Доктор Севьер, Кейбл Джордж, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 245 минут(ы)

ДОКТОРЪ СЕВЬЕРЪ.

Романъ Джоржа Кэбля.

I.
Докторъ.

Главнымъ путемъ, ведущимъ къ обогащенію, въ Новомъ-Орлеан уже съ давнихъ поръ считается улица Карбиделетъ. Вы встртите самыя бойкія лица именно тамъ, а не въ другомъ мст,— такія лица, у которыхъ носы какъ будто и длинне, и остре, глаза какъ-будто меньше и живе и какъ-то ближе посажены другъ къ другу, нежели у прохожихъ остальныхъ улицъ. Здсь суетятся биржевые маклера и коммиссіонеры, здсь собираются, при четырехъ звучныхъ ударахъ биржеваго колокола, вс эти хитрые и простодушные, и опрометчивые, и осторожные люди, съ самыми различными характерами, въ самомъ пестромъ смшеніи. На этой улиц возвышается высокій фасадъ хлопчато-бумажной биржи. Съ улицы виднъ ея главный залъ, биткомъ набитый прилично держащею себя толпой, здсь вы стоите какъ бы у того невидимаго центральнаго паровика, который приводитъ въ движеніе колеса и пружины дла, захватившаго вс интересы города. Въ отдаленномъ углу зала глазъ вашъ можетъ различить такъ называемый ‘Future Boom’, а слухъ пораженъ ужасающимъ топотомъ и бычачьимъ и медвжьимъ ревомъ. По обимъ сторонамъ улицы во всю длину ея живутъ корабельные и страховые агенты, а въ верхнихъ этажахъ помщаются иностранные консулы, среди безконечнаго множества адвокатовъ и нотаріусовъ.

Въ 1856 году эта улица только начинала принимать свой теперешній видъ. Она становилась любимымъ мстопребываніемъ хлопчато-бумажныхъ купцовъ въ торговое время. Вмсто ныншней биржи, мстомъ сборища тогда служила имъ прозжая, для всхъ открытая улица, люди наживали цлыя состоянія, стоя на тумбахъ, въ часы торговли, тротуары были постоянно заняты несмтными толпами агентовъ, покупателей, маклеровъ, всовщиковъ, контролеровъ, сортировщиковъ, отборщиковъ, продавцовъ обращиковъ, и воздухъ оглашался криками и приказаніями, относящимися къ хлопчато-бумажному длу.

Во второмъ этаж дома подъ 3 ¹/₂ съ окнами, выходящими на улицу, помщалась контора доктора Севьера. Мстоположеніе этой конторы было удобно во всхъ отношеніяхъ. Непосредственно подъ ея окнами расположены были тротуары, гд собирались люди, которые изъ всхъ ново-орлеанскихъ жителей могли дороже оплачивать свои болзни и мене всхъ желали умереть. У ближайшаго угла, съ лвой стороны, была главная артерія города — Каналь-стритъ, за ней тянулся французскій кварталъ, составляющій боле древнюю часть города, въ то время еще не обднвшую. На правой сторон, прямо въ виду оконъ конторы, блестли ослпительною близной стны гостиницы Сентъ-Чарльзъ, гд останавливались набобы прирчныхъ плантанцій съ своими представительными женами въ періодъ тхъ особыхъ ожиданій, которыя требуютъ самой искусной медицинской помощи. Съ другой же стороны, завернувъ за уголъ верхней части улицы и спустившись внизъ по Коммонъ-стритъ, докторъ могъ въ три минуты быстрой зды дохать до своего отдленія въ большомъ городскомъ госпитал и да медицинской академіи, гд онъ занималъ каедру по акушерству. Такимъ образомъ, онъ лвую руку свою какъ бы протягивалъ богатымъ, а правую — бднымъ, но лвшой онъ отнюдь не былъ.

Нельзя, однако, сказать, чтобы въ его отношеніяхъ къ людямъ вообще было много сантиментальности. Даже съ вншней стороны онъ обыкновенно держалъ себя какъ бы выпрямившись во всей строгости и чистот своихъ убжденій. Высокаго роста, худой, блдный, съ рзкимъ голосомъ и проницательнымъ взглядомъ, онъ былъ строгъ въ своихъ сужденіяхъ, запальчивъ въ спорахъ и неумолимо жостокъ всюду, за исключеніемъ комнаты больнаго. Въ глубин души его, однако, таилось много тепла, но требованія, которыя онъ предъявлялъ къ человческой справедливости, выступали у него какъ пушечныя жерла сквозь бойницы его добродтелей. Уничтоженіе зла представлялось ему высшею цлью жизни, этотъ принципъ, повидимому, легъ въ основаніе всей врачебной его дятельности, пока, наконецъ, боле зрлый возрастъ и боле серьезное самоизученіе не привели его къ признанію, что длать добро — можетъ быть, еще выше, еще лучше. Онъ всю жизнь велъ борьбу съ болзнями, ему постоянно приходилось нападать, подавлять, отсвать, вырывать съ корнями, что и сдлалось основнымъ стимуломъ всхъ его дйствій. Благотворныя послдствія этихъ дйствій служили лучшимъ доказательствомъ его глубокаго чувства доброжелательства къ людямъ, но чувство это было почти незамтно, благодаря той нетерпимости во злу, которая такъ прекрасна и такъ рыцарски-благородна въ пору самой ранней юности, но затмъ, когда первый пылъ крови охлаждается, должна перейти въ боле человческое настроеніе.

Поздне онъ сталъ другимъ, но то было въ 1856 году. ‘Не противиться злу’ казалось ему тогда жалкимъ и мелкимъ плутовствомъ. Идти же на встрчу злу, возставать противъ него всюду, среди пользующихся благами жизни и среди не пользующихся ими, представлялось ему послднимъ словомъ истиннаго благородства, а это качество было краеугольнымъ камнемъ его вры. Другой потребности, по его мннію, въ жизни не существовало.

— Но, вдь, человкъ долженъ же жить,— говорилъ ему одинъ изъ его родственниковъ, которому, между нами будь сказано, онъ отказалъ въ помощи.

— Нтъ, сэръ, вы не то говорите: наоборотъ, человкъ долженъ умереть! Ну, такъ, пока онъ живъ, пускай живетъ сообразно съ своимъ человческимъ достоинствомъ!

Изъ этого видно, какъ мало гармонировала обстановка улицы Баровделетъ съ характеромъ доктора Севьера. Каждое утро, когда онъ въ карет прозжалъ по этой улиц къ себ домой, ему приходилось слдовать между длинными, неровными рядами подобныхъ себ существъ, толпящихся по обимъ сторонамъ тротуара: печальныя и недостойныя сборища людей, жизнь которыхъ въ теченіе цлаго дня и цлаго года находилась въ полномъ и исключительномъ подчиненіи добыванію богатства и каждый страстный порывъ которыхъ былъ лишь подтвержденіемъ зловщей старой пословицы: ‘Время — деньги’.

— Вы ошибаетесь, сэръ, время неизмримо важне денегъ: время есть жизнь!— постоянно возражалъ на это докторъ Севьеръ.

Къ тому же, въ этой толп было много всмъ хорошо извстныхъ людей, состояніе которыхъ было добыто незаконными путями. Съ хлопчато-бумажною торговлей было связано много побочныхъ занятій, дающихъ обильныя жатвы въ вид случайныхъ доходовъ, при каждомъ новомъ толчк кареты на глаза доктора попадались такія лица, богатства которыхъ были нажиты съ помощью мошенничества, облеченнаго въ приличныя вншнія формы. То было время азартныхъ торговыхъ операцій, и въ Новомъ-Орлеан на торговлю смотрли тогда какъ на добычу, случайно выброшенную крушеніемъ на улицу Карбиделетъ. Такое зрлище возбуждало постоянное негодованіе высокаго, худаго, проницательнаго доктора.

— Посмотрите на этихъ грабителей обломковъ, выбрасываемыхъ житейскимъ моремъ!— замчалъ онъ, бывало.

Въ восемь часовъ утра онъ обыкновенно завтракалъ, въ девять — приходилъ въ неистовство, въ десять — страдалъ диспепсіей.

Вопросъ добыванія денегъ сдлался для него больнымъ вопросомъ. ‘Да, у меня есть деньги, но я не бгаю за ними. Он сами ко мн являются, потому что я ищу и исполняю дло ради самаго дла. И каждый можетъ добыть себ деньги тмъ же путемъ, да и почему бы деньгамъ добываться иначе?’

Онъ не только презиралъ низкіе мотивы большинства людей, ищущихъ богатства, но шелъ гораздо дальше, подвергая сомннію самую нужду. Въ неспособности человка найти себ работу или къ неудач бдняка онъ относился съ тою же гадливостью, съ какой смотрлъ на заплаты, выставленныя на-показъ нищимъ, уличнымъ шарманщикамъ.

— Если человкъ хочетъ дйствительно получить работу, онъ ее найдетъ. Что же касается милостыни, для человка должно быть легче умереть съ голоду, чмъ нищенствовать.

Чувство, такимъ образомъ высказанное, было далеко не мягкое, но оно вытекало изъ самой сущности вры доктора въ самого себя и изъ страстнаго желанія поставить все человчество на извстную нравственную высоту.

— Впрочемъ,— прибавлялъ онъ, бывало, сунувъ руку въ карманъ и вынимая кошелекъ,— я готовъ помочь всякому желающему быть полезнымъ, и больнымъ тоже — это ужь само собой разумется. Но я долженъ знать, что я длаю, помогая.

Зналъ ли кто изъ насъ нужду? Только тотъ и пойметъ настоящее значеніе свободы, кто испыталъ нужду и прошелъ черезъ ея тяжелую школу, и хотя любить нужду нельзя, но въ ней основа истиннаго гуманизма. Докторъ многому учился въ своей жизни, но съ нуждою онъ не былъ знакомъ и черезъ ея школу не проходилъ. Отсюда и жесткость его. Возможно ли осуждать эту черту, какъ недостатокъ? Конечно. Но осудить человка съ такимъ недостаткомъ не хватаетъ духу. Любить недостойнаго и относиться съ теплотой и добрымъ чувствомъ къ заблуждающемуся, оставаясь, въ тоже время, справедливымъ — удлъ очень немногихъ среди самыхъ лучшихъ людей. Докторъ достигъ этого, но гораздо поздне, переживъ все то, что составляетъ предметъ нашей повсти. Если бы онъ испыталъ на себ всю тягость бдности и нужды, вроятно, разсказъ этотъ никогда не былъ бы написанъ.

II.
Молодой незнакомецъ.

Въ 1856 году Новый-Орлеанъ переживалъ самое мрачное десятилтіе своей исторіи. Какъ разъ въ это время городъ былъ переполненъ новоприбывшими иностранцами, съхавшимися сюда со всхъ концовъ торговаго свта, въ погон за наживой. Ихъ не только не пугали опустошенія, производимыя холерой и желтою лихорадкой,— казалось, напротивъ, они-то и манили ихъ сюда. Въ теченіе трехъ послднихъ — 1853, 54, и 55 — годовъ боле тридцати пяти тысячъ труповъ было свезено на кладбища, и, несмотря на это, въ 1856 году, кром кораблей, нагруженныхъ европейскими эмигрантами, изъ всхъ штатовъ Союза прибывали сотни неакклиматизированныхъ юношей, въ надежд занять пустыя мста, которыя должны были, по ихъ мннію, образоваться въ рядахъ клерковъ, составляющихъ цлую армію въ этомъ центр вывозной торговли.

На этихъ искателей труда докторъ Севьеръ. часто обращалъ свои взоры съ участіемъ и даже съ нкоторою жалостью, скрываемою подъ вншнимъ нетерпніемъ: ‘Кому можетъ быть пріятно видть,— спрашивалъ онъ,— какъ эти мужчины и женщины съ намреніемъ увеличиваютъ рискъ уже и безъ того шаткой жизни?’ Но, въ то же время, онъ чувствовалъ къ нимъ уваженіе. Эмиграція, въ общемъ отвлеченномъ ея значеніи, иметъ дйствительно одну облагораживающую ее сторону. Эмигрантъ долженъ оторваться отъ друзей, отъ помощи, отъ искушеній, заключающихся въ дорогихъ связяхъ, и идти въ добровольное изгнаніе, подвергаться многимъ предвидннымъ и непредвидннымъ опасностямъ, надясь только на собственныя силы для обмна честнаго труда на хлбъ и одежду. Глаза доктора оживлялись при вид этихъ здоровыхъ, широкоплечихъ и краснощекихъ молодцовъ. Но вмст съ ними встрчались и женщины съ слабымъ и нжнымъ тлосложеніемъ, и при вид ихъ чувствительная струна его сердца такъ сильно звучала, что онъ начиналъ досадовать на себя.

Въ одно ясное, свжее утро, въ начал октября, въ то время, когда докторъ прозжалъ по улиц Карбиделетъ по направленію къ своей контор, одинъ изъ блыхъ маленькихъ омнибусовъ, совершающихъ рейсъ до старой улицы Аполлона, застрялъ передъ его каретой, и кучеръ доктора былъ принужденъ повернуть экипажъ къ самому тротуару и остановить лошадь. Въ эту минуту докторъ совершенно случайно обратилъ вниманіе на молодаго человка симпатичной наружности, шедшаго по улиц и сосредоточенно, съ вниманіемъ иностранца разсматривавшаго вывски и объявленія на дверяхъ домовъ. Во время этой невольной задержки докторъ усплъ замтить, что молодой незнакомецъ два раза обращался за указаніями къ боле привычнымъ постителямъ улицы и что оба раза его направляли дале. Наконецъ, дорога освободилась, лошадь доктора помчалась, незнакомецъ остался гд-то позади, и черезъ минуту докторъ, перешагнувъ черезъ тротуаръ передъ своимъ крыльцомъ, поднялся по лстниц дома No 37, прямо въ свою контору. Почему-то ему показалось,— на лстниц какъ-то невольно впадаешь въ задумчивость,— что иностранецъ искалъ доктора.

Онъ едва усплъ отпустить трехъ или четырехъ ожидающихъ его посыльныхъ, которые при его появленіи встали со стульевъ, расположенныхъ вдоль стны корридора, и еще не усплъ прочитать тревожныя строки, начертанныя различными почерками на его грифельной доск, когда молодой человкъ вошелъ въ комнату. Онъ былъ выше средняго роста, стройно, но не крпко сложенъ, съ мягкими каштановыми, нсколько взъерошенными волосами и одтъ въ хорошо-сшитое платье, его лицо выражало застнчивость, но, въ то же время, оно было полно надежды и энергіи.

— Докторъ!

— Что вамъ угодно, сэръ?

— Докторъ, моя жена очень больна. Можете ли вы немедленно хать къ ней?

— Кто лечитъ ее?

— Я никого не звалъ, но въ эту минуту намъ необходимъ докторъ.

— Не знаю еще, поду ли я немедленно. Теперь часъ моего пріема въ контор. А какъ далеко вы живете? И чмъ страдаетъ ваша жена?

— Мы на разстояніи какихъ-нибудь трехъ кварталовъ отсюда, недалеко, въ Таможенной улиц!— Затмъ дрожащимъ и прерывающимся голосомъ онъ началъ перечислять весьма серьезные симптомы болзни. Докторъ подмтилъ, что онъ былъ слегка глухъ, онъ выговаривалъ слова, какъ будто самъ не слыша ихъ.

— Да,— сказалъ докторъ Севьеръ, направляясь къ шкапу, гд лежали зловщіе инструменты изъ накладнаго серебра,— это еще ничтожная часть тхъ испытаній, которыя приходится женщинамъ переживать за сомнительную честь быть нашими матерями. Я ду къ вамъ. Какой нумеръ вашего дома? Но лучше, если бы вы похали со мной!— Съ этими словами онъ отошелъ отъ стекляннаго шкапа, притворилъ его дверцу и взялъ шляпу въ руки.

— Нарцисъ!

Въ стн, отдлявшей корридоръ, была дверь въ маленькую переднюю, гд мста было какъ разъ столько, сколько необходимо для помщенія одного бухгалтера. У доктора, кром занятій по своей профессіи, были еще другіе интересы, и, для соблюденія всхъ ихъ, онъ считалъ необходимымъ, или, по крайней мр, удобнымъ, держать постоянно при себ лицо для веденія своихъ книгъ и счетовъ. Черезъ открытую дверь можно было видть, сидящаго на высокомъ табурет у еще боле высокаго пюпитра, молодаго человка, съ очень красивымъ профилемъ и хорошо сложенною фигурой. Услыхавъ свое имя, онъ въ одинъ прыжокъ очутился въ комнат доктора, длая ему изысканно-благовоспитанный поклонъ.

— Я вернусь черезъ четверть часа,— сказалъ докторъ.— Подемте, мистеръ…— и онъ вышелъ съ незнакомцемъ.

Нарцисъ хотлъ было сказать что-то. Онъ постоялъ минуту, затмъ поднесъ къ губамъ оставшійся едва замтный кончикъ папироски, затянулся имъ долго, задумчиво, сдлалъ полуоборотъ на каблук, швырнулъ окурокъ въ плевальницу, съ отчаянною энергіей выпустилъ изъ своихъ ноздрей дв длинныя струи дыма и, грозя кулакомъ на дверь, черезъ которую вышелъ докторъ, сказалъ:

— Проваливай, старая лошадь!— Нтъ, не совсмъ такъ: трудно передать его произношеніе. Въ слов ‘проваливай’, какъ и вообще, онъ не выговаривалъ буквы ‘р’ и выходило такъ: пуоваливай, стауя уошадь! {Не беремся передать читателю всхъ особенностей мстныхъ діалектовъ, которыми полны романы Кэбля, и хотя чувствуемъ, что вносимъ этимъ извстную блдность въ яркій колоритъ, свойственный этому романисту, но подчиняемся необходимости, такъ какъ на русскомъ язык не можемъ найти ни одного мстнаго говора, который бы хотя отчасти напоминалъ особенности говора креоловъ.}.

Посл этого онъ медленно направился къ своему пюпитру съ тмъ чувствомъ облегченія, которое испытываютъ нкоторые люди при возобновленіи заемнаго обязательства, и взялся опять за перо.

Карета доктора быстро катилась по Каналь-стриту.

— Докторъ,— сказалъ незнакомецъ,— я не знаю, какая цна вашихъ визитовъ.

— Самая высокая,— отрзалъ докторъ, котораго какъ разъ въ это время жестоко мучила диспепсія.

Короткій отвтъ обжогъ молодаго человка.

— Я не намренъ торговаться съ вами, докторъ!— и онъ сердито вспыхнулъ при этихъ словахъ, тяжело дыша сквозь стиснутыя губы и яростно мигая съ тмъ негодованіемъ, которое обыкновенно прорывается у школьниковъ передъ суровымъ учителемъ.

Докторъ отвтилъ боле сдержанно:

— Что же вы хотли сказать?

— Я хотлъ предложить заплатить вамъ впередъ, такъ какъ я совершенно вамъ незнакомъ.— Въ голос его чувствовалась дрожь, но сказалась и торжествующая гордость, какъ бы въ ожиданіи, что такое заявленіе неминуемо должно пристыдить доктора. Онъ вынулъ при этомъ бумажникъ изъ кармана и досталъ монету въ двадцать долларовъ.

Докторъ съ нетерпніемъ и удивленно посмотрлъ ему прямо въ лицо, затмъ отвернулся, какъ бы сдерживая себя, и сказалъ глухимъ голосомъ:

— Я бы предпочелъ торгъ съ вашей стороны.

— Я не разслышалъ…— замтилъ его собесдникъ, напрягая свой слухъ.

Докторъ повелъ рукой.

— Извольте положить это на мсто.

Молодой незнакомецъ былъ озадаченъ. Онъ помолчалъ нсколько времени, на лиц его выразилось нетерпніе и замшательство. Онъ все еще держалъ монету, переворачивая ее на ладони ногтемъ большаго пальца.

— Вдь, вы не знаете меня, докторъ,— сказалъ онъ.

На это послдовалъ такой же холодный отвтъ:

— Вотъ мы и знакомимся.

Жертва его насмшки прикусила губу и несогласіе свое выразила рзкимъ, безсознательнымъ движеніемъ подбородка въ сторону.

— Право, лучше, если бы вы…— и онъ опять перевернулъ монету.

Врачъ окинулъ золото орлинымъ, неподвижнымъ взглядомъ.

— Я не на этихъ основаніяхъ занимаюсь медицинскою практикой.

— Но, докторъ,— настаивалъ молодой человкъ, желая успокоить его,— вы можете на этотъ разъ сдлать исключеніе. Разумныя причины лучше всякихъ правилъ, говаривалъ часто мой старый учитель. Я здсь безъ друзей, безъ писемъ, безъ какихъ бы то ни было бумагъ, вотъ единственная рекомендація, которую я могу вамъ предложить.

— Вовсе не рекомендуетъ васъ: это всякому доступно.

Незнакомецъ вздохнулъ тяжелымъ, напряженнымъ вздохомъ, безпомощно улыбнулся и, казалось, хотлъ еще что-то сказать, но, не зная, что именно, опустилъ руку.

— Что же, докторъ,— и онъ облокотился локтемъ на колно, еще разъ перевернулъ монету и сдлалъ попытку привлечь вниманіе врача, напуская на себя ребяческую веселость,— я больше уже не буду просить васъ брать плату впередъ, но хочу попросить васъ приберечь эти деньги для меня. Я могу потерять ихъ, а то, пожалуй, могутъ и украсть ихъ у меня, или… докторъ, право, мн было бы пріятне, если бы вы согласились.

— Нтъ, ужь тутъ-то я вамъ помочь не могу. Я буду лечить вашу жену, а затмъ пришлю вамъ свой счетъ.

Докторъ скрестилъ руки и, повидимому, все вниманіе свое устремилъ на кучера. Но, въ то же время, онъ спросилъ:

— Вы подвержены, можетъ быть, эпилептическимъ припадкамъ, а?

— Вовсе нтъ, сэръ!

Негодованіе, прозвучавшее въ короткомъ отвт, не вызвало никакого замчанія со стороны доктора, который молча обсуждалъ самъ съ собою, что бы могло означать странное поведеніе молодаго человка? Онъ не могъ ршить, являлось ли оно послдствіемъ пьянства, картежничества, или это былъ ловкій маневръ человка, желающаго втереться въ его довріе? А, можетъ быть, тутъ просто тщеславіе или ошибка вслдствіе житейской неопытности? Онъ вдругъ повернулся и быстрымъ, испытующимъ взглядомъ осмотрлъ черты лица незнакомца: уловить въ нихъ онъ могъ только выраженіе какого-то задумчиваго смущенія, которое въ ту же минуту исчезло, врачъ также быстро отвернулся.

— Докторъ…— началъ молодой человкъ и запнулся.

Врачъ молчалъ. Онъ снова обдумывалъ вопросъ. Предложеніе незнакомца было нелпо по своей непрактичности и недловитости. Доктора вовсе не занимала мысль, что его роль могла въ данномъ случа показаться не великодушной, лишь бы дйствія его были правильны, ему даже отчасти нравилось, если съ вншней стороны они получали отталкивающій видъ: такова была его обычная манера запугивать, напоминающая немного обычай индйцевъ раскрашивать себ тло передъ войной для устрашенія враговъ. Онъ чувствовалъ въ незнакомц нчто вполн соотвтствующее его собственнымъ теоріямъ жизни, напримръ: нежеланіе оставаться въ долгу. Если дйствительно онъ такъ думалъ, то это было хорошо. Больше всего понравилось доктору въ незнакомц его боязливое отношеніе къ деньгамъ. Ршительно, молодой человкъ производилъ на него благопріятное впечатлніе.

— Дайте, мн монету,— сказалъ докторъ, хмуря брови,— но помните, что это по-вашему такъ слдуетъ,— онъ сунулъ золото въ карманъ своего жилета,— но отнюдь не по-моему.

Молодой человкъ засмялся отъ видимаго облегченія, и, не зная, что длать, началъ тереть себ колно рукой, нжность склада этой руки бросалась въ глаза. Докторъ опять посмотрлъ на него смягченнымъ уже взоромъ.

— Вы, вроятно, убждены, что вы совершенно правильно разршили вс вопросы жизни, не правда ли?

— Да, я убжденъ,— возразилъ тотъ, въ свою очередь скрещивая руки.

— Гм… я такъ и думалъ. Вамъ, однако, недостаетъ еще опытности,— и докторъ закончилъ свою рчь кивкомъ головы.

Молодому человку показалось это забавнымъ, хотя въ душ, быть можетъ, забавы было меньше, чмъ на лиц, и онъ вскор указалъ пальцемъ на свою квартиру:

— Вотъ здсь, на этой сторон, No 40,— и оба вышли изъ кареты.

III.
Его жена.

Въ прежнія времена въ Новый-Орлеанъ, въ прохладное время года, съзжалось со всхъ концовъ множество торговцевъ, которые не желали жить постоянно въ город, зараженномъ лихорадкой, этотъ временный наплывъ прізжихъ приносилъ много прибыли содержателямъ меблированныхъ комнатъ. Въ то же время, былъ другой классъ людей, безвыздно жившихъ въ город, въ руки которымъ и попадало это доходное дло безъ всякихъ хлопотъ и по естественному ходу вещей. Самыя приличныя и удобныя помщенія такого рода были извстныя всему городу ‘chambres garnies’ въ Таможенной и Біенвальской улицахъ, которыя содержались мулатками или квартеронками, родившимися уже свободными или освобожденными поздне и пользующимися всеобщимъ уважаніемъ.

Въ 1856 году славные дни этой полу касты уже закатились. Требованія сдлались строже и все то, что стремилось достичь извстной порядочности, независимо отъ того, была ли близна ихъ кожи послдствіемъ естественныхъ или искусственныхъ причинъ, тщательно стало избгать знаменитые танцовальные вечера квартероновъ. Цлыя поколнія квартеронокъ успли перебывать на служб богатыхъ дамъ французскаго происхожденія, и многія изъ нихъ сдлались, благодаря этому, превосходными экономками. Нкоторымъ изъ нихъ удалось накопить деньги путемъ наслдства, другимъ путемъ сбереженія, и вс эти преимущества имъ легко давались, благодаря способности, которой отличаются женщины латинской расы: выносить какое угодно неловкое положеніе съ невозмутимымъ спокойствіемъ, въ нихъ, какъ въ желтой Миссисипи, не найдешь отраженія задернутаго тучами неба. Ко всмъ этимъ качествамъ квартеронки присоединяли еще замчательную дловую энергію и умлость, полученную несомннно отъ той же латинской крови. Ничто не могло такъ напомнить обстановку домашняго очага, не будучи таковымъ, какъ эти комнаты, сдаваемыя всевозможными madame Ccile, Sophie, Athalie, Polyxne и другими, какъ бы тамъ ихъ ни называли.

Больная жена молодаго человка лежала въ одномъ изъ такихъ домовъ, домъ этотъ выступалъ своимъ фасадомъ матово-кирпичнаго цвта на тротуаръ Таможенной улицы и неизбжная квадратная небольшая вывска, со словами ‘Chambres louer’, висла на веревочк у балкона, болтаясь и крутясь по втру. Молодая невольница открыла дверь входящимъ мужчинамъ и оба, не останавливаясь, взошли наверхъ, въ большую свтлую комнату. На высокой кровати, отдланной красивою рзьбой и тяжелыми занавсами, древностью стиля и своею массивностью соотвтствующей остальной мебели въ комнат, лежала блдная молодая женщина, небольшаго роста, съ кроткимъ и милымъ лицомъ.

Около кровати сидла хозяйка дома, судя по ея лицу, хорошая, добрая квартеронка, она была высокая, широкоплечая женщина сорока пяти лтъ или около того. Она приподнялась и отвтила на молчаливый поклонъ доктора съ тмъ изящнымъ привтливымъ достоинствомъ, которымъ отличается французская раса, и стала выжидать стоя. Больная сдлало движеніе.

Врачъ подошелъ къ ней. Больной, должно быть, было не боле девятнадцати лтъ. У нея было очень хорошее, милое лицо, отличавшееся нжнымъ очертаніемъ, прямыми и тонкими бровями и маленькимъ ртомъ. Подробности излишни: никто изъ цнителей правильной красоты не могъ бы назвать ее красивой. Но что-то такое въ ея лиц могло показаться нкоторымъ лучше всякой красоты. Заключалось ли оно въ быстро смняющемся выраженіи ея темно-синихъ глазъ, сначала вопросительно, а затмъ доврчиво устремленныхъ на доктора, или въ красивыхъ, едва замтныхъ прядяхъ ея свтлорусыхъ волосъ, врачъ не могъ сразу ршить, но потому ли или почему-либо другому это лицо было изъ тхъ, какія рдко удается встрчать въ жизни,— лицо, какъ будто свтящееся не яркимъ, но глубокимъ свтомъ.

Она была очень слаба. Глаза ея быстро опустились и съ лица доктора перенеслись, усталые, но любящіе, на лицо мужа. Докторъ обратился въ ней съ вопросами: въ его ласковомъ обращеніи чувствовалась мягкость, которую не могъ ожидать молодой человкъ. Докторъ два-три раза провелъ своими длинными пальцами по ея лбу, слегка отводя въ сторону тонкія, вьющіяся пряди волосъ, и слъ на стулъ, продолжая ласково обращаться въ ней съ краткими и опредленными вопросами. Отвты были вс неблагопріятнаго свойства.

Онъ взглянулъ на квартеронку, которая и безъ словъ мигомъ поняла его: болзнь была серьезная. Врачъ получилъ отъ нея въ отвтъ спокойный, многозначительный взглядъ. Въ то же время, докторъ отвелъ вниманіе молодыхъ незнакомцевъ отъ этого молчаливаго обмна знаковъ вопросомъ вслухъ къ квартеронк:

— Мы съ вами никогда не встрчались?

— Нтъ, сэръ.

— Какъ васъ зовутъ?

— Зенобія.

— Мадамъ Зенобія,— тихо прошептала больная, взглянувъ на квартеронку, а затмъ на мужа, причемъ въ глазахъ ея слегка блеснула шаловливая веселость.

Врачъ слегка улыбнулся, глядя на нее, затмъ обратился къ квартеронк съ нкоторыми краткими докторскими предписаніями врод слдующихъ: достаньте мн это, дайте мн то-то и т. д.

Хозяйка вышла и опять вернулась. Она, какъ многія изъ ея единоплеменницъ, была превосходною сидлкой. Несомннность этого факта заставила молодаго человка безпрекословно повиноваться ей, когда она шепнула ему на ухо, отозвавъ его въ сторону, что докторъ желаетъ его удаленія, хотя онъ зналъ, что врачъ такого желанія не выражалъ. Вернулся онъ также только по ея знаку и остался при больной въ то время, какъ мадамъ Зенобія увела доктора въ другую комнату написать рецептъ.

— Кто эти молодые люди?— спросилъ врачъ въ полголоса, глядя на квартеронку и останавливаясь въ ожиданіи отвта съ рецептомъ, на половину вырваннымъ изъ книжки.

Она повела широкими плечами, а на лиц показалась улыбка и, въ то же время, недоумніе.

— Миссисъ…Ричлингъ?— сказала она скоре вопросительно, чмъ утвердительно.— Такъ, по крайней мр, говорятъ они.

Такой отвтъ означалъ, что ухаживать за больною она, конечно, будетъ, какъ истинная мать, но брать на себя отвтственность за подлинность фамиліи незнакомыхъ для нея людей она вовсе не намрена.

— Откуда они?

— Откуда?… Не знаю. Какое-то мсто называли… но объ этомъ мст, признаться, я не слыхивала.

Она робко попыталась выговорить слово, оканчивающееся звукомъ ‘уокъ’ и улыбнулась, готовясь быть осмянной.

— Мильурки?— спросилъ докторъ.

Она подняла руку и, весело улыбаясь, слегка ткнула его кончикомъ пальца и кивнула головой. Докторъ, какъ видно, угадалъ врно.

— А какимъ дломъ онъ занимается?— спросилъ онъ, вставая.

Хозяйка посмотрла на него искоса, раскрывъ немного глаза, и, стиснувъ губы, медленно и ршительно покачала головой. И такъ, молодой человкъ не состоялъ ни при какомъ дл.

— И, вроятно, тоже не иметъ денегъ,— сказалъ врачъ, направляясь вмст съ ней къ комнат больной.

Она опять пожала плечами и опять улыбнулась, но, подумавъ,что докторъ справляется о своихъ собственныхъ интересахъ, добавила шепотомъ.

— Они мн платятъ.

Она заняла мсто мужа около больной, пока молодой человкъ провожалъ доктора внизъ по лстниц до самой улицы. Оба молчали.

— Что же, докторъ?— спросилъ молодой человкъ, стоя съ рецептомъ въ рук у дверцы кареты.

— Что же?— возразилъ врачъ,— вамъ слдовало послать за мной раньше.

Но докторъ въ ту же минуту пожаллъ о своей рзкости при вид отчаянія, выразившагося на лиц незнакомца.

— Вы не думаете…— воскликнулъ мужъ.

— Нтъ, да нтъ же: надежда есть. Достаньте лкарство по этому рецепту и давайте его мистрисъ…

— Ричлингъ,— договорилъ молодой человкъ.

— Важне всего для нея полный покой,— продолжалъ докторъ.— Вечеромъ я заду.

Вечеромъ ей стало легче. На слдующій и на третій день она почувствовала себя еще лучше, но на четвертый ея положеніе начало опять внушать опасенія. Во время посщенія доктора въ этотъ день, она лекала тихо, не говоря ни слова, врачу показалось, что онъ въ глазахъ ея прочелъ желаніе сказать ему нсколько словъ наедин, поэтому, подъ предлогомъ различныхъ порученій, онъ выслалъ изъ комнаты и мужа, и квартеронку. Больная немедленно воскликнула:

— Докторъ, я, вдь, не умру, не правда ля? Не дайте мн умереть!… Спасите меня для мужа!… Посл всего, что онъ потерялъ ради меня, если онъ лишится еще и меня… Спасите меня, докторъ!

— Вы не должны въ этомъ и сомнваться,— сказалъ онъ.— Вы выздоровете.

Такъ, дйствительно, и случилось. Она поправилась.

IV.
Выздоровленіе и знакомство.

Одежда для мужчины есть не боле, какъ защита, тогда какъ для женщины она служитъ украшеніемъ. Такъ установлено самою природой: украшеніе для женщины — инстинктивная потребность. И въ этомъ отношеніи что можетъ быть прелестне брачной одежды? Все значеніе брака такъ хорошо ею выражается! И чистота первой любви, и священныя ея тайны, и прелесть жизни,— словомъ, все, что придаетъ ей особую радость, связано съ подвнечнымъ платьемъ и покрываломъ. И такъ, когда насталъ день, въ который мистрисъ Ричлингъ, наконецъ, спросила: ‘Мадамъ Зенобія, какъ вы думаете, могу я встать сегодня?’ — было бы странно сомнваться въ готовности квартеронки помочь ей одться. Правда, тутъ не было ни брачнаго платья, ни внка, но все это было еще такъ свжо въ памяти молодой жены, что и это одванье было нчто врод побды надъ болзнью, которая могла навки разлучить два любящія существа. Нельзя было сомнваться въ готовности квартеронки, хотя она и улыбнулась нершительно, сказавъ:

— Если ужь вы очень желаете…— и она какъ-то неожиданно вытаращила глаза и разставила локти, на подобіе краба, вывернувъ ладони кверху и оттопыривъ большіе пальцы рукъ отъ остальныхъ.— Что-жь?— продолжала она и опустила руки,— разв вы не подождете доктора?

— Я полагаю, что онъ уже сегодня не будетъ: онъ заходитъ обыкновенно раньше.

— Да-а-а?

Хозяйка минуту помолчала, затмъ опять подняла руку, быстро выдвигая впередъ указательный палецъ.

— Сначала надо развести огонекъ.

Она затопила каминъ, посл чего помогла больной надть широкое, совершенно свободно сидящее на ней платье, и хотя въ это время она мало говорила и только отвчала на вопросы, но не могла скрыть наслажденія, которое испытывала при всей этой процедур, когда же, къ довершенію всего, она вынула изъ шкапа, длая видъ, что не замчаетъ своей ошибки, какой-то шерстяной халатъ, вышитый шелкомъ, непомрной величины, и понесла его, какъ святыню, то уже торжественность ея походки и манеры не знала предловъ. Больная восторженнымъ взглядомъ выразила свое согласіе и, просунувъ руки въ широкіе рукава, исчезла въ мягкихъ складкахъ мужнинаго халата.

— Ему будетъ смшно,— сказала квартеронка.

Лицо молодой жены выразило удовольствіе.

— Халатъ принадлежитъ мн столько же, сколько и ему,— проговорила она.

— Вы сшили его?— спросила сидлка, стягивая шелковый шнуръ халата вокругъ таліи больной.

— Конечно, я. Не стягивайте меня, распустите его свободно, вотъ такъ, а узелъ завяжите покрпче. Ну, вотъ такъ, хорошо.— Она весело улыбнулась.— Однако, не связывайте такъ, какъ будто хотите связать меня навки.

Мадамъ Зенобія прекрасно поняла ее и, улыбнувшись ей въ отвтъ, принялась завязывать именно такъ, какъ бы навки.

Полчаса спустя, стоя, можетъ быть, случайно, на улиц у дверей своего дома, квартеронка впустила господина, который, проходя, молча поклонился. Но на первой ступени лстницы онъ остановился и спросилъ, строго глядя ей въ лицо:

— Чему вы улыбаетесь?

— Ничего, такъ…— возразила она, гибкимъ жестомъ складывая пальцы на груди и наклоняя голову на плечо.

Неудовольствіе господина замтно усилилось.

— Почему же вы улыбаетесь, если ничего?

Она приложила пальцы къ губамъ, чтобы скрыть улыбку.

— Вы не подъхали въ карет, какъ обыкновенно: она подумаетъ, что это не вы, а мистеръ Ричлингъ,— и при этихъ словахъ она уже не могла больше сдерживаться и улыбнулась, несмотря на то, что закрывала ротъ пальцами.

Поститель презрительно отвернулся и молча пошелъ наверхъ, а вслдъ за нимъ и хозяйка. На верхней площадк онъ пропустилъ ее впередъ. Тихо раскрывъ дверь въ комнату, она вошла неслышными шагами, обернулась назадъ, улыбаясь, и когда поститель переступилъ черезъ порогъ, указала ему на пустую кровать.

Онъ раза два слегка кивнулъ головой и прошелъ впередъ, ступая по ковру. Передъ каминомъ, ршетка котораго была слишкомъ велика для незначительнаго количества угля, горвшаго въ немъ, стояла широкая обитая качалка: кончикъ подушки торчалъ надъ верхнимъ ея краемъ. Поститель обошелъ вокругъ качалки. Молодая женщина лежала на ней съ закрытыми глазами, безъ движенія, но отъ опытнаго глаза не ускользнуло, что сонъ былъ притворнымъ. Одна нога въ туфл такъ и осталась вытянутой изъ-подъ яркой матеріи длиннаго шлафрока, около бронзоваго края корзины, предназначенной для угля, на которую, повидимому, она передъ тмъ опиралась кончикомъ пальцевъ для боле удобнаго раскачиванья кресла. Одною щекой она лежала на подушк, а по другой вились свтлыя пряди волосъ, отдлявшихся отъ лба.

Одно лишь мгновеніе, и улыбка начала подергивать углы еи рта, она слегка пошевельнулась и открыла глаза. Передъ ней стоялъ, молча и неподвижно, съ серьезнымъ лицомъ, докторъ Севьеръ.

— Ахъ! Боже мой! докторъ!— и краска разлилась по всему ея лицу до самой шеи. Она закрыла глаза руками и спрятала лицо въ подушку.— Ахъ! Боже мой! докторъ!— повторила она, приподнимаясь, чтобы ссть.— Я не сомнвалась, что въ комнату вошелъ мой мужъ.

Не давъ ей договорить, докторъ сказалъ:

— У меня карета сломалась.— Затмъ онъ придвинулъ стулъ къ камину и спросилъ, глядя на угасающій огонь:— Какъ вы себя чувствуете сегодня,— крпче?

— Да, я могу почти сказать, что я здорова.

Еще краска не сошла съ ея лица, когда онъ взглянулъ на нее въ ожиданіи отвта, и ему понравилось и было забавно видть, какъ она бодро и весело старалась превозмочь свое смущеніе.

— Я очень благодарна вамъ, докторъ, за мое выздоровленіе, я, конечно, всецло обязана вамъ за него.

При этихъ словахъ все лицо ея озарилось тмъ мягкимъ внутреннимъ свтомъ, который и составлялъ главную прелесть этого лица, она улыбнулась какъ бы самой себ, глаза ея опустились и стали слдить за движеніями руки, которою она заворачивала края халата.

— Если бы вы, сударыня, впредь лучше берегли себя,— возразилъ докторъ, щелчками пытаясь смахнуть съ своего колна засохшія брызги грязи, попавшія на него, вроятно, во время неччастія съ каретой,— я былъ бы вамъ весьма благодаренъ, но…— и докторъ снова началъ щелкать по колну,— но, признаюсь, я сомнваюсь въ этомъ.

— Но разв вы имете причины сомнваться?— спросила она, приподнявшись со спинки качалки и наклонившись впередъ, причемъ кисти ея рукъ повисли по обимъ сторонамъ широкихъ ручекъ кресла.

— Имю,— сказалъ докторъ ласково.— А вы думаете — нтъ? Вы заболли по вашей собственной вин.— Говоря это, онъ всматривался въ ея глаза, слегка прищуренные вслдствіе едва замтной улыбки. Это было одно изъ тхъ лицъ, въ которыхъ сказывается не только полное незнакомство съ жизнью, но и неспособность когда-либо узнать ее. Любознательность и умъ такъ и свтились въ ея глазахъ, но въ нихъ было, въ то же время, что-то дтски-наивное. Для доктора загадка была разршена: въ этомъ и заключалась ея красота. ‘Она положительно красива’,— твердилъ юнъ про себя, когда его собственная, внутренняя критика готова была подержать противное.

— Докторъ, пожалуйста, не сомнвайтесь. Я буду беречь себя всми силами,— право, буду, ради Джона,— и она посмотрла на него, продолжая крутить на пальц кисточку отъ халата и качая слегка свое кресло.

— Да, если такъ, то можно вамъ поврить,— возразилъ онъ серьезно и, повидимому, не особенно радостно.— Надо полагать, что все въ вашей жизни длается или не длается только ради него.

На лиц молодой женщины промелькнуло безпокойство и недоумніе, затмъ она воскликнула:

— Ну, да, конечно!— и, въ ожиданіи отвта, взглянула на доктора блестящими глазами.

— Я зналъ женщинъ, которыя заботились о себ ради и себя самихъ,— сказалъ онъ.

Она засмялась и съ особеннымъ жаромъ возразила:

— Вдь, все то, что я длаю для него, я длаю и для себя. Я не вижу тутъ никакой разпицы. Да, конечно, разница могла бы быть, я это понимаю, но какимъ же образомъ могла бы женщина.. — она запнулась, продолжая улыбаться, и стала смотрть внизъ, на свои руки, медленно проводя кисточкой мужнинаго халата по одной изъ нихъ.

Докторъ поднялся съ своего мста, сталъ спиной къ камину и посмотрлъ на нее. Въ эту минуту ему мысленно представился свтъ во всей необъятной его величин: вс тернія этого свта, его горечь, несправедливость, жадный эгоизмъ, его паденія, его обманы и измны. А тутъ, передъ нимъ, этотъ ребенокъ, внезапно брошенный въ самый круговоротъ жизни, повидимому, безъ, всякой защиты, безоружный, безъ всякаго сознанія предстоящей опасности,— ребенокъ-жена, видимо, вполн довольная своею судьбой, утопающая въ своемъ счасть, готовая на всякое самоотверженіе и съ непоколебимою врой, съ восторгомъ полагающаяся на своего мужа! Онъ стоялъ молча, не будучи въ состояніи говорить отъ накипвшихъ чувствъ. Мистрисъ Ричлингъ вдругъ взглянула на него и полу-настойчиво, полу-извиняясь, улыбнулась.

— Да, докторъ, я ршилась: я буду беречь себя.

— Мистрисъ Ричлингъ, скажите мн, отецъ вашъ человкъ, съ состояніемъ?

— Моего отца нтъ уже въ живыхъ,— тихо отвтила она.— Онъ умеръ два года тому назадъ. Онъ былъ пасторомъ маленькой церкви. У него ничего не было, кром незначительнаго жалованья,, только въ послдніе годы онъ сталъ еще зарабатывать немного денегъ частными уроками. Онъ и меня училъ.— При этомъ она опять повеселла.— У меня не было другаго учителя, кром него.

Докторъ заложилъ руки за спину и задумчиво глядлъ въ верхнюю часть рамы широкаго окна. Въ эту минуту послышался звукъ отворяющейся на улицу двери.

— Вотъ Джонъ!— быстро проговорила больная, и черезъ минуту мужъ ея вошелъ въ комнату. При вид доктора, выраженіе усталости исчезло съ его лица, онъ поспшилъ пожать ему крпко руку, затмъ повернулся къ жен и поцловалъ ее. Врачъ взялся за шляпу.

— Докторъ,— сказала молодая женщина, держа его за руку и шутливо смотря на него, опершись щекой о спинку кресла,— неужели вы думали, что я богата, скажите?

— И не воображалъ, сударыня.— Въ его словахъ послышалось такое выразительное удареніе, что мужъ ея засмялся.

— По крайней мр, есть хоть одно утшеніе въ нашемъ положеніи.

— Неужели?

— Ну, да, вы сами видите: это положеніе не требуетъ объясненія.

— Нтъ, требуетъ,— сказалъ врачъ.— Для людей такъ же обязательны удовлетворительные доводы въ оправданіе бдности, въ которой они живутъ, какъ и въ оправданіе ихъ богатства. Желаю здравствовать, сударыня!

Оба мужчины вышли вмст. Врачъ не далъ ничмъ понять,что прощается съ своею паціенткой, боясь опять вызвать выраженіе благодарности.

V.
Неумолимые вопросы.

Докторъ Севьеръ испытывалъ настоящее отвращеніе къ словесному выраженію своихъ личныхъ чувствъ. Всякая попытка выразить уваженіе или привязанность, не подкрпленныя никакими фактическими доказательствами, казалась ему ненужной и фальшивой. Онъ такъ тщательно сторонился отъ всякой неискренности, что не могъ уже быть вполн и чистосердечнымъ.

— Мн нтъ боле необходимости посщать вашу жену,— сказалъ онъ, спускаясь по лстниц рядомъ съ молодымъ человкомъ, который уже усплъ достаточно узнать его и не ршился утруждать его формальными выраженіями благодарности. Мадамъ Зенобія приняла участіе въ этомъ холодномъ прощаніи, когда т дошли до низу лстницы. Она граціозно протянула руку и поклонилась такъ, какъ кланяются только въ Париж.

Докторъ Севьеръ остановился на крыльц и слегка повернулся, къ двери, у которой еще стоялъ молодой человкъ. Этотъ полуоборотъ не выражалъ вполн мысли доктора, но молодой человкъ понялъ это движеніе и молчалъ. По правд говоря, самъ докторъ чувствовалъ, что такъ проститься съ нимъ онъ не можетъ. Говорятъ, что путь врача весь устланъ такими именно разноцвтными блестками, случайно вырванными изъ жизни другихъ. Онъ невольно возвращается къ нимъ въ своихъ воспоминаніяхъ, когда силы начинаютъ измнять ему, и, оглядываясь назадъ въ уже потемнвшую даль всего пережитаго, перебираетъ ихъ мысленно, и передъ нимъ развертываются узоры многихъ радостныхъ минутъ, освщенныхъ мягкими лучами этого далекаго прошлаго. Боль разлуки при этомъ даже усиливается, и докторъ Севьеръ почувствовалъ тутъ же, выходя на крыльцо, что ему будетъ больно вспоминать о Ричлингахъ, если онъ ихъ больше не увидитъ.

Онъ взглянулъ на домъ, стоящій на противуположной сторон улицы, хотя тамъ собственно и не было ничего интереснаго, взглянулъ и на случайно проходившую женщину, которая ничмъ не отличалась отъ тысячи другихъ, до которыхъ ему никакого не было дла.

— Ричлингъ,— сказалъ онъ,— скажите мн, что васъ привело въ Новый-Орлеанъ?

Ричлингъ облокотился щекой о косякъ двери.

— Я просто ищу средствъ, чтобы жить, докторъ.

— И вы думаете, что вы ихъ здсь найдете?

— Я почти увренъ въ этомъ. Я имю право жить, и общество обязано дать мн пропитаніе.

Докторъ поднялъ глаза и взглянулъ на него.

— Съ какихъ же это поръ вы считаете, что общество у васъ въ долгу и предъявляете къ нему такія требованія?

Ричлингъ весело поднялъ голову и одною ногой спустился ступенью ниже.

— Но, вдь, я имю же право зарабатывать свой хлбъ, не такъ ли?

— Не спорю,— возразилъ докторъ,— это право иметъ всякій.

— Я ничего больше и не жду отъ общества,— сказалъ Ричлингъ,— пускай оно предоставитъ насъ самимъ себ, и мы никого трогать не будемъ.

— Вы не имете права поступать такъ,— сказалъ врачъ.— Нтъ, сэръ, не имете!— настойчиво подтвердилъ онъ, когда замтилъ, что молодой человкъ не соглашается съ нимъ. Послдовало молчаніе.— Есть у васъ какой-нибудь капиталъ?— спросилъ докторъ.

— Капиталъ?… Нтъ,— усмхнулся Ричлингъ.

— Но, вдь, у васъ, вроятно, есть что-нибудь для…

— О, да, немного есть.

Докторъ мимоходомъ обратилъ вниманіе на восклицаніе ‘о’, весьма обычное среди южанъ, тогда какъ въ Мильуоки вы его и не услышите.

— Тхъ свободныхъ мстъ, которыя вы разсчитывали найти здсь, нтъ, я полагаю… гм.!.

Въ голос молодаго человка чувствовалось какое-то душевное напряженіе, когда онъ отвчалъ:

— Свднія, полученныя мною, оказались ошибочными.

— Ну, что-жь,— сказалъ докторъ, пристально смотря на улицу,— что-нибудь, вроятно, найдете. А какого рода дла вы ищете?

— Какое дло? О, я бы охотно взялъ всякое.

Докторъ Севьеръ медленно отвелъ глаза, въ нихъ замтна была тнь легкаго разочарованія. Ричлингъ былъ вызванъ къ самозащит.

— Мн кажется, что я могъ бы быть хорошимъ бухгалтеромъ, или агентомъ, или кассиромъ, или чмъ-нибудь такимъ…

Докторъ перебилъ его, на этотъ разъ смотря совсмъ въ противуположную сторону улицы, по направленію къ рк, такъ что только затылокъ его былъ виднъ собесднику.

— Да, ужь это извстно… готовъ все длать… башмаки… или бочки… гм…

Ричлингъ, у котораго слухъ былъ вообще притупленъ, не разслышалъ и нагнулся впередъ, хмурясь, какъ длаетъ человкъ, когда напрягаетъ свой слухъ.

— А то и колеса для телги… или сюртуки?

— Я съумю снискать себ пропитаніе,— возразилъ молодой человкъ, задтый въ своемъ достоинств. Это, однако, не произвело, или, казалось, не произвело никакого впечатлнія на врача.

— Ричлингъ,— и докторъ неожиданно повернулся къ нему и съ ласковою строгостью посмотрлъ на него,— почему вы не привезли съ собой рекомендательныхъ писемъ?

— Да, вдь…— молодой человкъ замялся, опустилъ глаза и замтно покраснлъ,— мн кажется…— пробормоталъ онъ, заикаясь,— я думаю…— и онъ не смло взглянулъ на доктора,— не думаете ли вы… что каждый долженъ самъ себя рекомендовать?

Взглядъ доктора былъ такъ упорно на него устремленъ, что самъ себя рекомендующій не могъ вынести его молча.

— Я держусь такого мннія,— сказалъ Ричлингъ, опять глядя внизъ и покачивая одною ногой. Вдругъ лицо его прояснилось.— Докторъ, вотъ, кажется, ваша карета детъ, не такъ ли?

— Да, я веллъ кучеру, справивъ карету, направиться въ эту сторону и искать меня здсь.

Карета подъхала и остановилась.

— А, все-таки, Ричлингъ,— продолжалъ врачъ, направляясь къ экипажу,— лучше бы вамъ достать хоть одно или два письма: они могутъ понадобиться вамъ.

Дверца кареты захлопнулась и въ этомъ звук послышалась какъ бы досада. Ричлингъ тоже притворилъ дверь за собой, входя въ домъ, но тихо, безъ шума, какъ бываетъ въ минуты задумчиваго смущенія. Разв такъ слдовало имъ проститься? Эта мысль одновременно пришла имъ обоимъ въ голову.

— Постой минуту!— крикнулъ докторъ Севьеръ своему кучеру. Онъ высунулъ голову изъ окна кареты и выглянулъ назадъ.— Ничего! онъ уже ушелъ.

Молодой человкъ медленными и тяжелыми шагами пошелъ наверхъ, въ этой-медленной и тяжелой походк сказывалось вліяніе не одной только обычной неудачи въ ежедневныхъ его поискахъ за работой. Жена его все еще лежала на качалк, онъ подошелъ къ ней, она взяла его руку и погладила ее.

— Ты усталъ?— спросила она, глядя ему въ лицо. Онъ задумчиво смотрлъ на полупотухшій огонь.

— Да.

— Но бодрость ты еще не теряешь, не правда ли?

— Бодрость? Н-нтъ. А, впрочемъ,— сказалъ онъ, тихо качая головой,— я не понимаю, почему я не нахожу себ работы.

— Да это потому, что ты не гоняешься за мстами,— отвтила, жена.

Онъ повернулся въ ней съ просіявшимъ лицомъ, а она, смясь, притянула его голову къ себ и поцловала ее. Онъ опустился на стулъ, гд передъ тмъ сидлъ врачъ, и отбросилъ голову назадъ, поддерживая ее скрещенными пальцами обихъ рукъ.

— Джонъ, докторъ Севьеръ мн очень нравится.

— Чмъ же?— и онъ взглянулъ на потолокъ.

— А разв теб онъ не нравится?— спросила жена и, при вид, улыбки Джона, прибавила:— вдь, ты очень хорошо знаешь, что онъ теб нравится.

Мужъ схватилъ обими руками щипцы у камина, опустилъ локти на колни и медленно проговорилъ:

— Мн кажется, докторъ считаетъ меня просто дуракомъ.

— Ну, это еще ничего,— подхватила молодая жена,— это только потому, что ты женился на мн.

VI.
Попытки свить гнздо.

Прошло дв недли. Къ доктору Севьеру предъявлялась масса всякихъ требованій не только какъ къ искусному врачу, но и какъ къ ревностному общественному дятелю, такъ что онъ былъ, можно сказать, заваленъ длами. Какъ разъ въ это время онъ былъ, очень занятъ нкоторыми общественными вопросами. Онъ, однако, былъ далекъ отъ всякихъ партійныхъ распрей и всякой погони за добычей, въ то же время, его постоянная готовность вступиться за правое дло и его человколюбіе не позволяли ему бросать политики. Случалось часто, что среди всхъ этихъ заботъ промелькнетъ у него мысль и о Ричлингахъ.

Наконецъ, онъ встртился съ ними. Однажды его позвали къ. больному, живущему недалеко отъ мадамъ Зенобіи. Въ ту минуту, когда онъ подъхалъ къ тротуару передъ домомъ, гд жилъ больной, молодые Ричлинги показались у двери своего дома. Онъ говорилъ о чемъ-то съ оживленіемъ, а жена съ сіяющимъ лицомъ, держась обими руками за его руку, съ живйшимъ интересомъ слушала, что онъ говорилъ.

При вид доктора еще большая радость выразилась на лицахъ обоихъ молодыхъ людей.

— Здравствуйте,— сказали они, подходя къ нему.

— Добрый вечеръ,— отвтилъ докторъ и пожалъ обоимъ руки. Для него встрча съ ними была положительно пріятна. Онъ совсмъ позабылъ о томъ, что у молодаго человка не было рекомендательныхъ писемъ.

— Что, вышли подышать воздухомъ?— спросилъ онъ.

— Да, гуляемъ и присматриваемся,— сказалъ мужъ.

— Мы ищемъ новую квартиру,— сказала жена, держась обими руками за локоть мужа и прижимаясь ближе къ нему.

— Разв вамъ не хорошо въ теперешней?

— Хорошо, но намъ не нужны такія большія комнаты.

— А!— сказалъ докторъ и разговоръ замялся. При такой случайной, короткой встрч не было и предмета для разговора, вс еще разъ улыбнулись другъ другу и докторъ Севьеръ приподнялъ шляпу, чтобы раскланяться, но вдругъ о чемъ-то вспомнилъ.

— Нашли вы себ занятіе?— спросилъ докторъ у Ричлинга.

Жена на минуту взглянула на мужа, затмъ опустила глаза.

— Нтъ,— сказалъ Ричлингъ,— нтъ еще. Если бы вамъ пришлось услышать о чемъ-нибудь, докторъ…

Но онъ вдругъ вспомнилъ слова врача насчетъ писемъ и запнулся, желая какъ бы даже взять назадъ свою просьбу, но докторъ сказалъ:

— Непремнно, я вамъ дамъ тогда знать,— и протянулъ руку Ричлингу.

Онъ хотлъ добавить: ‘и если бы вы нуждались’ и т. д., но около мужа стояла молодая жена, и онъ ничего не сказалъ. Молодая чета весело поблагодарила его, прощаясь съ нимъ, но подъ вншнимъ видомъ этой веселости не просвчивало ли уже въ лиц молодаго человка смутное сознаніе своего безсилія передъ неравенствомъ борьбы? Впрочемъ, пока оба пожимали еще другъ другу руки на прощеніе, тнь эта исчезла съ лица Ричлинга и въ его бодромъ пожатіи руки чувствовалось столько твердости, что и это отчасти удержало доктора отъ всякихъ покровительственныхъ предложеній. Ему показалось, что, будь онъ на мст Ричлинга, онъ бы обидлся.

Молодые люда ушли, а вечеромъ того же дня образъ молодой женщины живо представился доктору Севьеру, когда онъ сидлъ у своего камина одинокимъ вдовцомъ, и онъ вспомнилъ, съ какою живостью она посмотрла въ лицо мужа и какъ на этомъ лиц промелькнуло и исчезло выраженіе усталости и смущенія и съ какою новою бодростью и энергіей молодая чета посл того простилась съ нимъ.

‘Я жалю, что, промолчалъ,— думалъ онъ про себя,’ — жалко, что я не предложилъ… Надюсь, что онъ не передалъ ей нашего разговора о письмахъ. Я, конечно, былъ правъ, но это только оскорбило бы ее’…

А, между тмъ, разговоръ этотъ Ричлингъ передалъ ей: онъ всегда говорилъ ей все и оба, хотя каждый по-своему, придавали особенно глубокое значеніе правамъ и положенію ‘жены’. Можетъ быть, оба ошибались, но они съ неудержимымъ молодымъ увлеченіемъ врили, что иначе не могло и бытъ.

Докторъ Севьеръ не имлъ о Ричлинг дальнйшихъ свдній, а, между тмъ, поиски ихъ не увнчались успхомъ, Цны въ Таможенной улиц оказались всюду высокія, тогда они направились въ такъ называемую Бургундію. Изъ Бургундіи перешли въ Дю-Мэнъ. И чмъ дальше, тмъ веселе имъ длалось, вопреки всмъ разочарованіямъ, Все, что попадалось имъ на глаза, было имъ ново и смшно: мужчины, женщины, предметы, мста,— все было боле или мене чужое, не американское. Странность и своеобразность иноземцевъ, принадлежавшихъ къ африканской рас, и въ особенности тхъ, которые говорили по-французски, были для мистрисъ Ричлингъ источникомъ неизсякаемаго веселья. Ко всему этому присоединялось еще сознаніе смшной стороны ихъ денежнаго стсненія, которое приводило ихъ въ близкое прикосновеніе со всми этими людьми и предметами. Все длалось для нихъ причиной и предметомъ смха.

— Нтъ, такъ нельзя,— сказала жена, красня.— Такъ нельзя, перестанемъ. Мы обращаемъ уже на себя вниманіе.

Дйствительно, какой-то праздношатающійся оборванецъ не спускалъ съ нихъ глазъ, стоя у сосдняго угла. Несмотря на охватившее ихъ веселое настроеніе, жену сдерживала мысль о необходимости серьезно противиться желаніямъ мужа устроить квартиру возможно комфортабельне, тутъ она охотно сопротивлялась, такъ какъ вс его требованія предъявлялись для нея.

— Но, вдь, послушай, Джонъ,— говорила она всякій разъ, когда они выходили на улицу и снова принималась за свои розыски,— вс эти вещи стоютъ дорого, а ты, вдь, не можешь платить такой суммы?

— Да, но нельзя будетъ устроиться теб удобно безъ нихъ,— слдовалъ отвтъ.

— Не въ этомъ вопросъ, Джонъ: мы принуждены нанять боле дешевую квартиру,— вдь, такъ, неправда ли?

Джонъ на это ничего не могъ отвчать и мало-по-малу веселье снова ихъ охватывало.

Одна изъ квартирныхъ хозяекъ отличалась такимъ красивымъ кавказскимъ типомъ лица, говорила такимъ пріятнымъ голосомъ и такъ скромно описывала свои комнаты, что совсмъ очаровала мистрисъ Ричлингъ. Комната во второмъ этаж, къ окнами во дворъ надъ низкими крышами пристроекъ, оказалась приличною и дешевою.

— Да,— сказала очаровательная хозяйка, обращаясь къ Ричлингу, который не ршилъ еще, достаточно ли хороша была комната,— да, сэръ, поврьте, вамъ здсь будетъ хорошо. Да, сэръ, очень хорошо, да, сэръ.

— Мы можемъ теперь же, сейчасъ ее занятъ?

— Да,теперь?… Да… о, да?!

Даже говоря утвердительно, голосъ хозяйки, сохранялъ вопросительную интонацію.

— Что-жь,— и жена посмотрла на мужа, онъ кивнулъ головой,— что-жь, мы наймемъ ее.

— Да,— сказала хозяйка,— ну, что-жь?— и затмъ, опершись на спинку кровати и улыбаясь дтски-застнчиво, она добавила:— Вы не требуете контракта, не правда ли?

— Нтъ,— великодушно сказалъ Джонъ,— о, нтъ, мы, вдь, можемъ настолько доврять другъ другу, не такъ ли?

— Конечно,— возразила очаровательная особа. Но вдругъ лицо ея измнилось, какъ будто она что-то припомнила, но вотъ бда: комната не освободится раньше какъ черезъ три мсяца.

И при этихъ словахъ она улыбнулась и развела руками, все еще опираясь на кровать.

— Какъ же это?— воскликнула мистрисъ Ричлингъ,— вы только что сказали, что мы можемъ хоть сейчасъ занять ее!

— Эту комнату? О, нтъ, не эту комнату!

— Я ршительно не понимаю, какимъ образомъ могло выйти такое недоразумніе.

Хозяйка пожала плечами и опять улыбнулась, затмъ, разводя руками, она быстро заговорила:

— Нтъ, вы идите къ мадамъ Ларозъ… Мои комнаты вс заняты, а у мадамъ Ларозъ вамъ будетъ хорошо, я знаю, что вамъ будетъ хорошо у мадамъ Ларозъ… Мн очень жалко… Вы идите къ ней, она у самаго угла… Я знаю, что вамъ будетъ хорошо у мадамъ Ларозъ…

Она не переставала повторять эти слова, хотя мистрисъ Ричлингъ повернулась уже къ ней спиной, а Ричлингъ раскланивался.

— Но, вдь, она только что сказала, что комната свободна!— воскликнула жена, когда они очутились на тротуар. Но черезъ минуту въ ея глазахъ блеснулъ смшливый огонекъ, и, какъ бы приглашая мужа идти безъ нея, она быстро договорила:— Вы идите туда, у мадамъ Ларозъ, я знаю, вамъ будетъ отвратительно,— и съ этими словами она подхватила его подъ руку, обращая на себя общее вниманіе прохожихъ, ни привыкшихъ видть днемъ мужчину и женщину идущихъ такимъ образомъ,— и они весело пошли дальше.

Послдняя, осмотрнная ими квартира была въ Рояль-стрит. Входъ былъ скверный и слишкомъ тсный даже для нихъ. На стнахъ, отъ сырости, выступили пятна и сквозь полъ чувствовался запахъ почвы, пропитанной водой. Невысокая лстница поднималась до первой площадки подъ низкимъ потолкомъ, а затмъ исчезала во мрак второй площадки. Добравшись, однако, до самыхъ комнатъ, они были пріятно удивлены, а хозяйка оказалась особенно любезною.

Молодымъ людямъ еще не попадалась такая услужливая хозяйка, и съ каждою минутой она все больше и больше нравилась имъ своею готовностью понимать и угадывать ихъ вопросы и замчанія, длаемыя ими на англійскомъ язык. Она не безъ нкотораго игриваго лукавства наклоняла впередъ голову, когда ей надо было давать имъ объясненія, когда ей приходилось говорить: нтъ, сэръ,— то она произносила это съ большою серьезностью, качая головой, когда же ей представлялась возможность сказать: да, сэръ,— то она длала это съ особенною живостью и удовольствіемъ, сопровождая свои слова милостивымъ поклономъ и самою изысканною улыбкой. Она съумла придать всмъ переговорамъ такой привтливый характеръ, что, казалось, даже было не совсмъ ловко слишкомъ много разспрашивать и присматриваться ко всему, а когда пришлось заговорить о цн, то молодой чет сдлалось уже совсмъ неловко и Ричлингъ окончательно упустилъ изъ вида вс т условія бережливости, на которыя только что далъ молчаливое согласіе.

— И такъ, вы положите коверъ?— спросилъ онъ, уклоняясь отъ главнаго вопроса.

— Коверъ? О, конечно!— отвтила хозяйка съ очаровательнымъ поклономъ.

— Да,— улыбаясь и кивая мужу, подхватила молодая женщина, очарованная хозяйкой.

— Намъ нужно, вы понимаете, по возможности приличное помщеніе и, въ то же время, дешевое,— сказалъ онъ.

Хозяйка вспыхнула.

— Нтъ, Джонъ,— съ живостью перебила жена,— разв ты не помнишь нашего уговора?— и, обращаясь въ хозяйк, она торопливо договорила: — Намъ нужно но возможности дешевое помщеніе и, въ то же время, приличное.

— Приличное… Вамъ нужно приличное помщеніе!— и хозяйка отступила на шагъ, ея гнвъ съ каждымъ движеніемъ, видимо, возросталъ и, указывая рукой на вычищенный и исцарапанный полъ, она продолжала:— Здсь вы его имете! Но дло не въ томъ, вы вовсе не ищете приличнаго помщенія, нтъ! Вамъ надо, чтобы было дешево!

Тутъ она подняла брови кверху и сдлала презрительную гримасу.— Здсь, у меня — не то, что вамъ требуется?… Я — приличная женщина, а?… Что вамъ здсь нужно?

— Помилуйте, сударыня, мой мужъ…

— Онъ вашъ мужъ?

— Да!— крикнули оба Ричлинги въ одинъ голосъ.

Женщина опять скрестила руки, отвернулась и, поднимая глаза къ потолку, проговорила съ загадочною улыбкой:

— Гм…— и предоставила раскраснвшейся отъ негодованія молодой чет выбраться на улицу черезъ мрачную подвальную лстницу.

На слдующій день рано утромъ Ричлингъ вошелъ въ комнату жены съ оживленнымъ видомъ дловаго человка. Она стояла передъ зеркаломъ и прикалывала брошку.

— Мэри!— воскликнулъ онъ,— однься и пойдемъ посмотрть то, что я нашелъ! Я не видалъ боле своеобразнаго, боле романтическаго мста во всемъ город! Въ то же время, оно и самое уютное, и самое дешевое! Вотъ ключъ отъ твоего шкапа… Я достану твою шляпку, чтобы не терять времени.

— Нтъ, нтъ, нтъ!— закричала она, смясь и бросаясь между нимъ и шкапомъ съ сверкающими глазами,— я не дамъ тебя тронуть моей шляпы!

Видно, есть предлъ даже и для подчиненія жены.

Однако, очень скоро, по женской мрк времени, они вышли на улицу и прохожіе опять улыбались при вид красивой пары, идущей подъ руку, причемъ молодая жена старалась идти въ ногу съ мужемъ.

Джонъ, пока они шли, описывалъ ей свою находку.

Въ свтло-красномъ фасад высокаго дома съ старинною рзьбой надъ окнами и дверьми — входъ черезъ громадныя, крпкія зеленыя ворота, петли у этихъ ворогъ не меньше ярда длины, надъ воротами красуется полукруглая ршетка изъ дюймовыхъ желзныхъ полосъ, въ воротахъ калитка, а на калитк виситъ тяжелое, блестящее кольцо. Толстый, коротконогій черный невольникъ вводитъ черезъ калитку въ широкій мощеный корридоръ, въ которомъ на средней балк виситъ большой желзный фонарь. Въ конц корридора стоитъ, раскрытая на об половинки, большая двойная дверь съ цвтными стеклами. Черезъ эту открытую дверь виднъ вымощенный плитами дворъ, окаймленный узкимъ, высокимъ цвтникомъ подъ тнью гранатовыхъ и оранжевыхъ деревьевъ, усянныхъ плодами. Дворъ этотъ окруженъ высокими стнами, покрытыми виноградомъ, а съ неровныхъ карнизовъ стнъ весело выглядываютъ дикія травы, какъ бы смясь сверху надъ цвтникомъ, лишеннымъ и утренняго, и вечерняго солнца. Въ дом — широкая, старомодная лстница, комнаты расположены въ немъ попарно, изъ которыхъ одна выходитъ на улицу, другая — во дворъ, можно выбирать любую, мебель удобная, полинялая, потолки высокіе, окна — каждое съ отдльнымъ балкончикомъ.

— Знаешь что?— сказалъ съ нжностью Ричлингъ въ то время, когда они поспшно входили въ домъ.— Здсь мы скроемся отъ всего міра и весь міръ отъ насъ.

Въ отвтъ жена только взглянула на него своими голубыми глазами и слегка улыбнулась. Помщеніе вполн соотвтствовало описанію и было даже лучше его, исключая, впрочемъ, въ одномъ отношеніи. Мистрисъ Ричлингъ, окинувъ взглядомъ помщеніе и съ трудомъ сдерживая улыбку, чтобы принять серьезный, дловой видъ, обратилась къ хозяйк:

— Мужъ мой сказалъ мн, что цна этой комнаты, выходящей на улицу, десять долларовъ въ мсяцъ.

— Въ мсяцъ?

Хозяйка была блая и очень полная женщина, постоянно задыхалась и присаживалась на всхъ попадавшихся ей стульяхъ.

— Въ мсяцъ?— повторила она, испуганно и вопросительно глядя то на мужа, то на жену.

Мэри попыталась объяснить ей по-французски.

— Да, oui, Madame. Десять долларовъ въ мсяцъ — le mois.

Лицо выразило вдругъ пониманіе. Мадамъ раскрыла ротъ и глаза, въ вид трехъ громадныхъ буквъ о.

— Ah, non! въ мсяцъ, нтъ, сударыня. Ахъ, это невозможно! Въ недлю, да! десять долларовъ въ недлю, да!— Говоря это, она ткнула пальцами себ въ грудь и сдлала энергическій жестъ.

Молодые люди вышли, но презрительный смхъ, огласившій пустыя комнаты, долетлъ до нихъ сверху, пока они спускались по лстниц. День или два спустя они нашли себ дешевую квартиру.

VII.
Исчезновеніе.

Избраніе президента приходилось на этотъ годъ. Партіи, которой суждено было поздне достигнуть преобладающаго значенія, тогда еще впервые удалось выдвинуть своего кандидата. Возбужденіе охватило весь Югъ. Чмъ бы люди ни были заняты, вставая утромъ или ложась спать, встрчаясь или расходясь, въ будни и въ воскресные дни, за дой, на свадьбахъ, на похоронахъ,— всюду слышался одинъ и тотъ же разговоръ о невольничеств, объ освобожденіи рабовъ и о распаденіи страны.

Докторъ Севьеръ весь погрузился въ вопросъ о президентской кандидатур. Самостоятельность его образа мыслей не позволяла ему принадлежать цликомъ ни одной изъ существующихъ партій, но, въ то же время, быть въ самомъ пылу сраженія было потребностью его натуры. Онъ держался своихъ собственныхъ выводовъ изъ имъ же самимъ подобраннаго ряда фактовъ, у него сложились свои особыя обвиненія, предъявляемыя имъ такой^:то партіи и снисходительное отношеніе къ другой, была своя политическая экономія, своя теорія правъ, свое толкованіе американской конституціи, свои угрозы и предчувствія, свои увщанія и предсказанія, изъ которыхъ, правда, не вс оказывались врными. Но вс рчи его выливались съ горячностью высокой и твердой души, преданной своему отечеству, и по окончаніи каждой рчи, усталый, обтирая потъ съ блднаго лба, онъ садился съ чувствомъ исполненнаго долга. Почти излишне добавлять, что онъ съ завзятыми подитиканами ничего общаго не имлъ, но когда вс ‘boys’ зачислили его въ народные ораторы во время-избирательной агитаціи, онъ покорно надлъ на себя ярмо и усерднйшимъ образомъ шлепалъ вмст съ ними по грязи, воодушевленный самыми чистыми побужденіями.

— Ура! за…

За кого кричали тогда ‘ура», теперь уже безразлично. Побдителемъ оказался не Фремонтъ, а Бухананъ. Потухли огни, подмостки исчезли, пальба ракетъ прекратилась, уже безполезно стало ‘ждать фургона’, ‘старикъ Данъ Тукеръ устраненъ’, мальчишки перестали играть роль гражданъ, распаденіе страны было хоть временно задержано и люди опять обратили все свое вниманіе на добываніе денегъ.

У одного изъ друзей доктора Севьера, принадлежащаго къ торговому міру, оказалось вакантное мста клерка. Въ голов доктора блеснула счастливая мысль.

— Нарцисъ!

— Я, сэръ.

— Пойдите въ Таможенную улицу и въ No 40 спросите мистера Фледжлинга, а если его не будетъ дома, обратитесь къ мистрисъ Фледж… гм… то-есть Ричлингъ, я хотлъ сказать. Я…

Нарцисъ громко расхохотался.

— Ха, ха, ха! это бываетъ иногда! У моей тетушки есть дядюшка: однажды онъ и говоритъ…

— Ну, хорошо, идите немедленно!

— Сейчасъ, сэръ!

— Передайте ему эту карточку…

— Да, сэръ!

— Вотъ этотъ господинъ, имя котораго на карточк…

— Да, сэръ!

— Да подождите же и выслушайте, въ чемъ дло… Этотъ господинъ…

— Да, сэръ!

— Желаетъ его видть. Такъ и скажите.

— Ладно, сэръ!

При этихъ словахъ Нарцисъ сбросилъ съ себя шерстяную куртку, снялъ съ крючка свое платье, переложилъ платокъ изумительной близны изъ боковаго кармана куртки въ карманъ фрака, обшарилъ карманы своихъ панталонъ, чтобы удостовриться въ наличности спичечницы и папиросъ, перемнилъ сапоги, снялъ однимъ прыжкомъ свою шляпу съ гвоздя, высоко вбитаго въ стну, и надлъ ее на голову, не уступающую по красот аполлоновой.

— Докторъ,— сказалъ онъ,— право, мн кажется, что мистеръ Ричлингъ очень порядочный молодой человкъ, очень порядочный, право, докторъ!

Докторъ пробурчалъ что-то сквозь зубы надъ письмомъ, которое онъ писалъ въ это время.

— И такъ an’evoi, докторъ, я теперь пойду.

Очутившись въ корридор, онъ остановился и, подвернувъ губу, закурилъ папироску въ согнутой ладони, затянулся въ первый разъ съ видимымъ наслажденіемъ и затмъ опрометью бросился внизъ по лстниц, какъ будто она загорлась подъ его ногами.

Въ Каналь-стрит онъ встртилъ двухъ почтенныхъ товарищей и вс трое направились по Биржевому переулку къ старому прилавку М’Клоски въ нижней части города съ намреніемъ выпить вмст по стакану содовой воды. Въ это время оба друга Нарциса были безъ мста и, такимъ образомъ, онъ изъ всхъ трехъ былъ самою интересною фигурой уже тмъ, что могъ ругать своего патрона.

— Ахъ, тьфу!— сказалъ онъ, подчеркивая послднее слово тмъ, что бросилъ остатокъ папироски въ песочницу и плюнулъ на нее.— Le Shylock de la rue Carondelet!— и затмъ онъ продолжалъ по-англійски, желая возбудить удивленіе въ трактирномъ слуг, ирландц:— Онъ не хочетъ прибавить мн жалованья! Я и не просилъ его объ этомъ по случаю выборовъ. Но вотъ погодите, если только доживемъ до перваго января, вотъ увидите!

Слуга, обтирая верхнюю, цинковую часть прилавка, спросилъ у Нарциса, почему онъ не проситъ прибавки жалованья именно теперь.

— Почему не прошу теперь? А потому, что когда я ужь попрошу, такъ онъ ужь знаетъ, что исполнить надо! Вы думаете, что я стану работать до изнеможенія?

Никто изъ его слушателей не старался убдить его въ противномъ, и онъ вскор очутился въ дом мадамъ Зенобіи. Мебель ея продавалась съ аукціона и домъ ея былъ наполненъ людьми всякаго рода и цвта. Какъ разъ въ то время, когда онъ входилъ, продавался громадный буфетъ и аукціонеръ выкрикивалъ:

— Сорокъ пять долларовъ! сорокъ пять долларовъ! Лэди и джентльмены, только сорокъ пять долларовъ за этотъ прекрасный буфетъ! Quarante-cinque piastres, seulement, messieurs! Работа буфета vaut bien cette prix! Джентльмены, одна работа стоитъ этихъ денегъ! Лэди, если вы не замолчите сейчасъ, я прекращу продажу!… Et quarante-cinque piastres! сорокъ пять долларовъ!

— Пятьдесятъ!— крикнулъ Нарцисъ, но, сообразивъ, что съ того времени, какъ отецъ его служилъ полицейскимъ, у него ни разу не было такой суммы въ карман, онъ улизнулъ наверхъ и нашелъ мадамъ Зенобію въ совершенномъ отчаяніи отъ уничтоженія ея имущества.

Она сидла на стул, у стны, въ той самой комнат, гд жили прежде Ричлинги, взволнованная и потерянная. Въ комнат тамъ и сямъ сидли неподвижно или безшумно двигались, тихо потрогивая и переворачивая ту или другую мебель, хищники обоего пола, поджидающіе прихода аукціонера снизу. Нарцисъ быстра подошелъ къ ней.

— Вы тутъ живете, мадамъ Зенобія!— Онъ говорилъ по-французски.— Разв вы не помните меня? Неужели забыли? Помните,какъ я у васъ кралъ винныя ягоды?— Хищники медленно повернули къ нимъ головы. Мадамъ Зенобія смотрла на него растерянно.

Нтъ, она не помнила: столько людей обкрадывали ее въ теченіе всей ея жизни!

— Да, вдь, вы и не взглянули на меня, мадамъ Зенобія! Разв вы не помните, какъ вы однажды стащили мальчугана!— не больше этого — съ фиговаго дерева въ вашемъ саду, взяли прутъ въ одну руку, подъ другую загнули голову мальчишки, клянясь, что накажете его, даже если бы вамъ пришлось за это тутъ же умереть, и, положивъ его поперекъ вашего колна…— Тутъ Нарцисъ началъ сильно и граціозно махать правою рукой,— движеніе, мало кому изъ нашего падшаго рода непонятное.— Неужели вы не помните меня, мой старый другъ?

Она взглянула на его красивое лицо и слегка улыбнулась утвердительно, а онъ засмялся отъ удовольствія.

— Прутъ былъ вотъ какой величины… А! мадамъ Зенобія, вы здорово отдлали меня тогда!— При этомъ онъ мягкимъ движеніемъ сперва одной, затмъ другой руки ударилъ достопамятное мсто, судорожно бросаясь впередъ при каждомъ удар и выражая лицомъ испугъ и поддльное горе. Вс въ комнат улыбнулись. Но вдругъ онъ сдлался совершенно серьезнымъ.

— Мадамъ Зенобія, надюсь, что ваша мебель хорошо продается?— Онъ все еще продолжалъ говорить по-французски.

Она, какъ бы умоляя о пощад, вскинула глазами вверхъ, прерывисто задышала и съ жестомъ отчаянія закачала головой.

Нарцису стало жалко ее.

— Я внизу сдлалъ, что могъ для васъ… старался поднять цну вещамъ. Ради прошлаго, я бы охотно остался съ вами и еще помогъ бы въ чемъ-нибудь. Но я, собственно, зашелъ бъ мистеру Ричлингу, мадамъ Зенобія! Онъ дома? Онъ нуженъ доктору Севьеру.

Ричлингъ? но, вдь, Ричлинги здсь не живутъ, доктору должно быть это извстно. Съ какой же стати приходится ей отвчать за все это недоразумніе? Не иначе, какъ по оплошности доктора. Ричлинги уже давно перехали и докторъ Севьеръ встртилъ ихъ, когда они искали квартиру. А гд они теперь живутъ, вотъ ужь этого она не можетъ знать! Разв мистеръ Ричлингъ остался долженъ доктору?

— Долженъ? Разумется, нтъ! Докторъ, наоборотъ…

Во всякомъ случа, она не знаетъ, гд они живутъ, но вотъ въ чемъ дло: мистеръ Ричлингъ случайно находится въ данную минуту здсь въ дом, теперь… с’t’eure! Онъ пришелъ за нкоторыми бездлицами, оставленными его супругой.

Нарцисъ немедленно отправился искать его. Наверху онъ не нашелъ Ричлинга, тогда онъ вышелъ на площадку лстницы и посмотрлъ внизъ. Вотъ онъ, какъ разъ, уходитъ!

— Мистеръ Ричлингъ!

Ричлингъ не слышитъ. Онъ исчезъ за дверью, Нарцисъ же съ такимъ трескомъ бросился по лстниц вслдъ за нимъ, что даже пріостановилъ аукціонъ, но не могъ сразу отпереть выходную дверь и, провозившись тутъ нсколько минутъ, вышелъ на улицу, когда Ричлингъ уже поворачивалъ за уголъ. Нарцисъ пустился за нимъ въ догонку, добжалъ до угла, остановился и посмотрлъ вокругъ себя, посмотрлъ вверхъ по улиц, потомъ внизъ, заглянулъ во вс склады и магазины по обимъ сторонамъ вплоть до Каналь-стрита, перешелъ эту улицу и вернулся въ контору доктора съ докладомъ. Если онъ изъ своего донесенія и выключилъ такія подробности, какъ встрчу свою съ тмъ, кого онъ искалъ, и что онъ потерялъ его изъ вида, виною тому былъ отчасти самъ докторъ, не позволявшій ему много говорить. Результатъ былъ ясенъ и простъ: никто не зналъ, гд находились Ричлинги.

Зимніе мсяцы протекли, а о Ричлингахъ не было ни слуху, ни духу.

— Они, вроятно, вернулись на родину,— часто думалъ про себя докторъ.— И, конечно, для нихъ лучше поступить именно такъ, вмсто того, чтобы оставаться здсь, куда и зазжать имъ не слдовало и гд они могли жить только разсчитывая на помощь и покровительство чужихъ для нихъ людей.

Онъ уже боле не сдерживалъ своихъ восторженныхъ чувствъ по отношенію къ нимъ. По его мннію, Ричлингъ выказалъ истинное мужество, то именно, которое требуется для отступленія, когда отступленіе необходимо. А его милая жена,— о, какъ она напоминаетъ ему… Но довольно… прочь, воспоминанія!

‘Да, они, наврное, вернулись на родину!’ — Докторъ говорилъ это тмъ положительне, что въ глубин души сомнвался въ томъ, что они ухали.

Въ одно весеннее утро, просматривая свою записную дощечку въ контор, онъ невольно вскрикнулъ. Первая надпись на дощечк оказалась слдующая:

‘Прошу васъ захать какъ можно скоре въ No 292 улицы Св. Маріи, на углу Пританіи. Уголъ нижній, противъ богадльни. Джонъ Ричлингъ’.

Мсто это было отдаленное, совсмъ въ новой части Американскаго квартала. Подпись была такъ написана, какъ будто пищущій началъ писать другую фамилію, а затмъ уже передлалъ ее въ имя Ричлингъ.

VIII.
Счетоводство.

Два дня посл того, какъ Нарцисъ разыскивалъ Ричлинга въ дом мадамъ Зенобіи, онъ могъ бы найти его на улиц Чупитуля, если бы только зналъ, гд надо искать его.

Кто не забылъ этой улицы въ томъ вид, въ какомъ она была въ т времена, когда удобный водяной способъ перевоза хлопка посредстомъ ‘cotton float’ еще не вошелъ во всеобщее употребленіе и когда Пондрасъ и другія улицы еще не соперничали въ торговомъ значеніи съ Чупитуля, какъ теперь, тому не трудно будетъ вспомнить картину торговой суматохи, которая возбуждала столь понятную гордость въ сердцахъ гражданъ-утилитаристовъ. Ломовые, только ломовые, всюду ломовые фургоны! Не ныншніе легкіе фургоны, которые вы видите въ Нью-Йорк, а громадные, тяжелые, крпкіе, съ двумя большими мулами, впряженными гуськомъ. Шли эти фургоны и по три заразъ, и цлыми десятками, встрчались они длинными фалангами, тянулись нескончаемыми вереницами и везли всевозможнаго рода тяжести: хлопокъ въ тюкахъ, нагроможденныхъ другъ на друга, листовой табакъ въ громадныхъ бочкахъ, ящики съ полотнянымъ и шелковымъ товаромъ, связки плетей, корзины съ капустой, ситецъ и сно въ тюкахъ, безпорядочныя кучи синихъ и красныхъ плуговъ, мшки съ кофеемъ, пряностями и зерномъ, тюки съ мшечнымъ холстомъ, бочки, боченки, виски, свинину, лукъ, овесъ, ветчину, чеснокъ, патоку, рисъ, сахаръ,— чего-чего тутъ не было? Французскія и испанскія вина въ бочкахъ и въ большихъ и въ малыхъ корзинахъ, глазированный фаянсъ свтло-кофейнаго цвта, швейцарскіе сыры, по форм напоминающіе телжныя колеса, миндаль, изюмъ, оливки, ящики съ лимонами, цпи въ бочкахъ, монеты, привезенныя изъ Вера-Круца. По всей улиц раздавались крики погонщиковъ, щелканье кнутовъ, грохотъ колесъ, гулъ отъ зды. Казалось, не было основанія говорить, что здсь могли быть люди, которымъ недоставало хлба или не было во что одться. ‘Мы живемъ въ великомъ город’,— говорили терпливые пшеходы, подолгу выжидая на углахъ случая перебжать на другую сторону улицы.

На одномъ изъ такихъ угловъ стоялъ, въ выжидательномъ положеніи, Ричлингъ. Онъ пока еще не нашелъ себ занятій, но въ его лиц никто бы не могъ этого прочесть. Онъ вступилъ въ борьбу вполн сознательно, готовясь бодро и терпливо быть всмъ, чмъ угодно, длать и выносить все, что угодно, лишь бы дло не было предосудительнымъ или позорнымъ. Онъ не могъ знать еще, что, въ тяжелой житейской борьб, даже такого рода ршеніе иногда не поможетъ, онъ еще не былъ проученъ опытомъ и не подозрвалъ, что въ жизни часто приходится молча переносить грубость и несправедливость. О томъ, что въ жизни собственно составляетъ позоръ, у него было крайне юное и — признаться ли?— совершенно американское понятіе. Онъ бы не поврилъ, еслибы ему кто-нибудь указалъ на цлый рядъ предпріятій, мимо которыхъ онъ прошелъ, не замчая ихъ и не пытаясь найти въ нихъ для себя работу. Ему и въ голову не приходило, что онъ въ своихъ поискахъ былъ слишкомъ разборчивъ. Онъ не обратился, выражаясь иносказательно, ни къ одному дому изъ среды самарянъ, еще мене искалъ онъ помощи у заблудшихся овецъ Израиля,— въ буквальномъ смысл этого слова.

Мэри жила уединенно, въ неудобной квартир, недалеко отъ дома мадамъ Зенобіи. Она и не подозрвала, что въ добродушной ея шутк по поводу того, что мужъ ея не гоняется за мстами, была дйствительно крупица истины. Ей показалось, въ двухъ или трехъ случаяхъ, когда мсто было уже совсмъ общано ея мужу, что онъ не получилъ его только потому, что въ немъ замтили недостатокъ слуха, раза два, въ дйствительности, такъ и было. На томъ же углу, гд остановился Ричлингъ, столпились и другіе прохожіе, задержанные тмъ же временнымъ замшательствомъ на улиц. Одинъ изъ такихъ прохожихъ, съ какою-то особенно дловитою наружностью, стоялъ очень близко къ нему. И вотъ какъ разъ въ этотъ моментъ и въ этомъ мст произошла совершенно случайная встрча Ричлинга съ тмъ человкомъ, отъ котораго ему суждено было получить работу. Человкъ этотъ добродушно выразилъ свое нетерпніе по поводу задержки. Рдилингъ отвчалъ сочувственно.

— Вы здшній?— спросилъ тотъ.

— Не здшній.

— Скупаете товаръ для торговли во внутрь страны?

Одна изъ пріятныхъ сторонъ жизни въ Новомъ-Орлеан заключается въ томъ, что такого рода общительность при встрч на улиц съ вновь прізжими не составляетъ исключительной принадлежности шулеровъ, желающихъ заманить неопытныхъ людей въ свои сти.

— Нтъ, я ищу работы.

— Ага,— сказалъ его собесдникъ, подвигаясь впередъ. Ричлингъ повернулся къ нему, чувствуя, что тотъ пытливымъ взоромъ осматриваетъ его съ головы до ногъ, и прохожій опять заговорилъ:— Вы умете вести книги?

Въ эту минуту проходъ открылся среди экипажей, и незнакомецъ, сильный и молодой еще человкъ, стремительно бросился черезъ улицу, Ричлингъ послдовалъ за нимъ.

— Да, я умю вести книги,— сказалъ онъ, когда оба они достигли поворота.

Прохожій взялъ его за руку.

— Видите ли вотъ тамъ эту кучу трески и сельдей, гд высокій человкъ работаетъ съ кистью и ведромъ? Рядомъ находится пансіонъ, а тамъ — складъ желзнаго и мднаго товара, вы отсюда можете слышать, какъ бросаютъ тамъ желзные листы. Вонъ тамъ вывска — видите?— ну, такъ слдующій за этимъ складъ принадлежитъ мн. Войдите туда, наверхъ, въ контору, и подождите моего прихода.

Ричлингъ поклонился и пошелъ. Въ контор онъ слъ, ждать пришлось ему очень долго,— по крайней мр, такъ ему показалось. Быть можетъ, онъ не понялъ прохожаго?— тотъ не являлся. У конторки, на другомъ конц комнаты, сидлъ какой-то человкъ и писалъ, ни на минуту не поднимая головы. Ричлингъ спросилъ его:

— Не знаете ли вы, когда хозяинъ вернется домой?

Пишущій поднялъ глаза и тотчасъ опустилъ ихъ опять на свою работу.

— На что онъ вамъ?

— Онъ просилъ меня подождать его здсь.

— Ну, такъ и ждите.

Въ эту минуту явился хозяинъ. Ричлингъ всталъ, при чемъ тотъ безцеремонно воскликнулъ:

— А я-то совсмъ и позабылъ о васъ! Я не помню, гд, вы говорили, что вели счетныя книги въ послдній разъ?

— Я еще не велъ счетныхъ книгъ ни у кого, но я умю вести ихъ.

На это послдовалъ быстрый и холодный отвтъ.

Хозяинъ и не взглянулъ на Ричлинга, досталъ пробную фляжку патоки съ грязной полки и сказалъ, поднимая ее къ свту и разсматривая ее.

— Ну, это бабушка на двое сказала и вы мн не нужны.

— Сэръ,— сказалъ Ричлингъ такимъ рзкимъ тономъ, что торговецъ невольно обернулся,— если я вамъ не нуженъ, то и вы мн не нужны, но я вамъ не совтую говорить мн, что не правда то, что я сказалъ!

При первыхъ словахъ онъ было выступилъ впередъ, но прежде чмъ онъ успхъ договорить, онъ уже стоялъ неподвижно и сознавалъ свое безуміе. Онъ даже покраснлъ отъ досады на самого себя, хотя голосъ его еще дрожалъ отъ гнва и голова была поднята кверху. Когда же обидвшій его человкъ совершенно спокойно посмотрлъ на него, а пишущій у конторки даже не поднялъ глазъ, чувство досады только усилилось еще боле, когда онъ замтилъ, что оба они молоды,— не старе его.

— Я не сомнваюсь въ вашей правдивости,— отвчалъ торговецъ, замтивъ впечатлніе, произведенное его хладнокровіемъ,— но вы должны знать, что вы не можете взяться за веденіе большаго количества книгъ въ самый разгаръ торговыхъ сдлокъ, если вы еще никогда не вели ихъ.

— Нтъ, я этого вовсе не признаю.

— Ну, такъ я-то это знаю и признаю,— сказать хозяинъ еще съ большею холодностью.— Вотъ тамъ — видите?— лежатъ мои книги,— добавилъ онъ, возбуждаясь и указывая на три большихъ, прошнурованныхъ тома.— Со вчерашняго дня он лежатъ тутъ, брошенныя молодымъ человкомъ, который тоже никогда не велъ книгъ, но утверждалъ, что уметъ, и въ такомъ безпорядк, что мн придется заводиться новыми книгами. Посл этого я не возьму счетовода, который раньше не велъ книгъ.

Онъ отвернулся.

Несмотря на строгость, съ которой торговецъ произнесъ эти слова, Рилингъ почувствовал, что подъ вншнимъ видомъ порядка и солидности его торговли кроется нкоторая доля распущенности. Это полусознательное впечатлніе, быть можетъ, и придаоо ему смлости продолжать:

— Позвольте мн сказать вамъ одно слово.

— Это безполезно, другъ мой.

— А, можетъ быть, и придется къ чму-нибудь.

— Какъ же такъ?

— Возьмите опытнаго бухгалтера для веденія вашихъ новыхъ книг…

— Ручаюсь вамъ, что возьму, такъ что можете, въ этомъ отношеніи, смло биться объ закладъ на послдній вашъ долларъ!— возразилъ торговецъ, опять отворачиваясь и всунувъ руки въ карманъ.— И дла у него будетъ по горло.

— Вотъ это-то именно я и ждалъ, что вы скажете,— перебилъ его Ричлингъ, стараясь улыбнуться,— и въ виду этого, вы можете поручить мн привести въ порядокъ ваши старыя книги.

— Какъ! поручить новичку дло эксперта?

Торговецъ чуть не расхохотался. Онъ покачалъ головой и хотлъ еще сказать что-то, но Ричлингъ настойчиво продолжалъ:

— Если только я исполню работу неудовлетворительно, я ни одного цента не возьму за нее.

— Нтъ, сэръ, я не могу, я никогда такого рода условій не заключаю!

Къ несчастію своему, Ричлингъ раньше никогда не проявлялъ такой настойчивости, которая могла бы очень облегчить ему задачу жизни, теперь же, задтый насмшливымъ сомнніемъ двухъ молодыхъ людей, ровесниковъ ему по годамъ, въ его способности оправдать на дл свои предложенія, онъ хотлъ поставить на своемъ и протянулъ руку къ книгамъ.

— Дайте мн ихъ на просмотръ на одинъ день. Если завтра утромъ я не съумю вамъ доказать въ какія-нибудь пять минутъ, что я могу ихъ привести въ порядокъ, я откажусь отъ нихъ безпрекословно.

Торговецъ на минуту посмотрлъ внизъ, затмъ обратился къ пишущему у конторки.

— Какъ ты думаешь, Самъ?

Самъ оперся локтями на пюпитръ, закусилъ острый конецъ ручки пера и, взглянувъ на хозяина, сказалъ:

— Не знаю… можно попробовать.

— Какъ, вы сказали, ваша фамилія?— спросилъ хозяинъ, опять поворачиваясь къ Ричлингу.— Ахъ, да! Кто васъ можетъ рекомендовать, мистеръ Ричлингъ?

— Что, сэръ?— и Ричлингъ слегка наклонился, напрягая слухъ.

— Я спрашиваю васъ, кто васъ здсь знаетъ?

— Никто.

— Никто… Откуда же вы?

— Изъ Мильуоки.

Торговецъ нетерпливо махнулъ рукой.

— Ахъ, да мн, право, нтъ времени заниматься такими длами!— и онъ круто повернулся, направился къ своей конторк и, садясь за нее, такъ, что она на половину прикрывала его, сталъ читать распечатанное письмо.

— Кофе купленъ мной, Самъ,— сказалъ онъ, опять вставая и собираясь уходить.

— Гм… гм,— сказалъ Самъ, и все опять затихло.

Ричлингъ стоялъ, ожидая каждую минуту, что вотъ придется повернуться и уйти. Но онъ не ушелъ. Снаружи, передъ пыльными окнами конторы, раздавался уличный гулъ и ревъ. Непосредственно за стеклянною перегородкой у него, за спиной, грохоталъ, подъ самою крышей, громадный воротъ, которымъ спускали товары въ ршетчатый люкъ. Со всхъ сторонъ слышны были возгласы продавцовъ, шумъ катящихся колесъ, крики конторщиковъ и носильщиковъ, занятыхъ нагрузкой. Черезъ окно ему видно было, какъ дюжій парень выхватилъ селедку изъ раскрытаго ящика и сталъ кормить ею лоснящагося пестраго кота. Даже кота цнили, а онъ… онъ стоялъ, чувствуя себя совершеннымъ нулемъ. Онъ впервые созналъ это,— созналъ, какъ никогда еще во всю свою жизнь. Эта истина, какъ ножъ, пронзила его, онъ понялъ, что общество требуетъ, чтобы каждый человкъ разсчитывалъ только на самого себя, не предъявляя никакихъ правъ на поддержку этого общества. Ему показалось, что онъ именно теперь-то и подавилъ всю свою гордость, тогда какъ онъ только вкусилъ ея горькаго разсола и она, какъ волна, подняла его и понесла, въ буквальномъ смысл, впередъ. Онъ большими шагами подошелъ въ конторк, за которой стоялъ торговецъ, все еще держа письмо въ рук, и сказалъ:

— Я еще не ушелъ! Можетъ, вы меня и выгоните, но только не такимъ способомъ!

Торговецъ посмотрлъ на него съ удивленною улыбкой: выходка Ричлинга, повидимому, забавляла его и въ улыбк его сказалось даже одобреніе, но онъ ничего не отвтилъ. Ричлингъ сдлалъ жестъ рукой.

— Я не прошу вашего доврія. Не довряйте мн. Испытайте меня.

Видно, что ему было тяжело, онъ не просилъ милостыни, но переживалъ все то, что испытываетъ человкъ, просящій ее.

Торговецъ опять взглянулъ на письмо и, не измняя своего положенія, спросилъ:

— Что ты на это скажешь, Самъ?

— Вреда онъ не можетъ сдлать,— отвчалъ Самъ.

Хозяинъ неожиданно взглянулъ на Ричлинга.

— Вы не изъ Мильуоки. Вы южанинъ.

Ричлингъ измнился въ лиц.

— Я сказалъ вамъ, что я изъ Мильуоки.

— Ну, что-жь? я, право, не знаю, какъ быть. Приходите завтра утромъ, мы еще поговоримъ. Мн теперь некогда.

— Садитесь,— сказалъ онъ на слдующее утро и дружелюбно придвинулъ стулъ къ вернувшемуся просителю.— Ну, положимъ, если я вамъ дамъ эти книги въ томъ безпорядк, въ которомъ он находятся, что бы вы, прежде всего, сдлали?

Къ счастію, Мэри задала ему тотъ же вопросъ наканун вечеромъ и мужъ ея имлъ совершенно готовый отвтъ, обсуженный ими обоими.

— Прежде всего, я послалъ бы вашу книгу вкладовъ въ банкъ для установленія баланса и, не дожидаясь возвращенія ея оттуда, я началъ бы выводить пробный балансъ изъ вашихъ счетовъ. Если бы мн не удалось добраться до него достаточно быстро, тогда пришлось бы временно бросить эту попытку и приняться за выясненіе и проврку по книгамъ всхъ отдльныхъ счетовъ, съ надлежащими указаніями и объясненіями.

— Ну, ладно,— сказалъ торговецъ небрежно,— попробуйте.

— Что, сэръ?— спросилъ Ричлингъ, не разслышавъ.

— Ладно, попробуйте. Я-то не особенно дорожу рекомендаціями и, вообще, большею частью составляю себ мнніе о человк глядя на него. Вотъ я какого рода человкъ!

И онъ улыбнулся съ большимъ самодовольствомъ.

Такимъ образомъ, занятый своею работой и живя на одномъ конц города, Ричлингъ провелъ всю зиму, а, въ то же время, живя на другомъ конц города, докторъ Севьеръ думалъ, что ‘молодая чета’ давно вернулась въ Мильуоки.

Наконецъ, большія счетныя книги, съ ихъ сотнями страницъ, были приведены въ порядокъ, балансъ выведенъ и счеты заключены. Одобреніе было высказано полное, но, тмъ временемъ, веденіе новыхъ книгъ было передано другому лицу, которое, въ то же время, пріобрло вліяніе на все торговое предпріятіе, такъ что Ричлингу ничего больше не оставалось, какъ взяться за шляпу. Впрочемъ, фирма охотно рекомендовала его другой, сосдней, у которой книги тоже требовали проврки, и такимъ образомъ прошло еще нсколько недль. Счастливыя недли, счастливые дни! Какъ радостно и быстро протекли они! Джонъ приносилъ деньги домой, а Мери ихъ сберегала.

— Все-таки, Джонъ, нельзя не пожалть, что ты не остался при первой фирм А. Б. и К^о. Ты какъ думаешь?

— Нтъ, жалть-то, кажется, нечего. Она, врно, не протянетъ долго.

И когда онъ принесъ извстіе, черезъ нкоторое время, о крах фирмы А. Б. и К®, Мэри осталась убжденной, что у нея очень, дальновидный мужъ. Поздне они опять перехали на другую квартиру, по настойчивому желанію Ричлинга. Такимъ-то образомъ мы опять возвращаемся, только съ другой стороны, къ тому же утру, когда докторъ Севьеръ прочелъ на своей записной дощечк просьбу захать въ домъ на углу улицъ св. Маріи и Пританьи.

IX.
‘Когда втеръ дуетъ, колыбель качается’.

И понын еще стоить тотъ домъ. Онъ иметъ видъ небольшой, какъ бы сдавленной постройки, состоящей изъ двухъ квартиръ, въ нижнемъ этаж и въ мезонин, крыша этого домика далеко выступала на улицу, служа навсомъ надъ ступеньками крыльца. Карета доктора остановилась у этихъ ступенекъ и онъ нашелъ Мери опять въ постели, попрежнему, больною. Скромная бдная нмка, занимавшая другую, смежную половину дома, прислуживала больной и въ этотъ день не пустила свою дочь въ школу, чтобы послать ее въ аптеку съ рецептомъ доктора.

— Только бдняки и помогаютъ бднякамъ,— подумалъ врачъ.

— Это ваши комнаты?— тихо спросилъ онъ у женщины, садясь у изголовья больной. Въ то же время, онъ окинулъ взглядомъ маленькую, бдно обставленную комнату.

— Здсь живу я,— прошептала Мэри и, несмотря на то, что она лежала пластомъ и жизнь ея находилась въ опасности, глаза ея такъ и сіяли счастьемъ и даже сверкнули отъ удовольствія, когда докторъ промолвилъ въ полголоса:

— Вы!— Онъ прикоснулся рукой къ ея лбу.— Гд же мистеръ Ричлингъ?

— Въ контор.— Она сейчасъ хотла начать разсказъ о всхъ ихъ приключеніяхъ: все время она берегла себя,— начала она,— но имъ пришлось перехать на новую квартиру. Во время перезда и укладки,— продолжала она разсказывать,— она работала черезъ силу,— не могла иначе сдлать, и теперь еще они не совсмъ устроились…

Но докторъ ласково остановилъ ее и вопросилъ лежать смирно и молчать.

— Хорошо,— отвчала она слабымъ голосомъ,— хорошо, но только подождите, докторъ, еще что-то я хотла вамъ сказать.

— Что такое?

— Джонъ…

— Ну, да, да… я знаю: онъ былъ бы, конечно, тутъ, при васъ, но вы не позволили ему бросить своего дла.

Она улыбнулась въ отвтъ, докторъ тоже улыбнулся.

— Дло, такъ дло,— сказалъ онъ.

Въ ея быстромъ, сочувственномъ взгляд можно было прочесть, что жизнь за послднее время дала и ей почувствовать всю тяжесть этой несомннной истины. Она хотла было опять заговорить, но докторъ жестомъ руки остановилъ ее.

— Хорошо,— шепнула она и закрыла свои безпокойные, все вверхъ смотрящіе глаза.

На слдующій день ей стало хуже. Врачъ въ этомъ случа былъ, какъ онъ самъ говорилъ, не боле, какъ ‘поздній возстановитель нарушенныхъ законовъ природы’. Мэри схватила его за руку, когда пальцы его слегка дотронулись до ея висковъ.

— Вы вылечите меня?— почти шепотомъ промолвила она, и голосъ ея дрожалъ.

— Да,— возразилъ онъ,— непремнно… съ Божьею помощью, вылечу.

Лицо ея озарилось радостнымъ блескомъ при этихъ послднихъ словахъ. Онъ замтилъ это и поспшилъ прибавить:

— Я не молюсь, но я увренъ, что вы молитесь.

Она молча пожала руку, которую все еще не выпускала изъ своихъ.

Въ воскресенье докторъ встртился съ Ричлингомъ у кровати больной. За послдніе два или три дня положеніе Мэри значительно улучшилось. Пока они разговаривали, она лежала смирно и только переносила свой тихій взоръ съ одного на другаго по мр того, какъ тотъ или другой говорилъ. Докторъ слушалъ съ интересомъ подробный разсказъ Ричлинга о всемъ томъ, что они пережили со времени послдней встрчи съ нимъ. Когда Джонъ дошелъ до описанія смшныхъ сторонъ только что передъ этимъ пережитыхъ ими испытаній, глаза Мэри засверкали отъ сдерживаемой веселости. Но докторъ даже не улыбнулся, Ричлингъ кончилъ свой разсказъ, а врачъ все еще молчалъ.

— Ничего, кое-какъ живется,— сказалъ Ричлингъ, гладя худенькую, слабую руку, лежащую около него на одял. Но докторъ упорно молчалъ.— Разумется,— продолжалъ спокойно Ричлингъ, глядя на жену,— нечего удивляться, если иногда намъ и не везетъ. А, все-таки, живется.

Мэри посмотрла на доктора. Неужели онъ такъ и не согласится съ ними? Казалось, она хотла что-то сказать. Докторъ нагнулся къ ней и она, улыбаясь, тихо проговорила:

— ‘Когда втеръ дуетъ, колыбель качается’.

Врачъ отвтилъ только сомнительнымъ ‘гм’, но слегка улыбнулся, какъ бы находя въ ея словахъ что-то забавное.

— Что она сказала?— спросилъ Ричлингъ: слова ея не были имъ разслышаны. Докторъ повторилъ ихъ и Ричлингъ тоже улыбнулся. Сказано было это хорошо, а вмст съ тмъ больная хотя и улыбнулась, но отвернулась къ стн съ смущеннымъ, видомъ, казалось, улыбка ея могла перейти въ слезы. Она вспомнила, что карета доктора часто появлялась у ихъ двери, и именно вслдствіе того, что… колыбель никакъ не могла раскачаться. Еще нсколько дней карета эта продолжала останавливаться передъ ихъ домомъ, а затмъ перестала здить.

Ричлингъ зашелъ какъ-то утромъ, нсколько дней спустя, въ контору No 3 ¹/₂ улицы Карбиделетъ и разсчитался за визиты доктора чрезъ посредство Нарциса. Молодому креолу доставило немало удовольствія вступить, наконецъ, въ прямыя сношенія съ человкомъ, который, не будучи старше его годами, безъ всякаго особаго старанія съ своей стороны, очевидно, сдлалъ впечатлніе на доктора Севьера. Пока одинъ платилъ деньги, а другой расписывался на счет, оба обмнялись двумя-тремя чисто-формальными дловыми фразами. Но когда Нарцисъ передалъ подписанный счетъ, сопровождая эту передачу изысканно-учтивымъ жестомъ, а Ричлингъ началъ складывать бумагу, чтобы положить ее въ карманъ, креолъ сказалъ:

— Прошу извинить мой почеркъ

Ричлингъ раскрылъ сложенный листъ: почеркъ былъ превосходный.

— Неужели вы пишете иногда лучше этого?— спросилъ онъ.— Признаюсь, я бы очень желалъ обладать хоть малою долей вашего искусства.

— Нтъ, по-моему, это написано нехорошо. Не знаю, какъ это такъ случается, но я, рано по утрамъ, не могу писать соотвтственно моимъ способностямъ. Моя каллиграфія совсмъ пропадаетъ за этимъ пюпитромъ.

— Неужели?— сказалъ Ричлингъ,— а я думалъ…

— Да, сэръ, это врно. А знаете, мистеръ Ричлингъ, относительно каллиграфіи я могу сказать, что я сдлалъ открытіе, а именно: если мн надо писать что-нибудь молодой двиц, я всегда измняю свой почеркъ. Да, я умю это длать! Вы бы удивились, если бы видли, какими различными почерками я умю писать. Это — семейный талантъ, увряю васъ, мистеръ Ричлингъ! У моей тетушки есть дядюшка, который служилъ въ банк, и онъ умлъ поддлываться подъ почеркъ предсдателя, а также кассира съ такимъ изумительнымъ искусствомъ, что его прогнали изъ банка. Да, сэръ. Въ сущности, мн кажется, что у васъ долженъ быть красивый почеркъ, мистеръ Ричлингъ.

— Н-не очень,— проговорилъ Ричлингъ,— почеркъ мой крупный, разборчивый, но онъ не приспособленъ въ веденію книгъ,— онъ слишкомъ тяжелъ.

— Нтъ, я вижу, у васъ какъ разъ подходящая къ этому физіономія. Вы можете мн не поврить, мистеръ Ричлингъ, но я увряю васъ, что я могу сейчасъ сказать, хорошій ли почеркъ у человка, или нтъ, взглянувъ только на черты его лица. Знаете ли вы, что Веніаминъ Франклинъ имлъ прекрасный почеркъ? Вольтеръ также. Да, сэръ. Также и Наполеонъ Бонапартъ.У лорда Байрона, наврное, былъ тоже красивый почеркъ: съ такимъ лицомъ нельзя иначе. Этотъ лордъ Байронъ — мой любимый поэтъ, по правд сказать, многіе даже предпочитаютъ его Шекспиру. Я вижу, вы торопитесь?… Что-жь длать?… Я счастливъ, что познакомился съ вами, мистеръ Ричлингъ. Я жалю, что вы не застали доктора Севьера. При слдующемъ вашемъ посщеніи, мистеръ Ричлнигъ, не удивляйтесь, если вы больше не найдете меня здсь. Да, сэръ. Онъ долженъ прибавить мн жалованье въ конц ныншняго мсяца, а уже пятнадцатое марта… Вы, вдь, курите, мистеръ Ричлингъ?— и онъ протянулъ пачку папиросъ. Ричлингъ взялъ одну.— Я курю много въ такую погоду,— продолжалъ креолъ, зажигая спичку о свою ногу.— Мн какъ-то душно сегодня. И такъ,— и онъ схватилъ руку постителя,— au’evoi, мистеръ Ричлингъ, и Нарцисъ направился къ своему пюпитру въ счастливой увренности, что произвелъ ослпительное впечатлніе на Ричлинга.

X.
Богатые и бдные.

Докторъ Севьеръ сидлъ однажды вечеромъ въ большомъ кресл, стараясь читать книгу при свт лампы съ абажуромъ у своего письменнаго стола. Но мысли его не сосредоточивались на страниц открытой книги. Онъ вздохнулъ съ досады и съ конца страницы вернулся въ началу.

И что тянетъ его мысленно къ тому маленькому домику въ улиц св. Маріи? Была ли на то какая-нибудь уважительная причина? Они, врно, и не поблагодарили бы его за такую непрошенную заботливость о нихъ,— конечно, нтъ,— онъ даже улыбнулся при мысли о возможности такой благодарности. Когда раза два-три, при случа, онъ обнаруживалъ самое незначительное участіе къ ихъ положенію, каждый разъ онъ натыкался на ихъ молодую, живучую энергію, которая, какъ щитъ, прикрывала ихъ. Они, какъ вс очень молодые люди, не допускали посторонняго вмшательства въ свой личныя дла. Не разъ, качая головой при вид недостаточности ихъ средствъ, онъ замтилъ, какъ они почти безсознательно брали украдкой другъ друга за руку, какъ бы говоря: ‘съ насъ довольно и любви’. Но, вдь, господа практики, вы знаете, что этого недостаточно для жизни.

‘Ну, вотъ еще!’ — громко вырвалось у доктора. Онъ даже приподнялся и перевернулъ страницу. Но Мэри опять передъ нимъ и тутъ же и ея мужъ,— но въ особенности Мэри. Ея образъ совершенно явственно сталъ передъ его глазами, между нимъ и книгой. Вотъ она передъ нимъ, совершенно такая же, какъ была въ тотъ день, когда онъ постилъ ее въ послдній разъ, визитъ этотъ былъ не особенно необходимъ, сверхъ счета, безплатный. Она сидла и шила что-то, тихо раскачиваясь въ качалк и не замчая его присутствія, пла въ полголоса: ‘Бги, струя ты свтлая’,— ту самую псню, которую, бывало, пла его покойная жена.— Ахъ, дитя, дитя! неужели ты думаешь, что струя эта всегда останется ‘свтлой’? Оба они не должны были бы чувствовать себя до такой степени довольными, спокойными. Но, можетъ быть, подъ этимъ вншнимъ спокойствіемъ скрывается гордость? Нтъ,— о, нтъ!… Но, вдь, нельзя же спокойствіе оправдывать, хотя бы оно было даже искреннимъ. Живя, подобно имъ, вн настоящей, возможной для себя сферы дятельности, человкъ не долженъ бы отдаваться такому полному спокойствію и счастью: это — признакъ притупленія извстной чувствительности. Но, странное дло, Ричлинга никакъ нельзя было считать безчувственнымъ человкомъ, а Мари ужь и подавно. Докторъ тутъ перевернулъ книгу переплетомъ вверху и положилъ ее къ себ на колно.— ‘Жить, играя беззаботно, какъ дти на песк, имъ уже не по лтамъ’ — Онъ опять взялся за книгу.— ‘Но говорить имъ объ этомъ не мое дло’. Не усплъ онъ, однако, заглянуть опять въ книгу, какъ раздался звонокъ, предвщающій посщеніе больнаго, и докторъ швырнулъ книгу на столъ.

— Да почему же вы его не попросили войти?— спросилъ онъ, какъ бы съ упрекомъ у слуги, который подалъ ему карточку, поститель былъ немедленно впущенъ въ комнату. Это былъ человкъ около пятидесяти лтъ, аристократической наружности, по выраженію лица котораго невозможно было опредлить, гд кончалась въ немъ благосклонность и гд начиналась гордость. Платье его было изъ тонкаго сукна, немного устарвшаго фасона и свободно сидло на немъ, онъ былъ немного выше средняго роста, широкъ, но согнутъ въ плечахъ, и было замтно по всему его сложенію, что когда-то онъ обладалъ большою физической силой. Годы, а, можетъ быть, извстная непреклонность въ борьб съ тяжелыми обстоятельствами какъ-то вытянули вс черты его лица. Онъ извинился за несвоевременность своего посщенія, садясь на предложенный ему стулъ.

— Вы не житель этого города?— спросилъ докторъ Севьеръ.

— Я изъ Кентуки.— Голосъ незнакомца былъ густой и весь видъ его выражалъ сознаніе преимущества, связаннаго съ его соціальнымъ положеніемъ.

— Да?— сказалъ докторъ, видимо, не особенно довольный и внимательно вглядываясь въ него. На немъ былъ галстукъ изъ чернаго атласа и темно-синіе штиблеты съ пуговицами, волосы его были окрашены въ темную краску, на груди его рубашки красовалось небольшое жабо.

— Мистрисъ…— началъ поститель, но, не договаривая имени, указалъ пальцемъ на визитную карточку, которую докторъ Севьеръ положилъ на столъ подъ самою лампой,— здоровье моей жены, докторъ, повидимому, сильно разстроено. Врачи, лечившіе ее, посовтовали ей испробовать на себ вліяніе перемны мста, и я привезъ ее сюда, сэръ, въ вашъ дятельный и оживленный городъ.

Докторъ поклонился въ знакъ согласія. Незнакомецъ продолжалъ:

— Его кипучая энергія и дятельность составляютъ громадную противуположность съ жизнью на плантаціяхъ, сэръ.

— Дйствительно, это совершенно различныя жизни,— подтвердилъ врачъ.

— Конкурренція и соревнованіе многихъ тысячъ людей,— сказалъ поститель,— создаютъ изъ самыхъ противуположныхъ интересовъ какъ бы одну громадную общую сть и составляютъ очень рзкій переходъ отъ спокойныхъ обычаевъ и нравовъ нашей сельской жизни. Гм… Тамъ все находится подъ управленіемъ одной воли и совершается при безпрекословномъ повиновеніи нашихъ счастливыхъ и благодарныхъ рабовъ. Я собственно предпочитаю жизнь въ деревн, но я думалъ, что здсь я найду какъ разъ ту перемну и новизну впечатлній, которыя должны подкрпить и поднять духомъ больную, въ сущности, не страдающую никакимъ видимымъ недугомъ.

— И вы не достигли удовлетворительныхъ результатовъ?

— Не достигъ. Я ожидалъ совсмъ другаго.

Повидимому, незнакомецъ хотлъ дать понять, что климатъ въ Новомъ-Орлеан не встртилъ его съ тою гостепріимною привтливостью, какую долженъ онъ былъ несомннно оказать гостю, привыкшему пользоваться преимуществами громаднаго состоянія, увренности въ своей непогршимости и всеобщаго безпрекословнаго повиновенія. Наступило молчаніе, во время котораго докторъ Севьеръ взглянулъ въ сторону на книгу, лежащую у него подъ локтемъ. Но поститель не возобновлялъ уже разговора и докторъ спросилъ:

— Вы желаете, чтобы я постилъ вашу жену?

— Я захалъ, чтобы прежде повидаться съ вами наедин,— промолвилъ плантаторъ,— въ данномъ случа могутъ быть предложены вопросы, на которые лучше будетъ отвтить въ ея отсутствіи.

— Изъ этого я заключаю, что вы знаете причину ея болзни, не такъ ли?

— Да, я полагаю, я даже могу сказать наврное, что причина эта кроется въ душевномъ потрясеніи, которое она испытала отъ потери близкаго человка.

Докторъ сжалъ губы и поклонился.

Незнакомецъ, между тмъ, наклонивъ слегка голову, оперся локтями на об ручки кресла и мягкимъ движеніемъ соединилъ кончики всхъ пальцевъ.

— Сказать вамъ всю правду, сэръ: она не можетъ оправиться отъ потери сына.

— Сынъ былъ ребенокъ еще?— спросилъ докторъ.

Въ эту минуту опять раздался звонокъ.

— Нтъ, онъ былъ уже не ребенокъ, а юноша, котораго я считалъ одно время весьма много общающимъ: жизнь для него только начиналась.

— Какъ давно онъ умеръ?

— Вотъ уже скоро годъ, какъ онъ умеръ. Я…— рчь незнакомца оборвалась на этомъ мст, такъ какъ у открытой двери появился слуга-мулатъ, а изъ-за спины послдняго, надъ самою его головой, выглядывало широкое, простодушное нмецкое лицо.

— Докторъ!— сказало лицо, высовывая громадную руку,— прошу васъ, докторъ, прошу извинить меня.

Врачъ съ недовольнымъ видомъ нахмурился на слугу за то, что онъ впустилъ новаго постителя такъ несвоевременно. Но господинъ съ аристократическою наружностью вступился:

— Впустите его, пожалуйста, докторъ! У него, какъ видно, спшное дло, а мое, вдь, совсмъ не спшное.

— Войдите,— сказалъ врачъ.

Новый гость вошелъ въ комнату. Ростомъ онъ былъ выше шести футовъ и соотвтственной ширины въ плечахъ, а также и толщины. Изъ гладко выбритаго, жирнаго, круглаго лица, съ подбородкомъ, какъ у быка, кротко выглядывали два добродушныхъ голубыхъ глаза. Онъ почтительно снялъ своей головы мягкую срую шляпу, мстами посыпанную мукой.

— Джентльмены,— сказалъ онъ медленно,— прошу извиненія… Я, кажется, помшалъ вамъ, джентльмены.

— Вы желаете со мной говорить?— спросилъ докторъ Севьеръ.

Нмецъ сдлалъ странный, утвердительный жестъ, подсунувъ руку какъ-то впередъ къ самому лицу: жестъ этотъ долженъ былъ выражать уваженіе къ врачу.

— Вы угадали, докторъ. А нуждаюсь я во врач, могу сказать, въ первый разъ въ жизни. Вы, право, должны извинить меня, докторъ, если я васъ безпокою: я пришелъ просить васъ навстить мою бдную…— и, ко всеобщему удивленію, слезы брызнули изъ глазъ его,— мою бдную жену, докторъ!— При этихъ словахъ он указалъ рукой на полъ и ею же ударилъ себя по лбу.— Я только что вернулся изъ моей пекарни, входилъ въ домъ, какъ, вдругъ, вижу… на полу…— и онъ опять указалъ рукой на полъ,— что-то… лежитъ… съ почернвшимъ лицомъ, ну, точь-въ-точь, какъ у негра… Я смотрю, кто бы это могъ быть, и вижу… лежитъ мистрисъ Рейзинъ!… Докторъ, я бы просилъ васъ похать сейчасъ, не откладывая ни секунды!

— Я сейчасъ поду,— сказалъ докторъ, не вставая,— а вы только напишите, вонъ тамъ, свое имя и свой адресъ, на той блой дощечк.

— Докторъ,— продолжалъ нмецъ, почтительно опуская шляпу,— я вамъ, право, очень признателенъ, и именно такъ про васъ все напередъ и разсказалъ мн аптекарь нашей угловой аптеки. ‘Рейзенъ,— говоритъ онъ,— ты,— говоритъ,— иди,— говоритъ,— прямо,— слышишь?— говоритъ,— къ доктору Севьеру’.

Во время этого разсказа нмецъ навалился своею громадною фигурой на столъ и медленно вырисовывалъ свое имя, названіе улицы и No дома.

— Вотъ такъ, докторъ, вотъ я и написалъ все, что слдуетъ, на дощечк, но прошу извинить за почеркъ.

— Ну, хорошо, больше ничего не нужно.

Нмецъ все еще не уходилъ. Докторъ поклонился ему, чтобы дать ему понять, что пора уходить.

— Я вамъ повторяю, больше ничего не нужно. Черезъ минуту я буду у васъ, вдь, вы слышите? Даніилъ, вели подать карету!

— Джентльмены, прошу извинить меня!

И нмецъ вышелъ.

Все время, пока происходилъ этотъ разговоръ, другой поститель, отличавшійся большимъ вншнимъ лоскомъ, сидлъ съ поникшею головой, молча и неподвижно, и только одинъ разъ, и то на мгновеніе, когда прорвалось душевное волненіе нмца, онъ поднялъ голову: въ эту минуту на лиц его выразилось отчасти естественное состраданіе, отчасти тоже и напускное. Онъ взглянулъ на доктора.

— Я принужденъ васъ оставить,— сказалъ докторъ.

— Конечно, сэръ,— возразилъ тотъ,— это само собою разумется.— Въ тон чувствовалась легкая принужденность и къ благосклонности, видимо, примшивалось внутреннее самодовольство.— Иначе и быть не можетъ,— продолжалъ онъ,— вотъ одинъ изъ тхъ случаевъ, когда намъ, людямъ, занимающимъ боле высокое положеніе въ обществ, вполн приличествуетъ длать уступку низшимъ.— Онъ, видимо, ожидалъ отвта, но докторъ только хмурился, глядя неопредленно въ пространство, и потребовалъ себ сапоги. Поститель продолжалъ:

— У меня много снисхожденія, поврьте, сэръ, къ необразованному и невоспитанному человку. Люди эти занимаютъ свое мсто., но нельзя не признать, что они тоже испытываютъ, хотя несомннно въ меньшей мр, чмъ мы, извстныя удовольствія и страданія.

Онъ всталъ, замтивъ, что докторъ готовился выйти.

— Меня долго, вроятно, не задержатъ,— сказалъ врачъ довольно сдержанно.— Если вы желаете подождать…

— Благодарю васъ… н-нтъ,— и поститель какъ бы замеръ въ поду сидячемъ, полустоячемъ положеніи.

— Вотъ книги,— сказалъ докторъ,— и вечернія газеты.

На одно мгновеніе казалось, что господинъ снова опустится на тотъ стулъ, на которомъ сидлъ.

— Нтъ, сэръ, благодарю!— быстро проговорилъ поститель, вставая,— между направленіемъ этой газеты и мною нтъ ничего общаго.— При этомъ онъ улыбнулся, а докторъ не видлъ, какъ онъ незамтно прибралъ свою карточку со стола. Они вышли изъ дома вмст и на крыльц врачъ извинился, намекая на ихъ прерванную бесду.

— Не зайдете ли вы завтра ко мн? Я къ вашимъ услугамъ.

Незнакомецъ слегка приподнялъ шляпу и опять улыбнулся, стараясь придать своей улыбк какъ можно больше пріятности, но нельзя сказать, чтобы это ему вполн удалось, и сказалъ посл минутнаго колебанія:

— Я посмотрю… постараюсь…

XI.
Мимическая сцена.

Однажды вечеромъ, около того же времени, вскор посл весенняго равноденствія, Ричлингъ, всегда поздно возвращавшійся изъ конторы, въ этотъ день, по какой-то не особенно важной причин, пришелъ домой ране обыкновеннаго. Мягкій весенній воздухъ вялъ тепломъ. Ричлингъ вышелъ на улицу и сталъ недалеко отъ крылечка своего небольшаго дома, полною грудью вдыхая окружающее его весеннее благоуханіе. Онъ то и дло посматривалъ сквозь окна неосвщенной гостиной куда-то вглубь дома, въ ту именно часть его, откуда раздавались звуки какихъ-то таинственныхъ домашнихъ передвиженій и откуда его, какимъ-то ловкимъ маневромъ, только что выпроводили. Онъ нетерпливо переминался съ ноги на ногу, насвистывая псню про себя. Наконецъ, онъ подошелъ къ крыльцу и не громко, но убдительно сталъ звать. Судя по отвту, долетвшему до него изъ глубины дома, онъ понялъ, что ждать долго не придется. Онъ повернулся и черезъ минуту на порог появилась Мэри. Она взглянула сначала вверхъ на небо, освщенное луной, затмъ внизъ, на пустую безмолвную улицу, и сла на ступеньки, скрестивъ руки на колняхъ. Во взгляд, который она устремила на мужа, и въ улыбк ея сказывалась усталость.

Все кругомъ было залито лугами ночнаго свтила. Рзкая противуположность яркаго блеска и тней придавала какую-то обманчивую прелесть и таинственность даже всей этой неживописной, безпорядочно-обстроенной и малонаселенной части города, которая отличалась своими тощими, деревянными, некрасивыми зданіями и большими пустыми, бурьяномъ заросшими, мстами. Ричлингъ, садясь на ступеньку около жены, обратилъ вниманіе на букетъ цвтовъ, приколотый къ ея груди.

— Гд ты ихъ достала?— спросилъ онъ, дотрогиваясь до нихъ слегка пальцами.,

— Отгадай.

Онъ покачалъ головой, зная, что во всемъ околотк нихъ не было знакомыхъ.

— Нашъ мясникъ далъ мн ихъ,— сказала она.

Оба разсмялись.

— Какая ты странная,— замтилъ онъ.

— Почему?

— Весь этотъ простой народъ такъ и льнетъ къ теб.

Она задумчиво улыбнулась.

— Ты ничего противъ этого не имешь, не правда ли?— спросила она.

— Конечно, нтъ,— сказалъ онъ равнодушно и заговорилъ о другомъ.

Такъ сидли они вдвоемъ и такъ сидятъ многія тысячи молодыхъ людей въ нашей обширной, свободной Америк: каждый изъ нихъ для остальныхъ не представлялъ ни малйшаго интереса, а, въ то же время, каждый разсчитываетъ и увренъ, что и на его долю выпадетъ хоть частица тхъ благъ, которыми такъ щедро надлена его страна, такъ сидли они, леля свои надежды и погруженные въ мелочи своихъ повседневныхъ личныхъ интересовъ.

Наконецъ, зная, что Ричлингъ цлый день сидлъ не отрываясь отъ своего письменнаго стола, Мари предложила ему прогуляться при лунномъ свт, увривъ его, что ея усталость совсмъ прошла и что для нея прогулка будетъ полезна. Ричлингъ помогъ ей закутать голову и шею и они отправились. Ночь была волшебная. Улицы, черезъ которыя они проходили, при дневномъ свт отличающіяся такою безцвтностью, приняли вдругъ какой-то романтическій видъ отъ фантастическаго соединенія свта и тней, звуковъ и тишины. Американскій дроздъ бгалъ взадъ и впередъ по краю одной изъ трубъ безформеннаго и неуклюжаго новаго дома и плъ во вою мочь, придавая и этой прозаичной глыб какую-то поэзію. Даже имена улицъ начали дйствовать на ихъ фантазію. Они обратили невольно вниманіе на старую проселочную дорогу, превратившуюся въ улицу и сохранившую свое старое названіе: Felicity (блаженство). Они шли по ней рука объ руку, счастливые, подъ низкими втвями ряда фиговыхъ деревьевъ, перевсившихся на дорогу черезъ садовую стну, но наплывъ внутреннихъ чувствъ не давалъ имъ идти спокойно. Веселая, счастливая мысль, мелькнувшая случайно въ голов одного, передавалась мигомъ другому и уничтожала всякіе слды грустнаго или задумчиваго настроенія. Ихъ любовь еще не успла принять характера спокойнаго обладанія, хотя имъ и казалось иногда противное: взгляда, взаимнаго прикосновенія было достаточно, чтобы привести ихъ въ то восторженное состояніе, при которомъ трудно было бы и требовать отъ нихъ вполн степеннаго поведенія въ лунную ночь.

Они начали пть, осторожно и въ полголоса, но, заслышавъ шаги, умолкли. Когда прохожій исчезъ, Мэри запла одна:

— ‘Алису милую уже-ль не помнишь?’…

— Шш…— тихо остановилъ ее Джонъ.

Она весело взглянула на него вопрошающими глазами.

— Такъ звали жену доктора Севьера,— объяснилъ онъ.

— Но, вдь, онъ не слышитъ меня.

— А мн кажется, будто онъ слышитъ.

Пніе превратилось.

Пройдя широкую улицу Наядъ, названіе которой вызвало нсколько шутливыхъ замчаній съ ихъ стороны, они прошли цлый рядъ параллельныхъ улицъ, названныхъ въ честь девяти Музъ, и повернули домой. Они шли, не разговаривая, наслаждаясь тишиной и всмъ, что ихъ окружало: безграничнымъ небеснымъ пространствомъ надъ ихъ головами и твердою, надежною, великою землей подъ ихъ ногами, и другъ другомъ, и даже воображаемымъ обществомъ всхъ этихъ наядъ, дріадъ, Геркулеса, Вакха, Мельпомены и, наконецъ, Терпсихоры, которая на одномъ углу перескала путь Аполлону. Они шли въ полномъ упоеніи, забывая время, которое шло, вмст съ ними, тихо и безмолвно тмъ же серебристымъ путемъ.

Они вскор вошли въ скверъ, вдоль котораго тянулся длинный, высокій ршетчатый заборъ подъ густою тенью апельсинныхъ деревьевъ, сверху густая листва такъ и сверкала серебромъ. За ршеткой темнлъ старый, густо засаженный садъ, блыя тропинки котораго, усыпанныя ракушками, блестли при лун во всхъ направленіяхъ. Изнутри несся опьяняющій запахъ гіацинтовъ и жонкилей, спрятанныхъ подъ темною тнью лавровъ и шамшита, тутъ же, надъ ними, чинно наклонившись другъ передъ другомъ, какъ дв чопорныя средневковыя королевы, стояли въ строгой симметріи дв красивыя пальмы, а за ними, въ глубин сада, отчетливо вырисовывалось на высокомъ небосклон очертаніе старомодной громадной виллы, во вкус раннихъ французскихъ колонистовъ, съ верандами, колоннадами и четырехскатною крышей.

Запоздавшіе путники замедлили шаги, чтобы насладиться картиной.

Въ дом окна были ярко освщены, слышны были голоса и вскор до нихъ долетли прощальныя слова хозяина, провожавшаго своихъ гостей.

— Омнибусъ довезетъ васъ почти до вашей улицы,— сказалъ кто-то.

Докторъ Севьеръ возвращался домой посл вечера, проведеннаго у одного знакомаго, и только усплъ занять мсто въ этомъ омнибус, какъ самымъ неожиданнымъ образомъ сдлался невольнымъ свидтелемъ странной нмой сцены, происшедшей на улиц. Омнибусъ, завернувъ за уголъ улицы Терпсихоры, остановился и докторъ, заплативъ кондуктору деньги за проздъ, только что собирался ссть, какъ вдругъ другой пассажиръ, который одинъ только и занималъ омнибусъ вмст съ нимъ, приподнялся, воскликнувъ:

— Посмотрите, дло скверное! Это, наврное, кончится кровопролитіемъ.

Одинъ пожилой господинъ съ дамой, оба хорошо одтые, стояли на тротуар и собирались, какъ видно, задержать омнибусъ, чтобы ссть въ него: въ эту минуту къ нимъ на встрчу подошла, повидимому, совершенно случайно другая, совсмъ еще юная чета и об пары остановились, какъ вкопанныя, въ нсколькихъ шагахъ другъ отъ друга. Пожилая дама, съ невыразимымъ страданіемъ на лиц, протянула руки въ молодому человку и какъ будто вскрикнула, но грохотъ приближающагося къ нимъ омнибуса заглушилъ звукъ ея голоса. Молодой человкъ, казалось, хотлъ броситься къ ней, но удержался и не двинулся съ мста, въ то время какъ сопровождающая его молодая женщина уцпилась за него и испуганно о чемъ-то умоляла. Старикъ же, взбшенный, одною рукой махалъ палкой на молодаго человка, осыпая его бранью, а другою съ трудомъ удерживалъ пожилую даму, которая всячески выражала свое отчаяніе: она ломала себ руки, бросалась впередъ и какъ бы съ укоризной указывала на молодую женщину. Въ то же мгновеніе омнибусъ подкатилъ къ мсту, гд происходила вся эта мимическая сцена. Докторъ остановилъ пассажира, положивъ руку ему на плечо:

— Оставьте, не выходите: дло до крови не дойдетъ.

Въ эту минуту молодой человкъ подхватилъ свою молодую спутницу подъ руку, съ вызывающимъ видомъ сжалъ кулакъ, и глядя прямо въ глаза старика, прошелъ молча и поспшно мимо него подъ угрожающей ему тростью. Когда разстояніе между обоими увеличилось, старикъ приподнялъ трость еще выше, но, не опуская ее до низу, указалъ ею по направленію къ удаляющейся молодой чет и громко сказалъ ей вслдъ:

— Я приказываю вамъ немедленно выхать изъ этого города, сэръ!

Докторъ Севьеръ все еще смотрлъ съ напряженнымъ вниманіемъ, подобравъ ноги подъ себя на подушк сиднья и высунувшись изъ окна омнибуса. Онъ видлъ, какъ молодой человкъ, удаляясь, еще разъ оглянулся назадъ, и замтилъ на лиц его выраженіе того совершенно особеннаго страха, который человкъ чувствуетъ передъ непоправимыми послдствіями потери самообладанія. Омнибусъ, между тмъ, покатилъ дальше, и молодой человкъ скрылся въ ночной тни за угломъ.

— Вотъ странное происшествіе,— сказалъ пассажиръ, обращаясь къ доктору, когда оба сли на прежнія свои мста по угламъ, у самой дверцы.

— Да, очень странное!— отвтилъ докторъ и отвернулся.

Когда омнибусъ подъхалъ къ мсту драмы, врачъ узналъ при свт луны, ярко освщавшемъ всю группу, въ старик — своего вечерняго постителя, а въ молодой чет — Джона и Мэри Ричлинговъ.

XII.
‘Въ ней — вся жизнь, весь міръ для меня’.

Улицы св. Маріи и Пританья, на углу которыхъ жили Ричлинги, отличались своею малолюдностью и уединенностью, что придавало имъ извстную прелесть. Домикъ, который они занимали, какъ большая часть домовъ на этихъ улицахъ, стоялъ посреди тнистаго садика, какъ разъ противъ вдовьяго пріюта св. Анны. Мари по цлыми днямъ сидла за работой въ своей качалк у открытаго окна домика, распвая псенку, и бдныя, старыя вдовы съ особеннымъ сочувствіемъ и умиленіемъ засматривались въ это окошко, гд на ряду съ бдностью, ничмъ почти не отличающеюся отъ ихъ нищеты, молодая чета умла пользоваться такимъ несмтнымъ богатствомъ чувства, надежды, любви.

И такъ, старымъ вдовамъ было пріятно смотрть въ это открытое окошко. Но въ одинъ прекрасный день нежданно-негаданно надъ жителями того домика стряслась, какъ видно, бда: во всякомъ случа, произошла какая-то перемна. Это случилось на другой день посл того, какъ докторъ Севьеръ видлъ мимическую сцену на улиц: изъ окна уже не раздавалось прежней псни, не видно было тамъ прежней веселости, все указывало на то, что въ маленькомъ счастливомъ домик появилась непрошенною гостьей забота. Вечеромъ Мери вышла на крыльцо и съ необычнымъ безпокойствомъ стала ждать возвращенія своего мужа, лицо котораго тоже выражало совершенно новую, не замченную раньше, тревогу. Такъ прошло еще три дня, вечеромъ на четвертый день мужъ, видно, принесъ домой добрыя всти, онъ передалъ жен газету и указалъ на столбецъ отбывающихъ изъ города путешественниковъ.

— Они ухали!— воскликнула она.

Онъ кивнулъ ей головой и отложилъ въ сторону шляпу, а она обвила руками его шею и спрятала лицо на его груди. Въ утру вдовы уже не сомнвались, что туча пронеслась мимо и что жители домика, попрежнему, счастливы.

Въ контор, гд работалъ Ричлингъ, онъ, не подозрвая того, сдлался однажды вечеромъ предметомъ разговора своихъ хозяевъ. Онъ только что ушелъ домой, съ замтною поспшностью простившись съ ними, когда одинъ изъ нихъ замтилъ:

— Ричлингъ работаетъ исключительно ради жалованья.

— Это совершенно врно,— возразилъ другой,— онъ такъ же мало интересуется нашимъ дломъ, какъ тотъ кровельщикъ, который кроетъ нашу крышу.

Первый задумчиво потянулъ дымъ изъ сигары и отвтилъ, стряхнувъ золу:

— Эту ошибку онъ раздляетъ со многими. Онъ совершенно забываетъ свою зависимость отъ людей и все то, чмъ каждый изъ насъ обязанъ другому, то-есть обществу. Онъ славный малый и способный, но воображаетъ, что начинаетъ свою жизнь на какихъ-то равноправныхъ основаніяхъ со всмъ остальнымъ человчествомъ.

— Для него все человчество, весь міръ,— все включено въ его жен,— сказалъ второй собесдникъ и съ этими словами раскрылъ книгу счетовъ…

И такъ проходилъ день за днемъ. Ричлинги представляли себ жизнь въ вид океана, переплыть который они собрались съ помощью одной только взаимно связывающей ихъ любви, но дло въ томъ, что ихъ корабль, незамтно для нихъ самихъ, не плылъ, а стоялъ на одномъ мст, заштиллъ, какъ говорятъ моряки. Они этого не подозрвали и были счастливы въ своемъ невдніи.

Однажды Мэри, сидя у открытаго окна, увидла карету доктора Севьера, прозжающую мимо. Она, не скрывая своей радости, поклонилась ему, и что же?— въ отвтъ онъ приподнялъ шляпу съ замтною сдержанностью, чуть ли не строгостью въ лиц. Что бы могло это означать? Дйствительно, докторъ Севьеръ сердился на нихъ, и хотя онъ не могъ опредленно и точно сказать, въ чемъ бы онъ могъ ихъ обвинить, но недовольство его отъ этого обстоятельства ничуть не уменьшалось.

Посл ночной сцены непріятныя мысли долго преслдовали доктора и нкоторое время онъ надялся, что случай сведетъ его съ Ричлингомъ гд-нибудь на улиц. Наконецъ, онъ ршилъ нарочно прохать по той улиц, на которой жили Ричлинги, чтобы посмотрть, ухали они или нтъ изъ города посл такого внушительнаго приказанія.

Этотъ, самъ по себ ничтожный, фактъ заставилъ Мэри призадуматься и весь день ея головка усиленно работала въ направленіи противуположномъ тому обычному спокойному настроенію, которое она уже успла пріобрсти отъ мужа.

Когда Джонъ пришелъ, къ вечеру, домой и обнялъ ее, она не сказала ни слова. Удивленный, онъ отвелъ ее отъ себя рукой и взглянулъ ей въ глаза. Она попробовала улыбнуться, но глаза ея были полны слезъ и она потупилась.

— Что съ тобой?— спросилъ онъ ее торопливо.

— Ничего!— и она взглянула на него, пытаясь улыбнуться.

Онъ взялъ стулъ и посадилъ ее къ себ на колни.

— Что съ тобой, дитя мое?

— Я сама не знаю.

— Какъ такъ?

— Да такъ, не знаю. Я сама не понимаю, что со мной. Если бы я понимала, то я бы сказала теб, но я сама не понимаю, чего я хочу.

Они посидли молча нсколько минутъ.

— Я бы хотла знать…— начала она.

— Что?— подхватилъ онъ, ободряя ее голосомъ.

— Я бы хотла знать, бываетъ ли такъ въ жизни, что человкъ чувствуетъ себя счастливымъ, довольнымъ — боле, чмъ слдуетъ?

Ричлингъ шутливо началъ напвать въ полголоса:

— ‘Въ ней — вся жизнь, весь міръ для меня’. Это ли ты называешь…

— Постой!— сказала Мери.— Я теперь поняла,— и она положила ему руку на плечо.— Вотъ то, что ты сказалъ сейчасъ, вотъ именно это и не должно быть.

— Мэри, что съ тобой? Да почему же?…— и лицо Джона вспыхнуло.

— Джонъ, я, конечно, охотно буду и больше чмъ весь міръ для тебя, и всегда должна быть, и всегда буду этимъ. А ты,— добавила она, порывисто и страстно цлуя его,— ты все для меня… но я… я не могу, я не имю права замнить весь міръ для тебя, и ты не долженъ этого длать… Ты этимъ страшно съуживаешь и міръ, и жизнь свою!

— Мэри, образумься, что ты говоришь?

— Ахъ, нтъ, не говори такъ, Джонъ. Я ничего особеннаго не сказала, я только стараюсь объяснить теб… что-то, и сама не знаю, что.

— И я не знаю,— съ притворною печалью въ голос отвтилъ Джонъ.

— Я только въ одномъ уврена,— возразила Мэри, припоминая блдное, строгое лицо доктора Севьера въ то время, какъ онъ кланялся ей, прозжая въ своей карет,— если ты не будешь принимать самъ никакого участія въ длахъ вншняго, окружающаго насъ міра, то и онъ не приметъ никакого участія ни въ насъ, ни въ нашихъ длахъ: разв не такъ?

— И пускай его, намъ что за дло, Мари?— воскликнулъ Джонъ, восторженно обнимая ее.

— Нтъ, мн не все равно,— возразила она.— Да, я понимаю, я не имю права взять тебя для себя одной и отвлечь тебя отъ всего остальнаго міра и отъ того положенія или дла, которое ты долженъ въ немъ занять или сдлать. Джонъ!…

— Да, я знаю, меня такъ зовутъ.

— Неужели я не могу теб ни въ чемъ помочь?

Джонъ поднялъ голову, какъ бы чувствуя всю безполезность своего движенія.

— Нтъ, не можешь.

— Ну, хорошо, до обдумаемъ вмст, нтъ ли чего такого, за что мы сами могли бы взяться и не сидть въ ожиданіи попутнаго втра… то-есть, я хочу сказать, въ ожиданіи дла или работы отъ другихъ…

— Прекрасно, но всякое дло требуетъ капитала.

— Да, я знаю, но почему же ты не придумаешь чего-нибудь такого… напримръ, новаго предпріятія или чего-нибудь въ этомъ род, и почему не постараться найти подходящаго человка, обладающаго капиталомъ, который согласился бы повести дло вмст съ тобой?

Онъ покачалъ головой.

— Ты говоришь о томъ, чего не понимаешь и не знаешь, да это и не важно, а вотъ что худо: ты и меня перестаешь понимать. Не достаточно придумать что-нибудь, надо умть выполнить придуманное. А что я умю длать? Ничего! ничего такого, что бы стоило начать длать.

— А я знаю, чмъ бы ты могъ быть.

— Чмъ же?

— Преподавателемъ въ учебномъ заведеніи.

Джонъ съ горечью улыбнулся.

— Безъ всякаго прошлаго и безъ рекомендацій?— спросилъ онъ. Глаза ихъ встртились: она потупилась и оба замолчали. Мэри тихо вздохнула, ей думалось съ грустью, что весь разговоръ ихъ ни къ чему не привелъ, но она ошиблась. Съ этого дня Джонъ къ самой работ приступалъ какъ-то иначе, не такъ безпечно.

XIII.
Втка надламывается.

Однажды вечеромъ, въ сумерки, Мэри сидла у себя за работой, въ ней зашла посидть сосдка — ирландка мистрисъ Райле, жена пароходнаго кочегара, съ которой Мэри случайно свела знакомство. Разсказы ирландки про своихъ умершихъ дтей вызвали со стороны Мари сердечное сочувствіе и та въ свою очередь почувствовала неизъяснимое влеченіе къ милой, молодой сосдк. Она стала заходить къ ней въ сумерки и часто сидла молча около Мэри, видимо, находя удовольствіе и въ этомъ молчаливомъ общеніи.

— Джонъ,— сказала Мэри мужу, который неожиданно вернулся домой,— это наша сосдка, мистрисъ Райле.

Джонъ разсянно поклонился и ирландка вскор простилась и ушла.

— Джонъ,— сказала опять Мэри, цлуя его,— что съ тобой?— и, какъ бы подавляя свое смущеніе, прибавила:— Теб не нравятся мои друзья?

Съ минуту онъ помолчалъ, затмъ сказалъ:

— Не въ этомъ дло.

— Такъ почему же у тебя такой видъ?

— Я окончилъ сегодня свою работу.

— Какъ! ты не…

— Я опять безъ работы.— Они сли оба на маленькій диванъ.

— Мн казалось, что они общали дать теб другую работу по окончаніи этой.

— Они говорили раньше, что, можетъ быть, и будетъ другая работа, оказывается — ея нтъ.

— А теперь какъ разъ лто начинается,— сказала Мэри.— Я не понимаю, какое они имютъ право.

— Нтъ, право за ними полное,— отвтилъ Джонъ, отворачиваясь,— если для нихъ такъ лучше. Я самъ сначала задалъ имъ вопросъ… и не особенно учтиво, надо признаться, но я почувствовалъ сейчасъ же, что я неправъ.

Они просидли молча до наступленія темноты. Тогда Джонъ всталъ и, глубоко вздохнувъ, сказалъ:

— Для меня это непостижимо.

— Что именно?— спросила Мари, удерживая его за руку.

— Я не понимаю, почему насъ такъ преслдуетъ несчастье.

— Но, можетъ быть, это и нельзя назвать несчастьемъ,— сказала она, все еще не оставляя его руки,— можетъ быть, это и есть наше счастье, только въ скрытомъ вид. Помнишь, та компанія, которая лопнула и отъ которой ты во-время ушелъ… Кто знаетъ, можетъ быть, теперь-то мы и получимъ то, что намъ нужно.— Ея лицо при этомъ сіяло надеждой.

— Не унывай, Джонъ! завтра утромъ пойди къ доктору Севьеру и скажи ему, что ты ищешь работы. Онъ могъ бы…

— Я былъ у него.

— Уже? и что же онъ сказалъ?

— Его не было дома.

Никто изъ сосдей не замчалъ, что длалось посл этого въ домик, гд жили Ричлинги, никто и не подозрвалъ, глядя на нихъ, что они съ каждымъ днемъ опускались все глубже и безнадежне въ пропасть нищеты. Все ихъ маленькое имущество, вещь за вещью, исчезало изъ дому и переходило незамтно для сосдей къ ростовщикамъ. Начали они съ нкоторыхъ золотыхъ мелкихъ вещицъ, принадлежавшихъ Мэри, по настоянію ея же, затмъ взялись и за мебель. Первымъ исчезъ диванъ, затмъ письменный столъ, а затмъ одинъ за другимъ и вс стулья. Занимать денегъ Ричлинги не хотли и не могли. Такъ прошло нсколько времени, ихъ квартира пустла съ каждымъ днемъ, а они все жили въ напряженномъ ожиданіи какого-то чуда, которое должно было ихъ спасти. Одна только мистрисъ Райле отчасти видла, отчасти догадывалась о происходящемъ и предложила имъ взять у нея денегъ взаймы, но Ричлинги, хотя и питали въ душ смутную надежду, что кто-нибудь именно это и предложитъ имъ, съ благодарностью отклонили ея предложеніе, оцнивъ ея безкорыстіе и доброту.

Вскор настала и для нихъ очередь оказать добрыя услуги бдной сосдк, мужъ которой былъ убитъ взрывомъ котла на пароход. Во время похоронъ у Мэри текли ручьемъ слезы при вид отчаянія бдной мистрисъ Райле, когда она бросалась на гробъ мужа и раздирающимъ голосомъ просила его дождаться рожденія ихъ ребенка, вернувшись въ себ въ маленькія пустыя комнаты, Мэри кинулась на шею Джону и опять заплакала, не находя словъ для выраженія своихъ чувствъ, но онъ не понялъ ее. Оба почувствовали въ эту минуту, что въ жизни можетъ быть горе несравненно хуже бдности.

Нсколько дней спустя докторъ Севьеръ, сидя поутру у себя въ контор, имлъ съ своимъ бухгалтеромъ рзкій и крупный разговоръ. Онъ еще не усплъ совсмъ успокоиться, когда быстро и съ веселымъ видомъ вошелъ въ комнату Джонъ Ричлингъ.

— Какъ поживаете, докторъ?— сказалъ онъ бодрымъ и оживленнымъ голосомъ.

Врачъ слегка нахмурился.

— Здравствуйте, мистеръ Ричлингъ.

Ричлингъ въ одну минуту съежился, но, не желая показать этого, сохранилъ извстную легкость въ тон и отвтилъ:

— Я не имлъ удовольствія видть васъ, докторъ, со времени послдняго вашего визита къ намъ.

— Значитъ, вы меня не видли надняхъ, въ тотъ вечеръ, въ омнибус?— спросилъ докторъ Севьеръ.

— Нтъ,— возразилъ Ричлингъ съ тмъ же участіемъ,— разв я былъ въ одномъ омнибус съ вами?

— Вы были на тротуар.

— Н-тъ,— сказалъ Ричлингъ стараясь припомнить,— я видлъ васъ нсколько разъ въ карет, но вы…

— Я васъ не видлъ.

Ричлинга какъ будто что-то ужалило. Разговоръ между ними замялся, и онъ возобновилъ его голосомъ намренно пониженнымъ, чтобы Нарцисъ не могъ слышать ихъ.

— Докторъ, я зашелъ собственно для того, чтобы сказать вамъ, что я опять безъ мста и опять ищу работы.

— Гм… Вамъ трудно будетъ найти работу въ это время года,— сказалъ докторъ такъ холодно и громко, что Ричлингъ почувствовалъ себя опять задтымъ.— Да и вообще трудно найти что-нибудь даже человку съ хорошею рекомендаціей.

На одно мгновеніе Ричлингъ улыбнулся. Докторъ же былъ далекъ отъ улыбки, которая, повидимому, ему не понравилась, онъ повернулся къ своему столу и добавилъ:

— Что-жь? можетъ быть, вамъ и не трудно будетъ.

Ричлингъ весь вспыхнулъ.

— Какъ бы тамъ ни было,— сказалъ онъ, вставая,— можете быть уврены, что я съ своими длами не хочу никому навязываться. Прощайте.

Онъ стремительно направился къ двери.

— А какъ здоровье мистрисъ Ричлингъ?— спросилъ докторъ.

— Она здорова,— отвтилъ Ричлингъ, надвая шляпу и исчезая въ корридор, причемъ можно было изъ кабинета отсчитать вс шаги его до послдней ступени лстницы.

— Вотъ глупецъ!— пробормоталъ врачъ и сердито поднялъ глаза на Нарциса, который въ эту минуту подошелъ къ нему.

— Я хотлъ сказать вамъ, докторъ…— заговорилъ креолъ, торопливо застегивая пальто и поправляя свой галстукъ,— я иду на почту.

— Это что значитъ?— крикнулъ докторъ, ударяя, въ то же время, кулакомъ по ручк кресла.— Вотъ уже шесть мсяцевъ, какъ вы угощаете меня этою чепухой и, уходя изъ конторы, все будто ходите на почту! Чтобъ я больше этой комедіи не слышалъ!

Молодой человкъ поклонился съ оскорбленнымъ чувствомъ собственнаго достоинства и сказалъ:

— Какъ угодно, сэръ.

Онъ нагналъ Ричлинга недалеко за дверью дома. Ричлингъ остановился на улиц, безъ всякой цли, какъ бы лишенный сознанія всего окружающаго и задыхаясь отъ горечи и негодованія. Ему казалось въ эту тяжелую минуту, что вс имъ испытанныя невзгоды, разочарованія и униженія, которыя раньше вовсе и не представлялись ему такими ужасными и многочисленными, теперь какъ бы собрались въ одну подавляющую массу, сразу и безпощадно навалившуюся на него, и что все это сдлалось съ одобренія того жестокаго человка, отъ котораго онъ сейчасъ вышелъ и котораго онъ оставилъ спокойно сидящимъ тамъ, наверху, въ его кабинет. Смущеніе, негодованіе и злоба душили Ричлинга и лишили его на время способности слышать и видть. Онъ долго не могъ понять, что говорилъ ему Нарцисъ, который не скоро освободилъ его отъ своихъ докучливыхъ привтствій, любезностей и жалобъ на грубость доктора Севьера, въ то самое утро назвавшаго его болваномъ, и совершенно разсянно и машинально отвчалъ на неудержимый потокъ его рчей.

Между тмъ, докторъ Севьеръ въ теченіе двухъ дней изливалъ свой гнвъ на человчество вообще и на американцевъ въ частности. Первый день онъ провелъ безпокойно и угрюмо, и въ душ обвинялъ Ричлинга за ихъ ссору, на второй онъ уже упрекалъ самого себя, на третій, рано утромъ, онъ постучался у двери угловаго дома св. Маріи и Пританьи. Отвта не было, онъ опять постучался. Босоногая служанка показалась у другой двери рядомъ.

— Здсь уже никто не живетъ.

— Куда они перехали?

— Не могу знать: я сама здсь недавно и никого не знаю.

Врачъ слъ въ карету и отъхалъ, не зная, что думать и что длать.

— Имъ некого винить, кром себя,— пришло ему въ голову какъ бы въ утшеніе.— А, все-таки…— сказалъ онъ про себя и замолчалъ. Мысль, что не все разршалось вопросомъ объ ихъ виновности или невиновности, тяготила его душу.

XIV.
Госпиталь.

Недалеко отъ главнаго торговаго центра въ Новомъ-Орлеан, на большой, немощеной и пыльной площади, составляющей собственно расширеніе Коммонъ-стрита, возвышается громадное кирпичное, всмъ извстное зданіе городскаго госпиталя.

Когда, двадцать пять лтъ тому назадъ, корабли привозили и выгружали на улицы Новаго-Орлеана цлыя толпы бездомныхъ и беззащитныхъ эмигрантовъ, длавшихся жертвами свирпствовавшихъ въ то время холеры и желтой лихорадки, этотъ величественный госпиталь сдлался убжищемъ нсколькихъ тысячъ несчастныхъ зараженныхъ ирландцевъ и нмцевъ. Онъ принималъ ихъ подъ свою защиту безъ разбора и счета, такъ что иногда больныхъ и умирающихъ скоплялось такъ много, подъ его кровлей, что для нихъ не находили кроватей, они лежали на полу, и день и ночь молотокъ гробовщика во внутреннемъ госпитальномъ двор не переставалъ работать. Это старое, многоэтажное зданіе стоитъ и хмурится понын въ томъ же вид, какъ и тогда, безъ всякихъ санитарныхъ измненій и улучшеній. Оно служило больницей не для однихъ только эпидемій, въ немъ, кром отдленія для заразныхъ больныхъ, было еще нсколько отдленій: одно хирургическое, другое для внутреннихъ болзней и, наконецъ, родовспомогательное.

Въ 1857 году профессоромъ, завдующимъ акушерскою клиникой, былъ докторъ Севьеръ. Въ одно лтнее утро, въ часъ, назначенный для его лекціи, онъ стоялъ у входа въ клинику среди группы студентовъ и велъ съ ними разговоръ о санитарномъ положеніи Новаго-Орлеана. Онъ горячо и долго объяснялъ имъ вредъ, который проистекалъ для города отъ неблагопріятнаго расположенія его на островахъ дельты, служившей какъ бы громаднымъ дренажемъ для скопленія всхъ городскихъ нечистотъ и образовавшей позади города непроходимое, вковое болото. Изъ оконъ самаго госпиталя можно было видть это гнздо заразы, которое принимало, въ почти тропическомъ климат, чудовищные размры, въ вид непрекращающихся эпидемій и маляріи, часто переходящей въ чахотку. Вопросъ тогда былъ новъ и студенты съ интересомъ слушали профессора. Затмъ докторъ и студенты вошли въ клинику и толпой стали переходить отъ одной кровати къ другой, осматривая больныхъ и бесдуя объ ихъ болзняхъ.

Въ конц одного изъ рядовъ кроватей лежала больная, глаза которой были устремлены на медленно подходящую къ ней толпу съ невыразимымъ ужасомъ. Она не проявляла своего испуга ни звукомъ, ни движеніемъ, а только этимъ неподвижнымъ взглядомъ.

Толпа постепенно приближалась, можно было уже различать лица студентовъ и звучный, мягкій голосъ доктора, который въ комнат больныхъ никогда громко не говорилъ. Какъ медленно, но и безповоротно ихъ приближеніе! Больная отвела глаза вверхъ къ потолку,— она не могла ужь боле смотрть въ ту сторону, откуда они шли, и закрыла глаза, между тмъ какъ губы ея зашевелились, какъ бы произнося молитву. Вотъ студенты подошли уже къ четвертой больной отъ нея, затмъ къ третьей, ко второй. Тутъ они остановились на нсколько мгновеній, посл которыхъ докторъ подошелъ къ сосдней кровати и вдругъ увидлъ больную, лежащую рядомъ, это была молодая и красивая женщина, небольшаго роста, она лежала неподвижно, съ закрытыми глазами, съ выраженіемъ неописаннаго ужаса на лиц. Врачъ былъ такъ пораженъ при вид ея, что невольное восклицаніе вырвалось у него и онъ сдлалъ два шага по направленію къ ней. Въ эту минуту больная открыла глаза. Боже мой! это была Мэри Ричлингъ!

— Здравствуйте,— сказалъ докторъ, учтиво и сдержанно кланяясь ей, затмъ, обращаясь къ студентамъ, онъ прибавилъ:— теперь мы перейдемъ прямо на ту сторону отдленіями вся толпа двинулась, послушная его указаніямъ.

— Я долженъ торопиться сегодня утромъ,— сказалъ онъ студентамъ скоро посл этого и, закончивъ свою лекцію, простился съ ними и пошелъ обратно по палатамъ. Проходя между рядами больныхъ, не останавливаясь нигд и не оглядываясь кругомъ, онъ почувствовалъ, что кто-то дернулъ его за руку. Оглянувшись, онъ увидлъ одну изъ сестеръ милосердія, которымъ порученъ былъ надзоръ за госпитальными сидлками. Докторъ нетерпливо остановился.

— Ну, что такое, сестра?— сказалъ онъ, наклоняясь къ ней.

— Я… я… тамъ…— она не могла продолжать при вид его нахмуреннаго лица.

— Да говорите же, сестра, что вамъ нужно?

— Тамъ есть больная, въ углу, послдняя въ ряду…

Отъ этихъ словъ раздраженіе его еще какъ будто усилилось.

— Помнить о больныхъ я ужь самъ буду, сестра, не безпокойтесь, пожалуйста,— сказалъ онъ и затмъ прибавилъ уже боле мягкимъ голосомъ: — я какъ разъ и шелъ къ ней. А вы, прошу, останьтесь пока здсь,— и онъ пошелъ дальше.

Подойдя къ кровати, онъ остановился: больная посмотрла на него.

— Мистрисъ Ричлингъ,— началъ онъ тихимъ голосомъ, и не могъ продолжать. Она не говорила и не двигалась, пыталась улыбнуться, но глаза ея наполнились слезами и вки задрожали.

— Боже мой!— воскликнулъ врачъ,— какъ вы сюда попали?

Отвта нельзя было разслышать, но онъ прочелъ его по движенію ея губъ.

— Нужда привела,— сказала Мэри.

— А вашъ мужъ?— и врачъ наклонился, чтобы разобрать ея слова, невнятныя отъ сдавленнаго голоса.

— Дома.

— Какъ дома?— Онъ не могъ понять, что она хотла сказать.— Онъ ухалъ… къ себ… на родину?

Она медленно покачала головой:

— Нтъ, онъ дома, на улиц Пріодоръ.

Но слова ея были, все-таки, еще загадкой для доктора, онъ не могъ понять, какъ она была доведена до такого положенія, и молчалъ, не зная, какъ спросить ее. Наконецъ, посл минутнаго колебанія, онъ ршился узнать.

— Скажите мн лучше прямо, мистрисъ Ричлингъ: вашъ мужъ не сбился какъ-нибудь съ пути?

На одинъ мигъ она уставилась на него, широко раскрывъ глаза, и вдругъ заговорила:

— Ахъ, докторъ, что вы говорите! Мой мужъ… Джонъ… сбился съ пути?— Вки ея опустились и изъ глазъ Мэри, никогда еще не плакавшей въ присутствіи доктора, выкатились дв слезы и упали на плоскую подушку госпитальной постели.

— Нтъ, нтъ, простите меня, бдное дитя мое,— сказалъ врачъ и взялъ ее за руку.— Я знаю, этого нтъ, этого не можетъ быть, успокойтесь и разскажите мн все, когда будете покрпче,

Докторъ веллъ перевести ее въ одну изъ отдльныхъ платныхъ комнатъ клиники и поручилъ особенному присмотру сестеръ, строго-на-строго наказавъ, чтобы сидлки не проболтались о томъ, что комната платная. Кром того, онъ поручилъ передать ея мужу, что онъ проситъ его безотлагательно зайти къ нему въ контору.

Выходя изъ госпиталя, онъ подумалъ: ‘Лучше было бы оставить ему записку,— и онъ остановился въ раздумь, держась за ручку дверцы кареты.— Впрочемъ, ему, конечно, передадутъ’,— и, захлопнувъ дверцу, врачъ ухалъ.

Когда онъ вошелъ на другой день въ комнату больной, у него на душ было сознаніе какой-то вины, хотя выраженіе лица его было спокойное. Мэри приняла его съ улыбкою и протянула къ нему спою слабую руку изъ-подъ одяла.

— Я рада, что попала сюда,— проговорила она въ полголоса.

— Да,— возразилъ онъ,— здсь лучше, чмъ въ общей палат.

— Я не о комнат говорю,— сказала она,— я рада, что попала въ госпиталь.

— Въ госпиталь!— воскликнулъ онъ, съ удивленіемъ глядя на нее.

— Ахъ, докторъ!— продолжала она и влажные глаза ея заблестли.

— Что, дитя мое?— спросилъ онъ, наклоняясь къ ней.

— Бдные не должны стыдиться бдныхъ, не правда ли?— сказала она, улыбаясь.

Врачъ задумчиво провелъ рукой по ея лбу, но затмъ обратился съ разспросами къ сидлк и вышелъ. Въ корридор онъ спросилъ у сидлки:

— Разв мужъ больной не былъ здсь?

— Нтъ, былъ,— отвчала сидлка,— но она спала въ это время и онъ только заглянулъ въ дверь и посмотрлъ на нее… Онъ весь такъ и дрожалъ,— добавила она, замтивъ, что докторъ какъ будто ждалъ чего-то,— такъ и дрожалъ… не сказалъ ни слова, а только повторялъ шепотомъ ея имя, нсколько разъ повторялъ его и утиралъ глаза.

— И никто ему ничего не сказалъ?

— О, конечно, никто, сэръ!— съ особенными усердіемъ отвчала сидлка.

— Вы не сказали ему, чтобы онъ ко мн пришелъ?

Сидлка испуганно посмотрла на него.

— Нтъ, сэръ, вы мн не говорили…

— Гм… гм…— пробормоталъ докторъ и вынулъ карточку, на которой сдлалъ надпись.— Ну, смотрите же, постарайтесь не забыть передать ему эту карточку, слышите?

XV.
Наводненіе.

Къ вечеру пошелъ дождь и не переставалъ весь слдующій день. Улица Пріоръ, гд жилъ Ричлингъ, вся исчезла подъ водой, которая начала проникать даже въ дома. Это поставило Ричлинга въ невозможность выйти изъ дома, ему оставалось только стоять на порог своего дома и смотрть. По всмъ направленіямъ плыли лодки, челноки, наскоро сколоченные плоты, нагруженные всякимъ хламомъ и пожитками бдныхъ жителей наводненной части города, боченки, ящики, доски, солома, веревки, всякіе обломки неслись по теченію мимо него въ самомъ печальномъ безпорядк. Къ вечеру дождь, наконецъ, прекратился. Ричлингъ продолжалъ стоять на крыльц въ полной и жалкой безпомощности. Онъ даже не имлъ возможности добраться до госпиталя, чтобы навстить Мэри. На мгновеніе, когда онъ увидалъ неожиданно Нарциса, плывущаго въ пирог по улиц, мимо его дома, лучъ надежды блеснулъ въ голов Ричлинга и, когда молодой креолъ, ловко маневрируя своимъ единственнымъ весломъ, безъ всякаго видимаго усилія, граціознымъ движеніемъ руки остановилъ свою лодку какъ разъ передъ нимъ, Ричлингъ робко спросилъ у него, выдержитъ ли пирога ихъ обоихъ и не перекувырнутся ли они вдвоемъ, если онъ сядетъ съ нимъ. Нарцисъ, по обыкновенію, въ самыхъ изысканныхъ выраженіяхъ, съ помощью изреченій Диккенса и другихъ извстныхъ писателей, далъ ему, однако, ясно понять, что они легко могутъ опрокинуться у перваго же угла, по непривычк къ такого рода плаванію. Ричлингу пришлось отказаться отъ послдней надежды увидть Мэри въ этотъ день, онъ не рискнулъ промочить свое платье, которое составляло въ его борьб за существованіе единственную его рекомендацію и послдній капиталъ.

Даже около госпиталя вся мостовая была подъ водой, такъ что, когда, на слдующій день, докторъ Севьеръ подъхалъ къ крыльцу больницы, ему пришлось пройти отъ своей кареты до двери по длинной и скользкой доск. Пробираясь по ней, онъ вдругъ услышалъ шумъ и говоръ у воротъ, обернулся, поскользнулся и упалъ въ воду, къ великому удовольствію собравшихся звакъ.

Докторъ, сердясь и стряхивая съ себя воду, прошелъ дальше, не переодваясь, прямо къ Мэри и нашелъ ее въ хорошемъ состояніи. Онъ прислъ около ея кровати и сталъ разспрашивать объ ихъ жизни до поступленія ея въ госпиталь.

— Вотъ видите, докторъ, намъ сначала жилось хорошо. Джонъ, все-таки, по временамъ добывалъ себ работу и имъ были довольны. Онъ только никакъ не могъ получить постоянной работы. Несмотря на все это, мы жили себ помаленьку и начинали уже надяться, что, наконецъ, солнышко выглянетъ изъ-за тучъ.

—Да и я, признаться, думалъ то же самое,— вставилъ докторъ.— Я все разсчитывалъ, что если вамъ не удастся пристроиться, то вы мн дадите знать.

— Ахъ, нтъ, докторъ, какъ же мы могли это сдлать? почему бы вы стали заботиться о здоровыхъ людяхъ?

— Ну, что же дальше?— сказалъ врачъ, не останавливаясь на этомъ спорномъ вопрос.— Вроятно, по мр того, какъ дловой сезонъ проходилъ, и заработки ваши начали исчезать?

— Да,— сказала она нершительнымъ голосомъ,— таяли и наши средства. Ну… а тогда… конечно…— и она махнула рукой.

— А жить надо было,— сказалъ докторъ Севьеръ съ сочувствіемъ.

Она улыбнулась, не глядя на него.

— Да, конечно, да мн и не особенно было жаль вещей… я только пожалла о нашемъ маленькомъ кругломъ обденномъ столик. Вы помните его, да?

Врачъ не имлъ духа разуврить ее и кивнулъ головой.

— Затмъ, оставалась у насъ еще одна вещь.

— Какая?… кровать?

— Да.

— Неужели вы и кровать продали, мистрисъ Ричлингъ?

Слезы брызнули изъ ея глазъ и она кивкомъ отвтила утвердительно.

— Посл этого,— продолжала она,— мы прекрасно устроились съ одною очень хорошею женщиной, которая незадолго передъ тмъ потеряла мужа и хотла тоже устроить свою жизнь какъ можно дешевле.

При этомъ Мэри усмхнулась, вспоминая что-то.

— Что васъ такъ забавляетъ во всемъ этомъ?— строго спросилъ докторъ.

— Ничего особеннаго, но я бы желала, чтобы вы видли эту женщину: она такая смшная! Вотъ мы и двинулись съ ней къ нижней части города, перездъ намъ въ этотъ разъ не стоилъ дорого.

И при этой мысли, несмотря на неудовольствіе врача, она снова не могла удержаться отъ улыбки.

— Ну, а дальше?— сказалъ онъ, съ трудомъ сдерживая свое нетерпніе,— а что было дальше?

— Ну, а тамъ мн пришлось поработать больше, чмъ слдовало… я таскала тяжести… и заболла опять.

Врачъ выпрямился и, складывая руки, проговорилъ сквозь зубы, какъ бы про себя:

— Боже мой! почему не послали вы за мной тогда?

— Докторъ,— отвчала она, и глаза ея были полны слезъ,— мы не могли бы вамъ заплатить, а посылать за вами, не имя денегъ, было бы очень нехорошо и даже несправедливо.

— Какъ несправедливо?— сердито воскликнулъ онъ.

— Послушайте, докторъ,— сказала больная и кротко взглянула на него.

— Ну, ладно, ладно.

Она не продолжала, а только смотрла на него почти умоляющими глазами.

— Разв не было справедливе, если бы вы дали мн возможность хоть одинъ разъ оказать вамъ услугу безвозмездно, одинъ только единственный разъ?

— Такое предложеніе не могло исходить отъ насъ, докторъ, мн кажется…

Онъ не могъ не признать ее правой.

— Скажите мн, поистин, мистрисъ Ричлингъ,— вдругъ сказалъ онъ, хватаясь за спинку стула,— что побудило васъ и вашего мужа такъ поступить? можетъ быть, какія-нибудь слова или дйствія съ моей стороны?

— Нтъ, о, нтъ, докторъ… совсмъ нтъ. Но…

— Да, я знаю… истинная доброта должна сама заботиться о другихъ и не ждать, чтобы къ ней обращались, не такъ ли?— сказалъ врачъ, вскакивая съ мста.

— Нтъ, поврьте, докторъ, мы объ этомъ и не думали, разв это возможно? Вина, если и есть таковая, вся на мн лежитъ. Я сама первая предложила Джону положить меня въ госпиталь, такъ-какъ мн нужна была хорошая медицинская помочь, а даромъ я могу ее имть только здсь.

Она замолчала, врачъ стоялъ въ раздумь. Наконецъ, онъ спросилъ:

— А что же длаетъ мистеръ Ричлингъ? все время ищетъ работы?

— Съ ранняго утра до поздняго вечера!

— Вода теперь спадаетъ, онъ, вроятно, къ вечеру зайдетъ къ вамъ. Скажите ему придти ко мн, въ контору, завтра рано утромъ.

Докторъ ушелъ въ своемъ мокромъ плать, о которомъ совсмъ забылъ, въ своей разсянности онъ не принялъ никакихъ мръ предосторожности и, вернувшись вечеромъ домой, слегъ въ постель. Онъ серьезно заболлъ и въ бреду постоянно говорилъ о Ричлингахъ, въ минуты сознанія онъ не переставалъ спрашивать о нихъ.

— Не безпокойтесь,— говорилъ ему лечившій его врачъ,— о нихъ позаботятся и все, что надо, будетъ сдлано. Перестаньте думать о нихъ, Бога ради!

Въ глазахъ этого врача жизнь доктора Севьера была незамнима, а жизнь этихъ неизвстныхъ ему людей представлялась ему какою-то совершенно незначительною величиной, о которой не отбило задумываться. ‘Врно какіе-нибудь паціенты или пенсіонеры’,— думалъ онъ и интересовался ими также мало, какъ если бы дло шло объ участи двухъ воробьевъ. Но докторъ Севьеръ не могъ успокоиться, онъ лежалъ и тревожно хмурился: мысль о Ричлингахъ преслдовала его.

— Какъ бы я хотлъ, чтобы они вернулись на родину.

— Да я ихъ уже препроводилъ туда.

— Какъ? туда? въ Мильуоки?

— Да, да.

— Ну, слава Богу!

Онъ вскор началъ поправляться, но нсколько недль прошло, прежде чмъ онъ могъ выхать изъ дома. Въ первое же свое посщеніе госпиталя, въ разговор съ старшею сестрой милосердія, онъ сказалъ ей, какъ порадовало его во время болзни извстіе, что Ричлинги были отправлены къ себ на родину. Сестра на это покачала головой и докторъ понялъ, что его обманули. Несмотря на свою слабость, онъ побжалъ въ контору, чтобы просмотрть списки выписавшихся больныхъ. За недлю передъ тмъ Мэри выписалась домой, т.-е. на улицу Пріоръ. Онъ поспшилъ съ себ и немедленно послалъ Нарциса ихъ разыскать. Креолъ отправился въ тотъ домъ, гд видлъ Ричлинга въ день наводненія, но нашелъ квартиру запертой, ему указали ихъ новый адресъ, но, съ свойственнымъ ему легкомысліемъ и разсянностью, онъ не довелъ своихъ поисковъ до конца. Онъ постоялъ у дома, гд помстились Ричлинги съ мистрисъ Райле, и видлъ даже ирландку во двор, но не потрудился войти, а удовольствовался сбивчивыми отвтами игравшихъ въ этомъ двор дтей и вернулся къ доктору съ извстіемъ, что Ричлинги перехали неизвстно куда.

— Какъ это странно, докторъ!— проговорилъ при этомъ Нарцисъ, вшая свою шляпу на крючокъ,— нкоторыхъ людей какъ-то особенно трудно находить. Вотъ, я замтилъ, то же самое бываетъ, когда нужно получить съ кого-нибудь деньги по счету. И поврьте, я всегда по физіономіи знаю такихъ людей и могу указать на нихъ. Вотъ странно!… И никто меня этому не училъ… самъ дошелъ… видно, такая ужь у меня голова!

Врачъ молчалъ, видимо, размышляя. Затмъ, какъ бы ршившись, онъ взялъ бумагу и перо и написалъ объявленіе, начинающееся словами: ‘Требуются свднія о мстожительств Джона Ричлинга…’

— Нарцисъ,— позвалъ онъ, продолжая писать,— отнесите это объявленіе въ редакцію газеты Picayune!

— Съ величайшимъ удовольствіемъ, сэръ!

И клеркъ принялся за свое обычное переодваніе.

— Такое предложеніе съ вашей стороны, сэръ, какъ нельзя, боле кстати,— продолжалъ онъ свою неумолкаемую болтовню,— курить иногда является для меня положительною необходимостью, лишеніе которой вредно отзывается на моемъ здоровь и, представьте себ, у меня нтъ ни одной папироски! И какъ это они изводятся? Можно сказать, почти безсознательно! Просто удивительно!…

И, взявъ объявленіе, онъ не забылъ платкомъ смахнуть пыль съ своихъ башмаковъ и, какъ вихрь, понесся внизъ по лстниц.

— Подож…— крикнулъ врачъ ему вслдъ, вскакивая со стула, но остановился и, въ задумчивости, началъ ходить взадъ и впередъ по комнат. Всякія соображенія приходили ему въ голову и, между прочимъ, приходилось спрашивать себя, кто былъ, собственно, этотъ Джонъ Ричлингъ?— во всякомъ случа, человкъ, жизнь, котораго заключала въ себ какую-то тайну, что уже само по себ было ненавистно для доктора Севьера. Невольно мелькнуло у него въ голов: не бжалъ ли Ричлингъ отъ послдствій какого-нибудь преступленія? ‘Нтъ, не можетъ быть!’ — громко воскликнулъ онъ, вспомнивъ, что онъ далъ себ слово не думать дурно о немъ.

— Бдняги, пускай себ живутъ, какъ хотятъ,— сказалъ онъ опять вслухъ,— пускай хранятъ свою тайну, они и безъ того рано или поздно поплатятся за свое ребячливое неразуміе.

XVI.
Рафаилъ Ристофало.

У Ричлинга въ карман былъ всего одинъ долларъ, когда, однажды, на улиц незнакомый ему человкъ вдругъ тронулъ его за плечо.

Но вернемся назадъ. Мы уже знаемъ, что въ тотъ день, когда Мэри и Джонъ продали свою кровать, мистрисъ Райле, незамтно слдившая за ними, предложила имъ устроиться вмст съ ней. Предложеніе было принято не безъ смущенія, но очень охотно. Ирландка наняла квартиру въ Пріоръ стрит и отвела молодымъ людямъ, за скромную плату, маленькую, бдно, но чисто меблированную комнату. За проданную кровать они получили семь долларовъ. На слдующій же день посл перезда на новую квартиру Ричлингъ бродилъ по торговой части города, ища, попрежнему, работы. Онъ уже не былъ тмъ Ричлингомъ, какимъ видлъ его въ первый разъ докторъ Севьеръ, предшествующею осенью, когда онъ шелъ по улиц Карбиделетъ, съ юношескою бодростью и живостью осматривая дома, попадавшіеся ему на пути. Хотя онъ, попрежнему, ступалъ твердо и ршительно, но походка его какъ-то измнилась: она стала какъ будто мене эластичной, не такъ легка и не такъ тороплива, на лиц его была замтна большая задумчивость и взглядъ потерялъ прежнюю хорошую, молодую веселость. Онъ шелъ по улиц Пойдрасъ по направленію къ рк.

Проходя мимо торговца, который сидлъ передъ своею лавочкой, занятый обтесываніемъ дерева для новаго стула, Ричлингъ поклонился ему молча, учтиво, даже участливо и съ достоинствомъ. Поклонъ этотъ былъ такъ непохожъ на обычныя дловыя привтствія, что лавочникъ даже не всталъ и продолжалъ стругать. Онъ съ любопытствомъ взглянулъ на Ричлинга, который, понизивъ голосъ, спросилъ, не можетъ ли онъ дать ему работы.

— Что?— спросилъ торговецъ, новорачивая къ нему ухо и хмурясь, не глядя на него.

Ричлингъ повторилъ свою просьбу съ нкоторою обидой въ голос, но тотчасъ же сдержалъ себя.

Лавочникъ опять удивленно посмотрлъ на него и медленно покачалъ головой.

— Нтъ, сэръ,— сказалъ онъ, едва слышнымъ голосомъ. Ричлингъ пошелъ дальше, не обращаясь уже къ торговцамъ слдующихъ лавокъ: онъ чувствовалъ взглядъ этого человка на своей спин до самаго поворота въ другую улицу. Завернувъ за уголъ, онъ и тутъ не ршился остановиться, изъ лавокъ несся запахъ гнилаго картофеля и старой капусты, а у дверей стояли рядами боченки съ лукомъ. У него было какое-то предчувствіе, что его услуги не будутъ приняты тамъ, гд скверно пахнетъ.

— Что за срамъ, право!— выговорилъ лавочникъ, когда Ричлингъ исчезъ за угломъ,— съ виду такой джентльменъ, а побирается изъ дома въ домъ!

— Онъ вовсе не побирается изъ дома въ домъ,— сказалъ его сосдъ-лавочникъ, креолъ по говору.— Онъ и не могъ бы этого длать, онъ — очевидно по всему — настоящій джентльменъ.

— Чмъ именно и отличается отъ тебя, небось!— замтилъ первый. Сосдъ ничего не отвтилъ, но ловко и какъ будто равнодушно скрутилъ папироску изъ простой оберточной бумаги и закурилъ ее, затягиваясь съ такою силой, что треть папиросы мигомъ превратилась въ пепелъ и весь дымъ безслдно исчезъ у него куда-то внутрь.

— Этотъ молодой человкъ не уметъ искать работы,— замтилъ другой сосдъ, подходя къ нимъ и обтирая зубочистку о брюки.— Для каждаго человка есть свой особый способъ исканья: для поденщика — одинъ способъ, для джентльмена — другой, а для человка съ деньгами — третій, совершенно особенный. Ну, точь-въ точь, какъ если бы начать удить рыбу!— Въ эту минуту изъ ноздрей перваго сосда появились дв маленькія синеватыя струйки дыма. Другой сосдъ продолжалъ:

— Чтобы поймать рыбу, надо знать, какіе крючки взять, какую приманку, а ужъ только посл этого надо…

Оба его собесдника не дали ему кончить.

— Приниматься удить,— сказали они въ одинъ голосъ,— это врно!— Дымъ продолжалъ медленно струиться изъ ноздрей креола, хотя онъ во второй разъ еще и не подносилъ папироски ко рту.

— Да, надо удить умючи,— подтвердилъ второй сосдъ.— Если же умнья нтъ, то никто и научить не сможетъ, и рыба на крючокъ не попадется.

— Впрочемъ,— сказалъ, лавочникъ, не убдившись доводами сосдей,— бываетъ и такъ, что простая бойкость въ человк, глядь, и вывезетъ его, а про этого юношу нельзя сказать, чтобы онъ былъ совсмъ лишенъ бойкости.— Сосдъ-креолъ встрепенулся, почуявъ благопріятный случай, для отместки за раньше сказанныя ему обидныя слова.

— Да, еще одно слово — и онъ бы тебя ободралъ, какъ липку,— процдилъ онъ, опять затягиваясь съ выраженіемъ глубокаго удовлетворенія на лиц.

Между тмъ, Ричлингъ шелъ все дальше. Сужденіе лавочниковъ о немъ было довольно врное: энергіи и мужества было въ немъ достаточно, но трудно было бы себ представить человка боле не подходящаго къ окружающимъ его условіямъ.

Отъ природы онъ былъ дятельный, живой, находчивый и общительный, хотя въ обращеніи его съ людьми и чувствовалась нкоторая церемонность. Странное соединеніе въ немъ какой-то конфузливости и горячности создавало ему много помхъ въ жизни, но онъ никогда не помнилъ зла и былъ человкъ добрый и съ благородною душой.

Ко всмъ неблагопріятнымъ условіямъ, среди которыхъ онъ началъ свою борьбу за существованіе, присоединилась еще природная склонность къ мечтательности и уединенію. Выходя по утрамъ на ново-орлеанскія улицы въ своей погон за хлбомъ насущнымъ, онъ съ тягостнымъ чувствомъ покидалъ свои заоблачныя, идеальныя сферы и, покорный своей судьб, погружался въ чуждую для него, матеріальную стихію, отъ которой ему приходилось ждать своего спасенія. Такъ онъ бродилъ и скитался по улицамъ Новаго Орлеана, вн своей стихіи, какъ тритонъ, выброшенный на берегъ морскою волной. Не имя опредленной цли передъ собой, Ричлингъ остановился передъ мастерской и сталъ смотрть на работающую въ ней паровую машину. Онъ вообще любилъ машины и механику. Но его скоре интересовала сложность движенія самаго механизма, чмъ результаты этого движенія. Если бы онъ получилъ надлежащее воспитаніе, онъ могъ бы стать изобртателемъ, хотя бы въ механик, и, вообще, изъ него легко могъ сдлаться человкъ науки, но, какъ видно, полученное имъ воспитаніе ни къ чему его не приготовило и онъ очутился въ самомъ разгар житейской борьбы безпомощный и безоружный. Онъ стоялъ и смотрлъ на машину съ почти-дтскою восторженностью, когда вдругъ его кто-то тронулъ за плечо.

— Здравствуйте,— сказалъ незнакомецъ съ замтнымъ итальянскимъ акцентомъ,— вы разв не помните меня?

— Нтъ,— сказалъ Ричлингъ, слегка смутившись.

Незнакомецъ молчалъ и, повидимому, ждалъ, чтобы Ричлингъ узналъ его. Лицо у него было пріятное, онъ былъ малаго роста, широкоплечій, коренастый и не носилъ бороды, ему было не боле двадцати пяти или шести лтъ. Волоса, глаза и кожа его были темны, брови густы. Платье на немъ было изъ грубаго матеріала, но чистое, а блье дурно вымытое. Подъ вншнею безпечною грубоватостью этого человка чувствовалось, однако, нчто боле серьезное и глубокое, напоминающее сильныя качества его расы, благодаря которымъ она и овладла нкогда міромъ.

Приглядываясь такимъ образомъ къ незнакомцу, Ричлингъ вдругъ вспомнилъ, гд и при какихъ обстоятельствахъ онъ уже раньше встртился съ нимъ. Незнакомецъ, въ качеств купца, торгующаго оптомъ въ одномъ изъ маленькихъ прирчныхъ городовъ, явился однажды въ контору, гд Ричлингъ приводилъ счетныя книги въ порядокъ, и купилъ для своей торговли всякаго рода аптечныхъ принадлежностей.

— Ахъ, да, теперь помню,— сказалъ Ричлингъ,— вы тогда отдали мн на храненіе ваши деньги и они оставались у меня два или три дня. Это были ваши собственныя, карманныя деньги, мн помнится.

— Да, да…— и незнакомецъ усмхнулся.— Тхъ денегъ уже нтъ, я отдалъ ихъ патрону, между тмъ, онъ умеръ и весь складъ его расхитили,— словомъ, все прогорло.

— Ахъ, какая досада!— воскликнулъ Ричлингъ.— Но я, однако… я забылъ вашу фамилію.

— Моя фамилія Ристофало, Рафаилъ Ристофало, а ваша — Ричлингъ… Да, я совсмъ прогорлъ, у меня теперь нтъ ни копйки за душой,— и, говоря это, итальянецъ засмялся мягкимъ, звучнымъ голосомъ, который невольно вызывалъ сочувствіе въ Ричлинг.

— А когда же это случилось?— спросилъ Джонъ.

— Вчера,— отвчалъ итальянецъ, продолжая смяться.

— Что же вы намрены длать теперь? какъ устроите вы ваше будущее?— спросилъ Ричлингъ.

— Мн до будущаго нтъ пока дла,— сказалъ онъ, какъ бы отмахивая рукой это будущее отъ себя.— Я долженъ позаботиться о настоящемъ.

Ричлингъ задумался надъ этими словами, которыя только очень недавно сдлались для него понятными.

— Не можете ли вы мн дать одинъ долларъ взаймы?— спросилъ вдругъ итальянецъ.— Я верну его вамъ завтра же и дамъ еще двадцать пять центовъ въ придачу.

Ричлингъ даже вздрогнулъ отъ неожиданности просьбы.

— Помилуйте, мистеръ Ристофало, я… я… у меня… дло въ томъ, что я… почти безъ денегъ.

— Одного доллара достаточно для меня, чтобы справиться,— сказалъ итальянецъ, не двигаясь съ мста.— Завтра общаю возвратить.

— Съ однимъ долларомъ нельзя ничего начать,— сказалъ Ричлингъ, недоврчиво качая головой.

— Нтъ, можно, говорю вамъ, а завтра вы получите его обратно.

Ричлингъ продолжалъ качать головой.

— Я не могу помочь вамъ… я уже нкоторое время безъ работы…— запинаясь, проговорилъ онъ, и въ своемъ смущеніи онъ снялъ шляпу и сталъ водить пальцами по волосамъ.— Было время, когда мн было гораздо легче давать взаймы, чмъ теперь,— сказалъ онъ, задумчиво глядя себ подъ ноги.

Пока онъ такъ стоялъ въ раздумь, итальянецъ осматривалъ его съ ногъ до головы: вся фигура Ричлинга, отъ мягкой шляпы на голов до продранныхъ съ боковъ башмаковъ, сразу объяснила ему положеніе его собесдника, и онъ невольно продолжалъ смотрть на него, любуясь красивыми чертами его лица. Слегка растрепавшіеся волосы его упали на лобъ и оттняли тонкую, гладкую кожу лица, загорвшую отъ ежедневнаго скитанія по улицамъ, губы его были слегка сжаты, красивый подбородокъ не былъ подбородкомъ слабохарактернаго человка, въ глазахъ же было глубокое и задумчивое выраженіе. Одежда была еще краснорчиве: складки рубашки и верхнее платье носили на себ слды работы непривычной руки, все было чисто и опрятно, но отъ проницательнаго глаза итальянца не могли ускользнуть ни бдность, сквозящая въ ней, ни слды лишеній и страданій, замтные въ лиц Ричлинга.

Наконецъ, Ричлингъ поднялъ глаза и, улыбаясь, спросилъ:

— Скажите, пожалуйста, какъ вы можете быть такъ уврены въ успх?

— Для меня неудача не существуетъ,— сказалъ итальянецъ голосомъ, въ которомъ не было и тни хвастовства.

Ричлингъ молча протянулъ ему долларъ, данъ онъ былъ просто, безъ всякаго покровительственнаго вида, и принятъ также съ простою благодарностью.

— Гд мы встртимся завтра съ вами? здсь?— спросилъ Ристофало.

— Ахъ, да, я и забылъ,— сказалъ Ричлингъ,— можно и здсь встртиться, если хотите, а вы мн тогда разскажете, въ чемъ состоялъ вашъ денежный оборотъ?

— Конечно, разскажу, но вы бы не могли его продлать.

— А почему же нтъ?

Ристофало расхохотался.

— Да по многимъ причинамъ, поврьте!

Простившись съ Рафаиломъ Ристофало, Ричлингъ началъ мысленно перебирать все, что произошло между ними, и тутъ только впервые поразила его странность слдующаго факта: итальянецъ при встрч тронулъ его за плечо сзади. Неужели онъ узналъ его спину? или, можетъ быть, онъ замтилъ его раньше и слдилъ за нимъ? Дло же собственно произошло такимъ образомъ: за часъ передъ тмъ, какъ Ричлингъ прошелъ мимо вонючихъ лавокъ и брезгливо отвернулся отъ нихъ, Ристофало, проходя по той же улиц, остановился около боченка съ яблоками, для которыхъ время только наступало, и началъ ихъ внимательно осматривать: яблоки были малы, круглы, гладки и немного завядшія. Онъ перебралъ ихъ вс и нашелъ почти половину боченка въ подходящемъ состояніи. Владлецъ боченка, сициліецъ по происхожденію, попросилъ за него полтора доллара. Ристофало предложилъ купить его за одинъ долларъ и еще выговорилъ себ право вымыть и разсортировать яблоки подъ краномъ во двор лавочника. Сициліецъ согласился на сдлку только потому, что покупщикъ оказался итальянцемъ. Ристофало въ одно мгновеніе ока подкатилъ боченокъ съ яблоками къ крану, поставилъ его тамъ и исчезъ, общая скоро вернуться. Вскор онъ явился съ двумя смуглыми, здоровенными мальчуганами, тоже родомъ изъ Сициліи, у каждаго изъ нихъ было по корзин и по чистой тряпк. Работа закипла: мигомъ принялись мальчишки, сидя у самаго крана, мыть, вытирать и сортировать яблоки. Ристофало, между тмъ, стоялъ у воротъ, на улиц, и размышлялъ, какъ бы теперь добыть долларъ. Въ эту минуту прошелъ мимо него Ричлингъ, онъ заглянулъ во дворъ безъ всякой опредленной цли, потомъ пошелъ дальше, повернулъ назадъ и опять прошелъ мимо, но уже по другой сторон улицы. Ристофало замтилъ его, узналъ тотчасъ же, но сдлалъ видъ, будто не видитъ его.

— Съ этимъ можно,— подумалъ итальянецъ.— Я скоро вернусь,— сказалъ онъ вслухъ, оглядываясь назадъ.

— Ладно,— сказалъ лавочникъ съ полнымъ довріемъ, онъ понялъ, съ кмъ иметъ дло.

Тутъ и произошла встрча итальянца съ Ричлингомъ. Посл этого Ристофало, прежде чмъ кончить дло съ боченкомъ, отправился въ бдный и грязный ирландскій кварталъ, находящійся совсмъ въ другой, отдаленной части города, тамъ онъ быстро разыскалъ грязную фруктовую лавочку и вошелъ въ сдлку съ ея хозяиномъ-каталонцемъ. Не прошло и полчаса, какъ полки испанца были покрыты блестящими, чистенькими пирамидками изъ худшаго сорта яблоковъ, купленныхъ Ристофало, онъ продалъ ихъ испанцу за 25 центовъ. Долларъ же Ричлинга очутился въ рукахъ сицилійца, а мальчишки, итальянецъ и непроданный еще лучшій сортъ яблоковъ таинственно исчезли куда-то. Они скрылись въ той части Новаго-Орлеана, гд нанимаются изъ вторыхъ и третьихъ рукъ не квартиры, и даже не комнаты, а части комнатъ, которыя служатъ убжищемъ для бднйшихъ и несчастнйшихъ жителей города, тутъ со всхъ концовъ города въ трехъ и четырехъэтажныхъ домахъ собирались шарманщики, трубочисты, нищіе, уличные музыканты, тряпичники и всякій грязный и бездомный сбродъ. Рафаилъ Ристофало исчезъ въ одномъ изъ такихъ домовъ вмст съ своими мальчуганами и яблоками, купивъ предварительно на пути небольшое количество сахару и какую-то безвредную краску. Мы не знаемъ, какъ это сдлалось и кто тутъ ему помогалъ, но намъ извстно, что въ тотъ же день къ вечеру итальянецъ вышелъ изъ этого дома и явился на пароходную пристань съ какимъ-то удивительнымъ, невиданнымъ дотол, лакомствомъ, которое было раскуплено у него на-расхватъ многочисленною публикой, всегда толпящеюся у пристани, лакомство это состояло изъ маленькихъ, круглыхъ, блестящихъ, засахаренныхъ и подозрительно-красныхъ печеныхъ яблоковъ съ замчательно искусно сдланными стебельками, и все это было такъ аппетитно на видъ, что само просилось въ ротъ потребителя.

На другой день, передавъ Ричлингу вс подробности своего коммерческаго оборота, Ристофало вынулъ изъ своего кармана два съ половиной доллара и отдлилъ отъ нихъ одинъ долларъ.

— А за ночлегъ и ду разв вамъ ничего не надо платить?— спросилъ Ричлингъ.

— Ничего не надо: я переночевалъ на барк у сицилійца,— и онъ показалъ свое лицо, искусанное комарами и мошками.— Утромъ онъ угостилъ меня кофеемъ и морскимъ сухаремъ… мн не много нужно.

Онъ предложилъ Ричлингу, сверхъ доллара, 25 центовъ въ вид, процентовъ, отъ которыхъ молодой человкъ отказался.

— Да почему же такъ?

— Ну, просто такъ… не могу ихъ взять,— смясь, сказалъ Ричлингъ,— не могу, да и только.

— Хорошо,— сказалъ итальянецъ,— въ такомъ случа, дайте мн этотъ долларъ еще на одинъ день и завтра я вамъ отдамъ за него полтора доллара, хотите?

Ричлингъ опять разсмялся:

— Не каждый же день вамъ торговать испорченными яблоками!

— Нтъ, сегодня мн не яблоки нужны, а вотъ что: на нижней пристани сегодня собирается цлый полкъ, отправляющійся во Флориду, я ихъ угощу боченкомъ круто-сваренныхъ яицъ.

Такъ онъ и сдлалъ, и къ вечеру карманы итальянца были набиты мелкимъ серебромъ, а Ричлингъ получилъ общанные полтора доллара.

Взявъ ихъ съ видимымъ смущеніемъ, онъ сказалъ:

— Я бы далъ цлую сотню долларовъ, еслибъ имлъ ихъ, чтобъ обладать хотя небольшою долей вашего искусства.

Онъ чувствовалъ себя подавленнымъ, уничтоженнымъ и опять предложилъ итальянцу свои деньги взаймы безъ всякихъ процентовъ.

Но итальянецъ уже былъ богаче своего покровителя и больше денегъ у него не бралъ. Недлю спустя Ричлингъ нашёлъ его на пристани занятымъ выгрузкой вагоновъ, онъ усплъ уже купить цлую барку, нагруженную бананами, и перепродавалъ ихъ разнощикамъ-фруктовщикамъ.

— Сегодня я получу пятьдесятъ долларовъ,— сказалъ ему итальянецъ, обозначая что-то мломъ на своей доск.

Ричлингъ, сочувственно хлопнувъ его по плечу, быстро отвернулся, желая скрыть свое горе: онъ все еще былъ безъ работы.

Затмъ послдовали событія намъ уже извстныя: мы знаемъ, какъ Мэри заболла и легла въ госпиталь.

— Такъ можно съ ума сойти!— съ отчаяніемъ говорилъ Ричлингъ, хватая себя за голову, но тутъ же, опомнясь, прибавлялъ:— Нтъ, я не долженъ допускать себя до отчаянія! Я долженъ крпиться!— И такъ ходилъ онъ изо дня въ день изъ торговой части города въ госпиталь и обратно.

Докторъ Севьеръ, между тмъ, какъ мы знаемъ, оставилъ для Ричлинга записку, прося его зайти къ нему. Когда Ричлингъ зашелъ, слуга сказалъ, и, какъ показалось ему, довольно пренебрежительнымъ тономъ, что докторъ болнъ и никого видть не желаетъ. Это было боле чмъ достаточно для растеряннаго молодого человка, чтобы больше не являться въ доктору, чмъ больше онъ нуждался въ помощи другихъ, тмъ дальше онъ становился отъ тхъ, которые могли ему помочь. Съ отчаяніемъ въ душ, онъ ждалъ помощи, самъ не зная откуда и отъ кого, но звать на помощь, просить онъ не хотлъ.

Наконецъ, Мэри, выздороввъ, возвратилась домой. Боже мой! сколько горя, сколько слезъ, но и сколько радостей бываетъ въ жизни человческой! Она вернулась здоровою, веселою и шутя объявила мужу, что, питая къ его способностямъ необычайное довріе, будетъ сама, при случа, рекомендовать его.

Ричлингъ продолжалъ свои печальные поиски, которые казались все боле и боле безнадежными въ глухое, жаркое лтнее время. Наконецъ, онъ встртилъ на улиц одного изъ компаньоновъ того торговаго дома, гд исправлялъ книги въ послдній разъ, и тотъ указалъ ему мсто, гд онъ могъ найти себ работу, опять же, впрочемъ, временную. Такимъ образомъ, Ричлингъ снова сидлъ въ контор за счетными книгами, далеко скрытый отъ доктора Севьера. Когда хозяева спросили, кто можетъ его рекомендовать, Ричлингъ сначала помолчалъ въ недоумніи, но затмъ сказалъ: ‘Подождите, я сейчасъ приведу вамъ того, кто можетъ за женя поручиться’,— исчезъ и привелъ Мэри.

— Другой рекомендаціи у меня нтъ,— сказалъ онъ скромно, но и не безъ гордости.

Вс присутствующіе разсмялись.

— Что-жь, сударыня, если вы поручитесь за него, мы готовы вамъ врить,— объявили хозяева.

XVII.
Алиса.

Время шло своимъ чередомъ. Печатное заявленіе доктора Севьера относительно Ричлинга прошло незамченнымъ и потому ни къ какимъ послдствіямъ не привело. Однажды утромъ докторъ лежалъ на кушетк у себя въ кабинет и отдыхалъ посл пріема больныхъ, изнывая отъ лтней духоты. Вдругъ вошла въ комнату женщина маленькаго роста, покрытая вуалью. Врачъ приподнялся и слъ.

— Здравствуйте, докторъ,— проговорилъ торопливо голосъ изъ-подъ вуаля.— Докторъ,— продолжалъ голосъ, задыхаясь,— докторъ…

— Это вы, мистрисъ Ричлингъ?!

Врачъ вскочилъ на ноги и подалъ ей стулъ. Она тяжело опустилась на него и едва слышно проговорила:

— Ахъ, докторъ, докторъ! Джонъ лежитъ въ госпитал!— и она громко зарыдала, закрывъ лицо платкомъ. Докторъ не сразу заговорилъ.

— Что съ нимъ?— наконецъ, спросилъ онъ.

— Ознобъ… лихорадка…— Рыданія опять душили ее, но докторъ рзко перебилъ ее:

— Да не плачьте же, сударыня! Вамъ все это кажется страшне, чмъ оно есть въ дйствительности. Что такое ознобъ, лихорара?— чистйшіе пустяки! Уходъ въ госпитал превосходный: черезъ два дня все пройдетъ. Тутъ нтъ еще причинъ для слезъ, когда вы тамъ лежали, тогда дло было посерьезне…

Мэри молчала и только качала головой, не соглашаясь съ нимъ.

— Докторъ, вылечите его.

— Я завдую женскимъ отдленіемъ.

— Да, я знаю, а, все-таки…

— Если вы желаете этого, то, конечно… я займусь имъ. Но скажите на милость, мистрисъ Ричлинтъ, куда вы перехали? Я посылалъ…— и онъ взглянулъ въ ту сторону, гд сидлъ обыкновенно Нарцисъ, но креолъ, почуявъ, что разговоръ можетъ принять не совсмъ пріятный для него оборотъ, усплъ молча и безшумно выскользнуть изъ комнаты. Мари объяснила врачу, какъ и гд они устроились.

— Ну, теперь это уже безразлично, сударыня,— сказалъ докторъ,— вы здсь, и я васъ не отпущу, прежде нежели…— и съ этими словами онъ вынулъ изъ кармана свой бумажникъ.

Но Мэри глазами и рукой сдлала умоляющій жесть.

— Нтъ, нтъ, докторъ, я прошу васъ… не длайте этого… позвольте моему бдному мужу еще разъ попытать счастье… хоть одинъ разъ… не принуждайте меня брать этихъ денегъ отъ васъ… увряю васъ, я не изъ гордости отказываюсь!…

— Въ этомъ я сильно сомнваюсь,— возразилъ докторъ,— потому что какая же можетъ быть другая причина вашего отказа?

— Только изъ-за мужа, поврьте. Я знаю очень хорошо, что бы онъ сказалъ… и, во всякомъ случа, мы не имемъ права брать этихъ денегъ, не зная, когда мы можемъ вернуть ихъ.— Она опустила голову и слеза капнула ей на руку.

— Да хоть никогда!— сердито воскликнулъ докторъ. Онъ даже покраснлъ отъ гнва.

Мэри приподняла свой вуаль и на блдномъ, озабоченномъ личик ея выразилась глубокая благодарность.

— Послушайте, докторъ,— сказала она, пытаясь улыбнуться,— если мы принуждены будемъ, въ конц-концовъ, обратиться къ кому-нибудь за помощью, то мы придемъ къ вамъ. Джонъ получилъ работу и лишился ея только потому, что заболлъ. Когда онъ выздороветъ, онъ найдетъ себ другую работу, я въ этомъ не сомнваюсь.— Но при этомъ она глубоко и отрывисто вздохнула. Врачъ положилъ бумажникъ обратно въ карманъ, съ недовольнымъ и неубжденнымъ видомъ сжалъ губы и тряхнулъ головой. Въ то же время онъ смутно чувствовалъ, что она была права.

— А почему вашъ мужъ не пришелъ ко мн, когда я его звалъ?— спросилъ онъ посл минутнаго молчанія.

Она разсказала, какъ не впустили къ нему Джона во время его болзни. ‘Кром того,— добавила она съ улыбкой,— можетъ быть, вы этого и не знаете, докторъ, а Джонъ всегда, съ самаго начала, васъ немного побаивался’.

— Но вы же не боитесь меня,— сказалъ онъ, вовсе не улыбаясь ей въ отвтъ.

— О, нтъ,— и глаза ея при этомъ даже сверкнули. Блескъ ихъ, однако, очень скоро погасъ и она тихо сказала:

— У меня есть большая просьба къ вамъ, докторъ!

Они оба встали. Мэри стояла, облокотившись на его пюпитръ, и глядла на него.

— Не можете ли вы достать мн швейной работы? Джонъ ничего не иметъ противъ этого.

Въ первую минуту врачъ хотлъ тутъ же заказать ей дв дюжины рубашекъ, но во-время опомнился и сказалъ:

— Хорошо… непремнно достану, а черезъ часъ я буду у вашего мужа. Прощайте.

Когда она подошла къ двери, онъ добавилъ, какъ бы про себя: ‘Да хранитъ васъ Господь!’

— Что вы сказали, сэръ?— спросила она, оборачиваясь. Но докторъ уже сидлъ и читалъ книгу.

——

Съ помощью надлежащихъ лкарствъ, хорошаго питанія и двухъ или трехдневнаго отдыха въ постел, Ричлингъ началъ поправляться и съ неблагоразуміемъ всхъ выздоравливающихъ сталъ просить доктора отпустить его домой. Но докторъ не отпускалъ и уговаривалъ еще потерпть. Однажды, сидя у него на кровати, онъ ему сказалъ:

— Завтра, если погода будетъ хорошая, вы можете встать. Потерпите еще,— и безъ того придется мн отпустить васъ домой раньше, чмъ бы я желалъ. Вамъ бы слдовало пробыть здсь до полнаго выздоровленія и вернуться домой совсмъ окрпшимъ, но, къ несчастью, я этого сдлать не могу, такъ какъ госпиталь предназначенъ исключительно для больныхъ.

— А гд же больница для выздоравливающихъ?

— Такой больницы нтъ,— возразилъ врачъ.

— Да я бы ни за что и не пошелъ туда,— сказалъ Ричлингъ, съ видимымъ удовольствіемъ валяясь на подушк.— Дайте мн только силы, чтобы добраться до дому, и я сейчасъ отправлюсь.

Докторъ отвернулся.

— Больные люди не могутъ сами ршать, что для нихъ лучше,— сказалъ онъ задумчиво.— Впрочемъ, васъ я бы отпустилъ домой къ жен, какъ только позволило бы ваше здоровье.

Посл этихъ словъ онъ впалъ въ такую глубокую задумчивость, что Ричлингъ могъ внимательно вглядться во вс черты его лица. Ему было пріятно замтить въ теченіе своей короткой болзни, что докторъ не только самъ дружески относился къ нему, но, видимо, желалъ, чтобы и Ричдингъ питалъ къ нему т же чувства.

Наконецъ, врачъ прервалъ молчаніе.

— Знаете, Ричлингъ,— Мэри удивительно похожа на Алису.

— Да?— робко спросилъ Ричлингъ.

Докторъ продолжалъ:

— Т же годы, тотъ же ростъ и мн кажется, что даже черты лица т же. Въ красот Алисы было, можетъ быть, въ общемъ мене блеска, но разницы, въ сущности, мало, ея волосы были немного темне, хотя, въ то же время, въ ней было какъ будто меньше живости, чмъ въ Мэри. Она была прекрасна во всхъ отношеніяхъ. Она, также какъ и Мэри, отличалась какимъ-то необъяснимымъ богатствомъ содержанія природы, хотя, можетъ быть, у обихъ, оно было и различно. Я бы, вроятно, не замтилъ этого различія между ними, если бы он не были такъ похожи. Недолго она прожила со мной.

— Она похоронена здсь?— спросилъ Ричлингъ, не зная, какъ прервать наступившее молчаніе и желая, чтобы врачъ продолжалъ говорить.

— Нтъ, въ Виргиніи.— Докторъ на минуту опять замолчалъ, но вслдъ затмъ продолжалъ:

— Я смотрлъ на вашу жену въ тотъ день, когда она зашла во мн, у нея было въ лиц какое-то особенное выраженіе, ей обыкновенно несвойственное, какъ бы робкой мольбы о чемъ-то, и глаза ея были полны слезъ… мн такъ и показалось, что передо мной стояла Алиса.

Докторъ помолчалъ опять, а Ричлингъ выразилъ свое сочувствіе тмъ, что слегка приподнялся, опираясь на локоть.

— Помните, Ричлингъ, какъ та двушка, которую вы боготворили и приблизиться къ которой вы считали себя недостойнымъ, какъ она, сдлавшись вашею женой, перенесла въ свою очередь на васъ все свое обожаніе?

— Да… да…— отвчалъ Джонъ, съ лицомъ, сіяющимъ отъ этихъ воспоминаній.— Не правда ли, какъ это странно… просто удивительно! Я бы не поврилъ другому… Ну, а какъ же вы… неужели вы тоже…

— То же самое, я думаю, переживаетъ наждый человкъ, бракъ котораго совершился по взаимной любви. Такъ было и съ нами. Алиса была любимицей своихъ родителей и жила до замужства балованнымъ ребенкомъ у себя дома, казалось, все кругомъ жило и дышало только ею и для нея, а ей только оставалось ластвовать мадь всмъ.

— Да,— продолжалъ онъ, помолчавъ немного,— но, сдлавшись моею женой, она стала совсмъ другая. Вс причуды балованной двочки пропали и она начала жить исключительно моими желаніями, даже прихотями, могу я сказать. Я сталъ въ ея глазахъ чмъ-то такимъ великимъ, недосягаемымъ. Она почти боялась меня. Я терпть не могу, когда меня боятся.

— Неужели, докторъ?— сказалъ Ричлингъ, не безъ удивленія и внутренно провряя самого себя.

— Да.

Ричлингъ почувствовалъ въ эту минуту, какъ его собственная боязнь передъ этимъ человкомъ превращалась въ любовь.

— Когда я женился,— продолжалъ докторъ,— я думалъ, что мы съ Алисой пройдемъ вмст, рука въ руку, по предстоящему намъ жизненному пути, раздляя вс заботы и вс радости жизни, взаимно вліяя и направляя другъ друга. Но вышло иначе: если бы я только не противился ей въ этомъ, она бы согласилась всю жизнь какъ планета жить заимствованнымъ отъ ея солнца свтомъ. А я не хотлъ быть ея солнцемъ, я не хотлъ, чтобы она не имла своего собственнаго свта и жила бы исключительно моимъ настроеніемъ, и никто не долженъ этого желать. Впрочемъ, вся жизнь моя съ ней была сплошнымъ, ежечаснымъ, ежеминутнымъ счастьемъ. Ей только недоставало нкотораго развитія такихъ сторонъ характера, которыя большею частью получаются отъ иного, лучшаго воспитанія, а, можетъ быть, и не лучшаго воспитанія, а только отъ немного боле суровой жизни, въ ней еще тогда не развилось необходимое для жизни умнье сдерживать и покорять свои чувства… но, впрочемъ,— сказалъ онъ, круто обрывая свой разсказъ,— я не могу ее анализировать… мы горячо любили другъ друга… а теперь она… на томъ свт.

Ричлингъ былъ глубоко тронутъ.

— Ричлингъ, т короткіе, счастливые дни, которые я провелъ вмст съ ней, и составляютъ всю свтлую, радостную сторону моей жизни, и теперь еще,— и голосъ доктора дрогнулъ,— въ цломъ свт нтъ звука слаще, миле, дороже для меня, какъ звукъ ея имени, моей Алисы! Берегите Мэри, Ричлингъ,— ей нтъ цны.

— Я буду беречь ее, докторъ, буду…— сказалъ Ричлингъ, горячо сжимая руку врача въ своей, но докторъ почти выдернулъ ее и, вставая, сказалъ:

— Да, завтра вы можете встать.

Въ тотъ день, когда Ричлингъ выписался и отправился къ себ, въ свое зараженное маляріей жилище въ Пріоръ-стрит, докторъ Севьеръ, подъзжая къ воротамъ госпиталя, встртился съ нимъ. Ричлингъ махнулъ ему рукой въ знакъ привтствія, онъ былъ еще слабъ и качался на ногахъ.

— Иду домой!— весело сказалъ онъ.

Врачъ остановилъ карету и, высунувшись, проговорилъ:

— Смотрите, не длайте неосторожностей… я заду черезъ день или два.

XVIII.
Помощь.

Прошло дв недли, и докторъ Севьеръ, заваленный работой, не усплъ побывать у Ричлинговъ, какъ общалъ. Наконецъ, разъ подъ вечеръ, освободившись отъ своихъ докторскихъ обязанностей и сердито отклонивъ просьбу одного изъ многочисленныхъ общественныхъ комитетовъ, разсчитывающихъ на его содйствіе, онъ отправился пшкомъ по направленію къ французскому кварталу. Было поздно и душно, и докторъ чувствовалъ себя утомленнымъ.

Часть дороги онъ прохалъ въ тяжеломъ и неуклюжемъ желтомъ омнибус, на которомъ красовалась громадная синяя звзда, въ знакъ того, что разршено было здить въ немъ квартеронамъ и тому подобному народу. Вышедши изъ него, докторъ вскор очутился у того маленькаго домика, который описывала ему Мери.

У самаго входа во дворъ, на крылечк, передъ своею дверью, сидла мистрисъ Райле въ свтломъ, чистомъ, накрахмаленномъ ситцевомъ плать и съ толстымъ, здоровымъ груднымъ ребенкомъ на рукахъ. Докторъ прикоснулся слегка до своей шляпы и прошелъ мимо нея прямо въ узкій переулокъ, ведущій къ задней части дома. Такое поведеніе доктора показалось ей непозволительною вольностью, такъ какъ она была хозяйка квартиры: она молча проводила его глазами.

Врачъ былъ сердитъ и недоволенъ, отчасти вслдствіе усталости, но, кром того, мысль, что Джонъ и Мэри Ричлингъ живутъ въ такомъ мст и въ такой обстановк, приводила его въ негодованіе. Ему хотлось свалить на нихъ всю вину ихъ несчастья. ‘Преступная безпомощность!’ — сердито бормоталъ онъ сквозь зубы, и онъ напрягалъ вс свои мысли, чтобы ясне формулировать себ, въ чемъ состояла ихъ преступность.

Какъ нарочно, въ этотъ самый день, прозжая по улиц Карбиделетъ, онъ какъ-то особенно раздражительно отнесся ко всей ея обстановк, а теперь еще сюда попалъ! ‘Достаточно уже скверно,— думалось ему,— что есть люди, которые вылзаютъ изъ какихъ-то темныхъ норъ и длаются, неизвстно какъ и почему, богачами, еще недоставало этихъ молокососовъ, которые тоже, неизвстно почему, лзутъ въ обратную сторону — въ нищету и занимаютъ совсмъ неподходящее для нихъ мсто въ обществ’. У него было желаніе обвинить ихъ въ предательств, вроломств, и онъ приписалъ все ихъ непонятное поведеніе чувству, которое онъ въ своемъ негодованіи назвалъ гордостью нищеты. Онъ вспомнилъ, какъ доврчиво и тепло онъ еще недавно разговаривалъ съ Джономъ, сидя у него на кровати въ госпитал, и теперь сердито жаллъ объ этомъ и готовъ былъ вернуть каждое сказанное имъ слово. Пускай себ прячутся отъ него, гордясь своею нищетой!

Идя и разсуждая про себя такимъ образомъ, онъ спотыкался и скользилъ по неровнымъ плитамъ и его неудовольствіе все возрастало.

Наконецъ, онъ вышелъ во дворикъ, вымощенный асфальтомъ: на другомъ конц его тянулся навсъ во всю ширину двора и подъ нимъ стояла женщина и мыла блье. Докторъ постучался у первой попавшейся ему подъ-руку двери и, не получивъ отвта, повернулся къ навсу съ намреніемъ разспросить женщину. Но, взглянувъ на нее, онъ остановился. Вся кровь прилила ему къ голов: въ этой женщин, стоящей у корыта, съ подобранными юбками, въ деревянныхъ башмакахъ, съ засученными чуть не до плечей рукавами и обтирающей передникомъ крупный потъ съ лица, онъ узналъ Мэри. Одну минуту онъ стоялъ молча, чувствуя себя оскорбленнымъ, уничтоженнымъ, онъ ршилъ, что подойдетъ къ ней, и тутъ же, не давъ ей опомниться, выбранитъ ее, какъ только другъ иметъ право бранить, онъ чувствовалъ, что онъ иметъ на это право, и щадить онъ вовсе не намренъ и не будетъ. Однако, онъ не двинулся съ мста. Въ эту минуту Мэри, нагнувшись надъ своимъ корытомъ и усердно намыливая блье, мягкимъ и задушевнымъ голосомъ, тихо запла про себя:

‘Алису милую ужель не помнишь?’

Она пропла старую, народную, завтную псенку до конца, не подозрвая, кто слушаетъ ее. На блдномъ лиц доктора уже не было и слда прежняго негодованія, прежней злобы, а было выраженіе глубочайшаго страданія, и если бы онъ могъ, онъ попросилъ бы ее не терзать его сердца этими невозвратными, дорогими воспоминаніями. Когда же она закончила послднимъ трогательнымъ описаніемъ, какъ бдная, милая Алиса лежитъ одна на старомъ сельскомъ кладбищ подъ срою гранитною плитой, онъ не могъ дослушать до конца, отвернулся и тихими, неслышными шагами пошелъ назадъ по узкому проходу, въ то время какъ по его щекамъ текли дв тяжелыя, годами накопленныя слезы.

Онъ вышелъ на улицу. Мистрисъ Райле все еще стояла на порог у своей двери съ ребенкомъ на рукахъ.

— Добрый вечер, сударыня!

— Здравствуйте, сэръ,— и она съ достоинствомъ поклонилась ему.

— Дома мистрисъ Ричлингъ?

— Дома, сэръ,— сказала хозяйка, не безъ внутренняго самодовольства, чувствуя, что безъ нея, все-таки, не обойдутся.

— Я бы желалъ видть ее.

— Не знаю, принимаетъ ли она сегодня, сэръ,— съ важностью отвчала ирландка.— Войдите, сэръ, и посидите, а я пойду и доложу ей о вашемъ посщеніи.

— Благодарю васъ,— сказалъ докторъ, продолжая стоять.

Мистрисъ Райле хотла идти, но остановилась.

— Вы забыли дать мн вашу карточку, сэръ,— сказала она строгимъ голосомъ.

— Скажите просто: докторъ Севьеръ.

— Какъ хотите, сэръ, конечно, можно и безъ карточки,— и она величественно вышла изъ комнаты.

Докторъ, оставшись одинъ, бросилъ разсянный взглядъ на невзрачную, съ претензіей убранную маленькую гостиную ирландки, на полу не было ковра, мебель была съ иголочки и до непріятности нова, а на стн вислъ портретъ римскаго папы. Докторъ сталъ, въ ожиданіи, выглядывать на улицу. Когда Мэри, посл довольно продолжительнаго времени, вошла въ комнату, на ней было чистое, блое платье и она извинилась, что заставила его такъ долго ждать.

Глядя внимательно ей прямо въ глаза, онъ просто недоумвалъ, та ли самая женщина стоитъ передъ нимъ теперь, которую онъ только что видлъ во двор, въ деревянныхъ башмакахъ, съ подобранными юбками, съ повязанною платкомъ головой, въ передник и въ мыл? Глаза у нея блестли, щеки горли отъ тяжелаго труда, и ему показалось, что въ ея взгляд было даже нчто вызывающее, когда онъ, здороваясь съ ней, взглянулъ на ея маленькую, влажную, горячую ручку и неохотно выпустилъ ее изъ своей.

— Какъ здоровье вашего мужа?

— Джона?… Ахъ! совсмъ нехорошо, докторъ, хотя онъ и не призналъ бы себя больнымъ, если бы былъ тутъ. У него постоянно ознобы, а онъ, все-таки, ходитъ цлый день и ищетъ работы, и онъ будетъ ходить, пока ноги выдержатъ!— Ея смхъ былъ напряженный и близкій къ слезамъ.

— Куда-жь онъ ходитъ?

— О, всюду!

— Если бы ‘всюду’, какъ вы говорите, то я бы встрчалъ его,— сказалъ врачъ.

— Да, это врно,— отвчала Мэри,— но онъ ходитъ въ т части города, гд можно достать работу. На плантаціи, конечно, онъ не ходитъ,— тамъ нтъ ничего, кром невольничьяго труда. Мста же клерка онъ не надется получить въ это время года… вдь, онъ правъ, не правда ли?

Докторъ ничего не отвчалъ. Послышались шаги во двор.

— Вотъ и онъ идетъ,— сказала Мэри.— Сегодня онъ, должно быть, былъ счастливе. У него есть одинъ знакомый итальянецъ, который общалъ достать ему работу. Докторъ, скажите мн,— сказала она, задумчиво складывая веръ изъ пальмоваго листа,— какъ вы думаете? Можетъ ли это быть позорнымъ для человка, если природа не одарила его умньемъ добывать деньги?— и съэтими словами она подняла на него глаза съ свойственнымъ имъ глубокимъ и серьезнымъ выраженіемъ.

— Позорнымъ это не можетъ быть, сударыня, ни въ какомъ случа.

Мэри вся просвтлла.

— Я знала, что вы такъ скажете, а Джонъ упрекаетъ себя… Вы знаете, докторъ, онъ можетъ зарабатывать деньги, но у него нтъ такого дарованія, такого умнья, какъ у мистера Ристофало, который ужь такъ видно и родился съ этимъ. Онъ положительно изумителенъ, этотъ мистеръ Ристофало!— добавила она съ улыбкой, Какъ бы припоминая что-то.— Джонъ завидуетъ его искусству.

— Лучше не завидуйте ему или, по крайней мр, не пріобртайте такого умнья въ ущербъ другому.

Докторъ все еще не могъ въ душ помириться съ тмъ, что видлъ, вскор вошелъ Джонъ. Радость встрчи ихъ только на минуту могла скрыть отъ опытнаго глаза слды болзни и лишеній на его лиц. Мари радостнымъ взглядомъ слдила за нимъ, пока онъ здоровался съ врачомъ, Джонъ взялъ стулъ и слъ со вздохомъ, въ которомъ слышалось и удовольствіе, и утомленіе.

— Рафаилъ Ристофало!— подхватилъ Джонъ съ оживленіемъ, узнавъ, о комъ шла рчь передъ его приходомъ,— да, я провелъ съ нимъ цлый день, и когда я думаю о немъ, то мн за себя стыдно.

— Вы не имете на это никакого права,— спокойно замтилъ докторъ.

— Ну, вотъ вамъ обращикъ — хотя бы сегодняшній день! Мн поручили присмотръ за выгрузкой шхуны, пришедшей съ грузомъ банановъ, кокосовыхъ орховъ и ананасовъ, и я заработалъ два доллара, а онъ — сто.

Ричлингъ съ жаромъ продолжалъ разсказывать доктору о своемъ новомъ друг, который такъ поразилъ его своимъ незауряднымъ талантомъ, онъ съ воодушевленіемъ описывалъ наружность Ристофало, передавалъ особенности его рчи, его жестовъ и разсказалъ, наконецъ, исторію своего доллара и купленныхъ на него яблокъ и яицъ. Докторъ слушалъ, улыбаясь, а Мэри съ восторгомъ слдила за впечатлніемъ, производимымъ каждою подробностью разсказа.

— Я самъ удивляюсь,— добавилъ Ричлингъ,— какъ многому я научился отъ Рафаила Ристофало! Ни одинъ изъ моихъ прежнихъ учителей не далъ мн того, что я отъ него получилъ: черезъ него я каждый день узнаю что-нибудь новое въ искусств добыванія себ хлба насущнаго.

Долго еще разсказывалъ Ричлингъ о своихъ ежедневныхъ похожденіяхъ и новыхъ впечатлніяхъ среди рабочихъ негровъ и сицилійцевъ, съ которыми онъ теперь чаще всего проводилъ время.

— Докторъ,— вдругъ оборвалъ онъ свой разсказъ, обращаясь къ врачу,— знаете ли вы что-нибудь про островъ Козумель?

‘Ага!— съ радостью подумала Мэри,— такъ и есть: я подозрвала, что не одинъ только сегодняшній заработокъ причиной его возбужденія’,— и она съ напряженіемъ стала слдить за каждымъ словомъ мужа. Это не ускользнуло отъ доктора.

— Нтъ, не знаю,— отвчалъ онъ на вопросъ Ричлинга.

— Этотъ островъ находится въ Мексиканскомъ залив, противъ береговъ Юкатана,— началъ Ричлингъ.

— Да, это-то я знаю.

— Ну, такъ слушай, Мэри: капитанъ шхуны, которую мы разгружали сегодня, почти взялъ съ меня слово отправиться съ нимъ на этотъ островъ: онъ хочетъ устроить такъ колонію.

Мэри вздрогнула отъ неожиданности.

— Ахъ, Джонъ!— и она съ недоумніемъ взглянула на доктора, но, въ то же время, не желая огорчить мужа, спросила его слабымъ, но участливымъ голосомъ:

— Какъ же ты это устроилъ?— и покраснла.

Докторъ сидлъ и молчалъ.

— Мэри, пожалуйста, не длай еще никакихъ заключеній,— сказалъ Джонъ, обращаясь къ ней съ улыбкой, но тоже слегка покраснвъ:

— Этотъ островъ — удивительное мсто, докторъ!

Но врачъ упорно молчалъ.

— Представь себ, Мэри,— продолжалъ Джонъ, поворачиваясь опять къ ней,— это такое мсто, гд можно безъ труда добыть продукты всевозможныхъ климатовъ, гд нтъ и понятія о желтой лихорадк и гд собрана вся роскошь тропической природы, тропическихъ морей. Я ршительно не понимаю, почему оно еще не захвачено европейскою или американскою колонизаціей.

— Я полагаю, что мы выяснимъ все это себ, прежде чмъ подемъ туда,— робко проговорила Мэри, примирительно глядя то на Джона, то на доктора.

— Причина, я полагаю,— продолжалъ Джонъ,— заключается просто въ томъ, что островъ этотъ мало извстенъ, онъ какъ-то стоитъ особнякомъ. Мн разсказывали, что тамъ урожай однихъ фруктовъ бываетъ три раза въ годъ! Достаточно насадить одну только десятину бананами, чтобы прокормить пятьдесятъ человкъ, и для этого не требуется никакихъ капиталовъ, весь вашъ капиталъ составляетъ топоръ для рубки чудовищныхъ, единственныхъ въ своемъ род деревьевъ. Годовая температура тамъ не свыше 90® F. и не ниже 40, а поденная работа, безъ которой, все-таки, не обойдешься, стоитъ не боле нсколькихъ центовъ въ день!

Отъ прозорливаго глаза Мэри не ускользнуло неудовольствіе, показавшееся на лиц доктора при этомъ восторженномъ описаніи.

— Съ перваго же года можно легко нажить тамъ тысячу долларовъ,— лихорадочно и протестующимъ тономъ продолжалъ Ричлингъ,— а жить тамъ можно безъ всякихъ лишеній на двсти пятьдесятъ. Это какъ разъ мсто, пригодное для бдняка.

— Конечно, я знаю,— сказала Мэри, причемъ безпокойство ея вирмо росло,— ты бы такъ увренно не говорилъ, если бы… не получилъ… вс необходимыя… свднія. Докторъ, остроь этотъ, должно бытъ, восхитительное мсто, не правда ли?

— Не желалъ бы и каторжнику поселиться тамъ,— отрзалъ докторъ.

Ричлинга взорвало.

— Ужь не думаете ли вы,— сказалъ онъ, сдерживаясь, но съ недобрымъ выраженіемъ въ глазахъ,— что бдняку легче жить здсь, въ этомъ громадномъ, бездушномъ город, а?

— Вы неправы, городъ не бездушный,— отвчалъ докторъ.

— Ахъ, онъ не то хочетъ сказать!—испуганно вмшалась Мэри.— Джонъ, объясни же.

— Неужели лучше здсь,— сказалъ Ричлингъ,— въ этомъ ужасномъ город, гд человкъ съ честными намреніями и искреннимъ желаніемъ быть полезнымъ своимъ трудомъ и не висть на ше другихъ… гд человкъ всми силами старается добыть свой хлбъ насущный всми честными путями, и не можетъ достигнуть этого потому, что городъ не нуждается ни въ немъ, ни въ его труд… неужели…— и онъ замялся, задыхаясь отъ волненія.

— Да, лучше… лучше… лучше!— съ азартомъ повторялъ врачъ.

— И вотъ результаты: день за днемъ, я выхожу отсюда,— съ упрямствомъ продолжалъ Ричлингъ, указывая рукой на окно.

— Да нтъ же, не черезъ окно, Джонъ!— воскликнула Мэри, дергая его за руку и желая развеселить его,— тутъ есть дверь!

— Да, твоя правда,— сказалъ Джонъ, усмхнувшись и глядя на доктора, какъ бы извиняясь за свою горячность. Онъ продолжалъ спокойне, хотя и взволнованнымъ голосомъ:— Весь городъ спитъ, докторъ, спитъ непробуднымъ сномъ, не боле, не мене, какъ негръ, валяющійся на солнц! Изъ пятидесяти человкъ хорошо если и одному выпадаетъ на долю какая-нибудь работа,— и при этомъ голосъ его дрогнулъ.

Онъ замолчалъ.

Мэри, наклонивъ голову и вертя веромъ, не спускала глазъ сь него.

— Ричлингъ, другъ мой!— докторъ никогда еще его такъ не называлъ,— а что говоритъ насчетъ этого вашъ итальянецъ, этотъ искусникъ въ добываніи денегъ, а?

Ричлингъ пожалъ плечомъ, какъ сдлалъ бы Ристофало, и принужденно разсмялся.

— Вотъ видите,— продолжалъ докторъ,— а я вотъ что скажу вамъ, мистеръ Ричлингъ: вы оба въ эту минуту находитесь на остров… да, на остров посреди самаго океана, вотъ что!

— Что вы хотите сказать, докторъ?

— Кажется, мои слова достаточно понятны. Я этимъ хочу сказать, что вы живете слишкомъ независимо отъ людей. Начали вы жизнь, создавъ какую-то воображаемую вражду между собою и остальнымъ человчествомъ, въ чемъ эта вражда заключается, я и до сихъ поръ себ не выясню, но я очень хорошо помню, какъ вы, Ричлингъ, мн говорили въ начал нашего знакомства, что вамъ дла нтъ до общества, лишь бы оно васъ не трогало и предоставило идти своею дорогой. Вы, кажется, уже забыли эти слова, и какъ глубоко неправы вы были, произнося ихъ: какъ бы пошлы, глупы и низки ни были люди, они, все-таки, вамъ братья и вы не можете отъ нихъ отворачиваться, какъ и они отъ васъ. Зачмъ вамъ островъ Козумель? Вы и здсь живете, какъ жили бы, поселившись тамъ! Разв друзья ваши не имютъ права позаботиться о васъ? Я не знаю вашихъ ближайшихъ родственниковъ и объ отношеніяхъ ихъ къ вамъ и потому ничего не могу сказать…

При этихъ словахъ Джонъ смутился, а Мэри быстрымъ взглядомъ посмотрла на него.

— Но я могу говорить о себ,— продолжалъ докторъ.— Разв справедливо, разв хорошо вы относитесь ко мн, прячась отъ меня, вашего друга, скрывая отъ меня свой недостатокъ средствъ, налагая на себя непосильный физическій трудъ, когда одного слова было бы достаточно, чтобы избгнуть всего этого и дать мн возможность помочь вамъ пережить эти трудныя минуты вашей жизни,— скажите, разв это хорошо?

— Намъ нельзя было поступить иначе, сэръ, вы это сами знаете, спросите Мэри,— съ увренностью проговорилъ Джонъ.

— Да, докторъ,— вставила она.— Мы обсудили все это вмст…

— Мы добросовстно взвсили вс обстоятельства,— сказалъ Джонъ,— и ршили, что не слдуетъ обращаться за помощью, пока есть надежда обойтись безъ нея.

— Да, я все это понимаю,— отвчалъ докторъ спокойнымъ голосомъ человка, уже взвсившаго все положеніе,— но вы здсь упустили, я это напередъ знаю, одинъ очень важный вопросъ, а именно — вопросъ вашего здоровья, вашихъ физическихъ силъ. На позвольте мн спросить васъ, Ричлингъ: предположимъ, что все человчество въ своихъ поступкахъ руководится исключительно однимъ только эгоизмомъ…

— Нтъ, зачмъ?— сказали оба Ричлинги въ одинъ голосъ.

Но докторъ не обратилъ на нихъ вниманія:

— И, все-таки, я васъ спрашиваю, съ точки зрнія даже чистйшаго эгоизма, кому выгодне было бы помогать — здоровому или больному человку? Кто изъ нихъ скоре вернетъ затраченныя на него деньги и помощь, какъ вы думаете?

— Да, положимъ, что такъ, но…

— Вотъ видите,— продолжалъ докторъ,— я васъ долженъ предупредить, что вы подвергаете ваше здоровье, вашу жизнь самой серьезной опасности. Это ничто иное, какъ медленное самоубійство.

— Докторъ…— начала Мэри.

Но мужъ предупредилъ ее:

— Если бы вы были на нашемъ мст, докторъ, скажите по правд, разв вы не предпочли бы скоре умереть, чмъ просить милостыню?

Докторъ вскочилъ на ноги и съ жаромъ произнесъ:

— Выборъ не въ вашихъ рукахъ, вы обязаны жить, пока не наступитъ вашъ часъ, чтобы предстать передъ Богомъ, а пока вы не имете никакого права пренебрегать данною вамъ жизнью. Вы можете быть уврены, что я не принадлежу къ числу тхъ людей, которые посовтовали бы вамъ клянчить о помощи, но и тутъ есть предлъ, какъ въ каждомъ принцип. Когда вы обсуждали вмст вопросъ, подумали ли вы о томъ, какое оскорбленіе, въ сущности, наносится всему человчеству и всей цивилизаціи самоубійствомъ?

— Да мы и не думаемъ о самоубійств, докторъ!— воскликнули оба, тоже вставая.

— И вы думаете, что я могъ бы это допустить?— рзко возразилъ врачъ.— Пока я живъ, этому не бывать.— Затмъ, вынувъ свой бумажникъ, онъ сказалъ:— Мистеръ Ричлингъ, пришлите мн по почт или сами занесите въ свободную минуту безсрочный вексель на 50 долларовъ,— и, говоря это, онъ вынулъ изъ бумажника банковый билетъ и подалъ его молодому человку. Но Ричлингъ не двинулся и молчалъ, стиснувъ зубы и качая отрицательно головой: такъ стояли они другъ противъ друга, не произнося ни одного слова. Мэри тоже молчала, положивъ руку на плечо мужа и прижавшись къ нему, въ то время какъ глаза ея были устремлены на доктора.

— Признайтесь, однако, Ричлингъ,— сказалъ докторъ, улыбаясь,— вашъ другъ Ристофало отнесся къ вамъ не такъ, какъ вы въ эту минуту ко мн.

— Мое отношеніе къ Ристофало было совсмъ иное,— возразилъ Ричлингъ съ невольною горечью въ голос, но, замтивъ, что онъ огорчилъ доктора, поспшилъ смягчить непріятное впечатлніе, объяснить свои слова:— я хочу сказать, что я никогда не давалъ ему такой большой суммы взаймы.

— Онъ далъ ему какъ разъ пятидесятую часть того, что вы предлагаете,— сказала Мори.

— Но вы хотите сказать, что дали отъ всей души, безъ упрековъ,— сумрачно замтилъ докторъ.

— О, нтъ, нтъ, докторъ, тысячу разъ нтъ!— взволнованнымъ голосомъ воскликнула она,— Джонъ не это хотлъ сказать, увряю васъ, не правда ли, Джонъ?

— Конечно, нтъ,— отвтилъ Джонъ,— мн такая мысль не могла придти въ голову.— Но въ глазахъ его можно было прочесть невольное признаніе: если онъ и не думалъ давать чувствовать доктору все различіе отношеній между ними, то самъ онъ, безъ сомннія, чувствовалъ его.

Докторъ схватилъ ихъ обоихъ за руки, посадилъ около себя и принялся убждать ихъ горячо, съ любовью, такъ, какъ онъ, вроятно, еще никогда не говорилъ ни съ кмъ. Онъ говорилъ долго и съ жаромъ. Молодые люди, подъ вліяніемъ его теплыхъ словъ, совершенно забыли т немногія жесткія слова, которыя у него иногда вырывались раньше, и почувствовали себя согртыми любовью и довріемъ къ нему. Имъ казалось даже, что ихъ увщевалъ не докторъ Севьеръ, а ихъ старшій, наученный опытомъ братъ, они сидли, держа другъ друга за руки, и какъ дти улыбались и соглашались на вс его предложенія, до слезъ тронутые его участіемъ. Вс доводы доктора казались имъ теперь такъ неопровержимы и врны, что они уже и не думали оспаривать ихъ и при одной мысли объ остров Козумель, имени котораго они даже произноситъ уже не ршались, они только молча улыбались другъ другу.

Такимъ образомъ доктору удалось привести ихъ къ соглашенію… Ршено было между ними, что на предложенные пятьдесятъ долларовъ Ричлингу будетъ открытъ текущій счетъ въ контор доктора, которымъ онъ будетъ пользоваться по мр необходимости. Въ ‘обезпеченіе’ долга, и при этомъ вс трое засмялись, докторъ возьметъ съ Ричлинга вексель съ уплатой по предъявленіи. Уходя, врачъ оставилъ рецептъ, въ виду повторяющихся у Ричлинга лихорадочныхъ приступовъ.

Уже смеркалось, и докторъ, идя домой неспшными, тихими шагами, погрузился въ глубокую думу. На одной изъ улицъ онъ прошелъ около высокаго нищаго, неподвижно стоящаго у стны съ жестяною кружкой въ рук. Докторъ хотлъ было пройти мимо, но вдругъ остановился въ нершительности, опустилъ руку въ карманъ и невольно оглянулся, чтобы посмотрть, не было ли вблизи свидтеля его пагубнаго примра, но не было никого. Молча, съ съ глубочайшимъ презрніемъ къ самому себ за свою глупую приторную сантиментальность, но подъ свжимъ впечатлніемъ размягчившихъ его дружескихъ и сердечныхъ изліяній, докторъ повернулся къ нищему и опустилъ монету въ его кружку.

XIX.
Нарцисъ.

Два или три дня спустя Ричлинги, возвращаясь домой съ вечерней прогулки, около самаго крыльца мистрисъ Райле увидли вдругъ молодаго человка, идущаго къ нимъ на встрчу съ явнымъ намреніемъ заговорить съ ними. Они понизили голосъ, не желая, чтобы посторонній слышалъ ихъ разговоръ, хотя предметъ его не заключалъ въ себ ничего особеннаго и вертлся около старой темы насущнаго хлба. Въ начал прогулки, веселые и счастливые, они больше болтали, чмъ разговаривали, несмотря на то, что за день Джонъ ничего не заработалъ, но по мр того, какъ они шли, ихъ бесда приняла боле серьезный оборотъ. Джонъ посл долгихъ разсужденій пришелъ къ выводу, что жизнь уже сама по себ такая великая вещь, что даже съ чисто-физической стороны иметъ больше значенія, чмъ пища, одежда или кровъ, значеніе ея, по его мннію, такъ велико, что только въ силу Божественнаго Промысла человку удается снискать себ пропитаніе, необходимое для поддержанія въ себ жизни, доказательство чему онъ видлъ въ томъ, что часто жизнь измняетъ человку при полной матеріальной обезпеченности.

Мери глотала каждое его слово. Его обычное міровоззрніе, подъ вліяніемъ нужды, за послднее время какъ будто утратило свою ясность, а теперь снова она вернулось и Мэри не помнила себя отъ радости.

— Ахъ, Джонъ,— сказала она,— какъ хорошо и убдительно ты съумлъ поставитъ этотъ вопросъ! Ни одинъ изъ пасторовъ, которыхъ я слышала, никогда не ставилъ его такъ.

Это, конечно, заставило Джона замолчать, но Мэри, надясь вызвать его на дальнйшій разговоръ, продолжала:

— Да, Высшій Промыслъ печется о нашихъ нуждахъ, но, все-таки, мн кажется, что ты поступаешь совершенно правильно, стараясь добыть себ пропитаніе?— сказала она, глядя на него мокрое сительно.

— Да, конечно, Промыслъ дйствуетъ черезъ насъ же самихъ совершенно такъ же, какъ заставляетъ птицъ небесныхъ отыскивать свою пищу. Ошибка заключается не въ самомъ добываніи, которое есть средство къ жизни, а въ томъ, что это средство большею частью превращается въ цль жизни.

— Это врно,— тихо воскликнула Мэри, и она съ новымъ восторгомъ подхватила мужа подъ руку.

Въ эту минуту молодой человкъ былъ уже не далеко отъ нихъ.

— Это Нарцисъ!— шепотомъ сказалъ Джонъ.

Креолъ съ радостною улыбкой поспшно подошелъ къ нимъ, схватилъ Ричлинга за руку и, снявъ шляпу передъ Мэри, которую онъ видлъ въ первый разъ и которой былъ тутъ же представленъ, съ увлеченіемъ раскланялся всмъ туловищемъ.

— Я шелъ къ вамъ, мистеръ Ричлингъ, и наша встрча весьма кстати. Я сидлъ у себя посл обда и прохлаждался въ своемъ халат, какъ вдругъ мн блеснула мысль: пойду, сказалъ и себ, и побываю у мистера Ричлинга… такъ, для развлеченія.

— Войдите, пожалуйста,— сказали мужъ и жена.

Мистрисъ Райле, въ бломъ, особенно старательно выглаженномъ и накрахмаленномъ плать, съ красными лентами на груди и съ ребенкомъ на рукахъ, стояла у двери своей гостиной и пропустила ихъ, посторонившись на тротуаръ. Мэри познакомила ее съ Нарцисомъ, она привтливо улыбнулась ему и присла, затмъ исчезла не безъ театральности въ походк.

— Мистеръ Ричлингъ,— продолжалъ Нарцисъ, входя въ гостиную,— я не скрою отъ васъ, что вы не совсмъ правильно произносите мою фамилію, и я особенно замтилъ это, когда вы представляли меня мистрисъ Ричлингъ.

— Неужели? Въ такомъ случа, извините…

— О, я даже радъ этому, такъ какъ я только тогда считаю человка своимъ другомъ, когда онъ меня попросту называетъ Нарцисомъ,— и, говоря это, онъ особенно выразительно смотрлъ на Мэри.

— Неужели?!— удивленно спросила она,— но тогда мужу придется…

Въ эту минуту глаза ея встртились съ Джономъ, который слдилъ за ней съ едва сдерживаемою улыбкой, и она только успла во-время замолчать, чтобы не расхохотаться.

— Да, поврьте,— продолжалъ свое Нарцисъ,— это истинная правда.— Сказавъ это, онъ окинулъ взглядомъ комнату и мебель, обитую волосяною матеріей.— Мистрисъ Ричлингъ, я долженъ вамъ сказать, что вы съ большимъ вкусомъ убрали вашу гостиную.

— Это не мой вкусъ, а мистрисъ Райле,— возразила Мэри.

— Это, поистин, восхитительный вкусъ,— настаивалъ креолъ, съ задумчивымъ видомъ глядя на портретъ папы, облаченіе котораго было усяно синими, красными и золотыми блестками.— Знаете, мистеръ Ричлингъ, я давно желалъ имть честь побывать у васъ въ дом, и вотъ, наконецъ-то, удостоился. Мн почему-то представляется, что ваше здоровье за эти дни не вполн удовлетворительно… Я, кажется, не заблуждаюсь, мистеръ Ричлингъ?

— О, нтъ, я здоровъ,— отвтилъ Ричлингъ, готовый прыснуть со смха въ то время, какъ Мэри смотрла на него съ напряженною и неестественною серьезностью и облегчила ему трудность его положенія, отвтивъ за него:

— Да, вы не ошибаетесь, мужъ былъ не совсмъ здоровъ все это время.

— Мн бросилось это сейчасъ въ глаза,— съ торжествующимъ видомъ отвчалъ Нарцисъ,— мн стоило только взглянуть на васъ, и я сейчасъ увидлъ, что вы принадлежите къ числу инвалидовъ. Какое счастье, въ самомъ дл, для васъ, что вы живете въ такой здоровой части города!

Джонъ и Мэри разсмялись, но ничего не сказали.

— А! я вижу, что вы не считаете это особеннымъ счастьемъ!— замтилъ улыбающійся поститель.— Что касается меня, то я, право, не знаю… я только знаю вотъ что: если человку не приключится смерть отъ чего-нибудь одного, то, все-таки, приключится отъ чего-нибудь другаго. Это ужь я вывелъ изъ собственныхъ наблюденій, мистеръ Ричлингъ. Словомъ: ‘быть или не быть’ — вотъ въ чемъ вопросъ. Все равно, гд бы ни жить, въ томъ или другомъ мст, а все приходится платить, чтобы жить!

Ричлинги опять засмялись, но не безъ нкоторыхъ уколовъ совсти при мысли, что они потшаются надъ своимъ гостемъ.

— Да, вы совершенно правы: надо платить, чтобы жить,— сказалъ Джонъ, подходя къ окну и поднимая стору.— Это врно и…

— Ахъ, Джонъ!— воскликнула Мэри, неодобрительно качая головой на мужа.— Мистеръ…— и она запнулась, стараясь припомнить его имя.

— Нарцисъ,— помогъ ей креолъ.

— Можетъ подумать, что ты говоришь серьезно,— продолжала Мэри, причемъ глаза ея продолжали смяться, несмотря на вс ея усилія.

— Такъ что-жь? Я не откажусь отъ своихъ словъ: частица правды и тутъ есть. Нарцисъ такъ же хорошо понимаетъ, какъ и мы, что и къ этому вопросу можно подойти съ двухъ различныхъ сторонъ,— отвчалъ Ричлингъ, садясь опять на мсто.— Я полагаю…

— Я вполн васъ понимаю,— перебилъ Нарцисъ,— и въ этомъ вопрос главное дло — очутиться на безопасной сторон, не такъ-ли?

Вс разсмялись.

— Я хотлъ сказать,— возразилъ Ричлипгъ,— что мы являемся на свтъ Божій, не зная сами, что насъ ожидаетъ. Однимъ опытъ жизни даромъ достается, другіе же покупаютъ его съ большими издержками.

— Ахъ, эти траты и издержки!— подхватилъ Нарцисъ, вскидывая глазами къ потолку.— Если бы вы знали, какъ дорого стоитъ мн жизнь! Поврите ли, мистеръ Ричлингъ, мои финансовыя затрудненія такъ велики, что я даже изъ-за нихъ принужденъ сидть дома! Да, я сижу чтобъ уменьшить мои расходы!

Вс согласились съ нимъ, что такимъ способомъ можно, дйствительно, достичь этаго результата.

— Но при этомъ не скрою отъ васъ, мистеръ Ричлингъ, что вы возбуждаете во мн глубочайшее удивленіе. Да, сэръ, вы имете несомннныя, незыблемыя права сдлаться предметомъ общаго величайшаго и искреннйшаго восторга… да, мистеръ Ричлингъ, и именно за то, что вы обладаете великимъ даромъ накоплять и сберегать деньги въ такія тяжелыя, можно сказать, времена, какъ наши!

Ричлинги даже всплеснули руками отъ удивленія.

— Помилуйте, вы въ страшномъ заблужденіи!

Но Нарцисъ продолжалъ, не слушая ихъ:

— Когда я получилъ предписаніе отъ доктора Севьера записать эти пятьдесятъ долларовъ на вашъ текущій счетъ, я тутъ же воскликнулъ: Ахиллесъ! какой достойный молодой человкъ этотъ мистеръ Ричлингъ! По этому маленькому сбереженію сейчасъ видно, что это за человкъ!

Джонъ и Мэри уже не могли остановить своего смха и старались разубдить его, но ничто не могло сдержать рапсодію креола. Ричлингъ было попытался разъяснить ему сущность дла, но удержался, не считая себя вправ врываться въ распоряженія доктора по своей контор. Нарцисъ ничего не видлъ и не слышалъ и несся безъ оглядки на крыльяхъ вдохновенія.

— Вы далеко пойдете, мистеръ Ричлднгъ, смю васъ уврить, съ такою способностью въ накопленію и сбереженію, что написано на вашемъ лиц. Я же и цента не могу сберечь! Мистеръ Ричлингъ, если бы вы знали, до какой степени я нуждаюсь въ деньгахъ, вы бы не поврили!.. Я только слишкомъ гордъ и не хочу раскрывать вамъ своего положенія!

Онъ на минуту замолчалъ и взглянулъ поочередно на обоихъ.

— Мн, право, искренно васъ жалко,— съ участіемъ сказалъ Ричлингъ,— поврьте…

Но Нарцисъ перебилъ его:

— Въ моихъ обстоятельствахъ я наталкиваюсь постоянно на одно непреодолимое затрудненіе, а именно: я не хочу брать взаймы.

Мэри глубоко вздохнула и взглянула на мужа, который, сумрачно глядя на полъ, едва слышно проговорилъ:

— Да, да!… Однако, бываютъ обстоятельства, при которыхъ вы даже во имя долга…

— Я охотно врю вамъ, мистеръ Ричлингъ,— поспшилъ перебить Нарцисъ, видя, что Мэри готовилась заговорить.

— Ахъ, еслибъ я бралъ взаймы деньги, какъ это длаетъ дядя моей тетки! Но для меня,— сказалъ онъ глядя вверхъ сквозь потолокъ на небо, призывая его какъ бы въ свидтели,— брать взаймы деньги невозможно… ненавистно! Я вамъ вотъ что скажу, мистеръ Ричлингъ: я никогда не согласился бы взять взаймы, разв только за какіе-нибудь огромные проценты, не иначе. И я принужденъ сказать вамъ еще одну вещь, мистеръ Ричлингъ: я бы никогда не отдалъ своихъ денегъ въ оборотъ доктору Севьеру.

Ричлингъ былъ пораженъ и съ минуту посмотрлъ на жену, которая спокойно, но ршительно возразила:

— Мы предпочли бы не слышать такихъ вещей, мистеръ… Вы, можетъ быть, не знаете, какого друга…

Но Нарцисъ не далъ ей договорить и уже извинялся жестами, кланяясь направо и налво каждому изъ своихъ собесдниковъ.

— Мистеръ Ричлингъ, мистрисъ Ричлингъ,— быстро проговорилъ онъ, мотая головой и скептически усмхаясь,— неужели вы думаете, что вы можете цнить доктора Севьера больше, чмъ я? Совершенно безполезно было бы убждать меня въ этомъ. Увряю васъ, я люблю его, несмотря на вс его недостатки.

Оба Ричлинги съ жаромъ и сразу заговорили.

— А мы,— восторженно сверкая глазами, воскликнула Мэри,— мы любимъ его такимъ, каковъ онъ есть, и любимъ даже вс его недостатки!

— Я хотлъ сказать,— сказалъ Нарцисъ, не глядя въ разгнванные глаза Мэри,— я хотлъ сказать… что докторъ Севьеръ не понимаетъ этого дла какъ слдуетъ. На вашемъ мст мн было бы непріятно, еслибъ я не получалъ процентовъ съ моихъ денегъ. А знаете, что я могу для васъ сдлать въ данномъ случа, мистеръ Ричлингъ? Я могу самъ взять взаймы эти пятьдесятъ долларовъ для себя.

— Благодарю васъ,— сказалъ Ричлингъ, подавляя улыбку.— Я не имлъ намренія помщать свои деньги.

— Я могу платить вамъ десять процентовъ въ мсяцъ.

— Намъ деньги эти нужны,— сказалъ Ричлингъ, глядя на жену.— Часть изъ нихъ, можетъ быть, потребуется намъ сейчасъ.

— Смю васъ уврить, мистеръ Ричлингъ, я въ жизни своей не бралъ взаймы, это единственный случай, и только вамъ я предлагаю воспользоваться такимъ помщеніемъ для вашихъ денегъ.

— Джонъ, скажи ужь лучше прямо,— вмшалась Мэри,— безъ всякихъ обиняковъ, что самъ взялъ эти деньги въ долгъ.

— Да, именно въ долгъ,— проговорилъ Ричлингъ, и съ этими словами онъ всталъ и распахнулъ дверь на улицу, такъ какъ уже вечерло и въ комнат становилось темно.

— Прошу не взыскать за мою дерзость,— сказалъ Нарцисъ, медленно и нехотя поднимаясь со стула.— Для меня безразлично, гд получить деньги, а достать, по крайней мр, сорокъ долларовъ мн необходимо. Я бы далъ вамъ врное обезпеченіе,— словомъ, вексель, мистеръ Ричлингъ. А деньги необходимы для меня, хотя бы тридцать пять долларовъ.

— Мн очень непріятно отказывать вамъ,— отвчалъ Ричлингъ, который уже не смлъ смотрть ему въ глаза и стыдился своего малодушія.— Надюсь, что вы понимаете…

— Да, конечно, мистеръ Ричлингъ, это деньги, взятыя въ долгъ, которыми вы въ прав воспользоваться для себя, я это понимаю, но если другъ нуждается въ нихъ, то это совсмъ другое дло… вы для друга… не считаете себя въ прав пользоваться ими… не такъ ли?… Я понимаю и глубоко почитаю васъ…

— Дйствительно, я не чувствую себя въ прав.

— Мистеръ Ричлингъ,— воскликнулъ Нарцисъ, бросаясь къ нему и чуть не обнимая,— я не сомнваюсь, что вы не задумавшись отдали бы мн ихъ, если бы он были ваши! И такъ, позвольте, сударыня, пожелать вамъ добраго вечера. Минута прощанія горька для друзей.— Ричлингъ не могъ не удивляться красот его лица и изяществу всей его фигуры, пока онъ раскланивался и болталъ, прощаясь съ ними.

— Не знаю, право, какъ это случилось… сидлъ я у себя дома…. ни о чемъ не думая и вдругъ… меня что-то оснило: пойду, говорю себ, и побываю у мистера Ричлинга… такъ, только для развлеченія. Удивительно, право, какъ это случилось!.. И такъ, до свиданія, мистеръ Ричлингъ!— Ричлингъ проводилъ его за дверь, гд, стоя уже на улиц, Нарцисъ опять вернулся къ денежному вопросу и далъ очень ясно понять, что даже двадцать долларовъ помогли бы ему пережить время горькой нужды. Когда же Ричлингъ опять ему отказалъ, Нарцисъ попросилъ его дойти съ нимъ до угла. Тутъ снова возобновились просьбы креола, который, такимъ образомъ, спустился до десяти долларовъ, наконецъ, и до пяти: Ричлингъ все время сгоралъ отъ стыда за свой отказъ.

Цлый часъ прошелъ, прежде чмъ Ричлингъ вернулся домой. Мэри ждала его на крыльц.

— Джонъ,—сказала она тихимъ голосомъ, пристально и тревожно глядя на него.

— Что, Мэри?

— Скажи мн, неужели оцъ взялъ у иебя единственный и послрій долларъ, который ты былъ въ прав назвать своимъ?

— Мэри! что мн было длать?… Я чувствовалъ, что преступно было отказывать и преступно давать, онъ плакалъ, какъ дитя, уврялъ, что никакого обда и никакого халата не было у него, говорилъ о своей тетк, о двухъ маленькихъ двоюродныхъ братьяхъ, о престарломъ дяд… и о томъ, что кормить ихъ надо, не имя и одного цента за душой! Что мн было длать? Онъ клялся вернуть мн долларъ черезъ три дня.

— И… и.. ты,— горестно проговорила Мэри,— ты… поврилъ ему?— Она посматривала на него съ трогательнымъ болзненнымъ восхищеніемъ и не то смхъ, не то рыданіе вырвалось у нея изъ груди.

— Поди сюда, Мэри, сядемъ,— сказалъ онъ, садясь на крыльцо.

Но она покачала головой: слезы душили ее.

— Пойдемъ въ домъ,— тихо проговорила она. Немного спустя она уже оправдывала его, а онъ — чувствовалъ себя кругомъ виноватымъ.

Мры, принятыя докторомъ Севьеромъ относительные данныхъ имъ Ричлингу пятидесяти долларовъ, въ вид текущаго счета, открытаго для него въ его контор, поставили Нарциса въ весьма близкое отношеніе къ этимъ деньгамъ. Съ первой же минуты, когда пришлось ему самому внести изъ на приходъ въ конторскую счетную книгу, креолъ почувствовалъ, что судьба его неразрывно связана съ судьбою этихъ денегъ, и сталъ ревниве всякаго любовника охранять свое сокровище, твердо надясь мольбами умилостивить небо и когда-нибудь получить, наконецъ, предметъ своихъ вожделній. Два или три раза уже Ричлингъ совершалъ на него нашествія и отрывалъ частицы клада. Какая-то щепетильность, которую Ричлингъ ставилъ себ почему-то въ заслугу, заставляла его выбирать для этихъ посщеній такое время дня, когда онъ не могъ застать доктора Севьера. Впрочемъ, Ричлингъ очень скоро ршился забрать вс деньги къ себ, списавъ ихъ со счетовъ конторы доктора, во избжаніе излишнихъ встрчъ съ дракономъ, охраняющимъ золотое руно, боле или мене крупные клочки котораго перепадали каждый разъ и въ драконовскіе когти въ вид ужь черезъ-чуръ обременительнаго выкупа.

Однако, освободиться отъ Нарциса было имъ не такъ легко. Онъ сталъ часто посщать молодыхъ Ричлинговъ и у нихъ въ дом никогда уже боле не заикался о деньгахъ, онъ сворачивалъ разговоръ на эту тему только при случайныхъ своихъ встрчахъ съ Ричлингомъ на улиц, а эта случайность стала какъ-то особенно часто повторяться за послднее время.

Мэри, несмотря на вс свои старанія занять относительно его явно враждебное положеніе, не могла себя привести въ боевое настроеніе, особенно когда онъ появлялся съ своимъ красивымъ лицомъ, выражающимъ столько животной наивности, ей стоило только взлянуть на это лицо и, помимо своего желанія, она забывала свои намренія и не могла удерживаться отъ смха при всхъ проявленіяхъ его чувствительности или эрудиціи, ему же этотъ смхъ и льстилъ, и доставлялъ удовольствіе. Если бы золотое руно добыто было путемъ заработка, Ричлингу казалось,— и онъ даже былъ убжденъ въ этомъ,— что онъ съумлъ бы отдлаться отъ назойливости Нарциса, тогда какъ хладнокровно отказать ему въ ничтожной частиц счастья, случайно выпавшей его долю, было выше его силъ.

— Все это такъ,— сказала Мэри, поправляя ему галстукъ передъ самымъ его выходомъ,— но ты, вдь, намренъ выплатить долгъ свой, а онъ… не думай, чтобы я говорила такъ отъ жесткости или недостатка любви къ ближнему, пожалуйста!

— Я скоре соглашусь отказаться отъ жизни, чмъ думать о теб такъ несправедливо,— возразилъ Джонъ.— А знаешь, Мэри?— сказалъ онъ ршительно,— скажи слово… и я ему не дамъ больше ни одного цента, хочешь?… Деньги намъ обоимъ одинаково принадлежатъ.

— Въ такомъ случа, ты можешь располагать и моею частью,— сказала Мари, улыбаясь.

Такъ прошло нсколько недль и деньги таяли. Джонъ даже боялся спрашивать о нихъ у Мэри, на храненіе которой он были отданы. Ихъ уже было такъ немного, что Мэри, открывая кошелокъ, могла сразу, не перебирая, счесть ихъ.

— Сколько осталось денегъ у насъ теперь?— спросилъ однажды утромъ Джонъ передъ своимъ уходомъ. За нсколько дней передъ тмъ Нарцисъ заходилъ къ нимъ, но, не заставъ ихъ дома, провелъ цлый часъ съ мистрисъ Райле въ неумолкаемой болтовн, которая кончилась тмъ, что онъ стащилъ два съ половиною доллара и съ нея.

Мэри сказала сумму. Онъ отошелъ въ сторону, отвернувъ отъ нея лицо, схватилъ себя за голову, но тотчасъ вернулся къ ней.

— Я теряюсь, Мэри… я не вижу… я…

— Другъ мой,— возразила она, взявъ его за об руки и не выпуская ихъ,— разв другіе больше предвидятъ и понимаютъ, чмъ мы? Богатые люди воображаютъ, что все это такъ легко и что, будто, все дло въ предвидніи, но разв это врно, Джонъ? Скажи мн, вдь, ты не думаешь, чтобы это было въ дйствительности такъ?

Озабоченность его лица не сразу исчезла, но онъ взялъ ее за голову обими руками и поцловалъ въ високъ.

— Ты всегда стараешься ободрить меня,— сказалъ онъ.

— А ты разв не длаешь того же самого и для меня?— возразила она, глядя на него и улыбаясь.

— Гд ужь мн!

— Нтъ, ты самъ знаешь, что это такъ. Разв ты не помнишь той вечерней прогулки, когда ты доказывалъ мн, что Промыслъ печется о нашихъ нуждахъ и все, что намъ нужно, даетъ черезъ насъ самихъ, помнишь?— и, повторяя его слова, она не поднимала глазъ съ пуговицы его платья и крутила ее пальцами.— Эта мысль и тогда и часто посл придавала мн новыя силы.

— Ну, а что, если это все одни только слова и я не умю примнять ихъ значеніе въ жизни?— сказалъ онъ.

— Но ты вришь, что это такъ, однако, я знаю, что ты врилъ, по крайней мр.

— Да, врилъ когда-то…— сказалъ Джонъ.— Онъ тихо отвелъ ея руку и мрачно направился къ двери, но не могъ не оглянуться, чувствуя на себ ея взглядъ ихъ глаза встртились и онъ не устоялъ.— Можетъ быть… и лучше для человка не такъ слпо врить,— сказалъ онъ нершительно.

— А можетъ ли человкъ не врить и не полагаться ни на кого?— спросила Мэри, облокотись на столъ,

— Конечно, можетъ,— возразилъ Джонъ, хотя не особенно убжденнымъ тономъ.

— А если это чувство и есть то настоящее, которое человкъ долженъ имть?— спросила Мэри съ глазами, полными слезъ.

— Въ такомъ случа, я думаю, что мое чувство не изъ такихъ,— сказалъ Джонъ, и съ этими словами онъ вышелъ на улицу въ такомъ настроеніи, съ такою пыткой въ душ, которыя трудно передать словами. За послднее время случалось, что онъ самъ себя не узнавалъ и боялся даже заглядывать въ себя самого. Столько мучительныхъ вопросовъ возникало въ его голов, на которые онъ тщетно искалъ отвта,— одно было ясно для него: душа его переживала мучительныя сомннія.

Его мысли невольно обратились опять къ Ристофало, какъ случалось часто съ нимъ теперь: странное и неудержимое влеченіе тянуло его къ этому счастливцу, не знающему неудачи. Незадолго передъ тмъ итальянецъ ухалъ изъ города, съ цлью скупить урожай апельсиновъ, и Ричлингъ питалъ тайныя надежды на возвращеніе оттуда Ристофало: можетъ быть, онъ понадобится своему другу для сбора фруктовъ или нагрузки ихъ, когда они созрютъ въ ноябр. Онъ забывалъ, что до тхъ поръ онъ и жена его могли умереть съ голоду.

Со времени посщенія доктора Севьера, мистрисъ Райле, которая и раньше уже питала къ Джону и Мэри восторженныя чувства, почувствовала особенный приливъ почтенія къ нимъ и не нашла лучшаго способа выразить своего уваженія, какъ поднявъ цну квартирной платы, боле соотвтствующей ихъ высокому положенію.

Какъ быстро таяло ихъ маленькое состояніе! А лто, между тмъ, тянулось и, казалось, этому длинному, прекрасному, жгучему, безпощадному лту не предвидлось конца. Подъ палящимъ солнцемъ фиговыя деревья постепенно теряли свои сморщенные, черные листья и ихъ голыя, странныя втки извивались какъ бы въ корчахъ.

Изъ листвы величавыхъ дубовъ раздавался протяжный, неровный звукъ цикады, дрожащій въ воздух, накаленномъ полуденнымъ солнцемъ. Миріады олеандровъ съ ихъ красными, тяжелыми цвтами и высокія магноліи съ ихъ блыми тюльпанообразными цвтами стояли подъ срымъ покрываломъ пыли. Надъ стнами садовъ висли и сверкали красныя и золотыя гранатовыя яблоки, по краю горячихъ стнъ мелькали взадъ и впередъ маленькіе ханеліоны, а въ далекой небесной синев парили одинокіе ястребы. Пустыя, длинныя улицы тянулись лниво и безмолвно, съ благодарностью принимая тнь отъ случайныхъ облаковъ… Такъ смнялся одинъ жаркій день другимъ, переходя въ душное затишье сумерекъ и роскошную тропическую ночь, такъ тянулось это томительное лто съ своимъ удушливымъ зноемъ, умряясь только прохладнымъ втромъ, и медленно, почти нехотя перешло, наконецъ, въ сентябрь.

Однажды вечеромъ, въ то время, какъ солнце садилось за плоскимъ горизонтомъ въ вид раскаленнаго краснаго шара въ золотомъ облак пыли, Ричлингъ медленно шелъ домой. Онъ не обращалъ вниманія на окружающіе его предметы и шелъ усталою походкой, чисто-механически, съ понуренною головой и въ тяжеломъ раздумь. Вдругъ странный, непріятный запахъ привлекъ его вниманіе, онъ поднялъ голову и посмотрлъ вокругъ себя, но ничего особеннаго не увидлъ, и, завернувъ за уголъ, очутился у перекрестка двухъ улицъ, какъ разъ за ново-орлеанскою центральною тюрьмой.

Эта громадная тюрьма была выстроена только за двадцать пять лтъ передъ тмъ, но уже успла принять самый отталкивающій видъ. Вся постройка была въ испанскомъ стил и возвышалась въ вид массивнаго, мрачнаго четырехъугольнаго зданія съ щелеобразными окнами, выглядывающими на вс четыре стороны. Признаки разрушенія уже успли всюду появиться на немъ, стны были въ трещинахъ, сквозь которыя просачивалась вода, штукатурка валилась, кирпичи были покрыты плсенью, а по неровнымъ и отломаннымъ краямъ крыши и на разрушенныхъ водосточныхъ трубахъ цвли сорныя травы. Сквозь разбитыя стекла и заржавленныя ршетки оконъ выглядывали блдныя, изможденныя лица, и вокругъ всего зданія воздухъ былъ пропитанъ смраднымъ запахомъ отъ всей накопившейся грязи внутри.

Ричлингъ остановился и, взглянувъ наверхъ, увидлъ летучую мышь, которая вылетла въ эту минуту изъ-подъ карниза тюрьмы, за ней появились еще дв, три, затмъ цлая дюжина… сотня… тысяча летучихъ мышей. Цлыя тысячи ихъ чернымъ потокомъ понеслись съ обихъ сторонъ зданія и наполнили воздухъ: казалось, потоку нтъ и не будетъ конца. Ричлингъ стоялъ и смотрлъ, не отводя глазъ: мыши продолжали летать надъ нимъ черными, неровными волнами и чудовищными призраками носились въ воздух.

Шаги прохожаго вывели его изъ оцпеннія, онъ очнулся и быстро пошелъ впередъ, но шаги нагоняли его, и въ ту минуту, когда онъ ожидалъ, что прохожій пройдетъ мимо него, онъ вдругъ почувствовалъ руку на своемъ плеч и надъ самымъ его ухомъ раздался знакомый голосъ:

— Здравствуйте, мистеръ Ричлингъ, какъ поживаете?

Не усплъ онъ оглянуться, какъ Нарцисъ уже шелъ рядомъ съ нимъ, стараясь попасть въ ногу.

— Знаете ли, какъ я научился маршировать?— спросилъ креолъ.— Я принадлежу къ пожарному обществу и мы маршируемъ на парад каждое четвертое марта. Вроятно, вамъ извстны газетные отзывы о насъ, по ихъ мннію, мы хранители города.

— Да,— замтилъ Ричлингъ,— я тоже слышалъ, какъ докторъ Севьеръ обзывалъ васъ мамелюками, вдь, это почти то же самое, не правда ли?

— Не почти, а совершенно то же самое,— отвчалъ креолъ.— Мы боремся съ исчадіемъ ада — съ огнемъ.

— Вы, кажется, поражены живописностью этого зданія, мистеръ Ричлингъ?

И Нарцисъ большимъ пальцемъ указалъ на тюрьму, которая продолжала извергать цлыя тучи крылатыхъ дьяволовъ.

— Да, не правда ли, живописно? Вотъ и я тоже стою и любуюсь. Но знаете, что я вамъ скажу, мистеръ Ричлингъ… Прошу васъ поврить моей искренности… Я предпочелъ бы быть взаперти гд-нибудь вн этого зданія, а не внутри его, и знаете почему? Тамъ очень сыро, и ужь въ этомъ отношеніи вы можете положиться на меня, мистеръ Ричлингъ: когда сырость заведется въ дом, то жить въ немъ крайне нездорово. А вы какого мннія на этотъ счетъ, мистеръ Ричлингъ?

— Я какого мннія?— сказалъ Ричлингъ, улыбаясь.— Мн тоже кажется, что городская тюрьма — не особенно благопріятное мсто, чтобы вскормить и воспитать семью.

Нарцисъ расхохотался.

— Вы совершенно правы,— сказалъ онъ одобрительно, но тотчасъ перешелъ въ серьезное настроеніе и прибавилъ:— да, вы не далеки отъ истины, мистеръ Ричлингъ, такъ какъ даже если бы зданіе это не было такъ сыро, то жизнь въ немъ слишкомъ замкнута, въ особенности для дтей, не знаю, но таково мое мнніе. Позвольте мн не покидать васъ, мистеръ Ричлингъ, и проводить насъ до вашего жилища, если и только не безпокою…

Ричлингъ добродушно улыбнулся.

— Я дорожу вашимъ обществомъ, Нарцисъ, оно мн даетъ ровно столько, сколько оно мн стоитъ. Извините, пожалуйста, я постоянно забываю вашу фамилію, а имя ваше такъ идетъ къ вамъ.

Ричлингъ говорилъ сущую правду: общество Нарциса, хотя и обходилось ему очень дорого, не было для него совершенно безполезнымъ. Молодой креолъ съ своимъ наивнымъ и непроходимымъ невжествомъ, ребяческою экспансивностью, невинною претензіей и непосредственностью дикаря, какъ ферментъ, дйствовалъ на природную веселость Ричлинга и при каждой встрч возбуждалъ ее и приводилъ въ броженіе. Ричлингъ чувствовалъ всю невозможность доврить ему свои тревоги, и именно это обстоятельство какъ бы умаляло самое значеніе этихъ тревогъ, которщя всегда въ присутствіи креола представлялись Ричлингу мене тяжелыми. Все, даже въ лиц и въ изящной фигур Нарциса способствовало этому впечатлнію: его гладкій, низкій лобъ, густыя кудри, слегка вздернутый носъ и расширенныя ноздри, вчно улыбающійся слабохарактерный ротъ, красивый подбородокъ и птичье горло, миндалевидные глаза, сильныя руки и крпкія бедра,— словомъ, вся его наружность говорила о легкомысліи и беззаботности. Вотъ почему Ричлингъ, незадолго передъ тмъ еще совершенно подавленный страшнымъ видомъ городской тюрьмы, теперь, отходя отъ нея, шелъ, весело и безпечно болтая съ своимъ должникомъ. Онъ не стснялся съ Нарцисомъ потому, что не уважалъ его, тогда какъ именно это должно было бы его сдерживать.

— Мистеръ Ричлингъ,— сказалъ креолъ,— вы знаете, что я люблю, когда вы называете меня Нарцмсомъ, но, въ то же время, я вамъ напомню, что моя фамилія Савильо. Она немного смахиваетъ на испанскую фамилію по произношенію.

— Называйте себя лучше — Папйльо!— со смхомъ сказалъ Ричлингъ.

— Papillon!— съ восторгомъ воскликнулъ Нарцисъ.— Бабочка! вотъ прекрасно! вы можете меня такъ называть! такова, дйствительно, моя природа, мистеръ Ричлингъ: я собираю медъ со всякаго цвтка, какъ сказалъ бардъ съ береговъ Эвона.

Такъ разговаривали они, повидимому, безцльно и безъ конца. Но такъ ли это было на самомъ дл? Нтъ, конецъ и цль были такъ же ясны и понятны для нихъ обоихъ съ перваго момента ихъ встрчи, какъ и тогда, когда, наконецъ, достигши послдняго угла передъ домомъ Ричлинга, Нарцисъ вдругъ схватилъ его за локоть а остановился.

Ричлингъ рзко повернулся къ нему и, хмуря брови, посмотрлъ на него съ неудовольствіемъ.

— Я вамъ вотъ что скажу, мистеръ Ричлингъ: я придумалъ новый способъ чтенія. Когда я читаю, если попадается мн какая-нибудь великолпная мысль, я вынимаю карандашъ,— съ этими, словами онъ вынулъ карандашъ изъ кармана,— и имъ отмчаю ее, такъ что, когда я читаю ту же книгу во второй разъ, то отмтка бросается мн въ глаза и я начинаю припоминать, почему я замтилъ эту мысль. Какъ вамъ нравится мое изобртеніе, а?

— Оно весьма простое,— возразилъ Ричлингъ, на лиц котораго замтно было тревожное ожиданіе.

— Мистеръ Ричлингъ!— продолжалъ креолъ,— не находите ли вы, что я сдлалъ успхи въ произношеніи вашего языка? Я нахожу, что выражаюсь съ неизмримо большимъ изяществомъ теперь. Мистеръ Ричлингъ, будьте такъ добры, одолжите мн два съ половиною доллара до конца мсяца!

Ричлингъ посмотрлъ на него молча, а затмъ разсмялся короткимъ, недобрымъ смхомъ.

— Тутъ ужь ничего нтъ: въ этомъ цвтк нтъ ужь боле сока.— Проговоривъ эти слова, онъ стиснулъ челюсти и замолчалъ, на щекахъ его выступили два красныя пятна.

— Мистеръ Ричлингъ!— сказалъ Нарцисъ, съ неожиданною горячностью,— вдь, вы можете дать мн два доллара! Я вамъ даю честное слово, слово джентльмена, мистеръ Ричлингъ, что во всю остальную мою жизнь я не буду больше просить васъ ни о чемъ.— Онъ протянулъ къ нему руку, желая успокоить его.— Одну минуточку, мистеръ Ричлингъ, только одну минуточку… умоляю васъ, сэръ!… Я вамъ даю слово, что я все выплачу въ конц мсяца! Мистеръ Ричлингъ, я въ ужасныхъ обстоятельствахъ! Мистеръ Ричлингъ, если бы вы только знали… Мистеръ Ричлингъ, если бы вы знали, какъ ненавистно для меня брать взаймы!

Слезы выступили у него на глазахъ.

— Я готовъ убить себя за то, что…— онъ не могъ продолжать.

— Послушайте, другъ мой,— началъ Ричлингъ.

— Мистеръ Ричлингъ,— воскликнулъ Нарцисъ, быстро утирая слезы и ударяя себя по груди, прямо въ сердце,— я, дйствительно, вашъ другъ, сэръ!

Ричлингъ презрительно улыбнулся.— Ну, добрйшій другъ мой, если бы вы сдержали хоть одно изъ тхъ общаній, которыя вы мн давали, мн бы не пришлось со вчерашняго дня ничего не сть.

Нарцисъ попробовалъ возражать.

— Шт…— сказалъ Ричлингъ, и Нарцисъ наклонилъ голову, пока Ричлингъ продолжалъ говорить:— у меня нтъ ни единаго цента въ карман, чтобы купить кусокъ хлба и принести домой, а по чьей вин это случилось, скажите мн: по моей или по вашей?

— Мистеръ Ричлингъ… сэръ…

— Шт…— опять закричалъ Ричлингъ,— если вы осмлитесь опять заговорить, прежде нежели я кончу, я васъ здсь же, на этой улиц, отколочу!

Нарцисъ скрестилъ руки. Ричлингъ стоялъ, красный и взбшенный, съ обиднымъ сознаніемъ въ душ, что противникъ его имлъ своею сдержанностью преимущество надъ нимъ.

— Если вы хотите еще получить отъ меня денегъ,— продолжалъ онъ кричать,— найдите для меня прежде способъ получить ихъ!— При этомъ онъ такъ круто повернулся и такъ неожиданно взглянулъ на двухъ или трехъ уличныхъ мальчишекъ, которые были единственными свидтелями этой сцены, что они даже отступили.

— Мистеръ Ричлингъ,— еще разъ началъ Нарцисъ и въ тон его слышалось учтивое недоумніе,— вы удивляете меня. Увряю васъ, мистеръ Ричлингъ…

Ричлингъ погрозилъ ему пальцемъ.

— Я вамъ запрещаю говорить мн это, слышите? Предметомъ удивленія я не намренъ быть! И ужь, конечно, не вашего, сэръ, не вашего…— Онъ замолчалъ, дрожа отъ гнва и отъ стыда.

Нарцисъ постоялъ минуту въ молчаніи, безъ всякаго смущенія, съ видомъ удивленной дружбы и оскорбленнаго достоинства, затмъ съ важностью приподнялъ свою шляпу и проговорилъ:

— Мистеръ Рислингъ, такъ какъ я имю дло съ вами, т.-е. съ джентльменомъ въ полномъ смысл этого слова, который не можетъ отказать другому джентльмену въ извстномъ всми требуемомъ удовлетвореніи, позвольте мн… на сегодняшній день пожелать вамъ добраго вечера, сэръ!— и съ этими словами онъ ушелъ.

Ричлингъ остался на мст въ полной неподвижности и совершенно уничтоженный. Онъ слдилъ глазами за удаляющеюся фигурой креола, пока она не исчезла за угломъ, со стыдомъ сознавая все время всю безполезность и мелочность своей вспышки. Онъ цлыя сутки ничего не лъ, послдствіемъ чего явилось сильное нервное напряженіе, которое и лишило его обычнаго самообладанія, а теперь только усиливало въ немъ самообвиненіе. Онъ направился къ своему дому, ему было тяжело. Неудачи цлаго дня, тюрьма съ ея унылымъ видомъ, обидная сцена съ Нарцисомъ,— все сразу легло тяжелымъ камнемъ ему на душу.

— Что же это? что же я, собственно, такое? Я не человкъ,а какое-то жалкое подобіе человка… во всякомъ случа, я — не цльный человкъ!— и онъ громко застоналъ.— Чего-то недостаетъ мн… есть какой-то недохватъ… но, Боже мой, еслибы я только зналъ, чего именно!…— и онъ съ отчаяніемъ поднялъ глаза къ небу и повторилъ:— Что же это такое, чего нтъ во мн?— Въ сущности же, ему недоставало только пищи.

Онъ вошелъ черезъ калитку въ узкій и скользкій проходъ двора, не доходя до конца его, онъ остановился подъ окномъ своей комнаты и сталъ прислушиваться. Шумъ дятельныхъ и бодрыхъ, мелкихъ шаговъ за окномъ доходилъ до него и милый, дорогой голосъ, тихо напвалъ про себя обычную свою псенку. Ричлингъ обошелъ дворикъ и боле твердыми шагами направился къ своей двери: она была раскрыта. Онъ остановился на порог. Посреди комнаты стоялъ столикъ, накрытый скатертью, не въ ожиданіи только обда,такъ какъ самый обдъ былъ на стол, добытый ничтожною платой, которую Мэри получила за свои труды.

— Мэри,— сказалъ онъ, уклоняясь отъ нея,— погоди, не цлуй меня еще.

Она посмотрла на него съ испугомъ. Онъ притянулъ ее и, посадивъ къ себ на колни, разсказалъ ей просто и спокойно все,что произошло.

— Не смотри на меня такъ, Мэри.

— Какъ же?— спросила она сдавленнымъ голосомъ и сверкая глазами.

— Зачмъ ты такъ коротко дышешь и такъ сжимаешь губы. Мэри, я никогда еще не видалъ тебя такою, дорогая моя!

Она хотла улыбнуться, но глаза ея наполнились слезами.

— Если бы ты была со мною въ ту минуту,— задумчиво проговорилъ Джовъ,— никогда бы я такъ не забылся.

— Если… если…— задыхающимся голосомъ сказала Мэри и губы ея дрожали такъ, что она едва могла произнести слово,— если бы я была съ тобой въ эту минуту, я бы заставила тебя отколотить его!— Она выхватила платокъ изъ кармана и, какъ ребенокъ, зарыдала, спрятавъ лицо на его груди.

— Ахъ, Мэри!— воскликнулъ Джонъ, глубоко растроганный и улыбаясь сквозь слезы,— вс вы, женщины, на одинъ покрой! Вы хотите, чтобы мы, мужчины, раздляли съ вами и ваши молитвы, и ваши грхи.

Она засмялась.

— А какъ же иначе?— спросила она.

Оба встали и подошли къ столу.

XX.
Докторъ въ гостяхъ.

На третій день посл описанныхъ происшествій, тоже вечеромъ, ко времени солнечнаго заката, но въ совершенно другой части города, въ одномъ богатомъ дом происходилъ обдъ, среди приглашенныхъ гостей находился и докторъ Севьеръ.

Домъ былъ роскошно убранъ: цвты, фарфоръ и богемскій хрусталь, серебряныя издлія тончайшей работы, камчатное столовое блье, дубовая рзная мебель украшали залу, гд собрались гости.

Дамы были въ нарядныхъ шелковыхъ платьяхъ и сложныхъ, обдуманныхъ прическахъ. Хозяйка, худенькая, маленькая женщина, привтливо принимала своихъ гостей. Изъ четырехъ-пяти собравшихся здсь дамъ одна была темная, высокая, блестящая брюнетка съ римскимъ профилемъ, другая — уже зрлая, но еще не отцвтшая красавица, остальныя ничмъ не выдлялись. Среди мужчинъ обращали на себя вниманіе докторъ Севьеръ строгими и красивыми чертами лица и почетный гость, ради котораго и былъ устроенъ обдъ, онъ служилъ полковникомъ въ регулярномъ войск и былъ проздомъ въ Новомъ-Орлеан на пути во Флориду. Рзкія черты лица, черные волосы съ пробивающеюся срной и шрамъ на щек составляли рзкій контрастъ съ плшивою, розовою и блестящею макушкой банкира, сидящаго недалеко отъ него, жена банкира сидла какъ разъ противъ своего мужа. Гости вс отличались изящными манерами и изысканною благовоспитанностью.

Сквозь высокія открытыя окна вечерняя прохлада умряла духоту, производимую газовымъ освщеніемъ комнатъ, два рослыхъ мулата вносили и выносили блюда роскошнаго обда, названія которыхъ мы не взялись бы даже передать читателю иначе, какъ на французскомъ язык. По количеству гостей, обдъ, все-таки, принадлежалъ къ разряду тхъ, которые называются ‘скромными’. Сезонъ еще не собралъ разъхавшихся на лто дачниковъ, время было глухое и хозяину, желавшему оказать вниманіе прозжавшему полковнику, стоило не малаго труда собрать и то незначительное число гостей, которое находилось у него за столомъ.

Разговоръ шелъ своимъ чередомъ, не слишкомъ вяло и не слишкомъ оживленно, что и представляло извстное удобство, отъ одной пріятной темы переходили на другую, не мене пріятную, легко, безъ всякихъ усилій ума и чувства, безъ особенной серьезности и, въ то же время, безъ особенной пустоты, которая въ свою очередь можетъ тоже нарушить пріятное спокойствіе духа. Говорили о надеждахъ, возлагаемыхъ молодымъ А. В. на наслдство его дяди, объ ухаживаніи С. Д. за Е. Г. и о предполагаемой серьезности его намреній, о забавныхъ неудачахъ Б. во время послдняго его путешествія по Швейцаріи, слухъ о которыхъ, ‘къ несчастью’, проникъ уже въ газеты. Коснулись тоже восхительно-изящной манеры держать себя на каедр во время церковной проповди новаго пастора и вполн простительныхъ недостатковъ его голосовыхъ средствъ. Затмъ перешли къ послдней рчи Стифена Дугласа, мимоходомъ обсудили статьи недавно пріобртенной лошади, наконецъ перешли и въ финансовому вопросу, причемъ мужчины взяли на себя трудъ выяснить дамамъ причины, почему не было повода опасаться финансоваго кризиса, а кризисъ, между тмъ, вскор посл и наступилъ.

Полковникъ справился объ одномъ старомъ знакомомъ, съ которымъ въ боле ранніе годы онъ встрчался въ Кентуки.

— Много лтъ уже прошло съ тхъ поръ, какъ мы съ нимъ не видлись,— сказалъ онъ.— Онъ одинъ изъ самыхъ спсивыхъ, гордыхъ людей, которыхъ когда-либо я встрчалъ. Мн говорили, что онъ былъ здсь въ минувшій ‘сезонъ’.

— Да, онъ былъ здсь,— отвчалъ хозяинъ,— но только на короткое время. Онъ поспшилъ вернуться въ свое имніе, которое для него составляетъ все, весь міръ. Онъ и теперь тамъ.

— Его имніе считалось однимъ изъ лучшихъ во всемъ штат,— замтилъ полковникъ.

— Да, оно и теперь лучшее,— подхватилъ хозяинъ.— Докторъ, вы знакомы съ нимъ?

— Кажется, нтъ,— отвчалъ докторъ Севьеръ, но ему невольно припомнился тотъ старый господинъ въ гамашахъ, который зазжалъ къ нему вечеромъ за совтомъ для больной жены.

— Хорошій онъ человкъ,— сказалъ полковникъ,— и видъ у него такой важный, представительный. Онъ былъ всегда горячимъ сторонникомъ церкви, остался ли онъ тмъ же и теперь?

— Онъ пошелъ еще дальше! Онъ желалъ бы установленія у насъ въ Америк господствующей церкви.

Вс дамы засмялись. Сынъ хозяина, молодой человкъ съ пробивающимися бакенбардами, заявилъ, что могъ бы быть вполн счастливымъ, еслибъ обладалъ однимъ изъ прекраснйшихъ имній въ Кентуки, а церковь охотно предоставилъ бы самой себ.

— Гм…— сказалъ хозяинъ,— я сомнваюсь, однако, чтобъ они испытывали хоть одну счастливую минуту.

— Какъ такъ? что же случилось съ ними?— спросилъ полковникъ сдержаннымъ тономъ.

— Разв вы не слыхали?— удивленно спросилъ хозяинъ и, понизивъ голосъ, добавилъ:— разв вы не знаете о несчастіи, которое постигло ихъ единственнаго сына? Онъ ухалъ за границу и больше не возвращался.

Вс сидвшіе заинтересовались разсказомъ.

— Для нихъ это было страшнымъ ударомъ,— сказала хозяйка, обращаясь къ близко отъ нея сидящимъ дамамъ,— и никто не сметъ даже спросить у нихъ, въ чемъ заключается ихъ семейное горе, такъ какъ у нихъ странныя понятія насчетъ личныхъ вопросовъ: они считаютъ, что никто не долженъ вмшиваться въ ихъ дла. Знаютъ только, что они предпочли бы видть сына мертвымъ и что онъ для нихъ безвозвратно погибъ.

— А въ чьи руки перейдетъ имніе?— спросилъ банкиръ.

— Дочерямъ, которыя об замужемъ.

— Он об очень похожи на отца,— сказала хозяйка, многозначительно улыбаясь.

— Да, очень,— подтвердилъ ея мужъ.— Мать ихъ одна изъ тхъ женщинъ, которыя трепещутъ передъ волей мужа, и еслибъ онъ умеръ теперь, то она не знала бы, что длать ей и съ собственною волей, и съ имніемъ.

Хозяйка дома постаралась смягчить рзкій приговоръ, посл двухъ или трехъ неудачныхъ попытокъ вставить и свое слово, сынъ ея замтилъ:

— Кто знаетъ, можетъ быть, блудный сынъ когда-нибудь возвратится домой и будетъ опять принятъ въ семью?

Но никто изъ присутствующихъ не обратилъ особеннаго взиманія на это предположеніе. Хозяинъ, между тмъ, все еще продолжалъ говорить о той леди, которая по вин своего мужа утратила всякую волю.

— Дама эта больна, не правда ли?— спросилъ докторъ Севьеръ.

— Да, путешествіе сюда было предпринято съ цлью поправить ея совершенно, расшатанное здоровье, при помощи новыхъ впечатлній.

— Я жалю, что не была у нихъ,— сказала хозяйка,— да и попасть было трудно: они ухали отсюда совершенно неожиданно. Другъ мой,— спросила она у мужа,— неужели ты думаешь, что они дйствительно встртили здсь своего сына?

— Полно, душа моя,— тихо отвчалъ мужъ, улыбаясь и качая головой, и перевелъ разговоръ на другую тему.

Немного поздне разговоръ принялъ боле серьезный оборотъ, онъ коснулся предмета, о которомъ богатые люди находятъ возможнымъ толковать, не подвергая себя излишнимъ волненіямъ.

Въ то время, какъ одинъ изъ мулатовъ обходилъ гостей, наполняя съизнова ихъ стаканы, и предупредительно шепталъ имъ на ухо названія винъ, кто-то изъ присутствующихъ замтилъ, что ихъ страна можетъ поистин гордиться отсутствіемъ среди населенія пролетаріевъ.

— Бдность, конечно, бываетъ, но нтъ нищеты, или почти нтъ,— гордо проговорилъ сынъ хозяина дома.

Докторъ Севьеръ не согласился съ нимъ, въ этомъ отношенія онъ былъ не совсмъ удобный гость за обдомъ: онъ вступалъ въ споръ съ своими собесдниками, когда не соглашался съ ними.

— Нтъ,— сказалъ онъ,— вы ошибаетесь, есть и здсь нищета,— вроятно, не вполн похожая на ту голую, голодную нищету, которую мы видимъ въ Лондон, или Париж, или Нью-Йорк, здшній климатъ не даетъ ей достигать такихъ размровъ и накладываетъ свою печать на нее гораздо раньше. Но, во всякомъ случа, вы найдете и здсь такую нужду, которая требуетъ заботы и помощи со стороны обезпеченнаго класса.

— Если бы сестра моя Дженъ была здсь и слышала васъ,докторъ,— подхватила зрлая красавица,— ея торжество было бы полное,— и, обращаясь къ хозяйк, она продолжала: — Вдь, вы знаете, моя сестра Дженъ совершенная энтузіастка и всегда стоитъ за оказываніе помощи всмъ нуждающимся.

— Каковы бы ни были послдствія этой помощи, дурныя или хорошія,— добавилъ мужъ красавицы, человкъ очень угловатый и какъ проволока вытянутый, съ воротникомъ въ вид ошейника.

— Да, она не разбираетъ,— со смхомъ сказала опять его жена.— Надняхъ нашъ новый пасторъ совершенно ясно далъ ей понять, что она длаетъ громадную ошибку, помогая безъ разбора, и что ей надо было бы взвшивать вс послдствія оказываемой помощи.

— Что же сказала ваша сестра на это?— спросилъ банкиръ,наклоняя къ дам свою блую и какъ бы тонзурованную голову.

— Она отвчала, что для нея послдствія безразличны и что, какъ бы тамъ ни было, такое отношеніе къ людямъ смягчаетъ ея сердце, а что это для нея важне всего.— ‘Сударыня,— сказалъ ей на это пасторъ,— ваше сердце требуетъ не смягченія, а больше твердости’. Онъ постарался убдить ее, что самое незначительное духовное подкрпленіе цнне, чмъ золотыя горы.

Банкиръ отнесся весьма одобрительно въ мннію пастора, а хозяйка очень любезно высказала напередъ предположеніе, что порицаніе пастора было, вроятно, принято Дженъ въ самомъ надлежащемъ дух.

— Вы угадали,— возразила бывшая красавица,— Дженъ серьезно постаралась послдовать совту пастора. Но мужъ мой держалъ съ ней пари о томъ, что пасторъ не дастъ ей выполнить своихъ плановъ. Она теперь занята мыслью, какъ бы устроить помощь и добыть работу для тхъ, которые остаются безъ нея.

— Надо признать, что Дженъ, дйствительно, приноситъ бднякамъ серьезную помощь и предана своему длу ради него самого,— замтилъ добродушный хозяинъ.

— Мн даже кажется, что у нея ко всей ея благотворительности примшивается какая-то римско-католическая фанаберія,— сказалъ проволочный зять Дженъ.— Я съ ней говорилъ не мене откровенно, чмъ пасторъ. ‘Дженъ,— сказалъ я ей,— другъ мой, всю эту подержку, которую ты оказываешь безпомощнымъ людямъ, давая имъ работу, не стоитъ и пятидесятой доли труда, положеннаго на обученіе и воспитаніе этихъ же самыхъ бдняковъ съ цлью повысить качество ихъ работы’.

— Да, можетъ быть,— сказала хозяйка,— но пока мы философствуемъ и даемъ мудрые совты, Дженъ не сидитъ сложа руки и длаетъ какъ уметъ и что можетъ, а мы даже не можемъ похвалиться ея ошибками.

— Вопросъ не въ томъ, кому достанется похвала, сударыня,— сказалъ докторъ Севьеръ,— а въ томъ, какую пользу извлекутъ изъ этого бдные.

Зять Дженъ не считалъ, однако, свою мысль вполн высказанной и обратился къ доктору:

— Бдность, докторъ, происходитъ отъ внутреннихъ причинъ.

— Да, иногда,— перебилъ докторъ.

— Большею частью,— продолжалъ зять внушительно,— и если вы хотите оказать помощь кому-нибудь, то, прежде всего, справьтесь о ‘внутреннемъ’ состояніи вашего протеже.

— Не всегда, сэръ,— возразилъ докторъ,— хотя бы въ случа болзни, напримръ,— одобреніе дамъ выразилось сочувственными взглядами и кивками въ сторону доктора.— Да и не всегда даже въ томъ случа, если ну вдающійся здоровъ,— прибавилъ онъ, смягчая голосъ, такъ что послднія слова его были произнесены въ полголоса, почти про себя.

— Да,— сказалъ банкиръ,— несомннно, бдность существуетъ въ двухъ видахъ: одна — временная, появившаяся въ силу какихъ-нибудь особенно неблагопріятныхъ условій, и другая, которая вытекаетъ изъ внутренней духовной несостоятельности человка.

— Это безпорная истина,— сказалъ зять Дженъ, въ которомъ осталось нкоторое недовольство посл пререканія съ докторомъ Севьеромъ: онъ не могъ забыть, что защита доброты и снисходительности въ этомъ случа, выпала не на его долю, а всмъ извстному по рзкости и строгости сужденій доктору.

— Конечно, бдность есть признакъ неспособности или недостатка воли въ человк, и очень трудно ршить, какъ тутъ слдуетъ поступать.

— Вотъ именно это я и хотлъ сказать,— продолжалъ банкиръ,— по крайней мр, въ тхъ случаяхъ, когда мы имемъ дло съ бдностью второй категоріи, не случайной, а хронической. Чаще всего намъ попадаются бдные именно этого рода и руки опускаются передъ безнадежностью ихъ положенія. Знаете ли, докторъ, почти пріятно бываетъ встртить бдныхъ того, случайнаго, перваго разряда, я думаю, совершенно такъ же, какъ вамъ, врачу, бываетъ пріятно имть дло съ простымъ хирургическимъ случаемъ.

— А… а… позвольте васъ спросить,— сказалъ зять,— какимъ правиломъ руководствуетесь вы въ томъ случа, если вамъ приходится имть дло со вторымъ, боле сложнымъ родомъ обстоятельствъ?

— Я держусь такого правила: никогда не давать милостыни, ни въ какомъ вид,— возразилъ банкиръ.— Одолженность есть тоже своего рода рабство, а въ человческой природ есть скверная наклонность мириться съ рабствомъ. Да, сэръ, поврьте: давать подачку и принимать ее — имютъ одинъ общій гнилой корень.— Говорящій обратился съ этими послдними словами къ доктору Севьеру, какъ бы ища его одобренія, но докторъ хотя и чувствовалъ всю неоспоримость его положеній, упорно молчалъ. Одна изъ дамъ, сидвшихъ около хозяйки, двинула свой стулъ и слегка звнула. Несмотря на это, банкиръ продолжалъ:

— Помогать старикамъ, это — другое дло, тутъ и задумываться нельзя, также какъ и больнымъ. Что же касается молодыхъ и крпкихъ людей… не было человка бдне меня, когда мн было двадцать лтъ, и на основаніи моего личнаго опыта я говорю вамъ: берегитесь, не старайтесь сглаживать для молодежи трудный житейскій путь, въ немъ заключается самая лучшая и самая здоровая дисциплина для юноши.

— Лишь бы тоже не хватила она черезъ край,— безпечно вставилъ сынъ хозяина.

— Черезъ край? Да, конечно, желательно, чтобы не было чрезмрности. Но, все-таки, я скажу: не надо помочей! Въ то же время, никто не.обязываетъ васъ совсмъ отворачиваться и закрывать на все глаза.— Обращаясь еще разъ къ доктору Севьеру, банкиръ добавилъ:— Кто мшаетъ вамъ наблюдать за нимъ издали, слдить за его участью? Не надо только тащить его изъ воды, пускай самъ плыветъ къ берегу!

Дамы ахнули.

— Да я же не сказалъ: пускай тонетъ!— возразилъ банкиръ.— Но, по-моему, докторъ, помощь оказываемая вами молодому человку въ вид милостыни, которая связываетъ его, длаетъ вашимъ должникомъ и создаетъ какія-то обязательныя отношенія между нимъ и вами, въ сущности — не помощь.

— О комъ говорите вы?— спросилъ докторъ Севьеръ.

Это вызвало общій смхъ, который еще усилился, когда банкиръ сталъ обвинять врача въ оказываніи ‘тайной’ помощи столькимъ лицамъ, что безъ указанія фамиліи онъ самъ не въ состояніи различать ихъ одного отъ другаго.

— Докторъ,— сказала хозяйка, замтивъ, что давно пора было придать разговору другой оборотъ,— говорятъ, что вы выхали изъ своего дома и поселились въ гостиниц Сентъ-Чарльзъ.

— Да, на лто,— отвчалъ докторъ.

Въ тотъ же вечеръ, поздне, возвращаясь пшкомъ къ себ въ гостиницу, онъ ршилъ немедленно разыскать опять Ричлинговъ. Слова банкира звенли въ его ушахъ какъ усиленная доза хинина: ‘наблюдайте за молодымъ человкомъ издали, слдите за его участью, но пускай плыветъ онъ самъ къ берегу… но я не говорю: пускай тонетъ!’ — Ну, что же, я и наблюдаю за нимъ,— думалъ докторъ,— я только иногда терялъ его изъ вида.— Его самооправданіе, однако, не нашло отзвука въ его совсти, которая внесла поправку, напомнивъ ему, что, наоборотъ, онъ чаще всего забывалъ о нихъ и только изрдка они попадались ему на глаза. Слова банкира опять вспоминались ему: ‘не связывайте его долгомъ, не создавайте обязательности для него по отношенію къ вамъ’.— Именно то, что ты сдлалъ,— подсказывала ему совсть,— и кто знаетъ, можетъ быть, онъ уже утонулъ?

Докторъ ршилъ принять вс необходимыя мры. На пути въ гостиницу онъ встртилъ знакомаго судью, недавно пріхавшаго изъ Вашингтона, который тоже остановился въ Сентъ-Чарльз. Они пошли вмст. Подходя къ величественному входу гостиницы, они замтили какое-то волненіе у подножія лстницы, ведущей на террасу: извощики и уличные мальчишки сбгались со всхъ сторонъ къ одному пункту, гд уже столпилась небольшая группа людей, и издали было видно, по отчаянному движенію рукъ, что тамъ происходила схватка.

Вскор вся эта безпокойная масса быстро двинулась вверхъ по улиц Сентъ-Чарльзъ.

— Врно, какой-нибудь несчастный вздумалъ сопротивляться аресту,— замтилъ судья.

Прежде чмъ разстаться на ночь, они зашли въ контору гостиницы.

— Для васъ, г. судья, нтъ писемъ: почта опоздала.

— Вамъ же, докторъ, оставлена эта карточка.

Врачъ взглянулъ на нее, на клочк простой бумаги было написано: Джонъ Ричлингъ.

Подойдя къ двери своей комнаты, докторъ Севьеръ остановился въ раздумь. Могла ли эта карточка служить признакомъ какой-нибудь крайней безотлагательной нужды въ ихъ положеніи, трудно было ршить: на самой карточк, кром имени, не было никакихъ указаній. Доктору не особенно хотлось навлечь на себя обвиненіе въ чудачеств и ему показалось, что хать сейчасъ, посреди ночи, было излишне, онъ ршилъ, что подетъ къ Ричлингамъ на другой день рано утромъ.

На разсвт, однако, его неожиданно и безотлагательно потребовали къ больной дам, которая нарочно провела все лто въ Новомъ-Орлеан, чтобы ко времени ожидаемаго событія воспользоваться его искусною помощью. Между ними были старыя дружескія отношенія и при каждомъ подобномъ случа ея здоровье требовало особенно внимательнаго ухода. Такъ было и теперь.

Докторъ Севьеръ наскоро черкнулъ нсколько словъ и послалъ къ Ричлингамъ записку съ общаніемъ захать, если кто-либо изъ нихъ заболлъ. Когда посланный вернулся съ извщеніемъ отъ мистрисъ Райле, что обоихъ, и мужа, и жены, не было дома, докторъ вздохнулъ отъ облегченія. Такимъ образомъ прошелъ еще одинъ день и еще одна ночь, которые докторъ провелъ на ногахъ, не смыкая глазъ.

На слдующее утро, когда онъ стоялъ у себя въ контор, держа шляпу въ рук и отдавая послднія приказанія Нарцису насчетъ рецепта, оставленнаго имъ для больнаго, на лстниц вдругъ послышались торопливые шаги и шуршанье женскаго платья, и Мэри Ричлингъ, вся въ слезахъ, съ воплемъ отчаянія бросилась жъ нему.

— Докторъ! ахъ, докторъ!… Боже мой!… мой мужъ!… мой мужъ!… Докторъ! мой мужъ въ тюрьм!…— Ноги у нея подкосились и она упала на полъ.

Докторъ поднялъ ее. Нарцисъ бросился къ ней съ цлымъ ворохомъ подкрпляющихъ средствъ.

— Извольте убрать вс эти вещи,— строго сказалъ докторъ.— Мистрисъ Ричлингъ, пока Нарцисъ сведетъ васъ подъ руку съ лстницы и посадить васъ въ мою карету, я напишу записку, чтобы освободиться отъ обязательнаго для меня визита, и сейчасъ нагоню васъ.

Мэри постояла минуту, затмъ повернулась и вышла изъ конторы, проходя мимо креола и не принимая его руки. Можетъ быть, она подозрвала его въ соучастіи и въ этомъ послднемъ удар.

— Мистрисъ Ричлингъ,— сказалъ Нарцисъ, идя за ней,— не знаю, поврите ли вы мн, но я долженъ вамъ сказать, несмотря на то, что вашъ мужъ недоволенъ, и несмотря на то, что онъ сидитъ въ этой ям, я, все-таки, считаю его совершеннымъ джентльменомъ!… Да, я готовъ поклясться, что онъ истинный джентльменъ!

Она взглянула тревожными глазами на его красивое лицо, спрашивая себя: предатель онъ или нтъ? Его низкій лобъ, кром бараньей тупости, ничего не выражалъ, но, въ то же время, глаза его были полны слезъ и губы дрожали. Дойдя до площадки лстницы, онъ опять предложилъ ей свою руку, она второй разъ уже не отказала и, рыдая, сошла съ лстницы, безсознательно повторяя:

— О, Джонъ, Джонъ! мужъ мой, мужъ мой!

XXI.
Пропасть.

Нарцисъ, посл полученнаго имъ урока, пошелъ домой, испытывая боле серьезный душевный гнетъ, чмъ казалось. По мр того, какъ онъ удалялся отъ поля сраженія, онъ съ каждою минутой все сильне ощущалъ глубину полученной обиды и, задыхаясь отъ злобы, шелъ ускореннымъ шагомъ по направленію къ своему дому. Здсь онъ излилъ горе на груди своей тетки, маленькой, сморщенной старушки въ черномъ изношенномъ плать, и разсказалъ ей обо всемъ случившемся, обливаясь горькими слезами и конвульсивно обнимая ее. Посл перваго испуга и удивленія, старушка вполн согласилась съ нимъ, что вызывать противника на дуэлъ невозможно, такъ какъ взятыя деньги еще не возвращены и милый красавчикъ-племянникъ можетъ лишиться мста у доктора Севера. Она утшила его, вытерла слезы и угостила лимонадомъ.

— Ничего, тетушка!— сказалъ онъ, отставляя пустой стаканъ и доставая табакъ изъ кармана.— Вотъ увидите!— судорожно смялся онъ, крутя папиросу,— конецъ исторіи еще впереди!

Ричлингъ, однако, спокойно провелъ слдующіе за этимъ день и ночь, не подвергаясь никакимъ опасностямъ, и съ утра на второй день собрался идти, какъ и наканун, искать себ, обычнымъ путемъ, работы. Они оба съ Мари съли по куску хлба, купленнаго на послдніе ихъ гроши. Ричлингъ былъ совершенно растерянъ, не видя ничего впереди и не зная, за что взяться.

— Искусство добывать работу дается мн съ трудомъ,— сказалъ онъ, для послднюю корку хлба на дв половины,— но я добьюсь его. Теорію этого искусства я уже усвоилъ. Знаешь ли, Мэри, какимъ собственно способомъ мы могли бы всего скоре достигнуть желаемыхъ результатовъ? Если бы я ршился ежедневно самымъ настойчивымъ, хладнокровнымъ и неотступнымъ образомъ посщать вліятельныхъ людей и съ нкоторою предупредительностью, не лишенною, однако, достоинства, оказывалъ бы самъ ихъ услуги, то, наврное, и я бы вскор получилъ все, чего могъ бы желать.

— Почему же ты этого не длаешь, другъ мой? Разв въ этомъ есть что-нибудь предосудительное?

— Да, поврь, это сущая правда,— продолжалъ онъ, не отвчая на ея вопросы,— это самый врный способъ, и обойтись безъ него могутъ только люди выдающіеся по своимъ исключительнымъ талантамъ или заслугамъ.

— Почему же ты не прибгаешь къ этому способу? Да скажи же, почему?— настаивала Мэри.

— Помилуй, Мэри,— отвчалъ Джонъ,— нтъ, можетъ быть, на свт вещи, которой бы я такъ старался достигнуть, какъ этого! Способъ этотъ кажется легкимъ на словахъ, а попробуй-ка прибгнуть къ нему! Ты себ и представить не можешь, какъ онъ тяжелъ, пока не приступишь къ длу. Я пробовалъ, и продлывать этого не могу! Не могу, не могу!

— А я бы сдлала!— воскликнула Мэри, и лицо ея просвтлло ршимостью.— Ты бы посмотрлъ, какъ бы я принялась за дло! Я тебя увряю, Джонъ…

— Ну, хорошо!— вскричалъ Джонъ,— теб не придется второй разъ этого говорить, будь покойна! Я опять попробую и начну сегодня же! Прощай!— добавилъ онъ, цлуя ее.

— Джонъ,— сказала Мэри, обнявъ его шею обими руками,— у меня какое-то предчувствіе, что нашимъ невзгодамъ наступаетъ близкій конецъ.

Джонъ нерадостно усмхнулся.

— Ристофало долженъ былъ возвратиться сегодня въ городъ: можетъ быть, онъ выцарапаетъ насъ изъ бды. Покончить со всякими напастями можно различными путями,— договорилъ онъ, исчезая за дверью. Когда онъ поровнялся съ окномъ своей квартиры, идя по узкому проходу, ведущему на улицу, Мэри высунулась къ нему и тихо проговорила:

— Джонъ!

— Что, Мэри?

Они посмотрли на мгновеніе другъ друту въ глаза молча и съ увренностью испытанной любви.

— Не обращай вниманія на то, что я теб сказала.

— А что хе именно?

— А то, что я съумла бы справиться, будь я на твоемъ мст. Я знаю очень хорошо, что все, что я съумла бы сдлать, ты сдлаешь гораздо лучше, да еще много такого, чего мн во вки и не сдлать.

Онъ ласково поднесъ руку къ ея щек и прошепталъ:

— Вотъ увидимъ.

Она закрыла окно, а Джонъ вышелъ на улицу.

Утро прошло и наступилъ полдень. На неб кругомъ виднлась всюду безоблачная сплошная синева и солнце своими огненными, горячими лучами жгло и обливало городъ и окружающія его поля, простирающіяся по дельт въ безграничную даль. Но всю свою безпредметную злобу изливало лтнее солнце на пыльныя улицы безлюдныхъ предмстьевъ, съ ихъ сломанными заборами и блыми стнами, лишенными всякой тни, на горячія плиты и ослпительные фасады домовъ торговыхъ улицъ. Ричлингъ шелъ утомленный и весь въ пыли. Подавляя свою брезгливость, онъ обошелъ всхъ, у кого только могъ быть, не много и было такихъ, которыхъ онъ могъ бы часто посщать. Перебывалъ онъ въ тотъ день у всхъ, кром доктора Севьера. ‘Сегодня не пойду къ нему’,— сказалъ себ Ричлингъ. Онъ утшалъ себя мыслью, что униженіе такого обхода не въ самомъ факт хожденія, а въ томъ, какъ его продлываешь. Къ Ристофало онъ обратился бы за помощью немедленно и безъ всякаго принужденія, а Ристофало, между тмъ, безслдно пропалъ. Вс поиски и хлопоты Ричлинга были тщетны, чему, конечно, значительно способствовалъ полный коммерческій застой въ лтніе мсяцы: осеннее пробужденіе начиналось поздно и зависло вполн отъ движенія хлопчато-бумажной торговли. Жатва хлопка только начиналась и въ город раздавался пока еще только стукъ плотниковъ и каменщиковъ, обстраивающихъ городъ для наступающаго сезона. Солнце было уже близко въ закату, а у Ричлинга не было и цента въ карман для удовлетворенія домашнихъ нуждъ. Вокругъ него праздные торговцы запирали лавки, спша домой къ семь и сытному столу. Рабочіе, ремесленники бросали уже работу и каждаго изъ нихъ ожидалъ незатйливый, но горячій и вкусный ужинъ, тогда какъ столъ у Ричлинга все еще стоялъ незанятымъ, пустымъ, и спшить ему домой не приходилось. День кончался и съ нимъ исчезалъ и одинъ изъ немногихъ оставшихся у него шансовъ на жизнь.

Въ наступленію ночи, Ричлнигъ проходилъ мимо лабаза, въ открытую дверь котораго нсколько человкъ рабочихъ поспшно вносили мшки провяннаго зерна. У этого самаго лабаза Ричлингъ предлагалъ раньше днемъ свои услуги, но ему отказали, и теперь, идя мимоходомъ, онъ невольно обернулся и посмотрлъ на людей, которые посл дневнаго труда спшили къ отдыху съ тмъ же чувствомъ удовольствія, съ которымъ онъ пошелъ бы на самый тяжелый трудъ. Наконецъ, большія двери лабаза захлопнулись, хозяинъ защелкнулъ ихъ ключомъ и рабочіе разбрелись. Ричлингъ выждалъ, пока они завернули за уголъ, и пошелъ назадъ къ лабазу, готовясь совершить такое дяніе, къ которому онъ еще никогда въ жизни не прибгалъ. Въ то время, какъ онъ стоялъ у закрытыхъ воротъ лабаза, тамъ, гд прежде сложены были мшки съ зерномъ, пьяный матросъ прошелъ, шатаясь, мимо него, Ричлингъ выждалъ и его исчезновенія. На всемъ протяженіи улицы царила тишина, не слышно было ни звука, ни шороха, и Ричлингъ, быстро опустившись на одно колно, съ поспшностью подобралъ горсть валяющагося на тротуар очищеннаго зерна и всунулъ ее себ въ карманъ. И только! даже кражей врядъ ли кто и счелъ бы такой поступокъ, ничего преступнаго, сквернаго не было въ немъ и вреда онъ не нанесъ имъ ни единой живой душ, но что-то вдругъ оборвалось въ немъ въ то время, какъ онъ поднимался съ земли. Онъ прошелъ дальше, въ тни лабаза, въ глубокомъ, безчувственномъ забыть, онъ не только не былъ взволнованъ, но даже страннымъ образомъ спокоенъ. Въ то же время, все какъ-то кружилось около него и онъ чувствовалъ, какъ онъ самъ постепенно длался полнымъ ничтожествомъ и какою-то пустотой. Онъ остановился и повернулъ было опять по направленію къ лабазу, ему казалось, что если онъ вернется и положитъ эту горсть опять на мсто, онъ снова сдлается прежнимъ существомъ. Но тутъ онъ вспомнилъ… и ршилъ, все-таки, не бросать зеренъ, а понести ихъ домой для Мери, самъ же онъ, конечно, и не дотронется до нихъ.

Мери взяла зерно, просушила его на огн, смолола его, какъ можно мельче, въ кофейной мельниц и, посоливъ кучку, поднесла ее поближе къ свчк.

— Мука блая и хорошаго сорта,— сказала она, смясь.— Въ дтскіе годы, играя, мн случалось съ наслажденіемъ глотать такое кушанье, вроятно, и ты то же? Что же ты, Джонъ, не шь?

Ричлингъ, передавъ жен все какъ было, не скрылъ отъ нея своихъ тяжелыхъ ощущеній.

— Ты можешь сть эти зерна, Мари,— закончилъ онъ свой разсказъ,— но если бы я сълъ ихъ, мн кажется, что у меня на душ осталось бы сознаніе какого-то преступленія, какъ у негодяя. Можетъ быть, все это одни только пустяки, но если бы даже мн дали за это сто долларовъ, я бы, кажется, не дотронулся до этихъ зеренъ.— Для него сто долларовъ сдлались какимъ-то символомъ безграничности.

Мэри устремила на него глаза, полные слезъ, и, отставляя тарелку со стола, тихо проговорила: ‘Хороша бы я была, не правда ли?’ — и она подошла къ нему и поцловала въ лобъ.

— И такъ, работы ты еще не нашелъ?— спросила она, помолчавъ немного.

— Сегодня нтъ,— отвчалъ онъ, какъ бы оживляясь,— не завтра что-нибудь добуду, наврное. Работа кипитъ въ город, всюду видны приготовленія къ наступающему сезону, и лишь бы добыть намъ завтра кусокъ хлба, чтобы выдержать нкоторое время, тогда я не сомнваюсь… скоро для всхъ хватитъ… работы вдоволь. Я бы и сегодня заработалъ что-нибудь,— договорилъ онъ измнившимся голосомъ,— если бы я былъ плотникомъ или кровельщикомъ, или каменщикомъ, штукатуромъ, маляромъ, или тряпичникомъ. Я предлагалъ свои услуги и въ такого рода длахъ, но мн всюду отказывали.

— И я рада, что отказывали,— сказала Мэри.

— ‘Покажите-ка руки’,— говорили мн не разъ.— Я показывалъ ихъ.— ‘Не годитесь’,— получалъ я въ отвтъ.

— И я рада, что не годишься!— повторила Мэри.

— Да,— продолжалъ Ричлингъ съ недоброю улыбкой,— если бы я былъ стекольщикомъ, маляромъ, пильщикомъ,— словомъ, всмъ, чмъ угодно, лишь бы не тмъ безполезнымъ существомъ, которое представляетъ изъ себя никому не нужный американскій джентльменъ, я бы тогда не сидлъ сегодня безъ работы!

Мэри обвила его шею руками.

— Джонъ, если бы ты не былъ этимъ безполезнымъ существомъ, этимъ самымъ американскимъ джентльменомъ…

— Мы бы не встртились, ты хочешь сказать, да?— сказалъ Джонъ.

— Да, да, именно, именно такъ,— и оба посмотрли другъ на друга съ радостнымъ сознаніемъ своей взаимной любви.

— Но для этого вовсе не было необходимо,— сказалъ Джонъ,— чтобы я именно представлялъ изъ себя того типическаго американскаго джентльмена, который пригоденъ только для вполн обезпеченной жизни и совсмъ не годится для другой.

— Ты вышелъ такимъ не по твоей вин,— сказала Мэри.

— Да, конечно, не совсмъ, но это, въ сущности, несчастье для тебя, Мэри. Ахъ, Мэри, я не думалъ…

Она быстрымъ движеніемъ закрыла ему ротъ рукой.

Онъ сердито нахмурился.

— Не длай этого!— воскликнулъ онъ съ раздраженіемъ и отталкивая руку, но въ ту же минуту краска стыда выступила на его лиц и онъ бросился въ ней, стараясь поцлуями загладить свою вину.

Они легли спать, но отъ голода не могли скоро заснуть. Посл долгаго молчанія, лежа въ темнот, Мэри, наконецъ, проговорила:

— Джонъ! помнишь, что говорилъ намъ докторъ Севьеръ?

— Какъ же, помню, онъ говорилъ, что мы не имемъ права морить себя голодомъ.

— Ты пойдешь къ нему завтра, если не достанешь работы?

— Да, пойду.

Встали они утромъ очень рано.

Прощаясь съ Джономъ, въ то время, когда она отпускала его голоднымъ на цлый день, Мэри невольно пришла въ голову мысль, которая уже нсколько дней назойливо напрашивалась и которой она даже немного стыдилась: ей казалось, что при данныхъ тяжелыхъ обстоятельствахъ мистрисъ Райле могла бы не оставаться въ такой полной слпот и безучастности. Но ирландка не была такъ слпа, какъ казалось: Джонъ едва усплъ скрыться за наружною дверью, какъ послышался стукъ у внутренней двери, и мистрисъ Райле вошла съ тарелкой дымящагося супа въ одной рук и своимъ толстымъ мальчуганомъ на другой.

— Ахъ!— воскликнула мистрисъ Райле, глядя на чистый и пустой столъ посреди комнаты,— вы уже успли отзавтракать и все прибрать.— Ну, это длаетъ вамъ честь! А я-то хотла угостить мистера Ричлинга нашимъ горячимъ ‘джамболайо’! Я, вдь, знаю, какъ онъ любить эту отраду нашихъ креоловъ.

Мэри всплеснула руками.

— Боже мой! онъ только что ушелъ! Джонъ! Джонъ! Онъ, врно, не далеко…— и съ этими словами она выскочила во дворъ и на улицу и, посмотрвъ во вс стороны, вверхъ, внизъ, направо, налво, добжала до угла и громко простонала. Отвта на ея зовъ не было.

Часы шли роимъ чередомъ, резкая тнь становилась уже короче, подкрадываясь къ производящимъ ее предметамъ, а затмъ все также украдкой, обойдя ихъ, стала медленно надвигаться къ востоку, все удлиняясь и длаясь все тоньше. Это былъ какъ разъ тотъ день, когда докторъ Севьеръ обдалъ у своихъ знакомыхъ, какъ было разсказано выше.

Солнце сло. Улица Карбиделетъ совсмъ опустла, такъ что, идя по ней, вы могли бы услышать звукъ собственныхъ шаговъ на тротуар, въ то время, какъ улица Сентъ-Чарльзъ и Каналь-стритъ сверкали огнями магазиновъ, ресторановъ и безчисленныхъ цвтныхъ фонарей, съ рки вяло мягкою прохладой и запахомъ лимоновъ и мяты. Вс кондитерскія были освщены и полны людей и жизни, а отъ времени до времени по каменной мостовой прозжалъ пустой громадный ‘cotton-float’, направляющійся домой съ такимъ грохотомъ и шумомъ, что земля дрожала и всякій разговоръ на улиц на время превращался.

Гостиница Сентъ-Чарльзъ, въ зимнія ночи представляющая изъ себя сверкающую огнями громаду, стояла теперь въ вид высокой и темной массы подъ мигающими лтними звздами: свта въ ней нигд не было видно. Конторщикъ гостиницы сидлъ у своей кассы, когда большая входная дверь открылась и въ переднюю вошелъ блдный, истрепанный молодой человкъ съ измученнымъ, изстрадавшимся лицомъ: вниманіе конторщика было невольно привлечено тою явною печатью безденежья, которая была видна на всей фигур молодаго незнакомца и которая всмъ какъ бы повторяла: голь! голь!

— Докторъ Севьеръ дома?— спросилъ молодой человкъ, подходя къ касс.

— Нтъ, онъ приглашенъ на обдъ,— сказалъ конторщикъ, глядя равнодушно черезъ голову постителя, какъ будто разговоръ и не касался его.

— Не можете ли вы мн сказать, когда онъ вернется домой?

— Въ десять часовъ.

Молодой человкъ растерянно повторилъ про себя слова кассира и остановился въ раздумья.

— Гм… въ такомъ случа, я оставлю ему карточку.

Конторщикъ подсунулъ ему коробку съ карточками и карандашомъ, висящимъ на шнурк. Поститель начертилъ на ней свою фамилію и передалъ ее кассиру. Затмъ онъ вышелъ, спустился по извилистой гранитной лстниц и, поджидая доктора, остановился въ слабо освщенномъ портик входной двери. Карточку онъ оставилъ на тотъ случай, если докторъ войдетъ въ гостиницу черезъ какой-нибудь другой входъ. Немного погодя, чувствуя страшную усталость, онъ прислъ на ступеньки лстницы, но носильщикъ, съ громаднымъ ящикомъ на спин, проходя, сказалъ ему, что одъ слъ на дорог и мшаетъ. Молодой человкъ всталъ и отошелъ въ сторону, ища, куда бы приссть хоть на нсколько минутъ, такъ какъ стоять на ногахъ онъ больше не могъ. У самой лстницы былъ совершенно темный уголъ и, дотащившись до него, онъ въ изнуреніи опустился на полъ и тутъ же въ одно мгновеніе заснулъ.

Ему приснилось, что и онъ былъ приглашенъ на обдъ. Кругомъ раздавался смхъ, слышны были веселые голоса, за столомъ подавались цлыя горы яствъ, кушанья на блюдахъ чудовищныхъ размровъ и лились потоки винъ и всякихъ напитковъ. Неизвстные ему люди сидли за столомъ и говорили безсмыслицу, выдаваемую за остроуміе, тутъ же были и близкіе ему люди, которыхъ онъ не видалъ съ самаго дтства, но видъ ихъ былъ странный, для него незнакомый, фантастическій, и говорили они все о невроятныхъ какихъ-то событіяхъ. Вс кругомъ ли съ дикою жадностью. Одинъ изъ гостей, чавкая, какъ свинья, сердито толкнулъ его, и онъ, объдаясь, какъ и вс прочіе, съ яростью набросился на зачинщика ссоры и проснулся.

Какой-то человк стоялъ надъ нимъ и въ эту самую минуту сильно ударилъ его ногой.

— Убирайтесь отсюда прочь, убирайтесь… вставайте!

Спящій въ одинъ мигъ очутился на ногахъ. Человкъ, разбудившій его, схватилъ его за шиворотъ.

— Что это значитъ?— воскликнулъ Ричлингъ, отчаяннымъ движеніемъ отбрасывая его отъ себя.

— Вотъ я вамъ покажу!— возразилъ тотъ, снова накидываясь на свою жертву, но и въ этотъ второй разъ онъ былъ отброшенъ сильнымъ ударомъ кулака своего противника.

— Мерзавецъ!— крикнулъ на него спавшій вн себя отъ бшенства,— если только ты тронешь меня пальцемъ еще разъ, я тебя уложу на мст!

Оба вцпились другъ въ друга. Молодой человкъ бросилъ наземь своего врага и тотъ растянулся пластомъ на каменныхъ плитахъ. Сбжавшаяся подъ портикомъ толпа разступилась при его паденіи: суконная каска свалилась съ его головы и серебряный значекъ полицейскаго блеснулъ у него на груди. Въ т времена полицейскіе не носили еще мундира въ Америк.

Черезъ мгновеніе свалка возобновилась. Полицейскій своею дубинкой наносилъ удары по голов несчастнаго, который, не помня себя отъ боли, схватилъ его обими руками за горло и тутъ уже оба, напрягая послднія силы и яростно вцпившись другъ въ друга, вмст повалились среди разступившейся толпы. Въ эту минуту на мсто драки протолкался другой полицейскій, появленіе котораго быстро привело неравную борьбу въ концу. Вскор по блестящей улиц Сентъ-Чарльзъ, по той именно улиц, гд всего чаще, можетъ быть, совершались безнаказанно всякія гнусныя и прилично обставленныя преступленія, двинулась столь необычная процессія, что не могла не возбудить любопытства уличныхъ гулякъ, которые спереди и сзади толпой собрались провожать ее. Два полицейскихъ шли молча рядомъ и отчасти поддерживали, отчасти тащили за собой несчастную, хромую, оборванную, окровавленною фигуру съ непокрытою головой, и влекли ее изъ одной улицы въ другую, пока, не повернувъ за уголъ недалеко отъ городской думы, они вошли, спотыкаясь черезъ порогъ, въ узкую освщенную залу. Наружная дверь захлопнулась за ними. Имя арестованнаго было записано и установлено обвиненіе въ бродяжничеств, оскорбленіи полицейскаго и сопротивленіи при арест. Дверь, ведущая внутрь зданія, отворилась.

— Чмъ занята камера No 9?— спросилъ дежурный.

— Полна, какъ бочка съ сельдями,— возразилъ привратникъ.

— Ну, а No 7?

— Тамъ крысы его живымъ съдятъ.

— А въ No 10 кто сидитъ?

— Двое пьяныхъ, одинъ воришка, одинъ за растрату, да еще клятвопреступникъ.

— Вотъ его туда и засадить.

Все описанное объяснитъ читателю, почему всю эту ночь свтился огонь въ окн у Мэри Ричлингъ, а уличный сторожъ, обходя кварталъ ночнымъ дозоромъ, видлъ свтъ и недоумвалъ.

ХХII.
Подсудимый.

Ровно въ десять часовъ судья вошелъ въ залу суда и занялъ свое мсто, црсл минутнаго общаго молчанія послдовало громкое заявленіе объ открытіи засданія суда. Щеголеватые клерки и мелкіе кляузники съ ихъ вчною сладкою улыбкой на устахъ задвигались во вс стороны безшумно, на цыпочкахъ, каждый къ своему мсту.

Полицейскіе, до входа судьи валявшіеся на подоконникахъ, медленно начали слзать съ нихъ. Жужжанье голосовъ среди тай униженной и оскорбленной части человчества, которая наполняетъ грязные и постепенно возвышающіеся ряды скамеекъ, предоставленныя свидтелямъ и близкимъ подсудимыхъ, мало-по-малу начало стихать. На лвой рук, въ небольшомъ огороженномъ квадратномъ уголк, сидли репортеры, опрокинувшись на стульяхъ къ измазанной волосами стн, и спшили навострить карандаши. Нсколько запоздавшихъ и, повидимому, обычныхъ постителей появились на цыпочкахъ въ засаленныхъ дверяхъ и, крадучись, прошли къ своимъ мстамъ, мигая и кивая головою по сторонамъ и подобострастно и съ напускною боязливостью посматривая вверхъ на длинную и неуклюжую фигуру судьи, возсдавшую на дубовомъ кресл съ высокою спинкой, подъ полинявшимъ и изорваннымъ пунцовымъ балдахиномъ. Направо, изъ-за деревянной, грубо-сколоченной перегородки, идущей отъ пола до самаго закопченнаго потолка, выглядывали распухшія лица захваченныхъ ночью арестантовъ.

Судья (recorder) произноситъ чье-то имя. Клеркъ снизу, стоя передъ судьей, громогласно повторяетъ его. Дверь въ перегородк отворяется и одинъ изъ сидящихъ за ней заключенныхъ выходитъ и. подходитъ къ ршетк. Арестовавшій его полицейскій взбирается на скамью свидтелей и встрчается Лицомъ въ лицу съ подсудимымъ. Наскоро бормочутъ присягу и свидтель обвиненія излагаетъ свое показаніе: судебное разбирательство въ полномъ ходу и большею частью заканчивается въ нсколько минутъ.

— Вы уврены, что она, подбирая пилу, взяла ее за ручку?— спрашиваетъ защита при перекрестномъ допрос, налегая на важность даннаго обстоятельства.

— Да, увренъ.

— И она при этомъ кашлянула, не правда ли?

— Какъ вамъ сказать, не знаю, она не изъ…

— Да или нтъ?

— Нтъ.

— Ну, и довольно.

Побдоноснымъ мановеніемъ руки онъ удаляетъ подсудимаго и, обращаясь къ судь, выражаетъ ‘увренность, что не проявится необходимости прибгать къ…’, и участь обвиняемаго ршена. Онъ выходитъ въ ту или другую дверь, смотря по тому, что ожидаетъ его: свобода или штрафъ и тюрьма, или дальнйшая инстанція въ высшихъ судахъ.

Въ зал публика громко разговариваетъ, ее призываютъ къ порядку. Другой подсудимый является и становится у ршетки, затмъ и онъ исчезаетъ. За нимъ третій, четвертый, пятый, является мальчишка въ лохмотьяхъ, за нимъ испуганная размалеванная проститутка, затмъ уже не въ первый разъ попадающійся негодяй, присмирвшая старая мегера и, наконецъ, обвиняемый, который, при провозглашеніи его имени въ зал, вздрогнулъ, какъ отъ взрыва.

— Джонъ Ричлингъ!

Онъ вышелъ.

— Станьте тамъ!

Скамья свидтелей занята какою-то говорящею фигурой. Обвиняемый не слышитъ всего, а разглядть ршительно ничего не можетъ. Онъ стоитъ и держится за ршетку и блуждающіе глаза его устремлены на клерка, пишущаго у подножія кресла судьи. Подсудимый, какъ видно, сдлался предметомъ особеннаго вниманія суда: его платье, хотя теперь разорванное и грязное, было приличнаго покроя. Одинъ изъ полицейскихъ шепотомъ обратилъ вниманіе кого-то изъ публики на изящное очертаніе его лица, несмотря на его худобу и синяки, волосы его тоже были мягки и волнисты, что было весьма замтно даже сквозь запекшуюся на нихъ отъ ранъ кровь.

Полицейскій, давъ свое показаніе, собирался уже оставить скамью свидтелей, какъ вдругъ судья, задержавъ его движеніемъ руки и наклонясь къ обвиняемому, спросилъ:

—Имете ли вы что сказать на это?

Обвиняемый, поднявъ глаза, наклонилъ утвердительно голову и проговорилъ робкимъ, тихимъ голосомъ:

— Господинъ судья, позвольте мн сказать вамъ нсколько словъ наедин?

— Нтъ, нельзя.

Подсудимый поникъ головою, хватаясь въ смущеніи за ршетку, но затмъ вдругъ встрепенулся и заговорилъ боле твердымъ голосомъ:

— Я попросилъ бы кого-нибудь отправиться въ моей жен въ Пріоръ-стрит. Она голодаетъ. Сегодня уже третій день…

— Мы не объ этомъ съ вами говоримъ,— сказалъ судья.— Имете ли вы что-нибудь отвтить на показаніе этого свидтеля?

Подсудимый опустилъ глаза и медленно покачалъ головою.

— Я ни на одну минуту не имлъ намренія нарушать ни закона, ни порядка… Я никогда не думалъ, что могу очутиться здсь… Не во сн ли я? Вчера… въ это время, какъ далекъ я былъ отъ мысли… я не зналъ, что все это возможно… что я такъ близокъ отъ всего этого!…— и онъ снова взглянулъ растерянно на судью.— У меня въ голов все перепуталось…— и онъ сдвинулъ брови, какъ бы длая усиліе, и повелъ медленно рукою по лбу,— мн трудно… говорить. Я искалъ работы… во всемъ город нтъ человка, который желалъ бы боле, чмъ я, снискать себ пропитаніе честнымъ трудомъ.

— Какая ваша профессія?

— У меня нтъ никакой.

— Я такъ и предполагалъ. Однако, вы, врно, къ какому-нибудь занятію считаете себя подготовленнымъ?

— Да, я занимался счетоводствомъ.

— Гм… вс вы — счетоводы, какъ оказываегся. А какъ давно вы уже безъ мста?

— Шесть мсяцевъ.

— Зачмъ вы расположились спать на стуненькахъ лстницы?

— Я вовсе не имлъ намренія спать тамъ, Я поджидалъ знакомаго, живущаго въ гостиниц Сентъ-Чарльзъ… онъ долженъ былъ скоро возвратиться домой.

Всеобщій смхъ огласилъ залу суда.

— Къ порядку!— крикнулъ приставъ.

— Кто же этотъ вашъ знакомый?— спросилъ судья.

Подсудимый молчалъ.

— Какъ зовутъ вашего знакомаго?

Отвта не было.

Одинъ изъ судебныхъ кляузниковъ, сидящихъ позади подсудимаго, высунулся впередъ и, коснувшись его плеча, шепнулъ:

— Вы лучше скажите его имя. Ему это не повредитъ, а вамъ можетъ помочь.

Подсудимый оглянулся на него и покачалъ головою.

— Вы ударили этого полицейскаго?— спросилъ судья, указывая на свидтеля.

Нельзя было разслышать отвта подсудимаго.

— Я не слышу васъ,— замтилъ судья.

— Я ударилъ его,— подтвердилъ подсудимый,— и потомъ… потомъ поколотилъ и повалилъ.

При этихъ словахъ вс улыбнулись.

— Когда я проснулся и почувствовалъ, что онъ меня толкаетъ ногой, я этого вынести не могъ…. но нарушать закона я и не думалъ. Я…— Онъ сдавилъ себ виски обими руками и умолкъ.

Публика за его спиной обмнивалась взглядами одобренія, дло принимало интересный оборотъ.

— Я попросилъ бы,— замтилъ, выступая впередъ и говоря мягкимъ и заискивающимъ голосомъ, тотъ самый человкъ, который уже раньше говорилъ съ подсудимымъ,— я попросилъ бы снисхожденія у суда для этого человка: его надо освободить. Его проступокъ, повидимому, результатъ чистой случайности и совершонъ былъ безъ умысла, а его страданія превышаютъ настолько его вину…

Судья перебилъ его движеніемъ руки и недоврчиво улыбнулся.

— Изъ протокола видно, что заключенный шумлъ и бунтовалъ всю ночь въ своей камер.

— Да что мн было длать, сэръ?— воскликнулъ подсудимый,— меня заперли съ ворами и пьяницами! Это было просто невыносимо. Лежать приходилось на сырыхъ и мокрыхъ плитахъ, вонь была ужасная, а въ одной изъ камеръ, противъ нашей, какая-то женщина всю ночь кричала. Одинъ изъ заключенныхъ въ моей камер пробовалъ стянуть съ меня пальто, я его и побилъ за это!

— Нельзя не признать,— продолжала самозванная защита,— что подсудимому пришлось гораздо боле самому вытерпть, нежели другимъ отъ него, и, вдобавокъ, это, очевидно, первый его проступокъ, такъ что…

— Да такъ ли оно на самомъ дл?— спросилъ судья.

— Его имя еще не попадалось, если не ошибаюсь, въ спискахъ подсудимыхъ.

Судья опять прервалъ его и обратился въ подсудимому:

— Не носили ли вы когда-нибудь другую фамилію?

Подсудимый молчалъ.

— Вдь, вы никогда иначе не назывались, какъ Джонъ Ричлингъ, не правда ли?— спросилъ его самозванный другъ.

Подсудимый, ничего не отвчая, покраснлъ до ушей и не шелохнулся.

— Мн придется, я вижу, посадить васъ въ тюрьму,— сказалъ судья, взявъ перо въ руки.

Подсудимый глухо простоналъ.

— Позвольте мн сказать еще слово,— началъ опять защитникъ, выступая впередъ, но судья нетерпливо махнулъ рукой.

— Разв вы не видите, что съ каждымъ новымъ вопросомъ дло становится все хуже? Онъ, по собственному своему признанію, совершилъ проступокъ, въ которомъ его обвиняютъ.

— Я совершилъ его, но я не виноватъ,— медленно проговорилъ обвиняемый.— Я не преступникъ по своимъ намреніямъ и всегда думалъ быть закономрнымъ и полезнымъ членомъ общества, но какъ-то случайно попалъ подъ колесо жизни и не могу подняться. Умнье жить такъ и остается для меня непостижимою тайной.— Онъ закрылъ лицо обими руками и сдавленное рыданіе вырвалось изъ груди его.— Ахъ! Мэри, Мэри! лучше бы не быть теб моею женой!— и онъ подозвалъ знакомъ защитника.— Пойдите сюда, подойдите ко мн,— сказалъ онъ возбужденнымъ и нервнымъ голосомъ.— Я прошу васъ, пойдите къ моей жен… она живетъ въ Пріоръ-стрит… вдь, вы знаете, гд Пріоръ-стритъ, не такъ ли?… Спросите мистрисъ Райле…

— Ричлингъ,— поправилъ защитникъ.

— Да нтъ же! я вамъ говорю, спросите мистрисъ Райле! Попросите ее… попросите… Боже мой, что длается съ моею головой? Попросите…

— Я просилъ бы судъ обратить вниманіе…— сказалъ защитникъ, снова обращаясь къ судь съ еще большею ршительностью,— я прошу освободить подсудимаго и обратить вниманіе на очевидно ненормальное состояніе его умственныхъ способностей.

Обвиняемый быстро и тревожно взглянулъ на защитника, затмъ на судью и глухо промолвилъ:

— Нтъ, нтъ!… не то, не то… не надо!

Судья, взглянувъ на бумагу, лежащую передъ нимъ на стол, началъ писать что-то и, ни на кого не глядя, произнесъ:

— Въ городскую тюрьму… на испытаніе умственныхъ способностей.

Крикъ негодованія, который при этихъ словахъ вырвался у подсудимаго, выражалъ такое отчаяніе, что даже репортеры, сидя въ своемъ углу, взглянули на него и на минуту пріостановили свое писанье.

— Нтъ, вы этого не сдлаете!— закричалъ онъ.— Я съ ума не сошелъ!… Я теперь даже и не путаюсь въ мысляхъ… это было временно только… теперь для меня все ясно! Я совершенно здоровъ!

Судебный приставъ положилъ руку на его плечо, но судья остановилъ его. Подсудимый бросилъ яростный взглядъ на пристава, а отъ него къ судь.

— Если я бродяга, то и наказывайте меня за бродяжничество! Я не прошу и не жду пощады, я не жду и правосудія! Вы уже подвергли меня наказанію, а дло разбираете посл, накажите меня снова, это сдлать вы можете… но того вы не можете и не смете сдлать!

— Къ порядку! Смирно тамъ на скамьяхъ!— закричали пристава. Самозванный защитникъ началъ обтирать свою лысую голову, а судья, съ строгимъ, сатирическимъ выраженіемъ на губахъ, сказалъ задыхающемуся отъ волненія подсудимому:

— Вы проявляете не только степень своей нормальности, но и своего неуваженія къ суду.

— Я не имю причины скрывать ни того, ни другаго!— отвчалъ обвиняемый, сверкая глазами отъ бшенства.

Судья гнвно взглянулъ на него, но, сдержавшись, принялся опять писать, громко выговаривая слова:

— Въ городскую тюрьму на тридцать дней.

Полицейскій опять схватилъ подсудимаго и направился къ той же рери въ перегородк, изъ которой онъ вышелъ. Несчастный исчезъ за ней, шатаясь и со стономъ повторяя про себя: ‘О! Мэри, Мери!… жена моя!… жена моя!…’

Черезъ полчаса темный арестантскій фургонъ, извстный подъ шутливымъ названіемъ ‘Черной Марьи’, поджидалъ приговоренныхъ къ тюремному заключенію. На тротуар стояла шеренга уличныхъ бродягъ, съ напряженнымъ интересомъ выжидающая появленія пассажировъ фургона.

Вотъ являются и они, одинъ за другимъ, и весь этотъ сбродъ людей всхъ возрастовъ и половъ входитъ въ омнибусъ, падая другъ на друга, толкаясь и переполняя его до такой степени, что закрыть дверцу его нельзя иначе, какъ наваливаясь на нее снаружи изо всей силы.

— Послушайте,— сказалъ тотъ же самозванный защитникъ, который усплъ убдить и репортеровъ не называть въ ихъ отчетахъ лица, вызвавшаго такое волненіе въ суд,— послушайте, городовой, разв нтъ другаго способа?…

— Ползайте! ползайте!

И дверца фургона, припертая двумя сильными руками, захлопнулась, какъ крыша туго набитаго сундука. Фургонъ съ грохотомъ укатилъ.

XXIII.
Тюрьма.

Передъ тюрьмой ‘Черная Марья’ тмъ же способомъ, только на выворотъ, распорядилась своими пассажирами и отъхала пустая. Въ дом заключенія, вншность которой показалась такою живописной Нарцису, бездомный и голодный находилъ, наконецъ, себ убжище и пищу. Но даже и здсь вопросъ о пищ, независимо отъ преступности, пола, расы, положенія и возраста лица, измнялся, смотря по тому, обладало ли лицо пятидесятью центами, или нтъ. Въ первомъ случа заключенный могъ получить кровать, дрянную постель, камеру съ окномъ на главную улицу, достаточно разнообразную пищу въ четыре пріема въ день и, наконецъ, приборъ за столомъ служащихъ тюрьмы. Т же изъ заключенныхъ, которые не обладали этою суммой, проходили мимо всхъ этихъ прелестей, не вкушая ихъ, и шли дальше по темнымъ галлереямъ, сторожами которыхъ чаще всего назначались каторжники, отбывающіе почему-то въ этой служб свой срокъ каторги.

Заключенный, наконецъ, добирается до желзной ршетчатой двери, засовы ея выдвигаются и она, скрипя на петляхъ, открывается передъ нимъ. Мы не будемъ описывать во всхъ подробностяхъ зрлище, открывающееся тутъ его глазамъ: ту же картину можно видть тамъ и по сей день. За ршеткой былъ большой, мощеный дворъ, окруженный съ трехъ сторонъ камерами въ два этажа съ тяжелыми, черными дверьми. Сотня съ небольшимъ оборванныхъ людей сидла и лежала или валялась по всмъ угламъ — въ полномъ братств и равноправности несчастья. Въ этомъ живительномъ и подкрпляющемъ для порока мст, служащемъ какъ бы фокусомъ для дальнйшаго распространенія преступленій и представляющемъ собою мрачную пародію правосудія и защиты общества, находился человкъ, приговоренный за годъ или два передъ тмъ за страшное убійство къ двадцати одному году каторжной работы. Приговоръ этотъ былъ замненъ тюремнымъ заключеніемъ въ городской тюрьм съ двадцатилтнею обязательною праздностью. Начальникъ тюрьмы назначилъ его ‘комендантомъ двора’, такъ какъ зврская сила, жестокость и наводящая ужасъ репутація были требуемыми качествами для этой почетной должности. Дверь въ ршетк отворилась. Новаго товарища привтствовалъ ревъ, когда онъ вошелъ во дворъ, а онъ, между тмъ, направился къ резервуару съ грязною водой, стоящему во двор, и принялся отмывать съ себя грязь и кровь, а затмъ пошелъ прямо въ назначенную для него камеру. Онъ лежалъ на полу, приникнувъ къ нему лицомъ, когда въ камеру вошелъ человкъ съ дубиной въ рук и приказалъ ему встать. Заключенный вскочилъ на ноги и сталъ лицомъ къ лицу съ ‘комендантомъ двора’ — настоящимъ великаномъ по ширин плечъ и росту, въ ободранной рубашк и штанахъ.

— Возьми-ка ушатъ и швабру, слышишь? и вычести камеру!— гаркнулъ онъ, размахивая дубиной.

Заключенный бросилъ молніеносный взглядъ на негодно сдержанно отвтилъ, хотя лицо его пылало:

— Умру, а не сдлаю этого.

На это послдовалъ ударъ дубиной и раздался крикъ ярости,еще ударъ въ бокъ и по голов, и заключенный лежалъ безъ сознанія на камняхъ двора. Когда онъ открылъ глаза и попытался встать, онъ почувствовалъ на себ чье-то прикосновеніе, кто-то поддерживалъ его. Онъ обернулся и увидлъ коренастаго, низенькаго человка съ бритою головой и съ шерстяною курткой, переброшенною черезъ плечо, который сказалъ ему добрымъ, тихимъ голосомъ:

— Держитесь, мистеръ Ричлингъ.

Ричлингъ ухватился за его руку, съ удивленіемъ посмотрлъ на добрые глаза, глядвшіе на него, и растеряннымъ шепотомъ проговорилъ: Ристофало!— и поникъ головою.

Итальянецъ только что попалъ въ городскую тюрьму изъ полицейской части. Полновластный самодержецъ двора спокойно шагалъ вблизи, поглядывая на нихъ, замтивъ это, Ристофало, не снимая своей руки съ плеча Ричлинга, кивнулъ коменданту какъ бы въ удостовреніе, что онъ берется все живо устроить къ полному его удовольствію. Ричлингъ, еще ошеломленный и дрожащій, еле держался на ногахъ и не поднималъ глазъ, въ то время какъ итальянецъ медленно двигался съ нимъ по направленію въ своей камер, удаляясь отъ грязной толпы глазющихъ на нихъ.

— Какъ вы попали въ тюрьму?— едва слышнымъ голосомъ спросилъ Ричлингъ.

— Да такъ, по пустякамъ… попалъ въ свидтели убійства въ драк… разскажу посл.

— Ахъ, Ристофало,— проговорилъ Ричлингъ, входя въ камеру,— жена моя! жена моя! Пошлите ей хлба!

— Ложитесь,— сказалъ итальянецъ, налегая слегка на его плечо, но Ричлингъ оказывалъ нкоторое сопротивленіе.

— Она живетъ недалеко отсюда, Ристофало. Вамъ легко будетъ доставить ей что угодно. Вдь, нтъ вещи, которой бы вы не могли сдлать… если только захотите!

— Ложитесь,— повторилъ итальянецъ, еще сильне напирая на его плечо. Заключенный безсильно опустился на полъ, а товарищъ его, быстрымъ движеніемъ сдернувъ куртку съ плечъ, подсунулъ ему ее подъ голову.

— Вы не знаете, какъ я здсь очутился, Ристофало?— просто налъ Ричлингъ.

— Не знаю и намъ не до того. Знаетъ ли ваша жена, что вы здсь?

Ричлингъ, дежа на куртк, покачалъ головою. Итальянецъ взялъ ея адресъ.

— Теперь я пойду и приведу ее къ вамъ,— сказалъ онъ,— а вы лежите смирно безъ меня, я скоро вернусь.— Онъ вышелъ во дворъ, слегка притворивъ за собою тяжелую дверь, и съ равнодушнымъ видомъ обошелъ дворъ, завидвъ ‘коменданта’, онъ подошелъ къ нему съ такимъ же невозмутимымъ спокойствіемъ, какъ къ Ричлингу въ тотъ день, какъ онъ взялъ у него долларъ. Праздные слушатели, собравшіеся вокругъ нихъ, не могли разслышать словъ итальянца, но отвты ‘коменданта’ были намренно сказаны во всеуслышаніе, и вс видли, какъ онъ качалъ годовою, не соглашаясь на предложенія собесдника. Какъ ни просилъ итальянецъ страшнаго коменданта освободить Ричлинга отъ обязанности мыть камеру, предлагая сдлать это за него, тотъ не хотлъ ничего слышать и объявилъ, что такъ какъ то былъ день, назначенный для мытья камеръ, и такъ какъ заключенный отказывался и сопротивлялся, ничто и никто его не избавитъ отъ этой обязанности и, кром того, въ вид наказанія, онъ долженъ еще вычистить резервуаръ съ водой. Никакія увщанія или указанія на его слабость и болзненное состояніе не помогли,— ‘комендантъ’ упорно стоялъ на своемъ и, сверхъ чистки камеры, объявилъ, что въ свое время потребуетъ отъ него исполненія другихъ, еще боле грязныхъ и тяжелыхъ работъ.

— Я требую, чтобы онъ вычистилъ камеру немедленно, а то ему достанется, смотрите!— добавилъ онъ, размахивая дубиной.

Ристофало вернулся въ свою камеру и нашелъ Ричлинга погруженнымъ въ тревожный сонъ. Итальянецъ только слегка прикоснулся къ нему, но этого было достаточно, чтобы онъ испуганно вскочилъ, дико озираясь вокругъ себя.

— Ристофало,— проговорилъ онъ, неподвижными глазами уставясь на него.

— Вы заснули,— сказалъ итальянецъ.

— Этотъ сонъ хуже всего… лучше не засыпать,— промолвилъ Ричлингъ, проводя обими руками по лицу.— Жены моей не было здсь?

— Нтъ. Я еще и не посылалъ за ней. Мы должны выждать благопріятный моментъ… и, прежде всего, надо развеселить ‘коменданта’, если же не удастся, то придется какъ-нибудь обойти его.

Хитрый итальянецъ сейчасъ понялъ, что пробовать добиться немедленнаго облегченія значило навлечь новую напасть на Ричлинга,— онъ зналъ хорошо все значеніе времени.

— Нечего длать,— сказалъ онъ,— чистить камеру придется сейчасъ хе,— и, длая видъ, что не замчаетъ, какъ засверкали глаза Ричлинга при этихъ словахъ, онъ добавилъ съ спокойною улыбкой:— если вы не будете чистить, то придется мн это сдлать.

Съ помощью этой невинной маленькой хитрости и добрыхъ, разумныхъ совтовъ, Ристофало, наконецъ, удалось убдить Ричлинга сдлать уступку. Не встрчая уже никакихъ препятствій со стороны ‘коменданта’ двора, они оба принялись за чистку камеры, и Ричлингъ, протестуя противъ помощи итальянца, пытался все сдлать одинъ. Добрались они и до резервуара съ грязною водой: имъ пришлось стоять въ немъ по колна и черепками скоблить его стнки, причемъ Ричлингъ два раза упалъ въ воду, къ шумному восторгу всхъ обитателей двора. Товарищъ поднялъ его, стараясь предостеречь отъ дальнйшихъ паденій.

— Какъ только мы кончимъ, то пошлемъ купить водки у тюремнаго сторожа,— сказалъ Ристофало, онъ держитъ водку для продажи. А затмъ уже пошлемъ кого-нибудь на вашу квартиру, а ‘комендантъ’ подумаетъ, что мы послали вторично за водкой.

— Послать?— сказалъ Ричлингъ.— У меня нтъ ни одного цента въ карман.

— У меня есть немного денегъ… нсколько димовъ {Монета въ 10 центовъ.},— возразилъ его товарищъ.

— Въ такомъ случа, почему же вы здсь, а не въ другой части тюрьмы?

— Боюсь истратиться — денегъ мало: дло-то у меня опять прогорло.

Ричлингъ отъ изумленія пересталъ даже скоблить стнки и повернулся къ итальянцу, держа черепокъ въ рук, тотъ улыбнулся ему въ отвтъ.

— Да,— сказалъ онъ,— все, что у меня было денегъ, я взялъ съ собою въ Bayon la Fourche, на возвратномъ пути оттуда мн пришлось ночевать съ незнакомыми людьми на барк. Среди ночи одинъ изъ нихъ всталъ и ободралъ меня, какъ липку. Я проснулся, вроятно, отъ шума драки, послдовавшей за длежомъ моего состоянія: одинъ въ свалк былъ убитъ, остальные разбжались по болотамъ и преріямъ. Меня же полиція арестовала какъ свидтеля и привела сюда, не разсчитывая, что я останусь въ город дожидаться дла.

— Убитый и былъ обобравшій васъ воръ?

— Право, не знаю,— сказалъ итальянецъ.— Мн остается только надяться, что это такъ,— прибавилъ онъ, принимаясь снова за свой черепокъ.

— Странное мсто для заключенія свидтеля!— замтилъ Ричлингъ, прижимая рукой больное мсто въ боку и съ трудомъ выпрямляясь.

— Ничего, мсто хорошее,— возразилъ итальянецъ, продолжая усердно скоблить.— Ручаюсь, что мы этого франта живо приберемъ въ руки,— будетъ какъ шелковый.

Было уже далеко за полдень, когда, наконецъ, осторожный Ристофало рискнулъ дать порученіе одному изъ завсегдатаевъ тюремной конторы, чтобы онъ отправился сначала на квартиру Ричлинга, а затмъ къ одному изъ его знакомыхъ съ указаніями насчетъ принятія мръ къ ихъ освобожденію. Посланный выполнилъ все какъ разъ на-выворотъ: зашелъ раньше къ знакомому итальянца и явился къ мистрисъ Райле только въ сумеркамъ. Мэри не было дома: она скиталась цлый день безцльно по городу, не помня себя отъ горя, и искала мужа. Мистрисъ Райле не могла удержать ее дома, но убдила ее не обращаться къ доктору Севьеру, пока не обнаружится дйствительное, а не воображаемое злополучіе. Сдлала это ирландка съ самыми лучшими намреніями, основываясь на неоднократно повторявшихся въ ея жизни случаяхъ пропажи ея собственнаго мужа, онъ былъ лучшій изъ смертныхъ, что не мшало ему часто на ночь попадать въ пьяномъ вид въ руки полиціи и только поутру являться къ ней съ повинною головой. Ей хорошо были извстны вс пути и средства, съ помощью которыхъ можно было найти пропавшаго человка, но, щадя Ричлинга и желая дать ему возможность по-своему оправдаться передъ женой, хотя бы съ помощью невиннаго обмана, она не спшила длиться съ Мэри этимъ знаніемъ и направила ее на безплодные поиски среди разнощиковъ и рыбаковъ у пароходной пристани. Такимъ образомъ, посланные и отъ доктора Севьера, и отъ Ричлинга не нашли Мэри дома и вернулись оба съ успокоительными извстіями отъ мистрисъ Райле.

Было уже совсмъ темно, когда Мэри посл мучительныхъ и тщетныхъ поисковъ тревожно и торопливо переступила порогъ своего дома. Ирландка стояла у двери своей гостиной и отступила на шагъ при вид обезумвшей отъ отчаянія молодой женщины.

— Его нтъ еще?— воскликнула она.

— Успокойтесь, мистрисъ Ричлингъ,— поспшно сказала вдова,— вашъ мужъ живъ и найденъ.

Мэри вн себя схватила ее за плечи и дикимъ голосомъ закричала:

— Гд онъ? гд онъ?

— Раньше утра вы не можете видться съ нимъ.

— Гд онъ?— еще громче вскричала Мэри.

— Завтра утромъ мы вытащимъ его оттуда,— успокоивала ее ирландка.

— Мистрисъ Райле,— сказала Мэри, устремивъ на нее пристальный взоръ,— скажите мн… мужъ мой въ тюрьм?… О, Боже мой! Боже мой!…

Слезы брызнули изъ глазъ ирландки. Она прижала въ своей груди бдную рыдающую молодую женщину и, сама обливаясь горькими слезами, повторяла:

— Мистрисъ Ричлингъ, дорогая моя… ахъ! Мистрисъ Ричлингъ! я бы, кажется, отдала все на свт, чтобы мой мужъ былъ сегодня ночью тамъ, гд теперь вашъ мужъ!

XXIV.
Освобожденіе.

На другой день утромъ кучка дтей, играющихъ на улиц передъ городскою тюрьмой, была неожиданно встревожена и отвлечена отъ своихъ игръ появленіемъ докторской кареты, которая быстро пронеслась передъ ними и остановилась передъ мрачнымъ подъздомъ дома заключенія. Изъ кареты вышелъ докторъ Севьеръ, за нимъ появилась Мэри. Онъ взялъ ее подъ руку и оба исчезли за входною дверью. Разговоръ въ контор былъ кратокъ, справка по спискамъ тоже не заняла много времени и вскор оба постителя, въ сопровожденіи тюремнаго сторожа, шли по темной галлере, слабо освщенной газомъ. Вонь была ужасающая. Они вскор остановились у внутренней ршетчатой двери.

— Вы бы могли, кажется, вывести его изъ камеры и привести къ намъ, а не водить насъ сюда,— замтилъ врачъ, сердито хмурясь на мерцающій отблескъ узоровъ, оставленныхъ сыростью на стнахъ.

Сторожъ пробормоталъ что-то глухимъ голосомъ и дернулъ за засовъ.

— Что онъ сказалъ?— торопливо спросила Мэри.

— Онъ нездоровъ,— сказалъ докторъ.

Дверь отворилась и они вошли во дворъ. Нкоторые изъ заключенныхъ прервали игру въ мячъ, другіе, продолжая играть въ карты, только взглянули на проходящихъ. Сторожъ указалъ ключами на камеру, Мэри, незамтно освободивъ свою руку, влетла туда, какъ стрла. На крикъ ея отвтилъ стонъ.

Докторъ вошелъ вслдъ за нею въ то время, какъ Ристофало промелькнулъ мимо нихъ въ дверь. Ричлингъ лежалъ на грубомъ, сромъ одял, брошенномъ на полу, подъ головою у него была куртка итальянца. Мэри опустилась на колни около мужа и, оба крпко обнявшись, тихо плавали.

— Мистрисъ Ричлингъ, пустите меня,— сказалъ докторъ, прикасаясь къ ея плечу.

Она приподнялась. Ричлингъ протянулъ доктору руку, которую тотъ крпко пожалъ. Затмъ, опустившись на одно колно, врачъ обратился къ Мэри, тоже стоявшей на колняхъ около больнаго, и далъ ей своимъ обычнымъ дловымъ лаконическимъ тономъ краткія указанія для ухода за больнымъ.

— Вы должны остаться здсь, мистрисъ Ричлингъ,— сказалъ онъ.— Вотъ этотъ человкъ — Ристофало — вполн надежная защита для васъ, а я тмъ временемъ пойду и выхлопочу освобожденіе вашего мужа,— и съ этими словами онъ вышелъ. Въ контор онъ потребовалъ бумаги и слъ писать. Кончивъ, онъ обратился къ сторожу и строго спросилъ:

— Въ тхъ случаяхъ, когда у васъ больные, что вы съ ними длаете?

Сторожъ усмхнулся.

— Когда имъ ужь совсмъ плохо, ихъ забираетъ больничный фургонъ городскаго госпиталя.

— Гм… гм…— сердито проворчалъ докторъ,— тотъ же самый фургонъ, въ которомъ возятъ оспенныхъ и другихъ заразныхъ больныхъ, не такъ ли?

Сторожъ съ нкоторымъ неудовольствіемъ въ голос отвчалъ, что это дло его не касается и что онъ ничего не знаетъ.

— Да, но я знаю,— возразилъ докторъ.— Значитъ, такого больнаго, какъ тотъ, котораго я сейчасъ видлъ, лечатъ здсь, да?

Въ сторож заговорила гордость служащаго человка и онъ хвастливо отвчалъ:

— Они пользуются нашею тюремною аптекой, которая вполн удовлетворительна.

— Вы полагаете? А кто провизоромъ въ ней?— и, судя по гоюсу доктора, можно было предвидть, что онъ доведетъ допросъ до желаемаго конца.

— Одинъ изъ заключенныхъ,— сказалъ сторожъ.

Докторъ устремилъ на него неподвижный взоръ, но собесдникъ его, видимо, цнилъ все значеніе такого удобнаго и выгоднаго совмщенія должностей.

— А давно онъ занимаетъ это мсто?— спросилъ врачъ.

— О, да, не мало времени. Онъ былъ приговоренъ къ смертной казни за убійство и ждетъ теперь новаго разсмотрнія дла.

— И вс лкарства въ полномъ его распоряженіи?— продолжалъ спрашивать докторъ съ ироническою улыбкой.

— Какже, сэръ,— отвчалъ сторожъ, внутренно польщенный.

— И вс ядовитыя вещества, все?… все?…

— Да, сэръ, какъ есть все.

Докторъ еще разъ взглянулъ молча и пристально на служащаго, затмъ сложилъ написанный имъ рецептъ и разорвалъ его на мелкіе куски. Минуту спустя дверца его кареты звонко захлопнулась и докторъ укатилъ. Его отъздъ сопровождался въ контор громкимъ смхомъ и бранью служащихъ.

— А чортъ его дери, вотъ вытаращилъ бы глаза, кабы увидалъ бабье отдленіе!

Въ т времена судьи могли освобождать по своему усмотрнію приговоренныхъ или заключенныхъ, въ случа, если новыя показанія давали имъ основанія для отмны приговора. Но, тмъ не мене и несмотря на энергическія хлопоты доктора Севьера, только къ вечеру удалось ему добиться освобожденія Ричлинга. Солнце уже садилось, когда извощикъ подвезъ Джона и Мэри къ двери ихъ дома. Мистрисъ Райле выразила бы свой восторгъ при встрч съ ними совсмъ иначе, если бы она не была сдерживаема внушительнымъ присутствіемъ великаго доктора Севьера и интереснымъ видомъ незнакомца-итальянца, представленнаго ей подъ очаровательнымъ именемъ Ристофало.

Оба постителя ввели Ричлинга въ домъ подъ руки, несмотря на вс его протесты. Мэри поспшно шла впереди, а ирландка, бросивъ гнвный взглядъ на толпу дтей, собравшихся передъ домомъ, захлопнула передъ ихъ носами наружную дверь. Ей казалось страннымъ, чтобы могли удивляться появленію высокопоставленныхъ лицъ на ея квартир.

Когда вс немного успокоились, она съ величайшимъ достоинствомъ протянула руку доктору, освдомляясь объ его здоровь, и величественно поклонилась Ристофало. Его красивая и мускулистая фигура не ускользнула отъ ея вниманія.

На другой день оба постителя опять явились, но уже въ различные часы, на третій день они снова пришли и посщенія ихъ стали посл этого часто повторяться. Ристофало очень быстро возстановилъ свое финансовое равновсіе и часто заходилъ къ нимъ, потшая ихъ разсказами о своихъ похожденіяхъ. Ирландка, смясь и грозя пальцемъ на Мэри, старалась убдить себя и другихъ, что посщенія ‘бездльника-итальянца’ относились не къ ней, а къ молодой женщин.

Докторъ Севьеръ, между тмъ, наученный опытомъ, объявилъ своимъ молодымъ друзьямъ, что онъ на нихъ попрежнему положиться уже не можетъ, и взялся заботливо и зорко наблюдать за ними.

Наконецъ, насталъ и для него радостный день, когда Джонъ, оправившись, встртилъ его на ногахъ, съ возстановленными физическими и душевными силами.

Прощаясь съ ними, онъ подошелъ въ Мэри и тихо сказалъ:

— Берегите своего мужа, дитя мое,— а затмъ, все еще держа ее за руку, задумчиво посмотрлъ черезъ открытую дверь на солнечный закатъ. Отсюда взоръ его невольно перенесся на Джона, стоявшаго, опершись колномъ на стулъ, позади Мэри, и взглядъ его былъ глубокъ и серьезенъ. Джонъ сочувственно улыбнулся ему въ отвтъ.

— Я понимаю васъ, докторъ, я постараюсь быть достойнымъ ея.

Глаза доктора были опять устремлены на западъ.

— Прощайте,— проговорилъ онъ, и Мэри не успла ничего возразить, какъ доктора уже не было въ комнат.

Въ одинъ изъ послдующихъ вечеровъ. Ричлинги были приведены въ изумленіе неожиданнымъ появленіемъ Нарциса. Несмотря на вс ихъ старанія, ихъ молодость не позволила имъ быть сдержанными и холодными съ креоломъ, какъ бы онъ заслуживалъ. Нарцисъ пришелъ къ нимъ съ явною ршимостью незлобиво перенести и обезоружить недружелюбіе, съ которымъ они могли бы его встртить. Онъ не переставалъ говорить съ быстротой и легкостью колибри, перескакивая съ одного предмета на другой. На сдланное мимоходомъ замчаніе по поводу появленія въ то время уже темныхъ осеннихъ платьевъ на молодыхъ барышняхъ, онъ пустился въ разсужденія:

— Да, признаюсь, я всегда внимателенъ къ барышнямъ и все замчаю въ нихъ, да и жаловаться на нихъ я тоже не могу! Знаете ли, чмъ он замчательны, наши барышни? У нихъ видъ совершенныхъ птицъ! Глядя на нихъ, лтомъ становится прохладно, а зимой — тепло. Да, я это замтилъ. Есть въ нихъ еще что-то такое, что длаетъ ихъ похожими на птицъ. Он всегда знаютъ, когда на нихъ мужчина смотритъ, и всегда длаютъ видъ, что не замчаютъ его! Я бы хотлъ написать легкую сатиру на эту тему… знаете, такую легкую, маленькую сатиру… александрійскими стихами!… Вы любите александрійскіе стихи, не правда ли, мистрисъ Ричлингъ?

Собираясь проститься съ молодыми хозяевами, Нарцисъ всталъ, скрутилъ папиросу съ помощью длиннаго ногтя своего мизинца и продолжалъ болтать:

— Мистрисъ Ричлингъ, позвольте закурить у вашей лампы?… По вечерамъ я не могу прибгать къ помощи своего зажигательнаго стекла, по той причин, что на неб нтъ солнца. Оно мн служитъ днемъ, кода солнце свтитъ. Я остановился на этомъ способ недавно.

— И такъ, солнечные лучи — источникъ вашего собственнаго свта,— добродушно, хотя и насмшливо, проговорила Мэри.

— Да, въ конц-концовъ, это дешевле, чмъ спички.

— Надо полагать, что и это открытіе принадлежитъ вамъ,— замтилъ Джонъ.

— Мн… зажигательное стекло? О, нтъ! Кажется, его открытіе принадлежитъ Архимеду. Странно, однако, что изъ тысячей людей, употребляющихъ это стекло для своихъ надобностей, немногіе могутъ объяснить себ, какъ и почему это длается. Но какъ вы могли подумать, мистеръ Ричлингъ, что открытіе его принадлежитъ мн? Разв вы подозрвали, что я немножко химикъ? Это сущая правда: я умю придать лакмусу красный цвтъ, окунувъ его въ SO, НО, да, сэръ.

— Какже,— сказалъ Ричлингъ,— я уже не разъ замчалъ, что вы чрезвычайно изобртательны.

— Да, это правда,— подержала его Мэри,— съ перваго же нашего знакомства я это замтила и, пожалуй, могла бы пожелать мужу частицу вашей изобртательности,— и, говоря это, она глядла на мужа сіяющими глазами. Нарцисъ же разсмялся отъ чистаго сердца.

— Я принужденъ поневол согласиться съ вами. Вы правы, я постоянно что-нибудь да изобртаю новое. Говорятъ, голь на выдумки хитра,— можетъ быть, и такъ. А знаете ли, какое наблюденіе я еще сдлалъ… и какъ разъ насчетъ октября мсяца? Прежде чмъ вы успете опомниться, онъ у васъ тутъ, какъ тутъ! И это самое можно сказать о каждомъ мсяц, вотъ удивительно, право! Подумайте, сегодня уже 20 октября. Кто бы могъ сказать это?— и, закуривая папиросу, онъ добавилъ: — Вотъ видите, вы также должны поневол согласиться со мной.

XXV.
Ршеніе.

Хотя утлая ладья, на которой Ричлинги плыли по морю житейскому, и была выброшена на песокъ, но уже чувствовалось приближеніе прилива, и надежда, легкими и рдкими волнами, то и дло забгала къ нимъ, ободряя ихъ: теперь можно было каждый день ожидать, что они опять поплывутъ. Почти излишне добавлять, что жили они въ ожиданіи этого момента съ помощью займовъ у доктора Севьера.

— Почему бы вамъ не объявить въ газетахъ, что вы ищете работы?— спросилъ у Ричлинга Ристофало.

— Въ газетахъ? Да, по правд сказать, я пришелъ къ заключенію, что это безполезно. Я уже пробовалъ это длать лтомъ.

— Вы длали это тогда, когда не слдовало длать, и не длаете тогда, когда именно слдуетъ.

— У меня теперь и безъ всякихъ газетъ есть уже мсто въ виду,— возразилъ Ричлингъ съ самодовольствомъ.

Однако, и это оказалось новою ошибкой и новою неудачей, открылъ ему глаза и въ этомъ случа тотъ же самый Ристофало, который замтилъ раньше его, что люди, общавшіе дать ему работу, просто водили его за носъ. Когда данное общаніе не было выполнено уже въ третій разъ, Ристофало категорически заявилъ своему другу:

— Дловой человкъ если ужь общаетъ, такъ держитъ слово.

Ошибокъ въ практическомъ смысл длалъ Ричлингъ много.

— Вы ищете мсто бухгалтера, не правда ли?— спросилъ его, между прочимъ, Ристофало,— такъ почему же вы не одваетесь, какъ бухгалтеръ долженъ быть одтъ?

— На какія же деньги стану я одваться? Не на т ли, которыя я взялъ въ долгъ?— спросилъ Ричлингъ какъ бы съ упрекомъ.

— Ну, да, конечно.

— Покорно благодарю,— сказалъ Ричлингъ, улыбкой давая чувствовать свое несогласіе, но итальянецъ тоже улыбнулся и покачалъ головою.

— Все равно, если вы не сдлаете этого, вамъ придется рано или поздно еще брать въ долгъ.

Ричлнига такъ и рзнуло по сердцу при этихъ словахъ,— онъ чувствовалъ ихъ справедливость, тмъ боле, что долженъ былъ самому себ признаться, что высказанные имъ мотивы не были ни единственными, ни даже вполн тми, которыми онъ руководствовался.

Подъ вліяніемъ смутнаго и довольно неразумнаго представленія о томъ, что ему будутъ охотне давать работу, если онъ будетъ имть видъ человка нуждающагося, онъ совершенно запустилъ свой вншній видъ: ходилъ онъ въ грязной шляп, съ нечищенными башмаками, растрепанною бородой, въ полиняломъ галстук,— словомъ, онъ принималъ постепенно видъ оборванца. Совершилось это такъ незамтно, что Ричлингъ былъ самъ пораженъ, когда итальянецъ обратилъ его вниманіе на это новое заблужденіе съ его стороны.

Пересчитавъ деньги, оставшіяся у него отъ послдней ссуды доктора Севьера, онъ увидлъ, что ихъ не хватитъ для приличнаго костюма бухгалтера.

Не зная, что длать, онъ прибгъ къ послднему и самому гибельному средству для его будущаго: спустившись нсколько ступеней ниже по соціальной лстниц, онъ сталъ искать себ работы поденщика на пристаняхъ и докахъ, расположенныхъ за ркою въ отдаленномъ предмсть города. Но въ этой работ онъ не привыкъ и не зналъ даже какъ взяться за нее.

Какъ-то разъ онъ полдня простоялъ около одного лодочника и, присмотрвшись, какъ онъ конопатилъ лодку, на другой день предложилъ свои услуги для такой же работы, исполнилъ ее удовлетворительно и заработалъ, такимъ образомъ, половину дневнаго заработка рабочаго. Но и такая даже работа не могла быть постоянной, справившись съ одною лодкой, Ричлингъ уже не нашелъ другой, во всемъ порт только одно судно и конопатилось, и то собственными матросами.

Доведенный до отчаянія и не сообщая Мэри, гд онъ работалъ, Ричлингъ постепенно переходилъ къ самому тяжелому и грубому труду. Нсколько дней спустя онъ зашелъ поутру къ доктору Севьеру.

— Доктора нтъ еще дома,— сказалъ ему Нарцисъ.— Такъ рано онъ рдко возвращается. Онъ, какъ видите, оставилъ гостиницу и живетъ опять у себя, но онъ что-то очень неспокоенъ. Вотъ я ему и говорю вчера: ‘Докторъ, я вполн понимаю васъ и сочувствую вамъ, я переживаю буквально то же самое. Вы должны жениться!’

— Что же онъ вамъ отвтилъ?— спросилъ Ричлингъ.

— Какъ вамъ сказать, мистеръ Ричлингъ? Знаете поговорку: молчаніе — знакъ согласія? Онъ только взглянулъ на меня… И хоть бы слово!… Да что бы ему и говорить, согласитесь сами!… У васъ какъ будто нездоровый видъ, мистеръ Ричлингъ, не отъ жаркой ли погоды?

— Вроятно… и отъ погоды,— сказалъ Ричлингъ и замолчалъ, онъ сталъ осматривать потолокъ вдоль и поперекъ, затмъ взглянулъ на скелетъ, стоящій въ углу комнаты и протягивающій ему какъ бы на пожатіе руку, онъ не былъ въ смшливомъ настроеніи и не зналъ, о чемъ и какъ говорить съ Нарцисомъ.

— Мн казалось,— съ усиліемъ опять возобновилъ онъ разговоръ,— когда надняхъ дулъ прохладный втеръ, что ужь лтняя пора миновала.

— Да, дйствительно, можно было такъ думать,— отвчалъ креолъ.— Я тоже желаю прекращенія жары, какъ и вы, въ прохладное время во мн всегда прибавляется всу. Знаете ли, что я вамъ скажу? Я, въ сущности, толстю, когда холодно, а лтомъ все нажитое спускаю Богъ всть куда и думаю, что это зависитъ отъ моего платья. Кстати, мистеръ Ричлингъ,— извините за нескромный вопросъ,— для чего это вы покупали надняхъ клеенчатую шапку и куртку у той лавочки на плотин, знаете? Вы не знали, что я былъ не далеко отъ васъ, а я васъ видлъ.— Ричлингъ при этихъ словахъ сильно покраснлъ, Нарцисъ же продолжалъ говорить, не давая ему времени отвчать.— Впрочемъ, это, конечно, не мое дло, но вамъ, видно, очень нездоровится, мистеръ Ричлингъ.— Услышавъ въ эту минуту шаги доктора Севьера на лстниц, онъ запнулся и ускореннымъ шагомъ, которому онъ, все-таки, старался придать нкоторое достоинство, направился къ своему мсту.

Докторъ пожалъ руку Ричлингу и тяжело опустился на стулъ у своего письменнаго стола.

— А что, Ричлингъ? ничего новаго?

— Докторъ,— началъ Ричлингъ, подвигая къ нему стулъ и понижая голосъ.

— Здравствуйте, докторъ,— перебилъ Нарцисъ, выступая изъ-за своего пюпитра съ граціознымъ движеніемъ руки.

Докторъ кивнулъ ему головою и повернулся къ Ричлингу.

— Вы хотли сказать…

— Позвольте, докторъ, мн выразить надежду, что вы находитесь въ вожделнномъ здравіи,— продолжалъ креолъ и, замтивъ нетерпливый взглядъ доктора, повторилъ свои цвтистыя пожеланія.

Докторъ отвтилъ коротко, что здоровъ, и опять обратился къ Ричлингу. Нарцисъ поклонился не безъ злорадства и, не поворачиваясь къ нимъ спиною, попятился къ своему столу: онъ доволенъ былъ уже тмъ, что далъ почувствовать свое присутствіе. Ричлингъ еще ближе подвинулся къ доктору и негромко сказалъ:

— Если черезъ день или два я не получу мста, я опить долженъ буду просить у васъ денегъ.

— Ну такъ что же? И прекрасно, Ричлингъ.— Докторъ говорилъ громко.

— Ахъ, нтъ, докторъ!— еще тише отвчалъ Ричлингъ,— это не прекрасно, а очень худо! До такой степени худо, что я уже не въ силахъ такъ продолжать, разв только если вы позволите мн платить вамъ за это работой.

— Милый другъ, я бы охотно это сдлалъ, но у меня нтъ такой работы, которую я могъ бы вамъ дать.

— Нтъ, есть, докторъ.

— Какая же?

— А вотъ какая: у васъ кучеромъ служитъ молодой негръ.

— Ну, такъ что же?

— Назначьте ему въ дом другую работу, а мн позвольте возить вашу карету.

Докторъ такъ и привскочилъ на стул.

— Ричлингъ! что вы говорите?! Я не могу допустить васъ до этого. Я бы васъ погубилъ. Если васъ увидятъ на козлахъ моей кареты…

— Да только на короткое время, докторъ, пока я не найду чего-нибудь другаго.

— Нтъ, нтъ! Если васъ увидятъ на козлахъ моей кареты въ Новомъ-Орлеан, вамъ уже другой работы вовки не добыть здсь!

— Помилуйте, докторъ, люди, стоящіе въ наше время въ первыхъ рядахъ общества, начинали…

— Да, да, я все это знаю,— съ досадой возразилъ докторъ,— люди, которые начинали свое поприще среди рабочихъ, но… это другое дло… мн трудно объяснить вамъ, почему… Вы, Ричлингъ, не принадлежите къ такого рода людямъ,— вотъ все, что я могу сказать.

И говорю вамъ это, не порицая и не хваля васъ, для васъ нужна такая работа, которая соотвтствовала бы вашимъ способностямъ.

— Моимъ способностямъ!— съ горечью повторилъ Ричлингъ и глаза его наполнились слезами, онъ показалъ доктору свои раскрытыя ладони.— Вотъ посмотрите, докторъ,— тихо проговорилъ онъ. Руки его были въ рубцахъ.— Онъ не договорилъ и хотлъ уйти, докторъ удержалъ его.— Пустите меня,— умоляющимъ голосомъ сказалъ Ричлингъ, отворачивая лицо.— Пустите меня, я жалю, что показалъ… это и малодушно, и глупо… съ моей стороны… пустите меня!

Но докторъ держалъ его за руку и не пустилъ. Онъ взялъ одну изъ его рукъ и разсмотрлъ ее.

— Ричлингъ, вы носили тяжести.

— Другой работы не было.

— Вздоръ!

— Пустите меня,— прошепталъ Ричлингъ, но докторъ все еще не пускалъ его.

— Скажите мн, Ричлингъ, гд вы привели ваши руки въ такое состояніе?… Не на пароходной же пристани?…

Молодой человкъ кивнулъ годовою. Докторъ опустилъ руку и молча, сжавъ губы, строгими глазами взглянулъ на него.

Помолчавъ, онъ проговорилъ:

— Среди негровъ и грубыхъ ирландцевъ носильщиковъ, подъ руганью и ударами штурмановъ!… Боже мой, Ричлингъ!…— и съ этими словами онъ отвернулся на своемъ вертящемся стул съ видомъ человка, потерявшаго всякое терпніе.

— Вы такой глупости отъ меня, видно, не ожидали,— сказалъ Ричлингъ.

Докторъ облокотился локтями на столъ и задумчиво посмотрлъ на него:

— Мистеръ Ричлингъ, вы для меня загадка… какъ мн понять васъ?…— и съ минуту они оба молча глядли другъ на друга, пока докторъ не заговорилъ опять:— Нтъ, это не глупость, это не недостатокъ ума, я это очень хорошо знаю, Ричлингъ,— онъ говорилъ уже тихимъ и сердитымъ голосомъ.— Вы просто не находите примненія для того рода ума, которымъ васъ надлила природа. На него нтъ спроса, вотъ въ чемъ дло!… Нкоторые люди, какъ вывску, носятъ на себ свою глупость, она вся такъ и лзетъ наружу, но если заглянуть поглубже, можно найти подъ этою неразумною вншностью кое-какіе признаки здраваго смысла, вотъ какъ у этого блаженненькаго,— добавилъ онъ, наклонясь въ Ричлингу и большимъ пальцемъ указывая на отдаленный уголъ, гд сидлъ Нарцисъ.— У него есть извстная доза здраваго смысла, но его не видать, онъ весь какъ-то теряется у него внутри. Въ другихъ же людяхъ, съ виду крайне разумныхъ, гд-то глубоко, въ самой сущностныхъ природы, кроется неизлечимое неразуміе…

Ричлингъ, несмотря на все свое горе, улыбнулся при этихъ словахъ, ткнулъ пальцемъ себя въ грудь и сказалъ:

— Какъ вотъ въ этомъ непроходимомъ дурак, не такъ ли?

— Совершенно врно,— подтвердилъ докторъ.— Вотъ и теперь: вы уже такъ давно, таскаясь на рынк жизни, не находите спроса на то, что вы предлагаете, вы такъ давно бдствуете и такъ натерплись всякаго униженія въ этой борьб, что вы, по рыночнымъ законамъ спроса и предложенія…. вы сдлали величайшую ошибку.

— Да не одну, а цлыхъ дюжину, если хотите,— отвчалъ Ричлингъ съ горькою усмшкой, но по движенію головы доктора можно было замтить, что легкомысленный отвтъ не встртилъ въ немъ одобренія.

— И одной достаточно. Вы дошли до того, что утратили всякое сознаніе своей истинной цли.

— Моя стоимость опредляется достигаемыми мною результатами.

Докторъ нетерпливо и презрительно тряхнулъ головой.

— Пустяки! Вы никогда не достигнете тхъ результатовъ, которые по справедливости сьредлили бы вашу настоящую цну, бываютъ, наоборотъ, и люди, цна которыхъ неизмримо ниже добытыхъ ими результатовъ. А вы… вы не знаете, какъ все это достигается. Никогда и знать не будете.

— Нтъ, ужь какъ хотите, докторъ,— сказалъ Ричлингъ, красня и ударяя себ кулакомъ по колну,— я знаю прекрасно, что я стою теперь больше, чмъ стоилъ прежде. За этотъ годъ я научился многому, я только жду случая, чтобы это примнить и доказать вамъ на дл!

— Да, конечно,— возразилъ докторъ,— въ этомъ-то и заключается эта чисто-вншняя ваша разумность, о которой я вамъ говорилъ. Въ то же время, въ припадк чисто-ребяческаго нетерпнія, вы идете и предлагаете себя въ качеств разгрущика и кучера! Вотъ она-то, сидящая внутри васъ, неразумность! Что прикажете мн длать съ такимъ человкомъ?— Говоря это, врачъ засмялся не громкимъ, но и не добрымъ смхомъ. Ричлингъ потупилъ глаза. Наступило молчаніе.

— Вы говорите, что вы только ждете какого-нибудь случая?— началъ опять докторъ.

— Да,— съ живостью отвтилъ Ричлингъ, поднявъ глаза.

— Ну, такъ вотъ что: случай этотъ вамъ представляется, я вамъ его устрою,— и при этомъ они оба взглянули другъ другу въ глаза. Докторъ задумчиво кивнулъ ему головой и добавилъ: — Да, сэръ, вы и ваша жена пріхали сюда…. въ Новый-Орлеанъ… изъ Мильуоки?

— Да.

— Ваши родственники знаютъ о вашемъ теперешнемъ бдственномъ положеніи?

— Нтъ, не знаютъ

— Въ хорошихъ условіяхъ живетъ мать вашей жены?

— Да, она обезпечена.

— Въ такомъ случа, знаете ли, на что вы должны ршиться?

— Это,— сказалъ Ричлингъ,— это единственная вещь, на которую я не могу ршиться.

— Нтъ, вы можете и должны это сдлать. Вы должны отправить вашу жену къ ея матери.

Ричлингъ покачалъ головою.

— Вы обязаны это сдлать,— съ горячностью подхватилъ докторъ,— я вамъ дамъ деньги на ея проздъ.

Въ тон доктора чувствовалась такая настойчивость, подъ давленіемъ которой глаза Ричлинга на мгновеніе сверкнули, отвчалъ онъ, однако, сдержанно и мягко:

— Докторъ, поврьте, Мэри никогда не согласится оставить меня.

— Конечно, нтъ, я это знаю. Но вы должны такъ поставить дло, чтобы она согласилась,— въ этомъ и заключается ваша обязанность. А когда она удетъ, соберитесь съ силами и обойдите вс здшніе дома,— торговые дома, конечно, обойдите ихъ систематически, не пропуская ни одного, и ищите себ въ нихъ мсто, соотвтствующее вашему положенію… гм… да, положенію, говорю я…. и вашимъ способностямъ. А я васъ буду сужать средствами, пока вы не найдете себ постоянной работы. Не пугайтесь, прошу васъ, я вовсе не намренъ помогать вамъ боле, чмъ слдуетъ, будьте покойны на этотъ счетъ.

— Ахъ, Боже мой, докторъ, неужели вы можете думать….— но врачъ перебилъ его:

— Перестаньте, Ричлингъ! Вы и ваша жена люди не малодушные, я долженъ отдать вамъ хоть эту справедливость. Что касается ея, то я поражаюсь ея изумительною твердостью духа. Если только вы захотите это выполнить, вы оба и сможете, и съумете это сдлать, я не сомнваюсь.

— Докторъ,— сказалъ Ричлингъ,— вы, я знаю, лучшій изъ друзей… и желаете намъ добра, но, право, это невозможно. Разв вы не знаете, что Мери и я… что мы… мы любимъ другъ друга?

— Гм…— промычалъ докторъ и съ нескрываемымъ нетерпніемъ отвернулся отъ него. Ричлингъ закусилъ себ губу, но, все-таки, продолжалъ:

— Мы готовы перенести все на свт, лишь бы переносить вмст, и мы дали слово другъ другу длить все вмст — и счастье, и невзгоды жизни, все.

— Гм… гм…— былъ отвтъ, и докторъ закрылъ глаза.

— Да, мы такъ и сдлаемъ,— закончилъ Ричлингъ.

— Да, вдь, вы не можете этого сдлать!— крикнулъ докторъ, и такъ громко, что Нарцисъ привсталъ на своемъ винтовомъ стул и изъ-за пюпитра взглянулъ на говорящихъ.

— Нтъ, разлука немыслима для насъ.

Докторъ вскочилъ на ноги и ударилъ кулакомъ по столу.

— Вы должны на это ршиться, говорю вамъ! Если вы такъ будете продолжать жить, какъ живете теперь, вы погибнете, вы умрете! Вы оба убьете себя, мистеръ Ричлингъ,— да, убьете! Неужели вы допустите, чтобы Мери погубила себя, чтобы она умерла, благодаря тому, что она готова идти до конца?— Онъ опять слъ и нервно началъ перебирать и переставлять вс вещи на стол, перья, крышку на чернильниц и т. п.

Настало молчаніе, во время котораго цлый рядъ мыслей мгновенно пробжалъ въ голов Ричлинга. Онъ сидлъ, опустивъ глаза, и задумчиво смотрлъ на полъ. Одна картина смнялась другою въ его воображеніи: разлука… затмъ пустота кругомъ и внутри себя… и долгая, мучительная тоска… Одно соображеніе назойливо и нестерпимо какъ-то само все лзло впередъ: Ричлингъ ни на минуту не могъ забыть, что докторъ имлъ какое-то особенное право давать ему совты, онъ чувствовалъ, что надо было имть вскія и основательныя причины, чтобы отвергнуть ихъ, и не только въ настоящемъ, но и въ будущемъ. Въ первый разъ въ жизни онъ переживалъ всю истину словъ, произнесенныхъ когда-то этимъ же самымъ докторомъ Севьеромъ: ‘для человка быть въ долгу значитъ быть въ кабал’, и эта истина давила его теперь всею своею тяжестью. Было мгновеніе, когда все существо его было готово возстать противъ нея и сбросить ее съ себя, но стыдъ удержалъ его и онъ покорился своей участи. Наконецъ, онъ всталъ.

— Что же?— спросилъ врачъ.

— Позвольте мн посовтоваться съ Мэри.

— Длайте, какъ знаете, мистеръ Ричлингъ,— сухо возразилъ докторъ, но сейчасъ же прибавилъ:— да, посовтуйтесь съ ней,— и голосъ его звучалъ мягче и добре.

Они оба направились къ выходу. Докторъ отворилъ дверь, и, прощаясь, Ричлингъ попытался выразить свою благодарность, а докторъ торопливо замялъ ее, длая видъ, что не слышитъ.

Вслдъ за этимъ наплывъ въ контор больныхъ и посланныхъ отъ нихъ привлекъ все вниманіе доктора. Около часа онъ былъ занятъ пріемомъ, затмъ остался одинъ и слъ перелистывать какой-то памфлетъ. Въ контор только и слышенъ былъ звукъ ножа, разрзывающаго листы книги, а докторъ тмъ временемъ повторялъ мысленно весь свой разговоръ съ Ричлингомъ. Посл ухода Ричлинга Нарцисъ еще не заговаривалъ съ докторомъ и послдній предчувствовалъ, что если наступившая въ контор тишина не будетъ вскор нарушена кмъ-нибудь постороннимъ, то бесды съ креоломъ ему не миновать. Роковая минута дйствительно вскор наступила.

— Докторъ,— и Нарцисъ подошелъ къ нему, держа шляпу въ рук,— я самъ не знаю, почему, но каждый разъ, какъ я вижу мистера Ричлинга, мн приходитъ въ голову пословица: ‘кто рано встаетъ, тому Богъ подаетъ’.

— Не понимаю, почему,— проворчалъ ему докторъ въ отвтъ.

— Можетъ быть, она и не совсмъ подходящая, но я еще неопытенъ въ этомъ дл, я только недавно началъ изучать пословицы. Докторъ, я иду къ башмачнику, у меня вчера башмакъ лопнулъ. Я собирался…

— Хорошо, идите.

— Да, сэръ, а отъ башмачника я пройду…

Докторъ сердито взглянулъ на него изъ-за книги.

— Въ банкъ, да, сэръ,— договорилъ Нарцисъ и вышелъ.

——

Мэри, стоя у небольшой плиты, была занята приготовленіемъ ужина, услышавъ звукъ шаговъ Джона подъ окномъ, она радостно встрепенулась. Когда онъ вошелъ въ комнату, она, съ видомъ облегченія, подошла къ нему съ ложкой въ одной рук и съ вилкой въ другой.

— Что же это ты такъ поздно сегодня?— сказала она, цлуя его.

— Я не могъ придти раньше.— Онъ опустился на стулъ около стола.

— Ты былъ занятъ?

— Нтъ, работы не было.

Мери подняла кострюлю съ плиты и быстро перенесла ее на столъ, обдувая свои пальцы.

— Все тхъ же щей, да пожиже влей,— сказала она, смясь и указывая ложкой на подогртую пищу.

Ричлингъ улыбнулся и кивнулъ ей головою, затмъ легъ на столъ и закрылъ лицо руками. Въ этотъ день, въ первый разъ, по собственному желанію, онъ не торопился домой къ жен: причиной тому было предложеніе доктора. Цлый день онъ ходилъ и думалъ о немъ. Онъ не могъ не признать благоразумія этого предложенія, тмъ боле, что сила его практической мудрости успла проникнуть во вс самые затаенные уголки его сознанія. Но сердце отказывалось признавать его.

— Ничего,— весело сказала Мэри, садясь за столъ,— можетъ быть, завтра и подвернется что-нибудь, какъ ты думаешь?

— Не знаю,— отвчалъ Джонъ, выпрямляясь и встряхивая волосами. Онъ наполнилъ тарелку и, передавъ ее Мери, взялъ себ другую и началъ сть.

— Ты былъ сегодня у доктора Севьера?— спросила Мэри съ осторожностью, замтивъ, что мужъ ея пересталъ сть и задумался.

Онъ оттолкнулъ отъ себя тарелку и всталъ. Они встртились посреди комнаты. Взявъ ее за об руки, Джонъ остановился и молча посмотрлъ на нее. Какъ онъ ей скажетъ? и что она сдлаетъ? будетъ ли она плакать, горевать? бросится ли къ нему на шею и будетъ ли умолять отвергнуть предложеніе доктора? Ахъ, какъ хорошо, если бы она именно такъ и сдлала!— подумалъ онъ про себя. Докторъ Севьеръ, однако, казалось, былъ увренъ въ противномъ, онъ, повидимому, ожидалъ найти въ ней ту твердость, которая часто проявляется въ жен и матери въ такихъ случаяхъ и которую, можетъ быть, слдуетъ считать проявленіемъ наивысшей любви, но которая, въ то же время, является несомнннымъ выраженіемъ наивысшаго благоразумія. Какое ршеніе она приметъ? покинетъ она его или нтъ?

Онъ хотлъ принять свои руки, но Мэри не пускала ихъ и умоляющими глазами смотрла на него. Вопросъ замеръ у него на устахъ, тмъ боле, что онъ чувствовалъ, какъ малодушно, въ сущности, было его желаніе предоставить ей одной такое тяжелое ршеніе.

— Джонъ,— наконецъ, сказала Мери,— докторъ Севьеръ съ тобою говорилъ?

— Да.

— И онъ совтуетъ теб отправить меня домой на время?

Джонъ даже вздрогнулъ.

— Почему ты знаешь?

— Я прочла это въ твоихъ глазахъ.

Говоря это, она освободила одну руку и положила ее на его голову.

— Что же, Мери… что ты скажешь?

Мэри не сводила глазъ съ него, она чуть слышнымъ голосомъ, какъ бы прося о пощад, прошептала: ‘Онъ правъ’, и, припавъ лицомъ къ его груди, залилась горькими слезами.

Поздне, въ тотъ же вечеръ, Мэри, сидя прижавшись къ мужу и крпко держа его за руку, призналась ему, что мысль эта приходила ей въ голову уже за полгода раньше.

— Почему же ты ничего не говорила?— спросилъ Джонъ.

— Эгоистическія желанія брали верхъ,— тихо возразила она.

Такимъ образомъ, два дня спустя, когда они оба вошли въ контору доктора, на лиц Ричлинга не было прежняго унынія: оба были полны новою надеждой, всегда почти сопровождающею новое ршеніе. Докторъ слъ писать рекомендательное письмо къ пароходному агенту.

— Вы приняли благоразумное ршеніе,— сказалъ онъ, тяжело придавливая письмо пропускною бумагой.— Оно, конечно, для васъ ршеніе не легкое. Я знаю, это очень тяжело, но, вдь, разстояніе васъ не разлучитъ.

— Конечно, нтъ,— сказалъ Ричлингъ.

— Вамъ, можетъ быть, и не предстоитъ долгая разлука,— продолжалъ докторъ,— черезъ нсколько мсяцевъ, ночемъ знать, вы можете опять съхаться и тогда уже на долгую совмстную и обезпеченную жизнь. Поздне, оглядываясь назадъ и вспоминая это время, вы будете гордиться вашею твердостью духа, вашимъ благоразуміемъ, тмъ боле, что… — Докторъ остановился, вложилъ письмо въ конвертъ и, держа его въ рук, повернулся къ нимъ.

Они встали. Добрая и рдкая улыбка доктора, извстная однимъ только больнымъ его, промелькнула на его лиц, когда онъ договорилъ:

— Тмъ боле, что отъ этого зависитъ не только счастье васъ обоихъ, но и будущее… всхъ васъ троихъ…

Мэри вспыхнула при этихъ словахъ и отвернулась. Наступило долгое и многозначительное молчаніе: никто изъ нихъ не хотлъ произнести прощальнаго слова.

— Если бы врачъ могъ всегда располагать своимъ временемъ по желанію,— наконецъ, проговорилъ докторъ,— то я бы могъ напередъ общать быть на пристани при вашемъ отъзд, но мн могутъ помшать, и я лучше прощусь съ вами здсь.

— Прощайте, докторъ,—сказала Мэри и затмъ робкимъ и неровнымъ голосомъ она добавила:— поручаю вамъ Джона,— и взглянула своими кроткими голубыми глазами на доктора.

— Прощайте!— сказалъ онъ.

Строгая, высокая фигура наклонилась къ ней, и Мэри, поднявъ голову, протянула ему свои губки на прощанье и онъ поцловалъ ее. Такъ они разстались.

Съ мистрисъ Райле прощанье сопровождалось искреннимъ обмномъ добрыхъ пожеланій и увреній, причемъ ирландка даже слегка прослезилась.

На пароходной пристани никто ихъ не провожалъ. Оба молча обнялись въ послдній разъ и долго еще махали другъ другу на прощанье, отъ горя и отъ слезъ не видя уже ничего передъ собою. Кто можетъ, прощаясь, сказать напередъ, что прощается не навсегда?

——

Ричлингъ зашелъ посл этого къ доктору, чтобы переговорить съ нимъ насчетъ своего дальнйшаго образа дйствій и условій жизни. Но когда врачъ предложилъ ему деньги, онъ отвелъ его руку въ сторону и сказалъ:

— Нтъ, докторъ, прошу васъ, только не этимъ способомъ. Я хочу васъ просить вотъ о чемъ: позвольте мн по утрамъ приходить въ вашъ домъ и получать здсь то количество пищи, которое дастъ мн возможность прожить день, и такъ я проживу до тхъ поръ, пока не найду себ работы.

— Хорошо, какъ хотите,— отвчалъ докторъ.

Они такъ и устроились. Къ обду Ричлингъ не приходилъ, но почти каждое утро они встрчались у двери столовой въ то время, какъ докторъ входилъ въ нее, а Ричлингъ уходилъ, рано и торопливо съдая свое дневное пропитаніе.

— Ну, что? ничего нтъ еще въ виду?

— Нтъ еще.

Разговоръ ихъ обыкновенно дальше и не шелъ, разв только въ тхъ случаяхъ, когда получались письма отъ Мэри. Такъ прошелъ ноябрь.

——

Наконецъ, разъ вечеромъ, когда пріемъ въ контор уже кончался, докторъ услыхалъ шумъ легкихъ шаговъ, бгущихъ по лстниц черезъ три ступени заразъ, и Ричлиніъ, весь запыхавшись и съ радостнымъ лицомъ, влетлъ къ нему.

— Докторъ, наконецъ!… наконецъ!…

— Наконецъ, что?

— Я нашелъ себ мсто! право, нашелъ! Одно только слово, одну строчку отъ васъ и — мсто мое! Мсто хорошее, докторъ, и такое, которое я могу смло взять. Какъ разъ по мн! вполн соотвтствуетъ моимъ способностямъ!

И Ричлингъ разсмялся такъ, что раскашлялся.

— Напишите, докторъ, одну строчку обо мн, пожалуйста!

XXVI.
Поворотъ.

Давно не испытывалъ докторъ Севьеръ такой радости, какъ въ ту минуту, когда Ричлингъ, почти обезумвъ отъ счастья, вбжалъ въ его контору съ извстіемъ, что нашелъ себ работу. Нарцисъ тоже обрадовался. Соскочивъ съ своего стула, онъ подошелъ поближе къ говорящимъ, стараясь улыбкой выразить имъ свое участіе, но не смя вмшаться въ ихъ разговоръ. Ричлингъ поздоровался съ нимъ, съ сіяющимъ лицомъ кивнувъ ему головою, креолъ отвчалъ мановеніемъ руки. Но, съ другой стороны, въ манер доктора чувствовалась какая-то сдержанность, которая подйствовала охлаждающимъ образомъ на Ричлинга, и онъ уже безъ прежней живости продолжалъ разговоръ:

— Знаете ли вы нкоего Рейзена?

— Нтъ,— отвчалъ докторъ.

— А онъ, между тмъ, говоритъ, что знаетъ васъ.

— Это легко можетъ быть.

— Онъ говоритъ, что вы лечили его жену и пріхали къ ней однажды ночью, когда она опасно заболла…

— Какъ фамилія его?

— Рейзенъ.

Докторъ сталъ припоминать.

— Да, вспомнилъ. Не живетъ ли онъ по близости къ рк, гд хлопчато-бумажные прессы?

— Да, именно тамъ, въ Талія-стрит. Онъ говоритъ…

— Не ему ли принадлежитъ большая тамошняя хлбопекарня?— перебилъ докторъ.

— Какже, пекарня ‘Звзды’,— снова оживляясь, подхватилъ Ричлингъ.— Онъ говоритъ, что знаетъ васъ, и если получить отъ васъ хоть одно слово рекомендаціи обо мн, онъ поручитъ мн веденіе своихъ счетныхъ книгъ и согласенъ взять меня сначала хоть на испытаніе. Больше мн ничего и не нужно, докторъ. Я за результаты испытанія не боюсь.

— Ричлингъ,— сказалъ докторъ, медленно растягивая слова и размахивая бумажнымъ ножомъ въ вид аргумента,— гд т письма, которыя я вамъ совтовалъ достать, помните?

Молодой человкъ замеръ на мст и, глубоко вдохнувъ въ себя воздухъ, устремилъ растерянно глаза свои на доктора.

Въ глубин души,— и докторъ это видлъ,— ему показался такой вопросъ верхомъ жестокости и непонятнаго для него равнодушія.

Докторъ опять махнулъ ножомъ.

— Вы должны признать, какъ фактъ, что я васъ, въ сущности, не знаю.

Ричлингъ открылъ даже ротъ отъ удивленія и въ глазахъ его блеснулъ недобрый огонь. Но врачъ продолжалъ:

— Я васъ глубоко уважаю, я въ васъ врю. Я готовъ вполн врить вамъ, Ричлингъ,— при этихъ словахъ Ричлингъ невольно вспомнилъ, какое довріе оказалъ ему говорящій, и смягчился,— но что касается рекомендаціи, вдь, это почти то же, что выступать свидтелемъ на суд, и я не могу по совсти сказать, чтобъ я васъ зналъ.

Лицо Ричлинга радостно просвтлло, онъ схватилъ руку доктора.

— Вотъ это только и нужно! вотъ именно это, сэръ! Напишите то, что вы сейчасъ сказали.

Докторъ задумался. Ричлингъ сидлъ непорижно и смотрлъ на него, не спуская съ него глазъ. Врачъ повернулся къ столу и написалъ.

На слдующій день Ричлингъ уже не явился къ утреннему завтраку, а нсколько дней спустя докторъ получилъ съ почты письмо слдующаго содержанія:

‘Новый-Орлеанъ, 2 декабря 1857 г.

‘Многоуважаемый докторъ, я получилъ мсто счетовода у Рейзена. Наконецъ-то, и я зарабатываю свое пропитаніе. Работа эта мн нравится. Мысль о хлб, такъ долго служившая источникомъ страданій для меня, теперь стала лучшею и самою пріятною для меня мыслью. Новое мсто я не только получилъ, но думаю, что оно и останется за иною. Во мн проявляется совершенно новая способность отдаваться цликомъ работ, какъ бы олицетворяя ее собою. Тогда работа перестаетъ быть навязаннымъ бременемъ и длается миссіей. Благодаря тому, что я имю дло съ такимъ чистымъ продуктомъ, какъ хлбъ, мн, вроятно, легче представить себ все это въ такомъ вид, но трудъ все тотъ же, если имешь дло и со свининой, съ чеснокомъ, съ тряпками, съ чмъ бы то ни было.

‘Годъ тому назадъ, самъ того не подозрвая, я держался правила длать въ жизни только то, что мн нравится, а теперь я понялъ, что надо любить то дло, за которое берешься. Я понялъ, наконецъ, что человкъ работающій долженъ давать своимъ трудомъ больше, чмъ онъ самъ стоитъ, и благодарю Бога за испытанія, чрезъ которыя я прошелъ за эти полтора года. Къ великому моему счастью, я не попалъ въ руки глупыхъ благодтелей, хотя, поврите ли, въ моемъ малодушіи я иногда и желалъ этого. Я узналъ жизнь, и только такая школа и могла научить меня.

‘Прибавлю еще: черезъ эту школу я постигъ, что такое бдность. Я теперь понимаю и чувства, и искушенія, и вс невзгоды, и ошибки бдняка и знаю, какъ страшно могутъ богатые, въ силу своего непониманія, ошибаться относительно ихъ, и знаю тоже, въ чемъ должна состоять истинная помощь. Мое назначеніе въ жизни стало совершенно яснымъ для меня. Прежде и на дл, и по чувству я принадлежалъ къ богатымъ, а теперь я научился понимать бдняка и съумю быть ему братомъ. Не думайте, пожалуйста, чтобъ я увлекался и надлалъ глупостей. Я, конечно, не могу забыть, что и богатые мн братья по человчеству, я только говорю, что буду жить и для тхъ. Богъ, въ премудрости Своей… впрочемъ, такъ ли это?… въ нашей слпот и ограниченности, можемъ мы мы, жалкіе смертные, даже восхвалять премудрость Божію? Сегодня намъ кажется, что она заключается какъ разъ въ томъ, что завтра намъ придется признать лишь слпымъ и безумнымъ нашимъ желаніемъ.

‘Однако, я замчаю, докторъ, что все письмо мое обращено не къ вамъ, а къ себ самому, давно пора окончить его. Мэри здорова и сердечно кланяется вамъ.

Преданный вамъ
Джонъ Ричлингъ’.

‘О Мэри говоритъ-то онъ очень мало’,— сказалъ про себя докторъ.

Впрочемъ, письмо ему понравилось и онъ вложилъ его въ боковой карманъ своего платья. Вечеромъ, сидя у камина, онъ вынулъ его и перечелъ.

‘Вдь, вотъ… онъ говоритъ такъ, какъ будто завладлъ, по меньшей мр, неприступнымъ замкомъ,— разсуждалъ онъ, задумчиво глядя въ огонь.— Счетоводомъ у булочника!— пробормоталъ онъ, медленно складывая письмо. Его даже какъ будто раздражало то, что Ричлингъ можетъ чувствовать себя счастливымъ въ такомъ положеніи.— Впрочемъ, это понятно,— припомнилъ онъ вдругъ,— онъ радуется не будущему, а тому, отъ чего онъ избавился въ прошломъ’.

Такъ прошло дв недли. Разъ поздно вечеромъ, когда докторъ уже собирался спать, слуга-негръ подалъ ему карточку. На ней была написана фамилія человка такъ же извстнаго всему Новому-Орлеану, какъ колокольня церкви св. Патрика или стоящая на площади статуя Джаксона.

Докторъ перевернулъ карточку и на минуту задумался, глядя на слугу, затмъ веллъ просить. Поститель вошелъ. Это былъ человкъ стройный, съ темными волосами уже съ просдью, съ правильными и красивыми чертами лица. Лицо это казалось старе, чмъ оно въ дйствительности было. При первомъ взгляд чувствовалось въ этомъ человк присутствіе громадной энергіи и большой сдержанности и невольно получалось ощущеніе какъ бы близости какого-то страшнаго орудія, ежеминутно готоваго къ дйствію. Платье на немъ сидло хорошо и плотно, только одни длинные и сдые усы свободно разввались на немъ. Люди, знавшіе его, разсказываютъ о немъ, что тамъ, гд нужно было, рука его дйствовала съ быстротой, сокрушительностью и безпощадностью молніи, но онъ никогда не прибгалъ къ ней безъ нужды и она иногда годами бездйствовала.

Докторъ поднялся съ кресла во весь свой длинный ростъ и поклонился ему съ замтною серьезностью въ лиц.

— Здравствуйте, сэръ,— сказалъ онъ и, въ то же время, недоумвалъ про себя, что бы могло вызвать появленіе извстнаго сыщика Смита Изарда въ его контор. Не за медицинскимъ совтомъ, конечно, онъ пришелъ,— докторъ это понималъ, но чмъ объяснить тотъ странный фактъ, что, при его появленіи, въ голов доктора немедленно представилась фигура другаго человка, ничего общаго съ этимъ не имвшаго?

Сыщикъ отвтилъ на поклонъ врача и оба сли. Затмъ, попросивъ позволенія у доктора задать ему нсколько конфиденціальныхъ вопросовъ по своей должности, онъ вынулъ изъ боковаго кармана футляръ съ дагерротипомъ, нажалъ его пружину и открытымъ подалъ его доктору. Его манеры при этомъ отличались полнйшею благовоспитанностью, хотя носили отпечатокъ нкоторой старомодности. Докторъ, видимо, неохотно взялъ футляръ: въ немъ былъ портретъ очень молодаго еще юноши.

— Говорятъ,— замтилъ сыщикъ,— что онъ теперь на видъ уже старше.

— Да, дйствительно,— сказалъ докторъ.

— Вы знаете его настоящую фамилію?— спросилъ сыщикъ.

— Нтъ.

— Подъ какимъ же именемъ вы его знаете?

— Джонъ Ричлингъ.

— Не онъ ли былъ приговоренъ прошлымъ лтомъ судьей Мюнро за самоуправство къ тюремному заключенію?

— Да, онъ самый. Я выручилъ его изъ тюрьмы на другой же день. Его не слдовало и засаживать, онъ ничмъ не вызвалъ такого приговора.

Къ удивленію доктора, сыщикъ посл этихъ словъ всталъ и собрался идти.

— Премного вамъ обязанъ, докторъ.

— Вотъ все, о чемъ вы хотли спросить меня?

— Да, сэръ.

— Мистеръ Изардъ, позвольте васъ спросить, кто этотъ молодой человкъ и какой проступокъ онъ совершилъ?

— Я не знаю этого, сэръ. Я получилъ письмо отъ адвоката, живущаго въ Кентуки, который сообщаетъ мн, въ качеств представителя обихъ сестеръ этого молодаго человка, то-есть, лучше сказать, его сводныхъ сестеръ, что его родители оба недавно умерли, почти одновременно, въ теченіе трехъ дней.

— Какъ фамилія родителей?

— Онъ не пишетъ. Прислалъ онъ мн этотъ дагерротипъ съ предписаніемъ отыскать, если возможно, этого молодаго человка, прибавляя, что, по всмъ вроятіямъ, онъ находится теперь въ Новомъ-Орлеан. Онъ поручилъ мн сообщить ему эти извстія, въ случа если я найду его, и предложить ему вернуться домой. Но если молодой человкъ за это время былъ замшанъ въ какихъ-нибудь исторіяхъ, могущихъ непріятно отразиться на репутаціи семьи, какъ, напримръ, заключеніе въ тюрьму или что-нибудь подобное, въ такомъ случа я долженъ просто промолчать и ни ему, и никому другому обо всемъ этомъ ничего не говорить.

— Но разв не кажется вамъ страннымъ, что семья выбираетъ для этого дла такой путь и поручаетъ его сыщику?

— Право, не знаю,— возразилъ мистеръ Изардъ.— Мы такъ приглядлись ко всему необыкновенному, а въ этомъ даже я не вижу ничего страннаго. Это — самая обыкновенная вещь. Вроятно, адвокатъ зналъ, что если онъ поручитъ дло мн, то все сдлается безъ громкихъ разговоровъ и безъ всякихъ непріятныхъ послдствій. Нкоторые люди, вы знаете, терпть не могутъ, когда они длаются предметомъ разныхъ толковъ. Портрета этого никто не видлъ, кром васъ и одного полицейскаго, который, увидвъ его, сейчасъ призналъ въ немъ ‘того самаго молодаго человка, котораго докторъ Севьеръ освободилъ изъ городской тюрьмы въ сентябр прошлаго года’. Больше портрета уже никто не увидитъ.

— Разв вы не намрены повидаться съ Ричлингомъ?— спросилъ докторъ, провожая сыщика до двери.

— Я думаю, что это безполезно,— сказалъ сыщикъ,— въ виду того, что онъ, все-таки, сидлъ въ тюрьм. Я напишу адвокату, объясню, въ чемъ дло, и подожду дальнйшихъ инструкцій.

— Новы знаете, какъ ничтожна была вина, навлекшая на него всю эту бду?

— Да, полицейскій, узнавшій его, разсказалъ мн все какъ было. Я долженъ признаться, что онъ ничмъ и не заслуживалъ наказанія и я, конечно, все это разъясню какъ слдуетъ. Но мн кажется, повторяю вамъ, что все это ни къ чему не приведетъ,— семья отвернется отъ него.

— Вроятно,— замтилъ докторъ.

— Прощайте, докторъ,— сказалъ Изардъ.— Надюсь, что я вамъ не причинилъ никакихъ непріятностей своимъ посщеніемъ.

— Нтъ,— отвчалъ докторъ.

Но, въ сущности, непріятность онъ, конечно, причинилъ и докторъ не усплъ еще освободиться отъ этого чувства, какъ Нарцисъ нсколько дней спустя невольно еще обострилъ его, сказавъ ему:

— Докторъ, человкъ по имени Рейзенъ заходилъ къ вамъ, онъ желалъ переговорить съ вами насчетъ мистера Ричлинга.

Докторъ быстро взглянулъ на креола, который продолжалъ:

— Мистеръ Ричлингъ, кажется, занимаетъ у него должность, и мн показалось, что тотъ очень имъ доволенъ.

— Такъ чего же онъ приходилъ ко мн говорить о немъ?— спросилъ докторъ такимъ рзкимъ голосомъ, что Нарцисъ съежился, отвчая:

— Право, не могу знать. Не знаю, какъ вы, докторъ, но я замтилъ одну вещь: люди всегда принимаютъ особенное участіе въ человк, когда счастье начинаетъ ему улыбаться. Я самъ это длаю, не могу удержаться, да и только.— Закончивъ смлую рчь, креолъ направился къ своему пюпитру.

Докторъ былъ далеко не спокоенъ. Помолчавъ немного, онъ опять обратился къ Нарцису:

— Сказалъ ли онъ, уходя, что вернется?

Вмсто отвта, раздался стукъ у дверей и громадный, широкоплечій нмецъ, съ круглымъ лицомъ, робко вошелъ въ комнату. Докторъ тотчасъ узналъ Рейзена, который снялъ свою шляпу и очень почтительно раскланялся.

— Докторъ,— сказалъ онъ протяжно и негромко,— мн пришла въ голову счастливая мысль зайти къ вамъ на минутку, чтобы обмняться словечкомъ по поводу того молодаго джентльмена, котораго вы мн рекомендовали.

— Я вовсе не рекомендовалъ его вамъ, сэръ. Кажется, я достаточно ясно далъ вамъ понять въ своемъ письм, что я не чувствовалъ себя въ прав рекомендовать его.

— Это совершенная истина, докторъ, самая святая истина. И, все-таки, мн пришла счастливая мысль въ голову зайти къ вамъ на минутку, чтобы обмняться словечкомъ… да, докторъ… словечкомъ о мистер…— Онъ запнулся, стараясь припомнить имя и наклонивъ на бокъ свою большую голову.

— Ричлингъ,— нетерпливо подсказалъ докторъ.

— Да, сэръ, именно… о мистер Ричлинг. Я иногда забываю фамиліи. Мн пришла въ голову счастливая мысль зайти къ вамъ на минутку, чтобы обмняться словечкомъ о мистер Ричлинг и сказать вамъ про него то, чего вы, можетъ быть, до сихъ поръ и не слыхали.

— Ну?— подхватилъ докторъ, не скрывая своего презрительнаго отношенія къ собесднику,— ну, мистеръ Рейзенъ, извольте же высказаться, наконецъ: для меня время дорого.

Нмецъ улыбнулся въ отвтъ и согласился съ докторомъ, сдлавъ глупый утвердительный жестъ.

— Да, оно дйствительно дорого. Но, все-таки, мн пришла счастливая мысль въ голову зайти къ вамъ на минутку и сказать вамъ, что не прошло и недли съ тхъ поръ, какъ мистеръ Ричлингъ у меня въ дом, какъ я узналъ о немъ нчто такое, что заставило бы васъ, если бы вы только знали объ этомъ раньше, написать мн письмо совсмъ, совсмъ иное.

При этихъ словахъ нмца досада доктора Севьера перешла въ ужасъ. Онъ молча ждалъ разгадки отъ Рейзена, сердясь уже въ душ на Ричлинга, хотя на его лиц ничего не было замтно, кром холоднаго нерасположенія къ булочнику.

— Я сохранилъ копію съ моего письма, мистеръ Рейзенъ, и въ немъ нтъ ни одного слова, которое бы могло ввести васъ въ заблужденіе, сэръ.

— Конечно, докторъ,— отвчалъ булочникъ, привтливо улыбаясь въ отвтъ,— я не могу жаловаться на слова вашего письма. Вы такъ добросовстно отнеслись къ этому длу. Однако,и могу вамъ сообщить нчто такое, что заставило бы васъ иначе написать его, если бы вы только раньше знали объ этомъ.

— Такъ почему же вы, сэръ, не говорите, въ чемъ дло?

Рейзенъ блаженно улыбнулся.

— Вотъ я объ этомъ какъ разъ и хочу поговорить съ вами. Мн пришла въ голову счастливая мысль зайти къ вамъ на минутку и сказать вамъ, докторъ, что мастеръ Ричлингъ не усплъ и недли провести у меня въ дом, какъ я уже зналъ… и понялъ, что онъ… истинное сокровище!

Докторъ почти привскочилъ со стула, вся кровь бросилась ему въ лицо и онъ чуть не крикнулъ на нмца:

— Да вы съ ума сошли, что ли? Что это за чепуха? Разв можно такъ пугать человка?

При вид широко улыбающейся физіономіи булочника докторъ сдлался черне тучи.

— Надюсь, докторъ, что вы меня извините. Мн такъ и казалось,что вамъ пріятно будетъ слышать объ этомъ. И мистрисъ Рейзенъ мн тоже сказала: ‘Рейзенъ, пойди, зайди къ нему и скажи’. Я такъ и думалъ, что вамъ пріятно будетъ узнать, что, благодаря вамъ, у меня такой дловой человкъ, какого и не бывало никогда. И такъ, если онъ честенъ, то онъ истинное сокровище! Докторъ, прощайте!

Нмецъ, продолжая улыбаться, вышелъ.

XXVII.
Мечты.

Съ началомъ новаго 1858 года вступилъ въ свои обычныя права и зимній сезонъ, который обыкновенно проносился передъ безучастными и строгими глазами доктора Севьера въ вид блестящей вереницы веселыхъ и нарядныхъ бабочекъ и мотыльковъ, оставляя его совершенно равнодушнымъ къ наслажденіямъ. Но къ ныншнему зимнему сезону ему уже нельзя было сохранить прежнее безучастное отношеніе, хотя бы съ вншней стороны, такъ какъ къ нему въ домъ, по его же приглашенію, пріхали на это время дв молодыя двоюродныя сестры изъ Чарльстона съ тою неутомимою жаждой къ увеселеніямъ, которая только увеличивается по мр ея удовлетворенія. Онъ пригласилъ ихъ къ себ, желая дать имъ возможность окунуться въ этотъ міръ веселья, котораго он были лишены дома, и самъ вслдъ за ними долженъ былъ принять участіе въ его блеск и вихр. Онъ вздохнулъ отъ облегченія, когда прошла масляница и наступилъ постъ.

Однажды, идя по улиц, кто-то схватилъ его за локоть и скромно задержалъ. Докторъ обернулся.

— Ахъ, это вы, Рейзенъ? А какъ здоровье Ричлинга?

— Такъ себ. Онъ не крпокъ, а работаетъ, какъ паровая машина.

— Я давно не видалъ его,— сказалъ докторъ.

Замтивъ, однако, что Рейзенъ открылъ ротъ, чтобы пуститься въ свои безконечныя объясненія, онъ двинулся впередъ, но булочникъ остановилъ его:

— Не нужно ли передать что-нибудь отъ васъ мистеру Ричлингу, докторъ?

— Да, да, передайте ему, что я его жду къ себ: пускай зайдетъ ко мн какъ-нибудь вечеромъ на часокъ, и не въ контору, а ко мн въ библіотеку.

Нмецъ поднялъ руки отъ восторга.

— Вотъ, вотъ, оно-то самое и есть. Мистеръ Ричлингъ часто говаривалъ: ‘Какъ хотлось бы мн, чтобы онъ меня позвалъ къ себ’. А я ему въ отвтъ: ‘Погодите, мистеръ Ричлингъ, вотъ увидите, что будетъ, какъ встрчусь съ нимъ’. Ну, вотъ, разв и не вышло именно такъ, какъ я говорилъ?— Нмецъ сіялъ.

— Скажите ему придти,— повторилъ докторъ и пошелъ дальше.— ‘Всякій дуракъ все же не совсмъ дуракъ’,— размышлялъ докторъ на ходу. И дйствительно, оба друга изъ деликатности долго избгали одинъ другаго, боясь, какъ бы не напомнить своимъ появленіемъ хотя бы тнь какого-нибудь обязательства, основаннаго на прошломъ. Требовалось вмшательство дурака, чтобы свести ихъ опять вмст.

— Ричлингъ, очень радъ васъ видть!— и докторъ Севьеръ, приподнявшись съ этими словами съ мягкаго и удобнаго кресла, на которомъ онъ сидлъ, развалившись, около стола въ своей роскошной библіотек, крпко пожалъ руку Ричлинга и подвинулъ къ нему другое беззвучно двигающееся кресло. На стол стояла лампа съ темнымъ абажуромъ, которая частью освщала, частью скрывала богатое убранство комнаты съ ея безчисленными полками и рядами книгъ. Свтъ отъ нея упалъ прямо на сіяющее отъ радости лицо молодаго постителя и при первомъ же взгляд врачъ замтилъ, какъ Ричлингъ за зиму поблднлъ и похудлъ. Не говоря ни слова, онъ опять всталъ и, подойдя къ окну, закрылъ его, несмотря на теплый апрльскій ароматъ, врывавшійся снаружи къ нимъ въ комнату.

— Давно ли имете извстія отъ вашей жены?— спросилъ онъ, снова садясь.

— Вчера,— отвтилъ Ричлингъ.— Да, благодарю васъ, она совсмъ здорова и была здорова все время съ тхъ поръ, какъ ухала отъ насъ. Въ каждомъ письм она вспоминаетъ васъ.

— Гм…— возразилъ докторъ. Онъ задумчиво уставился на каминъ и спросилъ:— А какъ переносите вы разлуку?

— Нельзя сказать, чтобы геройски,— усмхнулся Ричлингъ.— Я чувствую, какому испытанію подвергается мое терпніе.

— Единственное противоядіе въ такихъ случаяхъ — работа,— вставилъ докторъ, не сводя глазъ съ камина.

— Да, вы правы: я такъ и длаю,— отвтилъ Ричлингъ.— Пока работа не даетъ вамъ задумываться, жизнь еще сносна, но въ свободныя минуты…

— Бываетъ очень тяжело,— докончилъ докторъ.

— Вотъ она — дисциплина жизни,— задумчиво проговорилъ Ричлингъ.

— Думаете ли вы, что человкъ чрезъ нее чему-нибудь научается?— спросилъ врачъ, медленно поворачивая свои глаза къ собесднику.

— Да, наврное, многому,— возразилъ Ричлингъ.— Я, напримръ, научаюсь постепенно смотрть на разлуку не какъ на окончательный разрывъ, и думаю теперь, что тотъ, кто неспособенъ вынести разлуку съ любимымъ человкомъ, тотъ не иметъ еще права на счастье, которое даетъ совмстная жизнь. Мн кажется, что вы именно этого и желали бы для меня.

— Да, Ричлингъ,— подержалъ его докторъ,— если бы такое отношеніе къ жизни могло сдлаться достояніемъ многихъ, то не было бы столько преждевременныхъ и скоросплыхъ браковъ. Не скрою отъ васъ: я глубоко врю въ бракъ по любви, но я порицаю и нахожу глупымъ то упорство, которое часто вносится въ это серьезное дло людьми, увлеченными своимъ чувствомъ. Что значитъ это часто смшиваемое съ стойкостью слпое, глупое упорство, не признающее никакихъ преградъ передъ собою? Оно разлетается въ прахъ передъ неумолимою смертью, которая можетъ черезъ какіе-нибудь шесть мсяцевъ разлучить васъ на вки, къ тому же, и смерть можетъ быть прямымъ результатомъ вашей поспшности! Куда дваются тогда и упорство, и сила страсти и воли?— и, говоря это, докторъ вытянулся во весь ростъ, откинувъ голову назадъ на спинку кресла.

— Да, я избгнулъ большой опасности,— тихо проговорилъ Ричлингъ.

— Я не былъ такъ счастливъ, какъ вы,— продолжалъ докторъ, серьезно и печально глядя на своего молодаго друга.— Ричлингъ, я похоронилъ мою Алису ровно черезъ семь мсяцевъ посл нашей свадьбы и для меня нтъ сомннія, что болзнь произошла отъ поспшности, съ которой мы повели все дло. Я былъ увренъ, что не переживу ея, а вотъ уже пятнадцатый годъ какъ живу, и долженъ тянуть жизнь.

— По-моему, такое горе должно было подорвать ваши силы на всю жизнь,— замтилъ Ричлингъ.

— А, между тмъ, оно-то и послужило для меня закаломъ! Правда, съ того дня молодость покинула меня, но, въ то же время, мн кажется, какъ будто я уже и не старлъ, а сразу перешелъ въ полную зрлость. Я покорился неизбжности и понялъ, что возставать и роптать на нее можетъ только капризный ребенокъ, а не сознательно живущій человкъ,

— Вы правы,— согласился Ричлингъ съ видомъ человка, сознающаго свою виновность, и оба, замолчавъ, задумались.

Долго еще бесдовали друзья, утшая и подкрпляя другъ друга, переходя иногда и на другіе предметы, но чаще всего возвращаясь къ тому вопросу, который ближе всего и больше всего занималъ ихъ душу и мысли. Ричлингъ, со всмъ эгоизмомъ любви, забывалъ, утшая себя мечтами о будущемъ, сколько уколовъ онъ могъ невольно причинить своему другу, потерявшему эту мечту навсегда. Но докторъ, не показывая вида, продолжалъ спокойно и участливо слушать его. Когда, наконецъ, Ричлингъ, со всмъ пыломъ молодости отдаваясь упоенію сладкихъ мечтаній объ ожидающемъ его счастьи въ будущемъ, закрылъ лицо обими руками и умолкъ отъ избытка наполняющаго его чувства, докторъ сказалъ, глядя на него пристально:

— Ричлингъ, вы узнаете жизнь путемъ чрезвычайно тяжелаго опыта, но страданія часто служатъ крпкимъ основаніемъ для успха въ жизни. Отъ васъ зависитъ съумть извлечь изъ нихъ надлежащую пользу. Только для этого нужно научиться управлять собою съ тою твердостью, терпніемъ и спокойствіемъ, съ вакнии правятъ опасными и горячими лошадьми, ни на минуту не отдавая вожжей, пока не прохали послднія ворота.

Ричлингъ, весело кивнувъ ему головой, отвтилъ:

— Я увренъ, что мн удастся это сдлать. Я глубоко убжденъ, что вс испытанія, чрезъ которыя Мэри и мн пришлось пройти, были только необходимымъ подготовленіемъ… Впрочемъ, для нея гораздо мене необходимымъ, чмъ для меня…

— Да,— подтвердилъ, докторъ, и Ричлингъ продолжалъ, радостно улыбаясь:

— Подготовленіемъ для долгой и полезной жизни, и для такой жизни именно, которую бы мы съумли всецло отдать на разумную и дйствительную помощь нуждающимся въ ней. Я въ этомъ убжденъ потому, что иначе…— и Ричлингъ при этомъ на минуту задумчиво остановился,— я не понимаю смысла страданій и не вижу, для чего ихъ надо было переживать.

— А что, если вы ихъ смысла, дйствительно, и не понимаете?— вставилъ докторъ, холодно и сумрачно глядя передъ собою.

— Этого не можетъ быть,— съ увренною улыбкой возразилъ Ричлингъ,— каждый изъ насъ хочетъ и старается понять.

— Да, хочетъ…— отвтилъ докторъ,— но…

Онъ не докончилъ и замолчалъ. Вдругъ онъ сказалъ:

— Ричлингъ!— молодой человкъ порялъ голову вопросительно.— Будье осторожне относительно своего здоровья… берегите себя.

Ричлингъ отвчалъ ему на это тмъ, чмъ отвчаетъ обыкновенно молодость,— улыбкой, и всталъ, чтобы проститься.

XXVIII.
Счастливыя событія.

Мистрисъ Райле, простившись съ Ричлингами, безъ труда нашла себ квартирантку на ихъ мсто, хотя увряла, что ежедневно чувствовала ихъ отсутствіе боле, чмъ могла бы выразить словами. Новая квартирантка была худая, желтая, изсохшая шестидесятилтняя швея, аккуратно платившая деньги за квартиру, но, судя по тому, что говорила о ней ирландка мистеру Ристофало, это, была ‘незавидная компанія для нея, привыкшей уже къ обществу, такъ сказать, перваго сорта’.

Ристофало заходилъ къ ней часто. Онъ былъ человкъ не многорчивый, да и направленіе его мыслей не способствовало веденію длинныхъ разговоровъ, но вся жизнь его, съ самаго дтства была полна приключеній всюду и постоянно. На суш и на вод, безпрерывною цпью слдовавшихъ одно за другимъ. Такимъ образомъ, лучше и легче всего было для него услаждать свою собесдницу страшными и трогательными разсказами о самомъ себ и о приключеніяхъ и опасностяхъ, которымъ онъ подвергался. Говорилъ онъ о себ безъ хвастовства, часто даже съ умилительною скромностью, и не разъ вызывалъ слезу состраданія въ своей слушательниц.

— И когда подумаешь, что вы всего этого могли бы избгнуть!— сочувственно вставляла она. А на вопросъ: ‘какъ?’ — она молча утирала глаза.

Бывали тоже случаи, когда разсказы Ристофало вызывали со стороны ирландки припадки совершенно безумнаго хохота, во время которыхъ, въ полномъ забытьи своей обычной важности, она отъ восторга била себя по бедрамъ или хлопала его по плечу такъ усердно, что чуть не сбрасывала со стула,

— Вотъ небылицу несетъ!

— Да право же, такъ все и было, какъ разсказываю.

— Врешь, Рафаилъ Ристофало!… Ужь признавайся мн, какъ на духу признавайся, что заврался… соловей ты эдакой!…

Однажды, когда, выразивъ ему, такимъ образомъ, свой восторгъ и удивленіе, она собиралась хлопнуть его еще разъ по спин, онъ вдругъ преспокойно взялъ ее за руку и продержалъ ее въ своей, какъ ни въ чемъ не бывало, до конца разсказа.

Въ этотъ, вечеръ онъ долго засидлся у мистрисъ Райле. Наконецъ, забравъ свою шляпу изъ-подъ стула, на которомъ сидлъ, онъ всталъ и протянулъ руку на прощанье.

— Вамъ что нужно, сэръ?— воскликнула она,— мою руку? Да… это моя рука, прошу васъ этого никогда не забывать! Убирайтесь отсюда, да поскоре, не то… А позвольте васъ спросить, сэръ, почему это вы стали такъ рдко посщать меня, а? Ну-ка, говорите-ка?… Ага! я все знаю!… Смотри, ужь тутъ-то хоть не соври!…

— Занятъ по горло. Во всякое время дня и ночи навщалъ бы… кабы могъ.

— Га-га!… занятъ по горло! Какъ бы не такъ!… Знаемъ мы, жакое тамъ занятіе!… Бгаешь за двчонками-итальянками на фруктовомъ рынк, небось! Вотъ оно занятіе-то какое!… Ужь по глазамъ вижу, что врешь… лучше молчи… знаю тебя! Какая-нибудь двчонка и теперь, небось, поджидаетъ тебя, га-га!… Убирайся въ ней, а сюда и носа не показывай, слышишь?

— Пускай будетъ такъ.

Съ этими словами итальянецъ въ третій разъ взялъ ее за руку, и, попридержавъ ее, продолжалъ стоять передъ нею, глядя ей прямо въ лицо своими честными, простыми и добрыми глазами.

— Прощай, Кетъ.

Она смутилась и, безпомощно дернувъ руку, жалобно и покорно проговорила:

— Нехорошо такъ со мной обращаться, мистеръ Ристофало. У меня есть фамилія…

Она съ упрекомъ взглянула на него, но итальянецъ продолжалъ стоять и смотрть на нее все тми же невозмутимыми глазами.

— Вы, можетъ быть, находите, что сказать только Кетъ и ничего боле слишкомъ коротко?— сказалъ онъ.— Ну, хорошо, такъ пусть будетъ Кетъ Ристофало.

— Нтъ,— отвчала мистрисъ Райле, отворачиваясь и опуская глаза.

— Буду всегда оберегать васъ, ужь не безпокойтесь,— продолжалъ итальянецъ,— васъ и мальчишку Майка,— обоихъ. Буду всю жизнь покоить и охранять, вотъ увидите.

Въ митрисъ Райле что-то какъ будто порвалось.

— Мистеръ Ристофало,— воскликнула она, съ жаромъ тыча себ пальцами въ грудь,— вы не знаете, что такое сердце женщины, сэръ! Н—тъ, сэръ! вы не знаете! Мы требуемъ, прежде всего, любви, да!

— Да,— сказалъ итальянецъ,— да, да,— прибавилъ онъ, кивая ей головою,— да, такъ и надо.

— Ахъ, мистеръ Ристофало!— продолжала ирландка,— зачмъ, вы ухаживаете за мной и говорите сладкія рчи, когда вамъ, въ сущности, до Кетъ Райле никакого дла нтъ? Вдь, вы ее не любите и вы это прекрасно знаете,— и слеза блеснула на ея рсницахъ.

— Нтъ, люблю,— возразилъ итальянецъ,— само собою разумется, что люблю васъ.— Говоря это, онъ не шевельнулъ ни пальцемъ, ни единымъ мускуломъ лица.

— Да-а? любите?— порывисто заговорила вдова, тяжело дыша.— Да-а? любите?— чуть- чуточку любите, не такъ ли, мистеръ Ристофало? Но этого недостаточно! Я хочу…— громкимъ голосомъ добавила она, восторженно поднимая глаза къ небу,— я хочу… чтобы… меня… меня… обожали выше всего на свт!

— Такъ и будетъ,— подтвердилъ Ристофало,— да, можете? быть спокойны: выше всего на свт!

— Рафаилъ Ристофало,— съ азартомъ воскликнула она,— вы обманываете меня! Зачмъ вы пришли сода? Никто васъ не звалъ… и вы это можете подтвердить, сэръ, во всякое время, потому что это неопровержимый фактъ… вы пришли и застигли врасплохъ бдную, одинокую и доврчивую вдову и завладли моимъ сердцемъ,— да, завладли — тогда какъ я твердо намревалась во второй разъ не выходить замужъ.

— Не плачь, Кетъ…. Кетъ Ристофало,— невозмутимымъ голосомъ отвтилъ итальянецъ, одною рукой тихонько обхватывая, ея талію, а другою трепля по щек.— Не плачь, Кетъ Ристофало…

— Молчи!— закричала она вдругъ, какъ бы вн себя отъ гнва, и съ мнимымъ уязвленнымъ достоинствомъ отодвинулась назадъ.— Молчи! ага! такъ ты думаешь, что уже дло въ шляп и что я уже Кетъ Ристофало, да? Небось, подождешь маленько еще! Раньше двухъ недль и не думай… ни-ни!

И дйствительно, въ начал мая, дв недли спустя, бракъ ихъ состоялся.

На другой день, вечеромъ, Ричлингъ зашелъ къ доктору Севьеру, когда онъ занимался въ своей библіотек, и позабавилъ его оживленнымъ описаніемъ свадьбы Ристофало и мистрисъ Райле, на которой молодой человкъ присутствовалъ наканун. Доктора тоже приглашали, но онъ отдлался подъ предлогомъ разныхъ неотложныхъ длъ. Ричлингъ въ этотъ вечеръ былъ неузнаваемъ: его обычная сдержанность исчезла и онъ весь отдался описанію и даже представленію мимикой смшныхъ и своеобразныхъ сторонъ разношерстнаго общества, приглашеннаго на свадьбу Ристофало. Онъ такъ удачно подражалъ наивной вульгарности нкоторыхъ изъ бывшихъ на свадьб ирландцевъ, что въ первый разъ за многіе годы докторъ громко разсмялся.

— Докторъ,— вдругъ сказалъ Ричлингъ, когда они оба успокоились, на лиц его показалась немного странная улыбка, такъ что докторъ началъ недоумвать про себя, что бы она означала,— докторъ, извините, пожалуйста, что я принесъ это сюда, но въ вашу контору мн такъ трудно попасть…— и съ этими словами онъ подошелъ къ столу, всунувъ руку въ боковой карманъ своего платья.

— Что это такое?— спросилъ докторъ, хмуря брови. Улыбка Ричлинга сдлалась еще радостне.

— Это счетъ,— сказалъ онъ.

— Какой?

— Счетъ всхъ разновременныхъ ссудъ и займовъ, которые я отъ васъ получилъ, съ начисленіемъ процентовъ.

— Да?— холодно произнесъ докторъ.

— А вотъ,— продолжалъ счастливый Ричлингъ, вынимая изъ нижняго кармана свертокъ банковыхъ билетовъ,— вотъ вся сумма цликомъ.

— Да?— и докторъ съ холоднымъ пренебреженіемъ взглянулъ на деньги.— Вамъ все это, я вижу, доставляетъ большое удовольствіе, Ричлингъ. Вы, вроятно, тшите себя мыслью, что чувствуете и дйствуете въ данномъ случа, какъ надлежить всякому порядочному человку чувствовать и дйствовать и т. д. Вамъ, однако, доказывать мн свою порядочность излишне, она мн давно уже извстна. Извольте положить все это обратно въ свой карманъ: я васъ увряю, мн непріятно смотрть на эти деньги. Неужели вы воображаете, что я ихъ возьму?

— Вы, общали взять ихъ, когда давали ихъ мн взаймы.

— Гм… но я не сказалъ, когда возьму.

— Какъ только я буду въ состояніи ихъ вернуть,— возразилъ Ричлингъ.

— Я не помню такого общанія,— упорствовалъ докторъ, принимаясь за газету.— Отъ подобнаго обязательства я, во всякомъ случа, себя освобождаю.

— Но я васъ не освобождаю,— настаивалъ Ричлингъ,— и Мэри также не освобождаетъ.

Докторъ помолчалъ немного, прежде чмъ отвтить. Скрестивъ ноги и руки, онъ, наконецъ, сказалъ:

— Это — нелпая гордость, Ричлингъ.

— Мы это знаемъ,— отвтилъ молодой человкъ,— мы и не отрицаемъ, что такое чувство до извстной степени сюда примшивается. Но я, право, не знаю, когда бы поступали люди какъ слдуетъ, если бы имъ приходилось руководствоваться только однимъ совершенно чистымъ мотивомъ…

— Въ такомъ случа, вы должны предполагать, что и я, въ моемъ отказ взять эти деньги отъ васъ, руководствуюсь не однимъ мотивомъ, а смшанными.

— О!…— засмялся Ричлингъ, у котораго въ продолженіе всего разговора радость такъ и прорывалась наружу.— Нтъ, докторъ, вы — совсмъ друтое дло. Мн кажется, что у васъ врядъ ли когда и могъ быть смшанный, не чистый мотивъ.

Докторъ не отвчалъ и задумался.

— Мы очень хорошо знаемъ, докторъ, что мы могли бы принять отъ васъ такую услугу изъ весьма даже похвальнаго, быть можетъ, духа смиренномудрія, но если мы этого не длаемъ, то, право, не изъ одного только чувства гордости.

— Неужели?— безпощадно возразилъ докторъ.— Изъ чего бы другаго это могло быть, интересно знать?

— Какъ вамъ сказать? Я, право, затрудняюсь выразить вамъ свою мысль… Если хотите, я назову это чувство простымъ убжденіемъ, что выплатить долгъ, когда можно, всегда лучше и справедливе и что…— Ричлингъ заговорилъ тутъ быстре,— наша прямая обязанность въ жизни быть когда только можемъ на сторон справедливости, а разсчитывать на милосердіе слдуетъ только тогда, когда мы къ тому вынуждены. Разв не такъ, докторъ? Вдь, это ваши собственные принципы!

Докторъ, не глядя на него, спросилъ:

— Откуда взялась у васъ такая мысль?

— Не знаю, отчасти явилась она сама собою, отчасти…

— Отчасти отъ Мжри,— перебилъ докторъ. Онъ протянулъ къ Ричлингу свою длинную блую руку.— Хорошо, я согласенъ, дайте мн эти деньги.

Ричлингъ, пересчитавъ ихъ, доложилъ ихъ ему въ руку. Докторъ свернулъ ихъ и вложилъ въ бумажникъ.

— Разв вамъ доставляетъ удовольствіе разставаться съ вашимъ, тяжело добытымъ, заработкомъ, Ричлингъ?

— Зарабатывать никогда не можетъ быть тяжело,— возразилъ Ричлингъ,— тяжело брать взаймы.

Докторъ согласился.

— Платить же старые долги,— продолжалъ Ричлингъ,— мн, конечно, пріятно, но я чувствую себя счастливымъ не только поэтому…— договорилъ онъ, подойдя къ камину и облокотись на него.

— Да, у васъ какое-то особенно счастливое лицо сегодня,— замтилъ врачъ,— улыбка такъ и не сходитъ съ него, совсмъ какъ у влюбленнаго мальчишки, получившаго первое посланіе любви.

— Я все надялся, что вы меня спросите о причин.

— Въ чемъ же дло, Ричлингъ?

— У Мэри родилась дочь.

— Вотъ какъ!— воскликнулъ докторъ, вскакивая со стула и съ сіяющимъ лицомъ хватая руку Ричлнига.

Ричлингъ отъ волненія только могъ разсмяться и порывисто провелъ себ пальцами по глазамъ.

— Докторъ,— проговорилъ онъ, наконецъ, когда врачъ снова слъ,— мы хотли бы дать ей имя…— и онъ замялся, не смя взглянуть на врача,— мы хотли бы, съ вашего согласія, дать ей имя…

Докторъ почти испуганно посмотрлъ на него и Джонъ робко проговорилъ:

— Алисы.

Ужь не слезы ли это блеснули въ глазахъ холоднаго и суроваго доктора Севьера? Губа его дрогнула, онъ наклонилъ голову въ знакъ согласія и невнятно проговорилъ:

— Хорошо.

Наступило долгое молчаніе. Оно было прервано Ричлингомъ, который всталъ и простился съ докторомъ.

Врачъ не удерживалъ его, но у самой двери спросилъ:

— А что, Ричлингъ, если лтомъ у насъ явится эпидемія, не удете ли вы?

— Нтъ, не уду.

XXIX.
Эпидемія.

20 іюня 1858 года появленіе въ Новомъ-Орлеан перваго случая заболванія желтою лихорадкой вызвало вниманіе и опасеніе врачей. Вслдъ затмъ въ іюн же появился второй случай. Печать въ то время не считала нужнымъ сообщать такіе факты публик, не желая тревожить ее: такія извстія не могли нравиться читателямъ объявленій. Съ тхъ поръ многое измнилось, но въ то время докторъ Севьеръ, для котораго всякая таинственность, всякое замалчиваніе были почти такъ же ненавистны, какъ и ложь, имлъ полное основаніе приходить въ негодованіе.

— Вотъ увидите,— часто говаривалъ онъ, указывая на городъ изъ своихъ оконъ,— все общество, весь городъ передъ наступающимъ бдствіемъ ‘какъ страусъ’ спрячетъ голову въ песокъ!

Онъ послалъ немедленно за Ричлингомъ.

— Я хотлъ во-время васъ предупредить,— сказалъ онъ.— Берегитесь, эпидемія приближается.

— Разв не бываетъ единичныхъ случаевъ… безъ всякихъ дальнйшихъ послдствій?— спросилъ Ричлингъ.

— Да, бываетъ.

— Можетъ быть, и эти случаи…

— Ричлингъ, помните, что я васъ во-время предупредилъ.

— А вашихъ двоюродныхъ сестеръ вы уже отправили домой, докторъ?

— Он узжаютъ завтра.— Помолчавъ немного, докторъ прибавилъ: — Теперь наступило время, когда вы должны принять то или другое ршеніе, поэтому я и предупреждаю васъ. Узжайте, сейчасъ, если вы не хотите подвергнуться всмъ опасностямъ эпидеміи.

— Какъ велика смертность отъ этой болзни?— продолжалъ разспрашивать Ричлингъ.

— Отношеніе измняется, смотря по временамъ года, въ среднемъ, приблизительно, умираетъ одинъ изъ семи или восьми заболвшихъ. Но вы подвергаетесь большему риску, Ричлингъ. Вы далеко не крпкій человкъ, да и, вдобавокъ, нездоровы.

Ричлингъ стоялъ, задумчиво размахивая шляпой.

— Увряю васъ, докторъ, что для меня даже и выбора не можетъ быть. Я бы не могъ теперь явиться передъ Мэри, когда она особенно нуждается въ матеріальной помощи, бросивъ дло и всякую надежду устроить нашу жизнь въ будущемъ. Да, кром того, Рейзенъ не можетъ обойтись безъ меня,— прибавилъ онъ съ ребяческимъ самодовольствомъ.

— Ричлингъ, это ужь совсмъ нелпо, даже глупо!

— Да, конечно, я знаю,— поспшно подхватилъ Ричлингъ,— я совершенно понимаю, что еслибъ онъ могъ обойтись безъ меня, то онъ бы меня не держалъ.

Но докторъ жестомъ принудилъ его замолчать.

— Не то, не то… вопросъ вовсе не въ томъ, можетъ ли Рейзенъ обойтись безъ васъ, а въ томъ, можете ли вы обойтись безъ него?

— То-есть вы хотите сказать, не нарушу ли я отъздомъ своимъ какого-нибудь обязательства?— спросилъ Ричлингъ.

— Ну, да, конечно.

— Во всякомъ случа, докторъ, я не^,могу оставить его. Онъ далъ мн возможность жить, и я не могу бросить его теперь изъ-за какого-нибудь риска заболть. И еслибъ я это сдлалъ, мн кажется, что мы оба, Мэри и я, не могли бы съ спокойною совстью глядть другъ другу въ глаза.

— Длайте, какъ знаете,— возразилъ докторъ.— Есть нкоторыя условія и въ вашу пользу: часто такіе тщедушные, слабые субъекты, какъ вы, даже лучше переносятъ эпидеміи, чмъ полнокровные и здоровые люди.

— Я увренъ, что Мэри раздляетъ мое мнніе въ этомъ дл,— весело подхватилъ Ричлингъ,— и мн кажется…— тутъ онъ раскашлялся, но продолжалъ, улыбаясь:— что и вы думаете совершенно такъ же.

— Я и не говорилъ, что нтъ,— возразилъ докторъ, на лиц котораго не было и тни улыбки. Онъ досталъ перо и написалъ рецептъ.— Вотъ вамъ рецептъ для вашего кашля, принимайте это нсколько времени, какъ указано.

— Еслибъ я заболлъ лихорадкой,— сказалъ Ричлингъ задумчиво,— Мэри захочетъ пріхать ко мн.

— Но она не должна и думать объ этомъ!— воскликнулъ докторъ.

— Вы не пустите ее сюда, докторъ, не правда ли? Дайте мн слово.

— Можете быть спокойны на этотъ счетъ: я самъ буду въ томъ порукой!

Предсказанія доктора сбылись. Къ первому августа насчитывали уже сто тридцать смертныхъ случаевъ отъ желтой лихорадки. Весь городъ при этомъ извстіи содрогнулся, но онъ еще невполн зналъ, что его ожидало впереди. Населеніе сначала сотнями, затмъ тысячами бросилось бжать изъ города, многіе запоздавшіе заболвали и умирали на пути. Но не вс поддались паническому страху: многіе продолжали заниматься своими длами, даже дти играли на улицахъ, дни, попрежнему, шли своею неизбжною чередой и свтлое голубое небо продолжало обливать городъ палящими солнечными лучами или, нахмурившись, орошало его теплымъ лтнимъ дождемъ. Какъ странно было смотрть на эту природу съ ея невозмутимою красотой! Съ теченіемъ времени по всмъ улицамъ потянулись нескончаемыя похоронныя процессіи. Доктора уже не откликались на отчаянные призывы, которыми пытались останавливать ихъ посреди улицы, и всюду виднлись опуствшіе дома.

Между прочимъ, изъ пекарни ‘Звзды’, гд жилъ Ричлингъ, вывезли одинъ за другимъ пять гробовъ и готовился шестой. Въ август насчитали одиннадцать тысячъ смертныхъ случаевъ, въ сентябр — столько же. Заболлъ однимъ изъ первыхъ Рейзенъ, который неуклонно посщалъ больныхъ своихъ товарищей, провожая ихъ до самой могилы, вслдъ за нимъ заболла и жена его.

Ричлингъ встртился съ докторомъ Севьеромъ въ дом Рейзена и остановилъ его у входа въ комнату больнаго вопросомъ:

— Надюсь, что вы не сочтете безразсуднымъ съ моей стороны, если, ухаживая за этими людьми, я рискую…

— Нтъ,— равнодушнымъ тономъ отвтилъ докторъ, который самъ былъ испытанный и все извдавшій уже на этомъ поприщ ветеранъ.

Сказавъ это, онъ вошелъ въ комнату больнаго, при этомъ та легкая тнь самодовольства, которая прозвучала невольно въ словахъ Ричлинга, исчезла, какъ дымъ.

И Рейзенъ, и жена его, оба выздоровли, но братъ булочника и десять рабочихъ пали жертвами эпидеміи. Одинъ только Ричлингъ изъ всего заведенія остался невредимъ въ то время, какъ больные многими несосчитанными тысячами наполняли городъ, и еще одиннадцать тысячъ смертей въ октябр прибавилось къ предшествующимъ.

— Просто непонятно для меня, какъ я не заболлъ до сихъ поръ,— говорилъ Ричлингъ.

— Совтую потребовать немедленно разъясненія,— сумрачно и иронически замтилъ на это докторъ.

Наконецъ, свирпая болзнь стала утихать, какъ бы насытившись своими жертвами. Исчезла она совершенно отъ перваго утренняго мороза и далекій непрерывный гудъ возвращающагося къ жизни города, попрежнему, доносился до слуха загорлыхъ двчонокъ и парней, къ вечеру загоняющихъ своихъ коровъ по окрестнымъ болотамъ и нескончаемымъ пригороднымъ лугамъ.

Мы иногда называемъ море жестокимъ, когда оно, разбивая корабль съ сотнями людей и немилосердно уничтожая жизнь, продолжаетъ, какъ ни въ чемъ не бывало, рябиться и улыбаться на солнц, какъ же назовемъ мы и что скажемъ про т волны людскія, частицу которыхъ и мы составляемъ, когда он, обмывая собственныя могилы, весело и не задумываясь бгутъ впередъ въ погон за наживой и честолюбивыми мечтами, только на секунду останавливаясь, чтобы выразить нкоторое соболзнованіе надъ участью тысячей людей, умершихъ еще вчера на ихъ глазахъ,— людей, которые, въ сущности, какъ и они, могли не умереть? Вс: эти вопросы задавалъ себ докторъ Севьеръ, отложивъ нумеръ газеты, столбцы которой были переполнены радостными изъявленіями по поводу возвращающагося въ городъ торговаго и свтскаго оживленія и похвалами благотворительности и человколюбію, проявившимся во время эпидеміи.

Докторъ не видался нкоторое время съ Ричлингомъ. Наконецъ, молодой человкъ зашелъ однажды къ нему въ контору, съ лицомъ, веселое выраженіе котораго показалось доктору немного напускнымъ, что указывало на нкоторое внутреннее смущеніе.

— Докторъ,— сказалъ Ричлингъ торопливо,— вы уже дете? Я не могъ никакъ выбрать другое время…

— Здравствуйте, Ричлингъ.

— Вотъ цлая недля какъ я стараюсь попасть къ вамъ,— продолжалъ Ричлингъ, вынимая бумагу изъ кармана.— Докторъ…

— Ричлингъ…— и въ голос доктора звучала особенная строгость.

Ричлингъ взглянулъ на него, какъ смотритъ испуганный ребенокъ на грозовую тучу.

— Это подписной листъ?— спросилъ докторъ, пальцемъ указывая на бумагу.

— Да.

— Не трудитесь разворачивать это,— и докторъ сдлалъ жестъ рукою, какъ бы отталкивая бумагу отъ себя.— По чьей иниціатив?

Ричлингъ назвалъ фамилію знакомаго доктору молодаго пастора, котораго онъ встрчалъ не разъ у изголовья больныхъ во время эпидеміи и къ которому проникся глубокимъ уваженіемъ за его самоотверженіе и человколюбіе. Докторъ стоялъ черне тучи, но, услыхавъ имя пастора, улыбнулся. Ричлингъ при этой улыбк измнился въ лиц.

— Не тотъ ли, это маленькій пасторъ, который шепелявитъ?— спросилъ врачъ.

— Онъ, дйствительно, иногда шепелявитъ,— отвчалъ Ричлингъ съ сдавленнымъ неудовольствіемъ въ голос и, не глядя на доктора, началъ сворачивать листъ.

— Подождите,— остановилъ его докторъ указательнымъ пальцемъ,— деньги эти собираются съ какою цлью?

— Чтобы оказать помощь переполненному вслдствіе эпидеміи сиротскому пріюту.

Въ голос Ричлинга, когда онъ отвчалъ, слышалось еще стсненіе и горечь отъ сдавленнаго негодованія. Но докторъ не обратилъ на это вниманія, онъ спокойно взялъ бумагу изъ рукъ Ричлинга, скрестилъ ноги и, махая бумагой, какъ бы въ подтвержденіе своихъ словъ, сказалъ ему:

— Ричлингъ, въ прежнія времена мы шли въ монастыри, а теперь мы собираемъ деньги по подписк для сиротскихъ пріютовъ. Ровно девять мсяцевъ тому назадъ, желая предостеречь городъ, я увщевалъ управленіе города принять мры противъ угрожающей заразы и заране предупреждалъ, что если этого не сдлаютъ, то городу придется поплатиться жизнями тысячей людей и громаднымъ увеличеніемъ количества безпомощныхъ сиротъ. Тогда еще я не ожидалъ, что эпидемія появится въ ныншнемъ году, но зналъ, что она можетъ явиться о всякое время, и мы сами накликали на себя этотъ бичъ… Ричлингъ! мы его заслужили…

Ричлингъ никогда еще не видалъ своего друга въ такомъ непривлекательномъ вид. Онъ пришелъ къ нему со всмъ своимъ юношескимъ пыломъ, проникнутый возвышенною пользой дла, за которое онъ взялся, и вполн убжденный, что другъ его, благородство котораго было ему такъ хорошо извстно, съ жаромъ подержитъ его. Когда онъ взялся отнести подписной листъ къ доктору Севьеру, ему была непонятна поспшность, съ которой маленькій пасторъ ухватился за его предложеніе,— теперь ему все сдлалось ясно, и онъ стоялъ передъ докторомъ, совершенно онмвъ отъ неожиданности. Онъ отвчалъ чисто-механически, съ видомъ человка, уклоняющагося отъ незаслуженныхъ нареканій друга, которому онъ не можнетъ поставить ихъ въ вину.

— Вы не можете, однако, утверждать, что только т умерли, которые виноваты?— спросилъ онъ, чувствуя свою безпомощность. Докторъ же, не задумываясь, выпалилъ ему въ отвтъ:

— Конечно, нтъ. Посмотрите-ка на сотни маленькихъ дтскихъ могилъ! Если бы погибли только виноватые, то можно было бы думать, что наступаетъ день Страшнаго суда. Есть люди, которые много говорятъ о милосердіи Божіемъ, проявляющемся будто бы особенно явственно въ мирныя и счастливыя времена, я же нахожу, что нтъ большаго проявленія этого Милосердая, какъ во времена страшныхъ бдствій, при которыхъ одинаково поражаются и виновные, и невинные! Ричлингъ, только одно безпредльное милосердіе въ соединеніи съ безконечною силой, имющею безграничность цлой вчности впереди, можетъ относиться съ такою пощадой, съ такимъ терпніемъ!

Ричлингъ оставался нмъ. Докторъ развернулъ подписной листъ и принялся громко читать:

— ‘Провидніе въ своихъ неисповдимыхъ путяхъ…’ Какъ не стыдно!…

— Что такое?— удивился Ричлингъ.

— О, Ричлингъ! какое несправедливое и незаслуженное обвиненіе! Ничего неисповдимаго, недоступнаго нашему пониманію въ этомъ дл нтъ! Мы топчемъ въ грязь и пренебрегаемъ предписаніями книги законовъ природы и навлекаемъ на себя самихъ ея кары! Послушайте, Ричлингъ,— и докторъ повернулся къ нему, какъ бы начиная новый рядъ аргументовъ,— вы, кажется, читаете Библію, не правда ли?… Да, да, врно, читаете. Но я бы хотлъ, чтобы вы никогда не забывали, что и книга природы иметъ свои законы, и тотъ, кто не исполняетъ ихъ, тоже гршникъ. И въ этомъ писаніи нтъ ни евреевъ, ни язычниковъ, а оно предписываетъ свои законы всему человческому обществу, и если оно ихъ не исполняетъ, то за послдствія оно же само отвчаетъ,— и не въ будущей жизни, а теперь, тутъ же, на земл!

— И такъ, вы хотите этимъ сказать,— замтилъ Ричлингъ, протягивая руку, чтобы взять бумагу назадъ,— что давать деньги должны только т, которые своею небрежностью наполнили пріюты?

— Да, именно это,— подтвердилъ докторъ,— да!— но бумагу онъ не отдалъ и, направившись къ столу, раскрылъ ее и подписался. Глаза Ричлинга невольно слдили за его перомъ, при вид суммы, пожертвованной докторомъ, онъ воскликнулъ:

— Ахъ, докторъ! вдь, такъ много никто не давалъ…

— Врно, ошиблись,— сказалъ докторъ.— Ричлингъ, неужели мы считаете филантропію своимъ призваніемъ?

— Разв это не призваніе каждаго изъ насъ?— возразилъ Ричлингъ.

— Я не объ этомъ васъ спрашиваю.

— Да, но вы задаете такой вопросъ,— замтилъ Ричлингъ, улыбаясь,— на который никто не захочетъ отвчать.

— Хорошо, не отвчайте. Однако, вотъ что я вамъ скажу, Ричлингъ,— продолжалъ докторъ, длиннымъ своимъ пальцемъ указывая на карманъ, въ которомъ исчезъ подписной листъ,— это дло несомннно хорошее, какъ бы вы его ни предпринимали,— въ качеств ли филантропа, или нтъ,— оно пользу свою принесетъ. Но это только азбука благотворительности. Ричлингъ, когда благотворительность принимаетъ видъ филантропіи, будьте насторож. Помоему, благотворительность, по возможности, должна ограничиваться внутреннимъ мотивомъ, готовностью помочь. Филантропы вс склонны отрицать значеніе органическаго устройства общества, и какъ только оно хромаетъ гд-нибудь, они стремятся замнить его какою-нибудь филантропическою машиной. Все это неправильно, Ричлингъ. Надо и тутъ дйствовать, какъ длаетъ искусный врачъ,— надо помогать природ.

Ричлингъ покосился на доктора и въ недоумніи взъерошилъ свои волосы, затмъ онъ глубоко вздохнулъ и, взглянувъ опять на доктора, недоврчиво улыбнулся и потеръ себ лобъ рукою.

— Вы этого не признаете?— съ удивленіемъ спросилъ докторъ.

— Ахъ, докторъ!…— воскликнулъ Ричлингъ съ жестомъ отчаянія,— мы совсмъ другъ друга не понимаемъ. Мн кажется, что въ жизни нтъ дла боле достойнаго и высокаго, оно мн представляется…— Докторъ перебилъ его:

— Да, Но только съ точки зрнія чувства, Ричлингъ… Ричлингъ!— и докторъ, волнуясь, опять приблизился къ нему,— если вы ужь хотите быть филантропомъ, то вы должны, прежде всего, сдлаться хладнокровнымъ человкомъ.

Ричлингъ громко расхохотался, но смялся онъ не отъ души.

— Ну, что-жь?— возразилъ его другъ, пожимая плечами, какъ бы отказываясь отъ дальнйшаго спора. Но когда Ричлингъ всталъ, чтобы идти, докторъ удержалъ его.— Постойте! я знаю, что у васъ мало свободнаго времени, но скажите Рейзену*,что я васъ задержалъ.

— Дло не въ Рейзен, а въ самой работ.— отвчалъ Ричлингъ, онъ слъ, однако, опять на мсто.

— Ричлингъ, въ раннія времена человколюбіе, въ общественной своей форм, являлось въ вид монахини, перевязывающей раны на пол битвы. Но съ тхъ поръ оно успло принять видъ мене женственный и научилось проявлять себя смло и сильно. Прежде что только могло облегчать и исправлять послдствія зла, теперь же оно съ помощью знаній иметъ возможность вліять на причины зла. И вотъ, вамъ бы я сказалъ: предоставьте эту азбучную, чисто-эмоціональную благотворительность монахинямъ и благотворительнымъ обществамъ. Дло хорошее, и предоставьте его имъ, если можете, помогайте имъ деньгами.

— Мн кажется, я понимаю, что вы хотите сказать,— проговорилъ Ричлингъ медленно и задумчиво.

— Я очень радъ, если вы поняли меня,— возразилъ докторъ съ замтнымъ облегченіемъ.

— Но это налагаетъ еще боле серьезную отвтственность на крпкихъ, сильныхъ людей, въ особенности на мужчинъ, если я васъ врно понялъ,— замтилъ Ричлингъ какъ бы вопросительно.

— Безъ сомннія! На людей твердыхъ духомъ, мужчинъ и женщинъ безразлично, на тхъ, которые обладаютъ достаточною силой, чтобы рубить безпощадно дерево до самаго корня, до причинъ вещей, и рубите не переставая, настойчиво, терпливо, пока не рушится то зло, которое они подкапывали и которое, въ силу своей крпости, требовало такой долгой работы, прежде чмъ можно было разрубить его на куски и побросать въ огонь. Ричлингъ, собирайте, если хотите, валежникъ для препровожденія времени, но не воображайте, чтобы въ этомъ заключалось ваше призваніе! Скажите, чему вы улыбаетесь?

— Вашему высокому мннію обо мн,— отвчалъ Ричлингъ.— Докторъ, я не думаю, чтобы я былъ пригоденъ къ чему-нибудь лучшему, но я готовъ попробовать.

— Вздоръ!— Докторъ не любилъ самоуниженія.— Ричлингъ, уменьшайте число безпомощныхъ, брошенныхъ сиротъ… Но для итого вамъ не ложка нужна, а топоръ, чтобы вырубить старые корни зла. Вліяйте на уменьшеніе преступленій и пороковъ, уничтожайте нищету, уменьшайте процентъ смертности среди рабочихъ и бдныхъ классовъ, улучшайте ихъ помщенія, ихъ больницы, оздоровляйте ихъ мастерскія, просвщайте ремесленниковъ… Ахъ, Ричлингъ, вотъ я вамъ проповдую, а самъ я ничего не исполнилъ! Учитесь на моихъ ошибкахъ!

— Вы не можете сказать, чтобы вы не исполнили этого!— воскликнулъ Ричлингъ.

— Нтъ, не исполнилъ,— повторилъ докторъ,— и вотъ, я убждаю васъ холоднымъ разсудкомъ умрять вашу благотворительность, а самъ всегда все длалъ сгоряча, со страстью.

— А мн послднее больше по-сердцу,— съ живостью отвчалъ Ричлингъ.

— Вы бы должны, боле чмъ кто-либо, ненавидть такой способъ дйствій,— возразилъ его другъ,— такъ какъ это было причиной всхъ вашихъ несчастій. Ричлингъ, страсть — слабость, а высшая справедливость безстрастна. Помните слова Юнга: Богъ только милосердный былъ бы Богомъ несправедливымъ. Въ наше время благотворительность, чтобы дйствительно заслуживать это имя, должна проявляться не подъ вліяніемъ чувства, а руководствуясь знаніемъ. Чувство необходимо, но оно должно идти въ слдъ, а не руководить. Вотъ вамъ хоть одинъ примръ. Повинуясь чувству, не хотлось бы продавать тамъ, гд можно дать, но это уже старый, никуда негодный способъ благотворенія. Новый, разсудочный способъ неизмримо лучше: слдуя ему, никогда не станешь давать никому — ни лицу, ни обществу — тамъ, гд можно продать. Вы, Ричлингъ, инстинктивно приложили это правило въ себ самому, такъ начните прикладывать его къ другимъ.

— Это ужь совсмъ другое,— не задумываясь возразилъ Ричлингъ.— Прикладывать его къ другимъ — не мое дло.

— Нтъ, ваше дло: вы не имете права поступать относительно другихъ иначе и хуже, чмъ поступаете относительно себя.

— А что же скажутъ про меня?… По крайней мр… нтъ, не то… а…

У доктора голосъ слегка дрожалъ, когда онъ отвтилъ ему:

— Они скажутъ о васъ: ‘я зналъ тебя, что ты человкъ жестокій’. Однако, Ричлингъ,— продолжалъ онъ боле спокойнымъ голосомъ,— я долженъ вамъ сказать, что если вы захотите, какъ говорите, провести долгую и полезную жизнь, вы должны, прежде всего, послушаться моего совта. Вы должны на время отказаться отъ всякихъ такихъ плановъ и выбросить пока вс эти мысли изъ головы. Еще разъ повторяю вамъ: вы должны, прежде всего, постараться возстановить свое здоровье и привести его въ то состояніе, въ которомъ оно было… до вашего заключенія въ тюрьму, вы слышите? Когда вы этого достигнете, вы можете сейчасъ же начать дйствовать, чего я отъ души желаю для васъ. Сдлайте такъ, чтобы общество измнило,— путемъ продажи, конечно, было бы лучше всего, это врядъ ли это возможно,— зврскую систему тюремнаго заключенія, представляющую у насъ полное отрицаніе правосудія служащую разсадникомъ пороковъ и преступленій. Кстати, вы врно знаете, что Рафаила Ристофало опять засадили въ тюрьму со вчерашняго вечера?

Ричлингъ вскочилъ на ноги.

— За что? Неужели онъ…

— Онъ нашелъ того, кто его обокралъ, и убилъ его.

Ричлингъ собирался уйти, но пріостановился, такъ какъ докторъ, вставъ съ своего стула, снова заговорилъ.

— Ристофало хитеръ и опытенъ въ этомъ дл: онъ не будетъ тамъ особенно страдать. Онъ уже договорился со сторожемъ и ему дали удобное помщеніе. Прощайте!

Когда Ричлингъ ушелъ, докторъ тоже взялъ шляпу и перчатки.

‘Да,— думалъ онъ, медленно спускаясь по лстниц,— я часто ошибался’.

И такъ, докторъ не только училъ другихъ, но и самъ научался: онъ почувствовалъ, что въ жизни не все заключается въ борьб со зломъ: должно быть, есть еще нчто другое. Когда нуждались въ деньгахъ, чтобы помочь несчастнымъ сиротамъ, къ нему не обращались прямо, а посылали: вс сторонились, какъ бы боясь его. Даже Алиса, его милая и умершая Алиса плакала, бывало, отъ восторга, когда онъ ей улыбался, и дрожала, когда онъ хмурился. Недостаточно бороться со зломъ: всякій, казалось, начиналъ чувствовать, что борьба направлена лично противъ него. Ахъ! если бы хоть одинъ человкъ могъ понять и не осуждать строгихъ на видъ, но, въ сущности, прекрасныхъ и добрыхъ побужденій этого печальнаго, одинокаго существованія!

XXX.
Сомннія.

Зима 1859 года передъ самой междоусобной войной прошла для Ричлинга въ усиленной работ при пекарн. Рейзенъ съ его помощью завелъ у себя паровую машину и Ричлингъ, надясь этимъ способомъ достигнуть боле дешевыхъ цнъ на хлбъ, съ жаромъ поддерживалъ нмца во всхъ этихъ начинаніяхъ. При томъ же, его давнишняя любовь къ механик могла здсь найти себ полное примненіе, онъ одинъ во всей хлбопекарн отчетливо понималъ значеніе и смыслъ новаго механическаго производства и ему даже удалось внести въ него нкоторыя усовершенствованія, о которыхъ онъ съ восторгомъ и гордостью писалъ длинныя письма Мэри. Его примръ заразилъ добродушнаго Рейзена, который окунулся въ новое дло со всмъ рвеніемъ прежнихъ молодыхъ лтъ, забывая въ пылу соревнованія, что годы и силы его были уже не т. Докторъ Севьеръ, постивъ однажды Ричлинга въ пекарн ‘Звзды’ и замтивъ слишкомъ усердное отношеніе къ длу Рейзена, предостерегъ его и совтовалъ бросить все на время и похать къ морю отдохнуть. На это нмецъ, указавъ на Ричдинга и улыбаясь до ушей, твердилъ только: ‘Пошлите лучше его,’ — и больше ничего не хотлъ слушать. Докторъ прописалъ ему лкарство, но когда Рейзенъ замтилъ, что подъ вліяніемъ его онъ засыпалъ, когда Ричлингъ былъ на работ, преспокойно вышвырнулъ лкарство изъ окна. Для доктора, такимъ образомъ, не было неожиданностью, когда Ричлингъ нсколько времени спустя пришелъ къ нему и съ тревожнымъ лицомъ сообщилъ, что Рейзенъ сошелъ съ ума. Оба отправились вмст къ больному, ршивъ уговорить мистрисъ Рейзенъ немедленно помстить мужа въ первоклассную лечебницу для душевнобольныхъ. По пути Ричлингъ узналъ отъ доктора, что уже за шесть мсяцевъ передъ тмъ Рейзенъ сдлалъ распоряженіе на случай своей смерти или болзни, въ силу котораго, съ согласія жены, все веденіе ихъ длъ переходило въ руки Ричлинга. Молодой человкъ, сознавая всю щекотливость такого положенія, былъ глубоко смущенъ и озадаченъ этимъ извстіемъ, онъ хотлъ немедленно отказаться отъ мста въ пекарн, но докторъ убдилъ его остаться, доказывая ему, что бросить несчастную мистрисъ Рейзенъ въ такомъ безпомощномъ положеніи было не только щекотливо, но и невозможно. Пріхавъ въ пекарню, докторъ долго убждалъ жену Рейзена согласиться на помщеніе больнаго въ лечебницу, но такъ и ухалъ, не добившись ничего и съ полною безнадежностью на выздоровленіе ея мужа.

Ричлингъ всю зиму устраивалъ свои дла такъ, чтобы имть возможность създить къ Мэри при наступленіи весны, но теперь объ этомъ уже не могло быть и рчи: чего бы ни стоило ему въ душ такое ршеніе, оно было принято имъ просто, безъ всякихъ колебаній и жалобъ на судьбу и докторъ Севьеръ остался доволенъ его твердостью. Единственнымъ утшеніемъ для Ричдинга было, сидя поздно ночью въ бдной своей каморк, доставать пачку писемъ отъ Мэри и перечитывать ихъ, переживая съ ними все, что было ему такъ дорого и въ прошломъ, и въ мечтахъ о будущемъ. Иногда чтеніе этихъ писемъ ободряло и подкрпляло его, но не всегда. Бывали дни, и теперь они наступали все чаще и чаще, когда Ричлингъ оставался, въ особенности по прочтеніи этихъ писемъ, подъ гнетомъ какого-то внутренняго недовольства, которое не ускользнуло отъ проницательности доктора.

Въ одно изъ своихъ посщеній больнаго Рейзена докторъ, при выход изъ пекарни, направляясь къ своему экипажу, вдругъ повернулся къ Ричлингу и неожиданно сказалъ ему:

— Ричлингъ, вы уже разлюбили вашу работу?

— Почему вы спрашиваете?— спросилъ молодой человкъ, красня.

— Такъ… я уже не вижу въ васъ той радости, которую вы испытывали вначал. Работа ваша длается вамъ въ тягость, не такъ ли?

Ричлингъ опустилъ глаза.

— Я не хотлъ, чтобы вы замтили это, докторъ.

— А я боялся и ожидалъ этого момента съ самаго начала,— возразилъ врачъ.

— Я не понимаю — почему.

— Я видлъ, что ваше рвеніе вначал было немного неестественно и экзальтировано, и я ожидалъ со страхомъ минуты, когда вамъ опять придется разсчитывать на поддержку въ себ бодраго настроенія чувствомъ необходимости и долга. Вы долго идеализировали трудъ, но, наконецъ, его тягость одолваетъ васъ и вы чувствуете ничмъ необъяснимое недовольство, не правда ли?

— Не знаю, я только чувствую себя какъ-то опять съежившимся, какъ будто я меньше, чмъ прежде.

— Это меня не удивляетъ,— все это происходитъ отъ чувства недовольства.

— Не можетъ быть, докторъ! Вслдствіе неудовлетворенности, я, напротивъ, стремлюсь въ большему и мн кажется, что никогда еще я не чувствовалъ такого желанія найти боле широкое примненіе для моихъ силъ. Но что я могу сдлать, оставаясь здсь? Я бы могъ… я долженъ былъ бы…

Врачъ положилъ руку на плечо молодаго человка.

— Стойте, Ричлингъ. Не говорите этого: такъ многіе говорятъ, а вы не изъ многихъ. Это все фразы, говорите лучше: я долженъ… я буду… г. Ричлингъ, знаете, въ первый разъ, какъ я лечилъ вашу жену, оставшись со мной наедин, она умоляла меня не дать ей умереть, ради васъ. Она сама не сознавала настоящей причины этой мольбы, но разв вы не угадываете ее? Дло въ томъ, что вы не можете обойтись въ жизни безъ нравственной поддержки вашей жены. Вы и теперь нуждаетесь въ Мэри, чтобъ идти прямо и стойко до намченному пути, и она васъ однимъ робкимъ, любящимъ взглядомъ удержала бы на немъ.

— Докторъ,— возразилъ Ричлингъ,— вы, кажется, хотите задть мое самолюбіе?

— Что-жь изъ этого? Вы охотно говорите, что любите ее и скучаете безъ нея, но ваше мужское самолюбіе не допускаетъ, что бы вы нуждались въ ея нравственной опор, а разв это не правда?

— Это не будетъ правдой,— сказалъ Ричлингъ, шутливо грозя кулакомъ,— я не допущу до этого.

И въ смх его чувствовалась легкая обида.

— Ричлингъ,— и докторъ передъ уходомъ задержалъ его на минуту пальцемъ,— поймите меня. Человкъ, который не чувствуетъ потребности имть въ жен нравственную опору для себя, недостоинъ и имть такую жену.

— Однако, докторъ,— подхватилъ Ричлингъ,— вы-то какъ разъ доказываете мн противное.

— Нтъ, Ричлингъ, нтъ. Я не былъ достоинъ ея и Богъ отнялъ ее у меня.

Ричлингъ, до желанію доктора Севьера, попытался убдить жену Рейзена взглянуть на дло леченія ея мужа не съ точки зрнія ея личныхъ чувствъ, а фактовъ, настоятельно требующихъ боле спокойнаго и объективнаго отношенія. Говорилъ онъ съ ней долго, до головокруженія, но она не могла отршиться отъ своихъ предвзятыхъ мыслей и сантиментальностей. Наконецъ, разсердившись, она обвинила его въ корыстныхъ побужденіяхъ, когда же онъ, посл этого, потребовалъ немедленнаго разсчета, она въ самыхъ смиренныхъ и дружескихъ выраженіяхъ попросила у него прощенія, но осталась при своихъ предразсудкахъ, находя поддержку себ въ такихъ же добродушныхъ и невжественныхъ сосдяхъ и друзьяхъ, какъ и она сама. Посл всхъ этихъ безнадежныхъ разговоровъ и недоразумній, неудивительно, если Ричлингъ возвращался къ своимъ печамъ и счетамъ, сознавая, что исчезла та временная бодрость, которую слова доктора какъ будто возстановили въ немъ: онъ чувствовалъ себя подавленнымъ и уничтоженнымъ.

— Гд я и что я?— Отвта не было. Разлука съ Мэри, которая когда-то причиняла ему такую нестерпимую боль, утратила теперь свою остроту, но за то давила и грызла его всею своею тупою и гнетущею тяжестью.

Въ эту самую ночь Ричлингъ написалъ жен, что онъ писалъ — неизвстно, но онъ чувствовалъ всё время, что не былъ въ надлежащемъ настроеніи, и съ первою же почтой Мэри ему отвчала:

‘Не лучше ли мн пріхать? Одно слово отъ тебя — и я пріду. Я отправлюсь съ пароходомъ въ Чикаго, оттуда по желзной дорог до Каиро и опять на пароход отъ Санъ-Луи до Новаго-Орлеана. Съ Алисой я не буду чувствовать себя бы одинокою, ни беззащитною и за ней присмотрть мн не трудно. Ахъ! Джонъ, я иногда бываю настолько малодушна, что изъ всхъ нашихъ невзгодъ это время разлуки мн кажется всего невыносиме. Когда мы съ тобой болли и голодали вмст, мы, все-таки, были вмст. Напиши одно только слово: прізжай, и я пріду съ невыразимымъ восторгомъ. Съ тмъ, что ты накопилъ, да съ такимъ прочнымъ мстомъ, какъ у тебя теперь, разв нельзя было бы намъ начать снова жить вмст? Алиса и я можемъ прекрасно помститься въ пекарн. Милый Джонъ, скажи только слово — и черезъ нсколько дней мы будемъ съ тобой. Я, все-таки, прежде всего, полагаюсь на твое благоразуміе и прошу тебя не длать уступокъ моему нетерпнію: я знаю, что ты ршишь лучше меня. Мать моя очень ослабла за это время, но теперь ей лучше. Я давно подозрвала, а теперь ясно вижу, что мой мужъ, мой дорогой и милый мужъ, нуждается во мн больше всхъ и вотъ я ду, я ду къ теб, Джонъ, если только ты позовешь меня къ себ.

‘Твоя Мэри’.

Ричлингъ три раза перечелъ письмо жены и даже не улыбнулся. Онъ сознавалъ, что вызвалъ это письмо, и чувство это мшало ему предаваться безъ оглядки наплыву восторга. Въ то время, какъ онъ медленно складывалъ письмо, въ комнату вошла мистрисъ Рейзенъ. Былъ одинъ изъ тхъ удушливо-жаркихъ весеннихъ вечеровъ, которые иногда въ Новомъ-Орлеан даютъ непріятно чувствовать, что зима прямо перешла въ лто. Жена булочника стояла передъ Ричлингомъ, всунувши свои громадныя красныя руки въ карманы необъятнаго фартука и съ своими тремя, лоснящимися отъ пота, подбородками.

Она привтливо поздоровалась съ своимъ управляющимъ. Ричлингъ разспросилъ ее о состояніи здоровья ея мужа.

— Онъ спокоенъ, мистеръ Ричлингъ, и ему вообще гораздо лучше, а то ршительно для меня было бы непонятно, почему онъ длается съ каждымъ днемъ все спокойне и сидитъ себ смирно, ни съ кмъ не говоря.

— Мистрисъ Рейзенъ, жена моя хочетъ, чтобы я ее вызвалъ сюда,— сказалъ Ричлингъ, указывая ей на письмо,— чтобъ опять попрежнему жить здсь со мной.

— Что вы, мистеръ Ричлингъ!

— Да.

— Право, вотъ ужь не поврила бы!— и съ этими словами она сла.— Какъ разъ въ начал лта! Что же это такое? А вы мн говорили, мистеръ Ричлингъ, что ваша жена благоразумная женщина. Да, я-то знаю, что вс молодыя женщины одурваютъ, когда дло касается ихъ мужей. Вотъ и ваша жена такая же: прідетъ и спуститъ вс деньги, которыя вы накопили, да еще, вдобавокъ, и здоровье матери ея слабетъ! Не успетъ она пріхать, сюда, какъ придется обратно катить.

— Что же это такое, мистрисъ Рейзенъ?— взволнованно замтилъ Ричлингъ.— Вы говорите такъ, какъ будто вамъ не хочется,чтобъ она сюда пріхала.

— Ну, да… конечно! Вдь, и вы не хотите этого?

Ричлингъ напряженно засмялся.

— Мн кажется, что для меня естественне было бы желать ея прізда, мистрисъ Рейзенъ. Разв намъ не говорили въ церкви: ‘что Богъ сочеталъ, того человкъ да не разлучитъ’?

— Никто и не собирается васъ разлучать, мистеръ Ричлингъ? Однако, я не понимаю, почему она хочетъ пріхать сюда. Разв я васъ не достаточно оберегаю?— и она вышла изъ комнаты со слезами на глазахъ.

Три дня Ричлингъ обдумывалъ письмо Мэри и не отвчалъ ей. Проходя черезъ дворъ пекарни на третій день вечеромъ, онъ вдругъ почувствовалъ легкое и знакомое прикосновеніе къ своему плечу. Хотя было темно, онъ обернулся и шепотомъ сказалъ:

— А, Ристофало!

— Какъ поживаете?— отвтилъ Ристофало, не измняя голоса.

— Какимъ образомъ вы здсь? спросилъ Ричлингъ.— Вы убжали изъ тюрьмы?

— Нтъ, я только вышелъ подышать свжимъ воздухомъ. Я здсь съ надзирателемъ тюрьмы или, лучше сказать, съ однимъ изъ сторожей, вернемся какъ-нибудь ночью. Имете извстія отъ жены?

— Имю,— сказалъ Ричлингъ въ совершенномъ недоумніи.— Но какъ это можетъ быть: вы и вашъ тюремщикъ вмст прогуливаетесь?

— Да почему-жъ и нтъ? Вышли просто подышать воздухомъ вотъ и все. Онъ остался тамъ, на улиц: можете отсюда видть его. Вонъ тамъ, смотрите, валяется на ступеньк передъ дверью совершенно пьяный!— и итальянецъ самодовольно улыбнулся, но только на минуту.— Я только что былъ у Кетъ, захотлось мн повидаться и съ вами.

— Вы отдаете визиты, я вижу?— замтилъ Ричлингъ.

— Да, именно. Жена ваша здорова?

— Да, спасибо, здорова. А, кстати, Ристофало, что бы вы сказали, еслибъ я вызвалъ ее сюда и мы опять зажили бы попрежнему вмст? Вдь, пора, кажется, не такъ ли?

— А что вы-то сами думаете?— спросилъ Ристофало.

— Я ничего не могу сказать, такъ какъ я не ршилъ этого вопроса. Вотъ три дня хожу и все думаю объ этомъ. Вамъ должно казаться это удивительною мелочью для трехдневнаго… Ричлингъ остановился, разсчитывая на несогласіе своего собесдника.

— Да,— подтвердилъ Ристофало,— конечно, мелочь. Скажите мн, она объ этомъ васъ проситъ? Я полагаю, что вы ее подбили на это, а?

— Я не вижу, почему бы вамъ такъ полагать,— сухо замтилъ Ричлингъ.

— Не знаю почему,— сказалъ итальянецъ,— такъ мн кажется… такъ часто поступаютъ мужья.— Настунило молчаніе. Затмъ онъ проговорилъ: — Не торопитесь, не пускайте ее сюда, пока…

— Пока что?

— Пока не увидите, въ какую сторону кошка прыгнетъ.

— Что вы хотите этимъ сказать?— спросилъ Ричлингъ, напряженно смясь.

— А то, что у насъ будетъ война,— объяснилъ Ристофало.

— Го-го! вы жестоко ошибаетесь, Ристофало!

— Не знаю,— отрзалъ итальянецъ,— мн такъ кажется, война неизбжна. Я просматриваю ежедневно вс газеты нашей тюрьмы… другаго дла у меня и нтъ тамъ. Къ будущей зим, наврное, будетъ война!

— Ристофало, увряю васъ, человкъ вашего темперамента не можетъ и представить себ, до какой напряженности иногда доходятъ дла въ Америк безъ всякой войны. Мы, американцы, не похожи на васъ, итальянцевъ.

— Совсмъ не похожи, правда,— согласился Ристофало съ странною улыбкой,— Если бы не Кетъ, я бы теперь отправился въ Италію.

— Если бы не Кетъ и не городская тюрьма,— замтилъ Ричлингъ.

— Изъ тюрьмы я выйду, когда захочу.

— И вы бы присоединились къ Гарибальди, не правда ли?

Въ то время только что получены были извстія о Гарибальди изъ Сициліи.

— Да,— съ сверкающими глазами сказалъ итальянецъ,— я знакомъ съ Гарибальди.

— Неужели?

— Да. Я плавалъ съ нимъ, когда онъ былъ капитаномъ корабля. Онъ знаетъ меня.

— И, наврное, онъ васъ узналъ бы сейчасъ,— съ жаромъ подхватилъ Ричлингъ.,

— Да, онъ меня не забудетъ,— спокойно отвтилъ итальянецъ.— Ну, прощайте, я долженъ идти. Посовтуйте жен переждать еще немного.

— Не… знаю, посмотримъ… Ристофало!

— Что?

— Я хочу бросить пекарню.

— Лучше не бросайте. Держитесь ужь одного чего-нибудь.

— А почему же вы всегда мняли? Я не помню, чтобы вы тмъ же дломъ занялись три дня подрядъ!

— Ну, это — большая разница!

— Да въ чемъ скажите: я не понимаю!

Но итальянецъ только улыбнулся, пожимая плечами. Уходя, онъ сказалъ:

— Мистеръ Ричлингъ, если вы хотите вызвать жену, то ужь вы не можете бросить мсто, а если вы хотите бросить мсто, то вы ужь не можете вызвать жену. Прощайте.

Ричлингъ остался одинъ съ своими размышленіями. Онъ ршилъ отбросить всякія мечты въ сторону и написалъ Мэри, чтобъ она переждала лто, не рискуя здоровьемъ, и пріхала поздне, когда силы матери ея окрпнутъ.

Черезъ день или два посл отправленія письма онъ заболлъ и слегъ въ постель. Кашель не давалъ ему спать и онъ досадовалъ на него въ особенности потому, что не могъ объяснить себ, какъ могъ онъ простудиться въ такую теплую весеннюю погоду. При первомъ же посщеніи доктора Севьера мистрисъ Рейзенъ удалось мелькомъ сообщить ему о желаніи Мэри и о томъ, какой совть она дала Ричлингу по этому случаю.

— Вроятно, онъ посл этого и не позвалъ жены?

— Да, такъ и не позвалъ.

— Ну, такъ лучше было бы и не вмшиваться вамъ въ это дло, мистрисъ Рейзенъ,— рзко отвтилъ докторъ и пошелъ въ комнату Ричлинга.

— Ричлингъ, почему вы не посылаете за вашею женой?

Больной, вспыхнувъ отъ волненія, тревожно заметался на кровати и приподнялся на подушк.

— Ахъ, докторъ,— проговорилъ онъ, недоврчиво глядя на него,— какъ же мн вызвать ее сюда съ ребенкомъ именно теперь, когда начинается лтняя жара?

Онъ задумался на мгновеніе и затмъ добавилъ:

— Мн кажется, докторъ, что вы это предлагаете мн, какъ рецептъ противъ моей тоски. Неужели у васъ хватило бы духу сказать мн, что въ этомъ и состоитъ моя болзнь?

— Нтъ, вы не этимъ больны. У васъ скверный кашель, отъ котораго вамъ надо беречься, но и тоску тоже мы не можемъ не принять въ разсчетъ, а, вдь, вы сами знаете, какъ скоро Мэри и… маленькая двочка излечили бы васъ въ этомъ отношеніи.

— Я не могу ихъ вызвать сюда, докторъ,— сказалъ Ричлингъ.— Если ужь длать это для излеченія тоски, то только если бы Мэри, а не я захворала этою болзнью.

— Ну, мистрисъ Рейзенъ,— холодно сказалъ докторъ, обращаясь въ нмк, которая провожала его до кареты,— надюсь, что вы не забудете моей просьбы.

— Я исполню ее въ точности, докторъ,— былъ смиренный и послушный отвтъ, такъ что доктору стало немного совстно своей рзкости.

— Мистеръ Ричлингъ мн сказалъ, что къ осени онъ все приготовитъ къ прізду мистрисъ Ричлингъ.

— Вотъ прекрасно!— воскликнула булочница, своимъ добродушнымъ восторгомъ напоминая своего мужа.— Я именно это и совтовала ему!— добавила она, энергично потирая свои громадныя руки, пока докторъ отъзжалъ.

Очень скоро посл этого она имла радость видть Ричлинга опять на ногахъ и на работ и съ истинно-материнскою заботливостью продолжала слдить за нимъ.

XXXI.
Печать тюрьмы.

Настало лто,— лто 1860 года, сухое и жаркое. Все вниманіе, вс помыслы обратились на бшеную президентскую кампанію передъ осенними выборами, все другое отошло на второй планъ. Извстія, получаемыя съ каждымъ пароходомъ изъ Европы о блестящихъ побдахъ свободы и обновленія Италіи въ лиц Гарибальди, даже яростная партизанская война въ Мексик, составляющая для Новаго-Орлеана такой животрепещущій вопросъ,— все теперь утратило значеніе въ виду обостреній тхъ сложныхъ политическихъ вопросовъ, въ разршеніи которыхъ каждый съ опасеніемъ давно уже ждалъ исхода для жизненнаго спора между двумя половинами американской націи. Собранія конвентовъ уже кончились, списки кандидатовъ были составлены и партіи устраивали митинги, собранія, говорили рчи и т. д.

Вся жизнь сосредоточилась съ страшнымъ напряженіемъ на одномъ вопрос. Вс — мужчины, женщины и дти — вс длались участниками борьбы, которая, казалось, поглотила все. Вмст, вс стояли за конституцію, за союзъ, а каждый въ отдльности, даже Ричлингъ, за проведеніе собственныхъ идей. На груди у всхъ, безъ различія пола и возраста, виднлась на ленточк маленькая, круглая медаль съ изображеніемъ кандидата въ президенты на одной сторон и вице-президента — на другой. Я полагаю, что почти излишне прибавлять, что Кетъ Ристофало, по совту своего мужа, одна изъ первыхъ занялась торговлей этими медалями, какъ сама, такъ и чрезъ посредство разнощиковъ. Для продажи устраивались маленькіе прилавки на самыхъ видныхъ и бойкихъ мстахъ, на тротуарахъ и площадяхъ города.

Одинъ изъ такихъ прилавковъ появился на углу пассажа, образуемаго почтовою конторой, который соернялъ тогда р улицы. Зданіе почтамта тянулось по обимъ сторонамъ пассажа съ безчисленнымъ множествомъ отверстій для бросанія и полученія писемъ. Однажды Ричлингъ, стоя у одного изъ такихъ отверстій и готовясь вскрыть конвертъ только что полученнаго письма съ штемпелемъ Мильуоки, вдругъ увидлъ человка, который изо всхъ силъ бжалъ мимо него къ выходу пассажа, смертельная блдность его лица поразила Ричлинга. За нимъ гналась толпа людей, которая ревла вслдъ за нимъ:

— Повсить его! повсить его!

— Пойдемте,— шепнулъ Ричлингу небольшой, коренастый человчекъ, схватившій его за руку и тянувшій его за собою вмст съ бгущею толпой: это былъ Ристофало. Оба со всхъ ногъ бросились къ выходу пассажа. Въ нсколькихъ шагахъ отъ него, на улиц, они нашли несчастнаго уже окруженнаго и съ веревкой а ше.

Итальянецъ какъ тигръ, однимъ скачкомъ бросился на толпу, стоящую около несчастной жертвы, разбрасывая по сторонамъ все, что было по пути. Кто-то въ толп прицлился въ него револьверомъ. Ричлингъ однимъ ударомъ вышибъ пистолетъ изъ державшей его руки и оружіе перелетло черезъ головы ближайшихъ рядовъ. Въ эту минуту въ рук Ристофало блеснулъ длинный кинжалъ, лвою рукой онъ держалъ веревку и, наклонясь впередъ, искалъ глазами, въ кого бы всадить свой ножъ. Какой-то незнакомецъ поспшно сказалъ что-то по-итальянски Ричлингу и тоже всунулъ ему въ руку кинжалъ громадной величины. Но какъ разъ въ эту минуту наступило внезапное затишье. Ристофало уже стоялъ передъ Ричлингомъ съ спокойною улыбкой и обезоруженный, а рядомъ съ нимъ видна была стройная, невозмутимая и сильная фигура Смита Изарда. Онъ говорилъ съ толпой, а въ это время съ десятокъ полицейскихъ успли собраться около него. Окончивъ рчь свою, онъ сдлалъ движеніе рукою, чтобы разогнать собравшуюся толпу.

— Расходитесь по своимъ дламъ!

И толпа начала рдть. Тогда Изардъ, положивъ руку на плечо бглеца, обратился къ полиціи:

— Снимите веревку съ этого человка, а потомъ сведите его на вокзалъ и охраняйте его тамъ, пока онъ не будетъ въ безопасности.

Объясненіе, которымъ онъ успокоилъ толпу, оказалось весьма простымъ. Спасенный человкъ былъ торговецъ президентскими медалями. Въ это несчастное для него утро, раскупоривъ новый пакетъ медалей, онъ не замтилъ, что среди массы медалей съ портретами Бреккенриджа и Лэна попалось нсколько медалей съ изображеніемъ Линкольна: въ этомъ и заключалась вся его вина. Ошибка произошла на фабрик какого-нибудь свернаго штата и намреніе продавать медали въ честь Линкольна торговцу и въ голову не приходило.

— Не говорилъ ли я вамъ?— сказалъ итальянецъ Ричлингу, удаляясь съ нимъ отъ мста драки.— Ручаюсь вамъ, что будетъ война: она уже начинается.

— Для меня война началась въ тотъ день, когда я женился,— замтилъ Ричлингъ.

Ристофало молча выжидалъ дальнйшаго объясненія, наконецъ, спросилъ:

— Какъ это такъ?

— Ахъ, я напрасно объ этомъ заговорилъ,— возразилъ Ричлингъ,— я не рогу вамъ объяснить.

— Ну, и ладно,— отвчалъ итальянецъ. Помолчавъ немного, онъ добавилъ:— Я слышалъ, какъ Смитъ Изардъ назвалъ васъ по имени. Какимъ образомъ онъ васъ знаетъ?

— Я себ и представить не могу!

Итальянецъ махнулъ рукою.

— Впрочемъ, это ваше дло, а не мое.— Затмъ, опять помолчавъ, онъ сказалъ:— Кажется, вы спасли мн жизнь сегодня.

— Ничего особеннаго я не сдлалъ,— замтилъ Ричлингъ.

Въ тотъ же день онъ опять слегъ на два или три дня и ему было очень тяжело, когда докторъ Севьеръ приписалъ его заболваніе этимъ нсколькимъ минутамъ возбужденія и физическаго напряженія на улиц.

— Но, во всякомъ случа, Ричлингъ, вы это хорошо продлали,— утшалъ его докторъ.

— Да, ужь нечего сказать!— подержала его Кетъ Ристофало, зашедшая постить больнаго одновременно съ докторомъ,— вы справедливо говорите, докторъ!

Мистрисъ Рейзенъ тоже выразила свой восторгъ. Когда об женщины вышли изъ комнаты, Ричлингъ немедленно обратился въ доктору съ вопросомъ:

— Докторъ, послдній разъ, когда я лежалъ, вы говорили, чтоя болнъ отъ тоски, теперь вы говорите, что отъ возбужденія, но, въ сущности, я вижу, что ни отъ того и ни отъ другаго. Скажите мн, что это со мною длается? Что это за болзнь, изъ-за которой мн приходится лежать?

— Ричлингъ,— медленно проговорилъ докторъ,— говоря по истин, вы получили ее въ тюрьм.

Больной, положивъ руки себ подъ голову, лежалъ молча и неподвижно, какъ бы въ раздумь.

— Да,— сказалъ онъ немного погодя, и опять замолчалъ.

— Да, я такъ и думалъ. И неужели физическія силы мн измнятъ именно теперь, когда он мн такъ нужны?

И Ричлингъ глубоко вздохнулъ.

— Надо все сдлать, чтобы этого не было,— возразилъ докторъ.— Я, вдь, другъ мой, только и сказалъ вамъ объ этомъ, чтобы показать вамъ всю необходимость держаться вдали отъ всейэтой кутерьмы, отъ всхъ этихъ маршировокъ по ночамъ, сборищъ и возни.

— Да неужели же я такъ всю жизнь… всю жизнь проведу, отказываясь отъ всего?— въ полголоса проговорилъ Ричлингъ.

— Успокойтесь, Ричлингъ, и теперь отдохните и не разговаривайте больше. Не всегда же придется отъ всего отказываться! Больной человкъ всегда думаетъ, что настоящее и есть все будущее. Сначала выздоровйте, а для этого вамъ нужно, прежде всего, душевное спокойствіе. Газетъ совсмъ не читайте, лучше читайте. Библію, я самъ пробовалъ для успокоенія читать ее.

Въ голос доктора при этомъ было столько задушевности и онъ такъ тепло посмотрлъ на молодаго человка, нжно отводя у него съ лица его вьющіеся волосы, что Ричлингъ почувствовалъ себя взволнованнымъ и отвернулся.

— Не надо унывать, Ричлингъ!— сказалъ докторъ уже боле твердымъ голосомъ и кладя руку на плечо больнаго.— Черезъ два или три дня вы будете на ногахъ. Прежде чмъ успете оглянуться, лто пролетитъ, а тамъ настанетъ время для прізда Мари.

Ричлингъ съ веселою улыбкой протянулъ ему руку на прощанье.

XXXII.
На юг.

Тревожное лто медленно проходило. Ричлингъ, слдуя совту доктора, держался въ сторон отъ политическаго движенія и жилъ только надеждой на скорое свиданіе съ Мари. Кругомъ все волновалось и движеніе съ каждымъ днемъ разросталось и принимало все боле и боле угрожающій видъ. Докторъ Севьеръ съ глубокимъ и напряженнымъ вниманіемъ слдилъ за состояніемъ политическаго барометра и съ волненіемъ прислушивался къ отдаленному грому приближающейся грозы.

Лто было очень душное, жаркое и вредное для больныхъ, несмотря на то, что желтая лихорадка не появлялась. Силы бднаго Рейзена не выдержали: онъ умеръ на рукахъ своей жены и Ричлинга.

Съ наступленіемъ октябрьскихъ прохладныхъ дней, въ Новомъ-Орлеан закончился одинъ изъ самыхъ оживленныхъ коммерческихъ годовъ, начало которыхъ тамъ обыкновенно считается съ сентября. Ни одинъ изъ жителей этого богатаго города не подозрвалъ, что подобнаго года съ его золотою жатвой не придется увидть горделивой южной столиц раньше четверти столтія. И для Джона насталъ, наконецъ, моментъ, когда посл многихъ отсрочекъ, въ оромъ изъ своихъ писемъ, дрожащею отъ волненія и радости рукой, онъ написалъ Мэри давно желанное слово: прізжай! Идя съ драгоцннымъ письмомъ въ рук по направленію къ почт, онъ набрелъ на цлую толпу, окружающую редакцію газеты Picayune, съ волненіемъ раскупающую послднія печатныя извстія о президентскихъ выборахъ, исходъ которыхъ ожидался съ часу на часъ. Ричлингъ тутъ же встртился съ знакомымъ ему сердобольнымъ маленькимъ пасторомъ, только что съ величайшими усиліями вырвавшимся изъ толпы съ послднимъ политическимъ бюллетенемъ, смятымъ въ рук. Они пошли вмст подъ руку и пасторъ на ходу громко читалъ извстія, въ то время какъ лавочники и разнощики жадно ловили его слова по дорог.

— Это ужасно, ужасно!— повторялъ маленькій пасторъ, взволнованно сунувъ бюллетень въ карманъ.

— Эй! мистеръ Ричлингъ,— крикнулъ въ эту минуту Нарцисъ и какъ стрла промчался мимо нихъ къ контор редакціи.

— Вотъ онъ счастливъ,— замтилъ Ричлингъ.

— Въ такомъ случа, онъ одинъ только и счастливъ сегодня въ Новомъ-Орлеан,— сказалъ пасторъ со вздохомъ.

— Нтъ,— отвчалъ Ричлингъ,— передъ вами другой счастливый человкъ. Вы видите это письмо? Я сейчасъ отправляю его, немедленно же, по полученіи его, жена выдетъ сюда.

Маленькій пасторъ, находясь подъ гнетущимъ впечатлніемъ избранія Линкольна, началъ убждать Ричлинга потерпть еще нсколько времени, не вызывать жены какъ разъ въ такое время, когда можно было ежеминутно ждать, что весь югъ поднимется на ноги. Но, видя, что убжденія его не дйствуютъ, онъ, наконецъ, уговорилъ его зайти къ доктору Севьеру и спросить его совта Ричлингъ согласился тмъ боле, что контора доктора была по близости. Докторъ былъ дома.

— Что случилось, Ричлингъ?— спросилъ онъ, вставая и идя къ нему на встрчу.— Какъ ваше здоровье?— и при этихъ словахъ онъ особенно внимательно взглянулъ на молодаго человка.

— Я написалъ Мэри, чтобы она хала,— отвчалъ Ричлингъ, съ видимымъ утомленіемъ опускаясь въ кресло.

— Письмо уже послано?

— Вотъ оно, я несу его на почту.

Докторъ съ особенною ршительностью слъ, скрестилъ ноги и взялъ со стола тотъ самый бумажный ножъ, которымъ онъ размахивалъ два года съ половиной тому назадъ, во время разговора съ Мэри и Джономъ наканун ихъ разлуки.

— Ричлингъ, выслушайте меня. Я уже нкоторое время обдумывалъ этотъ вопросъ и ршилъ сдлать вамъ одно предложеніе. Щамтьте, я все принялъ въ разсчетъ, и васъ, и Мэри, и событія кругомъ насъ, и политическое состояніе страны… и будущее,— словомъ, я все взвсилъ. Я лучше, чмъ кто бы то ни было, знаю васъ съ физической и духовной стороны, васъ и Мэри, конечно. И такъ, не думайте, чтобы я вамъ длалъ свое предложеніе подъ вліяніемъ минутнаго влеченія, и потому напередъ разсчитываю на ваше согласіе. Ричлингъ, я вамъ дамъ взаймы дв или дв съ половиной тысячи долларовъ, которые вы можете получить какъ и когда угодно, а вы пойдите домой, уложите ваши вещи и на полгода или даже на цлый годъ позжайте къ себ на родину и отдохните въ обществ вашей жены и вашего ребенка.

Ричлингъ глядлъ на него въ безмолвномъ удивленіи.

— Вы шутите, докторъ? Вы не можете думать…

— Я ничего не думаю, а я хочу, чтобы вы сдлали такъ, какъ я вамъ предлагаю.

— Это невозможно!— Ричлингъ, пришлось ли вамъ хоть разъ пожалть, что вы послдовали моему совту?

— Нтъ, ни разу. Но это… неисполнимо. Что же это такое будетъ — бросить на удовольствіе все то, что я добылъ въ теченіе четырехлтней борьбы?! Я васъ не понимаю, докторъ!

— Сразу и не выяснишь вамъ, толковать объ этомъ пришлось бы долго и много.

— Нтъ, да и думать объ этомъ не стоитъ,— проговорилъ Ричлингъ въ полголоса, какъ бы про себя.

— Идите домой, обдумайте мое предложеніе и завтра ршите,— настаивалъ докторъ.

— Это безполезно.

— Въ такомъ случа, вызовите Мэри. Пошлите ваше письмо.

— Вы серьезно говорите, докторъ?— изумился Ричлингъ.

— Да, совершенно серьезно. Пускай Мэри прідетъ и скажите ей, что я посовтовалъ ей это сдлать.

При этихъ словахъ, замтивъ слезы на глазахъ Ричлинга, докторъ отвернулся, но не надолго. Подавивъ свое волненіе, онъ подошелъ къ Ричлингу, который всталъ, чтобы идти, и взялъ его за руку.

— Да, Ричлингъ, вызовите ее сюда, если вы не хотите сами хать. Сдлайте это сейчасъ, вдь, вы знаете, я хочу, чтобы вамъ было хорошо, чтобы вы были счастливы.

— Еще одинъ вопросъ, докторъ! Какъ вы думаете, будетъ у насъ война?

— Не знаю, но если она и будетъ, все равно, уже настала пора вамъ тремъ соединиться. Прощайте.

Письмо пошло въ тотъ же день.

Смутныя, тяжелыя времена, на ряду съ общими опасеніями, возбуждаемыми неизвстностью будущаго, въ то же время, часто пробуждаютъ въ отдльныхъ личностяхъ новыя, спавшія дотол надежды. Не говоря уже о Ричлинг, который весь отдался счастью ожидаемаго прізда Мэри и который, несмотря на новую отсрочку ихъ свиданія, вслдствіе болзни ея матери, продолжалъ надяться на скорое осуществленіе своей мечты, другіе тоже мечтали и надялись. Нарцисъ, ршившись, наконецъ, просить доктрра о прибавк себ жалованья, несмотря на категорическій отказъ послдняго, съ еще большею увренностью продолжалъ надяться получить ее: креолу показалось, какъ онъ самъ разсказывалъ Ричлингу, что докторъ, отказывая ему, въ существ дла не былъ такъ, взбшенъ противъ него, какъ съ перваго взгляда могло показаться,— ‘да, кром того, вы знаете, мистеръ Ричлингъ,— добавилъ креолъ,— пока живъ человкъ, онъ все продолжаетъ надяться, вотъ, и я такъ’.

Для мистрисъ Ристофало возможность войны возбуждала особенно свтлыя ожиданія, такъ какъ мужа ея въ такомъ случа должны были выпустить изъ тюрьмы и назначить капитаномъ въ. армію.

И у доктора Севьера, несмотря на его одинокое существованіе, были тоже свои надежды въ это тревожное время. Онъ волновался за участь своего госпиталя, своихъ больныхъ, своего города, своего штата, боялся за будущее Ричлинга и Мэри и переживалъ живйшія надежды и опасенія за участь великаго братства и единства Американскихъ штатовъ.

Нсколько недль прошло въ этихъ волненіямъ, наконецъ, докторъ Севьеръ попытался опять уговорить своего молодаго друга хать къ жен:

— Ричлингъ,— настаивалъ онъ,— позжайте домой, къ жен. Я долженъ васъ предупредить, что ваша болзнь серьезна и угрожаетъ вашей жизни.

— Разв опасность отъ болзни будетъ меньше, когда я поду домой?— возразилъ Ричлингъ.

Докторъ молчалъ.

— Война будетъ, у насъ, не правда ли?— продолжалъ Ричлингъ.

— Наврное, будетъ.

— Неужели вы полагаете, докторъ, что солдаты вернутся домой, какъ только они почувствуютъ, что жизнь ихъ въ опасности?— спросилъ Ричлинъ, улыбаясь,

— Это совсмъ другое дло, Ричлингъ: то поле битвы.

— Разв и это не то же самое, докторъ? Что такое жизнь, какъ не поле сраженія для каждаго изъ насъ?

Докторъ нетерпливо отвернулся, не удостоивъ его отвтомъ. Однако, черезъ минуту онъ ршительно сказалъ:

— Мы раненыхъ уносимъ съ поля сраженія!

— Да, но сами они не покидаютъ его добровольно,— твердо отвчалъ Ричлингъ.

— Кром того,— продолжалъ докторъ, вставая и направляясь большими шагами къ окну,— опытный генералъ иметъ право, когда нужно, повести войска къ отступленію.

— Да, это такъ, но… впрочемъ, можетъ быть, мн лучше не говорить того, что я хотлъ сказать…

— Нтъ, говорите.

— Генералъ не предоставляетъ врачу ршать этотъ вопросъ. Докторъ,— продолжалъ Ричлингъ, глядя въ лицо другу и какъ бы извиняясь передъ нимъ за только что сказанное,— вы сами говорите, что знаете лучше всякаго другаго все то, что Мэри и мн пришлось пережить… почти все, по крайней мр… и вы знаете такъ же, какъ мы съ ней все это переносили. Подумайте сами: если бы моя жизнь, такимъ образомъ, теперь оборвалась, окончилась, то въ чемъ же посл этого заключался бы вообще смыслъ жизни? Вдь, его бы не было, не было! Нтъ, докторъ, такъ не можетъ, не должно кончиться. Мэри и я…— и на одно лишь мгновеніе его голосъ дрогнулъ, но онъ тотчасъ оправился и твердо договорилъ:— насъ обоихъ ожидаетъ долгая и полезная жизнь. И говорю такъ, основываясь на простйшемъ здравомъ смысл… такъ не должно кончиться…

Докторъ быстро отвернулся, подошелъ къ окну и замолчалъ.

——

Наконецъ, раздался и въ Новомъ-Орлеан бой барабановъ,— не тотъ шутливый бой, который въ мирныя времена служилъ, бывало, потхой дтямъ, а тотъ, которымъ созывались войска въ сраженіе и на смерть. Городъ былъ неузнаваемъ: парады, маршировки, знамена, султаны, ржанье коней, пушечные салюты, балы, концерты, угощенія въ честь отъзжающихъ, разноцвтные мундиры, военный шумъ и блескъ все вытснили, все затмили. Улицы были запружены войсками, и одинъ полкъ за другимъ подъ громъ барабановъ, каждый съ своими нарядными маркитантами, проходилъ напутствуемый прощальными привтствіями населенія, занимавшаго вс балконы и вс окна домовъ. Прошли такимъ образомъ вашингтонская артиллерійская батарея, орлеанскій батальонъ, зуавы съ ихъ красными шароварами и фесками и блыми штиблетами, прошли и стрлковые батальоны, а съ ними и капитанъ Ристофало, и нашъ маленькій пасторъ въ должности военнаго капеллана. Вся набережная была завалена военною аммуниціей и пароходы то и дло выгружали отовсюду собиравшіяся войска: шли войска изъ Опелузаса, изъ Аттакапаса, изъ Техаса, со всего Юга. Уже много лтъ прошло съ тхъ поръ, но и теперь еще звучитъ въ ушахъ ихъ тяжелый мрный шагъ на широкой гранитной мостовой, когда они двигались среди полночной тишины, и помнится, какъ въ ихъ рядахъ сверкали при лунномъ свт т самые штыки и сабли, которые такъ скоро должны были обагриться братскою кровью.

Между прочими и Нарцисъ, назначенный лейтенантомъ въ батальонъ пшихъ стрлковъ, покинулъ городъ въ самомъ восторженномъ и счастливомъ настроеніи. Прощаясь въ послдній разъ съ роднымъ городомъ съ палубы отходящаго парохода, онъ чувствовалъ, что оставляетъ за собой всю скуку и однообразіе своего чернильнаго дла: вся тягость жизни, трудъ, заботы, стсненіе,— все, по мр того, какъ пароходъ удалялся, медленно погружалось на его глазахъ въ воды Пошпартренскаго озера. Передъ нимъ открывался весь міръ, веселая солдатская жизнь и путь къ военной слав: такъ отправился на войну молодой креолъ, отдаваясь всецло радостнымъ надеждамъ и наплыву молодой, безпечной удали, и такъ же радостно и безпечно палъ онъ, сраженный пулей, съ саблей въ рук и съ крикомъ ‘ура’, въ рядахъ своихъ товарищей.

Съ отходомъ войска Новый-Орлеанъ опустлъ и замеръ. Осталась только старая, инвалидная конфедеративная гвардія, да иностранный легіонъ, справляющіе свои ежедневные неинтересные смотры, торговля затихла, женщины занимались щипаніемъ корпіи, въ таможн, заготовлялись лафеты, на литейныхъ заводахъ отливались громадныя пушки, улицы начинали заростать травой, а бдныя солдатскія жены собирались кучками на ‘Свободномъ Рынк’ въ трепетномъ ожиданіи извстій съ войны.

ХХXIII.
На свер.

Однажды утромъ, въ послднихъ числахъ мая 1861 г., два человка, повидимому, негоціанты, вышли изъ боковой улицы на главный проспектъ города Нью-Йорка, такъ называемый ‘Бродвэ’, и остановились на углу, въ ожиданіи благопріятнаго момента для перехода на другую сторону.

— Даже въ то время, когда южные штаты готовились въ отпаденію,— проговорилъ одинъ изъ нихъ, среди грохота экипажей,— я не думалъ, что они нарушатъ союзъ.

У говорящаго было краснощекое, доброе лицо съ мягкимъ подбородкомъ и привтливыми глазами, въ то время какъ боле молчаливый собесдникъ его отличался узкимъ лицомъ, тонкими ноздрями, живымъ и слегка вызывающимъ взглядомъ. Онъ не сразу отвтилъ, затмъ, быстрымъ взоромъ окинувъ шумную улицу, сказалъ:

— Бродвэ, право, удивительная улица.

Выпрямившись во весь ростъ и жадно оглядываясь во вс стороны, онъ, повидимому, наслаждался кипучею жизнью своего города, шумомъ и движеніемъ его многотысячнаго населенія, коммерческимъ блескомъ и безконечною вереницей многоэтажныхъ зданій.

— Интересно бы знать, сколько людей въ одинъ часъ успваютъ пройти у этого угла, гд мы стоимъ?— замтилъ краснощекій, слдя за быстротой и количествомъ проходящихъ мимо нихъ пшеходовъ, но, не получивъ никакого отвта, возвратился къ своей первоначальной тем.— Я просто не врилъ возможности такого событія,— сказалъ онъ.— Вспомните результаты голосованія на Юг въ прошломъ ноябр, вспомните, какъ держалъ себя Новый-Орлеанъ, судя по всему этому, можно было вполн ожидать, что на сторон отдленія не будетъ боле двадцати пяти процентовъ всего населенія, не такъ ли?

Собесдникъ его, между тмъ, не обращая никакого вниманія на его слова, внимательно слдилъ за двумя женщинами, стоящими на тротуар рядомъ съ ними, повидимому, задержанными, какъ и они сами, невозможностью сразу перебраться на другую сторону. Одна изъ нихъ была толстая, красная женщина, весьма уже зрлыхъ лтъ, одтая въ черное, хотя и не бдное, но очень дурно сшитое платье, другая была изящная, молодая и красивая женщина съ выраженіемъ какой-то установившейся печали въ глазахъ и въ углахъ рта. Она держала за руку маленькую трехлтнюю толстощекую двочку, которую не замтилъ наблюдающій ихъ негоціантъ, пока старуха не подняла ее на руки съ крикомъ:

— Смотри, малютка, смотри! Видишь, какіе флаги? И сколько ихъ! Все флаги, флаги, флаги, ихъ тысячи!…

Двочка, повидимому, осталась недовольна фамильярностью чужой женщины, сжавъ недовольныя губки, она при первомъ удобномъ случа выскользнула изъ ея рукъ.

— Отсюда намъ не пройти,— сказалъ молчаливый негоціантъ.

— Врно, ждутъ здсь прохода, войскъ: вс окна домовъ заняты зрителями.

— Подождемъ и посмотримъ,— предложилъ краснощекій, и, получивъ согласіе молчаливаго товарища, одъ съ удивленіемъ воскликнулъ, глядя на изумительное зрлище, которое представляла въ эту минуту главная улица Нью-Йорка:— Нтъ, сэръ, этого я никакъ: не думалъ когда-либо увидать!— и съ этими словами онъ указалъ на Бродвэ, огромное движеніе котораго, вдругъ чмъ-то задержанное, направилось въ обратную сторону, подобно теченію громадной запруженной рки.

Все вниманіе улицы сосредоточилось на той сторон, откуда ожидалось интересное появленіе.

— Наконецъ-то и мы взялись серьезно за дло и теперь стало ясно, что и Югъ не шутилъ все это время,— продолжалъ добродущный человкъ.

— Врядъ ли Югъ смотритъ на дло серьезне, чмъ мы,— замтилъ боле ршительный изъ обоихъ собесдниковъ.

— Я очень надялся на мирные переговоры,— возразилъ краснощекій.

— А я ни на минуту не разсчитывалъ на нихъ,— отвчалъ другой.

— Время, пережитое нами до объявленія войны, было ужасно… вс ждали, что будетъ длать Линкольнъ по вступленіи въ должность,— продолжалъ краснощекій.— Моя жена была въ то время на Юг у родныхъ своихъ и все откладывала свое возвращеніе сюда, въ надежд на лучшія, боле спокойныя времена, а тутъ вдругъ войска заняли границы и замкнули цпь, такъ что прохать ей удалось только съ величайшимъ трудомъ.

— Я никогда не сомнвался въ томъ, что будетъ длать Линкольнъ,— сказалъ остроглазый и при этомъ онъ толкнулъ локтемъ своего сосда, указывая на молодую женщину, однимъ ухомъ прислушивающуюся къ ихъ разговору, хотя она стояла на половину отвернувшись отъ нихъ. Словоохотливый товарищъ его немедленно отвтилъ шепотомъ:

— Это и есть та самая молодая лэди, съ которой я халъ въ вагон всю дорогу изъ Чикаго.

— Не время теперь для дамъ путешествовать однмъ,— пробормоталъ другой.

— Она надялась попасть на пароходъ въ Новый-Орлеанъ и детъ туда къ мужу.

— Должно быть, мужъ — мятежникъ, изъ южанъ.

— Нтъ, она говоритъ, что онъ принадлежитъ къ сторонникамъ союза.

— Какъ бы не такъ!— недоврчиво проговорилъ остроглазый.— Во всякомъ случа, она опоздала. Послдній пароходъ ушелъ: онъ, можетъ быть, и вернется, а, можетъ быть, и нтъ!— и затмъ изъ-за плеча товарища онъ снова пристально взглянулъ на нее, въ то время какъ она, нагнувшись къ двочк, поправляла ея шляпку и тихо отвчала на ея вопросы.,

— А кто знаетъ, можетъ быть, это шпіонка?— прошепталъ онъ своему товарищу.

Тотъ смясь повернулся къ нему, готовясь шутливо отвтить на шутку, но, замтивъ серьезное выраженіе лица своего собесдника, презрительно фыркнулъ ему въ лицо и отвтилъ въ полголоса:

— Будьте покойны, она совершенная лэди, въ полномъ и лучшемъ смысл этого слова.

— Ну, а этого нельзя сказать про ея компаньонку,— подхватилъ остроглазый.

— Идутъ!— громко замтилъ его товарищъ, глядя вверхъ по улиц. Вс взоры обратились въ ту сторону. Отрядъ полицейскихъ шелъ впереди, очищая дорогу и сворачивая въ боковыя улицы фургоны, телги, экипажи, омнибусы,— словомъ, все, что было на пути, за ними подъ тучей разввающихся платковъ стройно надвигалась тсно сомкнувшаяся синяя колонна съ сверкающимъ гребнемъ штыковъ и военнымъ оркестромъ впереди. Музыка молчала, колонна приближалась подъ оглушающимъ трескомъ однихъ барабановъ.

Остроглазый таинственно толкнулъ товарища.

— Послушайте,— шепнулъ онъ. Толстая спутница молодой женщины заговорила въ эту минуту.

— Вотъ странная встрча! Вы искали ново-орлеанскій пароходъ, а я гамбургскій, такъ мы и встртились, да такъ и не знали бы другъ друга, если бы агентъ не переспросилъ:— ‘И такъ, ваша фамилія мистрисъ Рейзенъ?’ Вы услыхали ее. Вамъ стоило только заговорить, какъ меня тутъ же оснило: это, должно быть, мистрисъ Ричлингъ!— подумала я.

Молодая женщина, уже слышавшая этотъ разсказъ два или три раза въ теченіе одного часа, не особенно внимательно слушала ее: двочка теребила ее за платье и задавала ей вопросы, нсколько разъ слышно было, какъ молодая женщина тихимъ голосомъ удовлетворяла ея любопытство, говоря: ‘да, Алиса’. Между тмъ, вдова Рейзена, не смущаясь, продолжала свой разсказъ, сама наслаждаясь имъ:

— Вы знаете, мистеръ Ричлингъ не разъ говорилъ мн: ‘Мистрисъ Рейзенъ, не закрывайте пекарню, продолжайте дло!’ Но тутъ какъ-то случилось, что паровая машина испортилась, вс литейные заводы были заняты исключительно отливкой ружей и пушекъ и вотъ я себ и сказала: у меня есть деньги, лучше мн убраться по-добру по-здорову къ себ домой. Однако, я обратилась къ доктору Севьеру съ вопросомъ: ‘А что будетъ длать, скажите мн, мистеръ Ричлингъ, когда я уду?’ Докторъ, узнавъ, что у меня осталось много муки на рукахъ, посовтовалъ мн все передать ему, онъ былъ причиной моего обогащенія. Я такъ и сдлала. ‘Впрочемъ, докторъ,— говорю я ему,— это все еще не то, что слдуетъ: вдь, это не постоянное жалованье’. А онъ мн въ отвтъ: ‘Вы знаете, у меня бухгалтера нтъ, онъ отправился на войну, а мн нуженъ помощникъ…’

Въ эту минуту раздался около нихъ ревъ мдныхъ инструментовъ и заглушилъ ихъ голоса-толпа сдвинулась съ края тротуара къ домамъ.

— Дайте мн подержать двочку,— проговорилъ краснощекій добрякъ и осторожно посадилъ себ ребенка на плечо въ ту минуту, какъ мрнымъ шагомъ, среди восторженныхъ криковъ, маханья шляпъ и платковъ, подходило къ нимъ войско, сверкай штыками на утреннемъ солнц подъ разввающимся звзднымъ знаменемъ Союза. И вдругъ вся эта колонна, вторя военной музык, идущей впереди, запла своими хриплыми солдатскими голосами подъ ритмъ собственныхъ шаговъ.

Наэлектризованная толпа съ неописаннымъ энтузіазмомъ и съ криками восторга подхватила солдатскую псню, и слезы текли по щекамъ не одного только нашего молчаливаго и строгаго знакомаго, пока проходила освободительная многотысячная армія, распвая вмст съ народомъ псню о Джон Броун, умершемъ за свободу.

Мэри стояла и тоже плакала, и не отъ страха, какъ замтилъ молчаливый остроглазый сверянинъ. Вс они напутствовали армію, спасительницу Союза, въ ея подвиг и правомъ дл. Больше четверти столтія уже прошло съ тхъ поръ, и мы, южане, признаемъ правоту Свера, хотя и оплакиваемъ преждевременную смерть столькихъ молодыхъ, здоровыхъ силъ.

XXXIV.
Война.

Въ томъ же году, около половины сентября, на ферм, стоящей на Индіанскомъ берегу Огайо, гд расположилась главная квартира сверной арміи, происходилъ разговоръ слдующаго содержанія:

— Вы просите у меня пропускъ черезъ военную пограничную линію, сударыня, а зачмъ вамъ проходить черезъ нее?

— Мн нужно хать къ мужу въ Новый-Орлеанъ.

— Гораздо лучше, сударыня, если бы вы предоставили Новому-Орлеану перейти къ намъ: не пройдетъ и мсяца, какъ онъ, вроятно, будетъ нашъ!— и при этомъ офицеръ съ привтливою улыбкой взглянулъ на красивое личико молодой женщины, которая, къ тому же, просила у него пропуска такимъ мягкимъ, задушевнымъ голосомъ.

— Вы думаете?…— недоврчиво сказала молодая просительница.— Знакомые и родственники нсколько мсяцевъ уже удерживаютъ меня здсь въ силу именно этого предположенія, но мы еще далеки отъ его осуществленія. Если бы я только имла пропускъ, я бы добралась туда очень скоро и безъ всякихъ затрудненій.

— Ого!— воскликнулъ офицеръ сочувственно и, видимо, жаля ее.— Конечно, вы попытались бы это сдлать, но поврьте, вы скоро разочаровались бы. Предположимъ на минуту, что мы васъ пропустили бы черезъ нашу линію: вы очутились бы тогда между двумя огнями и вамъ пришлось бы проходить еще черезъ линію мятежниковъ. Нтъ, вы не знаете, что вы предпринимаете.

— Я знаю только, что мн нужно хать къ мужу,— твердо отвчала она.

— Да, да,— сказалъ офицеръ, вынимая платокъ изъ-за пазухи своего двубортнаго сюртука и обтирая имъ себ лобъ.

Молодая женщина не замтила, какимъ испытующимъ взглядомъ онъ окинулъ ее съ ногъ до головы изъ-подъ платка, который и вынутъ былъ имъ съ этою цлью.

— Да,— продолжалъ онъ,— но вы не знаете, что васъ ожидаетъ тамъ. Пробравшись и сквозь ту линію, что пришлось бы вамъ испытать? По ту сторону границы царствуетъ терроръ въ полномъ смысл этого слова, Я ни за что на свт не позволилъ бы знакомой и близкой мн лэди рисковать собою такимъ образомъ и не думаю, чтобы вашъ мужъ поблагодарилъ меня, если бы я выдалъ вамъ пропускъ. Вы говорите, что онъ сторонникъ Союза, почему же бы ему не пріхать къ вамъ?

Слезы показались въ глазахъ молодой женщины.

— Онъ слишкомъ болнъ, чтобы путешествовать,— отвчала она.

— А давно онъ такъ болнъ?

— Нтъ, сэръ, недавно.

— Какже вы говорили мн, что вы уже нсколько мсяцевъ не имете извстія о немъ?— и офицеръ прищурился, глядя на нее въ упоръ.

— Я говорила, что у меня не было давно писемъ отъ него,— возразила молодая женщина, красня при такомъ сомнніи въ правдивости ея показаній.— Я недавно получила письмо отъ доктора, который лечитъ его,— договорила она дрожащимъ голосомъ.

— Какъ дошло до васъ это письмо?

— Что, сэръ?

— Зачмъ вы переспрашиваете меня, сударыня? Вдь, вы слышали и поняли мой вопросъ, не такъ ли?

— Да, сэръ.

— Въ такомъ случа, извольте отвчать на мой вопросъ.

— Я нашла письмо три дня тому назадъ на порог двери того дома, гд я живу съ матерью и моею двочкой.

— А кто оставилъ тамъ это письмо?

— Я не знаю.

Офицеръ пристально посмотрлъ ей прямо въ глаза. Глаза были такіе голубые, чистосердечные, и ему стало стыдно.

— Напрасно вы не принесли этого письма съ собой, сударыня,— сказалъ онъ немного погодя,— разв вы не видите, какое значеніе оно могло бы имть для васъ?

— Оно со мной,— съ живостью возразила она и, пошаривъ въ карман юбки, вытащила его.

Офицеръ взялъ письмо и громко прочелъ адресъ:

— Мистрисъ Джонъ Г… Вы и есть та самая мистрисъ Джонъ Г…?

— Письмо дошло до меня не въ этомъ конверт и было безъ всякаго адреса,— отвчала она.— Я положила его въ этотъ конвертъ, чтобы сохранить его. Это конвертъ отъ другаго письма… письма матери ко мн.

— Вы мистрисъ Джонъ Г…?— снова спросилъ офицеръ. Она стояла слегка отвернувшись и задумчиво глядла въ окно.— Это ваша фамилія?— повторилъ онъ еще разъ.

— Что, сэръ?

Недобрая улыбка появилась на его лиц, и онъ строго сказалъ:

— Прошу васъ, сударыня, къ такому способу больше не прибгать.

Молодая женщина вся вспыхнула.

— Да, это моя фамилія, сэръ.

Офицеръ приложилъ письмо къ носу, медленно понюхалъ его и, хотя видимо недовольный, добродушнымъ тономъ спросилъ:

— Мистрисъ Г…. не замтили ли вы, въ… этомъ письм… легкій запахъ… чесноку?

— Замтила.

— Ну, такъ знайте,— продолжалъ онъ, улыбаясь,— что въ моихъ рукахъ находится три или четыре такихъ же письма, съ тмъ же запахомъ. Такъ что вы, да я, каждый про себя, должно быть, не сомнваемся, что человкъ, принесшій это письмо, былъ… кто онъ такой, мистрисъ Г…?

Молодая женщина прямо и честно взглянула на офицера, затмъ опустила глаза и, повертвъ кольцо на пальц, ршилась сказать:

— Скажите мн, сиръ, если бы вы были на моемъ мст, неужели вы ршились бы выдать имя того человка, который рискнулъ бы своею жизнью, чтобы доставить вамъ извстіе объ опасной болзни вашего мужа… вашей жены… и сообщить вамъ, что ваше присутствіе необходимо? Скажите, неужели вы бы сдлали это?

Офицеръ строгими глазами посмотрлъ на нее.

— Вдь, вы прекрасно знаете, что доставленіе письма не было ни его единственнымъ, ни важнйшимъ порученіемъ за предлами пограничной линіи нашихъ войскъ?

— Нтъ, не знаю.

— Нтъ,— повторилъ, передразнивая ее, офицеръ,— значитъ, и не знаете тоже, что въ него стрляли по всей вашей линіи такъ, что отъ страха онъ могъ уде не разъ посдть? и тоже не знаете, что вчера ночью онъ переправился въ третій разъ черезъ рку, нагруженный ружейными пистонами для мятежниковъ?

— Нтъ, не знаю.

— Однако, вы должны же признать, что знаете человка по имени Рафаилъ Ристофало, все равно, гд бы онъ тамъ ни былъ или чмъ бы ни занимался?

— Нтъ, не признаю.

— Да, понимаю теперь. Вы не хотите признать этого, но вы не можете и отрицать.

— Не могу,— медленно и неохотно отвчала она.

— Вотъ что я вамъ скажу, мистрисъ Г…. нашъ разговоръ занялъ уже достаточно времени и вотъ что я сдлаю. Прежде всего, однако, дайте мн ваше честное слово, что ваша фамилія дйствительно мистрисъ Г…. что вы не шпіонъ, ни съ кмъ сами сношеній не имли и что вы искренняя сторонница Союза.

— Даю вамъ честное слово,— все это дйствительно такъ.

— Ну, хорошо, приходите завтра утромъ въ томъ же часу, и если пропускъ можно будетъ вамъ выдать, то онъ завтра и будетъ вамъ выданъ. Вотъ ваше письмо.

Она устремила на офицера глаза, полные слезъ и благодарности, и проговорила:

— Да благословитъ васъ Богъ за ваше доброе дло!

Офицеръ разсмялся. Она сконфузилась, покраснла и молча направилась къ двери, вдругъ послышался ей громкій и отчетливый голосъ офицера:

— Мистрисъ Ричлингъ!

Она пошатнулась какъ бы отъ удара и отвтила:

— Что, сэръ?— но тутъ же страшно покраснла и воскликнувъ: ‘ахъ, сэръ, какъ это жестоко съ вашей стороны!’ — закрыла лицо руками и громко зарыдала. Въ эту минуту она узнала въ офицер остроглазаго негоціанта, стоявшаго около нея въ Бродвэ.

— Пойдите сюда, мистрисъ Ричлингъ.

Она повиновалась.

— Къ чему мы идемъ, скажите мн, сударыня, если такая, судя по всему, достойная, несомннная леди, какъ вы, унижаетъ, себя, прибгая къ такимъ обманамъ?

— Сэръ!— сказала Мэри, смло и съ достоинствомъ глядя ему въ глаза,— увряю васъ: все, что я сказала вамъ, правда.

— Въ такомъ случа, не объясните ли вы мн, какимъ образомъ могло случиться, чтобы въ одной части страны вы были извстны подъ одною фамиліей, а въ другой части подъ другой?

— Нтъ,— сказала она, съ трудомъ выговаривая слова отъ дрожанья губъ и голоса,— нтъ… я… не могу… объяснить.

— Какъ знаете, сударыня. Если вы не вернетесь съ первымъ же поздомъ въ Мильуоки и не останетесь тамъ, я буду принужденъ…

— О, не говорите этого, сэръ! Я должна хать къ мужу! Поврьте, это ничто иное, какъ глупйшая ошибка, которую мы сдлали нсколько лтъ тому назадъ и которая вреда никому не принесла, разв только намъ самимъ. Я готова нести на себ вс послдствія этой вины, но только дайте мн пропускъ.

Офицеръ жестомъ приказалъ ей молчать.

— Извольте повиноваться сударыня, если вы не исполните того, что я отъ васъ требую,— мн объ этомъ донесутъ,— вы будете арестованы и мн придется выдать вамъ такого рода пропускъ, котораго вы не пожелали бы.

Взглянувъ на убитое горемъ лицо молодой женщины, онъ смягчился.

— Вроятно, все это вамъ кажется очень жестокимъ, сударыня, но, не забудьте, и война наша жестока. Я не хочу быть вашимъ судьей и не могу быть твердымъ до конца, иначе мн бы надо было арестовать васъ сейчасъ же. Повторяю вамъ, послдуйте моему совту. Прощайте. Ни слова больше, сударыня! Довольно, идите! Прощайте!

XXXV.
Продолженіе.

Въ одинъ изъ февральскихъ дней 1862 года, посл полудня, въ центр штата Кентуки медленно шелъ по направленію къ югу локомотивъ съ однимъ старымъ пассажирскимъ вагономъ. При выход изъ глубокаго скалистаго ущелья, близъ покрытой снгомъ лсной рощи, поздъ остановился по сигналу платкомъ, данному пассажирами, стоявшими на полотн дороги. Пассажиры оказались Мэри Ричлингъ и маленькая Алиса. За исключеніемъ крыши ничтожной хижины, выглядывающей за четверть мили оттуда на склон большаго холма, и поднимающейся изъ нея тонкой струи синяго дыма, не было и признака человческой жизни кругомъ. Въ этомъ скоро убдились смотрящіе въ закрытыя окна остальные три или четыре пассажира, помщавшіеся въ вагон до прихода Мэри. Тронувшись дальше по глубокому снжному оврагу, поздъ прошелъ мимо молчаливой фигуры человка съ срою козлиною бородой, покрытаго высохшею грязью и стоявшаго на кучк согнутыхъ рельсовъ у самаго рельсоваго пути. Въ ту минуту, когда поздъ поровнялся съ нимъ, онъ посмотрлъ вверхъ съ глупою, но преданною улыбкой въ торопливо поднятое окно и въ послдній разъ взглянулъ на улыбающееся ему лицо Мэри и на серьезное, равнодушное личико ребенка, затмъ поздъ, ускоривъ ходъ, исчезъ за поворотомъ узкаго пути.

Вскор вошелъ кондукторъ и потребовалъ съ нея плату. Сверхъ обычнаго вагоннаго запаха, отъ него сильно несло табакомъ.

— За двочку нужно платить?

— Нтъ, сударыня,— отвчалъ кондукторъ, съ благодушнымъ сочувствіемъ глядя на жалкій и нетуго набитый кошелекъ въ рукахъ молодой женщины, затмъ онъ вышелъ на заднюю платформу, смахивая густую пыль съ плечъ и съ шапки. Посл этого онъ вернулся на свое обычное мсто у печки и возобновилъ прерванную бесду съ лейтенантомъ въ истасканномъ синемъ мундир, который утверждалъ, что ‘никогда не слдовало допускать пограничную линію мятежниковъ отступить до Нашвиля’ и что ‘Грантъ могъ взять фортъ Данельсонъ уже недлю тому назадъ, если бы онъ обладалъ малйшимъ смысломъ’.

Въ вагон было немного пассажировъ, въ одномъ углу сидлъ человкъ грубой наружности, около него была привязана дикая молодая козочка. Кондукторъ немного поздне поднялъ Алису на руки и перенесъ ее къ бдному, осиротвшему животному, но двочка, съежившись, какъ котенокъ, молча и семеня ножками, возвратилась къ матери.

— Она даже и не посмотрла на возу,— замтилъ кондукторъ, стоя около Мэри.

— Нтъ, она замтила ее,— отвчала Мэри, улыбаясь двочв и гладя ея золотыя кудри.

Кондукторъ постоялъ еще, какъ бы желая тоже погладить голову ребенка, но не ршится, увидвъ, что глаза другаго пассажира, сидящаго рядомъ, были пристально на него устремлены. Онъ вышелъ.

Фигура этого пассажира была стройная, и внушительная. Онъ, былъ уже не молодъ. Рядомъ съ нимъ, у окна, сидла, повидимому, его жена, дама аристократической наружности. Алиса вскор познакомилась съ дамой и къ заходу солнца двочка уже сидла у ней на колняхъ. Между незнакомою дамой и Мэри завязался разговоръ. Наконецъ, Алиса, сначала боявшаяся мужа дамы, перебралась и къ нему на колни. Пассажиръ, внимательно вглядываясь въ лицо двочки, воспользовался однимъ мгновеніемъ, когда Мэри, отвернувшись, съ видомъ усталости облокотилась на край вагоннаго окна, и, кивая на малютку, шепнулъ своей спутниц: ‘Нельзя и сомнваться’. Алиса, подъ вліяніемъ ласки, длалась все смле, смялась, визжала и болтала на весь вагонъ. Мэри собиралась уже остановить ея болтовню, какъ вдругъ двочка, выпрямившись во весь ростъ и стоя на колняхъ пассажира, захлопала ручками и громогласно заявила всмъ въ вагон, что ее зовутъ Алисой Севьеръ-Ричдингъ.

Пассажиръ бросилъ быстрый и многозначительный взглядъ на жену, между тмъ какъ Мэри, встревоженная, отозвала Алису и, успокоивъ ее, усадила около себя. Солнце уже начинало садиться.

— Мы теперь, должно быть, недалеко отъ станціи М…?— спросила Мэри немного погодя у своихъ спутниковъ, выглядывая въ окно.

— Какъ? станція М… въ Тенесси? Мы еще далеко отъ нея,— возразилъ пассажиръ. Рельсовый путь уничтоженъ здсь отступающими южанами и поздъ теперь идетъ такъ медленно, что мы не можетъ придерживаться обычнаго росписанія, кром того, впереди насъ идутъ три позда, нагруженные войсками. Раньше полуночи нельзя и думать вамъ добраться до станціи.

Мэри при этомъ извстіи отъ волненія даже привстала съ своего мста и потерянно оглянулась.

— Ахъ,— воскликнула она,— если бы я могла предвидть это, я бы выхала завтра утромъ.

— Васъ не встртятъ на той станціи?— спросила дама.

— Я тамъ никого не знаю, и кондукторъ говоритъ, что негд тамъ и остановиться.

— Вамъ придется высадиться вмст съ нами,— ршительно и любезно проговорила дама,— тмъ боле, что если ваша фамилія Ричлингъ, вы не можете быть для насъ чужая.

Изъ дальнйшихъ объясненій Мэри узнала, что пассажиръ былъ никто иной, какъ мистеръ Торнтонъ, адвокатъ, завдующій длами семьи Джона, тотъ самый, который обращался за свдніями о немъ въ Смиту Изарду. Онъ халъ съ женой къ себ въ имнье, оба настоятельно начали просить Мари захать къ нимъ. Мистеръ Торнтонъ не хотлъ врить своимъ ушамъ, узнавъ, что молодая женщина собирается пройти черезъ пограничную военную линію.

О жизни Джона въ Новомъ-Орлеан они, повмдимому, почти все знали. Разсказъ Мери о своей жизни дополнилъ ихъ свднія. Они узнали отъ нея, какъ болзнь матери долго задерживала ее вначал, какъ затмъ объявленіе войны перевернуло вс ея планы, какъ, несмотря на вс опасности и непріятности путешествія для молодой женщины въ такія смутныя времена, ей, все-таки, удалось добраться до Нью-Йорка.

— Но я опоздала къ послднему пароходу,— добавила она,— и должна была вернуться домой: у меня не оставалось больше денегъ. Такъ прожила я до сентября, стараясь добыть средства на путешествіе, но скоро я получила изъ Новаго-Орлеана письмо съ деньгами на проздъ и съ извстіемъ объ опасной болзни мужа.— Затмъ она передала имъ подробности своей попытки получить пропускъ да берегу Огайо и какъ она посл того принуждена была опять возвратиться къ матери, зная, что за ней слдили, и жить тамъ, выжидая благопріятнаго случая, чтобы пробраться, она все время жила надеждой, что Новый-Орлеанъ будетъ скоро взятъ.

— Между тмъ, мать моя вдругъ умираетъ,— продолжала она свой разсказъ,— и я ршилась сдлать еще одну послднюю попытку. Я продала все, что имла, забрала Алису и отправилась въ путь. Подвигалась я медленно, зондируя каждый шагъ, такъ какъ вернуться я уже не хотла, путешествіе мое длится уже нсколько недль, а военная пограничная линія, отступая, все еще находится впереди. Какъ видите, однако, я иду впередъ и должна сказать, что вс, кого я встрчала, и блые, и черные, ршительно вс, оказывали мн много доброты,— добавила она со слезами на глазахъ.

— Успокойтесь, пожалуйста, мистрисъ Ричлингъ,— сказала жена адвоката.— Вдь, вы желаете, чтобы мы васъ называли мистрисъ Ричлингъ, не такъ ли?

— О, да, конечно,— отвтила Мэри.

— И такъ, мистрисъ Ричлингъ,— продолжала она,— мы васъ должны предупредить, что въ рукахъ мужа моего находятся деньги, принадлежащія мистеру Ричлингу. Младшая изъ двухъ сестеръ вашего мужа недавно умерла, она была замужемъ и богата, Почти все свое состояніе она оставила другой сестр, но мужу моему удалось убдить ее оставить кое что и брату,— не много, правда, но, все-таки…. дв тысячи долларовъ. Они находятся у мужа и онъ намъ передастъ ихъ завтра утромъ, вдь, вы переночуете у насъ, милая мистрисъ Ричлингъ?

— Благодарю васъ.

— Будьте покойны, мы не будемъ отговаривать васъ отъ вашего путешествія въ Новый-Орлеанъ, а, напротивъ, выждавъ случай, поможемъ вамъ перейти границу, снабдивъ рекомендательными письмами. Но теперь, все-таки, вы отдохнете у насъ недли дв, три или сколько угодно.

— Нтъ, я не могу оставаться,— тихо проговорила Мэри, пожимая руку доброй дамы.

— Вамъ нечего бояться посщенія родственниковъ Джона,— они живутъ совсмъ въ другой части штата, а если бы они и жили тутъ, то вы бы не встрчались съ ними,— мужъ не занимается боле ихъ ддами, и, къ тому же, онъ, какъ вы знаете, уніонистъ…

— Мн надо хать къ мужу,— перебила Мэри, не желая выслушивать до конца разсказъ о политическихъ симпатіяхъ адвоката.

— Да, я понимаю, мы васъ проведемъ черезъ границу при первомъ удобномъ случа.

Вскор поздъ остановился, они наскоро собрали свой багажъ и Мэри, положивъ свою утомленную голову рядомъ съ головкой Алисы, заснула крпкимъ сномъ подъ ихъ гостепріимнымъ кровомъ. На другой день получено было извстіе о взятіи форта Донельсона и объ отступленіи южной арміи. Пробраться дальше было немыслимо: что могла сдлать женщина при такихъ обстоятельствахъ?

Дв недли такимъ образомъ прошли, по окончаніи которыхъ мистеръ Торнтонъ сообщилъ Мэри, что Союзъ отправилъ противъ Новаго-Орлеана огромныя морскія силы.

— Если къ первому апрля,— поспшилъ онъ добавить,— городъ этотъ не будетъ взятъ, я васъ проведу черезъ границу, хотя бы мн самому пришлось это сдлать.

Мэри слушала его молча.

— Согласитесь, однако, что вс отсрочки ваши происходили только въ силу неизбжности.

— Ахъ, право, не знаю!— съ отчаяніемъ въ голос воскликнула Мэри.— Мн кажется, что причина моихъ неудачъ должна быть во мн, иначе я бы давно была уже по ту сторону границы. Я должна была, въ сущности, пробжать черезъ всю линію и брать все приступомъ по пути.

— Что вы говорите, мистрисъ Ричлингъ?— изумился адвокатъ.— Это безумныя рчи.

— Вотъ увидите,— возразила Мири какъ бы про себя.

XXXVI.
Продолженіе.

Для ближайшихъ событій, послдовавшихъ затмъ въ жизни Мэри, трудно было бы опредлить время. Она сама, вспоминая о нихъ поздне, совершенно отчетливо различала вс малйшія подробности ярко обрисованныхъ сценъ и картинъ, но мсяцы, недли, дни и мстности смшались въ ея голов.

Она знала только, что она находилась гд-то у соединенія границъ трехъ штатовъ: либо на южной сторон Тенесси, либо въ сверо восточномъ углу Миссиссипи, либо, наконецъ, на сверо-запад Алабамы. Помнила она тоже, что незадолго передъ тмъ она переправлялась черезъ рку Тенесси, что солнце сло направо отъ нея, что прелестный день переходилъ уже въ сумерки и незнакомая ей страна погружалась постепенно во мракъ. Она сидла въ легкомъ кабріолет, запряженномъ въ одну лошадь, и рядомъ съ ней сидлъ и правилъ высокій человкъ среднихъ лтъ, загорлый, сутуловатый, одтый въ широкое синее фланелевое платье, которое носили обыкновенно конфедераты, изъ-подъ мягкой шляпы его весело мигала пара живыхъ глазъ. Между нимъ и Мэри торчала пара маленькихъ ногъ и сонно покачивалась знакомая намъ головка съ золотыми кудрями. Прозжіе были покрыты густою шоссейною пылью, хали они, однако, уже не по шоссе, съ котораго они свернули нсколькими часами раньше. Кабріолетъ подвигался проселкомъ мелкою рысцой вдоль необработанныхъ полей съ одной стороны и темнаго лса — съ другой. Судя по мягкости и свжести молодой зелени, можно было предполагать, что апрль уже начался, страна кругомъ отличалась видомъ опустошенія, которое сопутствуетъ всегда и всюду прохожденію войска.

Провожатый Мэри указалъ ей на странныя, непонятныя сооруженія по обимъ сторонамъ дороги, состоящія изъ бревенъ разрушенныхъ изгородей, которыя давно уже обратили на себя ея вниманіе. Онъ объяснилъ ей, что эти бревна складывались для защиты стрлковъ, и, повидимому, тамъ, гд они прозжали, сооруженія эти были сдланы очень недавно, по всмъ вроятіямъ, въ тотъ же день. Пока онъ разъяснялъ это ей, лошадь ихъ вдругъ бросилась въ сторону отъ трупа убитой лошади.

— Эге!— проговорилъ спутникъ Мэри, успокоивая лошадь,— не знаю, кто убилъ ее, во всякомъ случа, выстрлъ попалъ мтко, прямо въ голову!

При этомъ онъ привсталъ и взглянулъ сначала назадъ, затмъ на рядомъ сидящую Мэри, лицо которой было скрыто полями шляпы.

— Если вамъ страшно, вернуться еще можно.

— Нтъ, подемъ дальше.

— Если мы не повернемъ назадъ теперь, то позже уже нельзя будетъ.

— Впередъ,— сказала Мэри,— Я возвращаться не могу.

— Вы, я вижу, солдатъ, на котораго можно разсчитывать,— шутя подхватилъ проводникъ,— не то что я, вашъ покорный слуга, которому приходилось не разъ пятки показывать.

Мэри взглянула на него удивленными глазами. Онъ усмхнулся.

— О, не бойтесь, вы-то на меня разсчитывать можете, отъ васъ я не удеру! Разв вы не слыхали, что я общалъ мистеру Торнтону? Ну, а когда я общаю, такъ память мн уже не измняетъ, и хотлъ бы, а ужь забыть не могу,— такая ужь скверная привычка.

Помолчавъ немного, онъ опять заговорилъ, глядя впередъ черезъ уши лошади:

— Вотъ, право, чистая бда! Если бы вы были изъ сторонниковъ отдленія, то, пробравшись кое-какъ черезъ линію Союза, вамъ не о чемъ было бы больше заботиться, но такъ какъ вы уніонистка, то чмъ дальше мы подвигаемся на Югъ, тмъ опасне для васъ, и вы будете въ безопасности только тогда, когда мн удастся доставить васъ къ позду, отходящему на Югъ: тамъ уже никто бы и подозрвать не могъ, что вы пробрались черезъ границу.

— Да, но, вдь, вы этого сдлать не можете,— возразила спокойно Мэри.— Вы общали мистеру Торнтону доставить меня въ безопасное мсто, вотъ и все…

— Да, да, я знаю, но объ этомъ именно и шла рчь, не пугайтесь…

Его лицо слегка измнилось, онъ поднялъ бичъ и спросилъ:

— Вы слышите?

— Да,— сказала Мэри, понизивъ голосъ. Направо тянулись поля, налво — лса — откуда раздавалось воркованье дикаго голубя.

— Я не объ этомъ говорю.

— Я знаю,— подхватила Мэри,— вы говорите о другомъ, тамъ за полями,— и она указала пальцемъ.

— Оно не такъ далеко, какъ вы думаете,— пробормоталъ проводникъ и въ эту минуту вечерній втерокъ еще ясне и ближе донесъ къ нимъ внукъ отдаленнаго барабана.

— Они идутъ сюда къ намъ?— спросила Мэри.

— Нтъ, это смотръ въ лагер.

Проводникъ повернулъ лошадь по направленію къ лсу.

— Да тутъ не видать и дороги,— замтила Мэри.

Въ лсу было такъ темно, что она едва различала своего ребенка, уснувшаго у нея на рукахъ.

— Не безпокойтесь,— былъ отвтъ,— у меня чутье въ этомъ отношеніи хорошее, мы выберемся на дорогу.

Вскор, дйствительно, они выхали на лсную дорогу, извивающуюся между деревьями, втви которыхъ хлестали ихъ по лицу. Проводникъ остановилъ кабріолетъ подъ одной изъ березъ и, отрзавъ длинную втку, передалъ Мэри, говоря:

— Возьмите это, но надюсь, что она окажется безполезной.

— Для чего мн эта втка?

— Сейчасъ объясню вамъ. Намъ придется скоро хать верхомъ, такъ вотъ что: если случится (мало ли что бываетъ?), что я вамъ крикну: ‘пускайте!’ — вы хорошенько стегните свою лошадь и пустите во всю прыть.

— Непремнно надо?

— Да это ужь какъ знаете, но лучше будетъ, если вы такъ сдлаете. Не длайте, если не хотите.

Немного дальше дорога исчезла въ чистомъ прозрачномъ ручь, по каменистому дву котораго кабріолетъ съ визгомъ прохалъ нкоторое разстояніе, затмъ нырнулъ раза два, лошадь ихъ выкарабкалась на противуположный крутой берегъ и направилась дальше на встрчу восходящей лун. Наконецъ, обогнувъ небольшое поле, они покатили быстрою рысью по ровной дорог и лошадь ихъ, какъ бы чуя близость жилья, заржала. Въ темнот другая лошадь отвтила также ржаньемъ.

— Слышите?— шутливымъ тономъ спросилъ ее проводникъ.— На сегодняшній день дло въ шляп,— въ этомъ-то все искусство и заключалось.

И онъ повернулся къ Мэри, ища ея одобренія.

— Привтствіе это, вроятно, многозначительно для насъ, да?— спросила она, улыбаясь.

— Да вы угадали: оно означаетъ, прежде всего, смну лошадей, затмъ домъ и людей, ожидающихъ насъ съ легкимъ подкрпленіемъ для нашихъ силъ, въ вид ветчины, кофе, молока, часовой отдыхъ, а затмъ, дальше, верхомъ. Кабріолетъ придется оставить, дорогъ уже почти не будетъ. Не ожидали, небось?

— Мн все равно, лишь бы добраться,— возразила она.

— Напередъ не могу ничего общать, а стараться буду.

Тутъ онъ остановилъ лошадь. Мэри увидла передъ собою небольшую бревенчатую хижину и свтъ въ щели между порогомъ и дверью.

— Посмотрите,— сказала Мэри, передавая спящую Алису на руки проводника,— кажется, пожаръ въ лсу въ этомъ направленіи, да и не въ одномъ, а въ нсколькихъ мстахъ.

— Это солдатскіе огни въ лагер,— объяснилъ вышедшій изъ хижины человкъ, который, между тмъ, началъ распрягать лошадь.

— Если бы мы взобрались на ближайшій холмъ, мы, вроятно, увидли бы лагерь конфедеративной арміи,— замтилъ спутникъ Мери.

— Да, они тутъ близехонько, я слышалъ отсюда, какъ они сегодня встрчали кого-то криками ‘ура’,— замтилъ хозяинъ хижины.

Въ полночь Мэри Ричлингъ сидла молча и выпрямившись на большой лошади темной масти, нетерпливо жующей свой мексиканскій трензель въ тни большаго дуба. Алиса спала у матери да колняхъ, у Мэри въ рукахъ находился поводъ другой лошади,— она ждала своего проводника. Дерево, прикрывавшее ее своею спасительною тнью, стояло у самаго выхода изъ темной чащи и въ нсколькихъ шагахъ отъ нея полная луна обливала яркимъ свтомъ узкую извилистую дорогу, которая образовала здсь два развтвленія: одно — главное, ведущее къ лагерю, зарево котораго озармло все небо съ этой стороны, и меньшее, исчезающее въ лсу.

Мэри прислушивалась и вдругъ съ живостью подняла голову. Послышался трескъ втки и изъ кустовъ появился человкъ, который молча взялъ узду лошади изъ ея руки и въ одинъ мигъ очутился въ сдл. Въ рук у него былъ шестиствольный револьверъ, одтъ онъ былъ уже не въ синее, а въ срое платье домашняго тканья. Онъ направилъ лошадей по дорожк, ведущей къ лсу.

— Если бы мы прошли еще триста ярдовъ по тому направленію,— шепнулъ онъ,— мы бы въхали прямо въ ихъ передовые пикеты. Мы теперь демъ не по дорог: эта тропа ведетъ къ поселку негровъ, одинъ изъ негровъ проведетъ насъ.

— А гд онъ?— шепотомъ оправила Мэри, но, прежде чмъ проводникъ успхъ отвтить, оборванная черная фигура отдлилась отъ куста и, не говоря ни снова, шмыгнула впередъ, длая имъ знаки слдовать за ней. Цлый часъ двигались они вслдъ за негромъ, который шелъ впереди быстрыми и размашистыми шагами. Они достигли, наконецъ, берега глубокаго, узкаго потока. Вслдъ за негромъ и они опустились въ воду. Проводникъ Мэри, который былъ никто иной, какъ шпіонъ, взялъ Алису на руки и научилъ Мэри стать на колни на сдло, подобравъ юбки подъ себя. Молчаливое путешествіе возобновилось, они шли вдоль опушки лса, а на другой сторон тянулось поле, засаженное молодымъ хлопкомъ и освщенное луной, изрдка доносился до нихъ вой собакъ, иногда раздавался въ лсу тоскливый зовъ иволги, а одинъ разъ Мери похолодла отъ неожиданнаго крика филина, раздавшагося надъ ея головою. Дошедши, наконецъ, до едва замтной тропинки, негръ остановился.

— Держитесь этой тропинки и въ полумили отсюда вы выдете на шоссе, тамъ повернете направо и съ Богомъ!

— Прощайте,— шепнула Мери.

— Прощайте, миссъ,— тихо отвчалъ негръ,— до свиданія, кумъ, не забудь забрать и меня съ собой къ янки на возвратномъ пути, смотри — сдержи слово.

Шпіонъ повторилъ общаніе и негръ исчезъ. Полмили они скоро прохали, хотя она и превратилась въ полторы, и, наконецъ, проводникъ, повернувшись назадъ къ Мери, негромко сказалъ, указывая револьверомъ на широкую линію, блющую сквозь деревья:

— Вотъ шоссе.

Они выхали на дорогу. Повернувъ направо, Мэри съ Алисой на рукахъ, не умя хорошо управлять лошадью, очутилась впереди проводника, который стегнулъ свою лошадь, чтобы нагнать ее. Въ эту минуту, съ другой стороны дороги, изъ-за кустовъ выскочила человческая фигура и, хватая ружье съ земли, крикнула:

— Стой!

Около восьми другихъ темныхъ фигуръ, закутанныхъ въ одяла, лежали тутъ же около кучки горящихъ угольевъ. Мэри испуганно посмотрла назадъ на своего спутника.

— Подвигайтесь впередъ и ускорьте шагъ,— сказалъ онъ не громко, но отчетливо.

Она повиновалась и слышала, какъ позади нея онъ отвчалъ на зовъ, не отставая отъ нея.

— Не задерживай насъ, другъ, мы везенъ больнаго ребенка къ доктору.

— Стой, собака!— раздалось ему въ отвтъ и три-четыре человка выпрыгнули на дорогу. Мэри успла только взглянуть еще разъ на своего спутника и замтить его блдное, измнившееся лицо, какъ шпіонъ, приподнявшись на стременахъ и выпрямившись, стегнулъ свою лошадь и дикимъ голосомъ крикнулъ Мари,

— Пускайте!

Она сильно ударила лошадь хлыстомъ и помчалась. Алиса проснулась и подняла крикъ. Мари успокоивала ее, какъ могла, но, вмст съ тмъ, понукала лошадь во всю мочь.

Послышался выстрлъ изъ ружья, тысячу разъ повторенный лснымъ эхо, затмъ второй, третій и пуля свистнула у самаго уха Мори. Шпіонъ позади ихъ, на всемъ ходу, отстрливался своимъ револьверомъ.

— Пускайте! крикнулъ онъ опять,— не жалйте! Покройте ребенка!— но Мэри не нуждалась въ его понуканіи: нагнувшись впередъ надъ плачущею, испуганною двочкой, отпустивши поводья, съ разввающямся платьемъ, спавшею шляпой и распустившимися волосами, Мэри мчалась впередъ, спасая жизнь, свободу и ребенка.

— Мама, мама!— кричала обезумвшая двочка.

— Впередъ, впередъ!— кричалъ шпіонъ позади,— скорй, они сдлаютъ коней, хотятъ насъ догнать… мы умремъ! Впередъ!…

Полчаса спустя они хали рядомъ уже боле умреннымъ шагомъ, крики Алисы утихли, хотя она еще вся дрожала и цплялась за мать. Мэри и проводникъ ея переговаривалась въ полголоса.

— Не думаю, чтобы они за нами гнались далеко,— сказалъ шпіонъ,— это развдчики и по всему видно, что на дло свое они не смотрятъ серьезно: валяются, да дрыхнуть, канальи, и даже лошади у нихъ не взнузданы, они, кажется, отчасти даже поврили моей басн насчетъ доктора и больнаго ребенка. Мы теперь можемъ умрить шагъ, чтобы придать и нашимъ лошадямъ боле спокойный и приличный видъ, а то ихъ теперь и показать никому нельзя.

Съ этими словами, придерживая коня, онъ осмотрлъ револьверъ, который уже усплъ вновь зарядить.

— Славно пла птичка! слыхали?

— Какже,— отвчала Мэри,— надюсь, однако, что вы ни въ кого не попали.

— Ну, я-то не могу желать давать промахи и быть дурнымъ стрлкомъ, но, въ виду васъ, лучше было бы не попасть въ нихъ, а то они еще разозлятся и мы не такъ легко отъ нихъ отдлаемся.

Мэри продолжала ласкать и успокоивать ребенка.

Шпіонъ молча халъ рядомъ съ ней и съ чувствомъ уваженія поглядывалъ на стройную женскую фигурку, склонившуюся надъ двочкой, онъ вскор замтилъ, что роли перемнились и что утшителемъ сталъ уже ребенокъ, который старался поцлуями остановить слезы матери. Желая дать ей время оправиться, онъ предложилъ подержать двочку, чтобы Мэри могла привести свои растрепанные волосы и платье въ порядокъ. Онъ, между тмъ, болталъ и шутилъ, стараясь развлечь ее.

— Вы, я вижу, изъ смлыхъ и поплакать вамъ не стыдно. Я напередъ зналъ по глазамъ вашимъ, что солдатъ изъ васъ можетъ выйти хорошій. Не безпокойтесь, я вамъ комплиментовъ вовсе не намренъ преподносить. ‘Положи храненіе устамъ моимъ’,— какъ говорили у насъ, мн помнится, въ школ. Вдь, вы знакомы съ этою вещью?

— Да,— отвчала Мори.

— Это изъ посланія въ римлянамъ, не цравда ли?

— Нтъ,— улыбаясь, сказала Мори.

— Ну, все равно, я не ученый и немного уже усплъ позабыть все это,— съ шутливою скромностью возразилъ ея спутникъ.— Было время, когда я могъ наизусть сказать вс десять заповдей,— ну, а теперь я, все-таки, стараюсь придерживаться ихъ хоть на дл. Вонъ, посмотрите, еще одинъ сожженный домъ: это уже третій на разстояніи одной мили. Намъ теперь уже недалеко: вотъ какъ взберемся на вершину этого холма, оттуда увидимъ селеніе, гд найдемъ чмъ и подкрпиться. Должно быть, вы порядкомъ устали.

— Ничуть,— твердымъ голосомъ отвтила Мири, но проводникъ тряхнулъ головою въ знакъ недоврія.

На крутомъ поворот, къ неописанному ужасу Мэри, они вдругъ увидли двухъ всадниковъ, медленно дущихъ къ нимъ на встрчу. Оба были въ сромъ, на одномъ была надта шляпа съ широкими опущенными полями, на другомъ фуражка конфедератскаго офицера. Мари еще никогда не встрчалась съ конфедератами.

— Отъзжайте впередъ и станьте тамъ,— шепнулъ ей проводникъ. Затмъ, перебросивъ одну ногу черезъ луку сдла, онъ подъхалъ, въ всадникамъ и остановился.

— Здравствуйте, господа!

Прозжающіе отвтили ему тмъ же и тоже придержали лошадей.

— Изъ какой вы команды?— спросилъ шпіонъ.

— Батареи Симманса,— отвчалъ одинъ изъ всадниковъ.

— Миссиссипи?— продолжалъ спрашивать шпіонъ.

— Ракензакъ,— отвчалъ офицеръ.

— Арканзасъ,— почти одновременно проговорилъ его товарищъ.

— А ваша?

— Сигналистъ,— отвчалъ шпіонъ.— Вдь, совсмъ похожъ на мирнаго гражданина, не правда ли?— и онъ разсмялся прерывистымъ, негромкимъ смхомъ и взглянулъ, впередъ на Мэри, стоящую немного поодаль.

— Не встрчали войска по пути?— спросилъ офицеръ.

— Нтъ, за исключеніемъ нсколькихъ дураковъ, спавшихъ у дороги съ разнузданными конями, которые съ просонокъ ошалли и бросились на насъ, какъ дикіе зври, да и давай стрлять. Мы съ испугу дали сдачи: число раненыхъ и убитыхъ осталось неизвстнымъ.

Всадники разсмялись.

— Если вы ихъ увидите, скажите имъ отъ меня,— продолжалъ шпіонъ, улыбаясь,— чтобы они другой разъ не стрляли въ женщину, везущую больнаго ребенка къ доктору, прежде чмъ убдятся, мирные ли это граждане, или нтъ.

Съ этими словами проводникъ Мери всунулъ ногу въ стремя и раскланялся съ прозжими.

— Лучше бы не встрчать намъ этихъ молокососовъ,— сердито пробормоталъ шпіонъ.— Ну, ужь нечего длать, пришлось щегольнуть всмъ своимъ запасомъ.

Спустившись съ вершины холма, наши путешественники очутились въ селеніи, жители котораго еще спали. Начинало свтать, птухи пли, вдали слышались рдкіе и одинокіе удары топора. Они прохали всю деревню, гд повстрчался имъ одинъ только дряхлый, старый негръ. Перебравшись дальше черезъ холмъ и убдившись, что кругомъ все было пусто, они круто повернули въ лсъ и подъ защитой его густой тни объхали назадъ почти все селеніе, наконецъ, они остановились у дверей сарая, находящагося на окраин села у самой опушки лса. Шпіонъ, доставъ изъ кармана ключъ, отперъ сарай, вынесъ охапку сна и, разостлавъ ее подъ ногами лошадей, ввелъ ихъ безшумно въ сарай, потомъ опять сгребъ сно и заперъ двери на ключъ. Затмъ они быстро пробрались по садовой тропинк къ заднему крыльцу небольшой хижины и шпіонъ осторожно постучалъ три раза. Алиса спала у него на рукахъ, длалось уже совсмъ свтло.

Послышались шаги внутри.

— Томъ?— спросилъ тихій, осторожный голосъ за закрытою деерью.

— Я, сестра,— также тихо отвтъ шпіонъ, дверь отворялась и на порог показалась высокая, стройная женская фигура съ добрымъ лицомъ, слабо различаемымъ при свт сальной свчки, котерая освщала сосднюю комнату. Проводникъ познакомилъ Мари съ сестрой и положилъ все еще спящую Алису на кровать въ другой комнат въ виду ея матери.

— И такъ,— сказалъ онъ, обращаясь къ Мэри,— вотъ вы перешли теперь линію конфедератовъ. Первымъ дломъ, надо подумать, какъ бы пробраться вамъ дальше къ югу. Такъ какъ у васъ странная и довольно упорная привычка говорить всмъ правду, намъ придется перебираться отъ одного сторонника Союза къ другому. Въ вашу пользу, однако, есть одно крупное обстоятельство… вонъ оно тамъ лежитъ и спитъ,— добавилъ онъ, указывая на спящаго ребенка.— Всякому покажется неправдоподобнымъ, чтобы вы съ этою малюткой пришли изъ далекаго Свера. Сестра, намъ нуженъ будетъ кабріолетъ.

— Ладно,— отвчала хозяйка.

— А я пойду пока и накормлю лошадей.— Онъ вышелъ. Мэри пола и, слдуя совту хозяйки, не раздваясь, прилегла отдохнуть. Тревожные сны преслдовали ее. Внезапно пробужденная, она съ испугомъ вскочила и, ничего не понимая, увидла нагнувшуюся надъ ней высокую фигуру хозяйки, которая встревоженнымъ шепотомъ торопила ее въ дорогу. Пока Мэри нескоро переодвалась въ заготовленную для нея мужскую одежду, сестра шпіона объяснила ей, что незадолго передъ тмъ прохали по дорог мимо ея хижины четверо изъ преслдовавшихъ ихъ развдчиковъ, одинъ изъ которыхъ оказался смертельно раненымъ пулей изъ револьвера Тома. Надо было выхать изъ села немедленно. По указаніямъ хозяйки, Мэри взяла на руки раздтую Алису и узелокъ съ женскимъ платьемъ и приготовилась пробраться по задворкамъ черезъ садъ въ лсъ, гд уже Томъ ждалъ ее съ лошадьми. Въ послднюю минуту она горячо обняла добрую хозяйку. ‘Не теряйте времени, идите’,— торопила не сестра Тома, застнчиво улыбаясь.

Полчаса спустя оба наши переодтые путешественника уже хали быстрою рысью по глухой лсной тропинк. Первую ночь они провели въ уединенной бревенчатой хижин посреди лса, гд скрывался дезертиръ-конфедератъ съ больною женой и блокурыми ребятишками. Шпіонъ и дезертиръ охраняли ихъ всю ночь.

Такъ подвигалась Мэри по безграничнымъ пространствамъ, отдляющимъ ее отъ мужа, по обработаннымъ полямъ и нескончаемымъ лсамъ. Передъ самымъ окончаніемъ ихъ опаснаго, путешествія начались дожди, разлившіяся рки съ снесенными мостами, уже въ виду желзной дороги, задержали ихъ да два лишнихъ дня. Когда, наконецъ, они добрались до станціи, положеніе длъ въ Новомъ-Орлеан приняло такой оборотъ, что сообщеніе съ нимъ по желзной дорог было прекращено.

ХХXVII.
Закатъ.

Докторъ Севьеръ и Ричлингъ относительно войны во многомъ расходились. Докторъ стоялъ за унію вплоть до объявленія войны, но затмъ онъ, какъ южанинъ, примкнулъ къ Югу. Онъ одинъ только въ Новомъ-Орлеав и зналъ, что вся душа, вс сочувствія Ричлинга были на противной сторон. Если бы Ричлингъ обладалъ всми своими физическими силами, такъ, чтобы хоть въ чемъ-нибудь проявить свое участіе въ великой борьб, врядъ ли возможно было бы то тсное общеніе между обоими друзьями, какое установилось между ними съ того дня, какъ докторъ перевелъ въ себ больнаго Ричлинга. Они жили неразлучно и въ полной дружб. Оба, хотя по различнымъ мотивамъ, но одинаково желали мира для страны, и эта общность чувства, которая побуждала ихъ къ терпимости относительно другъ друга, сдерживала, въ то же время, обостреніе ихъ отношенія и къ великому вопросу. Оба боялись тоже за участь Новаго-Орлеана.

Когда, наконецъ, въ одно апрльское утро двнадцать зловщихъ ударовъ на всхъ колокольняхъ города возвстили его сто-семидесяти тысячному населенію, что вся линія фортовъ, защищающихъ Новый-Орлеанъ, перешла въ руки сверянъ, все встрепенулось, и, въ ожиданіи бомбардировки, масса населенія, охваченная паническимъ страхомъ, бжала, безъ оглядки.

Несмотря на свою слабость, Ричлингъ поспшилъ одться и исчезъ изъ дому на цлый день. Онъ не могъ сидть и смотрть спокойно на обезумвшій кругомъ него народъ. Вернувшись домой поздно ночью, Ричлингъ, совсмъ разбитый, засталъ доктора въ совершенномъ уныніи.

— Гд вы пропадали весь день?— спросилъ докторъ съ легкимъ раздраженіемъ въ голос.

— Помогалъ Кетъ Ристофало собирать пожитки передъ отъздомъ изъ города.

— Вы не должны выходить и не должны такъ утомляться… но съ вами ничего не подлаешь. А что, ухала она?

— Нтъ еще.

— Такъ когда же, наконецъ, она удетъ? Совершенная безсмыслица для нея сидть здсь!

— Черезъ два или три дня,— возразилъ Ричлингъ нсколько колко.

Докторъ нетерпливо пожалъ плечами.

— Если вы чувствуете малйшую отвтственность насчетъ ея отъзда, совтую вамъ отправить ее завтра же.— При этомъ онъ опустилъ голову на спинку кресла съ видомъ утомленія.

— Почему же?— спросилъ Ричлингъ.— Невроятно, чтобы флотъ подошелъ къ городу раньше недли: вдь, онъ на пути встртитъ сильное сопротивленіе.

Докторъ помолчалъ съ минуту, затмъ медленно проговорилъ:

— Ну, Ричлингъ, ваше появленіе на земл сопровождалось, вроятно, какимъ-нибудь великимъ недоразумніемъ.

Впалыя щеки Ричлинга вспыхнули, между тмъ вамъ докторъ съ горечью продолжалъ:

— Меня удивляетъ, какъ вы еще не знаете, что флотъ уже теперь въ восемнадцати миляхъ отъ города.— Онъ замолчалъ и затмъ вдругъ сказалъ съ величайшею мягкостью и добротой въ голос:— Сдлайте для меня то, о чемъ я васъ попрошу, Ричлингъ, хотите?

— Конечно.

— Идите и ложитесь спать, я тоже пойду. Завтра вамъ нужно будетъ собрать вс ваши силы, и я очень боюсь, что ихъ не хватитъ для всего, что предстоитъ намъ вынести, Ричлингъ.

Они пошли вмст наверхъ. Расходясь наверху лстницы, Ричлингъ спросилъ:

— Нсколько дней тому назадъ, когда мы еще не думали, что городъ будетъ взять, вы говорили мн…

— Что я не покину Новый-Орлеанъ,— докончилъ докторъ,— да, я останусь здсь. У меня не хватаетъ духу биться противъ сверянъ, но я не хочу и бжать. Во всякомъ случа, васъ бы я не могъ взятъ съ собой: вы не перенесли бы путешествія, а я ни за что не оставилъ бы васъ, другъ мой.

Съ этими словами онъ положилъ руку на плечо больнаго и сердечно посмотрлъ на него. Ричлингъ молчалъ, боясь малйшимъ лишнимъ словомъ испортить одну изъ лучшихъ минутъ своей жизни.

Весь слдующій день Ричлингъ провелъ на улицахъ Новаго-Орлеана подъ проливнымъ дождемъ и къ вечеру, промокнувъ до костей, проводилъ на вокзалъ Кетъ Ристофало и посадилъ ее въ вагонъ съ ея сундуками, корзинами, Майкомъ и двумя близнецами. Недлю спустя, когда союзная армія заняла городъ, Ричлингъ лежалъ прикованный къ постели и былъ уже не въ состояніи встать.

Докторъ Севьеръ молча сидлъ около него, терпливо прислушиваясь къ шагамъ проходящаго войска. Когда звуки барабана замерли, Ричлингъ тихо сказалъ:

— Я хотлъ бы написать Мэри.

Докторъ съ трудомъ отвчалъ:

— Я написалъ ей вчера, но я боюсь, Ричлингъ… что она не получитъ письма.

— Разв вы думаете, что она уже выхала?— радостно воскликнулъ больной.

— Ричлингъ, я сдлалъ все, что могъ, какъ умлъ…

— Все, что вы сдлали,— все хорошо, докторъ, я въ этомъ увренъ.

— Я написалъ ей нсколько мсяцевъ тому назадъ черезъ Ристофало. Онъ знаетъ, что письмо дошло по назначенію. Я боюсь, что она находится теперь гд-нибудь среди конфедератовъ и пытается пробраться сюда. Мн казалось, что такъ поступить было лучше.

— Да, тутъ нтъ ничего худаго, докторъ,— успокоивалъ его больной, но врачъ замтилъ, что извстіе потрясло его.— Докторъ, могу ли я попросить васъ объ одномъ одолженіи?

— Не объ одномъ, а о тысяч, Ричлингъ.

— Позвольте мадамъ Зенобіи за мной ухаживать.

— Разв я не могу самъ это сдлать, Ричлингъ?— сказалъ докторъ.

— Мое состояніе требуетъ много заботъ,— возразилъ Ричлингъ,— а она вчера сама просила объ этомъ и боялась васъ спросить.

Докторъ согласился.

Въ первыхъ числахъ мая докторъ Севьеръ вошелъ однажды въ комнату Ричлинга и передалъ ему запечатанное письмо. Марка была запачкана, но, все-таки, можно было прочесть совращенное названіе штата Кентуки. Письмо дошло черезъ Нью-Йоркъ и моремъ. Больной жадно схватилъ его, онъ сидлъ на большой кровати, подпертый подушками. Дрожащими руками разорвавъ конвертъ, онъ посмотрлъ на надпись.

— Письмо отъ адвоката.

— Отъ вашего знакомаго?— спросилъ докторъ.

— Да,— отвчалъ Ричлингъ, быстро пробгая глазами письмо.— Онъ пишетъ, что Мэри уже пробралась черезъ границу конфедератовъ! Мэри и Алиса!— Рука больнаго опустилась съ письмомъ на одяло.— Ни слова о томъ, какъ удалось ей это сдлать!

— Но въ какомъ же мст она пробралась,— спросилъ докторъ,— и гд она находится теперь?

— Пробралась она недалеко отъ Корина, въ Миссиссипи. Докторъ, она теперь, быть можетъ, уже недалеко отъ насъ, въ какихъ-нибудь пятидесяти миляхъ! Выдадутъ ли ей пропускъ, какъ вы думаете?

— Можетъ быть, Ричлингъ, я надюсь, что выдадутъ.

— Мн кажется, что я могъ бы еще выздоровть, если бы она пріхала ко мн,— проговорилъ больной. Но отвта отъ друга не было.

Два дня спустя, въ исходу прекраснаго майскаго дни, передъ заходомъ солнца, въ комнату больнаго вошелъ докторъ Севьеръ и сталъ у окна. Мадамъ Зенобія сидла у кровати, обмахивая Ричлинга. Черезъ минуту, замтивъ по глазамъ больнаго, что онъ желаетъ остаться наедин съ докторомъ, она встала и безшумно, какъ тнь, исчезла за дверью.

Докторъ отошелъ отъ окна и слъ около Ричлинга. Больной взглянулъ на него и слабымъ, еле слышнымъ голосомъ сказалъ:

— Мэри и Алиса…

— Да,— проговорилъ докторъ.

— Если он сегодня ночью не прідутъ, то уже поздно будетъ: я ихъ не увижу.

— Намъ не дано этого знать, другъ мой.

— Докторъ…

— Что, Ричлингъ?

— Я бы хотлъ понять…

— Что именно, Ричлингъ?

— Въ чемъ заключается предназначеніе моей жизни, т.-е. смыслъ ея?

— Да, другъ мой, и я пытался добиться разъясненія этого вопроса, но я только могу понять весь смыслъ, все значеніе, которое ваша жизнь имла для меня.

Глаза больнаго просіяли.

— Она для васъ имла значеніе?

Докторъ кивнулъ ему головою и взялъ его исхудалую, слабую руку въ свою.

— Я радъ, что вы мн это сказали теперь…

— Если хотите, я могу вамъ еще подробне объяснить.

— Да, да,— сдавленнымъ голосомъ отвчалъ больной,— говорите.

— Ну, такъ слушайте, Ричлингъ. Я вамъ скажу такую вещь, въ которой обыкновенно мы вс не любимъ и боимся признаваться другъ передъ другомъ, отчасти изъ недоврія къ людямъ и всмъ намъ причастной человческой слабости, отчасти и изъ боязни словъ со всею ихъ пустотой. Встрча съ вами и вся жизнь ваша привели меня къ боле глубокому и врному пониманію великаго ученія любви, и я самъ только очень недавно это созналъ.— Голосъ доктора былъ сдавленъ отъ волненія и рука его дрожала. Онъ замолчалъ и задумался, глядя на полъ.— Ричлингъ,— продолжалъ онъ, разсянно лаская его руку,— я убждаюсь, что природа устроила все къ лучшему: если неравенство имущественное и является источникомъ страданій для многихъ, съ другой стороны, оно поддерживаетъ среди людей ту заботу другъ о друг, то вниманіе къ другому, которыя уничтожаютъ эгоизмъ, порождаютъ любовь и снисходительность другъ къ другу и составляютъ корень истинной ‘соціальности’. Я теперь ясно вижу, что если бы каждый изъ насъ имлъ возможность жить, разсчитывая только на себя безъ помощи другаго, мы бы вс душевно окаменли.

Наступило опять молчаніе.

— Говорите…— слабо произнесъ Ричлингъ.

— Но до полнаго равенства и въ этомъ отношеніи человчество никогда не дойдетъ. Богатство, какъ мы знаемъ изъ ежедневнаго опыта, часто обладателю своему не приноситъ личнаго счастья, въ то время какъ оно несомннно является необходимостью для общества и способствуетъ его благополучію. Бдность же, причиняя личное страданіе и являясь несомнннымъ зломъ, до извстной степени въ массовой жизни общества служитъ стимуломъ живаго и братскаго чувства среди людей. Вотъ и мы съ вами, Ричлингъ,— добавилъ онъ, съ сердечностью смотря на него,— мы не сразу подружились и не сразу поняли другъ друга. По-моему, нтъ боле великой миссіи для человка на земл, какъ работать ради такого же примиренія и обоюднаго пониманія и среди общества.

Докторъ умолкъ.

— Теперь я хочу… сказать,— слабо и прерывисто заговорилъ больной.— Я долго не хотлъ врить, что иду къ этому преждевременному концу… просто, не понималъ всей его неизбжности. Это было глупо, конечно, но я думалъ…— и онъ замолчалъ, чтобы собраться съ силами, затмъ продолжалъ:— Я думалъ, что испытанія, черезъ которыя я прошелъ, должны были служить мн урокомъ и указаніемъ въ будущемъ, какъ помочь исправить то общественное зло, на которое до сихъ поръ такъ мало еще обращено вниманія…

Докторъ наклонилъ голову въ знакъ согласія. Посл минутнаго отдыха Ричлингъ продолжалъ:

— Но теперь я вижу… что не я былъ предназначенъ для этой работы. Можетъ быть, ее исполнитъ Мэри, можетъ быть, двочка…

— Можетъ быть, и я,— тихо проговорилъ докторъ.

— Я сегодня лежалъ и думалъ о такой сторон жизни, о которой мн не приходилось думать раньше. Мн особенно ясно представилось, до какой степени условія человческаго прогресса тсно связаны съ несчастіями, ошибками, страданіями людей, и я только теперь понялъ все ихъ значеніе. Какъ, въ силу крушеній на мор, человкъ научается лучше и искусне строить свой корабль, такъ и въ жизни часто человкъ научается лучшему черезъ несчастный опытъ и гибель другихъ. Прошу васъ, докторъ, возьмите на себя окончить мою миссію!— и при этихъ словахъ больной сдлалъ усиліе, чтобы схватить руку врача.

— Какъ же мн это сдлать, Ричлингъ?

— Пускай другіе узнаютъ черезъ васъ о моихъ несчастіяхъ.

— Но я всей жизни вашей не знаю, Ричлингъ.

— Я вамъ разскажу въ двухъ словахъ то, чего вы не знаете. Я родомъ изъ Кентуки. Ричлингъ не моя фамилія. Я принадлежу къ одной изъ самыхъ гордыхъ семей и самыхъ значительныхъ по своему положенію во всемъ штат, а, можетъ быть, даже и въ стран. До моей женитьбы я не встрчалъ отказа въ моихъ желаніяхъ. Воспитаніе, полученное мною, было, въ сущности, никуда негодное: въ основаніи его лежало фальшивое представленіе, что я всю жизнь проживу въ качеств господина и что служить я никому не долженъ. Жизнь готовили мн легкую и пріятную: мн надо было только знать, но ничего не умть длать. По окончаніи ученія родители послали меня путешествовать: они соглашались на вс мои желанія, даже фантазіи, одну только вещь они не могли допустить для меня — трудъ. Путешествуя на запад, въ Мильуоки, я встртился съ Мэри чисто случайно. Она была не богата, но образована у такъ же воспитана: ей тоже предназначалось знать и ничего не длать. Мы полюбили другъ друга, въ полномъ убжденіи, что вопросъ этотъ, кром насъ самихъ, никого не можетъ касаться,— при этомъ, Ричлингъ слабо и грустно улыбнулся.— Я просилъ ее сдлаться моею женой, она согласилась, но когда я сообщилъ семь о моей помолвк, мн объявили, что если я женюсь на ней, то меня лишатъ наслдства и семья отвернется отъ меня.

— Что за причина такого отношенія, Ричлингъ?

— Безъ всякой причины.

— Но, однако же, какая-нибудь причина была?

— Только та, что Мэри была сверянка и бдна, т.-е. чистопартійные и кастовые предразсудки. Я объ этомъ ничего не сказалъ Мэри до женитьбы. Хотя я думалъ, что они этого не выполнять, но зналъ, что Мэри не согласится быть причиной даже риска для меня. Мы поженились, а семья привела свою угрозу въ исполненіе.

У доктора вырвалось негромкое и неясное восклицаніе, и оба замолчали.

— Докторъ,— почти шепотомъ опять началъ больной,— я умираю подъ чужимъ именемъ, и хотя моя настоящая фамилія никому,даже вамъ неизвстна, но я знаю, что я ничмъ, даже тюрьмой, не опозорилъ своего имени. Оно сойдетъ со мной незапятнаннымъ, въ могилу.

Больной умолкъ въ изнеможеніи. Докторъ, опершись локтемъ на колно, закрылъ себ лицо рукой. Немного погодя Ричлингъ сдлалъ движеніе и докторъ поднялъ голову.

— Похороните меня здсь, въ Новомъ-Орлеан, докторъ, прошу васъ.

— Почему, Ричлингъ?

— Просто потому, что… здсь было поле моей битвы. Мн хочется лежать на этомъ нол… какъ солдату,убитому на войн, не потому, что я считалъ себя хорошимъ солдатомъ, а такъ… вы укажете на мою могилу, передавая другимъ мою исторію. Если возможно, я бы хотлъ лежать въ виду той… старой тюрьмы.

Докторъ закрылъ глаза платкомъ и плакалъ, слушая его.

— Докторъ,— прерывающимся голосомъ шепталъ больной,— вы помните… какъ любила… Мэри… пть… старыя псни?

— Да, конечно, помню.

— А вы когда-нибудь пли, докторъ?

— Нтъ, другъ ной, я иногда настоящимъ образомъ не плъ, а теперъ вотъ двадцать лтъ, какъ все это брошено и забыто.

— Не можете ли вы… все-таки… спть… негромко… какъ бы для себя… четыре строчки изъ псни ‘Я пилигримъ’?

— Не могу, Ричлингъ, не могу… это невозможно, другъ мой. Я не знаю ни словъ, ни напва. Я не умю пть и никогда не пою.

— Ну, ничего,— прошепталъ Ричдингъ. Онъ лежалъ смирно нсколько мгновеній съ закрытыми глазами, затмъ, раскрывъ ихъ, слабымъ, еле слышнымъ шепотомъ — не заплъ, а проговорилъ слова старой южной псни, двигая рукою, насколько угасающія силы позволяли, въ ритмъ воображаемаго напва.

‘Солнце свтитъ ясно въ старомъ кентукскомъ родномъ моемъ гнзд. Наступило лто и ‘чернушки’ {Негра.} веселятся, колосья созрли, цвты на лугахъ и псни птичекъ по цлымъ днямъ раздаются кругомъ’.

Докторъ сидлъ, закрывъ лицо руками. Все стихло. Снова послышался шепотъ больнаго и докторъ прислушался:

— Докторъ, еще одну вещь… Я былъ плохою опорой, какъ мужъ… будьте другомъ… для Мэри.

Докторъ кивнулъ только головою, онъ не могъ говорить,— глаза его были полны слезъ.

Больной дрожащею рукой вынулъ изъ-за пазухи миніатюрный портретъ и прижалъ его къ губамъ своимъ: это былъ портретъ маленькой Алисы. Онъ взглянулъ на своего друга.

— Въ портрет Мэри я не нуждался. Ребенка своего я такъ и не видлъ, и знаю его только по этому портрету. Завтра рано утромъ… когда меня уже не станетъ… положите его сюда мн на грудь и сложите мои руки такъ, чтобы ими прикрыть его…

Онъ вдругъ остановился и, казалось, прислушивался къ чему-то.

— Докторъ,— сказалъ онъ съ возбужденнымъ взглядомъ и громче прежняго,— что это я слышу?

— Не знаю,— возразилъ его другъ,— кто-нибудь изъ прислуги, вроятно, разговариваетъ внизу, въ передней.

Но, говоря это, самъ докторъ казался неспокойнымъ. Онъ поднялъ голову. На лстниц послышались торопливые шаги.

— Докторъ!

Врачъ уже всталъ съ своего мста.

— Лежите смирно, Ричлингъ.

Но больной вдругъ выпрямился и слъ на постели.

— Докторъ… это… ахъ! докторъ… я…

Дверь быстро отворилась. На дорог послышался сдавленный крикъ, радостный стонъ умирающаго отвчалъ ему и Мэри бросилась къ постели Джона, а за ней и маленькая Алиса…

Докторъ молча вышелъ, безшумно закрывъ за собою дверь.

Джона Ричлинга къ утру не стало. Въ то время, какъ Мэри обливалась горькими вдовьими слезами, докторъ Севьеръ закрылъ глаза другу, преждевременная смерть котораго являлась результатомъ не какой-нибудь виновности его передъ человкомъ и передъ обществомъ, а послдствіемъ всей его природы,— природы тхъ людей, царство которыхъ еще не наступило на земл.

А. П.

‘Русская Мысль’, NoNo 1—6, 1889

ДОКТОРЪ СЕВЬЕРЪ.

Читайте также: