ЧЕРНЫЙ ФЛАГЪ.
ЧЕРНЫЙ ФЛАГЪ.
(Степные очерки).
I
II.
Черный флаг, Безродная Юлия, Год: 1898
Время на прочтение: 35 минут(ы)
Городъ Курдюмъ находится въ дореформенныхъ степяхъ южной Россіи.
Немного боле ста лтъ тому назадъ, на этомъ мст разстилалось широкое пространство зеленой пустыни, паслись косяки дикихъ лошадей, да изрдка попадались войлочныя кибитки ихъ хозяевъ, калмыковъ.
Когда пустыня начала наполняться пришельцами, которые строили избы, пахали двственную землю, проводили почтовыя дороги,— туземцы отодвигались понемногу въ глубину степи, а на покинутыхъ ими мстахъ быстро возникала деревня за деревней. Наконецъ, появился и ‘городъ’ Курдюмъ, въ качеств центральнаго мста.
Курдюмъ, въ сущности, очень мало походилъ на городъ, разв только шириною своихъ длинныхъ улицъ, изъ которыхъ иныя были бы подъ стать и столиц, но съ тхъ поръ, какъ онъ сдлался административнымъ центромъ узда, между представителями правящихъ классовъ произошло молчаливое соглашеніе называть это огромное село городомъ, или даже ‘Курдюмскомъ’. Курдюмскъ звучитъ какъ-то солидне и еще больше подходитъ къ названію настоящаго города.
Много было мста посреди широкой калмыцкой степи, всякому хотлось захватить себ побольше простора и ‘городъ’ раскинулся въ длину на нсколько верстъ, съ огромною площадью въ центр, гд высится каменная церковь съ неуклюжей блой колокольней, окруженная садикомъ изъ чахлыхъ акацій.
На площади стоятъ и лучшіе дома, занятые чиновниками и уздными учрежденіями. Только здсь можно увидть желзныя крыши, выбленныя стны, крашенныя ставни и чистыя оконныя стекла.
Отъ центра тянутся въ разныя стороны длинныя деревенскія улицы, гд живутъ остальные обыватели ‘города’, крестьяне села Курдюма. Дальше идутъ поселки Малый Курдюмъ, Рокшаново, Берберово, Юханцы, а еще дальше стелется бурая степь, перескаемая дорогами, скупая степь, которая только посл обильныхъ дождей зеленетъ и украшается разноцвтными дикими тюльпанами.
Вс какъ бы забыли городъ Курдюмскъ. Давно онъ не подвергался никакимъ нововведеніямъ. Новйшія вянія проявились здсь только въ вид расторопнаго и усерднаго урядника Собачкина.
Главнымъ центромъ, сосредоточивавшимъ въ себ вс служебные и общественные интересы, было полицейское управленіе. ‘Начальникъ узда’, какъ называло общество своего исправника Петра Петровича Тюльпанова, игралъ выдающуюся роль среди мстной интеллигенціи.
Было одиннадцать часовъ. Аккуратный Петръ Петровичъ уже сидлъ у себя въ кабинет около окна, откуда открывался видъ на площадь, на церковь и большую почтовую дорогу.
Пріятно позвывая, Петръ Петровичъ протянулъ пухлую руку къ аккуратной горк казенныхъ пакетовъ, лежавшихъ на письменномъ стол, просмотрлъ одинъ, другой, и бросилъ: ‘все о чум, да о чум! Это можетъ надость, въ конц концовъ! Пусть ужъ Эмилій Маріусовичъ читаетъ всю эту скуку’…
Думая такъ, Петръ Петровичъ всталъ и, подойдя въ тщательно запертой конторк, остановился въ раздумьи.
Наконецъ, онъ улыбнулся, открылъ конторку и вынулъ оттуда нсколько нумеровъ ‘Областныхъ Вдомостей’, гд когда-то помщались плоды вдохновеній его молодости.
— Да… гм… да…— пробормоталъ Петръ Петровичъ,— да… ‘Гибокъ, строенъ тонкій станъ молодой грузинки’… Ну, впрочемъ… гм… это не то…
Вздохнувъ о невозвратной пор юности, онъ уже больше не обращалъ вниманія на пожелтвшіе газетные листочки, а занялся тетрадью, на первой страниц которой стояло заглавіе: ‘Необходимость и способы облсенія мстностей степного края’.
Статья была почти кончена, но что подлаешь съ приставомъ третьяго стана, который до сихъ поръ не доставляетъ необходимыхъ свдній по своему району! Изъ за него этотъ капитальный трудъ лежитъ въ конторк безъ пользы для населенія… А вдь какая простая мысль! Нужно только приказать всякому мужику явиться въ извстное мсто и насадить нсколько штукъ саженцевъ… Сколько же деревьевъ можетъ быть насажено въ годъ при такой систем? Мужского населенія, считая парней съ восемнадцати лтъ, у насъ въ узд… приблизительно…
Петръ Петровичъ отошелъ отъ конторки съ замтнымъ неудовольствіемъ: ну, сколько разъ приказывалъ онъ секретарю Острожникову составить статистическую таблицу со всевозможными свдніями, вдь въ ней случается постоянная надобность! Да, впрочемъ, разв кто-нибудь понимаетъ здсь важность статистики? Надо строго приказать, чтобы таблица была готова къ понедльнику и вывшена на стнк.
Петръ Петровичъ повернулся къ двери, выходившей въ канцелярію, но, медлительный въ своихъ движеніяхъ, по случаю нкоторой тучности, онъ не усплъ еще пройти и половины комнаты, какъ невиданное зрлище на улиц, заставило его забыть неаккуратность Острожникова и съ возможной поспшностью броситься къ окошку.
По улиц хала телга съ какимъ-то невиданнымъ звремъ, лежавшимъ поверхъ ея на солом. За телгой, привязанный рогами къ перекладин, шелъ другой такой же зврь, въ которомъ Петръ Петровичъ узналъ, наконецъ, буйволицу.
— Откуда они?— подумалъ онъ вслухъ,— кто ихъ купилъ? Не будутъ ли ихъ рзать? Надо поскоре послать Мару, чтобы она взяла весь филей…
Петръ Петровичъ хотлъ въ форточку окликнуть мужика, шедшаго рядомъ съ буйволицей, но раздумалъ и, набросивъ шинель, вышелъ на улицу.
Телга повернула къ дому богача кабатчика Агриппина Михайловича Ападульчева.
— Ага,— пробормоталъ Тюльпановъ, направляясь туда же,— недаромъ онъ здилъ на Кавказъ, вотъ себ и привезъ.
Во двор около телги съ буйволомъ уже стоялъ Агриппинъ Михайловичъ съ женою и дтками.
— Вотъ это такъ дичь!— сказалъ Тюльпановъ, здороваясь съ хозяевами,— гд это вы такихъ молодцовъ подстрлили?
— Братъ подарилъ,— отвчала за мужа госпожа Ападульчева.
— Не знаю только, привыкнутъ ли къ нашему климату?— прибавилъ Агриппинъ Михайловичъ, заботливо оглядывая новую собственность.
— Привыкнутъ… они во всему привыкаютъ,— авторитетно заявилъ Петръ Петровичъ, похлопывая по бедру буйволицу,— а этотъ лнтяй, ея теленокъ?
— Нтъ, это бугай,— отвчалъ мужикъ, привезшій скотину,— онъ, ваше благородіе, очень усталъ за дорогу, ослабъ, значитъ, пришлось везти на телг.
— Папа, пусть онъ встанетъ,— сказала Людмила, хорошенькая пятнадцатилтняя дочка Ападульчева,— вставай, лнивый!
Двица дотронулась пальцемъ до могучей спины буйвола, но тотъ и не пошевелился. Тогда Агриппинъ Михайловичъ хлопнулъ его посильне, и также безъ результата, только шерсть на хребт бугая нсколько взъерошилась, да на спин кожа поднялась волнистой линіей.
Видя такое непослушаніе, Петръ Петровичъ ршилъ употребить въ дло ‘власть предержащую’, нисколько не сомнваясь, что такая крайняя мра приведетъ упрямца въ повиновенію.
— Вставай же… ты!— внушительно сказалъ онъ, похлопывая крпкую шею животнаго своей пухлой рукой, украшенной сердоликовымъ перстнемъ,— полно лниться.
Мгновеніе Петръ Петровичъ постоялъ около, ожидая результатовъ отъ своихъ словъ, но буйволъ оказывался самымъ наглымъ упрямцемъ и даже не шевельнулся.
— Это однако ужъ слишкомъ,— замтилъ Петръ Петровичъ, котораго всегда выводило изъ себя всякое упорство, а тутъ особенно, при дамахъ… и при народ…
Короткая шея Петра Петровича покраснла, нсколько выпуклые глаза покрылись стью кровавыхъ жилокъ, и онъ, закусивъ нижнюю губу, принялся колотить звря своей шашкой.
Во дворъ мало-по-малу набралась порядочная группа любопытствующихъ мужиковъ, за которыми прятались бабы, скромно выглядывавшія изъ за ихъ спинъ. Тутъ же стояло нсколько скуластыхъ калмыковъ въ красныхъ кафтанахъ, которые пріхали по дламъ въ волостное правленіе, но по пути завернули во дворъ Ападульчева на развлеченіе.
Буйволъ не вставалъ, не смотря на понуканіе Петра Петровича. Наконецъ, послдній усталъ, одышка заколыхала его полное тло и круглый животъ, а результатовъ никакихъ не получалось. Группа любопытствующихъ начинала волноваться и подавать разные совты.
— За рога его!— говорилъ одинъ изъ зрителей.
— За хвостъ лучше,— возражалъ другой.
— Чего тамъ за хвостъ! Бери прямо за вс за четыре ноги, да и ставь на землю.
Но, не смотря на обиліе остроумныхъ предложеній, дло впередъ не подвигалось,— буйволъ продолжалъ лежать на солом, лниво пережовывая жвачку. Петръ Петровичъ почувствовалъ себя положительно оскорбленнымъ.
— Мой… поднимай!— раздался въ это время крикливый гортанный голосъ и изъ группы инородцевъ выдлился молодой калмыкъ, который, широко улыбаясь, подходилъ къ телг.
То былъ крестный сынъ курдюмскаго священника, отца Александра, который недавно, по случаю прізда архіерея, обратилъ этого буддиста въ православную вру.
— А, Пименъ, здравствуй,— сказалъ Ападульчевъ,— ну-ка покажи свою ловкость, мы посмотримъ.
Петръ Петровичъ молчалъ, но по лицу его скользнула скептическая улыбка. Ну, что можетъ сдлать дикій инородецъ, это дитя степей, когда онъ, Тюльпановъ… впрочемъ, подождемъ, посмотримъ…
Между тмъ, калмыкъ съ серьезнымъ видомъ подошелъ къ буйволу, увренно запустилъ подъ его туловище руку и вынулъ тонкій эластическій хвостъ животнаго съ волосатой метелочкой на конц, къ которой пристало нсколько соломенныхъ колосьевъ.
Не спша, съ серьезнымъ лицомъ и смющимися глазами, какъ бы уже вкушающими предстоящее торжество, калмыкъ согнулъ вдвое хвостъ своей жертвы и затмъ крпко укусилъ его блыми, сверкающими зубами.
Зареввши во всю глотку, буйволъ вскочилъ и моментально очутился на земл у телги, а въ толп любопытствующихъ поднялся веселый хохотъ.
Анна Ивановна Ападульчева отскочила въ испуг отъ телги, Людмилочка послдовала за ней, ребятишки восторженно визжали, Агриппинъ Михайловичъ смялся, улыбался также и Петръ Петровичъ… что же длать, надо сознаться, калмыкъ побдивъ! Очевидно, у этого дикаго сына степей есть свой опытъ, своя знанія.
— Онъ заслуживаетъ награды,— сказалъ великодушно Петръ Петровичъ, поглядывая на своего соперника, скромно стоявшаго около телги,— надо дать ему рюмку водки.
— Непремнно, непремнно,— отвчала довольная развлеченіемъ Анна Ивановна,— ступай, Пименъ, на кухню.
Происшествіе кончилось. Уже буйвола отвели въ загонъ, уже разошлась любопытная толпа и находчивый калмыкъ отправился въ людскую получать угощеніе, а тихій смхъ только теперь по настоящему заколыхалъ кругленькую фигуру Петра Петровича.
— Укусилъ и вдь за хвостъ!— повторялъ онъ, изрдка пофыркивая и вовсе не слушая разсужденій хозяина о преимуществахъ буйволинаго молока передъ коровьимъ, о его густот, питательности и необыкновенной пріятности молочныхъ скоповъ, которыя онъ приглашалъ зайти попробовать черезъ нсколько дней.
— И за хвостъ каналья!— шепталъ Петръ Петровичъ, продолжая тихонько посмиваться.
Когда же Агриппинъ Михайловичъ умолкнулъ, Петръ Петровичъ вспомнилъ о неотложныхъ длахъ, о статистик, объ облсеніи степныхъ мстностей и торопливо распрощался съ хозяиномъ.
По даже на улиц, несмотря на то, что масса важныхъ длъ осаждала его мысли, Петръ Петровичъ не могъ забыть калмыка и потихоньку про себя повторялъ:
— Укусилъ, хе, хе… за хвостъ, хе, хе, хе…
Предаваясь такимъ веселымъ воспоминаніямъ, Петръ Петровичъ и не замтилъ какъ столкнулся съ лсничимъ, Георгіемъ Александровичемъ Плавутинымъ.
— А здравствуйте, ваше превосходительство,— сказалъ Плавутинъ, пожимая огромной жилистой рукой пухлую ручку Тюльпанова.
Петръ Петровичъ не любилъ встрчаться съ лсничимъ, особенно на улиц передъ обывателями. Плавутинъ былъ такого нелпо-огромнаго роста, что Петру Петровичу, разговаривая съ нимъ, приходилось задирать голову такъ высоко, такъ высоко, ну почти до неприличія… Иногда, казалось ему, что можетъ даже слетть съ головы форменная фуражка… не придерживать же ее рукою? Вдь отъ этого можетъ потерпть авторитетъ власти. Но сегодня Петръ Петровичъ былъ веселъ и обошелся съ Плавутинымъ очень ласково.
— Здравствуйте, другъ мой, — сказалъ онъ томно,— что это вы, насмхаетесь надо мной? Далеко мн еще, охъ, далеконько до превосходительства?
— Что вы, что вы, — басилъ Плавутинъ,— какое тамъ далеко? Рукой подать только…
Петръ Петровичъ лукаво улыбнулся: онъ вспомнилъ ‘проектъ облсенія’ и подумалъ, что иной разъ счастливая звзда находитъ своего избранника гораздо скоре, чмъ то хотлось бы инымъ завистникамъ.
— А, кстати…— сказалъ онъ и въ нершительности умолкнулъ.
До сихъ поръ Петръ Петровичъ хранилъ въ строгомъ секрет свой проектъ, но сегодня душа его была склонна къ откровенности, къ тому же, дло почти кончено, и если прибавить къ проекту нкоторыя статистическія свднія, которыя скоро будутъ доставлены Острожниковымъ, то можно хоть завтра посылать его въ губернскій городъ на разсмотрніе.
— Да-съ, батенька,— началъ Петръ Петровичъ съ плутоватой улыбкой,— вы и не знаете, что вашъ покорный слуга скоро вторгнется въ вашу область съ преобразованіями?.. Да, да, трепещите…
— Вы — въ мою область?— воскликнулъ Плавутинъ,— нтъ, вы шутите… намъ, ваше превосходительство, длить съ вами нечего! Вы мн не начальство, я одинъ хозяинъ, что хочу, то и длаю…
— Такъ-то-такъ,— шутилъ очень довольный Тюльпановъ,— а все-таки я подкопаюсь… и вс ваши награды перехвачу себ… хе хе… ну, ну, это все, конечно, шутки… вы понимаете, гм, что между порядочными людьми… не можетъ быть подобныхъ столкновеній.
— Такъ въ чемъ же дло?— спросилъ Георгій Александровичъ сколько мрачнымъ голосомъ.
— Ну, я вамъ скажу… Серьезно, меня очень занимаетъ одна идея изъ области вашего дла… Это, гм… идея облсенія нашего края… я даже… гм… проектъ уже написалъ и скоро пошлю его куда слдуетъ.
— Что жъ, дло хорошее,— отвчалъ Плавутинъ принужденнымъ тономъ,— въ чемъ же заключается вашъ проектъ?
— Сказать, а? Нтъ, боюсь, вдругъ вы его у меня изъ подъ носа утянете, да потомъ выдадите за свой? Ну полно, полно,— прервалъ Петръ Петровичъ лсничаго, который сердито нагнулъ голову къ его лицу,— разв вы, гм… не видите, что я шучу?
— Въ чемъ же дло?— нетерпливо спросилъ Георгій Александровичъ.
— Видите ли, гм… вотъ какой у меня планъ: выписать саженцевъ, ну хотя бы, гм… дуба, что ли, и затмъ дйствовать, дйствовать безъ всякихъ разговоровъ! Прямо, гм… послать предписаніе чтобы крестьяне вышли съ этими саженцами въ поле, ну хоть, гм… перваго марта, что ли, и ихъ посадили! Вдь, если каждый совершеннолтній мужикъ посадитъ въ весну хоть, гм… по три деревца, разочтите, батенька, сколько у насъ будетъ въ десять лтъ деревьевъ, а?
— Это дубы-то на солончакахъ, да безъ полива? Ха! ха!— валился лсничій.
— Ну, ну, если не дубы, такъ что-нибудь другое, акацію, гм… или осокорь, ну мало что можно садить, вы лучше идею-то, идею, гм… оцните.
Лсничій продолжалъ хохотать, а толстая складка на ше Петра Петровича начала покрываться багровой краской.
— Вотъ вамъ бы на мое мсто,— сказалъ, наконецъ, Георгій Александровичъ,— вы бы преуспли!
Въ эту минуту до слуха ихъ донесся звонъ колокольчика и изъ-за угла вылетла тройка съ ямщикомъ, усердно хлеставшимъ лошадей, и съ тремя молодыми людьми въ одинаковыхъ блыхъ барашковыхъ шапкахъ, неловко тснившимися на сидньи тарантаса.
— Кто же это такіе?— подумалъ вслухъ Петръ Петровичъ, провожая глазами перекладную,— они заворачиваютъ, гм… къ полицейскому управленію… И почему, гм… они вс въ одинаковыхъ барашковыхъ шапкахъ? До свиданія, другъ мой, надо пойти узнать, зачмъ эти господа пріхали?
Петръ Петровичъ торопливо направился въ полицейскому управленію со всей скоростью, какая была только возможна при его полной фигур, но онъ засталъ незнакомцевъ уже въ канцеляріи. Они стояли возл помощника исправника, Эмилія Маріусовича, и вс трое о чемъ-то горячо разговаривали, сердито жестикулируя. Три блыхъ барашковыхъ шапки лежали около нихъ рядомъ на стул.
Небритыя личности, строчившія что-то за клеенчатыми столами подъ руководствомъ Острожникова, подняли было головы отъ бумаги и съ любопытствомъ слушали бурную бесду прізжихъ, но при вид вошедшаго Тюльпанова, снова пригнулись грудью въ столамъ и занялись работой.
— Что у васъ тутъ такое, господа?— спросилъ Петръ Петровичъ съ важной, но въ то же время благосклонной улыбкой.
Трое незнакомцевъ бросили Эмилія Маріусовича и сразу, точно по команд, окружили Тюльпанова:
— Нтъ, это невозможно,— сказалъ одинъ.
— Я тоже говорю, такъ нельзя,— прибавилъ другой.
— Конечно, невозможно,— подтвердилъ третій, посл чего вс какъ-то изнеможенно умолкли.
— Съ кмъ имю честь?— спросилъ Петръ Петровичъ, уже нсколько оффиціальне, такъ какъ слдовало показать этимъ молодымъ людямъ, что здсь никто не долженъ пренебрегать элементарными правилами общежитія.
— Ахъ, да,— отвчалъ одинъ, смущенно улыбаясь,— виноватъ…
— Это врно, виноватъ,— повторилъ другой.
— Ветеринаръ Анахоретовъ, — сказалъ, расшаркиваясь, третій,— а это, позвольте представить, товарищи мои — Дынниковъ и Полуэктовъ.
— Очень пріятно, господа,— смягчившись, отвчалъ Тюльпановъ,— странно, я почему-то думалъ, что вы братья.
— О, намъ часто приходится слышать это,— отвчалъ Анахоретовъ, между тмъ, какъ остальные только довольно улыбались,— мы нарочно и шапки себ купили одинаковыя, знаете, пріятно людей морочить.
— А собственно, по какому случаю я имю честь,— спросилъ Петръ Петровичъ,— но что же это я? Пожалуйте, господа, въ кабинетъ, милости просимъ.
Сдлавъ привтливый жестъ рукой по направленію къ двери кабинета, Петръ Петровичъ прослдовалъ туда первымъ, за нимъ гуськомъ пошли ветеринары.
— Видите ли,— началъ Полуэхтовъ, но былъ прерванъ Дынниковымъ, который сказалъ:
— Ну, братъ Степанъ, ты того… оставь ужъ говорить, самъ знаешь, что не мастеръ… Пусть лучше Николаша разсказываетъ.
Полуэхтовъ, пожавъ плечами, закурилъ папироску.
— Да собственно разсказывать нечего,— началъ Анахоретовъ,— неисполненіе предписаній въ вашемъ узд повлечетъ за собою жалобу нашу въ губернскій городъ, вотъ и все.
Петръ Петровичъ посмотрлъ на оратора со строгимъ недоумніемъ.
— Я васъ попрошу объясниться,— сказалъ онъ холодно.
— Видите ли, мы изъ сосдняго узда, изъ Кугуевска… тамъ, рядомъ съ вашимъ, стоитъ карантинъ, и вчера мимо нашего карантина была проведена буйволица съ буйволомъ изъ неоспоримо чумной мстности. Сторожъ хотлъ задержать скотину, но когда ему сказали, что эта скотина принадлежитъ купцу Ападульчеву и что за это онъ будетъ отвчать, этотъ дуракъ пропустилъ ее и теперь мы, къ сожалнію, обязаны составить этому купцу протоколъ.
Петръ Петровичъ сидлъ на своемъ кресл неподвижно, между тмъ какъ его мясистый носъ издавалъ легкій свистъ, что всегда служило у его обладателя признакомъ смущенія.
— Вы что же, господа, надолго къ намъ?— спросилъ онъ, наконецъ, посл небольшой паузы.
— Да вотъ, какъ составимъ протоколъ, такъ и узжать придется,— отвчалъ Николаша.
— Вы бы погостили, — сказалъ Петръ Петровичъ, — у насъ здсь весело и клубъ есть, и въ картишки поиграть у Агриппина Михайловича можно во всякое время.
— Кто это, Агриппинъ Михайловичъ?— спросилъ Полуэхтовъ.
— Тотъ именно преступникъ, котораго вы собираетесь наказывать,— съ улыбкой пояснилъ Тюльпановъ.
— Ападульчевъ? Нтъ, это не годится,— сурово сказалъ Анахоретовъ.
— Какъ же мы тогда протоколъ составлять будемъ,— пояснилъ Дынниковъ.
— Нехорошо!— закрпилъ Полуэхтовъ.
Мясистый носъ Петра Петровича издалъ нсколько звуковъ, напоминающихъ тихую мелодію пастушеской свирли, затмъ онъ, грузно приподнявшись, прослдовалъ въ канцелярію, откуда вскор гости услышали его свистящій шепотъ и такіе же таинственные отвты Эмилія Маріусовича.
Не успли еще товарищи перекинуться бглыми замчаніями относительно новыхъ знакомцевъ, какъ въ дверяхъ появилась молодцеватая, перетянутая въ рюмочку, фигура Эмилія Маріусовича Бубликова, который по вншности представлялъ полную противуположность фигур Тюльпанова, отличавшейся мягкими, расплывчатыми, почти женственными формами.
— Вы что это, господа, задумали?— воскликнулъ Эмилій Маріусовичъ, направляясь къ товарищамъ съ открыто-ласковымъ лицомъ и чуть ли не распростертыми объятіями,— разв такъ поступаютъ порядочные люди? Мы думаемъ, они къ намъ погостить пріхали, въ картишки поиграть, шашлыка покушать, а они уже узжать собираются? И ни-ни! И не думайте, ни за что не пущу, лучше сразу покоритесь!
— Вдь мы по длу,— отвчалъ Анахоретовъ, смущенный такимъ дружелюбіемъ.
— Дло!— воскликнулъ Бубликовъ, перебивая возраженія остальныхъ товарищей, — разв дло волкъ? Разв оно въ лсъ убжитъ?
— Не убжитъ, потому что и лсу у насъ нтъ,— благосклонно пошутилъ Петръ Петровичъ, появившійся снова въ кабинет,— поэтому, господа, не бойтесь быть неаккуратными: вы всегда успете сдлать свои дла! И не мн, старому, заслуженному служак, васъ учить бгать отъ дла…
— Конечно, конечно!— подтвердилъ Эмилій Маріусовичъ,— но въ то же время мы, хозяева, должны принять дорогихъ гостей какъ слдуетъ., поэтому, господа, такъ и знайте, что на сегодня вы мои плнники! Сегодня я распоряжаюсь вами, я угощаю васъ, я вамъ доставляю увеселенія, а завтра можете себ заниматься своими длами.
— Намъ очень лестно, мы не ожидали встртить здсь такихъ милыхъ людей, — сказалъ Дынниковъ, чрезвычайно польщенный рчью Бубликова.
— Все это очень хорошо,— замтилъ непреклонный Анахоретовъ,— но вдь мы участокъ свой оставили, и вс трое сразу.
— Эхъ, не провалится же этотъ проклятый участокъ въ ‘треисподнюю’,— воскликнулъ Полуэхтовъ, — ну, Николаша, не упрямься, чего тамъ! Проведемъ время хоть одинъ вечеръ почеловчески.
— Дйствительно, у насъ ужасная тоска,— согласился Николаша,— коровы чумныя, да мужики умные — вотъ и все!
Дынниковъ улыбнулся и вдругъ чихнулъ громко, на всю комнату.
— Будьте здоровы,— вжливо сказалъ ему Эмилій Маріусовичъ, но, въ отвтъ на эту вжливость, раздался веселый хохотъ товарищей.
— Ага, надулъ!— воскликнулъ довольный Дынниковъ.— Вдь это я нарочно!
— Нарочно?— переспросилъ Эмилій Маріусовичъ, скрывая подъ вжливой улыбкой свое удивленіе.
— Да, въ знакъ согласія, что въ самомъ дл скучно,— пояснилъ Дынниковъ.
— Это очень, очень мило!— одобрилъ Петръ Петровичъ и тихій смхъ заколыхалъ его полную фигуру.
— Конечно, очень скучно,— продолжалъ Анахоретовъ, принимая серьезный видъ,— особенно когда поймешь, что дло, для котораго торчишь въ этой ям, нисколько не улучшается отъ нашего присутствія… Да и какъ работать? Посылаютъ въ участокъ, полный заразы, а какъ на средство борьбы съ эпизоотіей даютъ пару стилетовъ на брата, да урядника.
— Ну, еще нсколько пудовъ карболовки, — вставилъ примирительно Полуэктовъ.
— А черезъ мсяцъ шлютъ бумагу,— продолжалъ Николаша, не обративъ вниманія на поправку товарища, — почему это у васъ чума не прекращается?
— Да, да… гм… почему?— спросилъ Петръ Петровичъ игриво, чувствуя что надо поддержать авторитетъ власти, но въ то же время не желая обидть разсказчика.
— А что мы можемъ сдлать?— волновался послдній, — если бы эту чуму можно было собрать въ горсть и проглотить,— ну дло другое…
— Мы бы проглотили,— перебилъ Полуэктовъ.
— А мн что!— продолжалъ уже запальчиво Анахоретовъ,— они мн пишутъ предписаніе, чтобы чума была прекращена, ну, и плевать! Вчера послалъ бумагу: ‘чума, колъ, прекращена во ввренномъ мн участк…’
— Ага!— воскликнулъ сообразительный Эмилій Маріусовичъ, хватая за руку разсказчика,— вотъ вы и попались!
Анахоретовъ, вздрогнувъ, смотрлъ на него испуганными глазами.
— Зачмъ же вы хотите составлять протоколъ Ападульчеву, когда у васъ уже чума прекратилась… Значитъ, это съ вашей стороны одн придирки!
— Хе, хе, хе… врно,— смялся довольный Петръ Петровичъ.
— Да вдь у меня во всякомъ двор кишитъ зараза, я совралъ, чтобы отвязались,— пояснилъ Николаша.
— Но въ такомъ случа, кому же вы будете протоколъ о буйволахъ посылать? Все тмъ же властямъ? И сами попадете еще въ непріятность.
— Врно, врно,— подтвердилъ Тюльпановъ.
Анахоретовъ стоялъ нкоторое время неподвижно, переглядываясь съ товарищами, и потомъ почесалъ затылокъ.
— А дло-то, того,— сказалъ Дынниковъ.
— Брось его, Николаша, стоитъ возиться… и народъ здсь хорошій, чего длать непріятности,— прибавилъ Полуэктовъ.
— Положимъ, можно найти возраженія на ваше замчаніе,— сказалъ Николаша,— но вдь отъ протокола лучше никому не будетъ и чума не прекратится отъ этого, такъ какого же чорта и стараться.
Петръ Петровичъ немного поморщился, потому что не любилъ крпкихъ словъ, но тотчасъ же опять ласково улыбнулся и сказалъ:
— Ну вотъ и отлично! У васъ чума, у насъ чума, такъ чего же намъ ссориться? Но вы не думайте, — прибавилъ онъ затмъ, вдругъ длаясь серьезнымъ, — у меня въ узд очень строго насчетъ карантина! Крестьяне, было, начали таскать сно изъ вашего узда — тамъ у нихъ свои стога стоятъ, что ли,— такъ я строго запретилъ это! Ни клочка сна изъ зараженной мстности! вотъ мой девизъ… Я даже създъ старшинъ и урядниковъ устроилъ, чтобы они могли вполн усвоить себ эту идею и проводить правильно мои предначертанія.
— Сегодня урядникъ Собачкинъ доносилъ мн, что кордонные мирволятъ своимъ односельчанамъ и допускаютъ къ намъ чумное сно,— сказалъ Эмилій Маріусовичъ.
— Надо принять энергическія мры!— воскликнулъ Петръ Петровичъ, красня отъ гнва.
— Я имю предложить вамъ одинъ планъ, который намъ можетъ помочь добиться исполненій предписанія,— сказалъ Бубликовъ, — по моему, надо созвать всхъ кордонныхъ въ узд и потомъ отсюда уже раскассировать ихъ такъ, чтобы каждый изъ нихъ находился какъ можно подальше отъ своей деревни.
— Зачмъ же это?— спросилъ Тюльпановъ.
Легкій огонекъ загорлся въ черныхъ глазахъ Эмилія Маріусовича, онъ посмотрлъ на своего пухлаго начальника съ выраженіемъ скрытаго превосходства, и лаконически отвтилъ:
— Да вдь чужимъ нтъ разсчета мирволить…
— Да, да,— сообразилъ Петръ Петровича,— и такимъ образомъ наше предписаніе будетъ исполнено.
— Ловко придумали!— воскликнулъ Дынниковъ.
— Только чмъ же они будутъ кормиться?— задумчиво сказалъ Анахоретовъ, — цлый день въ шалаш, на холод и безъ горячей пищи… Этакъ вы въ чумной эпизоотіи прибавите еще эпидемію голоднаго тифа въ узд.
— Привычные!— сказалъ Эмилій Маріусовичъ, махнувъ рукою,— однетъ потепле полушубокъ и согрется.
— Нтъ, надо послать предписаніе, чтобы каждое село кормило своего кордоннаго горячей пищей, вотъ и все, — сказалъ Петръ Петровичъ.
— И такъ можно, — согласился Бубнивовъ. Ну, господа, а пока, милости просимъ закусить… уже скоро пора и обдать…
— Да не знаемъ, ловко ли намъ…
— Въ первый разъ — и обдать…
— Дйствительно, какъ-то неловко…
— Это къ Ападульчеву-то, да неловко?— съ удивленіемъ спросилъ Эмилій Маріусовичь, между тмъ какъ Тюльпановъ въ отвтъ только разразился тихимъ смхомъ.
Товарищи переглянулись между собою: они думали, что ихъ приглашаетъ къ себ этотъ любезный Бубликовъ, а теперь оказывается, имъ надо идти въ гости къ совершенно незнакомому человку, но искренное изумленіе Эмилія Маріусовича и тихій смхъ Петра Петровича были такъ убдительны, что гости, взявъ свои одинаковыя барашковыя шапки, пошли вслдъ за гостепріимными хозяевами къ еще боле гостепріимному Агриппину Михайловичу.
Дорогіе гости оставались въ Курдюм не одинъ день, а цлыхъ три, наслаждаясь отъ души мстными развлеченіями. Первый вечеръ играли въ карты у Агриппина Михайловича, слдующій день былъ посвященъ охот, а вечеръ — картамъ, но уже въ клуб, третій день хотли было опять зассть съ утра въ карты, но къ Агриппину Михайловичу, прослышавъ про прізжихъ, набралось столько народу, было такъ весело, что даже никто не подумалъ о картахъ, а вечеромъ было необходимо узжать… И товарищи ухали, сопровождаемые общимъ сожалніемъ, и давая всмъ клятву постить скоро опять этотъ гостепріимный уголокъ.
Однако, не смотря на все свое гостепріимство, хозяева вздохнули спокойне, выпроводивъ гостей, хотя они также, вмст со всми находили, что ветеринары прекрасные люди, но они боялись, чтобы передъ ними не раскрылось одно очень непріятное происшествіе, которое надо было держать въ секрет: буйволъ заболлъ чумою.
Агриппинъ Михайловичъ нсколько разъ оставлялъ гостей на попеченіи супруги Анны Ивановны, чтобы втихомолку провдать буйвола, положеніе котораго съ каждымъ часомъ становилось безнадежне. Несчастное животное покончило свои счеты съ жизнью какъ разъ въ тотъ вечеръ, когда гостепріимные хозяева проводили гостей ветеринаровъ.
Когда замолкли звуки колокольчика и шумъ колесъ перекладной, увозившей товарищей, затерялся гд-то въ отдаленіи, изъ подъ воротъ вынырнула коренастая фигура крещенаго калмыка Пимена и подошла къ Ападульчеву:
— Буйлу возить за село будемъ?— спросилъ онъ своимъ гортаннымъ голосомъ.
— Дуракъ!— съ сердцемъ отвчалъ Агриппинъ Михайловичъ,— ночь вонъ какая лунная! Какая-нибудь каналья увидитъ и донесетъ, возись тогда опять съ протоколами… Отъ одного избавился, а тутъ, глядишь, другой на ше!
— Копай яму подъ навсомъ,— посовтовалъ Пименъ.
— Конечно, подъ навсомъ, — согласился Ападульчевъ, — да чтобы все въ утру было у меня готово! Возьми кучера и сидльца Семена изъ ближайшаго кабака и поскоре ройте яму, а какъ закопаете, сверху навалите навозу, чтобы замтно не было.
— Ужъ знаемъ, ладно!— успокаивалъ хозяина калмыкъ.
— Да чтобы никто у меня ничего не зналъ!— прибавилъ Ападульчевъ,— а то всхъ выгоню изъ дому, шляйтесь, гд знаете. А если исправникъ или помощникъ будетъ спрашивать, гд буйволъ, говорите, что на Берберовскомъ хутор.
Но Петръ Петровичъ ничего не спрашивалъ о буйволахъ. Очень довольный проведенными тремя днями, которые внесли такое разнообразіе въ его тихую жизнь, онъ теперь отдыхалъ за длами у себя въ кабинет.
Какъ всегда, на письменномъ стол около правой руки Петра Петровича возвышалась горка казенныхъ пакетовъ съ донесеніями, но ему, какъ всегда, не хотлось читать этой скуки. Не хотлось также заниматься и проектомъ облсенія, тмъ боле, что неаккуратный Острожниковъ до сихъ поръ не доставилъ статистическихъ свдній. Даже въ губернскихъ вдомостяхъ не было ничего интереснаго! Все печатаются отчеты о чумныхъ бунтахъ, которые всмъ надоли…
Въ лнивой истом Петръ Петровичъ раскинулся на кресл и, положивъ голову на спинку, глядлъ отъ нечего длать въ окошко. На улиц также все было, какъ всегда: ходили бабы съ кувшинами на коромыслахъ, хали мажары съ соломой, бжали кухарки.
Только что Петръ Петровичъ, звнувъ, собирался закрыть глаза, чтобы предаться сладкой лни, какъ изъ за угла показался всадникъ съ мдной бляхой на груди и понесся во весь опоръ по дорог къ полицейскому управленію.
— Пожаръ,— замтилъ вслухъ Петръ Петровичъ, пріосаниваясь.
Между тмъ всадникъ поспшно вошелъ въ сни, даже не замтивъ сидвшаго у окна начальника, и вскор въ канцеляріи послышались оживленные разговоры.
Петръ Петровичъ веллъ сторожу позвать въ себ Острожинкова, и черезъ секунду тонкій, плоскій, какъ вяленая вобла, письмоводитель въ испятнанномъ рыжемъ сюртук, стоялъ у письменнаго стола передъ начальникомъ.
— Что тамъ такое, Лаврентій омичъ?— спросилъ Тюльпановъ.
— Сотскій изъ деревни Рахмановви прискакалъ…
— Что же тамъ, пожаръ?
— Не знаю,— осторожно отвчалъ Лаврентій омичъ,— тамъ что-то у нихъ случилось, станового спрашиваетъ.
— Драва, что ли?
— Спрашиваетъ, гд становой,— повторилъ Острожниковъ.
— Позовите сотскаго во мн,— нетерпливо сказалъ Петръ Петровичъ.
Лаврентій омичъ неслышно удалился.
— Что тамъ у васъ случилось?— спросилъ Тюльпановъ у сотскаго, появившагося на порог кабинета съ шапкой въ рукахъ.
— Такъ что, вашесвородіе, бабы о скотин бунтуютъ…
— Бабы?— Петръ Петровичъ улыбнулся, такъ какъ имлъ слабость въ женскому полу,— что же затяли рахмановскія бабы?
— Они, вашесвородіе, говорятъ, что погонятъ скотину въ стогамъ, если нельзя возить сно въ деревню… Кричатъ, что скотина не мши который день…
— Кричатъ… гм… колотовки… А у васъ на сел разв есть чума?
— Ветеринары хотли осматривать, и скотину уже заперли, да вотъ что-то долго не дутъ… Бабы, значитъ, оттого и бунтовать начали.
— Значитъ, у васъ тамъ, бабій бунтъ?
— Такъ точно, вашескородіе, бабы бунтуютъ.
— Ладно, ступай, я самъ пріду туда.
Сотскій вышелъ.
Петръ Петровичъ смотрлъ вслдъ мужику, загадочно улыбаясь: ему пришли на память нкоторыя событія изъ его служебной дятельности въ молодые годы, когда также приходилось вести дло съ бабами… Что именно вспомнилось — онъ не зналъ, да и не хотлъ останавливаться надъ подробностями, зачмъ подробности? Достаточно знать, или даже чувствовать, что это было нчто веселое, очень пріятное…
Мечтанія Петра Петровича прервалъ звонъ колокольчика: это подкатила въ крыльцу управленія тройка, которая должна была доставить начальника въ деревню Рахмановву.
‘Гибокъ, строенъ тонкій станъ
Молодой грузинки’…
напвалъ Петръ Петровичъ, взлзая при помощи расторопнаго урядника Собачкина на высокое сиднье перекладной.
Устроивъ начальника, Собачкинъ отскочилъ отъ колесъ, Петръ Петровичъ запахнулся въ теплую шинель — и тройка во весь духъ помчалась въ Рахмановв.
Хорошее расположеніе духа не повидало Тюльпанова и въ пути,— очевидно, день выдался уже такой удачный.
Улыбаясь, думалъ онъ о томъ, какъ испугается становой Кисляковъ, когда узнаетъ, что начальникъ пріхалъ раньше его на мсто происшествія, и какъ будетъ тронута супруга Кислякова, дама весьма привлекательная, посл того, какъ Петръ Петровичъ не сдлаетъ ему за это даже легкаго выговора.
Затмъ Тюльпановъ осматривалъ поля, покрытыя ледяной корою, на которой кое-гд сверкали узкія полосы воды, вслдствіе наступившей оттепели, и думалъ о томъ, какъ мало было эту зиму снгу… пожалуй, Курдюмскій уздъ снова можетъ пострадать отъ неурожая… А тутъ еще чума и эпидеміи… Въ самомъ снисходительномъ настроеніи Тюльпановъ въхалъ на широкую грязную улицу деревни Рахмановки, а оттуда на площадь, сплошь запруженную бабами, двками и ребятами. Мужики зимою, посл неурожайныхъ лтъ, рдко оставались дома: одни шли на работы въ городъ, другіе нанимались по близости въ землевладльцамъ, оставшіеся же дома сидли въ избахъ, глядя изъ окошекъ на расходившихся бабъ и ихъ самоуправство.
Площадь пестрла яркими платками, которыми были повязаны головы бабъ, въ воздух стонъ стоялъ отъ ихъ визгливыхъ криковъ и ругательствъ.
Сотскій и староста стояли на крыльц сельскаго правленія и, пожимая плечами, слушали обращенныя къ нимъ ругательства, но, заслышавъ звукъ приближающагося колокольчика, начали дятельно увщевать взбунтовавшихся женщинъ.
Разгоняя толпу вправо и влво, тройка шагомъ подъхала къ дому сельскаго правленія, и Петръ Петровичъ, поднявшись, безъ шинели, съ орденомъ на груди, остановился на ступеньк перекладной, держась за нее, для сохраненія равновсія.
— Гд писарь?— спросилъ онъ громкимъ голосомъ, глядя поверхъ бабьихъ головъ на старосту и сотскаго.
Писарь выскочилъ изъ дверей правленія также въ одномъ легкомъ пиджачк, съ перомъ въ правой рук и безъ шапки.
— Что это у васъ тутъ такое?— спросилъ его Тюльпановъ.
— Бабы, ваше высокоблагородіе, хотятъ выпустить скотъ, подлежащій осмотру ветеринаровъ,— отвчалъ писарь — три дня бьемся съ ними, а сегодня уже пришлось къ нкоторымъ воротамъ приставлять сторожей, иначе скотина была бы выпущена.
— Гм…— сказалъ Петръ Петровичъ, оглядывая толпу бабъ, которыя вс также обернулись къ нему лицами и недружелюбно на него смотрли.
— А чего же эти скотинячіе доктора не дутъ?— крикнула одна баба, но, струсивъ, вдругъ присла къ земл, желая спрятаться за своихъ сосдокъ.
Петръ Петровичъ снисходительно усмхнулся: глупая бабенка, она думаетъ укрыться отъ его бдительнаго взора! Но Богъ съ ней, чего съ нея требовать?
Однако, какъ ни пріятно было занимать съ высоты перекладной наблюдательный постъ, но все-таки Петру Петровичу пришлось сойти на землю, потому что руки и ноги его очень устали.
— Чего вы раскудахтались, бабы?— сказалъ онъ, улыбаясь и подходя поближе къ толп,— вотъ погодите, я васъ всхъ отдамъ въ солдаты.
Бабы приняли очень сухо эту шутку, даже ни одна изъ нихъ не улыбнулась.
— Хороши доктора!— закричала та же бабенка, которая уже товорила раньше,— заперли скотину, а сами который день не дутъ.
Вслдъ за этими словами поднялись крики, которые заставили, наконецъ, Тюльпанова принять грозный видъ:
— Молчать, эй!— крикнулъ онъ въ свою очередь.
Толпа стихла.
Петръ Петровичъ, увренный въ своемъ умньи обращаться съ мужиками, а въ особенности съ бабами, ршилъ подозвать къ себ тхъ изъ нихъ, которыя больше всего кричали. Онъ замтилъ еще стоя на подножк перекладной, въ толп грубыхъ, заскорузлыхъ физіономій, даже не достойныхъ носить имя женскаго лица, одну премилую мордашку, блую и румяную, съ прехорошенькимъ младенцемъ на рукахъ.
— Эй ты, молодуха,— сказалъ онъ, кивая по направленію красивой бабы, — выйди-ка сюда и разскажи мн, чего вы вс раскудахтались?
Баба смло вышла изъ толпы къ начальнику и, размахивая свободной правой рукой, начала кричать, что она непремнно выпуститъ своихъ коровъ въ сну, которое стоитъ попусту за околицей, иначе он скоро съ городу подохнутъ.
— А если я теб не позволю?— шутливо спросилъ ее Петръ Петровичъ.
— И не послухаю!— кричала баба, вовсе не тронутая ласковой шутливостью начальника,— самого Бога не послухаю, не то что полицію! Силъ у насъ больше нту возиться со скотиною! Вс плечи оттянули, таскаючи ведра съ водою, а то и никто не знаетъ, почему нельзя корову поить около колодца? Сна цлая копна стоитъ за мостомъ близехонько — и сна не трогай! Гд это видано! Сно есть, а скотина жретъ солому съ крышъ, да и ту уже всю сожрала…
Петръ Петровичъ ничего не слышалъ изъ того, что говорила баба, а больше любовался ея румянымъ лицомъ и красивыми формами, но такъ какъ она, очевидно, обнаружила намреніе говорить необыкновенно долго, то, ради справедливости, пришлось ее остановить.
— Ну, довольно, замолчи, вдь не тебя же одну мн слушать,— сказалъ Тюльпановъ, но прежде чмъ отвернуться отъ красавицы, онъ ловко ущипнулъ ее за подбородокъ, при этомъ ласково погрозивъ ей пальцемъ. Но разсерженная баба далеко не любезно оттолкнула пухлую ручку начальника.
Сохраняя на лиц своемъ еще слды веселой улыбки, Петръ Петровичъ отворотился отъ молодухи, чтобы выслушать жалобы какой-то старой корги въ рваной кацавейк.
— Насъ, вонъ, тснятъ,— кричала старуха сиплымъ басомъ,— а какъ Ападульчевъ привезъ себ чумного буйлу, такъ ему ничего… А буйла ужъ такой больной былъ, что и на ногахъ не стоялъ…
— Ну ты, перечница, не въ свои дла мшаться не смй,— строго крикнулъ Петръ Петровичъ,— не то, я…
Но старуха такъ и не узнала, что ей грозило, потому что начальникъ не кончилъ своей рчи, благодаря самому неожиданному, самому непредвиднному обстоятельству: Петръ Петровичъ вдругъ почувствовалъ легкій щипокъ подъ лопаткой своей лвой руки.
Не спша, Петръ Петровичъ оглянулся, желая узнать, заигрываетъ ли съ нимъ та молоденькая шалунья, или же эту вольность позволила себ какая-нибудь старая карга. Но молодуха отвтила на игривый взглядъ начальника такимъ злобнымъ взглядомъ, что послдній не поврилъ своему впечатлнію и ршилъ, что щипокъ, вроятно, ему померещился.
Только что онъ хотлъ продолжать свои увщанія, какъ на полуслов опять принужденъ былъ остановиться: Петръ Петровичъ снова ощутилъ щипокъ на правой лопатк, но теперь нападеніе уже было гораздо чувствительне.
Безъ всякой улыбки, даже напротивъ, багровя отъ гнва, Тюльпановъ оглянулся въ сторону, откуда послдовало нахальное нападеніе, но и тутъ встртилъ одни угрюмые взоры, въ которыхъ не виднлось ничего шутливаго. Пока онъ такимъ образомъ смотрлъ въ глаза нсколькимъ бабамъ, стараясь по ихъ выраженію, угадать виновницу,— лвая половина его тла опять подверглась нападенію, но то уже былъ не одинъ щипокъ, легкій какъ простое прикосновеніе дружеской руки, а нсколько, да притомъ еще весьма болзненнаго свойства. Щипки сопровождались сдержаннымъ смхомъ, который уже былъ положительной дерзостью.
Петръ Петровичъ кинулъ взглядъ на крыльцо сельскаго управленія, гд стоялъ писарь вмст съ низшими представителями деревенской власти, но такъ какъ они ловко притворились, будто ничего не замтили, то и пострадавшій ршилъ поступить по ихъ примру.