Бой быковъ.
Бой быковъ.
(Изъ книги: Don Alonso on l’Eipagne.)
‘Сверная Пчела’, No 109, 1825
Бой быков, Сальванди Нарсис-Ашиль, Год: 1825
Время на прочтение: 5 минут(ы)
По примру Карла III, котораго имя причастно ко всему доброму и великому въ Испаніи, ныншнее Правительство пыталось изгнать сей жестокій обычай, защищаемый, по словамъ Бургоэна, одними палачами. Но приверженцы старыхъ предразсудковъ разъярили чернь — должно было уступить ей, и бой быковъ былъ назначенъ. Не могши быть на утреннемъ, я не хотлъ упустить вечерняго. Въ единообразіи Испанской жизни нельзя презирать подобною забавою.
Алкальская улица, не смотря на широту свою, тснила волны народа, стремившагося къ амфитеатру. Вс въ праздничныхъ одеждахъ толкались, чтобы достать выгодное мсто. Многіе радостно скакали туда въ колясочкахъ. Бдняки, неимющіе хлба и луку, платили по четыре реала за счастіе сидть подъ тнью. Они боялись не зною, но свта солнечнаго, который могъ бы, ослпивъ ихъ блескомъ, помшать видть до конца подвиги тореадоровъ. Циркъ расположенъ за городскою стною, въ виду садовъ Буэнъ-Ретиро. Зрлище его представляетъ какое-то древнее величіе. Чужеземецъ поражается имъ, какъ послднимъ изображеніемъ тхъ игръ, которыя въ видахъ, боле или мене благородныхъ, въ теченіе трехъ тысячъ лтъ восхищали образованныхъ зрителей. Арена, шаговъ шести сотъ въ окружности, ограждена шестифутовымъ заборомъ. За нимъ узкій проходъ, въ которомъ толпятся дйствующіе, отдляетъ зрителей отъ опасности. Народъ тснится на 14 ступеняхъ, и ни одно зрлище въ свт не представляетъ столько разнообразія въ одеждахъ, столько жизни, такого движенія. Тамъ вс возрасты, вс состоянія, вс области, въ особыхъ своихъ нарядахъ. Дале рядъ балконовъ для дамъ высшаго сословія, для Грандовъ, для Прелатовъ, одно изъ сихъ возвышеній, осненное пунцовымъ бархатнымъ навсомъ, назначено для Принцевъ. Напротивъ сей Царской ложи — ревутъ въ тсной будк запертые быки. Дверь направо для ихъ противниковъ, дверь налво для ихъ труповъ.
Около пятнадцати тысячъ зрителей, топаньемъ и криками, требовали начатія битвы. Послышался шумъ. Кардиналъ-Регентъ явился при радостныхъ кликахъ, и звонъ трубъ слился съ гармоническою пснію десяти тысячъ женщинъ. Възжаютъ два алгвазила верхами — съ тростьмы въ рукахъ. Древнія шляпы съ шестью блыми перьями осняютъ ихъ, голубое возвышается надъ прочими. Черный бархатный спенсеръ, широкій поясъ, безконечная шпага и короткая епанча — вотъ ихъ одежда и вооруженіе. За ними слдуетъ взводъ конницы. Объхали кругомъ — и арена опустла. Алгвазилы отпускаютъ всадниковъ, склоняются передъ Кардиналомъ, получаютъ его приказанія, и спшатъ къ тому мсту, откуда первые бойцы, готовы прыгнуть на побоище. Она выводятъ двухъ пикадоровъ, одтыхъ въ пастушескія шляпы, въ старинныя Андалузскія куртки, залитыя серебромъ и золотомъ, возвышающія стройный ихъ станъ. Красные и голубые пояса спускаются на бока бгуновъ, которыми владютъ они съ рдкою ловкостію. Они гордо окидываютъ взоромъ собраніе — и собраніе привтствуетъ ихъ радостными плесками. Знатныя дамы и манолы {Мщанки, Manolas.}, махая платками и верами, провозглашаютъ ихъ красоту и ловкость, ихъ благородный воинственный видъ. Такъ приближаются они къ Царскому балкону, снимаютъ свои самбреро (шляпы) передъ начальникомъ празднества — и онъ, знакомъ повелваетъ имъ взять длинныя пики, отъ коихъ и получили они свое названіе. Два пикадора, разлучась, становятся вдоль стны на равномъ разстояніи отъ мста, гд кроется жертва. Тридцать тореадоровъ, называемыхъ шилосами, въ придворныхъ шапкахъ, въ пудр, въ блыхъ чулкахъ, въ шелковыхъ спенсерахъ и мантіяхъ, выходятъ на арену, для того, чтобъ издваться надъ яростію быка, дразнить его нападеніями, иногда, чтобъ помогать несчастному бойцу. Все ихъ оружіе состоитъ въ блестящей шляп, которую поперемнно употребляютъ они то для разъяренія своего дикаго врага, то для обмана его неистовства.
Наконецъ, четыре голубя взвилась въ небо: иной подумаетъ, чтобъ удалиться отъ кроваваго позорища? нтъ!— для выраженія народной веселости. Алгвазглъ приближается, отворяетъ страшную клтку — и торопливость его бжать отъ освобожденнаго плнника — есть начальное удовольствіе зрлища. И вотъ офицеры, граждане, женщины, Андалузцы и Каталане, вс встаютъ на ступеняхъ, все движется, какъ будто въ общемъ упоеніи. Испанская важность пропала. Живыя восклицанія сливаются въ шумный концертъ. И вдругъ настало молчаніе: гордое животное бгомъ достигло средины арены — остановилось внезапно. Блистаніе ослпляетъ его, рукоплесканія безпокоятъ — оно будто предчувствуетъ, какъ дорого заплатитъ за нимъ. Быкъ поднимаетъ голову и поводитъ горящими глазами по тысячамъ людей, которые ему дивятся. Тореадеры въ красивыхъ парадахъ окружаютъ его. Онъ кажется властелиномъ посреди двора. Не столь величественъ левъ, когда кидается онъ на добычу, не столь легокъ овенъ въ своихъ движеніяхъ. Шилосы разсыпаются во вс стороны, и надобно слышать восклицанія зрителей, когда быкъ ихъ преслдуетъ, когда рветъ рогами ихъ епанчи! Не можно вообразишь себ того ужаса, того негодованія, той радости, съ какими чувствуютъ полуденные жители, съ какими они предаются сему зрлищу — и рукоплесканіи, грозящихъ, кажется разрушить слабое зданіе, поддерживающее тьму народа. Побгутъ ли рано тореадоры, перепрыгнетъ ли кто изъ нихъ черезъ барьеръ, чтобы избгнуть роговъ звря — какимъ бранямъ, какимъ угрозамъ тогда они подвергаются. Руки, ноги, голосъ, все въ движеніи для выраженія гнва черни, которая больше требуетъ ловкости, чмъ отвага, которая мало заботится о чужой гибели, лишь бы ей была забава, которая съ равною безжалостно освистываетъ и смерть и бгство, когда нарушены законы боя.
Быкъ преслдуетъ бгущаго, и вонзаетъ рога въ загородку. Раздраженный потерею добычи, онъ силится перепрыгнуть барьеръ — и сетъ повсюду ужасъ. Роетъ копытами землю и съ ревомъ поражаетъ звонкую доску, но вотъ, замтивъ полнаго пикадора, онъ обращается на него, оба мряютъ другъ друга глазами, вызнаютъ, выжидаютъ другъ друга. Наконецъ быкъ нападаетъ, пикадоръ крушитъ копьемъ искусно, вонзаетъ его въ шею быка, который останавливается, отвращается и спшитъ въ поискъ за другимъ врагомъ, за новыми ранами. Крики и свисты неистовой толпы его преслдуютъ. Ярость у всхъ во взорахъ — кажется, это животное условилось съ народомъ,— забавлять его ужасами. Отъ него требуютъ крови — но оно не спшитъ отдать ея.
Вопли возбуждаютъ быка, онъ блуждаетъ съ поднятою головою, съ огненными глазами, стремится на пикадора, который выманиваетъ его на средину — и въ этотъ разъ, ударъ смертельнаго желза не устраняетъ его нападеній, онъ вонзаетъ рога въ коня, взбрасываетъ его на воздухъ, топчетъ копытами, и всадникъ катится въ прах. О, какія рукоплесканія привтствуютъ счастливаго звря! Народная радость безгранична. И ни одна изъ этихъ матерей, кормящихъ здсь грудью своихъ младенцевъ, не заботится, что, можетъ быть, человкъ погибаетъ!
Шилосы развлекаютъ быка въ погон, махая передъ глазами его своими разноцвтными епанчами. Онъ срываетъ одну шелковую мантію, топчетъ ее ногами, рвешь, кидаетъ вверхъ и опутываетъ свою голову длинными складками сего блестящаго покрова, прыгаетъ съ нимъ въ бшенств, и кружится по арен, возбуждая общій смхъ. ‘Наряжайся женихомъ! кричитъ ему съ насмшкою одна Испанка: тебя скоро обвнчаютъ на шпаг.’ За насмшками настаютъ рукоплесканія.— Пикадоръ вскочилъ на полумертвую лошадь, вонзилъ шпоры и поскакалъ на роковую встрчу къ разъяренному животному, но благородный конь зашатался и палъ, облитый кровію давно отторженныхъ своихъ внутренностей, палъ, не довершивъ послдней сшибки. Брань и проклятія полились на него со всхъ сторонъ: вотъ справедливость толпы! Такіе ли клики заслуживалъ онъ при конц своемъ!
Десять лошадей опрокинуты. Трубный звукъ вщаетъ второе дйствіе зрлища, при общемъ ропот, обвиняющемъ раннее его начало. Вооруженные дротиками съ десятицвтными флюгерами, тореадоры осыпаютъ своего противннка, и вонзаютъ въ плечи его шумящія стрлки. Шилосы все еще дразнятъ, преслдуютъ быка, молодцуютъ надъ нимъ. Въ пн отъ бшенства, онъ ищетъ жертвы, и видитъ однихъ неуловимыхъ враговъ. Безсильный побдить ихъ, будучи ихъ сильне, кажется, сей боецъ, которому въ бою одна только участь, предчувствуетъ ее, его отчаяніе заставляетъ содрогаться, какъ отчаяніе великаго человка въ борьб съ судьбою.
Бой истощаетъ его силы, не ослабляя смлости. Утомленный наконецъ бгомъ и гнвомъ, онъ опирается на минуту о барьеръ — но напрасно склоняетъ онъ дрожащія свои колна, напрасно проситъ пощады взорами — еще не все кончено, покуда онъ дышитъ. Ему тогда только позволятъ успокоиться, когда его разржутъ.
Между тмъ, какъ онъ терзается, мучители обсуждаютъ о его красот, сил, пород. Вниманіе ихъ привлечено трубой къ третьему дйствію. Появляется матадоръ. Плески встрчаютъ его, лвая рука его ветъ красною мантіею, подъ которою скрываетъ онъ шпагу. На сцен остаются только оба противника. Народъ въ волненіи: кому-то пасть?
Началось сраженіе ума, и потомъ ловкости противъ силы. Матадоръ набжалъ на быка, махнувъ ему въ глаза мантіею, свернулъ, склонилъ ее и побжалъ: это для того, чтобъ узнать сноровку противника. Представляетъ ему блестящую свою мантію наровн съ землею, тотъ наклоняется — и вмигъ рука матадора взнесена между рогами, мечъ блеснулъ — и мимо.
Однако жъ быкъ раненъ. У него проколото горло. Рукоять меча возвышается, какъ крестъ, надъ его головою. Но ударъ былъ худо нанесенъ, несчастное животное еще живетъ, оно блуждаетъ. Видно, какъ облако покрываетъ глаза его — видно, что оно ищетъ мста, гд бы спокойно умереть. Но толпа недовольна. Народъ вопитъ: ‘ты не матадоръ, ты мясникъ и убійца, тебя самого стоитъ зарзать!’ Подстрекаемый народнымъ презрніемъ, матадоръ, не глядя на опасность, вырываетъ изъ быка шпагу, вонзаетъ ее вторично — и быкъ не надаетъ. Онъ кидается на желзо — и бросаетъ его далеко съ брызжущею кровью, и потомъ съ ужаснымъ и величественнымъ видомъ медленно кружится по арен, подъ тяжестію смерти. Колеблясь, безъ стона, съ потухшими очами, онъ падаетъ, встаешь — и наконецъ у надаетъ, какъ Цезарь. ‘Другъ!’ восклицаютъ тогда вс женщины и дти: ‘Другъ! умри теперь!’ Тореадоры окружаютъ его, оскорбляютъ его кончину ударами ноги и кинжала. Наконецъ ударь по голов даетъ ему покой, столь желанный. Трубы гремятъ, псня, которой вторитъ все собраніе, раздается, барьеръ открытъ, и три мула, управляемые красиво одтымъ Андалузцемъ, стремятся на арену съ ужасающею быстротою — и трупъ быка не печалитъ боле взора. Молодой сильный быкъ измряетъ уже величаво арену. Онъ кажется гордъ восторгомъ, который возбуждаетъ — и одинъ занимая сцену, на которой ждетъ его такая же участь.