуманно ршается онъ на величайшую жертву, тмъ боле что, какъ человкъ, ставшій разбойникомъ, онъ не сметъ и думать объ обладаніи Сильвіей. Протей же, говоритъ Гервинусъ, исправляется отъ своихъ заблужденій, обсудивши достоинства своей Юліи, которая гораздо боле говоритъ его уму, нежели сердцу, и уметъ мткимъ упрекомъ, если не пробудить въ немъ добрыя начала души, то, по крайней мр, пробудить чувство собственнаго достоинства. Если Шекспиръ и хотлъ изобразить все то, что приписываетъ ему Гервинусъ, то во всякомъ случа плохо мотивировалъ и чувства, и поступки дйствующихъ лицъ, такъ какъ поэтъ, обыкновенно подавляющій критическія способности читателя художественной правдой и силой впечатлнія, въ этой развязк оставляетъ его съ чувствомъ полной неудовлетворенности и недоумнія. Комментаторы старались разными путями найти этому объясненіе. Объяснить эту сцену слишкомъ близкимъ слдованіемъ какому-нибудь источнику мы не имемъ данныхъ. Дауденъ полагаетъ, что если 5-й актъ вышелъ изъ подъ пера Шекспира въ такомъ вид, то нужно думать, что онъ отдавалъ пьесу на сцену, когда еще часть ея оставалась въ вид небрежнаго наброска и развязку имлось въ виду разработать впослдствіи {Дауденъ — Шекспиръ. Критическое изслдованіе его мысли и его творчества стр. 58.}. Гертцбергъ высказываетъ тотъ взглядъ, что пьеса подверглась передлк или сокращенію какимъ-нибудь писателемъ-драматургомъ елисаветинскаго вка. Возможно, по его мннію, и то, что текстъ былъ составленъ съ недостаточной полнотой изъ списковъ отдльныхъ ролей актеровъ, и въ заключительной сцен получились пропуски, возстановить которые было бы трудно. Каррьеръ думаетъ, что Шекспиръ могъ найти такую черту дружескаго героизма въ какой-нибудь испанской драм, и тонко проводитъ свою гипотезу, указывая на то, что романтическіе разбойники и отказъ отъ возлюбленной изъ чувства дружбы не безъизвстны на испанской сцен {Jahrbuch der D. Shakespeare-Gesell. VI, 367.}. Самыя слова, въ которыхъ Валентинъ отказывается отъ своихъ правъ на Сильвію, нкоторые критики понимали въ томъ смысл, что Валентинъ общаетъ Протею только дружбу Сильвіи. Но при достаточной ясности словъ Валентина, очевидно врно понятыхъ Юліей, упавшей въ обморокъ, такія толкованія представляются натяжкой, да и вообще едва ли нужно оправдывать автора за юношескіе промахи его раннихъ пьесъ. Во всякомъ случа вс выдвинутыя до сихъ поръ гипотезы пока еще не привели къ положительному результату и остаются гаданіями.

Нкоторые критики ставили Шекспиру въ упрекъ, что въ ‘Двухъ веронцахъ’ комическій элементъ слишкомъ грубъ, приноровленъ ко вкусамъ тогдашней публики, a главное, что сцены, гд выступаютъ комическія фигуры — Спидъ и Лаунсъ, — не служатъ для хода и мотивировки дйствія, имя назначеніе только потшить простонародье. Но если Шекспиръ заслужилъ такой упрекъ въ нкоторыхъ другихъ юношескихъ пьесахъ, такое мнніе о комическомъ элемент въ ‘Двухъ веронцахъ’ едва ли справедливо. Не говоря уже о томъ, что этотъ низменный комическій фонъ, на-ряду съ житейскимъ реализмомъ (напр. хозяинъ гостиницы, засыпающій въ сцен серенады (Д. IV, сц. 2-я) въ то время, какъ Юлія съ отчаяніемъ узнаетъ объ измн Протея), даетъ возможность рельефне выдвинуться серьезной части комедіи и оживляетъ ходъ дйствія, — оба слуги входятъ въ схему пьесы, являются каждый противоположностью своему господину и не только дйствіями, но и рчами помогаютъ читателю разобраться въ характерахъ и поступкахъ ослпленныхъ страстью господъ. Гервинусъ заходитъ, несомннно, слишкомъ далеко въ осмысленіи комическихъ лицъ ‘Двухъ веронцевъ’, когда предполагаетъ, что разсказъ Лаунса объ отъзд изъ Вероны представляетъ пародію на безмолвное разставаніе Протея съ Юліей, что сцена, гд Спидъ вмшивается въ любовныя отношенія Лаунса и за то подвергается потасовк, есть каррикатура на коварное вторженіе Протея въ любовныя отношенія Валентина и Сильвіи, что эгоизмъ Протея и все его себялюбивое поведеніе по отношенію къ другу и возлюбленной находятъ себ молчаливое осужденіе въ врности его неотесаннаго слуги, который готовъ безъ колебанія принести своему господину величайшую жертву — разстаться съ самымъ близкимъ другомъ, своей собакой. Нельзя также не признать, что комическій элементъ съ одной стороны и серьезный — съ другой въ ‘Двухъ веронцахъ’ еще не проникаютъ другъ друга вполн, какъ поздне у Шекспира. Тмъ не мене, оба элемента уже близко соприкасаются, взаимно пополняя другъ друга, и молодой авторъ сумлъ къ грубому комизму, во вкус времени, примшать не мало истиннаго юмора. Спидъ является въ комедіи типичнымъ балагуромъ, дйствующимъ, главнымъ образомъ, своею изумительною болтливостью. Гораздо боле оригинальный Лаунсъ затрогиваетъ въ своихъ комическихъ монологахъ боле серьезные элементы жизни. Это первое комическое лицо у Шекспира, живое и реальное, в которомъ выступаетъ настоящій, сочный англійскій юморъ.

