Допрос, Капуана Луиджи, Год: 1905 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 8 минут(ы)

Допросъ.

Новелла Луиджи Капуана.

(Перев. съ итальянскаго Т. Герценштейнъ).

— Я ничего не знаю, господинъ слдователь!

— Какъ ничего? Случай произошелъ въ пятидесяти шагахъ отъ вашей парикмахерской.

— Ну да, такъ сказать, ничего, это значитъ почти ничего. Я — парикмахеръ и имю, слава Богу, столько кліентовъ, что занятъ съ утра до вечера. Бритье, причесыванье, стрижка… Насъ трое въ парикмахерской, и не хватаетъ даже времени почесать себ затылокъ. Я же особенно занятъ. Многіе кліенты, спасибо имъ, предпочитаютъ меня моимъ помощникамъ, можетъ быть, потому что я развлекаю ихъ анекдотами. И понятно, что за намыливаньемъ, бритьемъ того или другого лица, причесываніемъ столькихъ годовъ… да разв я могу обращать вниманіе на чужія дла? А когда я утромъ прочиталъ въ газет… О, я не могъ закрыть ротъ отъ удивленія и сказалъ себ: ‘А вдь такъ оно и должно было кончиться!’.

— Почему такъ и должно было кончиться?

— Потому что такъ кончилось. Понимаете ли, въ этотъ моментъ я увидлъ въ воображеніи некрасивое лицо мужа. Каждый разъ, какъ онъ проходилъ, я думалъ (въ такихъ впечатлніяхъ не отдаешь себ отчета): ‘У этого человка лицо каторжника!’. Это, впрочемъ, еще ничего не значитъ. Есть столько несчастныхъ боле уродливыхъ, чмъ смертный грхъ, но прекрасныхъ людей. Ну, а въ этомъ человк я думалъ, что не ошибаюсь.

— Вы были друзьями? Онъ часто приходилъ сидть у входа вашей парикмахерской?

— Часто? Изрдка. ‘Можно приссть, куманекъ?’. Онъ называлъ меня кумомъ, какъ всхъ. А я ему на это: ‘Пожалуйста’. У входа стоялъ пустой стулъ. Не могъ же я отвтить ему невжливо и сказать: ‘Не позволяю’. Парикмахерская — общественное учрежденіе, какъ кофейная или пивная, съ тою только разницею, что за сиднье въ ней ничего не платится, и вовсе не обязательно бриться или стричь волосы. ‘Можно приссть, куманекъ?’. И онъ садился, молча и угрюмо курилъ съ полузакрытыни глазами. Такъ онъ просиживалъ полчаса, часъ, иногда больше. Сознаюсь, что съ самаго начала это мн надодало. Ходили разные слухи…

— Какіе слухи?

— Разные. Вы лучше меня знаете, какъ люди злы. Я, по принципу, никогда не врю ни дурному, ни хорошему слову про другихъ людей, это лучшій способъ не портить себ крови.

— Какіе же слухи? Не уклоняйтесь.

— Слухи, слухи? Да! Сегодня одни, завтра другіе. И въ результат выносилось убжденіе, что жена… Понимаете ли, красивая жена — Божеское наказаніе, господинъ слдователь. Есть, наконецъ, вещи, которыхъ не видитъ только тотъ, кто не хочетъ ихъ видть…

— Значитъ мужъ?..

— Я ничего не знаю, господинъ слдователь! По правд сказать, каждый разъ, какъ онъ усаживался у входа или въ парикмахерской, я говорилъ себ: ‘Если этотъ человкъ ничего не видитъ, то онъ дйствительно слпъ! Если же не хочетъ видть, то…’. Понимаете ли, господинъ слдователь, никакъ не выйти изъ этой… этой… какъ бы сказать?..

— Дилеммы.

— Да, синьоръ, дилеммы. И нотаріусъ Біази, который бреется у меня, добавляетъ еще къ этому такія вещи, что поневол не забудешь.

— Итакъ, по вашему, донъ Никазіо…

— Ахъ, я ничего не говорю. Думайте, что хотите. У каждаго своя совсть, и ІІисусъ Христосъ сказалъ: ‘Не судите, да не судимы будете!’. Даже однажды утромъ… или вечеромъ, не помню хорошенько, да, теперь я помню, что это было утромъ, увидя его озабоченнымъ, съ понуренною головою — я стоялъ на порог и точилъ бритву,— я окликнулъ его и поздоровался съ нимъ, вопросительно кивнувъ ему головою. Онъ подошелъ, поглядлъ мн прямо въ лицо и отвтилъ: ‘Я не сказалъ вамъ, что теперь или позже сдлаю какую-нибудь глупость. Я серьезно сдлаю ее, куманекъ! Меня къ этому точно за волосы тянутъ’.— ‘Острижемъ ихъ!’, сказалъ я шутя, чтобы отвлечь его отъ этой мысли.

— Такъ онъ сказалъ вамъ это? А по какому поводу?

— Знаете, господинъ слдователь, иногда слова совершенно невольно вырываются изо рту. Кто на нихъ обращаетъ вниманіе? У меня же такъ много заботъ въ голов.

— По какому поводу? Говорите.

— Господи Боже мой! Дайте мн собраться съ мыслями, господинъ слдователь. По какому поводу? Да, очевидно, по поводу своей жены. Кто его знаетъ? Кто-нибудь, должно быть, шепнулъ ему словечко на ухо, а достаточно полуслова, чтобы бдный человкъ потерялъ спокойствіе. Понятно, что въ такихъ случаяхъ легко вырываются слова. ‘Теперь или позже я сдлаю какую-нибудь глупость!’ вотъ и все. Я больше ничего не знаю, господинъ слдователь.

— А вы отвтили ему только шуточкою?

— Что же, я долженъ былъ отвтить: ‘Длайте глупость’? Онъ шелъ, покачивая головою. Кто его знаетъ, о чемъ онъ размышлялъ потомъ! Въ чужіе мозги не залзешь. А, иногда, когда онъ откровенничалъ…

— Онъ, значитъ, откровенничалъ съ вами?

— Да, и со мною, и, можетъ быть, съ другими. Видите ли: человкъ терпитъ, терпитъ, терпитъ, и наконецъ, чтобы не лопнуть, откровенничаетъ съ первымъ встрчнымъ.

— Вы не были первымъ встрчнымъ. Вы бывали у него въ дом.

— Въ качеств парикмахера, господинъ слдователь, когда донъ Никазіо посылалъ за мною. И я часто приходилъ съ опозданіемъ не по своей вин.

— И, вроятно, когда знали, что его нтъ дома.

— Намренно? Нтъ, никогда!

— Заставая его жену одну, вы позволяли себ…

— Это клевета, господинъ слдователь. Кто говоритъ это? Она? Возможно, что иногда у меня вырывались шутки. Понятно, что, находясь лицомъ къ лицу съ красивою женщиною… нельзя было казаться дуракомъ!

— Вы не только шутили, вы даже угрожали ей.

— Это клевета! Зачмъ я сталъ бы угрожать ей? Такой женщин нечего угрожать. Я никогда не унизился бы до такой степени. Я не наивенъ.

— Страсть заставляетъ длать глупости.

— Эта женщина способна на все! Она готова оклеветать самого Іисуса Христа. Страсть? У меня? Въ мои годы? Мн стукнуло сорокъ лтъ, господинъ слдователь, и мои волосы начинаютъ сдть. Въ молодости я, какъ и вс, длалъ иногда глупости, но теперь, да еще съ подобною женщиною! Я не былъ слпъ, какъ донъ Никазіо, я зналъ, что этотъ юноша — бдняга дорого заплатилъ за это — вскружилъ ей голову. Такъ бываетъ съ извстнаго рода женщинами, он мечутся, сумасшествуютъ, хватаютъ, бросаютъ и въ конц концовъ длаются рабынями какого-нибудь подлеца, который эксплуатируетъ и бьетъ ихъ. Онъ даже билъ ее палкой, господинъ слдователь, нсколько разъ, господинъ слдователь. Я же изъ сочувствія къ бдному мужу, котораго мн было жалко… Ахъ, вотъ почему онъ говоритъ, что я угрожалъ ей! Потому что я сдлалъ глупость и отправился прочесть ей проповдь въ тотъ день, какъ донъ Никазіо сказалъ мн: ‘Я сдлаю какую-нибудь глупость’. Она меня не поняла или притворилась, что не поняла.

— Нтъ, вы сказали ей…

— Да, синьоръ, я вспоминаю теперь, я сказалъ ей: ‘Я выколочу изъ тебя эту страсть, если бы даже пришлось отправиться за это въ каторгу!’. Но я говорилъ отъ имени мужа. Въ пылу возмущенія человкъ становится…

— Мужъ не зналъ объ этомъ ничего.

— Не хвастаться же мн передъ нимъ! Другу либо оказываешь услугу, либо ничего не длаешь. Я такого мннія.

— Откуда у васъ такое участіе къ нему?

— Я такъ плохо сотворенъ, господинъ слдователь, у меня слишкомъ доброе сердце.

— Ваши угрозы стали настойчивыми, а съ угрозами появились и общанія, и какія общанія! Не только слова, но кольцо, пара серегъ…

— Это правда, я не отрицаю, я находилъ ихъ оба раза у себя въ харман, они остались у меня отъ жены. Я употребилъ эту уловку, чтобы помшать несчастному дону Никазіо сдлать общанную глупость. Я думалъ, что, достигнувъ цли и убравъ этого юношу, я скажу дону Никазіо: ‘Другъ мой, верните мн кольцо к серьги’. Ему не пришлось бы повторять этого два раза, онъ — честный человкъ.

— Но когда она отвтила вамъ: ‘Берите ихъ себ обратно, мн ихъ не нужно’, вы чуть не расплакались и стали упрашивать ее.

— Ахъ, господинъ слдователь, если вы хотите знать, то я не знаю, какъ я сдержался. Въ этотъ моментъ мн казалось, что я самъ ея мужъ, я задушилъ бы ее собственными руками, я сдлалъ бы глупость, какъ хотлъ донъ Никазіо.

— Видно, что вы были осторожны. Вы подумали: ‘Ни я, ни онъ!’, то есть этотъ юноша. И вы стали ухаживать за мужемъ, который до тхъ поръ спускалъ все либо потому, что не врилъ, либо потому, что считалъ боле удобнымъ терпть меньшее зло.

— Можетъ быть, у меня вырвалось лишнее слово. Въ извстные моменты человкъ теряетъ власть надъ собою. Но посл ничего не было, господинъ слдователь. Донъ Никазіо можетъ подтвердить это.

— Донъ Никазіо говоритъ…

— И онъ также? И онъ идетъ противъ меня? И онъ обрушивается теперь на меня? Какъ превосходно онъ благодаритъ меня!

— Ему не за что благодарить васъ. Успокойтесь, сядьте на мсто! Вы протестовали, что ничего не знаете, а знали такъ много. Вы должны знать еще кое-что. Успокойтесь.

— Меня хотятъ увлечь въ пропасть, господинъ слдователь, я начинаю понимать это.

— Человкъ самъ бросается въ пропасть, когда страсть ослпляетъ его.

— Но вы, значитъ, дйствительно воображаете….

— Я ничего не воображаю. Ясно, что вы были подстрекателемъ и даже не только подстрекателемъ….

— Это ложь, это ложь, господинъ слдователь!

— Въ тотъ вечеръ васъ видли разговаривающимъ съ ея мужемъ до поздняго часу.

— Я старался уговорить его. Я говорилъ ему: ‘Оставьте дло, какъ есть! Разъ ужь это ваша несчастная судьба, то не все ли равно, онъ или другой!’. А онъ повторялъ, какъ сумасшедшій: ‘Пусть другой, а не этотъ негодяй!’. Это довольно опредленно сказано.

— Вы стояли на углу переулка и подстерегали.

— Кто меня видлъ? Кто насъ видлъ?

— Васъ видли. Ну, говорите же все, будетъ лучше для васъ. Женщина утверждаетъ: ‘Ихъ было двое’. Въ темнот она не могла узнать второго.

— Это съ цлью сдлать добро! Вотъ до чего я дошелъ, желая сдлать добро!

— Вы стояли на углу.

— То есть я проводилъ его до угла. Видя, что безполезно уговаривать его — часы били одиннадцать, улица была пустынна,— я разсердился и собрался уходить, даже не попрощавшись съ нимъ.

— А дальше? Что же, мн щипцами рвать у васъ слова изо рта?

— А посл, господинъ слдователь? Знаете, какъ при уличномъ освщеніи мало видно? Ничего не видно, именно ничего. Я обернулся…. донъ Никазіо бросился въ подъздъ своего дома въ конц переулка. Крикъ! Потомъ ничего.

— Вы, конечно, подбжали.

— Я колебался войти, въ подъзд было темно.

— Не можетъ быть, женщина узнала бы васъ при свт уличнаго фонаря.

— Фонарь былъ далеко.

— Вы вошли одинъ за другимъ. Кто заперъ входъ? Дверь была сразу заперта.

— Въ этотъ моментъ смятенія! Два человка боролись и пыхтли…. Я хотлъ закричать. Потомъ слышу паденіе… И я почувствовалъ, какъ кто-то хватаетъ меня за руку: ‘Бгите, куманекъ! Вы не виноваты!’. Казалось, что это былъ нечеловческій голосъ. Такимъ образомъ я оказался тамъ безсильнымъ свидтелемъ. Я даже думалъ, что донъ Никазіо убилъ и жену. Негодница вырвалась и заперлась въ дом, это я прочиталъ въ газет. Мужъ поступилъ бы лучше, если бы расправился съ нею дома. Ядовитыя растенія слдуетъ вырывать съ корнемъ. Что это записываютъ, господинъ слдователь?

— По вашему, ничего: ваши показанія. Теперь секретарь прочтетъ ихъ вамъ, и вы подпишите.

— Я могу пострадать за это? Я невиненъ. Я сказалъ то, что вы хотли заставить меня сказать. Вы заманили меня въ ваши сти, какъ рыбу въ пруд.

— Еще одно, самое важное. Какимъ образомъ смертельныя раны были нанесены убитому бритвою?

— Ахъ! Это измна, донъ Никазіо! О, Боже мой, Боже мой! Да, синьоръ, два дня тому назадъ — человкъ не можетъ всего замтить и предвидть — онъ пришелъ въ парикмахерскую и сказалъ мн: ‘Куманекъ, одолжите мн бритву, у меня мозоль болитъ’. Онъ былъ такъ спокоенъ, что я ни минуты не колебался и даже предупредилъ его: ‘Смотрите, съ мозолями не шутятъ. Чуть появится кровь, какъ можетъ сдлаться гангрена’.— ‘Не безпокойтесь, куманекъ’.

— Однако, бритвы не нашлось, вы унесли ее.

— Я? Кто помнилъ о ней въ тотъ моментъ? Я былъ еле живъ, господинъ слдователь. Куда вы меня увлекаете, господинъ слдователь? Я невиненъ.

— Да не отнкивайтесь такъ упорно. Откровенное признаніе можетъ принести вамъ гораздо больше пользы, чмъ настаиваніе на вашей невинности, вдь факты на лицо. Извстно, что страсть мутитъ сердце и умъ, человкъ перестаетъ быть самимъ собою въ этомъ состояніи.

— Это правда, господинъ слдователь. Эта подлая баба околдовала меня, она заставитъ меня пойти на каторгу. Чмъ чаще она повторяла: ‘нтъ, нтъ’, тмъ больше я чувствовалъ, какъ меня мутитъ съ ногъ до головы, какъ? будто она разжигала меня своими: нтъ, нтъ! Теперь же я не хочу, чтобы страдалъ другой. Да, я убилъ его! Она околдовала меня, господинъ слдователь. Я пойду на каторгу и, если мн посчастливится уйти съ каторги, я вернусь туда. Боже, какова справедливость на этомъ свт! Ее, истинную, единственную причину всего зла, вы оставите въ поко, но я сотворю судъ надъ нею, клянусь вамъ торжественно…. Этими самыми руками, господинъ слдователь! Въ тюрьм вс мои мысли будутъ направлены на это. Если я найду ее живою, старою, некрасивою, это будетъ безразлично. Она должна будетъ поплатиться, должна искупить свою вину! Ахъ! Нтъ? Нтъ? А я скажу: да, да! И вылью ея кровь! И умру на каторг! Это будетъ такъ! Будетъ такъ!

‘Встникъ Иностранной Литературы’, No 6, 1905

Допросъ.

Читайте также: