Часы
(Повсть Дюкре-Дюминиля.)
‘Встникъ Европы’, No 8, 1804.
Часы, Дюкре-Дюминиль Франсуа Гийом, Год: 1804
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Робертъ былъ еще очень молодъ, когда лишился родителей. Оставшись сиротою, и притомъ въ бдности, но получивъ хорошее воспитаніе и имя нкоторые пріятные таланты, возпользовался онъ ими, и началъ обучать Музык. Робертъ былъ хорошъ собою и очень любезенъ: онъ плъ со вкусомъ и мастерски игралъ на гитар, ему не было недостатка въ упражненіи, и онъ былъ, такъ сказать, душею обществъ, которыя умли цнить дарованія его. Въ числ ученыхъ своихъ отличалъ онъ Полину, молодую сироту, воспитываемую старою теткою, которая любила ее, какъ дочь, Полина, съ своей стороны, не равнодушно смотрла на своего учителя, такимъ образомъ сіи молодые люди любили другъ друга, не смя признаться во взаимной склонности. Сіе продолжалось до кончины тетки. Тогда законный наслдникъ, которому всегда было очень непріятно видть издержки, длаемыя доброю старухою для своей племянницы, вступилъ во владніе и былъ такъ жестокосердъ, что веллъ сей любезной двушк выхать изъ его дома. Полина, съ заплаканными глазами, встртила Роберта, которой, по обыкновенію, пришелъ къ ней для преподанія урока въ Музык: ‘Вы лишились одной ученицы, сказала она ему: состояніе мое не позволяетъ мн боле пользоваться вашими наставленіями, и я должна теперь сама трудиться, чтобъ имть пропитаніе. Я умю вышивать, и прибгну къ этому маловажному таланту. Прошу васъ постараться о доставленіи мн работы, такъ какъ я была столько щастлива, что доставляла намъ иногда ученицъ.’ — Какъ, сударыня! не ужьли родственникъ вашъ такъ жестокосердъ?… — ‘Родственникъ мой корыстолюбивъ и безчеловченъ. Онъ получилъ наслдство посл матери своей — это очень натурально, но онъ гонитъ меня отъ себя и оставляетъ безо всякой помощи — это ужасно!’…
Робертъ старается утшить нещастную Полину, проситъ ее пользоваться его уроками, и клянется ей въ вчномъ почтеніи и приверженности, Полина, страстно любящая музыку, принимаетъ наконецъ безкорыстное предложеніе своего учителя, съ тмъ однако же условіемъ, чтобъ со временемъ заплатить за его труды, ибо она такъ разборчива и нжна, что никогда не согласилась бы употребить во зло драгоцнныя для сего Артиста минуты.
Полина наняла небольшую комнату, и тамъ безпрестанно работая, не принимая никого, не имла она инаго друга, хром Роберта, не имла инаго утшенія, кром посщенія его и пріятныхъ разговоровъ. Такое короткое обхожденіе довело молодыхъ людей до взаимныхъ признаній. Они открыли другъ другу склонность свою и, будучи ни отъ кого независимыми, начали скоро говорить о вчномъ союз — о брак. Предложеніе сдлалъ Робертъ. Полина! сказалъ онъ ей: милая Полина! я обожаю тебя и, къ несказанному щастію моему, вижу, что и теб я не противенъ. Удостой принять мою руку. Все мое богатство состоитъ въ моемъ талант, но, съ помощію его, можемъ мы жить пристойнымъ образомъ. Есть ли ученица моя согласится сдлаться моею повелительницею, то я почту себя щастливйшимъ изъ смертныхъ. — ‘Робертъ! предложеніе твое безъ сомннія лестно для меня, но теб извстны мои правила, ты знаешь, что я всегда почитала бракъ тяжелою цпью, которую обыкновенно одна жена носитъ. Домашнія заботы, попеченія о дтяхъ и капризы мущинъ ужасаютъ молодую, робкую и чувствительную женщину. Ты меня любишь, Робертъ! но кто поручится мн, что сердце твое не перемнится? Безпокойства и хлопоты, сопряженныя съ недостаточнымъ состояніемъ, разрываютъ часто и самыя крпчайшія сердечныя связи, и ты, можетъ быть, станешь со временемъ упрекать меня союзомъ, которой будетъ теб въ тягость.’ — Въ тягость? мн, Полина! какъ могла ты это сказать? Возможно ли, чтобъ я перемнился и пересталъ любить женщину, любезнйшую сердцу моему? женщину, достойную олтарей? Нтъ, Полина! ты и сама и такъ обо мн думаешь, и столько знаешь меня, что врно отдаешь мн въ сердц своемъ справедливость и не имешь такихъ ненавистныхъ подозрній. Удостой согласиться на благополучіе мое, и тогда увидишь, что щастіе твое пребудетъ навсегда единственнымъ и сладчайшимъ предметомъ всхъ моихъ попеченій и заботъ.
Полина, не меньше Роберта желавшая сего союза, скоро согласилась, но съ тмъ договоромъ, чтобъ ей продолжать шить, и сею работою длать хотя небольшое пособіе въ хозяйств. Робертъ не хотлъ даже и слышать о семъ условіи, и говорилъ, что онъ не для того женится, чтобъ заставить жену свою работать. Онъ доказалъ, что получаетъ довольно доходу, для порядочнаго обоихъ ихъ содержанія. Полина не стала боле упорствовать, и они обвнчались безъ всякихъ церемоній, подъ единымъ благопріятствованіемъ любви и нжности.
Робертъ, жившій до женитьбы въ маленькой комнат, нанялъ квартиру попросторне, но у него не было почти никакихъ мебелей, и онъ началъ покупать ихъ по немногу, будучи не въ состояній сдлать вдругъ большія издержки. Кроткая, врная, чувствительная Полина занималась хозяйствомъ, между тмъ какъ Робертъ ходилъ давать свои уроки и, не взирая на недостаточное состояніе, были они щастливы по тому, что умли довольствоваться малымъ. Черезъ годъ Полина родила прекрасную.двочку, которую сама стала кормить, и сей даръ Природы увеличилъ блаженство ихъ такъ, что къ совершенству онао недоставало имъ только порядочнаго до хода. У Роберта было, правда, довольно учениковъ, но Артисты сего рода получаютъ весьма невеликую за труды свои плату. Иногда имлъ онъ много учениковъ, иногда мало, съ нкоторыхъ даже не могъ получить денегъ. Такимъ образомъ Робертъ, сколько ни былъ бережливъ и разчетливъ, однакожъ никогда не могъ пріобрсти себ ничего боле, кром какъ сколько нужно было ему на необходимыя потребности жизни.
Онъ убралъ очень опрятно скромное свое жилище, въ немъ не было одного только украшенія, хотя и не совсмъ необходимаго, но которое имть у себя желалъ онъ страстно, а именно: столовыхъ часовъ. Милая Полина! говорилъ онъ часто жен своей: думай обо мн, какъ хочешь, называй меня робенкомъ, но признаюсь теб, что часы на этомъ камин сдлали бы мн несказанное удовольствіе. Это вещь полезная и которая сверхъ того, длаетъ большое украшеніе комнат. Не уже ли вчно не буду я въ состояній купить себ часы?
Такъ говорилъ Робертъ нжной своей подруг, и безпрестанно почтя твердилъ о сей толико желаемой имъ вещи, которую недостаточное его состояніе не позволяло имть ему. Въ одно утро Полина пошла со двора за нкоторыми домашними потребностями, а Робертъ, не имя въ тотъ день въ город никакого дла, остался дома и занялся списываніемъ нотъ для учениковъ своихъ. Въ половин десятаго часа Полина возвратилась и, отирая потъ съ лица своего, на которомъ изображалась живйшая радость, отступила на нсколько шаговъ отъ удивленія, увидя мужа своего. ‘Какъ! ты никуда не ходилъ, другъ мой!’ сказала она ему. — Никуда, милая! но къ чему этотъ вопросъ? — ‘Я хотла было’… — Ты тревожишься? — ‘Это правда, я не думала найти тебя дома, и желала сдлать теб пріятное удивленіе’ при возвращеніи твоемъ къ обду, но теперь…. Такъ и быть…. войди сюда!’
Полина сказала сіи послднія слова незнакомому человку, которой дожидался на лстниц, онъ входитъ, держа въ рукахъ прекрасныя столовыя часы, ставитъ ихъ на каминъ и откланивается. Что это значитъ? спросилъ изумленный Робертъ. — ‘Ты самъ видишь, отвчала Полина, улыбаясь: ты всегда желалъ имть часы — не правда ли? и такъ вотъ теб часы, мой другъ! они твои.’ Но какъ это сдлалось?.. — ‘Какъ не пріятно мн, что ты хочешь все знать! Послушай, любезный Робертъ: желая безмрно доставитъ теб этотъ подарокъ, Полина твоя занималась тайно отъ тебя вышиваніемъ разныхъ вещей, которыя продала за такую цну, что могла купить эту вещь. Не брани меня. Знаю, что я, выходя за тебя, общалась не работать никогда на постороннихъ, но, другъ мой! это совсмъ другое дло: я трудилась не для доставленія себ пропитанія, но для того, чтобъ сдлать теб удовольствіе. Эта вещь безъ сомннія будетъ для тебя драгоцнна, милой мой, когда врная твоя Полина доставила ее теб.’ — Женщина безподобная! несравненная Полина! какъ могла простираться такъ далеко твоя ко мн нжность? но когда же ты работала? Я видлъ тебя безпрестанно здсь, занимающуюся дочерью и хозяйствомъ. — ‘Я работала только тогда, мой другъ! когда не было тебя дома, но какъ скоро услышу, что ты идешь, то въ ту же миуту прятала пяльцы, чтобъ не подать теб ни малйшаго подозрнія. О! я боялась тебя, какъ огня! Не знаю, какъ ты не примтилъ, что я всегда, встрчая тебя, краснла. Работая для тебя, находила я неизъяснимую сладость въ трудахъ моихъ!’ — Милая Полина! какое небесное блаженство имть такую подругу. — ‘Чтожь такое, мой другъ? Въ моемъ поступк нтъ ничего чрезвычайнаго, ты честной и доброй человкъ, нтъ у тебя никакихъ страстей, нтъ тайныхъ издержекъ, мудрено ли же, что я захотла доставить теб это небольшое удовольствіе? Какъ бы то ни было, наконецъ имешь ты часы, мой другъ! каковы они теб кажутся?’ — Прекрасны! прекрасны!… Что ты за нихъ заплатила? — ‘Угадай.’ — Не знаю. — ‘Сто рублей.’ — Боже мой! какого труда стоило теб выработать столько денегъ! — ‘Я работала боле полугода, но съ такимъ удовольствіемъ!’— Полина!…. какая прекрасная вещь! какъ украсила она нашу комнату!… какая богатая позолота! Бьютъ ли они? — ‘Безъ сомннія, и ты скоро услышишь: теперь безъ пяти минутъ десять часовъ.’
Люди свтскіе, изобилующіе во всемъ и привыкшіе ко всему, съ трудомъ поврятъ, чтобы разсудительной человкъ, каковъ былъ Робертъ, могъ такъ ребячиться и почти прыгать отъ радости, что иметъ часы. Однакожъ это естественно всякому человку, которой въ первый разъ получитъ нсколько драгоцнную вещь, и сія радость, можетъ быть малодушная, всегда служитъ доказательствомъ простаго, откровеннаго и неизпорченнаго сердца.
Робертъ, облокотясь на каминъ, дожидался съ нетерпніемъ, чтобъ часы его стали битъ. Пять минутъ кажутся ему цлымъ вкомъ, онъ считаетъ ихъ и, по изтеченіи послдней минуты, вскрикиваетъ, какъ настоящій робенокъ: часы хотятъ бить!
Часы пробили дйствительно десять часовъ. ‘Слышалъ ли ты? сказала Полина, улыбаясь: десять часовъ, теперь ровно два года, какъ въ этотъ самой часъ родилась дочь твоя. Такъ точно, я родила ее въ десять часовъ по утру. Какая щастливая нечаянность напомнила мн объ этой блаженной минут!’ — Ахъ, Полина! перервалъ Робертъ: этотъ часъ ознаменовала тогда Природа, а теперь любовь. Милая моя подруга! вотъ часъ сладчайшій въ моей жизни! Никогда не забуду, что я обязанъ имъ теб. Полина моя! естьли когда нибудь нещастіе, или смерть разлучатъ меня съ тобою, пусть этотъ часъ напоминаетъ мн всегда о красот твоей, добродтеляхъ и сладкихъ минутахъ, которыя услужливая нжность твоя умла доставлять мн! — ‘Другъ мой! какая печальная мысль пришла теб въ голову? на что говорить о нещастіи, о смерти!’ — Полина! я могу тебя лишиться, и естьли это бдствіе меня постигнетъ, я умру съ отчаянія, — ‘Перестанешь ли ты огорчать себя и меня такими химерами? что это за дурачество?’ — Правда, Полина! станемъ только заниматься щастіемъ существовать другъ для друга, но повторяю, клянусь теб, что естьли бы я когда нибудь могъ сдлаться неврнымъ теб, или хотя мало огорчить тебя, то этотъ часъ да призоветъ меня къ должности — къ любви моей! — ‘Робертъ! ты не имешь нужды давать клятвы, я и безъ того уврена, что ты честнйшій человкъ въ свт, и больше любовникъ, нежели мужъ Полины.’ — Такъ! конечно я твой любовникъ, вопреки нравамъ ныншняго вка, пускай смются надо мною, но я останусь твоимъ любовникомъ — вчно!
Супруги осыпали другъ друга нжнйшими ласками и сладкія слезы умиленія текли изъ глазъ ихъ, малютка бросилась въ ихъ объятія, и Природа усугубила силу любви. Какъ пріятно, какъ мило видть толь нжныхъ супруговъ! Они небогаты — но любятъ, обожаютъ другъ друга, и малйшее вниманіе, или услужливость того или другаго, крпитъ узелъ, связующій ихъ. Какая трогательная картина! Увы! для чего должна она скоро перемниться? для чего буду я принужденъ описывать читателямъ произшествія печальныя, горестныя?… Но станемъ продолжать.
Въ первые дни Робертъ не могъ отойти отъ своихъ часовъ, и всякой разъ, какъ они били, чувствовалъ сладостное трепетаніе сердца. Наконецъ привыкъ онъ къ нимъ, такъ какъ и къ другимъ своимъ мебелямъ, и не боле началъ заниматься ими, какъ и вс, имющіе у себя такія вещи.
Въ дом, гд жили наши любовники-супруги? было нсколько пустыхъ комнатъ, которыхъ долго никто не нанималъ. Наконецъ Гжа. Дерсили, пригожая и весма богатая вдова, перехала въ оныя. Любопытство, свойственное всмъ въ такихъ случаяхъ, побуждало прочихъ постояльцевъ стараться увидть сію новую сосдку. Робертъ, часто встрчаясь съ нею на лстниц, находилъ ее очень пріятною, что весьма печалило Полину, для которой неизвстное мрачное предчувствіе возвщало наступающее нещастіе. Полина, разговаривая съ Робертомъ, нарочно старалась выискивать недостатки въ чертахъ лица Гжи. Дерсили, а Робертъ, досадуя на несправедливость, которую приписывалъ онъ Полин, сердился и превозносилъ да небесъ красоту своей сосдки.
Гжа. Дерсили жила подъ самою Робертовою комнатою, она часто слышала, какъ онъ игралъ на гитар и плъ, пріятный видъ и таланты молодаго человка прельстили сію склонную къ распутству женщину. Однажды, встртясь съ нимъ на лстниц, сказала она ему: ‘Любезный сосдъ! извините мое любопытство, не вы ли играете на гитар и поете? Я всякой день съ несказаннымъ удовольствіемъ слушаю эту пріятную музыку.’ — Точно такъ, сударыня! — ‘Я страстно люблю гитару, и очень бы желала найти учителя, которой бы захотлъ принять трудъ…..’ — Я даю уроки, сударыня, и почелъ бы за особливое щастіе имть такую ученицу. — ‘Какъ! въ самомъ дл вы даете уроки? Это безподобно!… имть въ одномъ дом… Пожалуйте же потрудитесь войти въ мои комнаты. У меня есть гитара, но, помнится, безъ струнъ. Посмотрите, годится ли она? ‘
Робертъ входитъ къ Гж. Дерсили, исправляетъ и настроиваетъ гитару, играетъ на ней, и сосдка его восхищается, осыпаетъ его вжливостями и похвалами: по ея словамъ, онъ Орфей, Ангелъ! Наконецъ предлагаетъ она ему очень большую цну за ею уроки, и длаетъ съ нимъ условіе, чтобъ онъ ходилъ къ ней всякой день.
Полина съ сердечною скорбію слышитъ о семъ приращеній доходовъ, которому Робертъ напротивъ того радуется. Полина весьма предусмотрительна и, бывъ уврена, что Гжа. Дерсили есть распутная женщина, очень бы желала, чтобъ мужъ ея пересталъ посщать ее, во какъ это сдлать? Робертъ станетъ обвинять ее въ ревности, къ которой никогда не подавалъ онъ ей причины, Полина возмутитъ его спокойствіе, нтъ, она не будетъ ничего говорить и станетъ только примчать поступки своего мужа.
Между тмъ проходитъ нсколько мсяцевъ. Робертъ чрезвычайно доволенъ новою своею ученицею, которая успваетъ нарочито въ Музык. Онъ бываетъ у нее почти съ утра до вечера, къ ней часто съзжаются подобныя ей женщины и молодые повсы. Вс они ласкаютъ Роберта и доставляютъ ему такого же разбора ученицъ, какова была Гжа. Дерсили, словомъ, Робертъ попалъ въ самое дурное общество. Онъ все еще любитъ Полину, но возвращается домой всегда съ пасмурнымъ видомъ и съ мрачнымъ расположеніеіъ духа, спшитъ какъ можно скоре опять уйти: простота уборовъ смиреннаго жилища оскорбляетъ зрніе его, привыкшее къ блеску великолпныхъ залъ, въ которыхъ онъ ежедневно бываетъ. Нравъ его очевидно перемняется: онъ не тотъ уже, которой былъ прежде, и Полина, тайно стенящая, ршилась наконецъ предложить ему перемнить квартиру, подъ предлогомъ тсноты. Робертъ осердился. Что это за капризъ? вскричалъ онъ: на что намъ перезжать? Разв для того, что я имю въ этомъ дом хорошихъ учениковъ? или, чтобъ заставить меня съ угара до вечера бгать по городу? Я и такъ довольно тружусь. — ‘Другъ мой!…’ — Прошу тебя, Полина, не говори мн больше объ этомъ никогда. Я вижу твои умыслы: знаю, что ты ненавидишь Гжу. Дерсили, а я теб сказываю, что люблю ее, она мн нравится, и я нахожу ее прелестною. Сверхъ того знакомство съ съ нею снабжаетъ меня деньгами, и мн кажется, что теб не противно, когда я ихъ приношу.
Полина замолчала, скрывъ слезы свои, которыя въ отсутствіи Роберта изобильно проливала. Между тмъ Гжа. Дерсили старалась всми средствами развратить Роберта, но видя, что онъ принимаетъ за шутки вс ея старанія прельстить его и продолжаетъ любить жену свою, перемнила она планъ и вознамрилась оклеветать Полину, которая была единственною препоною ея желаніямъ и жестоко оскорбляла ея самолюбіе явнымъ презрніемъ. Въ слдствіе сего сказала она однажды Роберту съ веселымъ видомъ: ‘Этотъ молодой блокурой мущина, которой такъ часто у васъ бываетъ, врно братъ жены вашей? онъ удивительно какъ на нее похожъ!’ — Какой молодой мущина, сударыня? — ‘Тотъ, которой всякой день по нскольку часовъ проводитъ съ вашей Полиною. Знаетъ ли онъ Музыку? Для чего не познакомите вы меня съ нимъ? Можетъ быть, онъ еще боле придастъ веселости нашимъ вечерамъ,’ — Я васъ не понимаю….. Жена моя ни съ кмъ не знается, и ни одинъ молодой человкъ къ ней не ходитъ, особливо безъ меня. — ‘Ахъ!…. какъ я неосторожна!… я право думала…. Можетъ быть, это тайна, которая….. Но оставимъ это.’
Гжа. Дерсили перемнила разговоръ, а Робертъ, возвратясь домой, спросилъ, не приходилъ ли кто безъ него? — ‘Никого не было, мой другъ!’ отвчала Полина. Робертъ задумался, онъ былъ твердо увренъ въ добродтели жены своей, но въ сердц его вкралась искра ревности, которая вскор долженствовала произвести сильной пожаръ, Въ одинъ вечеръ увидлъ онъ идущаго съ лстницы — изъ того этажа, гд онъ жилъ — молодаго блокураго человка — и затрепеталъ. Къ тому же услышалъ онъ голосъ жены своей, которая затворяла дверь, какъ будто проводивъ кого нибудь. Онъ входитъ, и задыхаясь отъ сильнаго волненія, спрашиваетъ у Полины: кто сюда приходилъ? — ‘Никто не приходилъ, мой другъ! но для чего длаешь ты мн всегда этотъ вопросъ?’ — Какъ! я сію минуту встртился на лстниц съ какимъ-то мущиною. — ‘Такъ, это правда, какой-то молодой человкъ спрашивалъ Гжу. Дерсили. Онъ уже не въ первой разъ ошибается и приходитъ къ нашимъ дверямъ’. — Очень хорошо…. однакожъ мн извстны вс знакомые Гжи. Дерсили, и я увряю тебя, что никогда не видалъ у нее этого молодаго человка. — ‘Можетъ быть, другъ мой, но что значитъ этотъ вопросъ и это смятеніе?…. Я ужасаюсь.’
Робертъ не отвчалъ ничего, и только ходилъ долго по комнат скорыми шагами, а наконецъ легъ спать, не сказавъ ни слова бдной Полин, которая не могла понять, что съ нимъ сдлалось.
Черезъ нсколько дней Гжа. Дерсили сказала Роберту: ‘Конечно вчера у васъ обдали гости въ то время, какъ мы съ вами были у моей родственницы?’ — Нтъ, сударыня! но кто вамъ это сказывалъ? — ‘Люди мои слышали въ вашей комнат псни и громкой смхъ. Но какая же въ этомъ бда? Жена ваша хорошо длаетъ: она молода, прекрасна, для чего ей не веселиться? Я очень бы желала познакомиться съ молодымъ человкомъ, котораго почитала ея братомъ: сегодня по утру онъ у нее плъ, и должно признаться, что у него превосходной голосъ.’
Гжа. Дерсили опять перемнила разговоръ. Легковрный Робертъ, кипя гнвомъ, вошелъ къ Полин и требовалъ отъ нее непремнно, чтобъ она сказала ему имя дерзновеннаго, который всякой день приходитъ къ ней во время его отсутствія. Бдная Полина залилась слезами, она клянется въ своей невинности и, видя, откуда поражалъ ее сей ударъ, увряетъ его, что будетъ принуждена его оставитъ, естьли онъ не разорветъ пагубнаго знакомства съ Гжею. Дерсили. Робертъ упорствуетъ въ томъ, что Гжа. Дерсили очень почтенная и любезная женщина. Ссора ихъ продолжалась до глубокой ночи.
На другой день Гжа. Дерсили изъявляетъ Роберту сожалніе свое о немъ. ‘Я слышала, какъ вы шумли, сказала она ему: меня, право, это очень огорчило….. Однакожъ, по виду, жена ваша кажется такою доброю и тихою, но молодыя женщины часто бываютъ такъ своенравны, что мужья не всегда могутъ быть расположены угождать ихъ прихотямъ….. Я вчера видла на ней прекрасную розовую шляпку….’ — Вы ошиблись, сударыня! у жены моей нтъ розовой шляпки. — ‘Вотъ, хорошо! вы станете со мною споритъ, а я видла своими глазами. На что таите вы отъ друзей вашихъ подарки, которые длаете жен своей? это нехорошо.’
Гжа. Дерсили, по обыкновенію своему, заговорила о другихъ предметахъ. Робертъ, пришедъ домой, бросился прямо къ небольшому шкапу, въ которомъ лежало платье и головные уборы Полины. Какъ онъ удивился, нашедъ тамъ дйствительно розовую шляпку, которой прежде никогда у нее не видалъ. Что это за уборъ? спросилъ онъ у Полины. — ‘Ты самъ вчера мн его прислалъ, но ты былъ такъ сердитъ во весь вечеръ, что я не могла сыскать минуты поблагодарить тебя за этотъ подарокъ.’ — Что это за вздоръ, сударыня? я не присылалъ теб никакого подарка. — ‘Какъ-же? вчера приходилъ сюда мальчикъ и сказалъ мн: вотъ, сударыня, шляпка, которую прислалъ вамъ Г. Робертъ, онъ не хотлъ заносить ее къ ученикамъ своимъ. Я думала…..’ — Какія басни! нтъ, сударыня, не думай меня обмануть, я знаю, что эту шляпку подарилъ теб молодой человкъ…. — ‘Опять молодой человкъ! но не ужь ли въ самомъ дл не ты мн ее прислалъ?...’ — Не я, сударыня! еще разъ теб повторяю, что не я, и ты могла бы найти увертку получше этой, сказавъ мн на примръ, что ты купила эту шляпу на выработанныя деньги.
Опятъ сцена, опять страшной шумъ, на которой пришла Гжа. Дерсили, чтобъ помирить супруговъ, желая показать себя доброю сосдкою и услужливою пріятельницею. ‘Стыдно, сказала она имъ, стыдно такъ ссориться…. Вы виноваты, Гжа. Робертъ! мужъ вашъ такъ тихъ и добръ! вамъ бы должно стараться угождать ему и длать его щастливйшимъ изъ смертныхъ.’
Присутствіе Гжи. Дерсили усугубляетъ огорченіе Полины, которая не скрываетъ отъ нее своихъ подозрній и проситъ ее, не принимать впредь труда посщать ее, Робертъ, напротивъ того, заклинаетъ ее приходить ежеминутно, и Гжа. Дерсили уходитъ, говоря ему: ‘ Ахъ! Богъ мой! какая у тебя злая жена»
Робертъ пошелъ къ Гж. Дерсили и, Богъ знаетъ, чего не говорили тамъ о бдной Полин, которая, между тмъ, въ уединеніи своемъ предавалась отчаянію.
Подъ вечеръ Робертъ оставляетъ Гжу. Дерсили, чтобъ идти къ другимъ ученикамъ, и находитъ на лстниц записку, худо запечатанную, въ которой читаетъ слдующне:
‘Полина! бги отъ своего мужа, которой рано, или поздно узнаетъ связь нашу, спши къ любовнику, тебя обожающему, и котораго удостоиваешь ты любить взаимно. Завтра, въ десять часовъ по полудни, будетъ дожидаться тебя у воротъ карета , въ которой найдешь ты любовника своего, и мы удалимся отъ ревнивыхъ и завистливыхъ.’
‘П. П. Наднь розовую шляпку, которую я теб подарилъ, и наднь ее какъ можно глубже, чтобъ никто не могъ тебя узнать. Прости, ты не увидишь меня прежде той минуты, которой должна соединить насъ навки.’
Между тмъ, какъ Робертъ, пораженный симъ чтеніемъ, не знаетъ, во сн, или наяву это ему представляется, видитъ онъ молодаго блокураго человка, которой, взошедъ на лстницу, съ заботливымъ видомъ началъ чего-то искать. ‘Не вы ли, сударь , спросилъ у него Робертъ, потеряли эту записку, и не отъ того ли такъ тревожитесь? ‘ — Ахъ! такъ точно, сударь…. — ‘Постойте немного: знаете ли вы меня?’ — Вы конечно Г. Робертъ? — ‘Такъ, сударь и безъ сомннія вы должны чувствовать, какого рода удовольствія я отъ васъ требую’. — Перестаньте, Г. Робертъ, вы врно шутите, за бездлицу! за шалость молодаго человка!… — ‘Вы называете это бездлицею!’…
Молодой человкъ побжалъ съ лстницы такъ скоро, что Робертъ не могъ его догнать и скоро потерялъ его изъ виду. Онъ возвращается не домой, но къ Гж. Дерсили, блдный, почти бездыханный, такъ что насилу могъ выговоришь: ‘Прочитайте , сударыня! ‘
Гжа. Дерсили, прочитавъ записку, вскричали: ‘Боже мой! это ужасно!… замужняя женщина, мать!…’
Робертъ не хотлъ идти домой: Гжа. Дерсили велла приготовить для него постелю, и онъ провелъ тутъ ночь, терзаемый жесточайшимъ отчаяніемъ.
По утру написалъ онъ коротенькую записку къ Полин, которую отсутствіе Робертово несказанно безпокоило, слдующаго содержанія:
‘Жена, недостойная моего имени! вроломная Полина, которую гнусный порокъ наконецъ поработилъ себ! я имю ясное доказательство твоихъ преступленій!… Намъ не льзя боле жить вмст, надобно непремнно, чтобъ одинъ изъ насъ выхалъ изъ дому, избирай! Я останусь у пріятельницы моей, Гжи. Дерсили, до тхъ поръ, пока ты на что нибудь ршишься.’
Бдная Полина! сколько слезъ заставила тебя пролить сія бдоносная записка! Сколь жестоко твое отчаяніе, нещастная Полина! Что станешь ты длать? Неужели пойдешь къ злодйк своей, и будешь оправдываться передъ женщиною, которая тебя погубила, которая похитила у тебя сердце твоего супруга? Онъ теперь у нее, она напаяетъ его желчію противъ тебя и удержитъ у себя до тхъ поръ, пока выдешь ты изъ дому. Оставь этотъ домъ, Полина! оставь неблагодарнаго, и дай ему время узнать твою невинность, но возьми съ собою дочь свою: не оставляй имъ сего живаго подобія красоты твоей и добродтели. Пусть непостоянный плачетъ въ свою очередь и пусть крушится онъ долго о лишеніи матери и милаго дитяти!
Такъ разсуждала Полина, и таково было принятое ею намреніе. Она беретъ малютку свою на руки и приказываетъ въ отвтъ Роберту съ человкомъ, принесшимъ записку, что она отъ него навки удаляется, ничего не требуетъ, и беретъ съ собою только дочь хотя для нкотораго услажденія горестей своихъ. ‘Скажи ему, примолвила она, заливаясь слезами: скажи ему, что онъ со временемъ отдастъ мн справедливость, и что я желаю ему щастія, естьли можетъ онъ быть щастливымъ, сдлавъ Полину свою злополучной!’
Полина выходитъ изъ дому, Гжа. Дерсили торжествуетъ и старается потушить въ сердц Роберта послднюю искру любви къ нещастной его супруг, доказывая ему новыми клеветами вроломство ея, но не смотря на вс усилія, не могла она ни мало разсять печали и глубокой задумчивости его, хотя и не пускала его отъ себя цлые два дни.
Наконецъ Робертъ приходитъ домой. Какую ужасную пустоту видитъ онъ вокругъ себя! Жилище, украшавшееся прежде любовію, нжною улыбкою милаго младенца, сдлалось печальною и единообразною пустынею. Робертъ кидаетъ устрашенный взглядъ на предметы, окружающіе его. Тщетно ищетъ онъ Полины, ее нтъ уже тамъ!
Однажды, поутру, Гжа. Десили входитъ къ нему въ самомъ щегольскомъ утреннемъ плать. За нею несутъ завтракъ для двухъ человкъ. Необыкновенные взгляды и ужимки ея показываютъ, что она иметъ нкоторыя намренія въ разсужденіи Роберта. ‘Что это значитъ? сказала она ему, опять томные глаза? опять не спалъ?…. Долго ли теб сокрушаться о женщин, не достойной вниманія честнаго человка? Какое малодушіе! Ты имешь тысячу способовъ утшиться: разв одно женщинъ на свт? Посмотри на меня: къ лицу ли я сего дня причесана? не ужь-ли ты думаешь, что я не способна утшить друга?…. Будь же повеселе, смйся, рзвись со мною. Я требую этого непремнно: слышишь ли?’
Въ глазахъ Ржи. Дерсили блисталъ такой огонь, что Робертъ изумился и смотрлъ на нее пристально, она заключила изъ сего, что онъ находитъ ее прелестною и удвоила безстыдство. Робертъ, не видавъ ее прежде никогда толь наглою, вышелъ наконецъ изъ терпнія, и сказалъ ей съ неудовольствіемъ: ‘Эхъ, сударыня! разв забыли вы, что я люблю боготворю Полину, не взирая на ея проступки? Все здсь мн ее напоминаетъ: а вотъ часы, которыя она мн подарила, сама теперь, оставленная жестокосердымъ супругомъ, проливаетъ, можетъ быть, горькія слезы отчаянія!’ — Какая мысль! Скажи лучше, что она утшается съ тмъ пригожимъ молодымъ человкомъ…. Но онъ меня не слушаетъ, все глядитъ на свои часы, какъ будто никогда ихъ не видывалъ.
Робертъ дйствительно смотрлъ пристально на часы, которыя, какъ нарочно, въ самую сію минуту пробили десять часовъ. ‘Боже мой! вскричалъ онъ, вставъ опрометью со стула: вотъ часъ рожденія моей дочери! Дочь моя и Полина!….. Такъ! вотъ часъ, въ которой я клялся быть ей вчно нжнымъ и страстнымъ! Бдоносныя часы! сколь жестоко укорили вы меня въ моей лютости!… Нтъ, я не врю, чтобъ Полина была преступница — это не возможно. Полина! гд ты? Возвратись въ объятія твоего супруга!’
Сказавъ сіе, бросился онъ изъ комнаты, какъ изступленный, оставя Гжу, Дерсили въ крайнемъ изумленіи и великой досад, что вс труды ея пропали,
Робертъ бгаетъ по улицамъ, повторяя: ‘Нтъ, она не виновата, ее оклеветали, очернили, безчинные со мною поступки Гжи. Дерсили открыли мн глаза, я вижу наконецъ адскіе происки этой развратной женщины. Но естьли Полина и сдлала проступокъ, я прощаю ее, и прощаю отъ чистаго сердца. Я самъ не больше ли въ тысячу разъ виновне, оставя ту, которая такъ долго составляла все блаженство мое?’
Погрузясь въ сіи размышленія, увидлъ онъ себя на пространномъ пол, подл человка, лежащаго на земл и плавающаго въ крови своей. Робертъ всматривается въ лицо его, которое показалось ему знакомымъ. ‘Боже мой! вскричалъ онъ наконецъ: это тотъ молодой втреникъ, которой обезчестилъ Полину!’ — Это вы, Г. Робертъ? прерываетъ молодой человкъ, открывъ умирающіе глаза: посмотрите, до какого состоянія довело меня распутство: я дрался на поединк, и умираю…. Но прежде хочу по крайней мр возвратить честь вашей супруг: она невинна! — ‘Невинна?’ — Да! гнусная Дерсили склонила меня принять на себя роль, которую я игралъ. Супруга ваша меня не знаетъ, она не боле двухъ, или трехъ разъ меня видла, когда я нарочно приходилъ къ ней спрашивать о Гж. Дерсили. Розовая шляпка была послана къ ней нами будто отъ васъ, и записка, которую вы читали, была съ умыслу подкинута на лстниц, чтобъ попалась вамъ въ глаза. — ‘Нещастный!’ — Ахъ! довершите лишить меня жизни! Вы имете на это право, но по крайней мр умру я нсколько спокойне, оправдавъ любезную Полину, почтеннйшую и злополучнйшую изъ женщинъ.
Молодой человкъ изпустилъ духъ посл сего признанія. Отчаянный Робертъ требуетъ Полины у всей Природы. Ему не извстно убжище ея, нещастный бгаетъ по всему городу, по всмъ предмстіямъ, спрашиваетъ у всхъ о жен своей, о дочери: его щитаютъ безумнымъ, и никто ему не отвчаетъ.
Начало уже смеркаться, какъ одна старуха, въ бдномъ рубищ, подходитъ къ нему и говоритъ, ‘Скажите мн, сударь, не Гжу ли Робертъ выищете?’ — Такъ точно, возврати мн жизнь, возврати ее! — ‘Она, сударь, живетъ у меня со времени своего нещастія. Вы меня не узнали, я однакожъ часто къ вамъ хаживала съ ягодами и со всякою млочью. Однажды по утру пришедъ къ вамъ, увидла я супругу вашу въ слезахъ, она вврила мн свои горести: я предложила ей свою квартиру, и съ тхъ поръ она у меня.’ — Ради Бога! скажи мн, гд ты живешь? — ‘Ступайте за мною.’
Добрая старушка ведетъ Роберта черезъ пять этажей на чердакъ, гд горестнйшій предметъ поражаетъ зрніе его: Полина блдная, утопающая въ слезахъ, лежала на скамь и держала дочь свою, которая, казалось, хотла утшить ее, лаская своими рученками. Темная и вонючая лошадка освщала сію картину бдности и скорби.
Робертъ бросается къ Полин, называетъ ее супругою своею, прижимаетъ ее къ сердцу. ‘Полина! говоритъ онъ съ нжнйшимъ чувствомъ: Полина моя! узнай своего жестокаго, безразсуднаго супруга, которой однакожъ искренно разкаевается, и умретъ у ногъ твоихъ, естьли ты не простишь его!’ — Чего вы хотите, сударь? отвчала Полина слабымъ голосомъ.’ — ‘Твоей любви и моего прощенія!’ — Какъ могу я врить такой скорой перемн вашего сердца? Я готовилась умереть, оставьте меня, пусть буду я жертвою несправедливыхъ вашихъ подозрній! — ‘Мой ненавистныя подозрнія изчезли, я узналъ наконецъ, что гнусная Дерсили всему причиною. Мн извстна твоя добродтель, твоя невинность, и я прошу тебя, заклинаю возвратить мн мою супругу, такъ какъ я возвращаю теб мужа.’ — Правду ли ты говоришь, Робертъ?.….. Не мечта ли обольщаетъ ослабвшія мои чувства? — ‘Ахъ! какъ желалъ бы я, чтобъ проступокъ мой былъ мечта!’ — Робертъ!… спши!… въ мои объятія.
Супруги обнялись съ нжностію, и добрая старуха, видя сію трогательную картину, плакала отъ умиленія.
Робертъ немедленно ведетъ къ себ Полину и дочь свою. Онъ разточаетъ нжнйшія попеченія бдной матери, и на другой же день перезжаетъ изъ дому, чтобъ навсегда удалиться отъ ненавистной Дерсили, которая очень удивилась, узнавъ, что безчестныя хитрости ея обнаружились. Спустя нсколько времени Полиція открыла еще другія подобныя дла сей порочной женщины, и сыскала ей такое мсто, изъ котораго не могла она боле вредить обществу.
Полина и Робертъ служили, съ сего времени, образцемъ супружескаго согласія. Робертъ не могъ никогда себ простить недостойныхъ своихъ поступковъ противъ обожаемой супруги. Въ послдствіи былъ онъ всегда нженъ, услужливъ, покоренъ, и сдлался по прежнему щастливъ. Онъ часто смотрлъ на часы, говоря жен своей: ‘Полина! эти часы напоминали мн мои клятвы, они дали мн почувствовать мое преступленіе? и я обязанъ имъ теперешнимъ моимъ блаженствомъ!’…..