При недостаточности біографическихъ данныхъ, обстоятельства при которыхъ составлялась пьеса, и настроеніе автора могутъ быть указаны лишь въ общихъ чертахъ. ‘Два веронца’ написаны въ первомъ період пребыванія Шекспира въ Лондон. Его жизнь была богата впечатлніями, которыя онъ воспринималъ среди своей разносторонней дятельности актера, драматурга и поэта. Шекспиръ испытывалъ тогда какъ бы двойную молодость — человка и генія, богатаго отзвуками на жизнь и жадно накоплявшаго впечатлнія, онъ чувствовалъ, какъ росли его творческія силы, а вдали уже начинала заниматься заря его славы. Люди близкіе къ нему цнили литературу, какъ истинные представители ренессанса, многіе сами были поэтами или диллетантами, любили блистать роскошью, наслаждаясь жизнью, любуясь ея чудесами. Все это сливалось съ весеннимъ настроеніемъ Шекспира. Поэтому печать молодости и жизнерадостности ярко отмчаетъ ‘Двухъ веронцевъ’. При многихъ недостаткахъ пьеса подкупаетъ читателя юношескимъ задоромъ, безпечнымъ здоровымъ смхомъ щедро одаренной натуры, еще не искушенной горемъ, еще не знающей душевнаго разлада. Въ ней, впервые у Шекспира, выступаетъ свжей струей любовь поэта къ природ, къ ароматическому воздуху лсовъ (см. монологъ Валентина Д. V сц. 4-я). Въ образахъ и сравненіяхъ, взятыхъ изъ природы, слышится голосъ самого поэта, возросшаго на вольномъ воздух и тонко понимающаго красоту англійскаго ландшафта. Характеризуя ‘Двухъ веронцевъ’, Фризенъ {Von Friesen. W. Shakespeare’s, Dramen. стр. 156.} удачно выразился, что комедія эта съ начала до конца производить впечатлніе наступающей весны, когда сердце невольно радуется набухающимъ почкамъ и съ полной надеждой ожидаетъ, скоро ли он откроются.

Всев. Миллеръ.

ДВА ВЕРОНЦА.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Герцогъ миланскій.

Валентинъ — веронскіе дворяне.

Протей

Антоніо, отецъ Протея.

Туріо, соперникъ Валентина.

Эгламуръ, дворянинъ.

Спидъ, слуга Валентина.

Лаунсъ, слуга Протея.

Пантино, слуга Антоніо.

Хозяинъ гостиницы въ Милан.

Разбойники.

Юлія, молодая веронская двушка.

Сильвія, дочь герцога миланскаго.

Лючетта, горничная Юліи.

Слуги, музыканты.

Мсто дйствія — Верона, Миланъ и мантуанская граница.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Площадь въ Верон.

СЦЕНА I.

Входятъ Валентинъ и Протей.

Валентинъ.

Эхъ, перестань, мой дорогой Протей:

Отъ домосдства умъ не разовьется

Да, если бы оковами любви

Привязанъ не былъ ты ко взорамъ милой.

Со мной тебя я попросилъ бы хать,

Чтобъ видть странъ далекихъ чудеса,

А не корпть безъ пользы, сидя дома,

И тратить юность въ праздности безцльной.

Но ты влюбленъ — успхъ твоимъ мечтамъ!

Себ того бъ желалъ, люби я самъ.

Протей.

Такъ ты ужъ въ путь? Прощай, другъ Валентинъ!

И вспомни обо мн, коль на пути

Увидишь ты предметъ, достойный зрнья,

И если счастье встртится теб,

То подлись со мною, а въ минуты

Опасности, когда ее ты встртишь,

Себя моимъ молитвамъ поручай:

Я буду твой молельщикъ, Валентинъ.

Валентинъ.

По книг о любви молить мн станешь счастья?

Протей.

Молиться буду я съ любимой книгой.

Валентинъ.

По глупой книг о любви глубокой:

Какъ Геллеспонтъ проплылъ младой Леандръ.

Протей.

Пснь глубока, а чувство было глубже:

Онъ по уши ушелъ в него.

Валентинъ.

Согласенъ.

Но ты въ него съ ушами погрузился,

А Геллеспонта вдь не переплылъ.

Протей.

Съ ушами? я? Хоть ихъ-то пощади!

Валентинъ.

Теб, вдь, этимъ не поможешь.

Протей.

Что?

Валентинъ.

Любовь, гд скорбь встрчаетъ лишь презрнье,

Надорванное сердце — взглядъ жеманный,

Гд мигъ блаженства стоитъ двадцати

Ночей безсонныхъ, скучныхъ, безконечныхъ,

Достигъ и, можетъ быть, достигъ несчастья,

А потерялъ — такъ снова нажилъ горе.

Она — разсудкомъ добытая глупость,

Иль глупостью подавленный разсудокъ.

Протей.

Такъ я глупецъ по-твоему?

Валентинъ.

Ты будешь

Имъ, если все по-твоему пойдетъ.

Протей.

Бранишь любовь, но я вдь не любовь.

Валентинъ.

Она твой господинъ, ты — рабъ покорный,

А тотъ, надъ кмъ владычествуетъ глупость,

Не можетъ быть причисленъ къ мудрецамъ.

Протей.

Поэты говорятъ: какъ въ лучшей почк

Цвтка гнздитс

Читайте также: