Дети, Крестовская Мария Всеволодовна, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 19 минут(ы)

М. В. Крестовская

Сынъ.— Немудреные.— Семейныя непріятности.— Имянинница.— Сонъ въ лтнюю ночь.— Дти.— Первое счастье.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія М. М. Стасюлевича, В. О., 5 л., 28
1896

ДТИ.
(Разсказъ).

Былъ теплый іюльскій вечеръ. На дач у Олениныхъ собрались сосди ‘повинтить’, и на открытой террас, выходившей ступеньками въ садъ, съ одной стороны поставили маленькій зеленый столикъ съ двумя свчами для ‘винтеровъ’, а на другой ея сторон услись за чайнымъ столомъ дамы. Но чай пришлось пить только двумъ старшихмъ дамамъ — самой Олениной и ея пріятельниц, Раис Павловн Савельевой, мужъ которой тоже винтилъ за маленькимъ столикомъ, молодежь же разсыпалась по берегу озера гулять.

Вечеръ былъ такъ тихъ и тепелъ, что пламя свчей, прикрытыхъ стеклянными колпачками, почти не колыхалось, только маленькія ночныя бабочки и мошки кружились вокругъ него и, обжигаясь, падали на блую скатерть, безпомощно трепеща своими обожженными крылышками. Свтъ съ балкона упадалъ ровными, косыми полосами въ садъ и освщалъ темную, точно заснувшую, зелень кустовъ его причудливыми кружевными пятнами. Но тамъ дальше, за ршеткой сада, казалось, была полная темнота, лишь изрдка раздавались оттуда то тамъ, то тутъ звонкіе голоса молодежи, да порой легкимъ порывомъ втерка доносились съ другого берега звуки отдаленной музыки.

Дамы за чайнымъ столомъ сидли съ работой въ рукахъ и разговаривали тми пониженными, оживленными голосами, которыми женщины говорятъ другъ съ другомъ объ особенно интересующихъ ихъ предметахъ. А предметъ былъ очень интересный. Рая, старшая дочь Раисы Павловны, выходила замужъ за молодого офицера генеральнаго штаба, и пріятельницы разговаривали о жених, невст, приданомъ и о тхъ различныхъ планахъ и соображеніяхъ по этому поводу, которые всегда даже вчуж слегка волнуютъ и интересуютъ женщинъ.

Раиса Павловна была очень довольна этою партіей: женихъ былъ человкъ умный, способный, и хотя не имлъ состоянія, но зато прекрасно шелъ по служебной дорог и подавалъ блестящія надежды.

У Раисы Павловны вообще была маленькая страсть всхъ женить и выдавать замужъ, и потому она была очень рада, что дочери ея достигли, наконецъ, того прекраснаго возраста, въ которомъ она могла дать полную волю своимъ заботамъ о нихъ въ этомъ отношеніи. Но у Елены Николаевны дти были еще маленькія,— старшей изъ нихъ шелъ всего десятый годъ и ей некого было пока выдавать замужъ, но она вполн сочувствовала своей пріятельниц. Правда, у нея была еще молоденькая сестра Зина, круглая сирота, которая съ дтства жила у нея, но Раиса Николаевна считала ее еще такой двочкой, для которой даже смшно думать о подобныхъ вещахъ.

— C’est le premier pas qui cote!— сказала съ улыбкой Раиса Павловна.— Главное починъ трудно сдлать, а теперь я живо и Вру выдамъ. А потомъ и Алешу женю!— прибавила она вдругъ, лукаво поглядывая на Раису Николаевну, но Раиса Николаевна только разсмялась на это. Алеш было всего еще 20 лтъ, онъ всего второй годъ какъ надлъ синій воротникъ, а Раис Павловн ужъ не терпится женить заодно и его.

— Ничего, смйтесь, смйтесь,— лукаво сказала Раиса Павловна, понимая чему смется ея пріятельница, но ничуть не смущаясь,— а я ему ужъ и невсту подъискала! Прелесть какая парочка будетъ! Я чмъ больше гляжу на нихъ, тмъ больше убждаюсь, что они положительно созданы другъ для друга.

— Кто же это?— съ подтрунивающимъ сомнніемъ спросила Елена Николаевна, никакъ не ожидая, на кого палъ выборъ ея пріятельницы.

— А ваша Зина!— подсказала Раиса Павловна съ торжествомъ, любуясь эффектомъ своихъ словъ.

— Господи!— воскликнула, смясь, Елена Николаевна,— да вдь это же дти!

— Ничего,— сказала Раиса Павловна,— они подростутъ! Я вдь и не говорю, чтобы ихъ сейчасъ женить, можно года два, три подождать, но зато вы только подумайте, какая это прелестная пара будетъ!

— Хороша пара, въ которой жена всего на какихъ-нибудь два-три года моложе мужа!— сказала уже серьезно Раиса Николаевна.

— Ну такъ что жъ такое! ровно ничего не значитъ,— воскликнула, не унывая, Раиса Павловна,— Вотъ еслибы Зин было не шестнадцать, а двадцать шесть, а Алеш двадцать пять — ну тогда это дйствительно не подходило бы, потому что жена чрезъ какихъ-нибудь десять, двнадцать лтъ начнетъ стариться, а мужъ будетъ еще совсмъ молодымъ человкомъ. Это дйствительно и опасно, и непріятно. Ну, а если мы ихъ поженимъ въ то время, когда Зин будетъ восемнадцать, а Алеш двадцать два, то это какъ разъ во-время будетъ. По крайней мр они вмст будутъ молоды, вмст начнутъ стариться и дв жизни вполн сольются въ одну. И при томъ у нихъ въ запас у каждаго лтъ по двадцати этой молодости будетъ! Нтъ, по моему, это самое правильное женить молодежь пораньше, и вы увидите, какъ они отлично жить будутъ!— воскликнула Раиса Павловна, заране уже представляя себ ихъ будущее счастье и заране радуясь и умиляясь имъ. Алеша былъ ей только племянникъ, пріхавшій жить къ нимъ лишь на время прохожденія курса въ университет, но онъ былъ ея любимцемъ, отданный къ тому же на ея попеченія, и потому ей хотлось устроить его особенно хорошо и счастливо. Но боле скептическая Елена Николаевна не умла такъ сразу заразиться ея мечтами и, не придавая имъ никакого серьезнаго значенія, только посмивалась и покачивала головой на быстрыя фантазіи своей подруги.

А между тмъ молодежь, не подозрвая, что ихъ судьбы старшія ршаютъ на балкон, разсыпалась группами по всему полукруглому берегу озера. Молодой нмецъ Штегель, одинъ изъ сосдей Олениныхъ, придумалъ ловить раковъ на свтъ фонаря, и всмъ ужасно понравилась эта затя. Сейчасъ же достали стокъ, палокъ и фонарей и, раздлившись небольшими компаніями, отправились на поиски. Съ тихимъ говоромъ и смхомъ, отъ котораго не могли удержаться, но который старались заглушать, чтобы не вспугивать раковъ, они осторожно переходили съ одного мста на другое, тщательно освщая своими качающимися на длинныхъ палкахъ фонариками каждый камешекъ и травку въ вод, и ихъ движущіеся огоньки яркими мелькающими звздочками перебгали по всему берегу.

Маленькая Маня, старшая дочка Олениныхъ, тоже выпросилась у матери ‘съ большими’ и теперь своимъ шумнымъ восторгомъ и нетерпніемъ только распугивала всхъ раковъ, мшая то той, то другой компаніи, которыя гнали ее отъ себя.

— Вотъ, вотъ!..— радостно прошепталъ вдругъ Алеша, увидвшій двухъ огромныхъ раковъ, притаившихся подъ большимъ срымъ камнемъ, покрытымъ склизкою зеленою тиной.

Онъ ловилъ вдвоемъ съ Зиной, съ которой нарочно незамтно постарался отстать отъ другихъ, чтобъ остаться вдвоемъ.

Раиса Павловна инстинктомъ женщины угадала въ любимомъ племянник зарождающуюся любовь къ этой двочк, присутствіе которой, такъ близко отъ него, въ этомъ прелестномъ таинственномъ уголк, наполняло Алешу теперь восторгомъ и счастіемъ.

— Гд, гд,— спросила Зина взволнованно и тоже шопотомъ,— ахъ, вижу, вижу! Ахъ, Алеша, миленькій, ловите ихъ, ловите скорй… а то они убгутъ!

И стоя на колняхъ, вся поддавшись впередъ, она тревожно наклонялась къ вод, слдя за тмъ, какъ онъ ихъ поймаетъ, но прежде чмъ она успла увидть это, Алеша ловкимъ, быстрымъ, движеніемъ опустилъ внизъ стку, точно черпая ею воду, и въ ту же секунду вытащивъ ее обратно, съ радостнымъ чувствомъ побдителя протянулъ ее Зин.

— Уже!— вскрикнула она тихо, все еще почему-то боясь говорить громко,— покажите, Алеша, покажите! Ахъ, да, да, какіе большіе, огромные! Смотрите, смотрите, какъ они копошатся…

Они стояли все такъ же на колняхъ, въ какомъ-нибудь аршин другъ отъ друга, и свтъ фонаря упадалъ теперь прямо на свжее улыбающееся личико Зины, наклонившееся къ самой стк, и на свтлое платье ея, которое среди темныхъ кустарниковъ казалось совсмъ блымъ.

Алеша смотрлъ, но не раковъ, а на само Зину, на ея милое ему личико, мелькавшее передъ нимъ такъ близко, что онъ чувствовалъ даже ея дыханіе, и пряди тонкихъ вьющихся волосъ ея слегка задвали и щекотали его по лицу.

И ему страшно захотлось прильнуть къ этой головк и поцловать ее прямо въ свжія, розовыя губки, а потомъ въ глаза и въ пушистыя щечки, и въ лобъ, и въ шейку, но онъ не только боялся сдлать это на самомъ дл, но ужасался даже и той дерзости своей, съ которой длалъ это мысленно. Чтобы не искушаться, онъ старался не глядть на Зину и даже слегка отодвигался отъ нея,— но черезъ секунду снова противъ воли опять глядлъ на нее и на ея бленькую шейку, и въ то время, какъ она съ дтскимъ восторгомъ любовалась пойманными раками, онъ восхищался ею.

— Прелесть какіе!..— говорила она, разсматривая копошившихся въ стк раковъ съ такимъ любопытствомъ, какъ будто раньше никогда не видала ихъ.— Прелесть… Алеша, миленькій, дайте мн ихъ въ руки! Ахъ, какіе они холодные, попробуйте!

И взявъ одного изъ нихъ своими пухленькими пальчиками поперекъ туловища, она зачмъ-то приложила его сначала къ своей щек, а потомъ къ Алешиной, точно осязательне заставляя его убдиться въ томъ, какіе они были холодные.

— А вы любите раковъ?— спросилъ у нея Алеша, думая про себя съ замираніемъ сердца любитъ-ли она не раковъ, а его.

— Ужасно люблю!— воскликнула Зина,— знаете я сначала все боялась ихъ почему-то, а теперь ужасно люблю, теперь я даже серединку въ нихъ мъ,— а прежде не ла, противно было… А вы любите?— спросила она, но въ влюбленныхъ глазахъ Алеши она прочла вдругъ такую любовь только не къ ракамъ, о которыхъ спрашивала его, а къ самой себ, что сердце ея забилось какъ-то испуганно и вмст съ тмъ радостно, и, вся ярко вспыхнувъ, она поспшно отвернулась отъ него.

— Ужасно люблю…— сказалъ Алеша взволнованнымъ шепотомъ.— Ужасно!— повторилъ онъ тихо.

— Ну, поищите опять!— сказала она, точно сердясь и не глядя на него, и взявъ у него изъ рукъ фонарикъ, сама нагнулась надъ водой, освщая ее полоской свта, отъ которой на дн озера обозначились вс камушки и песокъ. Зина чувствовала, хотя и не видла Алеши, который стоялъ сзади нея, что онъ смотритъ не на воду, а на нее, и думаетъ не о ракахъ, а о ней, и не только глядитъ и думаетъ о ней, но и восхищается ею… потому что… потому что, что влюбленъ въ нее… И ей вдругъ стало такъ радостно и страшно чего-то въ то же время! А кругомъ было такъ темно и никого кром нихъ не было, и она знала, что теперь, если онъ захочетъ, онъ все можетъ сказать и сдлать и даже… даже поцловать ее! И хотя ей ужасно хотлось посмотрть, какое у Алеши сейчасъ лицо, но она боялась пошевельнуться, боялась оглянуться, боялась даже поправить свою спустившуюся къ вод косу, и съ какимъ-то сладкимъ и жуткимъ чувствомъ пугала само себя и этой темнотой, и тмъ, что они совсмъ одни и что Алеша сейчасъ поцлуетъ ее…

— Ну, что-же вы не ловите?— спросила она нарочно какъ можно громче и равнодушне, нарочно только для того, чтобы уврить и его, и себя, что она ничего подобнаго не думаетъ и ни капельки его не боится.

Но Алеша вдругъ ближе придвинулся къ ней и сказалъ какимъ-то страннымъ, дрожащимъ, не своимъ голосомъ:

— Зина…

— Ищите, ищите,— заговорила Зина испуганно и, точно спасаясь отъ чего-то, еще ниже наклонилась къ вод, хотя не видла въ ней больше ни камней, ни раковъ, ничего.

— Зина,— повторилъ Алеша, еще ближе придвигаясь къ ней,— а меня… вы… не любите?..

‘Вотъ, вотъ оно!’ подумала Зина съ ужасомъ и восторгомъ вмст.

И понявъ, что именно теперь-то онъ и поцлуетъ ее, она хотла отодвинуться отъ него, но сердце ея такъ билось, что она не чувствовала и не видла, куда двигается, и машинально направляя куда-то свтъ фонаря, отодвигалась все ближе къ вод, со страхомъ и смущеніемъ ожидая чего-то ужаснаго, но и прекраснаго въ то же время.

— Зина,— повторилъ Алеша тихо, но настойчиво,— а меня вы любите?

— Ищите, ищите…— сказала Зина, не понимая сама, что говоритъ ему.

Но Алеша вдругъ придвинулся къ ней совсмъ близко и, обнявъ ее, поцловалъ неожиданно для самого себя, именно какъ мечталъ о томъ, въ самыя губы, восхищаясь блаженствомъ этого поцлуя и въ то же время невольно ужасаясь своей дерзости.

Но дерзость была уже сдлана, и къ его собственному удивленію, чувствуя, что исправить ее уже нечмъ, онъ продолжалъ молча, съ восторгомъ цловать ея испуганное личико и слабо отбивавшіяся отъ него ручки.

Она старалась увернуться отъ поцлуевъ и испуганнымъ, умоляющимъ шепотомъ безсвязно шептала что-то о томъ, чтобъ онъ выпустилъ ее и что ихъ увидятъ, и что это стыдно и гадко съ его стороны и что она будетъ теперь всегда ненавидть его… Но Алеша не слушалъ и не пускалъ ее, наконецъ, она рзкимъ движеніемъ насильно освободилась отъ него и быстро вскочила съ колнъ.

— Господи!— сказала она, оправляясь и чуть не плача.— Ну, какъ не стыдно?.. Ловили себ раковъ… и вдругъ… такія глупости!

— Отчего же глупости?— сказалъ Алеша обидчиво и все еще не придя въ себя отъ своихъ поцлуевъ.— Почему же глупости?..

— Ну, что? нашли?— раздался вдругъ голосъ молодого Штегеля гд-то совсмъ недалеко отъ нихъ.

Штегель ловилъ раковъ вмст со своею сестрой, хорошенькою блокурою нмочкой, и младшею дочерью Раисы Павловны, и ихъ фонарики замелькали вдругъ въ темнот воздуха, всего въ нсколько аршинахъ отъ Зины и Алеши.

— Вотъ видите!— прошептала Зина съ ужасомъ.

— Они не видли!— сказалъ Алеша храбро для вида, чтобы ободрить Зину, но тоже пугаясь въ душ, и крикнулъ вслухъ громкимъ, радостнымъ голосомъ, въ которомъ невольно звучали счастье и любовь:— нашли!

— Много?

— Много!

— Сколько?

— Сколько?— спросилъ тихо со смхомъ Алеша, заглядывая въ свою стку, гд копошились всего два рака.

— Два!— сказала Зина съ отчаяніемъ, пугаясь, что теперь вс, пожалуй, догадаются, что они не раковъ ловили, а цловались.

— А у насъ семь!— закричала съ торжествомъ Вра, не дожидаясь ихъ отвта.

— Мы пойдемъ на дачу Ремзиныхъ,— сказалъ Штегель, считавшійся большимъ мастеромъ въ этомъ дл и знавшій такія мстечки, гд раковъ водилось особенно много.— Приходите и вы туда же!

— Хорошо, придемъ!— крикнулъ Алеша.— Уходите только,— добавилъ онъ тихо смясь.

И снова взявъ Зинины ручки, хотлъ поцловать ихъ, но она быстро вырвала ихъ отъ него и отодвинулась.

— Нтъ! нтъ!— сказала она сердитымъ голоскомъ, и съ обиженнымъ видомъ стала поправлять свои волосы, которые онъ растрепалъ своими поцлуями.

Но Алеша уже чувствовалъ, что Зина тоже любитъ его, хотя и не призналась ему въ этомъ, и радость его не смущалась даже отъ ея сердитаго, обиженнаго вида.

— Вотъ что мы надлали!— сказала она ему съ упрекомъ.

— Что же мы надлали?— спросилъ онъ серьезно и нжно обнимая ее.— Вдь мы же любимъ другъ друга?

— Да, но зачмъ же цловаться-то! Нтъ, это очень дурно, очень, теперь меня все время совсть будетъ мучить!— сказала она сквозь слезы.

Ея милое личико было смущено и растерянно, и Алеша понялъ, что она, чистая сердцемъ, дйствительно мучится этими поцлуями, которые кажутся ей чуть-ли не вчнымъ позоромъ для нея.

Но ему, которому и самому они казались еще какіе нибудь полчаса тому назадъ немыслимою дерзостью, посягать на которую онъ даже и мысленно почти не ршался, теперь уже не представлялись больше ни святотатствомъ, ни дерзостью. Онъ вдругъ какъ бы выросъ посл нихъ и передъ ней, и предъ самимъ собой, и представлялся себ уже не мальчикомъ, какимъ вс и самъ онъ привыкли считать его, а мужественнымъ, сильнымъ мужчиной, какъ бы вдругъ созрвшимъ и переродившимся, любовь къ Зин съ удвоенной силой и нжностью наполняла его, но онъ чувствовалъ себя теперь уже не робкимъ, застнчивымъ обожателемъ ея, а врнымъ покровителемъ и защитникомъ ея, готовымъ сражаться изъ-за нея хоть съ цлымъ свтомъ, но уже неспособнымъ боле краснть и смущаться передъ ней, какъ было то еще часъ тому назадъ…

——

Они вышли на дорожку, по песку которой, въ темнот, слышались чьи-то легкіе шаги, и женскій тихій голосъ, проходя мимо нихъ, сказалъ кому-то другому:

— Какой сегодня вечеръ хорошій и эти огоньки въ зелени какіе славные!..

Алеша слегка посторонился, давая пройти этимъ двумъ фигурамъ, мужской и женской, но Зина въ ту минуту, когда Алеша, поровнявшись, нечаянно повернулъ свой фонарикъ и ярко освтилъ ихъ, вдругъ чего-то испугалась и поспшно отбросилась назадъ.

— Что, что?— спросилъ ее тревожно Алеша, думая, что съ ней что-нибудь случилось.

— Нтъ, нтъ, ничего…— сказала она тихо какимъ-то виноватымъ голосомъ.— Я испугалась, что насъ увидятъ…

— Ну такъ что же, еслибы и увидли?— спросилъ онъ спокойно, желая показать ей этимъ, что имъ нечего бояться, потому что они ничего дурного не сдлали.

Но Зина вздохнула и покачала головой.

— Ахъ, Алеша,— сказала она сконфуженно,— это все оттого, что у насъ совсть не чиста.

— Глупости,— сказалъ Алеша, крпко сжимая ея руку точно въ ободреніе, но чувствуя въ душ, что Зина отчасти права.

Конечно, имъ лучше было не цловаться… Но разв возможно было удержаться, когда Зина была такъ прелестна и такъ близко отъ него!

— А вы слышали, Алеша, про что они говорили?— спросила Зина уже повеселвшимъ опять голосомъ, и вдругъ остановилась и повернулась къ прямо нему своимъ улыбающимся личикомъ.

— Про огоньки что-то?

— Нтъ, они сказали: ‘какой сегодня вечеръ хорошій!’ И это правда, Алеша, вдь правда?

— Правда!— отвтилъ онъ, радостно вглядываясь въ ея милое, повернутое къ нему личико, по которому скользилъ неврными, колеблющимися тнями свтъ отъ его фонаря.

Они остановились у изгороди какой-то темной, тонувшей въ зелени, дачи и молча, счастливыми, улыбающимися глазами, смотрли другъ на друга.

— Знаете,— сказала Зина таинственнымъ шепотомъ,— они врно тоже влюблены другъ въ друга!

— Кто?— спросилъ Алеша съ недоумніемъ, не понимая, про кого Зина говоритъ и кто еще кром ихъ можетъ быть влюбленнымъ въ кого-нибудь.

Но Зин казалось, что весь міръ дышитъ вмст съ ними этой любовью и вс влюблены въ кого-нибудь.

— Да вотъ эти, что прошли!..— сказала она, удивляясь, какъ это Алеша не понимаетъ ее.

Они говорили шепотомъ, потому что все вокругъ нихъ было такъ тихо, что имъ казалось, что въ цломъ мір остались только они вдвоемъ.

Голосовъ Штегеля и остальной компаніи нигд не слышалось. Большіе клумбы цвтовъ въ саду той дачи, подл которой они стояли, точно обрадованныя тишиной и безлюдьемъ ночи, пахли сильнымъ, прянымъ ароматомъ. Какая-то большая бабочка, привлеченная свтлымъ платьемъ Зины, пролетла совсмъ близко возл нея и задла ее по лицу своимъ пушистымъ, мягкимъ крылышкомъ… Зина невольно вздрогнула и отодвинулась.

— Нтъ, ничего…— сказалъ Алеша, улыбаясь ей.— Это бабочка…— О чемъ вы думаете?— спросилъ онъ, тихонько беря ее за руку и вглядываясь въ ея глаза, глядвшіе куда-то вдаль съ задумчивою, мечтательною улыбкой.

— Какъ цвты пахнутъ!..— сказала Зина съ той же мечтательною улыбкой.— Это левкои… Я думала… я думала, какъ хорошо стоять здсь вотъ такъ вмст и думать… Я не знаю о чемъ думать… Такъ обо всемъ сразу, только все объ хорошемъ… все такое хорошее… правда?.. Ну, побжимъ, а то насъ хватятся!

И она вдругъ чему-то радостно засмялась, и, схватившись за руки, они побжали по дорожк къ своей дач, съ которой уже доносились голоса.

Но у калитки они на мгновеніе остановились.

— Только мы никому не скажемъ!— сказала Зина быстрымъ, слегка запыхавшись отъ бга, шепотомъ.— Пускай никто не знаетъ! Хорошо?

— Хорошо!— отвчалъ Алеша тоже шепотомъ.

И еще разъ крпко сжавъ другъ другу руки, они вбжали на балконъ радостные, влюбленные и счастливые и своей любовью, и своей тайной.

Когда они вбжали на балконъ, старшая Савельева со своимъ женихомъ и маленькою Маней уже воротились, поймавъ пять раковъ, но Штегеля съ компаніей еще не было.

Зин казалось, что на лиц ея написаны и любовь, и поцлуи, и вс сейчасъ же это замтятъ, но на лиц ея былъ только сіяющій восторгъ, который часто бывалъ на немъ, и никто ничего не замтилъ.

— Ну,— спросила ихъ Раиса Павловна,— сколько же вы наловили?

Тогда они опять вспомнили, что поймали всего два рака, и оба снова немножко смутились, а Зина даже испугалась.— Но Алеша засмялся, стараясь подъ развязностью скрыть свое смущеніе.

— Ну, намъ не повезло!— воскликнулъ онъ храбро.— Всего два рака!

— Да, немного,— сказала Раиса Павловна, разсматривая раковъ:— но зато какіе крупные!

— Вы тамъ врно больше любезничали, чмъ раковъ ловили,— сказалъ, посмиваясь, его дядя, Илья Егорычъ, считавшій ихъ еще за такихъ дтей, что ему и въ голову не приходило, чтобы это и дйствительно могло быть такъ.

‘Господи!— подумала Зина съ ужасомъ:— какъ это онъ видлъ отсюда!’

Маленькая Маня, забывъ о сн, въ восторг бгала, блестя на всхъ своими, разгорвшимися отъ удовольствія, темными, дтски-прелестными глазами. Она тоже поймала рака, и даже не сткой, а просто рукой, и теперь носилась съ нимъ по всему дому, какъ съ трофеемъ, показывая его не только матери и гостямъ, но и няньк, и людямъ на кухн, и даже садовнику Ивану. Она была лишь въ затрудненіи, кому дать его състь: матери, отцу или самой себ. И это волновало и безпокоило ее: она боялась, что обдленная сторона огорчится и обидится на нее.

— Нтъ, мама,— ршила она, наконецъ, свои сомннія,— ты скушаешь шейку, папа серединку, а я лапочки! Такъ будетъ совсмъ хорошо!

— Нтъ, не совсмъ,— сказалъ, поддразнивая свою любимицу, Илья Егорычъ,— потому что такъ я обижусь!

Но Елена Николаевна успокоила ее, сказавъ, что лучше всего будетъ, если она положитъ своего рака на ночь въ кувшинъ съ водой, а завтра позабавится имъ вмст съ младшей сестренкой, давно уже спавшей и не принимавшей участія въ этомъ удовольствіи.

И съ нжной заботой въ своихъ прекрасныхъ, лучистыхъ, такъ похожихъ на Манины, глазахъ, Елена Николаевна перекрестила дочь и крпко поцловавъ ее нсколько разъ, отослала спать.

Наконецъ явились и Штегель съ младшими Савельевыми. Ихъ ловъ былъ удачне всхъ, они поймали ровно пятнадцать штукъ, и ихъ раками вс почему-то очень заинтересовались, и даже самъ старикъ Штегель, до сихъ поръ совсмъ углубленный въ винтъ и не обращавшій ни на что, кром своихъ картъ, вниманія, снисходительно похвалилъ, сказавъ, что ‘ихъ раки — добрые раки’.

Ужинъ, состоявшій, по-дачному, изъ холодныхъ цыплятъ, ростбифа и ягодъ, накрыли тутъ же на балкон, гд всмъ нравилось больше, чмъ въ душныхъ комнатахъ.

Мужчины покончили, наконецъ, съ своимъ винтомъ и вышли въ садъ немножко пройтись и покурить, и вспыхивавшіе огоньки ихъ сигаръ и папиросъ мелькали въ темнот блестящими точками, освщавшими на мгновеніе ихъ лица.

— Чудный вечеръ!— сказалъ Аркадій Петровичъ Оленинъ, съ наслажденіемъ, посл долгаго сиднья, потягиваясь и всей грудью вбирая въ себя теплый, мягкій воздухъ.

— Только не собралась бы гроза!— замтила боявшаяся грома Раиса Павловна, тревожно вглядываясь въ дальнія зарницы, прорзывавшія время отъ времени темный горизонтъ.

На середин озера кто-то плъ, сидя въ лодк, прекраснымъ, казавшимся на простор воды замчательно свжимъ и чистымъ, голосомъ, и втромъ его то доносило совсмъ близко къ берегу, то снова подхватывало и относило, заглушая, куда-то вдаль…

Вс подошли къ ршетк сада и молча слушали, невольно о чемъ-то задумавшись и примолкнувъ…

Зина стояла рядомъ съ Врой, младшей Савельевой, и обнявъ ее, глядла вдаль, откуда доносилась псня, и въ юной душ ея было такъ радостно и сладко, и жутко въ то же время, что ей хотлось и плакать, и смяться вмст.

‘Еслибы они знали!— думала она съ торжествомъ и страхомъ:— еслибы они только знали, что мы съ Алешей влюблены другъ въ друга, и что я его невста, и что мы… что мы даже цловались! Что бы они сказали?!’ И она представляла, улыбаясь, про себя, въ какое изумленіе пришли бы вс, еслибы они съ Алешей вдругъ взяли бы и разсказали бы сейчасъ все… Но кто-то подошелъ къ ней и тихо взялъ въ темнот ея опущенную руку, она не видла лица того, кто это сдлалъ и даже не обернулась къ нему, но сразу узнала руку Алеши и радостно и крпко пожала ее въ отвтъ…

Посл ужина, прошедшаго шумно и весело, потому что вс были какъ-то особенно оживлены, разошлись, наконецъ, по домамъ, но долго еще прощались и разговаривали у калитки сада.

Наконецъ вс ушли — и все затихло…

——

Алеша тоже пришелъ къ себ, но спать онъ не могъ. Онъ даже не пробовалъ и раздваться,зная, что не заснетъ. Онъ не могъ ни думать, ни говорить теперь ни о чемъ, кром Зины. Душа его была такъ полна какимъ-то новымъ прекраснымъ, облагораживающимъ, какъ ему казалось, все его существо, чувствомъ, что ему жаль было лечь спать и разстаться съ нимъ для сна.

Ему хотлось знать, что длаетъ Зина. Неужели она спитъ! Онъ не врилъ, не хотлъ врить этому, ему казалось, что и она тоже, какъ онъ, объята теперь этимъ прекраснымъ чувствомъ, отъ котораго и жизнь, и ночь казались такъ хороши, что спать было просто гршно. Ему страстно хотлось видть ее, но это, конечно, было невозможно, и онъ ршился взглянуть хоть только на одно ея окно. Но для этого надо было перелзть изъ ихъ сада въ садъ Олениныхъ, потому что окно Зины приходилось съ другой стороны, и не раздумывая, хорошо ли это, прилично ли, благоразумно ли, онъ спустился изъ своей комнаты внизъ по лстниц и вышелъ въ садъ.

Все было тихо, огоньки везд уже погасли, и только луна мягкимъ серебристымъ свтомъ обливала камыши и озеро.

Алеша осторожно, стараясь не производить шороха, перелзъ, оглядываясь кругомъ. Сердце его стучало отъ какого-то жуткаго, но пріятнаго чувства: отъ волненія онъ почти не узнавалъ знакомаго садика и только смутно чувствовалъ, что длаетъ кажется что-то глупое и даже дурное… Но все-таки тихонько, на цыпочкахъ, онъ обошелъ цвтникъ передъ балкономъ Олениныхъ и осторожно пробрался, на другую сторону сада, куда выходило Зинино окно.

Окно было растворено, но штора на немъ была спущена и чуть-чуть колыхалась отъ легкаго втерка. Какой-то слабый свтъ, должно-быть лампады или ночника, освщалъ комнату изнутри, и Алеша растроганно и влюбленно смотрлъ на это окно, которое въ таинственной тишин ночи казалось ему заколдованнымъ окномъ какого-то очарованнаго замка, гд спала его спящая красавица — Зина. Сказка сливалась съ жизнью, и жизнь въ эту минуту казалась хороша какъ сказка…

Но вдругъ штора, тихо заколыхавшись, откинулась въ сторону…

Алеша быстро отскочилъ и, спрятавшись за толстое дерево, съ замираніемъ сердца слдилъ, какъ на бломъ фон этой шторы обрисовалась чья-то темная головка…

‘Это Зина!’ воскликнулъ онъ себ радостно, и забывъ, что теперь уже второй часъ ночи и что онъ, какъ воръ, забрался въ чужой садъ, не вытерплъ и тихо окликнулъ ее:

— Зина… это вы?..

Штора быстро упала и абрисъ темной головки на ней дрогнулъ и исчезъ… Но черезъ минуту, когда Алеша уже отчаялся снова увидть ее, штора опять тихонько откинулась, и чей-то робкій шепотъ, въ которомъ Алеша сейчасъ же узналъ свою Зину, осторожно позвалъ его:

— Это вы, Алеша?..

— Я, Зина… Вы не спите?

— Нтъ, я не могу заснуть… Зачмъ вы тутъ? Уходите пожалуйста… Ну, вдругъ кто-нибудь увидитъ.

— Нтъ, Зина, не увидятъ: вс спятъ.

— Ну, все равно, уходите ради Бога… Зачмъ вы пришли?

Голосъ Зины былъ и испуганными умоляющій, и радостный въ то же время.

Но Алеша и самъ не зналъ теперь, зачмъ онъ пришелъ. Онъ пришелъ, чтобы увидть Зину или хоть ея окно по крайней мр, и вс желанія его исполнились вдругъ такъ чудесно, что ему жаль было уходить именно теперь, когда вс они исполнились, ему хотлось поговорить о чемъ-нибудь съ Зиной, хотя разговаривать въ такое время и при такихъ условіяхъ, въ сущности, было не о чемъ и даже по настоящему вовсе нельзя.

— Нтъ, я только хотлъ сказать вамъ одну вещь,— сказалъ онъ, придумывая первое объясненіе, какое пришло ему въ голову, и хотя, сказавъ его, онъ сейчасъ же почувствовалъ, какъ оно глупо и нелпо, но Зина не замтила этого и заинтересовалась имъ.

— Что, что такое?— спросила она и тревожно, и радостно, чувствуя, что онъ можетъ сказать ей только одно хорошее, и чувствуя также, что теперь ему вовсе бы не слдовало ничего говорить ей ни хорошаго, ни дурного.

— Нтъ, такъ,— сказалъ Алеша, не умя ничего придумать,— пустяки… Я уйду лучше…

Но Зина, заинтересовавшись, уже не пускала его, забывъ даже свой страхъ.

— Нтъ, скажите, что вы хотли сказать?

— Нтъ, я лучше завтра…

— Да нтъ, ужъ все равно, теперь, пришли, такъ скажите!

Алеша началъ ей что-то говорить тихимъ шепотомъ, боясь кого-нибудь разбудить, но Зина не понимала его такъ далеко, хотя прислушивалась съ напряженіемъ.

— Нтъ!— воскликнула она наконецъ съ разочарованіемъ:— я ничего не понимаю! Знаете что: влзьте лучше на это дерево, тогда вы какъ разъ противъ моего окна будете!

Алеша взглянулъ на дерево, взглядомъ измряя его, и не задумываясь опять ни на одну минуту, слдуетъ ли это длать или нтъ, обхватилъ его своими цпкими, ловкими руками, и безшумно поднявшись на середину его, выбралъ удобный сукъ и услся на немъ какъ разъ такъ, что Зина приходилась прямо противъ него всего въ какихъ-нибудь трехъ, четырехъ аршинахъ.

— Ну, вотъ отлично!— беззвучно смясь, сказалъ онъ, восхищаясь и ихъ затей, и тмъ, что очутился вдругъ такъ близко возл Зины.

— Ну, что вы хотли мн сказать?— тихонько, со счастливой, плутовской улыбкой смотря на него, спросила она.

— Что я васъ люблю.

— Только-то!— воскликнула Зина, притворяясь разочарованной на видъ, но сознавая въ душ, что боле важнаго и интереснаго онъ ничего не могъ бы сказать ей.

Но Алеша заговорилъ вдругъ серьезнымъ тономъ:

— Нтъ, вотъ что: что вы мн такое сказали про Вру и Штегеля?

— Ахъ, да, да… разв вы ничего не замтили?

— Нтъ, ничего…

— Знаете, они тоже влюблены другъ въ друга! только не говорите никому ради Бога,— зашептала она тревожно, пугаясь, что выдала тайну подруги, которую даже Алеш не должна была бы выдавать.

— Вотъ что!— сказалъ Алеша съ удивленіемъ, не понимая въ эту минуту, какъ можно быть влюбленнымъ въ кого нибудь кром Зины.

— Она объ этомъ никогда мн не говорила,— сказала Зина серьезно,— но я все-таки же знаю, что она страшно влюблена въ него. Знаете, это сейчасъ видно, когда кто кого любитъ…

— А у меня вотъ вы этого не видли!— сказалъ Алеша, чувствовавшій во всхъ словахъ Зины какую-то особенную, чарующую прелесть, незамтную, быть можетъ, для другихъ, но неотразимую для него.

— Вотъ еще! Конечно, видла!— воскликнула Зина съ лукавою улыбкой и торжествомъ.

— Да по чему же?— удивился Алеша.

Ему все время казалось, что онъ такъ искусно скрывалъ свою любовь и отъ нея, и отъ всхъ другихъ, что никто не могъ бы догадаться о ней, и слова ея искренно удивили его.

— Я не знаю почему,— начала Зина задумчиво,— такъ, по всему… Знаете!— воскликнула она вдругъ радостно:— я сразу это почувствовала, помните, тогда на бал, когда Илья Егорычъ подвелъ васъ ко мн и сказалъ мн, что вы его любимый племянникъ, я взглянула на васъ — и сейчасъ почувствовала…

— Что? что вы почувствовали?

— Что вы влюбитесь въ меня, а я въ васъ, и что вы будете моимъ мужемъ.

— Зина, прелесть!— воскликнулъ Алеша въ восторг, и отъ того, что они влюблены другъ въ друга и она сама только что призналась въ этомъ, и отъ того, что онъ будетъ ея мужемъ.— Дорогая моя… но дайте мн вашу ручку.

Она засмялась тихимъ смхомъ, и немного труся, что бы кто-нибудь не увидлъ ихъ, вытянулась изъ окна и радостно протянула къ нему руки.

Они оба всми силами тянулись, чтобы достать одинъ до другого, и не могли: не хватало всего какихъ-нибудь пяти-шести вершковъ.

— Чортъ знаетъ что такое!— разсердился наконецъ Алеша.— Ну, чтобы этому глупому дереву вырости на полъ-аршина ближе къ окну.

— Знаете, Алеша,— сказала Зина со смхомъ,— мы съ вами теперь совсмъ какъ Ромео и Джульетта! Право, я видла разъ картину: она стоитъ на балкон и протягиваетъ къ нему руки… Только онъ не сидлъ на дерев!

Но вдругъ гд-то, точно совсмъ близко, хлопнула калитка, Алеша вздрогнулъ, а Зина проворно отскочила въ глубь комнаты. Нсколько секундъ они оба тревожно прислушивались, но все опять стало тихо, и они успокоились.

— Никого,— сказалъ Алеша тихо,— это гд-то далеко…

— Идите лучше, Алеша, я боюсь…

— Да, я пойду,— отвтилъ онъ, но уходить отъ Зины было такъ жаль.

— А знаете,— сказалъ онъ нарочно, чтобы хоть на нсколько лишнихъ секундъ продлить удовольствіе,— вдь я вамъ совсмъ не то сказалъ что хотлъ!

— Ну, вотъ-вотъ, я такъ и знала, что же, что?

— Да вы смяться будете!

— Нтъ, Алеша, правда, нтъ!

— Ну, смотрите, же!.. Вдь я нашихъ раковъ не отдалъ на кухню, я ихъ себ оставилъ… Знаете, мн какъ-то жаль было думать, что ихъ сварятъ, когда, быть-можетъ, только благодаря имъ, все это такъ хорошо случилось!

— Ахъ, Алеша, вы это очень, очень хорошо сдлали!— сказала Зина съ одобреніемъ:— мн самой было бы ужасно жаль, еслибы ихъ сварили! Знаете что: пустимъ ихъ завтра опять въ воду, пускай ихъ гуляютъ! Пойдемъ вмст и выпустимъ!

— Отлично, непремнно пойдемъ!

— И знаете, Алеша, вдругъ они тоже влюбленные!

Но они оба засмялись этой мысли, которая одной Зин могла придти въ голову.

— Кто же ихъ знаетъ, что у раковъ на ум!— сказала Зина, смясь и точно оправдываясь въ своей фантазіи.

— Конечно!

— Ну, идите, Алеша, идите, уже поздно, до свиданья, до завтра!..

— Иду, иду,— говорилъ онъ, спускаясь уже внизъ по дереву.

— Ну, вотъ и ушелъ!— сказалъ онъ, спрыгнувъ на землю и закидывая голову кверху, чтобы еще разъ взглянуть на Зину, которая, перегнувшись черезъ окно, съ улыбкой смотрла на него.

— Прощайте, мой Ромео!— сказала она тихо, кивая ему на прощанье своей хорошенькой головкой.

— Прощайте, моя Джульетта! Нтъ, что это за Джульетта! Богъ ее знаетъ, какая она была,— вы лучше Джульетты! Прощайте, моя Зина! Какое у васъ хорошенькое имя!

— И у васъ тоже хорошенькое, Алеша… Алеша…— нжно повторила она нсколько разъ, точно любуясь звукомъ его имени.— Я васъ буду очень любить, Алеша!— воскликнула вдругъ Зина такъ громко, что сама испугалась, и быстро кивнувъ еще разъ головкой, безшумно захлопнула окно и спустила заколыхавшуюся опять штору…

Алеша постоялъ еще нсколько секундъ молча, съ блаженной улыбкой смотря на окно, въ которомъ она скрылась, и наконецъ тихонько пошелъ къ калитк и, отворивъ ее, вышелъ прямо на озеро.

Луна все такъ же обливала его своимъ мягкимъ свтомъ, и теплый, смшанный съ запахомъ цвтовъ, едва замтный втерокъ рябилъ спокойную гладь воды и шелестилъ въ прибрежныхъ камышахъ.

— О, Зина, Зина!— воскликнулъ Алеша съ восторгомъ, въ душ его пло такое счастье и кругомъ все было такъ прекрасно — и эта ночь, и эти звзды, и шелестившій тростникъ, и Зина и бленькая штора на ея окн, и лунная рябь на озер… И такъ хорошо, такъ чудно хорошо было жить на этой прекрасной земл, надъ которой сіяютъ такія чудныя звзды и гд царствуетъ любовь…

М. В. Крестовская

ДТИ.(Разсказъ).

Читайте также:

ДТИ.
(Разсказъ).