Дневник парижанина, Реклю Эли, Год: 1870 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 20 минут(ы)

ДНЕВНИКЪ ПАРИЖАНИНА.

Услуги, оказанныя Бисмаркомъ Франціи.— Ослабленіе реакціи въ Париж.— Выборы мэровъ и ихъ помощниковъ.— Безцеремонныя дйствія правительства народной обороны.— Побда подъ Орлеаномъ.— Отношеніе англійской буржуазіи и англійскихъ рабочихъ къ республиканской Франціи.— Разоблаченіе поведенія Базэна.— Большая смертность въ Париж.— Пруссаки разгуливаютъ по Франціи.— Французскій народъ подымается на битву со врагомъ.— Трошю ршается дйствовать.

7 ноября.

Наконецъ-то лучъ надежды озарилъ нашу печальную дйствительность! Г. Бисмаркъ отвтилъ окончательнымъ отказомъ на переговоры о перемиріи, которыми онъ только водилъ за носъ наше правительство, а оно, въ свою очередь, пользовалось ими, какъ средствомъ морочить насъ. Вся карьера г. Бисмарка доказываетъ, что онъ мастеръ на всякія хитросплетенія и въ этомъ искуств превосходитъ всхъ своихъ товарищей, дипломатовъ, но тмъ не мене нельзя не признать, что онъ оказывается несостоятельнымъ въ пониманіи французскаго народа вообще и парижанъ въ особенности. А, кажется, чего только не длалъ онъ для просвщенія себя на этомъ пути: развелъ цлую армію шпіоновъ, усердно читалъ французскія газеты извстныхъ оттнковъ и пр.— однакожъ ничто не помогло, и онъ остался тмъ-же профаномъ въ этомъ дл, какимъ былъ до начала войны. И если Франція не будетъ раздавлена лапами германскаго медвдя, то этимъ она будетъ обязана отчасти промахамъ знаменитаго канцлера. Разъ уже онъ оказалъ намъ громадную услугу, требуя уступки Эльзаса и Лотарингіи, Меца и Монъ-Валерьяна, взамнъ одного своего согласія на переговоры, теперь, отвергая столь-же отважно подвозъ припасовъ въ Парижъ втеченіе перемирія, онъ оказываетъ намъ новую услугу, важности которой, конечно, онъ самъ не подозрваетъ. Вмсто того, чтобы поприласкать нашихъ простачковъ, онъ только раздражилъ ихъ, вывелъ изъ себя. Ловкій мясникъ ласкаетъ скотину, которую ведетъ на убой, а не кидается на нее съ палкою или съ кнутомъ. Еслибы г. Бисмаркъ согласился на боле продолжительное обсужденіе предложеній нейтральныхъ державъ, офиціознымъ кореспондентомъ которыхъ явился Тьеръ, еслибы онъ удостоилъ относиться къ генералу Трошю, какъ къ великому военному генію, а къ Жюлю Фавру, какъ къ настоящему государственному дятелю, онъ продурачилъ-бы еще съ недлю Парижъ наипріятнйшимъ образомъ, заставивъ его, въ то-же время, истребить четырнадцать милліоновъ дневныхъ раціоновъ задаромъ. Впрочемъ, не совсмъ задаромъ, потому-что наши позолоченные представители жокей-клуба и упитанные буржуа, подстрекаемые надеждой на миръ, становились съ каждымъ днемъ отважне въ своихъ неблаговидныхъ интригахъ и уже успли глубоко поколебать духъ національной гвардіи, пугая ее все тмъ-же призракомъ революціи, затянной опасными агитаторами Бланки и Флорансомъ. Лишняя недля, проведенная въ переговорахъ, не пропала-бы для нихъ даромъ и они могли-бы быстро подвинуть къ окончанію свой планъ, конечно, тщательно скрываемый, но о которомъ они невольно проговаривались! Онъ, безъ сомннія, пошлъ и средства, замышляемыя для его осуществленія, слишкомъ ужь потерты отъ частаго употребленія, но удавалось другимъ, почему-же и имъ не надяться на успхъ! Они мечтали навести ужасъ на мирныхъ гражданъ страшными именами Бланки и Флюранса, краснымъ призракомъ коммуны, и затмъ приступить къ доносамъ, арестамъ, судебнымъ приговорамъ, преслдованьямъ, ожесточить этимъ республиканцевъ и революціонеровъ, натолкнуть ихъ на какую-нибудь крайнюю мру, и тогда, подъ предлогомъ междоусобной войны, отворить ворога пруссакамъ… Это страшное видніе уже развертывалось передъ нашими глазами, но и въ этотъ разъ г. Бисмаркъ появился внезапно, какъ deus ex machina, и раздавилъ тяжелымъ прусскимъ сапогомъ яйцо съ маленькимъ удавомъ, уже просовывавшимъ голову сквозь скорлупу.

Еще поводъ къ радости. Парижское населеніе вышло изъ своего пассивнаго, запуганнаго положенія. Вчерашніе выборы въ мэры доказали, что партія, стоящая за свободу муниципалитета, весьма сильна: выбраны по большой части личности энергическія, съ твердыми республиканскими убжденіями и противники мира на унизительныхъ условіяхъ. Завтра будутъ выбирать помощниковъ мэровъ, есть надежда, что и эти выборы будутъ произведены въ томъ-же направленіи, какъ и выборы мэровъ.

Реакція возрастала съ такой быстротою, что грозила уже все поглотить, потому-то она и вызвала противодйствіе, и еслибы правительство національной обороны вздумало черезъ недлю или черезъ дв сдлать новое воззваніе къ народу о довріи, оно получило-бы меньшинство голосовъ. Народы измнчивы.

8 ноября.

Отказъ въ перемиріи не замедлилъ обнаружиться хорошими послдствіями: правительство издало декретъ о мобилизаціи 100,000 національныхъ гвардейцевъ, которыхъ пошлютъ на боевую линію. Со временемъ, собирая по крох да по ниточк, мы мобилизируемъ всхъ поголовно, жаль только, что это будетъ не поголовное вооруженіе, о необходимости котораго мы не уставали твердить правительству, — не то поголовное вооруженіе, которое характеризуется энергическимъ порывомъ, свойственнымъ всякому коллективному движенію, вызванному подъ вліяніемъ чрезвычайныхъ событій

Трошю сосредоточиваетъ, наконецъ, въ своихъ рукахъ большія силы. Съумстъ-ли онъ только употребить ихъ въ дло? Я не. люблю преувеличеній, по однакожъ мн не показалось-бы особенно невроятнымъ извстіе въ род слдующаго: ‘Десять тысячъ французовъ съ десятью орудіями исколотили въ пухъ и прахъ тридцать тысячъ пруссаковъ съ шестидесятые орудіями’. Но если мн скажутъ: ‘тридцать тысячъ французовъ съ шестидесятые орудіями разбили десять тысячъ пруссаковъ съ десятью орудіями’, — я скажу, что наши генералы не доросли еще до итого. Намъ, невоинамъ, кажется наилучшимъ тактическимъ пріемомъ добиться того, чтобы, на извстномъ пункт, противу извстнаго количества прусскихъ пушекъ и солдатъ, являлось-бы такое-же количество солдатъ и пушекъ французскихъ: Трошю будетъ геніальнымъ человкомъ, если додумается до этого. За то Трошю и наши блистательные генералы бонапартовской школы разршили слдующую проблему: имя въ своемъ распоряженіи два или три милліона людей, найти средство оказываться въ постоянномъ меньшинств передъ арміею, состоящею только изъ семисотъ или восьмисотъ тысячъ человкъ. Даже членъ военнаго совта, собравшагося подъ предсдательствомъ герцогини Герольштейнской, его свтлость Бумъ, генералиссимусъ морскихъ и сухопутныхъ военныхъ силъ отступилъ-бы передъ трудностью подобной задачи.

Кстати приведемъ здсь, съ скромностью, приличною побжденнымъ, одну выдержку изъ газеты ‘Оффиціальный Монитеръ Сены и Оазы’ (прусская газета, издаваемая въ Версали, которая получается у насъ довольно исправно). Король Вильгельмъ выражаетъ слдующими словами свою благодарность солдатамъ, посл капитуляціи Меца, уничтожившей послднюю французскую армію: ‘…Вы выказали вс доблести, приносящія честь волну: отвагу въ бою, подчиненіе дисциплин, стойкость, самоотверженіе при трудахъ и лишеніяхъ… Я желаю наградить васъ отличіемъ, почтить всхъ васъ, возводя сегодня въ санъ фельдмаршаловъ сына моего, наслднаго принца прусскаго, и принца Фридриха-Карла прусскаго…’

9 ноября.

Выборы помощниковъ мэровъ дали т-же результаты, какъ и выборы мэровъ. Правительство народной обороны волей-неволей должно будетъ остановиться на пути реакціи. До сихъ поръ, однако, оно не расположено къ уступкамъ и до сихъ поръ еще не освободили изъ-подъ ареста тхъ изъ арестованныхъ, которые выбраны мэрами, ихъ помощниками и командирами батальоновъ національной гвардіи. Диктатура, узаконенная плебисцитомъ, поторопилась заковать въ цпи общую подачу голосовъ. Я допускаю непослдовательность въ приговорахъ народа, довряющаго сегодня исполнительную власть извстнымъ людямъ, а на другой день вручающаго муниципальную власть противникамъ этихъ самыхъ людей. Но эта непослдовательность не даетъ еще нрава исполнительной власти ставить ни во что всеобщую подачу голосовъ,.когда она сама служитъ ея выраженіемъ. Отрицая всеобщее голосованіе, правительство подрываетъ свою собственную основу и узаконяетъ заране вс ‘посягательства’, какъ оно ихъ называетъ, которыя могутъ быть направлены противъ его авторитета.

10 ноября.

Жюль Фавръ отвтилъ новымъ циркуляромъ на отказъ Бисмарка относительно перемирія. Этотъ циркуляръ напечатанъ во всхъ газетахъ, прибитъ на всхъ стнахъ,— это историческій документъ, дипломатическій памятникъ, который будетъ прочтенъ благоговйно нашимъ потомствомъ. Но между нами очень немного такихъ, кто иметъ еще храбрость упиваться струями краснорчія, истекающими изъ этого неизсякаемаго источника. Мольтке ставитъ противъ насъ батарею изъ 160 крупповскихъ пушекъ, — станемъ отвчать ему, какъ съумемъ, но только никакъ не адвокатскими рчами и не академическими диссертаціями! Не пора-ли замнить ихъ чмъ-нибудь, боле существеннымъ, г. Жюль Фавръ!

11 ноября.

Съ возобновленіемъ непріязненныхъ дйствій, къ намъ возвращается мужество, но какъ-то медленно. Нтъ сомннія, еще нсколько дней любезничанья между Тьеромъ и Бисмаркомъ, и мы бы погибли. Паши реакціонеры не могутъ утшиться посл рзкаго оборота длъ, разрушившаго вс ихъ разсчеты. Вс они наперерывъ желали снова сдлаться горячими бонапартистами, они хотли сплотиться въ одно цлое, которое должно было вмстить въ себя и послдователей Вельо и грязныхъ партизановъ грязнаго ‘Фигаро ‘, всякихъ ловкихъ пройдохъ и обдлывателей длишекъ, ловящихъ рыбу въ мутной вод, и іезуитовъ, биржевыхъ спекулянтовъ и всякаго сброда общественныхъ поддонковъ, выступающаго на арену дйствія во времена печальнаго состоянія общественнаго организма. Они выслдили почву, нашли базисъ операцій, составили планъ кампаніи и вдругъ — какой афронтъ,— не испытавъ своихъ силъ, приходится снова укрыться въ норы и трущобы. Впрочемъ теперь они пробуютъ, нельзя-ли зайти съ другой стороны: они являются поборниками созванія ‘національнаго собранія’, какихъ-то генеральныхъ штатовъ.

И эти господа вмст съ тмъ вопятъ, что правительство не уметъ сосредоточить оборону противъ непріятеля и разбрасываетъ свои силы. И они-же не хотли и не хотятъ поголовнаго вооруженія, которое соединило-бы вс усилія! Они заявили себя горячими приверженцами Трошю при послднемъ плебисцит, и говорятъ вамъ съ величайшимъ хладнокровіемъ: ‘какъ можете вы требовать, чтобы бдный Трошю устоялъ, когда самъ Базэпъ, этотъ знаменитый воинъ, величайшій изъ новйшихъ полководцевъ, — разумется, посл г. НЬльтке,— былъ вынужденъ положить оружіе?’ Они пожимаютъ плечами, когда вы имъ отвчаете: ‘если Трошю чувствуетъ себя неспособнымъ одержать побду, пусть передаетъ свою власть другому!’ Они косятся на васъ, если вы прибавляете: ‘мы считаемъ побду очень возможною. А если она невозможна, вовсе не такъ трудно умереть!’

Результаты происковъ всхъ этихъ реакціонеровъ, жаждущихъ возвращенія добраго стараго времени, оказались на дл: республиканцы теперь стали далеко не то, чмъ были, энтузіазмъ ихъ остываетъ. Еще немножко реакціи, онъ и совсмъ остынетъ. И теперь уже генералы мало довряютъ своимъ солдатамъ, солдаты генераламъ, а публика какъ тмъ, такъ и другимъ.

Безчисленныя ошибки, совершаемыя нами ежедневно, пугаютъ меня несравненно мене, чмъ именно это общее недовріе, недовріе начальниковъ къ рядовымъ, постоянной арміи къ національной гвардіи, правительства къ народу, Парижа къ провинціи и наоборотъ. Низко-трусливъ и убогъ духомъ тотъ изъ насъ, кто считаетъ наше положеніе отчаяннымъ! Каково оно ни есть, со всей его горечью и муками, я предпочитаю его страшному благоденствію нашему во время второй имперіи, этому шутовскому маскараду двора великой герцогини Герольштейнской. Даже при нашемъ стыд, нашихъ пораженіяхъ и капитуляціяхъ, — справедливомъ возмездіи за наши преступленія противъ Рима и Мохики, противъ Китая, Кохинхины и Соединенныхъ Штаговъ, а также и противъ крохотной Даніи,— мы предпочитаемъ лучше пасть, хотя-бы окончательно, но прощенные свободой и награжденные ея сладостнйшей улыбкой, чмъ торжествовать въ лагер нашихъ противниковъ, которые такъ или иначе борятся теперь за несправедливое дло.

12 ноября.

Мэтръ Густавъ Шодэй, ярый адвокатъ, былъ назначенъ мэромъ взамнъ одного революціонера, вынужденнаго подать въ отставку. При послднихъ выборахъ, г. Шодэй явился кандидатомъ, желая скрпить народнымъ голосованіемъ назначеніе, полученное имъ отъ правительства. Надежды его не оправдались. Что-же длаетъ правительство? Оно даетъ Шодэю мсто въ Ратуш, гд онъ засдаетъ теперь въ качеств помощника новаго префекта, г. Жюля Ферри. И вотъ нашъ Шодэй, неполучившій должности мэра, утвердился на высшемъ посту, и станетъ отдавать приказанія тому, кого его сограждане сочли боле честнымъ и боле способнымъ, чмъ его!

Такимъ-то образомъ наше плебисцитарное правительство понимаетъ уваженіе къ всеобщей подач голосовъ. Замтьте, что адвокаты, изъ которыхъ оно составлено, были избраны, благодаря своей популярности, а эту популярность они пріобрли, благодаря своей оппозиціи г. Гаусману, съ которымъ соперничаютъ теперь въ отношеніи деспотизма, самовластія и безцеремонности.

13 ноября.

Уже нсколько дней, какъ мы не знаемъ ничего о томъ, что длается на свт. Правительство утверждаетъ, что и оно не получило никакихъ извстій изъ Тура. Подобно принцесс, заключенной въ башн мрачнаго замка, Парижъ не перестаетъ вопрошать взглядомъ небесное пространство. Но небо остается пустыннымъ. Не видно ни одного голубя, приносящаго дружественное посланіе подъ своими блыми крыльями. Будемъ терпть и ждать, ждать и терпть! Когда мы пробьемъ блокадную линію, или когда непріятель разрушитъ наши стны, что-то узнаемъ мы тогда о нашихъ женахъ, нашихъ дтяхъ, нашихъ братьяхъ и сестрахъ, нашихъ сердечныхъ друзьяхъ, которые какъ-бы не существуютъ для насъ боле? Одни окажутся ограбленными, раззоренными, другіе ранеными, убитыми… Будемъ терпть, это слдуетъ, но жаловаться мы не имемъ права. Вся эта кровь, вс эти слезы были на дн плебисцитарной урны, поднесенной нами Бонапарту.

Носятся слухи о томъ, что причиною полнаго отсутствія почтовыхъ голубей — пруссаки, выпустившіе въ окрестностяхъ Парижа множество соколовъ, ястребовъ и копчиковъ, привезенныхъ ими изъ Силезіи. Я, конечно, не осуждаю ихъ за это, но одни нмцы способны быть такими забавниками.

Рабочіе изъ предмстій все еще намрены твердо держаться до послдней возможности. Но наша буржуазія раскислена и пытается запугивать людей мужественныхъ. Преданныя ей газеты не прекращаютъ своихъ настойчивыхъ и трусливыхъ толковъ о перемиріи, другихъ темъ какъ-будто не существуетъ для нихъ, какъ-будто перемиріе не было отвергнуто, каждое утро новая болтовня по поводу переговоровъ г. Тьера, каждый вечеръ то-же повтореніе задовъ объ учредительномъ собраніи, которое должно принять на себя позоръ сдачи Парижа и раздробленія Франціи. Я не могу видть боле ни одного плана Парижа, ни одной карты Франціи, безъ сердечнаго содроганія. Падемъ, — что-же длать! умремъ, но умремъ-же прилично!

14 ноября.

Сегодня утромъ, человкъ, держащій, быть можетъ, на наше несчастіе въ своихъ рукахъ нашу жизнь и нашу честь, — генералъ Трошю издалъ написанную въ странномъ дух, нескончаемую прокламацію, въ которой приглашаетъ парижанъ ‘цпко держаться сопротивленія’. Эта прокламація разрыхляетъ отвагу, какъ наши продолжительные и мелкіе дожди разрыхляютъ дороги. Надо вооружиться энергіей, если Пруссія не согласилась на дарованіе отсрочки или перемирія этой бдной республик… Значитъ, они были-бы очень рады перемирію, эти господа, составляющіе правительство обороны, или скоре разслабленія, какъ ихъ называютъ… Длинный документъ г. Трошю полонъ упрековъ, какъ-будто упреки могутъ быть приличными и разумными со стороны диктатора. Всмъ наиболе бросилась въ глаза слдующая фраза: ‘въ настоящее время каждому извстно, что Пруссія приняла было условія, заявленныя правительствомъ народной обороны, относительно перемирія, предложеннаго нейтральными державами, но роковой день 31 октября позволилъ прусской политик возвратиться къ ея прежнимъ надеждамъ и требованіямъ.’

Если-бы это была правда, то намъ слдовало-бы благословить день 31 октября, такъ какъ главнымъ мотивомъ, вызвавшимъ этотъ день, былъ крикъ, ‘долой перемиріе!’

Но это была чистйшая ложь. Публик ршительно было неизвстно, что Пруссія склоняется принять перемиріе на условіяхъ, предложенныхъ нашимъ правительствомъ, и мы, люди невоенные, узнали и немъ лишь изъ настоящей прокламаціи Трошю, настолько неизвстно, что мы, люди невоенные, даже въ немъ сомнваемся. Сомнваемся такъ, что, заподозрвъ сначала способности генерала для такихъ военныхъ дйствіи, какія намъ требуются,— смлыя и благоразумныя и въ то-же время энергическія и революціонныя, — мы начинаемъ подозрвать и прямодушіе этого человка, котораго считали до сихъ поръ дйствительно честнымъ. Если онъ не лжетъ передъ нами, то онъ обманутъ своей собственной досадою и злопамятствомъ.

Какъ Трошю, такъ и прочіе члены правительства, считаютъ пока безуміемъ самую мысль о томъ, что Парижъ долженъ и можетъ вступить въ бой съ полчищами г. Мольтке. Не питая сами вры въ побдную оборону, они неспособны внушать довріе, и подъ ихъ неискусными руками все расклеивается, не только изчезли всякій порывъ и энтузіазмъ, но общая даровитость мельчаетъ, способности уменьшаются вмст съ возможностями успха. Въ первые дни, каждый чувствовалъ себя готовымъ на новыя усилія, каждый открывалъ въ своей душ неизвстную самому себ энергію. Знаменитыя вылазки, предпринятыя съ цлью сдлать нашихъ солдатъ боле стойкими, въ сущности только ослабили ихъ духъ. Посл дла при Бурже, стали говорить, что если Трошю захочетъ капитулировать, то онъ предварительно сводитъ на убой нсколько тысячъ мобилей и національныхъ гвардейцевъ, посл чего, омывъ кровью свою воинскую честь, отдастъ спокойно свою шпагу и увеличитъ собою ряды нашихъ генераловъ, находящихся плнниками въ Германіи. Такимъ-то образомъ, упреки порождаются упреками, на подозрнія, выраженныя генераломъ Трошю на счетъ патріотизма приверженцевъ Общины, эти приверженцы отвчаютъ подозрніями не только на счетъ способностей генерала, но и на счетъ самой его честности.

Это не можетъ такъ продолжаться. Мы страдаемъ отъ нравственныхъ ошибокъ, еще боле чмъ отъ стратегическихъ.

Къ вечеру, по городу разнеслась отрадная всть: мы одержали, наконецъ, побду, настоящую побду, первую съ тхъ поръ, какъ Мальбругъ въ походъ похалъ. Дло было подъ Орлеаномъ, который снова въ нашихъ рукахъ. Пруссаки потеряли 2,500 человкъ раненными или убитыми. Мы… но что за дло, сколько людей у насъ выбыло, если, живые или мертвые, мы одержали побду!

15 ноября.

Да, это правда, республика дала, наконецъ, отпоръ непріятелю посл длиннаго ряда неслыханныхъ пораженій, бывшихъ результатомъ порядковъ второй имперіи. Нмецкое наводненіе, разметывавшее и сносившее прочь бонапартовскій наносный пластъ, встртило, наконецъ, національную основную почву: гранитъ Франціи показался изъ подъ навоза, гнили и всякихъ нечистотъ. Назадъ тому четыреста пятьдесятъ лтъ потокъ англо-германскаго нашествія остановился тоже у Орлеана. Въ ту эпоху, сто лтъ внутреннихъ неурядицъ, междоусобій, голода и пораженій, не довели Франціи до той низкой ступени, на которую поставила ее стодневная кампанія, подъ командою генералиссимуса императора Луи-Наполеона III.

16 ноября.

Нечего сказать! между нами находятся люди, которыхъ огорчаетъ наша побда подъ Орлеаномъ, теперь уже достоврная. Люди эти,— завсегдатаи кофейнь и бульварные фланеры, наши абутисты и фигаротисты. Неудача перемирія раздражила ихъ, эта побда раздражаетъ ихъ еще боле, какъ-бы они отъ того ни отпирались. Миръ помогъ-бы имъ починить кое-какъ бонапартизмъ, если не Бонапарта, и имперіализмъ, если не императора. Они желаютъ сохранить сколь возможно боле остатковъ отъ прежняго общества въ томъ вид, какъ его создали Морни и Вельо, Сентъ-Арно и Дюпанлу. Но это прежнее обвіество, сильно потрясенное пораженіями имперіи, обанкрутится безотлагательно черезъ побды республики. Пока до этого еще не дошло, но платежи уже прекращены.

17 ноября.

Партія Мира во чтобы-то ни стало, то есть, партія трусовъ, шепчетъ тамъ и сямъ, но уголкамъ своихъ газетъ, что прусскій генералъ фонъ-Таннъ блистательно отплатилъ генералу Орель-де-Паладину, и что посл двухъ или трехдневной кровопролитной битвы, Орлеанъ перешелъ снопа въ руки нашихъ враговъ. Откуда добываютъ они эти извстія, о которыхъ правительство отзывается незнаніемъ? Недавно еще они осыпали ругательствами Феликса Піа за его сообщеніе о капитуляціи Базена, которое подтвердилось, однако, черезъ четыре или пять дней посл того, теперь они угощаютъ насъ новинками на счетъ нашихъ пораженій, которыя не подтверждаются. Партія трусовъ, въ настоящей республик, существовала и во время имперіи въ вид партіи хвастунишекъ, т же самые люди, которые собирались сжечь Берлинъ и ограбить Кенигсбергъ, готовы подписать капитуляцію въ Версали и пасть на колни въ Париж, они, называвшіе нмцевъ нечистымъ отродьемъ, которое слдуетъ истребить вообще, убить все поголовно, увряютъ теперь, что пруссаки самые образованные и благовоспитанные люди, истые джентльмены, которымъ для полнаго образованія остается только сдлаться членами жокей-клуба.

Эти господчики были нахальны вчера и подлы сегодня. Раздутые клопы или исхудавшіе клопы,— въ сущности одно и тоже. Утверждаютъ-ли они что, отрицаютъ-ли, они остаются врными одному обману: лгутъ, говоря одно, также лгутъ, говоря совершенно противное.

18 ноября.

Что-бы ни толковали бонапартисты, Орлеанъ остается въ нашихъ рукахъ я даже, какъ кажется, мы укрпляемъ его. Въ самомъ дл, можно придти въ отчаяніе, размышляя, что не сть намъ устрицъ въ этомъ году, не наслаждаться куропатками подъ соусомъ изъ капусты, не услаждать своего гастрономическаго вкуса разными чудесами поварского искуства.

Паши мобили затягиваютъ снова свои псенки, наши національные гвардейцы смотрятъ снова бравыми молодцами и правительство, само правительство пріободрилось. Трошю не сочинилъ-бы, конечно, теперь той жалкой прокламаціи, которую онъ прохныкалъ за двнадцать часовъ до побды, и если вы потрете Жюля Фавра между двумя камешками, изъ него сверкнетъ сегодня, быть можетъ, искра патріотизма. Но трите его лучше сегодня, чмъ завтра, завтра, чего добраго, и не отыщется искры!

19 ноября.

Одна англійская газета прорвалась сквозь прусскую блокадную линію. Она стара, ей уже цлый мсяцъ (!), но для насъ, она полна новостей. Въ Лондон одно народное собраніе живо привтствовало французскую республику и освистало добродтельнаго Гладстона, купно съ радикаломъ Брайтомъ, которые… но вы знаете уже съ мсяцъ все это. А нмцы-то, нмцы международнаго общества, приняли заморомъ нашу сторону противу своихъ соотчичей! А эти молодцы, англійскіе работники, они ратовали за насъ въ самыя горькія для насъ минуты! Благодаримъ васъ за это, благодаримъ! Выражаемъ нашу признательность изъ глубины нашего мене омраченнаго сердца! Что-же касается до вашихъ толстыхъ буржуа, думающихъ по ‘Times у’, или наоборотъ, и до вашихъ драгоцнныхъ аристократовъ, виговъ-ли, или торіевъ, то они, быть можетъ, выкажутъ намъ какое-нибудь уваженіе посл Орлеана. Если-же мы одержимъ еще побду, то они почтутъ насъ, надемся, и своею симпатіей. А если мы восторжествуемъ, то что за жаркихъ и отличныхъ друзей найдемъ мы въ ихъ особахъ!

Вмшательство англійскихъ рабочихъ объясняетъ намъ хмурое негодованіе ‘Times а’, который сталъ гораздо взыскательне къ Франціи съ тхъ поръ, какъ она не находится боле подъ постыднымъ гнетомъ второй имперіи. Органъ лондонскаго Сити сердится на французскія провинціи за то, что они не позволяютъ ощипывать себя заживо, онъ насмхается надъ Ліономъ, Марселемъ и Бордо, глупо отвлекающими на свои несчастныя головы судьбу, уготованную для столицы. ‘Times’ не только обрекаетъ насъ на гибель, но уже заране издвается надъ нами. Онъ уподобляется индйской мегер, ругающейся надъ плнникомъ, предназначеннымъ къ казни.

Поведеніе ‘Times’а’ не удивляетъ насъ. Газета жирныхъ банкировъ и толстыхъ лавочниковъ желаетъ намъ всякаго добра столь-же искренно, сколько желала его республиканцамъ Соединенныхъ Штатовъ. Она не любитъ Франціи, но ненавидитъ республику, ей былобы пріятно, если-бы Франція погибла съ позоромъ, но ей окончательно непріятно видть, что Франція подымается, благодаря своимъ доблестнымъ усиліямъ.

20 ноября.

Теперь, когда мало-по-малу мы приходимъ въ себя посл страшнаго удара мецской капитуляціи, общественное мнніе начинаетъ склоняться къ тому, что, въ конц концовъ, это страшное бдствіе было счастіемъ для бдной Франціи. Оно было новою тяжкою ампутаціей,— ампутаціею необходимой, но больная не умерла отъ нея.

Изъ общаго смысла извстій, проникающихъ къ намъ понемногу, образовалось одно общее убжденіе и, вслдствіе его, произнесенъ одинъ роковой приговоръ: ‘Базэнъ измнникъ!’ Правительство — Трогаю защищаетъ его еще передъ правительствомъ — Гамбеттой, бонапартистскія и буржуазныя газеты, проповдуютъ еще въ пользу ‘нашего славнаго воина’, ‘самаго великаго изъ европейскихъ полководцевъ’, но тмъ не мене, Базэнъ предатель. ‘Оффиціальная Газета, столь строгая относительно мэровъ, ихъ помощниковъ и командировъ батальоновъ національной гвардіи, арестованныхъ посл ночи 1-го ноября, выказываетъ замчательное благодушіе въ отношеніи сотоварища генерала Трошю, она едва допускаетъ ‘ошибку’ въ этомъ случа. Называть только ‘ошибкою’ сдачу 173,000 человкъ, 3,000 орудій и 4 милліоновъ денегъ! Флурансъ совершилъ преступленіе, а Базенъ можетъ упрекать себя только въ ошибк!

Вотъ какъ у насъ оцниваютъ дло Базэна, не имя еще въ рукахъ необходимыхъ документовъ.

Базэнъ принадлежитъ къ числу самыхъ смлыхъ и самыхъ смышленыхъ плутовъ, которые народились у насъ во множеств во времена второй имперіи. Всмъ извстно, что, въ Мехик, онъ подумывалъ даже провозгласить себя императоромъ вмсто Максимиліана, который, узнавъ о гакомъ предательств, прервалъ всякія сношенія съ нимъ. Какъ-бы то ни было, при всемъ его плутовств, онъ внушалъ весьма ограниченное довріе Бонапарту и г. Руэ, которые считали боле благоразумнымъ держать его въ почтительномъ отдаленія. Посл Седана, Базэнъ, по всей вроятности, подумалъ, что это ужасное бдствіе можетъ послужить ему въ пользу. Справедливо или нтъ, признанный за единственнаго способнаго человка изъ всей нашей стаи неспособныхъ генераловъ, онъ, пробившись черезъ осаждавшія его прусскія линіи, становился-бы разомъ генералиссимусомъ французскихъ войскъ, ему принадлежала-бы честь окончательной великой побды. Сдлавшись спасителемъ и освободителемъ Франціи, онъ увидалъ-бы ее у своихъ ногъ, она предоставила-бы ему все! Слава привела-бы его къ власти, онъ сдлался-бы президентомъ республики или, еще боле, главою династіи. Готовясь къ своей большой вылазк, онъ послалъ, въ то же время, двухъ своихъ подручныхъ, одного въ Чигельгорстъ, къ императриц Евгеніи, другого въ Версаль, къ Бисмарку. Онъ приготовлялъ самъ свой штабъ, внушалъ убжденія офицерамъ, сообщалъ имъ ложныя извстія, преувеличивалъ успхи прусскаго оружія, разсказывалъ о воображаемыхъ неистовствахъ красныхъ въ Париж, Бордо, Ліон, Марсели, давалъ понять, что общественный порядокъ до того нарушенъ во Франціи, что вс иностранныя державы, и въ томъ числ сама Пруссія, ради своихъ собственныхъ интересовъ, имютъ намреніе возстановить императора Наполеона. Цною уступки Эльзаса и Лотарингіи и безпристрастнаго вознагражденія военныхъ издержекъ, прусскія войска, совмстно съ войсками французскими, какъ осажденными въ Мец, такъ и находящимися въ плну въ Германіи, были готовы способствовать возстановленію во Франціи бонапартовской династіи, порядка, религіи, семьи, собственности…

Посланный Базэна не имлъ успха у императрицы Евгеніи. Честолюбивая женщина не могла перенести мысли, что Базэнъ будетъ регентомъ во имя императорскаго принца: ‘Я регентша и останусь ею!’ ‘При такихъ условіяхъ, нельзя ничего сдлать’, отвчалъ Бурбаки, раскланиваясь и уходя.

Цлую недлю другой наперсникъ Базэна, генералъ Наполеонъ Бойе, торговался въ Версали, въ кабинет г. Бисмарка. Говорятъ, онъ былъ даже допущенъ къ самому королю Вильгельму. Г. Бисмаркъ снизошелъ выслушать его и, конечно, удостоилъ обманывать я дурачить его. Бисмаркъ водилъ за носъ Бойе общаніями и, дозволивъ Базэну какъ слдуетъ скомпрометироваться, отказалъ ему во всемъ, объявляя, что Базэнъ долженъ сдаться на тхъ-же условіяхъ, на которыхъ сдался самъ его владыка, седанскій герой.

Бисмаркъ сдлалъ важную ошибку, ослпленный своею ненавистью и высокомріемъ, онъ былъ увренъ, что Франція падетъ, раздавленная этимъ новымъ ударомъ обуха. Освободивъ изъ плна седанскаго героя и спустивъ на Парижъ или на Туръ предателя Базэна, Бисмаркъ получилъ-бы въ свои руки вроятнйшую случайность раззоренія насъ междоусобной войною, но пруссаки сочли себя достаточно сильными для уничтоженія Франціи одними своими собственными средствами.

Базэнъ, конечно, былъ не въ блестящемъ положеніи, но онъ могъ держаться еще, по крайней мр, впродолженіи нсколькихъ недль. Солдаты были готовы на все, офицеры тоже, и — поступокъ дйствительно достойный похвалы — люди наиболе терпвшіе, именно горожане съ ихъ бдными семействами, выказывали наибольшее желаніе держаться. Пришлось подготовлять капитуляцію помимо ихъ, втайн, какъ заговоръ, и дйствительно, она была подготовлена и ведена съ величайшею скрытностью, ее заподозрли, однако, и съ минуту можно было надяться, что дло разстроится… Побыли взяты предосторожности, въ особенности относительно пороховыхъ погребовъ: боялись повторенія лаонской исторіи, какому-нибудь патріоту могло придти въ голову взорвать на воздухъ и городъ, и гарнизонъ, и пруссаковъ, и предателей…

При наступленіи рокового часа, первымъ отдалъ свою шпагу старый плутъ Шангарнье, орлеанистъ, присоединившійся къ имперіи. Три маршала Франціи, разжирвшіе, позлащенные, примазанные, припомаженные, разукрашенные плюмажами, согнули свои выи и преклонили колно, посл чего зажгли снова свои сигары. За ними потянулись пятьдесятъ генераловъ, весь бонапартистскій штабъ, потомъ куча офицеровъ, боле 150,000 солдатъ и національныхъ гвардейцевъ. Бывали-ли въ исторіи, бывали-ли когда-нибудь позоры, подобные мецскому и седанскому? Этотъ императоръ, эти маршалы, эти генералы съ своими митральезами, съ полутораста-тысячной арміей и со всей своей артиллеріей сдались, какъ сдаются сборища людей, занимавшихся неблаговидными длишками, предавая и разоблачая другъ друга. Конецъ объясняетъ начало, паденіе даетъ лучшее понятіе о происхоженіи. Втеченіи двадцати лтъ, мы не переставали протестовать противъ декабрьскаго государственнаго переворота, мы не переставали называть дятелей декабрьской ночи людьми преступными и бездарными,— но Франція и Европа стали смотрть на насъ подъ конецъ, какъ на какихъ-то помшанныхъ непримиримыхъ, и вдругъ эти декабрьскіе дятели оказываются еще большими эгоистами, чмъ можно было вообразить, большими преступниками, боле неспособными, чмъ мы сами осмливались предполагать!

Женщины и дти осыпали ругательствами императорскую гвардію, готовящуюся сдаться, оскорбленія сыпались въ лицо генераламъ. Базэнъ, переодтый въ статское платье, былъ проведенъ закоулками до своего первокласснаго нагона: боялись, что его побьютъ каменьями. Унесенный экстреннымъ поздомъ, Базэнъ предсталъ своему августйшему владык въ Вильгельмсгэе, бесда ихъ осталась тайною. Впродолженіе ея прибыли Лебефъ, который бросился въ объятія Лебрена, и маршалъ Канроберъ. Прибыла и императрица изъ Лондона, она бросилась въ объятія Канробера,— какъ повствуютъ газеты,— нжно поцловала его и рыдала на его груди, царапая себ щеки о его брилліантовый орденъ. Такъ наступилъ-же онъ, наступилъ роковой часъ! ея величество Евгенія, императрица французовъ, теперь не боле, какъ двица Монтихо, по мужу Бонапарте!

21 ноября.

Говорятъ о большой смертности между войсками, стоящими въ Версали. Мы не знаемъ ничего объ этомъ, по знаемъ, что сильная смертность свирпствуетъ въ нашихъ полкахъ и между гражданскимъ населеніемъ, самому разсянному человку бросается въ глаза огромное количество траурныхъ колесницъ и длинныхъ погребальныхъ процессій. Достоврно, что даже при одинаковыхъ условіяхъ, смерть коситъ боле жертвъ между побжденными: не надо ей длать большихъ усилій, чтобы сбить съ ногъ тхъ, которые уже наполовину склонились! Если-бы наша оборона шла не такъ вяло, если-бы съ самаго начала были приняты т мры, которыхъ мы вс требовали, то населеніе, поддерживаемое своимъ увлеченіемъ, почерпало-бы въ себ новыя силы, и не одинъ изъ тхъ, которые пали, споткнулись о мертвую точку, какъ ее называютъ въ механик, былъ-бы теперь еще въ вашихъ рядахъ…

Нельзя сказать при этомъ, чтобы теперь особенно скорбли по умирающимъ. Жизнью не дорожатъ такъ, какъ прежде, отъ нея отказываются легче, какъ за себя, такъ и за другихъ. Умирай, кто умираетъ! Лишь-бы смерть щадила людей сильныхъ, энергическихъ, столь нужныхъ намъ теперь!

Новоизбранные мэры засдали въ Ратуш. До сихъ поръ, туда-же допускались и ихъ помощники, но Жюль Фавръ нашелъ, что 80 мэровъ и помощниковъ составили-бы слишкомъ внушительный муниципальный совтъ. Его можно было-бы, чего добраго, преобразовать и въ парижскую общину! Въ этихъ соображеніяхъ онъ допустилъ въ присутствіе только однихъ мэровъ.

22 ноября.

Мало-по-малу затихъ огонь, открытый буржуазными и бонапартистскими газетами въ пользу собранія, собираемаго неизвстно гд, составленнаго неизвстно изъ кого, и ведущаго оффиціальные переговоры съ г. Бисмаркомъ на счетъ выкупа Бонапарта. Батареи умолкаютъ одна за другою, орудія ихъ, недавно столь шумныя и вызывающія, становятся скромными.

Г. Бисмаркъ счелъ нужнымъ разсказать европейскимъ дипломатамъ о своемъ отказ разршить подвозъ припасовъ въ Парижъ и о прекращеніи переговоровъ о перемиріи..Мы не удостоили этого документа нашимъ прочтеніемъ. Не знаю, читалъ-ли его господинъ Жюль Фавръ, во всякомъ случа, онъ отвчалъ на него, и все въ прекрасныхъ выраженіяхъ, но свидтельству его друзей. Онъ потопилъ издванія шутливаго канцлера въ потокахъ своего слезливаго краснорчія.

Господинъ Фавръ, намъ не нравятся ваше униженіе и скромность передъ пруссаками, и ваше высокомріе передъ приверженцами общины. Было-бы несравненно лучше, если-бы вы перемнили ваши дв роли. Если побдителю имперіи благоугодно громко хихикать и издваться надъ республиканской Франціей, то въ отвтъ ему лучше всего навострить свой мечъ. Но тому, мэтръ Жюль Фавръ, кто иметъ честь говорить отъ имени республики, поднимающей на ноіи Францію, затонувшую въ своей крови, тому приличію говорить только съ большимъ достоинствомъ, и даже съ большею гордостью!

Диктаторъ Трошю запретилъ простымъ гражданамъ прибивать на стнахъ какія-бы то ни было сообщенія, касающіяся политики. Это грустный прецедентъ для свободы печати. Свобода наша ограничена, потому-что намъ не дозволено боле выражать печатно нашихъ мнній иначе, какъ путемъ газетъ или брошюръ. Дло въ томъ, что генерала Трошю раздражили нкоторыя бланкистскія объявленія и укоры партіи Общины.

Несчастные эти приверженцы Общины! Г. Жюль Фавръ, въ своемъ контръ-циркуляр г. Бисмарку, возлагаетъ на нихъ-же всю отвтственность за неудачу перемирія. Справедливъ-ли этотъ упрекъ? Я готовъ это думать. Но заявленный передъ всми европейскими дипломатами, передъ собратами его свтлости великаго канцлера, достоинъ-ли онъ? Ловокъ-ли?

23 ноября.

На другой день посл печальнаго дла 31 октября, явилась телеграмма съ правительственнымъ штемпелемъ, сообщающая о нашей побд надъ пруссаками и адресованная въ газету ‘Temps’.

Правительство заявило тотчасъ-же, что ложная депеша была избирательною продлкою бланкистовъ и вообще приверженцевъ Общины. Жюль Ферри, утвержденный наконецъ въ должности парижскаго мэра, на мсто отставленнаго Этьеня Араго, пошелъ дале, но мннію его и Эрнеста Пикара, составителемъ подлога былъ одинъ изъ батальонныхъ командировъ національной гвардіи, котораго они арестовали и посадили подъ стражу.

Но въ оправданіе своего обвиненія, имъ не удалось представить ни одного, хотя-бы косвеннаго, доказательства.

Теперь одинъ изъ арестованныхъ оборачивается и кричитъ правительству:

‘Само ты составитель подлоговъ!’

Подобныя препиранія унижаютъ и правительство, и его противниковъ, унижаютъ всхъ, даже неповинныхъ въ этой вражд и клеветахъ.

24 ноября.

Одинъ голубь, перелетвшій черезъ Ламаншъ, разсказалъ намъ:

Что доблестный Гладстонъ пировалъ у своего друга, лондонскаго лордъ-мэра, въ обніеств высокопоставленныхъ и могущественныхъ особъ. По наполненіи вмстительныхъ желудковъ черепашьимъ и жирными мясами, а мозговъ густыми и горячими парами алькоголя, доблестный Гладстонъ всталъ для произнесенія слдующихъ мудрыхъ словъ:

‘Богатые граждане, друзья мои, банкиры и благородные бароны! Мы страшно боймся, чтобы прусскій феодализмъ не раздавилъ насъ, какъ націю, но мы питаемъ не меньшій ужасъ къ тому, что французская республика раззоритъ насъ, какъ кассу. Поэтому, намъ слдуетъ быть внимательными и держать ухо востро. Не возбранимъ себ пожеланій зла Пруссіи, но я не окажемъ никакого добра Франціи!’

Что разсказываютъ намъ еще?— Что лондонская чернь сдлала манифестацію въ пользу Франціи, что передъ отелемъ императрицы, она ревла и рычала, хотя одинъ изъ министровъ ея величества королевы Викторіи оффиціально раскланивался съ маленькимъ императорскимъ принцемъ, что въ Гайдъ-Парк, тоже чернь кричала: ‘Да здравствуетъ французская республика!’ и что полисмэны, по приказанію министра внутреннихъ длъ, пустили на нее въ атаку кавалерію. Толпа разбжалась тогда въ безпорядк, тснясь въ узкихъ улицахъ, нсколько женщинъ было задушено, нсколько дтей сбито я стоптано. И тогда, изъ среды обезумвшей и раздраженной массы раздались самые революціонные возгласы. Но, можетъ быть, все это еще неврно — какъ знать?

25 ноября.

Прусскія арміи вошли въ ндра Франціи, он совершаютъ военныя прогулки къ сверу и югу, къ востоку и западу. Имъ захотлось въ одинъ пріемъ поглотить Ліонъ и Безансонъ, Бордо, Тулузу и даже Марсель. Послы Intelligenz-Staat’а, миссіонеры, повитые высшею цивилизаціею, объздили боле половины Франціи, поборники германской доблести противу прусской безнравственности берутъ контрибуцію здсь, грабятъ тамъ, и кстати придушиваютъ, кто попадается подърасходившуюся руку. Конечно, французы, оставшись побдителями въ Германіи, побдителями подъ командою какого-нибудь Бонапарта, вели-бы себя не лучше, чмъ ведутъ себя у насъ торжествующіе нмецкіе солдаты. По каковы-бы ни были преступленія, которыя мы совершили-бы тамъ, дло идетъ теперь о преступленіяхъ, совершенныхъ здсь. Народъ выходитъ изъ себя, нація начинаетъ, наконецъ, серьезно относиться къ нашествію, плебисцитскій селянинъ, недоврчивый и себ на ум передъ истиной, розиня передъ ложью, начинаетъ думать, что эти проигранныя сраженія, эти предательства, эти груды развалинъ не ложь, — и когда ему сообщаютъ, что его сынъ убитъ, онъ прозрваетъ, наконецъ! Нмецкіе корпуса, одинъ за другимъ, совершили свое дло нашествія, насилій и разрушенія, реакція начинается, національный нервъ затронутъ заживо. Подобно человку, нечаянно проглотившему хлбное зерно съ его мохнатой оболочкой, Франція поднимается и совершаетъ, или готовится совершить судорожныя движенія для того, чтобы освободить себя отъ этихъ черныхъ массъ съ колючими иглами, попавшими ей въ желудокъ, она хочетъ изрыгнуть эти кожаные каски съ желзными остріями, которыя раздражаютъ ей внутренности. Боле отважная, чмъ вс эти правители, рьяные посредники, тошноватые циркулярщики, безстыдные перемирщики, нація,— мы твердо уповаемъ на это, — принимаетъ поединокъ на жизнь и на смерть съ своею сестрою. ‘Я здсь хозяйка, если ты не хочешь уйти, то убей меня, или я тебя убью!’

Въ Париж ходитъ безчисленное множество разсказовъ о жестокостяхъ и насиліи нмецкихъ войскъ. Ихъ такъ много, что заносить ихъ въ дневникъ нтъ никакой возможности, одно можно сказать, что ихъ нельзя выслушивать безъ содроганія и ужаса.

Какъ-бы въ отвтъ на это пруссаки разсказываютъ, что вольные стрлки заставили сойти съ рельсовъ прусскій поздъ, схватили 120 несчастныхъ и разстрляли ихъ на мст. Правда и то, что эти самые стрлки, имя несчастіе попасться въ руки пруссаковъ, разстрливаются въ свою очередь. Десять вольныхъ стрлковъ были казнены такимъ образомъ за нсколько дней передъ тмъ, товарищи ихъ отмстили за нихъ, убивъ по двнадцати человкъ за каждаго. Посл этого побоища, г. Бисмаркъ, упорно непризнававшій досел вольныхъ стрлковъ за солдатъ, сталъ посылать бумагу за бумагой къ г. Трошю. Онъ внезапно открылъ, что можно, пожалуй, и сговориться. Надюсь! Мы можемъ даже оказаться правыми, если станемъ боле сильными, потому что ‘сила стоитъ выше права’.

Чтобы оказаться боле сильными, граждане занимаются опытами надъ динамитомъ, азотнокислымъ глицериномъ и греческимъ огнемъ, который открытъ, вмст съ способомъ его употребленія. Но правительство знать не хочетъ о новыхъ изобртеніяхъ, которыя, какъ оно говоритъ, были-бы противны человческому праву, какъ-будто сама война, какъ-будто убійства, грабежи и насилія совмстны съ человческимъ правомъ! И какъ-будто въ войн, чисто-оборонительной, не позволительны всякія средства! Правъ Лафонтенъ:

‘Это животное зло до нельзя,

Оно защищается, когда его бьютъ!’

25 ноября.

Очень можетъ быть, что скука осаднаго положенія перерождается въ злобу, и что наши физическія и нравственныя лишенія тягостно дйствуютъ на нашъ мозгъ и на сердце, но только всмъ здсь хочется покончить, у самыхъ холодныхъ людей и гнвъ бываетъ холодный.

Не взирая на ихъ космополитическое человколюбіе, которое отодвигается нын на второй планъ, съ нкоторыми только исключеніями ради принципа, наши французы не нжничаютъ съ нмцами и мстятъ имъ сплетнями, въ ожиданіи лучшаго. Нападки прусскихъ либераловъ на французскую демократію не простятся имъ никогда. Но не оскорбленія, пущенныя въ ходъ грязными тупыми господчиками, глупыми подпоручиками, таможенными чиновниками или газетчиками, прозывавшими насъ Schweinhunde, вызвали наше негодованіе, нтъ, насъ оскорбило то презрніе и осужденіе на смерть, въ качеств націи, которыми бросаютъ въ насъ такіе ученые, какъ Гервинусъ, Кирхговъ, Момзенъ, Дюбуа-Реймопъ и другіе. Послдній, потомокъ протестантовъ, эмигрировавшихъ посл отмны нантскаго эдикта, захотлъ извиниться въ томъ, что онъ еще ‘полу-французъ’, и отозвался о насъ, какъ тупой выскочка отзывается о своихъ бдныхъ деревенскихъ родственникахъ, чмъ они ближе ему по родству, тмъ ниже ставитъ онъ ихъ, тмъ грубе съ ними обходится.— Кто ему отвтилъ? Целлеръ, ректоръ стразбургской академіи, который, въ качеств эльзасца, называетъ себя ‘полутора французомъ’. Онъ отвчаетъ ему, приводя слова Гейнриха Гейне своимъ соотечественникамъ: ‘Природа создала васъ только глупцами, наука сдлала злыми’.

‘Сантиментальное племя’, говоритъ другой. Сантиментальное, но хищное.

Національные гвардейцы ликуютъ. Два батальона ихъ были посланы въ дло. Для начала они взяли въ штыки деревню Бонди. Сказать-бы мсяца съ три тому назадъ этимъ лавочникамъ улицы Гальонъ, этимъ рантье Пасси, что они будутъ способны на такой подвигъ, право, они сами очень удивились-бы этому!

Нтъ сомннія, Парижъ хочетъ обороняться, Парижъ можетъ обороняться. А если онъ не будетъ обороняться, то пусть-же онъ погибнетъ!

27 ноября.

Турское правительство декретировало, наконецъ, поголовное ополченіе всхъ жителей, отъ 21 до 40 лтняго возраста. Мы требовали этого на другой-же день посл провозглашенія республики. Требовали этого на другой день посл мецской капитуляціи. Требуемъ этого до сихъ поръ, и въ Париж, однако, не добились, ничего втеченіе трехъ мсяцевъ. Еслибы согласились на это 5 сентября…

28 ноября.

Наконецъ, жребій брошенъ! Трошю ставитъ на карту все. Четыреста орудій и полтораста тысячъ человкъ войска выступаютъ изъ Парижа и ворота за ними запираются. Гд произойдетъ битва? Никому неизвстно. Будущее сокрыто облакомъ пороха и дыма, ршеніе будетъ произнесено грознымъ голосомъ пушекъ.

Все смолкло и ждетъ грознаго ршенія судьбы!…

Бросайте кости! Орелъ или ршетка! Гибель или побда! Если насъ побдятъ, мы будемъ передъ свтомъ только несчастными, то есть, виновными. Если мы побдимъ, намъ можно еще будетъ открыто обращаться къ друзьямъ и смотрть имъ въ глаза безъ страха, потому что мы будемъ знать, что совершили великое дло, спасли націю и, боле чмъ націю, спасли идею. Если-же мы родились въ Злосчастный часъ, если наше существованіе только печальная случайность, если наше поколніе окончательно приносится въ жертву, падемъ, но, по крайней мр, падемъ, какъ прилично мужамъ. И да будетъ надъ нами забвеніе!

Жакъ Лефрень.

‘Дло’, No 12, 1870

ДНЕВНИКЪ ПАРИЖАНИНА.

Читайте также: