Два друга.
Два друга.
Разсказъ Уйда
Разсказъ Уйда
Съ англійскаго.
Съ англійскаго Л. Хавкиной.
‘Юный Читатель’ No 2, 1900
Два друга, Уйда, Год: 1900
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Мальчику Руффо было только двнадцать лтъ, но онъ помнилъ такъ много вещей, совершенно непохожихъ на его теперешнее существованіе, что считалъ себя совсмъ старикомъ. Онъ не поврялъ этихъ незабвенныхъ воспоминаній никому, кром собачки Руффъ, когда они вмст ночевали гд-нибудь на солом въ хлву или среди хлама на чердак. Руффъ всегда слушалъ съ большимъ вниманіемъ, вдь и у него было свое прошлое, о которомъ онъ не могъ разсказать, но отъ котораго непрестанно ныло его врное собачье сердце.
Руффо помнилъ синее море, благоухающія рощи, большіе золотистые плоды, домикъ подъ пальмами, женщину, которая сажала его къ себ на спину, бгала съ нимъ по соленой сверкающей пн волнъ, смялась, пна и подставляла ему лицо для поцлуевъ. Кто она была? Что они длали? Гд все это происходило?
Иногда на грязныхъ лоткахъ безобразныхъ англійскихъ улицъ, при свт газовыхъ рожковъ, онъ видлъ круглые желтые плоды, которыми когда-то игралъ среди цвтовъ. Это были несчастные апельсины въ изгнаніи, сморщенные, гнилые, туго набитые въ ящики или корзины и освщенные газомъ, вмсто солнца. Видъ ихъ особенно напоминалъ ему родину, и онъ вечеромъ горько плакалъ, обнимая Руффа.
Онъ родился въ приморской деревушк, въ Италіи. Его звали Руффо Аниллино. Такъ гласила выданная ему бумага, которая переходила изъ рукъ въ руки по мр того какъ у него мнялись хозяева.
Отецъ его утонулъ во время бури, когда онъ еще былъ крохотнымъ ребенкомъ. Черезъ годъ посл того мать его умерла отъ холеры, а оставшаяся родня продала мальчика иностранному торговцу дтьми, который увезъ его съ собой на корабл.
Онъ смутно помнилъ это, вдь съ тхъ поръ его перепродавали нсколько разъ и таскали по различнымъ странамъ, городамъ и мстечкамъ. Онъ всегда терплъ голодъ, холодъ и побои, и въ ум его стоялъ какой-то смутный, срый туманъ, въ которомъ ярко выступали только его раннія воспоминанія.
Онъ былъ очень малъ для своихъ лтъ, и немудрено — его всегда кормили впроголодь. На его блдномъ и худенькомъ личик выдлялись большіе темные глаза съ такимъ же выраженіемъ безконечнаго терпнія, утомленія и грусти, какъ у дрессированной собачки Руффъ.
Оба они принадлежали бдному кукольному театру, который постоянно перезжалъ съ мста на мсто и давалъ представленія на ярмаркахъ, улицахъ, пристаняхъ и деревенскихъ выгонахъ.
Онъ даже не мечталъ о томъ, что его рабство можетъ когда-нибудь кончиться. Онъ не представлялъ себ, куда можно пойти и чего искать. Онъ ничего не умлъ длать. Единственное искусство его состояло въ томъ, чтобы выдвигать куколъ и говорить за нихъ, если его хозяева были слишкомъ пьяны. Когда же они сами могли давать представленіе, онъ крутилъ шарманку и игралъ на свирли. Однако съ этими людьми его несчастная судьба была все-таки сносне, чмъ прежде. Напившись, хозяева били его, но въ трезвомъ вид рдко обижали. Ему больше нравилось кочевать съ кукольнымъ театромъ, чмъ ходить съ шарманкой по Лондону и другимъ большимъ городамъ. Къ тому же при немъ былъ Руффъ — его другъ, утшитель и товарищъ по страданіямъ и невол.
Руффъ былъ маленькій серебристо-срый шпицъ. Когда-то онъ лежалъ на колняхъ у хозяйки или на подушкахъ экипажа, бгалъ но зеленымъ лужайкамъ, лъ сахаръ, носилъ серебряный колокольчикъ и слышалъ ласковыя слова. Но любившая его госпожа умерла на восемнадцатомъ году жизни. Ея родители отдали Руффа изъ дому, такъ какъ видъ его слишкомъ растравлялъ ихъ горе. Разумется, онъ убжалъ изъ большого, чужого дома въ Лондон, куда его отвезли, и попытался розыскать свое прежнее жилище. Но онъ заблудился среди множества мощеныхъ улицъ и попался въ руки комедіанта, у котораго за три дня до этого околла ученая собака. Его остригли, чтобы сдлать неузнаваемымъ, посадили на цпь, колотили, одвали и заставляли играть. Онъ былъ разбитъ тломъ и душой, но не умеръ.
Однажды хозяева привезли маленькаго, блднаго, дрожащаго мальчика, и съ тхъ поръ Руффо и Руффъ стали утшать другъ друга.
Когда имъ доставались побои, они, забившись куда-нибудь въ уголъ, прижимались другъ къ другу, и боль какъ-будто стихала. Испытывая голодъ и холодъ, они вмст забирались на солому и рыдали, пока сонъ не смыкалъ ихъ глазъ. Въ солнечные дни, когда имъ удавалось что нибудь пость и когда въ промежуткахъ между представленіями куклы лежали въ ящик, а хозяинъ съ хозяйкой сидли въ пивной, Руффо и Руффъ убгали въ поле по какимъ-нибудь глухимъ переулкамъ или окольнымъ тропинкамъ. Часто вслдъ имъ летли камни, иногда по дорог они получали пинки и слышали замчанія, что поля и луга — ‘не для ихъ брата писаны’. Но случалось и такъ, что какая-нибудь добрая женщина давала имъ глотокъ молока или ломоть хлба, а не то какой нибудь пахарь, грвшій старыя кости на солнц, длилъ съ ними свой кусокъ черствой булки и тухлаго сала.
— Отчего у тебя съ твоей дворняжкой только кожа да кости?— спросилъ какъ-то одинъ старый крестьянинъ.— Вы комедіанты? Ахъ, нехорошее это ремесло.
— А насъ возьмутъ на какую-нибудь ферму, какъ вы думаете, сэръ?— сказалъ Руффо на своемъ ломанномъ англійскомъ язык.
— Нтъ, не возьмутъ, дитя,— отвтилъ старикъ, которому понравилось, что его назвали сэромъ.— Отъ васъ проку никакого, а фермеры не любятъ чужаковъ.
— Разв мы чужаки?— спросилъ Руффо, смутно представляя себ, что это значитъ.
— Да, по крайней мр,— ты. Насчетъ собаки я не знаю, но ты, несомннно, изъ чужой страны. Ты такъ диковинно говоришь по англійски.
— Разв, сэръ?— печально произнесъ Руффо. Онъ самъ не замчалъ, что его рчь отличалась отъ другихъ.— Но Руффъ — англичанинъ, — прибавилъ онъ, въ надежд, что его товарищъ встртитъ больше участія, чмъ онъ самъ.
Пахарь только покачалъ голоою.
— Собаки теперь не въ цн. Еще если-бъ твоя собака была крысоловка, а то она комедію ломаетъ. Никто ея не возьметъ.
— Что такое крысоловка, Руффъ?— спрашивалъ Руффо, когда они ушли подъ тнь деревьевъ. Руффъ не зналъ. До злосчастнаго ‘комедіантства’ онъ всегда былъ при своей милой молодой госпож, ходилъ за ней, какъ тнь, бгалъ въ припрыжку за ея верховой лошадью, со всхъ ногъ бросался поднимать оброненную ею перчатку и спалъ на ея блоснжной постели.
Его нжные темные глаза, такъ похожіе на глаза самого Руффо, смотрли печально. Они какъ бы говорили: ‘О, если бы я могъ разсказать про свое горе’.
Онъ медленно и грустно плелся рядомъ съ Руффо. Подобно ему и онъ хотлъ-бы знать, гд и когда это было? И за что онъ такъ жестоко наказанъ? Куда двалась его дорогая леди Елена? Онъ помнилъ, какъ во время ея болзни лежалъ у нея на постели и какъ испугался, когда она вдругъ сдлалась холодной и неподвижной. Экономка насильно увела его и заперла въ отдаленной комнат. Посл того онъ уже больше не видлъ своей хозяйки, и его отослали изъ дому, гд она его такъ баловала, хотя онъ за собой не чувствовалъ никакой вины и не понималъ, за что его постигло наказаніе. Онъ слышалъ, что она умерла. Но что значитъ: ‘умерла’?
Руффо въ это время мысленно также переносился назадъ къ свтлому, серебристому берегу, синему морю, зеленымъ вткамъ съ золотыми плодами и улыбающемуся розовому лицу своей молодой матери, озаренному солнцемъ. Ни тотъ, ни другой не могли ясно представить себ, что они потеряли и почему потеряли, но ихъ сердца отъ этого ныли не меньше.
Затмъ, посл одного или двухъ часовъ свободы и покоя, они возвращались къ своей невол, кнуту и черной работ и шли давать представленія въ переулкахъ и на улицахъ маленькихъ мстечекъ, гд кукольная комедія имла наибольшій успхъ.
Эти недолгія минуты свободы и покоя все-таки поддерживали ихъ, иначе они совсмъ пали бы духомъ подъ гнетомъ лишеній и наказаній, которыя доставались имъ ежедневно. Оба они старались изо всхъ силъ, но Тоддъ и его жена постоянно ворчали и почти всегда были подъ хмлькомъ.
Если сборъ былъ плохъ, то Руффо и Руффъ получали колотушки, хотя они вовсе не были виноваты въ томъ, что народу собралось мало или кварталъ попался бдный.
Не разъ Тодда штрафовали за жестокое обращеніе, но это не приносило пользы ни мальчику, ни собак. Онъ платилъ. деньги, а они получали двойную порцію побоевъ.
— Пожалуйста, сэръ, не жалуйтесь на него,— просилъ однажды Руффо добраго человка, который возмущался видомъ синяковъ и царапинъ на лиц ребенка.— Чмъ больше ему приходится платить, тмъ хуже намъ достается.
— Да его надо упрятать на мсяцъ въ тюрьму,— говорилъ сердобольный господинъ.
— А выйдя изъ тюрьмы, онъ убьетъ насъ обоихъ, сэръ.
— Я помщу тебя въ ремесленную школу, гд онъ надъ тобой не будетъ имть власти.
— А какъ же Руффъ, сэръ?
— Кто, собака? собаку возьмутъ въ полицію,
— Тогда я останусь у Тодда,— сказалъ Руффо и, къ крайнему негодованію господина, пустился бжать въ сопровожденіи врнаго Руффа, юркнулъ въ темную аллею и вскор исчезъ изъ виду.
Для Руффо было великимъ облегченіемъ, что Тоддъ въ тотъ же день покинулъ городокъ, гд они остановились, испугавшись вопросовъ, которые ему задавали относительно его правъ на ребенка.
— Я купилъ его. Вдь, правда-же, купилъ?— обращался онъ за подтвержденіемъ къ жен.— Далъ за него три новенькихъ золотыхъ и то два переплатилъ. Онъ больше не стоитъ, этотъ лнивый мальчишка.
М-сисъ Тоддъ возражала. Ей Руффо былъ очень полезенъ. Она заставляла его готовить, убирать, бгать на посылкахъ, покупать ей пиво тайкомъ отъ мужа и даже стирать блье на рчк. Она могла потребовать отъ него какой угодно работы, лишь бы хорошо накормила собаку.
— Онъ собак дастъ раньше, чмъ самъ състъ,— говорила она своимъ знакомымъ.— Вотъ дурачекъ! никогда въ въ жизни я не видала, чтобы мальчикъ заботился о собак больше, чмъ о себ. Но какъ бы глупъ онъ ни былъ, а несомннно стоилъ тхъ денегъ, которые за него были заплачены хозяевами.
Какъ ему хотлось вернуться назадъ, къ солнцу, къ морю и къ апельсинамъ и захватить съ собою Руффа!
Какія невзгоды приходилось переживать ему и Руффу, перекочевывая съ кукольнымъ театромъ по пыльнымъ и грязнымъ англійскимъ дорогомъ! Руффо возилъ, тачку, на которой уложенъ былъ разобранный театръ. Когда Тоддъ бывалъ въ благодушномъ настроеніи или же отсутствовалъ, Руффо устраивалъ на тачк маленькую постельку для Руффа, чтобы дать отдыхъ его больнымъ лапкамъ. Отъ продолжительнаго пути Руффъ всегда начиналъ прихрамывать, такъ какъ всю жизнь привыкъ бгать только по садамъ и лугамъ, да кататься въ экипаж. Тачка была тяжелая, дороги отъ засухи и отъ дождей портились, а силенки у Руффа было очень мало.
Однажды они съ тачкой пришли въ маленькій городокъ, отстоявшій на семь миль отъ моря. Это былъ старинный, веселый и мирный городокъ съ улицами, выходившими въ поля и лса, и съ малочисленнымъ, но привтливымъ и добрымъ населеніемъ. Тамъ у Тодда были родственники, и онъ остался въ городк дольше, чмъ гд бы то ни было, такъ что Руффо и Руффъ успли пріобрсти нкоторую извстность. Супруги Тоддъ опасались посторонняго вмшательства, но даже и они поняли, что въ ихъ интересахъ не мшать мальчику и собак дружить съ тми, кто выказывалъ имъ расположеніе. Миссисъ Тоддъ только при всякомъ удобномъ, случа выворачивала карманы у Руффо, а Руффа вовсе не кормила на томъ основаніи, что онъ постоянно получаетъ подачки отъ чужихъ и уже усплъ разжирть и облниться.
— Я покажу теб, какъ клянчить у добрыхъ людей, словно теб сть не даютъ,— говорила м-сисъ Тоддъ. И чмъ счастливе Руффо былъ, получая что-нибудь състное отъ благодтелей, тмъ несчастне — навлекая на себя гнвъ хозяйки и чувствуя ея тяжелую руку на своемъ маленькомъ тльц.
У Тоддовъ въ самомъ город и въ окрестностяхъ было много старыхъ знакомыхъ. Руффо и Руффъ имли теперь достаточно свободнаго времени, такъ какъ представленія давались здсь рже, чмъ въ другихъ, боле населенныхъ и мене гостепріимныхъ мстахъ. Куклы преспокойно лежали въ ящик, а мальчикъ съ собакой отправлялись за городъ. Однажды они выбрались рано утромъ, когда ихъ хозяева посл попойки еще спали тяжелымъ сномъ. Дло было въ середин лта, и погода стояла теплая и ясная. Птички звонко чирикали, коровы, пригнанныя на водопой къ зарослямъ камыша, выглядли такими сытыми и довольными, что у Руффо явилось желаніе помняться съ какой-нибудь изъ нихъ. Это былъ глухой уголокъ Англіи, гд крытые соломою дома тонули въ фруктовыхъ садахъ и церковная колокольня высилась надъ вязами. Узкія песчаныя дороги вились между нависшими кустами боярышника и душистыми лугами. Руффо чувствовалъ, какъ миръ, которымъ вяло отъ этой мстности, сходилъ въ его маленькую измученную душу.
Руффъ бгалъ взадъ и впередъ, съдалъ стебелекъ травы, купалъ свои больныя пораненныя лапки въ ручейкахъ и припоминалъ такія же тропинки и такіе же дни изъ временъ, когда онъ еще былъ любимцемъ леди Елены и носилъ серебряный колокольчикъ на голубой лент. Когда это было? Отчего онъ не могъ найти того мста? Почему во всхъ странствіяхъ ему ни разу не доводилось опять попасть туда?
Руффо думалъ, какъ хорошо было бы, если бъ ихъ обоихъ взяли на одну изъ фермъ, которыя казались ему необыкновенно привлекательными. Онъ ничего не зналъ объ осиротлыхъ коровахъ, у которыхъ телятъ отняли и послали на убой, объ изнемогающихъ отъ работы вьючныхъ лошадяхъ, о голодныхъ овчаркахъ, о зарзанныхъ цыплятахъ, объ отравленныхъ птицахъ въ фруктовыхъ садахъ.
Посреди его мечтаній какая то металлическая штука — не то зврь, не то птица — со свистомъ покатилась по тропинк, толкнула его, повалила, смяла и исчезла, а въ воздух прозвучалъ рзкій и недобрый смхъ. Это былъ велосипедистъ.
Руффъ, очнувшись отъ раздумья, съ сердитымъ лаемъ бросился за обидчикомъ, но велосипедъ уже скрылся изъ виду. Тогда Руффъ прибжалъ назадъ къ своему опрокинутому другу и принялся лизать его и жалобно визжать.
— Ничего, мн не очень больно,— говорилъ Руффо, чтобы утшить пріятеля, хотя у него искры сыпались изъ глазъ и въ ушахъ какъ будто жужжалъ цлый рой пчелъ. Что скажетъ хозяинъ, если у него окажется какой-нибудь переломъ? Его выгонятъ вонъ или отдадутъ въ больницу, и что-же тогда будетъ?— думалъ онъ. Онъ никогда не увидитъ Руффа. Собачку уведутъ съ кукольнымъ театромъ, Богъ всть куда.
— Кажется, я цлъ, Руффъ, онъ меня не искалчилъ, — сказалъ мальчикъ, вытягивая и ощупывая руки и ноги. Онъ видлъ, что люди такъ длаютъ въ случа паденія или ушиба. У него все болло, но незамтно было ни перелома, ни вывиха.
— Какъ я радъ, что это не съ тобой случилось, Руффъ, — тебя бы убили, бдняжка,— шепталъ онъ собак, которая опять визжала, но уже отъ радости, подпрыгивая на его рукахъ.
Большая тнь заслонила залитую солнцемъ тропинку.
— Что ты тутъ длаешь? эй, ты, бродяга!— сказалъ рослый и дюжій мужчина, который появился изъ-за поломаннаго забора. Это былъ одинъ изъ городскихъ полицейскихъ.
Руффо зналъ, что такое ‘бродяга’ и поспшилъ, снявъ свою истрепанную шапчонку, дать ответъ.
— О, нтъ, сэръ, мы, не бродяги, — сказалъ онъ испуганнымъ голосомъ.— Руффъ играетъ собачку, а я играю на свирли.
— Что такое?— крикнулъ полицейскій.
— Это правда, сэръ, — жалобно сказалъ Руффо.— Спросите м-ра Тодда въ…
— Такъ ты Тоддовъ мальчишка,— съ презрительной усмшкой сказалъ великанъ, стоя передъ нимъ.— Тоддъ — пьяница, а ты — воришка. Вдь ты, наврное, кралъ яйца? Ну-ка, я тебя заберу!
Смуглое личико Руффо покраснло. При случа Тоддъ дйствительно посылалъ его въ курятникъ, чтобы принести яицъ или даже жирную курицу. Онъ не любилъ этого и никогда не длалъ по собственной вол, но Тодду, подъ страхомъ палки, надо было немедленно повиноваться. Къ тому же проницательный Тоддъ замтилъ, что если обижать Руффа, то Руффо больше страдаетъ, чмъ если бить его самого, и пользовался этимъ.
— Ну, я заберу тебя, — свирпо сказалъ огромный полицейскій. И въ подтвержденіе угрозы онъ одной рукой схватилъ за порванную курточку Руффо, приподнялъ его на воздухъ и встряхнулъ.
Руффо вскрикнулъ, потому что у него посл ушиба и безъ того все тло болло и ныло. Руффъ метался и кусалъ полицейскаго за ноги.
— Уходи, Руффъ! милый Руффъ, не трогай, не надо, пожалуйста, не надо!— въ ужас лепеталъ мальчикъ. Руффъ и прежде не разъ вступался за него и всегда платился за это.
— Прочь, гадина!— сказалъ полицейскій и далъ ей такого пинка, что могъ бы убить или изувчить собаку, если бы она во время не увернулась и не стала между ногами Руффо, рыча и ожидая новаго нападенія.
Руффо бросился на колни.
— Убейте меня, сэръ, мн все равно! Убейте меня, если желаете, но, пожалуйста, не трогайте Руффа. Онъ не хочетъ вамъ грубить: онъ только безпокоится за меня.
— Славная парочка, нечего сказать!— замтилъ полицейскій, но все-таки отнялъ руку отъ куртки Руффо.— Я съ вами еще расправлюсь.
Руффо содрогнулся, но молчалъ и только судорожно сжималъ колнями бока Руффа, чтобы удержать его на мст.
— Еще до новолунія ты будешь въ тюрьм, а собака получитъ свою порцію мышьяку, — сказалъ блюститель порядка. Убирайтесь оба. иначе я заберу васъ!
Руффо вскочилъ на ноги, схватилъ Руффа въ объятія и пустился бжать по крутой тропинк такъ скоро, какъ только позволяли ему больные члены.
Онъ бжалъ, спотыкаясь по дорог и стискивая собачку въ своихъ объятіяхъ такъ сильно, что она чуть не задохлась. Но на этотъ разъ они были спасены.
Рослый, дюжій человкъ смотрлъ имъ вслдъ злыми глазами.
— Погодите, придетъ вашъ часъ,— говорилъ онъ про себя.— Скоро и у насъ будетъ объявлено постановленіе о намордникахъ. Ты поплатишься, грязный мальчишка со своей заморенной дворняжкой. Надо бы подвести подъ одинъ законъ бродягъ и собакъ!
Руффо и Руффъ вернулись въ трактиръ на окраин городка, гд ночевали супруги Тодды, и забрались на отведенный имъ обоимъ чердакъ. Хозяева не хватились ихъ отсутствія. Черезъ часъ они вышли съ куклами и съ одной м-сисъ Тоддъ, такъ какъ ея мужъ еще не очнулся посл кутежа. Руффо шелъ и пошатывался подъ тяжестью театра.
Былъ прекрасный вечеръ. Жителямъ извстно было, что комедіанты даютъ одно изъ послднихъ представленій въ этомъ город, и со всхъ сторонъ сходились къ театру. У Руффо спина и ноги ужасно болли, но онъ старался не думать объ этомъ и, по обыкновенію, игралъ на свирли. По временамъ онъ съ улыбкой смотрлъ вверхъ на Руффа, который находился надъ его головой, на сцен театрика. Руффъ смотрлъ внизъ и вилялъ хвостикомъ, насколько позволяло красное платьице, которое на него напяливали каждый разъ передъ выходомъ на сцену, къ великому его неудовольствію.
Когда представленіе было окончено, Руффъ сталъ обходить публику съ маленькимъ подносикомъ, который привязанъ былъ ремешкомъ къ его правой лапк. Эту часть своихъ принудительныхъ обязанностей онъ ненавидлъ больше всего. Стоять или ходить на заднихъ лапкахъ трудно для всякой собаки, такъ какъ это требуетъ отъ нея большого напряженія, а Руффъ, вдобавокъ, еще былъ оскорбленъ въ своей гордости. Онъ не могъ примириться съ тмъ, чтобы попрошайничать. Руффо тоже не могъ видть, какъ Руффъ въ шапочк и платьиц ходилъ и просилъ подаянія у насмшливыхъ зубоскаловъ. При первой возможности онъ проскальзывалъ въ толпу, отвязывалъ подносикъ отъ лапки несчастной собаки и обходилъ публику самъ, чтобы избавить своего друга отъ этой обязанности. Подносъ скоро наполнялся мдяками, въ описанный вечеръ между ними попалось даже нсколько серебряныхъ монетъ.
Личико Руффо всегда возбуждало участіе въ сердцахъ матерей: такое ужъ оно было блдное и худенькое, съ большими лучистыми глазами и густыми, но пыльными и всклокоченными каштановыми кудрями, нависшими надъ низкимъ лбомъ.
— Онъ какъ-будто тоскуетъ по родин, — сказала одна изъ женщинъ.— Скажи, ты изъ-за моря, мальчуганъ?
— Да, сударыя, — тихо отвтилъ Руффо. Онъ зналъ, что его везли по огромной водяной пустын, которую при немъ называли моремъ.
Добрая женщина зашла въ булочную, купила нсколько черствыхъ булочекъ да кусокъ пряника и сунула пакетъ въ карманъ Руффо.
— Скушай это, когда придешь домой, дитя: ты выглядишь такимъ заморышемъ.
Глаза Руффо блеснули: онъ надялся, что хоть на этотъ разъ они съ Руффомъ надятся до-сыта передъ сномъ.
Но миссисъ Тоддъ, которая стерегла театръ и куколъ, издали слдила за нимъ. Ему никогда не позволялось удерживать для себя то, что давала публика. Она выхватила у него хлбъ и пряникъ, какъ только можно было сдлать это незамтно, потомъ надрала ему уши, такъ какъ онъ расплакался, и ударила Руффа, который вылъ изъ сочувствія къ своему другу.
— Теб дали? это твое собственное? я теб покажу, какая у тебя можетъ быть, собственность!— злобно приговаривала она и колотила его по голов деревяннымъ подносикомъ для денегъ.
Его съ Руффомъ безъ ужина отправили спать на соломенную подстилку.
— Эта добрая женщина сказала: ‘домой’, Руффъ. А что такое домъ?— говорилъ Руффо, въ темнот прижимаясь къ своему товарищу по страданіямъ.— У насъ нтъ дома, Руффъ, у насъ съ тобой нтъ дома!
Онъ рыдалъ, пока они не заснули вмст съ Руффомъ, болзненнымъ, тревожнымъ, безпокойнымъ сномъ, какой бываетъ на пустой желудокъ. Руффо видлъ во сн яркое синее море, блестящій песокъ и перистыя пальмы, а Руффъ свою молоденькую госпожу такой, какой онъ ее засталъ въ послдній разъ: блую, неподвижную, съ разсыпавшимися но подушк золотистыми волосами и скрещенными на груди безжизненными мягкими руками, которыя иначе не дотрагивались до него, какъ съ ласкою.
Кому какое было дло до сновъ и до голода нищаго итальянскаго мальчика и дрессированной собачки?..
Руффо былъ огорченъ, когда Тоддъ черезъ нсколько дней сказалъ, что они завтра идутъ дальше. Тоддъ рдко оставался гд-нибудь надолго. Онъ вообще не уживался съ полиціей, тмъ боле, что мелкія кражи изъ курятниковъ и фруктовыхъ садовъ всегда учащались въ томъ мст, которое онъ удостаивалъ своимъ присутствіемъ.
— Погода ясная и хорошая, и намъ надо идти дальше,— говорилъ онъ своей жен, которая возражала, что имъ и здсь очень хорошо. Руффо слышалъ это.
— Не дурно, но всегда лучше кочевать,— сказалъ Тоддъ. Онъ любилъ передвиженіе. Самъ онъ всегда здилъ по желзной дорог третьимъ классомъ, а своей ‘старух’ предоставлялъ тащиться пшкомъ и гнать впереди себя Руффо. Иногда она садилась на прозжую повозку, но не часто, такъ какъ боялась спускать съ глазъ своихъ маленькихъ рабовъ.
— Онъ можетъ уйти и гд-нибудь спрятаться съ собакой,— говорила она про себя.— Дти вдь неблагодарный народъ.
Однако, они еще четыре дня оставались въ гостепріимномъ городк съ немощеными, неровными улицами, съ квадратной колокольней, гд совы вили гнзда, и съ нжнымъ запахомъ сна и земляники, который приносило втромъ изъ окрестностей.
Въ- городк былъ базаръ, и въ базарный день, когда изъ сосднихъ деревень приходило много крестьянъ, на открытомъ воздух велась торговля и слышалось громкое блеяніе испуганныхъ овецъ, мычаніе телятъ, кудахтаніе куръ и кукуреканіе птуховъ, а на земл лежали груды свжихъ овощей, охапки травы и огромные снопы шиповника, желтофіоли и нолевой гвоздики.
Надъ базарными палатками съ кожаными навсами и деревянными лотками виднлось голубое небо, и при вид его въ душ Руффо оживало смутное, но незабвенное прошлое. Теперь ему рдко приходилось видть голубое небо, но при вид его, ему каждый разъ на память приходили морской берегъ, апельсинныя деревья и смющееся лицо матери, а окружающая дйствительность переставала существовать для него.
— Это что такое? ты опять зваешь! проснись и одвай собаку!— крикнула м-сисъ Тоддъ надъ самымъ его ухомъ.
Руффо вздрогнулъ и окинулъ испуганнымъ взоромъ окружающую его картину: низкіе, простенькіе дома, ряды палатокъ, овецъ и свиней, толпу крестьянъ и величественную срую церковь, замыкающую площадь. Онъ нжно взялъ Руффа на руки, надлъ на него красное платьице, воротникъ и шляпу съ перомъ и поцловалъ собаку въ мордочку, что бы облегчить ей униженіе. Привычка не могла отбить у бднаго Руффа отвращенія къ переодванію, и его темные глаза, почти такіе же большіе, какъ у Руффо, и также полные удивленной нмой грусти, смотрли страдальчески изъ подъ шляпки съ перомъ, завязанной подъ мордочкой.
Уличные мальчишки смотрли на него, смялись и указывали пальцами. Руффо поспшилъ скрыться съ нимъ за кулисами театра.
— Чего они насмхаются надъ нами, дорогой Руффикъ!— шепталъ онъ своему другу.— О, еслибъ я могъ, задалъ-бы я этимъ мальчишкамъ!
Въ жилахъ Руффо текла, хотя и сдержанная лишеніями и страхомъ, но все-таки горячая кровь сицилійскихъ рыбаковъ, которые изъ рода въ родъ привыкли мстить за оскорбленія. Когда англійскія дти смялись и указывали на его четвероногаго друга, Руффо чувствовалъ, какъ вся кровь кипла въ его изможденномъ, изнуренномъ тльц.
— Смйтесь, смйтесь, — говорилъ онъ, стиснувъ свои мелкіе блые зубы.— Смйтесь, смйтесь, ослы! Вс вы не стоите ни одного волоса съ головы Руффа!
— Что ты тамъ бормочешь?— сказала м-сисъ Тоддъ.— Вдь мальчишки могутъ растерзать тебя на части. Держи лучше языкъ за зубами. Счастье еще, что ты такъ чудно говоришь и тебя не легко понять. Дай мн собаку и начинай музыку.
Тяжелыя руки вытолкнули его изъ-за кулисъ, и Руффо повиновался. Свирль возвстила о предстоящемъ представленіи, а м-сисъ Тоддъ приготовилась съ Руффомъ и куклами начать извстную, но всегда полную интереса, комедію. При звукахъ ‘музыки’ къ нсколькимъ уличнымъ мальчишкамъ, которые уже стояли передъ театромъ, присоединились новые. Со всхъ кварталовъ сбжались дти. Прислуги, которыя шли съ базара домой съ нагруженными корзинами, остановились, ломовые, извозчики, барышники и зваки примкнули къ толп, и даже торговки подъ навсами повернулись лицомъ къ театрику и на минуту, припомнивъ дтство, забыли о своихъ покупателяхъ.
Внезапно какой-то рослый человкъ растолкалъ народъ и пробился къ театру.
— Остановите представленіе!— сказалъ онъ громкимъ, повелительнымъ голосомъ.— Собака безъ намордника!
Руффо поднялъ взоръ и сразу пересталъ играть на свирли и бить въ треугольникъ.
Онъ узналъ человка, который угрожалъ ему въ пол десять дней тому назадъ.
— Остановите представленіе!— повторилъ пришедшій,— надньте собак намордникъ!
Намордникъ ученой собачк! Толпа встртила этотъ приказъ смхомъ и ропотомъ. Комедія пользовалась любовью въ народ.
— Надньте намордникъ собак!— сказалъ великанъ.— Это нарушеніе общественной безопасности. Гд хозяинъ?
Руффо бросилъ треугольникъ на землю и ринулся за кулисы.
— О, м-сисъ Тоддъ, они придираются къ Руффу! Дайте мн его и позвольте убжать.
— Какъ такъ?— крикнула ничего не понимавшая м-сисъ Тоддъ.
Красное лицо полицейскаго черезъ открытую сцену виднлось надъ хрупкими фигурками куколъ, лежавшихъ ничкомъ на деревянныхъ подмосткахъ.
— Остановите представленіе!— повторилъ полицейскій,— по крайней мр, пока собак не наднутъ намордникъ.
— Намордникъ? что за вздоръ!— сказала м-сисъ Тоддъ. Ея голова и плечи съ Руффомъ подъ мышкой появились на одномъ уровн съ куклами.
— Вздоръ? я теб покажу вздоръ!— сказалъ блюститель порядка.— Вчера вышло постановленіе. Приказъ по начальству! Каждая собака въ графств обязана носить проволочный намордникъ. Ваше имя? мстожительство? занятіе? Покажите вашу росписку въ уплат налога за собаку?
— Это не простая собака, а ученая!— взвизгнула м-сисъ Тоддъ.— Она не можетъ играть въ намордник. Самъ Ирвингъ {Ирвингъ — знаменитый англійскій актеръ.} не могъ играть въ намордник, вы это знаете, сударь. Уходите и не мшайте намъ продолжать представленіе…
— Я тебя сейчасъ же упрячу съ твоей дворняжкой и твоимъ мальчишкой,— если ты не будешь держать языкъ за зубами!— повелительно крикнулъ полицейскій.
Толпа, все еще смявшаяся, стала бунтоваться.
— Собака не можетъ играть, если вы ей перевяжете морду,— сказалъ смлый кузнецъ,— нужно заране предупреждать публику.
— Не разсуждайте, а то хуже будетъ,— заявилъ полицейскій, бросая зловщіе взгляды по сторонамъ.— Законъ, это — законъ, и, пока я на служб, его будутъ уважать. Вс вы знаете Джоба Перрета. Женщина, твое занятіе? гд твоя росписка въ уплат налога за собаку?
— Я, женщина! батюшки свты!— воскликнула м-сисъ Тоддъ, въ душ содрогаясь и робя и придавливая несчастнаго Руффа своимъ костлявымъ локтемъ.— Побойтесь Бога, м-ръ Перретъ! вдь вы насъ хорошо знаете. Мы съ мужемъ уже двадцать лтъ бываемъ здсь, а эта ученая собачка…
— Перестань ревть, ты только напортишь,— яростно прошептала она на ухо Руффо, который цплялся за нее и за Руффа.
— Дайте имъ продолжать! дайте имъ продолжать! кричали голоса изъ толпы.
— Это невжливо перебивать представленіе посередин!— сказалъ смлый кузнецъ.
Пришелъ еще одинъ полицейскій.
— Составилъ бы ты протоколъ, Джобъ. Это самое лучшее!
— И прекрасно!— кричали въ толп.
— Сколько есть бездомныхъ собакъ. Заберите ихъ раньше!— кричала м-сисъ Тоддъ.— А наша собака — ученая и никому не вредитъ.
— Мы всхъ ихъ заберемъ, не безпокойтесь,— свирпо сказалъ Джобъ Перретъ. Но у васъ скверный песъ, опасный для общества. Онъ безъ намордника въ публичномъ мст. Законъ, вдь, законъ, не правда-ли, Джоржъ?
Другой полицейскій, по имени Джоржъ, поддакнулъ не совсмъ охотно.
— Составь протоколъ. Это лучше, — опять сказалъ онъ. Между тмъ толпа волновалась все больше и больше, недовольная приказомъ о намордник и озлобленная пріостановкой комедіи. Въ эту минуту, посл ряда неистовыхъ усилій, Руффу удалось освободиться изъ тисковъ м-сисъ Тоддъ и даже изъ нжныхъ объятій Руффо. Онъ узналъ недавняго врага Руффо, выскочилъ на подмостки, гд безпомощно валялись упавшія куклы, и бросился на полицейскаго, дрожа отъ ярости всмъ маленькимъ тльцемъ, сверкая глазами и оскаливая блые зубы. Джобъ Перретъ въ ужас отскочилъ назадъ, а развеселившаяся толпа стала науськивать собачку. Руффъ побдоносно стоялъ на самомъ краю сцены и заливался отчаяннымъ лаемъ и воемъ, отъ приступовъ ярости у него дрожалъ воротникъ, шляпа съ перомъ свалилась на землю. Онъ неистово помахивалъ хвостомъ изъ-подъ завязокъ платья, не обращая вниманія на мольбы и трепетныя увщанія Руффо. Онъ отогналъ врага и посл многихъ лтъ бдствій въ первый разъ былъ доволенъ и счастливъ.
— Молодецъ, ай да молодецъ!— кричалъ кузнецъ, и толпа продолжала науськивать собачку и награждать полицейскаго насмшками.
Руффъ былъ очень малъ, но въ эту минуту, когда онъ стоялъ надъ опрокинутыми куклами, поднявъ голову въ безстрашномъ гнв, и смло вызывалъ врага, онъ казался настоящимъ львомъ.
— Составь протоколъ, говорятъ теб, — шепталъ Джобу Перрету товарищъ Джоржъ.— Такъ будетъ лучше.
— Протоколъ?!— воскликнулъ Прретъ.— Протоколъ, когда они выводятъ бшеную собаку? Да ты посмотри: она, вдь, бшеная. Я долженъ исполнить свою обязанность и исполню.
Маленькій Руффъ все еще стоялъ на краю сцены, оскаливъ жемчужные зубы и тяжело переводя духъ. Его благородная шотландская кровь кипла, и онъ не слышалъ даже голоса друга. Пятилтняя тяжелая неволя была забыта. Онъ опять превратился въ любимца леди Елены, вызывающаго на бой всхъ храбрецовъ и трусовъ въ мір.
— Я исполню свой долгъ!— крикнулъ Джобъ Перретъ.— Такъ вотъ-же теб!
И изо всей силы рослаго человка, отъ страха доведенной до высшаго напряженія, онъ размахнулся дубиной и опустилъ ее на маленькую серебристую головку Руффа.
Руффъ упалъ, какъ подкошенный, съ раздробленнымъ черепомъ.
Въ негодующей толп послышался неодобрительный гулъ.
— Кто же тутъ настоящій зврь?!— воскликнулъ кузнецъ.
— Бдная собачка ничмъ не провинилась! кричала торговка яблоками.
Свистки раздавались въ толп все громче и громче. Полицейскіе отошли въ сторону и смотрли на шумвшую толпу, сознавая, что общественное мнніе противъ нихъ.
— Ахъ, вы негодяи!— вопила м-сисъ Тоддъ.— Теперь Тоддъ убьетъ меня. Вы погубили мои барыши, Богъ знаетъ, на сколько времени. Пока еще мы выучимъ другую собачку!
Прислонившись къ сцен, она плакала и вопила, думая только о потерянномъ доход и трудностяхъ дрессировки.
Среди шума, смятенія, сочувственныхъ криковъ толпы и собственныхъ бурныхъ изліяній она не видла, какъ Руффо бросился бгомъ изъ театра, прижимая къ груди теплое, еще трепетавшее тло своего маленькаго друга.
Мальчикъ думалъ, что Руффъ оглушенъ ударомъ, и бжалъ во всю мочь по узкимъ, старымъ улицамъ, примыкавшимъ къ базарной площади. Онъ остановился только передъ лавкой коновала, которая находилась въ глухомъ и темномъ переулк. За нсколько дней передъ этимъ коновалъ какъ-то похвалилъ Руффа и сказалъ, что стыдно держать на подмосткахъ собачку такой хорошей породы. Руффо, запыхавшись, кинулся въ лавку и засталъ хозяина дома.
— О, сэръ, пожалуйста, посмотрите на него,— кричалъ онъ.— Злой человкъ ударилъ его по голов. Пожалуйста, пожалуйста, взгляните! Спасите его!
Коновалъ торопливо надлъ очки и нагнулся, чтобы осмотрть собачку, которую мальчикъ держалъ на рукахъ.
— Ай — ай, какая жалость!— грустно сказалъ онъ.— Мой бдный паренекъ, онъ не ушибленъ, а убитъ!
— Убитъ!?.
— Конечно. Посмотри сюда, — сказалъ коновалъ, осторожно дотрагиваясь до маленькаго, окровавленнаго и разбитаго черепа.
— Кто сдлалъ это? Вотъ зврство!
— Убитъ…— безсмысленно повторилъ Руффо.
Онъ не понималъ, что случилось. Онъ видлъ, что Руффъ получилъ сильный ушибъ, но не подозрвалъ, что это — смерть, такъ какъ тло собаки еще не остыло и глаза были открыты. Онъ стоялъ молча, прижимая къ себ Руффа, темная кровь капала ему на рубашку.
— Не смотри такъ, мальчуганъ — ласково сказалъ старикъ.— Бдная собачка несомннно умерла, но, вдь не ты въ этомъ виноватъ. Кто сдлалъ это?
Руффо не отвчалъ и даже, какъ-будто, не слышалъ. Его взглядъ былъ неподвижно устремленъ въ пространство, а смуглое личико покрылось смертельной блдностью.
— Оставь мн тло, — ласково предложилъ старикъ.— У меня за домомъ есть садикъ. Я похороню твою собачку подъ бузиною. Ты самъ можешь вырыть ямку, если хочешь.
Руффо все еще ничего не понималъ, и только крпко прижималъ къ себ головку Руффа.
— Смотри, ты кровью запачкалъ себ платье,— сказалъ коновалъ.— Что съ тобой дитя? да не смотри такъ. Теб дадутъ другую собаку. Пойдемъ со мной въ садикъ.
Онъ протянулъ руку, намреваясь взять тльце Руффа, но мальчикъ въ ужас отшатнулся отъ него.
— Не трогайте, или я убью васъ!— прошиплъ онъ сквозь блые и острые зубки, такіе же блые и острые, какіе были у бднаго Руффа. Онъ выскочилъ изъ лавки и скрылся изъ виду раньше, чмъ коновалъ усплъ выйти за дверь и позвать его назадъ.
Перешагнувъ черезъ порогъ, Руффо пустился бжать по кривому переулку, безмолвному и пустому, такъ какъ вс жители ушли на базаръ.
Никто не остановилъ его и даже не обратилъ вниманія на маленькаго, плохо одтаго, изможденнаго мальчика, со спутанными волосами, разввавшимися но втру. Онъ крпко держалъ тло Руффа, и окровавленная головка покоилась на его правомъ плеч.
Сначала онъ бжалъ ожесточеннымъ галопомъ, потомъ боле сдержанной рысью и, наконецъ, пошелъ неутомимымъ, безостановочнымъ шагомъ. Онъ прошелъ большое пространство, вышелъ за черту города и выбрался въ поле.
Онъ не замтилъ, что вокругъ него все было тихо и покойно, что, вмсто домовъ и стнъ, здсь были рощи и заборы, высокія деревья, огромныя зеленыя поля и медленная, извилистая рчка.
Онъ продолжалъ бжать впередъ, несмотря на то, что у него болли ноги и ныли кости.
Онъ не чувствовалъ утомленія. Онъ чувствовалъ только одно — что Руффъ умеръ и что онъ остался одинокимъ. Онъ бжалъ изъ жестокаго города, подальше отъ людей, которые убили Руффа и хотли отнять и закопать его въ земл.
Какіе-то косари оторвались отъ работы и посмотрли на него.
— Что это за странный мальчишка!— сказалъ одинъ изъ нихъ.
Другой отвчалъ:— Не видишь разв? Онъ несетъ топить щенка.— Со своего мста косари не могли разглядть, что собачка была мертва.
— Чудной какой!— сказалъ первый косарь. Затмъ они перестали думать о мальчик.
Руффо не имлъ опредленной цли и не составилъ себ яснаго плана. Онъ зналъ только, что Руффъ умеръ и у него хотятъ отнять тло друга. Онъ бжалъ, словно за нимъ гнались но пятамъ. Онъ не думалъ о томъ, куда идти, или что длать. Онъ хотлъ только убжать и спрятаться вмст съ Руффомъ.
Маленькая фигурка мальчика съ усиліемъ шла по дорогамъ, переходя изъ солнца въ тнь и изъ тни на солнце, пока не кончились дороги, пока вс воздланныя поля не остались далеко позади, а на сверъ, на западъ и на востокъ разстилался только пустырь. Къ югу лежала равнина, но текучая равнина: блестящая, серебристая, сверкающая, журчащая, волнующаяся. Это былъ морской рукавъ. Погода стояла ясная, и вода, обыкновенно мрачная и непривтливая, сверкала необычнымъ блескомъ и весело играла, приводимая въ движеніе сверозанаднымъ втромъ.
Въ первый разъ съ тхъ поръ, какъ его привезли въ Англію, Руффо увидлъ необъятную массу воды. Онъ думалъ, что это синее море изъ его дтскихъ воспоминаній, южное море его далекой родины.
— Экккоми! эккоми! {Эккоми по итальянски значить: вотъ я.} воскликнулъ онъ на родномъ язык. Онъ пришелъ, неужели же море не узнаетъ его?
Въ мор — спасеніе, отдыхъ, миръ. Море возьметъ его домой!
Прижимая къ груди тло Руффа, онъ сбжалъ съ откоса на взморье и вступилъ въ кайму пны. Веселая вода прыгала и рзвилась вокругъ его утомленнаго тла, лизала его израненныя ноги и до-чиста обмыла головку Руффа.
— Вотъ я! Вотъ я!— опять воскликнулъ онъ и, не выпуская собаки, побжалъ дальше, дальше и дальше по прохладными волнамъ…
Море сострадательно приняло ихъ обоихъ.
Смерть не разлучила ихъ.