Гердер
Гердер
‘Человек сотворен для ожидания бессмертия‘.
——
Человек сотворен для ожидания безсмертия…, Гердер Иоган Готфрид, Год: 1804
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Сия мысль, столь драгоценная для нравственности, столь сладостная для сердца, столь славная для естества нашего, столь нужная для порядка общественного, сие изящное следствие здравой философии, составляет текст одной книги Гердерова творения, под заглавием Мысли, относящиеся к философии истории человечества {Ideen zur Philosophie d-r Geschichte, der Mensohheit, von Iohann Gottfried Herder. — Riga,1785. — Erster Theil. — Viertes Buch, parag. VII. — Funftes Buch,parag. I. — VI.}. Если мы находим утешение приводить себе оную на память в ту минуту, как смерть похитила у нас сего знаменитого мужа, нам также кажется, что некоторые извлечения из сей книги составят достойнейшее надгробное слово сему другу нравственности {Er mit den Himmel, stillt die Meere!
Gericht und Recht ist um ihn her!
Er ist der Herr, der Gott der Heere!
Er ist!…
In neue Gegenden entr?rt,
Schaut mein begeistertes Aug umher … erblikt
Den Abglanz hahrer Gottheit, ihre Welt,
Und diesen Himmel, ihr Gezelt!
Mein schwacher Geist in Staub gebeugt
Fat ihre Wunder nicht und schweigt!
‘… Он измеряет небеса, смиряет моря, правда и суд Его окружают, Он есть Господь, Бог сил! Он есть…
Принесенный в новые страны, кидаю вокруг себя взор вдохновенный. Зрю мир, отражающий блеск выспреннего бытия, сотворившего оный, небо, служащее кущею Вечному! … Слабый дух мой, нагбенный к праху, не может сносить зрелища сих священных чудес. … Он благоговеет и — молчит! …’
После его смерти нашли перо его, лежащее на сих последних словах.
Он хотел, говорит его супруга, начертать еще несколько строк, но Богу угодно было отозвать его в продолжение сего благочестивого упражнения.
Два славнейших немецкие писателя, Виланд и Миллер, взялись издать вновь, первый — его словесные труды, а второй — исторические. Брат сего Миллера трудится теперь над изданием его богословских сочинений … Достойная дань, воздаваемая гению гением!
}. Блажен, кто, оставляя сей свет, мог в последние свои часы отдавать самому себе свидетельство, что посещал дарования свои изысканию истины, и кто во время сего страшного перехода, опираясь на ожидание будущности, мог вкушать утешение, что укрепил благородное сие чувство в сердцах себе подобных! Гердер не извлекал доказательства бессмертия души из ее несложности, как то делал Боннет. Сия система показалась ему слишком много основанной на простых догадках и чуждой его цели. План, которому он следовал, был таков: Бросив сначала общий взор на всю систему творения, заметил он возрастающую постепенность, лестницу образований, одно другого совершеннейших, способностей и сил, от часу благороднейших и деятельнейших. Человек разумный, свободный и чувствительный составляет видимый верх сей лестницы. Никакая сила в натуре не уничтожается, но перестав действовать, в известной системе, переносится в другую различную. Цветок увядает, дерево стареет и разрушается, но стихии или начала, составляющие их, сохраняются с природными им свойствами. Органическая сила, соединявшая стихии и оживотворявшая целое, равномерно не уничтожается, ибо ничто не истребляется, хотя не изменяется. ‘Сия сила, говорит Гердер, чистейшая и деятельнейшая всех прочих, сила, которая обнаруживается в душе человеческой, может ли быть покорена другими законами? Сия сила, столь очевидно господствующая над всеми низшими организациями, управляющая с некоторым всемогуществом тысячами органических сил, присутствующая в каждой из них, — о чудо из чудес! — имеет способность созерцать сама себя и управлять собой! Что может сравниться в тонкости, быстроте, деятельности с мыслью человеческой? Что превзойдет волю его в силе, пламенности и выскренности? Человек во всех действиях ума своего, во всех своих предначинаниях подражает божеству творящему. Он подобится ему своим умственным могуществом, даже и в то время, когда употребляет во зло оное. Сия аналогия имеет свое начало в самой сущности души нашей. Но неужели сия способность, одаренная преимуществом познавать бога, любить его, подражать ему, и которая некоторым образом нудится к сему самыми законами природы своей — неужели, говорю я, сия великая законодательница земли, сия чудесная способность, должна уничтожаться единственно для той причины, что некое побочное и внешнее составление переменится, и что несколько подвластных ей орудий ускользнут от нее? Предположение вздорное и удобное испровергнуть все наши понятия.
‘Всякая сила действует в натуре посредством данных ей органов, она тесно соединена с сими органами и должна согласно с ними действовать, но сия сила не единосущна им: она имеет бытие отделенное, орудие может сокрушиться, но сила пребывает во всей своей невредимости’. Гердер, поставив сей общий закон природы, приноравливает его потом к бытию человеческому. ‘Когда последний час его ударит, когда внешний снаряд, окружающий его, разрушится, что может быть тогда естественнее, сообразнее с вечными и первоначальными законами вселенной, как чтоб он соединился чрез некоторое симпатическое притяжение со стихиями, ему сродными, чтоб призвал и приобщил их к самому себе? Или, лучше сказать, ты влечешь тогда или призываешь к себе существенное начало бытия нашего, о могущество божественное, всюду разлиянное, всюду действующее! Ты, душа, движущая все бытия, источник, из которого они истекают! Ты зовешь его к себе и приготовляешь помалу к новому его и выспреннейшему назначению! — Таким образом, испровергаются суждения материалистов (вещественников) против бессмертия души, хотя бы первые их предложения и были допущены. … Как! Тот, кто может в организации тела моего совокупить множество подвластных сил, который предписал законы каждой из них, поставил душу мою владычицей над ними, снабдил ее сими чудесными орудиями, чрез которые она управляет ими, тот не умел бы найти в темочисленных смешениях природы средства приводить сию душу к другому порядку действий? Но не так ли поступать ему надлежит, когда он привел уже ее в органическое и вещественное ее жилище способом столь чудесным, и который столь ясно возвещает нам новое преобразование и совершеннейшее состояние? …’
‘Все, что называется организацией, есть совокупность пружин, расположенных таким образом, чтоб они могли приводить какое-либо вещество к совершеннейшему образованию. Взглянем на растения, которые первые в системе тварей являются лучам солнечным в органическом виде и оказывают некоторую власть над царством существ неодушевленных. Они привлекают к себе из них все стихии. Какая же сила действует сим образом, в недрах растения? Сила внутренняя, органотворная, которая соединяет, уравнивает, связует и подоботворит самые разнообразные вещества. Что производит растение с помощью сей силы? Она, развертывает, очищает, утончает сии стихии и дает им новую жизнь. — Взглянем теперь на животных: они питаются соком растений. Слон один есть уже гроб тысячи прозябений, но гроб живой, действующий, поглощая их, он некоторым образом превращает их в животных, и так вот еще органическая сила низшего разряда, которые достигают состояния новой и полнейшей жизни! То же самое видим и в плотоядных животных. Природа учинила преобразования весьма скоротечными, как будто страшилась она всего более продлить переход смерти. Человек неоспоримо обладает совершеннейшими органами из всех животных, и он же, относительно, более всех прочих снедает, он может превращать в собственную свою организацию почти все существа, ниже его помещенные. — Для чего творец дал своим созданиям сие, по видимому, столь разрушительное направление? Не подпали ли они под власть неприязненных сил, которые назначают одну породу в добычу другой? Нет, без сомнения! Совратим глаза с простой, внешней обертки, и не увидим более смерти в природе. Всякое разрушение есть не что иное, как переход к совершеннейшей жизни. … К сей власти пресуществлять к себе подчиненные стихии, всякая органическая система присоединяет еще способность возобновлять существо собственной своей жизни и замещать себя на земле своим подобием, которое наследует все его способности. … Таким-то образом, представляется постепенность уточнений в низших царствах природы. Но неужели сия постепенность должна остановиться в благороднейшем и сильнейшем из оных? Куда ж деваются сии умственные силы, пребывающие в человеке, но ускользающие от чувств его? Здесь мудрая натура опустила непроницаемую завесу и показала нам только перевороты, ниже нас совершающиеся, она дает нам единственно приметить, что естество человеческое есть как бы слияние всех органических подчиненных сил. Но пойдем дальше. Человек носил на земле печать божества и наслаждался совершеннейшей организацией, какую только может произвести земля. Неужели же натура, солгав сама себе, остановилась здесь, или вдруг назад отступила? Неужели человек должен возвратиться в состояние животного, растения или неодушевленного вещества? Или великая машина мироздания здесь кончилась и не находит выше ни одного колеса, с которыми могла бы еще иметь сцепление? Сие противно было бы понятию и не сообразимо с порядком области сей вышней мудрости, сей божественной благости, где все тесно связано, где все силы действуют одна над другой чрез постоянное смешение. Опустим глаза к ногам нашим: не все ли, нами видимое, стремится, кажется, к человеческой организации? и как мы в самом человеке видим только семя того, чем быть должно ему, единственное начало иного очевидного его назначения, то весь порядок природы, все ее намерения были бы ничто иное, как сон, если бы и человек в свою очередь не долженствовал перейти в лучшее состояние, каков бы впрочем ни был темен мрак, застилающий сей таинственный путь’.
Гердер после сего доказывает, что естество человеческое есть система и совокупление умственных сил. Истину сию выводит он, соответственно своему намерению, из одних физиологических наблюдений, опираясь более всего на важный феномен, в которой, однако ж, мы столь мало вникаем — феномен совести, или того свидетельства, которое человек отдает сам себе в мыслях своих и чувствах. Гердер приводит сравнение, которое материалисты употребляли столько во зло — сравнение смерти со сном, и извлекает из оного новые доводы в пользу бессмертия души. ‘Когда последний сон, говорит он, сон смерти овладевает нашим скорбным и изнурительным телом, тогда, подобно как обыкновенный сон освежает и обновляет в нас источник жизни, умеряет надмеру ускоренное движение, так равно и сон смерти заживит в нас некоторые язвы, коих жизнь исцелить была не в силах, доставит нам отдохновение после трудов жизни, приготовит душу к радостному пробуждению, к рассвету обновленной юности. Подобно как во время сна моего мысль прилетает к первым моим годам, и я, свергнув в сии минуты несколько вещественных оков, меня обременяющих, чувствую себя свободнейшим и деятельным, так точно, о сон благодетельный, сон смерти! приведешь ты меня паки к отрочеству существования, к лучшим, живейшим оного наслаждениям, и я, наконец, проснусь в их истинности, или, лучше сказать, в несравненно чистейшем состоянии небесной юности!’
‘Теперешняя наша натура есть ничто иное, как состояние приготовительное: росток цветка, который должен расцвести в бессмертии. Все способности человеческие утверждают сие назначение. Физические способности суть только исполнители и подчиненные действователи способностей душевных, сии в свою очередь направляются к цели, до которой на земле никогда совершенно достигнуть невозможно: разум стремится к мудрости, воображение к духу изобретательности, склонности наши к снисканию изящного, все наши душевные движения к любви, к любви к человекам. Во всех с отличными дарованиями людях сие постепенное сближение естества нашего с естеством божественным есть как бы труд целой жизни. Неужели цель сия должна исчезнуть навеки, в ту самую минуту, когда мы наиболее к ней приближаемся посредством долговременных усилий? … Следовательно, мы имеем справедливое предчувствие, что участок нашего человечества, сходствующий с естеством божественным, должен переселиться некогда в другую систему, сей участок нашего человечества есть семя, заключающее в себе начало истинного и будущего нашего существования. Мы оставляем земле то, чего она требовала от нас. Сии физические нужды, подобно, как и в других животных, в сем нашем вещественном обиталище, выполнили назначение свое, они долженствовали служить человеку только временными случаями, для потребностей несравненно превосходнейшего разряда, дело их совершенно. Каждая из них есть ничто иное, как оболочка, скрывающая зародыш истинного человечества. Блажен, когда наконец произрастет он и процветет под лучшим небом! Истинна, красота, любовь, были предел, к которому человек беспрестанно стремился, хотя часто и сам того не ведая и совращаясь с пути своего, но лабиринт, в котором заблуждался он, показывает ему наконец выход, суетные призраки, его обольщавшие, исчезают, а ты, о промысл! Ты, отец благодетельный! Ты, которого чтил он в образе гения дружбы! Ты ведешь его снисходительной десницей к сему пределу, о котором столь часто воздыхал он!’
‘Мудрая природа простерла завесу на сию будущность, которой непосредственный вид имел бы надмеру малое отношение к теперешней слабости нашей. Художница чудесная! Мы зрим в породах, ниже нас помещенных, как отметаешь ты при каждом шаге то, что не так совершенно и благородно, умеряешь нужды, держащие бытие в земной зависимости, воздвигаешь здание душевности, приготовляешь то разумение, которое придает вящее совершенство хорошему, поверяет и украшает изящное. Достигнув сей точки, невидимая рука твоя довольствуется требованием от нас справедливого, но слепого доверия, и дает нам предчувствовать будущее таинственное цветение семени человечества, в нас содержащегося. Человек! Надейся, ожидай, но берегись предсказывать. Ты знаешь только, что после сражения предлежит тебе награда, отметай все, что недостойно человечества, стремись к истине, к доброте, к красоте совершенной, и ты снищешь их со временем! — Поступки натуры в преобразованиях и в постепенном усовершенствовании дела ее показывают нам также посредствам отношения, для чего подвергнула она их сну смерти. Сей сон есть ничто иное, как благодетельная мечта, которой закрывает она от глаз наших бытие, в ту минуту, как органические силы совершают новое смешение. Творение само собой не имеет довольно твердости, чтоб быть свидетелем сей борьбы и сего переворота, а еще менее способно оно управлять оным по желанию своему. И так оно засыпает мирно и пробуждается не прежде, как уже переменив вид. Следовательно, ночь гроба есть действие отеческого намерения. Чаша смерти содержит в себе благотворный усыпительный напиток, и во время действия оного натура сбирает свои силы и совершает перелом, долженствующий исцелить усыпленного больного, исцелить от великого недуга жизни’.
‘Теперешнее состояние человека есть вероятно точка соединения двух различных, но сопредельных миров’. — Сия мысль заключает не только следствие Гердеровой книги, из которой предложили мы выписку, но вершит и венчает все его изыскания о великих отношениях, о всеобщей системе законов природы, и служит решением чудесных ее наружностей, мысль сия, как он говорит, есть великое следствие и верх истинной философии истории человечества.
‘Она изъясняет нам странные противоречия, которые человек в самом себе заключает… Животные не представляют нам такой противоположности, все отношения их принадлежат к земле … Один только человек противоречит целому свету и самому себе, как животное, он зависит от земного своего жилища, как человек, заключает в себе семя вечности, которое в другом только Едеме прозябнуть может. Когда человек усредоточится единственно в свои физические выгоды, тогда бывает он на сем свете довольно счастлив, но как скоро начинает стремиться к состоянию благороднейшему, то везде встречает одно только несовершенства и ошибается в расчетах. … Вся история, сия беспрерывная сцена предприятий, происшествий, переворотов, довольно ясно нам сие показывает. Изредка возникает мудрец, добродетельный муж, которые сеют хорошие мысли, сии дела теряются в великой реке времени, когда иногда появляются на поверхности волн, и стремление потока увлекает их. … все поглощается. … причина сему ощутительна: состояние человека есть последняя ступень земной лестницы, но также и первая нового порядка существования. На сем свете человек подобен младенцу, который, играя, приготовляется к жизни и упражнениям важнейшим. Он представляет в самом себе как бы две различные вселенные, и от сего-то происходит видимая двойственность его бытия…’.
‘Сие славное сказание Лейбница, что душа есть зеркало вселенной, заключает, может быть, истину гораздо глубочайшую, нежели обыкновенно думают, ибо начало всех могуществ вселенной кажется как бы скрытым в душе нашей, и сие начало для развития своего имеет, по-видимому, надобность только в другой организации, или в свите постепенных организаций. … Каждая из наших способностей кажется быть началом беспредельной силы и некоторого рода инстинкта, который откроется, как скоро не будет ему более препятствия. Не находим ли следов оного в некоторых чудесных феноменах памяти и воображения, иногда же в феноменах самых чувств наших? Сии феномены кажутся быть священными некоторыми предчувствиями и дают нам прозревать вдали сокровище, скрытое в самой душе нашей. Мало до того нужды, что сии феномены показываются только в состоянии болезни, или бывают действием случайного расстройства, лишающего нас какой-нибудь особливой действенности, самая даже несоразмерность, притом бывающая, нужна, дабы, посредством нарушившегося равновесия, возратить какой-нибудь из наших способностей всю силу и свободу, которых она в здоровом состоянии не столько имеет, будучи обыкновенно ограничена и порабощена. … Сей нижний мир, на котором ноги твои теперь покоятся, скроется от глаз твоих, когда начнешь ты существовать во всей полноте бытия твоего и переселишься в новое обиталище, с которым теперешнее твое жилище смежно. Ты однако ж вкушал истинное добро на сей земле приготовления, ты достиг на ней до той организации, которая допустила тебя признать самого себя чадом неба. Оставь же ее без сожаления, как луг, где, сын бессмертия, играл ты во младенчестве, оставь ее как училище, где получил ты спасительное воспитание скорби: ты не имеешь более над ней власти, ни она над тобой. Увенчанный лавром победы, свободный, радующийся возрождению своему, брось сожаления страннической посох твой…’.
‘Как растение углубляет корни свои в землю, воздымая величественный стебель к солнцу, и господствует над неодушевленной природой, начиная собой царство жизни, подобно так и человек, помещенный на вершине всех бытий, подъемлет глаза и руки к новому жилищу, ожидая признания благодетельнейшего из отцов!’
Отрывок, предлагаемый здесь читателю, избрали мы для того, что в нем наиболее обнаруживается тот платонический характер, который образовал все писания Гердеровы, оживлял ум его и даже разговоры. Гердер присоединял к блеску воображения, к тихому огню души чувствительной, голос весьма приятный, вид благородный и величественный и природное красноречие. Он имел ревностных друзей, был добрый супруг и добрый отец. — Прилагаем здесь стихи, перед кончиной им сочиненные, с верным переводом. Они выражают последнюю мысль, которой он занимался, мучительные страдания терзали его беспрестанно несколько дней до смерти и поглощали почти все его способности.
Гердер И.Г. Гердер: ‘Человек сотворен для ожидания безсмертия’: [Отр. из ‘Ideen zur Philosophie der Geschichte, der Menschheit’ с коммент. издателя] // Вестн. Европы. — 1804. — Ч.16, N 14. — С.71-90.