Дочь контрабандиста.
Дочь контрабандиста.
Маргариты Оду.
Маргариты Оду.
(Разршенный авторомъ переводъ).
I.
II.
III.
Пер. Л. Бернштейна и Н. Тасина.
‘Современникъ’. Кн. XII. 1911
Дочь контрабандиста, Оду Маргарита, Год: 1911
Время на прочтение: 23 минут(ы)
Вальсерина съ самаго восхода солнца стояла у окна. Она ждала отца, и хотя отлично знала, что онъ не вернется въ это утро, невольно смотрла на ту тропинку, по которой онъ обыкновенно возвращался, когда, согнувшись, приносилъ контрабанду.
Она столько плакала наканун и въ теченіе всей ночи, что и теперь еще продолжала всхлипывать. Вдругъ она отвела глаза въ другую сторону: она услышала конскій топотъ, который раздавался на крутой тропинк, ведшей отъ шоссейной дорога къ дому.
Съ тревогой высунулась она изъ окна и, убдившись, что шумъ приближается, подошла къ двери, задвинула засовъ, затмъ вернулась къ окну, тихонько закрыла его и застыла на мст, вся дрожа отъ страха.
Скоро она увидла лошадь, которая, понуря голову, тяжело подымалась по дорог. Повода повисли и болтались. Рядомъ съ лошадью шелъ человкъ, въ которомъ она скоро узнала жандарма. Держась руками за бока, онъ подымался медленно, твердыми, размренными шагами.
Двочка отодвинулась отъ окна, чтобы ее не могли увидть. Лошадь остановилась, и тотчасъ же раздался стукъ въ дверь. Она не знала, отвтить ей, или нтъ. Она боялась не впустить жандарма, и въ то же время надялась, что онъ, въ конц-концовъ, уйдетъ, ршивъ, что въ дом никого нтъ. Но жандармъ не уходилъ. Онъ брался за ручку двери, пробовалъ открыть ее, снова стучалъ, звалъ.
Прислушиваясь къ его возн, двочка догадалась, что онъ привязалъ лошадь къ желзному кольцу, вдланному, въ стну, а самъ отошелъ.
Черезъ нкоторое время она снова услышала его голосъ, раздававшійся на этотъ разъ позади дома.
— Вальсерина! Вальсерина!— громко звалъ онъ.
Не переставая звать, онъ вернулся къ двери. Голосъ его не уходилъ больше вглубь лса, а, проносясь черезъ долину Мижу, ударялся о возвышающуюся противъ дома гору, которая какъ будто дробила его на нсколько голосовъ и отбрасывала назадъ,— въ поиски за двочкой.
Жандарму, видимо, надоло ждать. Онъ еще разъ потрясъ дверь, подошелъ къ окну и вплотную приложилъ лицо къ стеклу, стараясь разглядть, что длается внутри.
Вальсерина подошла ближе. Она узнала жандарма изъ сосдней деревни Сетмонсель, того самаго, съ хорошенькой дочкой котораго она не разъ играла. Увидвъ ее, жандармъ обрадовался.
— Что же ты, двчурка, открой же дверь, не бойся!— ласково сказалъ онъ ей…
Вальсерина тотчасъ же открыла дверь.. Ей было совстно, что она заставила его такъ долго ждать. Жандармъ слъ на стулъ, а двочка стала передъ нимъ.
— Да, милая, попался твой отецъ… А таможенные вотъ говорятъ, что ты помогала ему переносить контрабанду.
Двочка посмотрла на жандарма въ упоръ и отвтила:
— Неправда!
— Разв не ты караулила вчера, когда они поймали его?
Двочка опустила голову.
— Его испугалъ твой крикъ, онъ поскользнулся и скатился съ горы,— продолжалъ жандармъ.
Она быстро подняла голову, точно хотла разсказать, какъ все случилось, но удержалась, и, лишь посл нкотораго молчанія, едва слышно спросила:
— Онъ сломалъ себ ногу?
— Нтъ,— отвтилъ жандармъ,— онъ скоро сможетъ ходить.
— А голова его?— опять спросила двочка.
Жандармъ посмотрлъ въ сторону, какъ бы затрудняясь отвтомъ. Онъ снялъ фуражку и забарабанилъ по ней пальцами.
— Все это пустяки,— наконецъ заговорилъ онъ.— Но, вдь, отца-то твоего въ тюрьму засадятъ, а ты не можешь здсь оставаться одна.
Двочка подняла на него полные тревоги глаза. Жандармъ объяснилъ ей, что почтарю изъ Сенъ-Клода поручено взять ее съ собой сегодня же, при возвращеніи съ горы Фосиль. Ей придется ждать внизу, на дорог, почтовую карету, которая отвезетъ ее въ Сенъ-Клодъ. Тамъ она будетъ жить въ одной семь до тхъ поръ, пока отца не выпустятъ изъ тюрьмы.
Вальсерина согласилась. Жандармъ ушелъ, общавъ ей въ утшеніе часто давать ей всти объ отц. Двочка заперла за нимъ дверь и задумалась.:
Она вспомнила, что незадолго до этого отецъ какъ-то сказалъ ей:
‘Теб минетъ скоро двнадцать лтъ’.
А затмъ, посл долгаго молчанія, прибавилъ: ‘Я бы хотлъ, чтобы ты научилась шлифовать алмазы’.
Онъ часто говорилъ съ ней о будущемъ,— особенно въ т дни, когда она лнилась готовить уроки. Она живо представила себ, какъ, бывало, наклонившись надъ ней, такъ, что ихъ головы почти соприкасались, онъ исправлялъ ея ошибки Она какъ будто еще слышала, какъ онъ говорилъ: ‘Я-то и самъ не больно ученъ, но кой-чему все же могу научить тебя.. Въ будущемъ это теб пригодится’.
Въ будущемъ! Она повторяла себ это слово, стараясь проникнуться его тайнымъ смысломъ, казавшимся ей такимъ же отдаленнымъ и неуловимымъ, какъ т тучи, которыя, нагромождаясь, выплывали изъ ущелья Фасиль и быстро уносились, вытягиваясь длинной лентой надъ хребтомъ Юрскихъ горъ…
Вниманіе ея привлекла прирученная ею горлица, ежедневно раннимъ утромъ прилетавшая за лаской и кормомъ Вальсерина долго держала ее въ рукахъ, но на этотъ разъ не могла вести съ ней обычную бесду. Когда птичка улетла, Вальсерина вышла изъ дому и направилась въ ‘сторожку’, куда отецъ ея пряталъ контрабанду.
Она сдлала большой крюкъ, принимая вс предосторожности, чтобы не быть замченной. Съ тхъ поръ, какъ она узнала, что сторожка служитъ тайникомъ, она всегда ходила туда съ опаской. Долгое время она думала, что товаръ полагается тамъ держать, такъ какъ въ пещер онъ меньше портится. Объ опасности, грозящей отцу въ связи съ находившимися въ пещер товарами, она догадалась лишь въ тотъ вечеръ, когда таможенные надсмотрщики устроили засаду на прикрывавшихъ тайникъ камняхъ.
На двор въ тотъ памятный вечеръ было еще, вроятно, свтло, но въ пещер уже царилъ мракъ. Двочка вмст съ отцомъ только что кончила, упаковку пакетиковъ, которые легко можно было запрятать въ карманы. На слдующій день отецъ долженъ былъ продать ихъ.
Они уже собирались выйти изъ тайника, какъ вдругъ совсмъ близко отъ нихъ раздался грубоватый голосъ:
— Ну, и щели же здсь между камнями!..
Голосъ сталъ едва внятнымъ, какъ если бы говорившій удалялся. Скоро они различили какіе-то шаги, а затмъ тотъ же голосъ раздался еще ближе:
— А что если выстрлить…
Двочка почувствовала, что отецъ потянулъ ее къ себ, она почувствовала также, что онъ дрожалъ, произнося едва слышнымъ шопотомъ: ‘Они надъ нами!’.
Въ этотъ моментъ Вальсерина не испытывала никакого страха. Она только удивлялась тому, что отецъ такъ дрожитъ, прижимая ее къ себ. Она хотла было заговорить съ нимъ, но онъ шепнулъ ей: ‘Таможенные!’.
Двочка вдругъ поняла, что ея отецъ занимается контрабандой, какъ сынъ тетки Марьяны, который жилъ у самаго подножья горы, и котораго жандармы уже не разъ уводили въ тюрьму. И хотя въ пещер было совсмъ темно, рна обими руками закрыла лицо, чтобы отецъ не видлъ, какъ она покраснла отъ стыда.
Отецъ еще крпче прижалъ ее къ себ, наклонившись надъ ней и какъ бы желая прикрыть ее своимъ тломъ. Двочка поняла это движеніе и, чтобы успокоить его, обвила одной рукой его шею, а другую приложила къ его щек. Такъ, прижавшись другъ къ другу, долго стояли они, какъ вдругъ что-то твердое ударилось о камни пещеры. Въ то же мгновеніе они услышали знакомый уже, выходившій точно изъ рупора, голосъ:
— ‘Не достаетъ моя палка дна’.
Въ отвтъ послышался другой голосъ:
— Будетъ теб усердствовать! Того и гляди, оттуда еще выползетъ какая-нибудь гадина…
Мелкій стукъ по камнямъ продолжался и прекратился лишь тогда, когда что-то твердое быстро соскользнуло въ пещеру. Вальсерина поняла, что у таможеннаго выскользнула изъ рукъ палка.
Отецъ и дочь молча сли на тутъ же находившійся узкій камень и просидли такъ до самаго утра, избгая малйшаго движенія и не проронивъ ни звука.
Только когда свтъ ярко озарилъ ‘сторожку’, контрабандистъ ршился выйти посмотрть, ушли ли уже таможенные.
Сегодня, очутившись одна въ пещер, Вальсерина припомнила малйшія подробности этой ужасной ночи. Съ тхъ поръ прошло больше года, и за это время Вальсерина столько распрашивала отца, что теперь ей ужъ многое стало понятнымъ.
Она знала, что въ ‘сторожку’, никогда не слдуетъ ходить той же дорогой, чтобы не проложить къ ней тропинки. Она знала, какимъ образомъ отецъ открылъ этотъ тайникъ. Она знала также, что можно быть контрабандистомъ, не будучи воромъ, и чувствовала какую-то новую близость къ отцу съ тхъ поръ, какъ послдній сталъ разговаривать съ ней, какъ съ другомъ.
Теперь она испытывала почти гордость, вспоминая слова жандарма, что таможенные увряютъ, будто она помогала отцу переносить контрабанду. Она посмотрла, на мст ли товаръ, не подмоченъ ли онъ, потомъ свернула валявшіяся на земл веревки и вышла изъ ‘сторожки’ съ тми же предосторожностями, какъ и вошла.
Вернувшись домой, она и тамъ все привела въ порядокъ и, въ условленный съ жандармомъ часъ, старательно заперевъ за собою дверь, спустилась на дорогу ждать почтовой кареты.
Карета была полна народа.
Возница хотлъ было посадить ее рядомъ съ собой, но одинъ изъ пассажировъ, старикъ, внимательно оглядвъ двочку, уступилъ ей свое мсто въ карет, а самъ помстился на козлахъ.
Вальсерина сидла спиной къ лошадямъ. Она придерживала рукой толстую, въ красныхъ полоскахъ, парусину, прикрывавшую съ боковъ карету. При каждомъ поворот ей казалось, что горы сдвигаются съ своихъ мстъ.
Время отъ времени возница понукалъ лошадей. Эти понуканія чередовались съ такой регулярностью, и возница такъ монотонно покрикивалъ, будто все это длалось съ правильностью часового механизма. Двочк казалось, что пониканья эти необходимы, и что безъ нихъ карета не подвигалась бы такъ мрно и ровно.
Скоро въхали въ деревню Лажу, куда Вальсерина бгала въ школу. Наврно вс ребятишки, игравшіе у дверей домовъ, знаютъ уже, что отецъ ея заключенъ въ тюрьму. Она не хотла, чтобы они видли ее, и вся съежилась, стараясь прикрыть лицо парусиной.
Потомъ карета остановилась въ деревн Сетмонсель, Жандармъ, приходившій утромъ, прошелъ мимо, онъ держалъ за руку свою дочку и съ одобрительной улыбкой взглянулъ на Вальсерину.
Похали дальше. Двочка, замчала, что горы становятся боле черными и точно вытягиваются, и ей казалось, что он быстро исчезаютъ за поворотами дороги. Когда стемнло, карета въхала въ городъ.. Это былъ Сенъ-Клодъ.
Лошади остановились на углу площади. Вальсерина, спустилась на землю, и къ ней тотчасъ же подошла молодая женщина съ тремя дтьми. Двочка вспомнила, что незадолго до того видла эту женщину на деревенскомъ праздник въ Лажу. Она разговаривала съ ея отцомъ.
— Отецъ твой расчитывалъ отдать тебя въ ученье только черезъ годъ,— сказала она Вальсерин,— ну, что же, начнешь годомъ-раньше — бда не велика!
Она пошла рядомъ съ двочкой, ведя дтей съ другой стороны.
Вальсерина молчала. Въ ушахъ ея все еще стоялъ стукъ колесъ. Она какъ будто испытывала безпокойство, что не слышитъ больше монотонныхъ понуканій возницы, такъ успокоительно дйствовавшихъ на нее въ пути.
Надъ ея головой вдругъ засвтился огонекъ, за нимъ другой, третій… Она поняла, что это газовые рожки.
Улица, по которой они шли, спускалась внизъ крутымъ наклономъ и была плохо вымощена. Дтишки взапуски побжали. впередъ, а молодая женщина заботливо указывала Вальсерин на попадавшіяся по пути ступеньки.
Они свернули въ полутемную улицу. Дти вбжали въ домъ, весело толкая поджидавшую ихъ на порог старую женщину.
Только черезъ три дня Вальсерина узнала, что она поступаетъ ученицей въ мастерскую, гд шлифуютъ алмазы.
Наступило воскресенье. Молодая женщина, встала позже обыкновеннаго. Ребятишки были одты по праздничному. Обдъ былъ обильне, чмъ въ предшествовавшіе дни.
Изъ шумной болтовни дтей Вальсерина узнала, что мать ихъ вдова, что зовутъ ее г-жей Реми, и что она шлифовальщица.
Она успла также узнать, что это чистое ремесло, не слишкомъ тяжелое, и что женщины въ немъ зарабатываютъ почти такъ же хорошо, какъ и мужчины.
За обдомъ г-жа Реми, обведя рукой всхъ сидвшихъ за столомъ, гордо сказала:
— Я всхъ ихъ прокармливаю собственнымъ трудомъ!
Затмъ она сняла съ пальца кольцо, чтобы показать наглядно двочк грани, которыя надо отшлифовать для того, чтобы алмазъ пріобрлъ должный блескъ.
Она также дала понятъ Вальсерин, что та должна быть благодарна судьб за то, что станетъ шлифовальщицей, такъ какъ въ этомъ ремесл очень неохотно берутъ въ ученіе изъ боязни, что увеличеніе рабочихъ рукъ вызоветъ пониженіе заработной платы.
Вальсерина не разъ слышала о мстныхъ мастерскихъ для шлифовки алмазовъ, но только теперь она отнеслась къ этому внимательно. Въ школ ей говорили, что алмазъ очень твердый камень, и она хорошо помнила, какъ учительница увряла, что даже колесо тяжело нагруженной телги не можетъ его раздавить.
Въ теченіе всего дня она думала о томъ, какъ ей трудно будетъ держать въ рукахъ такой маленькій камешекъ.
Ей представлялось, что для того, чтобы длать на немъ грани, нуженъ большой ножъ, острый, какъ бритва ея отца. Она думала, что ей придется сидть на низенькомъ стульчик передъ такимъ же низенькимъ столомъ, на которомъ разставлены коробочки, наполненныя этими блестящими дорогими камнями.
Это трудное ремесло внушало ей страхъ. Войдя на слдующій день утромъ въ мастерскую, она жадно стала ко всему присматриваться. Она увидла большія, во всю стну, окна, съ двухъ сторонъ пропускавшія свтъ, полъ, выложенный краснымъ кирпичемъ, стну въ глубин, съ высоко висящими на ней круглыми часами, приставленную къ той же стн лсенку, ступеньки которой она тотчасъ же сосчитала. Посреди мастерской она замтила какое-то сложное сооруженіе съ быстро вращающимися ремнями. У оконъ съ обихъ сторонъ сидли на высокихъ табуретахъ мужчины и женщины, съ любопытствомъ разглядывавшіе ее.
— Осторожно около ремней!— услышала она голосъ г-жи Реми.
Она обернулась. Г-жа Реми взяла ее за руку и повела направо. Он шли позади ряда рабочихъ, и Вальсерина чувствовала, что на нее съ любопытствомъ оглядываются. Но она не смла поднять глазъ и видла только рядъ табуретовъ. Г-жа Реми остановила ее за руку и снова предостерегла относительно ремней.
По ея указанію она надла длинную, въ голубыхъ клткахъ, рабочую блузу, которую та ей купила наканун, сказавъ, что отнын она замнитъ ей школьный передникъ. Г-жа Реми улыбнулась ей, и, несмотря на начинавшій оглушать ее шумъ, она разслышала совтъ не трогаться съ мста и внимательно слдить за всмъ, что длается вокругъ.
Вальсерина, по примру другихъ, сла на табуретъ. Длинная блуза нсколько стсняла ее. Она скрестила руки и стала внимательно слдить за тмъ, что длается въ мастерской.
Вс рабочіе и работницы одинаковымъ движеніемъ и съ тми же жестами наклонялись надъ круглой пластинкой, Вальсерина только потомъ разглядла, что пластинка эта была ничмъ инымъ, какъ точиломъ, на которомъ шлифовали алмазы.
Со слдующаго дня она стала выполнять кой-какія порученія. Ей не дали никакихъ предварительныхъ объясненій, но рабочіе каждый разъ точно указывали, что она должна длать.
— Вальсерина, подай порошокъ… Нтъ, не эту коробку, а ту, круглую, которая рядомъ… Вальсерина, положи олово въ форму и увеличь огонь…
По прошествіи двухъ недль она уже знала, какъ называются вс инструменты, сколько нужно насыпать порошку на стальное точило, вращавшееся такъ быстро, что при первомъ взгляд оно казалось неподвижнымъ. Она умла также расплавлять маленькій оловяный шарикъ, на которомъ закрпляли камень и который поддерживали надъ точиломъ при помощи тяжелыхъ клещей. Она уже не слышала больше такъ часто повторявшагося въ первые дни предостереженія относительно ремней.
Мужчины и женщины перестали уже съ любопытствомъ разглядывать ее. Большинство обращалось съ ней очень ласково, и оначувствовала себя среди нихъ, какъ въ большой семь. Но когда г-жа Реми, случалось, спрашивала ее, нравится ли ей это ремесло, она не сразу отвчала утвердительно. Ей хотлось чего-то другого. Она сама не могла бы сказать, что именно, такъ какъ ни одно изъ извстныхъ ей ремеселъ не привлекало ее. Ей хотлось бы боле трудной работы, при которой приходилось бы чаще вставать съ табурета.
Она съ большой точностью исполняла все, что ей приказывали. Но мало-по-малу она стала проникаться какимъ-то презрніемъ къ этимъ камнямъ, съ которыми обращались такъ осторожно: разъ, когда камешекъ выскочилъ у нея изъ рукъ, она была крайне удивлена, видя то безпокойство, съ какимъ г-жа Реми заставила ее тотчасъ же найти его.
Она прекрасно уже знала, что это были рдкіе камни, но никакъ не могла понять, почему ихъ такъ дорого цнили.
Съ первыхъ же дней она сдлала наблюденіе, что вс работавшіе въ мастерской лучше одты, чмъ большинство рабочихъ въ Сенъ-Клод, женщины носили хорошо сшитыя платья, и волосы были у нихъ всегда красиво причосаны.
Разъ какъ-то Вальсерина замтила, что одна изъ близко сидвшихъ около нея работницъ очень волнуется. Она то поднимала, то опускала клещи надъ точиломъ и недовольни ворчала:
— Никакъ не могу справиться съ этимъ камнемъ! Этакъ у меня весь день пропадетъ, прежде чмъ я отшлифую хоть одну грань.
Вальсерина не смла спросить, въ чемъ дло, но глазами слдила за всми движеніями недовольной работницы.
Г-жа Реми замтила это. Она объяснила двочк, что съ алмазомъ приходится иногда долго возиться, прежде чмъ найдешь поддающееся шлифовк мсто.
Вальсерина поняла, что это ремесло такое чистое и, казалось бы, пріятное, требуетъ много терпнія и вниманія. Она вспомнила, что отецъ давно уже выбралъ его для нея, и ей пріятно было думать, что онъ долженъ быть теперь мене несчастенъ въ тюрьм, такъ какъ желаніе его исполнилось.
Цлую недлю ждала Вальсерина жандарма изъ Сетмонселя. Въ прошлый понедльникъ онъ не пришелъ, хотя въ теченіе двухъ мсяцевъ, еженедльно навщалъ ее и сообщалъ новости объ отц. Она знала, что у отца на голов рана еще не залечилась, и смутное безпокойство мшало ей сосредоточиться на работ. Она то и дло путала, подавала рабочимъ не то, что они просили. Изъ рукъ ея два раза выскользали алмазы, которыхъ она ни за что не нашла бы сама, безъ помощи г-жи Реми. Противъ ожиданія никто не упрекалъ и не бранилъ ее. Она замтила, что на нее какъ будто иначе смотрятъ. Въ этотъ день ей показалось даже, будто вс что-то скрываютъ отъ нея. Рабочіе и работницы перешептывались между собою, но какъ только взгляды ихъ встрчались съ глазами Вальсерины, они замолкали, какъ если бы ихъ стсняло то, что она ихъ видитъ.
Вальсерина замтила, что г-жа Реми сдлала ея сосдк какой-то знакъ, и та тотчасъ наклонилась къ ней. Она уловила на себ ея быстрый взглядъ, который та тотчасъ же отвела. Двочка догадалась, что рчь идетъ о ней. Какъ это случается, шумъ ремней на минуту затихъ, и она услышала, какъ работница сказала:
— Кончилась для него тюрьма!..
Все вдругъ показалось ей ясно. Она поняла, почему жандармъ не пришелъ. Она успокоилась и стала доврчиво дожидаться наступленія вечера, надясь, что г-жа Реми сообщитъ ей, какъ и всмъ, новость объ освобожденіи отца изъ тюрьмы.
Вечеромъ, за ужиномъ, г-жа Реми сказала Вальсерин:
— Завтра мы подемъ за твоимъ бльемъ и другими, оставшимися дома вещами.
Двочка такъ вздрогнула, что стулъ ея отодвинулся. Она снова приставила его къ столу, но уже слишкомъ близко, и уставилась на г-жу Реми, стараясь встртиться съ ней глазами, но та внимательно разглядывала свой стаканъ, затмъ стала усердно вытирать его салфеткой.
— Насъ повезетъ Грогужанъ,— продолжала она, все еще вытирая стаканъ, словно въ данный моментъ это являлось для нея самымъ важнымъ.
— У него повозка большая, и въ ней помстится все, что ты захочешь забрать.
Она тотчасъ же поднялась и отошла отъ стола, не обращая вниманія на крикъ дтей, просившихъ повезти ихъ съ собою.
На слдующій день, рано утромъ, за ними пріхалъ Грогужанъ. Г-жа Реми, уступивъ ихъ просьбамъ, взяла съ собой и троихъ своихъ дтей.
Лошадь медленно ступала по дорог, все время подымавшейся въ гору. Дти безпечно болтали. Они указывали Вальсерин на все, что обращало на себя ихъ вниманіе, и та почти не отвчала имъ. Она замтила озабоченный видъ г-жи Реми, и это мшало ей проявлять радость, которую она испытывали. Въ полдень они пріхали въ Сетмонсель и остановились тамъ обдать. Скоро въ корчму, гд они сидли, вошелъ жандармъ.
Г-жа Реми быстро поднялась ему навстрчу, и оба они вышли изъ комнаты, тихо разговаривая между собою. Вальсерина была очень удивлена, когдаг-жа Реми вернулась одна.
Нсколько минутъ спустя она увидла жандарма въ открытое окно. Онъ медленно поднимался по улиц, нсколько наклонившись туловищемъ впередъ и заложивъ назадъ руки.
Обдъ кончился, и повозка снова тронулась въ путь. Подъ монотонное покачиваніе ея дти стали клонить головы и скоро совсмъ заснули.
Г-жа Реми сидла противъ Вальсерины. Время отъ времени она глубоко вздыхала. Вальсерина все ждала, что она вотъ-вотъ заговоритъ съ ней. Но молодая женщина старалась не смотрть въ ея сторону и казалась всецло озабоченной тмъ, чтобы не дать уснувшимъ дтямъ соскользнуть со скамейки. Вальсерина помогала ей, поддерживая головку одного изъ нихъ, но думала она о другомъ и часто оглядывалась, чтобы увидть скрывавшую ея домъ гору.
Когда повозка прохала деревню Лажу, Вальсерина заволновалась. Она болтала ногами нервно смялась, и ей сильно хотлось говорить. Она хотла бы сказать г-ж Реми о томъ, что она слышала наканун въ мастерской, спросить, когда отца выпустили изъ тюрьмы. Ей казалось, что если бы дти проснулись, то легче было бы завязать разговоръ. Но дти продолжали сдать, и скучающій видъ г-жи Реми только увеличивалъ робость двочки. Она боялась разсердить ее и услышать отъ нея упреки по адресу отца, какъ это случалось каждый разъ, когда жандармъ приносилъ о немъ Вальсерин всти. Волненіе ея все возрастало, и она то и дло выглядывала изъ повозки въ надежд увидть своего отца у тропинки, которая подымалась къ ихъ дому.
Повозка быстро катилась по спускавшейся наклономъ извилистой дорог, ведущей отъ Лажи въ Мижу. На одномъ поворот Вальсерина, выпустивъ изъ рукъ голову ребенка, въ сильномъ волненіи закричала:
— Остановитесь, мы пріхали!
Она съ безпокойствомъ стала смотрть во вс стороны, а затмъ стала изо всхъ силъ дергать ручку дверцы. Но та не поддавалась.
— Подожди, сейчасъ повозка остановится!— закричала ей г-жа Реми, удерживая ее за платье.
Двочка выпрямилась и ногой съ силой толкнула дверцу, которая съ визгомъ распахнулась. Лошадь въ это время стала замедлять шаги, и Вальсерина выскочила изъ повозки. Она чуть не упала, подняла вверхъ руки, сдлала нсколько неврныхъ шаговъ, затмъ перескочила черезъ ровъ, и, когда повозка совсмъ остановилась, двочка уже взбиралась на гору, чтобы скоре выйти на тропинку, которая, круто поднимаясь, вела на косогоръ, гд у самой опушки лса стоялъ ея домъ.
Г-жа Реми удерживала дтей въ повозк и все еще кричала Вальсерин:
— Постой! Подожди:
Но двочка не обращала вниманія на ея крики и бжала къ тропинк. Черезъ минуту она уже взбиралась вверхъ, длая большіе шаги и вся изогнувшись.
Г-жа Реми все еще звала ее.
— Вальсерина! Не бги такъ!— И голосомъ, въ которомъ слышалось безпокойство, она прибавила:
— Подожди! Я должна теб что-то сказать, непремнно должна!
Она даже разсердилась, видя, что двочка, не оглядываясь, продолжаетъ такъ же быстро подниматься. Она высадила на землю ребятъ и вмст съ ними тоже стала взбираться по крутой тропинк.
Тмъ временемъ Вальсерина вошла въ домъ и, найдя его пустымъ, тотчасъ же разочарованно вышла и огласила воздухъ долгимъ пронзительнымъ, призывнымъ крикомъ. Взглядъ ея охватывалъ всю доступную даль, но кругомъ никого не было, кром Грогужана, который толкалъ лошадь назадъ, чтобы поставить повозку у самаго края дороги, и г-жи Реми, которая тяжело подымалась, держа за руки дтей.
Подождавъ нсколько секундъ и не получивъ отвта на свой крикъ, Вальсерина бгомъ бросилась къ ‘сторожк’.
Тамъ она все нашла на своемъ мст. Пачки табаку были завернуты въ темную, срую бумагу, а жестяныя коробки съ шоколадомъ лежали въ томъ же порядк, въ которомъ она сама ихъ разложила.
Съ тмъ же разочарованіемъ, съ какимъ она только что вышла изъ дому, она покинула сторожку, чтобы издать тотъ же продолжительный крикъ. Ей казалось, что въ первый разъ она недостаточно напрягла голосъ, и теперь она крикнула во всю силу своихъ легкихъ, чтобы призывъ ея дошелъ возможно дальше. Но въ ту же минуту она испуганно отскочила, словно ея коснулась чья-то таинственная рука. Она вспомнила, что находилась передъ самымъ входомъ въ ‘сторожку’. Какъ бы убгая отъ грозившей ей опасности, она быстро наклонилась и опустилась, почти соскользнула черезъ узкій проходъ въ тайникъ. Тамъ она сла на ближайшій камень и, вся дрожа, стала прислушиваться къ тому, что происходило извн.
Скоро Вальсерина замтила, что въ ‘сторожк’ было, какъ будто, гораздо свтле обыкновеннаго. Нкоторые выступы скалы, которые всегда казались ей черне другихъ, были теперь того же цвта, что и вс камни. Она съ любопытствомъ подняла глаза и была крайне удивлена, когда увидла надъ своей головой клочекъ голубого неба. Выпрямившись, чтобы лучше видть, она убдилась, что щель, черезъ которую таможенный надсмотрщикъ тыкалъ палкой, стала много шире. Два, громадныхъ камня, образовывавшихъ сводъ, значительно отодвинулись другъ отъ друга съ одной стороны, между тмъ какъ съ другого конца они сблизились настолько, что почти соприкасались. И когда двочка взглянула на длинную полосу свта, спускавшуюся въ тайникъ, она увидла, что сквозь отверстіе сыплется песокъ, образовавшій широко расползшуюся уже по земл кучу.
Вальсерина стояла въ недоумніи, скоро до нея донесся голосъ г-жи Реми, снова звавшей ее. Она хотла было выйти, но та же боязнь чего-то таинственнаго удержала ее, и она даже отступила на нсколько шаговъ отъ входа.
Въ голос г-жи Реми звучали раздраженіе и гнвъ. Но потомъ онъ сталъ жалобнымъ, полнымъ отчаянія, и Вальсерина заткнула себ уши, чтобы не слышать его.
Наступила тиишина. Сумерки все сгущались. Длинная полоса свта медленно ускользнула черезъ отверстіе.
Вальсерина еще долго ждала въ темнот. Моментами она вздрагивала, пугаясь шума сыпавшагося сверху песка. Вдругъ ей показалось, что она слышитъ шаги отца на ближней тропинк, ей пришло въ голову, что онъ можетъ пойти прямо домой, не подозрвая даже, что дочь ждетъ его въ ‘сторожк’,— и безшумно вышла.. Все было спокойно. Съ земли, заросшей высокой травой, подымалась свжесть. Вальсерина скользила по громаднымъ, покрытымъ мохомъ камнямъ, окружавшимъ тайникъ, то и дло хватаясь за тонкіе стволы изогнутыхъ деревьевъ, выступавшихъ изъ ущелій между камнями. Она подошла къ дому, толкнула дверь и тихо позвала:
— Отецъ…
Повысивъ немного голосъ, она повторила:
— Отецъ…
Она поняла, что въ дом никого не было, и что ей лишь померещилось, будто отецъ лежитъ, вытянувшись на кровати. Но она была уврена, что онъ долженъ сейчасъ придти, и потому только закрыла дверь, не запирая ее на ключъ. Ощупью добралась она до своей кроватки, но прежде чмъ лечь, она обшарила рукою кровать отца.
Она боялась заснуть и употребляла усилія, чтобы вки ея не закрылись…
Ее разбудили крики: но Вальсерина тотчасъ поняла, что это она сама кричала во сн. Она тяжело и порывисто дышала, и хотя не издавала больше никакихъ звуковъ, но чувствовала, что т же подавленные, полные ужаса крики подступаютъ ей къ горлу. Она протянула руки къ кровати отца, хотя отлично знала, что кровать пуста, и трогала ее только для того, чтобы не чувствовать себя такой одинокой. Ей грезилось, что кто-то ей дружески протягиваетъ руку…
Никогда еще ночь не казалась ей такой темной, и каждый разъ, какъ она закрывала глаза, смутная тревога заставляла ее снова открыть ихъ. Какой-то странный шумъ стоялъ въ ушахъ ея. Она приподнялась, чтобы лучше прислушаться, и ей показалось, что шумъ этотъ наполняетъ всю комнату. Напутанное воображеніе представило ей громаднаго паука, который ткетъ паутину вкругъ ея кроватки. Ей стало еще страшне, грудь сдавило, и она тяжело дышала. Вдругъ она услышала біеніе своего сердца. Она стала считать удары и громко произнесла:
— Какъ оно стучитъ!
Собственный голосъ показался ей страннымъ, чужимъ. Все ея маленькое тло сжалось, и сердце забилось еще сильне.
Успокоившись немного, она замтила, что не слышитъ больше обычнаго тиканья старыхъ стнныхъ часовъ съ кукушкой. Ею снова овладлъ страхъ, и чтобы придалъ себ бодрости, она стала искать на стн мсто, на которомъ они висли. Ей хотлось бы говорить съ ними, какъ со старымъ другомъ, который почему-то сердится. Она пошла бы завести ихъ, но не смла двинуться изъ страха передъ тмъ невдомымъ и страшнымъ, что все еще наполняло шумомъ ея упіи. И она продолжала неподвижно лежать съ устремленными въ темноту, широко раскрытыми, глазами.
Начинало свтать. Вальсерина видла, какъ свтъ старался проникнуть въ домъ, пробираясь сквозь щели ставенъ и двери. Она видла, какъ онъ медленно подкрадывался къ зеркальцу, висвшему около окна, затмъ поползъ по потемнвшимъ балкамъ потолка и, наконецъ, проникъ во вс углы.
Когда онъ освтилъ и пожелтвшій циферблатъ старыхъ часовъ, Вальсерина быстро встала, подбжала къ нимъ и пальцемъ толкнула маятникъ. Едва только раздалось ихъ тиканье, прекратился такъ напутавшій ее шумъ, и ей показалось уже, что въ дом ничего не измнилось.
Она все же внимательно осмотрла комнату, точно боясь еще, что въ ней прячется какое-то чудовище.
Она обшарила везд, гд только можно было, и сняла отовсюду паутину.
Шумъ крыльевъ и два слабыхъ удара въ ставни заставили ее забыть таинственный шумъ ночи. То горлица, какъ въ былые дни, прилетла за лаской. Вальсерина широко открыла окно, и птичка стала на подоконникъ, подпрыгивая и воркуя, точно принесла цлый ворохъ новостей. Но когда двочка протянула руку, чтобы приласкать ее, горлица встрепенулась, забила крылышками и улетла. Вальсерина слдила за ней глазами, не смя позвать ее, и когда птичка скрылась въ втвяхъ высокаго дерева, она отошла отъ окна, готовая расплакаться. Но въ эту минуту взглядъ ея упалъ на столикъ, на которомъ лежали ея учебники и письменныя принадлежности. Она вспомнила о тетради для записи уроковъ, въ которой отецъ записывалъ и свои порученія, взяла ее въ руки, и стала быстро перелистывать, пробгая глазами слова, выведенныя между заполненными уже строками. Это были длинныя фразы, указывавшія двочк, что ей длать по возвращеніи изъ школы, и, особенно часто, какой дорогой отецъ вернтся домой.
Вальсерина остановилась на послднихъ словахъ:
… Внизу проски…
Тамъ именно таможенные схватили его. Она точно теперь видла, какъ отецъ упалъ въ узкомъ проход, сдланномъ дровосками во всю длину горы для спуска срубленныхъ деревьевъ. Онъ пытался подняться, но не удержался и упалъ, ударившись головой о гладко отесанные стволы.
Теперь, впрочемъ, онъ уже вышелъ изъ тюрьмы и, конечно, не замедлитъ вернуться. Она рукавомъ вытерла слезы и немного дальше, тоже между строками, написала:
— Кликни меня.
Занималось утро. По цвту неба Вальсерина догадалась, что солнце уже освтило снжныя вершины по ту сторону горы, но сама гора была еще окутана туманомъ. Выдлялись лишь верхушки каменныхъ утесовъ, и блыми пятнами выступали т мста, гд, весною, тающій снгъ образовалъ обвалы.
Вальсерина въ первый разъ замтила, что она знаетъ названія сосднихъ горъ. Указывая на нихъ рукою, какъ если бы она это длала не для себя самой, а для кого-то другого, она называла ихъ по именамъ: тамъ, направо, Монронъ, налво Доль, а почти напротивъ ущелье Фосиль.
Теперь она окончательно успокоилась и чувствовала себя такъ, какъ будто никогда не покидала дома.
Солнце взошло надъ Монрономъ, и туманъ, покрывавшій долину, медленно поднялся, открывъ взору блые дома деревни Мижу, гд находилась таможня. Вальсерина узнала и самый домъ таможни, мимо котораго она никогда не могла пройти безъ страха, съ тхъ поръ, какъ узнала, что отецъ ея контрабандистъ.
Двочка опять подумала, что отецъ находится, быть можетъ, поблизости, на одной изъ тропинокъ. И она снова огласила воздухъ призывнымъ крикомъ, который онъ такъ хорошо зналъ и на который всегда откликался. Но крикъ ея и на этотъ разъ остался безъ отвта. Это ее, однако, не тревожило. Она была уврена, что онъ долженъ вернуться. Онъ, конечно, согласится оставить ее при себ на нсколько дней, а затмъ она вернется въ Сенъ-Клодъ, въ мастерскую.
Она почувствовала голодъ. Отправившись въ сторожку, она набила карманы шоколадомъ и сухими пряниками, а затмъ углубилась въ лсъ и пошла тропинками, ведущими къ ущелью Фосиль. Долго бродила она лсомъ, стараясь держаться вблизи нкогда прозжей, но теперь заброшенной, заросшей травой и усянной камнями, дороги, наконецъ, она очутилась на полян, откуда открывался видъ на городъ Жексъ, гд находилась тюрьма.
Никогда еще Жекская долина не представлялась ей такой огромной. Вдали, тамъ, гд кончалась долина, виднлось женевское озеро, походившее на выцвтшую и ободранную по краямъ матерію.
Вальсерин казалось, будто все, что она сейчасъ видла, не похоже на то, что ей случалось видть раньше. Голова старца съ длинной, блой бородой,— такой ей представлялась всегда вершина Монблана,— приняла сегодня форму собаки, которая вытягивала морду, какъ будто собираясь жалобно завыть. А барки на озеръ съ торчащими остроконечными, какъ крылья ласточки, парусами представлялись ея воображенію большими птицами, которыя вотъ-вотъ погрузятся въ воду. Она закрывала глаза, стараясь представить вещи въ ихъ прежнемъ вид, но ей это не удавалось и нисколько, впрочемъ, не смущало ее. Она только жалла, что тутъ нтъ отца, который вмст съ ней смялся бы надъ этимъ, какъ онъ смялся въ тотъ день, шфда они были въ первый разъ.
Онъ тогда остановился на той же полян, гд Вальсерина стояла теперь.
— Не везетъ теб,— сказалъ онъ,— какъ разъ сегодня не видно озера.
И протягивая палку свою по направленію къ долин, онъ прибавилъ:
— Вонъ видишь, тамъ густой туманъ. Подъ нимъ-то и находится озеро.
Но Вальсерина подняла руку въ сторону Монблана и показала отцу на широкую голубую полосу неба, открывавшуюся между двумя розовыми облаками снжныхъ горъ. Она это приняла за озеро.
Разъ ей случилось видть Монбланъ, объятый пламенемъ, но она сама тогда догадалась, что онъ только освщенъ солнцемъ.
Въ это же утро тяжелый, срый туманъ не скрывалъ озера. Онъ медленно, блой дымкой, подымался къ снжнымъ вершинамъ, и вся долина открывалась настолько ясно, что видны были даже извивавшіяся по ней дороги. Вальсерина стала смотрть на ближайшія изъ нихъ. Ей казалось, что идущіе по нимъ люди движутся крайне медленно, будто топчутся на одномъ мст, хотя она видла, что они все же идутъ впередъ. И вс ихъ движенія казались ей странными, необыкновенными.
Когда стали надвигаться сумерки, Вальсерина ршила вернуться домой.
Солнце садилось, и двочка невольно вздрогнула, видя его такимъ огненно-краснымъ. Оно прошло между двумя длинными облаками, напоминавшими своимъ вншнимъ видомъ срубленныя деревья, и вошло въ тяжелую темную тучу, которая какъ будто поджидала его. Вальсерина думала, что оно уже скрылось. Но солнце разскло тучу на двое и снова выглянуло, точно хотло еще разъ взглянуть на двочку. Заливъ краснымъ свтомъ все, что окружало его, оно, наконецъ, исчезло за горой. Въ это время какая-то птичка перелетала съ дерева на дерево, издавая звукъ, похожій на тотъ, который издаютъ ножницы, когда ихъ безпрерывно раскрываютъ и закрываютъ…
— Тзикъ… Тзикъ… Тзикъ…
Ночь медленно спускалась, и Вальсерина, никогда не знавшая страха въ лсу, часто оглядывалась назадъ.
Время отъ времени она нарушала ночную тишину пронзительнымъ крикомъ, который попрежнему оставался безъ отвта.
Она шла дорогой, и ей предстояло пройти мимо дома тетки Марьяны.
Вальсерина знала ее уже съ давнихъ поръ. Каждый разъ, когда сына ея сажали въ тюрьму, она приносила отцу двочки яйца и домашній сыръ, прося его продать ихъ въ Сенъ-Клод или Сетмонсел. Двочка знала также, что старуха страшно озлоблена противъ таможенныхъ. Она даже не разъ видла, какъ та съ горы брасала въ нихъ камнями. Но она никогда не осмлилась близко подойти къ ней, удерживаемая страхомъ, который ей внушали быстрые, недоврчиво глядвшіе на всхъ, глаза старухи.
Но теперь ей хотлось зайти къ ней поговорить объ отц. Утромъ она издали видла на дорог сына старухи, отправлявшагося, повидимому, въ Жексъ. Онъ уже, наврное, вернулся и, конечно, зналъ, гд находится ея отецъ.
Вальсерина обогнула домъ и посл нкотораго колебанія ршилась войти.
Тетка Марьяна стояла у длиннаго узкаго стола, протягивая впередъ руку со сжатымъ кулакомъ, какъ будто собираясь ударить кого-нибудь. Жестъ этотъ казался тмъ боле угрожающимъ, что рука ея находилась какъ разъ въ свт лампы, стоявшей на буфет. Увидавъ Вальсерину, старуха опустила руку.
— Тебя здсь жандармы искали! — сказала она сердито. Вальсерина не знала, относился ли гнвъ старухи къ жандармамъ или къ ней. Она все же собралась съ духомъ и сказала:
— Я жду отца.
Старуха посмотрла на двочку съ глубокимъ недоумніемъ.
— Онъ уже на свобод,— продолжала двочка,— и долженъ вернуться домой.
Тетка Марьяна молчала и смотрла на нее тмъ же недоумвающимъ взглядомъ.
— Я зашла спросить,— поторопилась прибавить двочка,— видлъ ли его вашъ сынъ?
Старуха поднесла къ подбородку сжатые кулаки, вки ея задрожали и, заикаясь, точно слова застрвали у нея въ горл, она закричала., наступая на Вальсерину:
— Они убили твоего отца! Убили его! А ты и не знала… Вальсерина смотрла на искаженное гнвомъ лицо старухи, и охватившій ее ужасъ точно приковалъ ее къ мсту.
— Они убили его, какъ убили раньше моего несчастнаго мужа,— продолжала старуха полнымъ злобы голосомъ.— Его сегодня хоронили… Сынъ пошелъ въ Жексъ на похороны…
Старуха закрыла руками глаза, какъ будто желая отогнать какое-то страшное видніе.
Вальсерина въ ужас убжала.
Лто было на исход. Вальсерина уже нсколько недль жила въ дом тетки Марьяны. На слдующій день посл того, какъ она узнала о смерти отца, сынъ старухи нашелъ ее въ кустахъ. Она окоченла отъ холода, но все еще кричала, и, казалось, конца не будетъ этимъ крикамъ отчаянія осиротвшей двочки. Тетка Марьяна, чтобы утшить ее, разсказала ей, какъ таможенные убили ея мужа. Она думала, что разсказомъ о своемъ гор, она облегчитъ горе двочки.
Его звали Катриномъ, и онъ занимался контрабандной перевозкой алкоголя. Часто онъ отлучался на нсколько дней. Таможенные преслдовали его со всхъ сторонъ, но онъ былъ ловокъ и умло ускользалъ отъ нихъ. Онъ отличался удивительной смлостью: на вс угрозы таможенныхъ, онъ смхомъ отвчалъ:
— Живымъ-то я вамъ въ руки не дамся!
Разъ какъ-то, зная, что онъ долженъ прохать ночью, они спустили шлагбаумы на дорог, перескавшей полотно желзнодорожнаго пути. Ничего не подозрвая, Катринъ гналъ свою лошадь во-всю. Дорога къ тому же шла уклономъ. Онъ несся съ такой быстротой, что сломалъ первый шлагбаумъ. Повозка ударилась о второй и разбилась вдребезги. Когда прибжали таможенные, они увидли повисшее на шлагбаум, изуродованное тло Катрина, не подававшаго уже никакихъ признаковъ жизни.
— Только черезъ два дня посл его смерти, они принесли мн его,— ломая руки, заключила старуха свой разсказъ съ такимъ отчаяніемъ въ голос, какъ если бы все это только вчера случилось.
Дни проходили за днями, и каждый изъ нихъ уносилъ съ собой немного печали, наполнявшей душу двочки. Теперь она цлыми часами просиживала на порог дома, согнувшись, какъ старушка, и не спускала глазъ съ дороги, ведущей въ Жекскую долину. Она ясно представляла себ всю долину, какой она видла ее съ поляны, съ разбросанными по ней деревьями, изрзанную дорогами, и мысль ея часто останавливалась на замченномъ ею одиноко стоящемъ тоненькомъ деревц, которое немилосердно гнулъ и клонилъ во вс стороны втеръ. Она не боялась больше тетки Марьяны. Старуха разговаривала съ ней то какъ съ ребенкомъ, то какъ съ взрослой женщиной. Ихъ, такъ сходное между собою, горе сближало и связывало родственными узами.
Сынъ старухи отправлялся еженедльно въ Сенъ-Клодъ и приносилъ оттуда нсколько дюжинъ трубокъ, на которыхъ онъ вырзывалъ всякія фигуры. Работалъ онъ за маленькимъ столикомъ, который выносилъ на дворъ и ставилъ у двери. Вальсерина внимательно слдила за его работой, почти неслышной и нисколько не нарушающей царившей въ дом тишины.
Разъ тетка Марьяна, выйдя на порогъ и усвшись рядомъ съ двочкой, неожиданно сказала ей:
— Г-жа Реми прислала справиться, думаешь ли ты вернуться въ мастерскую.
Вальсерина отрицательно покачала было головой, но вслдъ за этимъ отвтила утвердительно.
— Ты причинила ей много безпокойства,— продолжала старуха.— Вечеромъ тогда она совсмъ потеряла голову, и ‘рогужану стоило не малаго труда убдить ее вернуться съ дтьми домой.
Вальсерина, застыдившись, опустила голову.
— Но она не сердится на тебя,— прибавила старуха,— и охотно снова возьметъ тебя къ себ.
Двочка ничего не отвтила. Она какъ будто прислушивалась къ легкому стуку трубокъ, которыя сынъ старухи, предварительно подержавъ ихъ немного въ рук, бросалъ одну за другой въ стоявшую подл него корзину.
— Женщины тоже длаютъ трубки?— неожиданно спросила она, поднявъ глаза на старуху.
Глаза тетки Марьяны заблестли, какъ алмазы.
— Я сама была до замужества полировщицей трубокъ,— отвтила она съ живостью.
И точно вспомнивъ всю свою молодость, она съ увлеченіемъ стала разсказывать о ней двочк. Она говорила ей о Сенъ-Клод, о своихъ родителяхъ, о томъ, какъ двушки обвязывали волосы платкомъ, чтобы предохранить ихъ отъ пыли вересковаго корня, окрашивавшаго ихъ въ темно-розовый цвтъ. Она даже называла по имени всхъ своихъ подрутъ, какъ если бы Вальсерина знала ихъ.
— У Адели былъ голубой платокъ, а у Агаты желтый… Я носила красный платокъ,— сказала она, поднявъ голову, и вдругъ умолкла. Она дотронулась до платка, который былъ у нея на голов, и тотчасъ опустила руку, какъ будто одного Прикосновенія этого было для нея достаточно, чтобы убдиться, что платокъ былъ чернаго цвта. Наступило долгое молчаніе.
Тетка Марьяна глубоко задумалась, а сынъ ея пересталъ работать.
Вальсерина встала и обими руками откинула черныя пряди волосъ, спадавшія ей на щеки.
— Я хочу научиться полировать трубки,— заявила она ршительно.
— Теб больше нравится полировать трубки, чмъ шлифовать алмазы?
— Да,— отвтила Вальсерина: трубки красиве алмазовъ.
Старуха вынула изъ корзинокъ нсколько трубокъ, поглядла на нихъ, положила обратно и сказала:
— Ну, что толку въ алмаз?
Спустя нсколько дней, сынъ тетки Марьяны, побывавъ въ Сенъ-Клод, вернулся оттуда съ желаннымъ для Вальсерины отвтомъ. Ее соглашались принять на фабрику трубокъ, жить же она будетъ въ одной рабочей семь, которая знала и любила ея отца.
Наканун отъзда она отправилась въ ‘сторожку’. На этотъ разъ она шла, уже не разбирая пути. Очутившись около нея, она съ удивленіемъ увидла, что глыба земли, прикрывавшая пещеру, обвалилась. Камни и песокъ, въ громадномъ количеств скатившіеся сверху, увлекли и деревья, изъ которыхъ одни, вывороченныя съ корнями, безжизненно лежали на земл, а другія, какъ будто ища поддержки, всми своими втвями опирались о деревья, нетронутыя обваломъ. Вальсерина вспомнила, что ‘сторожка’ образовалась тоже благодаря обвалу, и ей припомнились даже слова отца, который разсказалъ ей, что въ этотъ годъ ужасная гроза размыла гору и надлала немало бдъ въ город.
Теперь ‘сторожка’ закрылась навсегда, чтобы навки сохранить тайну контрабандиста. Вальсерин тутъ нечего было больше длать.
Она пошла къ себ домой. Едва лишь переступивъ порогъ, она вспомнила тотъ странный, такъ напугавшій ее шумъ, который она слышала въ послднюю проведенную ею дома ночь, когда она ждала возвращенія отца. И снова тотъ же загадочный шумъ наполнилъ ея уши.
Теперь комната была залита яркимъ свтомъ, и все-таки тысячи тонкихъ голосовъ перекрещивались и сливались въ воздух. Вальсерина долго прислушивалась къ нимъ, и ей пришла мысль, что тишина, тоже полна звуковъ, которые можно уловить, если прислушаться къ ней.
На слдующій день, когда она уже собиралась отправиться въ Сенъ-Клодь, тетка Марьяна задержала ее на порог.
— Возьми,— сказала она, подавая ей черный платокъ,— теперь теб надо носить черное…
Двочка съ благодарностью обняла старуху, положила платокъ въ карманъ, затмъ побжала догонять сына, который уже вышелъ на тропинку.
Долина была въ это утро совершенно чиста отъ тумановъ, а свжій втеръ рвалъ въ клочья облака, которыя, казалось, хотли сдлать привалъ на гор.
Въ томъ мст, гд тропинка перескала дорогу, Вальсерина встртила почтовую карету. Ей вспомнилось, какъ ямщикъ понукалъ лошадей.
Она старалась идти въ ногу съ сыномъ тетки Марьяны, и не чувствовала усталости. Какая-то безотчетная радость наполняла ея душу, и она даже не прислушивалась къ журчанію, бжавшаго по камнямъ, ручейка, берегомъ котораго шла тропинка.
Они миновали нсколько деревень. Подходя уже къ городу, Вальсерина замтила у самой дороги березку, совершенно обнажившуюся отъ листьевъ, и ей почему-то захотлось остановиться посмотрть на пожелтвшіе листья, валявшіеся на земл, какъ брошенная за негодностью одежда.
Они быстро спустились по неровной улиц и вошли въ фабрику трубокъ. Двочк прошла первую мастерскую, гд тонко визжали пилы, которыми вересковому корню придавалась форма трубокъ. Надъ ней и вокругъ нея носились въ воздух тоненькія свернутыя стружки, отскакивавшія отъ станковъ, а машины жужжали, какъ рой шмелей въ горахъ.
Она обратила вниманіе на открытыя и энергичныя лица, рабочихъ. Когда же сынъ тетки Марьяны ввелъ ее въ полировальную мастерскую, она, не испытывая никакой неловкости, смотрла на работницъ, повернувшихся въ ея сторону, точно он ждали ея прихода.
Двочка успла замтить стоявшую посреди комнаты печку, похожую на трубку, къ ней тотчасъ же подошла одна, изъ работницъ и повела ее на ея мсто. Работница шла впереди, отталкивая ногой загромождавшія проходъ корзины. Она помогла Вальсерин надть блузу и предложила ей платокъ того же цвта, какъ носила сама.
Вальсерина поблагодарила ее, съ милой улыбкой отказавшись отъ голубого платка, затмъ вынула изъ кармана черный платокъ, который ей утромъ дала тетка Марьяна, и обвязала себ имъ голову.