Прошлой осенью в Заилийском крае умер киргизский султан Чокан Чингисович Валиханов1, известный своим смелым путешествием в Кашгар, город Западного Китая. Наука обязана ему единственными географическими сведениями об этой части Средней Азии, потому что другой европеец, один из братьев Шлагитвейт, проникший сюда из Индии во время самого разгара религиозно-политического восстания, пал жертвою кровожадности кашгарского узурпатора Валихана.
Чокан Валиханов посетил Кашгар вскоре после подавления этой революции и еще застал на площадях города остатки пирамид из человеческих голов, сложенных по повелению временного владетеля Кашгара. Сведения об этом городе и окрестной стране Валиханов поместил в ‘Записках Русского географического общества’ под названием ‘О состоянии Алтышара или шести восточных городов китайской провинции Нань-лу (Малой Бухарин) в 1858—59 гг.’. К ним он присоединил также свой исторический очерк Алтышара. Кроме этой статьи, Валиханов напечатал только две: отчет о поездке в Кашгар (помещенный в ‘Записках Рус. географ, общ-ва) и небольшую статейку ‘Аблай, киргизский хан’ (в новом Энциклопедическом словаре).
Эта ничтожная печатная деятельность Валиханова далеко не соответствует ожиданиям, какие возлагали на него люди, коротко его знавшие2. Это был киргизский Доржи Банзаров. В особенности он много обещал сделать по истории своего народа, который он любил. Им очень много было собрано материалов по киргизской мифологии и устной поэзии, а также исторических преданий
О прошедших временах недолго существовавшего киргизского ханства, о рыцарских временах Аблая, о борьбе партий в киргизском народе перед потерей независимости, о борьбе, которая проникла тогда в киргизскую жизнь до самых мелких ее форм и выражалась даже в стихотворных диспутах народных поэтов на общественных праздниках.
Рассказы Валиханова о киргизском народе, его остроумные комбинации фактов и планы будущих сочинений, которыми он любил делиться со своими друзьями, заставляли только желать, чтоб он скорее издал свои труды, потому что признаки чахотки появились у него очень рано и не позволяли рассчитывать на долгую жизнь.
Валиханов получил ничтожное воспитание в Сибирском кадетском корпусе, но сильное дарование его успело развиться и при их скудных средствах, какие могло дать это заведение. В школе он обнаружил значительное превосходство над своими русскими товарищами, в математике он был, впрочем, так слаб, что успехи его в этой науке не пошли далее самых элементарных арифметических знаний. Из корпуса он вышел корнетом. К сожалению, ему не скоро удалось вырваться из провинциального городка в столицу, где он хотел приготовиться для путешествия в Среднюю Азию, сначала ему пришлось прослужить несколько лет у начальника, питавшего предубеждение против стремления молодежи в университеты. Только уже после возвращения из кашгарского путешествия он приехал в Петербург, где был с большим любопытством принят в ученых обществах как оригинальное явление. Но сам он остался очень недоволен сухим, казенным отношением к науке петербургских ориенталистов. Это впечатление оттолкнуло его от университета.
В Петербурге Валиханов пробыл только год. Петербургский климат и неправильный образ жизни так расстроили его здоровье за это непродолжительное время, что он для поправления ослабленных сил должен был спешить на родину, в степь.
Первой задачей своей Валиханов ставил изучение своего народа и знакомство с ним русской публики. Литература об этом замечательном народе, к которому очень легко может привиться европейская цивилизация, слишком бедна, и мы ничего не знаем о его материальной и интеллектуальной жизни. Сколько это незнание причинило, быть может, народу несчастий! Сколько ошибок, быть может, кроется в наших предприятиях, которыми мы думаем облагодетельствовать народ, как, например, демократизация, развитие религиозного чувства, забота о киргизском земледельческом пролетариате! Ближайшее знакомство с киргизским народом, как справедливо думал Чокан Валиханов, много бы содействовало гуманизации взглядов на этот народ той русской массы, которая находится с ним в непосредственных отношениях. А изучение взаимных отношений двух наций способствовало бы к разъяснению тех печальных недоразумений, какие в последнее время возникли в русской литературе о правах человеческих рас на благо цивилизации. Многое тогда, что взваливается на расу невежественного народа, пришлось бы взвалить на ту расу, которая хвастается своим индо-германским происхождением, тогда оказалось бы, что экономическое подчинение, как существующий факт, доказывает вовсе не невозможность другого положения, но только то, что интеллектуально превосходствующая раса недостаточно гуманна, то есть еще недостаточно интеллектуально превосходствует над слабо развитой расой.
Другой думой Валиханова было народное образование. В настоящее время в степи быстро размножаются школы, основываемые татарами и выходцами из Коканда и Бухары. Воспитание в этих школах исключительно религиозное. В то же время в степи с каждым годом усиливается миссионерская деятельность бухарских мулл, которые проповедуют под именем ислама религиозную и национальную нетерпимость, развивают в народе ханжество и, что всего печальней, неприязнь к европейскому просвещению. Благодаря этим учителям, у киргиз начинает распространяться мнение, что изучение европейской науки угрожает потерей национальности и противорелигиозно.
Одному киргизу удалось проехать по железной дороге из Москвы в Петербург. Когда он впоследствии рассказывал об этом чуде своим соотечественникам, он возбуждал в них отвращение, они отвертывались от него, презрительно называя его кафиром, неверным.
Валиханову хотелось установить правильный взгляд на эту пропаганду, его так смущало ложно принятое на этот предмет воззрение, что даже в своем беглом очерке поездки в Кашгар он не пропустил случая сделать свою заметку о степных муллах. Для противодействия этой односторонней пропаганде, вредной и для отношений киргизского народа к России, разобщающей его как с русской национальностью, так и с европейской мыслью, необходимо позаботиться о создании серьезного народного воспитания, не в виде школ для толмачей и других административных потребностей, а в виде целой системы органов распространения европейской науки и гуманности. Таково было второе желание Валиханова. Оба ему не удалось видеть осуществленными.
Гдё находятся бумаги Валиханова и спасены ли они от уничтожения, нам неизвестно. Хотя Чокан Валиханов не оставил после себя капитальных трудов, тем не менее уже самая личность Валиханова как даровитого и цивилизованного азиатца представляет светлое явление. К несчастью, то общество и среда, в которой он вращался, далеко не дали ему удовлетворительно развиться.
Как в городе Омске, так и по приезде в Петербург Валиханов встречался с пустой военной средой, где на первом плане стояли баклушничество, кутежи и бессмысленная светская жизнь. Он увлекался сам светским лоском и праздною гусарскою жизнью. Как азиатцу, ему по душе пришелся русский аристократический квиетизм.
В Петербурге он тоже не был особенно счастлив в своих знакомствах. Сойдясь с литературным кружком Достоевских, он не мог много заимствовать от него и сделаться серьезным тружеником науки. В этом кружке он познакомился с поэтом Всеволодом Крестовским и во время гусарских разговоров давал ему шутя темы для его испанских стихотворений, а сей поэт, питаясь красотами остроумия талантливого Валиханова, немедленно строчил спои романсы. Нам нет дела до происхождения этих киргизско-испанских мотивов, но мы указываем на них как на образчик темных сторон даровитого киргиза, находившегося под влиянием пустой жизни. Упоминаем об этом потому еще, чтобы показать, ню даже квази-образованные писатели, подобные Вс. Крестовскому, потакали страстям молодого инородца, с которыми он сходился, ища в них цивилизованных людей, а находил людей, проводивших в поэтической форме разврат. В этих несчастных знакомствах и в своей карьере Валиханов подвергся обыкновенной участи русского инородца. Этой-то мишурной жизни был обязан бедный Валиханов тем, что она душила в нем те самородные таланты, которые он мог при лучших условиях употребить на благо своему несчастному племени, тем более, что даже под мишурой и нем светились искры ума и глубокой любви к своим степным собратьям.
Мы ничем не находим более приличным почтить память Чокана Валиханова, как пожелать киргизам не так долго ждать второго Валиханова, как пришлось бурятам дожидаться второго Дорджи Банзарова. Конечно, нет лучших проводников европейской цивилизации и гуманности в среде инородцев, как сами инородцы. Поэтому мы всегда готовы симпатизировать появлению образованных инородцев, а смерть их считаем вопиющею несправедливостью судьбы.
Газ. ‘Сибирский вестник‘, Иркутск, 1866, No 3, 18 января.
1 Валиханов Ч. Ч. (1835—1865) — первый казахский ученый, просветитель- демократ, историк, этнограф и фольклорист, художник, им записаны поэма ‘Козы-Корпеш и Боян-слу’, часть казахского эпоса ‘Манас’. См.: Собр. соч. в 5-ти т. (т. I—IV, Алма-Ата, 1961—1968), Чокан Валиханов. Аннотированный указатель литературы. Алма-Ата, 1967. В 1866 г. H. М. Ядринцев сидел в тюрьме и, вероятно, поэтому поздно узнал о смерти Ч. Валиханова. Сведения о его жизни и деятельности Ядринцев почерпнул от Г. Н. Потанина, который близко знал Ч. Валиханова по Омскому кадетскому корпусу и по Петербургу и 1860—1861 годах. В ‘Сочинениях Ч. Валиханова’ (СПб., 1904) помещены ‘Воспоминания о Чокане Валиханове’ Ядринцева, они отличаются несколько от этого некролога, но не добавляют ничего нового.
2 В 1866 г. Ядринцев не мог знать о большом количестве работ, созданных Валихановым.