Деловой человек, По Эдгар Аллан, Год: 1840 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 9 минут(ы)

Эдгар По.

Деловой человек.

The Business Man (1840).
Перевод М. Энгельгардта (1896).

Источник: По Э. Рассказы / Коммент. Б. Акимова. — М.: Мир книги, Литература, 2006. — 416 с. — (Бриллиантовая коллекция)

Метод — душа дела
Старинная поговорка

Я деловой человек. Я методический человек. В конце концов метод — важная вещь. Но я от всей души презираю эксцентрических дураков, которые толкуют о методе, не понимая его, цепляясь за его букву и упуская из вида дух. Эти молодцы всегда делают самые неподходящие вещи методически, как они выражаются. Но это, по моему мнению, положительный парадокс. Метод прилагается только к ординарному и очевидному и не может быть применен к outre {Экстравагантный (фр.).}. Какую определенную идею можно связать с такими выражениями, как ‘методический Джек о’Дэнди’ или ‘систематический Вилли Мотылек’?

Быть может, мои взгляды на этот предмет не отличались бы такой ясностью, если бы со мной не случилось еще в раннем детстве весьма счастливого происшествия. Однажды, когда я производил больше шума, чем обыкновенно, добродушная старая кормилица-ирландка (я не забуду ее в моем завещании) схватила меня за ноги, покружила в воздухе, выбранила ‘проклятым пискленком’ и хватила головой о ножку кровати. Это происшествие, говорю я, решило мою будущность и создало мое благополучие. На затылке у меня разом вскочила шишка, которая оказалась превосходным органом порядка. Отсюда положительная страсть к системе и аккуратности, создавшая из меня замечательно делового человека.

Если есть на земле что-либо ненавистное для меня, так это гений. Ваши гении набитые дурни, чем больше гениальности, тем больше глупости, и из этого правила нет никаких исключений. Сделать из гения делового человека совершенно невозможно, — так же как добиться мускатных орехов от сосновой шишки. Эти создания вечно сбиваются с пути, ради какого-нибудь фантастического предприятия, или смешной спекуляции, совершенно расходясь с ‘целесообразностью’ и, в сущности, не занимаясь никаким делом, достойным этого названия. Таким образом, вы можете живо определить их характеры по их занятиям. Если вы встретите человека, который метит в купцы или фабриканты, или затевает торговые операции с хлопком и табаком, или другие столь же эксцентрические предприятия, или намерен сделаться бакалейщиком, мыловаром и т. п., или претендует на звание юриста, кузнеца, врача, вообще на какую-нибудь необычайную профессию, знайте — это гений, то есть, в силу тройного правила, осел.

Я отнюдь не гений, я аккуратный деловой человек. Мой дневник и приходо-расходная книга доказывают это как нельзя яснее. Они ведутся безукоризненно, вы можете поверить мне на слово, и в отношении аккуратности и пунктуальности меня не перещеголяют часы. Мало того, мои занятия всегда согласовались с обыкновенными привычками моих ближних. Я, однако, вовсе не обязан этим моим крайне слабоумным родителям, которые, без сомнения, сделали бы из меня гения, если бы мой ангел-хранитель не явился своевременно мне на выручку. В биографии правда — все, а в автобиографии тем более, и все же читатель, пожалуй, не поверит, как бы я ни уверял, что мой простак-родитель поместил меня на шестнадцатом году в контору одного, как он выражался, ‘почтенного комиссионера и торговца железным товаром, обделывавшего важные дела’. Важные благоглупости! Как бы то ни было, результатом этой безумной выходки было то, что дня через три меня доставили обратно в мою тупоголовую семью в сильнейшей горячке, с жестокими и опасными болями в затылке, в области моего органа порядка. Чуть было совсем не пропал я в то время. Но, хотя мне пришлось много страдать, я в общем был благородный мальчик. Я избавился от грозившей мне участи ‘почтенного комиссионера и торговца железным товаром’ и чувствовал глубокую благодарность к опухоли, явившейся орудием моего спасения, и к добродушной женщине, снабдившей меня этим орудием.

Большей частью мальчики покидают родной дом десяти или двенадцати лет, но я дождался шестнадцати. Я бы, может быть, и тогда не ушел, если бы моя матушка не выразила намерения пустить меня по москательной части. По москательной части! Как вам это нравится? Я решил распроститься с семьей и попытаться найти какое-нибудь приличное занятие, которое избавило бы меня от старческого своенравия моих родителей и от опасности сделаться в конце концов гением. Попытка моя сразу увенчалась успехом, и, когда мне стукнуло восемнадцать лет, я занимал важную и прибыльную должность ходячего объявления при торговом доме.

Я мог исполнять обременительные обязанности, связанные с этой профессией, только благодаря строгой систематичности, составлявшей основную черту моего характера. Точный метод характеризовал мои действия, равно как и мои счета. В моей профессии метод, а не деньги, создавал человека: по крайней мере, ту часть его, которая не была сделана портным (я служил у портного). Каждое утро, в девять часов, я заходил к нему за костюмом, предназначенным для того дня. В десять часов я уже прогуливался по какому-нибудь людному бульвару. Методичность, с которой я поворачивал во все стороны свою приятную особу, чтобы дать возможность публике последовательно осмотреть все части костюма, приводила в восторг сведущих в этом деле людей. Дня не проходило, чтобы я не привел клиента в магазин моих патронов господ Крой и Выкрой. Я говорю об этом с гордостью, но и со слезами на глазах, потому что фирма проявила самую черную неблагодарность. Ни один порядочный человек, знакомый с этой профессией, не сочтет нескромным небольшой счетец, из-за которого мы поссорились и расстались. Впрочем, об этом пункте я с гордым самодовольством предоставляю судить самому читателю. Вот мой счет: от гг. Крой и Выкрой, портных, следует Петеру Профиту, ходячему объявлению:

		Долл.	Пен.
Июля 10	— Прогулка и привод заказчика	—	25
‘	— То же — то же — то же	—	25
‘	— За одну ложь второго разбора, подержанное черное сукно, проданное за тусклое зеленое	—	25
‘	— За одну ложь первого разбора, высшего качества, выдал дрянной полусатин за тонкое сукно	—	75
‘	— За покупку нового бумажного воротничка, чтобы серый жилет резче бросался в глаза	—	2
Августа 15	— За прогулку в коротком пальто на двойной подкладке (термом. 76R в тени)	—	25
‘	— Простоял три часа на одной ноге, чтобы показать нового фасона штрипки, по 12 1/2 центов с ноги за час	—	37 1/2
‘	— Прогулка по обыкновению и привод большого (жирного) заказчика	—	50
‘	— То же — то же (заказчик средней величины)	—	25
‘	— То же — то же (маленький заказчик)	—	6
		29	5 1/2

Разногласие возникло, главным образом, из-за двух пенни за воротничок. Честное слово, это не дорогая плата за воротничок. Я никогда не видывал таких чистеньких и маленьких воротничков, наверно, благодаря ему были проданы три серых жилета. Как бы то ни было, старший пайщик фирмы согласился выдать мне только пенни, да еще взял на себя труд показать мне, каким образом можно вырезать четыре таких же точно воротничка из листка почтовой бумаги. Нужно ли говорить, что я настаивал из принципа. Дело есть дело и должно делаться деловым образом. Не было никакой системы в зажиливании у меня пенни: чистейший обман на пятьдесят процентов, никакого метода. Я немедленно оставил службу у господ Крой и Выкрой и занялся профессией бельма на глазу — одна из самых прибыльных, почтенных и независимых обыкновенных профессий.

Моя безусловная честность, экономия и строгая деловитость снова нашли себе применение на этом поприще. Дела мои процветали, и вскоре я приобрел известность. Я никогда не затевал блестящих, экстравагантных операций, а придерживался старой испытанной рутины. Без сомнения, я и поныне занимался бы этим ремеслом, если б не происшествие, помешавшее мне привести в исполнение одну из самых обыкновенных операций, связанных с нашей профессий. Всякий рассудительный человек знает, что если какому-нибудь старому скряге, или расточительному наследнику, или корпорации банкротов вздумается выстроить дворец, то никакие силы в мире не остановят их. Это обстоятельство служит основой наших операций. Узнав, что постройка решена и место для нее облюбовано, мы покупаем в этом самом месте или тут же рядом небольшой клочок земли. Затем мы дожидаемся, пока дворец будет выстроен наполовину, нанимаем модного архитектора и поручаем ему соорудить лачугу поэффектнее и погрязнее, как раз против дворца: какой-нибудь общедоступный кабинет, или свиной хлев, или изящную фантастическую постройку в эскимосском, кикапуском, готтентотском стиле. Разумеется, продавая эту постройку, мы не можем взять менее пятисот процентов на затраченную сумму. Можем ли? — спрашиваю я вас. Спрашиваю, как деловой человек. И что же! Нашлась корпорация бездельников, которая предложила мне поступить именно так, именно так! Разумеется, я не отвечал на их нелепое предложение, но счел своим долгом в ту же самую ночь выпачкать сажей всю их постройку. За это бестолковые подлецы упрятали меня в тюрьму, а когда я вышел из нее, представители нашей профессии не пожелали знаться со мной.

Профессия жертвы оскорбления действием, за которую я принялся, оказалась не совсем подходящей к моему деликатному сложению, но я взялся за дело с легким сердцем, находя и здесь поддержку в строгой методической аккуратности, внедренной в меня восхитительной старушкой-кормилицей — поистине я был бы гнуснейшим из людей, если б не упомянул о ней в моем завещании. Соблюдая строжайшую систему в своих поступках и аккуратность в ведении книг, я избежал многих серьезных затруднений и в конце концов устроился весьма прилично. Немного найдется людей какой угодно профессии, которые обделывали бы столько хорошеньких делишек как я. Я сейчас приведу страничку-другую из моего дневника, это избавит меня от необходимости трубить самому о своих успехах — вещь, достойная презрения, на которую не способен человек возвышенного ума. Ну а дневник не может лгать.

‘Янв. I. Новый год, Встретил Снапа на улице — в подпитии. NB. Он подойдет. Немного погодя встретил Груффа — пьян как стелька. NB. Тоже годится. Записал обоих в приходо-расходную книгу и открыл текущий счет у каждого.

Янв. 2. Встретил Снапа на Бирже, подошел к нему и наступил на ногу. Взмахнул кулаком и сбил меня с ног. Прекрасно! — я снова встал. Небольшое разногласие с Багом, моим адвокатом. Я хочу требовать тысячу за побои, он уверяет, что за тумак не высудишь более пятисот. NB. Надо развязаться с Багом — никакой системы.

Янв. 3. Пошел в театр позондировать Груффа. Увидал его в ложе второго яруса между двух дам: толстой и тоненькой. Смотрел на них в бинокль, пока старая леди не покраснела и что-то шепнула Груффу. Тогда отправился к ним в ложу и сунул нос прямо ему под руку. Ничего не вышло — не дернул. Высморкался и попытался снова — не берет. Уселся, стал подмигивать тоненькой леди и с удовольствием почувствовал, что он хватает меня за шиворот, поднимает на воздух и швыряет в партер. Шея вывихнута, правая нога сломана. Вернулся домой в восторге, выпил бутылку шампанского и отметил за Груффом пять тысяч. Баг говорит — высудим.

Фев. 15. Покончил сделку с мистером Снапом. Получено всего пятьдесят центов, см. журнал.

Фев. 16. Подлец Груфф уплатил пять долларов. Расходы по ведению дела — четыре доллара двадцать пять центов. Чистый барыш — см. журнал — семьдесят пять центов’.

Из этого ясно, что я получил, в самый короткий промежуток времени, не менее одного доллара двадцати пяти центов — с одних только Снапа и Груффа. Честью клянусь, что эти выдержки из дневника сделаны наудачу.

Но весьма старинная пословица говорит вполне справедливо, что деньги вздор в сравнении со здоровьем. Я убедился, что эта профессия слишком тяжела для моего деликатного сложения. В конце концов меня изуродовали до потери образа человеческого, так что мои знакомые перестали узнавать Петера Профита. Ввиду этого я решил приняться за что-нибудь другое. Я занялся расчисткой грязи на улицах, и в течение нескольких лет оставался при этом занятии.

Худшая сторона этой профессии та, что за нее берется много народа, и таким образом создается сильная конкуренция. Всякий олух, у которого не хватает мозгу для профессии ходячего анонса, или бельма на глазу, или жертвы оскорбления действием, считает себя способным расчищать грязь перед прохожими. Но ничего не может быть нелепее мнения, будто расчистка грязи не требует ума. А без системы и подавно ничего не добьешься в этой профессии. У меня дело пошло как по маслу благодаря моей привычке к методу. Во-первых, я выбрал перекресток не наугад, а хорошенько осмотревшись, во-вторых, никогда не являлся с метлой в какой-либо другой части города. Далее я завел маленького пуделя. Все это заслужило мне репутацию человека, на которого можно положиться, а это, позвольте вам сказать, половина успеха в нашем деле. Никто не переходил моего перекрестка, загрязнив панталоны, и всякий совал мне медную монету. И так как мои дедовые привычки в этом отношении были всем известны, я избавился от понуканий. Я бы не вытерпел понуканий. Я никому не навязываюсь, пусть же и меня оставят в покое. Но, разумеется, я не мог ничего поделать против мошенничества банков. Их крахи причиняли мне много убытка. А ведь банки — не личности, это корпорации, — у корпорации же, как всем известно, нет ни тела, которое можно оттузить, ни души, которую можно послать в преисподнюю.

Я зарабатывал денежки этим ремеслом, да как-то, в несчастную минуту, вздумал заняться чисткой сапог — профессия, сходная с предыдущей, но далеко не столь почтенная. Впрочем, у меня было отличное местечко в центре города и превосходная вакса и щетка. Моя собачка тоже хорошо отъелась, ознакомилась со всеми тонкостями профессии и, смею сказать, понимала их как нельзя лучше.

Обыкновенно дело происходило так: Помпеи, вывалявшись в грязи, садился у дверей магазина и поджидал какого-нибудь денди в блестящих, как зеркало, сапогах. Затем бросался к нему навстречу и терся о его ботфорты. Денди изрыгал проклятие и оглядывался, нет ли поблизости чистильщика сапог. Поблизости находился я с ваксой и щетками. Все улаживалось в одну минуту, и я получал сикспенс. В течение некоторого времени дело шло сносно. Я не жаден, но моя собака оказалась жадной. Я уделял ей треть доходов, а она требовала половину. На это я не мог согласиться, — мы поссорились и расстались.

Я попробовал ходить с шарманкой и, могу сказать, довольно успешно. Это простое, легкое дело, не требующее особенных способностей. Вы можете завести шарманку с одним мотивом, а для того, чтобы привести ее в порядок, достаточно открыть механизм и хорошенько ударить по нему три-четыре раза молотком. Это улучшает тон шарманки и приспособляет его для деловых целей. Затем вы надеваете ее на спину и бродите по улицам. Если заметите, что перед каким-нибудь домом настлана солома, а дверной молоток обернут кожей, — остановитесь и начинайте вертеть ручку шарманки с таким видом, словно вы собираетесь играть до второго пришествия. Вскоре отворится окно, и кто-нибудь бросит вам сикспенс с требованием: ‘Получи и убирайся’, и проч. Я знаю, что многие шарманщики ‘убираются’ за эту сумму, но я, со своей стороны, затратил на шарманку слишком значительный капитал, чтобы ‘убираться’ меньше, чем за шиллинг.

Это занятие доставляло мне хороший доход, но во многих отношениях не удовлетворяло меня, так что я решил бросить его. Дело в том, что у меня не было обезьянки, — к тому же американские улицы так грязны, демократическая чернь так нахальна и несносных уличных мальчишек такая бездна.

В течение нескольких месяцев я оставался без работы и, наконец, занялся фальшивой почтой. Обязанности здесь очень просты и небезвыгодны. Например, рано утром я заготовлял фальшивые письма. Написав несколько строк более или менее таинственного содержания, я подписывал ‘Том Добсон’ или ‘Бобби Томкинс’. Сложив, запечатав, наклеив фальшивую марку какой-нибудь отдаленной местности — Нью-Орлеан, Бенгалия, Ботани-Бей и т. п., — я отправлялся в обход, делая вид, что страшно спешу. Я всегда заходил в богатые дома, отдавал письмо и получал плату. Никто не откажется заплатить за письмо — люди так глупы, — а пока оно будет распечатано, я успею свернуть за угол. Самое скверное, что эта профессия требует усиленной ходьбы и беготни. Кроме того, меня не на шутку мучила совесть. Я не выношу, когда бранят неповинных людей, — а вскоре весь город проклинал Тома Добсона и Бобби Томкинса самыми страшными проклятиями. Я с отвращением умыл руки и бросил это дело.

Моя восьмая и последняя операция была кошководство. Это занятие оказалось приятным, доходным и очень простым. Как известно, кошки решительно наводнили страну, так что в последнюю достопамятную сессию законодательного собрания была подана петиция об уничтожении этого зла, с бесчисленными и почтенными подписями. Собрание оказалось на высоте своего положения и, рассмотрев много мудрых и полезных проектов, издало кошачий акт. В первоначальной форме закон назначал известную плату за кошачью голову (четыре пенса за штуку), но сенат заменил ‘головы’ хвостами. Разумность этой поправки была так очевидна, что палата приняла ее nem. con. {Nemine contradirente — никто против (лат).}.

Как только губернатор обнародовал билль, я затратил все свое состояние на покупку котов и кошек. Сначала я предложил им питаться мышами (дешевая пища), но они подняли такой гвалт, что я счел более благоразумным раскошелиться и стал кормить их устрицами и черепахами. Теперь их хвосты приносят мне изрядный доход, так как я нашел способ при помощи макасарского масла получать три выводка в год. Я с удовольствием убедился, что животные вскоре привыкли обходиться без хвостов. Ввиду этого я считаю себя богатым человеком и приторговываю дачу на реке Гудзон.

Эдгар По.

Деловой человек.

Читайте также: