Добродушный.
(Повсть Гжи. Жанлисъ.)
Изъ Доля, отъ 15 Іюня, 1788.
Баронъ Рисдалъ.’
‘Встникъ Европы’. No 4—5, 1804
Добродушный, Жанлис Мадлен Фелисите, Год: 1803
Время на прочтение: 57 минут(ы)
Госпожа Бевиль, оставшаяся вдовою посл богатаго сборщика податей, пила въ одно утро чай съ любезною Изорою, племянницею своею, и съ блистательнымъ Кавалеромъ д’Озамбри, за котораго хотла она выдать ее. Кавалеръ не смотрлъ почти на Изору, и казался быть занятъ одною только теткою, довершая побду свою надъ нею всмъ тмъ, что лесть иметъ привлекательнаго для 58-лтней женщины, которая была еще кокетка, философка и сверхъ того слыла, или желала прослыть умницею. Гжа. Бевиль была твердо уврена, что Кавалеръ хотлъ жениться на прекрасной и богатой осьмнадцати-лтней двушк единственно для нея. Разговоръ между Кавалеромъ и Гжею. Бевиль становился очень жарокъ, какъ вдругъ вошелъ оффисіантъ и подалъ письмо, принесенное съ почты. Гжа. Бевиль взяла его и, взглянувъ на надпись, сказала съ небреженіемъ: ‘это отъ брата!’ — Сдлайте милость, тетушка, прочитайте! вскричала съ живостію Изора, обожавшая отца своего. — Онъ врно пишетъ, что скоро къ намъ будетъ, отвчала Гжа. Бевиль, которой не хотлось перервать интереснаго для нея разговора съ Кавалеромъ. Изора! Ты можешь разпечатать письмо и прочесть его сама. Изора повинуется, но черезъ минуту содрогается, краснетъ: ее спрашиваютъ о причин сего смущенія, она не въ силахъ отвчать: встаетъ, подаетъ письмо тетк и уходитъ. Гжа. Бевиль, до крайности изумленная, пробгаетъ глазами письмо и хохочетъ. Это дурачество братца моего только что смшно и ни мало не страшно: послушайте! — Сказавъ сіе, Гжа. Бевиль прочитала Кавалеру слдующее:
‘Посл многихъ скучныхъ хлопотъ, продолжавшихся три мсяца, кончилъ я свои дла. Извстная теб прекрасная деревня, не подалеку отъ Доля, теперь моя, и купчая на нее уже совершена. — Ты знаешь, любезная сестрица, что, посл невозвратимой потери моей, Бургонія сдлалась мн ненавистною: тамъ лишился я несравненной супруги, тамъ Изора моя пролила первыя слезы сердечной горести…. Я никогда не возвращусь туда и навсегда намренъ оставаться въ купленной мною деревн, во Франш-Конте.
‘Я читалъ, любезная сестрица, со всмъ вниманіемъ, котораго ты отъ меня требовала, то мсто письма твоего, гд ты говоришь о Кавалер д’Озамбри. Ты помнишь, думаю, что, ввряя теб Изору за восемь мсяцевъ передъ симъ, я объявилъ теб мое намреніе не отдавать ее за Придворнаго, и что главное желаніе моего сердца есть то, чтобъ найти ей достойнаго мужа, въ той Провинціи, гд я живу и гд расположенъ кончить дни мои. Я увренъ, что Г. д’Озамбри иметъ вс отличныя качества, которыя ты въ немъ находишь, но, по моему мннію, женихъ этомъ слишкомъ блистателенъ для моей дочери. У меня есть на примт другой, котораго состояніе гораздо сходне съ нашимъ: это одинъ изъ новыхъ моихъ сосдей Г. Феріоль, онъ служилъ съ отличною храбростію въ Корсик и въ Америк, ему тридцать лтъ. Воспитанъ будучи въ деревн, изъ которой отлучался только по служб, сохранилъ онъ все добродушіе и честность старинныхъ временъ. Удовлетворивъ благородное честолюбіе и получа хорошій чинъ, намренъ онъ жить всегда въ Провинціи. Онъ очень не глупъ, иметъ отмнно пріятное лицо, на которомъ ясно изображаются превосходныя свойства рдкой его души. Наконецъ Г. Феріоль очень хорошій дворянинъ, дла его въ созершенномъ порядк: онъ иметъ 12 тысячь ливровъ доходу и прекрасную деревню въ двухъ миляхъ отъ моей. Вотъ, признаюсь теб, зять, котораго предпочелъ бы я первому вельмож въ Государств! Но выборъ зависитъ отъ моей дочери, a для этого надобно ей видть и узнать Гна. Феріоля. — Дла мои удержатъ меня въ Париж мсяца три или четыре, почему я и склонилъ Гна. Феріоля хать со мною. Надюсь, любезная сестрица, что ты примешь его благосклонно, естьли не такъ, какъ будущаго твоего племянника, то по крайней мр какъ моего друга. Я скоро поду и въ первыхъ числахъ Іюля буду имть удовольствіе обнять тебя.
Что скажешь, Кавалеръ? сказала смючисю Гжа. Бевиль: этотъ страшной совмстникъ врно очень тебя тревожитъ? — Посвятить вамъ жизнь есть такое щастіе, что вещь, и гораздо маловажне этой, можетъ легко встревожить меня. — Подумай, что Изора можетъ предпочесть… — Мн кажется, что главное достоинство этаго Феріоля состоитъ въ простодушіи и невинности, a я, признаюсь, не таковъ. — Невинный тридцати-лтній любовникъ!…. Можно ли устоять противъ такой рдкой прелести? — Естьли я не столько добродушенъ и мягкосердеченъ, какъ Г. Феріоль, то ласкаю себя, что вы почитаете меня по крайней мр искреннимъ. — Мн такъ выгодно въ этомъ не сомнваться! — Однакожь съ вами не можно быть совершенно искреннимъ. — По чему? — Естьли вамъ сказать все, что думаешь и чувствуешь къ вамъ, то вы осердитесь…— Это мн обидно….— Не уже ли? — Конечно. Какъ далекъ ты, Кавалеръ, отъ простодушія Гна. Феріоля!…. Однакожь возвратимся къ моей племянниц. — Возвратимся! это легко сказать, но кто преданъ вамъ, тотъ ни къ кому уже не возвращается. — Теперь не о томъ дло чтобъ говорить замысловатыя вжливости... — Какъ! вы это называете только вжливостями? — Шутки въ сторону… Ты знаешь напередъ, что я сдлаю Гну. Феріолю естьли не совсмъ холодной, то по крайней мр очень свжій пріемъ. — О! нтъ, сударыня! я не этого мннія: напротивъ вамъ должно его ласкать и стараться привязать къ себ: надобно непремнно, чтобъ Изора могла его порядочно разсмотрть и узнать…. — И чтобъ эта было при теб — не такъ ли? Вотъ богатая идея! Я соглашаюсь. — Какого характера вашъ братецъ? — Ты слышалъ, какъ онъ ко мн пишетъ, a это письмо изображаетъ весьма живо настоящій его характеръ, и ты самъ можешь заключишь…. — Но вроятно ли, чтобъ братецъ вашъ не имлъ ни капли ума? — Не знаю: меня отдали замужъ пятнадцати лтъ, и съ тхъ поръ я жила безпрестанно въ Париж. Брать мой провелъ весь свой вкъ въ Провинціи. Жена его была женщина довольно простая, благодтельная и сверхъ того добрая хозяйка: вотъ вс ея таланты! Братъ мой очень доброй и совершенно честной человкъ, но безъ тону, безъ знанія большаго свта и безъ Философія... — Слдовательно я безъ богатыхъ идей! — О! со всми предразсудками 17-го столтія. Впрочемъ хотя онъ и не въ состояніи цнить тебя, однакожь будь увренъ, что ты вскружишь ему голову… — Но естьли между тмъ Феріоль вскружитъ голову Изор?… — Какъ теб не стыдно! Изора тебя любитъ, кром того, проживъ восемь мсяцевъ въ столиц, она придетъ въ отчаяніе, услышавъ, что ее повезутъ опять въ деревню. Удивительно, какъ она стала умне съ тхъ поръ, какъ живетъ со мною! Естьли бы ты видлъ ее съ начала прізда ея ко мн!… — Конечно, она теперь столько любезна, сколько можетъ быть женщина въ сравненіи въ вами. — Намъ должно избавить ее отъ страха, которой навело на нее отцовское намреніе, я съ ней поговорю. Прізжай къ намъ обдать. Посл сихъ словъ, Кавалеръ всталъ, поцловалъ два или три раза руку y Гжи. Бевиль, и вышелъ, давъ слово быть къ обду.
Изора была дйствительно очень огорчена. Она вврила печаль свою Клар, горничной двк, которую доставила ей тетка, a Клара, удивляющаяся всегда рдкимъ достоинствамъ Кавалера д’Озамбри, раздляла вс ея безпокойства. Однакожь не льзя статься, говорила она, чтобъ батюшка вашъ могъ предпочесть деревенскаго дворянина Кавалеру д’Озамбри. Сверьхъ того, сударыня, не писалъ ли онъ къ тетушк, что предоставляетъ вамъ волю выбирать? — Конечно, но я такъ люблю батюшку! мн такъ было бы несносно огорчить его! — Это все правда, однакожь вы также любите и Кавалера д’Озамбри? — Безъ сомннія, я была бы очень неблагодарна, естьли бы чувствованія его ко мн не трогали меня, онъ совсмъ не для богатства ищетъ моей руки, отъ него только зависитъ жениться на самой богатой двушк во всей Франціи…. — О! сударыня! онъ такъ великодушенъ, нженъ, чувствителенъ!… — Правда, и естьли бы я согласилась вытти за этого незнакомаго, то уврена, что онъ умеръ бы съ печали. — Это самое говорилъ мн и Соловей, скороходъ его: естьли свадьба эта не совершится, сказалъ онъ, то баринъ мой врно застрлится…. — Застрлится! Боже мой! какъ это ужасно! — Долго ли выстрлить изъ пистолета?… — Какой страхъ! бдной д’Озамбри!… Нтъ, надобно быть твердою, имя такого любовника
Разговоръ этотъ перервала, или, лучше сказать, начала продолжать оной Гжа Бевилъ. Черезъ полчаса явился Кавалеръ. Стали совтоваться и, по долгомъ словопрніи, положено, чтобъ Изора, не подвергаясь опасности раздражить Барона отказомъ вытти за Гна. Феріоля, и спросила y него нсколько времени на то, чтобъ узнать покороче предлагаемаго ей жениха, и чтобъ общала она дать ршительной отвтъ черезъ три или четыре мсяца. Еще согласились, чтобъ Изора, такъ какъ въ Комедіи: Притворная Агнеса, всячески старалась отвратить отъ себя Провинціала, однакожь съ мрою и тонкимъ искуствомъ. Сей планъ, изобртенный Кавалеромъ, казался нсколько противенъ Изор, которая была съ природы откровенна, но эта разборчивость ея показалась такъ странною, и за оную столько надъ нею шутили, что и сама она наконецъ почла ее смшного.
Изора, хотя была воспитана и въ Провинціи, но получила совершенное образованіе. Одаренная умомъ и прекрасною душею, воспользовалась она наилучшимъ образомъ попеченіями добродтельныхъ своихъ родителей, но, будучи шестнадцати лтъ, лишилась нжной и разумной матери. Горесть ея была столь сильна и продолжительна, что имла вліяніе на ея здоровье, которое черезъ нсколько мсяцевъ такъ разстроилось что Баронъ принужденъ былъ везти ее въ Ліонъ и тамъ вврить стараніямъ искуснйшихъ Врачей. Въ семъ город Изора выдержала продолжительную болзнь. Она пробыла три мсяца въ Лион. Посл чего Баронъ, имвъ надобность създить во Франш-Конте, отвезъ Изору въ Парижъ, и поручилъ ее сестр своей, Гж. Бевиль, полагая, что кончитъ дла свои недль въ шесть, но вмсто того, какъ мы уже видли, Изора прожила въ Париж восемь мсяцевъ. Сіе долговременное пребываніе въ столиц перемнило нсколько нравъ ея. Изора всё еще была добродтельна, но правила ея начали колебаться , суетность и легкомысліе, обольщая часъ отъ часу боле умъ ея и сердце, заглушали природную ея чувствительность такъ, что даже склонности ея перемнились. Блистательныя зрлища, представляемыя искуствомъ, помрачали въ ея воображеніи прелести сельскихъ упражненій и забавъ, которыя до того составляли все ея блаженство, наконецъ стала она предпочитать щастію, быть любимою, новое для нея удовольствіе блистать и быть замчаемою. Она не имла не только страсти, но даже и склонности къ Кавалеру д’Озаибри, хотя онъ былъ очень хорошъ собою. Сначала она обходилась съ нимъ холодно, потому что умла еще здраво разсуждать, и что щастливый инстинктъ внушалъ ей омерзніе къ притворству и глупому вертопрашеству, но Кавалеръ посредствомъ тонкой лести, достигъ до того, что естьли не тронулъ ея сердца, то по крайней мр поработилъ его себ будучи уврена, что Кавалеръ обожаетъ и жертвуетъ ей всми своими побдами надъ другими женщинами, Изора почитала упоеніе тщеславія нжнйшими чувствами благодарности и любви. Сверхъ того Кавалеръ былъ въ такой мод, умлъ такъ искусно хвалить самъ себя, былъ такъ великолпенъ, имлъ столько друзей, что Изора изумленная, или, лучше сказать, ослпленная его блистательностію, не только отмнно его уважала, но даже удивлялась ему.
Гжа. Бевиль всячески старалась съ своей стороны вскружить голову племянниц своей, она страстно желала сего союза, которой доставилъ бы ей свойство и дружбу съ одною знатною, сильною и случайною фамиліею. Она и сама питала тайную склонность, къ Кавалеру, но, принявъ твердое намреніе выдать за него Изору, старалась изгнать изъ сердца своего сіе раждающееся чувство: она понимала, что 56-лтняя женщина, вдова сборщика, гораздо меньше годится въ невсты Кавалеру, которому было только 26 лтъ, нежели молодая и знатнаго роду двушка. Сверхъ того Гжа. Бевиль, до крайности тщеславная, ни за что бы въ свт не подвергла себя опасности бытъ посмшищемъ столицы Кавалеръ посредствомъ хитрой лести умлъ склонять ее на вс свои преднамренія, находилъ способы давать ей чувствовать, что онъ страстно въ нее влюбленъ, и что намренъ жениться на племянниц только для тетки, a чтобъ избжать прямаго изъясненія, показывалъ онъ большую признательность за чувствованія къ нему Изоры, и казался быть увреннымъ, что Гжа. Бевиль нжно ее любитъ, при чемъ хвалилъ родственническую ея чувствительность. Такимъ образомъ Гжа. Бевиль, прельщенная славою играть роль великодушной благодтельницы, находила въ самолюбіи столько утшенія, что безъ всякаго почти труда жертвовала своею склонностію. Между тмъ Баронъ Рисдаль сдержалъ слово. Онъ пріхалъ въ Парижъ въ начал Іюля. Изора, не взирая на извстной страхъ, безмрно обрадовалась отцу своему. Баронъ обнялъ ее съ восхищеніемъ, нашелъ, что она стала любезне и прекрасне, и не могъ на нее наглядться. Посл первыхъ восторговъ родительской горячности, обратился онъ къ Гж. Бевиль. Какъ много обязанъ я теб, любезная сестрица, сказалъ онъ ей, за вс твои попеченія о моей Изор, которой здоровье такъ примтно поправилось! Я привезъ ей жениха, мною выбраннаго, продолжалъ онъ усмхаясь, и обихъ васъ прошу смотрть на Гна. Феріоля безъ предубжденія… Я не способна къ предубіжденіямъ, отвчала Гжа. Бевиль: поврь, братецъ, что я ничего такъ не желаю, какъ щастія Изоры и твоего, и очень буду рада Гну. Феріолю, зная, что онъ теб другъ…. — Я больше ничего не требую, сказалъ Баронъ: мн извстны благоразуміе и характеръ моей Изоры, и я увренъ, что ей точно такой мужъ надобенъ, каковъ Г. Феріоль.
Пожалуетъ ли онъ къ намъ сего дня? спросила Гжа. Бевиль. — Нтъ! онъ остался въ нашемъ трактир, a завтра я вамъ его представлю… — Не ужели, братецъ, ты не у меня жить будешь? — Благодарю, но позволь мн остаться съ этимъ добрымъ Феріолемъ, которой въ Париж никого не знаетъ… — Какъ! онъ здсь въ первой разъ? — Нтъ, лтъ съ восемь тому назадъ прожилъ онъ въ Париж недли дв. — Пригласи его, чтобъ онъ y меня всякой день обдалъ и ужиналъ. Баронъ снова качалъ благодарить сестру свою, посл чего она встала и вышла. Баронъ, оставшись наедин съ дочерью своею, сказалъ ей слдующее: ‘Послушай, моя милая Изора! я не хочу ничего отъ тебя скрывать, и такъ знай, что тетк твоей очень хочется отдать тебя за одного Придворнаго, котораго зовутъ Кавалеромъ д’Озамбри: она писала ко мн, что теб это совсмъ не извстно, но я не стану никогда съ тобою притворяться, будучи увренъ, что ложной блескъ и пустыя титла не могутъ прельстить тебя, и что ты изберешь себ мужа не блистательнаго, но чувствительнаго и добродтельнаго. Бдная мать твоя, какъ теб извстно, была богатая невста, отъ нея только зависло вытти за Придворнаго: однакожь она предпочла меня за то, что характеръ мой ей понравился, и посл ни разу въ этомъ не раскаевалась.... Ты имешь все ея благоразуміе и такое же превосходное сердце, ты послдуешь ея примру, и конечно разсудишь, что для щастія твоего должно теб вытти за добродушнаго человка.’
Въ продолженіе сей рчи Изора чувствовала тягостное волненіе, родительская откровенность и нжность возбуждали въ душ ея вс прежнія добродтельныя чувства, усыпленныя суетностію. Смущенная и тронутая Изора наклонилась на плечо Барона и заплакала. Онъ, подумавъ, что одно напоминаніе о матери было причиною ея огорченія, обнялъ ее съ горячностью и перемнилъ разговоръ. ‘Это правда, сказалъ онъ, что Кавалеръ д’Озамбри произходитъ отъ знатной и почтенной фамиліи, но какъ ни хвалитъ его сестра моя, я все однакожь увренъ, что онъ большой негодяй.’ Какъ, батюшка! вскричала Изора, удивленная до крайности симъ выраженіемъ. — ‘Такъ, милая моя! я обыкновенно этимъ именемъ называю игроковъ и надутыхъ спсью шалуновъ и хвастуновъ. У меня есть въ Париж старинной другъ, къ которому я писалъ и освдомлялся’. Кто этотъ другъ? ‘Старикъ Мальянъ.’ Изора улыбнулась. Этотъ Мальянъ былъ прежде банкиръ, но, оставя свой промыселъ, жилъ уединенно. Изора думала, что свидтельство человка, которой не обращается въ большомъ свт и при Двор, не заслуживаетъ ни какого вниманія. Сверхъ того она имла столь высокое мнніе о характер Кавалера, что сіе не могло сдлать ни малйшаго надъ нею впечатлнія, но не желая прекословить отцу своему, она отвчала только, что Кавалеръ д’Озамбри пользуется въ кругу свтскихъ людей самымъ лестнымъ уваженіемъ. ‘Однакожь, продолжалъ Баронъ, старикъ Мальянъ совсмъ не легкомысленъ и ненавидитъ злословіе, а онъ думаетъ, что Кавалеръ д’Озамбри повса, которой погубилъ уже двухъ или трехъ женщинъ, что онъ игрокъ, мотъ, и что дла его въ крайней разстройк. Впрочемъ мы разсмотримъ все это на досуг. Завтра привезу я къ теб друга моего Феріоля и бьюсь объ закладъ, что онъ теб понравится.’ Изора вторично усмхнулась, отецъ простился съ нею и похалъ въ свой трактиръ.
Въ слдующее утро Изора проснулась ране обыкновеннаго и чувствовала сильное безпокойство: отецъ ея общалъ привезти съ собою Гна. Феріоля, котораго она воображала самымъ неловкимъ, страннымъ и смшнымъ Провинціаломъ. ‘О! какъ бы я желала ему не понравиться, говорила она своей горничной, и какъ бы стала надъ нимъ смяться, естьли бы не было здсь батюшки!’… — Неуже ли вы думаете, что батюшка вашъ всегда съ нимъ будетъ? — ‘О! тогда я не стану себя принуждать, и какъ можно постараюсь его разсердить’… Въ два часа Изора пришла въ залу, гд увидла тетку свою, Кавалера д’Озамбри и Дюшессу д’Озамбри, родственницу его, которая была старая кокетка, короткая пріятельница Гжи. Бевиль и Кавалера, и слдовательно знала вс ихъ тайны. Ни о чемъ боле не говорили, какъ о Гн. Феріол, и безъ жалости и стыда смялись надъ нимъ, хотя никто его не зналъ и не видалъ, но не довольно ли было того, что онъ во всю свою жизнь пробылъ только дв недли въ Париж, и что ни одинъ Феріоль не служилъ никогда при Двор? Кавалеръ безпрестанно шутилъ и заставлялъ хохотать Дюшессу и Гжу. Бевиль. Изора также смялась, но не совсмъ отъ добраго сердца. Чмъ боле приближалась минута свиданія ея съ отцемъ, тмъ задумчиве она становилась, и робость заступала мсто прежней неустрашимости. Тщетно старалась она выгнать изъ головы мысль, напоминающую ей о должностяхъ ея, и которая давала ей смшенно чувствовать, сколь непристойно дурачишь отцовскаго друга. Наконедъ, въ изход третьяго часа услышали стукъ подъхавшей къ крыльцу кареты, Дюшесса бросилась къ окну и увидла Барона и Гна. Феріоля. Имю честь вамъ донести, сказала она съ гроикимъ смхомъ, что на Гн. Феріол люстриновой кафтанъ…… Люстриновой! повторила Гжа Бевиль, смючись: поврите ли, что я этого ожидала, потому что восемь лтъ тому назадъ носили еще люстриновые кафтаны, и это врно самой тотъ, въ которомъ онъ въ первой разъ былъ въ Париж. — Это доказываетъ, сказалъ Кавалеръ, очень похвальную бережливость и экономію. — Молчите! перервала Гжа. Бевиль: они вошли уже въ переднюю: вотъ они! Сказавъ сіе, перемнила она лицо, такъ какъ и Кавалеръ, оба они приняли вдругъ видъ кроткой, вжливой и важную осанку. Такая скоропостижная перемна поразила Изору и не понравилась ей. Дверь въ залу отворилась, и Баронъ вошелъ, держа за руку Гжа. Феріоля, котораго онъ представилъ прежде сестр, a потомъ дочери. Г. Феріоль былъ и дйствительно очень странно одтъ: кафтанъ его былъ изъ такой матери, какой мущины уже не носили, притомъ нсколько полинялъ и сшитъ такимъ покроемъ, которой почитался уже Готическимъ. (Въ Париж не много лтъ надобно на то, чтобы платье вышло изъ моды.) Старинный сей костюмъ былъ тмъ примтне, что длалъ удивительной контрастъ со стройнымъ станомъ, молодостію и рдкою ловкостію Гна. Феріоля, ибо во всхъ земляхъ скромные военные люди имютъ сію отмнную ловкость, и не походятъ ни мало на Провинціаловъ. Г. Феріоль былъ не красавецъ, но имлъ такую интересную физіонозмію, которая съ перваго взгляда остается навсегда въ памяти, потому что она изображаетъ вс добродтели. Кротость и ясность взоровъ возвщали тишину и доброту души его, видно было, что сильныя страсти никогда не отравляли чистоты его сердца, но что одна только чувствительность могла возмутить спокойствіе онаго: наконецъ милая простота обхожденія, при благородной смлости всхъ тлодвиженій, довершала его любезность. Изора, ожидавшая найти въ немъ совсмъ противное, съ изумленіемъ на него смотрла и шепнула сама въ себ: ‘какъ жаль, что онъ въ люстриновомъ кафтан!’….
Разговоръ былъ общій и неважный, Г. Феріоль очень мило въ ономъ участвовалъ, но много смотрлъ на Изору. Пошли обдать: Изор случилось ссть между отцемъ своимъ и Гм. Феріолемъ. Она скоро замтила, что Кавалеръ и Дюшесса взглядывали другъ на друга съ насмшливымъ видомъ — это оскорбило ее, и какъ глаза ихъ устремлялись на Гна. Феріодя, то она оглянулась и увидла за его стуломъ самую странную каррикатуру: это былъ слуга его, малорослой, толстой, увальчивой, и словомъ, отмнно нерасторопной и смшной человкъ. Однако же Изора не почувствовала ни малой охоты смяться: она находила столько добродушія и чистосердечія въ Гн. Феріол, что чмъ боле на него смотрла и слушала его разговоры, тмъ прискорбне было для нея, что надъ нимъ смются. Въ сію минуту глаза ея устремились на блистательнаго скорохода, стоявшаго за стуломъ y Кавалера, и въ первой еще разъ, вмсто того, чтобъ удивляться щегольскому его наряду, сдлала она нкоторыя смшенныя размышленія о толь безразсудной роскоши…
Посл стола Баронъ отвелъ дочь свою къ сторон и спросилъ y нея, каковъ показался ей Г. Феріоль. — Батюшка! онъ очень хорошій человкъ, но скажите ему, что никто не носитъ люстриновыхъ кафтановъ, и чтобъ онъ одвался впредь не такъ странно. — Ты меня очень обрадовала, это доказываетъ, что ты занимаешься имъ. У него только и былъ этотъ кафтанъ: онъ веллъ себ сшить другой, и завтра ты въ немъ его увидишь. — Это увреніе было пріятно Изор, Пошли въ залу, и черезъ часъ Баронъ и другъ его простились съ Гжею. Бевиль и похали. Лишь только вышли они изъ комнаты, какъ Дюшесса начала опять смяться надъ кафтаномъ Гна. Феріоля, a Кавалеръ, обращаясь къ Изор, спросилъ y нея, замтила ли она чудака, которой стоялъ за Гм. Феріолемъ. — Нтъ, отвчала она: но мн показалось, что Г. Феріоль съ удивленіемъ смотрлъ на вашего скорохода, и правду сказать — слуга, одтой въ такое неприличное мущин платье, облитой золотомъ, наряженной въ цвты и перья, долженъ показаться Провинціалу гораздо странне и смшне, нежели намъ лакей, одтой просто, безъ всякихъ затй. Сей отвтъ, сдланный хотя съ усмшкою, но тономъ нсколько сухимъ, заключалъ весьма тонкую критику, которую Кавалеръ понялъ, однакожь скрылъ свою досаду и прибгнувъ къ обыкновенному своему притворству, сказалъ Изор: ‘Вы очень справедливо разсуждаете, и я за столомъ говорилъ Дюшесс почти то же. Мы смемся надъ Провинціалами, которые легко бы могли отплачивать намъ тмъ же естьли бы не удивляло и не ослпляло ихъ всми признанное наше превосходство надъ ними. Впрочемъ, сударыня, прошу васъ врить, что я взялъ къ себ скорохода по особливому случаю. Вы знаете, продолжалъ онъ, обратясь къ Дюшесс, что Соловей служилъ бдному Виконту! — Знаю, знаю! прервала Дюшесса: вотъ прекрасная черта, которая длаетъ честь Кавалеру! Посл смерти нещастнаго Виконта, онъ изъ дружбы къ нему принялъ къ себ этого скорохода. — Точно такъ, сказалъ Кавалеръ: Соловей пришелъ ко мн — вамъ извстно, въ какомъ я тогда былъ состояніи…… Этотъ доброй слуга оплакивалъ своего господина, я сказалъ ему: ‘останься y меня — мы станемъ вмст оплакивать его.’… Вотъ по какому случаю держу я y себя теперь скорохода!… Это безподобно! вскричала Гжа. Бевиль. — О! напротивъ, очень обыкновенно! отвчалъ Кавалеръ съ видомъ скромности и чувства. Изору это тронуло: она внутренно упрекала себя за колкое намреніе, съ которымъ говорила о скороход. Разговоръ принялъ важной оборотъ: разсуждали о дружб, и Кавалеръ умлъ показать столько героическихъ чувствъ, что все прежнее уваженіе къ нему Изоры возобновилось.
На другой день, въ восемь часовъ вечера, пріхалъ Г. Феріоль: на немъ былъ новой кафтанъ, и хотя не богатой, но модной и со вкусомъ. Изора была очень рада, что не видитъ боле люстриноваго кафтана, и въ этомъ костюм Г. Феріоль имлъ видъ отмнно благородный и пріятный. y Гжи. Бевиль было множество гостей: она давала большой ужинъ и пригласила къ оному и Гна. Феріоля, которой долженъ былъ исполнить ея прозьбу. A какъ онъ былъ совершенно незнакомъ всмъ собесдникамъ, то обратилъ на себя общее вниманіе, которое имло слдствіемъ своимъ то, что наружный видъ его и поступки всмъ очень понравились. Будучи ни мало не тщеславенъ, не примтилъ онъ, что взоры всхъ и каждаго устремлены были на него, и слдовательно ни мало несмшался, но сохранилъ тотъ спокойной и непринужденной видъ, которой придаетъ всмъ нашимъ движеніямъ отличную ловкость. Онъ часто взглядывалъ на Изору, и глаза ихъ не рдко встрчались. Когда пошли ужинать, Изора вспомнила съ безпокойствомъ о слуг Гна. Феріоля.
Кавалеръ былъ въ сей вечеръ въ Версаліи, но Изора думала, что вс станутъ смяться надъ такою странною фигурой, и эта мысль тревожила ее. Дйствительно Яковъ — такъ назывался слуга — былъ еще смшне въ этотъ вечеръ, занявшись весьма важно разсматриваніемъ гостей и филейныхъ досокъ, разставленныхъ по столу, однакожь его примтили не прежде, какъ въ половин ужина, въ очень нещастливую. Для него минуту, когда онъ, принявъ, не глядя, отъ барина своего тарелку, уронилъ ее на полъ. Тарелка была серебреная и загремла такъ, что вс невольнымъ образомъ взглянули на Якова. Изора покраснла, Г. Феріоль замтилъ это и былъ тмъ чувствительно тронутъ. Онъ пожурилъ тихонько Якова, не показавъ ни малйшей перемны въ лиц и оскорбленія. Не имя склонности къ злобнымъ насмшкамъ, онъ думалъ, что нтъ ее и въ другихъ, и слдовательно не могъ тшиться отъ того, что такъ легко и часто приводитъ въ смятеніе людей большаго свта. Вс млочи, подающія поводъ къ насмшкамъ, казались ему тмъ, что он суть въ самомъ дл, то есть, бездлками, не заслуживающими никакого вниманія. Здравый разсудокъ и щастливое невденіе пустыхъ свтскихъ обычаевъ не нарушали ни мало въ подобныхъ случаяхъ его равнодушія, которое не было слдствіемъ ни правилъ его, ни размышленій. Онъ не имлъ нужды преодолвать опасенія, показаться смшнымъ, и не могъ даже вообразить, чтобъ умные люди придавали какой нибудь всъ такимъ вещамъ, которыя сами по себ ничего не значатъ: однакожь ему было тридцать лтъ — онъ имлъ проницательной умъ, но старался замчать только то, что его интересовало, или что находилъ онъ достойнымъ замчанія, млочи же вс отъ него ускользали, онъ или совсмъ ихъ не видалъ, или смотрлъ на оныя безъ всякаго вниманія. Онъ жилъ всегда въ деревн, или въ арміи, ревностное усердіе къ военной служб, рдкое въ молодомъ человк удаленіе отъ всякаго разпутства, величайшее почтеніе къ Религіи, плодъ глубокихъ размышленій, предохраняли его отъ тсныхъ связей съ товарищами, которые называли его философомъ, не въ насмшку, но изъ уваженія къ его характеру. Онъ рдко участвовалъ въ ихъ забавахъ, но старался одолжать ихъ: ссужалъ деньгами, никого не злословилъ и, не смотря на строгость нравовъ, былъ любимъ. Вышедъ въ отставку, жилъ онъ въ деревн за четыре ста верстъ отъ Парижа, среди добродтельнаго семейства, слдовательно выгодныя мысли его о всхъ людяхъ вообщ, внушаемы ему собственнымъ сердцемъ, утверждались въ такомъ уединеніи со дня на день боле и боле.
Среди язвительныхъ усмшекъ и топота, произведенныхъ страннымъ видомъ и неосторожностію Якова, Г. Феріоль замтилъ только, что Изора покраснла, и когда общій разговоръ, прерванный симъ приключеніемъ, опять возобновился, то онъ сказалъ ей: ‘Никогда не забуду, сударыня, того движенія, вынужденнаго добродушіемъ, которое заставило васъ покраснть отъ неосторожности моего слуги. — Я думаю, отвчала Изора, что вамъ бы лучше нанять здшняго слугу на то время, которое вы пробудете въ Париж. — Я итакъ уже нанялъ. — Для чего же вы его не берете съ собою? а этотъ мн кажется, такъ еще новъ!… — Ваша правда, онъ всему удивляется, любопытенъ и невнимателенъ… — Я совтовала бы вамъ оставлять его на квартир… — Это не возможно. — По чему? — Ему было бы скучно. Изор показался сей отвтъ такъ страннымъ, что она устремила взоры свои на Гна. Феріоля, думая, что онъ шутитъ, но откровенный видъ его удостоврилъ ее, что онъ дйствительно находится въ таковыхъ мысляхъ. Такая рдкая черта добродушія, сопряженнаго съ милою простотою, удивила и тронула Изору… Помолчавъ нсколько: ‘видно, сказала она, что этотъ человкъ очень къ вамъ усерденъ.’ — Онъ меньшой братъ добраго крестьянина изъ моей деревни, которой былъ со иною въ Америк, гд по нещастію я его лишился.— ‘Этому лучше бы остаться въ деревн.’ — Онъ самъ захотлъ мн служить и никогда не оставлять меня, куда бы я ни похалъ. — ‘Это длаетъ ему честь, что онъ уметъ цнить такого господина.’ — Онъ очень хорошій малой. — Разговоръ сей перервалъ Кавалеръ, возвратясь изъ Версаліи… Встали изъ за стола, и вс бросились къ нему, стараясь одинъ передъ другимъ наперерывъ осыпать его вжливостями. Онъ началъ разсказывать Версальскія новости, и въ одну минуту вс узнали, что Король, Королева й Принцы ощастливили его, произнеся съ нимъ нсколько словъ, но въ сей части повствованія употреблялъ онъ великое искуство, упоминая слегка о томъ, что собственно до него касалось, и показывая видъ, что не придаетъ этому большой цны, но что единственно для того приводить черты, Показывающій случайность его при Двор, чтобы сказать что нибудь странное или забавное, ибо Придворный никогда не пропуститъ случая объявить, что Король съ нимъ бесдовалъ, но не хвастаетъ этимъ и упоминаетъ о томъ эпизодически. Изора, выслушавъ вс сіи всти, повторила сама въ себ, что очень лестно имть любовника, толико уважаемаго Дворомъ и ведущаго такую блистательную жизнь. Занявшись совершенно предметомъ общаго вниманія, не только не смотрла уже она на Гна. Феріоля, смиренно въ уголокъ удалившагося, но даже совсмъ забыла, что онъ находится въ одной съ нею комнат. — Однакожь оставшись одна, вспомнила слова его объ Яков: ему было бы скучно! вообразила, съ какимъ чувствомъ, съ какимъ видомъ произнесъ онъ ихъ, и грустила, сама не зная отъ чего.
На другой день Гжа. Бевиль похала съ племянницею въ Театръ, дозволивъ Гну. Феріолю притти къ ней въ ложу, гд он его и нашли. Ему хотлось видть начало піесы, a Гжа. Бевиль пpіхала уже въ продолженіе втораго дйствія. На этотъ разъ представляли Ифигенію: Гжа. Бевиль разговаривала, какъ бы то было въ ея гостиной, со всми знакомыми, которые приходили съ нею видться, но Г. Феріоль, чувствительностію одушевляемый, слушалъ актёровъ съ провинціальнымъ вниманіемъ, котораго ничто не могло развлечь. Это показалось такъ странно, что вс спрашивали на ухо у Гжи. Бевиль, что это за чудакъ? Изора смотрла на него съ удовольствіемъ, хотя ей нсколько и прискорбно было видть его въ такомъ положеніи, которое показывало незнаніе свта, но она чувствовала несказанную пріятность и даже влеченіе разсматривать трогательную физіономію, на которой вся его душа начертавалась. Кавалеръ вошелъ въ ложу въ конц пятаго дйствія, онъ въ тотъ вечеръ долженъ былъ хать со Дворомъ въ Шуази: {Одинъ изъ загородныхъ Замковъ прежнихъ Королей французскихъ.}, и на немъ былъ особливаго рода кафтанъ, какіе обыкновенно Придворные употребляли въ то время для сихъ недальнихъ поздокъ. Г. Феріоль, занимаясь единственно Ахилломъ, Ифигеніею и Клитемнестрою, не примтилъ Кавалера, и слдовательно не поклонился ему. Кавалеръ, желая позабавить на его щетъ Изору и Гжу. Бевиль, сдлалъ ему съ полдюжины поклоновъ. Г. Феріоль, не спуская глазъ съ актеровъ, ничего этаго не видалъ, и Кавалеръ продолжалъ его дурачить такъ, что наконецъ преступилъ границы благопристойности, будучи ободренъ смхомъ Гжи. Бевиль и другихъ двухъ или трехъ особъ. Изора почувствовала отъ сего великое негодованіе и едва не вышла изъ терпнія. По окончанію большой піэсы, Г. Феріолъ, пришелъ въ себя, отеръ глаза свои, наполненные слезами, и оглянувшись наконецъ, увидлъ Кавалера и поклонился ему съ весьма ласковымъ видомъ, которой тронулъ Изору и раздражилъ ее еще боле противъ Кавалера. Г. Феріоль счелъ зеленой кафтанъ, обложенной позументомъ, въ которомъ былъ тогда Кавалеръ, военнымъ мундиромъ, и спрашивалъ его объ этомъ, но въ отвтъ получилъ одну только презрительную улыбку. Изора сказала ему: ‘Это, сударь, не мундиръ, a ливрея.’ Сіи колкія слова смшали Кавалера и, подобно дйствію быстрой молніи, дали ему почувствовать, что этотъ Провинціалъ, къ которому онъ старался показывать такое пренебреженіе, можетъ скоро сдлаться опаснымъ для него соперникомъ, но Кавалеръ, слдуя своему обыкновенію, искусно скрылъ досаду и показалъ видъ, что не только не понялъ, но даже и не слыхалъ отвта Изоры. Въ тогдашнее время въ большемъ свт никто не сердился за эпиграммы, естьли не могъ тотчасъ отвчать на нихъ еще язвительне, a въ случа недостатка остроумія отдлывался отъ нихъ благоразумнымъ молчаніемъ. Въ важныхъ и ничего не значущихъ длахъ ни одинъ Придворной не показывалъ своей досады иначе, какъ вмст съ отмщеніемъ, и вс сіи на сердц лежащія неудовольствія составляли въ послдствіи т непримиримыя вражды и ненависть, которыхъ причины были часто никому неизвстны, и которыя обнаруживались наконецъ при первомъ удобномъ случа сдлать вредъ, очернить или погубить того, противъ котораго питали долго тайную злобу.
Баронъ вошелъ въ ложу къ началу малой піесы, a Кавалеръ откланялся съ тмъ, чтобъ хать въ Шуази. Посл спектакля, Гжа. Бевиль, братъ ея, племянница и Г. Феріоль сли вс въ одну карету, и похали въ загородной домъ Гжи. Бевиль, гд располагались пробыть дни три или четыре. Гжа. Бевиль, не видя никакого предмета, удобнаго возбудить въ ней желаніе нравиться, во всю дорогу очень скучала, мало говорила и часто зевала. Изора и Г. Феріоль задумывались, одинъ Баронъ говорилъ за всхъ и былъ веселъ. По прізд въ домъ, Гжа. Бевиль легла на софу, жалуясь на головную боль. Вечеръ прошелъ довольно скучно. Изора молчала и вздыхала, въ одиннадцать часовъ вс пошли спать Глубокая задумчивость не дозволяла Изор слышать, что говорила ей горничная ея двушка Клара, раздвая ее. Сія послдняя, желая развеселить госпожу свою, вздумала разсказать ей нкоторыя черты глупости слуги Гна. Феріоля, но при имени Якова Изора опомнилась, сдлалась внимательною, и вдругъ перервавъ разговоръ Клары, приказала ей молчать, сказавъ съ примтнымъ неудовольствіемъ, что она не можетъ терпть злобныхъ насмшекъ.
Клара очень удивилась такому сильному припадку добродушія въ госпож своей, которую она прежде толь часто смшила подобными шутками. Изора, будучи очень разстроена и грустна, спшила лечь, спала мало, и проснувшись очень рано, одлась, не позвавъ къ себ Клары, и пошла въ садъ. Тамъ сла она на скамью въ небольшомъ огороженномъ мст, представляющемъ кладбище и Готическую церковь, Черезъ полчаса услышала она позади себя свистъ, и обернувшись, увидла Якова, которой держалъ небольшую кружку сливокъ и внимательно смотрлъ на гробницы, окружающія Изору. ‘Что ты смотришь, Яковъ?’ спросила она y него. — Сударыня! отвчалъ онъ: я хотлъ бы знать, настоящее ли это кладбище. — ‘Нтъ, оно сдлано только для украшенія.’ — Вотъ очень чудное украшеніе! это такъ печально!… a въ этой церкви служатъ ли когда обдню?— ‘Нтъ! она не освящена.’ — Ну! такъ я угадалъ, что эта церковь построена только для смху, да и весь садъ такой же: въ прудахъ нтъ ни пискарика, въ крестьянскихъ домикахъ ни души, я думаю, что и горы нарочно же сдланы, посмотрите, какъ он размалеваны!… — ‘Вотъ прекрасное описаніе Англійскихъ садовъ!… И такъ, Якобъ, теб врно лучше кажется садъ твоего господина?’ — О! конечно, сударыня! тамъ нтъ никакого обмана… — ‘Я думаю… A баринъ твой?… Онъ такъ чистосердеченъ!’.. * — И такъ добръ, сударыня, такъ милостивъ!…. — ‘Ты любишь его?’ — Да ктожъ его не любитъ? — ‘Я уврена, что крестьяне его щастливы’… — О! сударыня!… Тутъ Яковъ поставилъ на скамью кружку со сливками, чтобъ удобне было ему говорить, и продолжалъ: У моего барина въ деревн нтъ ни бдныхъ, ни сиротъ, ни больныхъ… — ‘Ни сиротъ, ни больныхъ!’… — Да, сударыня! баринъ отецъ всмъ сиротамъ, онъ вылчиваетъ больныхъ, бднымъ даетъ работу и денегъ, печется о робятахъ, a старики — о! старики!…. Яковъ, не находя словъ для описанія благоволенія господина своего къ старикамъ, замолчалъ, сдлавъ такое выразительное, но притомъ смшное тлодвиженіе, что Изора была чрезвычайно тмъ тронута и усмхнулась. Въ сію минуту показался Г. Феріоль. Ахъ, Боже мой! вскричалъ Яковъ, увидя его: я забылъ приготовить ему завтракъ, ходилъ за сливками къ коровниц, a посл совсмъ у меня изъ ума вышло, что баринъ меня дожидается… Сказавъ сіе, взялъ онъ съ печальнымъ видомъ кружку, и когда Г. Феріоль подошелъ, онъ началъ просить y него прощенія въ своемъ забвеніи. Г. Феріоль, не давъ ему кончить, сказалъ только: въ этомъ нтъ большой бды, впередъ ты лучше станешь помнить. Яковъ пошелъ съ видомъ крайняго прискорбія и смущенія. ‘Я уврена, сказала Изора, что естьли бы вы его побранили, то онъ не былъ бы огорченъ больше теперешняго.’ — О! гораздо меньше.— ‘Однакожь можетъ ли слуга имть столько природнаго великодушія, чтобъ не употреблять никогда во зло такой рдкой тихости и снизхожденія?’ — Можно ли имть довольно снизхожденія къ неумышленнымъ проступкамъ, которые суть ничто иное, какъ млочи? Можно ли въ самомъ дл сердиться? можно ли огорчать, обижать ближняго за неисполненіе бездлицъ?.. — ‘Однакожь долгъ его требуетъ точности’…. — Главной его долгъ есть — быть врнымъ, правдивымъ, усерднымъ, и онъ все это исполняетъ. — ‘Дивлюсь вашему образу мыслей, но думаю, что, зная ваши правила, вамъ гораздо хуже служатъ, нежели строгому и взыскательному господину.’ — Извините, строгой господинъ не часто ли бранится? — ‘Безъ сомннія.’— Слдовательно ему подаютъ къ тому причины, слдовательно слуги его, такъ какъ и мои, забываютъ его приказанія, бываютъ часто недогадливы и впадаютъ во вс такіе неизбжные проступки. Онъ сердится, кричитъ, бранится, заставляетъ себя ненавидть, обманывать: вотъ что выигрываетъ онъ строгостію въ млочахъ! — ‘Но какимъ способомъ можно достигнуть до такого хладнокровія и терпнія?’ — Способомъ очень простымъ — надобно только разсудить, что человку не льзя сдлаться добрымъ, естьли онъ станетъ предаваться вспыльчивости и нетерпливости. — ‘Я постараюсь воспользоваться этимъ правиломъ’… Чувствую, что добродушіе иметъ въ себ такую прелесть!’… — Добродушіе есть ничто иное, какъ справедливость, природное свойство разумнаго и чувствительнаго существа. Безъ строгости очень легко можно обойтись, и естьли не оправдываетъ ее какое нибудь важное обстоятельство, то она ничто иное, какъ противная и малодушная жестокость. Я знаю, что строгость часто бываетъ притворная и что вообще она больше произходитъ онъ дурной привычки и недостатка разсужденія, нежели отъ жестокосердія. Но, примолвилъ Г. Феріоль, улыбаясь, посмотрите, куда насъ завела кружка сливокъ, забытая Яковомъ. — Я съ удовольствіемъ васъ слушаю, отвчала Изора. — Получивъ отъ батюшки вашего дозволеніе, поговорить съ вами наедин, я воспользовался первымъ случаемъ, но никогда не воображалъ, что предметомъ нашего разговора будетъ Диссертація о добродушіи. — Вы мн говорили только о себ…. Сдлать опредленіе добродушія, есть то же, что описать васъ. — Будьте столько же откровенны, сколько вы обязательны, скажите мн, сударыня, могу ли я надяться… — Вотъ батюшка! перервала Изора, закраснвшись: пойдемъ къ нему. Сказавъ сіе, она встала, и Г. Феріоль слдовалъ за нею въ молчаніи. Баронъ подошелъ и предложилъ итти прогуляться въ поле, Проходя черезъ дворъ, увидли они Якова, которой смотрлъ, какъ играютъ въ кегли, и пошелъ за господиномъ своимъ издали, такъ что никто этого не примтилъ. Изора, опасаясь изъясненія, всячески старалась избжать онаго, говоря о разныхъ постороннихъ и неважныхъ предметахъ. Тщетно Баронъ покушался заводить рчь объ интересной для него матеріи: женщины имютъ особливое искуство избгать затруднительныхъ отвтовъ и отклонятъ разговоры, которыхъ он боятся.
Вышедъ изъ деревни, пошли они по дорог, обсаженной съ обихъ сторонъ терновникомъ, и увидли страшную, большую собаку, которая бжала прямо на нихъ, въ самую ту минуту множество крестьянъ, вооруженныхъ вилами и палками, перебжали черезъ дорогу и скрылись въ кустарник, но они кричали и можно было очень ясно слышать страшныя слова: бшеная собака!… Боже мой! вскричала Изора, бросясь въ объятія къ отцу своему… Собака была въ двадцати шагахъ отъ нихъ. Г. Феріоль, не имя другаго оружія, кром толстой палки, подбгаетъ къ собак, и однимъ ударомъ повергаетъ ее на землю, но она, вставъ, хотла броситься на него, какъ вдругъ подосплъ Яковъ съ ножемъ, и вонзилъ его въ горло собак, которая однакоже успла укусить ему руку. Все это сдлалось почти въ одинъ мигъ. Баронъ, вырвавшись наконецъ изъ рукъ Изоры, прибжалъ и увидлъ убитую собаку, a Г. Феріоль проливалъ слезы и прижималъ къ груди своей Якова, повторяя съ отчаяннымъ видомъ: онъ укушенъ! онъ укушенъ!... Устрашенная Изора подходитъ…. Въ сію минуту услышали выстрлъ изъ ружья и отголосокъ многократно повторяемыхъ словъ: убили! убили! Является крестьянинъ. Баронъ спрашиваетъ y него, кого убили? — Бшеную собаку… — Но мы сей часъ убили ее. — Нтъ, вы убили Петрову собаку. — Не укусила ли ее та? — Нтъ! бшеная вырвалась изъ сарая, гд хотли ее убить, она была тамъ заперта двое сутокъ, мы хотли узнать, вправду ли она взбсилась, мальчишка ее выпустилъ, и мы ее сей часъ застрлили. — Ты точно знаешь, что убитая нами собака не была укушена бшеною? — Она съ нею и не встрчалась, — Доброй и честной Яковъ! вскричалъ Г. Феріоль, рыдая: собака, которая тебя укусила, была не бшеная…. — Однакожь, сударь, она проклятая такъ меня напугала… — Она была не бшеная, повторилъ Г. Феріоль съ восторгомъ: любезной Баронъ! примите участіе въ моей радости!… и обнялъ тотчасъ Барона и трепещущую Изору, которая смшала слезы свои съ его слезами. Посл сего немедленно обратился онъ къ Якову, которой, свъ на камень, протянулъ руку, чтобъ вытекла кровь изъ раны….. Г. Феріоль сталъ на колна, чтобъ удобне перевязать ее, Изора въ такомъ же положеніи стала подл него, и вынувъ изъ кармана ножницы, разрзывала платки для перевязокъ…. Баронъ съ несказаннымъ удовольствіемъ смотрлъ на сію трогательную картину…. Слезы катились по его почтенному лицу: чета милая! вскричалъ онъ наконецъ… Сіи слова заставили содрогнуться Гна. Феріоля, котораго до сего ничто не могло отвлечь отъ Якова, глаза его встртились съ глазами Изоры, и онъ, посмотрвъ на нее съ минуту, сказалъ съ чувствомъ живйшей благодарности: ‘ахъ, сударыня!’… и боле не могъ продолжать. — Обними ее! вскричалъ Баронъ. — Естьли она дозволитъ…. — A сей часъ не обнялъ ли ты ее безъ всякихъ церемоній? — Я былъ вн себя, и признаюсь, что занимался не ею!…. — что скажешь, Изора? продолжалъ Баронъ. Изора потупила глаза, Г. Феріоль схватилъ ея руку и прижалъ къ сердцу своему…. Услышали опять шумъ: это были поселяне, и въ числ ихъ Петръ, крайне недовольной, что убили его собаку, но его тотчасъ утшили нсколькими луидорами. Г. Феріоль пожелалъ возвратиться домой, чтобы послать за Лкаремъ для Якова. Дорогою ни о чемъ боле не говорили, какъ объ немъ. Яковъ, совсмъ не думая хвастать своимъ дяніемъ, находилъ очень страннымъ, что ему такъ удивляются. Вошедъ на дворъ, увидли фаэтонъ Кавалера и еще другую карету. Тмъ лучше, сказалъ Баронъ: я разскажу гостямъ наше приключеніе. Г. Феріоль пошелъ съ Яковомъ въ свою комнату, a Изора также въ свою. Баронъ вошелъ въ гостиную съ торжествующимъ видомъ въ самое то время, какъ подавали чай. Онъ немедленно началъ свое повствованіе, которое слушали боле съ видомъ холодной важности, нежели съ участіемъ, пока думали, что встртившаяся собака была подлинно бшеная, но при развязк Кавалеръ захохоталъ и началъ длать язвительныя насмшки надъ боязнію, причиненною кроткимъ животнымъ, невинною жертвою пустаго страха. Баронъ, не живъ никогда при Двор, не искалъ острыхъ словъ, когда былъ сердитъ, но умлъ очень хорошо выражать свое негодованіе. Кавалеръ принялъ опять тонъ чувствительности, Баронъ не удостоивалъ его боле отвтами. Гжа. Бевиль перемнила разговоръ. Черезъ полчаса послала она позвать свою племянницу. Изора пришла блдная и въ великомъ смятеніи. Ей напомянули слегка о приключившемся съ нею, и Гжа. Бевиль обошлась съ Изорою весьма сухо. Баронъ ходилъ по комнат. Изора была очень разсяна, однакожь начала разговоръ съ нкоторыми прізжими особами единственно изъ благопристойности, a боле для того, чтобъ имть предлогъ сидть почти спиною къ тетк и къ Кавалеру, на которыхъ не смла она глядть. Услышали стукъ кареты. Гжа. Бевиль позвонила, чтобъ узнать, кто пріхалъ. Офисіантъ отвчалъ, что это Г. Феріоль спшитъ какъ можно скоре въ Парижъ со слугою своимъ, которой очень занемогъ. Баронъ вышелъ, Г. Феріоль, сказала Гжа. Бевиль съ видомъ презрнія, желаетъ избавить насъ отъ горести прощанія… Это верхъ учтивости… — Виватъ деревенская свобода! отвчалъ Кавалеръ, допивая свой чай: сверхъ того, сударыня, можетъ быть такъ водится въ Дол и въ Безансон... — Вотъ непонятное дурачество, сказала Гжа. Бевиль, везти лакея своего въ Парижъ для того, чтобъ собака оцарапила ему руку! — Не сдлался ли Якову нервической припадокъ?… — Якову нервической припадокъ! это безподобно! При сихъ словахъ постельная собачка Гжи. Бевилъ, оттолкнутая госпожею своею, заворчала, Боже мой! вскричалъ Кавалеръ: Фолетка врно взбсилась!... Гжа. Бевиль засмялась, a Kaвалеръ, схватя ножикъ, сказалъ: берегите свою Фолетку, потому что мн очень хочется сдлать геройской подвигъ…. Смхъ удвоился, Изора встала. — ‘Куда идешь ты, Изора?’ — Въ садъ, тетушка. — ‘Въ садъ? Не льзя ли остаться съ нами?’ — Извините? тетушка, теперь мн не льзя. Изора отвчала это твердымъ и смлымъ голосомъ, и вышла съ поспшностію. Самые робкіе люди длаются неустрашимыми, по крайней мр на нсколько минутъ, когда отважились они сказать примтную грубость.
Во всякомъ дл важенъ одинъ только первой шагъ. Поступокъ Изоры очень удивилъ всю бесду. Свтскіе люди такъ проницательны, что ничто отъ нихъ не можетъ укрыться, они все замчаютъ, или угадываютъ: одно тлодвиженіе, одинъ взглядъ, одно слово часто открываютъ имъ важныя тайны, и то, что называется въ большомъ свт сценами, не требуетъ шумныхъ движеній. Это есть нжная игра, которой тонкости могутъ видть одни только весьма опытные зрители.
Вс пошли гулять, кром Кавалера и Гжи. Бевиль, которые остались наедин. ‘Что скажешь, Кавалеръ?’ спросила Гжа. Бевиль съ видомъ таинственнымъ и печальнымъ. — Ничего, сударыня! отвчалъ онъ тономъ глупаго самодовольствія, — ‘Перестанемъ обманываться: р 23,дкія добродтели Гна. Феріоля овладли сердцемъ Изоры.’… — Не врьте этому! — ‘Не гораздо ли было бы чудне, естьли бы такого разбора человкъ овладлъ умомъ ея?’ — Будьте уврены что онъ не овладлъ ни сердцемъ ея, ни умомъ. Это одно робячество, которое не долго продолжится. — ‘Она имъ чрезвычайно занимается.’ — Робячество, говорю я вамъ, a сверхъ того можетъ быть хочетъ она узнать, не встревожитъ ли, это меня, такіе умыслы часто забавляютъ женщинъ, и обыкновенно он бываютъ первыми опытами кокетства. — ‘Теб должно съ нею изъяснитъся.’ — Ничего не бывало!… — ‘Что же длать?’ — Показывать спокойствіе, довренность, и завтра везти ее на скачку. Дюшесса возметъ ее съ собою…
Разговору сему помшали. Кавалеръ пошелъ въ садъ. Онъ искалъ тамъ Изору, и нашелъ ее одну. Она, увидвъ его, встала и хотла уйти, но онъ догналъ ее, и не показывая, что примтилъ ея смущеніе, началъ говорить съ нею страстными выраженіями, которыя всегда и прежде употреблялъ тогда, когда не было Гжи. Бевиль, ибо при сей послдней онъ казался быть занятъ одною только ею. Гораздо трудне притвориться чувствительнымъ, нежели страстнымъ, и отъ сего-то въ наши времена любовники и актёры такъ стремительны и пламенны. Изора, удостовренная, что Кавалеръ обожалъ ее, не могла иначе слушать его, какъ съ великою чувствительностію, сверхъ того, сдлавъ съ нимъ нкоторую связь, она думала, что размолвка доведетъ его до бдственнйшей крайности. Какъ жить ему безъ нея? и чего должна она ожидать отъ толь чувствительнаго характера и такой сильной страсти? Отчаянный сей любовникъ принесетъ на жертву мщенію своему Гна. Феріоля, покусится, можетъ быть, на жизнь Барона и наконецъ непрменно умертвитъ самъ себя... — Вотъ какъ разсуждаетъ осмнадцатилтняя двушка, способная любить, читавшая много романовъ и отъ безпрестанной тонкой лести имющая много тщеславія! Страхъ и сожалніе погубили гораздо боле женщинъ, нежели любовь. Многія безъ дальняго усилія длаютъ безразсудныя предположенія, которыя льстятъ самолюбію ихъ. Думать, или быть увренной, что нещастный любовникъ сойдетъ съ ума, или умретъ отъ чахотки, есть почти то же, что выставлять себя за божество. Не довольно ли этого, чтобъ учинить молодую женщину легковрною?
Изора вздыхала, слушая Кавалера, отвтствовала ему односложными словами, но, продолжая съ нимъ ходить, старалась приближиться къ дому и, подошедъ къ оному, оставила Кавалера и удалилась въ свою комнату.
Положеніе Изоры было достойно сожалнія, хотя по наружности и казалось оное весьма щастливымъ, ибо чувства ея согласовались съ должностію, сердце ея предпочитало того, котораго бы и разсудку избрать надлежало, истинная чувствительность, рдкія правила и совершенное добродушіе Гна. Феріоля сдлали надъ нею глубокое впечатлніе: но испытавъ къ Кавалеру вс сильнйшія движенія, которыя можетъ только произвесть тщеславіе, почитала она спокойное и кроткое чувство свое къ Гну. Феріолю простымъ уваженіемъ. Трудно узнать любовь, когда она совершенно согласна съ разсудкомъ, когда ничто съ нею не борется, то самая чувствительная женщина бываетъ меньше другихъ способна отличить ее отъ дружбы. Между тмъ Изора внутренно признавалась, что характеръ Гна. Феріоля былъ несравненно сходне съ ея нравомъ, нежели Кавалера д’Эзамбри, склонность же, говорящая въ его пользу, давала ей чувствовать боле, нежели когда нибудь, сколько любитъ она родителя своего и сколь должна уважать его совты, но съ другой стороны представлялся воображенію ея знаменитый союзъ, слава — покорить себ блистательнйшаго молодаго человка и — самой блистать при Двор 123,… Разсматривая издали сію прелестную картину, какъ можно было ей подумать безъ отвращенія о скучной, единообразной и никмъ не замчаемой жизни Провинціалки?…. Притомъ не надобно забывать и того, что она, подавъ уже нкоторую надежду Кавалеру, знала жестокость его страсти, и должна была страшиться его мщенія: сколько важныхъ побудительныхъ причинъ представлялось для нея пожертвовать Гм. Феріолемъ!… Однакожь какъ ни старалась она обманывать, ослплять сама себя, сердце ея страдало, и посл всхъ сихъ размышленій повторяла она печально: бдной Феріоль!… повторяла и — горько плакала. Ее позвали обдать: сошедъ въ гостиную, увидла она тамъ многочисленную бесду. Дюшесса д’Озамбри только-что пріхала и тотчасъ объявила, что слдующимъ утромъ будетъ на Саблонскомъ пол скачка, на которую приглашала она Изору, никогда не видавшую еще сего увеселенія. Изора не знала, что отвчать, но Гжа. Бевилъ совтовала ей ,хать, и она дала слово.
На другой день Гжа д’Озамбри, ночевавшая въ дом Гжи. Бевиль, принялась очень рано за туалетъ Изоры, и въ одиннадцать часовъ отправилась съ нею на Саблонское поле. Пріхавъ, увидли они тамъ множество собравшихся зрителей, Дюшесса пошла съ Изорою въ павильйонъ къ Королев, которая изволила прибыть черезъ четверть часа посл нихъ. Изора, одтая щегольски, прекрасная собою, Изора, которую никто еще не видалъ, обратила на себя взоры всхъ и каждаго. Королева благоволила вопрошать ее нсколько разъ въ самыхъ милостивйшихъ выраженіяхъ…. Извстно, какое восхитительное впечатлніе производитъ благоволительный отзывъ Государыни. Кавалеръ д’Озамбри входилъ также въ павильйонъ — и Королева бесдовала съ нимъ.….. Королева держала пари за его лошадей….. Скачка началась. Волненіе Изоры было чрезмрно, когда увидла она Кавадерова жокея: она покраснла, смущеніе ея примтили, и Королева улыбнулась, бросивъ значительной взглядъ на Дюшессу. Изора увидла, что Королева знаетъ ея тайну, знаетъ, что она любитъ Кавалера, и сверхъ того одобряетъ сей союзъ!…. упоенная Изора теряетъ совершенно разсудокъ…. она такъ возгордилась склонностію своею, что не только перестала скрывать ее, но старалась еще обнаруживать, сколько пристойность дозволяла, Въ продолженіе скачки вс смотрли на нее, она это примтила и была чрезвычайно довольна. Устремивъ глаза на гордую лошадь своего любовника, слдовала она за всми движеніями ея и показывала величайшее нетерпніе видть успхъ. Грудь ея сильно поднималась: она едва могла дышать…..Какъ натурально казалось ея волненіе! какъ сильная страсть заставляла ее забывать, въ какомъ знаменитомъ обществ она находится!… Изора до сего никогда не притворялась — это былъ первой ея опытъ. Кто бы этому поврилъ, видя ее? Но ничто такъ не удобно научить притворству, какъ нсколько минутъ придворнаго упоенія.
Между тмъ лошади приближались къ цли и — согласно съ желаніемъ всхъ дамъ, сидвшихъ въ павильйон, скакунъ Кавалеровъ выигралъ призъ! Естьли бы судьба цлаго Государства зависла отъ сей побды, то и тогда Изора не могла бы столько быть щастлива: невольное восклицаніе вырывается изъ устъ ея. Дюшесса тихонько выговариваетъ ей за сію нескромность, но Королева, милостиво усмхнувшись, говоритъ: не укоряйте ее, это такъ мило! Подходитъ Кавалеръ и шепчетъ ей: какое щастіе быть такъ любимымъ!…. Любимымъ! это мало сказано: въ сію минуту Изора обожаетъ его, или, по крайней мр, такъ думаетъ.
Кавалеръ торжествуетъ съ холоднымъ и равнодушнымъ видомъ, которой въ глупомъ гордец несравненно отвратительне кажется и самаго хвастовства, но Изора въ сихъ обстоятельствахъ, смотря на все съ выгоднйшей стороны, находила, что скромность и простота довершали славу его.
Дюшесса, возвратясь къ Гж. Бевиль, начала ей съ жаромъ разсказывать вс сіи подробности. Она была отъ того въ восхищеніи и, взявъ къ сторон племянницу свою, сказала ей: ‘Теперь, любезная Изора, ты сдлала такой шагъ, что не льзя уже теб никакъ возвратиться, ты публично обнаружила съ трогательнымъ простодушіемъ чувствованія свои къ Кавалеру. Честь не дозволяетъ теб — я не говорю, колебаться — ты къ этому не способна — но оставлять даже и тнь надежды Гну. Феріолю. При Двор теперь ни о чемъ больше не говорятъ, какъ о наступающей свадьб твоей съ Гм. д’Озамбри. Королева спрашивала y Дюшессы, скоро ли тебя представятъ ко Двору, и удостоила примолвить: надобно непремнно, чтобъ она могла съ нами хать въ Фонтенебло! Какая милость!… Ты такъ благородно мыслишь, что безъ сомннія живо почувствуешь всю цну такого отличія: ни одна молодая женщина не вступала въ свтъ такъ пріятно и блистательно. Королева чрезвычайно отличаетъ жениха твоего, ты ей понравилась, ты любезна, и отъ тебя только будетъ зависть играть важную роль…. Но перестань ребячиться, имй духъ вывести Гна. Феріоля изъ заблужденія, открой ему истинныя свои чувствованія.’— Ваша правда, тетушка! я должна это сдлать, но мы условились, чтобъ я не прежде, какъ черезъ нсколько мсяцовъ, дала ршительной отвтъ батюшк, a вы знаете, что еще только дв недли, какъ я знакома съ Гм. Феріолемъ… — ‘Очень хорошо, но мы также условились, чтобъ ты старалась удалять его отъ себя: исполнила ли ты это?’ — Признаюсь, тетушка, что добродушіе его лишаетъ меня силы обходиться съ нимъ грубо. — ‘Отъ тебя не требуютъ грубостей, есть на это очень вжливыя средства…. a ты вмсто того ободряешь его, заманиваешь….. — Я тетушка?.. — ‘Конечно безъ умыслу, я уврена, но какъ Г. Феріоль совсмъ не знаетъ свта и не иметъ ни капли ума.’… — Г. Феріоль!… Извините, онъ очень не глупъ… — ‘Я не говорю, чтобъ онъ былъ совершенной дуракъ: онъ можетъ имть здравой смыслъ, я хочу только сказать, что въ немъ нтъ никакой тонкости, и отъ этого онъ можетъ почесть снизхожденіе твое къ нему самою важною склонностію. Естьли бы онъ былъ половче, то можно бы легко получить подозрніе, что ты иногда съ нимъ кокетствуешь.’ — О! нтъ, тетушка! это совсмъ не кокетство, божусь вамъ… — ‘Врю — и кому придетъ въ голову, чтобъ Г. Феріоль могъ возбудить въ женщин желаніе нравиться, a особливо въ женщин, которую любитъ Кавалеръ д’Озамбри?’... — Какъ же мн поступить, чтобъ удалить его отъ себя безъ шуму? — ‘Это очень легко. Скажи ему, что теб противна деревенская жизнь, что ты желаешь быть представлена ко Двору и остаться навсегда въ Париж. Въ этомъ не будетъ никакого притворства, ты откроешь только ему истинныя свои мысли.’ — Но деревенская жизнь мн не противна: я очень люблю ее. — ‘Однакожь ты желаешь остаться въ Париж?’ — Конечно. — ‘И такъ не скрывай отъ него этого.’ — Признаюсъ, что долгъ мой требуетъ открыть ему все, и я сдлаю это при первомъ случа’. Изора была уврена, что она говоритъ то, что чувствуетъ. Пораженная сценою, происходившею на скачк — удостовренная, что сдлала неразрывную связь съ Кавалеросъ — наконецъ обольщенная блистательною будущностію, которую представляли ей въ прелестнйшемъ вид, ршилась она отнять немедленно всю надежду у Гна. Феріоля. Онъ въ самой тотъ день возвратился изъ Парижа съ Барономъ, которой за нимъ здилъ, привезли также Якова совершенно здороваго, хотя рана его еще не зажила. Гжа. Бевиль, будучи уврена, что Г. Феріоль получитъ скоро отъ Изоры отказъ, приняла его очень ласково. Кавалеръ, пріхавъ въ самое то время, какъ садились за столъ, обошелся наилучшимъ образомъ съ Гм. Феріолемъ, котораго онъ уже не боялся.
Будучи чрезмрно доволенъ успхами своими, былъ онъ отмнно веселъ и учтивъ, хотлъ даже, чтобъ другіе блистали умомъ — разумется, подъ его покровительствомъ. Съ безстыднымъ удивленіемъ подхватывалъ остроумные отвты, и находилъ тонкость даже въ самыхъ глупостяхъ, переводя ихъ по-своему, словомъ, онъ былъ занятъ однимъ только собою, показывая, что думаетъ единственно о другихъ. Дюшесса и Гжа. Бевиль безпрестанно твердили, что онъ никогда не 6ывалъ такъ милъ. Слабая голова Гжи. Бевиль совершенно вскружилась. Дюшесса. д’Озамбри, будучи заодно съ Кавалеромъ, сказала Гж. Бевиль за тайну, что Кавалеръ, по высокому предстательству Королевы, получитъ черезъ годъ важное мсто. Сіе открытіе было сдлано съ таинственнымъ видомъ и съ такимъ пріятнымъ увреніемъ, что это мсто было уже ему и общано, а какъ особы, имющія близкой доступъ къ Государямъ, могутъ, подъ печатію тайны, заставлять ихъ говорить то, чего у Нихъ и въ мысляхъ не бывало: то Дюшесса сообщила Гж. Бевиль, что Королева, говоря объ ней, сказала: я слышала, что эта Гжа. Бевиль предостойная дама. Наконецъ Гжа. д’Озамбри разсказывала слышанное будто бы отъ Маршала N., что наканун скачки въ Королевской спальн было говорено о женитьб Кавалера, и что Король хвалилъ великодушіе Гжи. Бевиль, которая, въ случа сего брака, расположена дать племянниц своей 700,000 франковъ. Гжа. Бевиль слушала вс сіи анекдоты съ великимъ удовольствіемъ, и они произвели надъ нею желаемое Дюшессою и Кавалеромъ дйствіе. Гжа Бевиль Должна была собрать вс свои душевныя силы, чтобъ обуздать чрезмрную радость и не одурачить себя обнаруженіемъ своихъ восторговъ. Во весь сей день была она такъ довольна и весела, что не показала даже ни одного каприза, вс, знавшіе ее, почли это большою рдкостію. Обдъ былъ очень пріятенъ, и естьли бы случился кто незнакомой, то нашелъ бы въ семъ обществ образецъ совершенной довренности, согласія и дружбы. Одна только Изора чувствовала нкоторое безпокойство, ей часто выговаривали за молчаливость и важный ея видъ. Посл обда Г. Феріоль, будучи охотникъ до музыки, пожелалъ слышать игру Изоры, но въ прозьб своей о томъ употребилъ, по нещастію, какое-то вышедшее изъ Изоры слово, что подало поводъ Кавалеру къ язвительной и тонкой насмшк, которой однакожъ, ни Г. Феріоль, ни Баронъ не замтили. Изора покраснла, Дюшесса и Гжа. Бевиль кусали себ губы, чтобъ не засмяться. Изора заиграла на арф, и увидла изъ лица Гна. Ферюля, что онъ уметъ чувствовать красоты музыки, это было для нее пріятне всякой похвалы. Изора играла, какъ Ангелъ. Кавалеръ, съ видомъ гордаго одобренія и покровительства, билъ фальшиво такту опахаломъ Дюшессы. Изора, потерявъ терпніе, перестала играть и сказала: ‘пожалуйте, бейте правильне!’ При сихъ неожидаемыхъ словахъ Баронъ захохоталъ… Кавалеръ хотя и очень чувствительно былъ симъ пораженъ, но также засмялся и притомъ немедленно, ибо непонятное искуство скрывать первыя движенія очень обыкновенно въ особахъ, живущихъ въ большомъ свт. Кавалеръ тмъ не удовольствовался, но началъ еще шутить надъ незнаніемъ своимъ въ музык съ такимъ развязнымъ и веселымъ видомъ, что Баронъ чрезвычайно симъ оскорбился, ибо онъ надялся, что Кавалеръ обидится выговоромъ Изоры, но обманувшись въ своемъ ожиданіи, онъ все однако же былъ очень доволенъ, что Изора отважилась публично пристыдить Кавалера.
Изора, переставъ играть, вышла съ Дюшессою на балконъ, Кавалеръ пришелъ къ нимъ, и увидя Якова, гуляющаго по двору въ одномъ камзол, и которой въ этомъ наряд очень походилъ на Санхо-Пансу — вотъ, сказалъ онъ, жокей Гна. Феріоля! Дюшееса громко захохотала по обыкновенію своему. Изора насильно улыбнулась, желая угодишь Дюшесс, которую она довольно любила и сверхъ того боялась оскорбить. Дйствительно, сударыня, продолжалъ Кавалеръ, обратясь къ Изор, напрасно вы не посовтуете Гну. Феріолю сдлать Якова жокеемъ. — Совты мои были бы безполезны. — По чему? — По тому, что для скачки надобно бы морить Якова голодомъ и заставлять его потть. — Такъ что же? — То, что Г. Феріоль для своей забавы не станетъ никогда мучить людей.
Не взирая на все искуство, владть собою, Кавалеръ не могъ не закраснться отъ гнва. ‘Слдовательно мы варвары, такъ какъ и вс Англичане?’ отвчалъ онъ тономъ неудовольствія и насмшливости. — По крайней мр вы не очень человколюбивы, отвчала Изора, когда, въ самые сильные лтніе жары, окутываете бднаго 14-лтняго робенка байковыми одялами, и жарите его передъ раскаленною печью, для того, чтобъ привесть его въ надлежащій всъ. — ‘Однакожь вы смотрли на скачку безъ ужаса и, кажется, интересовались ею?’— Тогда не пришло мн этого въ голову…. Дюшесса вмшалась въ разговоръ и обратила ссору ихъ въ шутку. Изора смягчилась, Кавалеръ сдлался попрежнему веселъ, поцловалъ руку y Изоры, и вс возвратились въ гостиную посл нжнаго примиренія, которое однако же произвело въ сердц Изоры большое охлажденіе, a въ Кавалер сильную досаду.
Кавалеръ и Дюшесса возвратились въ Парижъ. Баронъ игралъ съ приходскимъ Пасторомъ въ шахматы, Гжа. Бевиль пошла въ свой кабинетъ, a Изора въ садъ, куда и Г. Феріоль за нею послдовалъ. Изора, принявъ твердое намреніе отказать ему, не могла смотрть на него безъ смятенія. Онъ подошелъ къ ней, съ открытымъ и непринужденнымъ видомъ и, подавая ей руку, сказалъ: ‘ахъ, сударыня! какъ я желалъ, со времени вчерашняго приключенія найти случай поговорить съ вами на един!’…. Это начало смутило Изору еще боле, она съ робостію взглянула на Гна. Феріоля, и увидла въ глазахъ его нжнйшее выраженіе щастія, довренности и любви…. Возможно ли y такого добраго, откровеннаго человка отнять вдругъ надежду, которая составляла все его блаженство?… И естьли, узнавъ ея склонности и намреніе, удалить его, онъ все станетъ продолжать любить ее, то не уже ли надобно будетъ объявить ему, что она предпочитаетъ ему соперника, которому общала свою руку?…. Но пожертвовавъ Гм. Феріолемъ, могла ли она быть уврена, что съ Кавалеромъ будетъ щастлива?… Вс сіи мысли перескали одна другую въ воображеніи колеблющейся Изоры, она съ печальнымъ умиленіемъ смотрла на Гна. Феріоля, которой и самъ былъ очень тронутъ. Помолчавъ не много, сказалъ онъ: ‘На что это смущеніе? Я ничего не требую отъ васъ: я доволенъ…. Вчера, на этой дорог, гд перевязывали вы рану Якову, вы слышали, что я говорилъ вамъ, вы удостоили меня отвтомъ.’…. Изора содрогнется, она живо помнитъ минуту пріятнаго своего смятенія, но въ то же самое время приводитъ себ на память, что въ присутствіи всего Двора оказала величайшую склонность къ Кавалеру!…. — ‘Я объ одномъ только безпокоюсь,’ продолжалъ. Г. Феріоль: ‘вы узнали Парижъ и блестящія его забавы, боюсь не того, чтобъ вы не могли безъ нихъ обойтись, но чтобъ посл не сожалли иногда, что ихъ лишились.’ — Я должна вамъ сказать…. должна признаться….. что, сдлавъ привычку жить въ большомъ свт… не могла бы я считать себя щастливою, живучи въ Провинціи. — услышавъ сіе признаніе, сдланное съ величайшею робостію, Г. Феріоль улыбнулся. ‘Это не ваши слова,’ сказалъ онъ ей: ‘вы слышали такія выраженія въ свт и повторяете ихъ безо всякаго размышленія. Вы, Изора! вы не можете быть щастливы въ прелестномъ обиталищ, среди всхъ сокровищь Природы, съ лучшимъ изъ отцевъ и съ избраннымъ вами супругомъ?…. Скажите мн: какую связь иметъ щастіе съ шумомъ большаго свта?… Ахъ, Изора! такое непонятное разсяніе удобно разрушить блаженство самое совершенное, отвлекая безпрестанно отъ добродтели и дружбы.’… Здсь Г. Феріолъ почувствовалъ, что Изора пожала ему руку, онъ взглянулъ на нее: она была блдна, и дв крупныя слезы, выкатясь изъ потупленныхъ ея глазъ, медленно потекли по лицу ея… ‘Милая, чувствительная Изора! продолжалъ онъ съ глубокимъ чувствомъ: конечно мн дозволено бояться, чтобъ въ нкоторыя праздныя минуты напоминаніе о Париж не заставило васъ невольно грустить. Какъ въ ваши лта не сожалть, на примръ, о томъ очаровательномъ спектакл, гд зрители проливаютъ толь сладостныя слезы, гд видятъ они и слышатъ все, что можетъ плнить умъ и тронуть сердце?… Но поставивъ себ за правило наблюдать малйшія ваши душевныя движенія, когда увижу я хотя самую легкую перемну въ вашемъ нрав, то скажу: не жалй, Изора, о тхъ прелестныхъ вымыслахъ, которыхъ самыя сладчайшія впечатлнія возбуждаются здсь настоящими предметами! Хочешь ли испытать чувство состраданія? послдуй за мною подъ кровъ бднаго, и слезы, которыя ты прольешь тамъ, не будутъ безполезны: он утшатъ нещастнаго. Желаешь ли видть занимательную картину тишины и невинности? войди со мною въ хижины, насъ окружающія. Наконецъ хочешь ли разсматривать восхитительной образъ щастія? Взгляни на отца своего и на супруга, и — наслаждайся своимъ дяніемъ!’.. — Изора, заливаясь слезами, сла на скамью. Ахъ! вскричала она: вы лучше самой меня знаете мое сердце. Г. Феріоль бросился къ ногамъ ея, и взявъ ея руку, сказалъ: ‘Такъ, милая, несравненная женщина! я здсь никого не знаю, никого не видалъ, кром одной тебя!’… — Но не ужели вы не примтили, отвчала Изора, что тетушка не хорошо къ вамъ расположена? — ‘Вы меня удивляете! она всегда такъ ко мн ласкова!…’ — Какъ! вы не видите, что она предпочитаетъ вамъ Кавалера? — ‘Извините, я это замтилъ, но какая намъ до этого нужда?’ — Какъ! — ‘Конечно: пусть онъ на ней женится!’ — Не уже ли вы думаете, что она въ него влюблена?— ‘Безъ сомннія, a Кавалеръ влюбленъ въ нее. Онъ мн кажется очень хорошимъ человкомъ, оказываетъ мн дружбу, и я порадуюсь искренно его благополучію’. — Разв батюшка не увдомилъ васъ о тетушкиномъ намреніи?… — ‘Онъ сказывалъ мн, что Гжа. Бевиль желаетъ отдать васъ за Кавалера, однакожь батюшка вашъ ошибся: она сама иметъ склонность къ этому молодому человку, которой васъ не любитъ, а занятъ только ею.’
Изора улыбнулась и хотла отвчать, но услышавъ, что кто-то идетъ, встала и, возвращаясь домой, встртилась съ Гжею. Бевиль и Барономъ. Остановясь съ ними на минуту, съ поспшностію удалилась она въ свой кабинетъ и заперлась. Боже мой! вскричала она, бросясь въ кресла: что я сдлала!…. какъ не извинительны мои поступки!… Я не могу больше обманываться… Такъ, я люблю Гна. Феріоля, онъ заставилъ меня устыдиться моего малодушія, которое я теперь презираю, такъ, одна только эта чистая, чувствительная душа отвтствуетъ моей, и однакожь я — сего дня еще — публично обязалась отдать руку мою другому!… Минута упоенія сдлала меня кокеткою и лгуньею!… Но что было причиною бдственнаго моего умоизступленія? — самое глупое тщеславіе….. Въ одинъ день подала я надежду двумъ любовникамъ! Какъ могла я играть толь подлую и толь противную правиламъ моимъ роль? Вотъ до чего можетъ довести гордость и суетность большаго свта!… Ахъ! удалимся отъ этого развращеннаго свта, удалимся навсегда!… Но какъ открыть такое намреніе? Сколь велико будетъ негодованіе тетушки, и какъ ужасаюсь я мщенія Кавалера д’Озамбри! Въ какую бездну нещастія погрузила меня неосторожность моя и глупая суетность!… Я не могу возвратиться къ добродтели, не потерявъ доброй своей славы… не могу послдовать сердечной склонности, не преступивъ клятвъ своихъ!… О, батюшка! на что оставлялъ ты меня въ этомъ опасномъ город? Ты положился на мой разсудокъ: но можетъ ли разсудокъ существовать безъ опытности?…
Въ сію минуту Изора услышала стукъ y дверей своихъ, она отперла ихъ, отеревъ прежде слезы свои. Ее пришли звать кататься: она сошла внизъ и сла въ коляску съ Гжею. Бевиль, съ двумя другими дамами, съ Барономъ и съ Гм. Феріолемъ. Они похали на мызу, въ верст отстоящую, куда часто зжали сть сливки и ягоды. Дочь мызника была шестнадцатилтняя двушка, прекрасная собою, Изора очень ее любила, и Мара — такъ ее звали — почти каждое утро. когда Изора была въ город, носила ей ягоды. Изора, возвращаясь домой, поцловала ее по своему обыкновенію, и сказала: ‘после завтра приходи на вечеръ плясать къ Гж. Бевиль: я буду имянинница.’ — Какъ, сударыня! мы съ вами въ одинъ день имянинницы? вскричала Мара. — ‘Такъ точно,’ отвчала Изора. Это причинило великое удовольствіе молодой крестьянк, которая общала непремнно придти. По прізд домой, Гжа. Бевиль, позвавъ Изору въ кабинетъ, спросила y нее, говорила ли она съ Гм. Феріолемъ? Смущенная симъ вопросомъ, Изора не знала, что ей отвчать, но мысль, загладить прежніе свои проступки великодушною откровенностію, въ одинъ мигъ ободрила ее. ‘Говорила, тетушка!’ отвчала она. — Чтожь! отказывается ли онъ отъ руки твоей? — ‘Нтъ, тетушка!’ — На кого же онъ надется? — ‘На меня, сударыня…. Я люблю Гна. Феріоля и чувствую всю неосновательность своихъ поступковъ… Не знавъ еще Гна. Феріоля, я сдлала неосторожную связь: въ этомъ очень я виновата, но молодость моя можетъ служить мн извиненіемъ. Страхъ, стыдъ, а особливо суетность, заставили меня посл надлать множество глупостей, однакожь наконецъ я узнала сердце свое, и выборъ мой ршенъ.’…
Этотъ выборъ доказываетъ твой хорошій вкусъ, отвчала Гжа. Бевиль съ презрительною улыбкою… Но подумала ли ты, что не можешь разорвать связи съ Кавалеромъ д’Озамбри, не обезчестивъ себя? — ‘Г. д’Озамбри не можетъ почитать меня невозвратно съ нимъ обязанною, не получивъ согласія того человка, которой одинъ только иметъ право располагать мною, a я почитаю себ за честь отдать преимущество Гну. Феріолю, какъ другу батюшки моего.’
Гнвъ заставилъ Гжу. Бевиль безмолвствовать нсколько минутъ, но разныя мысли, представившіяся ей въ самой скорости, побудили ее принять тонъ умренности. ‘По крайней мр, сказала она наконецъ тихимъ голосомъ, дай мн время приготовить Кавалера къ этой удивительной перемн, я не думаю, чтобъ ты хотла присоединить ругательство и презрніе къ непостоянству.’… — Ахъ, тетушка! я почитаю Гна. д’Озамбри, удивляюсь превосходнымъ его дарованіямъ, чувствую всю цну его ко мн расположенія, и хочу не иначе ему отказать, какъ съ изъявленіемъ моей благодарности и дружбы. Удостойте, тетушка, помочь мн въ этомъ, я сдлаю все, что вы мн предпишете, и тмъ охотне, что я смертельно страшусь досады и мщенія Гна. д’Озамбри. — ‘Не бойся, отвчала Гжа Бевиль съ усмшкою пренебреженія: Кавалеръ хотя и предпочиталъ тебя первымъ невстамъ въ Париж, но никогда не имлъ къ теб страсти, a хотлъ на теб жениться по одной только привязанности ко мн, и думалъ сверхъ того, что ты въ него влюблена.’ — Вы меня чрезвычайно обрадовали, тетушка! вотъ все, чего я желала! — ‘Конечно, примолвила Гжа. Бевиль, Кавалеръ очень удивится, что и натурально: но будь уврена, что впрочемъ будетъ онъ спокоенъ. Говорила ли ты съ отцемъ?’ — Нтъ, тетушка. — ‘Не спши же его объ этомъ увдомлять, потерпи еще дв недли, я общаю теб, что по прошествіи этого сроку будешь ты совершенна свободна, безъ сценъ и безъ всякаго шума.’ Сіе увреніе несказанно обрадовало Изору, она тысячу разъ цловала руки y тетки своей, благодаря ее и прося у нее прощенія съ трогательнымъ простодушіемъ. Невинная Изора не знала, что тридцати-осьмилтняя кокетка никогда не прощаетъ того, кто хотя мало разстроилъ ея замыслы, или оскорбилъ ея тщеславіе. Гжа. Бевиль углубилась въ размышленія о семъ неожиданномъ ею произшествіи. Она потребовала отъ Изоры времени только для того, чтобъ сдлать хорошій планъ, и по оному расположить будущіе свои поступки. Она всегда завидовала прелестямъ и молодости племянницы своей, слдовательно никогда ее не любила, но гордость и честолюбіе подали ей мысль выдать ее за знатнаго человка, потомъ безпрестанная лесть Кавалера, которой старался уврить ее, что чувствуетъ къ ней нчто боле дружбы, вскружила слабую ея голову. Она думала, что играетъ героическую роль, и хотя раскаявалась въ томъ, для чего не свою собственную руку предложила Кавалеру, однакожь ее такъ умли упоить похвалами и честолюбивыми надеждами, она столько была уврена, что одна станетъ управлять по желанію своему Кавалеромъ, и что Изора не будетъ надъ нимъ имть никакой власти, что въ самомъ дл почитала сей бракъ необходимымъ для щастія своей жизни, но теперь надлежало оставить сіе предпріятіе, потому что Изора наконецъ объявила съ твердостію склонность свою къ Гну. Феріолю. Гжа. Бевиль почувствовала, что можетъ извлечь большія для себя выгоды изъ неосторожнаго поведенія Изоры, которую можетъ, она сдлать очень виновною, и на этомъ основать новой свой планъ. И такъ она ршилась явно жаловаться на Изору и на Барона, ршилась поссориться съ ними и вытти за Кавалера, естьли онъ, какъ она не сомнвалась, откроетъ ей истинныя свои чувствованія. Она не боялась уже посмянія по тому, что Изора сама и одна подала поводъ къ разрыву съ Гм. д’Озамбри. Сверхъ того, имя справедливую причину на нее досадовать, она не была уже остановляема мнимою своею къ ней нжностію, которой одной, говаривала она прежде, довольно было для удержанія ее отъ вторичнаго замужства. Наконецъ приверженность ея къ Кавалеру была столь сильна, что она забыла неравенство лтъ и вс другія неудобства, которыя за нсколько дней передъ тмъ ее устрашали. Но прежде изъясненія съ Кавалеромъ, хотла она узнать расположеніе его фамиліи, и вознамрилась вврить тайну Изоры Дюшесс д’Озамбри.
На другой день вс похали въ Парижъ. Гжа. Бевиль не видалась тамъ ни съ Кавалеромъ, ни съ Дюшессою, которые на тотъ разъ были въ Версаліи. Г. Феріоль, по прізд въ свой трактиръ, нашелъ письмо, въ которомъ незнакомая Дама, живущая недалеко отъ него и называющаяся Маркизою Мельсанжъ, убдительно просила его въ тотъ день къ себ. Слогъ письма былъ очень порядоченъ. Г. Феріоль немедленно къ ней похалъ и нашелъ молодую, прекрасную и благовоспитанную женщину, которая, извинясь, что его обезпокоила, разсказала ему, что мужъ ея былъ изъ хорошей дворянской фамилій и имлъ Капитанской чинъ, но богатой и сильной при Двор дядя гналъ его единственно за то, что онъ женился по склонности. Признаюсь, продолжала огорченная красавица, что я не богата и незнатнаго рода, но могу увришь васъ, что самые злйшіе мои враги не найдутъ ничего къ тому, чтобъ опорочить мое поведеніе. Я вышла тайно за Маркиза Мельсанжа тому уже четыре года, наконецъ мы объявили свой бракъ въ прошедшемъ Ма, и очень скоро посл того посадили мужа моего по Королевскому повелнію въ Сомюрскую крпость…..— Боже мой! вскричалъ Г. Феріоль. Маркиза, закрыла платкомъ глаза, и нсколько минутъ пробыла въ этомъ положеніи, потомъ продолжала: Такъ, сударь! недоброжелатели наши хотятъ уничтожить нашъ бракъ, потому что мужъ мой, будучи Офицеръ, не изпросилъ Королевскаго на женитьбу соизволенія. Я жила всегда въ Провинціи и не имю здсь ни друзей, ни знакомыхъ и никакого покровительства… Нечаянно дошло до свденія моего, что Военной Министръ вамъ родственникъ и, наслышась о рдкомъ вашемъ добродушіи, надюсь, что вы удостоите подать прозьбу мою Министру… — Не сомнвайтесь въ этомъ, сударыня! перервалъ съ живостію Г. Феріоль: и располагайте мною… Я буду имть честь представить васъ Министру… — Нтъ, сударь, отвчала Маркиза: я боюсь дяди мужа моего, сдлавъ гласнымъ это дло, онъ такъ жестокъ, что въ состояніи и меня посадить въ тюрьму…— Возможно ли?— Онъ на это способенъ, и потому я не хочу показываться въ Версаліи, a прошу васъ только взять мою прозьбу.
Г. Феріоль далъ слово не только подать прошеніе ея, но и всячески стараться о скоромъ ршеніи дла въ ея пользу, Маркиза сказала ему, что ожидаетъ нкоторыхъ важныхъ бумагъ, которыя намрена приложить къ своей прозьб, и что черезъ нсколько дней ихъ получитъ, о чемъ дастъ ему знать. Она заключила изъявленіемъ ему своей признательности, и Г. Феріоль простился съ нею, будучи чувствительно тронутъ ея состояніемъ.
Гжа. Бевиль возвратилась къ вечеру въ городской свой домъ. На другой день, по утру, то есть въ имянины Изоры, Клара, одвая ее, сказала: ‘Я слышала, сударыня, отъ Якова, что Г. Феріоль привезетъ вамъ сего дня изъ Парижа горшокъ прекрасныхъ розановъ, которые хотя въ этомъ мсяц и рдки, но онъ, услышавъ, что вы ихъ очень любите, хотлъ непремнно достать ихъ для васъ, чего бы то ни стоило.’ Г. Феріоль пріхалъ въ девять часовъ, Изора нетерпливо ждала розановъ, но Г. Феріоль подарилъ ей только анемовъ, сорванный въ саду. Она подумала, что онъ отдаетъ ей розы тогда, какъ вс домашніе и крестьяне принесутъ ей по обыкновенію букеты, и желая показать, что не ожидаетъ такого подарка, не сказала ему о розанахъ ни слова. Посл обда на дарили Изор множество цвтовъ, но Г. Феріоль не подносилъ ей никакого другаго подарка. Черезъ нсколько минутъ входитъ пригожая Мара, съ другими молодыми крестьянками, и подноситъ корзинку цвтовъ, которую Изора приняла съ холодностію. Одинъ только предметъ обратилъ на себя все ея вниманіе, это былъ великолпной букетъ розановъ на груди — у Мары… Она скоро примтила, что Г. Феріоль поглядывалъ на этотъ букетъ съ улыбкою удовольствія и длалъ Мар знаки, показывающіе тайное съ нею согласіе. Пошли въ садъ, гд, на пріятномъ зеленомъ лужку, дворовые и крестьяне расположились плясать. Изора подошла къ Мар, которая отстала нсколько отъ прочихъ крестьянокъ, и спросила, гд она взяла такіе прекрасные розаны? Мара блднла, краснла и ничего не отвчала. Изора отошла отъ нее съ сильнымъ біеніемъ сердца. Она не приняла никакого участія въ пляск, начала жаловаться на жестокую головную боль и сла подл тетки. Черезъ часъ Изора, увидя, что Г. Феріоль, Мара и еще нкоторые другіе люди пошли въ ближнюю рощицу, встала и послдовала за ними. Начинало смеркаться: Изора остановилась, услышавъ за густымъ кустомъ сиринги голосъ Гна. Феріоля, которой говорилъ слдующее: Естьли мы доле здсь съ тобою пробудемъ, то это можетъ показаться странно, но будь спокойна, любезная Мара! Прости и не забудь, что завтра въ шесть часовъ по утру.... Изора, не желая подслушивать боле, посп 23,шно выбжала изъ рощицы и, встртясь съ Кларою, взяла y нее ключь отъ своей спальни. Клара не могла воздержаться, чтобъ не упомянуть о прекрасныхъ Мариныхъ розанахъ. ‘Я приказываю теб молчать, отвчала Изора, и естьли ты хотя слово скажешь объ этомъ Якову, то сошлю тебя со двора!’ Посл сихъ словъ, ушла она въ свою комнату и заперлась, сказавъ людямъ, что она не здорова и хочетъ лечь. Негодованіе и удивленіе Изоры были чрезмрны. Возможно ли, говорила она сама съ собою, чтобъ человкъ, котораго я предпочла всмъ другимъ мущинамъ, котораго почитала толь добродтельнымъ, Въ которомъ предполагала толь нжныя ко мн чувствованія, и котораго наконецъ я такъ искренно любила… возможно-ли, чтобъ этотъ человкъ былъ разпутной, подлой обманщикъ, обольститель и лицемръ?… Я отрекаюсь отъ замужства, возвращаю себ свободу, и — никогда ею никому не пожертвую…. Жалуясь такимъ образомъ, Изора плакала: сердце ея жестоко было разтерзано, и могла ли быть боле оскорблена молодая, благородно мыслящая и чувствительная двушка, удостовренная въ такой измн, почти въ ту самую минуту, какъ она призналась въ склонности своей къ неврному?…
Изора провела всю ночь въ мучительныхъ размышленіяхъ, которыя съ часу на часъ умножали досаду ея и горесть.
По утру доложили ей, что Маринъ отецъ проситъ дозволенія поговорить съ нею. Изора, услышавъ имя Мары, почувствовала въ себ сильное волненіе, она встала немедленно и, сошедъ въ залу, увидла тамъ добраго мызника. Сударыня! сказалъ онъ ей: зная, сколько вы милостивы къ моему семейству, пришелъ я объявить вамъ…. — Напередъ скажи мн, прервала Изора, не будешь ли ты мн говорить чего нибудь о Гн. Феріол?…. — И очень много, сударыня, потому что онъ только одинъ…. — Довольно! я не хочу ничего больше слышать, сдлай мн одно только одолженіе, не разглашай этой исторіи! — Это не возможно, сударыня, когда любовь по селится въ голову молодой двки…. — Она видно очень влюблена въ него? — До безумія, да и онъ не меньше. Сначала я очень было разсердился, но Г. Феріоль такъ щедръ! даетъ такъ много денегъ!…. Раздраженная до крайности Изора встала, не сказавъ ни слова, и пошла съ поспшностію изъ залы. Отворивъ дверь, отступила она два шага назадъ, увидя Гна. Феріоля, которой усмхнулся, взглянувъ на выходящаго крестьянина, и вошедъ въ залу, спросилъ y Изоры: ‘Что, сударыня, разсказалъ ли онъ вамъ этотъ пріятной маленькой романъ?… Смущенная Изора молчала: слова, произнесенныя Гм. Феріолемъ съ тихимъ и покойнымъ духомъ, служили почти совершеннымъ для него оправданіемъ. Волненіе Изоры столько было сильно, и ноги ея такъ дрожали, что она принуждена была ссть… — Вы узнали бы все это вчера ввечеру, продолжалъ Г. Феріоль, естьли бы я могъ найти хотя одну минуту поговорить съ вами на един…. Изора потребовала отъ Гна. Феріоля подробнаго изъясненія, онъ слъ подл нее и сказалъ: ‘Прежде всего надобно вамъ знать, что я хотлъ вамъ подарить кустъ лучшихъ розановъ… — Любезный Феріоль! вскричала Изора, которую слова сіи вывели совершенно изъ заблужденія. Г. Феріоль, изумленный и тронутый симъ восклицаніемъ, остановился, но Изора просила его продолжать, Онъ поцловалъ съ нжностію ея руку и разсказалъ слдующее: ‘Вчера по утру былъ я почти y всхъ лучшихъ садовниковъ, но ни одинъ не согласился продать мн цлаго куста, и я принужденъ былъ довольствоваться только нсколькими цвтами. Я похалъ изъ Парижа въ коляск съ Яковомъ, держа розаны, которыя хотлъ вамъ подарить. Въ половин девятаго часа по утру мы поровнялись съ домомъ школьнаго учителя, которой, какъ вамъ извстно, не дале пяти сотъ шаговъ отъ деревни. Мостовая въ этомъ мст такъ дурна, что мы не могли иначе хать, какъ шагомъ. Вдругъ услышалъ я стонъ и рыданіе, и велвъ остановить лошадей, увидлъ за заборомъ молодаго крестьянина, которой утопалъ въ слезахъ. Лицо его и горесть меня тронули, Вышедъ изъ коляски, я веллъ Якову хать къ Гж. Бевиль, и сказалъ, что приду пшкомъ. Яковъ похалъ: я подошелъ къ забору, подозвалъ къ себ молодаго человка, и спросилъ y него: ‘Что съ тобою сдлалось, другъ мой! не прибилъ-ли кто тебя?’ — Нтъ, сударь! — ‘О чемъ же ты такъ горько плачешь?’ — Ахъ! мн не льзя этова сказать. — Я сталъ его такъ усильно просить, что онъ открылъ мн наконецъ причину своей печали, a именно, что кто-то оборвалъ вс цвты съ розоваго куста, которой берегъ онъ, какъ сокровище. — Это еще не большая бда, сказалъ я: вотъ теб луидоръ, ты можешь купить другіе. — Ахъ, сударь! естьли бы вы часомъ ране сюда пожаловали!…. теперь уже поздно…. — По чему? — Я хотлъ подарить розаны…. одному человку, которой скоро мимо насъ продетъ… — Врно двушк? — Да, сударь, и она севодни имянинница… — Ее зовутъ Марою? — Точно такъ, она дочь мызника. Всякой день по утрамъ возитъ она по этой дорог молоко и зелень на продажу въ деревню…. Она поетъ каждой разъ, и я издалека еще слышу голосъ ея, и… — И вс твои розаны сорваны? — Злоди не оставили ни одного цвточка, и я только сей часъ это увидлъ…. вчера было ихъ шесть! По крайней мр хоть бы одинъ остался, я былъ-бы доволенъ, но подумайте, въ имянины ея… нтъ y меня для нее ни цвточка! — и молодой человкъ началъ опять плакать. Я стоялъ такъ, что за высотою забора не льзя было ему видть ничего, кром лица моего, и онъ не примтилъ прекрасныхъ моихъ розановъ, которые держалъ я въ рук. Сдлаемъ его щастливымъ! сказалъ я самъ въ себ: Изора не ждетъ этихъ цвтовъ, и естьли бы она была здсь, то врно приказала бы мн ими пожертвовать: это все будетъ дань любви…. Между тмъ, какъ я думалъ такимъ образомъ, молодой крестьянинъ вскричалъ: Боже мой! вотъ она! послушайте. Дйствительно я услышалъ очень пріятной и звонкой голосъ: тогда, поднявъ руку сверхъ забора, показалъ я великолпные свои розаны…. Крестьянинъ вскричалъ отъ удивленія, перелзъ черезъ заборъ, и бросясь на колна: любезный, милостивый господинъ! сказалъ онъ, сложивъ руки. — Я теб дарю ихъ, перервалъ я, подавая ему цвты. Онъ принялъ ихъ съ неописаннымъ восторгомъ и осыпалъ меня благословеніями, двушка была уже близко, и я пошелъ. Въ имянины ваши говорилъ я въ саду съ Марою о ея любовник, которому только еще семнадцать лтъ. Отецъ ея, по причин такой его молодости и недостаточнаго состоянія, запретилъ дочери своей объ немъ думать, но это легче приказать, нежели исполнить: Мара все думала о Сильван — имя ея любовника — и увряла меня со слезами, что она точно какъ приворожена къ нему. Наконецъ сего дня въ шесть часовъ по утру ходилъ я на мызу, видлся со старикомъ и насилу могъ уговорить его, чтобъ онъ согласился отдать дочь свою за Сильвана, съ которымъ я посл также видлся. Теперь вс согласны, вс довольны, и свадьба совершится черезъ шесть недль.
Можно представить, какое дйствіе произвела сія повсть въ сердц Изоры: уваженіе и любовь ея къ Гну. Феріолю столько увеличились, что въ тотъ же день открыла она Барону склонность свою и, разсказавъ ему все произходившее между ей и Гжею. Бевиль, согласилась вытти за Гна. Феріоля, какъ скоро тетка ея предупредитъ Кавалера.
Спустя два дни, Г. Феріоль получилъ записку отъ Гжи. Мельсанжъ, которая просила его къ себ на другой день въ шесть часовъ вечера. Хотя онъ былъ щастливйшимъ изъ смертныхъ, бесдуя только съ Изорою и Барономъ: однакожь вырвался, такъ сказать, изъ ндръ блаженства для добраго дла, и въ назначенный день и часъ явился къ Маркиз,
Кавалеръ д’Озамбри пріхалъ къ Гж. Бевиль черезъ часъ посл отъзда Гна. Феріоля въ щегольскомъ фаэтон, и предложилъ Гж. Бевиль прокатишься въ Елисейскія поля (одно изъ гульбищъ Парижскихъ). Погода была прекрасная: предложеніе принято, и въ фаэтонъ, которой былъ тремстный, сли: Гжа. Бевиль, Изора и Кавалеръ. Изора была задумчива и молчала, Кавалеръ, по обыкновенію своему, казался быть занятъ только Гжею. Бевиль, которая, горя желаніемъ ему понравиться, всячески старалась прельстить его. Разговоръ ихъ былъ очень живъ, и въ самомъ жару онаго Кавалеръ вдругъ вскричалъ: Ахъ, Боже мой! мн кажется, что я вижу Гна. Феріоля въ этой желтой карет. Изора еще прежде его увидла: влюбленная женщина далеко видитъ предметъ склонности своей. Это былъ дйствительно Г. Феріоль съ Гжею. Мельсанжъ, которая въ самую ту минуту, какъ онъ къ ней пріхалъ, садилась въ карету, чтобъ прогуляться для здоровья, какъ говорила она, и пригласила его съ собою. Г. Феріоль сидитъ съ какою-то красавицею! сказала Гжа. Бевиль. — Это невроятно! вскричалъ Кавалеръ: я врно ошибаюсь… Въ сію минуту карета поровнялась съ фаэтономъ: Гжа. Мельсанжъ, прижавшись въ самой уголъ кареты, какъ бы желая спрятаться, сказала съ торопливостію Гну. Феріолю: ‘Сдлайте милость, опустите поскоре стору съ вашей стороны: я вижу одного изъ своихъ гонителей, и боюсь, чтобъ онъ меня не примтилъ.’ Г. Феріоль немедленно повиновался, хотя и съ неудовольствіемъ, ибо онъ увидлъ Изору, которую сей поступокъ удивилъ несказанно, Кавалеръ между тмъ безпрестанно повторялъ: это невроятно! Гжа, Бевиль спросила y него наконецъ, чему онъ такъ удивляется? — Чудному сходству, отвчалъ онъ, женщины, которая сидитъ съ Гн. Феріолемъ, съ…. Естьли бы порядочной человкъ могъ отважишься показаться на гульбищ съ разпутною женщиною: то я поклялся бы, что это Селія… — Какая Селія? спросила Гжа. Бевиль: не та ли, что два года тому назадъ была Оперною танцовщицею? — Да, она сама. — Вы, безъ сомннія, ошибаетесь! вскричала съ живостію Изора. — Нтъ, сударыня! я увренъ, что это она, отвчалъ Кавалеръ, притворяясь, будто не видитъ смятенія Изоры. Но вотъ Вильмеръ, примолвилъ онъ, которой знаетъ ее гораздо больше меня, онъ ршитъ наше сомнніе. Вильмеръ былъ верьхомъ, онъ тотчасъ подъхалъ къ фаэтону, и на сдланной ему вопросъ о женщин, сидвшей въ желтой карет, отвчалъ немедленно, что это Селія, и примолвилъ: ‘я говорилъ съ нею, она съ какимъ-то незнакомымъ мн мущиною.’ Посл сего объясненія Вильмеръ, сказавъ нсколько словъ о другихъ предметахъ, ухалъ. Кавалеръ торжествовалъ. Изора наблюдала глубокое молчаніе, Гжа Бевиль задумалась: новой планъ ея недозволялъ ей желать, чтобъ Изора перемнила еще разъ свое намреніе, напротивъ она очень боялась, чтобъ досада не побудила ее возвратиться опять къ Кавалеру. Такимъ образомъ сіе произшествіе, вмсто удовольствія, причинило ей сильное безпокойство. Возвратясь домой, нашли они тамъ Дюшессу д’Озамбри, которая уже съ часъ ихъ дожидалась. Изора пошла въ свою комнату: Кавалеръ вышелъ за нею и, догнавъ ее въ маленькой галлере, просилъ остановиться на минуту и выслушать его, говоря, что хотлъ сообщить ей прежде, нежели Гж. Бевиль, важное для него обстоятельство. ‘Имвъ щастіе, сказалъ онъ, быть на приватной аудіенціи у Королевы, получилъ я отъ Ея Величества удостовреніе, что очень скоро получу знатной чинъ, какого, признаться, я и ожидать не смлъ. Этотъ чинъ доставитъ мн всегдашній входъ во Дворецъ, a будущей жен моей вс придворныя почести, изъ всхъ неожидаемыхъ мною милостей, послдняя есть для меня пріятнйшая’… сіе сказалъ онъ съ видомъ нжнаго умиленія…. Изора смотрла на него пристально и холодно: это нсколько его смшало.
Коварные люди во многихъ случаяхъ могутъ ослпишь и обмануть праводушныхъ и чувствительныхъ, но они не знаютъ сердца человческаго, или знаютъ одн только млочныя движенія онаго, они слишкомъ много полагаются на суетность, или, лучше сказать, на нее одну полагаются, и часто обманываются. Минутное упоеніе Изоры разсялось навсегда. Ничто такъ не просвщаетъ насъ, какъ истинное чувство, ничто такъ не удобно усовершенствовать характеръ, какъ любовь, основанная на почтеніи и добродтели. Изора не презирала Кавалера, но и не удивлялась уже ему съ тхъ поръ, какъ почувствовала склонность къ Гну. Фepіoлю. Могла ли она удивляться тому, кто такъ мало сходствовалъ съ ея любовникомъ? Милый намъ предметъ есть образецъ совершенства: все, что не сходно съ нимъ — непріятно, все, что противололожно ему — отвратительно. Изора начинала справедливо судить о Кавалер единственно чрезъ сравненіе его съ любовникомъ своимъ. Начало его изъясненія не понравилось ей, она увидла въ немъ очень мало разборчивости, увидла намреніе обольстить ея самолюбіе и отвчала самымъ холоднымъ тономъ. Кадзалеръ хотя и очень удивился, но не отсталъ отъ своего предпріятія. ‘Я хотлъ, продолжалъ онъ, поговорить съ вами о Гн. Феріол. Надежда, которую вы мн подали и посл подтвердили публично толь пріятнымъ для меня образомъ, кажется даетъ мн право требовать, чтобъ вы меньше снизхожденія оказывали такому человку, которой хочетъ быть моимъ совмстникомъ. Уваженіе ваше къ вол родительской конечно очень похвально, но какъ Г. Феріоль доказалъ порочнымъ своимъ поведеніемъ, что онъ недостоинъ бытъ вашимъ мужемъ и моимъ соперникомъ: то я думаю, что должность ваша и честь предписываютъ вамъ объявить, безъ всякаго отлагательства и со всею откровенностію, предпочтеніе, которымъ вы меня удостоиваете. Благоразуміе и стыдливость безъ сомннія не дозволяютъ намъ увдомить Барона о томъ, что мы видли въ Елисейскихъ поляхъ, сверхъ того, подобная причина къ отказу будетъ похожа на жалобу, a преимущество, вами мн отдаваемое, на мщеніе, но я желалъ бы получить вашу руку путемъ достойнйшимъ васъ и лестнйшимъ для меня. И такъ довольно будетъ, естьли вы сего дня же откроетесь въ истинной вашей склонности, или дозволите мн поговорить вмсто васъ съ Гм. Рисдалемъ.’… — Нтъ, сударь! сказала наконецъ Изора: вс ваши старанія безплодны. Свойство съ вами сдлало бы конечно много чести отцу моему, но оно разлучило бы меня съ нимъ, я теперь вижу ясно свои должности и общала батюшк, никогда не оставлять его. — ‘А обязанности ваши со мною?…’ — Я не могла сдлать никакихъ обязанностей безъ родительскаго одобренія. — ‘Слдовательно вы предпочитаете мн разпутнаго Провинціала, у котораго нтъ никакихъ правилъ?’.— Воля отца моего разположить моею, которая безъ его совтовъ можетъ только ввесть меня въ заблужденіе. Сказавъ сіе, Изора откланялась Кавалеру, оставя его въ чрезвычайномъ изумленіи. Хотя онъ былъ увренъ, что Изора никогда его не любила, и примтилъ склонность ея къ Гну. Феріолю, но никакъ не воображалъ, чтобъ посл сцены, произшедшей на скачк, могла она предпочесть деревенскаго дворянина блистательнйшему Придворному, котораго почитала она притомъ и самымъ случайнымъ. Дла его были въ крайнемъ безпорядк, и онъ чрезмрно увеличилъ честолюбивыя свои надежды, ибо Королева очень слегка обнадежила его въ своемъ покровительств — и вотъ что, подобно многимъ другимъ, называлъ онъ врными общаніями! Онъ возвратился въ залу, гд Гжа. Бевиль дожидалась его съ величайшимъ нетерпніемъ и безпокойствомъ, но несказанно обрадовалась, узнавъ по смущенному его виду, что Изора ему отказала… Кавалеръ не имя нужды таиться отъ Дюшессы, разсказалъ подробно все произходившее между имъ и Изорою, отважился прямо сказать, что не былъ никогда въ нее влюбленъ, и что однако же онъ въ отчаяніи. Сіе увреніе ободрило и тронуло Гжу. Бевиль. Дюшесса, предупрежденная уже ею обо всемъ, сказала: ‘я давно примтила, что вы любите другъ друга, вы оба свободны’… При сихъ словахъ Кавалеръ бросился къ ногамъ Гжи. Бевиль. Сцена была съиграна мастерски, развязка угадывается. Кавалеръ отмстилъ Изор, лишивъ ее богатаго наслдства, получилъ нжное признаніе отъ Гжи. Бевиль, и черезъ недлю положено быть свадьб. Въ тотъ же вечеръ поскакалъ онъ просить дозволенія у Кароля, и началъ готовиться къ сему толь поспшно заключенному и неожиданному союзу. Гжа. Бевиль торжествовала и предавалась всмъ восторгамъ неограниченной радости. Ввечеру показалось ей въ зеркал, что она пятнадцатью годами стала моложе, ее предпочли юной и прелестной Изор: безподобный д’Озамбри пылаетъ къ ней любовно. что скажутъ объ этомъ въ Париж? какъ удивятся и какъ станутъ ей завидовать вс тридцати осьми лтнія женщины! Наконецъ будетъ она здить ко Двору въ роб!.… будетъ имть табуретъ у Королевы!… съ ея умомъ и опытностію мудрено ли сдлаться любимицею?… Сими восхитительными мыслями занималась она во всю ночь, по утру провела четыре часа за туалетомъ, надла розовыя ленты и нарядилась какъ дама въ двадцать лтъ. И дйствительно, пожилая женщина, вскружившая голову 26-лтнему красавцу, не иметъ ли права считать себя помолодвшею?
Баронъ, ночевавъ въ Париж, пріхалъ къ обду. Гжа. Бевиль, возгордившаяся славою блистательной своей побды, не показала ни малаго замшательства и, отведши къ сторон брата своего, объявила ему, что Кавалеръ ни въ кого не бывалъ влюбленъ, кром ее, и что наконецъ открылъ ей страсть свою. Она примолвила, что, не могши противиться толь истинной и сильной любви, согласилась увнчать ее. — Чтожь? тмъ лучше, сестрица! сказалъ Баронъ: теперь, думаю, не будетъ теб противно, естьли мой доброй Феріоль женится на Изор, мы вс будемъ довольны, и я увряю тебя, что Феріоль ни мало не станетъ жалть объ имніи, которое назначала ты дочери моей: я имю 50 тысячь ливровъ доходу, a онъ двенадцать, на чтоже намъ больше? Можно и съ гораздо меньшимъ достаткомъ быть щастливымъ — Гжа. Бевиль, восхищенная такою увренностію, обняла Барона, и хотла его уврить, что этотъ знаменитой союзъ будетъ весьма выгоденъ для всей ихъ фамиліи. Онъ отвчалъ, что не иметъ никакихъ честолюбивыхъ намреній, и пошелъ къ дочери своей.
Приключеніе съ розанами научило Изору не врить впредь наружностямъ и не длать заключеній по одному только виду. Сердце и даже самый разсудокъ увряли ее, что Г. Феріоль не можетъ быть разпутнымъ и безстыднымъ человкомъ: она легко понимала, что рдкое его добродушіе могло довести его до того, чтобъ показаться въ Публик съ развратною женщиною, не знавъ, кто она такая, но эта стора, опущенная имъ съ такою поспшностію, въ самую ту минуту, какъ онъ увидлъ фаэтонъ Кавалеровъ!… это долговременное пребываніе въ Париж!… какъ все это изъяснить?… Изора чрезвычайно безпокоилась… Баронъ нашелъ ее въ такой задумчивости, что она почти безъ всякаго вниманія услышала важное извстіе о бракосочетаніи тетки своей: она не сказала ни слова отцу своему о чудной встрч въ поляхъ Елисейскихъ, но поминутно вставала и подходила къ окну, когда слышала стукъ кареты, и потомъ садилась опять на свое мсто, воздыхая… Наконецъ Г. Феріоль пріхалъ и вошелъ. Баронъ спшилъ увдомить его о близкой свадьб сестры своей. Это меня не удивляетъ, сказалъ Г. Феріоль, я давно вижу, что онъ ее любитъ, онъ всегда такъ ее хвалитъ! — Это значитъ, что онъ ей нагло льститъ: возможно ли такъ влюбишься въ женщину, которой скоро будетъ сорокъ лтъ? Дай Богъ, чтобъ сестра моя не раскаялась посл въ своемъ дурачеств! — Я думаю, отвчалъ Г. Феріоль, что она будетъ щастлива: мн кажется, что Кавалеръ очень доброй человкъ. Но, продолжалъ онъ, обратясь къ Барону, мн поручено отдать вамъ эту записку: прочтите ее. Баронъ, развернувъ записку, нашелъ въ ней слдующее: ‘Покорнйше просятъ Гна. Барона Рисдаля пожаловать немедленно въ домъ, которой укажетъ ему податель сей записки, и гд будетъ сообщено ему очень важное дло, не терпящее ни малйшаго отлагательства.’
Эта рука мн не знакома, сказалъ Баронъ, и записка никмъ не подписана: въ чемъ состоитъ дло? — Я этого не знаю, но знаю особу, которая къ вамъ пишетъ, это Маркиза Мельсанжъ, молодая и очень интересная женщина, пріхавшая недавно изъ Провинціи. Она усердно меня просила, какъ можно постараться уговорить васъ, чтобъ вы побывали къ ней хотя на одну минуту…. — Не обманщица ли она? — О! напротивъ, очень добродтельная женщина… Возьмите мою коляску, позжайте не мшкавъ, и вы успете возвратиться къ обду’… Баронъ, сдлавъ еще нсколько вопросовъ, согласился хать. Г. Феріоль, оставшись одинъ съ Изорою, спшилъ удовлетворить чрезмрное любопытство ея въ разсужденіи добродтельной Маркизы Мельсанжъ, и разсказалъ ей, какимъ образомъ онъ съ нею познакомился, какъ попалъ съ нею въ Елисейскія поля, опущенная стора была также не забыта. Выслушавъ сіи подробности, восхищенная Изора вскричала: ‘Наилучшій изъ людей! безстыдный порокъ употребляетъ во зло твое добродушіе, эта мнимая Маркиза есть ничто иное, какъ разпутная женщина, я твердо въ этомъ уврена… — Возможно-ли? — Такъ точно, многіе знакомые ей люди назвали ее по имени: она была Оперною танцовщицею, — Поврите ли, что это меня не такъ удивляетъ, какъ-бы вы могли себ представить? Я люблю удалять отъ себя вс невыгодныя мысли и подозр 123,нія — какъ-бы он основательны ни были — о тхъ людяхъ, въ которыхъ принимаю участіе, я самъ не радъ этой слабости: она часто длала меня посмшищемъ плутовъ и подвергала ихъ обманамъ. — Ахъ! не стыдитесь этаго, отвчала Изора: такое добровольное легковріе есть самое истинное и трогательное доказательство добродушія! — Признаюсь, что я противъ желанія моего замтилъ въ этой молодой женщин множество небольшихъ странностей, и очень иногда чудный тонъ: это заставляетъ меня врить, что вамъ сказали объ ней правду. Но выслушайте остатокъ моего приключенія: Въ продолженіе прогулки въ Елисейскихъ поляхъ, она безпрестанно говорила со мною о длахъ своихъ, сказала, что посылала звать меня къ себ, для врученія мн всхъ своихъ бумагъ, недоставало только одной, но и ту, примолвила она, мы врно найдемъ, возвратясь домой, потому что сего дня ввечеру хотли ее непремнно ко мн прислать… Съ нами въ карет была прекрасная 4-лтняя двочка, дочь ея. Въ сумерки Гжа. Мельсанжъ предложила мн вытти и прогуляться пшкомъ — я согласился, но черезъ четверть часа нашла туча и пошелъ проливной дождь: вс толкали другъ друга, чтобъ уйти поскоре въ кареты, или въ кофейные домы. Въ продолженіе общаго смятенія, дочь Гжи. Мельсанжъ вдругъ отъ насъ пропала. Никогда не видалъ я подобнаго отчаянія: слезы нещастной матери капали, такъ сказать, на мое сердце. Я поклялся сыскать двочку, и безъ нее не возвращаться, a ей присовтовалъ дожидаться меня въ карет. Дождь, градъ, втеръ, продолжались съ удивительною жестокостію, что однакожь не помшало мн бгать цлой часъ по полю, но труды мои были безплодны. Наконецъ вздумалось мн войти въ одинъ кофейный домъ, гд къ несказанному удовольствію увидлъ я дочь Гжи. Мельсанжъ, которая сидла очень спокойно и ла бисквитъ. Думаю, что не могъ бы я боле обрадоваться, естьли бы нашелъ родную свою дочь. Я представлялъ себ восхищеніе бдной ея матери, которой сердечной стонъ раздавался еще въ душ моей… Взявъ двочку на руки, побжалъ я съ нею къ карет и кричалъ издали: вотъ она! вотъ она! ей ничего не сдлалось!… Мать — потому что какова бы впрочемъ ни была эта женщина, но все она мать, и какъ трогательна она въ этомъ отношеніи! — мать отворяетъ дверцы и кидается ко мн на встрчу, говоря: Богъ да наградитъ васъ! Мы сли въ карету, и я проводилъ ее домой. Вошедъ въ залу, велла она тотчасъ разложить огонь въ камин, чтобъ посушить хотя не много мое платье, потому что я былъ вымоченъ до чрезвычайности. Она держала на рукахъ дочь свою и смотрла на меня съ неизобразимымъ умиленіемъ, и вдругъ, схватя чернильницу, написала записку, запечатала и, отдавая мн, просила какъ можно уговорить Барона побывать y нее на другой день. Говоря со мною, имла она слезы на глазахъ и доказывала сильное безпокойство. Я не зналъ, что думать, и сколько ни спрашивалъ о причин ея волненія, но не получилъ отъ нее никакого объясненія. Мы разстались съ нею въ одиннадцать часовъ, и какъ уже было поздно хать въ вашъ домъ, то я я ночевалъ въ своемъ трактир…. Но…. вы плачете…. добрая, несравненная Изора! — Плачу отъ радости и во всю жизнь мою буду благодарить Бога за низпосланіе мн случаевъ узнать толь добродтельнаго человка…. Не скажу, чтобъ я нашла въ васъ предметъ, котораго искала: нтъ! я никогда не воображала себ такого рдкаго и трогательнаго совершенства. Мудрено-ли, что такой характеръ овладлъ моимъ сердцемъ, когда изъ повсти вашей вижу, что одно только то безпримрное добродушіе обезоружило хитрую и порочную женщину, которая заманила васъ къ себ для того, чтобъ обмануть? Не сомнваюсь, чтобъ желаніе ея, поговорить съ батюшкою, не произходило отъ честной и выгодной для васъ причины, можетъ быть, оставя коварные умыслы свои и узнавъ связь вашу со мною, хочетъ она оправдать васъ въ томъ, что вы показались съ нею въ Публик. Но я не хочу ничего боле таить отъ васъ, продолжала Изора: надобна вамъ знать вс мои слабости, отъ которыхъ однакожь я совершенно изцлилась. Знайте, что эта женщина очень меня тревожила, и что, прежде ее, Мара подала мн поводъ къ сильной ревности. Тогда Изора начала разсказывать подробно вс свои безпокойства, и разсказывала долго, ибо, говоря о себ съ милыми сердцу, можно-ли соблюсти краткость? Внимательный и чувствительный видъ слушателя ясно доказываетъ, что мы не говоримъ ничего лишняго. Изора не кончила еще повсти своей, какъ позвонили къ столу. Она сошла поспшно внизъ, и узнавъ, что Гжа. Бевиль была еще въ своей комнат, вошла къ ней съ Ги. Феріолемъ. Гордая радость изображалась на лиц Гжи. Бевиль: въ самомъ щегольскомъ наряд стояла она передъ зеркаломъ. Любовники поздравили ее съ наступающимъ бракосочетаніемъ, и добрый Феріоль присоединилъ къ сему искреннюю похвалу Кавалеру: это такъ тронуло и удивило Гжу. Бевиль, что она обняла его дружески и осыпала ласками, потомъ вынувъ изъ ларчика богатыя бриліянтовыя браслеты и такія же серьги, подарила ихъ Изор съ веселымъ видомъ. Пришли сказать, что столъ готовъ. Въ гостиной нашли трехъ, или четырехъ особъ, пріхавшихъ изъ Парижа. Гжа. Бевиль каждой изъ нихъ объявила за тайну о своемъ замужств. Наконецъ сли обдать. Баронъ прі 23,халъ въ конц стола, слъ подл Изоры и сказалъ тихонько, что иметъ сообщить ей очень странное произшествіе, которое однако же, примолвилъ онъ, надобно какъ можно скрывать отъ добраго Феріоля. Вышедъ изъ-за стола, Баронъ позвалъ сестру свою въ кабинетъ, и тамъ безъ всякаго предисловія сказалъ ей: ‘Я хочу, сестрица, предостеречь тебя, знай, что Кавалеръ д’Озамбри плутъ и — самой черной и злой человкъ.’ Сіе начало произвело сильное негодованіе въ Гж. Бевиль. ‘Это предостереженіе уже нсколько поздно, отвчала она съ сердцемъ: и могу ли я легко поврить, чтобъ человкъ, котораго я такъ люблю и уважаю, былъ бездльникъ?’ — Я предвидлъ,что ты этому не повришь, но естьли я докажу теб…’… Выслушай меня спокойно, естьли можешь. Селія, разпутная двка, прежняя Оперная танцовщица, съ которой ты видла Гна. Феріоля въ Елисейскихъ поляхъ, была цлой годъ любовницею Кавалера, съ полгода тому назадъ уступилъ онъ ее другу своему Вильмеру, но какъ эта двка очень не глупа и притомъ иметъ пріятные таланты: ибо Кавалеръ продолжалъ изрдка посщать ее и, желая очернить Феріоля въ мысляхъ Изоры, вздумалъ уговоришь Ceлію, чтобъ она заманила его къ себ, назвавшись Провинціальною Дамою, претерпвшею великія нещастія. Вильмеръ, видя въ этомъ гнусномъ обман только замысловатую и забавную шутку, вымышленную для того, чтобъ одурачить деревенскаго простяка, очень хвалилъ эту выдумку, тмъ боле, что онъ пересталъ уже любить Селію, которая вступила въ труппу Бордоскихъ комедіантовъ, и черезъ два дни хотла отсюда ухать: обстоятельство, которое отнимало y Кавалера опасеніе, чтобъ она не сдлала какой нескромности и не открыла его плутовства. Сверхъ того нужно было единственно то, чтобъ раздражить Изору и заставить ее объявить мн, что она предпочитаетъ и любитъ Кавалера. Наконецъ, какъ Селія завтра детъ, то какимъ бы образомъ Г. Феріоль могъ оправдаться, естьли бы открылъ онъ этотъ обманъ? Самое даже признаніе Селіи было бы тогда недостаточно къ совершенному обнаруженію его невинности: могли бы легко подумать, что онъ подкупилъ ее для разглашенія и подтвержденія сплетенной имъ басни, и какъ бы доказать, что Кавалеръ былъ изобртателемъ всего этаго заговора?…. — Но какъ же ты мн и теперь это докажешь? прервала Гжа Бевиль…. — ‘Выслушай до конца, отвчалъ Баронъ. Все шло такъ точно, какъ хотлось Кавалеру, Селія очень хорошо играла свою роль. Феріоль дался въ обманъ, но одно произшествіе, котораго злоди не ожидали, разстроило вс ихъ мры. Селія отъ природы чувствительна, сердце ея превосходно, совсть начала жестоко ее мучить: она просила меня къ себ черезъ записку — я былъ y нее, и она во всемъ мн призналась! Теперь вотъ что совтую теб сдлать: ты знаешь, что Англійской Посланникъ даетъ сего дня маскерадъ, Селія достала нсколько билетовъ, она должна тамъ видться въ послдній разъ съ Кавалеромъ и съ Вильмеромъ, которымъ назначила тамъ свиданіе. Они думаютъ, что она хочетъ имъ сообщить что нибудь новое о Феріол, и непремнно подутъ въ этотъ маскерадъ. Я предлагаю теб хать туда съ нею, ты одного росту съ Марханою, горничною ея двкою, походи вмст съ Селіею, и ты услышишь все, что станутъ ей говорить. Я поду съ тобою въ этотъ маскерадъ и провожу оттуда, билеты у меня есть. Гжа. Бевиль, начиная безпокоиться, не знала, что отвчать, но Баронъ умлъ уговорить ее, согласиться на его предложеніе, и въ полночь похали они туда только вдвоемъ. Остановясь у лавки, гд продаются маски и берутся на прокатъ маскерадныя платья, вошли они въ нее, отпустивъ карету и людей Селія дожидалась уже ихъ въ лавк, они надли маски и похали въ маскерадъ. Селія, вошедъ, взяла подъ руку Гжу. Бевиль, Баронъ слдовалъ за ними издали. Черезъ четверть часа появился Кавалеръ съ Вильмеромъ, они были оба безъ масокъ и ходили вмст. Гжа. Бевиль такъ встревожилась, что вс члены ея дрожали…. Селія позвала къ себ Кавалера, которой немедленно подошелъ къ ней съ другомъ своимъ, и во-первыхъ спросилъ, указывая на Гжу. Бевиль: это Маріана? — Такъ точно, отвчала Селія. Посл сего Кавалеръ вступилъ въ такой откровенней съ нею разговоръ, что скоро не осталось въ Гж. Бевиль ни малйшаго сомннія въ его обман, ибо онъ много шутилъ надъ простотою Г. Феріоля. Но на что, сказала ему Селія, на что вс эт хитрости, когда двушка отъ васъ ускользнула, и вы на ней не женитесь? — Да, отвчалъ Вильмеръ, двушка хотя и ускользнула, но 100,000 ливровъ поиманы и все тетушкино имніе. — Клянусь честью, сказалъ Кавалеръ съ разсяннымъ видомъ, что я не знаю, какъ все это сдлалось!… — Влюблены ли вы въ Гжу. Бевиль? спросила Селія. — Безъ сомннія, отвчалъ Кавалеръ зевая, влюбленъ до безумія. — Я готова биться объ закладъ, что вы уврили ее въ этомъ ? — Божусь теб, что она и одна въ этомъ себя уврила, однакожь надобно сказать правду: я питаю къ ней любовь…… сыновнюю. Но бросимъ это, любезная Селія. О ты завтра непремнно дешь къ Бордо? — Непремнно. — Сдлай одолженіе, не мшкай. Сказавъ сіе, Кавалеръ отошелъ отъ нее, но она позвала его опять, и онъ возвратился уже къ ней безъ Вильмера. ‘Послушайте, сказала Селія Кавалеру: вы меня сего дня подарили за то, что я обманула и одурачила этого добраго Гна. Феріоля, я хочу возвратить вамъ подарокъ вашъ. — Что это за глупость ?… — Мн совстно. — Это странно! ты врно помшалась? — Все, что я ни сдлала, не принесло вамъ никакой пользы, вмсто того, чтобъ жениться на этой молодой двиц… — Я женюсь на старух — продолжай…. — Я не услужила вамъ, и такъ возьмите назадъ вашъ подарокъ. Сказавъ сіе, подаетъ она ему прекрасную бриліантовую булавку, онъ не беретъ: Селія поспшно прикалываетъ ее къ его кафтану и хочетъ уйти. Кавалеръ удерживаетъ ее, и обернувшись назадъ, видитъ себя между ею и мнимою Маріаною, которая, оставя Селію, подаетъ руку Кавалеру. Селія между тмъ уходитъ и теряется въ толп. ‘Сдлай одолженіе, Маріана! сказалъ Кавалеръ: отдай ей назадъ эту булавку…. но что съ тобой сдлалось? ты врно глуха, или нма?…. — По крайней мр я уже не слпа, отв,чаетъ Гжа. Бевиль, скинувъ маску… Кавалеръ, приведенный въ крайнее замшательство, потерялъ на минуту все свое безстыдство, потомъ принудивъ себя улыбнуться, сказалъ: ‘Подлинно, сударыня! можно сказать, что вы были теперь очень въ честной бесp3,д!’ — Нтъ безчестне и подле той бесды, въ которой я нахожусь теперь, отвчала съ негодованіемъ Гжа. Бевиль. Сказавъ сіе, надла она маску и пошла искать брата своего. Не нужно сказывать, какія размышленія она сдлала: ихъ можно безъ труда угадать, но надобно объявить, что на другой день послала она богатой подарокъ Селіи, которая была такъ великодушна, что отказалась отъ него, отвчавъ, что естьли бы она его приняла, то доброе дло ея было бы ничто иное, какъ измна.
Гжа. Бевиль перестала носить розовыя ленты, отреклась навсегда отъ неприличныхъ лтамъ ея слабостей и сдлалась женщиною почтенною. Доброй Феріоль женился на любезной Изор, оба они служили образцами супругамъ, и, когда Изора хвалилась благополучіемъ своимъ предъ Барономъ, то сей щастливый отецъ говорилъ ей: ‘Ты наслаждаешься справедливымъ награжденіемъ за то, что умла оцнишь и предпочесть добродушнаго человка.