Der alte und der neue Glaube. Ein Bekenntniss von David Friedrich Strauss, Страхов Николай Николаевич, Год: 1873 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 23 минут(ы)

‘Гражданин’, No 39, 1873

Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/grazh/1873/24seN39.htm

Der alte und der neue Glaube. Ein Bekenntniss von David Friedrich Strauss. Dritte Auflage. Leipzig, 1872. (Старая и новая вра. Исповданiе Давида Штрауса. 3-е изд. Лейпцигъ. 1872).

Вотъ очень странная небольшая книга, написанная всесвтно-знаменитымъ богословомъ и имвшая огромный успхъ въ Германiи, какъ это видно и изъ того, что уже въ прошломъ году, когда она явилась, она выдержала три изданiя. Съ перваго разу очень трудно опредлить ея цль и предметъ. Чмъ она вызвана? Повидимому ничмъ, а если хотите, то множествомъ различнйшихъ вещей. О чемъ она говоритъ? Ни о чемъ въ особенности, но по немножку обо всемъ на свт. Такъ какъ однако же книги суть созданiя органическiя, то мы старались найти общую мысль и главное желанiе автора. Кажется, мы не ошибаемся, если скажемъ, что главная цль книги есть оправданiе существующаго, то есть ныншняго состоянiя и образа дйствiй Германiи. Ближайшимъ поводомъ едва-ли не была та борьба съ католицизмомъ, которую подняла ныншняя германская имперiя. Штраусъ, подобно всмъ ныншнимъ нмцамъ, исполненъ самаго пламеннаго германофильства, и вотъ онъ пожелалъ не только сказать свое слово въ пользу борьбы, но и вообще прославить ныншнiй духъ Германiи. Онъ сталъ на самую высокую точку зрнiя, и, иногда просто восхищаясь, а чаще всего какъ-будто обороняясь отъ чьихъ-то тяжкихъ обвиненiй, доказываетъ, что все хорошо въ Германiи. Нмцы нынче утратили всякую вру, они уже не христiане: такъ и слдуетъ, говоритъ Штраусъ. Они не врятъ ни въ личнаго Бога, ни въ безсмертiе души: такъ и слдуетъ, но мннiю Штрауса. Они признаютъ теорiю Дарвина — такъ и нужно. Они живутъ въ монархiи, исполнены народнаго самолюбiя, оказались жестоко-воинственными — такъ все это и должно быть. Бисмаркъ и Мольтке — генiальнйшiе люди, и вообще прогрессъ во всемъ идетъ прекрасно и достигъ нынче точки, которая выше всхъ предыдущихъ точекъ. Вотъ смыслъ книги, объясняющiй и ея пестроту, и горячiй, иногда болзненно-раздражительный тонъ.

Можно, пожалуй, видть въ книг и больше, можно отчасти считать ее за дйствительное исповданiе, за катихизисъ новой вры, объясняющiй вс члены ея символа. Старый ученый, обрадованный успхами Германiи, какъ-будто задумался и задалъ самому себ вопросъ: ну во что же ты вришь? Имешь ли ты пpавo радоваться, если взглянешь не только на политическiе и военные успхи, а и на духовную жизнь твоего народа, на его науку, религiю, на его нравственный духъ? И Штраусъ смло и даже дерзко отвчалъ, что онъ признаетъ исповданiе современныхъ нмцевъ, что онъ радуется духовному развитiю своего народа.

Какъ бы то ни было, въ книг много интереснаго, мало связи, нтъ согласiя между частями, но прекрасно рисуется современное положенiе вещей, многiя стремленiя, одушевляющiя Германiю, и взгляды, которые тамъ господствуютъ. Мы извлечемъ нкоторыя наиболе поучительныя мста.

Приведемъ сперва политическiя мннiя Штрауса. Намъ, русскимъ, которые вчно всмъ недовольны, можно поучиться у ныншнихъ нмцевъ умнью уважать существующее и понимать его смыслъ. Вотъ какъ разсуждаетъ Шраусъ о монархiи:

‘Что касается до различныхъ формъ правленiя, то, конечно, нынче нужно считать господствующимъ въ Германiи тотъ взглядъ, что сама по себ лучшая форма есть республика, но что для нея, въ силу разныхъ обстоятельствъ и отношенiй, еще не пришло время для большихъ европейскихъ государствъ, и потому въ ожиданiи имющаго наступить, но неизвстнаго точно срока, слдуетъ довольствоваться монархiею, устраивая ее по возможности лучше. Такой вглядъ — все-таки есть шагъ къ лучшему въ сравненiи съ тмъ, что было 24 года назадъ, когда у насъ cуществовала многочисленная партiя, смотрвшая на монархiю, какъ на побжденную точку зрнiя и думавшая, что можно прямо добиваться республики’.

‘А между тмъ вопросъ, какая форма правленiя сама но себ наилучшая, все-таки по прежнему дурно поставленъ. Он подобенъ вопросу: какая одежда всего лучше? — вопросу, на который вовсе нельзя oтвчать, если не принять въ соображенiе съ одной стороны климата и времени гoдa, съ другой возраста, пола и состоянiя здоровья. Абсолютно-наилучшей государственной формы нтъ, такъ какъ государственная форма по самому существу есть нчто относительное. Республика можетъ быть превосходна для Соединенныхъ Штатовъ въ неизмримыхъ пространствахъ Сверной Америки, которымъ не угрожаетъ никакой сосдъ, а опасны разв только собственныя внутреннiя napтiи, она можетъ быть хороша для Швейцарiи въ ея горахъ, нейтралитетъ которой сверхъ того гарантированъ собственнымъ интересомъ сосднихъ государствъ, — и вмст съ тмъ она можетъ быть гибельна для Гepманiи, ущемленной между расширяющейся Pocciей и безпокойной, да еще сверхъ того питающей мстительные замыслы Францiею’.

‘Но, даже если дло идетъ о томъ, которая изъ различныхъ государственныхъ формъ всего сообразне съ достоинствомъ, или лучше сказать (т. е. говоря безъ предзаятiй), съ природою и назначенiемъ человка, то и въ этомъ смысл еще многое препятствуетъ ршить вопросъ въ пользу республики. Исторiя и опытъ до сихъ поръ вовсе не показываютъ намъ, чтобы человчество въ республиканскихъ государствахъ ближе подходило или надежне шло къ своему назначенiю (которое, конечно, слдуетъ пониматъ какъ гармоническое развитiе его даровъ и способностей), чмъ въ монархическихъ. Что республики древности здсь не должны быть принимаемы въ соображенiе, признано всми, такъ какъ он, въ силу обусловливавшаго ихъ рабства, были скоре весьма исключительными аристократiями. Въ среднiе вка республика является намъ только въ маленькихъ общинахъ, главнымъ образомъ въ городахъ и въ городскихъ областяхъ, и опять, если и безъ настоящаго рабства, то большею частiю въ очень строгихъ аристократическихъ формахъ. Въ новйшее время она является намъ или преходящею, какъ во Францiи, гд она составляетъ пepexoдную точку между страшными политическими кризисами, или же постоянною формою — въ большомъ масштаб въ Сверной Америк, въ маленькомъ въ Щвейцарiи’.

‘И безъ сомннiя есть извстныя преимущества которыя очевидно общи этимъ двумъ единственно прочнымъ республикамъ. Прежде всего то, чмъ въ особенности эти государственныя формы расположили къ себ толпу: при маломъ обремененiи гражданъ большею частiю хорошее состоянiе финансовъ. Затмъ — не только страдательное, но и дятельное, влiятельное отношенiе гражданина къ правительству. Съ этимъ связанъ бльшiй просторъ, который вообще дается отдльному лицу для его дятельности и его желанiй. Но это самое тотчасъ же представляетъ и темную сторону, такъ какъ вмст дается полная воля политическимъ проискамъ, государство поддерживается въ состоянiи непрерывнаго броженiя и ставится на наклонную плоскостъ, по которой оно почти неизбжно движется къ грубйшей и грубйшей демократiи — то есть къ несомннно наихудшей изъ всхъ государственныхъ формъ’.

‘И, между тмъ какъ мы не оставляемъ надежды ввести и въ монархiю участiе гражданъ въ управленiи и боле свободное движенiе, — на сколько это согласно съ твердостiю государства, — мы не находимъ въ двухъ названныхъ республикахъ того процвтанiя высшихъ духовныхъ интересовъ, которое видимъ въ монархической Германiи и сравнительно также въ Англiи. Не то чтобы тамъ недоставало школъ, высшихъ или низшихъ учебныхъ заведенiй, отчасти даже богато снабженныхъ и прекрасно устроенныхъ. Но мы не находимъ высшихъ результатовъ. Въ Швейцарiи задаютъ тонъ нмецкiе кантоны, въ Соединенныхъ Штатахъ господствующимъ элементомъ нужно считать посл англичанъ тоже нмцевъ: и однакоже наука и искуcтво въ Швейцарiи или въ Сверной Америк далеко не производятъ тхъ самостоятельныхъ плодовъ, какiе он приносятъ въ Германiи или Англiи. Швейцарiя вовсе не иметъ своей классической литературы, а живится ею именно у насъ, и точно также каедры въ своихъ университетахъ она все еще должна замщать нмцами, или людьми учившимися въ Германiи. Въ подобномъ отношенiи находится сверо-американская литература къ англiйской, если же иногда дло идетъ иначе, то мы находимъ, что какъ наука, такъ и обученiе въ Сверной Америк имютъ преимущественно направленiе къ точному и практическому, къ пригодности и польз. Однимъ словомъ: на насъ, нмцевъ, умственное развитiе этихъ республикъ производитъ впечатлнiе чего-то грубо-реалистическаго и прозаически-тощаго, попадая въ ихъ атмосферу, мы чувствуемъ, что намъ недостаетъ того тончайшаго духовнаго воздуха, которымъ мы дышемъ въ нашемъ отечеств, да сверхъ того мы находимъ, что въ Сверной Америк воздухъ зараженъ такимъ гнiенiемъ господствующихъ классовъ, которому подобное встрчается только въ самыхъ запущенныхъ частяхъ Европы. И такъ какъ мы убждены, что эти недостатки находятся въ тсной связи, кром отсутствiя нацiональности, съ сущностiю республиканской государственной формы, то мы далеко не можемъ признать за нею несомннное превосходство надъ монархическою’.

‘Нельзя не признать, конечно, одного: устройство республики, даже большой, проще, понятне, чмъ устройство хорошо организованной монархiи. Союзное управленiе Швейцарiи, не говоря уже объ отдльныхъ кантонахъ, относится къ англiйскому управленiю какъ рчная мельница къ паровой машин, какъ вальсъ или псня къ фуг или симфонiи. Въ монархiи есть что-то зaгадочное, даже повидимому несообразное, но именно въ этомъ и заключается тайна ея превосходства. Всякое таинство кажется нелпостью, и однако же таинство непремнно есть во всемъ что глубоко, и въ жизни, и въ наук и въ государств.’

‘To, что слпой случай рожденiя долженъ возвышать одного человка надъ всми другими, длать его распорядителемъ судьбы миллiоновъ, что этотъ одинъ, не смотря на возможную случайность ограниченныхъ умственныхъ силъ или дурнаго характера, долженъ быть владыкою, а множество другихъ, гораздо лучшихъ и разумнйшихъ — его подданными, что его семья и его дти должны стать высоко надъ всми другими, — для того чтобы все это находить страннымъ, несправедливымъ, несогласнымъ съ кореннымъ равенствомъ всхъ людей, не нужно большаго ума, почему рчи такого рода и составляли всегда любимое поприще демократической глупости. Гораздо больше терпнiя, самоотреченiя, глубокаго вниманiя и проницательности требуется, чтобы понять, что именно въ положенiи одного человка съ его семьею на такой высот, на которой его не захватываетъ борьба интересовъ и партiй, на которой онъ изъятъ отъ всякаго сомннiя въ своемъ полномочiи, отъ всякой смны, кром естественной, производимой смертью, но и въ этомъ случа замняется безъ выбора и борьбы преемникомъ, напередъ опредляемымъ тоже естественными отношенiями, — мене видимо съ перваго взгляда, говорю я, что именно на этомъ основывается крпость, благотворность, несравненное превосходство монархiи. И однако же только это учрежденiе предохраняетъ государство отъ потрясенiй и язвъ, неразлучныхъ съ повторяющеюся черезъ два-три года смною верховныхъ лицъ въ государств. Въ особенности ходъ дла при выбор сверо-американскаго президента, неизбжные подкупы, необходимость награждать потомъ своихъ пособниковъ мстами и затмъ смотрть сквозь пальцы на ихъ службу, проистекающая отсюда продажность и испорченность именно управляющихъ классовъ — вс эти глубоко коренящiяся болзни прославленной образцовой республики такъ рзко выступили на свтъ въ послднiе годы, что сремленiе нмецкихъ клубныхъ ораторовъ, публицистовъ и поэтовъ искать политическихъ и даже нравственныхъ идеаловъ по ту сторону Атлантическаго океана, нсколько охладло’.

‘Искать ихъ по тy стоpoнy кaнaлa — тoжe неправильно, но конечно отъ англичанъ мы можемъ все-таки научиться большему и лучшему, чмъ отъ американцевъ. Въ особенности тому, какое значенiе для народа заключается въ прирожденной монархiи и династiи. Въ послднiе годы можно было нсколько пугаться и опасаться за политическое здоровье Англiи вслдствiе республиканской агитацiи, которая въ ней происходила, ибо что республика была бы finis Britanniae, это ясно всякому, даже на половину понимающему дло. Но вотъ заболваетъ опасно принцъ Валлiйскiй, и хотя нацiя имла право многое неодобрять и въ личности и въ поведенiи наслдника престола, однако же общее участiе подымается до такой высоты, что даже сами республиканскiе коноводы считаютъ нужнымъ подать королев адресъ соболзнованiя. Какой здравый политическiй инстинктъ въ англiйскомъ народ! Какъ должны завидовать ему французы, которые искоренили свою династiю съ дерзкой поспшностью и теперь, колеблясь между деспотизмомъ и aнapxieю, не умютъ ни жить ни умереть. И какимъ счастiемъ мы, нмцы, должны считать для себя то что, вслдствiе подвиговъ и событiй послднихъ лтъ, династiя Гогенцоллерновъ пустила глубокiе корни и за предлами Прусciи, во всхъ нмецкихъ земляхъ, во всхъ нмецкихъ сердцахъ’.

‘Что монархiи слдуетъ окружить себя республиканскими учрежденiями, — это французская фраза, и можно надяться, что мы стоимъ выше ея, да и выставить парламентаризмъ какъ главное знамя — значило бы все-таки гоняться за иностранными идеалами: напротивъ изъ характера самаго нмецкаго народа и изъ отношенiй нмецкаго государства, должны развиться и разовьются учрежденiя, которыя способны соединить крпость государства съ свободою движенiя, умственные и нравственные успхи съ матерiальнымъ процвтанiемъ’. (стр. 265-273).

Это мсто вполн характерно для книги Штрауса, тутъ видны и руководящее стремленiе книги, и ея прiемы. Прiемы эти очень разнообразны, очень нердко Штраусъ прибгаетъ къ тончайшей гегелевской дiалектик, на которой онъ былъ воспитанъ, но тутъ же, если нужно, онъ спускается до грубйшаго эмпиризма. Когда онъ стоитъ за правое дло, какъ въ настоящемъ случа, все идетъ прекрасно, но онъ жалокъ, когда берется защищать заблужденiя и недостатки. А къ этому его непремнно приводитъ его главная тема — доказать, что Германiя совершаетъ нынче удивительный прогрессъ въ умственномъ и нравственномъ отношенiи.

Н. Страховъ.

(Продолженiе будетъ).

‘Гражданин’, No 40, 1873

Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/grazh/1873/1ocN40.htm

КРИТИКА И БИБЛIОГРАФIЯ.

Der alte und der nеuе Glaube, von D. Strauss. 1872.

(Старая и новая вpa, Д. Штрауса. 1872).

II.

Благополучiе Германiи очень велико въ настоящее время, но ему враждебны разныя современныя ученiя и стремленiя, изъ которыхъ одни отрицаютъ самыя средства и основы совершившагося объединенiя Германiи, другiя угрожаютъ разрушить въ будущемъ весь ныншнiй порядокъ вещей. Штраусъ съ большимъ жаромъ вооружается за этотъ порядокъ, онъ защищаетъ въ самомъ принцип войну, начало народности, монархiю, дворянство необходимость смертной казни, онъ возстаетъ противъ космополитизма, интернацiоналки, рабочаго движенiя, соцiальной демократiи, общей подачи голосовъ. Читая все это, ясно видишь, какая горячая борьба идетъ нынче въ Европ, и невольно чувствуешь, что едва ли въ этой борьб побда останется на той сторон, на которой стоитъ Штраусъ. Конечно упоенiе овладвшее Германiею дастъ ей надолго силу держаться въ ныншнемъ положенiи, но рано или поздно это упоенie пройдетъ, и тогда — чт бы ни говорилъ Штраусъ, — она не найдетъ опоръ для сопротивленiя разлагающимъ влiянiямъ.

Вотъ мсто, въ которомъ Штраусъ вооружается противъ космополитизма:

‘Ученiе противное началу народности именуетъ себя нердко космополитизмомъ, выдаетъ себя за выходъ изъ ограниченной нацiональной точки зрнiя и за восхожденiе на универсальную точку зрнiя человчества. Но мы знаемъ: при всякой апелляцiи нужно держаться порядка инстанцiй. Посредствующая же инстанцiя между отдльнымъ человкомъ и человчествомъ есть нацiя. Кто знать не хочетъ о своей нацiй, тотъ отъ этого еще не станетъ космополитомъ, а будетъ только эгоистомъ. Добраться до любви къ человчеству можно только посредствомъ любви къ нацiи. Народы съ своими особенностями суть богожеланныя, т. е. сообразныя съ природою формы, въ которыхъ человчество доходитъ до своего бытiя, которыхъ не можетъ упускать изъ виду никакой разумный человкъ, отъ которыхъ не можетъ отрекаться никакой человкъ съ сердцемъ. Между язвами, которыми болетъ народъ Сверо-американскихъ Соединенныхъ Штатовъ, одна изъ глубочайшихъ есть недостатокъ нацiональнаго характера. И наши европейскiя нацiи суть смшанные народы: въ Германiи, Францiи, Англiи разныя составныя части, кельтскiя, германскiя, романскiя, славянскiя, были многократно передвинуты и пестро перемшаны. Но наконецъ он прониклись взаимно и, исключая нкоторыя пограничныя полосы, нейтрализировались въ главномъ веществ нацiи, образовавши новый продуктъ, именно теперешнюю нацiональность этихъ народовъ. Напротивъ въ Соединенныхъ Штатахъ котелъ постоянно кипитъ и бродитъ вслдствiе подсыпки новыхъ ингредiенцiй, составъ остается смсью и не обращается въ живое цлое. Интересъ къ общему государству не можетъ замнить нацiональнаго интереса, онъ, какъ дознано фактически, не иметъ силы вырвать отдльныя лица изъ узкихъ предловъ ихъ себялюбiя, ихъ погони за деньгами, и возвысить ихъ до идеальныхъ стремленiй, гд нтъ нацiональнаго чувства, тамъ нтъ и ничего душевнаго’.

‘Мы не забываемъ, что и для нашихъ великихъ умовъ прошлаго столтiя, для Лессинга, Гёте, Шиллера, нацiональныя границы были иногда слишкомъ тсны. Такъ какъ они чувствовали себя гражданами мiра, а не гражданами нмецкаго государства, еще мене конечно саксонцами или швабами, то для нихъ и было слишкомъ мало мыслить и творить только въ дух одного народа, Клопштокъ со своимъ восторгомъ отъ нмецкой народности и нмецкаго языка казался одинокимъ чудакомъ. Однакоже Шиллеръ хорошо зналъ, и высказалъ со всею силою своего крпкаго чувства, что отдльный человкъ долженъ ‘примкнуть къ своему дорогому отечеству’, ибо только ‘здсь крпкiе корни его силы’, и точно также у двухъ остальныхъ великихъ людей мы находимъ мпого изрченiй, которыя свидтельствуютъ, что у нихъ космополитизмъ никакъ не исключалъ патрiотизма. Но дале, въ чемъ состоялъ ихъ космополитизмъ? Они обнимали своимъ сочувствiемъ все человчество, они желали, чтобы ихъ идеи пркрасной нравственности и разумной свободы мало по малу были осуществлены у всхъ народовъ. Напротивъ того, чего хотятъ ныншнiе проповдники братства народовъ? Они хотятъ прежде всего уравненiя вещественныхъ условiй человческаго существованiя средствъ, для жизни и наслажденiя, духовное стоитъ у нихъ на второмъ план и должно главнымъ образомъ способствовать добыванiю этихъ средствъ для наслажденiя, и въ духовномъ отношенiи они добиваются нкотораго уравненiя, общей посредственности, вслдствiе чего на все высшее смотрятъ равнодушно, или даже подозрительно. Нтъ, такого рода всемiрные граждане не смютъ ссылаться на Гёте и Шиллера!’

Если съ кмъ они идутъ рука въ руку, то именно, какъ давно уже обнаруживается фактически, только съ тми людьми, для которыхъ, все равно живутъ ли они въ Германiи или въ Италiи, въ Англiи или Америк, истинное отечество есть Ватиканъ. Эти люди не хотятъ нацiональнаго государства, такъ какъ оно ограничиваетъ ихъ универсальное духовенство, точно такъ какъ первые не хотятъ его потому, что оно препятствуетъ ихъ индивидуальному гоcударству, распаденiю человчества на слабо организованныя и лишь слегка связанныя между собою демократiи. Если ультрамонтаны, не рдко ссылаясь для вида на политическiя права свободы, хлопочутъ только объ духовномъ порабощенiи, то и у интернацiоналовъ, вслдствiе именно того, что выше всего ставится недлимое съ его матерiальными потребностями и притязанiями, высшiе духовные интересы находятся въ опасности. Только въ своемъ естественномъ нацiональномъ расчлененiи можетъ человчество приближаться къ цли своего назначенiя, кто пренебрегаетъ этимъ расчлененiемъ, кто чуждъ благоговнiя передъ нацiональнымъ, о томъ мы должны сказать: hic niger est, все равно носитъ ли онъ черный клобукъ или красную шапку’ (стр. 261-265).

Такъ отстаиваетъ Штраусъ начало народности. Но его доказательства на этотъ разъ не имютъ особенной силы. Въ самомъ дл народность у него во всякомъ случа является началомъ подчиненнымъ, выше котораго и можно и даже должно становиться. Ультрамонтаны и интернацiоналы можетъ быть ошибаются въ своихъ цляхъ, но они совершенно правы въ томъ, что заботятся объ общечеловческихъ, а не объ частныхъ интересахъ. И всякiй отдльный человкъ иметъ повидимому право, когда найдетъ нужнымъ, апеллировать къ высшей инстанцiи и становиться на точку зрнiя Лeссинга, Гёте и Шиллера.

Вотъ почему боле послдовательные нацiоналы всегда приходили къ мысли, что вообще способствовать развитiю и процвтанiю народностей есть наибольшая услуга, какую можно оказать человчеству, чаще же всего нацiоналы приписываютъ своей народности какое-нибудь единственное и незамнимое значенiе, говорятъ что она одна можетъ направить человчество на истинный путь. Такая вра совершенно естественна для человка, который не отвлеченно признаетъ принципъ нацiональности, а дйствительно преданъ началамъ своего народа. Въ этой вр космополитизмъ сливается воедино съ народностiю.

Горе Европы заключается въ томъ, что идеаловъ, которые можно бы признать космополитическими, въ ней уже нтъ никакихъ, кром идеала ультрамонтановъ и идеала интернацiоналовъ. Космополитизмъ какъ свидтельствуетъ Штраусъ, bыродился въ такiя формы, отъ которыхъ нужно всячески защищаться и уже поэтому какъ можно крпче держаться за нацiональность. Какую силу иметъ самый новый видъ европейскаго космополитизма, видно изъ слдующихъ разсужденiй Штрауса о рабочемъ вопрос:

‘Съ тяжелымъ чувствомъ приступаемъ къ рчи о такъ называемомъ четвертомъ сословiи, такъ какъ здсь мы касаемся самаго больнаго мста ныншняго общества. И извстно, что каждую рану или болзнь тмъ трудне лчить, чмъ больше испорченъ ея ходъ предъидущимъ лченiемъ. Что такъ именно случилось съ такъ-называемымъ рабочимъ вопросомъ, этого невозможно оспаривать. И въ томъ случа уже требовалась бы помощь, если бы поцеiнтъ допускалъ себ помогать, или же хотлъ бы самъ себ помочь надлежащими средствами. Но крикуны, и преимущественно французскiе крикуны вбили ему въ голову безумнйшiя вещи. Можно бы думать, что соцiалистическiй нарывъ, наливавшiся во Францiи многiя десятялтiя, наконецъ теперь вполн опорожнился въ ужасахъ парижской коммуны, что зарево ратуши и Тюильри довольно ясно показало обществу всхъ странъ, къ чему приводятъ извстные принципы, въ особенности люди, раздлявшiе эти мннiя въ Германiи, должны бы чувствовать отчасти пристыженными, отчасти обезкураженными. Но ничуть не бывало. Въ собранiяхъ, въ ежедневныхъ газетахъ, въ самомъ нашемъ имперскомъ сейм, осмливаются одобрять, даже превозносить то, отъ чего съ ужасомъ отвращается всякiй здравый человческiй и гражданскiй смыслъ, и тмъ показывать, на что были бы сами способны при удобныхъ обстоятельствахъ. При этомъ не только высказывается обычная зависть къ имуществy, но и гpyбйшая ненависть къ искуству и наук, какъ къ роскоши, порождаемой имуществомъ. Это Гунны и Вандалы нашей современной культуры, которые тмъ опасне, что они не нападаютъ на насъ извн, а находятся среди насъ самихъ’.

‘Прежде вceго сознаемся: одна сторона много погршила, въ особенности многаго не сдлала, человческiя силы были иногда безпощадно эксплуатируемы, причемъ не было надлежащей заботы ни о тлесномъ, ни о нравственномъ благосостоянiи работника. Затмъ явились хорошiе люди, которые указали работникамъ путь къ мирному самовспомоществованiю, благонамеренные фабриканты усердно пошли на встрчу этимъ ycилiямъ, устраивая жилища, съестныe дома, способствуя учрежденiю кассъ для больныхъ и умирающихъ. Уже мы видимъ, что въ промышленныхъ городахъ составляются общеполезныя общества, которыя длаютъ своею задачею въ особенности устройство рабочихъ жилищъ. Но противъ истинныхъ пророковъ выступили ложные и, какъ это обыкновенно бываетъ, нашли больше приверженцевъ въ толп. Рчи въ род поговорки о войн между капиталомъ и трудомъ, насмшки и порицанiя, направленныя противъ буржуазiи, какъ-будто она есть какое-то особое сословiе, а не открыта каждую минуту для всякаго умнаго и прилежнаго работника, — все это легко повторять за другими, и все это такъ pдко подвергается точному изслдованiю. Заграничное общество, котоpоe предположило себ цлью ни что иное, какъ извращенiе всхъ существующихъ общественныхъ отношенiй, протягиваетъ свои нити по всмъ странамъ, поджигаетъ нашихъ рабочихъ, и изъ ихъ союзовъ, первоначально основанныхъ для вспоможенiя, длаетъ арсеналы противодйствiя нанимателямъ. Стачки рабочихъ, безпрестанно происходящiя во всхъ концахъ и мстахъ, въ особенности же въ столиц новой Германской Имперiи, составляютъ явленiе анархiи среди государства, войны среди мира, заговора, который совершается среди благо дня и безпрепятственное существованiе котораго не длаетъ чести правительству и законодательству, ничего противъ него не длающимъ и не желающимъ длать’. (стр. 277-279).

Вотъ картина очень мрачная. Штраусъ однако же, указывая вс эти факты, ничего не говоритъ о томъ, почему идеи интернацiоналки нашли себ въ Германiи такую благопрiятную почву, и вообще, отчего зависитъ это преобладанiе матерiальныхъ интересовъ, эта зависть къ богатству, эта ненависть къ наук и искуству. Поэтому онъ не указываетъ и никакого выхода изъ положенiя, никакого средства излчить или ослабить опаснйшую изъ болзней современнаго общества. онъ возлагаетъ надежду только на силу государства. ‘Поистин’, говоритъ онъ, ‘достаточно поводовъ для того, чтобы новая германская государственная власть принадлежала къ своей должности и береглась, какъ бы не было нанесено вреда обществу’. (стр. 281).

Между тмъ дйствительно противодйствовать этимъ идеямъ могли бы только другiя идеи, которыя стояли бы выше стремленiя къ матерiальному благополучiю и ставили бы это стремленiе на его надлeжaщee мсто въ человческой жизни. Такую господствующую роль имли до сихъ поръ идеи pелигiозныя, бившiя для людей и высшимъ руководствомъ, и неизмняющею опорою, и утшенiемъ въ несчастiи. Посмотримъ же, чмъ, по мннiю Штpayca, должны быть заменены эти идеи. Онъ утверждаетъ что религiя окончательно разрушена у образованныхъ нмцевъ (отчасти, вспомнимъ, при его собственныхъ усилiяхъ), но мы, говоритъ онъ, и безъ нея можемъ жить счастливо, и знаемъ, чт длать. Вотъ интересное описанiе этой жизни, описанiе того, какъ слдуетъ человку выполнять свои высшiе идеалы:

‘Сверхъ нашихъ занятiй по профессiи, — ибо мы (то-есть неврующie) принадлежимъ къ различнйшимъ профессiямъ, мы не только ученые или художники, а и чиновники, и военные, и промышленники и собственники, да и женскiй полъ между нами не безъ представителей, и еще повторю, что насъ не малое число, а цлыя тысячи, и притомъ не изъ худшихъ людей всхъ странъ, — и такъ, сверхъ нашихъ занятiй и жизни въ семейств и въ кpугy друзей, мы стараемся сохранить въ нашей душ по возможности воспрiимчивость ко всмъ высшимъ интересамъ человчества, въ послднiе годы мы принимали живое уcчастiе и, каждый по своему, дйствовали въ великой нацiональной войн и возведенiи германскаго государства, и мы чувствуемъ себя возвышенными въ самой глубин души такимъ неожиданнымъ и торжественнымъ поворотомъ судебъ нашей многоиспытанной нaцiи. Пониманiю этихъ вещей мы оживляемъ историческими изученiями, которые теперь облегчены и неученымъ посредствомъ цлаго ряда привлекательно и популярно написанныхъ историческихъ трудовъ, при этомъ мы стараемся расширить наши познанiя природы, для чего тоже нтъ недостаткa въ общепонятныхъ пособiяхъ, и наконецъ въ сочиненiяхъ нашихъ великихъ музыкантовъ мы паходимъ такое возбужденiе умаи сердца, фантазiи и юмора, которое не оставляетъ больше ничего желать’.

‘So leben wir, so wandeln wir beglickt’.

(Такъ мы живемъ, такъ счастливо мы ведемъ свое время) (стр. 298-9).

Вотъ полное изображенiе того счастливаго состоянiя, въ которомъ чувствуютъ себя нмцы въ настоящее время. Они такъ довольны ныншнею минутою, что за нее готовы какъ говорится, отдать царство небесное.

Въ другомъ мст туже идею совершеннаго удовлетворенiя жизнью Штраусъ выражаетъ обще и опредленнe.

‘Что касается’, говоритъ онъ, ‘до того, чмъ замняетъ наше мiровоззрнiе вру въ безсмертiе души, то я ограничусь самымъ короткимъ изложенiемъ. Кто въ этомъ случа не уметъ самъ себ помочь, тому вообще ничмъ не поможешь, тотъ еще не созрлъ для нашей точки зрнiя. Для кого съ одной сторны недостаточно имть возможность оживлять въ себ вчныя мысли мiрозданiя, развитiя и назначенiя человчества, кто не уметъ длать такъ, чтобы милые и почитаемые усопшiе въ его собственной душ продолжали жить и дйствовать прекрасне прежняго, въ комъ среди дятельности для своихъ близкихъ, работы въ сфер своего призванiя, содйствiя процвтанiю своего народа и благу всхъ собратiй по человчеству, и наслажденiя прекраснымъ въ природ и искуств — въ комъ среди этого, съ другой стороны, не пробуждается сознанiе, что самъ онъ можетъ быть только временнымъ участникомъ всего этого, кто не приведетъ себя въ настроенiе, при которомъ будетъ наконецъ покидать жизнь съ благодарностью за то, что долженъ былъ нкоторый срокъ во всемъ этомъ дйствовать, наслаждаться и также страдать, но вмст и съ радостнымъ чувствомъ освобожденiя отъ утомительнаго при долгомъ срок ежедневнаго труда жизни: ну, того мы должны отослать назадъ къ Моисею и пророкамъ’ (стр. 372).

Пониманiе жизни, выражающееся въ этихъ двухъ отрывкахъ, едва-ли можно назвать высокимъ. Тутъ недостаетъ главнаго, именно указанiя на такой пунктъ человческой жизни, который можно было бы назвать единымъ на потребу, къ которому можно было бы обращаться пpи всхъ обстоятельствахъ и который могъ бы господствовать надъ всми остальными. Что жизнь представляетъ много разнообразныхъ и прiятныхъ занятiй, не дающихъ намъ скучать, — это, конечно, справедливо, но вс эти радости могутъ намъ измнить, и тогда что мы станемъ длать? Тогда намъ останется разв одно — оживлять въ cб вчныя мысли мiрозданiя, развитiя и назначенiя человчества — фраза, которая, если судить по смыслу книжки Штрауса, не иметъ большаго содержанiя, и которую по ея шалости и безжизненности нельзя предлагать людямъ какъ настоящую опору для души.

А что мы скажемъ о тхъ, кто очевидно не подходитъ подъ описанiе счастливыхъ людей, сдланное Штраусомъ? О тхъ, кто не ученый, не художникъ, не чиновникъ, не военный, не собственникъ, а простой рабочiй, не могущiй видть въ своей работ ничего, кром тяжелой необходимости? Кто не иметъ ни средствъ, ни развитiя для того, чтобы наслаждаться науками въ произведенiями великихъ поэтовъ и музыкантовъ? О тхъ, для кого семья — невыполнимая роскошь или тяжелая обуза? Такимъ людямъ нельзя же предложить въ вид утшенiя мысль, что они способствуютъ общему благу и необходимы для того, чтобы другая, меньшая половина человчества вела счастливую жизнь. Они сами хотятъ счастья, и вотъ почему у нихъ является зависть къ имуществу, ненависть къ наукамъ и искуствамъ, вотъ почему вообще между ними имютъ такой успхъ и ультрамонтаны и интернацiоналы. Въ особенности ясно, что ученiе интернацiоналовъ есть прямой отвтъ на мiровоззрнiе Штрауса, одно другимъ вызвано, и развитiе одного усиливаетъ развитiе другаго.

Н. Страховъ.

(Окончанiе въ слд. No).

Der alte und der neue Glaube, von D. Strauss. 1872.

(Старая и новая вра, Д. Штрауса. 1872).

(Окончанiе).

‘Гражданин’, No 41, 1873

Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/grazh/1873/8ocN41.htm

Вопросъ о религiи — вотъ существенный вопросъ этой книги. Очевидно, Штраусъ на столько религiозенъ, что понималъ, что здсь главный узелъ всего дла, что безъ ршенiя этого вопроса невозможно человку успокоиться, и считать свою дорогу твердою и ясною. Но къ величайшему удивленiю мы находимъ въ тоже время, что Штраусъ не на столько понимаетъ религiю, чтобы видть ея глубочайшiя основы, онъ касается этихъ основъ слишкомъ легко, или проходитъ мимо ихъ, не замчая ихъ значенiя. Протестантъ сказался въ немъ точно также, какъ сказался гегельянецъ.

Въ самомъ конц книги Штраусъ пишетъ:

‘Уничтоженiе вры въ Провиднiе принадлежитъ къ самымъ чувствительнымъ потерямъ, которыя соединены съ отреченiемъ отъ христiанскихъ врованiй. Человкъ видитъ себя среди громадной мiровой машины, въ которой свистя вертятся желзныя зубчатыя колеса, оглушительно падаютъ тяжелые молоты и песты, — человкъ видитъ, что онъ брошенъ безъ защиты и помощи въ круговоротъ всей этой страшной работы, и каждую минуту долженъ бояться, что при неосторожномъ движенiи его схватитъ и разорветъ какой-нибудь колесо, раздавитъ и сотретъ какой-нибудь молотъ. Это чувство беззащитности дйствительно есть ужасное чувство. Но разв поможетъ, если мы станемъ обманывать себя? Наше желанiе не передлаетъ мiръ, а нашъ разумъ показываетъ намъ, что онъ есть дйствительно такая машина. Но не только такая машина. Въ немъ не движутся лишь безжалостныя колеса, а льется и успокоительный елей. Нашъ богъ (такъ называетъ Штраусъ вселенную) не беретъ насъ въ свою руку извн, но онъ открываетъ намъ источники утшенiя внутри насъ самихъ. Онъ показываетъ намъ, что случай былъ бы дйствительно неразумнымъ владыкою мipa, тогда какъ необходимость, т. е. cцпленiе кричитъ въ мip, есть самъ разумъ. Онъ учитъ насъ понимать, что желать нарушенiя въ дйствiи малйшаго изъ законовъ природы, значило бы желать разрушенiя всего существующаго. Наконецъ, незамтно, ласковою властью привычки, онъ приводитъ насъ къ тому, что мы уживаемся и съ мене совершеннымъ положенiемъ, въ которое попали, и наконецъ уразумваемъ, что наше благополучiе извн получаетъ лишь форму, а свое содержанiе счастья и несчастья почерпаетъ только изъ нашей собственной внутренней жизни’ (стр. 371).

Плохiя утшенiя! Тутъ очень ясно и правильно изображено ужасное чувство, подъ которымъ живетъ родъ человческiй, и очень смутно и несвязно указано, чмъ можно освободиться отъ этого чувства. Старинная мысль о томъ, что наше счастье зависитъ только отъ внутренней нашей жизни, указана Штраусомъ только мелькомъ и нигд не развивается вполн и какъ слдуетъ. Штраусъ вообще совершенно чуждъ пониманiя, что человкъ и въ нравственномъ мip подлежитъ такому же ужасному чувству, какъ въ мiр физическомъ. Отъ бдствiй мiра физическаго мы уходимъ въ мiръ нравственный, но и тутъ оказываемся беззащитными и безпомощными. Ни наша собственная душевная жизнь, ни жизнь другихъ людей не могутъ насъ удовлетворить и составляютъ источникъ страданiй, безпрестанно доводяшихъ насъ почти до отчаянiя. Мы окружены нравственнымъ безобразiемъ, мы сами ежеминутно боремся и падаемъ, и если часто не замчаемъ всей бдственности нашего положенiя въ нравственномъ мiр, то лишь вслдствiе того обмана, по которому человкъ въ цвт силъ и здоровья не думаетъ о смерти и безпечно движется среди страшной мiровой машины. Вотъ главнйшее основанiе потребности религiозныхъ врованiй, и Штраусъ въ другомъ мст самъ очень врно, хотя опять мелькомъ, указываетъ на это основанiе.

‘При всей работ надъ самимъ собою’, говоритъ онъ, ‘при всей борьб съ своею чувственностiю и своимъ эгоизмомъ, человкъ все-таки никогда не удовлетворяетъ своихъ собственныхъ нравственныхъ стремленiй, онъ желаетъ себ такой чистоты, такого совершенства, которыхъ самъ себ доставить не можетъ, которыхъ онъ надется достигнуть только кровью Спасителя, перенесенiемъ на него своего оправданiя’ (стр. 138).

Вотъ глубочайшая точка дла, и весьма удивительно, почему Штраусъ не остановился на ней, почему онъ не съ нея судитъ о религiи вообще и о христiанств въ частности. Намъ, возросшимъ среди православiя, эта точка зрнiя знакома какъ нельзя лучше, у насъ стало поговоркою, что люди счастливые и гордые (т. е. довольные собою) забываютъ Бога, и что о немъ вспоминаютъ несчастные и кающiеся. При томъ мы не такъ грубо, какъ Штраусъ, понимаемъ дйствiе религiи, подъ ея влiянiемъ чистота и совершенство могутъ быть отчасти достигаемы людьми въ здшней жизни, а не составляютъ какого-то вншняго дара, получаемого ими по смерти.

Какъ бы то ни было, побужденiе къ религiи заключается въ томъ, ккъ понимаетъ человкъ мiръ физическiй и мiръ нравственный. Если и тотъ и другой мiръ таковы, что возбуждаютъ ужасное чувство, то религiя иметъ свое оправданie. Слдовательно, кто говоритъ противъ религiи, тотъ естественно становится на точку зрнiя оптимизма, тотъ чувствуетъ желанiе доказать, что и мiръ физическiй очень хорошъ, и мiръ нравственный не долженъ пугать человка. Такъ поступаетъ и Штраусъ: о мiр нравственномъ онъ, какъ мы уже замтили, почти ничего не говоритъ, едва его касается (нмцы нынче очевидно такъ горды, что забываютъ Бога), но за мiръ физическiй онъ вооружается всми силами, онъ длаетъ изъ него новаго бога, вселенную, Universum, и возвеличиваетъ его пышными похвалами.

‘Мы видимъ въ мiр’, говоритъ онъ, ‘непрестанныя перемны, но скоро въ этихъ перемнахъ мы открываемъ неизмнное, порядокъ и законъ. Мы видимъ въ природ рзкiя противоположности, страшную борьбу, но находимъ, что всмъ этимъ строй и гармонiя цлаго не нарушаются, а напротивъ поддерживаются. Мы видимъ дале нкоторый постепенный xодъ, образованiе высшаго изъ низшаго, изящнаго изъ грубаго, нжнаго изъ суроваго. И сами мы тмъ больше преуспваемъ какъ въ личной, такъ и въ вашей общественной жизни, чмъ больше намъ удается въ ceб и вокругъ себя тоже подчинить закону то, чт произвольно измняется, развить высшее изъ назшаго, нжное изъ грубаго’.

‘Подобныя вещи, когда мы встрчаемъ ихъ въ сфер человческой жизни, мы называемъ разумными и добрыми. Слдовательно мы не можемъ не называть такъ и того, чт соотвтствуетъ имъ въ мiр насъ окружающемъ. И такъ какъ мы чувствуемъ себя безусловно зависящими отъ этого мipa, такъ какъ только изъ него можемъ выводить и бытiе и устроенiе нашего существа, то вы должны разсматривать мiръ, и притомъ въ его полномъ понятiи, въ смысл вселенной (Universum), какъ источникъ всего разумнаго и добраго‘.

‘И такъ, то, отъ чего мы чувствуемъ себя въ безусловной зависимости, никакъ не есть только грубая сила, передъ которой мы преклоняемся съ нмою покорностiю, а вмст и порядокъ и законъ, разумъ и доброта, которымъ мы вручаемъ себя съ любовью и доврiемъ. И еще боле: такъ какъ мы способность въ разумному и доброму, признаваемую нами въ мiр, находимъ въ самихъ себ, и находимъ себя существами, которыми это доброе и разумное чувствуется, познается, въ которыхъ оно должно сдлаться личнымъ, то мы вмст чувствуемъ въ себ тснйшее сродство съ тмъ, отъ чего зависимъ, мы находимъ себя при зависимости свободными, и въ нашемъ чувств къ вселенной смшивается гордость со смиренiемъ, радость съ преданностiю‘ (стр. 142—4).

Это называется пантеизмомъ. Но пантеизмъ взятый въ своемъ чистомъ вид, какъ логическое требованiе привести все существующее къ единству и поставить связь и зависимость между всми формами бытiя, есть ученiе очень общее, совершенно неопредленное и можно сказать ничему не противорчащее. У Штрауса же пантеизмъ является въ очень сильной и странной окраск. Штраусъ говоритъ о любви, преданности, смиренiи, доврiи… То есть онъ взялъ религiозныя чувства, которыя возможны только по отношенiю къ личному Богу, и съ величайшей наивностiю утверждаетъ, что мы можемъ перенести ихъ на вселенную, что мы можемъ не врить въ Бога, и однако же вполн сохранить въ себ религiозное настроенiе. Какая поразительная непослдовательность! Можетъ быть въ душ Штрауса она какъ нибудь и уживается, но вольнодумцы всхъ странъ посмются надъ нею, какъ надъ нелпостiю. Преданность, смиренiе! Кому и передъ кмъ, когда мы сами владыки своей судьбы, когда въ насъ заключается лучшiй цвтъ вселенной?

Можетъ быть однако же для языка, употребляемого Штраусомъ, можно бы было еще прiискать какой нибудь смыслъ (во всякомъ случа не прямой), если бы Штраусъ въ своей книг являлся дйствительно пантеистомъ, если бы онъ врилъ въ связь вещей и ихъ внутреннее развитiе. Но онъ, какъ оказывается, не иметъ ни малйшаго права выдавать себя за пантеиста. Во всей своей книг онъ настойчиво заявляетъ, что принимаетъ выводы матерiалистовъ и ныншнихъ модныхъ естествоиспытателей. Онъ духъ считаетъ порожденiемъ матерiи, восхищается теорiею Дарвина, и вообще явно признаетъ общераспространенный взглядъ, что мiръ, и все, что въ немъ, произведены игрою слпыхъ механическихъ силъ. Онъ не сдлалъ ни шагу для того, чтобы одухотворить и связать мiръ, когда же явилась надобность, то онъ вдругъ сталъ проповдывать любовь и пpеданность къ тому мipу, въ которомъ по его же увренiямъ все слпо и глухо.

Натуралисты, на которыхъ такъ усердно ссылается Штраусъ, жестоко посмются надъ его заключенiемъ, что порядокъ, законъ, гармонiя въ мiр доказываютъ присутствiе въ немъ разума и благости. Они ему скажутъ, что это лишь неправильное перенесенiе человческихъ понятiй на мiръ сущностей, что законы мipa произведены не разумомъ, а необходимостiю, гармонiя не порождена благостiю, а установилась сама собою, да сверхъ того что вообще въ мiр нельзя различать совершенное отъ несовершеннаго, что вс вещи одинаково совершенны и самого человка нелпо считать выше другихъ явленiй природы.

Очевидно Штраусъ попалъ въ глубоко-фальшивое положенiе, желая въ одно время и признать современное исповданiе Германiи, ея господствующiя идеи, и сохранить существенныя черты другаго мipa идей, которымъ долго жилъ. Ни того ни другаго онъ не могъ сдлать какъ слдуетъ, у него нтъ единства взгляда, нтъ мысли, которая бы твердо имъ руководила, и потому онъ впадаетъ въ грубыя противорчiя относительно важнйшихъ вопросовъ. Говоря противъ христiанства, онъ такъ увлекается, что теряетъ всякое историческое пониманiе. Трудно поврить, чтобы ученая Германiя дошла до такой тупости въ воззрнiяхъ на прошлыя времена. Говоря объ успхахъ естественныхъ наукъ, Штраусъ увлекается въ противоположную сторону и воображаетъ яснымъ и доказаннымъ то, чт никому не ясно и ничмъ не доказано. Приведемъ примры.

Разсуждая о Христ какъ объ нравственномъ идеал, Штраусъ приходитъ къ слдующему заключенiю:

‘О томъ, въ кого я долженъ вровать, на кого долженъ cмотрть какъ на нравственный прообразъ, о томъ мн нужно прежде всего имть опредленное, точное представленiе. Существо, которое я вижу только въ колеблющихся очеркахъ, которое неясно для меня въ существенныхъ отношенiяхъ, хотя можетъ интересовать меня какъ задача для научнаго изслдованiя, но не можетъ имть для моей жизни практическаго значенiя. Между тмъ существо съ опредленными чертами, котораго можно держаться, есть лишь Христосъ вры, Христосъ же исторiи, науки есть только проблема, а проблема не можетъ быть предметомъ вры, не можетъ быть идеаломъ жизни’ (стр. 79).

Не забудемъ, что дло идетъ о нравственномъ образ Христа, то есть о томъ образ, который понятенъ для простйшихъ изъ людей, который съ неотразимой силой и сiянiемъ выступаетъ передъ всякимъ читающимъ Евангелiе. Но Штраусъ въ этомъ случа принимаетъ на себя видъ величайшей научной строгости, онъ скептикъ, онъ не видитъ ничего опредленнаго, находитъ здсь только труднйшую проблему для науки. Бдный XIX вкъ! Тотъ образъ, которымъ восемнадцать вковъ жило человчество, совершенно потускнлъ въ твоихъ глазахъ, сдлался неразршимою загадкою. Странный прогресс! Жизнь минувшихъ людей понемногу длается непонятною для потомковъ, та несравненная нравственная красота, передъ которою столько поколнiй умилялись и благоговли, обратилась для Штрауса въ темную проблему.

Но посмотрите на того же Штрауса, когда онъ говоритъ о естественныхъ наукахъ, тутъ онъ уже не скептикъ, не строгiй ученый, а обращается въ пламеннаго неофита, которому нипочемъ всякiя проблемы. Вотъ напримръ какъ онъ разсуждаетъ о матерiальности души:

‘Множество трудностей, окружающихъ проблему ощущенiя и мышленiя у человка, коренятся только въ предположенiи существа души отличнаго отъ тлесныхъ органовъ. Какимъ образомъ переходятъ впечатлнiя отъ протяженнаго немыслящаго существа, каково человческое тло, на непротяженное мыслящее существо, какова душа, какимъ образомъ переходитъ дйствiе отъ души на тло, — вообще, какимъ образомъ между ними возможно какое бы то ни было общенiе, этого еще не объяснила никакая философiя, и никогда не объяснитъ. Во всякомъ случа это непремнно должно стать понятне, если мы будемъ имть дло съ однимъ и тмъ же существомъ, которое на одномъ конц есть протяженное, а на другомъ мыслящее. Намъ скажутъ конечно: подобное cyщество невозможно. Но мы скажемъ противъ этого: оно есть въ дйствительности, вс мы сами — такiя существа’ (стр. 209-211).

Вотъ какъ легко разршаются для нашего скептика труднйшiя задачи! Онъ не останавливается даже предъ невозможнымъ и находитъ, что оно понятне, чмъ прежнiя представленiя о душ.

Можно подумать однакоже, что Штраусъ здсь хочетъ одухотворить матерiю, что онъ готовъ, какъ Лейбницъ, вообразить мiръ состоящимъ изъ пpeдставляющихъ монадъ. Но нтъ, онъ просто становится на сторону матерiалистовъ, свои разсужденiя о душ онъ заканчиваетъ такъ:

‘Съ одной стороны раздражается нервъ, въ немъ возбуждается внутреннее движенiе, съ другой стороны является ощущенie, воспрiятiе, выскакиваетъ мысль. И наоборотъ, ощущенiе и мысль превращаются въ движенiе членовъ. Когда Гельмгольцъ говоритъ: ‘при происхожденiи теплоты изъ тренiя и удара, движенiе цлыхъ массъ переходитъ въ движенiе ихъ малйшихъ частей, наоборотъ, при происхожденiи движущей силы изъ теплоты, движенiе малйшихъ частей переходитъ въ движенiе цлыхъ массъ’, — то я спрашиваю: разв это что-нибудь существенно другое? Разв предъидущее превращенiе не есть необходимое продолженiе этого превращенiя?’

‘Мн скажутъ, что я говорю о вещахъ, которыхъ не понимаю. Положимъ, но найдутся другiе, которые ихъ понимаютъ и которые и меня поняли.’ (стр. 210, 211).

Какое легкомыслiе въ трактованiи важной задачи, и какая дтская вра въ чужой авторитетъ! Въ дйствительности, между переходомъ движенiя въ теплоту и появленiемъ ощущенiя вслдствiе впечатлнiя нтъ ни малйшаго сходства, кром того, что и тамъ и тутъ два явленiя связаны между собою. Штраусъ разсуждаетъ ни чмъ не лучше того, какъ если бы кто вздумалъ пояснять происхожденiе въ насъ мыслей и ощущенiй примромъ звонка у дверей: дернешь за ручку съ одной стороны, и съ другой стороны звонитъ колокольчикъ. Какое искаженiе предмета, какая невообразимо грубая постановка вопроса!

Точно такъ, разсуждая о происхожденiи органическаго мiра, Штраусъ предается самому дтскому увлеченiю, онъ наивно вритъ, что естественныя науки уже все поршили.

‘Кантъ утверждалъ’, пишетъ онъ, ‘что можно сказать: дайте мн вещество, я покажу вамъ, какъ долженъ изъ него возникнуть мiръ, но что нельзя сказать: дайте мн вещество, я покажу вамъ какъ долженъ родиться изъ него червякъ‘ (стр. 171).

Штраусъ, изложивши теорiю Дарвина, съ гордостiю замчаетъ, что новйшiе успхи наукъ будто бы опровергли это мннiе Канта.

‘Объясненiе происхожденiя мiра изъ вещества могло быть сдлано, по утвержденiю Канта, относительно органическихъ массъ, но должно было остановиться даже передъ червякомъ. Ныншняя наука, если еще не достигла этого объясненiя, то нашла врный путь къ достиженiю его въ будущемъ, не только относительно червяка, но и относительно самого человка’. (стр. 220)

Какая это наука? Какой это путь? Неужели Дарвинова теорiя? Но если такъ, то эти слова Штрауса свидтельствуютъ только о коренномъ непониманiи Дарвиновой теорiи, которое впрочемъ раздляютъ со Штраусомъ множество людей и на которое мы уже указывали въ ‘Гражданин‘ (см. No 29).

Нтъ, Кантъ остается правъ до сихъ поръ. Дарвинъ не только не объяснилъ изъ силъ вещества, а и не думалъ объяснять, ни человка, ни даже червяка.

Читая разсужденiя Штрауса, невольно подумаешь: блаженъ кто вруетъ!

Изъ всхъ мннiй, которыя мы привели, хорошо видно, что книга Штрауса не представляетъ ничего цльнаго, и что въ ней нельзя видть даже попытки на мiросозерцанie связанное въ своихъ частяхъ одною мыслью. Она есть порожденiе разныхъ увлеченiй, иногда вовсе непримиримыхъ.

Н. Страховъ.

КРИТИКА И БИБЛIОГРАФIЯ.

Читайте также: