Два приятеля, Франко Иван Яковлевич, Год: 1876 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Ив. Франко.

ВЪ ПОТ ЛИЦА.

ОЧЕРКИ ИЗЪ ЖИЗНИ РАБОЧАГО ЛЮДА.

ПЕРЕВОДЪ
О. Рувимовой и Р. Ольгина.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе М. Д. Орховъ.

Два пріятеля.

І.

И что вы, кумъ, говорите о дружб! друзья, друзья! А я съ вами, о что хотите, готовъ биться о закладъ и говорю, что на свт нтъ ни настоящей дружбы, ни настоящихъ пріятелей! Называйте меня, какъ хотите, говорите, что вздумается, — я свое буду! Да и что такое пріятель? Разв найдете такого пріятеля, который-бы вамъ въ нужд помогъ или, вообще, какъ-нибудь поддержалъ. Это одни слова! и больше ничего. А если хотите, то я вамъ сейчасъ и примръ приведу, чтобы вы знали, какъ мало теперь можно положиться на пріятеля!

Вы, вдь, знаете, въ какой я былъ дружб съ омою Подгорбачнымъ. Да и какъ намъ было не подружиться! Насъ, видите, двое только и было настоящихъ парней на цлое село. Парни, словно дубы, крпкіе. Имуществомъ родителей Богъ не обидлъ, а насъ трудолюбіемъ. Принарядимся, бывало, въ воскресенье, какъ Богъ веллъ,— не стыдно и въ люди показаться. А двки! Сколько он, бывало, набгаются за нами, только одинъ Андрей святой знаетъ. Извстно, парни добрые и не какихъ-нибудь плохихъ отцовъ дти.

Любо было видть, какъ мы съ омой дружили. Бывало, въ лсъ-ли по дрова, въ камышь-ли утокъ стрлять, танцовать-ли, другое-ли что, оба, да оба. И не было между нами ни ссоры, ни несогласія. Скажетъ, бывало, ома: — Семенъ, выйди завтра на мой снокосъ покосить — твоя трава ужъ скошена!— Отчего-жъ не выйти?— выйду! говорю. Скажу, бывало, ом:— дружище, у васъ нтъ работы, возмите нашъ неводъ, да исправьте — подемъ посл воскресенія на Днстръ по рыбу.— А, хорошо!— говоритъ ома — и сейчасъ беретъ для починки неводъ.

Наше село, какъ вы знаете, расположено надъ самымъ Днстромъ, да еще на ровномъ мст. А мы оба были большіе охотники рыбачить. Пойдемъ, бывало, съ сачками-ли, съ неводомъ, или, въ половодье, съ крошнями — наловимъ такой красоты, что — ухъ! И для себя хватаетъ и на продажу.

Ну, ничего. Дружили мы съ омою, какъ родные братья. Не разъ и удивлялись люди. Какъ они, говорятъ, могутъ спться? Они, вдь, словно огонь и вода! Я, видите, отъ роду спокойный, а ома вспыхиваетъ, какъ искра. Да что ужъ говорить! Стали пріятелями, такъ нечего назадъ оглядываться. Сплись, да еще какъ! Если-бы наше общество каждый разъ проявляло такое согласіе при выбор новаго войта, то, врно, никогда-бы не было у насъ такой неурядицы, какая теперь бываетъ!..

Эхъ, годы, годы молодые! Хороши-бы вы были, золотые-бъ вы были для всякаго парня, если-бъ на васъ не эта страшная вдьма — рекрутскій наборъ. Теперь-то это еще пустяки. Забрютъ тебя — такъ все-же съ человкомъ по-человчески обращаются: не надругаются, какъ надъ скотиной. Правда, и теперь еще приходится не одному получить свое, пока онъ выучится, этой команд! да что это въ сравненіи съ прежнимъ? Старики и говорятъ: до тхъ поръ собака плавать не научится, пока въ уши воды не нальется, нтъ науки безъ муки,— но теперь рекрутскій наборъ уже не такъ страшенъ, какъ бывало. Призываешься разъ, другой, третій, — не забрютъ, и ты вольная птица — хоть женись, хоть дальше гуляй. Но въ мое время, о, тогда не то было! Сохрани насъ, Боже, отъ подобнаго! Тогда, бывало, мандаторъ записываетъ и представляетъ къ набору, кого самъ намтилъ, не справляясь: призывался-ли тотъ уже три, шесть или — сколько-бы то ни было разъ. Такъ, бывало, не одинъ бднякъ и десять и пятнадцать лтъ живетъ въ вчной тревог. Вотъ, думаетъ себ, нагрянутъ жандармы, закуютъ въ цпи, да гайда подъ мру! Какъ видите, не такъ было, какъ теперь. Не отправлялись парни въ округъ, не являлись къ набору, какъ теперь,— они удирали и прятались, кто куда могъ, а мандаторы съ жандармами преслдовали ихъ по всмъ закоулкамъ. Скверно было жить на свт!

Вотъ, приблизительно, въ мясодъ, слышимъ и мы: записали насъ къ рекрутскому набору. Боже! замерло у меня сердце, когда я услыхалъ это. А мой ома даже весь одервнлъ, сердечный.

— Не будемъ, говоритъ, Семенъ, дожидаться бды, удеремъ!

— Удеремъ!— говорю я — и побжалъ домой собираться. Отецъ, мать, и вс домашніе, услышавъ, что творится, такъ и потемнли отъ печали.

— Сыночку, сыночку!— причитала мать — одинъ ты у меня, какъ одна душа у Бога, да и того хотятъ у меня отнять!

— Тише, старуха,— сказалъ отецъ сквозь слезы — не держи его, пусть идетъ, авось его Богъ милосердный убережетъ отъ лихой бды. Собирайся, голубчикъ, прощайся съ матерью, съ сестрами, пойдемъ, я провожу тебя за село.

Собрался, простился. Когда я вышелъ, мать такъ и обомлла.

— Семенъ, Семенъ, вернись!— кричала она.

Я вернулся.

— Хоть нагляжусь на тебя, сыночекъ мой, родной мой! можетъ, въ послдній разъ тебя вижу.

— Успокойтесь, мама, Богъ милостивъ!— дрожащимъ голосомъ отвтилъ я, цлуя ея колни, а у самого сердце сжалось. Мы пошли съ отцомъ низомъ, черезъ скотный дворъ къ Днстру. Тамъ уже ждалъ меня ома. Отецъ благословилъ насъ, разсказалъ, гд и въ какомъ направленіи есть мста, удобныя для того, чтобы спрятаться, мы простились и пошли.

Ой, натерплись-же мы до весны,— Боже единый, ты одинъ только про это знаешь! Вотъ слышимъ, по селамъ то тамъ, то здсь бушуютъ жандармы, того, другого изловили. Насъ еще какъ-то Господь сохранялъ. Мы все держались приднстровскихъ болотъ, да камышей.

Но вотъ, въ одномъ сел говорятъ намъ: бгите въ поле! Жандармы съ двухъ сторонъ пришли, обыскиваютъ камыши,— словятъ васъ, какъ рыбу въ невод! Горе — горькое, что тутъ длать? Укрыться въ сел — и думать нечего. Бжать въ поле наврняка пропадать: поле открытое, лсу и слда нтъ,— непремнно поймаютъ, разв только у насъ были-бъ заячьи ноги, или если-бъ мы въ мышиныя норы спрятались.— ома, придется тутъ ужъ пропадать!— говорю я, опуская руки.

Мы не спали уже ночи три, измучились, измокли и еле дышимъ. Нтъ силы и шагу сдлать, не то чтобы черезъ поле побжать.

— Знаешь что,— говоритъ быстро ома.— Иди за мною.

— Куда?

— Не спрашивай, иди, если не хочешь пропадать. Я зналъ горячую натуру омы, какъ-то пересилилъ себя и иду. Дорогою думаю про себя:

— И это пріятель, это врный товарищъ? Ведетъ меня куда-то, Богъ всть куда, а словечка теплаго не скажетъ, не утшитъ.

Гой, гой, въ несчастный я часъ родился!

Правда, не разъ для меня и до этой поры ома переносилъ всякія бды, не разъ спасалъ меня, не думая о своей опасности, но и я же не оставлялъ его никогда ни въ какой нужд, слушался его, какъ отца.

Такъ и теперь.

Такъ размышляя, иду я съ омою, волочу ноги гд-то подл села. Иду и гляжу, куда онъ поведетъ.

— Говъ!— сказалъ ома, подходя къ самой крайней хат,— тутъ нужно отдохнуть.

— Тутъ отдохнуть?— вскрикнулъ я, вглядвшись. ома, что съ тобой? Да, вдь, это самая крайняя хата, на такомъ открытомъ мст, безъ всякой защиты! Тутъ насъ такъ найдутъ и изловятъ, какъ воробья въ силк!

— Мы должны тутъ отдохнуть!— сказалъ опять ома холодно и твердо.— Я не могу дальше идти!

— Но, бойся Бога, человче!— кричу я,— самъ въ пропасть лзешь! что съ тобой сталось? Потерялъ ты разсудокъ, что-ли? Я не стану тутъ отдыхать, хоть что хочешь длай!

— Не будешь? Га, какъ хочешь. Я тутъ отдыхаю.

— Пойдемъ хоть къ той скирд да тамъ зароемся въ сно. Не дури, братъ, не лзь самъ въ бду!

— Я и шагу отсюда не сдлаю!— сказалъ снова упрямо ома и пошелъ въ хату.

— Боже мой милосердый, неужто это мой пріятель, мой врный товарищъ! Добровольно толкаетъ меня и себя въ бойню! И не отступитъ отъ своего, хоть сгинь! Упрется какъ козелъ рогами! Матерь Пречистая! сохрани меня отъ всего злого и отъ такого пріятеля!

— Но что жъ теперь длать — думаю я дальше. Придется одному пропадать! Эхъ,— чмъ пропадать мн одному гд-нибудь, а ом тутъ,— такъ пусть же сгинемъ вмст!

И я пошелъ въ избу за омой.

— Что, одумался, поумнлъ?— спрашиваетъ онъ съ насмшкою. Боже, онъ смется еще надъ моимъ страхомъ, а у меня кровь въ жилахъ застыла!

Хата, въ которую мы зашли, была наполовину разваленная старая клть, жилище старика-нищаго. Только лтомъ онъ тутъ порою ночевалъ, зимою жилъ въ сел, а лтомъ обыкновенно по цлымъ недлямъ шатался по селамъ за милостыней. И теперь мы его не застали. Хата была заперта на засовъ, но ома отодвинулъ его кускомъ какой-то палки. Ничего, кром нсколькихъ мшковъ, палки да шапки, сшитой изъ тысячи лоскутковъ, да еще кой-какихъ другихъ тряпокъ, въ ней не было.

Но мн было непонятно, чему ома такъ радуется и бгаетъ по хат.

— Эй, Семенъ, — говоритъ онъ, — ты, вижу, дверь заперъ? Не запирай ее! Да пріотвори ее немного, тутъ душно!

Боже мой милый, этотъ человкъ, видно, совсмъ потерялъ разумъ, что-ли!

— Отопри дверь и пріотвори, слышишь?— крикнулъ онъ на меня.

Что было длать? Пришлось слушаться полоумнаго.

— Раздвайся, да ложись спать. Нужно соснуть, потому что ночью и на волосокъ глазомъ моргнуть не придется.

Я стою, вытаращивъ на него глаза, самъ не зная, что со мной творится.

— Слышишь или нтъ, остолопъ проклятый! Раздвайся да ложись спать! Когда наступитъ время итти, такъ я тебя разбужу.

Все во мн клокотало и кипло, какъ въ котл. На глаза набжали слезы.

— ома!— говорю я сквозь слезы, — что съ тобою? Потерялъ ты Бога въ сердц? Или забылъ ты, что у насъ есть родители, что могутъ каждую минуту жандармы нагрянуть? Что ты длаешь? Вспомни Бога, не губи насъ обоихъ! Да, вдь, были же мы когда-то товарищами, я любилъ тебя искренно, какъ родного брата! Что я теб сдлалъ? За что ты хочешь мн мой вкъ укоротить?

И что вы думаете,— смягчился ома этою рчью? Какъ бы не такъ! Отвернулся отъ меня, словно зврь, потеръ рукой лобъ или лицо, да въ смхъ.

— Ха, ха, ха! Вотъ такъ молодецъ!— хохоталъ онъ.— Заслышалъ бду, какъ тотъ слпой колбасу въ борщ, да сейчасъ: погибаю, говоритъ, нтъ меня.

Вотъ это, видите, преданный пріятель? И доврься же такому человку! Подождите, что онъ мн еще дальше подстроилъ!…

— Семенъ,— говоритъ черезъ минуту ома уже какъ-то мягче,— Семенъ, братецъ, неужели ты думаешь, что я не отдалъ бы своей жизни за тебя? Разв забылъ ты, что мы оба въ одинаковомъ положеніи? Не думай, однако, что я съ ума сошелъ что-ли, или хочу погубить и себя и тебя. Длай только, какъ я теб говорю, такъ увидишь, что я еще не такъ глупъ, какъ теб кажется.

Эти слова меня немного успокоили и, наконецъ, что-жъ было длать? Раздлся я, постлалъ свитку на полъ и легъ, а гд ужъ тамъ было уснуть! Дрожу всмъ тломъ, какъ рыба въ сти. Кому въ такой тревог шелъ-бы сонъ въ голову?

ома не ложился и шарилъ чего-то въ хат. Что онъ задумалъ, Господь его знаетъ. Я не догадаюсь, ни за что!

— Семенъ,— говоритъ онъ, видя, что я не могу заснуть,— на, выпей!

И поднесъ мн порядочную чарку водки. Водка съ нимъ была, а чарку онъ нашелъ гд-то въ углу.

Я выпилъ. Напитокъ былъ крпкій, по тлу разлилась теплота, усталость взяла свое и, въ минуту, я заснулъ, какъ мертвый.

Не знаю, долго я спалъ или нтъ, но вотъ ома ужъ будитъ меня.

— Семенъ, Семенъ, вставай, жандармы!

Послднее слово, точно громъ, раздалось надъ моимъ ухомъ и въ одну минуту отрезвило меня.

— Гд, гд, — спрашиваю я, вскочивъ на ноги.

— Не спрашивай, длай, что говорю теб.

— Что длать?

— Зажмурь глаза и не открывай ихъ, чтобы ни было, пока не скажу. Помни!

— Хорошо, хорошо!

— А теперь возьми вотъ это въ руку!

Я взялъ. То была веревка или поводъ, не знаю.

— Держись хорошо!

— Держусь.

— Иди теперь за мною!

Мы пошли.

Дорогою слышу крикъ какой-то, плачъ, причитанье, скотъ реветъ, собаки лакать, подъ ногами грязь, мы, повидимому, идемъ селомъ.

— ома, побойся Бога, куда ты меня ведешь?

— Ни слова, дурень! Жандармы приближаются!— шепнулъ онъ мн своимъ твердымъ голосомъ. Я замеръ со страху.

— Вотъ здсь намъ достанется — думаю я.— Пропала коза, пропала и береза!

Идемъ дальше, а подо мною колна лишь диль, диль, диль! Наконецъ, слышу:

— A skad wy, dziady? {А откуда вы, дды, попрошайки?} — спрашиваетъ рзкій голосъ.

— То, врно, жандармъ,— продолжаю я думать.— Ну, Господи помилуй гршную душу! Сейчасъ и къ намъ заговоритъ. Удивительно только, отчего онъ прежде разговариваетъ съ какими-то стариками.

Смшной старческій голосъ отвчаетъ тутъ возл меня:

— Съ благо свта, паночку ласкавый! Мы божьи старцы, братья близнецы. Въ рк купались, въ вод ныряли, я его окунулъ, а онъ въ вод глаза потерялъ. Хотлъ найти, да не могъ, такъ домой пошелъ.

— Ха, ха, ха!— засмялось нсколько голосовъ.

Боже милостивый, тутъ ихъ, должно быть, немало. И отчего они не хватаютъ, не вяжутъ насъ? даже не говорятъ намъ ни слова.

— Gdzie mieszkacie, wloczegi? {Гд вы живете, бродяги?} — спрашиваетъ опять рзкій голосъ, но слышно было, что сквозь смхъ.

— Край воды, паночку, край воды! Наша хата изъ лебеды,— задвижка изъ репейника, а крыша изъ лопуха!

Снова смхъ кругомъ, но жандармы все насъ не трогаютъ. Я весь дрожу и держусь за веревочку, не смя уже и въ самомъ дл со страху взглянуть на свтъ. Думаю себ: чему быть, тому не миновать, посмотрю, какъ это кончится.

