Дела верховного уголовного суда и следственной комиссии…., Гангеблов Александр Семёнович, Год: 1826

Время на прочтение: 16 минут(ы)
‘Восстание декабристов’, Том XVIII
М., ‘Наука’, 1984

No 49

ГАНГЕБЛОВ,
поручик л[ейб]-г[вардии]
Измайловского полка

No 1

ОПИСЬ
делу о поручике л[ейб]-г[вардии]
Измайловского полка Гангеблове

Число бумаг Страницы в деле
1. Допрос, снятый {В подлиннике ошибочно: ‘Вопросы, снятые’.} с поручика Гангеблова генерал-адъютантом Левашевым — с 1 по 3
2. Вопросы поручику Гангеблову с его ответами — 3 по 5
3. Вопросы поручику Гангеблову от 17 февраля — 5 по 8
4. Ответы его на оные — 8 по 12
5. Вопросы поручику Гангеблову от 28 апреля с ответами его на оные — 12 по 17
6. Прибавление к оным ответам — 17 по 20
7. Таковое же прибавление — 20
8. Очная ставка ему, Гангеблову, с корнетом Свистуновым 14 майя на 21
9. Прибавление к последним ответам — 22
10. Формулярный о службе его список — с 23 по 25
11. Выписка из показаний на его, Гангеблова, разных лиц — на 25
12. В копии записка из дела с высочайшею резолюциею — на 26 и 27
13. Копия с отношения к генерал-губернатору на 29 {12-й и 13-й пункты описи вписаны рукою А. А. Ивановского.}
Надворный советник Ивановский // (л. 23)

No 2(10)

Копия с формулярного списка о службе поручика лейб-гвардии Измайловского полка Гангеблова
Выписана из списка, доставленное от 1 генваря 1826 года // (л. 23 об.—24)

0x01 graphic0x01 graphic

Подлинный подписал: командир полка полковник Симанский и засвидетельствовал: генерал-адъютант Бистром Верно: начальник отделения Андреев // (л. 1в)

No 3 (1)1

1 Вверху листа помета карандашом: ‘В Кроншт[адтскую] креп[ость]’.

No 67
Чин и имя ваши? Измайловского полку поручик Гангеблов, присягал с загородным баталионом.
Кем были приняты в тайное общество и что вам было сказано {Ниже на полях вертикальная пометка карандашом: ’17 фев[раля]’.}? В апреле или майе принят я был в тайное общество корнетом Свистуновым {Фамилия подчеркнута карандашом.}. Намерение общества было дать государству Конституцию. Отрасли оного старались уничтожить вражду, существующую между всеми славянскими поколениями {Слово ‘поколениями’ вписано над строкой вместо зачеркнутого ‘народами’.}, и оным составить одно нераздельное политическое тело. О средствах достижения сей цели не успел я ничего узнать. Свистунов {Фамилия вписана над строкой вместо зачеркнутого: ‘он’.} был в отпуску на Кавказе, а по возвращении {Далее зачеркнуто: ‘его’.} не удалось {Далее зачеркнуто: ‘ему’.} мне его одного видеть.
Кого вы знали сочленами? Никого сочленами я не знал, а кроме подпоручика Лаппы {Фамилия подчеркнута карандашом.}, который жил со мною вместе, принадлежал оному обществу с 1819 года, но я об оном узнал токмо тогда, когда был арестован.
В день происшествия где вы были?
Где вы присягали?
В день происшествия я был в Петергофе || (л. 1в об.) и поутру 14 числа получил известие от подпор[учика] Кожевникова {Фамилия подчеркнута карандашом.}, что несколько человек из них решились умереть, но не присягать. Видя, что записки сей огласить врвремя я более не могу, я решил оную сжечь, ибо в Петербург пришла бы она {Далее зачеркнуто: ‘после’.} после происшествия, а в своем баталионе уверен был я в совершенном спокойствии {Здесь вставка. Слова ‘а запиской… востревожить’ написаны на полях.}, а запиской сей боялся людей востревожить.
Во время присяги я был с ротою, и нимало не противился принятию оной {Слово ‘оной’ вписано над строкой вместо зачеркнутого ‘оной присяги’.}. С тех пор был безвыездно в Петергофе и, наконец {Слово ‘наконец’ вписано над строкой.}, арестован полковником вчерашнего дня, лейб-гвардии Измайловского полка Гангеблова от 1 генваря 1826 года // (л. 23 об.— 24)
Кого вы в своем полку сочленами знали? Кроме Лаппы {Фамилия подчеркнута карандашом.}, никого сочленами не знал и сего уже узнал наконец. Извещение же, полученное мною от Кожевникова {Фамилия подчеркнута карандашом.}, было токмо по связи приятельской между нами, но сочленами общества я их не считал. Сам же я нимало не полагал, чтоб общество, коему я при // (л. 2) надлежал, имело столь злые намерения и употребило {Слово ‘употребило’ вписано над строкой.} меры столь жестокие. Чувствую вполне свою вину, с искренним раскаянием упадаю к стопам государя и прошу милостивого взгляда.
Все по истине показал лейб-гвардии Измайловского полка поручик Гангеблов {Последняя фраза и подпись сделаны А. С. Гангебловым собственноручно.}
Генерал-адъютант Левашов// (л. 5)

No 4(3)1

1 Вверху листа помета чернилами: ‘Читано 19 февраля’.

1826 года февраля 17 дня {Число вписано в строку другим почерком и чернилами.} в присутствии высочайше учрежденного Комитета для изыскания о злоумышленном обществе лейб-гвардии Измайловского полка поручик Гангеблов спрашивав и показал:
Как ваше имя, отечество и фамилия, какого вы исповедания, сколько вам от роду лет, ежегодно ли бываете на исповеди и у святого причастия или нет и почему? Не были ль под судом, в штрафах и подозрениях и за что именно?
В дополнение начальных ответов ваших Комитет требует чистосердечного показания в следующем:

1

Точно ли вы приняты в члены тайного общества только в апреле или майе минувшего 1825 года и кого сами приняли в сочлены свои?

2

Какие причины побудили вас вступить в общество и скрывать сие от правительства, особенно после того, что вы дали подписку не принадлежать ни к какому тайному обществу? // (л. 5 об.)

3

Кого знали вы членами общества вначале и впоследствии и кто из них наиболее стремился к достижению цели общества советами, сочинениями и влиянием на других?

4

В чем заключалась настоящая цель общества, объявленная всем членам, и сокровенная, известная только некоторым?

5

На чем основаны были надежды общества в исполнении плана его, требовавшего сильных подпор, и кто из известных в государственной службе лиц подкреплял своим участием сии надежды?

6

Когда общество предполагало начать открытые действия, какими средствами думало оно преклонить на свою сторону войска и произвесть революцию и что в сем случае замышляло употребить противу священных // (л. 6) особ августейшей царствующей фамилии, кто какие делал о том предложения и настаивал о исполнении оных?

7

Когда и у кого происходили совещания членов общества? У кого на оных вы бывали? Кто разделял сии совещания? Что было предметом их и кто какие подавал мнения утвердительные и отрицательные, а также в чем именно состояли ваши советы и предложения?

8

У кого видали вы экземпляры конституций, для России приготовленных?
Не участвовали ль и вы в составлении оных? В каком духе они были написаны и кто составлял их?

9

Что известно вам было // (л. 6 об.) о существовании тайных обществ, ту же цель имевших, на юге и в Польше, равным образом и о их сношениях между собою и о членах первого и последнего? Наименуйте, кого вы знаете?

10

Известно ли вам, что в 1817 году капитан Якушкин имел покушение на жизнь покойного государя и что в минувшем 1825 году в одно и то же время решились посягнуть на жизнь его величества капитан Якубович и члены Южного общества? От кого, когда и что вы слышали о сем?

11

Накануне происшествия 14 декабря были ли вы у кого на совещаниях? Кто находился на оных и кто какие подавал мнения? Что было положено на сих совещаниях, кому какие сделаны поручения, что положено было употребить противу августейших особ царствующей фамилии и кто // (л. 7) вызывался для нанесения удара и завладения дворцом?

12

Кто из офицеров делал внушения солдатам не присягать на верность подданства государю императору Николаю Павловичу и что в сем случае вы с товарищами своими Кожевниковым, Гангебловым, Лаппою и прочими условились предпринять и что именно вы говорили солдатам по собственной воле или вследствие распоряжения членов общества?

13

При начальном показании вы сказали, что поутру 14 декабря получили записку от Кожевникова, в которой он {Слово ‘он’ вписано над строкой.} писал, что несколько из них решились скорее умереть, нежели присягнуть. Объясните, точно ли сие самое писал к вам Кожевников? Не писал ли он и еще чего-либо и что именно? Кому показывали вы сию записку и для чего сожгли ее, а не представили начальству? // (л. 7 об.)

14

Сверх сего, вы с полною откровенностию и без всякой утайки должны показать все ваши действия в духе тайного общества и все, что известно вам о составе оного, о средствах и намерениях, как и о лицах сего общества.

15

Наконец, чувствуете ли сколь неосторожно поступили вы, присоединясь к злоумышленному тайному обществу, и знаете ли, сколь строгой подвергаетесь ответственности за нарушение долга своего и вступление в число заговорщиков противу законной власти и общего спокойствия? // (л. 8)

No 5 (4)

Александр Семенов сын Гангеблов, вероисповедания греко-российского, от роду 24 года и 8 месяцев, на исповеди и у святого причастия бываю ежегодно на страстной неделе, если же когда и не был, то причиною тому какой-либо недуг. Под судом не бывал, арестован был на 24 часа домашним арестом и выговор получил от государя великого князя, ныне царствующего государя императора, как то, так и другое за ошибки по фрунту. Подозреваем ни в чем не был.

1

В члены общества принят точно не прежде конца апреля или начала майя минувшего 1825 года. Сам же никого не принял в оное общество.

2

Причины, побудившие меня вступить в тайное общество, были следующие: 1-е) Неограниченная власть помещиков, одно из главнейших следствий оной — бедственное состояние многочисленнейшего класса — поселян, коего очевидным свидетелем был я в минувшем 1821 году в белорусских губерниях, где помещики, дав полную волю поступкам евреев, не обращают ни малейшего внимания на нравственность крестьян, а между тем обращаются с ними жестоко, когда дело доходит до собственных выгод. Из сего я сделал заключение и о всех прочих помещиках, из коих, вероятно, большая часть думает преимущественнее о увеличении своего богатства, нежели о счастии крестьян своих. 2-е) Необразованность белого духовенства в небольших городах и селах и поступки, несообразные с высоким его предназначением,— одна из главнейших причин безнравственности поселян и, следовательно, небрежности домашнего хозяйства. 3-е) Корыстолюбие гражданских чиновников, вошед // (л. 8 об.)шее даже в пословицу.
Несмотря на сие, виню себя пред милосердым государем императором, что поступил вопреки данной мною подписке не принадлежать ни к какому тайному обществу.

3

Из членов общества знал я одного только Свистунова {Фамилия подчеркнута карандашом.}, корнета Кавалергардского полка, коим был принят, о подпоручике Лаппе {Начало показания и первые четыре пункта отчеркнуты на полях карандашом и отмечены знаком ‘NB’.}, л[ейб]-гв[ардии] Измайловского полка, узнал я в то время, когда прислано было меня арестовать.

4

В рассуждение цели общества мне объявлено было только введение Конституционного правления (монархического или республиканского, не знаю) и соединение народов Славянских в одно политическое тело. Я не знал и существования сокровенной цели общества, упомянутой в вопросном пункте22.

5

Как тайна была одним из условий общества, то ничего определительного не мог узнать касательно 5-го вопроса, слышал только, что и верные особы участвуют в обществе.

6

Я не имел времени что-либо узнать касательно сего пункта, ибо непринужденность единственного свидания с вышеупомянутым корнетом Свистуновым {Фамилия подчеркнута карандашом.} нарушена была приходом подпоручика Чевкина, Глав[ного] штаба е[го] и[мператорского] величества. В последующие два посещения мои я находил посторонних, после чего Свистунов уехал на Кавказ, как говорил, для излечения болезни. По возвращении его был я у него один раз, но нашел его не одного, наконец я выступил с 3-м батальоном на загородное расположение в Петергоф, где и находился безвыездно до взятия меня под арест.

7

О совещаниях общества ничего не знаю, у кого оные бывали, кто разделял их, что было их предметом, какие были на оных мнения — все это совершенно мне неизвестно, равно как {Три строки от слов: ‘О совещаниях общества…’ отчеркнуты на полях карандашом и отмечены знаком ‘NB’.} // (л. 9) и своих советов никому не давал.

8

О написанной уже Конституции узнал я в первый раз лишь вчера, 17 февраля, от посетившего меня в каземате священника. Следовательно, в составлении ее не участвовал, равно как и в каком духе написана она, не знаю. Впоследствии я с ужасом услышал об оскорблении, нанесенном священной особе митрополита (14 декабря), из чего, к душевному моему раскаянию, заключаю, что не религия была основанием Конституции, а, вероятно, право естественное, которое каждый истолковывает по произволу.

9

Ничего не знаю в рассуждении многих тайных обществ на юге и в Польше, но мне известно только, что это одно и то же общество, в тех краях распространившееся. Из членов оного, как уже сказал, кроме Свистунова, никого не знаю.

10

О злодейских покушениях капитана Якушкина и капитана Якубовича с членами Южного общества ничего не знал, о последнем услышал лишь вчера (17 февраля) от священника, о коем говорил в 8-м ответном пункте.

11

Посланная, вероятно, накануне записка от подпоручика Кожевникова {Фамилия подчеркнута карандашом.} доставлена была к нам (ко мне и к Лаппе {Фамилия подчеркнута карандашом.}, жившим на одной квартире) в Петергоф утром 14 декабря. В ней упоминалось только о присяге, а посему я и не подозревал, чтоб решительность Кожевникова {Фамилия подчеркнута карандашом.} противиться оной имела какую-либо другую цель, тем более что мне наверное не было известно, принадлежал ли Кожевников к тайному обществу или нет. Удивленные новостию вторичной присяги и ничего не знав о письменных документах касательно добровольного отречения от престола государя Константина Павловича, желая соблюсти верность данной уже присяге, мы долго не знали,// (л. 9 об.) на что решиться. Наконец, рассудив, что необразованное честолюбие со времен царевны Софии не существует при высочайшем дворе, я присягнул со вверенным мне караулом и с 3-ю гренадерскою ротою, которою командовал за болезнию штабс-капитана Шванвича 2-го.
Прежде еще присяги, в пятом часу пополудни, проезжавший мимо генерал- адъютант Чичерин остановился, подошел к караулу моему и, поздравив солдат с восшествием на престол государя Николая Павловича, прибавил: ‘Я надеюсь, ребята, что у вас все будет без шуму… как можно тише… чего от вас всегда и ожидаю…’ (это повторено было несколько раз). Люди, ничего не знавшие о происшествиях в Петербурге, казалось, удивлены были подобными увещеваниями, сего я не должен был упускать из виду, но, начиная подозревать что-либо важное, я почел за лучшее молчать. После присяги штабс-капитан Норов 4-й {Слова ‘штабс-капитан Норов 4-й’ подчеркнуты карандашом.}, узнав о бунте в столице от приехавшего оттуда лекаря (служащего при Петергофской фабрике), поспешил в предостережение лично и тайно меня уведомить.
Наконец в полночь батальонный командир полковник Щербинский {Фамилия подчеркнута карандашом.} пришел к караулу и объявил о немедленном выступлении с боевыми патронами, люди сильно были встревожены такою неожиданною новостию, даже робко спрашивали у меня: ‘Зачем идем, ваше благородие, неужели по своим стрелять будем?’ Не желая открыть им всего, я отвечал сими словами: ‘Ребята, верно по своим стрелять не будем, а в кого велят стрелять, то само собою разумеется, что те из своих захотели сделаться чужими’.
В свое оправдание в сем случае осмелюсь донести, что на привале в Стрелине я советовал г[осподи]ну батальонному // (л. 10) командиру объявить людям о насильственной смерти графа Милорадовича, дабы тем более вооружить их против убийц любимого генерала. Вот все, что имею сказать против 11-го пункта {11 пункт отчеркнут на полях карандашом.}.

12

Я не заметил, чтобы прочие г[оспода] офицеры 3-го батальона что-либо говорили с солдатами как на месте, так на переходе и привалах, кроме полковника Щербинского {Фамилия подчеркнута карандашом.}, который весьма искусно в присутствии людей все умел показать в ничтожном виде. С Кожевниковым {Фамилия подчеркнута карандашом.} я не мог предпринимать никаких условий {Так в тексте.}, ибо он находился в Петербурге, а я в Петергофе, других же Гангебловых не знаю, кроме двух моих братьев, служащих в армейских кавалерийских полках и весьма, как кажется, далеких от всяких политических мнений. (Разговор мой с солдатами см. в 11-м пункте.)

13

При первоначальном моем показании чрез посредство г[осподи]на генерал-адъютанта Левашова я не сказал, что полученная мною записка именно выражалась теми словами, какие выставлены в 13-м пункте запросов, но смысл она имела точно такой, настоящих слов не упомню, ибо пораженный необыкновенною новостию я поспешил к подпоручику Лаппе, сменявшемуся в то утро с караула. Более в записке ни о чем не упоминалось, и кроме меня {Слово ‘меня’ подчеркнуто карандашом.} и Лаппы {Фамилия подчеркнута карандашом.} никто не читал ее. Сожжена мною и сохранена в тайне по той причине, что как время сопротивления в столице назначено было с присягою, т. е. в 10 часов пополуночи, то известить о том государя императора было уже поздно, сверх того, зная, что в батальоне все тихо, я не хотел прежде {Четыре строки от слов ‘по той причине…’ отчеркнуты на полях карандашом и отмечены знаком ‘NB’.} времени встревожить его, в намерении отвратить различные толки. Неистовства бунта, тайно мне рассказанные \\ (л. 10 об.) штабс-капитаном Норовым 4-м {Фамилия подчеркнута карандашом.} (см. 11-й пункт), до того заняли меня бездною мыслей, что записка пришла мне на память не прежде, как подходя к Стрелине. Тут я с сожалением вспомнил о необдуманном поступке Кожевникова, коему, вероятно, не дали измерять холодным умом ту пропасть, в которую готов был он повергнуться, к тому же, заключая по записке, что он сам открыл себя, вмешавшись в число мятежников, я не почел за необходимость вторично обнаружить вину его, тем более что уведомление его не имело никаких последствий.

14

Часть сего пункта объяснена мною в пунктах предыдущих. Действия же мои в духе тайного общества неважны: я изведывал образ мыслей знакомых мне молодых людей, старался отвратить их от бесплодной рассеянной жизни и внушать им вкус к занятиям: историею, нравственной философией, отечественным языком и обязанностями службы, в чем всегда старался быть примером. Тяжкая двухмесячная болезнь, сократя еще более время моего соучастничества, не допустила меня на дальнейшие исследования. Кожевников, Фок и Лаппа {Три фамилии подчеркнуты карандашом.} были бы приняты мною, если бы добрые качества их, а особливо верный ум последнего, не были отравлены излишнею пылкостию и самонадеянностию. В одном Ростовцове 4-м {Фамилия подчеркнута карандашом.} /адъютанте ген[ерал]-адъют[анта] Бистрома/ нашел я редкие способности, но поздно — выступление в Петергоф помешало мне принять его в члены общества. // (л. 11)

15

Сердце мое открыто пред великодушным монархом. В полной мере чувствую, что преступление мое никакими заслугами, никаким раскаянием изглажено быть не может. Осмелюсь еще повторить, что я никак не предполагал в обществе таких губительных мер, каковые думало употребить оно к достижению своей цели. Сострадание к человечеству завлекло меня слишком далеко {Три строки от слов ‘обществе таких…’ отчеркнуты на полях карандашом и отмечены знаком ‘NB’.} — исповедую вину свою и предаю себя милосердию государя императора.

Лейб-гвардии Измайловского полка
поручик Гангеблов
{Ответы написаны А. С. Гангебловым собственноручно.} \\ (л. 12)

No 6 (5)1

1 Вверху листа помета чернилами: ‘2 майя 1826’.

1826 года апреля 28 дня в присутствии высочайше учрежденного Комитета лейб-гвардии Измайловского полка поручик Гангеблов спрашивая и показал.
Корнет Свистунов утвердительно показывает, что вы знали от него и разделяли с прочими членами преступные намерения Южного общества о введении в государстве республиканского правления с истреблением всех священных особ августейшей императорской фамилии.
Противу сего Комитет требует откровенного и положительного показания вашего: точно ли знали вы и разделяли означенное намерение Южного общества и кому именно из членов // (л. 12 об.) вы сообщили о сем и кто с оным также был согласен?
Я весьма уверен, что одна откровенность может обратить милосердое снисхождение всемилостивейшего монарха, и по сей самой причине говорю утвердительно, что до того времени, как представлен был пред его императорское величество, я наверное не знал еще, какого именно рода Конституционное правление предполагаемо было обществом и какие меры для сего оно избирает {Этот абзац на полях отчеркнут автором чернилами и отмечен цифрой ‘I’.} (А) {(А) ‘Впрочем, в сем случае Свистунов, может быть, и прав: в разговоре нашем я большею частию говорил по-русски, а он изъяснялся с чрезвычайною беглостию и возвышенным слогом на французском языке, так что я, далекий от посредственного даже знания сего последнего, многое и весьма многое не понимал, но совестясь обнаружить свою непонятливость пред щеголем-кавалергардом (который бы вменил в порок несовершенное знание французского языка), я показывал согласие в надежде на многократные будущие свидания, и, простясь с Свистуновым, я знал только о том, что принадлежу к тайному обществу, коего цель: введение конституционного правления и соединение народов Славянского племени в одно целое, равно как и то, что общество распространилось на юге и в Польше’ (прим. док.). Пять строк от слов ‘простясь с Свистуновым…’ подчеркнуты карандашом и отмечены знаком ‘NB’. Это примечание отчеркнуто автором на полях чернилами и отмечено цифрой ‘3’.}
После того: бунт, открытое общество, мой арест как члена оного напомнили мне сомнительные слова Свистунова: Etats unis de l’Amerique Septentrionale и Qu’est ce que notre vie {Северо-Американские Штаты и что наша жизнь? (франц.).}. Из коих я ясно увидел, что общество не только одною связью (как я полагал прежде), но и самим духом походило на секту карбонаров {Этот абзац на полях отчеркнут автором чернилами и отмечен цифрой ‘2’.}.
Свистунов, говоря о скорой поездке своей на Кавказ, спрашивал меня, не желаю ли познакомиться с кем-либо из членов его линии, но я отказался. Из офицеров, мною у него виденных, я не знал никого как члена общества, но подозревал их всех по одному знакомству с Свистуновым (В) {(В) ‘У него видел: подпоручика Чевкина (Гл[авно]го шт[аба] е[го] императорского] величества]), Кашкарова (бывшего в л[ейб]-гв[ардии] Преображ[енском] полку), Горожанского и Фрезера (кавалергардов), Роста // (л. 13)вцова (адъютанта ген[ерала] Бистрома) и еще двух, коих имен не знаю, кавалергардского и конно-артиллерийского офицеров’ (прим. док.). (Это примечание отчеркнуто автором на полях чернилами и отмечено цифрой ‘6’.)}. Не из того ли корнет Свистунов заключает // (л. 13) о моих связях с соумышленниками, что однажды, провожая меня и спрося, не принял ли я кого из офицеров Измайловского полка, получил в ответ: ‘Этого не должен я {Далее зачёркнуто слово ‘был’.} говорить тебе ни в каком случае, основываясь на условии общества, и уверен, что ты не только не оскорбишься, но и доволен будешь моею скрытностию. Не знаю, можно ли по догадкам говорить утвердительно!? {Весь абзац отчеркнут на полях автором чернилами и отмечен цифрой ‘4’.} Касательно же знакомства моего с членами Южного общества говорю с смертельною решительностию {Слова ‘смертельною решительностию’ подчеркнуты карандашом.}, что никого из них как члена не знал и ни с кем из соумышленников, кроме корнета Свистунова, знаком не был. Слыша от него о Южной ветви общества, я сказал ему только мою догадку, что, вероятно, средоточие сей ветви есть кавалерийские южные поселения, в чем основывался единственно на слухах о неудовольствии вообще военных поселений. Равномерно говорил ему, что знал многих офицеров того края, бывши в отпуску в новороссийских губерниях, в конце 1823-го и в начале 1824 годов (С) {(С) ‘Офицеров знал (чинов не упомню): Стародубовского кирасирского полка: Марнеца, Дрейлинга, Селиванова, Штерна, Билевича, Кирасирского святого ордена: Панютина, Бородоевского, Орлова, из поселенных уланов: Трегубова, коего знал и прежде, из конных артиллеристов: Вржозека и Гана (Петра), с коим знаком был в Пажеском корпусе. Их было весьма много, но частию не помню, а частию не знаю фамилий. Всех их видел в разное время у следующих моих родных и родственников: Екатеринос[лавск]ей губ[ернии] Верходнепровского уезда: у моего отца, у помещика Золотницкого (Ивана), Херсонской губер[нии] у помещицы Текеллиевой (урожденной Чорбы), у помещика Калачевского (Федора, умершего впоследствии), у помещицы Золотницкой (урожденной Чорбы), у помещицы // (л. 13 об.) генерал-майорши Кашириновой (урожденной Чорбы, впоследствии умершей). Сверх сего, еще виделся с двумя родными братьями, служившими в то время в Дерптском конноегерском полку и двоюродным братом поручиком Калачевским (С.-Петербургского драгунс[кого] полку). Переписку же имел постоянную: с штабс-ротмистром Александрийского гусарс[кого] полка Гангебловым, с подпоручиком Дерптского коннсегерского полка Гангебловым, с вышеупомянутым поручиком Калачевским, временную: с (чина не помню) Бородоевским, Кирасирского св[ятого] ордена полку’ (прим. док.). (Добавление ‘С’ отчеркнуто автором на полях чернилами и помечено цифрой ‘6’.)}.
Но как членов ни одного не знал, не подозревая даже о существовании тайного общества {Слова ‘не подозревая даже… общества’ подчеркнуты карандашом.} и находясь во время отпуска неразлучно с отцом моим, коего непоколебимая преданность монарху обезоруживала малейшие мои политические мысли. Мог ли знать их таковыми в начале 1824 года, бывши сам принят во второй трети // (л. 13 об.) 1825 года? И чем мог я быть полезен заговорщикам, удаленный как от них, так и от покойного государя императора на 2000 верст? (Если только Свистунов упоминает о заговоре, долженствовавшем исполниться 15-го дня будущего майя, как слышал я от священника) {Слова ‘(Если только… от священника)’ подчеркнуты карандашом.}. Смею беспокоить Комитет высочайше утвержденный нижайшею моею просьбою: войти в строгое исследование сего пункта и тем обнаружить мою невинность и дерзкую, непонятную для меня клевету корнета Свистунова {Абзац от слов ‘Касательно же знакомства…’ отчеркнут автором на полях чернилами и обозначен цифрой ‘5’.}.
Слыша о милостях, кои его императорское величество оказывать изволит преступникам, заблаговременно явившимся, я полагаю причиною моего несчастия — удаление от столицы. В Петергофе знал я только, что бунт произведен заговором {Слова ‘В Петергофе… заговором’ подчеркнуты карандашом.} и что многие арестованы, но и не воображал, чтобы общество произвело бунт. Причиною моего ареста и добровольное явление подпоручика Лаппы счел записку, полученную обоими нами от подпоручика Кожевникова, и не более как минут за десять до представления к его императорскому величеству я стал подозревать только о истине бунта из разговоров генерал-адъютанта Потапова с подпоручиком Лаппою. Не для того говорю, чтобы оправдать преступное и ничем не извинительное словесное мое запирательство, но желаю изложить причины, невольно побудившие меня к оному. И если бы обстоятельства мне благоприятствовали, то я не только первый поверг бы раскаяние мое к стопам монарха, но почел бы себя счастливейшим, если бы мог открыть общество, которое пренебрегало и современным духом народа и младенчеством просвещения — словом, покушалось на величай // (л. 14) шее {Весь абзац отчеркнут на полях чернилами автором и помечен цифрой ‘7’.} злодейство, внушенное слепым фанатизмом вольности {Слова ‘покушалось… фанатизмом вольности’ подчеркнуты карандашом.}. Но все это не может подтверждено быть никакими существенными доказательствами, и я даже лишен единственного, на которое мог надеяться — будущей моей службы, верной и неукоризненной.

Лейб-гвардии Измайловского полка поручик Гангеблов
{Ответы написаны А. С. Гангебловым собственноручно.}

1) Гнусная ложь! Я знал, но не от Свистунова, а от Лаппы, которому открылся (а) {(а) ‘Совесть меня мучила в то время, я провел ночь с неописанным внутренним мучением — и на другой день заболел горячкою. С тех пор я был в бездействии’ (прим. док.).} недели за две до выступления в лагерь, но не был с ним совершенно откровенен, сказал ему, что более полугода как участвую в обществе, тогда как действительно принят Свистуновым в апреле или майе (1825). От Лаппы узнал, что он принят доктором философии Джилли, италиянцем, в 1819 году {Слова ‘От Лаппы… в 1819 году’ подчеркнуты карандашом и отмечены на полях знаком ‘NB’.}, узнал еще, что он открылся Назимову, поручику коннопионерного дивизиона, Кожевникову, подпоручику Измайловского полка, что Назимов знает как членов: Моллера, полковника Финляндского полка, Семенова, бывшего в лейб-гвардии Егерском. Но, кроме Лаппы и Свистунова, никто не знал меня как члена, впрочем, быть может, Лаппа Назимову и сказал обо мне за тайну. О мерах же знал и от Свистунова {Слова ‘О мерах… Свистунова’ подчеркнуты карандашом.}.
О времени развержения общества не знал я ничего, и не мог вообразить, чтобы в России поспешило оно своими действиями, в чем я противоречил и Лаппе, утверждавшему, что прежде десятилетнего срока общество обнаружится.
Вступил в общество совершенно по неосторожности. 2) Со Свистуновым имел одно свидание полное, но кратковременное в надежде на будущие. Второе свидание нарушено было явлением Чевкина и в сих двух свиданиях узнал. 3) Действительно, не более, по причине, объявленной в примечании А. О мерах понял. 4) Истина. 5) Сущая правда, кроме того, что знал еще и Лаппу. 6) Все это справедливо. 7) Рассказы Свистунова и Лаппы о многочисленности общества и существовании его на юге и в Польше счел приманкою. Потом размыслил, что общество наше нечто иное есть, как фанатизм — // (л. 14 об.) исчадие знойных страстей обитателей Италии. Но, полагая, что общество, существующее с 1814 года (как слышал от Свистунова {Слова ‘с 1814 года… Свистунова’ подчеркнуты карандашом и отмечены на полях знаком ‘NB’.}), не могло бы где и как-нибудь не обнаружиться, я почел такие рассказы пустыми, и, полагая решительное {Слово ‘решительное’ вписано над строкой.} введение Конституционного правления весьма ранним, а Республиканского до крайности безумным, я ограничивался лишь теми действиями, кои изложил в первых ответных пунктах, и сам никого не принял.
Вообще я действовал с таким легкомыслием, которого без презрения не могу вспомнить. Например, я иногда говаривал Лаппе, что служу для того в военной службе, чтобы со временем, командуя чем-нибудь большим, бунтовать (п) {(п) ‘Также, наприм[ер]. В день присяги Лаппа говорил мне, что склонял унтер-офицера 8-й роты к бунту, я тоже его уверял, что призывал караульного моего унтер-офи
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека