Драматическіе наброски и планы Шиллера.
Драматическіе наброски и планы Шиллера.
Юрій Веселовскій.
Драматические наброски и планы Шиллера, Веселовский Юрий Алексеевич, Год: 1904
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Собраніе сочиненій Шиллера въ перевод русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ III. С.-Пб., 1901
Сохранившіеся въ бумагахъ Шиллера отрывки, планы и сценаріи задуманныхъ имъ, но не получившихъ окончательной обработки пьесъ, далеко не равнаго достоинства и представляютъ не одинаковый интересъ. Иные изъ нихъ (‘Мальтійцы’, ‘Варбекъ’, ‘Дти дома’) настолько любопытны и такъ много общаютъ, что мы готовы искренно пожалть о томъ, что Шиллеръ впослдствіи отказался отъ мысли ихъ разработать, заинтересовавшись другими темами. Наряду съ этимъ, мы находимъ, однако, и такіе наброски, по которымъ съ трудомъ можно себ составить понятіе о замысл автора,— несомннно, предполагавшаго еще не разъ вернуться къ первымъ очертаніямъ будущихъ пьесъ и кореннымъ образомъ видоизмнить ихъ.
Во всякомъ случа, вся эта черновая, подготовительная работа интересна уже въ томъ отношеніи, что она даетъ понятіе о сюжетахъ, въ разное время привлекавшихъ вниманіе драматурга, а также о критическомъ отношеніи его къ своему творчеству и той вчной неудовлетворенности, съ которою онъ передлывалъ и дополнялъ свои произведенія, равно какъ и первоначальные наброски ихъ, результатомъ чего явились, напримръ, три редакціи плана ‘Мальтійцевъ’ и ‘Дтей дома’, длинный рядъ подготовительныхъ замтокъ и обстоятельный сценарій къ ‘Варбеку’ и т. д. Наконецъ, очень интересно бываетъ иногда сравнить неоконченные наброски съ нкоторыми сходными мотивами, встрчающимися въ лучшихъ произведеніяхъ Шиллера.
Герои, выступающіе въ этихъ наброскахъ, иногда довольно точно и обстоятельно обрисованные Шиллеромъ въ его сценаріяхъ и отдльныхъ черновыхъ замткахъ, иногда, наоборотъ, очерченные нсколькими блдными штрихами, намченные въ самыхъ общихъ чертахъ, могутъ быть разбиты на дв главныя группы, подобно дйствующимъ лицамъ его всемірно-извстныхъ трагедій. Шиллеръ, какъ и многіе другіе драматурги врод, напримръ, Корнеля, любилъ рзкіе контрасты и противопоставленія. Если, съ одной стороны, въ его пьесахъ выступаютъ такія лица, какъ Карлъ Мооръ, Фердинандъ, Донъ-Карлосъ, Поза, Максъ Пикколомини, Вильгельмъ Телль, то не мене существенную роль играютъ въ нихъ и Францъ Мооръ, президентъ, Вурмъ, Филиппъ, Доминго, Октавіо Пикколомини, Геслеръ и др.,— цлая портретная галлерея безсердечныхъ, подозрительныхъ, алчныхъ или развратныхъ людей, еще боле оттняющихъ своимъ эгоизмомъ и другими отрицательными свойствами достоинства своихъ антагонистовъ… Точно такъ же и въ драматическихъ наброскахъ фигурируютъ энергичные, сильные безусловно выдающіеся люди, иногда поражающіе насъ своимъ благородствомъ, безкорыстіемъ и героизмомъ, принужденные на каждомъ шагу сталкиваться и вести борьбу съ представителями противоположной категоріи лицъ.
Таковъ гросмейстеръ Мальтійскаго ордена, старикъ Лавалеттъ,— въ ‘Мальтійцахъ’. Это — человкъ идеи, свято хранящій традиціи ордена, не допускающій никакихъ уступокъ, послабленій и компромиссовъ, ставящій выше всего чувство долга и служеніе длу… Онъ предпочитаетъ прослыть суровымъ и безжалостнымъ, чмъ дать умереть старому, рыцарскому духу ордена! Когда турки начинаютъ угрожать форту С.-Эльмо, и вс склоняются въ пользу того мннія, что дальнйшее сопротивленіе врагамъ было бы совершенно безцльнымъ, онъ одинъ настаиваетъ на томъ, чтобы фортъ защищался до послдней возможности. Его обвиняютъ въ холодности, безсердечномъ отношеніи къ своимъ рыцарямъ, готовности жертвовать ихъ жизнью ради какихъ то химерическихъ плановъ… Духъ недовольства ростетъ съ каждымъ днемъ,— но т, кто осуждаютъ доблестнаго старца не знаютъ того, что одинъ изъ рыцарей, которыхъ онъ, повидимому, такъ спокойно обрекаетъ на героическую, отчаянную борьбу съ врагомъ, юный Сентъ-Пристъ,— его незаконный сынъ, горячо имъ любимый…
Этотъ пылкій, увлекающійся юноша принадлежитъ къ той же групп энтузіастовъ, что и Карлъ Мооръ, Донъ-Карлосъ, Максъ Пикколомини или Мортимеръ. Въ противоположность гросмейстеру, онъ проявляетъ бурную, страстную, неукротимую натуру,— но онъ походитъ на отца яснымъ сознаніемъ своего долга, мужествомъ, благочестіемъ и идеализмомъ. Восторженная, мечтательная дружба его съ рыцаремъ Креки напоминаетъ дружбу Карлоса съ маркизомъ Позою.— Любопытно, что въ списк дйствующихъ лицъ будущей трагедіи ‘Мальтійцы’ первоначально стояло и только потомъ было вычеркнуто Шиллеромъ имя Позы.
У Сентъ-Фуа (въ другой редакціи — Шарло), одного изъ героевъ наброска ‘Дти дома’ (напоминающаго мстами Разбойниковъ’ по своему общему колориту и отдльнымъ частностямъ сюжета), есть много сходныхъ чертъ съ Карломъ Мооромъ. Мы узнаемъ, что этотъ молодой человкъ одаренъ неспокойною, вчно возбужденною и, вмст съ тмъ, чувствительною натурою, что ему тсно и душно въ той обстановк, среди которой онъ живетъ и какая то неудержимая сила влечетъ его на просторъ, вдаль отъ общества. Неуживчивый, замкнутый въ себ, задумчивый, онъ, съ другой стороны, способенъ иногда становиться почти сентиментальнымъ…
Безусловный интересъ представлялъ бы, вроятно, герой задуманной Шиллеромъ исторической трагедіи ‘Варбекъ’ (изъ исторіи междоусобной войны Алой и Блой Розы), отъ которой сохранился наиболе подробный планъ, сценарій и рядъ явленій. Этотъ талантливый, богато одаренный отъ природы человкъ, подпавъ вліянію герцогини бургундской Маргариты, соглашается играть роль претендента на англійскій престолъ, выдаетъ себя за принца Ричарда оркскаго, группируетъ вокругъ себя своихъ преданныхъ сторонниковъ. Но Шиллеръ хотлъ показать, что, являясь такимъ образомъ самозванцемъ, Варбекъ обнаружилъ все же блестящія дарованія, великодушныя и гуманныя влеченія. Если онъ не настоящій король, то, во всякомъ случа, онъ заслуживаетъ того, чтобы быть королемъ! Опираясь, противъ своего желанія, на обманъ, подъ давленіемъ желзной воли Маргариты, онъ, въ то же время, искренно стремится къ тому, чтобы приносить пользу ближнимъ, старается длать добро, обнаруживаетъ замчательное пониманіе государственныхъ интересовъ и знаніе людей. Необходимость притворяться и лгать подчасъ гнететъ и мучитъ его, и онъ только не иметъ достаточно мужества, чтобы сбросить съ себя маску.
Очень симпатичными чертами былъ бы надленъ въ этой трагедіи одинъ изъ самыхъ пламенныхъ сторонниковъ Варбека, старый вельможа, лордъ Герфордъ, нарочно покидающій Англію и являющійся въ Брюссель, чтобы увидть того, кого онъ считаетъ своимъ законнымъ государемъ. Герфордъ — воплощеніе неподкупной честности, преданности и лойяльности, онъ безконечно счастливъ, когда видитъ, наконецъ, мнимаго сына короля Эдуарда, ставитъ ни во что вс трудности и опасности, которыя только что вынесъ, ршивъ навсегда выселиться изъ Англіи, возмущается, негодуетъ и скорбитъ душою, убждаясь въ томъ, какъ развязно и неуважительно обращаются нкоторые приближенные герцогини съ Варбекомъ…
Положительные герои, — благородные, отзывчивые, безкорыстные, мужественные,— должны были выступать и во многихъ другихъ пьесахъ, задуманныхъ Шиллеромъ. Таковъ Флоризель въ ‘Графин Фландрской’, пріобртающій расположеніе народа и любовь графини своими блестящими подвигами и высокими нравственными достоинствами. Это настоящій рыцарь, хотя онъ и не знатнаго происхожденія,— смлый и неукротимый въ бою, кроткій и благочестивый въ обыкновенной жизни, беззавтно преданный своей дам. Къ той же категоріи, вроятно, относился бы отчасти и одинъ изъ героевъ пьесы ‘Флибустьеры’, нсколько похожій на Карла Моора,— морской разбойникъ ‘съ благородною душою’, ‘способный на самыя тонкія чувства’, попавшій въ общество пиратовъ только вслдствіе несчастно сложившихся обстоятельствъ и временами тяготящійся своимъ ремесломъ… Совершенно такъ же герой наброска ‘Морской пьесы’ могъ, по объясненію самого Шиллера, стать корсаромъ или потому, что у него похитили любимую двушку, или вслдствіе рзкаго столкновенія съ несправедливостью и жестокостью существующихъ законовъ, заставившаго его объявить войну всему общественному строю, всему цивилизованному міру,— или, по крайней мр, извстной націи или опредленному сословію.
Наряду со всми этими лицами, въ наброскахъ играютъ замтную роль и отталкивающіе, безпринципные, низкіе душою или жестокіе люди,— достойные собратья Франца-Моора или Вурма. Въ ‘Мальтійцахъ’ долженъ былъ, напримръ, выступать злой геній всего ордена, интриганъ и предатель Монтальто, съ восторгомъ раздувающій зародившееся въ умахъ рыцарей недовольство гросмейстеромъ въ цлый пожаръ, тайно сносящійся съ турками и готовый имъ выдать своихъ братьевъ. Какъ ловкій и искусный негодяй, Монтальто примиряетъ двухъ враждовавшихъ между собою рыцарей, чтобы возстановить ихъ противъ Лавалетта и заставить подать другъ другу руки для совмстной борьбы, съ нимъ. Своими нашептываніями, инсинуаціями и заманчивыми общаніями онъ постепенно достигаетъ своей цли, артистически играя при этомъ роль послушнаго, примрнаго рыцаря, — пока, наконецъ, его козни и интриги не обнаруживаются, и его эгоистическіе мотивы не становятся очевидными для всхъ. Въ той же трагедіи, какъ видно изъ одного наброска, долженъ былъ, сверхъ того, фигурировать какой то ренегатъ,— христіанинъ, принявшій магометанство и являющійся, чтобы вести переговоры съ рыцарями отъ имени турокъ.
Луи Нарбоннъ,— въ ‘Дтяхъ дома’,— богатый землевладлецъ, живущій въ одномъ изъ провинціальныхъ французскихъ городовъ и пользующійся общимъ уваженіемъ, вроятно, походилъ бы на Франца Моора и отчасти на президента въ’Коварств и любви’. Это какой-то ‘извергъ естества’, уголовный преступникъ, искусно скрывшій слды своихъ злодяній. Онъ убилъ своего брата, благороднаго и гуманнаго Пьера, сумлъ устранить съ своей дороги его дтей, сбывъ ихъ какой то цыганк, отнялъ у нихъ то, что имъ принадлежало по праву, занялъ мсто брата и искусно свалилъ свою вину на другого.
Шиллеръ имлъ въ виду изобразить, какъ постепенно открывается закулисная, никому изъ постороннихъ невдомая сторона жизни Луи, и обстоятельства такъ складываются, что онъ самъ, конечно, не подозрвая этого, ускоряетъ возмездіе, приближаетъ часъ страшной расплаты за все, что онъ сдлалъ.’Дти дома’, Сентъ-Фуа и Аделаида, считавшіеся давно погибшими, неожиданно выступаютъ на первый планъ, узнаютъ случайно о своемъ происхожденіи,— и съ этой минуты вы чувствуете, что Немезида должна въ ближайшемъ будущемъ поразить узурпатора, что онъ не избгнетъ рукъ правосудія. Нельзя не упомянуть здсь кстати о двухъ-трехъ другихъ представителяхъ той же категоріи лицъ,— о Монфор, соперник Флоризеля, въ’Графин Фландрской’, грубомъ и деспотичномъ человк, желающемъ силою заставить графиню стать его женою, о принц Готландскомъ Эрих — въ ‘Варбек’, стремящемся во всемъ вредить главному герою, о супруг ‘Принцессы фонъ Целле’, — циник, матеріалист и алчномъ честолюбц.
Женскіе образы, мелькающіе въ драматическихъ наброскахъ Шиллера, частью принадлежатъ къ той же категоріи, какъ и Амалія, Леонора, Луиза, т. е. къ боле слабымъ и блднымъ созданіямъ драматурга, далеко не сразу постигшаго тайну изображенія женской психологіи, частью представляютъ безусловный интересъ и, конечно, производили бы сильное впечатлніе на читателей и зрителей, еслибы были подвергнуты окончательной, детальной обработк. Въ ‘Мальтійцахъ’ женскій элементъ почти отсутствуетъ, плнная гречанка, изъ за которой ссорятся два рыцаря, забывая свой обтъ строгаго цломудрія — совершенно неопредленная, отнюдь не типичная фигура. Викторія де Понти, главная героиня трагедіи ‘Дти дома’, невста Луи Нарбонна, также иметъ мало характерныхъ чертъ и стоитъ въ этомъ отношеніи ниже фигурирующей въ томъ же наброск старой служанки и прежней подруги Нарбонна, Маделонъ, участвовавшей въ лишеніи дтей покойнаго Пьера ихъ законныхъ правъ. Безпросвтная меланхолія, неудовлетворенность и душевныя терзанія Маделонъ придаютъ ея психологіи боле оригинальный оттнокъ.
Герцогиня бургундская Маргарита въ ‘Варбек’, вроятно, была бы однимъ изъ лучшихъ женскихъ образовъ, созданныхъ Шиллеровъ, и, Можетъ быть, превзошла бы по сил даже королеву Елизавету въ ‘Маріи Стюартъ’. Это — выдающаяся, энергичная и, вмст съ тмъ, суровая, жестокая натура, не имющая почти ничего женственнаго, подчиняющая своему вліянію всхъ, кто съ нею сталкивается. Варбекъ, при всей своей даровитости и хорошихъ влеченіяхъ, является слпымъ орудіемъ въ ея рукахъ. Ненависть къ Ланкастерскому дому, мстительные инстинкты и властолюбіе заставляютъ ее поддерживать и выдвигать впередъ человка, котораго она считаетъ самозванцемъ, но находитъ нужнымъ утилизировать для своихъ цлей, въ виду его поразительнаго сходства съ ея братомъ, королемъ Эдуардомъ, и возможности благодаря этому вводить въ заблужденіе народъ, выдавая Варбека за сына Эдуарда. Оказывая ему почести при постороннихъ, играя роль и притворяясь, какъ настоящая актриса, открыто заявляя объ его правахъ на престолъ, эта страшная женщина не скрываетъ, оставшись съ нимъ вдвоемъ, своего презрнія и отвращенія къ нему, какъ выскочк, человку безъ роду и племени (настоящее происхожденіе Варбека должно было раскрыться только въ пятомъ акт), не упускаетъ случая уколоть его напоминаніемъ о шаткости и необезпеченности его положенія, обо всемъ томъ, чмъ онъ ей обязанъ.
Трудно сказать, насколько удался бы Шиллеру трагическій образъ Агриппины (набросокъ трагедіи ‘Агриппина’), которую онъ хотлъ сдлать героинею трагедіи, отчасти вдохновляясь ‘Британникомъ’ Расина, но изображая другой моментъ исторіи властной, безсердечной и порочной матери Нерона. Что касается Розамунды, главной героини драматическаго наброска ‘Розамунда или невста ада’, то едва ли эта тщеславная и суетная двушка, отвергающая любовь многихъ достойныхъ рыцарей, чтобы, не сознавая этого, отдать свое сердце таинственному выходцу изъ ада, даже если-бы драматургъ удлилъ больше вниманія этой фабул, стала бы наравн съ его лучшими героинями. Этотъ набросокъ носитъ ультра-романическую окраску, поражаетъ своимъ туманнымъ, нездоровымъ, искусственнымъ характеромъ, который не могъ не сказаться и въ обрисовк психологіи дйствующихъ, лицъ. Съ нимъ можно въ этомъ случа сравнить разв только программу задуманной, но не осуществленной Шиллеромъ второй части ‘Разбойниковъ’ (‘Die Braut in Trauer’), гд между прочимъ, должны были явиться тни Амаліи и Франца Моора (см. т. I, пред. къ ‘Разбойникамъ’).
Положительныя героини, кажется, въ общемъ, мене удались бы Шиллеру. Сравнительно, довольно искусно, но все же гораздо слабе, чмъ герцогиня Маргарита, обрисована въ план ‘Варбека’ ея антагонистка, принцесса Аделаида, молодая, чистая душою, любящая двушка, искренно расположенная къ Варбеку, твердо врящая въ его правоту,— что то врод Тэклы Валленштейнъ, помщенной, по вол судьбы, въ совершенно неподходящую для нея обстановку. Героиня наброска ‘Графиня Фландрская’ также ставитъ любовь выше всего на свт, отказываетъ всмъ претендентамъ на ея руку, потому что хочетъ выйти за того человка, котораго будетъ искренно любить. Она согласна выносить вс опасности и гоненія, только бы обезпечить себ свободу выбора и не подчиняться чуждому вліянію въ вопросахъ чувства. Полюбивъ Флоризеля, она уже ни на кого не можетъ промнять его, и никакое насиліе или давленіе не заставятъ ее выйти замужъ противъ своей воли.
Софія — въ ‘Полиціи’, дочь графа Юліана (онъ же — Карлъ Мооръ) — Матильда во второй части Разбойниковъ’ и нкоторыя другія героини очерчены настолько блдными штрихами, что едва ли есть возможность точно опредлить ихъ душевный міръ и отнести ихъ къ той или другой категоріи шиллеровскихъ женщинъ. Слдуетъ упомянуть еще только о главной героин задуманной Шиллеромъ трагедіи ‘Принцесса фонъ Целле’. Повидимому, она должна была отчасти напоминать королеву Елизавету ‘Донъ-Карлоса’,— одинъ изъ наиболе привлекательныхъ женскихъ образовъ, созданныхъ Шиллеромъ. Нжная, кроткая, чистая душою, прямая и благородная по натур, она жаждала искренней любви, готова была беззавтно привязаться къ любимому человку. И вотъ, какъ нарочно, ей пришлось стать женою такого безчувственнаго, надменнаго, честолюбиваго и развратнаго человка, какъ герцогъ Целле, который не былъ въ состояніи понять и оцнить ее и выше всего ставилъ свои собственныя выгоды, игнорируя желанія и вкусы своей супруги. Планъ этой трагедіи обрывается довольно неожиданно,— но все же не можетъ быть сомннія въ томъ, что главное мсто въ ней должно было принадлежать изображенію несчастной участи беззащитной, непонятой женщины.
Наряду съ обрисовкою внутренняго міра отдльныхъ героевъ и героинь, Шиллеръ предполагалъ въ задуманныхъ имъ пьесахъ удлить немало вниманія изображенію массовой психологіи, сдлать и въ нихъ народъ, толпу однимъ изъ весьма существенныхъ элементовъ. Драматургъ, написавшій такую трагедію, какъ ‘Разбойники’, гд наравн съ единичными героями играетъ видную роль разсматриваемая, какъ одно цлое, группа лицъ, связанныхъ между собою общностью интересовъ и одинаковыми условіями жизни, создалъ бы нчто подобное и въ ‘Мальтійцахъ’. Онъ хотлъ изобразить общій упадокъ мальтійскаго ордена, пониженіе уровня нравственности, ослабленіе прежней дисциплины, мужества, безкорыстія, смиренія, идеализма, религіознаго чувства. Онъ хотлъ показать, какъ подъ вліяніемъ строгихъ предписаній гросмейстера и коварныхъ нашептываній Монтальто, они на столько забываютъ традиціонный обтъ послушанія, что начинаютъ допускать мысль объ открытомъ возмущеніи. Когда же постепенно обнаруживается, что они были неправы, и гросмейстеръ побждаетъ ихъ своимъ великодушіемъ, совсть начинаетъ мучить этихъ несходныхъ между собою людей, кром только закоснлыхъ негодяевъ врод Монтальто, и они приходятъ съ повинною, сознавая свою ошибку. Независимо отъ этого, въ списк дйствующихъ лицъ трагедіи мы находимъ, какъ и въ ‘Мессинской невст’, хоръ, въ совершенно античномъ вкус, принимающій живое участіе во всемъ, что довершается на его глазахъ. Этотъ хоръ долженъ былъ вступать на сцену въ духовныхъ одеждахъ, что указывало бы на его связь съ церковью, подъ покровительствомъ которой создался орденъ, отстаиваетъ необходимость самопожертвованія, превозноситъ героизмъ и осуждаетъ новыя, нежелательныя явленія, замчающіяся въ сред рыцарей, ссылаясь даже на примры изъ античной исторіи, врод геройской гибели Леонида.
Можно пожалть о томъ, что Шиллеръ не написалъ двухъ пьесъ, задуманныхъ имъ подъ заглавіемъ ‘Полиція’, причемъ, по его замыслу, одна изъ этихъ пьесъ имла бы комическую окраску, а въ другой изображалась бы серьезная, драматическая сторона тхъ-же самыхъ житейскихъ явленій. Онъ думалъ сдлать ихъ яркимъ отраженіемъ парижской жизни, о которой, какъ видно изъ его бумагъ, онъ тщательно собиралъ свднія. Одно изъ первыхъ мстъ въ этой панорам Парижа занялъ бы закулисный, темный міръ искателей приключеній, игроковъ и разнаго рода мошенниковъ, фигурировавшій въ ‘плутовскихъ романахъ ‘ всхъ странъ. Вотъ какіе персонажи, по указанію самого Шиллера, должны были вообще выступать въ этихъ пьесахъ: дворяне, философы, писцы, модистки, лакеи, солдаты, монахи, пуасардки, уличные франты, аббаты, биржевики, адвокаты, писатели, куртизанки, носильщики, извощики, нищіе, игроки, фальшивые монетчики и т. д. Эта бытовая сторона, это изображеніе сложной, почти неуловимой психологіи парижскаго населенія представило бы, вроятно, больше интереса, чмъ самая фабула той и другой пьесы.
Въ ‘Варбек’ довольно важную роль должна была играть брюссельская толпа, принимающая, особенно женщины, большое участіе въ судьб претендента, желающая ему успха, негодующая и предающаяся грусти, когда его права оспариваются и подвергаются сомннію. Точно такъ же въ план ‘Графини Фландрской’ упоминаются возставшіе горожане Гента, они вступаются за графиню, которую Монфоръ держитъ въ плну, освобождаютъ ее, но за то хотятъ принудить ее подчиниться ихъ вол, стать послушнымъ орудіемъ въ ихъ рукахъ. Любопытно, что Шиллеръ, какъ видно изъ сценарія къ этой трагедіи, намревался на этотъ разъ изобразить, совершенно въ дух ‘Псни о колокол’, отрицательныя стороны крайней демократіи, ввести въ пьесу, говоря его словами, ‘комическія и потрясающія сцены народнаго владычества’. Освободивъ графиню отъ ея притснителя, горожане вполн уврены, что теперь они могутъ предписывать ей, какъ поступать. Но отъ надменности и самомннія они очень быстро переходятъ къ паническому страху. Когда разносится всть о приближеніи Флоризеля, только что разбившаго враговъ и возвращающагося съ торжествомъ, они сразу теряютъ голову, не знаютъ, что начать, съ тревогою ждутъ наказанія за свое обращеніе съ графинею и организованное по соглашенію съ врагами возстаніе.
Извстный интересъ представило бы, вроятно, изображеніе быта моряковъ и жителей отдаленныхъ, экзотическихъ странъ, которое намчено было Шиллеромъ въ наброскахъ ‘Корабль’, ‘Морская пьеса’ и ‘Флибустьеры’. Здсь должны были выступать купцы, мореплаватели, плантаторы, матросы, индйцы, негры — представители двухъ міровъ, сталкивающихся между собою и олицетворяющихъ культуру и первобытный строй жизни. Намреваясь писать ‘Флибустьеровъ’ и ‘Морскую пьесу’, Шиллеръ нарочно читалъ спеціальныя сочиненія, относящіяся къ морскимъ путешествіямъ и жизни моряковъ, чтобы съ возможно большею точностью возсоздать мало извстную ему до того времени среду. Онъ допускалъ мысль, что мстомъ дйствія ‘Флибустьеровъ’ будетъ корабль, находящійся въ открытомъ мор, предполагалъ изобразить возмущеніе морскихъ разбойниковъ противъ своего начальника,— а въ ‘Морскую пьесу’ хотлъ ввести хоръ матросовъ, поющихъ свою любимую псню.
Нельзя не упомянуть, въ заключеніе, еще о двухъ, совершенно несходныхъ между собою драматическихъ наброскахъ, въ которыхъ также видное мсто принадлежало бы характеристик опредленной среды или обрисовк психологіи извстнаго народа. Въ ‘емистокл’ Шиллеръ хотлъ, подобно Эсхилу въ ‘Персахъ’, противопоставить грековъ персамъ, изобразить положеніе емистокла, представителя культурнаго міра, порвавшаго вс связи съ родиною и принужденнаго искать пріюта у традиціонныхъ враговъ ея — варваровъ’. Дйствіе ‘Комедіи въ дух гетевской пьесы, Der Brgergeneral’ должно было происходить въ деревенской обстановк, причемъ драматургъ предполагалъ вывести дворянъ, крестьянъ, охотниковъ, слугъ, школьниковъ и т. п. Такимъ образомъ, во многихъ пьесахъ, задуманныхъ Шиллеромъ, какъ мы сейчасъ имли случай убдиться, должна была играть большую роль толпа,— представители различныхъ общественныхъ классовъ. Авторъ ‘Лагеря Валленштейна’ и массовыхъ сценъ въ ‘Вильгельм Телл’ и въ этомъ случа остался вренъ себ!…
Драматическіе наброски Шиллера въ томъ вид, въ какомъ они сохранились, въ общемъ, представляютъ собою, конечно, сырой, не вполн обработанный матеріалъ, мстами отличаются отрывочностью и неоднократными повтореніями одного и того же мотива, кое гд состоятъ изъ простого перечня собственныхъ именъ и отдльныхъ ситуацій, задуманныхъ авторомъ. Боле или мене законченныхъ сценъ, которыя свидтельствовали бы о томъ, что Шиллеръ уже приступилъ къ осуществленію своего замысла и принялся за созданіе той или другой пьесы, мы почти не имемъ. Всего больше, кром ‘Димитрія’ {См. дальше спеціальное предисловіе къ ‘Димитрію’ проф. Е. Ф. Шмурло.}, сохранилось отъ ‘Варбека’, но т нсколько сценъ, которыя написалъ драматургъ, все же не могутъ быть признаны вполн отдланными,— мстами въ нихъ попадаются пропуски, недостаетъ очень существенныхъ словъ, даже цлыхъ фразъ! Но подобные черновые наброски представляютъ все же безусловный интересъ, разъ они принадлежатъ такому писателю, какъ Шиллеръ. Среди массы сырого матеріала, даже балласта, мы иногда встрчаемъ проблески творческаго генія великаго драматурга, видимо, увлеченнаго образами Лавалетта, Варбека, Маргариты. Мы узнаемъ обычные пріемы писателя, съ живымъ интересомъ относившагося всегда къ самымъ разнороднымъ эпохамъ, національностямъ и героямъ, до конца дней своихъ придумывавшаго все новые и новые сюжеты,— и, увы! успвшаго создать далеко не вс произведенія, общія очертанія которыхъ въ разное время носились въ его ум {Въ текст настоящаго тома даны т наброски, которые имютъ нкоторую законченность, хотя-бы, напр., въ вид простого изложенія плана пьесы. Изложеніе содержанія прочихъ набросковъ см. въ примчаніяхъ къ III т. Ред.}.