Чужие чувства, Леонтьев Константин Николаевич, Год: 1858 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 82 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Леонтьев К. Н.

Чужие чувства

Ласковая комедия по мотивам смутных воспоминаний о романах скандинавских писателей.

( Пьеска для чтения).

Раннее называлась ‘ Немцы’ (в старинном значении этого слова — иностранцы вообще).

Действующие лица:

Линни — обаятельная девушка, отличающаяся изящной грацией и щедрой мимикой, иногда свойственными умным и не успевшим озлобиться людям

Тилли — молодой человек, при любом упоминании о Линни становится похож на умирающего совенка

Эльза Дагмар — дама очень неопределенного возраста, впрочем, весьма редко теряющая свою привлекательность

Эдвард Дагмар — муж Эльзы Дагмар, почти смирившийся со своей участью пессимист, выглядит таким замотанным и потасканным, как будто до него в его теле уже жили несколько человек

Ганс Циннеркнок — немного нелепый и немного циничный мужчина ‘слишком средних лет’, настолько упитанный и богатый, что уже не считает нужным скрывать свое мнение по некоторым вопросам

Роли 1-го и 2-го критика могут исполнять те же актеры, которые играют Эдварда Дагмара и мистера Циннеркнока.

Время действия: теплый летний день. Место действия: на свежем воздухе в загородной местности.

Маленькие просьбы к господам актерам:

играть энергично и эксцентрично — ‘рвать в клочья страсть’, шепелявить умеренно, реплики произносить живо, после слишком умных делать паузы для осознания и восхищения, после немного смешных — антракты для слез, обмороков, апоплексических ударов и аплодисментов.

Желательно, чтобы декорации были радостные и зеленые. Как доллары — ассигнации Североамериканских Соединённых Штатов. Это всегда навевает приятные воспоминания.

КАРТИНА ВТОРАЯ (НО ПЕРВАЯ)
‘У ОЗЕРА’

(автор полагает, что именно с этой части легче всего начинать чтение)

Линни и Эльза Дагмар.
Разговаривают в шутливом тоне о разных пустяках.
‘Слегка’ поют птички.

Линни:

Как хорошо! Как необъяснимо хорошо! Ласковое солнышко, теплый ветерок, задумчивые волны, синева небес, перышки облаков, ленивые и радостные мысли. Броситься бы в воду — и лететь, лететь над зеленой глубиной! А то дома все толкуют о каких-то процентах, случаях, гороскопах, радикулитах, чувствах и прочем вздоре. И приходится тоже говорить, говорить — только потому, что все иногда замолкают, а всем сразу молчать неприлично… Странно, отчего так тоскливо бывает с близкими, дорогими, родными людьми, которых любишь, которых совсем не хочешь потерять и вовсе не желаешь обидеть? Вдруг возникает какая-то неприязнь, почти ненависть. Какое-то необъяснимо-отчаянное раздражение. Начинаешь не любить даже вещи. Вот тебе нравится мое платье?

Эльза Дагмар:

(лениво) Какое?

Линни:

То, которое было на мне вчера.

Эльза Дагмар:

(постепенно оживляясь) Синее?

Линни:

Синее.

Эльза Дагмар:

С белым воротничком?

Линни:

Да.

Эльза Дагмар:

Думаю, мне бы оно очень понравилось, но я его никогда не видела.

Линни:

И не увидишь. Я его теперь терпеть не могу.

Эльза Дагмар:

Почему?

Линни:

Просто оно было на мне тогда, когда… (неожиданно замолкает)

Эльза Дагмар:

(оживляется) Когда? Когда что-то случилось?

Линни:

Ну, мы были наедине с Тилли…

Эльза Дагмар:

Бедняжка! Один на один с молодым мужчиной, который еще не знает, как надо себя вести, чтобы очаровать женщину, но уже умеет ее расстроить. Так что же случилось ‘тогда, когда’?

Линни:

Он вдруг сделался дерзок…

Эльза Дагмар:

(саркастически) И в чем это выражалось?

Линни:

Ну, он стал так на меня смотреть…

Эльза Дагмар:

Как?

Линни:

Вот так! (показывает ‘бараний взгляд’).

Эльза Дагмар:

Вот так? (передразнивает)

Линни:

Да (обе смеются). Я так испугалась.

Эльза Дагмар:

Взгляда?

Линни:

Нет, я все время боялась только одного: вдруг он разразится такими безутешными рыданиями, что распугает всех окрестных воробьев. Он в основном молчал, но у него на лице было написано такое, что хотелось поскорее взять ластик и все стереть (показывает кулачком).

Эльза Дагмар:

Бедняжка! Это действительно ужасно, когда мужчина начинает сопеть то ли от нехватки слов, то ли от переизбытка чувств. Обычно мальчики становятся более выносливыми где-то после семидесяти лет семейной жизни… И почему мужчины все время или думают о каких-нибудь глупостях или говорят какие-нибудь глупости? Надеюсь, Тилли не позволил себе никаких недопустимых вольностей?

Линни:

Нет, что ты… Он только смотрит с немым обожанием…

Эльза Дагмар:

(возмущенно) Он был наедине с тобой больше часа и ни разу не попытался даже прикоснуться к твоей руке?

Линни:

Но ведь он, наверное, понимал, что я бы жутко рассердилась.

Эльза Дагмар:

Ну и что? Порядочный мужчина, оказавшись наедине с женщиной, должен не реже двух раз в минуту давать ей достаточные поводы для пощечин. Я всегда подозревала, что он из тех скучных молодых людей, которые считают сдержанность своей главной обязанностью. Нерешительный мужчина — это не мужчина, а стюдень.

Линни:

Зато какие смешные письма он мне пишет! Вот, например, недавно написал: ‘Я хотел бы получить от Вас хотя бы одно-единственное письмо. И чтобы там была такая строчка, или фраза, или слово, чтобы я мог носить его с собой и беспрестанно перечитывать’. Как думаешь, он меня любит?

Эльза Дагмар:

Любит — не любит… На самом деле, только женщины умеют любить, но по-настоящему они любят только детей. А мужчины… Мужчины приходят и уходят, а дети накапливаются. Печальная истина: женщины — любят, а мужчины только влюбляются. Да и влюбиться-то современные мужчины по-настоящему не способны: они только и могут, что хвастаться своими женами и завидовать тем, у кого их нет. Все они одинаковые! Лживые, злые, коварные существа низшего порядка! Все-таки какая правильная резолюция из двух пунктов была предложена для всемирного женского конгресса: все мужчины подлецы и носить абсолютно нечего. Вот в прошлые века мужчина добивался женщины в борьбе с другими самцами — и это считалось нормальным. Раньше они бегали за нами до тех пор, пока могли ходить, но даже после этого не успокаивались, а устраивали засады на диванах. Теперь не тот мужчина пошел! Сам от ужаса содрогается и других содрогает. А где же подвиги? А где серенады? Все они одинаковые, только жалованье у них разное. Все они сволочи, только мы маненечко хорошие! (постепенно успокаиваясь) Что-то я разошлась. В принципе, большинство мужчин — существа почти безвредные, но неприятные. Как тараканы.

Линни:

Чем же они так неприятны?

Эльза Дагмар:

Тем, что сначала делают все, чтобы женщина обратила на них внимание, а потом — все, чтобы она утратила всякий интерес к жизни. Мужские капризы слишком однообразны. Вот, например, мой Эдвард — жуткий зануда, а это так утомляет. Кажется, чтобы избавиться от его нытья, его мало просто пристрелить, его надо еще глубоко-глубоко закопать и могилу забетонировать. Ничего не бывает скучнее глупого и некрасивого мужчины, который к тому же любит поговорить о своей работе. Сколько раз ему говорила: ‘Не трогай работу — и она тебя не тронет!’ Сколько сил, нервов и времени приходится потратить нам, бедным девочкам, на поиски своего идеала! Вот у одной моей подруги — мы с нею давно не виделись, бедняжка, говорят, она за последний год удвоила свою фигуру — у моей подруги — ты ее не знаешь — нормальным оказался только третий муж, если считать после четвертого… Боже, как он умел молчать! Бывает, что она ему ни говорит — он молчит. О чем его ни спросит — он молчит. Все молчит и молчит… Сволочь!

Линни:

Да, современные мужчины не умеют ни говорить, ни молчать.

Эльза Дагмар:

А среди неинтересных людей так трудно выглядеть красивой! Хочу назад в детство: там было так хорошо — даже поплакать иногда разрешали.

Линни:

Господи, какие мы несчастные!

Эльза Дагмар:

И как нам это идет!.. Ну почему эти изверги никак не хотят понять: все, что нам нужно — это маленькое красивое платьице, скромный букетик цветов, небольшая красивая яхточка, небольшая уютная виллочка, небольшой живописный островок в Средиземном море… Ну и еще немного любви — это, конечно, главное. Потому что, когда боятся выразить чувство, перестают чувствовать.

Линни:

Не такие же мужчины дураки, чтобы этого не знать?

Эльза Дагмар:

Такие! Такие! Если бы мужскую глупость можно было продавать по себестоимости, все жены были бы миллионщицами. Говорят, что иногда некоторые мужчины понимают женщин, но, по-моему, это наглая ложь, не опирающаяся ни на какие научно обоснованные факты.

Линни:

Круглосуточно терпеть чье-то восхищение — это тоже очень тяжело.

Эльза Дагмар:

Я бы не отказалась. Говорят, что быть любимой не надоедает.

Линни:

Ах, какие мы чувствительные!

Эльза Дагмар:

И как же нам это идет!

Линни:

У тебя что-то не так с дядюшкой Эдвардом в последнее время?

Эльза Дагмар:

Если говорить правду, то лучше промолчать. Ты же знаешь, у него все руки левые. Он профессиональный неудачник: при выборе из двух зол ему всегда достаются три.

Линни:

Но он любит свою работу.

Эльза Дагмар:

Значит, он извращенец. Нормальный мужчина должен любить только свою жену, скачки или, в крайнем случае, собак. Может быть, мой Эдвард гениален изнутри, но наружу выпирают только всякие глупости. Что ж, если человек упорно не хочет поумнеть, его очень трудно остановить. Хотя говорят, что если оба супруга научатся думать — это кончится разводом… Ну почему труд постоянно перерабатывает молодых, полных сил и энергии мирных обезьян в ворчливых, неинтересных и злобных старичков? Почему мужчина после нескольких лет семейной жизни все время выглядит или обиженным, или рассерженным? А если улыбается, значит, думает не о своей жене, а о чужой. Женщины носят кольца, если хотят показать, что они замужем. Мужчины с этой же целью надевают печальное выражение лица. Получается, что если после нескольких лет брака жена видит, что утром муж проснулся в хорошем настроении, значит, это не ее муж.

Линни:

Но дядюшка Эдвард такой лапушка, он ловит каждое твое слово.

Эльза Дагмар:

Если мужчина дает женщине только то, что она просит, значит, он дает ей слишком мало. А бывает, что человек особенно неприятен именно из-за того, что слишком сильно хочет быть приятным. И зачем только существуют пожилые мужчины?

Линни:

А как его здоровье?

Эльза Дагмар:

А что ему сделается? Ты же знаешь, плохие люди живут долго, потому что не хотят радовать хороших людей. Все мужчины обещают умереть от любви, а норовят умереть от чего-нибудь другого, причем в наше просвещенное время почему-то модно болеть сразу несколькими болезнями. Я говорила ему, что в таком серьезном вопросе крайне важно быть последовательным, иначе рискуешь уйти на тот свет вовсе не от того, от чего тебя лечили. А ведь это всегда так расстраивает врачей! Нельзя быть таким эгоистом: тебе-то уже все равно, а им еще жить и жить! Вообще, по состоянию здоровья все люди делятся на две части: серьезно больных и постоянно жалующихся.

Линни:

Ну, все-таки… По-моему, ты слишком строга с ним.

Эльза Дагмар:

Если с мужем обращаться как с человеком, какой смысл иметь мужа? Заботиться надо о животных — они от этого становятся вкуснее, а от мужчин все равно никакой пользы не бывает. К тому же женщина всегда права, кроме тех случаев, когда она считает себя виноватой. Разве я виновата, что я всегда права? Вообще-то женщины намного умнее мужчин, именно поэтому они иногда соглашаются выглядеть чуть-чуть глупее.

Линни:

Да, чем умнее женщина, тем меньше она похожа на мужчину.

Эльза Дагмар:

Может быть, мужчины — тоже люди, только они все время ошибаются и никогда не бывают правы. Возможно, некоторые мужчины ненамного отстают от женщин по умственному развитию, однако это только гипотеза, потому что доказательств пока нет. Это не я виновата, это природа.

Линни:

Вы часто ссоритесь?

Эльза Дагмар:

Постоянно. Ты же знаешь, в скандалах ничьих не бывает. Ссоры — как войны: конец одной дает возможность начинать другую. И после каждой Эдвард обиженно молчит.

Линни:

Это плохо. Молчание — это продолжение спора другими средствами. Это я знаю.

Эльза Дагмар:

И еще он никогда не извиняется. Видимо, как все мужчины, считает, что признаваться в ошибке — это следующая ошибка. Совесть есть только у чувства, а у человека ее нет. А когда затихают чувства — засыпает совесть.

Линни:

Ты пробовала с ним поговорить?

Эльза Дагмар:

Разве можно говорить о своих чувствах с мужем? О своих чувствах можно говорить только с очень близкими людьми.

Линни:

Ты его любишь?

Эльза Дагмар:

Я ничего не помню о любви, я ведь уже столько лет замужем. Может люблю, а может и не люблю. Мужчинам не нужна любовь — им нужен только повод пожаловаться, что их никто не любит. Вообще-то я с детства ненавидела всех мужчин, но пока есть подруги, приходится приспосабливаться к их мнению. Большая часть женщин выходит замуж лишь потому, что замуж выходят их соседки. Обидный предрассудок: выйти замуж только из-за того, что женщине ‘надо выйти замуж’. Мне никогда не нравились мужчины, которые были в меня влюблены, а поскольку в меня были влюблены все мужчины, то они все мне не нравились. А Эдвард… Чувства мои сожрал, как спелые яблочки, а сердце, как косточки, выплюнул. Выдумали тоже — ‘любовь’! Настоящей женщине вполне достаточно одного лишь брака!

Линни:

Почему же ты вышла замуж за дядюшку Эдварда?

Эльза Дагмар:

Наверное, влюбилась. Но человек, в которого влюбляешься, не всегда тот, в которого хотелось бы влюбиться. Тогда Эдвард был глуп, красив и заботлив. Теперь только глуп. Ой, как любовь зла! Ой, как зла! Надо совсем не знать человека, чтобы решиться выйти за него замуж. Иногда влюбляешься в человека благодаря очаровательным глупым мелочам — тем самым, которые потом раздражают. Это все было очень давно, а может быть, еще раньше. Вообще первый раз замуж выходят из-за любопытства и по неопытности, это уже потом действуют по привычке. И еще, наверное, мне было очень одиноко в ту минуту, когда он сделал мне предложение. Это было прекрасное время. Я была так несчастна…

Линни:

Ты его любила когда-нибудь?

Эльза Дагмар:

Когда-то. Вернее — иногда… А может быть, из всех мужчин, которых я не любила, его я не любила меньше всех. А потом…

Линни:

Что случилось ‘потом’?

Эльза Дагмар:

В какой-то момент обнаруживаешь, что того, кого любишь, на самом деле не существует. Вряд ли можно любить одного человека всю жизнь. Всю жизнь любить людей трудно — они для этого слишком долго живут. Вообще, вряд ли можно любить человека. Люди редко бывают такими, какими мы их знаем. Любят — мечту, а в человека только влюбляются. Любовь — весьма религиозное чувство: обожание, обожествление. Но со временем позолота осыпается, а ежедневная близость делает это слишком заметным. На свете очень мало таких людей, которые выглядят лучше после продолжительного знакомства с ними. Трудно уважать человека, которого слишком хорошо знаешь и видишь дольше двух минут каждый день. Под микроскопом любовь не выживает. Сближение часто отдаляет. Даже медовый месяц обычно оказывается короче календарного. И вот тут-то выясняется, что мужчина — существо, полностью противоположное женщине, поэтому общими у них могут быть только иллюзии, дети и взаимная ненависть. К несчастью, лишь после свадьбы узнаешь, с каким человеком ни за что не хотела бы связать свою жизнь. Все мужчины похожи друг на друга, поэтому нам, девочкам, так трудно сделать правильный выбор между ними. А время укрепляет неприязнь и иссушает страсть. Перестав любить, вдруг начинаешь стыдиться прошедшей любви и с ужасом понимаешь, что единственный человек, с которым тебе хочется провести всю оставшуюся жизнь, — это ты сама. Это кошмар! Когда любовь проходит, не остается сил даже для кокетства. Хотя раньше… Ах, какие мужчины за мной увивались! Некоторым из них мне даже удалось сказать, что я их не люблю… Это были счастливейшие минуты моей жизни!

Линни:

А мне когда-то давно казалось, что однажды, проснувшись утром, пойму: вот она я, по уши влюбленная, и жизнь обретет новый смысл. Как ужасно быть красивой и умной, да?

Эльза Дагмар:

Я помню. В молодости от этого очень страдаешь.

Линни:

Получается, что счастья приходится ждать целую вечность. А жизнь так коротка, что успеваешь только устать. И что остается делать нежной девушке в зрелом возрасте? Шлепать себя по лысине и рвать волосы на груди? Лезут и лезут какие-то липучие, приставучие, надоедливые существа, которые, видите ли, жить без тебя не могут. Чужие чувства так утомляют, если нет своих. Приходится быть злой, жестокой, циничной. Чтобы никто не мог причинить боль, приходится самой быть чьей-то болью. Как невыносима мысль о том, что кто-то чего-то ждет от нас. Нити чужих чувств опутывают. Чужие ожидания все время ‘обязывают’, это такие тяжелые цепи. Мне почему-то теперь кажется, что у всех мужчин, которые говорили мне о своих чувствах, были одинаково уродливые лица. Наверное, потому что все эти лица было одинаково невозможно запомнить.

Эльза Дагмар:

Я же говорю: все мужчины одинаковые, только чуть-чуть разные по росту, чтобы можно было различить, за кого из них собираешься выйти замуж, а с кем уже успела развестись и в какой именно последовательности.

Линни:

Помню, ухаживал за мной один бизнесмен. В анфас он выглядел вполне дружелюбно. Но у него был такой профиль, что я никак не могла отделаться от мысли, что ему, наверное, очень нравится открывать консервные банки.

Эльза Дагмар:

Это еще ничего. Вот у меня когда-то был один ухажер — такой страшный, что как только к зеркалу подойдет — сразу от испуга начинает заикаться и звать на помощь.

Линни:

Увы! Заслуживающих сочувствия всегда больше, чем достойных любви. Лучшие люди уходят в мужья, в резерве остаются только второсортные экземпляры.

Эльза Дагмар:

Говорят, что мужчина должен быть чуть-чуть красивее обезьяны.

Линни:

Но все-таки красивее!

Эльза Дагмар:

Не расстраивайся, обычно профиль — это не самый главный недостаток в муже. Хотя вообще-то ничто живое не может быть слишком уродливым, если оно действительно влюблено в нас. Правда, чаще всего мужчины любят только самих себя, но, как говорит мистер Циннеркнок, все женщины кому-то нравятся, только красивые женщины нравятся мужчинам, а некрасивые — другим женщинам.

Линни:

А мне дядюшка Ганс говорил, что в принципе, почти любой мужчина может осчастливить хотя бы одну женщину, причем двумя способами: или оставаясь холостяком, или сделав ее своей вдовой.

Эльза Дагмар:

Вот видишь, так что не переживай, девочка, для каждой кастрюльки всегда найдется своя крышечка. Есть только одна маленькая проблема. Когда у женщины только один муж, он очень быстро становится эгоистом. Правда, умные женщины не гоняются за чрезмерной популярностью. Пять — шесть сотен поклонников вполне достаточно, чтобы силы были примерно равны.

Линни:

Дядюшка Ганс говорил, что в мире гораздо больше красивых женщин, чем заслуживают мужчины, и гораздо меньше умных мужчин, чем заслуживают женщины.

Эльза Дагмар:

Просто мужчины не такие герои, как мы. Женщина, убедившись, что ‘все мужчины одинаковы’, продолжает искать, а мужчина, заподозрив, что ‘все женщины одинаковы’, начинает прятаться. Поэтому настоящего мужчину все труднее обнаружить. Впрочем, возможно, настоящих мужчин не стало меньше, — возможно, они просто научились притворяться ненастоящими. Но, боюсь, скоро интересные мужчины будут встречаться только среди женщин. Так что лучше поторопись с отбором женихов.

Линни:

Замужество — это очень серьезный шаг. Ведь вполне вероятно, что это надолго — может быть, даже на несколько месяцев. Как говорит дядюшка Ганс: ‘При покупке фортепьяно не спешите — могут подсунуть балалайку’.

Эльза Дагмар:

Пустяки. Главное, в муже сразу надо развивать хорошие привычки. Дарить жене подарки — это хорошая привычка, чувствовать себя виноватым — это тоже хорошая привычка… Брак — не такое уж страшное мероприятие. Муж иногда необходим, потому что не во всех наших проблемах удается обвинить правительство. Современной женщине очень нужны муж и кошка: кошка нужна, чтобы ее любить, а муж, чтобы всегда помнить, насколько кошка лучше. Только замуж надо выходить как можно раньше и как можно чаще. Нельзя вставлять все ноги в один чулок.

Линни:

Но ты-то все еще первого мужа донашиваешь?

Эльза Дагмар:

Это потому, что я очень добрая и очень ленивая. Ненавижу всего лишь две вещи: своего мужа и всех мужчин. А вообще-то чем чаще женщина выходит замуж, тем большему числу мужчин она успевает отомстить за то, за что не успела отомстить своему первому мужу. А дети? Как это прекрасно! Ты себе представить не можешь, как приятно в присутствии мужа сказать ребенку за обедом: ‘Не грызи кости — ты же не собака, лучше отдай их папе’. Тебе обязательно надо попробовать сходить замуж — только ненадолго, месяца на два. Чтобы все время любить одного мужчину, надо почаще его менять.

Линни:

Ты же не собираешься разойтись с дядюшкой Эдвардом?

Эльза Дагмар:

Ни в коем случае! Дать ему шанс вздохнуть свободно? После всего, что он сделал со мной, с моей жизнью? Н-еее-т… Расставшись с мужем, труднее мстить ему, чем оставаясь с ним. Никому его не отдам. Сама задушу — своими ручками. Вот этими нежными ручками.

Линни:

Какие же мы все-таки стервы!

Эльза Дагмар:

И как нам это идет! Ничего, пусть лучше будет хуже для меня, чем лучше для него. Приходится идти на жертвы.

Линни:

Судьба не оставит тебя без награды за это.

Эльза Дагмар:

Что-то она не спешит мне ее вручить. Твои бы слова да судьбе в ушки.

Линни:

Зато какие мы самоотверженные!

Эльза Дагмар:

И как нам это идет!

Линни:

Я недавно заметила, что двух одинаково интересных людей не бывает, зато существует множество одинаково скучных. И почему-то все молодые люди говорят одно и то же: что любят так, как никто никого никогда не любил.

Эльза Дагмар:

Любовь к романтике — это болезнь молодых девушек. До конца она никогда не излечивается, но постепенно ее вытесняют проблемы с лишним весом и лишним возрастом. Когда я в детстве прочла, что в среднем каждые пять минут человек попадает под машину, мне стало так жалко этого человека! А теперь даже приятно представить некоторых на его месте… Кстати, ты бы не обижала Тилли слишком сильно. Видишь, мальчик страдает, надрывается, хочет тебе понравиться…

Линни:

Мне его очень жалко, он такой смешной: не пьет, не курит, даже в шашки не играет, а врет только из-за врожденного гуманизма. Но почему люди никогда не бывают такими, какими хочешь их видеть? Впрочем, он так смешно мечется, когда напуган.

Эльза Дагмар:

Только не поддавайся жалости! Жалость — бездонна, в эту пропасть можно падать бесконечно. К тому же мужчины слишком плохо ведут себя, повзрослев, чтобы стоило слишком щадить их в молодости.

Линни:

Тилли мне пока ничего плохого не сделал.

Эльза Дагмар:

Нельзя быть такой эгоисткой! Надо мстить мужчинам не только за себя, но и за всех других женщин, которых они обманули, обманывают или когда-нибудь непременно обманут. Запомни: даже лучшие мужчины заслуживают только того, чтобы быть утопленными. Но ведь мы, слабые женщины, так чувствительны и мягкосердечны. Поэтому, чтобы наша совесть нас не мучила, не следует топить мужчин в холодной воде. Воду обязательно нужно подогревать. Впрочем, чтобы сделать очень больно влюбленному мужчине, достаточно просто не обращать на него внимания. Но если любовь с его стороны прошла, приходится помучиться над обдумыванием иных способов мести. Иногда даже приходится прощать, если не можешь отомстить!

Линни:

Не беспокойся, я умею быть букой-бякой. Знаешь, как говорит в таких случаях одна моя подруга: я не капризная, я — стильная!

Эльза Дагмар:

Это правильно. Чтобы не выглядеть смешной во всем, что касается чувств, надо очень внимательно следить за модой. Хотя подруги — это теперь совсем не модно, ведь они только портят нам настроение своими неинтересными сплетнями и огорчают нас своим неумением носить красивые вещи. У одной моей подруги — ты ее не знаешь — есть такая красивая шляпка, что если бы не ее лицо, я бы себе тоже такую сделала. Все-таки как это несправедливо, что женщина, чем-то похожая на лошадь, никогда не бывает такой же красивой, как лошадь, чем-то похожая на женщину. Ну да ладно. Есть прекрасное правило: не надо объяснять злым умыслом все то, что вполне объяснимо простым идиотизмом. Так что давай пока простим наших подруг.

Линни:

Всех?

Эльза Дагмар:

Всех.

Линни:

Тогда, надеюсь, не надолго?

Эльза Дагмар:

Минут на пять.

Линни:

Ой, какие же мы все-таки добрые!

Эльза Дагмар:

И как это подходит к нашим прическам. Ну, а как ты относишься к Тилли?

Линни:

Не знаю. Кажется, раньше он не был мне противен, может быть, потому, что был незаметен. А теперь мне почему-то неприятны встречи с ним.

Эльза Дагмар:

Как я тебя понимаю! Мы с мужем уже почти двадцать лет вместе, но я к нему испытываю точно такие же чувства — причем с каждым днем все сильнее и сильнее. Представляешь, как мне тяжело?

Линни:

Представляю…

Эльза Дагмар:

А ведь он совсем не спешит сделать меня вдовой! Представляешь, как это жестоко с его стороны? Теперь женщины стараются как можно чаще становиться вдовами — это сейчас очень модно. Но на мужчин ни в чем нельзя положиться…

Линни:

Сочувствую.

Эльза Дагмар:

А что Тилли …

Линни:

(перебивает) Да ну его! Посмотри лучше, какое синее небо, какие белые облака: синее — белое, синее — белое. Такое небо рисуют только на открытках. Как прекрасен мир и как легко быть счастливой! Мечты порхают, как пестрые бабочки. И вода плещется, как мое любимое платье. Вернее то, которое я раньше так любила. Как хорошо быть одной, быть спокойной, никому ничем не обязанной, никуда не спешить и слышать только шепот ветра и шорох листвы, шепот и шорох… Как хочется, чтобы ничего не изменялось и ничего не происходило. И не надо было ни о чем думать. И ни о ком.

Эльза Дагмар:

И никаких мужчин! У меня на них вообще аллергия! А эти вечные мужские причитания? Как они утомляют! Все-таки мужчина — это сильно изуродованная женщина. Недаром говорят, что вдова, которая выходит замуж снова, недостойна выпавшего ей счастья. Хотя если женщина не поддается соблазнам, значит, это не соблазны.

Линни:

Какие мы романтичные!

Эльза Дагмар:

И как нам это идет! Интересно, существует ли где-нибудь идеальный мир — без старых мужчин и зубной боли? Тот мир, в котором женщины говорят все, что хотят, а мужчины делают все, что им говорят женщины. Нормальные семейные отношения: женщина говорит — мужчина слушает и слушается. Мужья под каблучком, морщины только на пятках — вот как должна выглядеть справедливая вселенная. Где он, этот мир, который показывают дамам через ‘волшебный фонарь’, где жена всю жизнь изменяет мужу, а муж перед своей смертью умоляет его простить, потому что понимает, что это он сам во всем виноват? Где такие мужчины? Где подвиги? Где серенады? И почему морщинки появляются где угодно, только не на пятках?

Линни:

Как это грустно: лет через двадцать мы с тобой станем старше лет на пять, а все наши знакомые мужчины постареют лет на сорок.

Эльза Дагмар:

А Эдварда вообще ничего не волнует, кроме собственного радикулита. Хороший супруг напоминает о том, что на его месте мог бы быть идеальный, а это так раздражает! Хотя я уже столько живу со своим мужем, что не могу смотреть на других мужчин без сочувствия. Как говорят опытные людоеды, даже к врагам нужно относиться не с ненавистью, а с аппетитом. Пойдем, попудрим носики перед обедом. В конце концов, взгляд в зеркало всегда помогает что-то улучшить: в молодости — настроение, в старости — макияж.

Линни:

Ах, какие мы умные!

Эльза Дагмар:

И как нам это идет!

(Уходят).

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

‘ОЖИДАНИЕ’

‘Вы правильно делаете, что живете честно. Из Вас получился бы лишь очень мелкий жулик’
Дидро ‘Племянник Рамо’

Входят Эдвард Дагмар и Тилли

Эдвард Дагмар:

Вот здесь мы и подождем обеда или Ганса Циннеркнока — в зависимости от того, кто из них подоспеет раньше.

Тилли:

Вы ведь, кажется, с ним старые друзья?

Эдвард Дагмар:

Друзья! Разве в наше время друзья чем-то отличаются от врагов? Правда, они гораздо больше радуются, делая нам гадости. Когда-то мы все вместе учились. Вы же знаете, школа и другие несчастья очень сближают. Он даже чуть не увел у меня мою Эльзу, когда она еще не была моей невестой. Но ему, как всегда, повезло — она предпочла меня. Ему всегда везет.

Тилли:

Вы его недолюбливаете?

Эдвард Дагмар:

Я эгоист и поэтому встречи с другими эгоистами не доставляют мне ни малейшего удовольствия. А теперь он вбил себе в голову, что с ним моя супруга была бы гораздо менее несчастна, чем со мной. Наверное, он не может мне простить, что она выбрала меня, а я не могу ему простить, что она не выбрала его. На самом деле, мы оба любим ее и ненавидим меня…

Тилли:

Говорят, он очень богат?

Эдвард Дагмар:

Ничего удивительного: в детстве он хорошо учился, в молодости много работал, а потом неожиданно умерли его богатые родственники…

Тилли:

Этого не может быть: богатые родственники бессмертны!

Эдвард Дагмар:

Тем не менее, вопреки всем законам природы он очень удачно получил наследство. Разбогател благодаря необычайному стечению обстоятельств — бездетности богатых родственников и отсутствию у них эгоистичного стремления к неуемному долгожительству. До этого, помню, его попытки разбогатеть напоминали приставания к девушкам: постоянные и безрезультатные. Зато теперь он так богат, что даже журналисты научились правильно произносить его фамилию.

Тилли:

Невероятно! Это похоже на сказку о чистильщике обуви, который за долгие годы трудов и лишений скопил пару монет, а потом купил лотерейный билет и выиграл несколько миллионов. Помню, в детстве я читал об этом в какой-то большой красивой книжке.

(входит мистер Циннеркнок, встревает в разговор)

Циннеркнок:

Книжки? Все книжки делятся на два вида: чековые и ненужные. Хотя искусство — это прекрасно. Я тоже очень увлекаюсь искусством, в основном — искусством делать деньги. Придерживаюсь реалистического направления — предпочитаю только то, за что реально хорошо платят. Как сказал один творческий деятель: ‘Я пришел в искусство за деньгами и без денег я из него никуда не уйду!’ Рисовать картины, писать книги — это еще не искусство. Писать так, чтобы суметь продать, — вот это искусство.

Тилли:

А талант?

Циннеркнок:

Талантом много не заработаешь. Талант должен с детства учиться голодать. По-моему, искусство — все то, что можно продать в несколько раз дороже, чем стоят израсходованные бумага и краски. Если за это хорошо платят — это не всегда означает, что это хорошее искусство, но это всегда означает, что за это хорошо платят…

Эдвард Дагмар:

Вот, Тилли, этот скромный человек и есть тот самый Ганс Циннеркнок…

Циннеркнок:

(перебивает) Тот самый Ганс Циннеркнок, который обо всех говорит только гадости и о котором все говорят только гадости. Эдвард еще не говорил Вам обо мне: ‘С такими людьми хорошо встречаться только на их похоронах’?

Тилли:

Нет.

Циннеркнок:

И Эльза при Вас не повторяла (передразнивает): ‘Ах, Мистер Циннеркнок настолько универсален, что как его ни оскорбляй — все к нему подходит’? Неужели даже Линни не говорила (кривляется): ‘Дядюшка Ганс? Видеть бы его пореже — цены бы ему не было’?

Тилли:

Пока нет.

Циннеркнок:

Странно. Значит, стали забывать. Только отвернулся — и уже похоронили. Забыли, что я бессмертен.

Тилли:

Так Вы — дьявол?

Циннеркнок:

Ну что Вы, бедный дьявол безнадежно устарел. Теперь время ангелов — деловитых и озлобленных.

Эдвард Дагмар:

Не слушайте его, Тилли, он не ангел…

Циннеркнок:

(опять перебивает) Да, я не ангел, зато я банкир. Это гораздо более важная профессия. Особенно если судить по доходам… Есть люди, которые имеют деньги, и есть люди, которым эти деньги очень нужны. Надо помочь им встретиться.

Тилли:

Так значит, Вы помогаете людям встретиться с деньгами?

Циннеркнок:

Скорее — расстаться. Банкир — это такой фокусник, который играет с чужими деньгами до тех пор, пока не превратит их в свои. Вы же знаете, у нас такой климат: не захочешь, а украдешь! Просто богатый человек — это тот, кто успевает украсть больше, чем успевают украсть у него. Без денег жить нельзя…

Тилли:

Но только ради денег тоже жить не стоит.

Циннеркнок:

А! бедный, но гордый? Ох и молодежь пошла! Ничему Вас родители не учат! Поверьте мне, молодой человек: если бы деньги можно было делать только из совести, богатые бы разорились, но и бедные бы не сильно разбогатели. Есть такое мнение, что сначала весь мир делился на грешников и праведников примерно поровну, но грешники быстрее размножились, потому что добрые люди рождаются чаще, но реже выживают. Поэтому я верю в совесть, но предпочитаю наличные.

Тилли:

А налоги?

Циннеркнок:

Большие налоги приходится платить только в том случае, если ты недостаточно богат, чтобы совсем не платить налогов.

Эдвард Дагмар:

Что меня больше всего раздражает в миллиардерах, так это моё жалованье…

Циннеркнок:

Ой, не любят наши люди чужие деньги, ой не любят!

Тилли:

Деньги — это еще не все.

Циннеркнок:

Особенно, если они есть.

Эдвард Дагмар:

Пока они есть…

Циннеркнок:

Чтобы не нуждаться в деньгах, нужно иметь очень много денег. Конечно, у денег тоже есть недостатки. Чужие деньги очень мешают, особенно спать, а свои деньги делают человека слишком жадным: ему начинает хотеться еще и здоровья, и любви, и ‘поговорить’. К сожалению, счастье и деньги далеко не всегда взаимозаменяемы. Счастлив тот, кто имеет все возможное и не желает большего. Никакие деньги не помогут изменить собственное прошлое. Иногда мы готовы отдать все, что у нас есть, за то, чего у нас нет… (задумывается) Но вот что я Вам скажу, молодой человек: многие презирают чужие деньги, но никто не испытывает ненависти к своим собственным. Я был беден и стал богат — не могу утверждать, что быть богатым хуже. Скажем так: в костлявых объятьях нищеты нет ничего хорошего. К тому же с богатством почему-то смиряешься легче, чем с бедностью. Даже если очень несчастлив, глупо плакать, идя пешком, если можно рыдать, сидя в лимузине. Богатство еще не делает счастливым, но дает хотя бы возможность уделять побольше внимания своим несчастьям. А трагедия бедности в том, что ей по средствам только гордость… Когда устаешь любить людей, начинаешь любить деньги. А деньги не устаешь любить никогда. Как говорится: ‘Дайте мне таблеток от жадности! И побольше! Побольше!’ А нам, банкирам, много не надо: все и еще чуть-чуть. С другой стороны, конечно, зачем хорошему человеку деньги — его и так все ненавидят?

Эдвард Дагмар:

Для разнообразия. Чтобы жена была довольна.

Циннеркнок:

Да, женщины считают, что настоящий мужчина должен быть похож на лучших актрис.

Тилли:

Быть таким же страшненьким?

Циннеркнок:

Быть таким же богатеньким. Впрочем, ‘джентльмены не говорят о деньгах — джентльмены имеют деньги’. Деньги — это всего лишь деньги, и ничего больше. В конце концов, миллионом больше, миллионом меньше — это совершенно не важно. Главное, чтобы ‘больше’ было у нас, а ‘меньше’ — у кого-нибудь другого. Сменим тему. (Шутливо кривляется) Кстати, Эдвард, а кто этот неприятный молодой человек?

Эдвард Дагмар:

Это Тилли. Помнишь, ты возился с его пеленками на нашей свадьбе с Эльзой? Он еще испортил тот костюм, который я тебе одолжил.

Циннеркнок:

Костюм помню, а младенца не узнаю. Он тогда был таким толстым красным орущим карапузом, а теперь что-то похудел, побледнел, притих.

Эдвард Дагмар:

Зато у него появились зубы и энциклопедический склад ума.

Тилли:

Вот именно, склад. Я слишком долго учился и теперь мой мозг переполнен всякими пыльными мелочами — для серьезных мыслей в нем уже не осталось места.

Циннеркнок:

(обращаясь к Эдварду) Похоже, он, как и мы, знает больше, чем положено знать живым людям. (обращаясь к Тилли) Откуда Вы такой умный?

Тилли:

Книжки читал.

Циннеркнок:

Сколько штук?

Тилли:

Точно не помню.

Циннеркнок:

Послушайтесь моего совета, молодой человек: если у Вас есть совесть и есть ум, от чего-то одного из двух надо как можно скорее избавляться. Я тоже когда-то имел несчастье начать думать и никак не мог остановиться. В результате в детстве постоянно травился червями сомнения, живущими в зернах истины. А теперь у меня все в порядке. Видите — брюшко гладкое, только язык в мозолях. Правда, в душе я по-прежнему очень романтичен — мне не нравится думать о том, что я делаю… Уж сколько лет богат и все никак не могу привыкнуть к собственной гениальности. Что Вы хотите? Даже великие люди — всего лишь люди. Но не бойтесь. В отличие от глупости и равнодушия, гениальность не заразна.

Эдвард Дагмар:

Ты все такой же хвастунишка.

(во время разговоров между Эдвардом Дагмаром и мистером Циннеркноком Тилли с интересом смотрит на них).

Циннеркнок:

Трудно быть скромным, если за это не хвалят. Правильно говорят: ‘Скромность — это путь к неизвестности’. А где дамы?

Эдвард Дагмар:

У озера. Созерцают зелень трав и синеву небес. Эльза считает, что лежание на воздухе полезнее для фигуры, чем сидение в помещении. Линни пошла с ней.

Циннеркнок:

Это плохо. Чем чаще современные женщины встречаются друг с другом, тем меньше женственности остается в каждой из них.

Эдвард Дагмар:

Интересно, о чем они говорят?

Циннеркнок:

О нас.

Эдвард Дагмар:

Какой ужас. Ни для какого другого дела женщины не объединяются так быстро, как для совместной критики мужских недостатков.

Циннеркнок:

(задумчиво) Если бы мы знали, что женщины говорят о нас, когда нас нет рядом, мы бы никогда к ним близко не подходили. (Обращается к Эдварду) Ну, а как ты? Как прошла жизнь?

Эдвард Дагмар:

Хорошо, только быстро и мимо.

Циннеркнок:

Ты счастлив?

Эдвард Дагмар:

А кто счастлив? Но надо как-то жить. Что поделаешь.

Циннеркнок:

Да. Что поделаешь…

Эдвард Дагмар:

Когда человек немолод, небогат и некрасив, он не должен плакаться и расстраивать окружающих своими проблемами, потому что рассчитывать на сочувствие вправе только тот, кто в нем не нуждается. И потом, о своих проблемах надо рассказывать лишь тем, кого не знаешь — их не так жалко.

Циннеркнок:

Ну, ты не прав! Как ты не понимаешь: наибольшее удовольствие другу можно доставить, поделившись своим горем. Нельзя быть таким эгоистом. Плакать надо громче — чтобы все могли порадоваться, даже глухие. Рассказывай, рассказывай!

Эдвард Дагмар:

Что сказать? Иногда кажется, что жизнь — это реклама рая доступными аду способами. Все суечусь. Ничего не успеваю: не успеешь вставить зубы, как выпадают волосы.

Циннеркнок:

А ты теперь кто, по-прежнему — профессор?

Эдвард Дагмар:

Да, как попал в университет, так и не могу из него выбраться.

Циннеркнок:

А помнишь, ты в детстве хотел стать жирафом?

Эдвард Дагмар:

Теперь это уже маловероятно — жена, проблемы с позвоночником… Видишь этот изумительный изгиб спины?

Циннеркнок:

Все изучаешь, кто кого перемемуарил? Мне всегда казалось, что жизнь слишком коротка, чтобы изучать историю. Никогда не мог понять, что тебе в ней понравилось. На самом деле история не более занимательна, чем мясорубка. История — это вереница преступлений, маскирующихся под ошибки. Ну что, тебе уже удалось оставить отпечатки своих ног на ее скрижалях?

Эдвард Дагмар:

Пока наслаждаюсь заслуженной неизвестностью. Не поднимаюсь выше посредственности, но и не опускаюсь ниже. В каждом из нас постоянно спит гений, а бодрствует кто-то другой. Но уже получил признание в качестве авторитетнейшего специалиста по вторым пятнадцати минутам шестнадцатого века.

Циннеркнок:

Ничего, потихонечку, помаленечку освоишь еще минут пять. Куда спешить? Историк должен жить долго. Весь двадцатый век был придуман историками, дожившими до двадцать первого века. Основная заслуга профессоров истории в том, что они живут долго и упрощают историю настолько, что она становится понятной для других профессоров истории. А самый надежный способ прославиться — это дожить до двухсот лет.

Эдвард Дагмар:

Но не самый легкий, особенно для женатого человека.

Циннеркнок:

Не переживай так. Еще ни одному счастливому человеку не поставили памятник. Памятники ставят только диктаторам, мученикам и писателям, которых перестают читать.

Эдвард Дагмар:

Эльза очень недовольна тем, что я много работаю.

Циннеркнок:

Правильно. Труд создал человека, а работа его угробит. Сначала она пытается заполнить всю жизнь, а потом требует удвоить количество часов в сутках. (обращаясь к Тилли, говорит об Эдварде) Вот, перед Вами типичная жертва многочисленных побед над самим собой. Человек, слишком хорошо справляющийся с работой, становится незаменимым и рискует застрять на ней до седых волос. А потом скажут только (показывает, чавкая, причмокивая и ковыряя в зубах): ‘Это был хороший сотрудник. Жаль, что не осталось ни кусочка…’ И опять зачавкают. Вот, например, моя бабушка работала много, очень много и до глубокой старости. И после ее смерти никто не сказал, что она работала мало, никто не сказал, что она работала плохо — о ней просто никто не вспомнил… Так что для полного счастья в нашем возрасте нужно очень немногое: во-первых, любимая работа, а во вторых, тот, кто будет делать ее за нас. Поэтому умные люди сразу рождаются пенсионерами.

Тилли:

Или миллионерами.

Циннеркнок:

Человек должен быть ленив. Очень ленив. Иначе он растратит всего себя на пустяки. Вернее — его растратят. Ты помнишь, Эдвард, чего ты хотел от жизни?

Эдвард Дагмар:

Хотел зарабатывать немного, но стабильно, лишь бы жить тихо, но интересно, спокойно, но душевно, иметь много свободного времени, чтобы читать, думать, писать…

Циннеркнок:

Ну и как?

Эдвард Дагмар:

Пока получается только мало зарабатывать. Если судить по моему жалованию, меня можно смело обвинять в тунеядстве.

Циннеркнок:

В маленьком жаловании есть только одно преимущество — оно надежно защищает от похищения с целью выкупа. Я тебе всегда говорил: не занимайся мелкими пакостями, если способен на большие.

Эдвард Дагмар:

(продолжает жаловаться) Кабинет у меня тоже маленький. Такой маленький, что если заходит кто-то из коллег, только чудом удается избежать случайного изнасилования. И никакого утешения в жизни: даже к студентам вынужден относиться гуманно, потому что у меня слишком слабые нервы. А мебель? Ее теперь выпускают для предпринимателей, а не для ученых. Современная конторская мебель рассчитана на то, что ее хозяев посадят раньше, чем она успеет сломаться… И Эльза считает, что я должен был достичь гораздо большего в жизни, чтобы она могла гордиться мною на моих похоронах.

Циннеркнок:

Что ж, жены тоже делятся на профессионалок и любительниц.

Тилли:

А в чем разница?

Циннеркнок:

Любительницы обычно заботливее и лучше ухаживают за могилой мужа.

Эдвард Дагмар:

(не слушая, продолжает) Я иногда задумываюсь, смог бы я, если бы я был не мной, а моей женой, гордиться тем, что я — это моя жена? Зачем я жил? Для чего родился? Почему не чувствую в душе своей силы необъятные?

Циннеркнок:

Не надо, Эдвард. Несбывшиеся мечты — самые назойливые. Ничего, надежда — утешение для молодых, утешение для старых — суета. Суета — это прекрасное средство для борьбы с мрачными мыслями. Второе по эффективности, после гильотины. А смысл суеты именно в том, чтобы обходиться без смысла жизни. Когда душа переполнена мелочами, она уже не помнит, что на свете может быть что-то большее, чем один день. Ты еще можешь посчитать, сколько нам лет? Помнишь, как в детстве мы придумывали свои системы для разных вычислений?

Эдвард Дагмар:

Так, давай считать ‘по-нашему’. Ты мой ровесник. Нам вместе с женой около ста, но поскольку она любезно соглашается забрать себе только тридцать, то на мою долю остается семьдесят. Дальше. Я женат двадцать лет, значит по курсу ‘год за два’ — мне девяносто, а тебе — мои собственные семьдесят минус мои семейные двадцать — около пятидесяти.

Циннеркнок:

Как это печально, что в нашем возрасте ни один способ расчета не уменьшает результат. Значит, у нас с тобой уже средний возраст — это когда еще можешь сидеть, но уже предпочитаешь лежать. И лучшая часть дня заканчивается сразу после звонка будильника. А Эльза все такая же молодая, как и раньше?

Эдвард Дагмар:

С тех пор, как ей исполнилось двадцать пять, никто не помнит ее точного возраста, тем более она сама. Ты же знаешь, когда у женщины прямо спрашивают, сколько ей лет, она сначала обижается, так как не может вспомнить: тридцать шесть или пятьдесят восемь. А потом обычно берет что-нибудь среднее — двадцать четыре. Правда, ничто не бывает таким неизменным, как возраст женщины после того, как она согласится отпраздновать свое тридцатилетие. Поэтому обычно Эльзе не больше тридцати двух с тех пор, как ей исполнилось сорок пять.

Циннеркнок:

Женщины живут гораздо дольше мужчин, особенно до сорока лет.

Эдвард Дагмар:

И стареют не чаще одного раза в столетие.

Циннеркнок:

Как уже давно замечено, современные женщины с возрастом не стареют, а мужают. Ладно, хватит математики… Все-таки, любовь и старость — это самые неожиданные события в нашей жизни.

Эдвард Дагмар:

Чем дольше живешь, тем быстрее стареешь. Хотя некоторые современные пятидесятилетние мужчины так заботятся о своей внешности, что иногда их вполне можно принять за сорокалетних … женщин.

Циннеркнок:

Да, с годами ничего не улучшается, и только живот — увеличивается. У старости лишь одно преимущество — она никогда нас не покинет и будет с нами до самого конца. Подумать только, еще через пятьдесят лет нам будет еще хуже или нас уже не будет. Думаю, врачи нам в этом помогут.

Эдвард Дагмар:

Врачи похожи на жен — и те и другие обычно советуют: ‘Занимайся спортом, умри молодым и оставь красивый трупик’.

Циннеркнок:

Современные врачи не лечат болезни, а только помогают людям узнать, чем они больны. Но надо отдать им должное: они почти всегда уничтожают любое заболевание, правда, чаще всего — вместе с пациентом. Развитие медицины остановилось где-то в каменном веке.

Тилли:

Но ведь средняя продолжительность жизни с тех пор увеличилась?

Циннеркнок:

Врачи тут ни при чем. Врачи лучше не стали, просто люди стали прочнее. А врачам по-прежнему доверяют только потому, что их ошибки живут очень недолго. Вы знаете, почему больные встречаются чаще, чем врачи? Больные иногда лечат себя сами и врачи иногда лечат себя сами, но у больных в этом случае больше шансов выжить.

Эдвард Дагмар:

А где теперь честные доктора, придерживавшиеся старого доброго ‘принципа ветеринара’: лекарство не должно стоить дороже, чем пациент?

Циннеркнок:

Искусство современного врача заключается в умении доказать богатому пациенту, что он действительно чем-то болен, и не заметить, насколько болен небогатый пациент. Например, у меня столько денег, что врачи считают своим профессиональным долгом обнаруживать во мне все новые и новые болезни. Хотя на самом деле при их уровне умственного развития они с большим трудом различают даже два основных диагноза: уже умер и еще жив. Но никогда в этом не сознаются! Обязательно напишут что-нибудь вроде ‘недобитое самолюбие’, ‘много думал не о том’ или ‘удар копчика об скоростное шоссе’, причем напишут таким почерком, как будто на латыни, а на самом деле — просто, чтобы нельзя было прочесть.

Эдвард Дагмар:

Да, современная медицина болезни не лечит, но дает возможность подольше помучиться, потому что если вовремя принять лекарство, то смерть наступает не сразу.

Циннеркнок:

Лучше бы уж в рецептах писали честно: ‘три раза в день одну неделю — и можно хоронить’ или ‘принимать по две таблетки — до и после похорон’. Мы ведь уже в таком возрасте, когда похоронить легче, чем вылечить. Конечно, здоровья у нас меньше не стало, но болезней стало больше. (обращаясь к Тилли) А у Вас, молодой человек, что болит?

Тилли:

Ничего.

Циннеркнок:

Какой невежливый молодой человек! Как это неприлично — чувствовать себя здоровым, когда вокруг столько больных. Это неправильно! Здоровых людей не бывает. Бывают люди, не знающие, чем они больны. К тому же ничто так не вредит здоровью, как избыток уверенности в нем. Именно поэтому людей, которые ничем не болеют, легче всего встретить на кладбище. Если ничего не болит — значит, лечиться уже поздно, значит, уже умер. Хотя Вы правы, лечиться вредно — от этого болеют. (неожиданно обращаясь к Эдварду Дагмару) А как дела на семейном фронте?

Эдвард Дагмар:

Все как у всех: сначала страсть, потом охлаждение, потом привычка, потом усталость. А когда заканчиваются большие чувства, начинаются маленькие ссоры. Выясняется, что семейная жизнь требует намного меньше ума и чувств и намного больше терпения и денег. И оказывается надо быть заботливым, но не занудливым, любезным, но не навязчивым, ласковым, но не приторным… Эльза не хочет понимать, что двадцать четыре часа в сутки трудно быть добрым, умным, внимательным, терпеливым. Не представляю, на что она надеялась, когда выходила за меня замуж?

Циннеркнок:

А я тебя предупреждал — восхищаться красивым каблучком и жить под красивым каблучком — это совершенно разные вещи. Женщина опасна не тогда, когда за ней бегаешь, а тогда, когда ее догонишь.

Эдвард Дагмар:

Ну что же, поздравляю тебя с тем, что ты не так глуп, как я.

Циннеркнок:

Все свадьбы удачны, трудности начинаются после, потому что женщины в отличие от партизан сначала сдаются, а уже потом начинают устраивать диверсии. И обнаруживается, что за ангельской наружностью скрываются обычные человеческие внутренности. И милая роза с пикантными шипами при более близком изучении оказывается кактусом с острыми колючками.

Эдвард Дагмар:

Мы постоянно ссоримся.

Циннеркнок:

Это плохо. Каждое мгновение ссоры — это вечность, отнятая у любви.

Эдвард Дагмар:

Оказывается, женщины даже на свой возраст жалуются только для того, чтобы с ними поспорили — и как всегда оказались не правы! Единственная ошибка, которую женщина признает охотно, — это ошибка в выборе супруга. Конечно, с годами приобретаешь опыт и стараешься не давать поводов для скандалов, но опытной женщине для того, чтобы устроить скандал, никакие поводы не нужны.

Циннеркнок:

Ссоры чаще всего возникают из-за того, что правы оба. Или оба не правы — и оба понимают это.

Эдвард Дагмар:

Она обычно путается в том, когда она была права, а когда был не прав я — и от этого сердится еще больше. Вообще в молодости у нее был ум, но она его все время забывала брать с собой и в конце концов потеряла. А после перехода от скандала к слезам и обиде цикл повторяется. В результате вся история чувств делится на кровавые и слюнявые периоды. Порой смотришь пустыми глазами и шепчешь про себя: ‘Господи, как мне хочется побыть одному!’

Циннеркнок:

Да, при таких условиях долгожительство нецелесообразно.

Эдвард Дагмар:

А ведь раньше мне в ней нравилось все, даже отпечатки пальчиков. Для меня она и сейчас выглядит, как миллион долларов. Только в очень мелких купюрах. Просто ведьма. Просто жуткая ведьма. Только привык к ее прическе, как она поменяла фигуру…

Циннеркнок:

В истории отношений мужчины к женщине обычно есть три основных этапа: попытка победить, попытка договориться о ничьей и безоговорочная капитуляция. Учти: умный мужчина соглашается с женщиной еще до того, как она начнет стрелять.

Эдвард Дагмар:

Видимо, чтобы не потерять друга, жениться надо на враге. Она все время хочет, чтобы я изменился, то есть поменял свои недостатки на чужие. Но как говорил один философ: ‘Если бы меня можно было улучшить, я бы уже давно испортился’. И как мне надо измениться? Она не говорит.

Циннеркнок:

Женщины терпят мужчину только потому, что надеются когда-нибудь его изменить, или потому, что уже не надеются.

Эдвард Дагмар:

Кто же поймет эти лабиринты женской души? На входе почему-то не пускают, а на выходе чего-то ждут. И почему женщины всегда стремятся уйти от необходимости мыслить в возможность переживать? Наверное, если бы мы понимали, из-за чего мы ссоримся, мы бы не ссорились.

Циннеркнок:

Супруги всегда ссорятся из-за мелочей, потому что о серьезных вещах они никогда не разговаривают.

Тилли:

А Вы не пробовали поговорить? Одна минута разговора стоит больше трех лет молчания.

Циннеркнок:

Да Вы что, молодой человек! Пытаться улучшать отношения при помощи их выяснения — это все равно, что пытаться улучшать мир при помощи одних только взрывчатых веществ. Никогда не слушайте женщину, если, конечно, не собираетесь с ней разводиться.

Эдвард Дагмар:

Она все время смотрит на меня так, как будто ждет, что я дам ей больше, чем я могу дать. А у меня такое ощущение, как у мыши, от которой требуют родить слона.

Циннеркнок:

Брось! Жизнь — это вообще период неразрешимых проблем. Но она не перестает быть смешной только оттого, что становишься несчастным.

Эдвард Дагмар:

Да, жизнь не перестает быть смешной, даже когда сам выглядишь смешным. Но если двое не любят друг друга, это редко кончается хорошо.

Циннеркнок:

Зачем же тогда сохранять семью? Зачем же так мучиться?

Эдвард Дагмар:

Так устаю от борьбы, что для побега сил уже не остается. И потом, быть может, у меня такое предназначение в жизни: предостерегать других, пугая их своим собственным примером.

Циннеркнок:

Кто знает, может быть, у нас у всех такое предназначение. Помню, когда ты двадцать лет назад ушел из людей в мужья, как я тогда тебе завидовал.

Эдвард Дагмар:

Что значит ‘тогда’? А теперь?

Циннеркнок:

Теперь завидую самому себе.

Эдвард Дагмар:

Почему?

Циннеркнок:

Потому что в наше время быть холостым не так трудно, как оставаться женатым.

Эдвард Дагмар:

Все насмехаешься? Ничего, надеюсь, хорошие мужья после смерти становятся холостяками, а плохие холостяки — женатыми. Должна же быть хоть какая-то справедливость в мире.

Тилли:

Лютер пятьсот лет назад убеждал своих поклонников, что истинная любовь сама собой рождается из брака, когда оба супруга старательно выполняют свои обязанности.

Циннеркнок:

Возможно, в этом есть доля правды, но небольшая…

Эдвард Дагмар:

Очень небольшая.

Циннеркнок:

К тому же люди тогда не жили слишком долго.

Тилли:

Так неужели, по-вашему, настоящая любовь вообще невозможна?

Циннеркнок:

Ну почему? Если жить в теплом климате, где-нибудь в Италии, откликаться на имя — Ромео, быть патрицием, хорошо питаться, а главное — умереть в 15 лет…

Тилли:

Неужели для того, чтобы брак был идеальным, кто-то из супругов должен умереть еще до свадьбы?

Циннеркнок:

Брак — это весьма азартная форма рабства. Браки рождаются из иллюзий и обещаний, а держатся на надеждах и привычках. Брак — взаимное поедание надежд друг друга, потому что через некоторое время после свадьбы супруги перестают друг друга слушать и начинают друг на друга кричать. Для женщины неудачный брак — это слезы, прерываемые спорами, для мужчины — споры, перебиваемые слезами. Брак — это книга, пролог которой написан стихами, а эпилог — всеми знаками препинания. Современные браки вообще свидетельствуют о недостатке предусмотрительности в мужчинах и избытке отваги в женщинах. Как будто маленькие мышки строят для себя большую мышеловку.

Эдвард Дагмар:

Один мой приятель долго искал повод бросить курить, женился, в результате чего еще и запил. После свадьбы узнал, что такое счастье, но было уже поздно.

За сценой голос Эльзы Дагмар: ‘Эдвард! Иди сюда!’

Эдвард Дагмар:

Вернулись. Ни минуты покоя! А еще говорят, что не бывает музыки слаще, чем звук любимого голоса. Все! Стану пингвином и улечу на север! Помню, я все сомневался — идти мне на первое свидание или нет. Решил подбросить монетку, загадал: если ‘орел’ — пойду, если ‘решка’ — не пойду. Пятнадцать раз подряд выпадала ‘решка’ — и, разумеется, несмотря на это я, как дурак, пошел! Ой, надо было слушаться маму и судьбу!

Требовательный голос за сценой: ‘Эдвард! Скорее! Скорее!’

Эдвард Дагмар:

(кричит) Уже в пути! (говорит) Я все-таки надеюсь умереть раньше, чем меня посадят за ее убийство.

Циннеркнок:

Да, если вовремя умереть, то многих неприятностей можно избежать.

Эдвард Дагмар ( собирается уходить, бормочет): Просто ведьма! Просто жуткая ведьма! Убил бы сразу после свадьбы — давно бы уже свое отсидел и на свободу вышел! Ведьма! Просто жуткая ведьма! Пойду выпрыгну из окна — хоть по пути отдохну, пока лететь буду… Простите, у меня нервы сильно расшатаны — не могу спать даже на работе.

За сценой раздается истошный женский крик: ‘Эдвард!’

Эдвард Дагмар:

(кричит за кулисы) Спешу и падаю! (уходит, бормоча) Лучше бы я себе обе ноги сломал в трех местах перед свадьбой, может, одумался бы…

Эдвард Дагмар выходит.

Циннеркнок:

Он стал таким пугливым. Видимо, семейное счастье окончательно подорвало его здоровье. В нашем возрасте мужчины делятся в основном на тех, кому удалось не жениться, и тех, кто не решается развестись. Да, любовь — это занятие не для слабонервных. А как она его любила когда-то — почти как новую кофточку! Загадки природы. И почему любимые девушки становятся нелюбимыми женами, причем чужими?.. В браке всегда или оба счастливы, или оба несчастны. Что действительно хорошо в семейной жизни: супруги часто так ненавидят друг друга, что на ненависть к другим людям у них сил почти не остается. Когда я вижу ссорящуюся семейную пару, то улыбаюсь не из-за вредности, а из-за радости, так как понимаю, что судьба поступила очень гуманно, сделав несчастными двух человек, а не четырех. Ну почему жизнь так стремится убедить нас в том, что одинокие люди чаще всего живут не одни… (Задумывается). Вот Вам еще один урок, молодой человек, — никогда не спорьте с женщиной: если Вы ошибетесь, она Вас простит, но унизит, а если Вы будете правы, она Вас унизит, но не простит. Под вуалью смирения расцветают зрачки обид… Никогда не спорьте с женщинами, потому что они знают слишком много способов сделать нас несчастными. Ведь в глубине души мы все хотим от жизни одного и того же: побольше счастья и поменьше поводов для обид. А для этого надо почаще говорить близлежащим гражданам и гражданкам, что они — самые красивые, самые умные, самые добрые, самые любимые, самые родные. Люди не любят, когда их не любят. А ведь нам так мало надо: покорми, приласкай, выпусти погулять и не заставляй думать…

Тилли:

А сколько раз в день мужчина должен говорить женщине, что она — самая красивая?

Циннеркнок:

Примерно в два раза чаще, чем начальнику, что он самый гениальный. Позвольте поинтересоваться, молодой человек, чем Вы занимаетесь во время, свободное от выслушивания старческих бредней?

Тилли:

Служу коммерческим структурам.

Циннеркнок:

Слышал, что из Вас пытаются сделать многообещающего негоцианта?

Тилли:

Полагаю, что лучше обещать поменьше, а в долги залезать пореже.

Циннеркнок:

Да Вы что, молодой человек! Современный бизнес строится на умении получать кредиты и на вере в то, что отдавать их не придется. Все держится на формуле: бери почаще и побольше, а возвращай пореже и поменьше.

Тилли:

Не всем удается сразу получить кредит — некоторым приходится работать всю жизнь.

Циннеркнок:

Молодой человек, Вам нужно срочно приобрести навыки зарабатывания денег, а то потянет в политику.

Тилли:

От голода?

Циннеркнок:

Из-за страха, что ничего не умеешь делать. Вы только, пожалуйста, не воспринимайте всерьез все, что я говорю. В наше время для предпринимателя очень важно выглядеть слегка придурковатым из-за странной веры в то, что умный человек не может быть честным. Люди легко доверяют свои деньги только мошенникам и с большим трудом — правительству, хотя, как правило, результат бывает абсолютно одинаковым. Ум в наше время вообще не выгоден: умный человек может несколько лет переживать из-за того, чем дурак способен всю жизнь гордиться. И еще очень важно получить юридическое образование, потому что знание законов приносит деньги, в отличие от их соблюдения.

Тилли:

Увы! Все, чему нас учат в школе — или бесполезно, или вредно, или невозможно запомнить.

Циннеркнок:

Да, в школах людей не учат, а дрессируют. Я тоже получил традиционное образование: в результате я ничего не умею делать, но не знаю об этом. Впрочем, главное, чтобы учеба не мешала образованию. Но похоже, что скоро у всех будут одинаково простые биографии: родился, потом учился, от чего и помер. К чему готовят в школе?

Тилли:

Видимо, только к получению государственной пенсии.

Циннеркнок:

Не обольщайтесь, молодой человек: государство, конечно, большая корова, но даже такого вымени на всех не хватит. А школа убивает интерес ко всему, чему в ней пытаются научить и вырабатывает в человеке опасную привычку считать, что все важное должно быть скучным, а все интересное — глупым.

Тилли:

Я еще в детстве никак не мог понять, почему взрослые уважают только то, что нагнетает дикую тоску.

Возвращается Эдвард Дагмар.

Эдвард Дагмар:

Школа? В школах ничему не учат, просто делают одних дураков глупее, чем другие, а потом отфильтровывают. Должен признать: в перечне мук, которые приходится претерпевать современному человеку, брак занимает не первое, а второе место — после школы.

Циннеркнок:

Подумать только — сколько ‘потерянных поколений’ вырастили — ни читать, ни писать как следует не умеют! Как это пошло, когда даже доносы пишут кривым почерком и с орфографическими ошибками. От страха перед пунктуацией погибло больше великих мыслей, чем от боязни иметь собственное мнение. Считать умеют только чужие деньги. И все из-за школы! Ни одну обезьяну нельзя научить тригонометрии, потому что, в отличие от человека, она понимает, что ей это не нужно.

Эдвард Дагмар:

А эти жуткие школьные задачи? В бассейн ныряет сорок человек в час, через две минуты выныривает двадцать, сколько всплывает через сутки, если по одной трубе поступает горячая вода, а по другой — очень горячая?

Циннеркнок:

А если бы нас с детства не заставляли читать глупые книги? Возможно, с годами мы сумели бы полюбить умные.

Эдвард Дагмар:

Однако будем объективны: все познается в сравнении. Увидев хотя бы один раз бланк налоговой декларации, начинаешь ценить неграмотность.

Циннеркнок:

Раньше образование, действительно, имело важное значение: оно позволяло паразитировать на тех, кто его не имеет. Теперь времена изменились: пока Вы стараетесь украсть деньги путем сложных интеллектуальных комбинаций, их уводят у Вас из-под носа каким-нибудь наиболее примитивным способом. Уважение к невежеству — вот высшее достижение современной цивилизации.

Эдвард Дагмар:

Единственная польза учебы теперь только в том, что она не дает человеку задумываться о смысле жизни.

Циннеркнок:

И отвлекает от мыслей о женщинах. Потому что женщины особо опасны в двух случаях: если все время думаешь только о них и если о них все время только думаешь.

Эдвард Дагмар:

Ой, с женщинами — как с зубами: сначала страдаешь, когда они появляются, потом переживаешь, что они исчезнут.

Циннеркнок:

Да, любовь — это ужасно. Идешь по жизни, спинка прямая, глазки весело бегают, радуешься — весь такой умненький-благоразумненький — и вдруг — бац! бац! — в душе какое-то кипение, в голове какое-то бурление — и все — любовь-морковь! И наповал. Влюбленность всегда начинается с маленькой психической травмы, неожиданно переходящей в необратимое увечье.

Эдвард Дагмар:

У слова ‘любовь’ больше значений, чем примеров.

Циннеркнок:

С любовью все обстоит точно так же, как с чужой совестью, — мы о ней ничего не знаем, но стесняемся думать, что ее нет.

Тилли:

Но я в это не верю и не понимаю, как можно в это поверить? Можно ли не верить в существование океана только на том основании, что никогда его не видел? Лучше думать о любви, чем о том, что ее нет.

Циннеркнок:

Это, молодой человек, только в романах пишут, что без любви ни звезды ни горят, ни кенгуру скакать не может. Вы, молодой человек, совсем не знаете жизни. Счастливчик. Любовь — это чувство, обычно описываемое авторами, которые никогда сами его не испытывали, но слышали о нем от тех, кто видел тех, кто знает, как приблизительно это чувство следует симулировать. Книги о любви пишутся не влюбленными и не для влюбленных, как книги о хирургии пишутся не больными и не для больных. В результате с описаниями браков в романах дело обстоит точно так же, как с некрологами: когда их читаешь, то создается впечатление, что этот мир можно было бы значительно улучшить, оживив всех умерших и похоронив всех живых.

Эдвард Дагмар:

Современные романы — это книги, которые невозможно читать трезвым.

Циннеркнок:

Книги, которые невозможно читать трезвым — это школьные учебники, а романы просто скучны. Только в одном могу согласиться с Вами, молодой человек: если бы люди не изобрели любовь, было бы очень сложно придумывать сюжеты для рекламных роликов.

Тилли:

Несомненно, любовь существует, иначе из-за чего иногда люди пристают к полицейским с просьбами их пристрелить?

Циннеркнок:

Из-за плохой погоды. То, что из-за любви страдают, еще не означает, что она существует. В любовь верят по привычке или от незнания: в любовь верят потому, что сами любили когда-то, или потому, что сами никогда не любили. Единственное безопасное чувство — это чувство страха, а мечты — это крючок, на который наше сердце ловит наш разум. Образуют семью из-за страха, что в старости по вечерам одному кашлять будет скучно. Заполняют скукой промежутки между ссорами. И утешаются только одним: пусть мы ненавидим друг друга, зато наши чувства сильны и взаимны. Вы встречали когда-нибудь счастливые семьи?

Эдвард Дагмар:

Ну, мы с Эльзой, например, были очень счастливы…

Циннеркнок (прерывает):

Да, пока не встретились друг с другом.

Эдвард Дагмар:

Хватит, Ганс. Не пугай детей — не делай за учителей их работу. Молодость — самая удачная пора для веры в счастье: множество надежд и никакого опыта. Ничто так не мешает воображению, как память. К тому же это бесполезно — Тилли влюбился.

Циннеркнок:

Ну вот, очередная победа иллюзий над интеллектом! Вот так всегда: катастрофы не было, а жертвы есть. Еще один сгорел в пожаре чувств… И кто же эта коварная обольстительница?

Эдвард Дагмар:

Конечно же, Линни.

Циннеркнок:

Что ж, Линни — очень милая девушка. Она — ангел, она дьявольски умна. Я бы сам в нее влюбился, если бы не был таким консервативным поклонником равенства: молодые должны флиртовать с молодыми, богатые — с богатыми, лысые — с лысыми…

Тилли:

Да с чего Вы взяли, что я в кого-нибудь влюблен? Разве заметно?

Циннеркнок:

Когда Вы все время смотрите на кого-то или стараетесь вообще не смотреть на кого-то — любой легко поймет, что это значит. Необдуманные слова, неловкие жесты, неосторожные взгляды…

Эдвард Дагмар:

Но все влюбленные думают, что у других нет глаз.

Циннеркнок:

Послушайте бесполезный совет старика. Старшее поколение всегда знает жизнь лучше, потому что во времена его молодости было чуть меньше бульварных романов. Если Вы без ума от женщины, надо бежать за умом, а не за женщиной.

Эдвард Дагмар:

Женщины — существа непредсказуемые. Слабые, беззащитные феи, от которых практически невозможно спастись.

Циннеркнок:

На мордочку посмотришь — богиня! Венера! Афродита! Клеопатра! Нефертити! Офелия! Нимфа! А в душу заглянешь — обыкновеннейший крокодил. А после свадьбы они обычно только курят, едят и ругают мужа, причем делают это все одновременно. Иногда, правда, ласково гладят его по головке, но только перед тем, как снять скальп. Любящие жены встречаются редко — и то, наверное, лишь в книгах.

Эдвард Дагмар:

Правда, многие женщины настолько чувствительны, что скорее отравят мужа, чем обидят кошку. Но нам от этого не становится легче.

Циннеркнок:

Опомнитесь, молодой человек! Судя по тому, что пишут в рекламных буклетах, у большинства женщин перхоть, восемьдесят фунтов лишнего веса, избыточное потоотделение и постоянные проблемы с другими естественноисторическими системами.

Эдвард Дагмар:

В реальной жизни все обстоит не настолько плохо. Но симптомы тревожные.

Циннеркнок:

Жена одного моего знакомого когда-то перепутала его со своим идеалом, и ему пришлось до конца жизни притворяться блондином. Хорошо еще, что это было не слишком трудно, так как вообще-то он был совершенно лысым. А другой мой знакомый так ненавидит свою супругу, что жутко завидует всем, кто ее не знает.

Эдвард Дагмар:

Одна студентка рассказывала, что влюбилась прямо на своей свадьбе — в одного из гостей — и, как она уверяет, в тот же миг поняла, что (передразнивает): ‘Ах, я совершила ужасную ошибку и мой муж жестоко поплатится за это!’ Недаром говорят: женщины, как вино, склонны к брожению. Учтите, это еще не самый плохой вариант. Любовь к замужней женщине может сделать несчастным только одного из троих, любовь к незамужней — угрожает счастью обоих.

Циннеркнок:

Того, кого любишь, на самом деле не существует. Влюбляются в человека, а любят — мечту, привидение. Любят всегда только привидения. Но от этого есть хорошее противоядие. При встрече с привидением мужского пола надо ущипнуть себя, а при встрече с привидением женского пола надо ущипнуть привидение. Уверяю Вас, после этого ни одно привидение женского пола не позволит Вам в себя влюбиться.

Эдвард Дагмар:

А эти глупые истории про то, что с милым рай и в шалаше?

Циннеркнок:

Любовь — чувство, плохо приспособленное к обитанию в шалашах. Джентльмены предпочитают леди, а леди предпочитают облигации. Одна знакомая мне семейная пара прожила в полном согласии много лет на первом этаже. Однажды муж неожиданно приехал из деловой поездки, заглянул в окно и увидел, что его жена ждет его совсем не так, как ждала Пенелопа своего Одиссея. Ну, и какую мораль мы должны извлечь из этой истории?

Тилли:

Мораль тут — сколь важна добродетель, особенно если живешь на первом этаже.

Эдвард Дагмар:

Если живешь на первом этаже, не надо заглядывать в окна раньше, чем позвонишь в дверь.

Циннеркнок:

Не надо жить на первом этаже. Правда, хорошая жена больше одного скальпа с мужа не снимает. Но в остальном они все одинаковые. У какого-то известного писателя есть рассказ про мужчину, которому по ошибке в свидетельство о браке вписали не ту женщину, с которой он пришел в магистрат. Но мужчина не захотел платить за новый бланк, поскольку, по его мнению, разница между двумя женщинами не превышает стоимости одного нового бланка. Они все одинаковые.

Тилли:

Знаете, конечно, все женщины чем-то похожи на Линни. Но только она не похожа ни на кого!

Циннеркнок:

Ах, молодой человек! Как все запущено!.. Вера в идеалы никогда не проходит безнаказанно. Сначала мы создаем себе представление о своем идеале, затем встречаем женщину, влюбляемся — и обнаруживаем в своем идеале именно ее черты. Если в человеке все прекрасно, значит, Вы еще не женаты на этом человеке. Учтите, идеальная женщина не курит, не пьет, не изменяет, никогда не спорит и не существует. А большинство современных Ев не стали бы делиться яблоками с Адамами — все съели бы сами, да еще змеями бы закусили.

Тилли:

Линни не такая.

Циннеркнок:

Да, она не такая. Вам повезло. И что же Вам так в ней понравилось?

Тилли:

Она добрая, умная, красивая…

Циннеркнок:

Да Вы что, молодой человек! Жениться надо только на очень глупой и очень-очень злой женщине. Вы не представляете, как Вы будете счастливы, когда разведетесь!.. Красивые женщины интересуют только людей без воображения. Впрочем, красота нужна только тем женщинам, которые не умеют быть обаятельными. А единственное отличие умных женщин от всех остальных в том, что умные женщины остаются красивыми, даже старея.

Эдвард Дагмар:

Для красоты, не обремененной умом, старость — это самая страшная преисподняя.

Циннеркнок:

Ничего подобного. Просто в этом случае принято вести себя так, как будто недостатки ума могут отвлечь от недостатков фигуры. А скажите, Вы уже смотрели на Линни вот так? (Показывает взгляд ‘умирающего цыпленка’).

Тилли:

Не знаю. Может быть.

Циннеркнок:

Вы ей уже писали письма?

Тилли:

Да.

Циннеркнок:

И там были строчки о Ваших чувствах?

Тилли:

Да, немного…

Циннеркнок:

И Вы уже говорили ей о своих чувствах?

Тилли:

Совсем немного…

Циннеркнок:

Поздравляю! Из тысячи способов стать неприятным молодой женщине, Вы выбрали самый надежный! (Переглядывается с Эдвардом Дагмаром, оба печально качают головами и трагически вздыхают).

Эдвард Дагмар:

Ох уж эта молодежь!

Циннеркнок:

Ох уж эта молодежь! Ругать Вас некому. И мне некогда. Вы, молодой человек, допустили одну очень большую, очень типичную и совершенно непростительную ошибку: можно говорить об эмоциях, но нельзя говорить о чувствах — это пугает. Так что учтите, молодой человек, любовью оскорбить нельзя, но напугать вполне возможно.

Эдвард Дагмар:

Тем более нельзя говорить с девушкой о чувствах, которых она не испытывает.

Циннеркнок:

Женщина должна подозревать, что ее любят, но нельзя позволять ей быть в этом уверенной. Надо предоставить ей самой возможность догадаться об этом. Молодой человек, никогда не говорите слов, которых не ждут, и не давайте обещаний, о которых не просят. Любой слишком прямой путь всегда оканчивается тупиком. При внезапной попытке объясниться им в любви некоторые женщины дерутся. Это неплохо. Некоторые вызывают полицию. Это уже не совсем хорошо. Но страшнее всего те, которые смеются.

Тилли:

А как же девушки узнают, что в них кто-то влюблен, если им об этом не скажут?

Циннеркнок:

Только женщина с очень необычным набором хромосом способна не заметить, что в нее влюблены. Будем справедливы. Большинство женщин намного умнее, чем это кажется на ощупь их мужьям. Вопрос только в том, захочет ли женщина показать, что она Вас заметила. То, что все мольбы будут услышаны, еще не значит, что все они будут исполнены.

Эдвард Дагмар:

Женщины обычно ждут признаний в любви, чтобы их отвергнуть, а сами признаются в любви только для того, чтобы иметь потом повод для упреков.

Циннеркнок:

Вот теперь Линни наверняка влюбится в кого-нибудь другого, чтобы доказать себе, что Вы ей совершенно безразличны. Вы же знаете, какой эффект обычно имеет свидание двух встречных поездов.

Эдвард Дагмар:

Ну, ничего. От первой любви умирают лишь до тех пор, пока не начнут умирать от второй.

Циннеркнок:

Да, для сохранения всех иллюзий молодости очень важно быть безнадежно влюбленным. Женщину, которая вас не любит, можно любить всю жизнь. Конечно, если она не сделает Вас своим мужем.

Эдвард Дагмар:

Только не мечтайте, Тилли, мечты имеют страшное свойство — сбываться…

Циннеркнок:

Вам надо срочно влюбиться еще в кого-нибудь. Ведь любить нескольких девушек намного легче, чем любить только одну девушку. Требуется гораздо меньше чувств. Что это Вы, молодой человек, приумолкли?

Тилли:

Берегу силы для оптимизма.

Циннеркнок:

(неожиданно, как будто приняв какое-то решение, обращаясь к Эдварду Дагмару) Ты хочешь расстаться с Эльзой?

Эдвард Дагмар:

Расстаться?

Циннеркнок:

Ты же говорил…

Эдвард Дагмар:

(начиная волноваться) Мало ли что я … там … тебе … говорил … тебе! Слава Богу, мы говорим глупости намного чаще, чем делаем их. Это — мой крест, я к нему привык и не уступлю его никому. Нет розы без шипов. И потом, то, что я ее иногда ненавижу, еще не значит, что я ее совсем не люблю… иногда. Каждый имеет право страдать из-за женщины, которая этого достойна. А таких женщин, как Эльза, чаще душат, чем бросают. Жизнь — очень сложная вещь. Но если ложиться спать пораньше, а просыпаться попозже, то многие проблемы решаются сами собой. К тому же семейная жизнь очень закаляет.

Циннеркнок:

Да, любовь не картошка, не выбросишь в окошко.

Эдвард Дагмар:

Опять приехал у меня супругу переманивать? Двадцать лет. Все ездит и ездит. Все отобрать хочет.

Циннеркнок:

Не будем омрачать нашу взаимную неприязнь нелепыми подозрениями. Хотя каждая женщина заслуживает любви, даже если она замужем.

Эдвард Дагмар:

Эльза меня каждый день попрекает твоими успехами!

Циннеркнок:

Это из-за тебя она за тебя замуж вышла… за тебя! Почему ты не дал мне возможности каждую минуту любоваться тем, как она стареет?

Эдвард Дагмар:

Нет уж! Лучше я сам буду страдать, пока не умру. А умру я не скоро. Не дождетесь!

Циннеркнок:

Ничего, ничего, жизнь очень гуманна: обычно чем она хуже, тем короче.

Эдвард Дагмар:

Ты меня не дразни! Я после двадцати лет семейной жизни совсем одичал и хотя у меня мускулы, как у воробья коленки, зато теперь могу одним ударом хвоста убить трех крокодилов!

Циннеркнок:

Зря ты так. Надо ценить тех друзей, которые есть. Следующие будут еще хуже.

Эдвард Дагмар:

А ты меня своей дружбой не пугай!

Циннеркнок:

Да, не получится у нас конструктивной дискуссии… Слушай, в конце концов, это смешно, когда двое немолодых мужчин ссорятся из-за женщины, которая им обоим безразлична и которой они оба безразличны… А жизнь идет. Все крутимся и крутимся вокруг любимых и нелюбимых, а вместе с ними — вокруг земли, а вместе с нею — вокруг солнца. Все крутимся и крутимся. Согласен?

Эдвард Дагмар:

Согласен… Раньше все было лучше… И мы были моложе.

Циннеркнок:

Хорошо, когда нет никаких чувств. Тихо. Спокойно. А еще, наверное, хорошо быть женщиной: матом ругаться не надо и водку пить не обязательно! Можно отрастить бороду и в цирке выступать… Ну, что еще скажете, молодой человек?

Тилли:

Оказывается, жизнь бывает отвратительна не только в детстве. И главное ее назначение, видимо, в том, чтобы убедиться, что в ней все совсем не так, как в книжках.

Циннеркнок:

Привыкайте, молодой человек. А нам пора погружаться в раздумья об обеде. Если днем плотно перекусить, то время до ужина пролетает почти незаметно. Воздух, покой, обед, дамы — что еще человеку нужно? Ничто не ново под луною. (смотрит на входящую Линни) И только женщины все моложе и все привлекательнее.

Линни:

Я не вовремя?

Циннеркнок:

Здравствуйте прелестная, милая, очаровательная барышня Линни! Деньги и красивые девушки всегда кстати. Какого по счету поклонника донашиваете?

Линни:

Точно уже не помню.

Циннеркнок:

Какие непостоянные эти девушки! То в одну влюбишься, то в другую… Ох, как это ужасно — женщины так красивы, а молодость так коротка. Как это ужасно.

Эдвард Дагмар:

Трагедия некрасивых мужчин в том, что им тоже нравятся красивые женщины.

Циннеркнок:

Странно, что даже когда я перестал интересоваться девушками, они, несмотря на это, так и не начали интересоваться мною. Наверное, в школе закон сохранения энергии не изучали… Не замечают, игнорируют! Первобытные люди своих старичков хотя бы съедали. А разве люди теперь не едят друг друга?

Линни:

Не на этой неделе.

Циннеркнок:

Ай, молодежь, не бережете Вы хорошие традиции.

Эдвард Дагмар:

Что поделаешь? Молодежь замечает только себе подобных. Для молоденьких девушек все мужчины старше тридцати выглядят абсолютно одинаковыми старичками.

Циннеркнок:

Линни, Вы просто цветущий миндаль! Судя по красоте — будут жертвы. Девушки — совершенно непредсказуемые существа: приходится быть учтивым с каждой из них, потому что абсолютно неизвестно, кем они станут или за кого они выйдут замуж.

Линни:

Тилли, что Вы делаете среди этих детей пожилого возраста?

Циннеркнок:

(встревает в разговор) Мы беседовали о превратностях любви.

Линни:

И что же Вы теперь, Тилли, думаете о любви?

Тилли:

Думаю, что любить женщин все равно стоит, несмотря на все то, что о них говорят их мужья.

Линни:

Я тоже полагаю, что если бы Богу было угодно, чтобы мужчины оставались холостыми, он не создал бы яблок.

Эдвард Дагмар:

Ах, Линни, Линни! Ну разве так можно? Применять против мужчин сразу и красоту, и ум — это чересчур жестоко. Вы бы хоть по соображениям гуманизма выбирали либо одно, либо другое.

Линни:

От чего же мне лучше избавиться — от красоты или от ума?

Циннеркнок:

Ни от чего избавляться не нужно. Главное — улыбайтесь! С тех пор, как воздушные замки стали строить из бетона, каждая недополученная улыбка может вызвать целую катастрофу. Видите, какой я несчастный — то ли слепну, то ли просто старею: женщин еще вижу, а их улыбки — уже нет. Улыбайтесь! Хотя чаще всего улыбка женщины означает только то, что ей в эту минуту, возможно, просто нечего больше делать. (Обращаясь к Тилли) А Вы берегитесь, молодой человек. Улыбки девушек — это капканы судьбы.

Линни:

Тетушка Эльза велела мне пригласить всех отобедать.

Циннеркнок:

Вот здорово! А то я уже думаю: кого бы тут съесть? Люди добрые, давайте присядем, а то так кушать хочется, что денег в долг никто не дает. Вкус к жизни я давно потерял, но аппетит до сих пор не утратил. Люблю поесть вкусно, но много!

Эдвард Дагмар:

Много есть вредно.

Циннеркнок:

А мало — не получается. Есть надо больше, а то сопьешься.

Линни:

А талия не исчезнет?

Циннеркнок:

У мужчин талия никогда не исчезает, просто иногда она прячется, потому что с возрастом подбородок все больше вытесняет ее в область щиколоток. Талия — это экватор, который постоянно стремится сместиться все ниже и ниже.

Эдвард Дагмар:

И почему жизнь так несправедлива: все вкусное вредно, а все полезное — невкусно?

Циннеркнок:

Врачи говорят, что, в принципе, все вредно. Но в нашем возрасте это уже не имеет никакого значения. Какая разница, что люди скажут на наших похоронах? Хотя лучше всего, если они скажут: ‘Смотрите, он шевелится!’ А Вы, молодежь, берегите фигурки, пока они у Вас есть. Как говорится, ‘в каждом худом человеке сидит толстый и все время нахально требует, чтобы его выпустили’. Но в наше странное время все женщины почему-то хотят похудеть. Даже те, которые не едят, а только курят и пьют. Все причитают: ‘Черт с ним, с весом, сбросить бы объем!’

Эдвард Дагмар:

Во всем виноват Эйнштейн. С тех пор, как он объявил, что все в мире относительно, женщины никак не могут решить: полнеют они или уже толстеют.

Циннеркнок:

Скорее, дайте мне что-нибудь съедобное! Я только немного попользуюсь и все верну обратно. Я все умею перерабатывать в жир, даже собственные волосы.

Линни:

А может быть, Вам заняться спортом?

Циннеркнок:

Спорт — это один из самых утомительных видов безделья, это тунеядство, доведенное до абсурда.

Линни:

Тогда как насчет диеты?

Циннеркнок:

На такую низость способны только вегетарианцы! Я однажды сел на диету, но раздавил ее. Хорошему человеку голодать вредно, а плохому — бесполезно.

Линни:

Расскажите нам пока что-нибудь интересное, Тилли.

Циннеркнок:

Да, только обязательно про еду.

Тилли:

Я читал, что женщины за свою жизнь в среднем съедают двадцать пять тонн пищи, а мужчины — двадцать две тонны.

Циннеркнок:

Почему так мало?

Тилли:

Видимо, больше не успевают.

Циннеркнок:

Эх! Не надо о грустном! Пойдем лучше наращивать окорочка! Будем толстенькими! А худеть начнем сразу после обеда.

Эдвард Дагмар:

Меня, любимого, подождите.

Все уходят.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

‘ПОДСЛУШИВАНИЕ’

‘Сердце имеет доводы, которых не знает разум’
Б. Паскаль

Входят Эдвард Дагмар и Тилли.

Эдвард Дагмар:

(стараясь скрыть волнение) Вот здесь… Я слышал за обедом — здесь они должны встретиться. А мы притаимся вот там, на скамеечке за кустами, и подождем.

Тилли:

А мне в детстве говорили, что подслушивать — нехорошо.

Эдвард Дагмар:

Правильно! Подслушивать нехорошо. Кто предлагает подслушивать? Подслушивать низко, бесчестно, подло, пошло и аморально. Мы ни в коем случае не будем подслушивать. Мы будем подсматривать. Где написано, что подсматривать плохо?

Тилли:

Кажется, взгляд через замочную скважину считается не очень благородным поступком.

Эдвард Дагмар:

Но здесь нет никакой замочной скважины…

Тилли:

Вы не ревнуете?

Эдвард Дагмар:

В моем возрасте чувство ревности сильно заглушается ощущениями, доставляемыми ревматизмом. Каждому Бог дает что-то свое: одному красоту, другому ум, третьему ревматизм.

Тилли:

Ревность — один из признаков любви, говорят, иногда она даже может стать ее причиной.

Эдвард Дагмар:

Ох, Вы не знаете жизни, Тилли! Это только в романах пишут, что если, увидев жену, беседующую с другим мужчиной, муж не накричал на нее, не подрался с ее собеседником и не покончил с собой, значит, все — большая любовь уже прошла.

Тилли:

Я читал, что женщины никогда не прощают ни ревности, ни ее отсутствия.

Эдвард Дагмар:

Да зачем мне ревновать в воскресенье, когда для этого есть остальные шесть дней недели? Конечно, я несколько старомоден и считаю, что в объятиях у одной женщины не должно оставаться слишком много места для второго мужчины. Но Ганс надоел бы ей еще быстрее, чем я.

Тилли:

Почему Вы так думаете? Я слышал, что красивые женщины и богатые мужчины никогда не надоедают друг другу, разумеется, пока не поженятся.

Эдвард Дагмар:

Тем не менее, статистика утверждает, что женщины намного вернее, чем мужчины, во всяком случае неверных мужей в два раза больше, чем неверных жен. Для меня всегда было загадкой, с кем изменяют своим женам эти лишние мужья.

Тилли:

Наверное, друг с другом.

Эдвард Дагмар:

На самом деле женщинам, которые разлюбили, не нужны ни любовь, ни нежность, ни даже деньги — им нужен только повод, чтобы иметь возможность пожаловаться на отсутствие любви, или нежности, или денег. Для женатого мужчины весь ад вымощен откровениями, которыми его жена делится с его друзьями.

Тилли и Эдвард Дагмар, беседуя, уходят. Входят мистер Циннеркнок и Эльза Дагмар.

Эльза Дагмар:

Нам надо поговорить. Мне нужно пожаловаться.

Циннеркнок:

Желание дамы — закон… Правда, обычно мы гораздо больше нуждаемся в том, чтобы было с кем помолчать, чем в том, чтобы было с кем поговорить. Все люди делятся на тех, с кем невозможно разговаривать, и тех, с кем приятно помолчать.

Эльза Дагмар:

Знаете что…

Циннеркнок:

Что, властительница моего сердца?

Эльза Дагмар:

Скажите, только честно, я очень постарела? Как я выгляжу?

Циннеркнок:

Ну, что тут можно сказать? Вы — не красивая… Вы — очень красивая. И очень молодая. Просто прелесть!

Эльза Дагмар:

Ну да: девочке говорят — ‘Прелесть!’, девушке говорят — ‘Прелесть!’, молодой женщине говорят — ‘Прелесть!’ и только нам, старухам, при встрече говорят (кривляется, изображая старушку): ‘Вы сегодня щщщ-удесно выглядите! О-шшш-обенно по шшш-равнению шш тем, што от Вас о-шшш-танется лет через пять’. Никто и никогда не скажет Вам, что Вы молодо выглядите, если Вы действительно все еще молоды.

Циннеркнок:

Вы всегда были красивы и всегда будете молоды. И как только такую красоту делают?

Эльза Дагмар:

Вы не поймете — Вы не косметолог. Но говорят, что красивые женщины не умеют красиво стареть.

Циннеркнок:

Ну что Вы, красивые женщины иногда умирают, но никогда не стареют.

Эльза Дагмар:

Красивые женщины умирают несколько раз. А годы идут и от вечности остаются какие-то опилки…

Циннеркнок:

Если женщина все еще способна расстраиваться, значит, она все еще очень молода.

Эльза Дагмар:

Льстец! Ах, какой Вы льстец! Но не Вы ли мне когда-то очень давно говорили: ‘Если Вы слишком молоды или недостаточно молоды — не верьте ни клятвам, ни комплиментам’. А еще, помню, Вы рассказывали, что все женщины делятся на очень молодых, ‘все еще молодых’ и ‘все еще молодых несмотря ни на что’.

Циннеркнок:

Я тогда был слишком юн, чтобы что-нибудь понимать в жизни, а тем более — в женщинах. В молодости мужчинам все девушки старше восемнадцати лет кажутся очень взрослыми.

Эльза Дагмар:

А в старости — слишком старыми?

Циннеркнок:

Любимой женщине никогда не бывает больше тридцати…

Эльза Дагмар:

А не любимой — меньше ста восьмидесяти? И кто это придумал, что с годами мы должны стареть, в то время как внутри себя мы только молодеем? Сердце не стареет, на нем не бывает морщин, только шрамы.

Циннеркнок:

Женщины всегда молоды, просто мужчины стареют слишком быстро и не успевают этого заметить. Все женщины молоды, пока живы. Стареют только мужчины. Смотрите. Вы — все такая же красавица, как и раньше, а вот с моей фигуркой хорошо только по радио выступать.

Эльза Дагмар:

Ах, Вы всегда так гениально льстите! Впрочем, Вы правы: женщины не стареют, мужчины не взрослеют — разве что лет через пять после смерти.

Циннеркнок:

С такими обворожительными женщинами, как Вы, лучше не встречаться, а встретившись, не расставаться. Но почему Вы иногда говорите такие печальные вещи? В печали любой женщины есть вина какого-нибудь мужчины. Я угадал?

Эльза Дагмар:

У меня все хорошо. У меня почти все хорошо: Эдвард почти академик, я его почти люблю, он почти стал таким, каким мне хотелось его сделать, я почти… Мы почти счастливы… (начинает плакать). Он — здесь и я — здесь, а где же счастье? Мне так тяжело. Все готовы осудить, многие готовы простить, но никто не готов помочь.

Циннеркнок:

Женщины ходят по розам собственного воображения босиком — и часто наступают на шипы.

Эльза Дагмар:

Мы все время ссоримся. Он все время не дает мне говорить. В результате я уже почти охрипла. И он все время все преувеличивает. Я ему миллион раз говорила, что это неприлично! Но у него такая чистая совесть, как будто нет никакой! Как это ужасно — то же старое лицо, то же старое брюзжание, а новыми у него бывают только пломбы в старых зубах.

Циннеркнок:

Но раньше Вам нравилось его неуклонное стремление ко всему постоянному и неизменному?

Эльза Дагмар:

Ах, мой друг, после падения лучшая сторона бутерброда превращается в худшую сторону. Вы же знаете, найти логичное объяснение, почему женщина плачет или выходит замуж, труднее всего ей самой. И еще, оказывается, нельзя смеяться над тем, кого любишь, потому что очень трудно будет потом любить того, над кем смеешься. Любовь — это странное чувство, неизвестно для чего возникающее и непонятно почему исчезающее. Прощать легче, чем любить. Но что остается после этого? Собирать смешные осколки глупой жизни, потраченной на злые препирательства с когда-то обожаемым человеком.

Циннеркнок:

Никто не получает от судьбы всего, чего хочет, и никто не хочет всего, что получает.

Эльза Дагмар:

Почему на целую жизнь дается только одна судьба? Разве же мы представляем себе, какую судьбу выбираем, выбирая наш путь? Помните старую-старую сказку про маленькую девочку, которой злая ведьма заколдовала ножки, чтобы они отнесли эту бедную девочку непонятно куда — далеко-далеко от дома в темный-темный лес в незнакомую, неведомую страну… Я как будто потерялась. Я хочу домой, к себе домой, но я уже не знаю — где он, мой дом? Я потеряла себя… А жизнь так коротка: только начнешь привыкать, как уже пора отвыкать. Как несправедливо, что на целую жизнь дается только одна судьба. Бежишь, бежишь, а возле финиша понимаешь, что бежала не в ту сторону.

Циннеркнок:

Я в молодости тоже очень быстро бегал — об финишные ленточки все ребра переломал…

Эльза Дагмар:

Теперь не могу понять: почему я замужем? Ведь я же ничего плохого не сделала. Настолько плохого…

Циннеркнок:

В жизни всегда так: сначала не понимаем, а потом привыкаем.

Эльза Дагмар:

А я все иду куда-то туда, куда мне давно пора прийти. Иногда мне кажется, что жизнь похожа на темную комнату, все выходы из которой ведут в еще более темные комнаты. А иногда мне кажется, что если моя жизнь вдруг осветится солнечным лучом — я погибну от непривычки к счастью. Сколько лет, сколько долгих лет душа моя ждала чего-то. Неужели она так и умрет, не дождавшись? Хочется счастья — жгучего, блаженного, огромного. Хочется вырваться далеко, вырваться прочь, а потом — еще дальше… А я все жду, что что-то произойдет и появится кто-то, способный показать мне жизнь — большую и новую, новую для меня.

Циннеркнок:

Чаще всего жизнь, которую мы ищем, — это та жизнь, которую мы не замечаем.

Эльза Дагмар:

Я ожидала от жизни чего угодно, но только не того, что когда-нибудь мне будет больше сорока. Я не готова к будущему. Я не готова даже к прошлому. А еще у меня в этом году гороскоп не очень удачный…

Циннеркнок:

Надо быть очень осторожными со всей этой хиромантией, астрологией и прочими суевериями. Один мой приятель пытался перебежать дорогу черной-черной кошке и попал под белый-белый омнибус.

Эльза Дагмар:

Что ж, каждый идет в ад своим путем… Интересно, а какой цвет там сейчас в моде?

Циннеркнок:

Не знаю. О цвете никаких сведений оттуда не поступало, но как предполагали в средние века: ад — это место, где дурно пахнет и никто никого не любит.

Эльза Дагмар:

Правильно предполагали. Все мы нуждаемся в любви, даже если ее не заслуживаем.

Циннеркнок:

Особенно, если ее не заслуживаем.

Эльза Дагмар:

Мне трудно и со мной трудно… Порой так не хочется верить в свою вину, что невольно начинаешь верить в чужую… По странной прихоти природы почему-то начинаешь постепенно раздражаться и в конце концов чуть ли не ненавидеть того, кому постоянно желаешь только добра. Даже самая любящая женщина не в состоянии дать мужчине больше счастья, чем он может взять. Он такой эгоист! Вместо того, чтобы думать о моих чувствах, все время думает только о своих чувствах. Нет, он все-таки невыносимый человек.

Циннеркнок:

А в чем это выражается?

Эльза Дагмар:

Ну, например, я иногда совсем не хочу с ним разговаривать!

Циннеркнок:

Если бы он и вправду был Вам так безразличен, Вы не говорили бы об этом столь страстно.

Эльза Дагмар:

Иногда мне кажется, что я его ненавижу.

Циннеркнок:

(говорит насмешливо) Удивительно. Сколько лет прошло, а Вы все с той же страстью ненавидите друг друга. Не переживайте. От любви до ненависти — один шаг, и обратно тоже не больше. Вот один мой знакомый так яростно ненавидел деньги, когда они у него были, что всегда почти мгновенно от них избавлялся, а избавившись, снова начинал их пламенно любить.

Эльза Дагмар:

Мне трудно и со мной трудно…

Циннеркнок:

Болезни с таким названием нет.

Эльза Дагмар:

А почему же я страдаю?

Циннеркнок:

Вы не страдаете — Вы живете. Потерпите, все еще переменится. И Вы сами еще переменитесь — Вы ведь из тех, кто еще способен меняться. И к Эдварду вернется утраченная щедрость на слова, и к Вам вернутся долгие, нежные, сладостные мечты. Поверьте мне: иногда мы живем счастливо, даже не подозревая об этом. А Вы еще будете очень счастливы.

Эльза Дагмар:

Правда?

Циннеркнок:

Правда. Только никому не говорите о своем счастье — берегите нервы окружающих.

Эльза Дагмар:

У меня такое ощущение, что мы не одни.

Циннеркнок:

Почему?

Эльза Дагмар:

Потому что с Вами все время Ваше чувство юмора. Оно Вас ни на секунду от себя не отпускает?

Циннеркнок:

Вы такая умница!

Эльза Дагмар:

А говорят, что женщины бывают либо умные, либо красивые. Как Вы считаете, кто я?

Циннеркнок:

В таком случае Вы — не женщина.

Эльза Дагмар:

О чем Вы теперь думаете?

Циннеркнок:

Как раньше все было просто.

Эльза Дагмар:

Когда?

Циннеркнок:

В каменном веке. Считалось, что мужчина должен быть силен и свиреп, питаться только сырым мясом, а девушка лет до сорока должна думать, что ‘секс’ — это такие насекомые в Китае… А потом я влюбился в Вас. Вот так несчастливо случилось. И где был мой благородный инстинкт самосохранения? Не понимаю. (Начинает читать стихи).

Душа моя тебе одной подвластна…

Эльза Дагмар не слушает, думает о чем-то своем, неожиданно перебивает.

Эльза Дагмар:

Наверное, для счастья мало быть счастливой, надо уметь чувствовать себя счастливой. А время безжалостно… (опять задумывается)

Циннеркнок:

Время крадет у нас все самое лучшее. Остальное мы теряем сами. (опять начинает читать стихи) Я думаю о том, что все могло иначе: быть, мыслиться, вплетаться в смету чувств…

Эльза Дагмар

(перебивает, не слушая): А может, мне неожиданно перекрасить свои волосы в рыжий цвет, а потом вдруг снова стать блондинкой?

Циннеркнок:

Не знаю.

Эльза Дагмар:

Ах, какой Вы бесчувственный!

Циннеркнок:

Неправда. Я очень чувственный.

Эльза Дагмар:

Я не чувствую себя виноватой, но… Может, я его недостаточно любила, а он это чувствовал? Мне трудно и со мной трудно…

Циннеркнок:

В нашем климате святые не выживают.

Эльза Дагмар:

Но у меня так много недостатков.

Циннеркнок:

Главный недостаток красивых женщин — их мужья. И потом, если припомнить все, чего мужчины хотят от женщин, много ли найдется мужчин, достойных быть женами?

Эльза Дагмар:

(не слушает, неожиданно спрашивает) Мы разгневаны. Почему уже тридцать секунд мною не восхищаются? Почему мне не читают стихи?

Циннеркнок:

‘Озера глаз твоих чисты и непорочны,

Но в грех ввести способны и святого…’

Эльза Дагмар:

Хвалите меня, хвалите! Я постараюсь не обидеться.

Циннеркнок:

Говорят, умного человека незаслуженная похвала унижает.

Эльза Дагмар:

Значит, я предпочитаю быть дурой.

Циннеркнок:

А Вам бы хотелось, чтобы кто-то постоянно шептал Вам: ‘Весь шар земной сложу к твоим ногам и за тобой пойду на край Вселенной’? Вам бы хотелось, чтобы кто-то предложил: давайте уедем далеко-далеко?

Эльза Дагмар:

А как же Эдвард? Я не могу надолго оставлять его одного — он такой жуткий зануда, он без меня будет очень одинок…

Циннеркнок:

Не волнуйтесь. Добрый человек никогда не останется в одиночестве — его обязательно отыщут злые соседи. Он с ними поссорится и в его жизни снова появится смысл.

Эльза Дагмар:

Да Вы что! В наше время безопаснее устроить третью мировую войну, чем поссориться с соседями… А Эдвард все еще ревнует к Вам. Я видела — за обедом его взгляд напоминал контроль багажа на таможне. Мужчины становятся ужасно ревнивы, когда начинают влюбляться и когда перестают любить. Как Вы думаете, мы с Вами были бы счастливы, если бы…

Циннеркнок:

Пожалуйста, не надо открывать шкафы памяти — в них танцуют скелеты воспоминаний. Не стоит тосковать по прошлому — там давно уже никого нет…

Эльза Дагмар:

(не слушает) Интересно, если бы Архимед мылся не в ванне, а в душе, а на Ньютона упало не яблоко, а кирпич, что бы они открыли?

Мистер Циннеркнок не успевает ничего сказать.

А если бы я влюбилась в кого-нибудь еще? И тогда у меня было бы совсем другое имя, а главное — совсем другой муж. А вдруг он был бы глупым и жадным? Как это было бы ужасно!

Циннеркнок:

На самом деле женщины обожают выходить замуж за глупых и жадных мужчин, потому что им всегда приятно говорить правду о своих супругах.

Эльза Дагмар:

Мой Эдвард не такой!

Циннеркнок:

Да, он не такой.

Эльза Дагмар:

Но у него много недостатков.

Циннеркнок:

Мужчины все в жизни делают только из-за своих недостатков: влюбляются из-за недостатка опыта, женятся из-за недостатка воображения, разводятся из-за недостатка терпения, ругают всех женщин из-за недостатка воспитания и снова влюбляются из-за недостатка памяти.

Эльза Дагмар:

А Вы все шутите… Как тогда…

Циннеркнок:

И нежность дней былых мне обжигает душу…

Эльза Дагмар:

Это красиво. Это правда?

Циннеркнок:

Правда, потому что красивые слова всегда правдивее скучных.

Эльза Дагмар:

Спасибо, что Вы выслушали меня. Теперь я чувствую — так люблю своего мужа, что в следующий раз непременно выйду замуж за кого-нибудь такого же, как он… Теперь мне стало так легко, так просто. Вы такой замечательный собеседник. Вас надо женить… Циннеркнок вздрагивает от неожиданности.

Зачем у Вас такое лицо?

Циннеркнок:

Для конспирации.

Эльза Дагмар:

Точно. Вас надо женить.

Циннеркнок:

Этого мне только не хватало на старости лет! Живым я не дамся!

Эльза Дагмар:

Надо, надо.

Циннеркнок:

Ох, женщины, все-то Вам не сидится, не лежится! Вечно Вам надо мужчин на подвиги толкать! Это хорошо, что Вы такая душевная и гуманная, а иная как толкнет — так и задавит. Между прочим, подвиги надо совершать не чаще одного раза в день, а я сегодня уже совершил два героических поступка: проснулся и встал.

Эльза Дагмар:

Почему Вы до сих пор не женаты?

Циннеркнок:

Так получилось… Всю жизнь смотрел на девушек, да так и не высмотрел. К тому же бытовая техника в наше время настолько облегчила женский труд, что мужчинам нет никакого смысла жениться. Мужчина теперь спокойно может обойтись без женщины и даже без нескольких женщин.

Эльза Дагмар:

Зачем Вы все время шутите?

Циннеркнок:

Не хочу выглядеть умным — боюсь, привыкнете. Знаете, в моей жизни было многое: и счастье, и несчастья. Счастье — в том, что я всегда влюблялся в женщин, которых не был достоин, а несчастье — в том, что они предпочитали мне мужчин, еще менее достойных их любви, чем я. А теперь… Мужчины делятся на две категории: на тех, которым жениться еще рано, и тех, которым жениться уже поздно. Говорят, что брак по любви — это когда красивый, молодой, богатый мужчина женится на красивой, молодой, богатой девушке… Любовь — как горизонт: чем мы старше, тем он отдаленнее. В моем возрасте из женщин я искренне могу заинтересовать только налогового инспектора. К тому же нелюбимые люди стареют быстрее. Я уже слишком стар, чтобы любить кого-нибудь, кроме самого себя. В моем возрасте менять что-то в своей жизни — все равно, что переставлять стулья на палубе ‘Титаника’. Весна моя прошла, пора стареть, скучать, пукать, сплетничать и злословить. ‘Прошли года желаний и страстей — и все вокруг темней, темней, темней…’ Я знаю, что любовь необходима, только уже не помню, для чего. Ромео в моем возрасте уже сорок лет как умер.

Эльза Дагмар:

Вас все-таки надо женить. Вам надо влюбиться.

Циннеркнок:

Я слышал, что любовь — неплохая штука, но я предпочитаю покой. Любить — опасно. Почти так же опасно, как жить.

Эльза Дагмар:

Нет, с Вами надо что-то делать. Надо, чтобы Вы срочно в кого-нибудь влюбились.

Циннеркнок:

Не получится. У меня нет сердца.

Эльза Дагмар:

Зато у Вас есть деньги, Вы такой богатый!

Циннеркнок:

Это русский язык богатый, а я — так, погулять вышел… И потом — возраст… Любовь, конечно, зла, но не до такой же степени. Как говорил один джин, выйдя на пенсию: исполнить желание я уже не могу, но могу его отбить.

Эльза Дагмар:

Почему Вы все время говорите всякие гадости?

Циннеркнок:

Это у меня голос такой.

Эльза Дагмар:

Не понимаю, почему Вы так упорно не хотите создавать семью?

Циннеркнок:

Чаще всего в молодости женятся из-за того, что встретили свою любовь, а в старости — из-за того, что так и не встретили. Но гораздо легче привыкнуть к одиночеству, чем к ежедневному общению с человеком, которого не любишь. К тому же об одиночестве, в отличие от жизни, никто всерьез не думает, что это — навсегда.

Эльза Дагмар:

Одинокая жизнь — это кошмар. Если Вас никто не унижает, то на кого же тогда можно пожаловаться?

Циннеркнок:

Несчастливый брак имеет все недостатки одиночества и ни одного из его достоинств.

Эльза Дагмар:

Почему Вы так боитесь любви?

Циннеркнок:

Меня в детстве куклой напугали.

Эльза Дагмар:

Что скрывает эта маска — человека или проблему?

Циннеркнок:

Попробуйте догадаться.

Эльза Дагмар:

Неужели Вам не хочется…

Циннеркнок:

(перебивает) Умные люди говорят, что неумение вовремя сказать своим желаниям ‘нет’ обычно заканчивается тюрьмой или женитьбой.

Эльза Дагмар:

И что плохого в женитьбе?

Циннеркнок:

Ужаснейшая участь — одиночество вдвоем.

Эльза Дагмар:

Многие холостяки мечтают о счастливой семейной жизни.

Циннеркнок:

И многие женатые — тоже.

Эльза Дагмар:

Вы себя многого лишаете…

Циннеркнок:

И не говорите! Когда я вспоминаю, чего сам себя лишил в жизни, я от ужаса сразу засыпаю. Мы, мужчины, робкие, слабые, пугливые создания. Только женщины совершенно не хотят этого понимать.

Эльза Дагмар:

Осталась ли в Вас хоть капля серьезности?

Циннеркнок:

Увы! Остатки моей серьезности похоронены под обломками моих чувств. Я не против женщин, просто я их боюсь и не хочу с ними встречаться.

Эльза Дагмар:

Почему?

Циннеркнок:

Потому что женщина способна заставить плакать мужчину в трех случаях: когда он ее встретил, когда он с ней расстался и когда он потом встретил другую, еще более страшную женщину.

Эльза Дагмар:

Вы хоть иногда умеете говорить серьезно?

Циннеркнок:

Да, если меня совсем не слушают.

Эльза Дагмар:

Я Вас не понимаю…

Циннеркнок:

Чтобы быть понятным, нужно что-то скрывать.

Эльза Дагмар:

Я Вас не понимаю. Что Вы скрываете? Любовь? Чувства? Страсть?

Циннеркнок:

Умоляю, не говорите так красиво! Для таких слов нужны совсем другие уши.

Эльза Дагмар:

Почему?

Циннеркнок:

Потому что Бог не творит чудес, лишенных смысла. Душа моя открыта для воспоминаний и закрыта для всего остального. Пожалуйста, не надо терзать мой хрупкий внутренний мир. Хватит делать мне трепанацию души. Пожалуйста, не выворачивайте мне сердце наизнанку. Пожалуйста! Вы же знаете, я не смог бы полюбить никого, кроме Вас. ‘Я из племени такого — полюбив, мы умираем…’ Но и Вас я тоже уже не могу любить.

Эльза Дагмар:

Почему?

Циннеркнок:

Потому что жизнь делится на три части: когда веришь в любовь, когда не веришь в любовь и когда уже все равно.

Эльза Дагмар:

Вы все еще сердитесь на меня за то, что было… Вернее, за то, чего не было двадцать лет назад?

Циннеркнок:

Любовь — слишком большое чувство, чтобы таскать его в себе без боли. Любовь изготавливают злые эльфы из увеличительных стекол, к тому же еще и кривых…

Эльза Дагмар:

Вы меня все еще никак не можете простить?

Циннеркнок:

Прощать умеют только счастливые люди. И потом: простить — не значит забыть. Как сказал поэт: ‘Раны любви не всегда убивают, но не заживают никогда’. А те раны, которые наносишь себе сам, не лечит даже время. А разве Вы меня — простили?

Эльза Дагмар:

Давно.

Циннеркнок:

Неправда. Люди никогда не прощают тех, кому они причинили зло когда-то.

Эльза Дагмар:

Что я Вам плохого сделала?

Циннеркнок:

Вы заставили меня страдать.

Эльза Дагмар:

И поэтому Вы меня больше не любите?

Циннеркнок:

Не люблю. Осудите меня или помилуйте, как Вам будет угодно. Чувства как деньги — они или есть, или нет. Это вам любой банкир и любой любвеобильный маниак подтвердят.

Эльза Дагмар:

Так Вы больше не мучаетесь из-за меня? Не страдаете?

Циннеркнок:

Нет. Это раньше я был молодым дураком. Теперь постарел.

Эльза Дагмар:

И Вы больше не завидуете Эдварду?

Циннеркнок:

Нет. Потому что завидовать — обидно. Завидовать — значит верить в то, что ты хуже.

Эльза Дагмар:

Значит, я Вас потеряла? Значит, Вы меня больше совсем-совсем не любите? Почему?

Циннеркнок:

Из одного и того же кролика нельзя постоянно делать то друга, то жаркое.

Эльза Дагмар:

Как горько, как непоправимо горько Вы меня обидели. А Вы меня не обманываете? Учтите, когда я добрая — я очень-очень добрая, а когда я злая — я очень-очень злая!

Циннеркнок:

Видите, как глупо говорить правду, если знаешь, что от тебя ее не ждут? Правда нефотогенична. Ну почему красивые женщины не способны поверить, что существуют мужчины, которым от них нужно только одно — поговорить?

Эльза Дагмар:

Мне так Вас жаль… Так жаль!..

Циннеркнок:

Я Вам вот что скажу, только Вы на меня не обижайтесь: не надо меня жалеть — у меня слабые нервы.

Эльза Дагмар:

А Вы стали еще злее, чем были.

Циннеркнок:

Просто я поумнел.

Эльза Дагмар:

Вы специально хотите меня обидеть?

Циннеркнок:

Да.

Эльза Дагмар:

Зачем?

Циннеркнок:

Так надо.

Эльза Дагмар:

Вы хотите поссориться?

Циннеркнок:

Да, ведь мы ссоримся уже больше двадцати лет — давайте не будем нарушать наши традиции.

Эльза Дагмар:

Ну почему Вы опять хотите со мной поссориться?

Циннеркнок:

Не лезьте в чужую душу — лучше заводите свою.

Эльза Дагмар:

Вы просто чудовище! Монстр! Дурак!

Циннеркнок:

Кому-то надо быть глупее. Уж лучше я, чем Вы.

Эльза Дагмар:

Дурак!

Эльза Дагмар выбегает в слезах.

На сцену выскакивает расстроенный Эдвард Дагмар, вслед за ним появляется Тилли. Эдвард Дагмар мечется по сцене, смешно машет руками и сбивчиво говорит, обращаясь к мистеру Циннеркноку.

Эдвард Дагмар:

Как ты мог? Разве тебе трудно было сказать, что ты ее любишь? Что знаешь о любви ты? Ты! Который… Которому…

Циннеркнок:

(возбужденно) А что ты знаешь об Эльзе?

Эдвард Дагмар:

Знаю только то, что сейчас побегу утешать свою любимую, драгоценную, бесподобную женушку, которую… которая… Откуда тебе знать, как она прекрасна. Красота может жить только в любящих глазах… Чтобы видеть красоту женщины, надо глядеть на нее влюбленным взглядом, потому что настоящая красота бывает видна только в зеркале любящих глаз, даже если это обжигающая красота обижающей нас женщины… А Эльза еще очень красива. И если не слушать то, что она говорит, то смотреть на нее еще очень приятно… Она — умная, чувствительная и доверчивая, заслуживающая любви, уважения или хотя бы жалости… Тебе не понять, что у любимой женщины всегда только один недостаток — у нее нет недостатков… Любимая женщина не может иметь недостатков. У нее никогда не спрашивают: ‘Где твоя грудь? Чем мы выкормим следующее поколение?’… Эльза — красивая, умная, добрая. Будь она чужой женой — цены бы ей не было… И надо уметь щадить чужие чувства, если не хочешь потерять свои…

Циннеркнок:

(надевает маску привычного цинизма) Нервные Вы все какие-то стали… Хорошо у Вас — даже в цирк ходить не надо. Ты что, хочешь, чтобы я твоей жене в любви объяснялся?

Эдвард Дагмар

(как будто не слышит предыдущей фразы):

Надо не бояться говорить ласковые слова любимому человеку!

(Замолкает, потом кричит, убегая за кулисы).

Любимая! Не плачь, а то глазки станут красненькие, как плоды томата!

КАРТИНА ПЯТАЯ

‘СОВЕТЫ’

‘Не надевайте чистые штаны, когда идете воевать за правду’
Г. Ибсен

На сцене мистер Циннеркнок и Тилли.

Циннеркнок:

Ну, и что обо всем этом может сказать философия?

Тилли:

Как всегда: ‘Жизнь коротка и печальна, и поскольку она очень печальна, то очень хорошо, что она коротка’.

Циннеркнок:

Вы, молодой человек, неправильно цитируете классиков. Несолидно. Когда автор Вам известен, надо говорить ‘как сказал такой-то’. Во всех остальных случаях цитату следует приписывать Сведенборгу, если, конечно, она не слишком остроумна… Хотя наверное, я все-таки сволочь.

Тилли:

Не думаю.

Циннеркнок:

Не сволочь? Нет? Жаль, говорят, быть сволочью очень полезно для пищеварения. Когда просыпается совесть — это очень хорошо. До тех пор, пока это — чужая совесть. Голос разума, голос сердца, голос совести, голос долга, голос мечты — да этот хор как завоет, мало не покажется. Совесть — это маленькая скомканная бумажка, застрявшая где-то под сердцем. Но иногда нужно уметь быть добрее своей совести. Правда, многие люди так устроены, что их память и их совесть никогда не соприкасаются друг с другом. И у каждого свой комплект запасных камней за пазухой…

Не спешите меня осуждать, не спешите. В цивилизованных странах человеку перед повешением принято давать возможность заявить, что он не виновен. Не спешите осуждать, в человеке столько всего понамешано: чувства, совесть, кости, хрящи, сухожилия.

Тилли:

Кто я такой, чтобы осуждать кого-то, тем более — Вас. И за что?

Циннеркнок:

За равнодушие, например. Но Вы пока не знаете, что такое настоящее равнодушие. Когда у женщины спрашивают, где погиб ее сын, и, получив ответ, восклицают: ‘Что ж, там тоже прекрасная местность’ — это настоящее равнодушие. Когда певица, сидя в студии и увидев за окном умирающих от голода детей, плачет и сквозь рыдания произносит: ‘Господи, как это ужасно! Никогда! Никогда мне не удастся так похудеть!’ — это настоящее равнодушие.

Тилли:

Как глупо и жестоко с ее стороны.

Циннеркнок:

Ну, это Вы зря — во всем виноваты только макароны и журналисты… Значит, Вы пока не знаете, что такое настоящее равнодушие. За настоящее равнодушие никогда не осуждают, потому что оно всегда слишком естественно. А я просто нелеп! К старости обзаводишься таким количеством масок, что перестаешь чувствовать даже пощечины. Но жизнь все равно умудряется время от времени срывать с нас маски вместе с лицами. Меня подвело отсутствие фантазии — не думал, что может быть еще хуже. Когда становится больно — начинаешь шутить, глупо шутить. А кажется, что насмехаешься. Поймите, женщина, упоминающая о муже в разговоре со своим поклонником, на самом деле все еще любит только своего мужа. И если приходится выбирать между ложью и жестокостью, лучше выбрать ложь. Скажу Вам по секрету. Это наша старая-старая игра. Как только у Эдварда и Эльзы появляется трещинка в отношениях, они вызывают меня, потому что только я умею так их обидеть, чтобы помирить.

Тилли:

Думаете, теперь у них все будет хорошо?

Циннеркнок:

На самом деле они очень счастливы и очень любят друг друга, хотя иногда и не догадываются об этом. Словами никогда не объяснить отношений, существующих между близкими людьми. Хотя большинство вещей в этом мире очень легко понять, если не пытаться их объяснить.

Тилли:

Почему же они ссорятся?

Циннеркнок:

Любящие друг друга люди чаще всего продолжают ссориться не потому, что хотят поссориться, а потому, что не имеют поводов помириться. Теперь у них будет такой повод. Чуть больше любви, чуть меньше скандалов, и жизнь станет прекрасна. И будет у них совершеннейшая семейная идиллия, будут любить друг друга и с утра вместе пить водку из самовара. А на ночь читать вслух эротическую литературу — долго, пока не заснут. И будут в старости, шурша морщинами, говорить друг другу: ‘Не грызи ногти, а то отберу челюсть!’ Он будет ей нашептывать: ‘Утро мое ясное! Цветочек мой лазоревый!’, а она будет ему напевать: ‘Котик ты мой, котик, кожаный животик’. И будут они жить долго и счастливо. И умрут в один день от переизбытка взаимного умиления. Иногда люди живут очень долго — видимо, назло другим людям. Дольше живут только несмешные анекдоты. Хотя, если тебя любят, не надо жить слишком долго. Зачем искушать судьбу? А я еще долго-долго буду завидовать их счастью. Все мы хотим быть любимыми и быть нужными — ведь это одно и то же. Какой же хороший я человек! А не ценят! Что Вы приумолкли? О чем думаете?

Тилли:

Думаю, что в юности любовь — это тяжелая болезнь, а в старости — очень тяжелая болезнь.

Циннеркнок:

Ну вот, и у меня теперь воспоминания уже пошли цепляться одно за другое. Вспомнил, как Эльза отдала Эдварду ручку и сердечко, ножки и ушки, печень и почки, оставив мне только мои воспоминания. Украденное сердце можно вернуть, но подаренное — никогда. Впрочем, каждый человек рано или поздно выдумывает для себя такую историю своей любви, в которую верит…

Послушайте! Советы одного старого черта полезнее, чем упреки ста молодых ангелов. Жизнь учит только тому, что в конце концов она проходит. Но даже этому жизнь учит слишком поздно. Опыт — это то, что судьба дает вместо того, что у нее просишь. Опыт не приобретают. Опыт — это то, что нами потеряно. Все, что боятся назвать ошибкой, называют опытом. А жизнь — это постоянный выбор своих ошибок среди множества чужих. И чтобы успеть сделать много ошибок, надо делать их быстро. Запомните: для любви сделано недостаточно, если не сделано все. Чувства требуют, чтобы о них рассказали…

Тилли:

Но почему Вы сами так не поступаете?

Циннеркнок:

Потому что мы сложнее, чем наши мысли. Мы почти такие же сложные, как наши чувства. Чувства требуют, чтобы о них рассказали, иначе с возрастом душа становится похожа на обветшавшую сырую стену. Радуга больших надежд рассыпается на угольки мелочных разочарований. И дни ползут, как сбитые повозками собаки. А потом жизнь мельчает, мельчает — и остается только черточка между двумя датами.

Трагедия равнодушия не в том, что никого не любишь, а в том, что уже не можешь полюбить. А когда слишком долго не можешь никого полюбить, начинаешь ненавидеть самого себя. Вот замерзну от ледяной грусти и найдете Вы мой немолодой и некрасивый трупик… Любовь — это короткая болезнь между смертью и смертью. Надо спешить. Очень часто любимые люди выходят замуж или умирают лет за тридцать до того, как решаешься рассказать им, как их любишь. Прожорливое время все уносит, ничего не предлагая взамен. Ведь человеку даны только три возраста: детство, юность, старость. И годы всегда идут только в одну сторону. Нужно спешить!

Знаете, астрологи говорят: ‘У каждого своя звезда, однако, время от времени, звездочка не слушается, и надо ее чуть-чуть подтолкнуть’. Завтра может быть поздно. Может быть, поздно уже сегодня. Иди к ней — поговори с ней.

Тилли:

Но ведь я ничего не могу ей дать.

Циннеркнок:

Женщины не нуждаются в том, чтобы им что-то ‘давали’ — они или берут сами, или заставляют потерять. В юности надо идти по солнечной стороне жизни и верить, что всех нас ждет изумительнейшая судьба. И эта судьба лучше нас знает, что нам надо делать. Надо уметь доверять своему сердцу, пока оно у нас есть.

Думаете, мне не хочется испытывать раз за разом самое утреннее из чувств, сладостное безотчетное томление души, пьянящий трепет ожидания, чтобы сердце разрывалось от счастья и ныло от предчувствий? И каждый раз умирать от радости, увидев любимого человека? Когда любишь, жизнь обретает смысл, такой теплый, такой уютный… Думаете, мне не хотелось бы стряхнуть пепел прожитых лет, оцепененье, эту звенящую тишину одиночества? Почувствовать, как весенний ветерок разносит свои нежные ароматы? Избавиться от этой леденящей тоски, от невозможности извлечь слова, населяющие душу? Ведь если весной не удается влюбиться, то вслед за ней сразу наступает зима…

Ладно, давай успокоимся и придумаем, что делать. Вообще-то женщина может полюбить абсолютно любого мужчину, при условии, что она его совершенно не знает. Именно абсолютное незнание друг друга — самая частая причина браков. Потому что гораздо легче произвести свежее впечатление, чем опровергнуть сложившееся мнение. К сожалению, в нашем случае этот шанс уже упущен.

Тилли:

Да, такая ситуация букварем не предусмотрена!

Циннеркнок:

Ничего, мы еще хвостиками повиляем! Как учит нас логика, если не можешь исправить одну ошибку, попробуй совершить другую. В основном замыслы бывают великие, но неосуществимые, или реальные, но подлые. Нам не подходят ни те, ни другие. Придется изобретать что-то свое.

Итак, если дама сидит неподвижно, не подавая никаких признаков любви, и молчит — О, это очень подозрительно! — это значит, что она Вас или не любит, или не замечает. Вы потихонечку начинаете движение в сторону намеченного объекта…

Тилли:

Интересно, ведут ли женщины, как борцы, счет своим победам?

Циннеркнок:

Не отвлекайтесь! И не пытайтесь угадать то, что о Вас думают. Даже если бы мы могли это узнать, все равно не захотели бы поверить. Страшно представить, какими монстрами мы выглядим в милых очах, когда начинаем проявлять свой интерес к ним. А у Линни сейчас, между прочим, самый непреклонный возраст, как у всех женщин старше шести месяцев. Девушки становятся так требовательны и так недоверчивы, как только начинают вылезать из пеленок! Юность красива, но зла. И самое печальное, что она в этом совершенно не виновата. Поймите, женщина сердится не только тогда, когда хочет этого, но и тогда, когда не знает, чего она хочет. Вежливость расходуется на незнакомых, нежность тратится на любимых, а для влюбленных у женщин остается только раздражение. И чем больше усилий прилагаешь, чтобы понравиться, тем большее раздражение вызываешь. Но лучше не давайте ей поводов обидеть Вас — можно обижать, любя, но очень трудно любить, обижая. Не ставьте людей в неудобное для Вас положение. Говорите, все время говорите. Мало быть замечательным — нужно быть замеченным. В наше время принято говорить быстро и много, чтобы никто не успевал понимать, врешь ли ты и, если врешь, то зачем. Сильнее всего верят тому, что чаще всего слышат. Важно только добиться, чтобы слышали.

Тилли:

Да я при мысли о ней даже молча заикаюсь.

Циннеркнок:

Я знаю, сердце не болтливо. И на заре, и на закате любви все испытывают робость и замешательство, оставаясь наедине с предметом обожания. Да, любовь — не инфлюэнца — к ней сначала привыкнуть нужно. Наверное существует какая-то очень прочная связь между косноязычием и большим чувством. Я сам однажды был молодым и тоже, когда первый раз в любви объяснялся, так дрожал, что аж вспотел!

Тилли:

А второй раз?

Циннеркнок:

А второй раз не было повода, чтобы объясниться. Влюбленные все время пытаются сказать что-то такое, что на всех известных языках можно сказать только плохо. На самом деле, в разговоре с дамами главное знать, чего говорить не следует. А о том, о чем следует говорить в разговоре с дамами, не знает никто, даже они сами. Я полагаю только, что о своих чувствах надо сказать все, что нужно, и не больше, чем нужно, и не раньше, чем нужно. Вообще-то с женщиной можно говорить о чем угодно, если Вы ей совершенно неинтересны.

Например, девушки очень ценят юмор, особенно если у них красивые зубы. Они будут Вам благодарны за повод улыбнуться. А улыбка — это всегда хорошо, потому что улыбка в отношениях чаще означает запятую, чем точку.

Только не говорите ей, что Вы ее недостойны. Может быть, она этого сразу не заметит. Скромность украшает, но зачем же злоупотреблять такими украшениями? Скромность — это хорошо, если кроме скромности все остальное уже есть. А глупость, не подкрепленная наглостью, не дает никаких существенных преимуществ. Лучше рассказывайте девушке о ее достоинствах, а не о своих недостатках.

И не говорите с ней о других девушках. Люди обычно не слушают, когда говорят не о них, а девушку гораздо больше интересует мнение ее подруг о ее поклонниках, чем мнение ее поклонников о ее подругах.

Тилли:

Да, я тоже слышал, что с присутствующими женщинами не рекомендуется говорить об отсутствующих.

Циннеркнок:

И нельзя быстро переходить к разговорам о чувствах — это настораживает. Важно позволить женщине заподозрить, что хорошее отношение не всегда свидетельствует о коварных планах. Как учит нас классическая философия: ‘Чтобы доверие было достаточно прочным, обман должен быть достаточно длительным’.

Не давайте женщине повода плохо отзываться о Вас — этого она Вам никогда не простит. И еще замечательное правило: когда не знаешь, что сказать, говори все, что думаешь. Это удивляет, а удивление обезоруживает и побеждает все, кроме равнодушия. Только учтите: правду тоже нельзя говорить слишком часто, иначе испортите статистику.

Впрочем, как учат поэты: лучшие слова — это интонации. Знаешь, что говорил победитель конкурса по зазыванию свиней с дальних расстояний? ‘ В твоем голосе должна быть не только сила, но и призыв. Чушки должны чувствовать, что у тебя для них что-то припасено’. Слова забываются легче, чем то впечатление, которое они оставляют.

А вообще, все это пустяки, главное — сделать ‘поправку на сердце’, о которой написано в старинных книгах по стрельбе из лука: ‘если прицелился, но хочется чуть-чуть повернуть лук туда или сюда — поверни’. Иногда это чувство обманывает, но если его не слушаешься — никогда не попадешь в цель. Может быть счастье случается в жизни только по ошибке. А любовь — это всегда приглашение к счастью.

Тилли:

А если…

Циннеркнок:

Не думай. Не бойся. В конце концов, что тебе угрожает? Будешь или счастливым, как Эдвард, или несчастным, как я. Слава Богу, выбор невелик. И не переживай слишком сильно в случае неудачи: какими бы мы ни были, мы всегда кому-нибудь не нравимся.

Женщины любят думать, что их любят, но только тогда, когда они сами готовы полюбить. А чувства никогда не приходят без приглашения. И что же тут поделаешь, если в жизни хватает места для всего, кроме взаимности и автобуса, идущего в нужную сторону? Недаром есть такая французская поговорка: ‘В любви всегда целует только один, а другой лишь подставляет щечку’.

Может быть, человек рождается для того, чтобы любить, а вовсе не для того, чтобы быть любимым. Только люди, лишенные способности любить, все свободное от обмороков время тратят на то, чтобы чувствовать себя несчастными. Ничего страшного, что туман мечты вечно насыщен рифами разочарования. Разочарования — это такой налог на мечты. Возможно, знание сделает тебя несчастным, но оно сделает тебя свободным. И только от тебя зависит, чтобы из могилы надежд выросли нежные фиалки воспоминаний. Потому что человек должен, как советуют в мудрых книжках: ‘собирать жемчужины счастья в океане суеты и нанизывать их на нить воспоминаний’. Ведь воспоминания — это все, что остается от человека, если от него что-нибудь остается. И может быть, несчастная любовь — это самое счастливое наше воспоминание. Надо учиться быть благодарным судьбе, особенно за несбывшиеся мечты. Потому что несбывшиеся мечты никогда не разочаровывают. Просто в безответной любви главное, чтобы ее не замечали. Как говорили древние индусы: кто любит, тот страдает, кто страдает, тот молится, кто молится, тот человек. Вообще-то счастье — всеядно, и если не имеешь возможности стать счастливым благодаря чему-то одному, надо поискать что-нибудь другое. Не всякое страданье — в наказанье… Отыщи красивые слова для своих чувств — и порадуйся им. ‘Одной надеждой меньше стало, одною песней больше будет…’ Очень многие люди стали гениальными именно благодаря тем девушкам, которые не вышли за них замуж. Потому что настоящая любовь и настоящая музыка пробуждают надежду на чувства, которых нет и не может быть в мире. Впрочем, писательство — очень рискованное занятие: современники могут не заплатить, а потомство может не оценить. Но все равно писать надо так, как будто сочиняешь цитаты для чужих книг. Если бы я меньше читал, то, возможно, тоже стал бы писать. Пойми: на самом деле любовь — очень радостное чувство. Печальной ее делаем мы своими надеждами. Все несчастья в любви случаются лишь оттого, что от нее ждут только счастья. А счастье — вещь слишком редкая, нельзя думать о нем чаще двух раз в минуту. Счастье — это всегда только надежда на счастье. Не делай оков из своей любви — ни для себя, ни для нее. Трагедия современного человека — в постоянном желании быть любимым при отсутствии потребности любить. Но чтобы научиться любить, нужно сначала научиться быть благодарным. Потому что любовь, как бы ни была она тяжела, не подавляет, а возвышает. Когда любишь кого-то — любишь весь мир и даже самого себя… К тому же опыт говорит, что время все изменит, а надежда твердит — что в лучшую сторону. ‘Слижут времени волны в душе нашей вдавленный след…’ Хотя по-настоящему любят только один раз — если очень повезет, а потом просто перетаскивают скелеты чувств в новые могилы. Потому что любовь, пришедшая однажды, не проходит никогда… Просто и мы изменяемся, и люди, которых мы любим, изменяются, и мы начинаем искать тех, кого мы сможем любить также. А вечность даже невозможное делает вероятным. Молчи, молчи. Береги слова для нее. Иди к ней.

Тилли уходит.

Чудеса невиданной храбрости! Все-таки в жизни всегда есть место чужому подвигу. Сколько бы раз мы ни делали неправильный выбор, мы никогда не узнаем, какой из них был самым неправильным. Но почему даже один день трудно прожить так, чтобы вечером не сказать себе: жить надо было иначе? Ничего. Все будет как всегда: мужчины будут плакать, женщины будут смеяться… Мальчики и девочки будут восклицать: ‘Жизнь, мы не понимаем тебя!’ Пойманные шпионы будут хрипеть, опорожнив фиалы с ядом. Все будет как всегда… Все будет хорошо! (Уходит).

КАРТИНА ШЕСТАЯ

‘ВСТРЕЧА’

‘Ах! Не с нами обитает
Гений чистой красоты,
Лишь порой он навещает
Нас с небесной высоты’
Василий Жуковский.

Тилли и Линни входят с противоположных сторон сцены.

Тилли:

Линни!

Линни:

Мяу? Как хорошо, что Вы мне попались! А я Вас везде искала. Вы мне очень нужны.

Тилли:

Не может быть!

Линни:

Да, очень нужны для очень важного дела.

Тилли:

(подыгрывает шутливому тону Линни) А это не очень больно?

Линни:

Не очень. Просто дядюшка Ганс и дядюшка Эдвард сначала выясняли, от чего больше зависит число падений мужчин в открытые сточные люки: от числа открытых люков или от числа прогуливающихся по улице хорошеньких девушек. А потом они поспорили, как надо заговаривать с незнакомыми женщинами на улице, чтобы узнать их адрес, причем оба еще более-менее помнят свой адрес, но уже начинают забывать, что такое ‘незнакомая женщина’. Мы договорились, что когда дядюшка Эдвард повезет нас в город, мы перечислим все известные нам варианты фраз для знакомства на улице. И у кого их будет больше, тот и победит. Так смешно! А Вы знаете, как знакомиться на улице с привлекательными девушками?

Тилли:

Имею только теоретическое представление. Но я об этом что-то слышал и кое-что читал. Один мой знакомый даже проводил социологическое исследование — приставал на улице ко всем случайно встреченным женщинам с вопросом: ‘Ты меня любишь?’ В итоге получил очень неприятный статистический результат — триста долларов штрафа. А разве до сих пор молодые люди не ползали у Ваших прелестных ножек?

Линни:

Ползали, но в недостаточном количестве.

Тилли:

Наверное, большинство умирало, не доползая. Вы их издалека разили наповал своей неземной красотой.

Линни:

Вам все шутки, а дядюшка Ганс обещал, если я победю… побежу… побеждю… Ну в общем, если победа будет за мной, дядюшка Ганс подарит мне подписку на все принадлежащие ему газеты.

Тилли:

Господи! Зачем Вам газеты? В газетах печатают одинаково скучно одно и тоже и даже одинаковым шрифтом. В основном про то, что все в природе жрет друг дружку. Все конфликтуют: народ, который изобрел Бога, никак не договорится с народом, который изобрел цифры. А если новых событий не хватает, их делают, по-новому перевирая старые. Вот увидите, скоро опять перейдут к проблемам инопланетян, в очередной раз устав уговаривать друг друга сберечь озоновый слой. Неужели Вы будете читать газеты?

Линни:

Что Вы! Как Вы могли такое обо мне подумать? Все. Вы меня расстроили. Не хочу жить ближайшие полчаса… В наше время ни один воспитанный человек не станет читать газет — это неприлично. Их только выписывают. Ведь современные газеты печатают не для того, чтобы их читали, а только для того, чтобы их покупали.

Тилли:

Я тоже полагаю, что если бы змей искушал Еву не фруктами, а статьями в газетах, мы бы до сих пор жили в раю.

Линни:

Зато газеты печатают такую чушь, что их очень приятно складывать в стопочку и выбрасывать… Это такое удовольствие! Вы должны мне помочь. Вы мне поможете? Вы согласны?

Тилли:

Я в восторге! Но должен предупредить, что только теоретически знаю правила этой игры, а играть — не умею.

Линни:

Давайте попробуем.

Тилли:

Сейчас, попытаюсь сосредоточиться. Мозг — очень странный аппарат: стоит только проснуться, как он сразу перестает работать. Я помню, что первые слова при знакомстве должны быть приличными, но запоминающимися, а для этого они должны быть остроумными. Кроме того, желательно, чтобы в них можно было усмотреть какой-нибудь комплимент, потому что обычно лучше всего запоминаются комплименты и оскорбления. Но очевидно, что искреннее восхищение заложит более прочный фундамент для дальнейшего общения, чем попытка…

Линни:

(перебивает) Хватит теории, пора переходить к практической части. Только не надо самых стандартных (кривляется): ‘Девушка! Давайте откроем общество взаимного восхищения — я буду восхищаться Вами, а Вы — моим вкусом!’, ‘Девушка, а что вы делаете в свободное от отдыха время?’ — это дядюшка Ганс и дядюшка Эдвард наверняка сами вспомнят или тетушка Эльза им подскажет.

Тилли:

Начну все-таки с самых известных. ‘Девушка! Девушка! Почем брали глаза?’

Линни:

Боже, как тривиально…

Тилли:

‘Девушка! Вы не подскажете мне кратчайший путь к Вашему сердцу?’

Линни:

Это уже география. Это скучно.

Тилли:

‘Девушка, а где Вы держите коллекции скальпов Ваших поклонников?’

Линни:

Это, видимо, годится для девушек, обучающихся на патологоанатомов.

Тилли:

Вот что я еще помню из ‘классики’: ‘Девушка, а как у Вас канализация работает?’

Линни:

Фи! Как грубо и не изысканно!

Тилли:

Виноват! Исправлюсь. ‘Девушка, Вы не разрешите мне с Вами познакомиться?’

Линни:

Ну вот, сразу видно, что говорящий — благородный, интеллигентный и воспитанный человек. Сам задает вопрос, сам на него и отвечает.

Тилли:

Есть еще спортивные варианты: ‘Девушка, как вы думаете, я у вас выиграю в шахматы или нет?’ Или еще: ‘Девушка, а Вы в жизни что-нибудь тяжелее букета поднимали? А меня поднимете?’ Говорят, если девушка выглядит голодной, можно предложить: ‘Девушка, а хотите я Вам своих рыбок покажу? У меня их много — и все в таких красивых стеклянных баночках со спиртом!’

Линни:

А что-нибудь более ‘сухопутное’?

Тилли:

‘Девушка! С такими ножками надо на руках ходить! С такими тонкими кривыми ножками…’

Линни:

Хватит анатомии.

Тилли:

Вот одни из простейших: ‘Девушка! А Вы не знаете, как Вас зовут?’

Линни:

Но это же глупо. Он что, считает ее слабоумной?

Тилли:

‘Девушка! А какие цветы Вы предпочитаете в это время суток?’, ‘Девушка! Ой, Вы мне так понравились!’, ‘Девушка, а Вы не подскажете, зачем обезьяне хвост?’

Линни:

Может обидеться.

Тилли:

Зато не проигнорирует. ‘Девушка! Я никогда не видел девушку, которая бы так мило улыбалась’.

Линни:

Слишком просто.

Тилли:

Хорошо, а так: ‘Девушка! Едва только первые лучи восходящего солнца озарят восточные края лазурного неба, я думаю о Вас. Едва лишь ночь, свой серый плащ накинув, опустит тень на снег замерзших крыш, я думаю о Вас…’

Линни:

А это слишком сложно. Я уже почти уснула…

Тилли:

‘Девушка, а Вы верите в любовь с первого взгляда или мне подождать, пока Вы несколько раз моргнете? Хотя с такими глазками моргать — бесчеловечно!’, ‘Девушка! Не будьте так жестоки: стреляя глазками, добивайте раненых, чтоб не мучились!’, ‘Девушка! Как Вы можете! Кто Вам дал такое римское право — иметь такие глазки? Это же не глазки — это гаубицы!’

Линни:

Опять эти глазки! Я же сказала — хватит анатомии. Я слышала, что глаза женщины чаще всего хвалят, если у нее некрасивая фигура.

Тилли:

Это не всегда так. Мне, например, очень нравится тонуть во взгляде Ваших глаз — и вовсе не из-за недостатков Вашей фигуры.

Линни:

Ничего себе ‘комплимент’!

Тилли:

Безоговорочно раскаиваюсь! ‘Позор, тоска, о жалкий жребий мой!’

Линни:

Ладно, чистосердечное раскаяние уменьшает вину наполовину.

Тилли:

А можно я тогда раскаюсь два раза?

Линни:

Вы лучше не отвлекайтесь.

Тилли:

‘Девушка! Значит так: или Вы со мной знакомитесь, или я в Вас влюбляюсь!’

Линни:

Какой нелепый ультиматум.

Тилли:

‘Девушка, ну что я Вам такого плохого сделал, что Вы со мной дружить не хотите?’, ‘Девушка, а как Вас зовут? Не скажете? А спорим, я с третьего удара догадаюсь?’

Линни:

Фи, как некультурно! Бить девушку нельзя, тем более, что она может дать сдачи. Так, давайте дальше.

Тилли:

‘Девушка, выходи за меня замуж, а то руку заломлю?’

Линни:

Это уж совсем неприлично.

Тилли:

А может быть, за хамскими манерами в данном случае просто скрывается трепетная душа нервного, легко ранимого идиота?

Линни:

Все равно давайте что-нибудь повеселее.

Тилли:

‘Девушка! Неужели Вы позволите мне погибнуть от любви к Вам?’

Линни:

Что ж, красота требует жертв.

Тилли:

Но жертвам обычно не до красоты. Продолжим?

Линни:

Продолжим.

Тилли:

‘Девушка, а Вы — настоящий ангел? Не подскажете, как там погода в раю?’

Линни:

Так, еще.

Тилли:

‘Девушка, разрешите к Вам поприставать?’

Линни:

Это, по крайней мере, просто и честно. Можно сразу вызывать полицию.

Тилли:

‘Девушка, может быть, Вы не откажете себе в удовольствии побеседовать со мной!’

Линни:

Какой самонадеянный молодой человек!

Тилли:

Тогда эти Вам тоже не понравятся: ‘Девушка! Давайте скорее познакомимся, а то я передумаю!’. И из той же самонадеянной серии: ‘Девушка, у меня к Вам маленькая просьба — сразу в меня не влюбляйтесь. Давайте сначала поговорим минут пять’, ‘Девушка! Давайте познакомимся? Только не надо меня сразу ненавидеть за мою неотразимую красоту!’, ‘Девушка! Не надо на меня плевать — Вам ведь еще об меня ножки вытирать!’, ‘Ой, девушка, а давайте не будем ссориться?’, ‘Девушка, улыбнитесь, сделайте приятное хорошему человеку!’, ‘Девушка, давайте поспорим, что я в Вас могу влюбиться за две минуты?’, ‘Девушка! Ну что, будем знакомиться или будем ждать, когда я окончательно состарюсь?’

Линни:

Какие они все торопыжки!

Тилли:

Любовь всегда нетерпелива. А еще говорят: ‘Девушка! Не проходите мимо — дальше мужчины еще хуже!’

Линни:

Надо же, как самокритично. Правда, дядюшка Ганс утверждает, что большинство мужчин совершенно не восприимчивы к самокритике.

Тилли:

‘Девушка! У меня была такая трудная жизнь — сплошные разочарования! И вдруг Ваше милое лицо… Будьте милосердны — не прерывайте этот миг упоительного наслаждения’, ‘Девушка, а Вы встречали кого-нибудь красивее себя?’

Линни:

А что-нибудь необычное?

Тилли:

‘Девушка! А у Вас внуки есть?’

Линни:

Если такой близорукий, то знакомится надо на ощупь!

Тилли:

‘Девушка, можно с Вами познакомиться? Нет? Ну и слава Богу’.

Линни:

Неудачный вариант. Вряд ли девушка быстро раскается в том, что она потеряла такого поклонника.

Тилли:

‘Вы так прекрасны, что взглянув на Вас,

Только невежда, лишь глупец докучный,

Который до рассудка не дорос,

Вам о знакомстве задал бы вопрос’.

Линни:

Что ж, весьма поэтично, только где-то я это уже слышала в более мирных целях.

Тилли:

‘Твои глаза струят сиянье,

В котором мой единый свет…’

Линни:

Нет, это никуда не годится: сразу на ‘ты’ и опять про глаза.

Тилли:

Глаза — очень поэтическая деталь организма. Недаром же говорят ‘нежное сердце мое Вы стрелами глаз уязвили’ и ‘к колодцам глаз твоих иду на водопой’. И в старинных романах пишут, что нет в мире ничего прекраснее глаз благородной женщины, одушевленных возвышенной любовью. Красивые глаза бывают только у очень умных женщин.

Линни:

Все равно, не надо больше о глазах. Я так хочу, я так велю, такова моя воля!

Тилли:

Слушаюсь и повинуюсь. Продолжим?

Линни:

Продолжим.

Тилли:

‘Девушка! А если это — судьба? Девушка, не спорьте с судьбой, Вам это не поможет!’

Линни:

А как это надо говорить?

Тилли:

Без улыбки. Глупости всегда надо говорить со скорбно-торжественным выражением лица. ‘Девушка! Вы единственная, кто способен утолить жажду любви моего обескровленного невзгодами сердца…’

Линни:

Красиво. Надо будет запомнить. Потом напишу себе на зеркальце в прихожей.

Тилли:

‘Девушка, добрый день! Можно пройти рядом с Вами сначала метров восемь, а потом всю жизнь?’

Линни:

А если она сидит?

Тилли:

Тогда так: ‘Можно я с Вами посижу? А то ко мне тут всякие барышни с непристойными предложениями пристают, документы спрашивают, спички отнимают’, или: ‘Можно я за вас подержусь, а то от Вашей красоты у меня ноги подкашиваются!’, ‘Девушка! Угадайте, сколько у меня зубов и в какой руке?’

Линни:

Я же сказала, хватит анатомии.

Тилли:

Но это уже не анатомия, это — стоматология.

Линни:

Стоматологии тоже достаточно.

Тилли:

Ладно, перейдем к кулинарии: ‘Девушка, а Вы макароны когда-нибудь изваливали откушать? Итальянские или французские?’, ‘Девушка! Я хочу устроить романтический ужин, но не знаю, какие для этого нужны свечи, сколько и куда вставлять? А можно я теперь всегда с Вами буду по всем вопросам консультироваться?’

Линни:

Так, дальше что-нибудь жалостливое, пожалуйста.

Тилли:

‘Девушка, возьмите меня с собой. А то мне с детства с женщинами не везло. Меня даже родная мама, когда я младенцем был, грудью кормить отказывалась. Говорила: я тебя люблю, конечно, но давай останемся просто друзьями…’

Линни:

Ой, какая жуткая трагедия!

Тилли:

‘Девушка, не разбивайте мне сердце’, ‘Девушка, разве можно быть настолько бесчеловечной? Вы же видите, как я страдаю. Утешайте меня, утешайте!’

Линни:

Какой плаксивый молодой человек!

Тилли:

‘Девушка! Я — жертва Ваших массовых репрессий’, ‘Девушка, а зачем Вы такая красивая?’, ‘Девушка, а душа у Вас такая же красивая, как походка?’, ‘Девушка! У Вас такие чудесные волосы — надеюсь, они натуральные?’

Линни:

Как-то глупо звучит.

Тилли:

Ну, это смотря как посмотреть. Глупость, как сказал один генерал, это не отсутствие ума, это такой ум. Пожалуйста, можно так: ‘Девушка! Зачем? Ну, зачем Вы воруете? Зачем Вы постоянно воруете … мужские сердца!’

Линни:

Ну вот, обвинили несчастную девушку, оклеветали, опозорили… Давайте теперь что-нибудь более героическое.

Тилли:

‘Девушка, а Вы мне с детства снились. Сначала я пугался, а потом привык’.

Линни:

Какой пугливый молодой человек!

Тилли:

‘Мой бультерьер просил передать Вам свой пламенный привет’.

Линни:

Ой, как страшно. А еще?

Тилли:

А еще говорят: ‘Девушка! Вы верите в загробную жизнь? Мой покойный друг завещал мне с Вами подружиться, а если Вы не исполните его последнюю волю, то тысячи неотмщенных душ ваших поклонников будут каждую ночь являться в Ваши сны и настырно взывать к Вашей совести’.

Линни:

Боже, какой триллер! Просто ‘ Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников’ какой-то! Хотя если и после смерти нет жизни, то когда же она есть? А что-нибудь лирическое в запасе еще осталось?

Тилли:

‘Девушка, разрешите Вами повосхищаться?’, ‘Девушка, ну нельзя же поступать так бесчеловечно. Куда же Вы так быстро идете? Я же за Вами не поспеваю — Вы же видите, что меня от Вашей красоты почти парализовало’.

Линни:

Это какой-то больной, ему лечиться надо.

Тилли:

‘Девушка, как Вы считаете, для женитьбы сейчас не слишком сложная геополитическая обстановка?’

Линни:

А зачем бедной девушке лезть в большую политику?

Тилли:

‘Девушка! Что ж Вы наделали — вот увидел Вас и ослеп, теперь уже ни в кого другого влюбиться не смогу. Придется Вам со мной всю жизнь мучиться’.

Линни:

Ничего себе перспективы!

Тилли:

‘Девушка! И как Вы умудряетесь не сжечь весь мир в обжигающих лучах Вашей сияющей красоты?’

Линни:

Витиевато. Видимо, особенно подходит для девушек, отцы которых являются брандмайорами.

Тилли:

‘Девушка, Вы мне так нравитесь, что я умру, если завтра не увижу Вас снова. Умру сегодня же!’

Линни:

Это нам не подходит. Мы девушки мирные, нам лишние трупы ни к чему.

Тилли:

‘Девушка, я уже установил, какая Вы красивая. Осталось установить, насколько Вы умная, добрая и хорошая!’, ‘Девушка! Не забывайте о мерах предосторожности! Таким убийственно красивым людям, как Вы, нельзя слишком долго находиться рядом с зеркалом.’

Линни:

Как все это глупо!

Тилли:

Глупо.

Линни:

И не смешно!

Тилли:

Не смешно. Но мистер Циннеркнок говорит, что не важно, над чем смеется девушка, важно, чтобы юноша верил, что она смеется не над ним, а над его шутками. Продолжим?

Линни:

Продолжим.

Тилли:

‘Девушка! Вы не подскажете, как нужно правильно называть такую прелесть, как Вы, чтобы Вы в ответ не отозвались плохо о такой прелести, как я?’

Линни:

Кстати, почему все время повторяется ‘девушка, девушка’, неужели бедные девушки не заслуживают хотя бы небольшого разнообразия титулов?

Тилли:

Вообще-то в словаре есть много слов, которыми заинтересованный мужчина может обозначить избранницу своего сердца. Все не помню, перечисляю по памяти в более-менее алфавитном порядке (смотрит на Линни с умилением): Ангелочек, Бельчонок, Веточка, Звеpyлечка, Звеpyшенька, Звездочка, Игpyленочек, Игpyлечка, Кисанька, Кошечка, Лапyленок, Лапyлечка, Лапyшка, Лапонька, Лапочка, Лашатка, Мypеночка, Очаpовyлечка, Рыбонька, Тpостиночка, Чаpовница, Чаpовнюша, Чаpодейка. Влюбленный может сказать, что девушка его мечты адски божественная, ароматная, благоуханная, великолепная, волнительная, восхитительная, грациозная, изумительная, клевая, лучистая, лучезарная, невообразимая, ненаглядная, неотразимая, обворожительная, обожаемая, обольстительная, пленительная, прельстительная, сказочная, сладостная, сногсшибательная, трепетная, хрупкая, чумовая, удивительная, элегантная. Кажется, я пропустил еще: единственная и неповторимая. Изредка могут встречаться более самобытные варианты: ‘пушистая звездочка’, ‘душа души моей’ и другие.

Линни:

А часто дядюшка Эдвард говорит такие слова тете Эльзе?

Тилли:

Постоянно.

Линни:

А что он говорит, когда ее нет рядом?

Тилли:

Он все время или ругает ее…

Линни:

Боже, как это пошло!

Тилли:

Или жалуется на нее.

Линни:

Как это глупо! Наверное, он ее очень-очень любит.

Тилли:

Наверняка. Я слышал, как после ссоры с мистером Циннеркноком мистер Дагмар обещал мисс Дагмар всегда и на все смотреть только ее глазками, слышать только ее ушками, чувствовать только ее чувствами, думать только ее мыслями, а когда окончательно потеряет все свои зубы — то и жевать любую пищу только ее вставной челюстью.

Линни:

Как это мило. Подумать только, ведь бывает же на свете настоящая любовь. Наконец-то у них все будет хорошо. А дети говорят, что любовь — это когда двое сидят близко-близко, даже если на скамейке полно свободного места.

Тилли:

Ой, какая Вы добрая! Какая Вы хорошая! Какое Вы счастье!

Линни:

Что такое ‘счастье’?

Тилли:

Об этом все говорят, потому что этого никто не знает. Это что-то такое, чего все ищут. Может быть, счастье — пронзительное осознание оправданности всех наших надежд

Линни:

А вдруг его нет на свете? Может ли счастье быть вечным? А ведь оно должно быть вечным, иначе сама мысль о нем будет отравлена ожиданием конца.

Тилли:

Мне хочется, чтобы вечной были Вы. Вы ведь всегда были и всегда будете. Вечно. Как природа. Линни, у Вас такое чудесное выражение лица, когда Вы слушаете, думаете, сердитесь. Я жуткий эгоист. Я люблю видеть Вас и никого не люблю видеть рядом с Вами.

Линни:

Расскажите о себе, Тилли, о своей жизни.

Тилли:

Наша жизнь — это не самое главное в нашей жизни.

Линни:

Вы хотите стать писателем?

Тилли:

Не знаю. Мистер Циннеркнок утверждает, что литература — это побочный продукт жизнедеятельности. Искусство — это помойная яма, набитая аппетитными тушками чужого страдания.

Линни:

Но если бы Вы вдруг стали писать, Вы смогли бы превратить в роман то, что было для Вас всем — всей жизнью, всем счастьем? Могли бы?

Тилли:

Не думаю. Вряд ли писатель способен превратить в настоящую литературу свою любовь, пока она еще теплится. Прежде она должна умереть, а уже потом ее бальзамируют…

Линни:

Ну вот, писателем Вы быть не хотите, так кем же?

Тилли:

Вы будете смеяться.

Линни:

Не буду. Ну, скажите, скажите, кем Вы хотели бы быть? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Тилли:

Это трудно объяснить словами… ‘Мировым разумом’ — все знать, все понимать. Правда, мистер Циннеркнок по этому поводу напомнил мне древнюю притчу о том, как ангел пообещал человеку дать ему то, что он попросит. Человек попросил мудрости и получил ее. ‘Ну, что ты теперь скажешь?’ — поинтересовался ангел. ‘Эх! Деньгами надо было брать! Деньгами!’ А много ли счастья могут принести бриллианты и жемчуга?

Линни:

Не знаю. Пока еще не попробовала.

Тилли:

Линни, когда я с Вами, когда я вижу Ваш взгляд, всегда загадочный, всегда дразнящий, всегда манящий, когда на устах Ваших играет неясная усмешка, мне хочется быть умнее, сильнее, красивее самого себя. И тогда думается: вот — весь мир открыт для мыслей, чувств, поступков… Простите, то же самое Вам, наверное, уже говорили штук сорок разных принцев. Но… Молодость — это пустыня, в которой очень тесно одному. Вы будете моим добрым гением, Линни? В ожидании…

Линни:

В ожидании чего?

Тилли:

Сам не знаю. В ожидании создать что-то стоящее. Но, говорят, чтобы что-то создать, надо чем-то быть.

Линни:

(рассеянно) Так говорят?

Тилли:

Да, так говорят. Каким мне быть?.. Линни, как чудесно блещут лучики Вашего звездного взгляда! Как Вы думаете, могут ли двое создать свой собственный мир? Отчего бы не попытаться добраться до самых высоких вершин, чтобы трогать небо кончиками пальцев?

Линни:

Люди живут в долинах, а не на вершинах гор. Лучше расскажите мне что-нибудь интересное.

Тилли:

(обиженно) Говорят, когда-то жили на земле драконы, которые питались только добрыми девушками. А потом они все вымерли.

Линни:

Девушки?

Тилли:

Драконы.

Линни:

Отчего?

Тилли:

От голода.

Линни:

Да, теперь легче встретить слона, чем некурящую девушку.

Тилли:

Можно, я Вас спрошу о чем-то? Только обещайте, что не рассердитесь.

Линни:

Посмотрим.

Тилли:

Я Вам совсем не нравлюсь?

Линни:

Тетушка Эльза говорила мне, что для молодых девушек все мужчины делятся на три категории: те, кого они терпеть не могут, те, кого они могут терпеть, но с трудом, и те, кого они еще не знают.

Тилли:

И к какому же виду принадлежу я?

Линни:

Вы пока находитесь в переходной стадии. Видите ту звезду? Какая красивая…

Тилли:

Звезды — слезы неба… Что там прячется за этим прекрасным личиком? Ах, если б знать…

Линни:

Там не скрыто ничего примечательного, все как у всех: белки, жиры, углеводы…

Тилли:

Как Вы к себе необъективны! Вы себя совершенно не знаете!

Линни:

Зачем что-то знать? Знания не приносят счастья…

Тилли:

Я Вам совсем-совсем не нравлюсь?

Линни:

Ну, мне надо подумать…

Тилли:

Хорошо, тогда я спрошу об этом снова минут через пять, а пока поговорим о чем-нибудь другом.

Линни:

Уже поздно, мне пора собираться в дорогу.

Тилли:

Линни! Мое сердце рвется к Вам, а Вы рветесь прочь, куда-то вдаль, вдаль, вдаль…

Линни:

Я понимаю — и не понимаю. Мне так тоскливо, я сейчас так устала.

Тилли:

А теперь в Вашей красоте появилось что-то немилосердное, чужое, опасное.

Линни:

Я устала. Пора ехать.

Тилли:

Не убивайте меня сразу, лучше сделайте это постепенно, растягивая удовольствие…

Линни:

Я устала.

Тилли:

Я буду ждать!

Линни:

Я устала…

Тилли:

Но нет, так нельзя расстаться. Больше никогда так не будет, как этим летом. Никогда больше так не будет!

За сценой раздается голос Эльзы Дагмар: ‘Линни, пора ехать’!

Линни:

Ну, наконец-то!

Все, кроме Тилли, уходят.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ
‘ЭПИЛОГ’

Тилли на сцене один.

Темнеет.

Тилли (монолог): Вот и кончился сон. Кто я? Что со мной? Что со мной будет? Значит — конец? Так что же это было? И это — все? И больше ничего? Никогда? Какое-то странное, щемящее чувство. ‘Пусть звезды навсегда исчезнут с неба, пусть скроет посрамленная луна свой нежный лик в вуали облаков…’ Счастье, где ты? Только в минуты разлуки узнаешь, сколько надежд томилось в сердце. И почему реальность постоянно наводит на мысль, что встреча папы с мамой была большой ошибкой? Что ж, поглядим, какая она, эта жизнь. Попробуем понять, что кроме счастья быть любимым есть еще счастье любить. Может быть, это намного лучше, чем та любовь, которая начинается с унижений, проходит через банкротство и заканчивается позором. А может быть, счастье — в умении щадить чужие чувства и беречь свои? Любить. И быть благодарным за это чувство судьбе и женщинам, которые способны его вызывать. Потому что, как говорит мистер Циннеркнок, есть женщины, способные вдохновить, есть женщины, способные поддержать, и есть женщины, способные только настучать сковородкой по щекам. Любить — это огромное счастье, может быть, самое огромное счастье на свете, что бы ни говорили о любви люди, у которых ее нет. Надо только научиться любить так сильно, чтобы уже не нуждаться ни в чем, даже во встречах с тем, кого любишь. Хотя… где-то за подкладкой души все равно будет жить надежда. Надежда — это кость, застрявшая в горле у нашей судьбы. Улицы всех городов мира вымощены обманутыми надеждами. Но жить — значит помнить, помнить — значит надеяться, надеяться — значит ждать. Линни, Линни. Увидеть бы Вас еще хоть разок, услышать Ваш милый, ласковый голос.

Линни:

(тихо входит) Мяу!

Тилли:

Линни?! Я думал, Вы уже уехали.

Линни:

Что Вы, Тилли! Вы же знаете тетушку Эльзу, дядюшку Ганса и дядюшку Эдварда — это ссорятся они быстро, а для того, чтобы расстаться, им нужна целая вечность. Чтобы как следует попрощаться, им сначала надо еще раз двадцать поссориться и помириться. В конце концов тетушка Эльза решила ехать с нами и теперь подбирает соответствующее случаю платье. Как Вы наверняка знаете, для женщины одежда очень важна, потому что голая женщина выглядит не так устрашающе, как одетая, следовательно, резко возрастает вероятность внезапных приступов несанкционированной влюбленности.

Тилли:

У Вас такая изумительная улыбка — теплая, добрая, умная, милая. Простите, когда вспоминаю все те глупости, которые говорю Вам, мне хочется рассыпаться на тысячи невидимых частиц.

Линни:

Не надо. Берегите себя.

Тилли:

Не беспокойтесь, как только начну подозревать, что умер, сразу же позвоню. Вы больше на меня не сердитесь? Что же делать, если чувства наполняют сердце, обкрадывая мозги? Большую часть ума приходится тратить на то, чтобы заставить замолчать меньшую.

Линни:

Ничего. Я слышала, что у молодых мужчин, как полагал один древний философ, мозг вообще существует только для охлаждения крови и не участвует в процессе мышления.

Тилли:

Простите, я такой … невменяемый.

Линни:

Мы оба непростые люди…

Тилли:

Что же теперь будет?

Линни:

Все будет, как раньше, только расстояние между нами будет другим.

Медленно уходят.

КАРТИНА ПЕРВАЯ (И ПОСЛЕДНЯЯ)

‘ПРОЛОГ’, хотя и помещённый после ‘ Эпилога‘

‘Ничто не наводит в наш век большего уныния, чем увеселения’
Т. Карлейль.

Автору представлялось не совсем уместным начинать пьесу с появления на сцене двух барышень, одержимых игриво-пляжным настроением, не предпослав этому хотя бы небольшого предуведомления.

В то же время при чтении все предисловия выглядят столь удручающе, что полностью убивают всякий интерес к дальнейшему повествованию.

Именно поэтому автор счел возможным расположить в конце письменного варианта пьесы то, чем должно было бы начинаться ее сценическое воплощение.

И последнее примечание.

Роль первого критика может исполнять тот же актер, который играет мистера Циннеркнока, а роль второго критика — актер, играющий Эдварда Дагмара.

1 критик:

Коллега, Вы ведь тоже критик? Вы не подскажете, что мы сейчас здесь будем слушать под кашель публики, перебиваемый завываниями актеров?

2 критик:

Говорят, эта пьеса про какой-то запутанный любовный многоугольник: он любит ее, она, разумеется, его не любит, все остальные любят самих себя. Обычное повествование о крушении надежд, только выполненное в радужных тонах.

1 критик:

Жаль. Пьесы о любви пишут только очень плохие авторы.

2 критик:

А хорошие?

1 критик:

Хорошие вообще не пишут.

2 критик:

А Вам не кажется, коллега, что невозможно написать хорошую пьесу — ни одному критику не удалось это сделать?

1 критик:

Совершенно с Вами согласен, коллега. Ни один критик не написал хорошей пьесы, но это не так уж плохо для людей, которые видят только плохие. Остается предполагать, что хорошая пьеса должна начинаться с драки, а затем накал страстей должен все время возрастать. Недаром современные режиссеры тоже считают, что ничто так не украшает спектакль, как множество окровавленных трупов героев и множество оголенных тел героинь. Правда, сейчас делают такие отчаянно-скучные постановки, как будто главная задача театра — привить нелюбовь к себе самому. А в конце хорошей пьесы всегда должны быть или похороны, если это трагедия, или свадьба, если это комедия. Впрочем, последний акт всегда выглядит самым неудачным. Но если бы его не было, самым неудачным выглядел бы предпоследний акт. Главное, пьеса должна быть насыщена не столько мыслями, сколько действиями, как современные детективы, в которых все дерутся, а думают только собаки.

2 критик:

Не могу полностью согласиться с Вашим мнением, коллега. Человек идет в театр, чтобы развлечься. Изнасилований ему вполне хватает в обычной жизни.

1 критик:

Что же интересного может быть в пьесе, если в ней никого не женят и никого не убивают?

2 критик:

Слова, слова, слова.

1 критик:

О чем?

2 критик:

О любви. Говорят, в этой пьесе есть несколько забавных монологов.

1 критик:

Писать монологи не трудно, трудно превращать их в диалоги. Это Вам подтвердит любой женатый мужчина.

2 критик:

Еще говорят, что в этой пьесе много глупых разговоров.

1 критик:

Что же может быть приятного в глупых разговорах?

2 критик:

Под них приятно спать и удобно казаться умным человеком. К тому же наши предки считали, что смысл, как нижняя часть плавучей ледяной горы, должен быть скрыт под глубокой водой слов.

1 критик:

А если он там не скрыт, а утоплен?

2 критик:

Искусство писателя как раз в том и заключается, чтобы из короткой и скучной истории сделать длинную и скучную. Впрочем, люди готовы смотреть что угодно, лишь бы только иметь возможность друг друга не слушать. Ради этого они покупают книги, ходят в картинные галереи, посещают театры.

1 критик:

В театры ходят не только ради этого. Как гласит старинное театральное поверье: зрители не слушают, если слушают — не понимают, если понимают — немедленно засыпают. Поэтому не бывает плохих спектаклей — бывает сильная бессонница. Ах, обычно самое прекрасное в театре — это дамы, мило храпящие в партере.

2 критик:

Ну что же: зритель всегда прав, особенно когда он спит. Но не могу полностью согласиться с Вашим мнением, коллега. Можно подумать, что в наше время в театр ходят только для того, чтобы выспаться. Нет! На самом деле театр посещают, чтобы откашляться. Недаром актеры все время возмущаются: почему в зрительном зале всегда больше тех, кого мучает кашель, а не тех, кто страдает от бессонницы.

1 критик:

Должен признать, коллега, Ваша точка зрения заслуживает права на существование. Уточним формулировку: в театр идут, чтобы прокашляться и вздремнуть. Причем опытным театралам удается успешно совмещать оба эти удовольствия. Именно поэтому зрители — существа очень чувствительные, нежные, легко ранимые. Особенно это становится заметно, если спектакль не начинается вовремя. Как Вы думаете, это все-таки комедия или трагедия?

2 критик:

Видимо, как любой современный спектакль, это комедия для тех, кто кашляет, и трагедия для тех, кого мучает бессонница.

1 критик:

Чем же тогда комедия отличается от трагедии?

2 критик:

Трагедия — это то, что случается, когда человеку не дают как следует выспаться. А комедия — это тоже трагедия, только чужая.

1 критик:

Совершенно с Вами согласен, коллега. Впрочем, сейчас граница между трагедиями и комедиями все больше стирается, потому что людей, имеющих чувство юмора, современные комедии способны заставить только расплакаться.

2 критик:

Увы! Написать комедию может каждый, если пообещать его супруге хороший гонорар, а потом оставить их наедине друг с другом. Впрочем, скорее всего, получится трагедия.

1 критик:

В этой пьесе хотя бы есть настоящие злодеи?

2 критик:

Кажется, нет.

1 критик:

Это ужасно. О хороших людях сочиняют только очень скучные истории.

2 критик:

Что поделаешь? Все драматурги — изуверы: все время пытаются словами, которых не понимают, рассказать о чувствах, которых не знают.

1 критик:

Так уж устроен мир. Писатели выдают желаемое за действительное и паразитируют на процентах с разницы между ними. Именно поэтому множество людей, которых никто не любит, любят читать книги о любви, написанные людьми, которые никого не умеют любить.

2 критик:

С другой стороны, любовь — весьма театральное чувство. В том смысле, что в театре оно встречается чаще всего. И что делать бедным авторам? Интересные люди встречаются еще реже, чем счастливые судьбы. Зачем пилить кол, на котором сидишь? Приходится наряжать старые чувства в новые слова и пытаться выдать все это за оригинальные мысли.

1 критик:

Совершенно с Вами согласен, коллега. Именно поэтому в наше время классические пьесы пишут только мертвые иностранные авторы. А когда посмотришь большинство современных спектаклей, начинает казаться, что это все один и тот же спектакль. Как будто все драматурги сговорились писать одинаково скучно.

2 критик:

Как жаль, что нет такого хорошего языка, на котором было бы невозможно написать плохую пьесу.

1 критик:

А между тем каждый автор желает, чтобы его хвалили, чтобы ему платили и чтобы его называли скромным и бескорыстным. Но это так трудно сделать. Однажды я попытался, для разнообразия, в своей критической статье похвалить первую пьесу одного молодого драматурга — ‘изумительно, восхитительно, бесподобно’ — но запас хвалебных слов столь быстро иссяк, что пришлось в конце статьи эту пьесу обругать. А потом редактор вычеркнул начало. Вы же знаете — всякий редактор считает основным своим долгом перед человечеством хоть что-нибудь вычеркнуть. Вот так погибло молодое дарование. Из-за недостатка синонимов.

2 критик:

Ничего страшного, все равно в театре успех означает только то, что провалится не эта, а следующая пьеса. Поэтому совесть критика всегда остается чистой, как слеза крокодила. К тому же, как бы ни была плоха пьеса, актеры всегда смогут сделать ее хотя бы чуточку хуже.

1 критик:

Да, у современных актеров большие проблемы и с воображением, и с дикцией: раньше в театре умели говорить самыми разными голосами, а теперь умеют только оригинально заикаться (говоря это, демонстрирует заикание). А современные актрисы? Да они курят быстрее, чем говорят (показывает заикание, курение, икоту и заторможенность речи на примере: ‘Если я тебя теряю, значит, ты теряешь тоже…’).

2 критик:

Вы совершенно правы, коллега! Современные актеры вообще отличаются друг от друга только тем, что по-разному заикаются и по-разному шепелявят (последние слова произносит пришепетывая). Вот раньше актеры были… Как вспомнишь — так вздрогнешь! Как они умели играть! Как они умели выговаривать фразы! Каждое слово запоминалось (произносит басом, раскатисто): ‘Прощай! И если навсегда, то навсегда — прощай!’ А после современной сценической трактовки любого классика, видимо, можно доставать из гроба и использовать в качестве барометра.

1 критик:

Да, теперь не умеют играть так, чтобы сердце плакало благородными слезами и чтоб душа, как козлик, танцевала. Не умеют. Вот раньше…

2 критик:

Зато, в отличие от авторов, современным актерам нравится все, что о них пишут, даже некрологи… Ну, все, сейчас будет комедия. Пора занимать места согласно купленным билетам.

1 критик:

И постараемся дожить до того места, когда опустится занавес и раздадутся вежливые аплодисменты, вероятно, сильно заглушаемые зевотой.

2 критик:

Все-таки как хорошо, что в театре все как в жизни: приходишь, смотришь, смотришь, ничего не понимаешь, скучаешь и уходишь.

1 критик:

Посмотрим, посмотрим…

2 критик:

Покритикуем, покритикуем…

Занавес.

1858 г.

Первая публикация: Леонтьев К. Н. ‘ Чужие чувства’, Москва, ‘ Книга’, 2004 г.

Леонтьев К. Н.

Чужие чувства

Действующие лица:

КАРТИНА ВТОРАЯ (НО ПЕРВАЯ)‘У ОЗЕРА’

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

‘ОЖИДАНИЕ’

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

‘ПОДСЛУШИВАНИЕ’

КАРТИНА ПЯТАЯ

‘СОВЕТЫ’

КАРТИНА ШЕСТАЯ

‘ВСТРЕЧА’

КАРТИНА СЕДЬМАЯ‘ЭПИЛОГ’

КАРТИНА ПЕРВАЯ (И ПОСЛЕДНЯЯ)

‘ПРОЛОГ’, хотя и помещённый после ‘ Эпилога‘

Читайте также:

КАРТИНА ВТОРАЯ (НО ПЕРВАЯ)
‘У ОЗЕРА’

КАРТИНА СЕДЬМАЯ
‘ЭПИЛОГ’