ДНИ
ДНИ
<Записи 11, 13, 20 ноября 1964>
11 ноября
13 ноября
20 ноября
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Дни, Зайцев Борис Константинович, Год: 1964
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Зайцев Б. К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии.
М: Русская книга, 2000.
День для Франции памятный. Конец войны. Вот полвека и прошло! Франция победила, героически вынесла испытание четырехлетнее. Если бы Россия вынесла… Много, тоже очень много страдавшая, но не додержавшаяся. Если бы вынесла… — но что гадать, ‘судьба загадочна’. А все же думается, ход истории нашей был бы иной.
Пожалуй, на Францию самая тяжкая роль и выпала, едва она не надорвалась. Как бы то ни было, уложила в землю свою и за землю свою, за свободу и независимость, цвет своей молодежи и не молодежи, военной и не военной, призванной только для войны, некадровой.
Подумать, четыреста писателей погибло, среди них в первые же дни Пэги — одно из украшений духовной культуры Франции. А ‘вообще’ потери — малоизвестных и безвестных — что-то около двух миллионов.
Вспоминаю родину в эти дни. Ее крест. Тоже страшный. Потери людьми тоже громадные.
Мы с женой и крошечной дочерью сидели в Тульской губ., в Притыкине отцовском, за сотни верст от фронта (моя очередь пришла позже, в 1916 г.). А тогда просто жили во флигеле, лихорадочно читали газеты — их ежедневно привозил молочник наш со станции. Мучились за гибель Самсонова с армией, радовало взятие Перемышля, в сентябре трепетали за Париж. Сестра моя уже оплакивала его, просто плакала по-настоящему. Я не плакал, но войну переживал остро. Убитые, раненые — жена ездила в соседний лазарет к раненым, и я ездил, но она ухаживала за ними, работала, а от меня толку было мало, привозил им коечто, а работать не работал. Писал во флигеле своем, переводил Данте — это было убежище.
На стенах нашей спальни висели лубочные картинки с ‘текстом’ внизу, вроде такого:
Да за дали, да за Краков
Будем пятить стадо раков.
Если не ошибаюсь, ‘творчеством’ этим занимался Маяковский, а граф Толстой, Алексей, мой тогдашний приятель, полетел тотчас же, и конечно, выгодно, сытно, как все делал, — на фронт корреспондентом, расписывал всякие чудеса про наших ‘чудо-богатырей’. Был почти тогда ‘Боже Царя храни’, такое время. Позже воздвигал монумент Сталину (‘Петр I’).
Как все это было давно, и как не угадывали мы тогда ни своих судеб, ни судьбы родины! Значит, прав был Марк Аврелий со своей ‘загадочностью судьбы’.
А сейчас по улице прошли французские комбатанты с музыкой, как всегда в этот день. Вспомним и мы погибших и страдавших, и своих, и чужих. Сколько перемучилась Европа за это полустолетие!
Молчание. И тихое устремление к душе, скорбное и сострадательное. Дай Бог, дай Бог, чтобы вышли мы, наконец, из полосы этих истреблении и избиений.
Одинокие всегда привлекали. Потому, наверно, близки особенно были Данте, Флобер, Тютчев.
Однажды, не так давно, пришла из Италии книжечка — сборник поэтически-философских ‘басен’. Автор мне неизвестен был Джованни Кавиккиоли. Удивила и книжечка — очень умная и тонкая, и письмо. В нем указывал поэт, что перед каждой Пасхой прочитывает несколько страниц из ‘Афона’ моего (по-итальянски, конечно). Представить себе ‘современного’ писателя, интересующегося Афоном! Вот, однако, нашелся. Живет около Модены Северн. Италия, в городке Мирандола, откуда родом был знаменитый гуманист XV века Пико делла Мирандола. Пишет стихи (любит четверостишия, quartine), дальним, одиноким Афоном под Пасху питается…
Я ему, конечно, ответил, поблагодарил, А время шло себе и шло. Наступил наш, 64-й год. И вот на днях получил я из Турина книжечку вроде альбомчика. ‘Passero solitario’ — ‘Одинокий дрозд’. Это собрание ненапечатанных еще четверостиший Кавиккиоли. В первом же из них говорится о том, как схожи судьбы их, человека и одинокого дрозда, и в конце-то концов оба — ‘дети одного и того же Бога’.
В книжечке карточка, там брат его предлагает стихи эти в память Джованни Кавиккиоли (13 янв. 1964). Я не сразу сообразил. Но потом письмо из Рима, уже от русской литературной дамы, давней моей доброй знакомой. Оказывается, Кавиккиоли уже скончался именно 13 января 64 г. ‘Один из лучших поэтов-писателей Италии, — пишет г-жа Синьорелли, — его творчество прошло почти бесследно среди шумной жизни наших дней. Человек в высшей степени деликатный, он не делал ни шагу, чтобы привлечь внимание на себя. Вячеслав Иванов очень любил и ценил его’. Мне проф. Ло Гатто тоже хорошо о нем отзывался. Но вот что поделаешь: ‘одинокий дрозд’. И правда, как мало писание его подходит для мира техники, машин, атомных бомб. Залетел в железный мир, и почти никто его не услышал. Посмертно услышат ли? Тоже неведомо. Гоголь когда-то говорил, что истинная слава — посмертная. Разумеется, это верно.
Чистая, как свет, рука
Будет раскапывать твой прах,
И что осталось от тебя нетленного
Возвратит в целости.
(Четверостишие Кавиккиоли).
На это отвечает Марк Аврелий, загробный, почти двухтысячелетний:
— Судьба загадочна,
слава недостоверна.
Не все дрозды одинокие. Бывают и шумные. Впрочем, тогда это, может быть, и не дрозды.
Нобелевская премия всегда некий шум. Бунин был довольно одинокий писатель (не Максим Горький), но, получив премию, временно прошумел и в печати, и в жизни. (Один ‘стрелок’ требовал у него 500 франков за ‘топор Петра Великого, подлинный, с приложением сертификата и государственной печати’. Другой — матрос — был скромнее: 50 фр. и ‘Бог поможет Вам получить и в следующем году Нобелевскую премию’.)
Пастернак за эту премию получил великий благовест на Западе и дикое облаивание в России. Были организованы митинги, он получал море ругательных писем, и один тип на одном митинге сказал, что он ‘хуже свиньи’. (Никто ни строки, притом, не читал из этого ‘Доктора Живаго’ — его в России и поныне нет.) А премия, за которую с размаху Пастернак поблагодарил шведов, так в Стокгольме и осталась: ему пришлось ‘добровольно’ (!) от нее отказаться. (Выбор такой: уезжай, получай, но назад не пустим, а семья в России останется.) И вот ‘Доктор Живаго’ существует чуть не на всех языках мира культурного, кроме России — премию же дали именно за ‘Живаго’.
Но бывает и наоборот. Пастернак охотно бы получил премию, да не позволили. А Сартр только что получил и живет в свободной стране, никто не может ему приказать. Он же сам говорит: ‘не желаю’.
Спору нет. Писатель известный. Не могу о нем распространяться, мало знаю — помню, давно когда-то стал читать его роман — сразу попал на вкусное описание дурных запахов, рвоты, всякой вообще гадости. Больше и не читал. О философии его — это уж не по моей части. Знаю только, что атеист упорный.
Почему отказался? Если бы принял, видите ли, это связало бы его духовную свободу. Значит, мол, принадлежу к западному буржуазному миру. Но с советами он тоже не в ладах. Однако обиделся, что не дали в свое время Арагону, а Пастернаку дали. У каждого свой взгляд. Но думать, что Пастернак, всю жизнь проживший в России, всю жизнь трудившийся литературно, зарабатывая хлеб насущный, — что он представитель ‘буржуазного’ мира, это…
Сартр должен Бога благодарить, что живет в стране, где никто не приказывает ему, и он может поступать как хочет. Впрочем, Бога он терпеть не может, но вот Бог его терпит и даже дал ему известность, в некоторых кругах ‘славу’. Но
Чистая как свет рука
Будет раскапывать твой прах…
Она-то и разберет,
Что осталось от тебя нетленного.
Останется ли от Сартра нечто, нет ли?
Вновь из дали веков выступает облик Марка Аврелия:
— Судьба загадочна,
слава недостоверна.
Русская мысль. 1964. 17 дек. No 2244.
С. 401. …’Судьба загадочна’. — Из афоризма Марка Аврелия ‘Судьба загадочна, слава недостоверна’.
С. 402. …моя очередь пришла позже, в 1916 г. — Зайцев был призван в армию и направлен на учебу в Александровское училище в Москве, которое он окончил в 1917 г., незадолго до октябрьского переворота.
Позже воздвигал монумент Стопину (‘Петр I’). — ‘Петр I’ — незавершенный исторический роман А. Н. Толстого, над которым писатель работал с 1929 по 1945 г.
С. 403. …прочитывает несколько страниц из ‘Афона’ моего (по-итальянски, конечно). — Книга странствия Зайцева ‘Афон’ (1928) на итальянском языке (в переводе Ринальдо Кюфферле) вышла в Милане в 1933 г.
С. 404. Пастернак за эту премию получил… дикое облаивание в России. Б. Л. Пастернаку в 1958 г. за роман ‘Доктор Живаго’ была присуждена Нобелевская премия, однако партийные власти вынудили писателя отказаться от нее. Тогда же последовали многие десятки публикаций в газетах и журналах, в которых люди, не читавшие ромам, яростно его обругивали. ‘Доктор Живаго’ в СССР впервые издан в 1988 г. Нобелевский диплом был вручен сыну писателя Е. Б. Пастернаку только в 1990 г.
Он же (Сартр) сам говорит: ‘не желаю’. — Сартр отказался от Нобелевской премии (1964), поскольку Нобелевский комитет до этого по политическим мотивам не присудил премию Луи Арагону.