СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
ГРАФА
Е. А. САЛАСА.
Томъ XVII.
Пятое колесо.— Былые гусары.— Избушка на курьихъ ножкахъ.— Сенатскій секретарь.
Изданіе А. А. Карцева.
МОСКВА.
Типо-Литографія Г. И. ПРОСТАКОВА, Петровка, домъ No 17, Савостьяновой.
1896
ПОСВЯЩАЮ
Бывшему Командиру *** —скаго Гусарскаго полка.
Дло было въ сороковыхъ годахъ…
Богоспасаемый городокъ Малороссійскъ, раскинувшись на крутомъ берегу Днпра, состоялъ изъ двухъ большихъ улицъ, десятка переулковъ и одной площади, гд. высился большой соборъ. Одни переулки выходили въ поле, другіе упирались въ крутой берегъ и спускались между хатъ и хибарокъ къ самой вод. Но они только сами спускались, по нимъ же никто на колесахъ спускаться не отваживался по милости ихъ крутизны, а изъ пшеходовъ двигались тутъ преимущественно только бабы съ коромыслами, или съ бльемъ, да обыватели съ лошадьми на водопой.
Въ Малороссійск было дв церкви, изъ коихъ наибольшая и именовалась соборомъ, были три большія зданія присутственныхъ мстъ и еще три, или четыре каменные дома, принадлежавшіе богатымъ помщикамъ узда.
Обыватели раздлялись на три сорта: мщане и немного дворянъ, затмъ евреи и наконецъ временный пришлый элементъ, представители мстныхъ войскъ.
Въ Малороссійск стоялъ Маріинскій гусарскій полкъ и, кром того, одна батарея.
Въ одномъ изъ большихъ домовъ, полуусадьб, на окраин городка жилъ командиръ полка. Невдалек отъ него, при вызд изъ города, помщалась полковая канцелярія и жилъ адъютантъ. Въ довольно большомъ дом, въ середин городка, въ переулк помщалась нестроевая команда со своимъ командиромъ, а рядомъ съ ними музыканты.
Большинство офицеровъ жило на квартирахъ, въ самомъ городк, такъ какъ эскадроны были расположены по селамъ, недалеко, въ трехъ и пятиверстномъ разстояніи.
Мстное общество состояло изъ полдюжины дворянскихъ семействъ, жившихъ въ городк, да еще полдюжины семействъ ближайшихъ помщиковъ и, конечно, всхъ гусарскихъ офицеровъ.
Главными членами общества были вновь избранный предводитель дворянства, а равно и прежній предводитель, благодаря его большому состоянію, а равно и хлбосольству въ красивой усадьб, недалеко отъ городка. А затмъ еще большимъ значеніемъ въ обществ пользовался командиръ Маріинскаго полка флигель-адъютантъ полковникъ Граукъ.
Принявъ полкъ съ годъ назадъ отъ командира, полнаго невжды въ военномъ дл, новый командиръ занимался тмъ, что съ большимъ трудомъ, но упорно и успшно ‘подтягивалъ’ полкъ.
Прежній командиръ, полковникъ Мамаанастазопуло, съ прозвищемъ ‘мамашка’, чрезвычайно любилъ раскладывать гранъ-пасьянсъ, предпочиталъ всему на свт рахатъ-лукумъ и очень недурно, или, какъ говорили барышни, ‘пречувствительно’ игралъ на флейт.
Въ полку при этомъ Грек-командир была рознь и много недоразумній. У Мамаанастазапуло была жена и старая двица дочь, самыя отчаянныя сплетницы, и об съумли перессорить почти всхъ офицеровъ. Теперь рознь исчезла, и полкъ жилъ дружно. Даже самый злоязычный въ полку офицеръ, подполковникъ Бидра, воплощенная змя, и тотъ меньше язвилъ и кусался.
Всю половину зимы гусары прожили тихо и скучно. О весель, подобно предыдущей зим, не было и помину. И только теперь, передъ самыми святками, Малороссійскъ вдругъ оживился и видимо сильно взволновался. Повсюду стало замтно особенное движеніе, какъ въ лучшихъ домахъ, такъ и на улиц.
Да и было отчего взволноваться обывателямъ городка!
Офицеры гусарскаго полка собрались устроить балъ въ честь жены своего командира. Цлый мсяцъ шла рчь о бал, какъ и гд устроить его.
Дло было въ томъ, что во всемъ городк было только два свободные дома съ большими залами, гд можно было танцовать. Но одинъ изъ нихъ, по имени ‘Княжескій’, стоялъ одичалый, съ выбитыми стеклами въ рамахъ и замороженный, а другой былъ собственно усадебный домъ, то-есть былъ за пять верстъ отъ городка, и поэтому назывался даже ‘Пятовскимъ’. Онъ стоялъ тоже пустой и запертый, ибо владлецъ его, богатый мстный помщикъ, жилъ въ другой губерніи.
Полкъ ршилъ избрать ‘Княжескій домъ’.
Переговоры о томъ, чтобы нанять его на одинъ разъ для бала велись съ управителемъ, который долженъ былъ списаться съ княземъ, всегда жившимъ за границей. Разршеніе было наконецъ получено, и ‘Княжескій домъ’ оживился. Прежде всего надо было вставить рамы, затмъ хорошо вычистить, даже кое-гд перемнить обои, а главное — вытопить. Уже цлыя дв недли какъ домъ готовился для бала, а все еще былъ не въ порядк и холоденъ.
Всмъ распоряжались адъютантъ и казначей.
Офицеры выбрали ихъ распорядителями, какъ самыхъ дльныхъ и самыхъ усердныхъ.
Казначей Уткинъ взялъ на себя часть увеселительную, а адъютанту Нмовичу было поручено все самое ‘существенное’… отъ повара до шампанскаго.
Оба офицера хлопотали постоянно въ нанятомъ дом. Хотя теперь оставалась еще недля до бала, но и многое еще приходилось устроить.
Среди дня многіе изъ офицеровъ полка отъ нечего длать зазжали въ домъ поглядть и поболтать. Нкоторые изъ нихъ помоложе длали репетицію — пробовали пройти мазурку, а то и польку. И вс оставались довольны и паркетомъ, и размромъ залы. Было гд развернуться!
— Такой балъ закатимъ… Только держись! говорили они.
Въ темный сырой вечеръ, при легкой оттепели, по одной изъ улицъ Малороссійска, часовъ въ восемь, двигался медленными шагами молодой гусаръ. Онъ направлялся именно къ ‘Княжескому дому’, заране условившись съ товарищами, распорядителями бала, вмст итти на вечеръ къ старшему полковнику.
Офицеръ шелъ глубоко задумавшись и, уже приближаясь къ улиц, гд былъ нанятый для бала домъ, вдругъ повернулъ въ противоположную сторону.
— Не могу! вымолвилъ онъ вслухъ.— Хоть на секунду. Все будетъ легче.
Онъ прошелъ переулокъ и вышелъ на главную улицу городка, Дворянскую, которая, однако, была такъ же темна, какъ и вс остальныя. Только въ одномъ мст разливался сильный свтъ. Но причиной тому были не уличные фонари, а рядъ освщенныхъ оконъ большого дома.
Офицеръ перешелъ улицу, на противоположную сторону отъ дома и, очутившись противъ него, остановился. Улица была настолько широка, что свтъ оконъ не достигалъ до него и онъ стоялъ въ темнот.
Пристально и пытливо глянулъ онъ въ домъ. Занавсей не было нигд, и горницы, окнами выходившія на улицу, были какъ на ладони.
Передняя, гостиная и еще маленькая комнатка были ярко освщены и видимы до мелочей. Но вс эти горницы были пусты.
— Чай пьютъ, ршилъ онъ, зная, что столовая выходитъ окнами во дворъ.— Подождать? А если увидитъ кто… Глупо… Вздыхатель чуть не изъ-за забора!
И онъ стоялъ въ нершительности… потомъ двинулся, но тотчасъ же снова остановился.
Офицеръ-гусаръ былъ корнетъ, князь Аракинъ, молодой малый, но некрасивый и неуклюжій. Главною же чертою его характера была особенная щепетильность и обидчивость, изъ-за чего у него было не мало недоразумній. Аракинъ кичился немного тмъ, что былъ единственный титулованный офицеръ въ полку. При этомъ средствъ у него не было никакихъ и онъ жилъ однимъ жалованьемъ. Вообще же это былъ очень добрый малый, честный и прямодушный.
Не прошло минутъ трехъ, какъ на улиц по той же панели, гд онъ стоялъ, показался среди тьмы прохожій и послышался звукъ шпоръ.
Князь быстро двинулся отъ проходящаго, но, отойдя нсколько шаговъ, обернулся и разглядлъ какого-то офицера въ шинели, который сталъ почти буквально на покинутомъ имъ мст и также гладлъ на освщенный домъ.
— Что такое! почти взволновался князь.— Это странно. Неужели и другіе то же длаютъ. Но кто же это?
И онъ ршился стоять и ждать…
Занявшій его мсто тоже стоялъ неподвижно, очевидно занятый наблюденіями въ окна.
Прошло минутъ пять, но князю, въ которомъ давно закипли ревность и тревога, показалось, что прошло уже четверть часа и даже боле…
Онъ вдругъ ршился и двинулся назадъ, чтобы спугнуть офицера, занявшаго его мсто, а главное, узнать кто онъ.
Офицеръ, оказавшійся по шапк гусаромъ, не двинулся съ мста завидя князя и, приглядвшись къ нему, засмялся…
— А я здсь дежурю… Смотрю… Здравствуйте, князь… заговорилъ онъ юношески свжимъ и слегка женственнымъ голосомъ.
Товарищи поздоровались, и князь сталъ около.
— Что вы, Звздочкинъ, смотрите? выговорилъ онъ нсколько необычнымъ голосомъ.
— А вотъ шелъ мимо въ гости и увидлъ. Вонъ видите! показалъ офицеръ на окна.
Князь поглядлъ и увидлъ, что гостиная была уже не пуста. Въ ней появились три личности. Сидвшая на диван пожилая женщина, около нея на кресл молодая двушка, блондинка, а затмъ ближе къ окну другая женщина, высокая и сдая. Поодаль отъ нихъ среди горницы двигался и что-то продлывалъ, будто представлялъ нчто… ихъ же товарищъ, гусаръ.
Быстро оглядвъ всхъ, князь вымолвилъ:
— Вижу… Но что же тутъ любопытнаго?
— Ничего! отозвался Звздочкинъ.— Теперь ничего. А когда я проходилъ, онъ Богъ знаетъ что длалъ. Смшно было… Точно трепака плясалъ… Да и теперь, смотрите, онъ что-то изображаетъ. Кажется показываетъ, какъ саблей рубятъ… А вдь я его не признаю. Кто же это…
— Не признали. Это командиръ нестроевыхъ, болванъ Караваевъ! сердито отвтилъ князь.
— Такъ, такъ… Узналъ. Я его одинъ разъ только видлъ. Являлся… А домъ это чей?..
— Домъ? Вы не знаете чей это домъ? удивился князь, и тотчасъ заподозрилъ юнаго товарища во лжи.
‘Впрочемъ, можетъ и правда не знаетъ, подумалось ему. Вдь онъ недавно произведенъ въ офицеры и всего съ недлю, какъ въ город’.
— Это домъ Задольскихъ, сказалъ онъ.
— Кто такіе?
— Задольскія, дв сестры, двицы.
— Это он и есть… Вотъ которая стоитъ, а другая сидитъ. Старыя двицы…
— Нтъ, разсмялся князь.— Это приживалки. Вонъ молоденькая — Задольская. А другой сестры въ горниц нтъ…
— Она хорошенькая… Блокурая… А та такая же или хуже?..
Князь не отвтилъ.
— Что же, Караваевъ ихъ хорошій знакомый?
— Даже вздыхатель. Въ женихи мтитъ, какъ и вс Маріинцы… сказалъ князь.— Какъ и вы будете скоро, прибавилъ онъ сухо.
— Я?! Что вы! Христосъ съ вами! воскликнулъ Звздочкинъ.— Нтъ, князь, если моя нога переступитъ хоть разъ порогъ этого дома, то ждите свтопреставленія на другой же день. Я терпть не могу дамскаго общества и отъ всякой юпки спасаюсь бгствомъ.
Между тмъ гусаръ, видимый въ гостиной, что-то снова усиленно размахивалъ правою рукою. Женщины смялись.
— Дуракъ! вдругъ рзко выговорилъ князь.— Показываетъ какъ пикой колоть. Воинъ! Какъ же? Герой гусаръ. Портняга. Даже на маневрахъ не бывалъ. Воображаетъ, что поясничествомъ понравится. Оселъ. Идіотъ… Пойдемте! прибавилъ онъ слегка нетерпливо.
И оба офицера двинулись вмст.
Товарищъ, котораго встртилъ князь, былъ только-что произведенъ въ корнеты. Это былъ средняго роста, очень юный на видъ и блолицый молодой человкъ съ большими красивыми глазами. У него не только не было усовъ, но не было и тни какого-либо пушка на губахъ. Это былъ въ полномъ смысл слова птенецъ, вылетвшій только изъ гнздышка.
На Звздочкина и смотрли въ полку именно такъ. Это былъ одинъ изъ тхъ офицеровъ, которые находятся на особомъ положеніи во всякомъ полку. Вс считаютъ долгомъ имъ протежировать. Они — полковыя дти.
Это т юноши, которые прямо отъ маменьки съ папенькой, отъ мамушекъ, тетушекъ, братцевъ и сестрицъ, съ варенья и печенья, попадаютъ прямо въ среду офицеровъ. Они всегда ухмыляются глупо, озираются робко и краснютъ отъ всякой офицерской бесды, такъ какъ многое, о чемъ у маменьки съ папенькой было запрещено даже и на ум имть, здсь говорится вслухъ. Звздочкина звали въ полку: птенчикъ, цыпленокъ, душанчикъ. За послднюю зиму кто-то почему-то прозвалъ его ‘княжна’, и это прозвище укрпилось за нимъ.
Офицеры долго шли молча. Князь насвистывалъ маршъ, а свистнье было у него всегда признакомъ внутренняго волненія.
— Вы куда, Звздочкинъ, идете? сухо спросилъ онъ наконецъ.
— Я… Я такъ… смутился видимо юноша.— Я вотъ пройду и вроятно домой.
— Такъ я васъ провожу до вашей квартиры.
— Да… Но… Я не знаю… Можетъ быть я…
Корнетъ окончательно запутался и запнулся. Князь косо глянулъ на него, но среди темноты ночи не могъ видть лица его. Голосъ однако явно выдавалъ его смущеніе.
— Опять подъ окна!! рзко вырвалось вдругъ у Аракина вспышкой.
— Что?.. Какія окна!?
— Опять подъ окошки того дома, который вы якобы даже не знаете кому и принадлежитъ.
Звздочкинъ пріостановился и обернулся къ товарищу.
— Совсмъ ничего не понимаю… тихо произнесъ онъ.
— Вы влюбились, заговорилъ князь глухо,— въ одну изъ Задольскихъ. Какъ и вс мы по очереди влюблялись. Вотъ и все!.. Мн любопытно знать только одно: въ которую… въ младшую или старшую?
— Христосъ съ вами! воскликнулъ Звздочкинъ.
— Я васъ убдительно прошу, г. корнетъ, отвчать, въ которую… почти грозно произнесъ Аракинъ, тяжело переводя духъ.— Одна изъ нихъ мн личность не чужая… Одна изъ нихъ… Я люблю одну изъ нихъ и надюсь добиться взаимности… Вотъ!.. Я говорю прямо… Мн все равно. Это чувство невыносимо… Лучше прямо объясниться…
И князь отъ волненія почти задохнулся.
Понявшій, наконецъ, все Звздочкинъ остановился, задержалъ Аракина за руку и горячо, наивно, но краснорчиво началъ убждать товарища, что онъ все во сн видлъ.
Князь, наконецъ, успокоился, протянулъ руку корнету и произнесъ мягко:
— Простите. Я ревнивъ, какъ дьяволъ, какъ дуракъ. Но, ради Бога, общайте, чтобы все осталось между нами. Я высказался вамъ одному. Изъ-за того только, что поймалъ васъ на томъ мст, гд бываю всякій вечеръ, чтобы видть ее… Я бываю часто у нихъ, но, конечно, не могу бывать ежедневно. Сплетни пойдутъ… Итакъ, даете слово, что все останется между нами.
— Даю… Богомъ клянусь…
— Ну прощайте, улыбнулся князь, подавая руку.— Идите на свое тайное свиданіе.
— Я иду къ одному… Меня позвали въ гости, снова смущаясь отозвался корнетъ.
— Ладно… Ладно… Идите…
— Ей-Богу!
— Да ладно, говорю…
— Ну ей-Богу же, вы Богъ знаетъ что вообразили! горячо протестовалъ Звздочкинъ.— Ну, хотите я вамъ правду скажу! Хоть и стыдно… Вы ахнете и меня на смхъ поднимете.
— Почему же… Свиданіе, вотъ и все… Съ какою-нибудь Оксаной, Олесей, а то съ Хайкой, то-есть жидовкой.
— Ну слушайте… Я шелъ къ гадалк.
— Что-о? Къ кому? воскликнулъ Аракинъ.
— Къ гадалк… Ну вотъ, что на картахъ гадаютъ… Тутъ одна… говорятъ, удивительная.
Звздочкинъ ожидалъ, что товарищъ прыснетъ со смху и начнетъ подшучивать, но князь стоялъ молча и будто что-то обдумывалъ.
— Откуда же вы знаете, что въ город есть такая?.. спросилъ онъ, наконецъ.
— Хозяйка квартиры мн сказала.
И Звздочкинъ, ободренный тмъ, что князь не сталъ сразу надъ нимъ насмхаться, началъ воодушевившись объяснять, что онъ вритъ ‘во многое эдакое…’ Онъ сознался что у него теперь важное семейное дло на плечахъ, отъ котораго зависитъ вся его будущность, и ожиданіе исхода этого дла его просто измучило. Поэтому онъ ршился развлечься, потшиться и пойти спросить хоть у гадалки, что его ожидаетъ въ скоромъ времени.
— Хозяйка говоритъ, прибавилъ Звздочкинъ,— что эта сущая колдунья, что ее на сто верстъ кругомъ вс помлцики знаютъ и часто за ней своихъ лошадей присылаютъ, выписываютъ къ себ погадать… Вотъ какая!.. Что за важность… Вдь это же не безчестное дло, извинился корнетъ.— Ребячество и малодушество — итти гадать. Правда. Но, право, иное много хуже. Вотъ хоть схитрить, обмануть,— солгать…
— Ну, Звздочкинъ, вотъ что… Я съ вами! вдругъ выговорилъ князь, добродушно разсмявшись. Вдь я вамъ не помшаю.
— Идемте. Я очень радъ… Очень, очень радъ… воскликнулъ юный корнетъ.— Вдвоемъ веселе, да и удобне… Будто не въ серьезъ — если два человка и больше… А Юдинъ пойдетъ — выходитъ таинственно. Какъ будто и впрямь, что важное совершаетъ и прячется… Идемте. Тутъ недалеко.
Товарищи двинулись, весело болтая.
— Вотъ не воображалъ — куда вдругъ угожу! сказалъ Аракинъ.— Знаете, я еще ни разу этимъ не занимался… Гадать…
— Нтъ я… Я иногда бывалъ, сознался виновато Звздочкинъ.— Въ Петербург въ зиму-то раза два заходилъ… Тамъ была эдакая старая женщина, теперь умерла ужъ, дворянка, разорившаяся, съ проломленною головою…
— Вонъ какъ! разсмялся Аракинъ.
— Да. Во лбу дыра — кулакъ влзетъ. Непріятно было смотрть на нее. Какъ она, знаете, гадала! Поразительно!
— Несмотря на проломъ въ башк?
— Напротивъ, она увряла, что съ тхъ самыхъ поръ, какъ ее разбили лошади и изуродовали, она именно и начала ясно видть будущее… Карты она клала бывало такъ… будто для проформы только. А сама смотритъ въ стну или потолокъ и говоритъ… говоритъ…
Гусары повернули въ переулокъ и остановились у третьяго маленькаго дома. Калитка оказалась запертою. Крайнее окошко, очень низкое, было довольно ярко освщено. Они постучали.
Чрезъ нсколько мгновеній на двор раздались шаги, кто-то подбжалъ къ воротамъ и пискливый голосокъ спросилъ:
— Чего тамъ?..
— Здсь живетъ Авдотья Галактіоновна Мушкина? спросилъ Звздочкинъ.
— Здся. Здся. Вы къ ей стало быть…
— Да. Да. Къ ней самой!
— По своей, стало быть, нужд?..
— Да, именно! И крайняя намъ нужда, пошутилъ князь.— Отпирайте.
Калитка отворилась, и молоденькая двушка, подростокъ, завидя двухъ гусаръ, ахнула и оторопла.
— Чего вы испугались… Мы такіе же люди. Не грабители, сказалъ Аракинъ.
— Нтъ ужъ вы дайте… Я сбгаю, спрошу у Авдотьи Галактіоновны…
— Пустое… Зачмъ… сказалъ князь и тихо прибавилъ товарищу.— Идите. Нечего предупреждать. Пожалуй съ носомъ останемся.
— Какъ же… Позвольте… растерянно залепетала двушка.— Тамъ же и гости… Барыня и барышня. Позвольте я спрошусь…
Гусары не слушали и двинулись. Но затмъ оба остановились, не зная куда итти.
— Ну идите, говорите Авдоть Евдокимовн, что ли… сказалъ князь. Но когда двушка пошла впередъ, оба офицера двинулись за ней вплотную… И вс вошли вмст въ. холодныя, длинныя и темныя сни, а затмъ и въ домикъ. Душный, спертый воздухъ пахнулъ на нихъ, когда первая дверь отворилась. Они очутились въ просторной горниц, тускло освщенной сальною свчею, гд оказалось все, что бываетъ во всякомъ дом, но въ разныхъ горницахъ. Тутъ былъ и диванъ, и кровать, и вшалка съ верхнимъ платьемъ, и большая русская печь съ раскаленнымъ жаромъ, гд дымился горшокъ и пахло щами, и, наконецъ, въ углу столярный станокъ… Очевидно, эта комната замняла собой много комнатъ.
Гусары остановились, озираясь на простую мщанскую обстановку, свидтельствовавшую о достатк.
Двушка юркнула въ дверь второй маленькой горницы, гд было свтле. Тамъ начался шепотъ, потомъ сдержанный смхъ, очевидно веселая шуточная тревога.
— А вдь мы кого-нибудь изъ городскихъ накрыли тутъ!, шепнулъ князь.
— Я объ этомъ и не подумалъ! затревожился юный корнетъ.— Вдь увидятъ…
— И мы увидимъ.
— Да вдь женщины… Имъ и Богъ веллъ по гадалкамъ шататься. А мы-то? Гусары!
— Такъ что же? Гусары, именно… а не монахи, улыбнулся Аракинъ.
Въ эту минуту изъ горницы, тщательно и не очень широко отворивъ и затворивъ за собой дверь, вышла пожилая и полная женщина, на видъ простая мщанка.
— Извините, судари мои… А позвольте вамъ сказать, что вы въ неурочное время постили меня… заговорила женщина простодушно, но развязнымъ голосомъ и съ жестами, доказывавшими, что она привыкла къ сношеніямъ со всякаго рода людомъ и всякіе виды видала.
— Вотъ что-съ… перебилъ ее князь.— Вы извините… Но намъ днемъ къ вамъ итти не совсмъ ловко… Что вы ни говорите, моя уважаемая Дарья Евдокимовна, но мы…
— Авдотья Галактіоновна, поправилъ Звздочкинъ товарища.
— Ну да… уважаемая Авдотья Галактіоновна… продолжалъ князь такимъ тономъ, какъ еслибы буквально повторялъ вторично то же самое имя.— Вы насъ примите и намъ нашу злосчасную судьбу распишите… А мы со своей стороны и красненькой для васъ не пожалемъ.
— Мн, сударь мой, г. офицеръ, сухо отозвалась женщина,— извините, не знаю какъ васъ именовать.— Мн не въ диковину ваши денежки. Меня господа дворяне во всей губерніи знаютъ и часто провизіей одной на сотни рублей отблагодариваютъ… Да это что… А вотъ у меня теперь гостьи… И я васъ впустить не могу… Пожалуйте завтра… А теперь милости прошу — ослобоните.
Звздочкинъ двинулся уже, чтобъ уходить, но князь вдругъ заупрямился.
— Какъ вамъ угодно, моя дорогая, а мы не уйдемъ. Мы не бродяги какіе и не жиды. Какія бы гостьи у васъ ни были, имъ гусарское общество не въ обиду. Мы подождемъ. Барыни ваши кончатъ, уйдутъ, а мы начнемъ про нашу судьбу.
— Но позвольте, г. офицеръ… съ нкоторымъ даже достоинствомъ возразила женщина. Можетъ быть моимъ гостьямъ не желательно съ вами повстрчаться.
— Пойдемте! Ну что!.. сказалъ Звздочкинъ.
Князь, ни слова не говоря, двинулся и слъ на диванъ.
— Ну пожалуйста… Ну зачмъ… началъ умолять корнетъ.
— Застрлите меня тутъ, а не пойду. Такъ вотъ хоть до завтрашняго утра сидть буду… Хочу я узнать свою судьбу отъ Анны… Анны Степанидовны…
За дверью въ маленькой горниц вдругъ послышался сдержанный смхъ, и вс обернулись на дверь.
— Вотъ видите, сказалъ князь,— ваши постительницы и т смются, что вы насъ гнать хотите. И князь прибавилъ громче и обращаясь къ дверямъ:— Сударыни! Заступитесь за насъ гршныхъ.
За дверью раздался уже звонкій, откровенный, несдерживаемый смхъ, и князь вдругъ навострилъ уши… Что-то знакомое и даже особенное почудилось ему въ этомъ смх. Онъ совершенно не зналъ кто смется, но его все-таки будто кольнуло.
Дверь пріотворилась, и незнакомый князю голосъ произнесъ:
— Авдотья Галактіоновна… На минуточку.
Женщина, разводя руками отъ происшествія, какого съ съ нею еще вроятно не бывало, вошла снова въ горницу, изъ которой появилась.
— Ну пожалуйста уйдемте… заговорилъ Звздочкинъ.— Вдь это же насиліе надъ какими-то барынями.
— Мы ихъ накрыли… Правда… отвтилъ князь.— Да вдь и мы сами тутъ. Вс причастны къ длу и свидтелей нтъ. Вс и виноваты.
— Можетъ быть это дамы изъ здшняго общества.
— Говорю вамъ, вс… И он и мы, равно…
Но Аракинъ не усплъ договорить… Дверь отворилась. На порог появилась молодая двушка брюнетка и смясь вышла въ сопровожденіи пожилой женщины.
Князь ахнулъ и вскочилъ съ дивана.
Двушка, неудержимо смясь, подошла къ нему и протянула руку.
— Марья Борисовна? выговорилъ князь и смутился.
— Мн не стыдно, звонкимъ веселымъ голосомъ произнесла двушка.— Я люблю гадать и часто зову къ себ Авдотью Галактіоновну. А вотъ теперь она хвораетъ — я сама пришла.
— Простите, Марья Борисовна… Ради Бога! заговорилъ князь виновато и смущенно.— Еслибъ я зналъ, что это вы, то поврьте…
— Да я, князь, не сержусь… Что за важность… Вы же пришли гадать… А вы еще гусаръ, воинъ. Серьезный человкъ. А намъ, двицамъ, и Богъ веллъ глупостями забавляться… Ну, идите… Узнавайте свою судьбу! кокетливо добавила двушка и, надвъ шубу, направилась къ выходной двери,— сопровождаемая своею спутницею. Об вышли въ сни, пока хозяйка тщетно металась и звала двушку проводить гостей. Ея не было нигд.
— Ахъ треклятая. Опять провалилась!.. ворчала хозяйка.
Аракинъ между тмъ оглянулся въ горниц и не нашелъ товарища.
— И мой тоже провалился, сказалъ онъ.— Гд же онъ?
— Не знаю-съ, не видала… отозвалась хозяйка любезне, обращаясь къ гостю, названному сейчасъ ‘княземъ’.
Въ эту минуту выходная дверь снова отворилась, и об гостьи быстро явились вновь въ горниц.
Молодая двушка смялась, но уже инымъ смхомъ, съ оттнкомъ полусерьезной, полушуточной тревоги.
— Авдотья Галактіоновна, воскликнула она.— Мы боимся. Позовите Пашу проводить… Или вотъ вы, князь, пожалуйста…
— Что прикажете?
— Проводите насъ… Тутъ въ сняхъ въ углу кто-то вдругъ при насъ спрятался. Я боюсь…
— Батюшки свты! воскликнула хозяйка.— Опять забралися. Ради Создателя! Ваше сіятельство!.. Марья Борисовна! Помогите… Третевось у меня воровъ накрыли ввечеру… Ради Создателя…
— Полноте! Успокойтесь! заговорилъ князь.— Позвольте я васъ провожу…
— Батюшка, князь, не уходите! заметалась хозяйка.— Марья Борисовна. Золотая… погодите… Уйдете вы, меня тутъ одну убьютъ… Золотая… Дайте прежде оглядть… съ фонаремъ!.. Ваше сіятельство, ради Создателя. Вотъ! Вотъ фонарь…
Страхъ мщанки сообщился тотчасъ и пожилой женщин и самой молодой двушк. Она перестала смяться и вопросительно-тревожно глядла въ лицо князя.
Аракинъ ухмыльнулся съ чувствомъ собственнаго достоинства и гордо принялъ роль и видъ спасителя беззащитныхъ.
Онъ взялъ зажженный хозяйкой фонарь въ лвую руку, подалъ другую молодой двушк и выговорилъ шутливо:
— Пожалуйте. Пускай цлая армія грабителей нападетъ на васъ, но пока я живъ, съ вами ничего не случится.
И сразу открылось торжественное шествіе.
Впереди двинулся Аркинъ подъ руку съ двушкой, которая снова смялась, но невольно жалась къ своему покровителю, за ними пошла гостья спутница, а за нею хозяйка, и явившаяся, какъ изъ подъ земли, двчонка служанка.
— Вонъ тамъ! Въ углу! За бочкой! шепнула двушка князю, когда они были въ сняхъ.
Князь улыбнулся недоврчиво, но присмотрвшись, дйствительно увидлъ въ полусвт, бросаемомъ изъ закоптлаго фонаря, какую-то фигуру, прижавшуюся въ углу…
— Я боюсь… шепнула двушка…
Но князь зашагалъ ршительне и, поднявъ фонарь надъ головой, крикнулъ: ‘Кто тамъ?!’
Изъ-за бочки двинулась на нихъ фигура въ военной шинели…
— Это вы? вскрикнулъ князь.
— Я… конфузливо откликнулся юный корнетъ.
Громкій всеобщій смхъ огласилъ сни.
— Вы всхъ перепугали! хохоталъ князь.— Васъ за грабителя приняли. Да зачмъ же… Что же вы тутъ длали…
— Я… я — ничего… Такъ… смущенно и едва слышно отвтилъ корнетъ.
Молодая двушка, не имя возможности сдержать чуть не истерическій смхъ, бросила руки Аракина и побжала впередъ. Вскор она была уже за калиткой на улиц, но и оттуда все еще доносился ея припадочно-звонкій смхъ до слезъ.
— Ахъ вы, Звздочкинъ, Звздочкинъ, хохоталъ князь.— Но вдругъ, бросивъ фонарь, онъ пустился догонять двушку… Настигнувъ, онъ попросилъ позволенія проводить ее до дома.
— Вотъ происшествіе-то… сказалъ онъ весело.
— Да… Но зачмъ же онъ спрятался? смялась двушка.— Скажите, кто это? Вашъ… Гусаръ вдь…
— Да, товарищъ. Корнетъ Звздочкинъ.
— У него пресмшное лицо, замтила двушка и прибавила мысленно: ‘но милое’.
А оставшійся въ сняхъ съ хозяйкой Звздочкинъ мысленно повторялъ:
‘Какъ глупо! Какъ глупо! Думалъ вжливе, лучше, а, вышла чертовщина’.
— Теперь слободно. Если такое ваше желаніе… Если прикажите — пожалуйте… уже нсколько разъ повторяла хозяйка, корнету.
— Нтъ… нтъ… отозвался наконецъ Звздочкинъ.— Ужъ лучше въ другой разъ. Скажите, кто эта двица?
— Намъ не полагается сказывать, жеманясь отвтила женщина.
— Да вдь я отъ товарища все равно могу узнать.
— И то правда… Это барышня Задольская, Марья Борисовна.
— Задольская? Ну что жъ… Пускай… Мн все равно.
И корнетъ двинулся изъ сней въ раздумьи.
‘Какъ глупо, бормоталъ онъ уже на улиц.— Задольская? Это чей домъ мы глядли. Глупо. Не хотлъ вотъ конфузить и ее и себя. А вышло хуже! Ну, ушелъ бы совсмъ. А то выдумалъ въ темнот пропустить мимо себя. Вотъ и пропустилъ! Какъ, Господи, глупо.
И чрезъ нсколько минутъ, выйдя на большую улицу, корнетъ прошепталъ:
— А вдь эта… очень хорошенькая… А какъ князь сконфузился? Ужъ не та ли эта, въ которую онъ влюбленъ? Вотъ оказія-то была бы… Да. Очень, очень хорошенькая. А я то… я то… Отличился! Гусаръ, да за бочкой!… Можетъ быть еще съ капустой…
Въ этотъ же самый вечеръ, какъ было условлено заране, у старшаго въ полку офицера полковника Капорко должны были собраться нсколько человкъ товарищей, чтобы потолковать насчетъ бала.
Капорко не пользовался особеннымъ уваженіемъ и особенною любовью въ полку именно за то, что былъ старшимъ и уже очень давно. Его прозвище было ‘Запорка’. Будучи старшимъ полковникомъ, онъ не выходилъ въ отставку и запиралъ собой цлый рядъ ваканцій и производствъ. Про него говорили полушутя, полудосадливо:
— Отопрись эта проклятая Запорка, сколько тогда человкъ выиграютъ по чину!
Каждый разъ, что слабый здоровьемъ холостякъ хворалъ и ложился въ постель, въ полку довольно серьезно начинали помышлять о томъ, ‘отопрется запорка или нтъ?’ Помретъ Капорко, или опять встанетъ? Но увы! Полковникъ всегда снова вставалъ.
Боле всхъ злобствовалъ на Капорко командиръ перваго эскадрона, подполковникъ Бидра. Человкъ богатый и самолюбивый уже сидлъ боле десяти лтъ въ этомъ чин изъ за проклятой ‘Запорки’. А между тмъ онъ мечталъ только объ одномъ: быть произведеннымъ въ полковники и сейчасъ же жениться.
Человкъ десять офицеровъ должны были явиться въ квартир Капорко, чтобъ обсудить одинъ очень важный вопросъ. Листъ приглашенныхъ на балъ давно былъ составленъ, но не вс приглашенія были разосланы. Дв городскія гостиницы были на половину уже полны прізжими помщиками съ женами и дочерьми. Пустые нумера были уже заняты заране. Пора было обсудить окончательно приглашеніе нкоторыхъ лицъ, которыхъ пріздъ не ожидался.
Нмовичъ и Уткинъ явились прежде всхъ къ Капорко. Затмъ пріхалъ пятидесяти слишкомъ лтній Бидра, маленькій, худой, рыжій, съ больными ногами, металлическимъ голодомъ и злыми глазами. Про него говорили нкоторые, что у него особенно злой умъ. Другіе опредляли врне: весь онъ былъ ‘умная злость’.
Нсколько поздне явились къ Капорко три эскадронные командира. Майоръ Андрюхинъ — полу-хохолъ, полу-полякъ происхожденіемъ, съ огромными висящими чрезъ подбородокъ усами, и самый добродушный русскій человкъ сердцемъ и разумомъ. Арслановъ, тоже майоръ, по происхожденію имеретинъ или грузинъ, безъ малйшихъ національныхъ типическихъ чертъ восточнаго человка. Арслановъ былъ настоящій гусаръ, много выпивалъ не пьяня до безсознательности, много игралъ въ банкъ и штоссъ, и часто дрался на дуэли. Онъ былъ всеобщимъ любимцемъ въ полку. Третій эскадронный командиръ былъ ни рыба, ни мясо, ни нмецъ, ни русскій,— ротмистръ Грабенштейнъ. Онъ обыкновенно молчалъ всегда пуще всякой могильной плиты.
Затмъ явился ротмистръ Караваевъ, чисто русскій человкъ по рожденію, но по вншности армянинъ или грекъ, а по свойствамъ характера и по склонностямъ — жидъ. Ротмистръ былъ командиромъ нестроевой команды.
Въ числ приглашенныхъ были и два младшіе офицера: Корнетъ Рубинскій 2-й, очень умный, ‘читающій’ гусаръ, и поручикъ Николаевъ, высокій и стройный блондинъ, большой ухаживатель и сердцедъ.
Когда вс гости полковника услись въ гостиной и принялись за жидкій чай съ лимономъ, явился князь Аракинъ, сіяющій довольствомъ. Вс оказывались на лицо и Капорко вжливымъ до робости и нершительнымъ голосомъ, что было его отличіемъ, попробовалъ было начать дловую бесду, заговоривъ о бал… Но это не удалось…
— Ну-съ, такъ какъ-съ вотъ… Насчетъ дловъ-то нашихъ-съ… сказалъ онъ.
— Да вотъ увидимъ, что-нибудь ршимъ! гаркнулъ майоръ Андрюхинъ, своимъ добродушно рзкимъ голосомъ.— Успется!
И по этому голосу видно было, что майоръ хоть двадцать четыре часа будетъ участвовать на совщаніи, но ничего не ршитъ.
— По моему, коли ршать главный вопросъ какъ слдуетъ, выговорилъ ехидно Бидра,— пригласить ихъ обихъ, да въ зал и повсить рядомъ, или одну противъ другой… Здоровые костыли Нмовичъ приготовитъ.
— Вы завсегда-съ такъ шутите, подполковникъ! отозвался тихо Капорко.— Давайте-съ серьезно говорить-съ.
Вс офицеры, двусмысленно улыбаясь, промолчали, зная о чемъ рчь Бидры, и въ чемъ заключается главное затрудненіе. И снова началась болтовня.
Проболтавъ часа два о служебныхъ мелочахъ, о военныхъ новостяхъ, было снова предложено заняться дломъ.
Первымъ пунктомъ совщанія явился бывшій предводитель дворянства Кургановъ, находившійся теперь въ контр съ новымъ предводителемъ.
Но этотъ вопросъ былъ не мудренъ. Но предложенію Арсланова было ршено послать одного изъ младшихъ офицеровъ въ имніе бывшаго предводителя.
— Кого же послать? спросилъ кто-то.
— Кого нибудь изъ младшихъ… Ну хоть Аракина. Ради параду… Онъ сіятельный.
— Самое лучшее Звздочкина! Онъ такой тихій, учтивый!
— Врно… врно… заговорили многіе.— Звздочкина. Послать князя къ Курганову — много чести.
Ршено было немедленно дослать деньщика на квартиру корнета Звздочкина, тотчасъ вызвать его и дать порученіе на другой же день рано утромъ вызжать съ приглашеніемъ къ бывшему предводителю.
— Ну-съ, теперь главный вопросъ! Тутъ уже-съ… признаться сказать-съ, терніи и шипы, пошутилъ Капорко тихо, ласково и опуская глаза, какъ бы отъ смущенія.
Вс опять начали двусмысленно переглядываться, улыбаясь и зная заране, что этотъ вопросъ ршить мудрено. Дло шло о томъ, приглашать или не приглашать барышень Задольскихъ.
— Да! воскликнулъ вновь Бидра.— Барышни Задольскія!! Да! Магическія два слова! Ей Богу, говорю приготовить два костыля, поздорове, да об эти картинки…
— Полно вамъ, отмахнулся нсколько угрюмо маіоръ Арслановъ.— Эдакъ мы никогда не кончимъ… А музыка слышите уже началась.
И маіоръ показалъ пальцемъ въ сосднюю комнату, гд деньщики устанавливали столъ для ужина, за которымъ ожидалось и шампанское. А ужинъ, бывавшій у полковника раза два въ мсяцъ, бывалъ всегда хорошій, лучше чмъ у другихъ офицеровъ, такъ какъ у Капорко были средства. Не даромъ полковникъ двнадцать лтъ сподрядъ командовалъ эскадрономъ, а однажды случайно боле года исправлялъ должность полкового командира.