— Jakis bestja dowcipny! {Остроумный бестія!} — сказалъ, досыта насмявшись, рзкій голосъ, обращаясь къ другимъ.— Ale chodzmy juz! zdaje mi sic, ze w tej stercie za wcia uda nam sie zlowic jakiego ptaszka! {Однако, пойдемъ! Мн кажется, что тамъ за селомъ намъ удастся изловить какую-нибудь птичку.}

Я слышалъ, какъ жандармы, хохоча, пошли, и отъ удивленія не зналъ, что со мной.

— Иди, слпой братище!— кричалъ дряхлый старческій голосъ все еще предо мною.— Иди туда, гд втеръ свищетъ. По втру ляжемъ, втромъ накроемся, втеръ подъ голову возьмемъ и тепленько заснемъ.

— Zlodziej ze swojemi przymowkami! {Вотъ воръ съ поговорками!} — послышалось мн издали. ома дернулъ меня за шнурокъ. Я пошелъ за нимъ, все еще не зная хорошенько, сонъ-ли или дйствительность то, что со мной творится.

Мы шли еще довольно долго.

— Ну, раскрой глаза, слпой котъ!— сказалъ мн весело ома.— Я прозрлъ. Въ пол вокругъ насъ уже распространился густой мракъ. Далеко еще виднлось село, узнаваемое по клубамъ дыма, носящимся то тутъ, то тамъ надъ низкими соломенными крышами.

— Ну что, съли насъ жандармы?— спрашиваетъ меня ома, смясь.

Я не отвтилъ ни слова, не будучи еще въ состояніи прійти въ себя.

— Товарищъ милый, видишь, что я не толкнулъ тебя въ пропасть!— сказалъ онъ тихо! Я теперь впервые взглянулъ на него.

Что это опять? Возл меня стоялъ какой-то нищій съ длинной бородой.

— Во имя Отца и Сына, что съ тобой, ома?

— То-же, что съ тобой,— отвтилъ онъ.

— То, что со мной? Ты почему это думаешь?

— Посмотри въ воду на свою красоту!— отвтилъ онъ старческимъ голосомъ..

Недалеко была широкая лужа, я посмотрлъ — на меня взглянуло какое-то привидніе! Если-бъ я не зналъ, что это, дйствительно, я самъ, то не узналъ-бы себя, ни за что! Нищій и только, хоть умри, не узнаешь Семена. Обвшанъ мшками, съ длинной палкой въ рук, съ пестрой шапкою на голов… ома такой-же! Оттого-то онъ такъ настрого веллъ мн идти спать въ хату нищаго!

Такъ мы, видите, ушли на этотъ разъ отъ бды, но вы думаете, что на этомъ кончилось? Жандармы искали, усердно искали — дальше,— мы шли и кидались въ разныя стороны, какъ т вороны на втр, колесили, да колесили за Днстромъ. Но вотъ слышимъ, что бда ужъ немного стихла, нтъ ужъ жандармовъ въ окрестности.

— Ну, слава теб, Господи!— думается намъ — на этотъ разъ мы спаслись. Теперь нужно придумать, какъ-бы домой вернуться. Совтуй, ома! Проводи, ома! ома взялся проводить.

Мы возвращались окольными путями, не спша, осторожно, чтобы гд-нибудь нечаянно не попасться въ руки жандармамъ. Богъ помогъ, мы были ужъ недалеко отъ своего села, только въ полумил отъ него, не дальше. Кто-бы подумалъ, что тутъ мы найдемъ то, чего мы, можетъ быть, въ теченіе полугода не могли найти въ чужихъ селахъ? А таки нашли свою бду — на мосту, какъ говорятъ. И это все изъ-за моего пріятеля, изъ-за омы.

Сидли мы два дня въ камыш. Было слышно, что еще въ нашемъ сел жандармы. На другой день вечеромъ ома говоритъ:

— Знаешь что, Семенъ? У меня нога болитъ,— можетъ, ты пошелъ-бы куда-нибудь въ село, — узналъ-бы, что слышно, да принесъ-бы чего-нибудь пость?

Я пошелъ. Едва я вышелъ изъ камыша, смотрю — жандармы ходятъ по полю. Я, увидавъ ихъ, помертвлъ съ испугу. Господи, а что если они меня увидятъ! Эхъ, задралъ я полы, да шмыгъ въ камышъ! Но было поздно, — замтили меня, собачьи дти, пустились за мной въ догонку. Вспоминаю еще, что ихъ было четверо.

Какъ и куда я бжалъ, не помню. Помню только, что мокрый, ободранный, окровавленный я упалъ возл омы. ома сразу понялъ, въ чемъ дло.

— Вставай, — крикнулъ онъ мн,— скачи подъ мостъ!

Недалеко былъ мостъ черезъ рку. Подъ нимъ было знакомое намъ мстечко, гд удобно было укрыться. Я собралъ послднія силы и всталъ.

— А ты-жъ куда днешься?— спрашиваю ому.

— Бги, я ужъ придумаю.

Я побжалъ, оставивъ его въ камыш. И до сихъ поръ не знаю, какую хитрость хотлъ пустить въ ходъ ома, чтобъ и на этотъ разъ уйти отъ погони. Черезъ минуту, дрожа всмъ тломъ, сидлъ я уже безопасно укрытый подъ мостомъ. Сижу я, сижу, понемногу и страхъ прошелъ, всматриваюсь, вслушиваюсь, что станется съ омой. Ничего не слышу, лишь рка шумитъ со стороны моста.

Долго сидлъ я, съежившись, не двигаясь, подъ мостомъ, между двумя бревнами. Но вотъ слышу какой-то шумъ. Вглядываюсь — господи милосердный!— моего пріятеля, моего ому ведутъ жандармы. На рукахъ и ногахъ звенятъ цпи, жандармы съ сверкающими карабинами окружили его. У меня въ глазахъ потемнло, сердце, точно льдомъ, обдало. Вглядываюсь лучше — ома по самую шею мокрый, замазанный, да къ этому еще на немъ полно гнилыхъ листьевъ и зеленой водяной травы. Врно, бдняга, хотлъ укрыться во рву, да напрасно — нашли его, изловили!

— Слава теб Господи, что хоть я цлъ,— пришло мн въ голову — согнулся втрое и сижу тихо, едва духъ перевожу.

Ну, кто-бы думалъ, что ома даже теперь захочетъ напакостить мн! Гай, гай, Боже единый! Пріятель, пріятель! Слушайте только, на какую хитрость пустился мой пріятель безцнный, чтобъ и меня погубить, да выдать въ руки жандармамъ… Я прислушиваюсь — издали слышны шаги. Жандармы идутъ на тотъ мостъ, гд я сижу. Говъ! слышу еще что-то. Кто-то поетъ, что-ли! Прислушиваюсь еще больше — голосъ омы. Идетъ онъ да какъ-будто напваетъ протяжно:

Ой Семене, мій друже Семене!

Та скажи ти батькові від мене,

Що не буде вже Хома

У неділевьку дома! *)

*) О, другъ мой Семенъ!

Скажи ты отъ меня отцу,

Что не будетъ ужъ ома

Въ воскресенье дома!

— Хорошо, хорошо!— тронутый жалобной псней омы крикнулъ я изъ-подъ моста.

Господи, какъ я въ эту минуту испугался собственнаго голоса! Умирать буду, а та минута не выйдетъ у меня изъ памяти. Въ ушахъ у меня зашумло, зарябило въ глазахъ, кровь хлынула къ голов,— самъ не знаю, что со мной сталось.

Я опомнился на мосту. Два жандарма держали меня за руки, одинъ заковывалъ ихъ въ кандалы. Я двинулъ ногой, на ней забренчала такая-же цпь.

И вы мн говорите о дружб! Разв по-пріятельски поступилъ со мною ома? Я взглянулъ на него. Онъ стоялъ мрачный, мокрый, дрожащій. Онъ бросилъ взглядъ на меня,— въ его глазахъ дрожали слезы… Что мн отъ этихъ слезъ? Они ни мн, ни ему не помогутъ!

На другой день намъ уже обстригли кудри. Мы были солдатами.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Охъ, дружба, дружба! Не сладко ты мн далась! Не забуду я тебя до смерти! Изъ-за тебя пропали мои лта молодыя!

Лолинъ, іюнь 1876 г.

Ив. Франко.

ВЪ ПОТ ЛИЦА.

Два пріятеля.

Читайте также: