‘ДЕКАБРИСТЫ’
‘ДЕКАБРИСТЫ’
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
‘Декабристы’, Зайцев Борис Константинович, Год: 1954
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Зайцев Б. К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии.
М: Русская книга, 2000.
Все знакомое с детства: конец александровской эпохи, время Пушкина, появляющийся император Николай, его противники. В свое время Толстой начал роман о декабристах, как бы продолжение ‘Войны и Мира’, но не кончил.
М. О. Цетлин написал не роман, а книгу живой истории. Написал довольно давно, теперь она переиздана (Нью-Йорк, ‘Опыты’). Читая ее вторично, через двадцать лет, не совсем так чувствуешь, как тогда. Нравится она даже больше. Простоту, изящество ее, беспристрастие, изобразительность ценишь еще выше. Но и новое появляется. Это новое — печаль. Откуда она? Из иного ощущения жизни? Из пережитого?
Может быть. Рассказана здесь часть истории моей страны, значит, — истоков моей жизни. Мой собственный дед служил в той армии, которая родила декабристов. Именно у Константина Павловича, в Царстве Польском. Может быть, был знаком с Луниным.
Все это связано с нами. Не для меня одного, для нас всех ‘что-то’ начинается с декабристов, кончается городом Парижем и его кладбищами.
Кого не прельщает и не ослепляет александровское время? Лев Толстой написал ‘Войну и Мир’ так, точно крепостного права и не было никогда. ‘В каком бы веке вы желали жить в России?’ — спросил я раз сотоварища по литературе. ‘В начале XIX, впрочем, при условии, что родился бы дворянином’.
Это условие серьезное. И весьма разумное.
В том, что молодые русские офицеры, попав в 1913—14 гг. на Запад и пожив там, увидели нечто новое, вернулись не совсем прежними, удивительного ничего нет. Странно было бы обратное.
Но среди них были и такие, как Сергей Муравьев, кто и детство свое провел в Париже. Лишь в 1809 г. попал он на родину. Когда семья Муравьевых возвращалась домой, мать — достойная, религиозная женщина — сказала сыновьям: ‘Дети, я должна вам сообщить ужасную весть, вы найдете то, чего вы не знаете: в России вы найдете рабов!’ Действительно, в Париже нельзя было купить камердинера или продать дворовую девку.
Вряд ли особенно радовало Сергея Муравьева, сделавшегося русским офицером, и то, что ‘победителей Наполеона колотят палками, шпицрутенами, фухтелями за то, что во время маршировки пошевелился хвост на кивере, что в строю заметно дыхание’. Не весьма устраивал и других офицеров начальник, перед всей ротой плевавший в лицо солдату и требовавший, чтобы рота тоже заплевывала его.
Где-то вдали таинственный Александр, прежний кумир, в которого были чуть ли не влюблены, но вокруг Скалозубы, Аракчеевы, военные поселения. И вот возникает Союз Благоденствия, вначале довольно туманный, с целями нравственно-гуманитарными, потом Тайное Общество, Северное, Южное, политика, конституция, отмена рабства и по смерти Александра — 14 декабря, бунт.
Все естественно и все получилось неправильно, все ‘не вышло’ и не могло выйти так, как хотели эти молодые люди очень разные, некоторые замечательные, другие противные, но желавшие все же лучшей жизни. Пред всеми ними простиралась Россия, глухая и трогательная, где были и св. Серафим, и другие (неведомые) святые, и смиренные Каратаевы, и безответные бабы, но под железной рукой нового императора непоколебимо было еще племя Аракчеевых и Сквозников-Дмухановских, Собакевичей и других гоголевских насельников. Толстой дал великую поэзию того века, единственную во всем творчестве его. Но жизнь все-таки не была солнечным сиянием.
Все оказались правы ‘по-своему’ и все несчастны. Правы, и даже очень, декабристы, желавшие того лучшего, чего нельзя было еще осуществить. Прав император Николай, законно защищая трон (для него ‘Россию’), жену, детей, себя. Нельзя сказать, чтобы он был сторонником рабства — позже много этим занимался, но недостаточно еще все созрело. Во всяком случае, в день 14 декабря ему было не до крепостного права. Императрица Александра до самого вечера не знала, будут ли они все живы. Нервный тик (лица) навсегда у нее остался. А мальчик Александр мирно рисовал географическую карту — и вполне мог погибнуть, как и вся семья.
Заговорщики вели себя редкостно по нелепости. В этом стоянии на Сенатской площади только Николай показал себя вождем. Но его сила была слепая и в конце концов вела к драме.
Ничего нет странного в том, что это все кончилось его победой и что летом 1826 года Сергей Муравьев, тот, кто не мог выносить зрелища истязаний солдат, висел с четырьмя ‘главарями’ в балахоне на валу Петропавловской крепости. А победитель тосковал и молился. Но считал, что нельзя иначе.
Спокойно, разумно написал автор книгу русских бед, не сгущая, не преувеличивая ни в ту, ни в другую сторону.
Скорбное зрелище. Все как-то приходится не вовремя и не так, как бы надо. Может быть, и у других не все гладко. История всегда перечень преступлений и несчастий. Все-таки нам, кажется, особенно повезло. И притом это моя страна, я все в ней изнутри чувствую.
И эти русские молодые офицеры, плохие политики, не всегда мужественные, на допросах сбивавшиеся и выдававшие, но живые люди и не казнокрады, и не Держиморды, попавшие все-таки на виселицу и в Сибирь, и жены их, бросившие в России детей и за мужьями летевшие, и те солдаты, что погибли и которых частью выдали на шпицрутены сами же заговорщики — все это одна печаль.
Печаль пришла и к победителю, но позже. Он держался долго, настал, однако, и его час. Декабристов он одолел. Жулики и казнокрады одолели и его в Севастопольскую кампанию. Рухнула вся система. ‘За последний месяц он много плакал, гордость его страдала невыносимо’, — не весьма привычно видеть императора Николая плачущим, но вот так получается. И он, видимо, не хотел больше жить… ‘Простудившись, не захотел лечиться. Больной поехал в Михайловский манеж на смотр маршевых батальонов’. ‘Почти сознательно шел к смерти’.
‘Умер он изумительно. Приобщился св. Тайн. Простился со всеми, для каждого нашел слово утешения, у всех попросил прощенья. Все это сделал просто, неторопливо, проникновенно’.
Все в России особенное. Волконский, столько просидевший в Сибири из-за 14 декабря, ‘узнав о смерти царя, плакал навзрыд, как ребенок’. А Оболенский ‘старался выставить себя страстным поклонником самодержавия’. И неизвестно еще, не молился ли император Николай в свои последние торжественные минуты за души казненных им. Все может быть.
Жуковскому не было дано увидеть, как тот мальчик, что 14 декабря рисовал в Зимнем дворце географическую карту, совершит, возросши, величайшую реформу. Но не дано было и видеть на снегу растерзанное бомбой тело своего воспитанника, Освободителя крестьян.
А Россия шла своим путем. Как в бунте декабристов, как во всем девятнадцатом ее веке все делалось в ней ‘не так’: слишком рано или слишком поздно, или неудачно в исполнении. Многого Жуковский, слава Богу, не увидел. Зато мы увидели и продолжаем видеть.
Если смотреть на Россию взором здравого смысла, одного здравого, есть от чего содрогнуться. Но за здравым есть нездравый. Разгадать его не дано. В Промысел просто надо верить, как поверил в конце Иов. А это значит — всегда свое сохраняя и ничего не уступая, принять Крест, как предложенный для неизвестных нам, необозримых, но и высших целей.
Русская мысль. 1954. 12 мая No 657 (с уточнениями по рукописи).
С. 323. …у Константина Павловича, и Царстве Польском. — Великий князь Константин Павлович (1779—1831) был с 1814 г. наместником Царства Польского.
…Сергей Муравьев, кто и детство свое провел в Париже. — Декабрист С. И. Муравьев-Апостол детство провел в Гамбурге, затем до 1802 г. воспитывался в парижском пансионе Хикса.
Где-то ждали таинственный Александр, прежний кумир… — Александр I император России, в правление которого победоносно завершилась Отечественная война 1812 г.
…но ‘округ Скалозубы.. — Скалозуб — персонаж комедии Грибоедова ‘Горе от ума’.
С. 324. Каратаев Платон — персонаж из ‘Войны и мира’ Л. Н. Толстого.
Сквозник-Дмухановский — городничий из комедии Гоголя ‘Ревизор’.
Собакевич — помещик из ‘Мертвых душ’ Гоголя.
С. 325. Держиморда — полицейский из ‘Ревизора’.
Волконский, столько просидевший в Сибири… — С. Г. Волконский 10 лет провел на каторге в Сибири и 10 лет в ссылке. Вслед за ним в Сибирь самопожертвенно последовала его жена Мария Николаевна (1805—1863), дочь героя Отечественной войны 1812 г. генерала H. H. Раевского.
Жуковскому не дано было… видеть на снегу растерзанное бомбой тело своего воспитанника… — Жуковский умер в 1852 г. Его бывший ученик император Александр II, осуществивший отмену крепостного права, был убит террористами-народовольцами в 1881 г.
В Промысел просто надо верить, как поверил в конце Иов. — См.: Книга Иова, гл. 42, ст. 5 и 6: ‘Я слышал о Тебе слухом уха, теперь мои глаза видят Тебя, поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле’.