Г. В. Вернадский.
Два подвига св. Александра Невского
Г. В. Вернадский.
Два подвига св. Александра Невского
Примечания
Примечания
——————————————————
Два подвига св. Александра Невского, Вернадский Георгий Владимирович, Год: 1925
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Во времена императора Николая Павловича в Париже напечатана была получившая громкую известность книжка о России ‘La Russie en 1839’ маркиза Кюстина. Эта книжка представляет собою — в форме путевых впечатлений — озлобленный памфлет, направленный против России, Русской Церкви, Русского Государства, Русского Народа.
Книга Кюстина — одно из звеньев большой цепи европейского руссофобства, одно из проявлений ненависти Европы к России и страха Европы перед Россией [1]. Кюстин не ограничивается нападками на современную ему Императорскую Россию, он стремится при случае развенчать и русское прошлое, подорвать исторические основы русского бытия. В числе нападок Кюстина на русское прошлое, обращают на себя внимание иронические слова, посвященные памяти святого и благоверного князя Александра Невского.
Кюстин говорит: ‘Александр Невский — образец осторожности, но он не был мучеником ни за веру, ни за благородные чувства. Национальная церковь канонизировала этого государя, более мудрого, чем героического. Это — Улисс среди святых’. [2]
Так в XIX веке западноевропейский писатель-латинянин, стремился развенчать русского святого князя, вся деятельность которого была направлена на борьбу с Западом и латинством. Мечом нападали на Александра европейцы XIII века, литературною насмешкою заменил меч европеец XIX века, впрочем и это ‘бескровное’ орудие было, как оказалось, лишь подготовкою к мечу (ведь через несколько лет за книгою Кюстина последовали Крымская война и Севастополь!).
Высмеиваемые Кюстином ‘мудрость’ и ‘осторожность’ Александра Невского насмешке, казалось бы, не подлежат: отмеченные Кюстином качества соединялись в личности Александра с самым подлинным героизмом и подчас безрассудною смелостью. Александр доказал это своею борьбою против Запада. Подвиг брани Александр свершил на берегах Невы и на льду Чудского озера, печать этого подвига он возложил мечом на лицо Биргера. Но перед силою Востока Александр действительно счел нужным себя смирить. Мудрость Александра, по слову летописца, была от Бога, его осторожность была, на самом деле, подвигом смирения.
XIII век представлял собою знаменательную эпоху в русской истории. В предшествующие века сложилась и ярким цветом зацвела русская культура как своеобразное сочетание и пышное возрастание на славянской почве богатых ростков Православной Византии, Востока степных кочевников, Севера варягов-викингов.
Киевская Русь [3] поражает блеском и роскошью жизни материальной и духовной, расцветом искусства, науки, поэзии. Складывается и мощное национальное самосознание (епископ Иларион и летописец Никон Великий — все равно, одно ли это лицо под двумя именами, или два лица с одинаковым горением и одинаковым устремлением мысли и чувства).
К XIII веку Русь стоит перед грозными испытаниями. Самое ее существование — ее своеобразие и самобытность — поставлены на карту. Развернувшаяся на великой восточно-европейской равнине, как особый культурный мир между Европой и Азией, Русь в XIII веке попадает в тиски, так как подвергается грозному нападению обеих сторон — латинской Европы и монгольской Азии.
В 1206 г. в сердце Азии произошло событие, во многом определившее дальнейшие судьбы истории. В Делигун Булак на истоках Орхона курултай (собрание старейшин) монгольских народов провозгласил местного завоевателя окрестных племен, воинственного князька Темучина — Самодержцем (Чингисханом). Началось монгольское движение на Китай, Туркестан, Малую Азию, Европу. Меньше, чем через двадцать лет после того, передовые кавалерийские отряды Чингисхана уже нанесли русским князьям страшное поражение на Калке.
Почти одновременно — всего за два года до Делигун-Булакского курултая — не менее значительное событие произошло и в Европе, в 1204 г. западноевропейские крестоносцы взяли приступом Царьград и страшно разграбили его, Православное Византийское Царство было ниспровергнуто, на месте его основана Латинская Империя.
Вслед за Византией, казалось, пришел черед и Руси. Наступление началось по всему фронту. Венгрия и Польша бросились на Галицию и Волынь, немецкие крестоносцы утвердились в начале XIII в. в Риге (Ливонский орден) и Пруссии (тевтонский орден) и оттуда повели наступление на Псков и Новгород, наконец, шведы двинулись на Русь через Финляндию, мечом и огнем немцы и шведы обращали в латинство как язычников литовцев, эстов и финнов, так и православных — русских. Годы высшего напряжения двусторонней опасности для Руси — конец 1230-х-1240 год. Зима 1237-1238 г.г. — первый татарский погром Руси (преимущественно северо-восточной), в 1240 г. татарами взят Киев (6 декабря), в том же году, побуждаемый папой на крестовый поход против ‘неверных’, шведский правитель и полководец Биргер высадился на берегах Невы (июль).
Русь могла погибнуть между двух огней в героической борьбе, но устоять и спастись в борьбе одновременно на два фронта она не могла.
Предстояло выбирать между Востоком и Западом. Двое сильнейших русских князей этого времени сделали выбор по-разному. Даниил Галицкий выбрал Запад и с его помощью попытался вести борьбу против Востока.
Александр Невский выбрал Восток и под его защитою решил отбиваться от Запада.
Политика Даниила Галицкого не была, впрочем, последовательной и прямолинейной. Даниил лавировал между римским папою, Уграми (Венгрией), Чехией, Польшей, Литвою, татарами, собственными боярами и родственниками-князьями. Первый страшный удар нанесен был татарами юго-западной Руси в конце 1240 г. (взятие Киева), вся Волынь и Галиция были затем опустошены, к Берестью нельзя было подойти от смрада гниющих трупов, во Владимире не осталось живой души.
Даниил не пытался оказывать сопротивления. Еще до взятия Киева он уехал в Угры, ища против татар помощи у короля Угорского. Хлопоты Даниила оказались тщетны. Как известно, монгольская волна залила всю восточную и среднюю Европу — Венгрию, Силезию, Моравию, Хорватию, Балканы. Волна схлынула (в 1241 г.) не потому, чтобы монголы встретили серьезное военное сопротивление — наоборот, они побеждали повсюду (при Легнице в Силезии, на р.Солоней в Уграх) — а вследствие внутренних осложнений в глубинах монгольской державы (смерть великого хана Огодая и связанные с этим вопросы престолонаследия и внутренней монгольской политики, живо волновавшие Батыя, руководителя европейского похода монголов).
Даниил вернулся на Русь, где ему пришлось вести длительную борьбу с галицкими боярами, перемышльским владыкою, бывшим черниговским князем Ростиславом, уграми и поляками. Борьба шла успешно и завершилась решительною победою Даниила над польскими и угорскими войсками Ростислава (под Ярославом, 1249 г.).
Между тем уже в следующем 1250 году монголы вновь заинтересовались юго-западною Русью. Батый прислал сказать Даниилу: ‘Дай Галич’. Не чувствуя себя опять в силах бороться оружием, Даниил решил подчиниться и поехал сам к Батыю. Против ожидания Даниил был встречен ласково. Войдя в вежу (палатку) Батыя, Даниил поклонился по монгольскому обычаю. Батый сказал ему: ‘Данило, чему еси давно не пришел? А ныне оже еси пришел, то добро же. Пьеши ли черное молоко, наше питье — кобылий кумыс?’
Даниил: ‘Доселе семь не пил — ныне же ты велишь — пью’.
Батый: ‘Ты уже наш татарин, пий наше питье’.
Даниил выпил и поклонился по обычаю.
Потом Батый прислал Даниилу вино, сказав: ‘не обыкли (вы) пити молока, пий вино’.
Даниил пробыл в орде почти месяц и достиг цели: Батый оставил за ним все его земли. Немедленно сказалось международное значение Даниилова шага: Запад начал заискивать перед ним, угорский король Бела IV прислал послов с предложением мира и родственного союза. Сын Даниила Лев женился на дочери угорского короля.
На стороне Белы Даниил вмешался в дела и распри Средней Европы — спор из-за австрийского герцогства, дела чешские и моравские. В поход 1252 г. войско Даниила (вероятно лучший полк, гвардия) было вооружено и обучено на татарский лад. ‘Немцы же, дивящиеся оружью татарскому, беша бо кони в личинах и в коярех кожаных и людье во ярыцех, и бе полков его светлость велика’…
Подчинением монгольскому влиянию Даниил приобщался к мировой силе монгольской экспансии — попадал как бы в русло исторического потока.
Почти необозримые дипломатические перспективы открывались перед Даниилом в восточной и средней Европе. Он сам закрыл их перед собою своим неуменьем постигнуть значение исторического момента.
Его подчинение монгольской силе не было продуманным и последовательным, это был лишь случайный ловкий ход политического оппортунизма. Все политические и культурные симпатии, навыки и вкусы отталкивали Даниила от монгольской Азии.
Среди своей снаряженной по татарскому образцу гвардии Даниил в упомянутом походе 1252 г. не изменил византийскому одеянию русских князей. ‘Сам же (Даниил) еха подле короля (Угорского) по обычаю Руску, бе бо конь под ним дивлению подобен, и седло от злата жжена, и стрелы и сабля златом украшена и иными хитростями якоже дивитися, кожух же оловира (шелка) Грецкого и круживы златыми плоскими ошит и сапоги зеленаго хьеза (кожи) шиты золотом, немцем же зрящим много дивящимся’.
Блестящему и честолюбивому князю должно было нравиться играть роль среди западных государей и рыцарей, вызывать восхищение и удивление в их среде. Тем более должна была ему казаться унизительною зависимость от диких — с его точки зрения — кочевников и варваров. Милостивое отношение Батыя было поэтому Даниилу оскорбительно и тяжело. Эти чувства ярко отразил летописец [4]: ‘О злее зла честь татарская: Данилови Романовичу князю бывшу велику, обладавшу Русскою землею, Киевом и Володимером и Галичем… ныне седит на колену и холопом называется… О злая честь Татарская — его отец [5] бе царь в Русской земле, иже покори Половецкую землю и воева на иныя страны все’.
Оскорбленное самолюбие Даниила заставило его искать новых путей, чтобы высвободиться из-под монгольской зависимости. Византийское царство было низвергнуто: оставался латинский Запад. Чтобы рассчитывать на помощь Запада — новый крестовый поход — нужно было обратиться к формальному главе Запада — папе. Даниил это и сделал: он вступил в переговоры с папою Иннокентием IV о соединении церквей. [6]
Папа обещал различные льготы и милости, русскому духовенству разрешено служить на квасных просфорах, признан был законным брак Даниилова брата Василька на близкой родственнице, крестоносцам и духовным лицам запрещено приобретать имения в русских областях без позволения великого князя, самому великому князю обещан королевский титул.
Наконец, посланы были (1253 и 1254 гг.) от папы всем государствам средней и восточной Европы призывы о крестовом походе против татар на помощь Даниилу.
Рассчитывая на помощь Запада, Даниил начал деятельно подготовляться к борьбе с монголами: собирать войска и деньги, укреплять города, населять их [7], возвеличивать власть свою.
В 1255 г. в гор. Дрогичине Даниил короновался присланною ему от папы королевскою короною.
Даниилу нужна была однако не только корона, а прежде всего военная помощь. Помощь эта не приходила: призывы папы остались без последствий. Тогда Даниил прервал с папою сношения.
Между тем надвигалась гроза с Востока. Даниил увидел, что не в силах справиться с этою грозою — предотвратить начавшееся опустошение своей земли татарами. Ему пришлось уступить и бросить все свои мечты. По требованию приднепровского татарского баскака Куремсы Даниил приостановил все свои военные приготовления против татар и срыл укрепления волынских городов (1261).
Через несколько лет после того Даниил умер (1264). Вся ‘большая политика’ его таким образом кончилась неудачею, он имел успех только в ‘малой политике’ — борьбе с непосредственными соседями литовцами, которых против него не поддерживали ни монголы, ни крестоносцы — латиняне.
Даниил разменялся на повседневные политические мелочи и упустил из рук главные нити исторических событий.
Он выиграл несколько отдельных сражений, но проиграл самое главное — Православную Россию.
Результатом его политики были долгие века латинского рабства юго-западной Руси.
Не прошло и ста лет после смерти Даниила, как вся его отчина — Галицко-Волынская земля — была расхватана соседями: уграми, поляками, литовцами. Латинское рабство в отдельных частях Руси не изжито было до наших дней — до начала мировой войны 1914 г., а ныне, кажется, возобновилось все в той же многострадальной Волынской земле с прежнею тяжестью или даже тяжелее прежнего…
Полную противоположность деятельности Даниила Романовича представляет собой деятельность Александра Ярославича.
С гораздо меньшими историческими данными Александр добился больших и несравненно более прочных политических результатов. Шумная и блестящая эпопея Даниила Галицкого прошла впустую. Глубокая и настойчивая политическая работа Александра Невского привела к великим следствиям.
Даниил имел в своем распоряжении исключительно благоприятные историко-географические силы: несравненный плацдарм в сердце средней Европы, используй Даниил с тыла поддержку монгольской силы, он достиг бы результатов совершенно непредвиденных и необыкновенных. Он мог бы прочно утвердить Русь и Православие в восточной и средней Европе.
Александр наоборот имел данные историко-географические из рук вон плохие. Северо-западный угол европейской России не открывал перед ним широких международных перспектив. Но если Александр мало мог приобрести, он мог очень много — если не все — потерять. Он мог потерять не только ‘окна в Европу’ — Новгород и Псков: речь шла о самом существовании Руси, ее культуры и самобытности, о срединном очаге этой культуры. Предстояло поддержать живую энергию русской культуры — Православие — и обеспечить сохранность основного уже в то время источника этой энергии — родины русской народности. Если бы латинский Запад разгромил Новгород, Псков, Тверь — могло бы оказаться, что остаток северо-восточной Руси был бы уже слишком слаб для самостоятельной жизни, мог бы вовсе раствориться в татарской стихии, а не ее претворить в себя (как это произошло затем в действительности).
Историческая задача, стоявшая перед Александром была двояка: защитить границы Руси от нападений латинского Запада и укрепить национальное самосознание внутри границ.
Для решения той и другой задачи нужно было отчетливо сознавать и глубоко чувствовать — инстинктом, нутром, так сказать — исторический смысл своеобразия русской культуры — Православие.
Спасение Православной веры и было основным камнем политической системы Александра. Православие для него не на словах, а на деле было — ‘столп и утверждение истины’.
Раз основа была неколебимая и прочная — Александр уже не боялся искать любых исторических союзников, чтобы эту основу утвердить.
Глубоким и гениальным наследственным историческим чутьем Александр понял, что в его историческую эпоху основная опасность для Православия и своеобразия русской культуры грозит с Запада, а не с Востока, от латинства, а не от монгольства. Монгольство несло рабство телу, но не душе. Латинство грозило исказить самое душу.
Латинство было воинствующей религиозною системою, стремившеюся подчинить себе и по своему образцу переделать Православную веру русского народа.
Монгольство не было вовсе религиозною системою, а лишь культурно-политическою. Оно несло с собою законы гражданско-политические (Чингисова яса), а не религиозно-церковные.
Мы привыкли ставить знак равенства между понятиями татарин и мусульманин, но первоначальная монгольская волна отнюдь не была мусульманскою. Лишь через сорок лет после битвы на Калке хан Золотой Орды Берке принял мусульманство (ок. 1260). Но сам Берке был лишь местною властью, областною, а не имперскою. Он подчинялся Великим Ханам Монгольским (своим двоюродным братьям): Менке, а после смерти этого последнего — знаменитому Кубилаю, мудрость и терпимость которого так прославляет Марко Поло.
Основным принципом Великой Монгольской Державы была именно широкая веротерпимость, или даже более — покровительство всем религиям. Первые монгольские армии, которые создали своими походами мировую монгольскую империю, состояли преимущественно из буддистов и христиан (несториан). Как раз во времена князей Даниила и Александра монгольские армии нанесли страшный удар мусульманству (взятие Багдада, 1258 г.)
Именно отсюда проистекало то принципиально сочувственное отношение ко всякой религиозно-церковной организации, которое составляет такую характерную черту монгольской политики и которое удержалось потом в значительной степени даже в мусульманской Золотой Орде.
В частности, и Православная церковь в России сохранила полную свободу своей деятельности и получала полную поддержку от ханской власти, что и было утверждено особыми ярлыками (жалованными грамотами) ханов.
С этой стороны Александру Невскому не только не нужно было опасаться монголов, но он мог рассчитывать даже на их помощь. Поэтому и подчинение Александра монголам не было чисто механическим, только вынужденным. Александр видел в монголах дружественную в культурном отношении силу, которая могла помочь ему сохранить и утвердить русскую культурную самобытность от латинского Запада.
Вся политика подчинения монгольскому Востоку была, таким образом, у Александра не случайным политическим ходом, как у Даниила, а осуществлением глубоко продуманной и прочувствованной политической системы.
Александр Ярославич, подобно Даниилу Романовичу — богато одаренная личность в отношении и духовном и физическом. Житие Александра [8] восхваляет качества его ума и сердца, красоту и храбрость.
‘Мудрость же и остроумие дадеся ему от Бога, яко Соломону’. С юных лет ‘вселися в сердце его страх Божий, еже соблюдати заповеди Господни и творити я во всем… Во все же время юности своея смиренномудрие вседушно держаше, кротость же стяжа и от тщеславия отвращашеся… Во устех же его безпрестанно бяху божественные словеса, услаждающа его паче меда и сота’. Эти словеса он читал ‘со усердием, и вниманием, и желаше сих речения и делом исполняяй’.
Душевным качествам Александра соответствовали телесные. ‘Бе же розрастом (ростом) велик зело, красота же лица его видети, яко Прекраснаго Иосифа, сила же его бе, яко часть от силы Самсоновы, глась же его слышати, яко труба в народе, храбрость же его — яко Римскаго царя Веспасиана’.
Александр Ярославич сел на княжеский стол перед самым монгольским нашествием. В 1236 г. князь Ярослав, отправившись походом из Новгорода на Киев, посадил сына князем в Новгороде. В Новгороде сидел Александр и во время первого монгольского нашествия на Русь зимою 1237-1238 гг. Как известно, в это первое нашествие татары до Новгорода не дошли. ‘И тамо дойти поганым возбрани некая сила божественная, — говорит Степенная Книга, — и не попусти им ни мало приближитися не токмо ко пределам Великаго Новаграда, но идеже и инде прилучится им тогда пребывати и воиньствовати супротивных и враждующих Литву и Немец’.
Тем не менее, и Новгород с остальными русскими городами и землями вошел в подчинение татарской власти. В 1239 г. отец Александра Ярослав должен был лично ехать в Орду для выражения покорности. Батый принял его с ‘великою честью’ и сказал: ‘Ярославе! буди ты старей всем князем в русском языце (народе)’. Сына Константина Ярослав отправил в Азию в ставку Великого хана. [9]
Под прикрытием монгольского мира на Востоке другой сын Ярослава Александр в эти именно годы блистательно отбивал все нападения с Запада.
Как было уже сказано, в июле 1240 г. шведский ярл Биргер, побуждаемый папою на крестовый поход против неверных (т.е. православных), высадился на берегах Невы. Услыхав об этом, Александр, по словам древнего жития [10] ‘разгорелся сердцем, вниде в церковь святыя Софьи (в Новгороде), поде на колену перед олтарем, нача молиться со слезами… и восприим Псаломную песнь рече: суди, Господи, обидящим мя, возбрани борющимся со мною, приими оружие и щит, стань в помощь мне. Скончав молитву, встав, поклонися архиепископу, архиепископ же Спиридон благослови же его и отпусти’.
Александр двинулся в поход ‘в мале дружине, не сождався со многою силою своею, но уповая на святую Троицу’.
15 июля в 6 часов утра началось сражение (‘сеча велика над римляны’). Победа Александра была полная и решительная: ‘изби множество безчисленно их’ (‘римлян’, т.е. шведов-латинян). Самому Биргеру Александр ‘взложи печать на лице острым своим мечем’.
Невская победа произошла в обстановке величайшего религиозного напряжения. Она сопровождалась чудом: перед боем морской побережный стражник Пелгусий, бывший язычник, крещеный в православие и нареченный Филиппом, имел видение. Пелгусий стоял ‘при крае моря, стрежашеть обою пути, и пребысть всю нощь во бденьи, яко же нача всходити солнце, и слыша шумъ страшенъ по морю, и виде насадъ (судно) един гребущь, посреде насада стояща мученику Бориса и Глеба в одеждах червленныхъ… и рече Борис: брате Глебе! повели грести, да поможемх сроднику своему Александру’.
В то время, как Новгород подвергся нападению шведов, на Псков напали немцы (ливонские рыцари) и взяли его, немцы вошли затем в Новгородскую землю и попытались там крепиться, построили крепость в Копорье.
В 1241 г. Александр взял Копорье со всем немецким гарнизоном. В начале 1242 г. Александр занял Псков и тотчас пошел на Чудскую землю во владенья Ливонского Ордена. 5 апреля на льду Чудского озера произошла знаменитая битва, известная под именем Ледового побоища. Немцы и чудь построились свиньей (клином), им удалось было прорвать линию русской рати, но в это время Александр с отборным отрядом зашел немцам в тыл и этим решил дело. Разгром неприятеля был полный. ‘И бысть сеча зельна на немцы и на чудь’ — говорит житие Александра — ‘и трескъ великъ отъ копей ломания и звукъ страшенъ отъ мечнаго сечения… и не бъ видети леду: покрыло бо ся кровию’. Один самовидец свидетельствовал, что видел ‘полки Божий на воздусе пришедшима на помощь ему (Александру)’.
Торжественно было возвращение Александра во Псков: ‘изыдоша во сретение ему весь освященный соборъ съ честными кресты и со святыми иконами и всенародное множество, хвалу Богови возсылающе и благодарные песни воспевающе: Пособивый Господи кроткому Давиду победити иноплеменники и благоверному великому князю нашему Александру оружиемъ крестный градъ Псковъ освободити отъ поганыхъ иноплеменникъ’.
После ряда блестящих и славных побед над Западом Александру пришлось воочию ощутить силу Востока: он должен был ехать во Владимир прощаться с отцом своим Ярославом, который отправлялся в Орду к Батыю.
За смирением на Востоке опять следовали победы на Западе (несколько побед над Литвою в 1245 г. в районе Торопца и Витебска). В том же 1245 году из Азии, из ставки Великого Хана, вернулся Константин Ярославич. Взамен его вглубь Азии поехал сам Ярослав. В августе 1246 года Ярослав принял участие в курултае, на котором Великим Ханом провозглашен был Гуюк, сын Огодая и Туракины. Вскоре после этого Ярослав заболел и умер (там же, в ханской ставке).
После смерти отца Александр оказался в непосредственной близости к Востоку, ему пришлось уже самостоятельно решать между Востоком и Западом.
И Восток, и Запад звали его каждый на свою сторону…
В 1248 году составлена была папская булла, в которой папа обещал Александру за признание Римского престола помощь ливонских рыцарей против татар. [11]
С другой стороны, Батый прислал Александру сказать: ‘Иже въ русскихъ держателяхъ пресловущий княже Александре, вемъ яко разумно (известно) ти есть, иже мне Богъ покорилъ многие языки (народы), и вей повинуются державе моей. И паче ли всехъ единъ ты нерадиши покоритися силе моей? Внимай убо себе, аще мыслиши соблюсти землю твою невредиму, то потщися немедленно прийти до мене, и узриши честь и славу царствия моего себе же и земле твоей полезная приобрящеши’.
Александр поехал к Батыю с братом Андреем. От Батыя братья отправились к Великому Хану Гуюку (поездка в Азию заняла у них два года). Андрею дан был Владимир, Александру — Новгород и Киев. В Твери княжил третий брат — Ярослав. Александр, как старший, требовал от братьев подчинения. Целью его политики было объединение всей Руси под одним великим князем. Не встречая покорности в братьях, Александр не останавливался перед тем, чтобы смирять их с помощью татар. В 1252 г. татарский отряд Неврюя изгнал Андрея из Владимира, великокняжеский стол передан Александру. В 1256 г. Александр силою выгнал из Новгорода другого брата Ярослава (который из Твери перешел в Псков, а оттуда в Новгород). Вслед за этим Александр жестоко наказал новгородцев, не хотевших платить татарам дань (‘число’). В 1259 г. Александр лично присутствовал при взятии татарами этого ‘числа’.
В 1262 г. Александр последний раз воевал против Запада: он послал в поход (на Юрьев-Ливонский) сына своего Димитрия и смирившегося брата Ярослава. Русские осилили немцев и сожгли посад (крепости взять не смогли).
Самому Александру пришлось в это время ехать в Орду умилостивлять хана, разгневанного мятежом: во многих северо-русских городах в 1262 г. народ избил татарских откупщиков дани, не понимая, что за каждым баскаком стояла грозная сила всей монгольской империи. Александру удалось уладить дело благополучно: хан Берке удовольствовался его извинениями и новыми изъявлениями покорности.
Спасение русской земли от нового разорения было последним политическим актом Александра. В Орде Александр пробыл почти год. На обратном пути он заболел (в Нижнем Новгороде) и в Городце на Волге умер (14 ноября 1263 г.). Перед смертью Александр призвал: ‘вся свои князи и боляре и все чиновники даже и до простыхъ, и оть коегождо ихъ прощение просяще, и всемъ имъ тако же прощение подаваше, и вей горьце плачущися о разлучении господина своего. Ужасно бе видети, яко въ толице множестве народа не обрести человека не испусти слезъ, но вей со восклицаниемъ глаголаху: Увы нам, драгий господине нашъ! Уже къ тому не имамы видети красоты лица твоего, ни сладкихъ твоихъ словесъ насладитися! Къ кому прибегнемъ и кто ны ущедрить? Не имуть бо чада отъ родителю такова блага прияти, яко же мы отъ тебе воспримахомъ, сладчайший наш господине!’.
Митрополит Кирилл был во Владимире, когда пришла весть о кончине Александра. Выйдя к народу, митрополит объявил: ‘Уже заиде солнце земли Русския’. Потом помолчал, прослезился и сказал: ‘Благоверный великий князь Александръ преставился отъ жития сего’. ‘И бысть во всемъ народе плачъ неутешимъ’. Деятельность Александра определялась не только чисто политическими планами и расчетами. Политика его тесно связана была со всеми его нравственно-религиозными понятиями. Вернее сказать, в основе его политики лежали принципы религиозно-нравственные. Политическая система Александра есть в то же время система религиозно-нравственная.
Александр Ярославич не только политик и воин: он прежде всего глубоко верующий человек и знающий богослов. Когда римский папа прислал к Александру двух кардиналов для убеждения в латинской вере, Александр — ‘совещавъ съ мудрецами своими’ — составил обстоятельное возражение.
‘Исписавъ къ нему отъ Адама и до потопа, а от потопа и до разделения языкъ и до начала Авраама, а отъ Авраама… до Августа кесаря, а отъ Августа царя до Христова Рождества и до Страсти и до Воскресения Его, отъ Воскресения же и до Вознесения на небеса и до царства Константина Великаго и до Перваго Вселенскаго Собора святыхъ отецъ, а отъ Перваго и до Седьмого Собора. Сии вся добре сведаемъ, сия суть въ насъ, учения сии целомудрствуемъ, иже во всю землю изы-доша вещания ихъ и въ концы вселенныя глаголы их, якоже проповедашеся отъ святыхъ апостолъ Христово Евангелие во всемъ мире, по сихъ же и предания святых отец Седми Собор Вселенскихъ. И сия вся известно хранимъ, а отъ васъ учения не приемлемъ и словесъ вашихъ не слушаемъ’.
Религиозно-нравственная философия Александра Невского была вместе с тем и политическою его философией.
В житии Александра приводятся два главных основания для его ‘хождения во Орду’.
Александр ‘умысли итти во Орду’: 1) ‘подобяся благой ревности благочестиваго си отца’ и 2) ‘избавы ради хритианския’.
Объяснением ко второму мотиву являются слова Батыя: ‘аще мыслиши соблюсти землю твою невредиму, то потщися немедленно прити до мене’.
Что касается первого мотива, житие поясняет его следующим образом: ‘Богомудрый же великий князь Александр разсуди, яко святый отецъ его Ярославъ не ради (не заботился) о временном царствии, но шедъ во Орду и тамо положи живот свой за благочестие и за вся своя люди и темъ измени (обезпечилъ) себе Небесное Царствие’.
Готовность положить живот свой за люди своя — это то же, что иначе выражено словами ‘избавы ради христианския’.
Готовность положить живот свой ‘за благочестие’ — это вполне отвечает стойкости Александра в православной вере и стремлению его — во что бы то ни стало обеспечить существование православной церкви.
Сложнее смысл слов ‘не ради о временном царствии’.
Подобными словами в наших летописях выражается обычно мысль о готовности властителя без боязни и без колебаний принять в борьбе с врагомъ смерть и мученический венец, променяв ‘временное царствие’ на ‘вечное’. [12]
Но в применении к восточной политике Ярослава и Александра — политике не вооруженной борьбы, или восстания, а подчинения и покорности — слова эти должны иметь другой оттенок и смысл.
Их можно сопоставить опять-таки со словами Батыя: ‘узриши честь и славу царствия моего’. То, о чем говорит Батый, — блеск земной славы (‘временного царствия’): о нем-то и не радел Ярослав. О нем радел зато Батый, о нем радел и Даниил Галицкий.
Этим внешним блеском и величаньем земного царствия и пожертвовал Александр ради глубины понимаемых им истинных основ царской власти: ‘за благочестие и за вся своя люди’, ‘избавы ради христианския’.
‘Злее зла честь татарская’ была для самолюбия Даниила: Александр принял эту честь со смирением.
Невыносимо было для Даниила стать подручным (‘холопом’) — татарского хана: Александр перенес и это со смирением.
Александр — ‘побеждая везде, а не победимъ николиже (никогда)’ — устоял перед искушением — подобно Даниилу — путем компромисса с латинским Западом искать себе союзников против Востока.
Подчинение Александра Орде иначе не может быть оценено, как подвиг смирения.
Неслучайно в видении Пелгусия в помощь Александру являются именно Борис и Глеб — святые смирения, по преимуществу.
Недаром и Степенная Книга говорит, что ‘смиренную мудрость’ Александр ‘стяжа паче всехъ человекъ’.
Христианский подвиг не всегда есть мученичество внешнее, а иногда, наоборот, внутреннее: не только брань видимая, но и ‘брань невидимая’, борьба с соблазнами душевными, подвиг самодисциплины и смирения. И этот подвиг может быть присущ не только частному лицу, но и властителю.
Сан государя — божественное установление. Но перед каждым государем возникают и соблазны и увлечения земным окружением власти — внешнею пышностию и суетным (‘временным’) величием.
Подвиг власти может состоять в том, чтобы достойно отстаивать внешнюю независимость и величие сана — отстаивать даже до смерти. Но подвиг власти может состоять также и в том, чтобы выполняя основные задачи сана, защищая ‘благочестие и люди своя’, внутренне преодолевать, когда это нужно для исполнения основной задачи, земное тщеславие власти.
‘Тот, кто указывает и распоряжается’, — говорит в одном из своих оглашений преп. Феодор Студит — ‘должен соблюдать умеренность и смирение, ибо Творец естества поставил его выдающимся и более почетным членом тела’.
Таков и был по отношению к Востоку подвиг св.Александра Невского. По отношению же к Западу это был подвиг не сложный, а простой, брань не только невидимая, но также и видимая.
Два подвига Александра Невского — подвиг брани на Западе и подвиг смирения на Востоке — имели одну цель: сохранение православия как нравственно-политической силы русского народа.
Цель эта была достигнута: возрастание русского православного царства совершилось на почве, уготованной Александром. Племя Александра построило Московскую державу.
Когда исполнились времена и сроки, когда Русь набрала сил, а Орда, наоборот — измельчала, ослабла и обессилела [13], тогда стала уже ненужною Александрова политика подчинения Орде: Православное Царство могло быть воздвигнуто прямо и открыто, Православный стяг поднят без опасений.
Тогда политика Александра Невского естественно должна была превратиться в политику Дмитрия Донского.
Внутренняя необходимость такого превращения наглядно подчеркнута в ‘Сказании чудес по преставлении блаженного Александра’, именно — в ‘чуде о Донской победе’.
‘Яко же въ животе, тако и по преставлении, — свидетельствует Сказание, — сей чудный самодержецъ Александръ не оставляетъ, ни забываеть свою паству, но всегда въ нощи и во дни снабдевая и заступая отъ врагъ видимыхъ и невидимыхъ… Во преименитомъ граде Владимире во обители Пречистыя Богородицы честнаго Ея Рождества у честныя раки блаженнаго великаго княза Александра во едину отъ нощи (на 8 сент. 1380 г.) пономареви церкви тоя спящю въ паперти церковней и виде въ церкви свещи о себе возгоревшася, и два старца честна изыдоста отъ святого олтаря и приидоста ко гробу блаженнаго князя Александра и глаголаста: О господине Александре, востани и ускори на помощь правнуку своему, великому князю Димитрию, одолеваему сущу отъ иноплеменникъ. И въ часъ святый великий князь Александръ воста изъ гроба и абие со обема старцы вскоре невидимы быста’.
Так, положник подвига смирения по отношению к татарам, когда нужно оказалось, взамен смирения подвигся на брань.
Исторически, конечно, так и было: рать Дмитрия возросла на смирении Александра. Московское Царство в значительной степени плод мудрой Александровой политики.
Степенная Книга, подводя под это Царство духовно-исторические основы, обнаружила глубокое понимание истории, когда среди основателей Царства уделила св. Александру Невскому такое значительное место в ‘граняхъ’ своего повествования.
Александр Невский и Даниил Галицкий олицетворяют собою два исконных культурных типа истории русской, и даже шире того, мировой [14] : тип ‘западника’ и тип ‘восточника’.
В XIX веке в русском обществе получило большую известность разделение на ‘западников’ и ‘славянофилов’. Это видоизменение тех же основных типов. Рознь между западниками и славянофилами в середине XIX века проявлялась преимущественно в рамках литературных мнений.
Осознание культурных противоречий Запада и Востока должно выйти за пределы литературы, должно стать действенным.
Не одни только литературные мнения, а также деяния, чувства и подвиги прошлого должны быть нами по новому поняты и оценены.
Яркими маяками двух мирочувствований светят нам образы двух русских князей — Даниила Галицкого и Александра Невского.
Наследием блестящих, но не продуманных, подвигов одного было латинское рабство Руси юго-западной.
Наследием подвигов другого явилось великое Государство Российское.
[1] Отвечало бы интересной социологической задаче проследить историю этой ненависти и страха хотя бы за XVIII -XIX века. Книга Кюстина у меня имеется в 3-м издании (Paris, 1846).
[2] La Russie en 1839, par le marquis de Custine. t.1 (1846) p.265.
[3] Термин ‘киевский’ употребляется здесь не как территориальный, а как культурно-хронологический.
[4] Здесь, как и раньше, имеется в виду Галицко-Волынская летопись в Ипатьевском списке (под 1249 и 1250 г.).
[5] Великий князь Роман Мстиславич (Волынский и Галицкий).
[6] Переговоры начались еще до подчинения Даниила Батыю при посредстве ездившего в Орду от папы монаха Плано-Карпини (1246-1247).
[7] При этом новыми поселенцами в городах явились большею частью немцы, поляки, евреи, последствия сказались в дальнейшем развитии этих городов.
[8] Пространное — Степенная Книга, 8-я степень.
[9] В это время Великого Хана вовсе не было. Управляла Империей вдова Огодая Туракина.
[10] Лаврентьевская летопись под 1263 г.
[11] Доставлена была эта булла Александру ок. 1251 г., к какому времени относится и ответ Александра папе, занесенный в житие.
[12] См. статью М.В.Шахматова в третьей книге ‘Евразийского временника’.
[13] Роковую роль для турко-монголов сыграл религиозный их раскол — обращение западных турко-монголов в мусульманство.
[14] Мировой — в смысле Старого Света, — Евразии.
Опубликовано // Евразийский временник. Кн. 4. — Прага, 1925, с. 318-337.