Бурный прилив, Шпильгаген Фридрих, Год: 1876 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 201 минут(ы)

Бурный приливъ.

Романъ Фридриха Шпильгагена *).

(*) Недавно въ ‘Pesther Lloyd’ началъ печататься новый романъ даровитаго нмецкаго писателя Ф. Шпильгагена, произведенія котораго давно уже пользуются широкою извстностью въ сред русской читающей публики. Судя по тмъ главамъ, которыя появились въ печати, романъ ‘Бурный приливъ’ ни въ чемъ неуступаетъ лучшимъ произведеніямъ г. Шпильгагена, каковы: ‘Одинъ въ пол не воинъ’, ‘Изъ мрака къ свту’, и ‘Между молотомъ и наковальней’. Мы помщаемъ новый романъ въ извлеченіи на столько полномъ, на сколько позволяетъ объемъ нашего журнала. Ред.,

I.

На пароход, идущемъ изъ Штетина въ Грюнвальдъ, вслдствіе наступившей къ вечеру непогоды, публика мало-по-малу сошла въ каюты, такъ-что на палуб остались только генералъ, продолжавшій разговаривать съ господиномъ президентомъ о будущей желзной дорог, да дочь генерала, молодая двушка, Эльза, которая, усвшись около капитанской каюты, принялась, отъ нечего длать, наблюдать за молодымъ человкомъ, безостановочно шагавшимъ по палуб, съ заложенными въ карманы руками. Двушка, продолжая смотрть на прогуливающагося господина, невольно подумала: ‘конечно, если бы я встртила его гд-нибудь въ обществ, я бы вроятно не обратила на него никакого вниманія, но почему же теперь я слжу за нимъ?’ Задавшись такимъ вопросомъ, она ршила, что занимается этимъ совершенно незнакомымъ ей господиномъ просто потому, что ей не на кого и не начто больше смотрть. Но вотъ, она невольно срисовываетъ портретъ этого незнакомца въ лежащій переда, нею альбомъ, портретъ не удается, потому что молодой господинъ все продолжаетъ ходить. Наконецъ онъ слъ, повернувшись къ ней профилемъ.

‘Какой прекрасный профиль’ — подумала Эльза, пожалвъ о томъ, что лучшая часть его лица — большіе, синіе, добрые глаза — невидны ей. ‘Но въ такой поз, удачне будетъ нарисовать его темную бороду’, говоритъ она про себя, и торопливо начинаетъ рисовать его голову и всю фигуру, со сложенными одна на другую ногами, правда, что въ такомъ положеніи фигура молодаго человка не особенно изящна, но за то гораздо удобне и легче срисовать его въ альбомъ. Когда портретъ былъ готовъ, Эльза подписала подъ нимъ: ‘Неустанный, Съ любовью, 26 августа 1872. Э. Ф. В.’

Въ то же время и молодой господинъ почему-то все думаетъ о ней. Ея милое личико такъ и носится передъ нимъ: даже закрывъ глаза, онъ ясно видитъ ее. Ему вспоминаются вс незначительныя подробности, касающіяся ея: такъ, онъ помнитъ, какъ мило поклонилась она, когда отецъ представлялъ ей своего друга-президента, помнитъ, какъ ласково разговаривала она съ работницей, когда та, прикрывъ своего ребенка парусиной, тихо укачивала его на рукахъ. Но почему она вдругъ овладла всмъ его существомъ? Посл нкотораго раздумья ему кажется уже, что онъ видитъ ее не въ первый разъ, что они встртились давно, и что посл этой встрчи прошелъ цлый годъ, въ теченіи котораго онъ не видлъ ничего кром неба и воды, а если это такъ, то нтъ ничего мудренаго, что эта милая двушка произвела теперь на него такое необыкновенно сильное впечатлніе. Впрочемъ, къ чему эти напрасныя думы, когда часа черезъ три пароходъ прійдетъ въ Грюнвальдъ и когда придется сказать: опять прощай….

— Но, что это такое творится?— спрашиваетъ онъ у рулевого, и не получивъ отъ него никакого отвта, стремительно идетъ къ капитану парохода. Нсколько разъ ему приходилось уже прозжать по тому пути, по которому пароходъ идетъ теперь, еще недавно, когда онъ проходилъ по тому самому мсту, его удивило, что здсь было всего 12 футовъ глубины, тогда какъ прежде было всегда 15 футовъ, а теперь, когда подулъ сильный западный втеръ, здсь не можетъ быть и 10 футовъ глубины, пароходъ-же сидитъ по меньшей мр на 8 фут. Но что странне всего, — капитанъ не думаетъ, повидимому, принимать должныхъ мръ: не уменьшаетъ хода, и не длаетъ измреній, — да что онъ. съ ума сошелъ?

Молодой человкъ быстро направился наверхъ, къ капитану, но, проходя, около Эльзы, посмотрть на нее такъ странно, что та невольно поднялась съ своего мста и принялась смотрть ему вслдъ. Затмъ она видла, что незнакомецъ о чемъ-то сталъ горячо говорить толстяку-капитану. причемъ показывалъ рукою на одно мсто, куда теперь шелъ пароходъ. Ее охватилъ невольный страхъ, пароходу грозила, вроятно, какая нибудь опасность, такъ какъ не могъ же въ самомъ дл молодой человкъ такъ сильно горячиться изъ за какихъ нибудь пустяковъ. Кром того, она была убждена что незнакомецъ былъ также морякъ и, вроятно, опытный, несмотря на то, что толстякъ-капитанъ какъ-то спокойно пожималъ плечами, въ отвтъ на горячіе доводы его собесдника. Наконецъ, посл непродолжительнаго разговора, молодой человкъ отошелъ отъ капитана, сталъ спускаться съ лстницы и, какъ показалось Эльз, прямо шелъ къ ней, очевидно съ намреніемъ сказать что-то.

Но онъ быстро прошелъ мимо и только посмотрлъ на нее, ихъ взгляды встртились, вроятно во взгляд ея онъ прочелъ невольный вопросъ, потому что остановился на минуту въ нершительности, затмъ повернулся, а теперь стоялъ уже около нея.

— Милостивая государыня,— произнесъ молодой человкъ,— мн, конечно, не слдовало бы пугать васъ, но я счелъ за лучшее предупредить, что черезъ нсколько минутъ нашъ пароходъ сядетъ на мель.

Заслышавъ его голосъ, Эльза, удивленная, что онъ заговорилъ съ ней. сначала вздрогнула, а потомъ, узнавъ объ опасности, невольно вскрикнула.

— Однако большой опасности не предвидится, — продолжалъ молодой человкъ, — вроятно капитанъ ршится убавить ходъ, — дйствительно, ходъ уменьшается, теперь нужно бы дать только задній ходъ.

— Но разв нельзя заставить его сдлать это?

— На пароход капитанъ полновластный хозяинъ,— улыбаясь отвчалъ молодой человкъ,— я тоже морякъ и будь теперь на мст нашего капитана, также не позволилъ бы никому распоряжаться. Проговоривъ это, онъ приподнялъ шляпу, поклонился и намревался уже отойдти, но остановился и съ едва замтнымъ дрожаніемъ въ голос повторилъ:— Могу только уврить васъ, что до серьезной опасности далеко: берегъ отъ насъ близокъ, а море довольно спокойно. Я взялъ на себя смлость только предупредить васъ и за это прошу теперь вашего прощенія. Съ этими словами онъ раскланялся и отошелъ.

‘Слдуетъ предупредить также отца’, подумала двушка, ‘и господина президента, который, кажется, не меньше моего нуждается въ успокоеніи’.

Она начала спускаться въ каюту, гд, впрочемъ, пассажиры уже успли замтить перемну въ движеніи парохода, почему и встртилась на лстниц съ отцомъ и президентомъ, которые поднимались теперь на палубу — Что такое случилось?— спросилъ генералъ.

— Я не думаю, чтобы мы успли дохать до Проры,— произнесъ президентъ.

Но въ эту самую минуту пароходъ сильно ударился обо что-то: послышался страшный стукъ и пронзительный свистъ пара. Пароходъ задлъ за мель, но еще не застрялъ. На минуту весь экипажъ замеръ, но затмъ послышалась команда, отъ сильной работы паровика и винта пароходъ затрясся, но не подался уже назадъ, а наклонился на бокъ и остановился.

— Большой опасности не предвидится,— торопливо произнесла Эльза, обращаясь къ отцу,— берегъ отъ насъ недалеко, а море довольно спокойно.

— Понимаешь ты много здсь, съ моремъ шутки плохія.

Шумъ, крики, бготня, а боле всего наклонное положеніе парохода, убждали теперь Эльзу, что пророчество ‘Неустаннаго’ сбылось.

II.

Что ни предпринимали, но пароходъ сдвинуть съ мста не удалось, хорошо еще, что при той работ, которую задали винту, онъ остался цлъ. Капитанъ принялся успокаивать пассажировъ, говоря, что если ночью не поднимется втеръ, то утромъ можно будетъ перессть на другой пароходъ, который долженъ пройти мимо. Въ оправданіе произшедшаго несчастія капитанъ, ссылаясь на карты, которыя въ этомъ мст показывали 15 фут. глубины, принялся ругать и составителей ихъ и начальство. Онъ говорилъ, между прочимъ, что хотя другіе пароходы опасаются этого мста, но, во-первыхъ, онъ не желалъ тратить лишній часъ времени, чтобы обходить его, а во-вторыхъ — еще не дале какъ третьяго дня. онъ прошелъ здсь совершенно свободно. Въ конц же концовъ, предлагалъ пассажирамъ переправиться на лодк до берега и тамъ устроиться по своему усмотрнію.

— Онъ или съумасшедшій, или пьянъ — проговорилъ президентъ,— такому болвану вздумали поручать начальство надъ пароходомъ, я непремнно потребую, чтобы надъ нимъ нарядили слдствіе и наказали примрно.

Генералъ, въ недоумніи пожавъ плечами, замтилъ:

— Такъ-то оно такъ. Но это нисколько не облегчаетъ нашего положенія. Я никогда не вмшиваюсь въ дла, которыхъ не понимаю, но намъ полезно было бы обратиться теперь къ человку, который могъ бы выручить насъ изъ бды. Обратиться къ матросамъ неудобно. этимъ. пожалуй, нарушишь суббординацію…. Что теб, Эльза?

Эльза подозвала его къ себ. Онъ наклонился къ ней.

— Посовтуйся, вонъ, съ этимъ господиномъ,— шепнула она.

— Съ какимъ?

— Вонъ съ тмъ. Онъ морякъ и можетъ намъ помочь.

Генералъ внимательно взглянулъ на указаннаго ему молодаго человка.— Дйствительно онъ смахиваетъ на моряка.— И подойдя къ нему, спросилъ: — Вы морякъ?

— Готовъ къ услугамъ.

— Штурманъ?

— Капитанъ торговаго парохода, Рейнгольдтъ Шмидтъ.

— А я — генералъ фонъ-Вербенъ.

Вслдъ за такимъ короткимъ вступленіемъ, генералъ попросилъ разъяснить ему настойщее положеніе экипажа и виновность капитана въ случившемся несчастій.

— Онъ и виноватъ, и не виноватъ — отвчалъ Рейнгольдть.— Не виноватъ вслдствіе того, что на карт это мсто, дйствительно, отмчено удобнымъ для прохода судовъ. Но карты составлены нсколько лтъ назадъ, а теперь это мсто обмелло такъ значительно, что другіе капитаны стараются обойдти его. Я тоже не ршился бы проходить здсь.

— А каково наше положеніе, есть теперь какая-либо опасность, или ее слдуетъ еще ожидать?

— Я полагаю, что теперь опасности нтъ. Пароходъ можетъ очень долго простоять въ томъ же положеніи, въ какомъ онъ находится теперь, если не произойдетъ что-либо особенное.

— Поэтому, нашъ капитанъ вправ задерживать насъ на пароход?

— Думаю, что вправ, тмъ боле потому, что, какъ кажется, втеръ начинаетъ измнять свое направленіе къ востоку. а если онъ усилится, то мы можемъ продолжать наше плаваніе, но если….

— Что — если?

— Вс могутъ ошибаться, генералъ. Если втеръ опять повернетъ на западъ и усилится, то намъ грозить опасность.

— Слдовательно, нужно принять предложеніе капитана и ухать съ парохода на лодк?

— Я тоже того мннія, такъ какъ для перезда не представляется большихъ затрудненій, но только ужъ если хать, то медлить нечего.

— Вы, конечно, останетесь здсь?

— Да, генералъ.

— Премного благодаренъ.

И обмнявшись легкими поклонами, собесдники разошлись.

— Этотъ господинъ вроятно былъ когда-нибудь солдатомъ, замтилъ генералъ, возвратившись къ президенту.

— Почему вы такъ думаете?

— По его отвтами, онъ объясняетъ такъ ясно и просто, какъ я желалъ бы, чтобы объяснялись мои офицеры. Дло въ томъ….

И генералъ передалъ свой разговоръ съ Рейнгольдтомъ, а затмъ отправился къ капитану, съ просьбою отправить желающихъ на берегъ.

— Съ своей жестороны, я лучше желалъ бы остаться здсь, впрочемъ, надо узнать какъ Эльза.

— Обо мн, пожалуйста, не безпокойтесь, я вовсе не думаю отсюда узжать!— проговорила Эльза.

Президента сильно подмывало переправиться на берегъ, но онъ стснялся прекратить возобновленное сегодня знакомство съ фонъ-Вербеномъ, во время котораго наговорилъ ему и его дочери столько любезностей, что теперь было совсмъ неловко оставить ихъ, вслдствіе этого онъ, хотя и скрпя сердце, но все-таки съ улыбкой на устахъ, изъявилъ о своей готовности раздлять съ ними вс ‘наслажденія и непріятности путешествія’.

Впрочемъ, въ ршимости своей онъ скоро и раскаялся, глядя, какъ лодка наполнялась пассажирами, онъ въ душ проклиналъ глупую храбрость генерала и его дочери и тутъ же далъ себ клятву, ни за что не оставаться ночевать на пароход, хотя бы въ перспектив ему улыбалось ясное личико хорошенькой Эльзы.

Ночная мгла быстро окутывала окрестность, волны вздымались все выше и выше, нагоняя одна на другую цлыя горы блыхъ гребней, которые съ шумомъ разбивались о борта лежавшаго на мели парохода. Грозный шумъ начавшейся бури сильно раздражалъ нервы президента, который съ ужасомъ вслушивался въ хрипъ паровика, долженствующаго, какъ казалось ему, тотчасъ лопнуть и взорвать его несчастную фигуру на воздухъ. Отъ такой ужасной мысли президента бросило въ потъ, такъ что онъ попытался было распахнуть пальто, но втеръ дерзновенно воспрепятствова.п. этому.

— Несносная погода!— пробурчалъ онъ.

Отъ вниманія Эльзы не ускользнула трусость президента, которая вначал потшала ее, но потомъ ей стало жаль старика,— отца многочисленнаго семейства,— разсудивъ, что не могутъ же вс отличаться такою храбростью какъ ея отецъ, который даже не почелъ за нужное одть пальто, расхаживая по палуб.

‘Но какъ-же тутъ быть, вдь отецъ ршилъ остаться здсь, и никто его не отклонитъ отъ этого намренія. разв, можетъ быть, онъ….’

Она оглядлась кругомъ, ища глазами Рейнгольдта и увидала его у руля, гд онъ смотрлъ въ подзорную трубу на берегъ.

— Что, они еще далеко отъ берега?— обратилась Эльза къ молодому человку.

— Они уже высаживаются, не желаете ли взглянуть?

И онъ подалъ ей трубу, чрезъ которую она ничего не могла различить.

— Я такъ лучше вижу, теперь почти совсмъ ясно. Что это тамъ у берега блется?

— Это прибой.

— Что же я не вижу паруса?

— Онъ убранъ, чтобъ легче причалить…. Но вы прекрасно видите, не хуже любаго моряка, — замтилъ Рейнгольдтъ улыбаясь.

Эльза также улыбнулась, взгляды ихъ встртились.

— У меня до васъ просьба,— обратилась Эльза.

— Вы предупреждаете меня: я также хочу обратиться къ вамъ съ просьбою: дозвольте васъ переправить на берегъ. Скоро мы снимемся съ мели, и какъ только пройдемъ Висаверскій крюкъ, то намъ придется бросить якорь, такъ какъ ночь будетъ бурная, это и непріятно и опасно, а мн бы хотлось избавить васъ отъ того, и другаго.

Эльза поблагодарила и объяснила, что ея просьба состояла въ томъ же.

— И отлично, — замтилъ Рейнгольдтъ, — тотчасъ же отправляюсь къ вашему батюшк, такъ какъ медлить намъ нельзя.

— Намъ….

— Да, потому что, съ вашего позволенія, я намренъ отвезти васъ самъ.

Эльза протянула ему руку, которую онъ крпко сжалъ, взгляды ихъ опять встртились.

‘Эта рука надежная, — подумала она, — какъ и глаза его’.

— Не подумайте, что я прошу ухать отсюда потому, что боюсь, мн жаль только президента.

Съ этими словами она отняла свою руку и побжала навстрчу отцу, который шелъ отыскивать его. Оглядвшись, Рейнгольдтъ увидалъ у своихъ ногъ ея перчатку, онъ поднялъ и, положивъ къ себ въ карманъ, тихо проговорилъ:

— Эта перчатка никогда уже больше не попадетъ къ ней.

III.

Рейнгольдтъ былъ правъ, нельзя было терять ни минуты. Пока управляемая имъ маленькая лодка, разрзывала пнящіяся волны, небо все боле и боле покрывалось тучами, угрожавшими скоро погасить и послдній слдъ вечерней зари. Къ этому еще нужно прибавить, что сильный втеръ изъ южнаго внезапно перешелъ теперь въ сверный, вслдствіе чего, чтобы воротить лодку обратно къ пароходу, нельзя уже было пристать къ тому мсту, гд высадила своихъ пассажировъ большая лодка, которая, какъ видно было, плыла теперь въ обратный путь. Мстомъ этимъ была маленькая рыбачья деревенька въ глубин бухты. Пришлось поворотить круто противъ втра на сверъ, гд на узкой полоск голыхъ дюнъ едва достаточно было мста для одной лачуги, не говоря уже о рыбачьей деревн, и Рейнгольдтъ могъ считать себя счастливымъ, что смлымъ поворотомъ ему удалось подвести маленькую лодку такъ близко къ берегу, что стало возможнымъ безъ большаго труда высадить общество и выгрузить небольшое количество взятаго съ парохода багажа.

— Я боюсь, какъ бы намъ не попасть изъ огня да въ полымя, — сказалъ жалобно президентъ.

— Для меня утшительно по крайней мр то, что не мы были этому виною, — сказалъ генералъ не безъ нкоторой рзкости въ тон своего звучнаго голоса.

— Да, разумется нтъ!— подтвердилъ президентъ, mea maxima culpa! извините, любезная сосдка. Но сознайтесь, что положеніе наше безутшно, отчаянно безутшно!

— Не знаю,— отвчала Эльза, я съ своей стороны нахожу все это удивительно прекраснымъ.

— Ну, въ такомъ случа я поздравляю васъ отъ всего сердца,— сказалъ президентъ, длая попытку шутить,— для меня же теперь гораздо пріятне былъ бы каминный огонь, крылышко курицы и вдобавокъ полбутылка С. Жюльена, но если ужъ приходится утшаться тмъ, что имешь товарищей по несчастію, то еще вдвое пріятне узнать, что кажущееся одному вполн дйствительнымъ страданіемъ, въ молодой фантазіи другаго принимаетъ образъ романическаго приключенія.

Президентъ, думая шутить, сказалъ дйствительную правду. Эльз все это казалось романическимъ приключеніемъ, возбуждавшимъ въ ней искреннюю, сердечную радость. Когда Рейнгольдтъ принесъ ей первое извстіе объ угрожающей опасности, она дйствительно нсколько смутилась, но ни на минуту не чувствовала страху, даже и тогда, когда мужчины съ бранью, женщины съ плачемъ, дти съ крикомъ устремились съ корабля,— казалось, обреченнаго на погибель,— въ большую лодку, покачивавшуюся на сроватыхъ волнахъ, между тмъ какъ съ открытаго моря все быстре и быстре надвигался сумракъ.

— ‘Молодой морякъ съ блестящими голубыми глазами сказалъ, что опасности нтъ никакой, онъ это долженъ знать, чего-же въ такомъ случа бояться ей? Да если бы даже дло и приняло опасный оборотъ, то вдь онъ человкъ надежный, тотчасъ пойметъ истинное положеніе вещей и предупредитъ опасность.’ Это чувство увренности не оставляло ее и потомъ, когда они очутились среди бушующихъ волнъ, когда маленькая лодка какъ скорлупа, подбрасывалась пнющимися волнами, когда, наконецъ, мертвенно-блдный президентъ безпрестанно вскрикивалъ: о, Господи! а на суровомъ лиц отца показалось облако озабоченности. Она бросила только одинъ взглядъ на кормчаго, голубые глаза котораго горли все попрежнему, эти глаза заблестли еще ярче, когда онъ улыбкою отвтилъ на ея вопрошающій взглядъ. Потомъ, когда лодка пристала къ берегу и матросы уже высадили президента, отца и обоихъ слугъ, она, ставъ на носъ, приготовилась сдлать сама смлый прыжокъ, но вдругъ почувствовала, какъ дв сильныхъ руки обхватили ее, и она сама не сознавая того, какъ вдругъ очутилась на безопасномъ берегу.

Тамъ стояла она теперь, въ двухъ шагахъ отъ совщающихся мужчинъ, укутанная въ свой дождевой плащъ, полная такаго счастья, какого, думалось ей, она еще никогда не испытывала.— И дйствительно, разв все это не можетъ назваться поразительно прекраснымъ! Передъ ней срое безконечное бушующее море, надъ которымъ грозно нависла мрачная ночь, направо и налво необозримое пространство блыхъ пнящихся волнъ! Вокругъ нея бушуетъ стремительный, мокрый втеръ, свистъ котораго раздается у ней въ ушахъ, и который прорывается къ ней въ одежду и гонитъ ей въ лице цлые хлопья пны! Позади — голыя, какъ призраки, дюны, на которыхъ виднлись еще, освщенныя западною, боле свтлою частью неба, длинныя береговыя травы, которыя кивали и манили — куда?— туда, къ тмъ веселымъ, интереснымъ приключеніямъ, которымъ еще было далеко до конца, не могло и не должно было быть конца!—

Мужчины приблизились къ ней.— Эльза, мы ршили, — сказалъ генералъ,— совершить экспедицію по дюнамъ до суши. Рыбачья деревушка, у которой пристала большая лодка, лежитъ почти въ четверти мили отсюда, а дорога по глубокому песку могла бы сдлаться слишкомъ трудною для нашего уважаемаго господина президента. Да кром того, мы едва ли бы и нашли для себя тамъ какое нибудь пристанище.

— Если только, прежде этого, не заблудимся въ дюнахъ!— со вздохомъ замтилъ президентъ.

— Въ этомъ намъ служитъ порукою знакомство съ мстностью господина капитана,— сказалъ генералъ.

— О знакомств съ мстностью я едва ли могу говорить, генералъ,— возразилъ Рейнгольдтъ.— Мн всего разъ удалось бросить взглядъ на страну съ высоты этихъ дюнъ, а съ тхъ поръ прошло уже шесть лтъ, но я хорошо помню, что въ томъ направленіи была видна маленькая ферма, или что-то такое. Я общаюсь найти какой нибудь дворъ. Но будетъ ли тамъ какое нибудь пристанище — это предсказывать я, конечно, не возьмусь — А такъ какъ мы ни въ какомъ случа не можемъ проводить здсь ночь, — сказалъ генералъ, то потому: en avant! Угодно теб мою руку, Эльза?

— Благодарю, папа! я уже взлзаю.

И Эльза вспрыгнула на дюну за Реіінгольдтомъ, который, спша идти впередъ, уже добрался до гребня, между тмъ какъ отецъ и президентъ медленно слдовали за нею, а двое слугъ съ вещами замыкали шествіе.

— Ну?— сказала весело Эльза, когда немного запыхавшись, догнала наконецъ Рейнгольдта.— Раздлались ли и мы наконецъ съ нашей латинью, подобно господину президенту?

— Вы все только сметесь, — сказалъ Рейнгольдтъ.— Я уже и такъ не совсмъ-то хорошо себя чувствую въ виду отвтственности, которую взялъ на себя. Это должно быть, жилье,— и чрезъ боле низкія дюны онъ указалъ на землю, на которой за туманомъ ничего нельзя было разглядть.

— Да, это вроятно есть жилье, но почему вы думаете такъ?

И какъ бы въ отвтъ на шутливый вопросъ двушка, вдали внезапно блеснулъ свтъ, въ томъ самомъ направленіи, въ которомъ указывала протянутая рука Рейнгольдта. Неожиданное смущеніе овладло Эльзой.

— Извините меня!— сказала она.

Рейнгольдтъ не понялъ, что означало это восклицаніе. Въ эту минуту и остальные путешественники вошли на довольно крутую возвышенность.

— Per aspra ad astra!— сказалъ задыхающійся президентъ.

— Преклоняюсь предъ вами, господинъ капитанъ!— произнесъ генералъ.

— На этотъ разъ мн много помогло счастье,— скромно отвчалъ Рейнгольдтъ.

— Но и счастье нужно имть!— сказала Эльза. И быстро преодолвъ въ себ непонятное возбужденіе она снова стала веселою.

Маленькое общество двинулось впередъ по дюнамъ. Рейнгольдтъ былъ опять впереди, а Эльза шла теперь съ другими мужчинами.

— Довольно странно,— проговорилъ генералъ,— что несчастіе застигло насъ именно на этомъ мст берега. По истин, мы заслужили наказаніе за свою оппозицію, въ самомъ дл, хотя мое мнніе о томъ, что военный портъ въ этомъ мст не можетъ принести намъ никакой пользы, нисколько не поколебалось, но все-таки теперь, когда мы потерпли здсь почти кораблекрушеніе, мн кажется, что гавань….

— Есть цль, которой всего больше слдуетъ желать!— сказалъ президентъ въ комическомъ отчаяніи,— пусть это вдаетъ само небо! А когда я подумаю о серьезномъ насморк, который будетъ у меня слдствіемъ нашей прогулки по страшно-мокрому песку, и о томъ, что вмсто этого я могъ бы теперь сидть въ удобномъ купе и спать сегодняшнюю ночь въ своей собственной постел, то раскаиваюсь за каждое слово, сказанное мною противъ желзной дороги.— изъ-за чего я перессорился со всми нашими магнатами, въ томъ числ и съ графомъ Гольмомъ, дружба котораго, въ особенности въ настоящую минуту, могла бы намъ очень пригодиться.

— Это почему?— спросилъ генералъ.

— Его охотничій замокъ Гольмбергъ, по моему мннію, лежитъ, самое большее, въ полумили отсюда, говоря откровенно, я втайн разсчитывалъ на его гостепріимство въ томъ случа, если бы мы не нашли,— чего я очень опасаюсь — человчески — сноснаго пристанища на ферм, и если бы вы, попрежнему, стали настаивать на своемъ нежеланіи отправиться въ Варновъ, что, конечно, было бы всего проще и удобне.

Президентъ, говорившій съ частыми остановками и задыхаясь, теперь утихъ, генералъ отвчалъ ему сердитымъ голосомъ:

— Вы знаете, что я совсмъ разошелся съ моей сестрой.

— Но вдь вы сказали, что баронесса живетъ теперь въ Италіи?

— На этихъ дняхъ она должна вернуться, а можетъ быть уже и вернулась, да если даже она и не вернулась въ Варновъ, не поду, будь онъ отсюда хоть въ десяти шагахъ. Господинъ президентъ, поторопимся же отыскать себ пристанище, а то ко всему, что уже вытерпли, мы еще рискуемъ промокнуть до костей.

Въ самомъ дл изъ облаковъ, сгущавшихся на темпомъ неб, начали уже отъ времени до времени падать крупныя капли, но путники, ускоривъ шагъ, достигли наконецъ фермы, а между двухъ амбаровъ или конюшенъ, ощупью добрались по неровному двору до дома, изъ оконъ котораго блеснулъ свтъ, въ это время дождь, такъ долго угрожавшій, полилъ какъ изъ ведра.

IV.

То былъ маленькій, низенькій домикъ, составлявшій поразительный контрастъ съ широкоплечимъ, рослымъ мужчиной, заслышавъ неистовый лай дворняжки, онъ отбросилъ ее ногою и сталъ принимать позднихъ гостей, стоя въ дверяхъ, которыя онъ почти вс занималъ своею фигурою. Мала и низка была также и комнатка по лвую руку, съ довольно скудною обстановкою, въ которую онъ ввелъ пришедшихъ.— По другую сторону есть еще комната, сказалъ Пелицъ, но онъ не знаетъ только, свободна ли она въ настоящую минуту. Пусть также, извинятъ господа его жену, она не можетъ выйдти сейчасъ, но потомъ не откажетъ себ въ чести увидть господъ.

Хозяинъ проговорилъ эти слова, придвигая съ тяжеловатой любезностью стулья къ большому круглому столу, стоявшему передъ маленькимъ, жесткимъ диваномъ, и пригласилъ господъ садиться. У него очевидно не было недостатка въ желаніи оказать своимъ гостямъ гостепріимство, но въ голос его слышался какой-то подавленный тонъ, который не ускользнулъ отъ вниманія Эльзы. Она спросила, можетъ ли постить хозяйку дома и, не дожидая позволенія, оставила комнату, но спустя нсколько минутъ вернулась назадъ и, выславъ изъ комнаты хозяина подъ предлогомъ, будто жена его желаетъ переговорить съ нимъ, сказала: — Господа, мы не можемъ оставаться здсь! У этихъ добрыхъ людей, которымъ, повидимому, не совсмъ-то легко живется, двое больныхъ дтей, бдная женщина не знаетъ, гд приклонить ей голову, съ нашей стороны было бы жестокостью, въ придачу къ забот о дтяхъ, налагать на нее тяжелую обузу по пріему такого большаго количества гостей.

— Въ такомъ случа намъ ничего не остается длать, какъ прибгнуть къ гостепріимству графа,— сказалъ президентъ, обращаясь къ генералу,— графъ и я самые лучшіе друзья въ мір, а наши мелочныя разногласія въ настоящее время не могутъ имть положительно никакого значенія. Впрочемъ, можетъ быть его даже и нтъ въ замк, и мы будемъ имть дло лишь съ управляющимъ. Я ршительно стою за то, чтобы намъ перебраться въ Гольмбергъ, вопросъ лишь въ томъ, какъ до него добраться.

Арендаторъ, вошедшій въ это время въ комнату, ничего и слышать не хотлъ о такомъ предложеніи.— Погода очень бурная, и хотя дождь скоро перестанетъ, но дорога совсмъ плоха, жена его устроиться, какъ ей нужно, а господа тоже должны какъ-нибудь помститься тутъ.

Мужчины посмотрли другъ на друга, какъ бы колеблясь, но Эльза твердо стояла на своемъ.

— Мужчины въ такихъ длахъ ничего не понимаютъ, — сказала она,— это женское дло, и я съ вашей женой переговорила уже обо всемъ, господинъ Пелицъ, Она сейчасъ сваритъ мн чашку кофе, а для господъ будетъ приготовленъ грогъ. Пока же мы будемъ подкрпляться, господинъ Пелицъ пошлетъ верховаго въ Гольмбергъ, который предувдомитъ о насъ, чтобы намъ не пріхать туда совсмъ неожиданно. Если графъ въ замк, мы извинимся предъ нимъ, если же его тамъ нтъ — тмъ лучше, мы будемъ имть дло лишь съ однимъ управляющимъ. Прикажите же, господинъ Пелицъ запрягать лошадей, — если дождь уже пересталъ.

— Я могу предложить господамъ одну только простую телгу,— сказалъ арендаторъ.

— И этого будетъ совершенно достаточно.— отвтила Эльза, — коляска положительно не годится для потерпвшихъ кораблекрушеніе. Такъ будьте господинъ Пелицъ такъ же добры, какъ и ваша, милая, добраи жена!

Она протянула арендатору об руки. Смуглое лице его какъ-то странно подернуло.

— Вы, славная двушка, — пробормоталъ онъ, — сжимая крпко маленькія руки, лежавшія въ его рукахъ.

Президентъ досталъ изъ своего портфеля листъ бумаги и слъ къ маленькой, открытой конторк арендатора писать записку.

— Ваше имя, господинъ капитанъ?— сказалъ онъ, оглядываясь черезъ плечо.

Но Рейнгольдта уже не было въ комнат, онъ только-что оставилъ ее. Служанка, вошедшая въ комнату съ кофейными принадлежностями, сообщила что господинъ надлъ на крыльц дождевой плащъ и сказалъ, что пойдетъ посмотрть, что сталось съ пароходомъ.

— Истый морякъ!— сказалъ генералъ, — онъ совершенно не знаетъ усталости, какъ бы я желалъ быть такимъ же!

— Да слдуетъ ли намъ вообще извщать о немъ? какъ вы думаете?— тихо спросилъ президентъ Эльзу.

— Непремнно!— сказала Эльза ршительнымъ тономъ.

— Но быть, можетъ онъ совсмъ этого не желаетъ?

— Очень можетъ быть, въ такомъ случа мы должны ему самому предоставить ршить этотъ вопросъ. Его имя — Шмидтъ.

— Классическое имя,— пробормотали президентъ, наклоняясь надъ бумагой.

Посланный былъ отправленъ, арендаторъ разговаривалъ съ гостями, а Эльза тмъ временемъ отправилась опять въ маленькую закоптлую кухню, чтобы сообщить хозяйк, что она уже устроила все надлежащимъ образомъ.

— Я должна васъ много благодарить.— сказала хозяйка,— хотя это намъ очень, очень тяжело….

Она закрыла глаза концомъ передника и повернула лицо къ печк.

— Не о благодарности, конечно, говорю я,— продолжала она,— но мн жаль моего мужа, вдь это первый случай, когда онъ долженъ отпустить гостей изъ своего дома.

— Но вдь это длается ради дтей,— сказала Эльза.

— Да, да,— проговорила хозяйка, но и прежде у насъ были больныя дти, а все-таки намъ не приходилось, ради нихъ отказываться отъ пріема гостей, — мы жили тогда въ Свантов. за часъ зды отсюда — тоже графское имніе. Тамъ мы и поженились двнадцать лтъ назадъ, но настали плохія времена, а тутъ еще слишкомъ высокая аренда….

— Такъ разв графъ не можетъ оказать помощи?

— Графъ?

И съ этими словами женщина подняла на нее свои глаза, болзненная усмшка показалась на ея страдальческомъ лиц. Она казалось, готова была произнесть какія-то слова, но не выговорила ихъ и молча стала переставлять свои горшки.

— Разв графъ не добрый человкъ?— спросила Эльза.

— Онъ не иметъ семьи,— отвчала хозяйка, а потому и не знаетъ, каково на душ у отца и матери, когда они должны оставить тотъ домъ и дворъ, гд родились у нихъ первыя дти и гд они предполагали выростить ихъ всхъ. Не будь войны, и здсь было бы хорошо, не смотря на слишкомъ высокую аренду. Мужъ мой и оба лучшіе работника должны были идти на войну, какъ ландверманы. Я работала сколько позволяли мои силы: но, что можетъ сдлать такая несчастная женщина, какъ я! Ахъ, милая барышня, вы еще не знавали нужды, и дай Богъ, чтобы никогда и не знали ея!

Эльза сла на скамейку и начала пристально смотрть на огонь. Еслибы только она раньше знала объ этомъ! Она думала, что графъ женатъ, странно, очень странно, что она не спросила объ этомъ! вдь и мужчины совсмъ не говорили объ этомъ! А что если онъ еще въ замк теперь? Правда, она будетъ вмст съ отцомъ и почтеннымъ президентомъ, но еслибы тетя Сидонія узнала объ этомъ, то наврное нашла бы наше посщеніе неприличнымъ. Еслибы еще онъ былъ добрый человкъ, то при первой встрч ему можно бы было сказать: ‘какъ много хорошаго я слышала о васъ, графъ, отъ вашихъ арендаторовъ’.— Досадно, очень досадно!— ужъ не забить ли отступленіе?

Одно изъ больныхъ дтей начало громко плакать въ комнатк рядомъ съ кухней, арендаторша поспшила туда.

Горшокъ на огн угрожалъ уйти, Эльза отодвинула его въ сторону, не выпачкавъ своихъ рукъ въ саж. Втеръ, дунувшій черезъ трубу, пахнулъ ей дымомъ въ лицо. Плохо закрытыя окна стучали, дитя въ сосдней комнат кричало сильне и сильне.— Несчастная женщина,— со вздохомъ проговорила Эльза,— быть бднякомъ — о это что-то ужасное. Неужели и онъ тоже бденъ? онъ что-то не похожъ на богатаго. Чмъ же живетъ такой карабельный капитанъ, когда онъ не на мор? Неужели же онъ, наконецъ, не женится, какъ не женится графъ? или же у него есть уже гд нибудь въ далекихъ странахъ любовь, о которой онъ и думаетъ, когда безъ устали расхаживаетъ по палуб? Объ этомъ я должна непремнно узнать, прежде, чмъ мы разстанемся, надо для этого пріискать удобный случай. Я попрошу его передать ей отъ меня поклонъ и сказать, что она будетъ имть такого мужа, которымъ справедливо можетъ гордиться, которымъ гордилась бы всякая двушка… конечно, двушка его состоянія. Напримръ, я — Боже мой, вдь нельзя же выходить замужъ за человка ради его прекрасныхъ глазъ, въ особенности, когда за msalliance угрожаетъ лишеніе наслдства! Странный порядокъ! Ну, и Шмидтъ, кром того, очень нехорошая фамилія!— Госпожа Шмидтъ!

И при этихъ словахъ двушка засмялась, а потомъ вдругъ у ней стало тяжело на сердц, и слезы показались на глазахъ. Она схватилась за платокъ и ощупала въ карман твердый предметъ. То былъ маленькій компасъ, который Рейнгольдтъ далъ ей на лодк, когда сидя рядомъ съ нимъ, она пожелала знать направленіе, которое онъ давалъ лодк. Она открыла футляръ и заглянула: стрлка дрожала и принимала постоянно одно и то же направленіе.— Какъ будто она отыскиваетъ своего господина — сказала Эльза:— какая врность! Я бы тоже была врна, еслибъ когда либо полюбила, была бы привязана къ своему мужу, убаюкивала бы и ухаживала за дтьми — и черезъ двнадцать лтъ смотрла бы такой же вялой, блдной и убитой горемъ, какъ и эта несчастная женщина. Слава Богу, что я не люблю!

Она заперла футляръ, положила его снова въ карманъ и подойдя къ комнатк, въ которой теперь было уже тихо, сказала: — Вода кипитъ, но вы оставайтесь тамъ, милая Пелицъ, я сама отнесу ее господамъ!— а затмъ проговорила про себя: ‘вдь долженъ же онъ вернуться опять».

Рейнгольдтъ оставилъ комнату, чтобы взглянуть на пароходъ, судьба котораго сильно интересовала его. Буря разразилась быстре и сильне, нежели онъ ожидалъ. Если пароходъ за это время еще не сошелъ съ мели, то слдовало думать, что онъ находится въ большой опасности. Онъ упрекалъ себя за то, что не остался на борту, гд присутствіе его въ эту минуту было, можетъ быть, такъ настоятельно необходимо! Правда только своимъ личнымъ согласіемъ на отъздъ ему удалось побдить упрямство генерала, который безъ этого наврное остался бы тамъ, а съ нимъ и его дочь. Но какія же обязанности были у него по отношенію къ этимъ двумъ лицамъ? Также точно у него не было никакихъ обязанностей и по отношенію къ пароходу — ршительно никакихъ! Къ тому же старый упрямый капитанъ рзко и грубо отказался выслушивать его совты, и все-таки — солдатъ идетъ на гримъ пушекъ!— онъ зналъ это со временъ войны, не разъ ему приходилось имть дло съ такими заплывшими жиромъ колоссами, которыхъ одушевляла одна только мысль, какъ бы во время прійти?— Но шумъ раздавался все ближе и ближе, когда Рейнгольдтъ, едва переводя духъ, карабкался на дюны, но какую же онъ помощь могъ оказать теперь?

Слава Богу! Пароходъ былъ уже вн опасности! Вотъ тамъ — на четверть мили дальше къ югу, сквозь мракъ и дождь мелькала свтлая точка, хорошо замтная для остраго глаза, несмотря на большое разстояніе. Теперь же эта свтлая точка исчезла, пароходъ могъ теперь быть только за Виссовскимъ крюкомъ, и тамъ — на боле удобномъ мст — можетъ въ тиши переждать бурю.— Слава Богу!

Все это Рейнхольдтъ предвидлъ и предсказывалъ, но все-же это казалось ему теперь милостивымъ даромъ неба. И потому то онъ могъ терпливо вынести тяжелое ощущеніе — бросить въ послдній разъ свой взглядъ на красивую двушку. Да, въ послдній разъ! Долгъ его относительно ихъ окончился въ ту минуту, какъ онъ достигъ безопаснаго жилища, до котораго общалъ ихъ довести. Дальнйшее же было уже не его дло и касалось прямо генерала. Если бы они вздумали перебраться въ графскій замокъ, то для него нашлось бы мсто и въ арендаторскомъ дом. Теперь ему оставалось только возвратиться и на прощаньи сказать: прости! прости!

Онъ проговорилъ эти слова два, три раза, а затмъ грустныя слова повторяла каждая волна, тамъ внизу съ громкимъ шумомъ разбивавшаяся о берегъ, — какъ будто ихъ нашептывала растущая у ногъ его трава, эти слова втеръ робкими жалобными стонами разносилъ по пустыннымъ дюнамъ, — ихъ, наконецъ, отчеканивалъ каждый ударъ его сердца, на которомъ покоилась ея перчатка и къ которому онъ теперь безпрестанно прижималъ руку, какъ будто бы буря могла вырвать у него его достояніе, — единственный вещественный знакъ, который могъ сказать ему впослдствіи: вдь это было больше, чмъ праздная, но дорогая мечта!

Долго ли онъ мечталъ: среди этой мрачной, ревущей ночи — онъ не зналъ, наконецъ, поднялся, чтобы отправиться въ обратный путь. Буря и дождь утихли, кое-гд, изъ-за быстро несущихся облаковъ, выглядывали звздочки. Наврное прошло уже больше часа, и безъ всякаго сомннія, онъ уже не застанетъ ихъ.

Но тмъ не мене Рейнгольдтъ все скоре и скоре шелъ по узкой песчаной тропинк, которая вела черезъ поле во дворъ. Онъ достигъ его весьма скоро и теперь уже стоялъ при вход между амбарами. На маленькомъ двор тамъ и сямъ виднлись фонари, передъ домомъ ярко горли свчи, при блеск которыхъ онъ различалъ контуры телги и лошадей и дв темныя фигуры, хлопотавшія около телгъ.— Слдовательно, они еще не ухали!

Внезапный страхъ охватилъ его. Не окунуться ли ему опять въ мракъ? Выходить ли?— Можетъ быть, они его только и ждали, ждутъ еще?— Ну, ужъ пусть будетъ такъ! Долгъ вжливости! Вдь она никого не цнила такъ, какъ его!

V.

Ожидали не возвращенія всадника, а того, чтобы непогода хотя нсколько успокоилась.— Подождите еще чуточку,— сказалъ президентъ, теперь уже ршительно все равно, будемъ ли мы получасомъ раньше или получасомъ позже, а что вообще значитъ ночная зда на телг по нашимъ дорогамъ, такъ это мы, любезная барышня, испытываемъ уже теперь, дрожа всмъ тломъ по собственному влеченію.

Президентъ разсмялся своему каламбуру, Эльза изъ вжливости тоже улыбнулась, хотя на сердц у нея было совсмъ другое. Она чувствовала какое-то безпокойство, какую-то тяжесть на сердц, сама не зная почему. Происходило ли это оттого, что слишкомъ замедлилось пребываніе ихъ въ этомъ тсномъ, низкомъ и сыромъ домик, или оттого, что сборы должны были окончиться чрезъ нсколько минутъ, а капитана все еще не было?— Мужчины также не могли объяснить себ его продолжительнаго отсутствія: ужъ не заблудился ли онъ въ темнот среди дюнъ? Это казалось почти невозможнымъ для такого человка, какъ онъ, ужъ не поспшилъ ли онъ въ рыбачью деревню на помощь находящемуся въ опасности пароходу?— Но работникъ, только что вернувшійся съ берега и, какъ вс жители этой мстности хорошо знакомый съ моремъ, видлъ, что пароходъ направился къ югу и исчезъ за Виссовскимъ крюкомъ.— Ужъ не виновата ли я въ чемъ либо противъ и его? подумала Эльза. Онъ видлъ меня сегодня въ первый разъ, онъ не знаетъ, не можетъ знать, что у меня есть привычка, можетъ быть и дурная,— шутить и дразнить, что я держу себя такимъ образомъ со всми — и какъ бранитъ меня за это тетя Сидонія! Она. конечно, права: можно держать себя такъ только или съ стоящими съ вами на равной ног, или даже выше васъ,— но съ людями, ниже насъ, никогда. Ниже насъ? но вдь онъ джентльменъ, будь онъ тамъ, чмъ ему угодно, я не сдлала ему ничего такого, за что бы могла упрекнуть себя, я не третировала его, какъ бы равнаго себ, какъ третировала бы всякаго изъ нашихъ молодыхъ офицеровъ,

Эльза опять вошла въ комнату къ больнымъ — спросить госпожу, неужели, дйствительно невозможно привезти сюда врача? Арендаторъ, къ которому она обратилась съ этимъ вопросомъ, покачалъ отрицательно головой.

— Госпожа думаетъ, что это такъ легко.— сказалъ онъ мужчинамъ, когда Эльза оставила комнату,— но ближайшій врачъ живетъ въ Прор, а туда три часа зды — да назадъ три — всего будетъ шесть, безъ остановки. Кто же станетъ осуждать доктора, если онъ подумаетъ, прежде чмъ отправиться въ путь. Лтомъ, и въ хорошую погоду, онъ прізжаетъ на лодк — это, конечно, легче и покойне, а теперь, да еще по нашимъ дорогамъ!….

— Да, да, — сказалъ президентъ: — дороги, дороги! Правительство не можетъ въ этомъ случа дйствовать такъ, какъ бы оно желало. Общины начинаютъ стонать и жаловаться, лишь только мы касаемся больнаго пункта. Вашъ графъ, любезный господинъ Пелицъ, на общинномъ ландтаг одинъ изъ самыхъ дурныхъ плакальщиковъ!

— Несмотря на то, что всю тяжесть взваливаетъ на насъ однихъ,— возразилъ арендаторъ,— и этимъ онъ сдлалъ намъ жизнь слишкомъ тяжкою. Да, господинъ президентъ, это я говорю, откровенно и говорилъ въ лицо самому графу.

— А что вы думаете о желзной дорог?— спросилъ президентъ, — обращая глаза къ генералу.

Лицо арендатора освтила мрачная усмшка.

— Что я думаю объ этомъ? переспросилъ онъ.— Да, господинъ президентъ, мы вс должны были подписать петицію. На бумаг это казалось безподобнымъ, но только, къ сожалнію, мы не вримъ ни одному слову въ ней. Къ чему намъ желзная дорога? На путешествія у насъ нтъ денегъ, а шерсть и хлбъ — которые мы продаемъ, когда дла наши хороши,— мы могли бы возить за полтора часа зды на базаръ, въ Прору, если бы только имли шоссе, и хотя одну хорошую общинную дорогу, которую было бы не трудно исправить, если бы господинъ графъ и другіе помщики захотли сдлать лишь небольшое усиліе. Да кром того, господинъ президентъ очень хорошо знаетъ, что главный нашъ путь — морской, который притомъ же еще и короче и конечно дешевле желзной дороги.

— Ну, въ такомъ случа военная гавань?— спросилъ президентъ, еще разъ бросая взглядъ на генерала.

— Въ этомъ я ничего не смыслю, господинъ президентъ,— отвчал и арендаторъ,— это гораздо лучше извстно господину генералу. Я съ своей стороны знаю только, что было бы чудовищно трудное дло построить гавань въ нашихъ дюнахъ, которыя втеръ наноситъ сегодня здсь, а завтра тамъ, что мы, крестьяне — рыбаки и моряки — не нуждаемся ни въ какой гавани, ни въ военной, ни въ мирной. Для насъ былъ бы гораздо полезне одинъ простой молъ и правильный каботажъ. Желзная дорога, военная гавань! Конечно, тогда можно будетъ срубить любое дерево и превратить его въ деньги, а въ иное утро можно превратить тоже въ деньги песокъ, не стоющій ни одного шиллинга, а тамъ и пахотную землю, надъ которой теперь въ кровавомъ пот мучается всю свою жизнь какой-нибудь бднякъ, который тогда будетъ имть возможность взять палку въ руки и переселиться въ Америку, если только тамъ еще есть мсто для нашего брата….

Грубый голосъ этого человка дрожалъ, когда онъ произносилъ послднія слова, и онъ утеръ свой лобъ тыльною стороной своей загорлой руки. Президентъ опять взглянулъ на генерала, но на этотъ разъ уже далеко не вопросительно. Генералъ всталъ съ своего мста, сдлалъ по комнат нсколько шаговъ и подошелъ къ открытому окну.— Посланный что-то долго не возвращается,— сказалъ онъ.

— Я еще разъ схожу, наведу справки,— отвтилъ арендаторъ, оставляя комнату. Генералъ заперъ окно и обратился къ президенту съ слдующими словами:

— Знаете что, я сожалю, что мы посылали въ Гольмбергъ. Какъ ни неожиданно наше посщеніе замка, но мы за него всегда будемъ обязаны графу и….

Генералъ потеръ свой высокій, на вискахъ уже лысый лобъ и сердито подергивалъ себя за свои густые, сдые усы, президентъ пожалъ плечами.

— А я еще въ гораздо худшемъ положеній, — сказалъ онъ.

— Вы совсмъ другое дло, — возразилъ генералъ, вы съ нимъ знакомы, дружны — или были, по крайней мр. Вы ни въ какомъ случа не можете уклониться отъ сношеній съ нимъ, провинціальныя дла должны опять свести васъ, такъ ужъ это все къ одному, я же на оборотъ….

Президентъ улыбнулся.

— Боже мой, господинъ генералъ, — прервалъ онъ его, все это похоже на то, какъ будто соприкосновеніе съ графомъ вещь сама по себ опасная! Сознайтесь только, что не проклятое желзно-дорожное и портовое дло, а разсказы честнаго арендатора возстановили васъ лично противъ графа!

— А разв жалобы этого человка неосновательны?— спросилъ генералъ, поворачиваясь на каблукахъ.

Президентъ опять пожалъ плечами.— Смотря потому, какъ будете смотрть на дло! можетъ быть графъ и могъ бы сдлать больше для своихъ арендаторовъ, но и къ нему мы не должны быть несправедливы! Будучи еще очень молодымъ человкомъ, онъ получилъ въ наслдство имніе, обремененное долгами. Онъ, чтобы удержаться, долженъ былъ позаботиться о заключеніи самыхъ высокихъ арендныхъ договоровъ, положеніе его далеко не походило на блестящее положеніе вашего покойнаго зятя, который при заключеніи своихъ контрактовъ имлъ возможность слдовать больше влеченію своего собственнаго сердца, чмъ экономическимъ разсчетамъ. Вдь Варновскія имнія на будущей пасх, кажется, будутъ снова сдаваться въ аренду? Вы, какъ одинъ изъ попечителей, должны будете тогда повнимательне вникнуть въ здшнія условія. Кто знаетъ, станете ли вы еще чрезъ годъ съ такою охотою выслушивать жалобы людей, у которыхъ недовольство всмъ существующимъ сдлалось второю натурою!

— Я и тогда буду по возможности воздерживаться отъ всякаго прямаго вмшательства въ эти дла, какъ я длалъ это постоянно до сихъ поръ, — возразилъ съ живостію генералъ.— Вы знаете, что я только разъ по обязанности осматривалъ эти имнія шестнадцать лтъ тому назадъ, когда тайный совтникъ Шилеръ и я должны были принять на себя управленіе ими, и съ тхъ поръ я все передалъ въ надежныя руки Шилера. Посл того я ни разу не былъ здсь, а теперь….

— Вы здсь!— прервалъ президентъ,— по весьма замчательной случайности, конечно, но благоразумный человкъ — и притомъ еще солдатъ — въ своихъ разсчетахъ долженъ давать мсто и замчательнымъ случайностямъ. Мн кажется, дождь уже пересталъ, и коль скоро мы уже поршили не оставаться здсь, то теперь какъ разъ время садиться на телгу…. я чуть не сказалъ было на эшафотъ.

Президентъ положилъ въ сторону одяло, которымъ онъ тщательно прикрывалъ свои ноги, поднялся изъ угла маленькаго дивана и подошелъ къ генералу, стоявшему у окна. Въ эту минуту дворняжка начала яростно лаять, маленькій теккель арендатора съ лаемъ выскочилъ за двери, между амбарами засвтились огоньки, за которыми скоро показались и другіе, лошадиный топотъ и раскатъ колесъ громко раздавались по неровной мостовой.

— Я увренъ, что это самъ графъ!— сказалъ президентъ, при вид экипажей забывшій о всхъ опасеніяхъ и возраженіяхъ генерала.— Слава Богу! по крайней мр мы не будемъ исколесованы!— Вотъ и самъ дорогой графъ! Это очень любезно съ его стороны!

И онъ любезно протянулъ об руки на встрчу господину, быстро вошедшему въ дверь, открытую арендаторомъ.

VI.

— Любезно?— проговорилъ графъ, входя и крпко сжимая руки президента, — о, да! конечно любезно, невроятно любезно, но только съ вашей стороны, господа,— понести крушеніе на Гольмбергской высот, высадиться на негостепріимнйшемъ изъ всхъ береговъ,— говорю негостепріимномъ, потому что ни одинъ еще человкъ никогда не посщалъ насъ здсь, да вроятно никогда и не поститъ. Ну, а теперь, господинъ президентъ, будьте добры. не откажите представить меня генералу.

И съ этими словами онъ повернулся къ генералу, который отвтилъ сдержанно на вжливый поклонъ графа.

— Не первый уже разъ я имю удовольствіе видть васъ,— сказалъ онъ,— еще въ Версали я имлъ честь…

— Я никогда не поврилъ бы, что генералъ будетъ помнить о такомъ ничтожномъ обстоятельств.— отвчалъ графъ,— простой іоаннитъ….

— Наша встрча произошла въ весьма замчательный день,— сказалъ генералъ,— восемнадцатаго января…

— Въ день провозглашенія Германской имперіи!— вставилъ президентъ, которому послднее замчаніе генерала и тонъ, которымъ оно было сказано, показались не совсмъ вжливыми, — а вотъ идетъ и наша героиня! Эльза фонъ Вербенъ, а это нашъ избавитель: графъ фонъ Гольмъ.

— Считаю себя счастливымъ,— проговорилъ графъ.

Эльза, только что вошедшая въ комнату, отвчала однимъ поклономъ.

— Теперь мы, кажется, вс уже вмст, — сказалъ президентъ, потирая пальцы своихъ рукъ.

— Недостаетъ одного только капитана, — замтила Эльза, обращаясь къ графу и мелькомъ взглядывая на отца.

— Я боюсь только, какъ бы намъ не истощить терпнія графа, — сказалъ угрюмо генералъ.

— Я весь къ услугамъ общества,— отвчалъ графъ,— но смю спросить, зачмъ остановка?

— Въ нашемъ обществ есть еще одинъ членъ, — сказалъ генералъ,— карабельный капитанъ….

— О которомъ я тоже извщалъ васъ, — вставилъ президентъ.— Онъ тотчасъ посл пришествія сюда отправился взглянуть на пароходъ, а теперь я готовъ врить, что онъ заблудился въ дюнахъ или что съ нимъ случилось несчастіе.

— Въ такомъ случа нужно послать за нимъ людей съ фонарями,— сказалъ графъ, — я сейчасъ сдлаю распоряженіе….

И онъ направился къ двери.

— Не трудитесь графъ, — сказала Эльза — это уже сдлано по моей просьб.

— А, — сказалъ графъ и улыбнулся.— Въ самомъ дл?

Кровь прилила къ щекамъ Эльзы. Когда она вошла въ комнату, быстро подошедшій къ ней графъ, къ мужественному лицу котораго такъ хорошо шли свтлые усы, показался ей пріятнымъ, даже красивымъ мужчиной. Теперешняя-же улыбка, сдлала его отвратительнымъ въ глазахъ Эльзы. Какое имлъ онъ основаніе смяться? И она гордо выпрямилась.

— Капитанъ оказалъ намъ при перезд весьма существенныя услуги, мы обязаны ему тмъ, что находимся теперь здсь въ безопасности. Мн кажется, наша прямая обязанность позаботиться теперь и о немъ.

— Я совершенно такого же мннія какъ и вы, — сказалъ графъ и опять улыбнулся.

Жилы застучали на вискахъ Эльзы. Она бросила на своего отца взглядъ полный упрека. Зачмъ онъ предоставилъ ей отстаивать это дло, тогда какъ оно ршительно касалось его одного?— Она не знала, что отецъ былъ крайне недоволенъ оборотомъ, который принялъ разговоръ, и теперь раздумывалъ только о томъ, нельзя ли воспользоваться отсутствіемъ капитана, какъ предлогомъ для отказа отъ гостепріимства графа, по крайней мр за себя и за свою дочь. Эльза, вслдствіе охватившаго ее волненія, не слышала, какъ отецъ съ особеннымъ удареніемъ настаивалъ на необходимости подождать еще нсколько времени, и вышла изъ комнаты тотчасъ посл своихъ послднихъ словъ.

Она стояла теперь молча передъ дверью на маленькомъ крыльц, которое освщалось свтомъ каретныхъ фонарей и закрыла лицо обими руками.— Что же это вдругъ сдлалось съ нею, зачмъ она такъ сильно разгорячилась. и притомъ разгорячилась такъ неловко? Своею излишнею горячностью она вызвала улыбку посторонняго лица, навлекла на себя подозрніе въ томъ, что живо заинтересована личностью, тогда какъ она хлопотала только о дл, только о томъ, чтобы исполненъ быль простой долгъ вжливости, не говоря уже о благодарности? А что, если онъ возвратится, чтобы сказать только, что совсмъ не думаетъ хать съ ними, и тогда графъ уже въ третій разъ будетъ имть право улыбаться?

— Я не допущу этого!— сказала Эльза и топнула ногою.

Въ дверяхъ дома показалась какая-то фигура, смоченное дождемъ клеенчатое пальто и шапка, покрытая клеенкой, блестла при свт фонарей, какъ и глаза на смугломъ лиц, обрамленномъ бородою, все это выглядло такъ комично, что Эльза начала громко смяться.

— Не изъ-воды ли вы господинъ капитанъ? А тамъ боялись за васъ. Ну, входите же скоре! Мы сейчасъ отправляемся.

— Я думалъ остаться здсь, сударыня, — отвчалъ Рейнгольдтъ.

Эльза тотчасъ же перестала смяться. Она придвинулась ко Рейнгольдту на одинъ шагъ и сказала: я желаю, чтобы вы хали съ нами — я хочу этого.

И съ этими словами она исчезла въ темномъ проход, который велъ направо въ кухню.— Что это, въ шутку или серьезно сказано? Голосъ ея такъ странно дрожалъ при этихъ словахъ, а ея черные глаза свтились такимъ особеннымъ блескомъ!

Дверь раскрылась и на порог показался генералъ, за которымъ шли двое другихъ мужчинъ.

— А, господинъ капитанъ!— воскликнулъ генералъ.

— Наконецъ-то!— добавилъ президентъ.— Вы разскажете намъ потомъ, гд вы бродили. Это господинъ капитанъ Шмидтъ,— графъ Гольмъ.— Готовы ли вы, сударыня?

— Я готова, — отвчала Эльза, показавшаяся на крыльц въ шляп и плащ, въ сопровожденіи арендаторши.— Мн кажется, уже вс готовы, не правда ли, капитанъ?

— Какъ вамъ угодно!— отвчалъ Рейнгольдтъ.

— И такъ, прощайте, милая Пелицъ! тысячу, тысячу разъ благодарю васъ за вашу любезность! что же касается дтей, то вы непремнно пошлите за докторомъ, иначе дло можетъ кончиться серьезно.— Эльза произнесла послднія слова громко, съ намреніемъ, чтобы графъ разслышалъ ихъ.

— Ваши дти больны, госпожа Пелицъ?— спросилъ онъ.

— Очень больны, — отвчала Эльза.— Госпожа Пелицъ говоритъ, что она не можетъ послать за докторомъ, дальній путь… и…..

— Я самъ пришлю доктора изъ Гольмберга въ Прору, — поспшно сказалъ графъ.— Вы можете быть уврены въ этомъ, госпожа Пелицъ! Докторъ будетъ здсь сегодня же ночью!

— Въ такомъ случа не станемъ терять ни минуты,— сказала Эльза, поспшно направляясь къ карет, впереди мужчнвъ.

VII.

Графъ распорядился довольно предусмотрительно. Впереди халъ съ фонаремъ конюхъ, за нимъ слдовало закрытое ландо, въ которомъ заняли мста генералъ, Эльза и президентъ, потомъ хала открытая охотничья коляска съ самимъ графомъ и Рейнгольдтомъ, наконецъ, маленькая телжка для обоихъ слугъ, къ которымъ присоединился также и его егерь.

Въ телжк было особенно весело.

— Неужели у васъ всегда съ собой столько багажа?— спросилъ егерь, презрительно толкая ногою небольшой чемоданъ.

— Остальное еще на параход,— отвчалъ Іоаннъ,— многаго мой президентъ никогда не беретъ съ собой.

— Это очень похоже на моего генерала, — сказалъ Августъ,— ну, да вдь у насъ, у военныхъ, и не можетъ быть иначе. Во Франціи, отъ начала до конца, съ нами тоже былъ только одинъ сундукъ.

— А съ нами было шесть, — сказалъ егерь.

— Да разв вы тоже тамъ были?

— Разумется, въ качеств іоаннита!

— То-то было хорошо!

— А мн такъ ужъ очень было хорошо!— сказалъ егерь, — я готовъ хоть сейчасъ опять отправляться, вино и женщины… просто раздолье. Мой графъ знаетъ въ этомъ толкъ.— У такого господина, какъ твой генералъ, я не прожилъ бы и шести недль.

— Ну, съ нимъ еще можно жить, подумалъ Августъ.— Длай только свое дло, и онъ вамъ ничего не скажетъ, барышня, конечно, хуже….

— Вотъ какъ! а между тмъ она выглядитъ такой красивой, да доброй!

— Эта барышня правда, а я говорю про старую госпожу, сестру генерала, у насъ вдь въ дом нтъ ни одной женщины.

— Я никогда не служу въ такомъ дом, гд есть женщина,— сказалъ егерь, — не говоря уже о дтяхъ!

— Ну, въ такомъ случа ты не сталъ бы служить у насъ,— сказалъ Іоаннъ, — у насъ есть баринъ и барченокъ, а барышнями наполненъ весь домъ, одна изъ нихъ впрочемъ уже вышла замужъ. Ну, а какъ же вы то живете?

— Да мы вдовцы,— сказалъ Августъ,— едва я только усплъ поступить къ нему на службу, вотъ скоро уже пять лтъ будетъ. Съ тхъ поръ хозяйствомъ заправляетъ госпожа Сидонія — не видалъ ты, что это за штука такая! Она была фрейлиной при двор, гд и мышамъ есть нечего. Поэтому это самыя скверныя мыши. Есть у насъ еще молодой баринъ, лейтенантъ — это вертопрахъ, прости Господи! Что только попадетъ ему въ руки — все тотчасъ же спуститъ! Я, впрочемъ, не могу сказать про него ничего худаго: самъ живетъ и другимъ жить даетъ! Обругаетъ тебя осломъ и дастъ за это талеръ! Ахъ, если бы только у него было побольше этихъ талеровъ!

— А вотъ мой старикъ такъ не ругается осломъ, ну, да и талеровъ лишнихъ у него тоже нтъ, — вставилъ Іоаннъ.

— А у моего графа хотя и есть привычка ругаться, да только талеровъ совсмъ неимется,— проворчалъ егерь.

— Но вдь ты говорилъ….

— Ну, да вдь это только такъ говорится. Коль пошарить, такъ пожалуй кое-что и найдется.

— Н-да!— сказалъ Іоаннъ.

— Это ужъ чмъ то другимъ пахнетъ, — подтвердилъ Августъ.

— Вотъ, напримръ, здсь есть бутылка коньяку,— продолжалъ егерь,— вынимая бутылку,— какъ это вамъ нравятся?

— Это будетъ недурно, — сказалъ Іоганнъ.

— Особенно на такомъ холоду!— подтвердилъ Августъ, — чистый декабрь!

Въ то время какъ слуги весело распивали бутылку, смялись и болтали безъ умолку, въ хавшемъ назади экипаж разговоръ поддерживалъ почти одинъ только президентъ, къ которому теперь, когда предвидлся пріятный конецъ непріятнаго приключенія, возвратился весь его юморъ. Въ вид приличествующаго данному случаю введенія къ посщенію замка, онъ сдлалъ краткій обзоръ генеалогіи графскаго дома. Фамилія графа была одною изъ самыхъ древнйшихъ на остров, древне даже князей фонъ-Пора, съ которыми она въ прежнія времена спорила въ могуществ, вліяніи и богатств. При послднихъ представителяхъ она, конечно, значительно опустилась, особенно вслдствіе расточительности прадда, строителя замковъ Гольма и Гольмберга, скупившаго, кром того, за баснословныя суммы знаменитую картинную галерею для Гольма и собраніе оружіи для охотничьяго замка. Ддъ, человкъ бережливый, остатки достоянія превратилъ въ майораты — и къ счастію! такъ какъ отецъ теперешняго графа, хорошій, давно умершій другъ президента, опять пошелъ по стопамъ прадда. Въ характер ныншняго графа страннымъ образомъ сочетались — мотъ и скопидомъ. Въ этомъ отношеніи его должно считать за рыцаря въ обыкновенномъ значеніи слова, а при ближайшихъ сношеніяхъ онъ поражаетъ присутствіемъ качествъ, которыя, казалось бы, можно отыскать только у какого нибудь дльца-спекулятора.

— Подобнаго рода таланты, господинъ фонъ-Занденъ, по моему мннію, не длаютъ большой чести потомку древняго рода,— сказалъ генералъ.

Президентъ, скрываясь въ темнот кареты, иронически улыбнулся: генералъ въ продолженіе всего дня въ первый разъ назвалъ его по имени, очевидно съ тмъ, чтобы напомнить ему, что и онъ тоже происходитъ изъ древняго рода.

— И по моему тоже, — отвчалъ онъ, — но я вдь не критикую, а лишь характеризую.

— Существуютъ характеристическія черты, сами себя критикующія!!….

— Вы рзки, генералъ, рзки и остры, какъ подобаетъ солдату, я, въ качеств административнаго чиновника, сталкивающійся съ міромъ чаще, чмъ иногда самому хочется, охотне держусь слдующаго, древняго благочестиваго изреченія: не судите, да не судимы будете!

— А я держусь другаго, которое хотя не такъ благочестиво, но во всякомъ случа также старо, какъ и дворянство:— noblesse oblige!

Президентъ опять улыбнулся.

— Обоюдоострое изреченіе — изстари,— сказалъ онъ, а нын еще боле, чмъ когда либо.

— Это почему?

— Потому что наше положеніе никогда еще не было такъ натянуто, какъ нын. Въ нашемъ нивеллирующемъ столтіи, мы стоимъ съ классами, стремящимися за нами, или скоре, на встрчу намъ, на одномъ и томъ же уровн одной и той же пыльной арены, на которой ведется борьба за существованіе, но солнце и втеръ распредлены неодинаково. Множество средствъ, которыми бюргерство пользуется съ громадными выгодами, намъ закрыты, ибо noblesse oblige! Очень хорошо! И преимуществъ у насъ не больше! Сохрани Богъ! А обязанностей! Мы должны упрочить свое положеніе въ государств, въ обществ, и при этомъ непремнно сохранять еще свои нравственныя качества! А это вдь въ большинств случаевъ очень трудное дло, а иногда и невозможное! чистая квадратура круга! Возьмите, напримръ, положеніе, подобное положенію нашего графа! Не онъ его создалъ, онъ въ немъ родился. Онъ нашелъ массу долговъ, которые могъ бы, конечно, сократить съ помощію простой бюргерской бережливости, но вдь это — длинная процедура, совершенно непригодная для молодаго, горячаго человка! Теперь онъ думаетъ, что открылъ путь, которымъ можетъ достигнуть въ кратчайшій срокъ горячо желаемой цли, однимъ ударомъ снова загладитъ вс грхи своихъ предковъ.— И если не предки длаютъ жизнь нашу горькою, какъ въ настоящемъ случа, то потомки. Девять десятыхъ нашей знати уметъ пть объ этомъ псни, въ числ другихъ и я тоже! Тайносовтническій пролетаріатъ не химера, а вполн реальная дйствительность, и я возблагодарю Бога, если мн удастся свою шестерню провезти въ жизни по боле ровному пути, нежели тотъ, по которому мы осуждены теперь хать — я ужъ и не знаю въ наказаніе за какіе грхи — за грхи нашихъ предковъ или потомковъ. Mon dieu! мн кажется, графъ хочетъ доказать намъ настоятельную необходимость въ желзной дорог, которая а priori для него совершенно ясна — гмъ! дйствительно гадко! Невозможно бесдовать, когда у человка слова разлетаются и колесуются во рту!

Президентъ чувствовалъ особенное удовольствіе поддерживать бесду, которая его слушателемъ велась въ такомъ мало-дружественномъ тон. Онъ не зналъ, какъ непріятенъ былъ для генерала оборотъ, принятый подъ конецъ бесдою, каждое слово сильно затрогивало отношенія генерала, который такъ непріятно былъ наведенъ на воспоминаніе объ этихъ отношеніяхъ положеніемъ, въ которомъ они находились теперь! Вдь этотъ кусочекъ земли былъ ненавистенъ ему съ давнихъ лтъ! Гд и когда только представлялась возможность, онъ избгалъ ступать на него, несмотря на частые поводы къ этому, вытекавшіе изъ его опеки надъ имуществомъ его покойнаго зятя.— Да, въ первый и въ послдній разъ въ своей жизни онъ позволилъ обвинять себя почти въ пренебреженіи своими служебными обязанностями, когда въ то время въ первый разъ появился на свтъ божій проектъ военной гавани, а онъ, вмсто того, чтобы изучить на мст положеніе вещей, послал и сюда капитана фонъ-Шенау и даже изслдованіе дла, что уже прямо было его обязанностью, свалилъ на полковника Заттельштедта. А теперь онъ долженъ былъ направиться сюда, трястись по отвратительной лсной дорог и мучиться самыми горькими воспоминаніями…. Это была отвратительная насмшка случайности, которой онъ опять-таки содйствовалъ своею глупою уступчивостью. Можно было такъ удобно остаться на пароход, и тмъ устранить вс теперешнія неудобства, вс услуги, которыя приходится теперь принимать.

А тутъ еще странное поведеніе Эльзы относительно графа! При первой же встрч обратиться съ просьбою къ тому, котораго онъ съ такою охотою избгалъ бы, вжливость котораго такъ давила его! Какъ будто бы ужъ и безъ того не было довольно! Что ей за дло до того, пользуются ли, и какъ, арендаторы помощію врача? Нтъ, это не то, у Эльзы въ характер оказывать помощь везд, гд только она можетъ, и въ этомъ случа она опять выказала себя честной, благородной двушкой, но все-таки это фатально, очень фатально!

Въ то время какъ отецъ больше и больше впадалъ въ дурное настроеніе, и на веселое расположеніе Эльзы тоже какъ будто спустилась какая-то грустная тучка. Изъ разговора мужчинъ она ровно ничего не понимала. Она все думала о предосудительности просьбы, съ которой обратилась къ графу, хотя и не прямо, но блдное лицо бдной арендаторши, вышедшей изъ комнаты больныхъ дтей, чтобы проститься съ гостями, имло такое отчаянное выраженіе,— что она привела въ исполненіе мысль, мелькнувшую у нея въ голов, не задавая себ вопроса, длаетъ ли она какую нибудь ошибку или нтъ. Пусть же онъ принимаетъ это. какъ ему угодно! Тмъ хуже для него, если онъ понялъ это не такъ, какъ должно!

Могла ли она съ спокойной совстью сказать то же самое о капитан?— Теперь для нея стало совершенно ясно, что онъ такъ долго оставался на двор только для того, чтобы дать обществу ухать, чтобы такъ или иначе отдлаться отъ нихъ. Но почему же отдлаться? Можетъ быть ему не нравится наше общество, можетъ быть для него стснительно и тяжело вступить въ общество, которое соберется въ замк графа, вступить въ разговоръ, который начнется за чайнымъ столомъ или вообще гд нибудь, и которому онъ ничмъ не можетъ содйствовать, котораго, онъ по всей вроятности. даже и не пойметъ? Видть его тутъ же сидящимъ — положеніе, по истин, затруднительное! Сидть съ зажатымъ ртомъ, когда онъ при завываньи втра и плеск волнъ провозглашалъ отрывистыя командныя слова такимъ сильнымъ громкимъ голосомъ, голубые глаза опечалены и блуждаютъ, между тмъ, какъ въ часы опасности, они такъ ярко свтились и блестли — жаль, жаль этого прекраснаго, дружескаго воспоминанія, какъ бываетъ жаль хорошо удавшійся эскизъ, который портятъ необдуманно проведенными линіями!

А что онъ могъ подумать о ея приказаніи не отдляться отъ общества? вдь она такъ прямо приказала ему хать! И зачмъ все это она сдлала? Неужели въ самомъ дл ей хотлось только на какихъ нибудь два часа дольше полюбоваться этимъ смуглымъ, красивымъ лицомъ, этими голубыми глазами? изъ чистаго ли пренебреженія къ графу, на лиц котораго такъ ясно написанъ вопросъ: ужъ я ли не красивый мужчина? О чемъ могутъ они оба бесдовать? Или они сидятъ тоже молча, какъ и здсь, въ этой тсной тюрьм, спертый воздухъ который во всякомъ случа виною того, что сердце ея такъ страшно бьется!— О, Боже мой!— вздохнувъ, провозгласила Эльза….

Вдругъ переднія колеса ландо попали въ глубокую колею, горячія лошади такъ крпко рванули, что Эльза полетла на руки президенту, сидвшему напротивъ ея.

— Извините старому чиновнику слишкомъ большую длину его носа, — сказалъ жалобно президентъ, утирая слезы, показавшіяся на его впалыхъ щекахъ.

Эльза разсмялась тмъ сердечне, чмъ большій контрастъ представляла эта комическая сцена съ печальными мыслями, отъ которыхъ она такъ неожиданно была оторвана.

Сидвшіе въ слдующемъ экипаж мужчины не могли пожаловаться на недостатокъ свжаго воздуха. Посл сильнаго ливня стало довольно прохладно, и хотя постепенно поднимающаяся дорога шла большею частію густымъ лсомъ, могучія деревья котораго служили до нкоторой степени защитой отъ холода, но тмъ рзче пробиралъ восточный втеръ на боле открытыхъ мстахъ, по которымъ приходилось прозжать. Графу было холодно несмотря на плащъ, и потому онъ принялъ за упрямство или за самохвальство увренія Рейнгольдта, что онъ слишкомъ привыкъ къ втру и непогод, чтобы мерзнуть теперь, и что нисколько не нуждается въ плэд, который предлагалъ ему графъ. Этотъ человкъ, какъ думалось графу, былъ совершенно излишней, обременительной придачей. Ради его онъ отказался отъ четвертаго мста въ ландо,— отъ мста подл прелестной двушки. Только что явившись съ охоты домой и бгло пробжавъ записку президента, онъ думалъ увидть въ ‘капитан’ адъютанта или вообще какого нибудь другаго спутника генерала, на котораго, само собою разумется, слдовало обратить должное вниманіе. Теперь, къ своему удивленію, онъ узналъ, что тутъ дло шло лишь о ‘корабельномъ капитан’, съ которымъ общество познакомилось едва нсколько часовъ назадъ, этотъ человкъ, видимо, оказалъ нсколько несущественныхъ услугъ при перезд съ парохода на берегъ, и если ужъ его нужно было вообще взять съ собой, то для него было достаточно мста въ телг съ вещами. О чемъ было говорить съ такимъ человкомъ? Да и нужно ли было вообще разговаривать съ нимъ? Графъ думалъ, что не нужно, и потому считалъ за большое одолженіе съ своей стороны, что онъ времени до времени проронилъ какое нибудь слово о дорог, непогод и тому подобное.

Не понимая хорошо, были ли эти отрывистыя слова разговоромъ съ самимъ собою или неискусною попыткою завязать разгонъ съ нимъ, Рейнгольдтъ отвчалъ, гд находилъ нужнымъ, и затмъ опять отдавался своимъ мыслямъ.

Вонъ тамъ, на заднемъ план, покрытыхъ ночнымъ мракомъ шумящихъ деревьевъ онъ снова увидлъ ее, какъ видлъ сегодня въ первый разъ на свтломъ фон голубаго утренняго неба: стройная, гибкая, — онъ опять видлъ это добро лицо съ тонкими, выразительными чертами, эти черные глаза, умвшіе глядть такъ лукаво и такъ смло, а иной разъ серьезно и строго! Онъ видалъ красивыхъ женщинъ, но ихъ взоръ не производилъ на него такого дйствія, ему думалось, что онъ уже любить, даже можетъ быть дйствительно любимъ, и капля за каплей накоплялось это чувство — теперь же оно разразилось надъ нимъ бурей, вихремъ, который сбилъ всю замысловатую оснастку, уничтожилъ ее, не далъ ни минуты времени на то, чтобы снять и уложить ее, сорвалъ и сломалъ такелажъ и мачты, сдлалъ невозможнымъ управленіе кораблемъ и бросалъ никуда негодные обломки съ одной волны на другую!

Странно, очень странно, что ему теперь, именно теперь, пришелъ на память одинъ ужаснйшій моментъ изъ его жизни, когда онъ, перезжая чрезъ Кордилльеры одинъ, верхомъ изъ Сантъ-Яго въ Мексик, между Мацатланомъ и Тепикомъ, подвергся нападенію индйскихъ разбойниковъ, галопомъ помчался онъ чрезъ дикія горныя пропасти дальше въ пустыню, въ постоянномъ страх, что результатомъ поздки будетъ одинъ, два выстрла и окровавленный, свалившійся съ сдла трупъ, судорожно передергивающійся на жесткой трав, въ послдней предсмертной борьб. Сохранить свою жизнь для него возможно было только исполнивъ безпрекословно вс приказанія разбойниковъ, и все-таки онъ скоре готовъ былъ погасить и этотъ послдній лучъ надежды и вступить въ безумную борьбу, чмъ быть плнникомъ этихъ негодяевъ. Но вдь можно выхватить изъ сумки револьверъ, незамченный разбойниками, и давъ шпоры коню низвергнуться съ крутаго подъема въ горную пропасть и такимъ образомъ, по крайней мр, умереть по своему собственному желанію, ничего подобнаго нельзя сдлать здсь: нельзя выпрыгнуть изъ элегантнаго охотничьяго экипажа, въ который вы услись по приказанію красивой двушки, и бжать въ лсъ,— да, нельзя этого сдлать, даже и въ томъ случа, если бы знатный господинъ, сидящій подл васъ, не имлъ ршительно ничего противъ такого бгства.

— Вотъ мы и пріхали!— сказалъ графъ.

Лсъ кончился, передъ ними, посреди открытаго мста стояло красивое, прикрытое съ боковъ башнями зданіе, окна котораго были вс залиты огнями. Экипажи быстро катились по хорошо укатанной дорог и остановились у подъзда, изъ котораго выскочило теперь нсколько слугъ помогать прибывшимъ выйти изъ экипажей.

VIII.

Президентъ въ своей записк къ графу между прочимъ вставилъ, что недостатокъ хозяйки дома будетъ нсколько ощутителенъ для находящейся въ ихъ обществ двушки, но такъ какъ въ такую пору не совсмъ легко устранить этотъ недостатокъ, и потому онъ впередъ освобождаетъ графа отъ нкотораго затрудненія. Графъ тотчасъ же послалъ верховаго къ своему сосду фонъ-Струммину, усердно прося его пріхать съ женою и дочерью въ Гольмбергъ и остаться тамъ на ночь. Они съ удовольствіемъ согласились оказать сосду услугу, и госпожа фонъ-Струмминъ съ дочерью теперь уже принимали Эльзу въ зал и отвели въ назначенную комнату, примыкавшую къ ихъ собственнымъ комнатамъ.

Пока Іоганъ разбиралъ вещи, президентъ, сидя предъ каминомъ въ отведенной ему уютной комнат, потиралъ съ удовольствіемъ свои сухощавыя руки и бормоталъ: прелестно, чрезвычайно прелестно! Это вполн примиритъ съ несчастіемъ молодую упрямую двушку и возвратитъ пріятное расположеніе духа ея ворчливому отцу.

Эльза, дйствительно, вполн была довольна своимъ положеніемъ. Освобожденіе изъ тсной, покачивающейся темницы, ярко освщенный замокъ посреди лса, слуги, съ факелами у подъзда, неожиданная встрча въ старинной зал съ странно разукрашенными колоннами двухъ дамъ, которыя, стоя между оружіемъ и латами. радушно привтствуютъ ее и вводятъ въ лучшую изъ комнатъ, съ пылающимъ каминомъ, ярко горящими восковыми свчами предъ громаднымъ трюмо — все это, вмст взятое, было такъ странно, такъ пріятно, какъ только бываетъ въ какомъ нибудь интересномъ роман, Эльза съ чувствомъ пожала руку любезной госпожи фонъ-Струмминъ, поблагодарила ее за хлопоты и поцловала хорошенькую, маленькую Мари съ плутовскими глазами, испросивъ у нея дозволенія называть ее ‘Маня’, какъ звала ее мать, теперь уже оставившая комнату. Маня отвтила на эту просьбу жаркими объятіями и объявила, что для нея не можетъ быть на свт ничего миле сегодняшняго вечера. Она такъ скучала бы, сидя съ мамой въ Струммин — вдь въ деревн страшно скучно!— и вдругъ письмо отъ графа!— Она вообще охотно здитъ въ Гольмбергъ, лсъ такъ красивъ, а также и видъ съ башенной площадки или верхушки Гольмберга черезъ лсъ на море — вдь все это восхитительно, жаль только, что ей рдко приходится бывать здсь! Мать всмъ довольна, а мущины думаютъ только о своей охот, о своихъ лошадяхъ, и вообще всегда только о самихъ себ. Потому-то она и удивилась немало, какимъ образомъ въ обществ графа могла оказаться сегодня неизвстная двушка, и нельзя ли съ нею заговорить на ты, тогда еще свободне можно будетъ поболтать!

Данное и поцлуемъ закрпленное позволеніе привело въ величайшій восторгъ своенравное существо.— Теперь ты отсюда больше ужъ не удешь,— вскричала она, а если и удешь, то съ тмъ, чтобы ныншнею же осенью вернуться сюда! Вдь графъ на мн не женится, у меня нтъ ничего, да и у него тоже, а если намъ не удастся провести желзной дороги и устроить гавань, то мы вс сдлаемся банкротами, говоритъ мой папа. А вдь все это дло находится теперь въ рукахъ президента и твоего папы, какъ разсказывалъ мой папа, когда мы хали сюда, и если ты потомъ выйдешь за графа замужъ, то само-собою разумется, твой папа дастъ концессію — не такъ ли? Да собственно говоря, ты ужъ и безъ того заинтересована въ этомъ дл, такъ какъ гавань, по словамъ моего папы, можетъ быть устроена только на земляхъ, принадлежащихъ твоей тетк, а ты и братъ твой, вдь вы прямые наслдники тетки, или даже вы уже и наслдовали? Это удивительное завщаніе, по мннію моего папы, и онъ очень желалъ бы знать, въ чемъ тутъ собственно дло, не знаешь ли ты этого? Пожалуйста, разскажи мн! я ни слова не скажу ни одному человку!

— Я положительно ничего не знаю,— отвчала Эльза, мн извстно только что мы совсмъ бдны, и поэтому ты можешь спокойно выйдти за своего графа.

— Ахъ, я съ большимъ бы удовольствіемъ пошла за него,— сказала серьезно Митингъ, но вдь я съ своей маленькой незначительной фигуркой и вздернутымъ носикомъ не достаточно для него красива. Я выйду за какого нибудь богатаго бюргера, которому наше древнее дворянство внушитъ почтеніе — вдь, знаешь ли ты, Струммины столь же древни, какъ и эти острова,— ну вотъ я и выйду за какого нибудь господина Шульца или Мюллера, или Шмидта. А какъ фамилія капитана, который съ вами пріхалъ?

— Шмидтъ, Рейнгольдтъ Шмидтъ!

— Нтъ, ты шутишь?

— Нисколько, да онъ и не капитанъ.

— Не капитанъ? такъ что-жъ онъ такое?

— Пароходный капитанъ.

— Флотскій?

— Нтъ, простой капитанъ парохода.

— Ахъ, Боже мой!

Все это вышло очень комично, Митингъ всплеснула своими маленькими ручками съ такимъ наивнымъ удивленіемъ, что Эльза не могла не засмяться.

— Значитъ, онъ не будетъ ужинать съ нами?— сказала Митингъ.

— Почему же нтъ?— спросила Эльза, сдлавшаяся вдругъ опять совершенно серьезною.

— Простой пароходный капитанъ!— повторила Митингъ.— Жаль, онъ такой красивый мущина, я ужъ на него было разсчитывала, но простой корабельный капитанъ!….

Госпожа фонъ-Струмминъ вошла въ комнату, чтобы пригласить двушекъ къ ужину. Митингъ бросилась на встрчу матери и сообщила ей о своемъ великомъ открытіи.— Все уже устроено, отвчала мать,— графъ спрашивалъ у вашего отца и у президента, желаютъ ли они видть въ своемъ обществ капитана. Оба они высказались за, а потому и онъ тоже будетъ приглашенъ къ столу.— Да онъ, кажется, совершенно приличный господинъ, сказала въ заключеніе госпожа фонъ-Струмминъ.

Къ счастію для самого Рейнгольдта, въ голов его не возникало даже и подозрнія, что появленіе или непоявленіе его за столомъ можетъ такъ серьезно занимать все общество.

— Кто разъ сказалъ А, тотъ долженъ сказать и Б,— говорилъ онъ самъ себ, приводя по возможности въ порядокъ свой туалетъ,— теперь ужъ поздно отступать! если я нечаянно наскочилъ на песокъ, то самъ же опять и снимусь съ мели.— Куда-жъ это двались ботинки?

Въ послднюю минуту пребыванія на пароход, онъ перемнилъ свои ботинки на большіе ботфорты, но теперь они уже совсмъ были не кстати. Гд-же были ботинки?— Рейнгольдтъ бросился къ звонку — гнилой снурокъ остался въ его рук. Онъ открылъ дверь и выглянулъ въ корридоръ — ни одного слуги не было видно, однако, какъ же ему быть теперь?— Черезъ четверть часа, сказалъ слуга, графъ просилъ пожаловать къ ужину, а теперь прошло уже двадцать минутъ, онъ ясно слышалъ, какъ президентъ, помстившійся чрезъ нсколько дверей отъ его комнаты, прошелъ по корридору и опустился внизъ, а онъ долженъ показаться внизу, въ обществ, въ самомъ нелпомъ наряд: ботфортахъ и черномъ фрак.

Онъ поспшилъ надть на себя этотъ нарядъ, и ровнымъ шагомъ спустился по широкой лстниц внизъ въ столовую, о положеніи которой онъ уже узналъ отъ слуги.

IX.

Тамъ, между тмъ, собралось уже все общество. Об молодыя двушки показались подъ руку и не разставались, хотя графъ, встртившій ихъ съ большою любезностью, и обращался съ рчью къ одной только Эльз. Онъ сталъ показывать ей старинный фарфоръ и живопись, развшанную по стнамъ своего замка.

— Старый фарфоръ, кажется, не интересуетъ васъ, сказалъ графъ, замтивъ, что темные глаза молодой двушки лишь скользили по его рдкостямъ.

— Я ихъ такъ мало видала,— отвчала Эльза,— что не умю цнить ихъ красоту.

— И притомъ же мы очень голодны,— сказала Митингъ,— по крайней мр я. Дома мы ужинаемъ въ восемь часовъ, а теперь уже одиннадцать.

— Разв капитана не звали?— спросилъ графъ дворецкаго.

— Приглашали, графъ, еще четверть часа тому назадъ.

— Въ такомъ случа мы не будемъ дольше ждать. Вжливость королей, кажется, не принадлежитъ къ числу добродтелей пароходныхъ капитановъ. Смю ли я просить васъ, любезная мадемуазель?

Онъ предложилъ Эльз руку, она не торопясь подала свою, отецъ предложилъ руку матери Митингъ, а галантный президентъ самой — Митингъ, вс три пары уже двинулись къ столу, стоявшему между ними и дверью, какъ вдругъ дверь отворилась, и въ ней показалась странная фигура бородатаго мужчины во фрак и высокихъ ботфортахъ, въ этой фигур, къ своему ужасу, Эльза узнала капитана. Но въ слдующее затмъ мгновеніе она, какъ и другіе, не могла уже удержать своей улыбки. Митингъ выпустила руку президента и бросилась въ уголъ комнаты, чтобы скрыть тамъ подъ платкомъ конвульсивный смхъ, которымъ она разразилась при такомъ неожиданномъ зрлищ.

— Прошу извиненія — сказалъ Рейнгольдтъ,— поспшность, съ которою мы сегодня оставили пароходъ, повліяла неблагопріятно на строгій выборъ моего туалета.

— А такъ какъ эта поспшность принесла намъ слишкомъ большую пользу, то мы всего мене имемъ причину придавать этому большое значеніе,— сказалъ очень вжливо президентъ.

— И я нахожу этотъ костюмъ очень удобнымъ,— сказала Эльза, длая отчаянныя усилія снова овладть собою и бросая строгій взглядъ на Митингъ, которая хотя и вышла изъ угла, но все-таки еще не ршалась отнять платокъ отъ своего лица.

Сли за столъ, Рейнгольдтъ занялъ мсто прямо противъ графа и наискось отъ Эльзы, слва отъ него сидла Митингъ, а справа — самъ господинъ фонъ-Струмминъ, широкоплечій мущина, съ краснымъ широкимъ лицомъ, нижняя часть котораго была покрыта рыжей окладистой бородой. Добродушное дитя держало теперь себя такъ, чтобы заставить Рейнгольдта забыть ея прежнее неприличное поведеніе, выполнить такое ршеніе ей было тмъ легче, что теперь, когда скатерть скрыла смшные ботфорты, она положительно убждалась въ томъ, что показалось ей при первомъ ея взгляд, т. е. что капитанъ съ его большими, блестящими голубыми глазами, смуглымъ цвтомъ лица и окладистою курчавою бородою былъ красивый, даже очень красивый мущина. Сообщивъ Эльз объ этомъ важномъ открытіи нсколькими значительными взглядами, Митингъ ревностно принялась бесдовать съ Рейнгольдтомъ. Вдь капитанъ могъ поразсказать множество исторій и разсказывалъ такъ просто и весело.

— Ты не повришь, Эльза, какъ все это интересно!— вскричала она черезъ столъ — я бы согласилась слушать его всю ночь!

— Милое дитя не слишкомъ-то разборчиво на вкусъ,— сказалъ графъ Эльз.

— Это обидно для меня, — отвтила Эльза, — какъ вы слышали, она только что избрала меня своей подругой.

Разговоръ между ними совсмъ не клеился, когда Эльза оборачивалась къ своему сосду съ другой стороны, къ президенту, графъ не разъ принужденъ былъ бесдовать съ госпожею фонъ-Струмминъ, съ которою онъ и разговаривалъ, чтобы только совсмъ не молчать. Но и тутъ онъ долженъ былъ нсколько разъ сидть безмолвно, и молча смотрть, какъ за его столомъ разговоръ шелъ хорошо и безъ его участія. Во что-быто не стало, а онъ долженъ сдлать разговоръ общимъ, чтобы выйдти изъ положенія, которое для него сдлалось окончательно невыносимымъ.

Сидвшій напротивъ Струмминъ громко высказывалъ генералу, повидимому неохотно выслушивавшему его, свои мннія о желзной дорог и военной гавани. Съ своей стороны, графъ, во время стола, не касался этого больнаго мста, теперь же въ его глазахъ казалась хорошею всякая тема для разговора.

— Извините меня, любезный другъ,— сказалъ онъ, возвышая голосъ,— я лишь немного слышалъ изъ того, что вы сообщили генералу о нашемъ проэкт. Вы постоянно говорите ‘мы’ и ‘насъ’, но вдь вы знаете, что наши мннія расходятся въ существенныхъ пунктахъ, поэтому я просилъ бы васъ, если ужъ вы говорите объ этомъ дл, то говорите лишь отъ своего имени. Правда, мы желаемъ соблюсти свои выгоды — какой разумный человкъ не захотлъ бы этого!— но эти выгоды стоятъ на второмъ план: сперва государство, а потомъ уже все остальное! Такого мннія по крайней мр держусь я и этого мннія держится здсь генералъ.

— Конечно, я держусь того-же мннія,— сказалъ генералъ,— но какое же отношеніе могу имть я ко всему этому?

— Мннія человка, занимающаго положеніе подобное вашему, генералъ,— сказалъ графъ, съ наружнымъ спокойствіемъ,— хотя бы онъ и не придавалъ имъ никакого оффиціальнаго значенія, не могутъ оставаться тайными, какъ и самыя оффиціяльнйшія заявленія нашего уважаемаго президента.

— Въ такомъ случа, графъ, — сказалъ генералъ, — я открыто причисляю себя къ числу самыхъ ршительныхъ противниковъ вашего проэкта, я считаю его въ стратегическомъ отношеніи безполезнымъ, а въ техническомъ — неисполнимымъ.

— Дв причины, изъ которыхъ каждая, будь она справедлива, имла бы всесокрушающее значеніе,— отвчалъ графъ, иронически улыбаясь.— Что касается первыхъ причинъ, то само-собой разумется, я преклоняюсь предъ такимъ авторитетомъ, хотя мы и не всегда можемъ вести войну только съ безсильной въ морскомъ отношеніи Франціей, что же касается исполнимости, генералъ, то, мн кажется, я могу сказать свое слово въ качеств живущаго на вод помщика. Какъ не затрудняетъ нашъ песокъ проведенія дорогъ, но тмъ не мене онъ представляетъ превосходный матеріалъ для устройства желзно-дорожной насыпи, равнымъ образомъ онъ выкажетъ свои хорошія качества при употребленіи его на фундаментъ стнъ нашей гавани.

— Даже и на тхъ мстахъ, гд мы должны были бы опять забивать сваи,— сказалъ президентъ, ршившійся, наконецъ, прервать молчаніе, чтобы поддержать генерала.

— Допустимъ даже, что подобныя мста и встртятся, — сказалъ графъ, довольный тмъ, что за столомъ прекратился всякій другой разговоръ и въ эту минуту говорилъ одинъ только онъ.— Тогда только постройка гавани продолжится дольше на какихъ нибудь два мсяца или года и обойдется дороже сотни на дв тысячъ, да пожалуй даже и на два милліона. Разв возможно разсуждать объ этомъ при постройк, которая, будучи разъ возведена, составитъ неодолимое препятствіе для всякаго врага, угрожающаго съ востока…

— Исключая одного, — сказалъ Рейнгольда.

Графъ совсмъ не предполагалъ, чтобы этотъ человкъ тоже могъ вмшаться въ разговоръ, онъ бросилъ мрачный взглядъ на новаго противника и спросилъ рзкимъ, ршительнымъ тономъ:

— А кто же этотъ врагъ?

— Приливъ,— отвчалъ Рейнгольдтъ.

— Мы здсь слишкомъ привыкли ко всякимъ бурямъ и приливамъ, чтобы бояться того или другаго,— сказалъ графъ, стараясь казаться спокойнымъ.

— Мн это извстно, — отвчалъ Рейнгольдтъ,— но вдь я говорю не объ обыкновенныхъ атмосферическихъ явленіяхъ, а о событіи, по моему убжденію, подготовляющемуся уже много лтъ и ожидающему только удобнаго случая,— который не замедлитъ представиться — чтобы обрушиться съ такою силою, о какой мы не можемъ составить себ понятія.

— А что мы теперь въ области дйствительности или въ царств фантазіи?— спросилъ графъ.

— Мы въ предлахъ возможнаго, — отвчалъ Рейнгольда,— того возможнаго, о которомъ узнаемъ при одномъ взгляд на карту, и которое по человческимъ исчисленіямъ въ самомъ непродолжительномъ времени слдуетъ ожидать снова.

— Вы насъ слишкомъ заинтересовали,— сказалъ графъ.

Хотя онъ и сказалъ это иронически, но этими словами выразилъ дйствительное настроеніе общества. Глаза всхъ присутствующихъ обратились на Рейнгольдта.

— Я боюсь утомить дамъ этими вещами,— сказалъ Рейнгольдтъ.

— Нисколько,— проговорила Эльза.

— Вы меня много обяжете — замтилъ президентъ.

— Пожалуйста, продолжайте!— добавилъ генералъ.

— Я буду по возможности кратокъ,— началъ Рейнгольдтъ,— Балтійское море, образовавшись съ помощію громаднйшихъ революцій, представляется, какъ будто, обособленнымъ самостоятельнымъ моремъ. Оно не иметъ ни отлива, ни прилива, содержаніе соли въ немъ гораздо незначительне, чмъ въ Сверномъ мор и чмъ дальніе на востокъ, тмъ оно становится меньше и меньше, такъ что флора и фауна…

— Это что такое?— спросила Митингъ.

— Растительный и животный міръ, любезная мадемуазель, Финскаго залива иметъ почти прсноводный характеръ. Тмъ не мене между внутреннимъ моремъ и океаномъ существуетъ постоянное взаимодйствіе — вдь связь между ними еще и видимо не нарушена: приливъ и отливъ изъ перваго во второе, и обратно совершается при весьма сложномъ воздйствіи различныхъ причинъ, изъ которыхъ я долженъ указать на одну, такъ какъ именно о ней-то я и говорю. Причина эта — правильность дующихъ съ запада на востокъ, и обратно втровъ, которые, какъ бы скользя по поверхности, способствуютъ притоку и отливу водъ въ его соединительныхъ каналахъ. Морякъ разсчитываетъ на эти втры почти съ такою же увренностью, съ какою полагается на повтореніе постоянныхъ естественныхъ явленій, и онъ иметъ на это право, такъ какъ, сколько помнятъ люди, тутъ не происходило еще никакой существенной перемны, пока нсколько лтъ назадъ восточный втеръ, начинающійся обыкновенно во второй половин августа и кончающійся въ средин октября, вдругъ пріостановился и уже боле не возобновлялся.

— Ну, а какой же выводъ изъ этого?— спросилъ президентъ, слушавшій его съ напряженнымъ вниманіемъ.

— Выводъ изъ этого, господинъ президентъ, тотъ, что въ Балтійскомъ мор, втеченіе послднихъ лтъ, скопились громадныя массы воды, которыя для насъ тмъ мене замтны, что, само собой разумется, стремятся равномрно разойдтись во вс стороны, главное же стремленіе на востокъ происходитъ въ усиленной степени, такъ что весною прошлаго года у Ништадта, въ южной Финляндіи, уровень воды былъ на четыре фута выше нормальнаго, у Вазы, на два градуса сверне, онъ былъ выше уже на шесть футовъ, а у Торнео, въ самой сверной части Ботническаго залива, даже на восемь футовъ. Постепенное поднятіе и почти безъ исключенія высокіе берега избавили нкоторымъ образомъ жителей этихъ странъ отъ величайшихъ бдствій. Для насъ, же почти также безъ исключенія, имющихъ плоскіе берега, будетъ имть страшныя послдствія, внезапный отливъ этого, много лтъ безостановочно стремящагося на востокъ, потока. Но отливъ этотъ долженъ наступить при сверо-востоко восточной бури, въ особенности, если онъ задержится на нсколько дней. Волны, гонимыя силою бури на западъ, тщетно будутъ искать себ выхода въ океанъ, чрезъ узкіе проливы Бельтовъ и Зунда въ Категатъ и Скагеракъ, и какъ затравленный дикій зврь причинитъ опустошенія, низринувшись по нашимъ берегамъ на цлыя мили внутрь страны, разрушая все. останавливающее ихъ слпую ярость и затягивая поля и луга пескомъ и глиной, объ этихъ опустошеніяхъ будутъ разсказывать еще внуки и правнуки.

Пока Рейнгольдтъ говорилъ это, отъ вниманія графа не ускользнуло, что президентъ и генералъ не однократно бросали другъ на друга выразительные и утвердительные взгляды, что широкое лицо господина фонъ-Струмминъ вытянулось въ длину отъ удивленія и ужаса и что дамы — а это ему было всего досадне — слушали его со вниманіемъ, какъ будто разсказывалась какая нибудь бальная исторія. Онъ ни въ какомъ случа не хотлъ оставить за этимъ человкомъ послднее слово.

— Но вдь этотъ знаменитый приливъ въ лучшемъ, самомъ благопріятномъ для васъ, случа все-таки не боле какъ гипотеза.— сказалъ онъ.

— Только для тхъ, кто въ необходимости ея не убжденъ въ такой же степени, какъ я — отвчалъ Рейнгольдтъ.

Наступила весьма непріятная пауза. Наконецъ, президентъ, откашлявшись въ свои гибкія, блыя руки, сказалъ:

— Странно! пока господинъ капитанъ тономъ полнаго убжденія пророчествовалъ здсь о бурномъ прилив. который нашъ любезный хозяинъ, конечно, всего ближе этимъ заинтересованный, охотне желалъ бы отнести.— какъ говорить нашъ Францъ Рейтеръ — къ области басенъ, я при каждомъ слов его думалъ о другомъ бурномъ прилив…

— Ахъ, ты, Господи, еще какой-то приливъ!— воскликнула Митингъ.

— Да, любезная мадемуазель, о другомъ бурномъ прилив, и притомъ въ совсмъ другой области, мн нтъ надобности говорить господамъ въ какой это области. И здсь обыденный ходъ вещей былъ нарушенъ самымъ неожиданнымъ образомъ, и здсь произошло спруживаніе приливовъ, которые излились съ запада на востока, громадныя а, потокомъ — потокомъ золота, мои любезныя дамы. И здсь тоже люди свдущіе предсказываютъ, что такіе неестественныя отношенія не могутъ продолжаться долго, что они уже и такъ продолжались слишкомъ долгое время, что долженъ наступить бурный приливъ, который, выражаясь тмъ же образнымъ языкомъ, такъ странно отвчающимъ данному обстоятельству,— какъ и тотъ пронесется надъ нами разрушительно и своими мутными безплодными водами покроетъ вс мста, на которыхъ, по предположенію людей, просто утвердились на вчныя времена ихъ царство, ихъ господство.

— Надюсь, президентъ, что вы нашу идею, продиктованную намъ, смю сказать, чистйшимъ патріотизмомъ, не будете смшивать съ тою нын весьма частою разсчитанностью, которая большею частію не иметъ никакого другаго источника, кром самой обыкновенной жажды наживы.

— Помилуйте, графъ! какъ же можно навязывать мн мысли, которыя мн даже и во сн но снились! сказалъ президентъ.

Графъ поклонился.— Благодарю васъ,— сказалъ онъ, — признаюсь, для меня ничто не могло бы быть оскорбительне такихъ мыслей. Конечно, я всегда считалъ политическою необходимостью, доказательствомъ необыкновеннаго политическаго дарованія, то, что князь Бисмаркъ для выполненія своихъ великихъ идей пользовался нкоторыми средствами, которыми лучше бы было, еслибъ онъ не пользовался, уже потому, что въ этомъ случа онъ не могъ избжать соприкосновенія съ личностями, внушившими ему прежде истинное омерзніе. Какъ на необходимое слдствіе этого несчастія, я смотрю и на то, что онъ, чтобы отдлаться отъ этихъ личностей, освятилъ, долженъ былъ освятить этими несчастными милліардами новую эру торгашества, неумренной жажды къ нажив. А между тмъ…

— Извините, что я прерываю васъ,— сказалъ генералъ,— это общеніе князя съ тми личностями, или лучше партіями, слоями народными, классами общества — называйте ихъ, какъ хотите — я, конечно, съ вами, графъ, считаю несчастьемъ, но отнюдь не неизбжнымъ. Напротивъ? Rocher de bronze, на которой утверждено прусское королевство, т. е. врное дворянство, ревностная бюрократія, преданное воинство были достаточно сильны, чтобы сдержать нмецкую имперію, если ужъ нужно было имть нмецкую, а не прусскую, или тамъ все равно какую бы то ни было имперію.

— Да, генералъ, Имперію нудно было имть, и притомъ имперію нмецкую,— сказалъ Рейнгольдтъ.

Генералъ бросилъ изъ-подъ густыхъ бровей мрачный взглядъ на молодаго человка, но прежде онъ благосклонно выслушалъ его разсужденія, онъ чувствовалъ, что теперь, когда тотъ ему возражаетъ, онъ долженъ позволить высказаться ему.— Почему вы такъ думаете?— спросилъ онъ.

— Это лишь мое личное чувство, — отвчалъ Рейнгольдтъ, но я увренъ, что это чувство раздляютъ вс, кому какъ мн, когда либо приходилось по-долгу, жить на чужбин, вдали отъ родины, кто, какъ и я, испыталъ, что значитъ принадлежать къ народу, не составляющему націи, и только потому, что онъ не нація, считаемому неполноправнымъ и даже презираемому другими націями, съ которыми мы имемъ сношенія, кто испыталъ, что значитъ разсчитывать лишь на одного себя во всхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, въ которыхъ у моряка не встрчается недостатка, или, что еще хуже, обращаться за нужными помощью и защитою къ другимъ, которые или нехотя помогаютъ, или совсмъ не помогаютъ. Все это я испыталъ и продлалъ самъ, какъ и многія тысячи другихъ людей, и долженъ былъ при всякой неправд, при всякой несправедливости молча сжимать кулаки въ карман. А потомъ, въ прошломъ году, посл войны, я опять пробылъ нсколько недль за границей. Въ этотъ разъ мн больше уже не приходилось таскаться по переднимъ и выжидать, въ этотъ разъ я могъ ходить столь же смло, какъ и другіе, и, господа, я отъ полнаго сердца благодарилъ Бога за то, что у насъ есть императоръ, нмецкій императоръ и непремнно долженъ быть нмецкій императоръ, чтобы показать воочію всякому англичанину, американцу, китайцу, японцу, что впредь они будутъ вести торговлю и заключать договоры ужъ не съ гамбургцами и бременцами, не ольденбургцами и мекленбургцами или даже пруссаками, а съ нмцами, которые вс плаваютъ подъ одними и тми, же флагомъ — флагомъ, имющимъ силу и волю защитить и охранить самаго послдняго, самаго бднйшаго человка, который только иметъ честь и счастье называть себя нмцемъ.

Генералъ, къ которому были обращены послднія слова, упорно смотрлъ впередъ себя, очевидно была задта симпатическая струна въ его сердц, президентъ досталъ лорнетъ, безъ котораго онъ обходился весь вечеръ, дамы почти не спускали глазъ съ этого человка, который говорилъ такъ живо и такъ чистосердечно, все это графъ видлъ и замчалъ, отвращеніе къ этому человку росло у него съ каждымъ словомъ, исходившимъ изъ устъ его, онъ долженъ заставить молчать этого фатальнаго болтуна.

— Признаюсь, — сказалъ онъ, — если тутъ дло идетъ ни о чемъ иномъ, какъ о мелкихъ выгодахъ тхъ господъ, которые спекулируютъ хлопкомъ и сахаромъ или вывозить нашихъ поденщиковъ, то по моему мннію благородная кровь, пролитая на столь многихъ поляхъ битвъ, могла бы безъ ущерба оставаться….

— Но, графъ, я вдь не сказалъ, чтобъ дло шло о чемъ либо подобномъ этому,— вставилъ Рейнгольдтъ.

— Конечно,— продолжалъ графъ, длая видъ, что онъ не замтилъ этого перерыва,— гораздо удобне держаться вдали отъ пальбы и согрваться лучами славы и чести, которую для насъ завоевали другіе.

Генералъ нахмурилъ лобъ, президентъ сбросилъ пепснэ, об молодыя дамы испуганно посмотрли другъ на друга.

— Я не сомнваюсь,— сказали. Рейнгольдтъ,— что графу принадлежитъ своя доля въ этой нмецкой слав, я же, съ своей стороны, охотно довольствуюсь честью нкотораго участія въ этой пальб.

— Гд вы были, капитанъ, въ день битвы при Гравелотт?

— При Гравелотт, графъ.

Генералъ поднялъ брови, президентъ, надлъ снова свое пенснэ, молодыя дамы еще разъ посмотрли другъ на друга, глаза Эльзы на этотъ разъ свтились радостнымъ испугомъ, а Митингъ почти не сдерживала смха, смотря на испуганное лицо графа.

— То есть,— продолжалъ раскраснвшійся Рейнгольдтъ, обращаясь къ генералу,— точне говоря, утромъ въ день битвы я былъ въ поход изъ Резенвиля въ Сентъ-Мари. Потомъ, когда, какъ извстно генералу выяснилось, что непріятель не пошелъ въ обходъ по сверной дорог и что вторая армія произвела сильное движеніе на Беркевилль и Аманвилье, мы, девятый корпусъ, пошли въ огонь въ окрестностяхъ Беркевилля, но мой полкъ, собственно говоря, попалъ уже въ огонь только въ три часа.

Рейнгольдтъ провелъ рукою по лбу. Страшныя картины тхъ тяжелыхъ дней снова пробудились въ его душ. Онъ забылъ объ оскорбительной насмшк, заключавшейся въ вопрос графа, эту насмшку онъ думалъ отпарировать разсказомъ о своемъ участіи въ битв.

— Вы сдлали всю эту кампанію,— спросилъ генералъ, его грубый, густой голосъ звучалъ при этомъ какъ-то особенно, почти нжно.

— Да, генералъ, если считать въ томъ числ и дв недли отъ восемнадцатаго іюля до перваго августа, проведенныя мною въ Кобленц на ученьи. Какъ природный гамбургжецъ и морякъ, я не имлъ счастья научиться въ юности правильнымъ оружейнымъ прикладамъ.

— Какъ попали вы на войну?

— Это очень длинная исторія, я разскажу ее въ немногихъ словахъ. Я стоялъ съ своимъ кораблемъ, предназначеннымъ въ Бомбей, на Соутгемптонскомъ рейд. Когда пришло извстіе объ объявленіи войны, я нашелъ человка для замны меня и прекратилъ вс отношенія къ своимъ хозяевамъ по кораблю, вечеромъ я былъ въ Лондон, а оттуда похалъ въ Кобленцъ, гд записался въ волонтеры, былъ принятъ, немного поучился и, отправившись оттуда — я ужъ и не знаю, какъ это случилось — попалъ въ девятый корпусъ, въ восемнадцатую бригаду въ *** полкъ. Съ этимъ полкомъ я и сдлалъ всю кампанію.

— Были произведены?

— При Гравелотт въ унтеръ-офицеры, перваго сентября, посл большой вылазки Базена, въ вицефельдфебели, четвертаго декабря…

— Въ день битвы подъ Орлеаномъ?

— Да, генералъ, въ день битвы подъ Орлеаномъ —въ офицеры.

— Поздравляю съ быстрымъ производствомъ, — сказалъ смясь генералъ. по лицо его снова тотчасъ же омрачилось.— Почему же вы не отрекомендовались мн сослуживцемъ?

— Генералъ, корабельный капитанъ проситъ извинить лейтенанта резерва.

— Получали награды?

— Да, крестъ съ патентомъ.

— И вы не носите свою награду?

— Мой сегодняшній нарядъ слишкомъ мало гармонируетъ съ нею,— отвчалъ Рейнгольдтъ.

Митингъ снова, разразилась смхомъ, которому началъ вторить самъ Рейнгольдтъ, другіе тоже смялись — вжливымъ, одобрительнымъ, снисходительнымъ смхомъ, какъ думалось графу.

— Я боюсь, что мы уже слишкомъ долго испытываемъ терпніе дамъ,— сказалъ онъ, длая порывистое движеніе. Мы, я думаю, можемъ уже встать?

Дамы тотчасъ же ушли. Едва об двушки остались одн въ комнат Эльзы, какъ Митингъ упала Эльз на грудь и объявила, что она до смерти влюблена въ капитана.

— Вотъ человкъ, о которомъ я всегда мечтала, — воскликнула она,— молодъ, уменъ, храбръ, и притомъ иметъ прекрасные, блые зубы, когда смется! А какъ охотно и добродушно смется онъ, я-бы, кажется, всегда его смшила.

— Но какъ не стыдно теб было такъ много смяться?

— Чтожъ мн было длать? Я такъ долго серьезничала, что надо же было надъ чмъ нибудь посмяться, но знаешь ли, что я теб скажу: когда мы съ нимъ прощались, мн хотлось просить у него извиненія за мою невжливость… Видишь, теперь и я стала серьезной, признайся же, вдь и ты тоже любишь его!

— Я согласна со всмъ, что ты о немъ говоришь, но до любви еще далеко.

— А у меня такъ нтъ, посмотри, какъ сильно бьется мое сердце! Увидть и полюбить — для меня одно и тоже.

Митингъ, присвъ на табуретъ и заплетая свои рыжіе волосы, стала разсказывать о томъ, какъ она еще двнадцатилтней двочкой была уже влюблена. но какъ эта первая любовь, такъ и послдующія двнадцать были совершенно неудачны.

— Въ послдній разъ, это было въ феврал, въ Берлин, мы сидли въ опер, въ первой лож, папа обозвалъ предметъ моей любви мошенникомъ, но вдь папа везд видитъ однихъ мошенниковъ, въ особенности, когда онъ бываетъ въ Берлин и потому можетъ разрушить всякую иллюзію, а вдь иллюзіи такъ пріятно имть, въ особенности въ семнадцати-лтнемъ возраст! Да ты спишь уже?

— Нтъ, но я очень устала, поцлуй меня и иди спать!

Митингъ откинула назадъ волосы и вставъ, осыпала Эльзу страстными поцлуями.— Знаешь ли что мн думается,— заговорила она шепотомъ,— что я наврное останусь старой двой, старой-престарой, съ большимъ горбомъ и большими очками въ впалыхъ глазахъ и вчнымъ чулкомъ въ дрожащихъ рукахъ! А вдь это очень тяжело, когда имешь такое горячее сердце и желаніе выйдти за честнаго и добраго человка, быть ему врнымъ до гроба и даже посл гроба, если онъ умретъ прежде. Но вдь съ нашими дворянскими претензіями ничего не подлаешь. Немало людей длаются изъ-за нихъ несчастными, въ особенности, если у нихъ, какъ, напримръ, у насъ, за душой нтъ ни гроша, и природа надлила вздернутымъ носомъ, рыжими волосами и глазами, о которыхъ и самъ не знаешь что сказать: срые ли они, голубые, или черные. У тебя такіе чудные, мягкіе, темнокаштановые волосы, такой прелестный тонкій носъ, такіе прекрасные, блестящіе, черные глаза, а когда ты сдлаешься графиней, то будь добра къ бдной дурнушк Ман — позволь ей иногда приходить къ теб поболтать и посмяться, вдь это такъ хорошо!

И бдное дитя скрыло свое лице на груди покой подруги и горько зарыдало. Потомъ она встала, но тотчасъ опять сла на край постели и нагнувшись къ Эльз, шепотомъ спросила:— Ты еще никогда не любила? отвчай именемъ нашей дружбы.

— Именемъ нашей дружбы, нтъ.

— Я такъ и думала. Спи же, спи сладко.

XI.

Мущины тоже разошлись скоро. Рейнгольдтъ, предполагая рано утромъ отправиться отыскивать пароходъ, на прощаньи поблагодарилъ графа за оказанное имъ гостепріимство, но отказался отъ предложеннаго ему, графомъ, экипажа. Генералъ, подавая руку Рейнгольдту. сказалъ коротко:— revoir въ Берлин, господинъ лейтенантъ!— Президентъ подошелъ къ нему и шепнулъ: мн нужно переговорить съ вами!

Едва Рейнгольдтъ усплъ стащить съ себя злополучный фракъ, какъ къ нему вошелъ слуга президента и спросилъ: можетъ ли господинъ капитанъ принять у себя господина президента? Рейнгольдтъ отвчалъ, что онъ самъ сейчасъ прійдетъ къ президенту.

Президентъ принялъ его съ большою любезностью, которая тмъ боле удивила Рейнгольдта, что этотъ высокомрной господинъ, какъ казалось ему, дотол едва обращалъ на него вниманіе.

— Я васъ побезпокоилъ, чтобъ сказать, что у меня есть къ вамъ дв просьбы, одну будетъ вамъ легко исполнить. По вопросу о гавани вы слишкомъ ршительно стали на моей сторон, чтобы не столкнуться съ графомъ, щекотливость котораго въ этомъ отношеніи, къ сожалнію, слишкомъ очевидна. Вы можетъ быть боитесь, что опять возобновятся эти дебаты, приводящіе въ такое слишкомъ негостепріимное настроеніе нашего хозяина и…

Президентъ быстро вскинулъ свои умные глаза на лице Рейнгольдта и откашлялся.

— Совершенно врно, господинъ президентъ,— отвчалъ Рейнгольдтъ.

— Я такъ и думалъ, слдовательно, черезъ нксолько часовъ вы будете на покинутомъ нами пароход. Тамъ въ кают у меня остались нкоторые документы. въ числ которыхъ, между прочимъ, находится: докладная записка министру по вопросу о постройк гавани, затмъ докладная записка о состояніи нашихъ водяныхъ путей, о лоцманств, о береговомъ освщеніи — все предложенія объ улучшеніяхъ — и еще нкоторыя другія бумаги. Я бы не желалъ, чтобы эти бумаги попали въ чужія руки, и вы бы меня обязали тмъ, боле…

— Благодарю васъ, господинъ президентъ’, за довріе, которое вы оказываете мн,— сказалъ Рейнгольдтъ,— бумаги будутъ доставлены вамъ въ цлости и…

— Но не прежде чмъ вы ихъ просмотрите,— прервалъ его президентъ.— Вотъ вступленіе ко второй моей просьб. Вы смотрите на меня съ удивленіемъ, дло очень просто: старый почтенный начальникъ Виссовскаго маяка долженъ, да и притомъ и самъ выражаетъ желаніе, выйти въ отставку. Мсто будетъ свободно къ будущей весн, а можетъ быть даже и въ теченіе зимы, при ныншнемъ положеніи вещей, при такой масс возникающихъ и требующихъ немедленнаго разршенія вопросовъ, этотъ постъ иметъ чрезвычайно важное значеніе. На этотъ постъ я могу предложить министру лишь вполн надежнаго, развитаго человка — такого человка, въ которомъ я увренъ, что онъ по убжденію будетъ поддерживать меня во всхъ моимъ планахъ. Эти бумаги дадутъ вамъ возможность составить себ представленіе объ этихъ убжденіяхъ, а чтобы вы охотне могли работать со мной, я, съ вашего позволенія, представлю васъ министру.

— Но, господинъ президентъ,— сказалъ Рейнгольдтъ, — вы оказываете мн слишкомъ большое и лестное довріе — мн, человку, котораго вы совсмъ не знаете…

— Это ужъ мое дло — прервалъ его смясь президентъ,— теперь вопросъ только въ томъ, намрены ли вы принять мое предложеніе, конечно, въ томъ предположеніи, что вы найдете удобными для себя вс другія, хотя и не блестящія, но не безвыгодныя условія? Я не жду, даже не желаю слышать теперь отъ васъ отвта, я попрошу васъ дать его тогда, когда вы возвратите мн бумаги и тогда за котлетой и стаканомъ Бургонскаго, мы поговоримъ о подробностяхъ. Президентъ всталъ, Рейнгольдтъ выразилъ ему свою благодарность въ немногихъ словахъ, принятыхъ президентомъ съ дружественной улыбкой. Онъ былъ уже въ дверяхъ, когда президентъ сказалъ ему.— Если вы вздумаете передать моему слуг свои вещи, которыя будутъ мшать вамъ въ вашей экспедиціи, то я тщательно сохраню ихъ какъ залогъ моихъ бумагъ. Посл этого, Рейнгольдтъ, пожавъ президенту руку, вышелъ изъ комнаты.

— Милостиво, но какъ будто бы я состою уже на служб правительства подъ его начальствомъ,— сказалъ смясь Рейнгольдтъ, ходя взадъ и впередъ по комнат. Предложеніе это было для него совершенно неожиданно и все-таки оно казалось ему естественнымъ результатомъ всего случившагося въ этотъ день. Передумавъ. обо всемъ происшедшемъ, онъ, наконецъ, согласился съ президентомъ, что положеніе начальника маяковъ въ этихъ водахъ гораздо важне, нежели кажется въ первую минуту и вполн стоить того, чтобы человкъ затратилъ на него вс свои лучшія силы и добровольно принесъ въ жертву все, что надялся еще получить отъ жизни. Рейнгольдтъ поршилъ принять это предложеніе несмотря на то, что онъ уже почти окончилъ переговоры съ одной большой Гамбургской фирмой, которая отдавала въ его распоряженіе свой лучшій корабль на нсколько лтъ, для совершенія рейсовъ между Южной Америкой и Китаемъ, а планъ экспедиціи къ сверному полюсу, разработанный имъ съ совершенно новой точки зрнія, онъ долженъ отложить на время въ сторону.

Но прежде чмъ хать къ президенту съ отвтомъ, Рейнгольдтъ задумалъ совершить поздку въ Берлинъ, къ своему дядюшк Эрнесту, котораго онъ не видалъ уже десять лтъ. Неужели онъ и теперь, какъ тогда, все тотъ же революціонеръ, а добрая тетушка Рикхенъ, съ ея маленькимъ запуганнымъ лицемъ, подъ большимъ блымъ чепцомъ, неужели и она осталась все тою же. А маленькая кузина Фердинанта, теперь она уже стала большой кузиной и если сдержала общанное — красивой двушкой!

Онъ стоялъ у окна. Была еще ночь. Небо все покрылось темными облаками.

— Трудно было бы теперь взять надлежащій курсъ, — сказалъ онъ про себя,— а свой компасъ я отдалъ ей, но вдь есть еще звзда, звзда ея любви, я бы съумлъ отыскать путь чрезъ, вс подводныя скалы и препятствія.

Радостный испугъ, охватилъ его. Какъ разъ напротивъ его, изъ-за чернаго облака, блеснула звзда, это была Венера.

— Вотъ, случайность, чистая случайность! Скоро звзда исчезла въ черномъ облак, но блеснули другія звзды, громко шумли деревья, забрезжилось утро. Рейнгольдтъ закрылъ окно, ему хотлось хоть часъ, отдохнуть.

Загасивъ свчи, онъ опустился въ большія кресла, стоявшія передъ каминомъ, и минуты черезъ дв заснулъ глубокимъ, сномъ.

XII.

Эльза долго не могла заснуть. Но едва она сомкнула глаза, какъ ей начали сниться сны, которые были такъ тяжелы, что она даже начала стонать.

— Да проснись же, наконецъ,— сказала подошедшая къ ней Митингъ,— ты такъ тяжело стонешь и дышешь. что я даже проснулась.

— Мн показалось…. что крестъ красный?— пробормотала Эльза.

— Да ты все еще спишь. Это тнь отъ оконнаго перекреста, я раздернула гардины, чтобы было свтле, солнце скоро должно взойдти, небо уже совсмъ красное. Какъ чудно оно теперь, вставай же.

Эльза встала. Вся комната была полна розоваго свта.

— Что же ты видла во сн?— спросила Митингъ.

— Я не знаю,— отвчала Эльза.

— Какъ ты хороша!— сказала Митингъ,— теперь ты гораздо красиве, чмъ была вчера вечеромъ.

— Ахъ. какъ бы я хотла взглянуть на восходъ солнца,— проговорила Эльза,— я никогда не видала его.

Двушки одлись и чрезъ стеклянную дверь вышли на маленькій балконъ, съ котораго желзная лстница вела въ часть сада, лежавшую между двумя флигелями замка.— Ршетчатая дверь никогда не запирается, — сказала Митингъ,— мы будемъ сейчасъ въ лсу, и тамъ, чрезъ пять минутъ — на площади: но намъ надо торопиться, если ты хочешь еще что нибудь видть.

— Ты только не бойся,— говорила она, увлекая за собой сопротивлявшуюся Эльзу,— я знаю здсь всякій уголокъ, мы не встртимъ ни одного человка, разв только оленя.

Она схватила Эльзу за руку и указала на широкую межу. Тамъ, въ ста шагахъ отъ нихъ, стоялъ олень.

— Это мое удовольствіе,— сказала Митингъ, быстро идя впередъ по узкой тропинк.

— Оно было бы тоже и моимъ удовольствіемъ…..— повторила Эльза.

— Въ такомъ случа ты должна выйдти за графа.

— Ты не говори мн этого никогда, если дорожишь моей дружбой,— заговорила Эльза останавливаясь.

— У тебя теперь такіе же серьезные глаза, какъ у оленя — сказала Митингъ.— Да ты ужъ опять смешься, — ну, это къ теб идетъ лучше. А теперь закрой свои глаза, дай мн руку и или безъ страха, глаза же открой не раньше, чмъ я скажу: пора!

Эльза сдлала все, что ей велла Митингъ. Открывъ глаза, Эльза вскрикнула.

— Не бойся, ршетка крпка и я тебя держу!— успокаивала Митингъ.

Эльза испугалась, но лишь отъ восторга, возбужденнаго открывшеюся предъ нею чудною картиною. Внизу, гамъ, гд-то глубоко внизу, было море шумящихъ, красныхъ верхушекъ лса, а по ту сторону этого лснаго моря разстилалось настоящее безконечное море, пнящіяся волны котораго отливали пурпуровымъ блескомъ.

— Ну, что ты скажешь?— спросила Митингъ.

Эльза не могла проговорить въ отвтъ ни слова, душа ея была переполнена чуднымъ видомъ, но въ тоже время она все боле и боле испытывала какое-то гнетущее чувство отъ виднныхъ ею тяжелыхъ сновъ. Между тмъ на горизонт становилось свтле и свтле. А теперь изъ-за моря выкинуло снопъ лучей и наконецъ показался огненный шаръ, Эльза должна была закрыть глаза, обернувшись, она снова открыла глаза, но…. Боже Великій! что это такое?

Въ нсколькихъ шагахъ отъ нея стояли они, залитые золотистымъ свтомъ солнца, улыбались и держали другъ друга за руки.— Ужъ не сонъ ли она видитъ опять? ужъ не обманъ ли это ея разстроенныхъ чувствъ?

— Доброе утро!— сказалъ Рейнгольдтъ, отнимая свою руку отъ Митингъ и подходя къ Эльз.— Я долженъ еще разъ извиниться за то, что нарушилъ вашъ покой. Но я никакъ не могъ ожидать встртить васъ здсь, въ лсу, при восход солнца!

— А что, смемъ спросить, длаете вы здсь, въ лсу, господинъ капитанъ?— спросила Митингъ.

Рейнгольдтъ указалъ рукою на корабль въ мор, повидимому только-что обогнувшій мысъ и теперь, казалось, перескавшій бухту, оставляя за собою длинную горизонтальную полосу сраго дыма.

— Это нашъ пароходъ,— сказалъ Рейнгольдтъ, обращаясь къ Эльз.— Онъ переночевалъ за Виссовскимъ крюкомъ и теперь, какъ мн кажется, идетъ захватить нашихъ товарищей по судьб. Тамъ, въ глубин бухты, — за дюнами вы еще можете разглядть крыши, это — Альбекъ, деревня, у которой они высадились, а дальше, вправо — ферма, на которой мы были вчера вечеромъ, отроги возвышенности, на которой мы стоимъ, скрываютъ ее отъ насъ. Я долженъ торопиться, чтобъ по крайней мр подать сигналъ съ берега. Вотъ удивятся-то. когда будутъ принимать меня одного на корабль.

— А почему и намъ бы не похать опять на корабль, когда это такъ просто?— спросила Эльза.

— Вы почти столь же скоро додете сухимъ путемъ и ужъ во всякомъ случа съ большими удобствами,— отвчалъ Рейнгольдтъ.— Это вчера поршено мущинами посл ухода дамъ.

Но ему пора уже было отправляться. Распростившись съ Митингъ, онъ оборотился къ Эльз, въ голубыхъ глазахъ его лежала какая-то тнь, онъ смотрлъ не на нее, а впереди ея — можетъ быть на корабль…

— Прощайте, господинъ капитанъ!

При звук ея голоса тнь исчезла, сильно заблестли голубые глаза, направленные теперь на нее. И затмъ онъ ушелъ. Двушки тоже отправились домой, но теперь шли уже молча.

Часть вторая.

I.

— Послдняя станція, господа, позвольте билеты.

Рейнгольдтъ подалъ кондуктору билетъ и взглянулъ на спящаго спутника, но тотъ не двигался.

— Милостивый государь, позвольте вашъ билетъ, сказалъ кондукторъ, возвышая голосъ.

Спящій проснулся и сказалъ:— Ахъ, да! Затмъ схватился за боковой карманъ своей куртки, подалъ билетъ и, бросившись въ свой уголъ казалось, опять уже заснулъ, когда поздъ двинулся.

Еще прежде, когда этотъ господинъ вошелъ въ вагонъ, Рейнгольдту показалось, что онъ видла, когда-то эту тонкую гибкую фигуру и слышалъ звонкій надменный голосъ, но вс усилія его вспомнить, гд именно онъ видлъ эту фигуру, были напрасны, теперь, когда спящій принялъ другое положеніе и свтъ лампы сильне освтилъ его, Рейнгольдтъ началъ опять съ усиленнымъ вниманіемъ разсматривать это лицо съ красивымъ лбомъ, обрамленнымъ короткими, курчавыми. черными волосами, съ тонкимъ прямымъ носомъ, красивыми губами, прикрытыми темною, мягкою бородкою, и нсколько длиннымъ, заостреннымъ подбородкомъ, теперь она, припомнилъ, гд и когда онъ видлъ это лице въ послдній разъ.

Господинъ въ срой куртк открылъ глаза и съ своей стороны окинулъ своего спутника равнодушнымъ взглядомъ, потомъ поворотилъ голову въ сторону, но тотчасъ же опять обернулся и сказалъ:

— Pardon, мн думается, что мы уже гд-то встрчались.

— Мн тоже кажется, — отвчалъ вжливо Рейнгольдтъ,— но я никакъ не могу припомнить гд именно.

— Не въ кампаніи ли?

— Это и я тоже думаю.

— Можетъ быть имя поможетъ разъяснить этотъ вопросъ: Оттомаръ Фона’-Вербенъ, лейтенантъ въ…. полку, No 19.

Радостное чувство охватило Рейнгольдта.

— Резервный лейтенантъ Рейнгольдтъ Шмидтъ,…. полкъ No 71. На этихъ дняхъ я имлъ честь познакомиться съ однимъ генераломъ вашего имени и его дочерью на пароход изъ Штетина въ Зундинъ…

— Это были мой отецъ и сестра.— сказалъ Оттомаръ.

Онъ опять услся въ уголъ.

— ‘Резервный лейтенантъ внушаетъ мало интереса гвардейскому лейтенанту’, — сказалъ про себя Рейнгольдтъ.

При другихъ обстоятельствахъ онъ не возобновилъ бы разговора, который сосдъ такъ скоро прервалъ, но здсь ему не трудно было сдлать исключеніе.

— Я надюсь, что генералъ и его дочь пользуются вождленнымъ здравіемъ,— началъ онъ снова.

— О, да, конечно,— сказалъ Оттомаръ.— то есть, говоря откровенно, я говорилъ съ ними только мимоходомъ, когда они пріхали домой третьяго дня вечеромъ, со вчерашняго утра я на охот, вы тоже охотникъ?

— Не могу сказать этого, хотя имлъ случай участвовать на нсколькихъ необыкновенныхъ охотахъ.

— Необыкновенныхъ?

— То есть для европейца необыкновенныхъ, а морякъ…

— А вы морякъ?

— Да: морякъ иной разъ бываетъ вынужденъ къ этому.

— Это меня интересуетъ, вы должны мн разсказать, охота — моя единственная страсть.

Оттомаръ слъ ближе къ Рейнгольдту и черные глаза его горли такимъ любопытствомъ, что Рейнгольдтъ не могъ отказать ему въ просьб.

Онъ разсказалъ ему о приключеніяхъ на буйволовой охот въ преріяхъ Канзаса и во время охоты на тапировъ на Цейлон. Оттомаръ внимательно слушалъ и, наконецъ, сказалъ:— Это великолпно, но для такихъ охотъ нужно быть капитальнымъ стрлкомъ. Но вдь вы тоже можете недурно стрлять, конечно, какъ солдатъ…. propos, вы еще все не можете припомнить, гд мы встртились съ вами? Это могло случиться только въ Орлеан, такъ какъ, сколько мн помнится, это единственный разъ, когда нашъ полкъ приходилъ въ непосредственное соприкосновеніе съ вашимъ…

— Да, это въ Орлеан и было,— прервалъ его Рейнгольдтъ,— скоре даже при Орлеан, на общемъ караул. Теперь у меня опять все возстановилось въ памяти, посл пришло еще нсколько вашихъ товарищей, фонъ-Вальбахъ…

— Да, да, Вальбахъ, потомъ онъ палъ подъ Парижемъ, бдный малый, я очень хорошъ съ его семействомъ…. а можетъ быть онъ и лучшую часть избралъ, посл войны отчаянно скучно живется!

— Конечно, нужно опять привыкать къ повседневной жизни,— сказалъ Рейнгольдтъ,— но вдь вы все-таки не отказались отъ своего призванія и графъ Мольтке, мн думается, не дастъ вамъ почивать на лаврахъ…

— Ну, это одному Богу извстно…— А долго ли вы пробудете въ Берлин?

— Недли дв, а можетъ быть даже нсколько мсяцевъ, смотря по обстоятельствамъ…

— Pardon, не желалъ быть нескромнымъ, какъ ваше имя?

Рейнгольдтъ улыбнулся и проговорилъ: — Рейнгольдъ Шмидтъ.— Собесдникъ вдругъ обернулся къ нему съ выраженіемъ замшательства и любопытства, котораго Рейнгольдтъ не могъ объяснить себ.

— Pardon, если я намъ предложу совсмъ неумстный вопросъ: есть у васъ родственники въ Берлин?

— Да, но я ихъ нсколько лтъ не видлъ, посщеніе ихъ — главная цль моего путешествія туда.

— Я знаю нсколько человкъ съ вашей фамиліей. Генералъ…

— Мы, Шмидты, бюргерскаго рода, даже очень бюргерскаго рода: у моего дяди, кажется, есть большая мраморная фабрика….

— Въ Каналь-штрасс?

— Да, а вы знаете его?

— Только по виду — почтенный старый господинъ, мы живемъ съ нимъ dos—dos, или, собственно, бокъ о бокъ. Нашъ маленькій садъ примыкаетъ къ большому саду вашего дяди.

Въ это время поздъ вошелъ на дебаркадеръ.

— Васъ ожидаютъ, товарищъ?— спросилъ Оттомаръ.

— Да, но это еще сомнительно, когда не видлись цлыхъ десять лтъ.

— Я вамъ помогу, если вы позволите.

— Очень благодаренъ.

Поздъ остановился. Рейнгольдтъ досталъ свои вещи, но когда онъ обернулся, то фонъ-Вербенъ уже выскочилъ. Рейнгольдтъ видлъ его еще съ минуту, какъ онъ проталкивался черезъ толпу, но потомъ потерялъ его изъ виду. Блуждая кругомъ, глаза его, наконецъ, остановились на стоявшей въ нкоторомъ отдаленіи видной, широкоплечей фигур, съ перваго же взгляда онъ узналъ этого человка.

— Дядя Эрнстъ!

— Вотъ, онъ, мой милый.

Это былъ сердечный тонъ густаго, могучаго голоса, могуче и сердечно было также и пожатіе широкой, сильной руки.

— Твои вещи прибыли еще вчера,— сказалъ дядя Эрнстъ.— Но куда же двалась Фердинанда?

— А, она тоже здсь?

— Да, вотъ и она идетъ!

Высокая, красивая двушка подошла торопливо.

— Я тебя совсмъ потеряла, отецъ. Здравствуй, дорогой братъ, добро пожаловать.

Пара задумчивыхъ, голубыхъ глазъ разсматривали его, но съ выраженіемъ какой-то неувренности, какъ казалось Рейнгольдту. И въ тон густаго, низкаго голоса ея тоже было что-то торопливо равнодушное, а пожатіе руки, которую она ему подала, было легкое, мимолетное.

— Я бы тебя теперь, конечно, не узналъ, сказалъ Рейнгольдтъ.

— И я тебя тоже.

— Ты тогда была еще полудитя, а теперь.

— А теперь намъ надо выбраться изъ толпы, сказалъ дядя Эрнстъ.

Она’ уже поворотился и сдлалъ нсколько шаговъ, Рейнгольдтъ только-что хотлъ подать свободную руку своей кузин, какъ вдругъ фонъ-Вербенъ подошелъ къ нему.

— Я хотлъ проститься съ вами, товарищъ.

— Извините, фонъ-Вербенъ, вы такъ внезапно исчезли.

— Я думалъ вамъ помочь, но вижу, что опоздалъ, будьте добры, представьте меня.

— Лейтенантъ фонъ-Вербенъ, моя кузина Фердинанда Шмидтъ.

Оттомаръ поклонился, держа въ рук маленькую, охотничью шапку, Фердинанда отвчала поклономъ очень сухимъ, какъ показалось Рейнгольдту, перекинувшись нсколькими словами, они разстались. Фердинанда взяла Рейнгольдта подъ руку и нетерпливо повлекла впередъ.

— Я прощу извиненія, что не могъ иначе поступить, какъ представить этого господина, это кажется теб было непріятно?

— Мн? почему? Но отецъ не любить ждать.

— Кто это?— спросилъ дядя Эрибтъ,

— фонъ-Вербенъ, офицеръ, съ которымъ я познакомился во время войны. Я случайно встртился въ пути съ его родными.

— Сынъ генерала?

— Да.

Рейнгольдтъ почувствовалъ толчекъ рукою, голосъ шепотомъ проговорилъ ему на ухо: отецъ ненавидитъ Вербеновъ, я хочу сказать генерала, съ сорокъ восьмаго года.

— Да?— произнесъ Рейнгольдтъ.

— Вотъ моя карета,— сказалъ дядя Эрнстъ.— Фридрихъ!

Подкатилъ большой экипажъ, запряженный двумя черными, сильными лошадьми, дядя Эрнстъ вошелъ въ него, а Рейнгольдтъ помогъ ссть Фердинанд. Взглянувъ въ сторону, онъ увидлъ Оттомара фонъ-Вербена, который замахалъ ему рукой, на это дружественное привтствіе Рейнгольдтъ отвчалъ также любезно.

II.

Рейнгольдтъ изъ немногихъ короткихъ писемъ, полученныхъ отъ родныхъ впродолженіи этихъ десяти лтъ, вычиталъ, что дла дяди Эрнста идутъ по меньшей мр недурно. Изящный нарядъ Фердинанды, щегольской экипажъ, въ которомъ они быстро катились по длиннымъ моднымъ улицамъ, позволяли ему думать, что дядя теперь уже сталъ состоятельнымъ, если не богатымъ человкомъ, а вступленіе въ домъ вполн подтвердило это предположеніе.

Сестра дяди Эрнста бросилась къ нему съ открытыми объятіями, она обняла его нсколько разъ, заливаясь слезами, и еще долго плакала бы, еслибы дядя не положилъ конецъ этой сцен своимъ замчаніемъ, обращеннымъ къ сестр:— если ты, Рика, выплакалась, то проводя Рейнгольдта въ его комнату. Обнимая Рейнгольдта въ послдній разъ, тетушка шепнула ему:— онъ все еще зоветъ меня Рикой! но для тебя я тетушка Рикхенъ? не правда ли?

— Бдная старая тетушка! вдь она стала уже очень стара, хотя и моложе своего брата! Отношенія между ними съ теченіемъ времени не улучшились: онъ все еще называетъ ее Рикой! Зато они мою прекрасную кузину воспитываютъ въ самомъ лучшемъ обществ…

Рейнгольдтъ, прійдя въ свою комнату, раза два провелъ гребенкой по своей бород, и, поспшно переодвшись, отправился внизъ, въ столовую, гд его уже ожидали дядя Эрнстъ и Фердинанда.

— Рика, конечно, не можетъ никогда ничего сдлать во-время — сказалъ дядя Эрнстъ.

— Тетя въ кухн,— замтила Фердинанда.

— Конечно, она гд нибудь находится, но только ея никогда нтъ тамъ, гд ей слдуетъ быть.

— Прошу извинить, — сказала тетушка Рикхенъ, входя и поспшно направляясь къ своему мсту.

— Будемъ ли мы, наконецъ, сегодня обдать!— сказалъ дядя Эрнстъ.

— Сейчасъ, сейчасъ!— отвтила тетушка Рикхенъ.

Большой круглый столъ былъ накрыть только на четыре куверта. Рейнгольдтъ надялся теперь увидть и своего двоюроднаго брата Филиппа, о которомъ онъ во время разговора не усплъ еще спросить, онъ сдлалъ это теперь. Съ своимъ вопросомъ онъ обратился къ Фердинанд.

— Филиппъ рдко бываетъ здсь,— отвчала она.

— Лучше сказать: совсмъ не бываетъ,— добавилъ дядя Эрнстъ.

Рейнгольдтъ съ удивленіемъ посмотрлъ на дядю, который произнесъ эти слова суровымъ тономъ, не поднимая глазъ. На лицахъ обихъ женщинъ онъ, казалось, замтилъ испуганно-растерянное выраженіе, онъ очевидно затронулъ струну, которая отозвалась на семейств рзкимъ, негармоническимъ звукомъ.

— Обдъ начинается недурно, — подумалъ Рейнгольдтъ, занимая мсто между дядей и теткой, напротивъ Фердинанды.

III.

Къ счастію, однакожъ, опасеніямъ его, казалось, не суждено было осуществиться. Хотя тетушка Рикхенъ и не могла открыть рта безъ того, чтобы дядя Эрнстъ не оборвалъ ея, но это вначал не имло слишкомъ большой важности. Дядя Эрнстъ, прежде всего, потребовалъ отъ Рейнгольдта подробнаго разсказа обо всемъ, пережитомъ имъ впродолженіи многихъ лтъ, въ которые они не видли другъ друга, и разсказъ этотъ онъ выслушивалъ со вниманіемъ. Рейнгольдтъ былъ пораженъ необыкновенными познаніями дяди Эрнста, онъ не могъ назвать ни одного далекаго города, съ которымъ тотъ не быль бы вполн знакомь. Высказавъ дяд свое удивленіе по этому поводу, Рейнгольдтъ услышалъ такой отвтъ:

— Иначе и быть не можетъ!— Когда человку суждено было увидть свтъ бднякомъ, а всю жизнь проводить за тяжелою работою, ради куска насущнаго хлба,— что же остается длать ему, какъ не взять въ руки карты и уткнуть носъ въ книги, чтобъ познать, какимъ великимъ и прекраснымъ сдлалъ міръ свой Творецъ нашъ небесный.

Когда дядя Эрнстъ говорилъ въ такомъ тон, то все грубое и жесткое сглаживалось съ его суроваго лица,— но затмъ, на его чело и глаза накатывалось снова грозное облако.

Разсказывая о своихъ поздкахъ и странствованіяхъ, Рейнгольдтъ дошелъ наконецъ до того дня, когда въ Соутгамптон онъ получилъ извстіе объ объявленіи войны, и, бросивъ вс дла, поспшилъ въ Германію, чтобы исполнить свои обязанности по отношенію къ находящемуся въ опасности отечеству.

— Я ни минуты не усумнился въ томъ, что дло, которому я отдался, есть дло святое.— Потомъ, когда цль была достигнута,— цль, боле прекрасная, нежели думалъ я и вс, участвовавшіе въ борьб вмст со мною, я безъ замедленія возвратился къ своимъ старымъ занятіямъ,— съ сознаніемъ, что всюду, куда бы ни забросила меня измнчивая судьба моряка, я найду теперь кусочекъ родины въ тни нмецкаго флага, и что если я возвращусь на родину, то встрчу тамъ миръ, счастье и довольство на всхъ лицахъ.— Но… долженъ признаться, въ теченіи немногихъ дней, теперешняго моего пребыванія въ отечеств, я узналъ кое-что такое, что противорчитъ моимъ надеждамъ. Мн хотлось бы думать, что только случай привела, меня опять въ соприкосновеніе съ людьми, которые, по тмъ или другимъ, чисто личнымъ причинамъ, недовольны настоящимъ порядкомъ вещей.

Дядя Эрнстъ долго слушалъ молча, подперевъ рукою лобъ, затмъ онъ вдругъ поднялъ голову и сказалъ мрачнымъ голосомъ:

— Извини, что я тебя прерываю, я хочу обратить твое вниманіе на то, что я согласенъ лишь съ очень немногимъ изъ того, что ты тамъ толкуешь. Говорящему вообще не мшаетъ знать, что слушатель не держитъ его сторону.

— Объ этомъ я искренно сожалю, любезный дядя, какъ ради дла, такъ — прости, что я это высказываю — и ради тебя самаго.

— Я тутъ ничего не понимаю.

— Мн кажется, что дло настоящаго времени настолько велико и настолько трудно, что нуждается во всякой пар могучихъ плечъ, чтобы быть двинутымъ съ мста, и я сожалю о тхъ, кто желаетъ и можетъ не по убжденію содйствовать ему и направлять его. на путь истинный….

— Можетъ!— сказалъ дядя Эрнстъ, — это очень справедливо! Но не направлялъ ли и я его на путь истинный, и не дйствовалъ ли, пока могъ, на баррикадахъ въ мартовскіе дни, на скамьяхъ національнаго собранія, всюду, во всякое время, и гд только было возможно человку — честному человку, хочу я сказать, упереться плечомъ въ колесо, какъ ты говоришь? Я не хочу говорить о томъ, что при этомъ я поранилъ себ плечи — и не одинъ разъ, что меня мучали и оскорбляли, перетаскивали съ одной скамьи подсудимыхъ на другую. Да! это была борьба! отчаянная борьба, веденная неравнымъ оружіемъ, но все-таки борьба! А что это теперь за борьба! Это рынокъ, толкучка, на которой сбываютъ одинъ за другимъ куски нашего стараго, величественнаго знамени свободы и продаютъ человку, который всхъ держитъ теперь на своемъ карман!

— Дядя, я совсмъ не политикъ,— сказалъ Рейнгольдтъ,— но мн кажется, ты не можешь осуждать меня за то, что я имю лучшее мнніе объ этомъ человк, и потому чувствую къ нему глубокое уваженіе, да разв наконецъ мы не обязаны имть почтеніе къ тому, чье имя гремитъ теперь по всему свту,

— Знаю я эту псню,— проговорилъ дядя Эрнстъ,— онъ, этотъ хитрый птицеловъ, плъ ее уже довольно часто, да и теперь еще поетъ ее всякій разъ, какъ только снигири не обнаруживаютъ желанія идти въ сти: онъ говоритъ тогда: чьихъ рукъ дло 1864 годъ, чьихъ рукъ дло 1866 годъ, чьихъ рукъ дло 1870 годъ? Моихъ! моихъ! и моихъ!

— Да разв онъ неправъ?

— Нтъ и тысячу разъ нтъ!— вскричалъ дядя Эрнстъ.— Иметъ ли человкъ, одинъ, право на сокровище. выкопанное изъ ндръ земли другими съ чрезвычайными усиліями и трудомъ, на томъ единственномъ основаніи, что онъ выбросилъ послднюю лопату земли? Оставайся Германія и нын еще разорванною на тысячу кусковъ, не мечтали ли бы тысячи и тысячи патріотическихъ сердецъ и головъ объ единств Германіи: не думали ли бы дни и ночи о величіи Германіи — сердца и умы мужей, которыхъ за то не почтили милостями и не пожаловали ни графскими ни княжескими титулами, ни подарками.

— Знаешь что, дядя,— мн кажется, что съ германскимъ единствомъ случилось тоже, что случалось всегда и съ другими великими длами. Мысленно уже многіе здили въ Остъ-Индію черезъ западъ, въ дйствительности же это удалось сдлать наконецъ одному, и онъ открылъ — Америку.

— Мн кажется,— началъ хмурясь дядя Эрнстъ,— что того, кто ее открылъ, звали Колумбомъ, и онъ въ знакъ благодарности за это былъ брошенъ въ тюрьму и умеръ въ бдности. Послдовавшій же за нимъ, спрятавшій славу въ свой карманъ и наименовавшій своимъ именемъ цлую часть свта, былъ жалкій разбойникъ, недостойный развязать ремни у ногъ того.

— Совершенно справедливо!— сказалъ Рейнгольдтъ, смясь противъ воли,— но мн думается, дядя, что на всемъ земномъ шар не нашлось бы другаго человка, который бы отзывался такъ о Бисмарк!

— Очень возможно! и я думаю также, что на всемъ земномъ шар никто другой не ненавидитъ этого человка въ такой же мр какъ я.

Дядя Эрнстъ залпомъ опорожнилъ стаканъ, который онъ только что налилъ себ. Видя, что дядя началъ слишкомъ часто вдохновляться изъ бутылки, Рейнгольдтъ перемнилъ разговоръ и продолжалъ разсказывать о своемъ послднемъ путешествіи, о встрч въ Зундин съ президентомъ, сдлавшемъ ему выгодное предложеніе. Онъ нарисовалъ образъ этого человка, то скрывающимся въ облакахъ дипломатіи, то откровеннымъ до послдней степени.

— Ты не дурно изображаешь этого человка,— замтилъ дядя Эрнстъ,— я знаю его очень хорошо уже съ 1847 года, когда онъ въ союзномъ ландтаг сидлъ на крайней правой. Теперь она, принадлежитъ къ оппозиціи, то есть, хочу я сказать, къ тайной оппозиціи старой солидной бюрократіи, и я желалъ бы, чтобы ты не заходилъ слишкомъ далеко въ сношеніяхъ съ нимъ.

— До сихъ поръ, я еще ни на что не ршился, — сказалъ Рейнгольдтъ,— но если я убжусь, что предложеніе будетъ соотвтствовать моимъ желаніямъ — ну, тогда я долженъ буду принять его.

— Долженъ? почему же?

— Да потому, что я клялся служить на суш и вод,— сказалъ смясь Рейнгольдтъ,— со службой на суш я уже покончилъ, и теперь желалъ бы еще попытать службу на вод.

— Кажется служба сдлалась для тебя потребностью,— вставилъ дядя Эрнста, съ дкой усмшкой. Рейнгольдтъ замтилъ это, но ршилъ не уступать неумолимому противнику.

— Зная хорошо военную службу, я положительно убжденъ, что жизнь на мор далеко не представляетъ такого порядка, какой замчается въ арміи. Здсь всякій знаетъ напередъ, что безусловное повиновеніе составляетъ его первую и послднюю обязанность, всякій чувствуетъ, что этотъ громадный, удивительно сложный механизмъ, называемый арміей, можетъ работать лишь тогда, когда каждое малое колесо, каждый маленькій зубчикъ, точно и своевременно исполняетъ все, предписанное ему…

— Напримръ людей, думающихъ иначе о благ отечества, замуравливаетъ въ Роштаттскія равнины, и такъ дале,— перебилъ дядя Эрнстъ.

Рейнгольдтъ не отвчалъ. Онъ не могъ надяться найдти себ сочувствіе въ человк, взгляды котораго были діаметрально противоположны его взглядамъ.

— ‘Если я,— подумалъ про себя Рейнгольдтъ — совсмъ не въ состояніи прикасаться къ струнамъ, нжно отзывающимся въ зачерствлой душ, то пусть попробуютъ сдлать это женщины».

Тетушка Рикхенъ очевидно прочла его мысли. На его нмое предложеніе, она отвтила однимъ изъ своихъ потаенныхъ взглядовъ и легкимъ пожатіемъ плечъ, какъ будто бы хотла сказать: да, онъ всегда таковъ! тутъ ничего не подлаешь!— Фердинанда, и продолженіи всего обда, упорно смотрла впередъ и не шелохнулась, когда тетушка, наклонившись къ ней, сказала ей тихо нсколько словъ. Дядя Эрнстъ, вздумавшій наполнить опять опорожненный стаканъ, съ силою поставилъ на мсто поднятую бутылку и сказалъ:

— Я тебя уже тысячу разъ просилъ, Рика, избавить меня отъ этого отвратительнаго шепота! Что тамъ такое случилось опять?

На лиц тетушки Рикхенъ быстро засвтилась гнвная вспышка, но она отвчала тономъ покорнаго равнодушія, которымъ обыкновенно всегда отвчала на рзкія замчанія своего брата:

— Ршительно ничего! я только спросила Фердинанду, не прійдетъ ли сегодня вечеромъ Юстусъ?

— Что это за Юстусъ?— спросилъ живо Рейнгольдтъ, чтобы только свести разговоръ на какой нибудь другой предметъ.

— Рика любить называть людей, какъ только можно фамильярне,— сказалъ дядя Эрнстъ.

— Почему же и нтъ, когда они уже на половину принадлежатъ къ семейству?— возразила тетушка Рикхенъ, которая повидимому ршилась не дать себя запугать на этотъ разъ.— Юстусъ или, какъ желаетъ дядя, господинъ Юстусъ — ни кто иной, какъ молодой ваятель…

— Тридцати съ лишнимъ лтъ,— вставилъ дядя Эрнстъ.

— Ну, тридцати съ лишнимъ лтъ, продолжала тетушка Рикхенъ,— а точне тридцати трехъ лтъ. Онъ живетъ у насъ уже Богъ знаетъ какъ давно.

— Фердинанда, не знаешь ли ты, какъ давно?— спросилъ дядя Эрнст.

— Фердинанда его ученица,— продолжала тетушка Рикхенъ.

— А!— сказалъ Рейнгольдтъ,— поздравляю.

— Не стоитъ,— отвчала Фердинанда.

— Его лучшая ученица!— продолжай тетушка Рикхенъ, — это онъ мн самъ вчера говорилъ, онъ сказалъ также, что твой мальчикъ-пастухъ очень понравился комиссіи. Фердинанда выставила на выставк мальчика-пастуха по стихотворенію Шиллера…

— Уланда, тетушка!

— Ахъ, виновата!— ну, да вдь я не имла счастія получить ученое воспитаніе, какъ другіе люди…. Ну, а теперь я ужъ и забыла, что хотла сказать.

— Ну, отъ этого большой бды не будетъ,— проворчалъ сквозь зубы дядя Эрнстъ.

— Ты говорила, тетя, о мальчик-пастух Фердинанды,— помогъ ей Рейнгольдтъ.

Тетушка бросила на него благодарный взглядъ, но прежде, чмъ она успла отвтить, колокольчикъ у двери зазвонилъ и тотчасъ же звонкій голосъ спросилъ:— за столомъ ли еще господа?

— Вотъ и Юстусъ!— сказала тетушка Рикхенъ,— вдь я такъ и думала!— Обдали ли вы?

IV.

— Нтъ еще. тетушка Рикхенъ,— проговорилъ вошедшій.— Добрый вечеръ господа!— извините меня, господинъ Шмидтъ, что я пришелъ такъ поздно!— Господинъ капитанъ Шмидтъ?— я узналъ бы это по фамильному сходству, если бы даже и не зналъ, что вы должны прибыть сегодня, очень радъ познакомиться съ вами!— Только, пожалуйста, безъ хлопотъ, тетушка Рикхенъ!— буттербротъ и чашку чаю, если еще осталась таковая, и больше ничего.— Какъ ваше здоровье, дорогая Фердинанда?— Мальчику-пастуху досталось славное мсто, какъ разъ у окна въ первой комнат. Мои головки во второй — еще довольно сносное мсто, а группа моя — въ третьей комнат! Ночь и мракъ окружаютъ ее, и молчаніе не прекратится — молчаніе публики, которое будетъ прерываться лишь дкими насмшками критики! Какіе мы. художники, бдняжки!— Будьте же хоть вы ко мн добры, господинъ Шмидтъ, и передайте мн кусокъ сахару?

Рейнгольдтъ засмялся почти громко. Появленіе, фигура и говоръ маленькаго, бородатаго, уже почти лысаго на вискахъ, скульптора — его живость, привтливость, непринужденность — все это было въ сильномъ противорчіи съ возбуждённымъ настроеніемъ, господствовавшемъ подъ конецъ за столомъ.

— Только не врьте словамъ вашего дяди насчетъ Берлина,— продолжалъ скульпторъ.— Я вамъ говорю, что у насъ теперь хорошо и съ каждымъ днемъ будетъ лучше. У насъ есть теперь и то, чего намъ давно недоставало,— деньги, а когда деньги звенятъ въ сундук, тогда — знаете ли вы — берлинецъ все въ состояніи сдлать. Берлинъ сдлается всемірнымъ городомъ — не смотрите на меня такъ сердито, дорогая Фердинанда!— эта фраза для насъ уже нсколько затасканная, но господинъ капитанъ, безъ сомннія, еще не знаетъ тайны, и потому мы должны его подготовить, чтобы изумленіе его не превышало всякихъ границъ, если завтра предъ нимъ откроется величественный образъ необъятнаго съ сотнями и сотнями тысячъ головъ, рукъ и ногъ. И какъ же мы потемъ надъ этимъ! Кровію своего собственнаго сердца питаемъ мы чудовище, у меня уже остаются только кожа и кости, и при всемъ томъ я, тетушка Рикхенъ, уже опять имю заказъ…

— И опять памятникъ въ честь побды?— съ жаромъ спросила тетушка Рикхенъ.

— Конечно! Должно вамъ сказать, господинъ капитанъ, что теперь ни одинъ городокъ, какъ бы онъ малъ ни былъ, не желаетъ оставаться безъ памятника. Да почему же бы и нтъ. И они желаютъ возвстить потомству, что Иванъ, Петръ и Павелъ дрались въ такихъ-то и такихъ-то битвахъ и схваткахъ, что Фрицъ Гоберштро, единственный сынъ вдовы Гоберштро, палъ мертвымъ подъ Седаномъ за честь и славу германской имперіи. И все это, по моему мннію, справедливо, не виноваты они и въ томъ, что всегда собираютъ какой нибудь сотней талеровъ меньше того, на что можно сдлать хоть что нибудь приличное.

— Ну, какъ же вы выпутываетесь изъ такой дилеммы?— спросилъ Рейнгольдтъ.

— Онъ ставитъ на какую нибудь старую фигуру новую голову, и Victoria или Германія готовы,— сказалъ дядя Эрнстъ.

— Я протестую противъ такой клеветы,— воскликнулъ скульпторъ,— разъ только я сдлалъ попытку Гомера,— ужъ очень долго застоявшагося въ мастерской, отнятіемъ благородной головы превратить въ бюстъ Германіи, но такъ я поступилъ только ради прекрасныхъ морщинъ, за которыя мн въ свое время Гепель, въ Дрезден, высказалъ величайшую похвалу.

— А попытка не удалась?— спросилъ Рейнгольдтъ.

— И да, и нтъ,— отвчалъ Юстусъ, потирая свой лысый лобъ, затмъ онъ въ нсколькихъ восторженныхъ выраженіяхъ описалъ отличія Германіи отъ Гомера. Его пылкая и одушевленная рчь окончательно сгладила тяжелое настроеніе общества, даже дядя Эрнстъ, и тотъ началъ теперь улыбаться.

— Я бы желалъ, чтобъ ваша Германія стояла на Денгофской площади,— сказалъ дядя Эрнстъ.

— Почему?

— Старый, благородный бюстъ, съ придланною новою головою, совсмъ не подходящею къ нему — это, по моему, превосходный образъ новаго германскаго единства, заслуживающій того, чтобы наши гибкіе господа, народные представители, почаще всматривались въ него со всхъ сторонъ.

— Видите,— сказалъ Юстусъ, обращаясь къ Ренигольдту и хохоча во все горло,— вотъ онъ каковъ, нашъ дядя! Зависть — это его страсть! Онъ завидуетъ нашему Творцу, что тотъ создалъ такой прекрасный міръ…

— Какъ вамъ не стыдно говорить такъ, Юстусъ!— сказала тетушка Рикхенъ.

— Мн!… Жалкому червю, за каждую прекрасную фигуру, выходящую изъ моей мастерской. Онъ бы, конечно, сдлалъ ее лучше. И въ этомъ онъ, разумется, правъ. Онъ художникъ по призванію: онъ — Микель-Анджело, но безъ рукъ — по необъятности своей фантазіи. Каждый взмахъ его пилы, разскающей великолпные куски мрамора для лстничныхъ ступеней и другихъ тому подобныхъ пустяковъ, проходитъ чрезъ его сердце, ибо онъ всякій разъ думаетъ: и чего бы только я не могъ создать изъ этого куска!

— Не говорите такой чепухи!— сказалъ дядя Эрнстъ.

— Да это самая святая истина!— отвчалъ Юстусъ, все обращаясь къ Рейнгольдту,— идеи у него есть, покровъ и одяніе — идеи великія — иногда неудобоисполнимы, титанисты, но это не вредитъ длу.

— Ну, а новый заказъ?— спросилъ Рейнгольдтъ.

— Отличный заказъ,— отвчалъ Юстусъ, отпивая третью чашку чая,— на этотъ разъ у заказчиковъ дйствительно есть деньги, чертовски много денегъ, собственно говоря, мн, конечно, опять ничего не останется — вся сумма опять уйдетъ въ расходъ — вдь вашъ дядя тоже, вроятно, пожелаетъ обтесывать глыбу, на что, впрочемъ, есть очень мало надежды. На обратномъ пути изъ засданія коммиссіи, въ которомъ мы совершенно случайно пришли къ окончательному заключенію, я уже всю работу расположилъ въ надлежащемъ порядк.

— Познакомьте же и насъ съ этимъ!— сказалъ дядя Эрнстъ.

— Въ сущности, это старая исторія.— отвчалъ Юстусъ — три или четыре ступени — по нашему мннію лучше три — изъ песчаника, на этихъ ступеняхъ квадратный фундаментъ — изъ гранита, на немъ опять четыреугольная печь, а на этой печи, наконецъ, Германія, печь же для надписей: на ней будутъ изображено множество храбрыхъ Фрицовъ и Іоганновъ, лавровые внки, знаки отличія и т. д.— ну, да это все дтская забава. А фундаментъ будетъ украшенъ рельефами, вотъ гд вся суть!— Прежде всего будетъ представлено прощаніе ландвермана — вдь вся исторія должна быть народною, ландверманъ: господинъ капитанъ Шмидтъ!

— Я?— вскричалъ въ изумленіи Рейнгольдтъ.

— Вы и никто другой! По этому случаю я уже цлый часъ васъ разсматривалъ.— Идемъ дале: сдой отецъ, прижимающій къ своему сердцу уходящаго сына — Юстусъ понизилъ голосъ и указалъ на слугу, который прислуживалъ за столомъ и только-что выходилъ изъ комнаты — старикъ Браунъ, съ его пластическими морщинами на старомъ кругломъ лиц, останется вчно моей моделью для сдыхъ стариковъ,— Нумеръ второй: канцелярія окружнаго собранія за работой и такъ дале. Женщины, приносящія добровольные дары: тетушка Рикхенъ! Въ одномъ углу Цилли, щиплющая корпію — главное лицо!

— Это прекрасная мысль,— сказалъ дядя Эрнстъ.

— Кто такое Цилли?— спросилъ Рейнгольдтъ.

— Ангелъ,— отвчалъ Юстусъ,— слпая дочь добраго Крейзеля, перваго бухгалтера вашего дяди, который, само собой разумется, управляетъ канцеляріей. Онъ одинъ бы сдлалъ безсмертнымъ мое произведеніе:— Третье: боевая сцена — офицеръ на лошади, помахивающій шпагою, ландверманы, бросающіеся въ аттаку съ побросаннымъ оружіемъ, маршъ! маршъ! ура!.. между ними нашъ капитанъ, уже произведенный въ унтеръ-офицеры!— Въ четвертыхъ возвращеніе домой! Прекраснйшая двушка въ город, подающая внокъ побдителямъ,— само собой разумется: дорогая Фердинанда. Бургомистръ, имющій величественную осанку — господинъ Эрнстъ Шмидтъ.

— Я прошу оставить меня въ сторон!— сказалъ дядя Эрнстъ.

— А я прошу меня не прерывать!— отвчалъ Юстусъ.— Гд же въ мір я еще найду себ такого классическаго представителя доброму, старому, истинно нмецкому бюргерству?

— Старое, истинно нмецкое бюргерство было республиканскимъ,— проворчалъ дядя Эрнстъ.

— Тмъ лучше!— сказалъ скульпторъ.— Памятникъ въ честь побды, въ то же время есть и памятникъ въ честь мира, какая бы польза была намъ отъ побды, если бы она не принесла намъ мира, мира вншняго, мира внутренняго, то есть среди партій! И по этой причин въ моемъ бургомистр слдуетъ видть и за сто шаговъ республиканца и ненавистника знати, а въ моемъ полковомъ командир феодала и истребителя демократовъ. А такъ какъ у меня уже есть модель, въ своемъ род классическая: генерала фонъ-Вербена…

Прекрасныя черты лица Фердинанды покрылись внезапнымъ румянцемъ, который тотъ-часъ же смнился блдностью, тетушка Рикхенъ бросила на скульптора мимолетный, испуганный взглядъ и украдкою покачала головою, но тотъ не замчалъ ничего.

— Это будетъ трескучимъ эффектомъ картины,— сказалъ онъ. Съ выраженіемъ умиротворенной гордости побдителя, но въ то же время и съ подавленною партійною злобою, когда онъ только-что хочетъ сказать: пусть скира войны между нами будетъ отнын навсегда похоронена!— генералъ мой, низко наклоняясь въ сторону, протягиваетъ моему бургомистру руку, тотъ схватываетъ ее съ радостнымъ умиленіемъ, которое можно выразить словами: это такъ и должно быть!

— Нтъ, этого не должно бытъ!— вскричалъ громовымъ голосомъ дядя Эрнстъ.— Прежде чмъ я возьму эту руку, моя правая отсохнетъ! а кто захотлъ бы меня опозорить, даже только на картин, между тмъ и мной разсклась бы скатерть — вотъ такъ!

И онъ провелъ схваченнымъ имъ ножомъ, поперегъ скатерти, затмъ бросилъ ножъ, оттолкнулъ свой стулъ и поднялся, пошатываясь изъ стороны въ сторону. Но потомъ, тономъ вынужденнаго спокойствія, онъ сказалъ: — Мы слишкомъ долго сидимъ за столомъ. Доброй ночи. Рейнгольдтъ, до утра! Доброй ночи и вы вс!

Онъ ушелъ.

— Но, Боже мой, что же все это значить?— спросилъ Юстусъ.

— И зачмъ это вы только произнесли это несчастное имя?— сказала тетушка Рикхенъ.— Ахъ. Боже мой, этого только недоставало! Вотъ вы и видли теперь!

Рейнгольдтъ и Юстусъ вышли изъ комнаты.

— Скажите же мн, что это значить! вскричалъ Юстусъ.

— Я самъ надялся узнать объ этомъ отъ васъ,— отвчалъ Рейнгольдтъ, я знаю только, что дядя ненавидитъ генерала съ сорокъ восьмаго года: тогда, по всей вроятности, что нибудь произошло между ними.

— Ахъ, Боже мой, теперь я припоминаю! тетушка Рикхень разсказывала разъ объ этомъ, я совсмъ забыла, да еслибы даже и нтъ, то какъ бы я могъ предполагать. что старый безумецъ подниметъ изъ-за этого такую кутерьму! Не проводить ли мн васъ?

— Благодарю васъ. я уже освоился здсь. А вы гд живете?

— Я живу въ одномъ изъ заднихъ домовъ, надъ своей мастерской. Вы должны меня завтра навстить, намъ слдуетъ еще потолковать объ этой странной исторіи. Вы еще долго пробудете здсь?

— Да, я думалъ, но посл только-что случившейся сцены…

— Э, вамъ не слдуетъ на это смотрть такъ серьезно, его я хорошо знаю, завтра онъ уже ни слова, не скажетъ объ этомъ. Это-то вотъ и длаетъ его благороднйшимъ человкомъ въ мір.— Felicissimma notte! a rivederci!

Рейнгольдтъ, по освщеннымъ лстницамъ и корридорамъ, легко отыскалъ свою комнату. На стол стояли свчи, но онъ не зажегъ ихъ, луна свтила довольно ярко, теплый воздухъ проникалъ черезъ открытое окно, у котораго онъ остановился въ глубокомъ раздумья.

— Жаль. Жаль.— пробормоталъ онъ,— я бы здсь съ удовольствіемъ подольше пробылъ передъ отплытіемъ. И въ его голов снова возстановилась только-что пронзшедшая сцена. Онъ подошелъ къ окну, выходившему въ садъ.

Луна поднялась выше, аллеи въ глубин сада, тянувшіяся довольно далеко назадъ изъ-подъ окна, у котораго стоялъ Рейнгольдтъ, частію ясно выступали между кустонъ. По одному изъ самыхъ свтлыхъ мстъ только-что проскользнула женская фигура, которая тотчасъ же изчезла и уже боле не показывалась. Онъ только что хотлъ закрыть окно, какъ снова увидлъ фигуру, на этотъ разъ въ алле, фигура шла вдоль стны или вдоль частокола — этого нельзя было различить, наконецъ, она остановилась у самаго частокола, затмъ нагнулась и подняла что-то такое, что при свт луны на минуту мелькнуло блымъ и что она прижала къ своей груди или спрятала тамъ.— Это была Фердинанда!

Рейнгольдтъ невольно отступилъ отъ окна и тихонько закрылъ его, затмъ, не зажигая свчъ, улегся въ постель и, не смыкая глазъ, сталъ наблюдать, какъ желтоватый свтъ луны подвигался по стн дальше и дальше, пока, наконецъ, обычный глубокій, здоровый сонъ не смежилъ его вки.

V.

Утро было поразительно прекрасное. Съ голубаго безоблачнаго неба ослпительно яркое солнце бросало свои лучи въ комнату Рейнгольдта, когда онъ раздернулъ гардины и открылъ окно. Внизу, на газон, блестли въ трав тысячи капель росы, въ кустахъ и втвяхъ высокихъ деревьевъ, играли золотистые цвта и перелетали съ мста на мсто чирикающія птицы. Налво, на границ обоихъ садовъ, виднлся высокій частоколъ.

У дверей послышался стукъ, Рейнгольдтъ надлъ свой сюртукъ. Но стучащійся былъ не дядя, а сдовласый, сдобородый слуга, пришедшій сообщить о томъ, что вс домашніе уже на ногахъ и что тетушка Рикхенъ ожидаетъ господина капитана къ кофе.

Рейнгольдтъ, ради такого свтлаго дня, надлъ на себя все чистое, или, какъ онъ выражался по своему, по морскому, нарядился ‘по сухопутному’. Потомъ вышелъ изъ комнаты одновременно со старикомъ и отправился поболтать къ тетушк Рикхенъ.

Та сидла на конц стола за высокимъ кофейникомъ и торопливо вязала чулокъ съ очками на носу, но была такъ сильно занята своею работою и мыслями, что не замтила входа Рейнгольда, и потому нервно вскрикнула отъ испуга, но потомъ тотчасъ же протянула ему руку съ улыбкою, которую нельзя было назвать иначе, какъ очень дружественною.

— Я сварила опять свжій кофе.— сказала она, — мн думается, что ты страшно избаловался въ этомъ отношеніи.

— Ни въ этомъ и ни въ какомъ другомъ, — возразилъ весело Рейнгольдтъ.

— Славная, старая Шмидтовская кровь!— сказала тетушка Рикхенъ, — истый покойный ддушка, на котораго ты, кром того, похожъ какъ дв капли воды.

— Мн кажется, что настоящій портретъ его дядя Эристъ,— отвчалъ Рейнгольдтъ,— а вдь на него я, кажется, ужъ совсмъ не похожъ?

— Не похожъ?— вскричала тетушка Рикхенъ,— ну, въ такомъ случа, ужъ и не знаю, что называется сходствомъ! Э, да вдь онъ говоритъ, что я вообще ничего не знаю.

Слово ‘онъ’, безъ сомннія, подразумевало дядю.

— Что ты хочешь сказать этимъ, милая тетя?— спросилъ Рейнгольдтъ.

— Ты не желаешь меня понимать, не хочешь замчать, какъ онъ обходится съ своей единственной сестрой, и какъ онъ меня тираннизируетъ, какъ онъ насъ всхъ тираннизируетъ! Такъ что ли это?

— Милая тетя, да вдь все это очень похоже на дядю, вдь онъ со всми таковъ, и потому теб пть основанія особенно сокрушаться объ этомъ.

— Нтъ, у меня есть основаніе,— вскричала тетушка Рикхенъ,— такъ какъ со мной, несчастной, онъ всегда въ особенности дурно обходится. А почему? да потому, что всегда думаетъ, будто-бы я могла ужъ слишкомъ набралась вольнаго духу и подъ конецъ стала бы оспаривать его во всемъ: и въ его политик, и въ его географіи и исторіи, и во всякой тамъ ерунд, которою онъ набилъ свою голову. Въ этомъ мы, женщины, ничего не смыслимъ! Это не для насъ! Это только онъ одинъ понимаетъ, только для него одного все это и существуетъ! Конечно, все будетъ для него одного, когда онъ вс книги у насъ передъ носомъ запираетъ и вырываетъ изъ рукъ газеты, вдь онъ долженъ бы понимать, каково пріятно бываетъ человку, когда ему приходится сидть нмымъ и не имть даже никакого предчувствія, что это за штука такая, напр., Тимбукту, или тамъ что другое — городъ ли это, рыба ли, или мясо какое,— и даже не смть объ этомъ спросить,— вдь вотъ что плохо-то.

Иглы ея вязанья все судорожне стучали одна о другую: а очки низко сдвинулись на кончикъ носа.

— Совершенно справедливо,— сказалъ Рейнгольдтъ, — дядя не правь, но вдь это очень часто случается у аутодидактовъ.

— У кого?

— У людей, которые своими знаніями обязаны себ самимъ. Я зналъ одного старика негра, который безъ всякаго посторонняго руководства, лишь съ помощію собственнаго, необыкновеннаго прилежанія, достигъ званія корабельнаго капитана, но за то онъ всхъ насъ, остальныхъ, считалъ за неисправимыхъ профановъ.

— Это еще что такое?

— Невждами, тетушка.

— Но вдь дядя не негръ,— сказала тетушка Рикхенъ,— да пожалуй что и негръ, потому что у него есть дочь, извстная по своей красот цлому Берлину, которая, еслибы захотла, когда угодно могла бы сдлать себ богатйшую партію, да вотъ только въ томъ бда, что онъ все это считаетъ глупостью.

— А я, несмотря на это, все-таки утверждаю, что дядя про себя очень гордится Фердинандой.

— Почему?

— Вчера вечеромъ я не разъ замчала, какъ глаза его останавливались на ней съ такимъ выраженіемъ, которое я не могу объяснить себ иначе.

— Ты такъ думаешь?

Тетушка Рикхенъ опустила на колни свое вязанье.

— Видишь-ли,— сказала она,— это я и сама часто думаю. Мн часто кажется: вдь невозможно же, чтобъ онъ не любилъ ни одного человка, вдь онъ не можетъ выносить даже страданій животныхъ, и съ величайшимъ удовольствіемъ самъ бы впрегся въ телгу и началъ возить мраморныя глыбы, чтобы только избавить отъ мученій жирныхъ лошадей. И самъ-то вдь онъ хлопочетъ и работаетъ за всхъ. Это-то все и заставляетъ его пить вино, я сама ршительно ничего не имю противъ одного стакана, или тамъ нсколькихъ,-но выпивать дв. три бутылки — да я ршительно убждена, что его еще разъ хватить ударъ.

И тетушка Рикхенъ горько заплакала. Рейнгольдтъ былъ тронутъ этими слезами, такъ много было истинной любви въ этомъ признаніи добрыхъ качествъ своего брата, въ этой забот о немъ!

— Эхъ, тетя,— сказалъ онъ,— у тебя нтъ даже и основанія къ излишнимъ страхамъ. Мы, Шмидты, народъ несокрушимый, я могу положительно уврить тебя, что дядя намренно облекся въ тогу недоступности и суровости, потому что онъ не желаетъ показывать всмъ, какъ его сердце мягко и для всхъ доступно. Я уже зналъ не одного такого человка.

— Ты зналъ?— живо сказала тетушка.— Ну, да конечно, вдь ты много шатался по свту и видлъ много народу: язычниковъ, и негровъ, и турокъ, а у нихъ, конечно, чаще можетъ случаться то, что непристойно для христіанина, но въ такомъ случа объясни же ты мн, возможное ли это дло, чтобы отецъ, какъ ты говоришь — съ сердцемъ, относился такъ къ своему сыну, какъ онъ къ Филиппу — ну-ка! вотъ объясни ты мн это!

— Да. еслибъ я только зналъ впередъ, какъ онъ относится къ Филиппу, не шутка! Къ сожалнію, между ними, кажется, произошелъ уже совершенный разрывъ?

— Да, ну не ужасно ли это?— сказала тетушка Рикхенъ,— а сцены! Царь небесный, какъ только я подумаю о нихъ! Ну, да теперь ужъ ихъ нтъ, они уже два года какъ не видятся, да вдь Филиппъ и не нуждается въ насъ, онъ должно быть страшно богатъ. Юстусъ говоритъ, что у него нсколько милліоновъ, я не вижу ничего постыднаго въ томъ, что онъ, будучи простымъ архитекторомъ, пошелъ такъ далеко. Разв ты видишь въ этомъ что-нибудь такое?

— Милая тетя, я пока не знаю, какъ далеко онъ пошелъ…

— Какъ, какъ!— вскричала тетушка Рикхенъ,— и ты туда же?

— Но, вдь я, тетя, ршительно ничего не сказалъ противъ Филиппа, я совершенно безпристрастенъ,— сказалъ Рейнгольдтъ.

— Удивительно безпристрастенъ, — возразила тетушка Рикхенъ,— когда ты его расхваливаешь до небесъ при всякомъ удобномъ случа!— Филиппъ можетъ быть и эгоистиченъ иногда, но ко мн онъ всегда былъ добръ, и еще вчера, встртясь со мной, предлагалъ мн брать у него столько денегъ, сколько будетъ мн нужно. Ну, да я, слава Богу, ни въ чемъ не нуждаюсь. А ты къ нему сходи, онъ обыкновенно не интересуется ни однимъ человкомъ, но о теб онъ всегда спрашиваетъ и твои путешествія отмчаетъ на карт краснымъ карандашомъ. Ахъ, вотъ еще что я хотла теб сказать: Фердинанда и Юстусъ предполагаютъ сегодня отправиться на художественную выставку, не пойдешь ли и ты туда же? я, конечно, останусь дома, я вдь въ этомъ ничего не смыслю.— Я и вообще вдь ничего не смыслю.

Очки ея спустились низко, а иглы задвигались съ невроятной быстротой.

Рейнгольдту еще слышалось ихъ стучанье, когда онъ былъ въ саду, въ который изъ столовой вела стеклянная дверь.

VI.

— Боже великій!— вздохнувъ проговорилъ Рейнгольдтъ,— неужели существуетъ боле ужасная участь, чмъ участь нашей бдной тетушки? Везд и всюду бояться измны и коварства, не видть яркаго, солнечнаго свта, всего великолпія и красоты міра, быть какъ будто слпымъ, вотъ какъ эта бдная двушка!

Около желзной ршетки, отдлявшей садъ отъ двора, ощупью пробиралась молодая двушка. Она медленно шла, неся въ лвой рук тарелку, повидимому, съ завтракомъ, вдругъ она остановилась и поднявъ немного голову, обратилась лицемъ къ солнцу. Солнце сильно блестло, но двушка не моргнула ни разу.

— Бдная, бдная Цилли,— пробормоталъ Рейнгольдтъ.

Имя у него осталось въ памяти отъ вечерняго разговора, онъ помнилъ также, что она — слпая дочь бухгалтера дяди Эрнста, господина Крейзеля, который появился теперь въ дверяхъ низкаго зданія.— по вншнимъ примтамъ конторы.— и пошелъ по направленію къ молодой двушк.

Слпая тотчасъ узнала шаги. Она нсколько разъ кивнула идущему, теперь онъ уже подл нея, она наклонила голову, чтобы тотъ могъ поцловать ее въ лобъ и протянула обими руками тарелку, съ которой онъ взялъ одинъ бутербродъ и. начавъ его сть, сказалъ нсколько словъ, которыхъ Рейнгольдтъ не могъ разслышать издали, равно какъ и отвтовъ двушки, но онъ могъ поклясться, что это были слова любви. Съвъ бутерброды, старикъ утеръ ротъ блымъ платкомъ и, снова поцловавъ двушку въ лобъ, отправился обратно къ низкому дому, гд, ставъ въ двери, замахалъ рукою, слпая тоже кивала и махала рукою, пока онъ не исчезъ. Затмъ, она опять обратила глаза къ солнцу, взяла тарелку и пошла тою же дорогою, которой и пришла, слегка дотрогиваясь кончиками пальцевъ до каждаго третьяго прута въ ршетк.

Рейнгольдтъ наблюдалъ всю эту сцену, не двигаясь съ мста. Вдь бдняжка слпая не могла его видть, а старикъ ни разу не взглянулъ на него.

Она возвращалась тою же дорогою и зацпила своимъ блымъ передникомъ за кустъ, выдававшійся изъ-за ршетки, и теперь, какъ ни старалась, никакъ не могла освободиться. Рейнгольдтъ, замтивъ это, подошелъ къ ней и сказалъ:— Позвольте мн освободить васъ?

Еще прежде, чмъ онъ подошелъ къ ней, она выпрямилась и поворотилась къ нему своимъ лицемъ, покрывшимся теперь, когда онъ заговорилъ, нжнымъ румянцемъ.

— Благодарю васъ, господинъ капитанъ,— отвчала она.

Нжный, мелодическій тонъ удивительно гармонировалъ съ дтски-веселой улыбкой, сопровождавшей эти слова.

— Откуда вы знаете, мадемуазель Цилли, что это именно я говорю съ вами?— спросилъ Рейнгольдтъ.

— Отъ того же, отъ кого вы знаете, что меня зовутъ Цилли и что я слпая:— отъ Юстуса.

— Могу я предложить вамъ свою руку и проводить васъ до вашей квартиры?

— Я одна иду врне, но дайте мн вашу руку, если только это вамъ будетъ угодно.

И она протянула ему свою маленькую, нжную, блую руку, до которой Рейнгольдтъ прикоснулся съ чувствомъ уваженія.

— Совершенно такая, какъ онъ говорилъ,— прошептала она,— крпкая и мужественная, хорошая, надежная рука.

Она взяла свою руку и они пошли рядомъ, она подл ршетки, перебирая ея прутья, а онъ подл нея, не спуская съ нея глазъ.

— И послднее тоже сказалъ господинъ Андерсъ?— спросилъ онъ.

— Да, но мн сказала бы и сама рука, я знаю толкъ въ нихъ. Юстусова рука не такъ тверда, хотя онъ и много работаетъ, но столь же хороша.

— И столь же врна?— сказалъ Рейнгольдтъ.

Цилли покачала головой и тихо засмялась.

— Нтъ,— сказала она,— не столь же врна! онъ, какъ художникъ, не можетъ быть такимъ. Онъ можетъ имть одну только звзду, свой идеалъ, на нее онъ долженъ постоянно взирать, за нею слдовать, какъ волхвы за звздою, шедшею передъ ними и остановившеюся въ Вилеем надъ хижиною… тамъ были ясли со Спасителемъ. Но, впрочемъ, онъ долженъ быть свободенъ какъ птица. Мн часто хочется быть художникомъ, но морякомъ я сдлалась бы съ большею охотою

Въ это время пара ласточекъ пролетла по воздуху, чирикая, слпая подняла на нихъ свои глаза.

— Вотъ он отправляются за море, а я нтъ, я всегда дохожу только до берега,— да, только до берега!

Въ первый разъ на ея лиц появилась тнь, но въ слдующую же минуту на немъ свтилась дтски-веселая улыбка.

— Я очень неблагодарна, неправда ли,— сказала она, — сколько людей никогда не видятъ мори даже и во сн, а я видла его еще и сегодня ночью. Юстусъ проходилъ мимо нашего окна, у насъ былъ еще свтъ. Тутъ онъ сказалъ намъ, что пріхали вы, что вы очень добрый, любезный человкъ и разсказывали очень много чуднаго о своихъ далекихъ путешествіяхъ. Вы и мн разскажете о нихъ — да? Она протянула ему свою руку.

— Конечно, да,— отвчалъ Рейнгольдтъ. Личико, которое на него глядло, опять блестло самою искреннею веселостью.

— Я никакъ не могу кончить, когда начну болтать, не правда ли, и теперь я васъ очень долго задержала, а у васъ есть много чего длать боле важнаго! До свиданія.

Она сдлала шагъ къ двери, но потомъ вдругъ остановилась и, полуоборотясь, сказала:— Разв Юстусъ не правъ, говоря, что вы добры? Вы не улыбнулись даже, когда я сказала, до свиданія!

Она еще разъ сдлала нсколько шаговъ къ двери и ставъ, на порог, еще разъ оборотилась, кивнула головой и затмъ скрылась.

VII.

Разставшись съ Цилли. Рейнгольдтъ пошелъ навстить Юстуса въ его мастерской, но нашелъ тамъ только его помощника, занятаго своимъ туалетомъ и весьма неохотно и даже грубо отвтившаго на его разспросы. Потерпвъ тутъ неудачу. Рейнгольдтъ, отправился по мастерскимъ отыскивать своего дядю. Онъ нашелъ его горячо разсуждающимъ съ инспекторомъ мастерскихъ, который ршительно отказывался отпустить нкоторыхъ рабочихъ, оказавшихся, противно правиламъ фабрики, принадлежащими къ соціалистическому обществу. Тогда дядя Эрнстъ самъ зазвонилъ въ колоколъ и созвавъ рабочихъ объявилъ, что онъ отказываетъ имъ всмъ отъ работы — однимъ за принадлежность къ соціалистическому обществу, другимъ за заступничество за этихъ послднихъ. Рейнгольдтъ во все время объясненія дяди съ рабочими стоялъ подл него, готовый, въ случа надобности, броситься на его защиту. Когда рабочіе разошлись. Рейнгольдтъ спросилъ: обойдется ли разсчетъ рабочихъ. безъ нарушенія порядка?

— Полиція тутъ почти подъ бокомъ.— отвчалъ дядя Эрнстъ съ мрачною улыбкою,— теперь они еще боятся полиціи, а потому ты можешь быть совершенно спокоенъ. Но чтобъ не забыть…. я благодарю тебя, мой милый.

— За что, дядя?

— Хотя этого и не было нужно, но я все-таки видлъ, что ты подл меня, если — на всякій случай…

— Могъ ли ты сомнваться во мн?

— Нтъ, несмотря на твои бисмарковскія бредни. А теперь иди къ Фердинанд: вдь вы хотли отправиться на художественную выставку.

— Да. я слышалъ объ этомъ, но теперь, говоря откровенно, у меня охота прошла.

— Нтъ ужъ, пожалуйста!— сказалъ дядя Эрнстъ.— Фердинанда этимъ была бы опечалена, да и я не люблю, чтобы мои дловыя отношенія впутывались въ семейныя дла.

Дядя Эрнстъ крпко пожалъ Рейнгольдту руку и пошелъ къ дому. Рейнгольдтъ остался на мст. Онъ во всякомъ случа охотне остался бы съ дядей, и ему казалось боле, чмъ сомнительно, чтобы Фердинанда дйствительно могла опечалиться, еслибы онъ не пошелъ.

Въ то время, какъ на двор происходила только-что описанная сцена, въ мастерской Фердинанды совершалась другаго рода сцена.

Фердинанда, вставъ изъ-за работы, подошла къ двери, ведущей въ мастерскую Юстуса, и позвала помощника его. сеньора Антоніо, только-что предъ тмъ такъ нелюбезно принимавшаго Рейнгольдта.

— Мн нужна ваша помощь,— сказала она.— Моя натурщица ушла, мн хотлось сдлать сегодня глаза. У васъ Антоніо глаза красиве, чмъ у вашей землячки: станьте-ко вотъ тутъ на нсколько минутъ!

Гордая улыбка проскользнула по красивому лицу юноши. Онъ сталъ напротивъ Фердинанды въ той самой поз, какую она придала своей фигур.

— Браво!— сказала она,— никто не ршитъ, какой у васъ больше талантъ: скульптора или актера.

— Un povero, abboz zatore — пробормоталъ онъ — бдный работникъ!

— Вы не работникъ,— сказала Фердинанда, вы хорошо знаете, что вы художникъ.

— Я столько же художникъ, сколько вы principessa.

— Что это значитъ?

— Я родился быть художникомъ и все-таки не художникъ, какъ вы родились быть принцессой и все-таки не принцесса.

— Вы съ ума сошли. Гд вы провели вчерашній вечеръ Антоніо?— спросила она его.

— Въ клуб, синьора.

— Когда вы вернулись домой?

— Поздно.

— Но когда же?

— Въ часъ, ma perch?

— Я спрашиваю такъ-себ. Мы вчера тоже поздно легли. Къ намъ пріхалъ мой кузенъ, много болтали и курили, у меня страшно разболлись голова и я еще часъ бродила по саду. Не угодно ли вамъ опять занять свое мсто, или уже прекратимъ работу? Вамъ кажется трудно? вы выглядите такимъ усталымъ.

— No, no,— пробормоталъ онъ и опять занялъ свое мсто. Въ голов его бродили странныя мысли, заставившія сильно биться его сердце.— ‘Когда вы вернулись домой?— я еще часъ бродила по саду’, возможно ли? Нтъ! нтъ! это невозможно! Это чистая случайность! Но еслибъ онъ засталъ ее среди глубокой ночи одну въ саду, чтобы онъ сказалъ? чтобы сдлала/?

У него закружилась голова и онъ закрылъ рукой глаза.

— Что съ вами?— вскричала Фердинанда. Рука опустилась, глаза обращенные на нее пылали.

— Что со мною?— пробормотала, онъ,— что со мною?— Но…. non Іо so neppur іо, una febbre che mi di vorn, ho che il sangue nii abbruccia, che il cervello mi si spezza, ho in fine, che non ne posso piu, che sono stance di questa vita!

Фердинанда, дрожа съ головы до ногъ, взволнованнымъ голосомъ сказала:

— Вы знаете, что я васъ не понимаю, когда выговорите такъ быстро.

— Вы меня поняли,— пробормоталъ юноша.

— Я ничего не поняла, кром того, что я уже и безъ того видла, что ‘васъ пожираетъ лихорадка, что кровь душитъ васъ, что вы утомлены такой жизнью’, а въ перевод это значитъ, что вы вчера слишкомъ долго засидлись въ клуб, слишкомъ много мечтали о прекрасной Италіи, слишкомъ много выпили итальянскаго вина.

На его нжномъ лб напряглись синеватыя жилы, онъ схватился за то мсто груди, гд обыкновенно носилъ стилетъ, но карманъ былъ пустъ: взоры его блуждали какъ бы отыскивая оружія.

— Вы хотите убить меня? спросила Фердинанда.

Правая рука его опустилась съ сжатыми пальцами, изъ глазъ его полился цлый потокъ слезъ и онъ, упавъ на колни, зарыдалъ:

— Прости, Фердинанда, прости, я люблю тебя!

— Я это знаю, Антоніо, и потому-то я и прощаю теб еще разъ, въ послдній разъ! Если эта сцена повторится, я скажу отцу и ты долженъ будешь оставить домъ. А теперь, синьоръ Антоніо, встаньте. Она подала ему руку, которую онъ, еще оставаясь на колняхъ, прижалъ къ своимъ губамъ и лбу.

— Антоніо! Антоніо!— раздался на двор голосъ Юстуса и тотчасъ послышался стукъ въ дверь, выходившую на дворъ. Антоніо всталъ на ноги.

— Не здсь ли Антоніо, мадемуазель Фердинанда?

Фердинанда сама пошла отворять дверь.

— Вы еще работаете,— сказалъ Юстусъ входя, но вдь мы кажется хотли отправиться на выставку съ вашимъ кузеномъ?

— Я жду его, онъ еще не показывался, идите впередъ съ Антоніо, мы сойдемся въ скульптурномъ отдленіи.

— Какъ прикажите! Diinque-audiamo, Антоніо!— сказалъ Юстусъ,— а riverderci!

VIII.

Оставшись одна, Фердинанда опустилась на кресло и достала съ груди письмо, которое вчера вечеромъ онъ бросилъ ей черезъ садовую стну. Она уже знала его наизусть, но все еще съ удовольствіемъ смотрла на почеркъ любимой руки.

‘Зачмъ ты не попыталась увдомить меня, что будешь на желзной дорог? Ты могла бы написать въ Шенау, теперь, благодаря случайности, я пріхалъ съ этимъ поздомъ, благодаря случайности же узналъ въ купэ твоего кузена, что мы будемъ длать дальше? Вдь мы будемъ влачить весьма печальное существованіе, если все предоставимъ случаю, если мы не завоюемъ у жестокой судьбы своего счастія смлостью? Теперь я долженъ былъ, ради того, чтобы отыскать тебя, стремглавъ броситься изъ купэ и какъ легко я могъ или совсмъ не встртить тебя или столкнуться съ твоимъ отцемъ и такимъ образомъ благопріятный случай былъ бы совсмъ потерянъ. Надюсь, что теперь дло должно идти немного лучше. Твой кузенъ, какъ онъ мн разсказывалъ, что подтвердила впрочемъ и моя сестра, дорогой познакомился съ ними, и оказалъ ихъ обществу большія услуги, моя сестра говоритъ о немъ съ большимъ жаромъ и увряетъ, что папа очарованъ имъ. Онъ, конечно, придетъ представиться отцу, въ противномъ же случа я зайду отблагодарить товарища за услуги, оказанныя имъ моему семейству, по иниціатив Эльзы и папа или даже и безъ ихъ иниціативы, только позволь мн это сдлать! Это поведетъ къ завязк, которая можетъ сдлаться очень выгодной для насъ, тмъ боле, что твой кузенъ, кажется, человка, хорошій, податливый, съ нимъ не требуется особенныхъ церемоній. Поставь же себя съ нимъ на хорошую ногу и воспользуйся ‘кузеномъ’ для прогулокъ, концертовъ, театра, для художественной выставки, propos! Удобный случай! Отправляйся завтра на выставку, я буду на служб только до двнадцати часовъ, такимъ образомъ можетъ быть въ половин перваго я постараюсь убдить Эльзу, которая уже выражала такое желаніе! Могу тебя при случа представить ей, вдь на это я имю право, посл того какъ мы вчера оффиціально познакомились другъ съ другомъ, итакъ, ршительно разсчитывай на это. Пишу настоящія строки по обыкновенію на лету, въ дв минуты, которыя мн удалось утянуть отъ чайнаго стола. Прости за это маранье. Цлую твою хорошенькую ручку — мысленно, какъ цловали ее недавно, когда ты протянула мн ее черезъ садовую стну въ первый разъ, но не въ послдній, клянусь теб въ этомъ!…’

Она опустила письмо на колни.— И ни слова объ отц! ни одного слова, которое указывало бы на то. что онъ обо всемъ этомъ думаетъ серьезно, что онъ, по крайней мр, хочетъ сдлать попытку выдти изъ этого ложнаго положенія! Но вдь онъ еще не зналъ о сцен, случившейся вчера вечеромъ! Она скомкала письмо въ правой рук, но черезъ минуту опять разгладила его обими руками и покрыла поцлуями, тщательно расправивъ его, она опять спрятала на груди и положила свой пылающій лобъ на мраморную доску столика.

‘Una febbre che ни divora,— пробормотала она,— il sangue mi abbruccia — il corvcllo mi si spezza — sono stance di questa vita!»

— Да, да.— проговорила она. вставая,— я утомлена такой жизнью, это не жизнь, а прозябаніе, даже хуже, живая могила. Я желаю, чтобъ онъ снялъ эту страшную гробовую крышку или я задушу себя своими руками!

Волнуясь отъ мыслей, навянныхъ на нее только-что прочитаннымъ письмомъ, Фердинанда не слыхала какъ въ двери ея уже нсколько разъ постучались. Наконецъ, этотъ стукъ сдлался сильне, она опустила руки, бросила въ пространство взглядъ, схватилась за грудь, гд было спрятано письмо, провела обими руками по волосамъ, лбу, глазамъ и щекамъ и сказала: войдите!

— Не помшалъ-ли я теб?— проговорилъ Рейнгольдтъ, останавливаясь въ открытой двери.

— Входи же, и запри дверь.

Это была уже вчерашняя Фердинанда съ полуравнодушнымъ. полумрачнымъ, непроницаемымъ выраженіемъ на лиц, говорившая глухимъ, беззвучнымъ и усталымъ голосомъ.

— Я тебя уже давно жду,— сказала она подавая ему руку.

— И я пришелъ бы гораздо раньше, — отвчалъ Рейнгольдтъ,— но рядомъ тутъ прекрасный молодой человкъ, которому я. кажется, помшалъ заниматься туалетомъ…

— Это Антоніо, итальянецъ, помощникъ Андерса.

— Сказалъ мн. что тебя въ это время не бываетъ въ мастерской, тогда я пошелъ по двору отыскивать твоего отца….. Ты не слыхала звонъ?

— Нтъ, а разв что случилось?— Рейнгольдтъ посмотрлъ на нее съ удивленіемъ.

— Неужели, вы. художники, живете въ своемъ особенномъ мір?— спросила, онъ и потомъ разсказалъ о случившемся.— Я боюсь,— прибавилъ онъ въ заключеніе, что половина фабрики прекратитъ работу и дядя понесетъ громадные убытки.

— Это ни мало не безпокоитъ отца,— отвчала Фердинанда съ горькою улыбкою на губахъ, для него хоть весь міръ погибни, только бы его воля была исполнена! Ты совсмъ не знаешь отца продолжала она спокойне,— мы уже ко всему привыкли и знаемъ, что живемъ, какъ бы, на вулкан.

Она сняла свой передникъ, а Рейнгольдтъ стоялъ передъ ея работой.

— Какъ теб это нравится?— спросила Фердинанда.

— Очень даже,— отвчалъ Рейнгольдтъ.— Когда я вошелъ, мн показалось, что я вижу двушку, подстерегающую любовника, да она еще и теперь его подстерегаетъ, но горе ему, если онъ придетъ! Пусть онъ поостережется серпа! Не правъ ли я?

— Совершенно,— отвчала Фердинанда,— и я теперь вдвое рада, что иду съ тобой на выставку. Кто такъ тонко судитъ о диллетантской работ, съ тмъ пріятно взглянуть на произведенія истинныхъ художниковъ.

IX.

Когда Фердинанда привела въ порядокъ свой туалетъ, они отправились вдвоемъ на выставку. Въ первой большой квадратной зал выставки, такъ называемой, часовой зал, стояла такая густая толпа, что Рейнгольдтъ, шедшій съ Фердинандою подъ руку, едва могъ двигаться впередъ.— Въ боковыхъ залахъ меньше народу,— сказала Фердинанда,— но мы должны остаться здсь на нкоторое время, здсь обыкновенно висятъ хорошія картины, только ты освободи мою руку, тогда можно будетъ идти свободне.

Рейнгольдтъ остановился передъ картиной и сталъ внимательно разсматривать ее. Немного погодя, когда онъ обернулся, чтобы сообщить Фердинанд свое замчаніе, онъ увидлъ на ея мст уже маленькую, толстую, старую даму, съ лорнетомъ, внимательно разсматривавшую картину съ нсколькими дюжинами другихъ господъ и дамъ, образовавшихъ вокругъ него плотный полукругъ. Рейнгольдтъ сдлалъ нсколько тщетныхъ попытокъ вырваться изъ плна и добраться до Фердинанды, которая въ нкоторомъ отдаленіи разговаривала съ нсколькими дамами, и повидимому, совсмъ забыла о немъ. Въ это время новая картина привлекла его вниманіе,— то былъ также морской видъ, понравившійся ему еще больше, чмъ первый. Рейнгольдтъ не обращалъ уже никакаго вниманія на давку, и забылъ о Фердинанд, да къ тому же онъ, собственно, не смотрлъ теперь на картину, а погрузился весь въ мечты о недавнемъ своемъ путешествіи на пароход.

— Доберутся ли до земли безъ компаса эти люди, господинъ капитанъ?— спросилъ чей-то подл него голосъ. Черные глаза Эльзы смотрли на Рейнгольдта, а веселая улыбка играла на ея щекахъ и тонкихъ губахъ, когда она теперь, безъ всякаго принужденія, протянула ему руку какъ старому другу.

— Когда вы пріхали?

— Вчера вечеромъ.

— Тогда, конечно, вы не имли еще времени навдаться къ намъ и получить свой компасъ. Ну, не воплощенная ли я честность?

— Что вы хотите этимъ сказать?

— Кто можетъ это отгадать? Вы вдь предполагали, что я обладаю большими талантами мореплавателя….. Но выберемся изъ этой давки и отыщемъ моего брата. котораго я только-что потеряла. Вы одни?

— Съ кузиной.

— Которой вы меня должны представить. Я внизу видла ея Мальчика-пастуха, прелестная вещь. Я теперь только узнала отъ своего брата, что ваша кузина — скульпторъ и что мы сосди. Но гд же она?

— Я тщетно отыскиваю ее.

— О! это очень весело! Два покинутые ребенка въ этомъ людскомъ лсу….. я серьезно боюсь.

Они дошли до длиннаго узкаго прохода, въ которомъ были выставлены акварели и гравюры.

— Я видла, что мой братъ вошелъ сюда,— сказала она.— Вотъ онъ,— нтъ, это не онъ, ну, да пусть его: я его еще отыщу, а ваша кузина?

— Ее тоже нтъ здсь.

— А пока мы ихъ найдемъ, поговоримъ немного…. или вы хотите осмотрть картины. Тутъ есть нсколько прекрасныхъ Пассикіевскихъ картинъ.

— Я скоре согласенъ побесдовать.

— И нигд такъ не болтается, какъ на выставк въ первые дни. Сюда приходятъ собственно затмъ, чтобы поговорить, увидться съ своими знакомыми посл долгаго лта, посмотрть на модные туалеты, привезенные изъ Парижа женами и дочерьми банкировъ — мы, офицерскія дамы, не играемъ тутъ никакой роли. Мой братъ сказалъ, что вы хотите остаться у насъ на зиму?

— По крайней мр, на нсколько недль.

— Въ такомъ случа останьтесь подольше. Вы не поврите, какъ весело бываетъ зимой въ Берлин! А особенно для васъ, для котораго открыто такъ много кружковъ! У вашего дяди открытый домъ: художники снуютъ туда и сюда, что весьма естественно, когда дочь хозяина сама художница, и притомъ красавица. У насъ, конечно, бываетъ тише и нсколько однообразно — все одни и тже люди — офицеры, но между ними есть превосходные люди, которые вамъ очень понравятся, а между дамами есть нсколько весьма любезныхъ и красивыхъ. А потомъ прідетъ мадемуазель фонъ-Струмминъ! Митингъ! Она пишетъ мн каждый день, иногда даже по два раза въ день, послднее письмо было только о васъ.

— Это любопытно!

— Но я пока, поостерегусь говорить вамъ объ этомъ: вы мужчины слишкомъ тщеславны…. И мой папа тоже много разсчитываетъ на васъ — вы это знаете?

— Я этого не зналъ, и не знаю, чмъ бы я могъ гордиться больше этого?

— Онъ еще вчера вечеромъ жаллъ,— когда Оттомаръ разсказалъ намъ о встрч съ вами и о своемъ знакомств съ вами еще въ Орлеан — что вы не остались въ арміи. Вдь вы легко могли бы всякую минуту поступить туда.

— Да, конечно, во время кампаніи я даже и думалъ объ этомъ, и продолжайся она дольше — кто знаетъ, что было бы! Но во время мира! Секундъ-лейтенантъ въ тридцать лтъ — это ужъ нейдетъ.

— Конечно, конечно! Но еслибъ вы пошли въ моряки?

— На этихъ дняхъ мн уже сдлано предложеніе господиномъ фонъ-Занденомъ принять на себя обязанность командира.

— Командира?— сказала Эльза съ удивленіемъ.

— Командира маяковъ….

— А!

Это восклицаніе указывало Рейнгольдту на разочарованіе, которое не ускользнуло отъ него. Онъ продолжалъ улыбаясь:

— Это главный начальникъ надъ нсколькими десятками грубыхъ, закаленныхъ бурями людей и надъ десяткомъ прочныхъ, быстро плавающихъ судовъ, между которыми, конечно, будетъ и одна или дв спасительныхъ лодки — постъ скромный, но не безъ заслугъ и полный опасностей.

Они стояли въ оконной ниш. Эльза упорно смотрла на улицу, Рейнгольдтъ почти сомнвался, слышала ли она его слова, какъ вдругъ она подняла голову и съ прежнею веселостью сказала:

— Вы правы, это ваше настоящее призваніе. Принимайте же предложеніе! Вы видите, у васъ есть друзья во всхъ кружкахъ… Ахъ, ты, Боже мой! Принцесса Генрика Августа!— во всякомъ случа она уже видла меня, я не могу уйдти, но…

— Я ухожу,— сказалъ Рейнгольдтъ.

Она на прощаньи пожала ему руку, и затмъ онъ сошелъ внизъ по корридору.

X.

Отдлавшись отъ Рейнгольдта. Фердинанда быстро пришла чрезъ рядъ залъ, наполненныхъ многочисленной публикой, и достигла отдленія выставки, сравнительно почти пустаго, въ которомъ давно уже находился какой-то офицеръ, съ большимъ вниманіемъ разсматривавшій нсколько посредственныхъ ландшафтовъ. Увидвъ Фердинанду, онъ подошелъ къ картин, предъ которой остановилась она. Свтъ падалъ такъ неблагопріятно на картину, что офицеръ долженъ былъ подойдти очень близко къ дам, причемъ наступилъ ей на платье.

— Pardon!— сказалъ онъ громко, а потомъ прибавилъ тихо, такъ что только ей было слышно:— не оборачивайся, пока я теб не скажу! Отойди въ уголъ! этого никто не замтить: прежде всего благодарю тебя!

— За что?

— За то, что пришла.

— Я пришла только за тмъ, чтобъ сказать теб: Оттомаръ, этого больше нельзя сносить.

— Я тоже.

— Нтъ, я говорю только относительно себя.

— Я тебя люблю, также какъ и ты меня.

— Докажи это!

— Чмъ?

— Тмъ, что не спрашивай, а дйствуй?

— Если у меня руки связаны!

— Разорви повязки!

— Не могу.

— Тогда прощай!

Она оборотилась ко входу, чрезъ который пришла: онъ забылъ вс предосторожности и преградилъ ей дорогу.

— Фердинанда!

— Пусти меня!

— Ты должна меня выслушать! ради Бога, Фердинанда, такой случай можетъ быть не представится цлыя недли.

Она насмшливо посмотрла на него и сказала: — Вдь у насъ времени было достаточно!

Еще разъ она хотла пройдти мимо него, но онъ снова преградилъ ей дорогу.

— Фердинанда!

— Еще разъ прошу: оставь меня! Ты ищешь только случая удобнаго, чтобъ отдлаться отъ меня, теб можетъ быть онъ уже никогда не представится.

Онъ съ поклономъ отступилъ — она свободно могла проходить, но не сдлала этого, горячія слезы показались у ней на глазахъ, она оборотилась къ картин, а онъ тотчасъ занялъ прежнее удобное положеніе.

— Фердинанда! ты знаешь, ты должна знать, что я, если нужно, ршусь на крайность. Но мы не можемъ сдлать послдняго шага, не обсудивши всего.

— Мы уже полгода обсуждаемъ это.

— Чрезъ садовую стну въ полупонятныхъ словахъ, въ письмахъ, которыя никогда не говорятъ того, что желаешь сказать. Ты должна устроить свиданіе, о которомъ я такъ часто просилъ тебя. Никогда еще моя рука не покоилась въ твоихъ рукахъ, мои губы на твоихъ губахъ,— а ты требуешь отъ меня доказательства въ любви!

— Я не могу этого сдлать.

— Скажи лучше, не хочу. Я длалъ теб много предложеній. Вчера вечеромъ я познакомился въ клуб съ твоимъ братомъ. Онъ приглашалъ меня взглянуть на его картины, какъ легко было бы намъ тамъ встртиться.

— Я не могу быть у брата, и особенно со вчерашняго вечера.

— Ну, тогда твой кузенъ! Онъ, конечно, будетъ у насъ, я возвращу ему визитъ — не можетъ же твой отецъ указать мн дверь!

— Я уже думала объ этомъ и подготовила его. Въ самомъ благопріятномъ случа мы можемъ видться только на нсколько минуть.

— Я подумалъ объ остальномъ, лишь только я узнаю, что ты желаешь — я уже найду случай и напишу теб, или лучше скажу теб, коль скоро ты дашь мн знакъ.

— Я не ршусь больше на это.

— Почему?

— Кто-то слдитъ за мною по пятамъ, я ни на минуту не безопасна отъ него — отъ Антоніо — я теб уже говорила, я боюсь…

— Ты всегда боишься.

Онъ быстро, съ неудовольствіемъ, обернулся къ оконной ниш, вблизи которой стоялъ. Въ ту же минуту въ дверяхъ, на другомъ конц галереи, проскользнулъ весьма красивый, изящно одтый молодой человкъ.

Посмотрвъ въ окно секунды дв, Оттомаръ обернулся, чтобъ сказать Фердинанд слово примиренія, которое было у него на губахъ и въ сердц, но ея уже не было на мст.

Фердинанда не могла оставаться доле, такъ какъ около того мста, гд они стояли, только что прошли знакомыя ей дамы, однако, не замтивъ ея. Они каждую минуту могли выйдти на галерею, еслибъ она сама не пошла имъ на встрчу. Но Оттомаръ ничего этого не замтилъ, онъ не видлъ ни дамъ, ни Фердинанды. Для него она исчезла не простившись, не сказавъ ни слова въ разъясненіе.

— Клянусь небомъ, это ужъ слишкомъ!— проговорилъ онъ, стискивая зубы и покручивая свои маленькіе усы, — ну, а теперь пусть будетъ такъ, какъ ей угодно!

И онъ поспшно пошелъ по галере, а затмъ вышелъ въ главныя залы чрезъ ту самую дверь, въ которой прежде мелькнулъ красивый молодой человкъ.

Между тмъ въ главныхъ залахъ публики стало еще больше. Въ нкоторыхъ мстахъ любопытные столпились до такой степени, что едва можно было двигаться.

Такая же давка была и въ послдней, такъ называемой, актовой зал. Дв дамы бросились на одну изъ маленькихъ софъ, которыя на выставк такъ предупредительно были всюду разставлены. Подл дамъ сталъ господинъ съ разсяннымъ выраженіемъ лица, онъ переступалъ съ ноги на ногу и, отъ времени до времени, бросалъ скучный взглядъ на обихъ дамъ, изъ которыхъ одна хотя и была старше другой, но несмотря на свою полноту, казалась боле красивою, и которая откинулась въ уголъ, другая же боле молодая, стройная женщина неутомимо лорнировала то въ ту, то въ другую сторону.

— Если вы отдохнули, то мн кажется, пора идти, сказалъ мужчина.

— Я не вижу ни малйшей возможности двигаться дальше,— отвтила старшая дама, не перемняя своего удобнаго положенія.

— Вдь это невроятно интересно.— сказала другая.— Кто этотъ господинъ?

Лорнетъ принялъ уже другое направленіе,

— Какой господинъ?

— Вонъ тамъ, предъ портретомъ Императора — безъ сомннія деревенскій помщикъ, мн кажется, я его уже видла.

— Боже мой, да это Гольмъ!— вскричалъ мужчина, пробуждаясь отъ своего равнодушія.

— Дйствительно, графъ Гольмъ!— сказала дама — Приведи же его сюда, Альфредъ.

Но графъ уже замтилъ группу и быстро подошелъ, подавъ Альфреду об руки.

— Любезный Вальбахъ! какъ я радъ васъ видть!

— Давно ли вы здсь?

— Со вчерашняго вечера, будьте добры, представьте меня вашимъ дамамъ.

— Моя жена, моя сестра Карла…

— Я уже имлъ честь, дв зимы назадъ…

— О, въ Берлин лучше помнятъ, графъ, чмъ вы кажется предполагаете!— проговорила Карла,— особенно тхъ кто появляется такъ рдко. Почему же васъ невидно было прошлую зиму?

— Я.былъ въ Италіи и Париж,

— О, милый, милый Парижъ! мы уже не были тамъ цлую вчность — послдній разъ передъ войной. Тогда былъ блестящій дворъ, а теперь — c’est dsolant!— Мы эти дни о васъ невроятно много говорили… Милая Эльза! вдь она совсмъ въ восторгъ отъ Гольмберга — это должно быть чистый рай! Не прелестна ли Эльза? Мы ее балуемъ здсь вс, говорить Оттомаръ, но онъ самъ ее больше всхъ балуетъ.

— Кто этотъ Оттомаръ, если смю спросить?

— фонъ-Вербенъ, — сказалъ Вальбахъ, бросая на Карлу недовольный взглядъ,— лейтенантъ.

— А! его зовутъ Оттомаромъ!— проговорилъ графъ.

— Об наши семьи такъ серьезно связаны,— сказалъ фонъ-Вальбахъ,— мой бдный братъ, вы знаете, палъ подъ Парижемъ рядомъ съ фонъ-Вербеномъ…

— Да, да, я помню,— произнесъ графъ. совсмъ не знавшій даже объ этомъ.

— И это еще больше увеличило нашу дружбу,— продолжала Карла: — вдь въ несчастіи люди тсне сближаются…

— Конечно, конечно!— проговорилъ графъ…— въ несчастіи и… въ счастіи…

— Вы философъ! я просто брежу философіей… Шопенгауеръ доставилъ мн невроятное удовольствіе… не находите ли вы восхитительнымъ и Гартмана?

— ‘Ну это еще кто?’ — подумалъ графъ и сказалъ громко: о, да… то есть…

— Въ такомъ случа вы его не знаете… я хочу сказать основательно… а я его знаю наизусть. Въ данный моментъ существуетъ только три человка, которыхъ стоитъ изучать: Бисмаркъ, Вагнеръ, Гартманъ.— Политика настоящаго — музыка будущаго промряются философіей безсознательнаго — вотъ девизъ вка.

— Я весьма желалъ бы познакомиться съ фонъ-Вербеномъ — сказалъ графъ, желая перемнить разговоръ.

— Quand on parles du loup — mon Dieu! онъ выглядитъ сегодня настоящимъ волкомъ!— сказала Карла, замтивъ Оттомара, только что вошедшаго въ залу.

— Онъ тебя ищетъ, Карла!— проговорила госпожа Вальбахъ, въ первый разъ открывая ротъ.

— Не разглашай же такъ неосторожно того, что еще совсмъ не ршено — шепнулъ ей на ухо фонъ-Вальбахъ.

— Да разв все еще не ршено?— сказала равнодушнымъ тономъ госпожа фонъ-Вальбахъ.

Ея мужъ только пожалъ плечами и подошелъ съ улыбкой къ Оттомару.

— Мы васъ давно уже ждали, любезный Вербенъ.

— Извините,— сказалъ Оттомаръ,— я цлые полчаса отыскивалъ Эльзу. Не сердитесь на меня Карла.

— Здравствуйте,— произнесла Карла, не отнимая отъ глазъ лорнетъ.— Оттомаръ, пробывъ три дня на охот, не написалъ ни одной строчки и за это онъ долженъ быть наказанъ.

— Мн кажется, теперь намъ можно двинуться,— сказалъ фонъ-Вальбахъ.

— Одну минуту,— быстро проговорила Карла.

фонъ-Вальбахъ пожалъ плечами. Онъ находилъ кокетство Карлы весьма неумстнымъ. Лицо Оттомара было довольно уже мрачно, такъ мрачно, что Вальбахъ даже счелъ нужнымъ извиниться:— Она есть и будетъ ребенкомъ, — прошепталъ онъ, бросая значительный взглядъ на Карлу,— вы на нее не сердитесь.

— Я и не думаю сердиться.

— Значитъ, у васъ есть другая причина неудольствія,— продолжалъ фонъ-Вальбахъ, отводя Оттомара въ сторону.— Вамъ дйствительно нужно оставить на время Берлинъ, праздная, мирная жизнь не для васъ. Я только вчера опять имлъ разговоръ съ министромъ, онъ хочетъ, чтобъ вы заняли постъ, но по нкоторымъ причинамъ въ тоже время желаетъ, чтобъ именно тамъ не было неженатаго attach. Вы видите, любезный Вербенъ, я откровененъ,— вдь это васъ не можетъ обижать, будьте откровенны и вы, поврьте мн, тогда намъ всмъ будетъ лучше, вамъ, Карл, мн… Вы не можете на насъ сердиться, если мы становимся наконецъ нсколько нетерпливыми.

— Мн тоже это ужъ достаточно надоло.

— Въ такомъ случа мы, значитъ, единомысленны, если вамъ все равно… Тсъ! Принцесса!

Принцесса незамтно вошла въ залу и продолжая разговаривать съ Эльзой, подошла къ групп, столпившейся около софы. Проходя мимо принцесса сказала каждому любезное слово и удалилась съ Эльзой.

XI.

Разставшись съ Эльзой, Рейнгольдтъ направился въ часовую залу въ полной увренности, что онъ найдетъ тамъ свою кузину, но ея тамъ не было: онъ пошелъ дальше. Но и тамъ ея нтъ. Когда онъ стоялъ раздумывая о томъ куда бы теперь направиться, къ его плечу прикоснулась рука въ желтой перчатк.

— Наконецъ-то я тебя нашелъ!

— Филиппъ,— воскликнулъ Рейнгольдтъ. оборачиваясь и подавая руку своему кузену.

— Гд Фердинанда?

Рейнгольдтъ разсказалъ ему о своей бд.

— Въ такомъ случа поищемъ ее вмст, я иду изъ среднихъ залъ, тамъ ея нтъ, быть можетъ, она въ одной изъ послднихъ. Nous verrons!

Онъ положилъ свою руку на плечо Рейнгольдта съ фамильярностью брата и хорошаго пріятеля.

— Я искренно радъ видть тебя.— сказалъ Рейнгольда.

— Не сомнваюсь въ искренности.— отвчалъ Филиппъ смясь — и желалъ бы, чтобъ эта радость не проходила. Впрочемъ, пятьдесятъ процентовъ обращаю я въ свою пользу. Пріятно видть, что въ обществ старика есть, наконецъ, разумный человкъ, а старикъ издавна возлагалъ на тебя большія надежды, само собой разумется, чтобы только досадить мн: но это мн ршительно все равно.

— Признаюсь Филиппъ, для меня еще такъ новы эти отношенія…

— Дипломатіи? Со мною теб нтъ надобности прибгать къ ней. я прямой, честный малый, у котораго сердце на язык: этого-то вотъ и не можетъ простить мн онъ. не желаетъ выслушивать правду, весь міръ долженъ плясать по его дудк, а захочетъ ли этого міръ, извстно одному Богу!

— Но вдь онъ уже создалъ себ маленькій міръ: я долженъ признаться, его фабрика…

— Что же особеннаго? Повезло немножко счастья, вотъ и все, увряю тебя! Что могъ сдлать бы другой съ его картами, вдь онъ никогда не уметъ козырять въ удобное время. Ну, а что онъ говорилъ теб обо мн?

— Ни слова, клянусь честью!

— Ну такъ еще будетъ говорить, но я предостерегаю тебя не врь ни одному слову. Я, по его словамъ, эгоистъ, корыстолюбецъ, головорзъ. А почему? потому что я въ десять разъ богаче его, потому что я… однимъ словомъ, потому что я имлъ успхъ! Да, я тшусь съ своимъ Бисмаркомъ, котораго онъ ненавидитъ, какъ семь смертныхъ грховъ. Бисмаркъ — мой человкъ, я клянусь Бисмаркомъ…

Филиппъ говорилъ громко, такъ чтобъ окружающіе также хорошо могли слышать его какъ и Рейнгольдта, а когда онъ говорилъ тише, то его живые глаза постоянно бгали по толп, въ которой каждую минуту попадались его знакомые.

— Ты совсмъ не бываешь въ дом отца?— спросилъ его Рейнгольдтъ.

— Нтъ, а что?

— Помилуй, Филиппъ, да разв это естественно, чтобы сынъ не бывалъ у отца!

— Естественно… что значитъ естественно? Я нахожу естественнымъ желать, чтобъ въ мои года людей не третировали, какъ глупыхъ мальчишекъ: въ принцип я ничего не имю противъ него, въ данную минуту я даже готовь идти къ нему, достань только приглашеніе,

— Я попробую, но только съ условіемъ.

— Ну?

— Что ты въ моемъ присутствіи ничего не скажешь непріятнаго твоему отцу.

Филиппъ засмялся.— Ты педантъ, любезный Рейнгольдтъ, въ наше время нельзя требовать того, чтобъ къ личностямъ и вещамъ прикасались бархатными перчатками, иначе угодишь подъ сани, прежде чмъ успешь опомниться, Бисмаркъ тоже этого не длаетъ.

— Въ политик многое позволительно, что въ частной жизни неумстно.

— Совсмъ покинутое мнніе. Напротивъ, мы. благодаря Бога, пришли къ убжденію, что здсь, какъ и тамъ, иметъ значеніе лишь выгода. Вонъ, видишь ли тамъ маленькаго, чернаго человчка съ большой толстой дамой! Еще два года назадъ, онъ былъ жалкимъ мастеришкой, кое-какъ перебивавшимся со дня на день: нын онъ милліонеръ, а если еще пристроитъ ‘молодые’ императорскіе и королевскіе заводы, поступающіе въ продажу посл завтра, то этотъ годъ заключить тремя милліонами. ‘Старые’ стоять 135, я самъ сильно заинтересованъ и разсчитываю на дивидентъ по меньшей мр въ 25 проц. Ты еще можешь присоединиться, если хочешь.

— Да, съ чмъ бы я присоединился?

— Но вдь ты. должно быть, все-таки порядочныя деньги заработалъ.

— Я отложилъ маленькую сумму, которую и желаю сберечь.

— Съ маленькаго начинаютъ… осторожность мать мудрости и… бабушка бдности.

— Въ такомъ случа я ея настоящій внукъ.

Филиппъ взялъ свою руку изъ подъ руки Рейнгольдта, который подумалъ, ужъ не обидлся ли онъ его послднимъ замчаніемъ, но нтъ: онъ это сдлалъ затмъ, чтобъ посторониться и снять шляпу предъ принцессой, проходившей со своей свитой.

Рейнгольдта охватило странное чувство. Его прежнее поспшное бгство, заключало въ себ что-то комическое. и онъ самъ тогда смялся. Теперь онъ не могъ смяться. Находясь среди почтительно кланяющейся толпы, онъ чувствовалъ совсмъ иначе, чмъ прежде, разницу въ общественномъ положеніи между имъ самимъ и молодою двушкою, идущею рядомъ съ принцессой. Онъ принадлежалъ тоже къ толп… въ то время какъ она, къ избраннымъ… она и… графъ Гольмъ, который съ прочими своими спутниками тоже присоединился къ свит принцессы.

Онъ поворотился съ тайнымъ вздохомъ и увидлъ тотчасъ за собой Фердинанду. Она его не замчала, глаза ея, какъ и всхъ, были направлены на принцессу съ страннымъ вниманіемъ, едвали объяснимымъ однимъ простымъ любопытствомъ.

— Фердинанда!

Она какъ будто проснулась отъ сна. Но щекамъ ея разлился густой румянецъ, Рейнгольдтъ извинился сколько могъ, подошелъ Филиппъ.

— Видли вы ее, чудную женщину? Маленькая Вербенъ кажется баснословно съ нею близка… кавалеръ по другую сторону графъ Гольмъ… grand seigneur, но по уши въ долгахъ… А видла ли ты, Фердинанда, молодаго Вербена?— съ двицей фонъ-Вальбахъ… недурная партія… за нею врныхъ сто тысячъ… но молодой Вербенъ въ настоящую минуту ненадежная бумага, впрочемъ, еще можетъ подняться.

— Пойдемте,— сказала. Фердинанда.

И она не ожидая отвта мущинъ, пошла впередъ, къ ужасу Рейнгольдта, мимо принцессы и ея свиты, мимо которой онъ надялся однако проскользнуть незамченнымъ: но какъ разъ въ то время, какъ онъ проходилъ. Эльза взглянула на него и кивнула ему такъ дружественно, даже сердечно, что графъ Гольмъ полуоборотился и наврное узналъ его, хотя и не поклонился ему, а тотчасъ началъ смотрть въ другую сторону. Рейнгольдтъ не обратилъ вниманія на то, что Оттомаръ. тоже обернувшійся, холодно-вжливо поклонился Фердинанд, платье которой задло его, и тотчасъ, же началъ разговаривать съ двицей фонъ-Вальбахъ, между тмъ какъ Фердинанда отвтила на поклонъ упорнымъ, равнодушнымъ взглядомъ.

Но пара другихъ глазъ хорошо замтила эту нмую сцену,— то были черные, блестящіе, искрящіеся глаза красиваго молодаго человка, уже подсмотрвшаго свиданіе ихъ на галере. Онъ стоялъ у темной стны залы и теперь быстро подошелъ къ уходящимъ.

— Какъ я радъ, что, наконецъ, нашелъ васъ, синьора,— сказалъ онъ мягкимъ, нсколько дрожащимъ голосомъ. Я искалъ васъ везд, чтобъ сказать вамъ, что синьоръ Андерсъ не могъ васъ больше ждать и отправился на конференцію.

— Тмъ лучше,— сказала Фердинанда.— я только что хотла предложить отправиться прямо домой. Вы съ нами Антоніо?

— Нтъ, я хотлъ бы еще остаться здсь…

— Ну, въ такомъ случай addio, signor Antonin!

— Addio, signora.

XII.

Въ тотъ же вечеръ въ изящномъ салон отеля Royal, подъ липами, сидли за столомъ, покрытымъ картами и планами, графъ Гольмъ и тайный совтникъ Шилеръ. Тайный совтникъ старался убдить графа, что для него будетъ выгодне устройство сверной гавани, вмсто столь желаемой имъ, графомъ, восточной, что стоимость его трехъ имній возрастетъ вдвое и кром того еще графъ можетъ вполн разсчитывать на мсто въ совт правленія.— Вдь это всежъ-таки кое что значитъ,— заключилъ свою рчь тайный совтникъ.

— Ничего, ршительно ничего, — сказалъ живо графъ,— это одна капля на горячій камень! Нтъ, если ужъ я попаду въ число учредителей, то не изъ-за такихъ пустяковъ.

Тайный совтникъ потеръ свой длинный носъ карандашомъ, чтобъ скрыть улыбку и сказалъ:

— Вы должны жениться, графъ!

— Три мавританскія головы въ моемъ герб означаютъ круглый милліонъ приданаго. Назовите мн подходящую молодую еврейку!

— Я могъ бы вамъ назвать не одну, но я не имлъ въ виду ни одну изъ прекрасныхъ дочерей Израиля, а скоре дочь такого рода, который, хотя и иметъ въ своихъ жилахъ нсколько вендской крови, но почти столь же древенъ, какъ и вашъ,— Эльзу фонъ-Вербенъ.

— Вы шутите?

— Нисколько, я говорю совсмъ серьезно, благодаря счастливой случайности между вами и Вербеномъ устроилось личное свиданіе при такихъ обстоятельствахъ, что обмнъ дальнйшими взаимными вжливостями длается для васъ первйшею обязанностью. Вспомните же, графъ, что главный противникъ восточнаго направленія нашей дороги, генералъ, можетъ быть по стратегическимъ соображеніямъ но, сколько я знаю этого человка, можетъ быть и по личнымъ взглядамъ. Гавань можетъ существовать только на Варновской земл, значитъ Варновскія имнія должны быть проданы нашему обществу, но они не могутъ продаваться безъ его согласія, какъ опекуна надъ Варновскимъ имніемъ. Но, дальше: женитесь вы на дочери, которая получитъ въ наслдство половину имнія, и мы тогда посмотримъ, не уступитъ ли онъ зятю въ томъ, въ чемъ онъ отказываетъ директору Зундино-Виссовскаго желзнодорожнаго и портоваго общества. Вдь не напрасно написано: не вводи насъ во искушеніе!

— Мн кажется, я генерала немножко изучилъ,— сказалъ графъ,— и потому держу сто противъ одного, что онъ устоитъ противъ искушенія.

— Я никогда ни за что не ручаюсь, — возразилъ тайный совтникъ.— я всегда только разсчитываю, но слушайте дальше! Совтникъ посольства фонъ-Вальбахъ, какъ мой коллега по наблюдательному совту Берлино-Зундинской дороги весьма заинтересованъ постройкой Зундино-Виссовской дороги. А совтникъ посольства по смерти своего отца, министра, принадлежитъ тоже къ числу опекуновъ Варновскаго имнія, Оттомаръ же фонъ-Вербенъ — второй наслдникъ — помолвленъ съ остроумной сестрой Вальбаха. Вальбахъ слишкомъ хорошій счетчикъ, чтобы не знать, что половина имній, будучи продана намъ, дастъ въ десять — что я говорю — въ двадцать, тридцать разъ больше, чмъ теперь стоитъ нее имніе, но онъ боится энергически дйствовать съ генераломъ. Сдлайте же съ нимъ общее дло — то есть, хочу я сказать, сочетайтесь бракомъ съ дочерью, какъ его сестра — съ сыномъ, и вы увидите, что тогда бы я почти самъ предложилъ вамъ пари.

— Хорошо,— сказалъ графъ,— очень хорошо, но я во всякомъ случа долженъ быть продавцомъ.

— Что вы хотите сказать графъ?— спросилъ тайный совтникъ.

— Да это очень просто,— отвчалъ графъ,— я, какъ сосдъ и зять, пріобрту имнія гораздо дешевле общества, которое не можетъ нуждаться во всхъ ихъ. Поэтому я съ большимъ удовольствіемъ продамъ обществу нужное, чмъ куплю отъ него то. что мн нужно будетъ для округленія своихъ имній. Мн кажется, это ясно.

— Браво!— воскликнулъ тайный совтникъ, которому это было очень ясно съ первой же минуты,— мы будемъ имть въ васъ весьма дльнаго члена наблюдательнаго совта. Однако, намъ еще нельзя длить шкуру, пока мы не убили медвдя! До сихъ поръ мы длаемъ вс разсчеты безъ фактора, все-таки очень важнаго,— безъ самой баронессы Варновъ.

— Но если она подъ опекой, а вы съ Вальбахомъ можете имть въ опек перевсь надъ генераломъ…

— Только до перваго октября! Съ этого дня, пятидесятаго дня ея рожденія, баронесса, по завщанію, получаетъ мсто и голосъ въ опек.

— И вы думаете, что баронесса не согласится съ нашими планами?

— Я думаю, что знать мннія баронессы въ этомъ и во всхъ другихъ отношеніяхъ гораздо мене важно, чмъ мннія синьора Жиральди.

— Ея гофмейстера?

— Гофйейстера, чтеца, компаньона — я ужъ не знаю кого!

— Говорятъ, она повнчалась съ нимъ?

— Онъ остережется это сдлать!

— Почему?

— Потому, что она тогда потеряла бы всякое право на имніе, которое и перешло бы прямо въ руки двицы фонъ-Вербенъ и ея брата.

— Я слышалъ объ этомъ удивительномъ завщаніи.— сказалъ графъ,— но незнакомъ съ нимъ подробно,— не можете ли вы удовлетворить мое любопытство?

— Съ большимъ удовольствіемъ,— сказалъ тайный совтникъ,— но съ чего начать?

— Съ начала,— сказалъ графъ,— я знаю и много, и мало, и совсмъ ничего не знаю. Не хотите ли еще бутылку…

— Благодарю, благодарю — у меня еще визитъ впереди… но… вы правы: вамъ нужно теперь это узнать, и я буду по возможности кратокъ.

И тайный совтникъ, взглянувъ на часы, началъ разсказъ.

— Вы знаете, что правящая герцогиня… побочная родственница нашего двора. Двица Валерія фонъ-Вербень, какъ и ея старшая сестра Сидонія, выросли здсь съ принцессой, которая, выйдя замужъ, взяла съ собой къ своему двору сначала Валерію, а когда та вышла замужъ — мене интересную и пикантную Сидонію.

Баронъ Варновъ познакомился съ Валеріей въ….. гд онъ былъ посланникомъ. Увидть прекрасную остроумную двушку, полюбить, жениться и выйти изъ государственной службы, чтобъ отдать ей всю жизнь, было одно и тоже. Это случилось въ 1840 году.

Съ 40 до 45 молодые супруги жили въ Варнов — какъ?— трудно сказать, по словамъ людей, сначала счастливо, потомъ мене счастливо и наконецъ уже ршительно несчастливо. Баронъ ршилъ отправиться путешествовать съ своей молодой супругой, взглянуть на міръ. Они похали въ Лондонъ. Парижъ, наконецъ, въ Италію, гд оставались цлый годъ. Баронъ вернулся съ болью въ сердц: онъ ревновалъ и не безъ основанія. Сначала, казалось, подозрнія падали на многихъ, по. наконецъ, они сосредоточились на одномъ лиц, на нкоемъ Грегоріо Джаральди, съ которымъ баронесса познакомилась еще двушкой, когда онъ былъ секретаремъ или чмъ-то въ этомъ род — итальянскаго посольства при…. двор. Они встртили опять синьора Джиральди въ Рим, старое впечатлніе освжилось, или завязалась новая связь, которая несомннно принадлежала къ категоріи dangereuses. Годъ спустя несчастный супругъ согласился на второе путешествіе въ Италію. Изъ этого онъ вернулся гораздо скоре, чмъ изъ перваго, заболлъ еще сильне и протянувъ три, четыре года, наконецъ умеръ въ 1850 году съ разбитымъ сердцемъ.

Къ счастію, смерть оставила ему время сдлать завщаніе, на составленіе котораго мы потратили несоразмрно много времени вслдствіе упрямства генерала. Баронъ съ той минуты, какъ узналъ своего шурина, почувствовалъ къ нему самую нжную дружбу, которая нимало не ослабла при позднйшихъ супружескихъ непріятностяхъ, такъ какъ Вербенъ былъ всегда на сторон своего зятя и безпрестанно имлъ сцены съ своею легкомысленнной, но очень имъ любимой сестрой. Поэтому въ первомъ проект завщанія онъ сдланъ былъ съ своими дтьми единственными наслдниками, а баронесс предоставлена была только относительно ничтожная обязательная часть. Вербенъ ршительно отклонилъ отъ себя наслдство, но посл долгихъ переговоровъ принялъ его для своихъ дтей, конечно, съ самыми странными оговорками. Онъ настоялъ, чтобы сестр не было отказано въ возможности вторичнаго вступленія въ бракъ, который, само собой разумется, долженъ быть равный и вообще пристойный. Вопросъ о равности и пристойности брака, предоставлено ршить опек, состоявшей изъ самого Вербена, министра фонъ-Вальбаха, отца совтника посольства, и меня. Еслибы баронесса вступила въ неравный бракъ противъ воли опеки, то она получила бы только законную часть, если же совсмъ не вступитъ къ бракъ, то должна пользоваться половиной дохода съ имнья, а другая половина должна складываться въ капиталъ для дтей генерала, которые, въ свою очередь, должны пользоваться доходами со второй половины по достиженіи совершеннолтія, а дочери по вступленіи въ бракъ, вопросъ о равенств и пристойности котораго, какъ и въ первомъ случа, должна ршить опека. Въ случа вступленія ихъ въ иной бракъ они лишаются навсегда права на наслдство.

— Курьезное завщаніе.— сказалъ графъ, слушавшій разсказъ съ напряженнымъ вниманіемъ.

— Я отвтственъ только за редакцію.— отвчалъ тайный совтникъ, — матеріальныя опредленія почти исключительно дло генерала. Я вамъ говорю, что онъ могъ бы получить все безъ всякихъ хлопотъ. А теперь столько препятствій! Я уже прежде упоминалъ объ одномъ, которое теперь для насъ особенно важно.

— Вступленіе баронессы въ опеку?

— Совершенно справедливо, и это должно случиться черезъ нсколько недль. Если тогда вамъ удастся привлечь на свою сторону баронессу или ея управляющаго, то мы, конечно, будемъ имть перевсъ и сопротивленіе генерала съ этой стороны обратится ни во что.

— А вы еще не пробовали зондировать баронессу?— спросилъ графъ тономъ упрека.

— Мн казалось, что для этого будетъ время, когда баронесса прідетъ сюда. Теперь я, конечно, попробую пригласить ее пріхать или по крайней мр прислать своего управляющаго.

— Вы знаете этого господина?

— Только по письмамъ, синьоръ Джиральди замчательная личность, ученый, художникъ, дипломатъ, длецъ — послднее больше всего,— сказалъ. поднимаясь тайный совтникъ.— Я позволю себ сдлать одно предложеніе, графъ, не окажите ли вы мн такую честь, не отправитесь ли со мною.

— Куда?

— Къ главному предпринимателю нашей дороги, Филиппу Шмидту.

Графъ поднялся было съ своего стула, по тотчасъ же опустился.

— Мн ненавистно это имя,— сказалъ онъ угрюмо.

— Какое можетъ имть отношеніе имя къ длу,— отвчалъ тайный совтникъ.— Филиппъ Шмидтъ почтетъ, разумется, за великую честь лично познакомиться съ графомъ Гольмомъ, кром того, Шмидтъ не только очень богатый, но и очень пріятный человкъ, онъ къ тому же состоитъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ нашимъ банкиромъ Гюго Любенеромъ. который въ тоже время и вашъ банкиръ, графъ.

— Но вдь нельзя же такъ врываться въ чужой домъ,— сказалъ графъ.— Пріищите мн какой нибудь предлогъ.

— Предлогъ легко найти,— сказалъ тайный совтникъ, господинъ Шмидтъ счастливый обладатель одной изъ лучшихъ частныхъ галерей, а страсть графа къ искусству извстна. Что можетъ быть естественне того, если графъ отправится къ Шмидту, такъ какъ послдній, при всемъ своемъ желаніи, не можетъ перенести свою галлерею въ отель.

— Только девятый часъ вечера, кажется, неособенно удачно выбранъ для этой цли,— сказалъ графъ, смотря на часы.

— Но для чего же изобртены рефлекторы?— сказалъ тайный совтникъ.

— Въ такомъ случа я отправляюсь съ вами,— сказалъ графъ, вставая, но затмъ тотчасъ же прибавилъ,— нтъ это неудобно, я общалъ фонъ-Вербену…

— Лейтенанту?

— Да… быть дома, онъ хотлъ пріхать ко мн въ десять часовъ, чтобъ свести меня, я ужъ не знаю куда.

— Оставьте ему карточку, что вы будете тамъ-то, тамъ-то и попросите его прибыть туда.

— Да вдь онъ совсмъ незнакомъ съ тмъ господиномъ!

— Онъ съ нимъ знакомъ, это я знаю отъ самого Шмидта.

Графъ позвонилъ и веллъ слуг подать шляпу и перчатки.

XIII.

Въ это время Филиппъ сначала нетерпливо ходилъ взадъ и впередъ по своему рабочему кабинету, а затмъ опять услся за письменный столъ, досталъ записку тайнаго совтника и еще разъ прочиталъ ее съ такимъ вниманіемъ, какъ будто онъ только что получилъ ее. Въ записк этой, между прочимъ, говорилось, что графъ иметъ для нихъ большую важность, такъ какъ имъ непремнно нужно имть аристократическое имя для ихъ длъ, а имя графа будетъ тмъ легче купить, что онъ по уши въ долгахъ, что ему необходимо доставить 60 тысячъ талеровъ, въ которыхъ онъ сильно нуждается, что онъ приведетъ его сегодня вечеромъ въ Филиппу, гд долженъ быть также и Любенеръ и что онъ, во чтобы то ни стало, постарается привести къ нему, Филиппу, около девяти часовъ графа, подъ какимъ нибудь предлогомъ.

Прочтя записку, Филиппъ разсмялся и снова заперъ ее, чрезъ нкоторое время у двери позвонилъ колокольчикъ, онъ быстро поднялся, схватилъ бумаги, взялъ даже въ руки перо и прилежно принялся за писанье, когда слуга доложили о прізд графа Гольма и тайнаго совтника Шилера.

— Проси,— сказалъ Филиппъ, черезъ плечо и нагнувшись надъ бумагами, началъ скрипть перомъ, слуга уже открылъ дверь, Филиппъ быстро поднялся и провелъ по лбу рукою.

— Тысячу извиненій, надялся еще покончить съ дломъ… Графъ Гольмъ, считаю себя счастливымъ…

— Мы вамъ помшали, любезный другъ,— сказалъ тайный совтникъ,— но я столько наговорилъ графу о вашей драгоцнной галлере, и такъ какъ графъ здсь только на очень короткое время…

— Но все-таки достаточно долгое, чтобъ избрать для осмотра галлереи боле удобный часъ,— сказалъ графъ.

— А я васъ ни въ какомъ случа не отпущу, — возразилъ Филиппъ, дло совсмъ не спшное…

— Но мы можетъ быть удерживаемъ васъ отъ чего нибудь другаго.

— Ни отъ чего, что бы мн было интересне и пріятне, графъ, даю вамъ слово, сегодня вечеромъ у меня не имлось въ виду ничего, ршительно ничего. я даже думаю, остался бы дома.

Тайный совтникъ погрозилъ пальцемъ.

— Клянусь честью, господинъ тайный совтникъ.

Отдавъ нкоторыя приказанія слугамъ, Филиппъ предложилъ, затмъ, взглянуть на его картинную галерею, которая дйствительно привела графа въ восторгъ. Осмотръ еще не былъ оконченъ, когда въ комнату вошелъ слуга и доложилъ о приход какого-то господина, который желаетъ переговорить съ Филиппомъ по очень важному длу. Филиппъ попросилъ обоихъ гостей выйти въ залу и плотно заперъ за ними дверь.

— Пріятный человкъ, этотъ господинъ Шмидтъ,— сказалъ графъ.

— Не правда ли,— сказалъ тайный совтникъ,— идіосинкрація на этотъ разъ неправа.

— Это не идіосинкрація, нсколько дней я познакомился съ человкомъ такого же имени, даже долженъ былъ принять его за свой столъ, а тотъ человкъ былъ для меня крайне непріятенъ.

Тайный совтникъ уже слышалъ о событіяхъ въ Гольмберг отъ своего друга генерала еще до встрчи съ графомъ, а потому хорошо зналъ, кого графъ почтилъ своею нелюбовью, но не счелъ нужнымъ сообщать ему объ отношеніяхъ, въ которыхъ находился Рейнгольдтъ къ Филиппу.

Пока они весело разговаривали между собой, изъ кабинета вышелъ Филиппъ и опять закрылъ за собою дверь.

— Я боюсь быть нескромнымъ,— сказалъ онъ полугромкимъ голосомъ, обращаясь къ графу,— но я имлъ неосторожность назвать ваше имя и мой дловой другъ проситъ такъ настоятельно…

— Кто онъ?— спросилъ графъ.

— Гуго Любенеръ…

Графъ немного поблднлъ и бросилъ быстрый взглядъ на тайнаго совтника, который встртилъ этотъ взглядъ непоколебимо.

— Мой банкиръ,— сказалъ графъ.

— Этого онъ мн еще не сказалъ — возразилъ Филиппъ — въ такомъ случа я, конечно…

— Мн это будетъ очень пріятно,— сказалъ графъ нсколько сердито.

— Удивительное стеченіе обстоятельствъ.— проговорилъ тайный совтникъ, обращаясь къ нему, когда Филиппъ открылъ дверь и позвалъ банкира.

— Клянусь Богомъ, я не имлъ еще времени — сказалъ графъ, сжимая кончиками пальцевъ руку банкира… Куча длъ…

— Мы, живущіе постоянно въ дловомъ мір, знаемъ это,— сказалъ Любенеръ.

Когда оконченъ былъ осмотръ и остальныхъ картинъ, Филиппъ попросилъ графа раздлить его скудный ужинъ., графъ любезно согласился.

За ужиномъ рчь зашла о всевозможныхъ предпріятіяхъ, но наконецъ она свелась на рчь о Берлино-Зундинской дорог. Эти господа могли бы разсказать интереснйшія подробности объ исторіи этой дороги, которая, посл столь славнаго начала, близка была къ конкурсу — въ глазахъ людей, которые не знали, что оказывалось искусственное давленіе на курсъ, чтобъ имть возможность обратно скупить акціи, которыя, коль скоро будетъ получена концессія на продолженіе дороги, должны подняться какъ Фениксъ изъ пепла.— Не угодно ли графу принять участіе въ дл? Теперь какъ разъ самое удобное время! Можетъ быть у графа нтъ наличныхъ денегъ, но это пустяки! Деньги вообще не играютъ никакой роли во всемъ дл! Сколько будетъ угодно графу пятьдесятъ тысячъ, сто тысячъ, полтораста тысячъ? Графу нужно только назвать цифру! Тутъ не будетъ никакого подарка графу! одно заявленіе графа, что онъ вступитъ въ правленіе дороги, стоить пятидесяти тысячъ.

— Смотрите, господа, чтобы я не поймалъ васъ на слов — сказалъ графъ.

— О какъ бы мы васъ, графъ, не поймали на слов, — возразилъ на это Филиппъ.

— Боже мой, да вдь мы вс другъ друга ловимъ на слов,— сказалъ Любенеръ.

— Да ужъ не сдлать ли намъ тотчасъ все это на бумаг.— спросилъ тайный совтникъ?

— Но не слишкомъ ли далеко заходитъ эта шутка, — сказалъ графъ, съ недоумніемъ смотря на послдняго, который ободряющей улыбкой отвтилъ на взглядъ графа.

Но благопріятная минута казалось миновала, въ первый разъ произошла пауза. Въ это время Филиппу слуга на тарелк подалъ дв визитныя карточки, онъ взялъ карточки и засмялся:

— Нтъ это уже слишкомъ хорошо!

— Можно спросить, что это такое?

— Я почти не ршаюсь сказать, графъ, чтобъ не потерять славы солиднаго мущины въ глазахъ моихъ друзей.

— Позвольте намъ взглянуть на карточки,— сказалъ Любенеръ.

— Но Боже мой,— сказалъ графъ,— не заставляйте такъ долго стоять въ передней дамъ.

— Ого, дамы!— воскликнулъ Любенеръ.

Филиппъ пошелъ на встрчу дамамъ, которыя остановились въ дверяхъ съ притворнымъ испугомъ.

— Въ плну, въ плну,— сказалъ онъ,— здсь ужъ нельзя отступать, будьте благоразумны.

Онъ схватилъ ихъ за руки и совсмъ втащилъ въ комнату.

Выли поданы еще два прибора и приличное количество шампанскаго. Началась оргія, длившаяся до самаго утра.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ КНИГИ И ПЕРВАГО ТОМА.

КНИГА ТРЕТЬЯ.

I.

Генералъ работалъ въ своемъ кабинет. Сидонія была занята своимъ руководствомъ объ ‘организаціи придворнаго штата’, Оттомаръ еще не возвращался съ ученья. Эльза, приведя въ порядокъ свою комнату, одлась и теперь передъ завтракомъ принялась читать письма Митингъ, которыхъ она въ это утро получила заразъ два. Но чтеніемъ ихъ она обыкновенно не спшила, и вотъ теперь, выйдя прогуляться въ садъ по своему любимому мсту, подъ высокими деревьями, подл стны шмидтовскаго сада, она достала одно изъ писемъ, первое попавшее въ руки и начала разбирать его іероглифы. Митингъ, между прочимъ, писала:’Теперь я совсмъ прозрла, смю сказать въ первый разъ въ своей жизни, и ты, ты тоже. Когда люди молчатъ, заговорятъ камни, если гордой Эльз неожиданная, посл долгихъ дней, встрча съ человкомъ, котораго она, кажется, любила, даетъ только матеріалъ для юмористическаго описанія этой встрчи, то бдная Мита сметъ питать надежду, бдная Мита надется, надется и…. любитъ! Да, она любитъ того, котораго ты осмиваешь, отъ котораго ты отворачиваешься, потому что платье принцессы задваетъ твое платье! Ты скажешь: это состраданіе, а не любовь! Но не близнецы ли любовь и состраданіе? Да, я страдала съ нимъ, страдаю съ нимъ, вижу, какъ его голубые глаза плаваютъ въ слезахъ, я вижу эти слезы… и я осушу ихъ сама. Я ршилась. Завтра ты увидишь человка, тебя сожалющаго. но ршившагося не щадить тебя — твою несчастную Миту!’

Во второмъ письм говорилось: ‘Ты этого не увидишь! Милая, обожаемая Эльза, прости меня! Теперь, среди глубокой ночи, когда все тихо, такъ тихо, что я слышу, какъ стучитъ кровь въ моихъ вискахъ — теперь, когда вторично я перечитываю твое письмо, я начинаю его понимать. Одно слово мн все объяснило. Ты пишешь: ‘онъ пошелъ вверхъ по корридору, принцесса заговорила со мной очень благосклонно, но къ стыду моему я должна признаться, что ея первыя слова были для меня ‘тарабарщиной’. Къ твоему стыду? Эльза, Эльза! Къ моему величайшему, разрывающему сердце стыду! О Боже мой, что заключается въ одномъ этомъ слов ‘тарабарщина!’ Твое горе, твоя печаль, твое раскаяніе, твоя любовь! Ну, въ такомъ случа люби же его! Я отказываюсь отъ поздки къ теб — я должна отказаться отъ этого! Папа не можетъ отправить меня завтра, такъ какъ отправляетъ въ Проръ барановъ, а мама хочетъ варить варенье. Твоя несчастная Мита’.

— Что за забавная чепуха,— проговорила Эльза.

Однако она не смялась, а, напротивъ, сказала это очень серьезно, она даже еще разъ прочитала внимательно это маранье и только тогда спрятала письмо въ карманъ, когда тетя Сидонія сначала показалась въ дверяхъ на террас, а затмъ, спустившись въ садъ, подошла къ ней.

— Мн нужно немного отдохнуть.— сказала Сидонія.

— На чемъ ты остановилась?— спросила Эльза.

— На очень трудной глав: ‘О брачныхъ празднествахъ’. Малорти меня совсмъ поставилъ въ тупикъ. Примры, приводимые имъ на страниц 181 втораго тома, очень поучительны, но лишь для маршаловъ большихъ дворовъ. Программа бракосочетанія его величества Донъ-Педро, короля Португаліи и Альгавріи…

— На комъ же онъ женится?— спросила Эльза.

Сидонія, шедшая рядомъ съ ней со сложенными на спин руками, въ ужас остановилась.

— Дитя, дитя! Возможно ли это! Вдь только вчера вечеромъ ты сама читала мн эту главу и ужъ успла забыть, что свтлйшею невстою была ея свтлость принцесса Стефанія Гогенцоллернъ-Зигмарингенская. Но дло въ томъ, что ты не только не интересуешься моимъ произведеніемъ, но не видишь или не хочешь видть, для маленькихъ дворовъ, хорошо составленный, принаровленный къ положенію церемоніалъ… Ну, а теперь ты представь себ слдующее: при бракосочетаніи его величества, кушанья раздавали два генералъ-лейтенанта, которые стояли на обоихъ концахъ стола и передавали ихъ стоявшимъ за ними камеръ-лакеямъ, а т пажамъ, отъ которыхъ уже и получали ихъ лица высокопоставленныя и кавалеры. Прекрасно! Но гд же мн взять двухъ генералъ-лейтенантовъ при такомъ маленькомъ двор, каковъ былъ нашъ.

— Въ такомъ случа возьми двухъ поручиковъ,— сказала Эльза.

— Великолпно!— сказала Сидонія, — это… Ахъ, нтъ, это негодится! Кмъ я заключу, если начну съ поручиковъ? Да ты ужъ опять не слушаешь.

— Нтъ, нтъ, тетя, я только думала, что у насъ сегодня будутъ даже два генералъ-лейтенанта, а мн гораздо было бы пріятне видть двухъ лейтенантовъ. У насъ слишкомъ мало танцоровъ.

Въ отвтъ на это тетушка перечислила съ полдюжины именъ, но не назвала того, котораго желала бы слышать Эльза, а потому она сама произнесла его.

— А капитанъ Шмидтъ? Разв онъ отказался?

— Я совсмъ не приглашала его. мое милое дитя.

На лиц Эльзы показались признаки неудовольствія.

— На будущей недли у насъ будутъ маіоръ Мюллеръ и еще нсколько другихъ совтниковъ, тогда можно будетъ пригласить капитана,— сказала Сидонія.

Эльза начала доказывать своей тетушк, что та напрасно предубждена противъ капитана, что онъ былъ совершенно правъ въ спор, происходившемъ въ Гольмберг. Разговаривая, он подошли ко двору Шмидта, на которомъ царствовала противъ обыкновенія тишина и Эльза по поводу этого громко высказала свое удивленіе.

— Ужъ по случилось ли какого несчастія…. не знаете ли вы Августъ?— обратилась Эльза къ подошедшему слуг.

Августъ, пришедшій пригласить своихъ господъ завтракать, разсказалъ, что Шмидтъ отказалъ двадцати или тридцати человкамъ, за то, что они были соціалисты и коммунисты, что они покушались было убить господина Шмидта, но капитанъ Шмидтъ, его племянникъ, явился съ пистолетами въ рукахъ и спасъ своего дядю.

— Ужасно,— сказала Сидонія. покачивая головой — и вотъ такихъ-то людей приходится приглашать!

Эльза ни слова не отвчала на такое восклицаніе, но когда он сидли за завтракомъ, то обратилась къ отцу съ вопросомъ: не слыхалъ ли онъ о произшествіи на шмидтовскомъ двор и о томъ, что самъ Шмидтъ и его племянникъ, капитанъ, подвергались опасности, и не слдуетъ ли Оттомару отдать сегодня визитъ капитану, тмъ боле, что тетя отложила написанное уже приглашеніе до будущей недли?

— Конечно,— отвчалъ генералъ.— Оттомаръ долженъ лично передать приглашеніе, мн необходимо переговорить съ капитаномъ и я разсчитывалъ это сдлать въ сегодняшній вечеръ. А что, мой сынъ еще не вернулся домой?— обратился генералъ къ слуг.

— Господинъ поручикъ только-что вернулись и изволить переодваться.

Генералъ попросилъ сообщить Оттомару о своемъ желаніи и о томъ, что на его рабочемъ стол лежитъ адресованное Оттомару письмо, затмъ онъ всталъ и, раскланявшись, оставилъ комнату.

Вскор въ столовой показался Оттомаръ въ весьма невеселомъ расположеніи духа. Эльза считала эту минуту весьма неудобной для разговора съ братомъ о дл, такъ сильно занимавшемъ ее и потому сообщила только о письм, лежавшемъ на стол отца.

— Зачмъ письмо не принесли въ мою комнату?— спросилъ Оттомаръ слугу.

— Не могу знать, господинъ поручикъ,— отвчалъ Августъ.

Оттомаръ спросилъ себ у Эльзы жаркаго, но лишь едва прикоснулся къ нему, и въ тоже время пилъ вино стаканъ за стаканомъ. Затмъ, немного спустя, всталъ, направился къ двери, ведшей въ рабочій кабинетъ отца, но остановился на полпути и проведя рукой по лбу и глазамъ, сказалъ:

— Проклятое ученье, самый здоровый человкъ тутъ сдлается нервнымъ, съ этими словами онъ вышелъ.

Эльзу страшно поразило его поведеніе: ей не врилось, чтобы виной этому было одно только ученье, она уже съ нкотораго времени стала замчать въ немъ перемну и ей думалось, что она знаетъ причину ея и потому уже не разъ пыталась заговорить съ нимъ объ этомъ.

Изъ столовой Эльза отправилась въ садъ, въ свое любимое мстечко, надясь, что быть можетъ и Оттомаръ также выйдетъ въ садъ, и ей удастся переговорить съ нимъ, она даже ршилась позвать его, когда онъ выйдетъ изъ кабинета отца, дверь котораго была видна ей чрезъ широко раскрытую дверь столовой.

Оттомаръ долго оставался въ кабинет отца и выйдя изъ него прямо направился въ садъ. Прекрасное лицо его было мрачно, какъ ночь, тонкія губы судорожно передергивались.

— Ради Бога, что съ тобой Оттомаръ!— сказала Эльза.

— Какъ ты меня испугала.

— Ты меня еще больше, что это значитъ, Оттомаръ пожалуйста, скажи мн! Что это за письмо? вызовъ!

— Почему же не смертный приговоръ? Это простое письмо, по которому отецъ заплатилъ за меня.

— Какъ идутъ твои дла съ Карлой, Оттомаръ?

— Съ Карлой, странный вопросъ! Какъ могутъ идти дла съ женщиной, съ которой скоро будутъ помолвлены.

— Оттомаръ, посмотри мн въ глаза, ты не любишь Карлу?

Оттомаръ попытался выдержать взглядъ, но это ему совсмъ не удалось.

— Ты глупа,— сказалъ онъ съ принужденной улыбкой,— это двичьи бредни.

— А разв Карла не двушка? и не думаешь ли ты, что она тоже бредитъ? что она составила себ картину счастья, которое она надется найти подл тебя! Не полагаешь ли ты, что для нея, какъ и для всякой другой двушки, это счастье можетъ заключаться только въ любви? и что она, что вы оба будете несчастливы, если не будетъ этой любви съ той и съ другой стороны или даже съ обихъ сторонъ? Разв ты не думаешь объ этомъ?

— Я нисколько не думаю обо всемъ этомъ,— сказалъ Оттомаръ.

И онъ взглянулъ на сестру и улыбнулся, улыбкою ироническою, и вмст печальною.

— Дитя мое, дло очень просто, мн нужно для себя и для уплаты долговъ, ежегодно десять тысячъ талеровъ. мой доходъ, какъ ты знаешь, пять тысячъ, у Карлы ежегодный доходъ, тоже пять тысячъ, а слдовательно, съ моимъ будетъ равняться десяти тысячамъ, поэтому-то я и женюсь на ней и по возможности скорй.

— Ради того, чтобы уплатить долги?

— Просто, ради того, чтобы имть возможность жить. Вдь это вчная зависимость мн уже страшно надола.— Онъ дрожалъ всмъ тломъ.

Эльза никогда еще не видла его такимъ, она ршилась сдлать то. что казалось ей долгомъ, что никогда еще не представлялось такъ ясно, какъ въ настоящую минуту.

— Милый Оттомаръ.— сказала она,— я не хочу спрашивать дйствительно ли ты такъ страшно нуждаешься въ деньгахъ. Папа намъ часто разсказывалъ…

— Что онъ поручикомъ расходовалъ ежемсячно по восемнадцати талеровъ. Ради Бога, оставьте меня въ поко. Тогда были другія времена, папа служилъ въ арміи, а я въ гвардіи и при томъ у насъ совсмъ различныя натуры…

— Хорошо, если теб столько нужно, какъ ты говоришь. въ такомъ случа я черезъ четыре года тоже достигну совершеннолтія и буду получать тогда тоже пять тысячъ талеровъ, я теб ихъ съ удовольствіемъ отдамъ, если…

— Если до тхъ поръ не выйду замужъ, хочешь ты сказать.

— Тогда я не пойду замужъ, я совсмъ не хочу замужъ.

Она не могла дольше удерживать слезъ, которые теперь полились изъ глазъ. Оттомаръ обнялъ ее.

— Милая, добрая Эльза, я врю, что ты можешь сдлать это, но разв ты не видишь, что пользоваться средствами нжно-любимой сестры въ тысячу разъ отвратительне, чмъ пользоваться средствами женщины нелюбимой, да по всей вроятности совсмъ не ищущей любви.

— Но, Оттомаръ, я ршительно не могу сказать, чтобы Карла вообще не могла любить, я даже убждена, что она тебя въ эту минуту любитъ по своему. Но ея любовь, не твоя любовь, любовь Карлы, мн кажется, слишкомъ смшана съ тщеславіемъ, она много занята блестящею вншностью жизненной обстановки и если ты начнешь жить боле умренно, то не встртишь въ ея сердц отзыва.

— Да. ты Эльза, какъ я вижу, въ сердечныхъ длахъ уже много разумешь,— сказалъ Оттомаръ,— отъ кого ты все это узнала — отъ графа Гольма?

Эльза покраснла до ушей, и взяла свою руку изъ руки брата.

— Этого я не заслужила,— сказала она.

Оттомаръ схватилъ ея руку, поднесъ ее къ губамъ и сказалъ:

— Прости меня, я самъ чувствую, что мои шутки теперь могутъ только оскорблять. Но къ этой шутк подалъ поводъ самъ Гольмъ. Онъ только о теб и бредитъ. Когда онъ встртилъ меня въ тиргартен, онъ только о теб и говорилъ.

— Ахъ, чтобъ не забыть, Оттомаръ, папа желаетъ, чтобъ ты сходилъ къ капитану Шмидту и пригласилъ его къ намъ сегодня вечеромъ.

— Это можетъ сдлать Августъ или мой человкъ, — сказалъ Оттомаръ.

— Но это не совсмъ удобно, капитанъ сдлалъ намъ визитъ и потому будетъ вжливе, если ты возвратишь ему этотъ визитъ и при случа пригласишь…

— Я очень усталъ, мн, покрайней мр, нуженъ часъ, чтобы отдохнуть.

— Но такомъ случа можешь сходить посл, вдь есть еще время.

— Мн кажется. Эльза, ты чувствуешь маленькую слабость къ капитану,— сказали Оттомари.

— Правда, и онъ заслуживаетъ этого, онъ хорошій, честный человкъ какихъ я мало знаю. Я желала бы. чтобы ты поближе познакомился съ нимъ, и убждена, что онъ очень понравится теб, на свт такъ мало людей, Оттомаръ, на которыхъ можно вполн положиться въ какихъ нибудь затрудненіяхъ или опасностяхъ.

— Какъ и на тебя.— сказалъ Оттомаръ,— хорошо я схожу Элиза,— продолжалъ онъ — выспаться я могу еще потомъ.

— Милый, добрый Оттомаръ,— проговорила Эльза, обнимая и цлуя брата,— я такъ и знала что ты не откажешь мн.

— Эльза, Эльза, на одну минуту,— звала Сидонія изъ дверей столовой.

— Иду, тетя.

И Эльза торопливо пошла. Оттомаръ посмотрлъ ей въ слдъ мрачнымъ взглядомъ, затмъ об женщины исчезли въ дом и онъ принялся за чтеніе записки отца.

II.

Напрасно Рейнгольдтъ старался уговорить дядю, покрайней мр на этотъ разъ, прибавить жалованье рабочимъ,— дядя Эрнстъ былъ неумолимъ. Ва. свою очередь и рабочіе, очень хорошо сознавая свое благопріятное положеніе, не мене упрямо настаивали на своемъ требованіи, и въ своёмъ упрямств зашли такъ далеко, что пришлось прибгнуть къ помощи полиціи. Но это только подлило масла въ огонь: рабочее движеніе распространилось на другія фабрики. Фабриканты устроили собраніе, на которое дядя Эрнстъ и приготовлялся отправиться, когда къ нему вошелъ Рейнгольдтъ, чтобы еще разъ попытать склонить упрямаго человка къ уступчивости. Посл долгихъ разсужденій дядя Эрнстъ, наконецъ, сказалъ:

— Я не могу уступить, не переставая быть самимъ собой. Другой, кто займетъ мое мсто, можетъ быть лучше съуметъ ужиться въ мир съ этими людьми. Будь этимъ другимъ ты, Рейнгольдтъ!

— Я? спросилъ удивленный Рейнгольдтъ.

— Ты!— Ты настоящій Шмидтъ и можетъ быть правильне смотришь на вещи, чмъ нашъ братъ. Ты не связанъ никакимъ прошедшимъ, никакой программой. И потомъ, я тебя желалъ бы имть наслдникомъ, я… я люблю тебя, Рейнгольдта., и…. и…. я думаю, что ты меня тоже немножко любишь.

— Добрый дядя! благодарю тебя отъ всего сердца за твою любовь. Я тоже люблю и почитаю тебя, какъ только сынъ можетъ почитать своего отца. Но, что я единственный человкъ, любящій тебя, что ты это говоришь теперь только вслдствіе дурнаго расположенія духа и самъ, конечно, не думаешь этого, а если ты дйствительно такъ думаешь, то я знаю это лучше тебя.

— Да?— сказалъ дядя Эрнста,— ты это лучше знаешь? ничего ты тутъ не знаешь. Разв ты рвалъ себ волосы и бороду въ безпомощномъ страх и отчаяніи, когда природа, казалось, слишкомъ медленно длала свое дло, разв ты уже падалъ на колна, какъ помилованный, когда первый крикъ твоего дитяти раздался въ твоихъ ушахъ? Находилъ ли ты все твое счастье въ смющихся глазахъ этого дитяти, и потомъ видлъ, какъ эти глаза уже не улыбались теб. какъ они боязливо пробгали по теб и отворачивались?

— Но вдь ты можешь говорить такъ дурно только о Филипп, сказалъ Рейнгольдтъ, а Фердинанда! И если тутъ не все такъ, какъ быть должно, то не сама, ли ты въ этомъ виноватъ, добрый дядя? Впродолженіе этихъ дней я не слыхалъ, чтобъ ты хоть разъ заговорилъ съ ней, какъ ты говоришь со мной….

— Потому что ты меня понимаешь, а Фердинанда меня не понимаетъ, да я, конечно, и не требую этого отъ нея, какъ и ни отъ какой вообще женщины. Он существуютъ на свт только за тмъ, чтобы стряпать и вязать, какъ Рика, или проводить время за игрой на роял, за занятіемъ скульптурой и т. д., впрочемъ, если ты такого высокаго мннія о двушк, то женись на ней! Тогда ты по праву возьмешься за мое дло.

Шутить ли дядя, или говоритъ серьезно? Рейнгольдтъ зналъ этого. Къ счастію, раздавшійся стукъ въ дверь избавилъ его отъ отвта. Вошелъ отецъ Цилли.

— Что нужно, Крензель?— спросилъ дядя Эрнстъ:— но какъ вы одты? ужъ не на похороны ли вы отправляетесь?

Старикъ былъ одть въ старомодный фракъ, а въ рукахъ у него былъ цилиндръ и перчатки.

— Да, на похороны,— отвчалъ онъ, тихимъ, дрожащимъ голосомъ.

— Кого же вы хороните?..

— Самого себя.

Дядя Эрнстъ широко раскрылъ глаза.— Что вы, съ ума сошли, что ли?— сказалъ онъ.

— Кажется, нтъ.— отвчалъ Крейзель, — но я желаю переговорить.

— Ну, что же вамъ нужно, Крейзель?

— Отставки!— сказалъ старикъ, вынимая изъ боковаго кармана фрака блый платокъ и утирая имъ свою лысую голову, — вотъ что я разумю подъ своими похоронами.

— Ну, тогда позвольте васъ похоронить!— прогремлъ дядя Эрнстъ.

Старикъ совсмъ сжался, дядя Эрнстъ мрялъ большими шагами комнату, но потомъ остановился предъ маленькимъ человкомъ и сказалъ:

— Такъ! это очень мило съ вашей стороны! Четырнадцать лтъ мы работали вмст, никогда ни одного дурнаго слова вы не слышали отъ меня. Если я мало для васъ сдлалъ, то это не моя вина — я вамъ удвоилъ, даже утроилъ бы вамъ содержаніе, еслибъ вы мн сказали: вотъ чего мн только и нужно! И вдругъ, теперь вы уходите — я тутъ ршительно ничего не понимаю!

— Да вы и не можете понять, господинъ Шмидтъ, если не позволите мн высказать причинъ,— сказалъ бухгалтеръ.

— Ну. такъ говорите ихъ въ… въ присутствіи моего племянника, у меня нтъ отъ него дловыхъ тайнъ.

— Да это, собственно, и не дловая тайна,— сказалъ бухгалтеръ,— а моя тайна, которая уже давно мучаетъ меня, и которую я выскажу въ присутствіи господина капитана. Я долженъ васъ оставить, господинъ Шмидтъ, прежде чмъ вы прогоните меня, какъ прогнали въ четвергъ тридцать рабочихъ.

Дядя Эрнстъ, вмсто того, чтобы по обыкновенію вспыхнуть и раскричаться, только широко раскрылъ глаза.

— Идите домой, — сказалъ дядя Эрнстъ,— и усните часъ, а когда проснетесь, то считайте, что вы всю эту исторію видли во сн. а теперь ни слова больше, или я серьезно разсержусь.

Старикъ не ршился противорчить.

— Благодарю тебя, — сказалъ Рейнгольдтъ, когда старикъ вышелъ.

— За что? за то, что я не отношусь серьезно къ этому старому дураку? Э, да вдь онъ столько же понимаетъ въ этихъ вещахъ, какъ и новорожденный ребенокъ.

Въ это время старый слуга подалъ дяд Эрнсту визитную карточку. То была карточка Филиппа. Рейнгольдтъ уговорилъ своего дядю принять сына, и хотя самъ сильно желалъ присутствовать при этомъ свиданіи отца съ сыномъ, но по требованію дяди долженъ былъ оставить ихъ наедин.

Разговоръ отца съ сыномъ продолжался недолго.

Филиппъ, посл продолжительныхъ поисковъ, отыскалъ, наконецъ, Рейнгольдта въ саду.

— Недолго же у васъ продолжалась бесда,— сказалъ Рейнгольдтъ.

Филиппъ горько усмхнулся: — Какъ будто бы съ нимъ вообще можно говорить!— Филиппъ былъ просто вн себя, онъ весьма рзко отзывался объ ослпленіи своего отца, и Рейнгольдтъ не могъ безусловно оправдывать дядю, посл всего, что онъ услышалъ о разговор, но въ то же время она’ не могъ одобрить тхъ рзкихъ выраженій, которыя употреблялъ Филиппъ.

— И ты тоже начинаешь,— сказалъ Филиппъ,— ты виноватъ вмст съ нимъ! Я въ словахъ старика услышалъ то, что ты говорилъ мн вчера. Зачмъ ты еще больше возстановляешь его противъ нашего проекта, въ которомъ вы оба ничего не смыслите?

III.

Разговаривая такимъ образомъ, они шли по двору, вдругъ изъ-за глыбы мрамора показался Оттомаръ, которому лакей сказалъ, что Рейнгольдтъ на двор. Теперь они вс вмст отправились въ мастерскую Андерса. работы котораго на выставк очень заинтересовали молодаго Вербена.

Рейнгольдтъ. зная по опыту, что стукъ въ дверь рдко бываетъ слышенъ вслдствіе шума, открыла, дверь прямо въ мастерскую Андерса и увидлъ его стоящимъ съ Фердинандою въ углу мастерской предъ типичной моделью, надъ которою онъ работалъ. Оттомаръ и Филиппъ вошли за нимъ такъ быстро, что они вс уже стояли среди огромнаго пространства, когда т, занятые оживленнымъ разговоромъ, замтили ихъ появленіе. Отъ вниманія Рейнгольдта ускользнулъ сильный румянецъ, появившійся на красивомъ лиц Фердинанды при взгляд ея на Оттомара. Бросивъ на послдняго одинъ проникнутый радостнымъ испугомъ взглядъ, она больше уже не смотрла на него и теперь болтала съ Рейнгольдомъ и Филиппомъ, но для Оттомара то обстоятельство, что она осталась тутъ. а не ушла въ свою мастерскую тотчасъ посл перваго привтствія, казалось признакома’ ея раскаянія, а можетъ быть, или даже наврное — ея любви. И потомъ, нсколько низкій тона’ ея голоса!— ему казалось, что онъ слышитъ его въ первый разъ: до сиха, пора, они обмнивались только бглыми словами, произносимыми шепотомъ! А ея улыбка!— онъ никогда не думалъ, что она можетъ смяться, ея фигура, классически-прекрасныя формы которой рзче выдавались при сромъ рабочемъ плать, чмъ при самомъ нарядномъ костюм, богатые, черные волосы, слегка заплетенные на затылк — онъ совсмъ не подозрвалъ, что она такъ красива! Онъ ходилъ и останавливался предъ полуготовыми и оконченными мраморными произведеніями, говорилъ съ тмъ, другимъ, болталъ, шутилъ, онъ не зналъ самъ, что онъ говорилъ, не слышалъ что говорили другіе — это былъ сонъ, конечно. только на дв минуты, пока онъ не дошёлъ до сознанія положенія, въ которомъ находился,— положенія, столь благопріятнаго, что едва ли онъ могъ желать боле лучшаго.

Фердинанда также находилась подъ вліяніемъ сладкаго сна счастливой любви, она болтала и смялась съ мущинами, но только для того, чтобъ ни на минуту не забыть объ опасности положенія. Какъ должна была она остерегаться жгучихъ, черныхъ глазъ Антоніо! Правда, тотъ сидлъ въ самомъ далекомъ углу залы и работалъ, казалось, нимало не обращая вниманія на все происходившее, но это спокойствіе пугало ее въ тысячу разъ больше, чмъ когда жгучія глаза его смотрли постоянно на нее. Вдругъ Оттомаръ подошелъ къ ней и прошепталъ ей нсколько словъ, которыхъ она не разслышала, но прочла въ его глазахъ, на его губахъ: ‘я долженъ говорить съ тобой… въ твоей мастерской».

Но какъ это устроить! Время шло, а еще многое оставалось осмотрть въ мастерской Юстуса! Вотъ прекрасная, высокая, гордая дама въ наряд Нюрнбергской патриціанки пятнадцатаго вка.

— Эту фигуру я нахожу особенно прекрасною,— сказалъ Оттомаръ, взглядывая на Фердинанду, съ которою эта высокая фигура имла большое сходство.

— Но вы должны еще видть,— сказалъ Юстусъ — что можно не только воодушевлять фигуры, но и создавать ихъ, и притомъ очень прекрасныя — вдь мы можемъ взглянуть, мадемуазель Фердинанда — и Юстусъ указалъ на дверь въ ея мастерскую.

— Съ большимъ удовольствіемъ,— отвчала Фердинанда, у которой сердце сильно забилось. Это могло случиться теперь или никогда, Антоніо не оглядывался, можетъ быть удастся остаться наедин съ Оттомаромь. Филиппъ и Рейнгольдтъ были заняты споромъ, но Юстусъ пошелъ за нею и Оттомаромъ. Вдругъ — уже на порог — она оборотилась къ Юстусу и проговорила:— Филиппъ сегодня невыносимъ, умиротворите ихъ обоихъ!— Юстусъ отвчалъ:— О, это пустяки, но все-таки вернулся, Фердинанда поспшно вошла, а за нею Оттомаръ, она сдлала нсколько шаговъ влво. Ея руки обвили его, его губы прильнули къ ея губамъ.— Сегодня вечеромъ?

— Какъ ты хочешь — въ восемь часовъ, въ саду Бельвю!— Какъ угодно! Милая!— Милый!

Они не рискнули сдлать другой поцлуй, и къ счастію, такъ какъ въ это время показался Юстусъ.

Осмотрвъ всю мастерскую, гости ушли, Фердинанда заперла за ними дверь на замокъ и потомъ медленно оборотилась. Глаза ея остановились на томъ мст, гд она въ первый разъ поцловала Огтомара. Дрожь охватила ее.

— Я сдержу, что я общала… но было бы лучше, еслибъ я этого не общала.

IV.

Фердинанда давно уже освободилась отъ надзора своей тетки. Она привыкла приходить и уходить, когда ей вздумается, она почти совсмъ разошлась съ своими подругами и часто говорила, что у нея нтъ никакихъ подруги, а имются только знакомыя, да и къ тмъ она относится совершенно равнодушно.

Сегодня же ей необходимо было навстить одну подругу, и она, по всей вроятности, не вернется домой ки вечернему чаю, который подавался всегда аккуратно въ девять часовъ. Гордость ея была оскорблена необходимостью подобной лжи, къ тому же столь невроятной, но длать было нечего — она дала слово, счастливый или несчастный будетъ конецъ — во всякомъ случа судьба ея ршена.

Накинувъ пальто и шляпу, Фердинанда сошла въ половин восьмого внизъ, къ тетк.

— Куда ты идешь?— спросила та.

Фердинанда сказала придуманную ложь.

— А я, бдная, опять остаюсь одна, — проговорила тетушка Рикхенъ,— вдь онъ скоре проглотитъ живого крокодила съ кожей, въ обществ готентотской семьи, чмъ състъ порядочную баранью котлету съ своей бдной сестрой.

Тетушка Рикхенъ залилась слезами.

— Ты совсмъ попусту волнуешься — замтила Фердинанда нетерпливо.— Adieu, тетя!

Она уже сдлала нсколько шаговъ къ двери, какъ вдругъ портьеры медленно раздвинулись.

— Perdonatemi, signora! Signora Frederica — мое нижайшее почтеніе!

Фердинанда остановилась растерянная.— Что нужно Антоніо въ эту минуту?

— Perdonatemi!— повторялъ Антоніо.— Я боялся, что дамы не разслышали моего стука: поэтому и осмлился войти.

И! онъ указалъ, — какъ свойственно итальянцамъ,— едва замтно на книги, которыя держалъ въ рук.

— Сегодня не нашъ день,— проговорила Фердинанда.

— Завтра у меня нтъ времени, signora: поэтому я…

— А сегодня у меня нтъ времени. Вы видите, я собралась уходить.

Она сказала это рзко, къ чему, повидимому, не было ни малйшаго повода. Антоніо, взглянувъ на Фердинанду, тихо вышелъ изъ комнаты.

— Зачмъ ты таки обходишься съ молодымъ человкомъ?— сказала тетушка Рикхенъ.

Фердинанда не отвчала, она прислушивалась къ тихимъ удаляющимся шагамъ и стуку дверей. Пошли ли они въ стеклянную дверь, ведущую въ садъ, или въ другую — на крыльцо?— Въ стеклянную дверь! значить онъ остается дома! Зачмъ, однако, она сказала, что хочетъ уходить? Ужи не остаться ли лучше дома.

Но раздумывать было нкогда. Пробормотавъ: ‘adieu, тетя’, она оставила комнату и скоро стояла уже на улиц, сама не зная, какъ попала туда.

Она намревалась взять на углу карету, но биржа была пуста, вслдствіе этого ей приходилось идти пшкомъ до Паркштрассе, гд она наврное разсчитывала найдти извощика. Можетъ быть это и къ лучшему, такъ какъ она теперь вполн могла убдиться, что ее никто не преслдуетъ. Она нсколько разъ оборачивалась украдкою, на встрчу ей шло нсколько человкъ, позади же не видно было ни кого, Фердинанда свободно вздохнула — онъ не преслдовалъ ее. Она никого не боялась, кром его.

Но тотъ, кого она такъ боялась увидть позади себя, въ эту минуту былъ уже далеко впереди.

При вид Фердинанды, одтой для выхода изъ дому, у Антоніо явилось подозрніе, ужъ не свиданіе ли затвается? Скоро это подозрніе приняло опредленное направленіе, и онъ ршился слдить за ней по пятамъ. Дверью въ садъ онъ стукнули сильно не безъ намренія — Фердинанда должна была думать, что онъ остался дома. Выйдя на улицу раньше Фердинанды. Антоніо зашелъ въ находившійся неподалеку пивной погребъ, гд и услся у окна, въ ожиданіи, что быть можетъ Фердинанда пройдетъ мимо окна. Онъ не обманулся. На противоположной сторон улицы скоро показалась Фердинанда, шедшая торопливыми шагами. На углу улицы стояли дв кареты, она взяла первую: кучеръ второй съ рдкой вжливостью заперъ за прекрасной дамой дверь и поставилъ свой экипажъ на освободившееся мсто. Не прошло и минуты, какъ Антоніо уже стоялъ около свободной кареты.

— Куда?— спросилъ извощики.

— Куда похала вотъ эта карета.

— Значитъ къ Большой Звзд

Большая Звзда находится на противоположной сторон Тиргартена.

Антоніо отставилъ назадъ свою ногу, которую онъ уже занесъ на подножку. Карета Фердинанды должна была длать объздъ, который былъ не очень значителенъ, къ тому же карета хала необыкновенно быстро. Онъ пустился бжать по прямой линіи и скоро достигъ цли: предъ нимъ была площадь, омнибусъ прозвонилъ около него, не останавливаясь, затмъ прохало нсколько ломовыхъ извощиковъ и между ними дрожки, мчавшіеся очень быстро. Это онъ!— Антоніо спрятался въ кустахъ аллеи, на которой стоялъ: онъ могъ оставаться тутъ въ совершенной безопасности. Дрожки остановились, и изъ нихъ выпрыгнулъ мущина, который тихимъ шагомъ направился на площадь, осматриваясь по сторонами. Антоніо въ первую минуту испугался мущина былъ въ статскомъ! но потомъ онъ ударилъ себя по лбу. проговорилъ: bestia! и теперь, когда мущина проходилъ въ недалекомъ разстояніи отъ его засады, узналъ въ немъ своего смертельнаго врага. Антоніо заскрежеталъ зубами, увидвъ вызжающую на площадь карету, которая вдругъ остановилась, но лишь на нсколько минутъ, пока ненавистный ему человкъ усплъ открыть дверцу и войти въ экипажи. Карета опять помчалась чрезъ площадь, по дорог къ замку Бельвю и исчезла тамъ за деревьями.

Антоніо пробормоталъ сквозь зубы самое ужасное проклятіе, какое только онъ зналъ. Дальнйшее преслдованіе было для него невозможнымъ, но онъ все-таки не вернулся назадъ, а остался на площади ожидать возвращенія своего врага.

Между тмъ карета прохала уже небольшое пространство до входа въ садъ Бельвю.— Здсь совершенно безопасно, клянусь теб въ этомъ, — прошепталъ Оттомаръ, помогая Фердинанд выйдти изъ кареты, и повелъ ее въ садъ. Фердинанда шла смущенная, испуганная, и полубезчувственная.

— Поклянись, что ты меня любишь! только этого я требую отъ тебя!— сказала она.

Вмсто отвта Фердинандъ обнялъ ее рукою, а она обвила его обими руками, губы ихъ слились въ продолжительный пылкій поцлуй. Затмъ они пошли дальше въ паркъ, гд было темне, и опять послышались горячіе поцлуи и увренія въ любви: они упивались блаженствомъ. о которомъ такъ долго мечтали и которое теперь было прекрасне всякой мечты.

Это, по крайней мр, чувствовала Фердинанда и старалась передавать на словахъ, отыскивая своими губами его губы. То же самое говорилъ и Оттомаръ, хотя въ ту минуту, когда онъ отвчалъ на ея пылкіе поцлуи, въ его сердц зашевелилось ощущеніе, котораго прежде онъ никогда не знавалъ: страхъ предъ страстью, охватившей его, ощущеніе страданія, которое съ силою бури овладло имъ и подавляло его. До сихъ поръ онъ игралъ съ женщинами, считалъ свои легкія побды за тріумфы, здсь же въ первый разъ онъ почувствовалъ себя слабйшимъ. Онъ не хотлъ признаваться въ этомъ и все-таки зналъ, что онъ нашелъ старшаго надъ собою, которому и подчинится, если случай не поможетъ ему. Но вдь это трусливое ощущеніе могло быть обманомъ: онъ уже не врилъ ея увреніямъ, будто она ничего не желаетъ, какъ только любить его, быть имъ любимой, и что все. о чемъ онъ говорить: о своемъ отц, объ ея отц — объ отношеніяхъ. которыя не слдуетъ упускать изъ виду, о трудностяхъ, которыя должно преодолть — все, все это только туманъ, который исчезнетъ въ лучахъ солнца, мелочи, не стоющія словъ, не стоющія того, чтобы они теряли на нихъ хотя минуту драгоцннаго времени.

Онъ совсмъ забылъ о настоящемъ, Фердинанда должна была напомнить ему, что теперь уже пора разстаться, что его ждутъ дома и что онъ не можетъ явиться въ общество слишкомъ поздно.

— Или ты хочешь взять меня съ собой,— проговорила она,— хочешь вступить со мной объ руку въ залу и представить обществу какъ свою невсту? Ты не будешь стыдиться за меня, лишь на немногихъ изъ твоихъ дамъ я не могу смотрть сверху внизъ, я же всегда думала, что возможность смотрть на другихъ сверху внизъ составляетъ уже половину знатности. На тебя я всегда буду смотрть снизу вверхъ, какъ я ни велика, но я все-таки должна подниматься до тебя и твоихъ милыхъ губъ.

Въ этой шутк была чудная, очаровательная прелесть, а въ поцлу, который запечатлли ея улыбающіяся губы сказывалась самая искренняя любовь, онъ былъ восхищенъ, опьяненъ этой милою прелестью, этой надменною любовью.

— Это послдній поцлуй,— произнесла Фердинанда,— я должна быть благоразумне, потому что я всегда благоразумна. Ну, а теперь дай мн руку и проводи до ближайшей кареты, а затмъ, иди прямо домой, и будь сегодня вечеромъ милъ и любезенъ, разбей еще нсколько сердецъ въ добавокъ къ тмъ, которыя ты уже разбилъ и которыя потомъ повергнешь къ моимъ ногамъ въ благодарность за мое сердце, любящее тебя больше ихъ всхъ вмст.

Была почти ночь, когда они оставили тихій, молчаливый паркъ, небо все покрылось облаками, изъ которыхъ начинали падать тяжелыя капли. Къ счастію, прозжали мимо пустыя кареты. Оттомаръ помогъ ей ссть въ одну изъ нихъ и еще разъ поцловалъ ея руку. Затмъ она отклонилась въ уголъ, закрыла глаза и снова начала мечтать о минутахъ блаженства. Проводивъ экипажъ глазами. Оттомаръ вышелъ въ аллею Большой Звзды: это былъ кратчайшій путь къ дому. Много разъ прозжалъ онъ по этой великолпной алле верхомъ — одинъ, съ товарищами, въ блестящемъ обществ мущинъ и дамъ — очень также часто съ Карлой! Эльза права: Карла отличная наздница, можетъ быть лучшая изъ всхъ дамъ, и ужъ наврное самая изящная.

Оттомаръ остановился. Онъ шелъ такъ быстро, что потъ катился у него со лба, онъ никогда не ощущалъ физическаго страха, но теперь потему-то вздрогнулъ, а глаза его испуганно смотрли въ темноту посл того, какъ онъ услышалъ за собой тихій шумъ.

— Я чувствую у себя на душ такъ, какъ будто я или убилъ кого нибудь, или я самъ черезъ минуту буду убитъ,— сказалъ онъ про себя, и почти бгомъ пустился въ путь.

Онъ и не предчувствовалъ, что былъ обязанъ своею жизнію одному лишь треску втки.

Антоніо подстерегалъ Оттомара при вход въ аллею, придумывая планъ мести, отъ времени до времени онъ обращалъ свой взглядъ на аллею, въ которую исчезла карета. Онъ ршилъ провести тугъ, если нужно, всю ночь, чтобы какъ хищный зврь, взбшенный ускользнувшею добычей, оставаться въ засад, не смотря на мучительный голодъ.

— Но это что? Вотъ онъ перешелъ черезъ площадь и идетъ прямо на него. Неужели bestia сдлаетъ глупость, войдетъ въ аллею, чтобъ отдаться въ его руки? Per bacco! такъ и есть: вотъ ужъ онъ въ алле, но на другой сторон: это. впрочемъ, хорошо: тмъ безопасне онъ можетъ преслдовать его.

И одна рука Антоніо сжала рукоятку, а палецъ другой не разъ уже пробовалъ острое кинжала, въ то же время онъ пробирался большими шагами отъ дерева къ дереву.

Половина аллеи пройдена, темне мста уже не можетъ быть. Еще одна минута, чтобы убдиться, что они одни въ темномъ лсу, тотъ тамъ, на другой сторон, а онъ перегнувшись шагаетъ по мягкому песку за толстый стволъ, который выбралъ себ еще раньше. Ахъ! maledetto di Dio! сухая втка попала ему подъ ногу и съ трескомъ сломалась. Антоніо прижался за стволъ — его нельзя было видть, но того онъ могъ слышать. Сердце у итальянца сильно билось, когда онъ поставивъ лвую ногу впередъ и уже приготовлялся къ прыжку, жажда смерти совсмъ оглушила его: шумъ шаговъ раздавался уже не за нимъ, а на противоположной сторон! Когда онъ созналъ свою ошибку, то разстояніе между нимъ и Оттомаромъ увеличилось по крайней мр вдвое.

Прекратить охоту! больше ничего не оставалось. Bestia теперь почти бжалъ! Антонію пробормоталъ страшное проклятіе, вкладывая кинжала, въ ножны и пряча его въ карманъ своего сюртука, а затмъ медленно пошелъ по той же дорог.

V.

Три не одинаково большія комнаты въ верхнемъ этаж маленькой виллы генерала, на Шпрингбрунненштрассе, были приготовлены къ пріему гостей, Эльза еще разъ обошла вс комнаты, чтобы осмотрть, все ли въ порядк. Обыкновенно, она не длала этого, такъ какъ разсчитывала на образцовую аккуратность Августа, но сегодня, кажется, въ первый разъ онъ отнесся легко къ своему длу. Или ей это такъ только показалось?

Она подошла къ зеркалу и съ большимъ вниманіемъ начала разсматривать себя: она находила себя не совсмъ красивою, отъ новаго голубаго платья она ожидала гораздо большаго: глаза ея блестли сегодня какъ то удивительно сильно, за то носа, съ лвой стороны замтно покраснлъ.

Она опустилась въ кресло и положила голову на руку.

— А я такъ радовалась этому вечеру! но Оттомаръ всему виной, какъ можно жениться на комъ либо, не любя!— правда, это случается довольно часто — вдь Вальбахъ не любитъ Луизу, какъ и она его, но Оттомаръ! онъ иметъ также доброе сердце, можетъ быть такимъ милымъ и вотъ однако!— Гадкія деньги! и куда только можетъ тратить столько одинъ человкъ! Я ршительно не понимаю, какъ это у нихъ такъ много выходитъ.

— Боже мой, что это ты длаешь, дитя мое?

— Что такое?— спросила Эльза, испуганно смотря на свою тетку, стоявшую передъ ней съ пемене испуганнымъ выраженіемъ на лиц.

— Твое новое тарлатановое платье! Вдь ты совсмъ сомнешь его!

— И больше ничего?— проговорила Эльза, глубоко взыхая.

— По твоему это ничего!— сказала Сидонія. ты всегда не обращаешь вниманія на то, чему я придаю большое значеніе!

— Милая тетя!

Эльза обняла тетку и поцловала.— Ну, ну, сказала Сидонія, ты неразумное дитя! Ты пожалуй и совсмъ уничтожишь свой милый нарядъ.

Она освободилась отъ объятій и начала поправлять платье свой любимицы.— Вотъ такъ! отступи-ка на шагъ: ты сегодня восхитительна Эльза!

— Я положительно не вижу этого.

— Совсмъ, какъ моя принцесса, въ тотъ вечеръ, когда она была представлена въ первый разъ герцогу, своему теперешнему супругу! Я-же совсмъ не нахожу себя сегодня красивой.

— Но я не буду представлена никакому герцогу, замтила Эльза, и мене всего такому, который бы женился на мн.

— Какъ ты необдуманно говоришь, дитя! я вовсе не говорю теб объ этомъ!

— Да, надюсь и ни о комъ другомъ, тетя.

— Или меня все обманываетъ, Эльза, или твоя краснота — вдь ты покраснла Эльза — теперь еще больше краснешь, хотя теб этого и не нужно съ твоей теткой….. Я, напротивъ, могу тебя уврить, что нахожу партію во всхъ отношеніяхъ приличной, желательной…

Страхъ услышать теперь и отъ тетки о граф Гольм, какъ утромъ отъ Оттомара, слишкомъ ясно звучалъ въ тон ея голоса, чтобы ускользнуть отъ Сидоніи.

— Да. сказала она, неужели я ошиблась? Я только тмъ объяснила себ странный споръ, который у насъ былъ сегодня утромъ, что ты притворнымъ равнодушіемъ, невниманіемъ къ графу, хотла скрыть маленькую слабость, которую ты имешь къ нему.

— Ничего подобнаго я не хотла сдлать,— сказала Эльза.

— Жаль, проговорила Сидонія,— очень жаль. Графъ тридцати лтъ, лучшая пора для женитьбы человку его состоянія. Его дла немного разстроены, но вдь женившись поправляются. Да кром того, онъ много пріобртетъ при постройк новой желзной дороги, говоритъ Шиллеръ, отъ котораго я узнала вс эти подробности. Тайный совтникъ была, вчера у меня, какъ будто бы только за тмъ, чтобы передать мн эти подробности. Онъ милый человкъ и воплощенная скромность. поэтому я откровенно высказала ему свое мнніе — въ такихъ длахъ откровенность всегда лучшая дипломатія.

— Но вдь все это гадко, тетя!— сказала Эльза и изъ глазъ ея полились слезы стыда и гнва.

Сидонія была такъ изумлена этимъ, что стояла молча съ широко раскрытыми глазами, а Эльза, не извиняясь передъ ней, съ раскраснвшимся щеками и пылающими глазами продолжала:— Такъ говоришь обо мн съ постороннимъ человкомъ, и еще съ Шилеромъ. котораго я терпть не могу, какъ и того, котораго вы сулите мн въ женихи и за котораго я никогда не пойду замужъ — никогда, никогда!

— Что съ тобой Эльза?— спросилъ генералъ, только что появившійся въ зал и услышавшій послднія слова.

— Маленькое разногласіе въ мнніяхъ между мной и тетей, отвчала Эльза.— быстро утирая глаза.

— Такъ, такъ.— сказалъ генералъ, а Оттомара еще нтъ здсь?

И онъ опять вышелъ спросить объ Оттомар.

— Прости, тетя!— сказала Эльза, подавая тетк руку.

Сидонія не безъ колебанія взяла руку, — Генералъ снова вошелъ.

— Оттомаръ уже часъ, какъ вышелъ и еще не вернулся, проговорилъ онъ.

— Тайный совтникъ Шилеръ!— доложилъ Августъ, открывая боковыя двери.

Тайный совтникъ поздоровался съ дамами — и потомъ сказалъ генералу:

— У меня куча новостей,— уважаемый другъ.

— Это меня мало интересуетъ и еще мене радуетъ,— отвчалъ генералъ.

— Что мои новости васъ не обрадуютъ, въ этомъ я, къ сожалнію, не сомнваюсь.— сказалъ тайный совтникъ, но они во всякомъ случа интересны для васъ.— Баронесса будетъ здсь чрезъ три дня,— Вторая новость: концессія дана….

— Невозможно!— сказалъ генералъ. Мы еще сегодня утромъ имли засданіе, но разсуждали о другихъ длахъ, и министръ во всякомъ случа — сказалъ бы….

— Онъ знаетъ ваше отвращеніе къ проекту, я еще разъ повторяю, что концессія дана.— Я умоляю васъ, уважаемый другъ, выслушайте меня дружески: дло чрезвычайной важности, не столько для меня, сколько для васъ.— И тайный совтникъ повелъ рчь о длахъ баронессы и въ связи съ ними о постройк гавани.

Генералъ выслушалъ его съ терпніемъ и наконецъ сказалъ: — Посл того, что я услышалъ отъ васъ, я могу поступить не иначе, какъ отъ себя заговорить объ этомъ дл во время сессіи парламента и везд противопоставлять свое мнніе — мннію министра. А теперь, любезный другъ, извините меня!— Я долженъ помочь немного дамамъ.

Онъ пошелъ въ большую залу: тайный совтникъ сердито слдилъ за нимъ глазами.— Этотъ человкъ неисправимъ, я удивляюсь, что онъ не веллъ меня вывести въ дверь. Только этого не доставало.

VI.

Прошло уже нсколько минутъ, какъ графъ Гольмъ вошелъ въ залу, почти полную гостей, и ему стоило нкотораго труда добраться до хозяекъ дома. Эльза, видвшая его приходъ, не обратила однакоже на него никакого вниманія и продолжала разговаривать съ капитаномъ фонъ-Шенау, между тмъ графъ, поздоровавшись съ Сидоніей, уже съ полминуты стоялъ за нею, наконецъ, Шенау счелъ своей обязанностью обратить ея вниманіе на новаго гостя.

— Я считаю себя счастливымъ….. началъ графъ.

— А, графъ Гольмъ!— воскликнула Эльза съ притворнымъ смущеніемъ,— извините, что я не замтила васъ, я такъ была занята разговоромъ. Вы уже видли папа, графъ, онъ, кажется, въ другой комнат. И такъ, любезный Шенау…

Графъ удалился съ поклономъ.

— Это немного сильно,— сказалъ Шенау.

— Что?

— Знаете ли вы, что не будь я скромнйшій изъ смертныхъ, мн бы могли прійдти теперь въ голову всякія возможныя и невозможныя глупости.

— Это почему?

— Боже мой, да разв вы не видли, что графъ хотлъ вамъ подать руку и удалился съ лицомъ, столь же краснымъ, какъ мой воротникъ?— А это кто тамъ?

— Гд?

— Да вонъ тамъ, тотъ офицеръ, что говоритъ теперь съ вашимъ отцемъ… красивый мущина… съ крестомъ?

Эльза ршилась взглянуть на Рейнгольда, какъ ни сильно билось ея сердце и какъ ни досадно ей было это.

— Нкій Шмидтъ,— сказала она, поправляя въ своихъ волосахъ розовый цвтокъ, — корабельный капитанъ. Мы познакомились съ нимъ во время нашей поздки, онъ очень понравился папа…

Въ это время Рейнгольдтъ, разговаривавшій до сихъ поръ съ ея отцомъ, обернулся и прямо направился къ ней. Эльза задрожала такъ сильно, что принуждена была лвой рукой опереться на спинку кресла, она хотла разыграть маленькую комедію передъ умнымъ Шенау, хотла казаться холодной, недоступной, но, когда онъ теперь подошелъ къ ней съ глазами блещущими радостью отъ дружескаго пріема, сдланнаго ему со стороны генерала, ея черные глаза заблестли, розовыя губы засмялись и она проговорила:— Добро пожаловать, любезный господинъ Шмидтъ. Затмъ она оборотилась къ Шенау, но тотъ уже исчезъ, по щекамъ ея разлился румянецъ.— Ну, да это все равно,— сказала она.

— Что все равно?

— Я вамъ это посл скажу, если посл ужина будутъ танцы. Я, конечно, не знаю…

— Танцую ли я? даже съ большою охотою.

— И вальсъ?

— И вальсъ! и притомъ, не смотря на вашу скептическую улыбку, не такъ дурно, чтобы мадемуазель фонъ-Вербенъ не могла оказать мн чести.

— И такъ вальсъ! другіе танцы я уже вс общала. А теперь я должна оставить васъ, чтобы занимать общество.

Она дружески кивнула ему и пошла, но тотчасъ же опять вернулась.

— Нравится вамъ мой братъ?

— Очень.

— Я бы отъ души желала, чтобъ вы сошлись другъ съ другомъ. Не сдлаете ли вы первый шагъ?

— Съ. большою готовностью.

Въ эту минуту ее кто-то спросилъ, Рейнгольдтъ тоже смшался съ обществомъ, не чувствуя теперь никакой робости, охватившей его при вступленіи въ этотъ столь блестящій, но чуждый для него домъ. Хозяинъ принялъ его, какъ лучшаго друга дома, крпко пожалъ ему руку и, посл первыхъ же привтственныхъ словъ, отведя въ сторону сказалъ:— Прежде всего, вы должны познакомиться съ полковникомъ фонъ-Заттельштедтомъ и капитаномъ фонъ-Шенау,— оба изъ генеральнаго штаба. Они съ удовольствіемъ выслушаютъ ваше мнніе по вопросу о гавани. Пожалуйста, высказывайтесь совершенно свободно — этому я придаю особенное значеніе. У меня самого имется къ вамъ особенная просьба по этому длу, но я сообщу ее вамъ потомъ.— ‘Такой радушный пріемъ, конечно, весьма лестенъ для простого резервнаго поручика’,— думалъ про себя Рейнгольдтъ, направляясь къ Эльз, которая встртила его со всею добротою и дружественностью. Его мало занимало теперь, что золотой лорнетъ старой баронессы Кинбрехе долго разсматривалъ его пристально, какое ему было дло и до того, что графъ Гольмъ хотлъ незамтно проскользнуть мимо, что однако ему не удалось,— и наконецъ, до того, что поклонъ молодаго князя Клемды при представленіи быль нсколько небреженъ? Какое ему было дло до всего этого. То были единственные знаки недружелюбнаго къ нему отношенія. Вс же другіе держали себя съ нимъ любезно и непринужденно. Но всего пріятне для него было знакомство съ господами Заттельштедтомъ и Шенау. Они подошли къ нему почти вмст и просили изложить свое мнніе относительно исполнимости и практической важности военной гавани къ сверу отъ Виссовскаго крюка.

Они втроемъ услись въ маленькомъ кабинет, чрезъ открытую дверь котораго Рейнгольдтъ отъ времени до времени бросалъ взгляды въ большую залу, гд общество по прежнему было въ движеніи, и черезъ залъ въ другой маленькій кабинетъ, гд собралась кучка молодыхъ мущинъ и дамъ, среди которыхъ Рейнгольдтъ увидлъ Оттомара подъ руку съ дамою, которую на выставк назвали ему двицею фонъ-Вальбахъ, графа Гольма и, наконецъ, Эльзу. Тамъ шелъ весьма оживленный споръ, отдльныя слова котораго долетали и до нихъ.

— Держу пари,— сказалъ Шенау,— что тамъ спорятъ о Вагнер, подъ предсдательствомъ госпожи Вальбахъ споръ долженъ быть о Вагнер, я желалъ бы послушать, что она сегодня проповдуетъ.

— То есть, любезный Шенау,— проговорилъ улыбаясь полковникъ,— это значитъ: я желалъ бы, чтобъ Заттельштедтъ пересталъ наконецъ говорить. Мы, конечно, дольше, чмъ нужно, испытывали терпніе товарища.

Онъ всталъ и подалъ руку Рейнгольдту. Шенау протестовалъ, полковникъ погрозилъ ему пальцемъ и сказалъ:— Какъ вамъ не стыдно, Шенау, отрекаться отъ своей повелительницы! Да будетъ вамъ извстно, товарищъ, что эта повелительница — достопочтенная госпожа музыка. За нее онъ пойдетъ въ огонь и воду, и оставитъ всякую военную гавань. Маршъ, маршъ, Шенау!

Шенау разсмялся, но все-таки пошелъ и увелъ съ собою Рейнгольдта, который не безъ удовольствія послдовалъ за нимъ, такъ какъ это былъ самый удобный случай снова приблизиться къ Эльз и Оттомару, съ которымъ онъ раскланялся, прежде, только мимоходомъ.

Диспутъ о музык Вагнера, во время котораго Карла постоянно обращалась къ графу Гольму, окончился только тогда, когда уже готовъ былъ ужинъ.

— Вы еще не ангажировали себ даму?— спросила Эльза Рейнгольдта, проходя мимо,— въ такомъ случа поторопитесь. Эмилія фонъ-Фитбахъ ожидаетъ васъ, да, да! хотя вы и длаете такіе большіе глаза! Все уже условлено, она стоить тамъ, у зеркала, съ двицей фонъ-Россовъ, которая ангажирована Шенау, я не танцую, но прійду потомъ, мы сядемъ тамъ за маленькимъ круглымъ столомъ въ окн! Ну а теперь скоре, скоре, а то насъ предупредятъ другіе!

Рейнгольдтъ поторопился воспользоваться этимъ любезнымъ предложеніемъ, Эльза остановила Оттомара, проходившаго мимо ея.

— Милый, дорогой Оттомаръ!— сказала она,— прошу тебя, веди Карлу къ столу, она наврное ожидаетъ тебя.

— Да, вонъ посмотри-ка, какъ она ожидаетъ меня,— сказалъ онъ и указалъ глазами на Карлу, которая только что подошла къ столу подъ руку съ Гольмомъ.

— Паула!— обратилась Эльза къ одной изъ молодыхъ дамъ,— мой братъ съ удовольствіемъ бы повелъ тебя къ столу, но не дерзаетъ, потому, что ты недавно ему отказала. Прошу къ столу, князь Клемда, за столъ, если смю просить! вмст съ графомъ Гольмомъ и Оттомаромъ, свободны какъ разъ еще четыре мста, вс мста должны быть заняты.

— Къ вашимъ услугамъ,— сказалъ Клемда,— allons, Вербенъ!

Оттомаръ все еще стоялъ въ нершительности.

— Неужели Вербенъ позволитъ сказать Гольму, что онъ уступилъ ему свое мсто?— прошептала ему на ухо Эльза.

Она тотчасъ же раскаялась въ произнесенныхъ ею словахъ, но Оттомаръ уже повелъ ея подругу, да и ей уже пора было занять свое мсто. Однако она пришла слишкомъ поздно. Она надялась видть Рейнгольдта подл себя, но должна была уступить мста новой пар, блуждавшей отъ стола къ столу. Онъ слъ напротивъ ея, и такимъ образомъ она могла, по крайней мр смотрть на него, любоваться блескомъ его глазъ, часто останавливавшихся на ней съ тою спокойною скромностью, съ которою онъ предоставилъ остроумному Шенау веденіе разговора. Капитанъ высказалъ свое мнніе о вагнеріанизм и Вагнер, въ которомъ онъ видитъ не пророка будущаго, а, напротивъ, послдняго эпигона великаго прошедшаго. Шенау обращалъ свою рчь большею частію къ Эльз, которая въ это время думала совсмъ о другомъ. Слушая его, она переводила глаза съ него на Рейнгольдта и съ Рейнгольдта опять на него, невольно сравнивала обоихъ и удивлялась, какъ это могло случиться, что одинъ, бывавшій у нихъ уже нсколько лтъ, никогда не обращалъ на себя ея вниманія, не заставлялъ ее задавать себ вопроса, нравится ли ему въ ихъ дом, между тмъ какъ о другомъ, который былъ сегодня въ первый разъ ихъ гостемъ, она со страхомъ спрашивала себя, охотно ли онъ пришелъ и вернется ли опять? Она была счастлива тмъ, что онъ съ такимъ удовольствіемъ болталъ съ красивою Эмиліей Фитбахъ и теперь, поднявъ стаканъ, выпилъ и такъ весело посмотрлъ на нее. Да она чувствовала себя счастливою и была бы еще счастливе, если бы за большимъ столомъ, рядомъ съ которымъ сидлъ Оттомаръ, не было такъ шумно и весело!

‘Вербенъ не уступитъ мста Гольму!’ эти слова звучали въ ушахъ Оттомара, когда онъ съ своей дамой садился за столъ напротивъ Гольма и Карлы, и болзненно отзывались въ его сердц, Карла это тотчасъ же замтила, когда онъ теперь вмшался въ настоящій уже разговоръ и въ короткое время совсмъ овладлъ имъ. Тщетно графъ Гольмъ напрягалъ свои усилія снова овладть разговоромъ — Оттомаръ былъ неистощимъ на причудливыя выходки, шутки и остроумныя возраженія, Карла никогда не видла его такимъ блестящимъ.

Карла была въ восторгъ, а Гольмъ? Онъ длалъ, что могъ, и даже больше, чмъ могъ, не его вина, что онъ больше и больше сходилъ со сцены.

Когда встали изъ-за стола, Карла подошла къ Оттомару, и, подавая руку, сказала такъ громко, чтобъ слышали вс окружающіе:— Вы были поразительны, Вербенъ, ршительно поразительны!

— Вы слишкомъ добры!— отвчалъ Оттомаръ съ насмшливо глубокимъ поклономъ.

VII.

Когда въ опуствшей зал раздались звуки веселой польки. Оттомаръ спросилъ Карлу: ‘вдь вы танцуете со мной?’ и не ожидая отвта увлекъ ее въ залу, за ними послдовали и другія пары.

— Вы не заняты?— проговорилъ густой голосъ позади Рейнгольдта.

Рейнгольдтъ обернулся и отвчалъ:— нтъ генералъ.

— Вы не танцоръ?

— Напротивъ, генералъ, но вы мн сказали, что желаете говорить со мной и…

— Это очень любезно съ вашей стороны, а я и пришелъ затмъ, чтобы пригласить васъ къ себ.

— Я весь къ вашимъ услугамъ, генералъ.

— И такъ идемте!

Онъ взялъ Рейнгольдта подъ руку и пошелъ съ нимъ чрезъ большую залу въ маленькій кабинетъ, въ въ которомъ раньше шли такіе горячіе дебаты о Вагнер. Кабинетъ былъ пустъ.

— Садитесь,— сказалъ генералъ, — я не задержу васъ долго.

— Я теперь совершенно, свободенъ, такъ какъ танцую только послдній танецъ съ вашей дочерью.

— Хорошо,— сказалъ генералъ,— Эльза вамъ весьма благодарна, а теперь и я самъ хочу испытать вашу доброту. Вы уже подробно изложили свое мнніе о занимающемъ насъ вопрос господамъ Заттельштедту и Шенау и освтили вопросъ съ новыхъ точекъ зрнія, имющихъ чрезвычайную важность, и разршили его въ нашемъ, то есть въ моемъ и обоихъ этихъ господъ смысл, но мы, къ сожалнію, стоимъ съ своимъ мнніемъ одиноко, и потому имемъ основаніе пріискивать себ союзниковъ. Я и прошу васъ, отъ имени всхъ насъ, быть этимъ союзникомъ и письменно разработать этотъ вопросъ. Карты и другія вспомогательныя средства вы найдете у Шенау. Теперь вопросъ только въ томъ, захотите ли вы сдлать намъ это удовольствіе?

— Конечно, генералъ, я употреблю на это вс мои силы.

— Въ этомъ я былъ и раньше увренъ, но, мн кажется, я долженъ на одно обратить ваше вниманіе. Президентъ фонъ-Занденъ говорилъ мн, что онъ разсчитываетъ на васъ, а Эльза передавала мн, что вы не прочь исполнить желанія президента и принять предлагаемое мсто. Мсто это не подчинено военному министру, но вашъ докладъ произведетъ дурное впечатлніе не въ одномъ министерств, и намъ можетъ представиться надобность назвать имя составителя доклада — подумали ли вы объ этомъ?

— Нтъ, генералъ, но я никогда не стыдился своего имени и, благодаря Бога, никогда не имлъ причины для этого: и какъ только оно будетъ замшано въ это дло, мн кажется, я долженъ буду даже гордиться этимъ.

Генералъ кивнулъ.

— А теперь еще одно. Когда вы надетесь окончить докладъ?

— Если я завтра до обда переговорю съ господиномъ Шенау, то посл завтра утромъ.

— Благодарю васъ, любезный Шмидтъ.

Онъ всталъ.

— А теперь идите и еще часъ попользуйтесь молодостью,— сказалъ генералъ, вдь вы, слава Богу, еще достаточно молоды. Вонъ сынъ мой идетъ, вроятно, за вами.

— Въ самомъ дл,— сказалъ Оттомаръ,— прошу извинить, но Эльза…

— Скоре, скоре!— сказалъ генералъ.

Оттомаръ увлекъ Рейнгольдта, а генералу въ это время подали письмо.

— Письмо? теперь? возможно ли?

— Домъ открытъ, генералъ, и человкъ, принесшій его, сказалъ, что онъ позвонилъ бы, если бы дверь была заперта.

— Странно!— проговорилъ генералъ, разсматривая письмо.

Это былъ большой конвертъ съ надписью, сдланною канцелярскою рукой.

— Странно!— сказалъ еще разъ генералъ и, механически сломавъ печать, началъ читать.— Что это такое? онъ протеръ глаза и опять сталъ читать, но тамъ было написано очень четко. Лицо его побагровло.

— Еще прикажете что нибудь, генералъ?— спросилъ Августъ.

— Нтъ, нтъ, ничего! Ты можешь идти,— пробормоталъ генералъ, опуская письмо и длая видъ, что хочетъ его сложить.

Но лишь только слуга удалился, онъ снова развернулъ его и дочиталъ до конца. Здоровый мущина — онъ дрожалъ теперь съ головы до ногъ, когда, сложи въ письмо, засунулъ его въ карманъ.

— Несчастный!— пробормоталъ онъ.

VIII.

Когда балъ окончился и гости вс разъхались, генералъ веллъ позвать къ себ Оттомара, который, войдя къ отцу въ кабинетъ, нашелъ его стоящимъ у своего рабочаго стола.

— Извини, папа, что я пришелъ не совсмъ одтымъ,— сказалъ сынъ, — я уже собирался ложиться спать, когда явился Августъ и сталъ торопить меня… Что теб нужно, папа?

— Прежде всего прошу тебя прочесть это письмо, — проговорилъ генералъ, медленно оборачиваясь и указывая пальцемъ на листъ бумаги, лежавшій передъ нимъ на стол.

— Письмо? ко мн?

— Въ такомъ случа я не читалъ бы его, а я его уже прочелъ.

Генералъ отошелъ отъ стола и, заложивъ руки на спин, началъ ходить взадъ и впередъ покомнат,— Оттомаръ сталъ на мсто отца и прочелъ письмо, не взявъ его въ руки, такъ какъ оно было написано весьма четко.

Неизвстный авторъ письма обращалъ вниманіе генерала на отношенія, установившіяся между его сыномъ, поручикомъ фонъ-Вербеномъ, и дочерью его сосда, мраморнаго фабриканта Шмидта, а чтобъ убдиться въ томъ, какъ далеко зашли эти отношенія, авторъ просить генерала спросить своего сына, гд тотъ провелъ сегодняшній вечеръ между 8 и 9 часами и съ кмъ онъ имлъ свиданіе.

Генералъ далъ своему сыну нсколько минутъ времени, и теперь, когда Оттомаръ все еще стоялъ молча, кусая свою поблднвшую нижнюю губу, онъ остановился на другомъ конц комнаты и спросилъ:

— Не догадываешься ли ты, кто написалъ это письмо?

— Нтъ.

— Не подозрваешь ли ты хотя немного, что дама, о которой идетъ дло…

— Ради Бога!— быстро сказалъ Оттомаръ.

— Извини, но я долженъ попросить у тебя нкоторыхъ объясненій.

— Что же я долженъ объяснить?— спросилъ Оттомаръ.

— Для меня остаются неясными нкоторые пункты. Нтъ ли у тебя основанія упрекнуть эту даму въ чемъ нибудь такомъ, что могло бы помшать теб ввести ее въ общество Эльзы — клянись честью?

— Клянусь честью, нтъ!

— Не знаешь ли ты объ ея семейств чего нибудь такого, что помшало бы офицеру, не находящемуся въ твоемъ исключительномъ положеніи, породниться съ этимъ семействомъ.

— Нтъ,— отвчалъ тотъ.

— Говорилъ ли ты этой дам о своемъ положеніи?

— Вообще — да.

— Между прочимъ и о томъ, что ты лишаешься наслдства, коль скоро женишься на незнатной дам?

— Нтъ.

— Далъ ли ты ей, когда нибудь почувствовать, что ты не въ состояніи устранить эти затрудненія.

— Нтъ.

— А врно позволилъ ей думать, можетъ быть, даже уврилъ, что можешь и желаешь устранить ихъ?

— Да.

— Въ такомъ случа, ты женишься на этой дам.

На Оттомара эти слова произвели такое же дйствіе, какое производятъ на коня шпоры всадника. Гордость его возмутилась противъ насилія надъ его сердцемъ, хотя оно и исходило отъ его роднаго отца.

— Никогда!— сказалъ онъ.

— Какъ? никогда?— переспросилъ генералъ.— Вдь я имю здсь дло не съ своенравнымъ ребенкомъ, ломающимъ игрушку, которая ему больше не нравится, но съ честнымъ человкомъ, съ офицеромъ, который иметъ обыкновеніе въ точности держать свое слово.

Оттомаръ чувствовалъ, что долженъ привести къ этому какое нибудь основаніе.

— Я думаю,— сказалъ онъ,— что не могу ршиться сдлать шагъ въ одну сторону, который вынудилъ бы меня поступить несправедливо относительно другой стороны.

— Я, кажется, понимаю твое положеніе,— отвчалъ генералъ,— оно не изъ пріятныхъ. Теперь я начинаю оріентироваться въ твоемъ поведеніи относительно двицы фонъ-Вальбахъ. По моему мннію, ты обязанъ разъ навсегда отступить въ ту минуту, какъ только твое сердце пріобрло серьезную привязанность на другой сторон. Какъ ты теперь сдлаешь это отступленіе,— я не знаю, знаю только, что оно должно случиться. Или уже ты довелъ свою ошибку до nec plus ultra, и здсь обязался также, какъ и тамъ?

— Относительно Вальбахъ я не обязывался ничмъ, кром того, что видлъ весь свтъ, ни однимъ словомъ, которое не слышалъ бы весь свтъ, и мое чувство къ ней съ первой же минуты было столь неопредленно…

— Какъ и твое поведеніе. Но не будемъ больше говорить объ этомъ, лучше взглянемъ на то положеніе, которое ты приготовилъ себ, и сдлаемъ выводы. Кром того, что этимъ бюргерскимъ бракомъ ты испортишь себ служебную карьеру, но еще лишишься права на наслдство.

Во время этого объясненія Оттомаръ робко смотрлъ на отца, который, какъ и прежде, медленно ходилъ взадъ и впередъ по комнат. Прежде чмъ отпустить сына, генерала, сказалъ ему:— Я забылъ теб сказать, что оставляю за собою право принимать дальнйшія мры. Ты слишкомъ медлилъ, и потому долженъ позволить дйствовать мн. Конечно, я буду держать тебя au courant и прошу до тхъ поръ не длать ни одного шага безъ моего вдома. Теперь мы поняли другъ друга и должны дйствовать по соглашенію.

Послднія слова онъ сказалъ съ меланхолическою улыбкою, кольнувшею Оттомара въ сердце. Онъ не могъ выносить доле и тотчасъ же оставилъ комнату.

IX.

Стоя у окна въ своей комнат, Рейнгольдтъ рукою и глазами раскланялся по направленію къ сосднему дому, одно окно котораго между втвями деревьевъ онъ уже давно замтилъ отвореннымъ, онъ надялся, что Фердинанда, которую онъ вдругъ увидлъ въ саду, приметъ поклонъ на свой счетъ, если только она замтила его.

Между тмъ старикъ Грольманъ стоялъ наверху лстницы предъ дверью, ведшей въ комнату его господина, въ недоумніи, будить ли его или подождать. Совсть его была не совсмъ успокоена увреніемъ Рейнгольдта, что онъ приметъ отвтственность на себя, если дядя проспитъ лишній часъ.

— Ахъ, еслибы случилось что нибудь такое, ради чего я долженъ бы былъ разбудитъ его!— сказалъ Грольманъ.

Въ эту минуту онъ услыхалъ, что нижняя дверь отворилась и кто-то началъ всходить по лстниц. Грольманъ перегнулся черезъ нерилы:— Офицеръ — генералъ! Старый генералъ! Это любопытно, — подумалъ Грольманъ и вытянулся по солдатски.

Генералъ поднялся по лстниц.— Я желаю видть господина Эрнста Шмидта, можете вы доложить обо мн?

— Теперь, собственно говоря, не его пріемный часъ, — сказалъ Грольманъ,— и…

— Можетъ быть онъ все-таки приметъ меня, если вы скажете ему, что я пришелъ по важному длу — вотъ моя карточка.

— Она не нужна, я имю честь, генералъ…

— Тмъ не мене возьмите карточку.

Старикъ не ршительно взявъ карточку, нырнулъ въ дверь, откуда чрезъ минуту вернулся со словами: войдите, генералъ!

Генералъ спокойнымъ, твердымъ шагомъ вошелъ въ дверь, которую ему открылъ старикъ и снова заперъ за нимъ.

Теперь эти два человка стояли другъ противъ друга, взаимно измряя взглядами, какъ два атлета, предполагающіе вступить въ борьбу на жизнь и смерть.

— Я не ожидалъ вашего посщенія, генералъ, но тмъ не мене оно не удивляетъ меня,— проговорилъ глухимъ голосомъ дядя Эрнстъ, указывая дрожащею рукою на кресло.

— Это я предполагалъ,— отвчалъ генералъ,— поэтому вы и видите меня здсь. Смю ли я просить васъ прочесть этотъ документъ?

— Не возьмете ли вы на себя трудъ взглянуть на это произведеніе?

Оба они обмнялись письмами,.полученными ими. Въ письм, которое генералъ прочелъ теперь съ спокойнымъ вниманіемъ говорилось: ‘И такъ, вотъ. каковъ человкъ, увольняющій своихъ рабочихъ за то, что они, по его словамъ, не сдержали своего слова? да разв онъ держитъ свое? онъ, который теперь смотритъ сквозь пальцы, какъ сынъ его, на уворованныя у честныхъ людей деньги, покупаетъ имнія и строитъ дворцы, и какъ единственная дочь его гоняется за гвардейскимъ офицеромъ, который каждые полгода мняетъ содержанку, а теперь готовится превратитъ двицу Шмидтъ въ почтенную госпожу фонъ-Вербенъ? Этого ли желаетъ господинъ’?

Генералъ возвратилъ письмо и получилъ обратно свое.

— Этотъ господинъ для васъ счелъ нужнымъ измнить свою руку,— проговорилъ генералъ:

— И, не смотря на это, я узналъ ее съ перваго раза — отвчалъ дядя Эрнстъ,— это писалъ нкій Роллеръ, бывшій у меня впродолженіи нсколькихъ лтъ инспекторомъ и уволенный мной на дняхъ за неповиновеніе.

— Въ письм ко мн,— сказалъ генералъ,— онъ не пытался измнить свою руку, значитъ онъ зналъ, что мы не имемъ сношеніи другъ съ другомъ.

— Это единственный пунктъ, въ которомъ онъ и я сходимся,— сказалъ дядя Эрнстъ.

Голосъ его, сдлавшійся спокойнымъ, снова задрожалъ, и онъ опустилъ глаза. Генералъ видлъ, что ему легко было бы потребовать объясненія, которое избавило бы его отъ всхъ дальнйшихъ переговоровъ, но онъ уже въ точности обсудилъ свой планъ, а такъ какъ имлъ привычку всегда исполнять свои планы, то сказалъ:

— Прежде чмъ продолжать, не позволите ли вы мн изложить вамъ мой взглядъ на свтъ, и на то положеніе, въ которомъ нахожусь я и мое семейство.

Генералъ не далъ господину Шмидту времени отказать ему въ просимомъ позволеніи и продолжалъ не останавливаясь:

— Я происхожу изъ очень древняго семейства, которое съ самаго начала не было богатымъ, а послдніе два вка даже просто принадлежало къ бдному дворянству, но въ военныхъ лтописяхъ и спискахъ армій считали много именъ, со славою павшихъ въ битвахъ со врагомъ. Одна изъ моихъ сестеръ вышла замужъ за богатаго помщика, который, умирая, желалъ оставить свое состояніе моимъ дтямъ, посл долгаго сопротивленія я согласился принять для дтей только половину состоянія, съ тмъ условіемъ, что они лишаются наслдства въ томъ случа, если вступятъ въ бракъ противъ преданій нашего семейства, то есть въ не дворянскій бракъ. При этомъ я долженъ замтить, что самъ я составилъ себ маленькое состояніе, впродолженіи многихъ лтъ, сбереженіями изъ получаемаго мною содержанія, но теперь у меня нтъ уже и этого маленькаго состоянія. Сынъ мой не наслдовалъ моихъ бережливыхъ привычекъ, онъ надлалъ много долговъ, которые я платилъ, пока могъ платить. Я имю основаніе думать, что сынъ мой очутится въ очень плохомъ положеніи, коль скоро лишится доходовъ съ своего наслдства. Кром этого, бракъ противъ обычаевъ, состоянія и преданій семейству, нанесетъ моему сыну еще нкоторый другой ущербъ, о которомъ я говорить не буду, такъ какъ мн нужно только нарисовать вамъ въ общихъ чертахъ наше нравственное и экономическое положеніе, указать на чувства, съ которыми я прочелъ это письмо, наконецъ, передать исходъ разговора, который я имлъ — тотчасъ по полученіи письма, и который привелъ къ результату, о которомъ я и хочу сообщить вамъ теперь съ вашего позволенія. Отъ имени моего сына я прошу для него руки вашей дочери.

— Я поклялся, что эта рука отсохнетъ, прежде чмъ коснется руки генерала фонъ-Вербена, который, двадцать четыре года назадъ, будучи офицеромъ, конвоировалъ меня, какъ политическаго преступника и едва не зарубилъ своею саблею за то, что я заступился за сотоварища, по несчастію, изнемогавшаго отъ страданій.

— Вы поклялись едва ли Богомъ, такъ какъ онъ вседобръ и всемилосердъ. Вспомните, что съ этой минуты на вашу голову падаетъ отвтственность за несчастіе, которое должно быть послдствіемъ этого неблагословеннаго союза.

— Я подумалъ объ этомъ.

— А я исполнилъ свой долгъ.

Генералъ поклонился и направился къ двери. Тутъ онъ остановился и сказалъ:

— Еще одно слово: неимніе согласія родителей препятствуетъ заключенію брака — въ особенности въ томъ случа, когда искатель руки женщины,— офицеръ безъ состоянія. Тмъ не мене сынъ мой будетъ считать себя связаннымъ до тхъ поръ, пока ваша дочь сама не возвратитъ ему свободы. Я допускаю, что дочь ваша не сдлаетъ этого, предполагая, что отецъ не окажетъ никакого давленія на ея ршенія.

— Это предположеніе даетъ мн право думать, что генералъ фонъ-Вербенъ не оказывалъ никакого давленія на своего сына, когда послдній уполномочилъ его сдлать предложеніе, которымъ онъ только что почтилъ меня.

Лицо генерала болзненно передернулось.

— Такое заключеніе не было бы справедливымъ,— сказалъ онъ,— сознаніе долга у отца сильне, чмъ у сына.

Онъ вышелъ, а за нимъ и дядя Эрнстъ отправился къ своей дочери.

Фердинанда сидла въ мастерской на томъ мст, гд Оттомаръ поцловалъ ее, и мечтала о немъ. Вдругъ дверь медленно и тихо отворилась, и передъ нею стоялъ ея отецъ. Она догадалась по взгляду его глазъ, по письму, которое онъ держалъ въ рукахъ, зачмъ онъ пришелъ, она высказала ему это въ нсколькихъ горячихъ словахъ. Онъ опустилъ голову, не возражалъ ей, и только сказалъ: бдное дитя мое!

— Я больше не твоя дочь, если ты такъ поступаешь со мной!

— Я боюсь, что ты дочерью никогда не была.

— А если не была, то кто-жъ виноватъ въ этомъ, кром тебя? Показывалъ ли ты мн когда нибудь свою любовь, которую дитя иметъ право требовать отъ своего отца? Вырвало ли у тебя когда нибудь мое прилежаніе слово похвалы? Не длалъ ліг ты скоре все, чтобы унизить меня въ моихъ собственныхъ глазахъ, сдлать меня боле ничтожной, чмъ я была въ дйствительности, заставить меня почувствовать, что въ твоихъ глазахъ я не художница и никогда не буду ею? А теперь, теперь ты приходишь, чтобы вырвать у меня мою любовь только потому, что этого хочетъ твоя гордость,— только потому, что тебя это оскорбляетъ, что столь ничтожное твореніе, какъ я, тоже можетъ имть волю, можетъ желать нчто другое, чмъ ты. Но ты заблуждаешься, отецъ! и не смотря на все это я — твоя дочь. Ты можешь меня оттолкнуть, можешь вогнать меня въ бдность, какъ можешь размозжить меня молоткомъ, потому что ты сильнйшій, но любви моей ты не можешь у меня вырвать!

— Могу и сдлаю это.

— Попробуй!

— Попытка и удача одно и тоже, ужъ не хочешь ли ты сдлаться наслдницей поручика фонъ-Вербена?

— Какое отношеніе иметъ этотъ вопросъ къ моей любви?

— Въ такомъ случа я предложу его въ другой форм: ужъ не хочешь ли ты уподобиться тмъ несчастнымъ созданіямъ, что отдаются мужчин безъ брака или и съ бракомъ за какую нибудь другую цну, а не за цну любви? Господинъ фонъ-Вербенъ не можетъ ничего дать въ обмнъ, господинъ фонъ-Вербенъ не любить тебя.

Фердинанда, иронически улыбаясь, проговорила: — И онъ пришелъ сказать это теб, теб, про котораго онъ знаетъ, что ты преслдуешь его и его родъ слпою ненавистью?

— Онъ не приходилъ, вмсто него, отецъ долженъ быль сдлать этотъ трудный шагъ, на который у него самого не хватило мужества, но отецъ вынудилъ полномочіе сына.

— То есть…

— Клянусь, тутъ нтъ ни слова лжи! Еще боле, онъ не по собственному побужденію пришелъ къ отцу, онъ не сдлалъ бы этого сегодня, можетъ быть никогда не сдлалъ бы этого, еслибы отецъ не позвалъ его и не спросилъ, правда ли, что воробушки ворковали на крыш, а ночные зваки написали не предчувствовавшимъ отцамъ въ анонимныхъ письмахъ, что господинъ поручикъ фонъ-Вербенъ черезъ садовую стну бесдуетъ съ любовницей…

— Покажи мн письма!

— Вотъ одно, а другое дастъ теб, конечно, генералъ, я сомнваюсь, чтобъ сынъ его предъявилъ на него требованіе.

Фердинанда прочла письмо и возвратила его отцу.

— О, позоръ, позоръ!— прошептала она,— о мерзость, мерзость!

Она начала ходить взадъ и впередъ большими шагами, потомъ подошла къ письменному столу, написала нсколько строкъ и подала ихъ отцу, сказавъ: прочти! ‘Мои отецъ желаетъ принести мн въ жертву свои убжденія и соглашается на мой бракъ съ поручикомъ фонъ-Вербеномъ. Но я навсегда отказываюсь отъ этого брака по причинамъ, говорить о которыхъ мн не позволяетъ гордость, освобождаю поручика фонъ-Вербена отъ всякихъ обязательствъ относительно меня. Это ршеніе неизмнно, всякую попытку господина поручика фонъ-Вербена измнить его, я сочту оскорбленіемъ и отвергну. Фердинанда Шмидтъ’.

— Такъ ли?

Онъ кивнулъ въ знакъ согласія.— Что, я долженъ отослать это письмо ему?

— Отъ моего имени.

Она отворотилась и занялась своей работой. Отецъ медленно сложилъ записку и направился къ двери.

На двор его остановилъ Рейнгольдъ, который быль сильно взволнованъ.

— Дядя, ради Бога!— сказалъ онъ,— генералъ только что вышелъ отъ меня, я знаю все… что вы ршили?

— То, что должны были ршить.

— Это убьетъ Фердинанду.

— Лучше смерть, чмъ безчестная жизнь.

И онъ пошелъ въ домъ, Рейнгольдъ не ршился идти за нимъ, онъ зналъ, что это было бы напрасно.

Конецъ третьей книги.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.

I.

Спустя нсколько дней, баронесса Валерія фонъ-Варновъ, въ волненіи ходила въ задъ и впередъ въ салон отеля Royal. По совту Джиральди, она сообщила сегодня утромъ генералу о своемъ прізд, прибавивъ, что, по нездоровью, не можетъ пріхать къ нему сама. На это извщеніе баронесса получила отвтъ, въ которомъ Эльза писала, что она съ тетей Сидоніей прідетъ навстить ее въ двнадцать часовъ.

— Доброе, милое дитя мое!— проговорила рыдая Валерія,— я тебя должна благодарить за уступчивость брата! я вижу это изъ каждаго твоего слова.— И она нсколько разъ поцловала письмо.— О, еслибы ты знала, какъ я благодарна теб! еслибъ я могла высказать это на колняхъ, какъ предъ небеснымъ существомъ! Будь моимъ добрымъ ангеломъ! Ты не знаешь, какъ сильно нуждаюсь я въ добромъ ангел, въ его чистой, сильной рук, чтобы освободиться изъ этого страшнаго рабства! Но ты не будешь въ силахъ спасти меня, еслибъ даже и хотла. Что ты можешь сдлать противъ него? Твою невинность, твою доброту, твой умъ и даже твое мужество — все это онъ обратитъ въ прахъ и попретъ своими страшными ногами, также какъ онъ это сдлалъ со мною.

Такъ говорила эта женщина о человк, нкогда увлекшемъ ее, а теперь сдлавшимся для нея тяжкимъ бременемъ, котораго она, однако, не имла силъ свергнуть.

Синьоръ Грегоріо Джиральди былъ въ душ художникомъ, на другой день по прізд въ Берлинъ онъ уже отправился осмотрть художественную выставку, на которой вниманіе его привлекли къ себ произведенія Андерса и даже Фердинанды. Разсматривая ея Мальчика-пастуха, онъ пораженъ былъ сходствомъ его фигуры съ стоявшимъ тутъ же печальнымъ юношей, то есть Антоніо, который, отъ времени до времени, приходилъ изливать свое горе предъ произведеніемъ любимой женщины.

— Не авторъ ли вы этого произведенія?— спросилъ его Джиральди.

— Нтъ, но онъ неразъ служилъ моделью для него.

— А вы художникъ?

— Не знаю,— отвчалъ Антоніо, — иногда мн это кажется, а иногда нтъ, я наврное знаю только одно,— что я несчастливъ, и что я несчастнйшій изъ людей.

Послднія слова онъ пробормоталъ себ подъ носъ и хотлъ было уже скрыться, но Джиральди удержалъ его за руку.

— Мы земляки,— сказалъ онъ,— а земляки должны всегда сближаться, въ особенности на чужбин, и тмъ сильне, если, въ случа несчастья, требуется помощь.

Этими словами онъ снискалъ себ расположеніе юноши, они условились сойтись вечеромъ въ итальянскомъ погреб, чтобы ближе познакомиться другъ съ другомъ. На этомъ свиданіи Антоніо разсказалъ Джиральди о своемъ дтств, о жизни въ Рим, о томъ, какъ онъ попалъ въ Берлинъ, и какъ и гд теперь проживаетъ. Повдалъ онъ и о своей отверженной любви,— назвавъ виновника своего несчастія, которымъ неожиданно для Джиральди оказался Оттомаръ фонъ-Вербенъ, — и о томъ, какъ онъ отмстилъ имъ, передавъ ихъ отцамъ, съ помощью другаго человка, свднія о сношеніяхъ ихъ дтей, послдствіемъ чего было объясненіе ихъ отцовъ, вскор посл котораго молодая дама была найдена на полу своей мастерской безъ чувствъ, а часъ спустя заболла нервной горячкой.

На слдующій день Джиральди передалъ весь этотъ разсказъ Валеріи.

— Что скажетъ мой другъ объ этой исторіи?— спросилъ онъ, окончивъ свой разсказъ.

— Что я желала бы, чтобъ мой другъ никогда не зналъ о ней,— отвчала Валерія.

— Почему?

— Сколько я знаю его, она возбудить въ его безпокойной душ тысячу надеждъ, которыя не исполнятся, она задастъ ему кучу работы, которая будетъ напрасною.

— Не будетъ напрасною, если святой Дв это угодно, и мой другъ не откажетъ мн въ своей помощи.

— Что же я могу тутъ сдлать?

— Почти все, напримръ: наблюдать за участниками. а прежде всего, за помолвленной четой, присматривать. какъ они наслаждаются своимъ счастьемъ, скромно или высокомрно. Мимолетное слово, жестъ, взглядъ, словомъ, все чего они не могутъ сказать тому, кто выступаетъ такъ хорошо подготовленнымъ, какъ ты, мой умный другъ! Прежде всхъ, я указываю на остроумную Карлу — les beaux esprits se rencontrenti: скромную Эльзу также не слдуетъ упускать изъ виду, даже боле, я буду просить обратить особенное вниманіе на то, какъ она относится къ тому, если въ ея присутствіи произносится имя нкоего Рейнгольдта Шмидта.

— Это еще что такое, мой другъ?

— Послдняя изъ моихъ новостей, которою я обязанъ милому тайному совтнику, въ свою очередь узнавшему ее отъ графа Гольма,— маленькій эпизодъ ревности, которому я придаю большое значеніе, хотя подробностей его я еще не знаю. Интересне всего то обстоятельство, что Рейнгольдтъ Шмидтъ — кузенъ той прекрасной Фердинанды, красота которой сдлала бы тебя почти на полмилліона богаче. Мн вообще очень хочется познакомиться съ этимъ семействомъ.

На этомъ синьоръ Джиральди покончилъ бесду съ своею quasi-доврительницею баронессою фонъ-Варновъ.

II.

Въ послднее время, когда Фердинанда лежала въ постел, а дядя Эрнстъ почти не оставлялъ своей комнаты. Рейнгольдтъ и Юстусъ проводили свои вечера, то у тетушки Рикхенъ, то у Креизелей. Лихорадочное безпокойство, охватившее отца посл катастрофы, озабочивало Цилли, но въ послдніе дни старикъ снова сдлался веселе, иногда даже пробовалъ шутить. Теперь, когда Рейнгольдтъ вошелъ къ нимъ, онъ нашелъ Цилли одну за круглымъ чайнымъ столомъ приготовлявшую чай. Она никогда не допускала, чтобъ ей при этомъ помогали.— Жестоко,— обыкновенно говорила она, — не позволять мн исполнять и то немногое, что я въ силахъ сдлать.

Рейнгольдтъ услся въ уголъ софы.

— Гд же Юстусъ?— спросила Цилли.

— Онъ пошелъ переодться’…

— А какъ генералъ принялъ вашу работу?

Рейнгольдтъ взглянулъ на нее съ удивленіемъ: тонъ, которымъ спросила Цилли, былъ совсмъ особенный.

— Что вы хотите сказать Цилли?— спросилъ онъ въ свою очередь.

— Вы вотъ все жалуетесь на бездйствіе, потому мн и хотлось напомнить вамъ, что вы и здсь не живете праздно,— сказала Цилли, и потомъ, немного погодя, прибавила:— я сказала — генералу и этотъ вопросъ я задала совсмъ по другой причин. У меня есть къ вамъ очень большая и нескромная просьба, которую вы, можетъ быть, исполните, если убждены, что мною руководитъ не праздное любопытство, а самое искреннее участіе къ вамъ.

— Говорите же, Цилли, мн кажется, нтъ ничего на свт, въ чемъ я могъ бы отказать вамъ.

— Вы любите Эльзу фонъ-Вербенъ?

— Да, Цилли.

— Слава Богу!

Двушка сложила руки на груди: Рейнгольдтъ — молчалъ. Цилли знала, что онъ не стыдился своего признанія, но все-таки она, нкоторымъ образомъ, вынудила у него это признаніе, и потому, какъ бы въ извиненіе, проговорила.— Вы не должны на меня сердиться, Юстусу, какъ онъ ни добръ, не все можно доврить, мн кажется. онъ едва ли бы понялъ васъ, а вдь кром меня у васъ больше здсь друзей, я думала также, что у васъ, можетъ быть, немного станетъ легче на сердц, если вы объясните это слпой Цилли.

Рейнгольдтъ взялъ ея руку и поднесъ къ своимъ губамъ.

— Я вамъ много благодаренъ, добрая Цилли, и не знаю человка, которому бы доврился съ большею охотою, нежели вамъ.

— А я сначала думала, что вы любите Фердинанду и очень сильно горевала объ этомъ, такъ какъ хотя она очень красива собою и надлена большимъ талантомъ, но вы никогда не были бы счастливы съ нею. Вы добры и великодушны, а она — не скажу зла, по высокомрна, поврьте мн, Рейнгольдтъ, я чувствую это, какъ чувствуетъ нищій, отъ добраго ли сердца подаютъ ему милостыню или только, чтобъ отдлаться отъ него. Но вамъ, съ вашимъ добрымъ, любящимъ сердцемъ, можно ли не любить безгранично, а вслдствіе этого, при несчастной любви — не быть безконечно несчастливымъ? Это я часто говорила Юстусу, когда мы вспоминали о васъ… въ начал, теперь я этого уже не длаю — такъ какъ онъ выболтаетъ все, что придетъ ему въ голову, а я замтила какъ тщательно вы хранили свою тайну.

— Да, это правда,— подтвердилъ Рейнгольдтъ,— я могъ бы даже сказать, что скрываю это даже отъ самаго себя, и не понимаю, какъ вы открыли эту тайну?

— Неправда ли,— сказала Цилли,— вдь это нсколько странно, въ дйствительности же тутъ нтъ ничего страннаго, еслибы вы знали, какъ хорошо понимаетъ все слпая, какое вниманіе обращаетъ она на все, даже на тонъ, которымъ вы произносите чье либо имя! Сколько горя слышалось часто въ томъ тон, которымъ вы его произносили. Разв вы уже совсмъ отчаялись?

— Нтъ, добрая Цилли,— отвчалъ Рейнгольдтъ,— но я вижу только, что счастье, которое я думалъ схватить рукой, отодвинулось въ туманную даль.

И Рейнгольдть разсказалъ Цилли какъ онъ, ни разу не слышавъ отъ нея ни слова о любви, все-таки убжденъ, что она его понимала. Но теперь обстоятельства измнились. Печальное событіе, недавно случившееся, заставило страдать и другихъ членовъ семейства. Кром того, Эльза, прежде всего, дитя дома, дочь по праву высокоуважаемаго имъ генерала, и онъ боится непріятнаго впечатлнія, какое должно произвести случившееся произшествіе на генерала, который, при иныхъ обстоятельствахъ — изъ любви къ дочери, изъ расположенія къ нему, можетъ быть, пожертвовалъ бы сословными предразсудками, а теперь только сильне ухватится за нихъ. Къ этому нужно еще прибавить одно: по нкоторымъ намекамъ генерала, онъ считалъ Вербеновъ бднымъ дворянскимъ семействомъ, а теперь Эльза внезапно оказывается богатой наслдницей, которой онъ не можетъ предложить ничего, кром своего врнаго сердца и скромнаго существованія. При такихъ обстоятельствахъ не можетъ быть и рчи объ искательств съ его стороны.

— Скажите, Цилли, что мн длать.— заключилъ свою исповдь Рейнгольдть.— Я охотно послдую вашему доброму совту.

— Вамъ только слдуетъ оставаться самимъ собой Рейнгольдтъ, не боле и не мене. Вы не должны преклонять своей главы передъ людьми, напротивъ, если выпадетъ счастливая минута — а такая минута, быть можетъ, уже не далека — то говорить и дйствовать такъ, какъ подсказываетъ вамъ ваше чистое сердце. Хотите?

Она протянула Рейнгольдту руку.

— Хочу,— сказалъ Рейнгольдтъ, беря руку.

— И, Рейнгольдтъ, я говорю вамъ наврное, что какъ эти глаза не увидятъ никогда снова солнечнаго свта, такъ на вашемъ пути засвтитъ солнце, и вы заживете радостно и счастливо.

Когда Рейнгольдть вернулся поздно ночью въ свою комнату, онъ нашелъ письмо президента, въ которомъ оффиціально сообщалось, что министръ согласенъ на его назначеніе и что къ первому декабря онъ долженъ будетъ занять свой постъ.

Рейнгольдтъ въ раздумья выронилъ письмо изъ рукъ.

— ‘Счастливая минута можетъ быть, скоро прійдетъ’, сказала она, да вотъ, она уже и пришла. Цилли находитъ меня достойнымъ этого прекраснаго и чистаго существа.

III.

— Неужели мн слдуетъ заплатить извощику двадцать зильбергрошей за свою маленькую персону и маленькій сундучекъ?— спрашивала Митингъ, влетая на, комнату Эльзы.

— Боже мой! Митингъ!

— Сперва отвчай мн на мой вопросъ!

— Не знаю.

— И барышня тоже не знаетъ, Августъ!— закричала Митингъ, выбгая въ корридоръ,— въ такомъ случа заплатите ему все, что онъ спроситъ. А теперь милая, дорогая, безцнная, скажи рада ли ты мн?

Митингъ со смхомъ и слезами бросилась на шею Эльз:— ну, вотъ видишь я и здсь — безъ письма. Наконецъ — таки я вырвалась. Когда папа говорилъ: ‘ты можешь завтра хать’,— тогда обыкновенно ничего не выходило, потому что на завтра долженъ былъ хать кто либо другой или что либо другое. Когда онъ проговорилъ сегодня за кофе, это противное ‘завтра’, то я сказала: нтъ, не завтра, а сегодня, сейчасъ, немедленно, tout de suite! уложила вещи,— а мое блье висло, сушилось — ну да ты мн поможешь въ этомъ,— и вотъ я сама. А что касается извощика, то это случилось только потому, что папа сказалъ: остерегайся мошенниковъ! а мама замтила: мошенники ничего не значатъ, если только она во всемъ другомъ будетъ благоразумна. И хотя я поклялась страшною клятвою быть благоразумной и не конфузить тебя ничмъ, а вотъ все таки пришлось начать съ извощика!

И Митингъ затанцевала во комнат, но потомъ снова упала на шею Эльз и проговорила:— Сегодня прекраснйшій вечеръ въ моей жизни, и хотя бы завтра ты меня рано прогнала, но онъ все-таки онъ останется прекраснйшимъ?

— Надюсь, что и посл сегодняшняго вечера для насъ обоихъ предстоитъ впереди еще много счастливыхъ вечеровъ! Милая моя Митингъ, ты совсмъ не знаешь, какъ я теб рада!— сказала Эльза, обнимая и цлуя отъ души свою подругу.

Пріздъ Митингъ для дома на Шпрингбрунненштрассе былъ солнечнымъ лучемъ, попавшимъ чрезъ щель запертаго ставня въ темную комнату. Полный день еще не наступилъ, еще остается достаточно тяжелыхъ тней, двигаются очень осторожно, чтобъ не столкнуться, говорятъ сдержанно, боясь, что тни еще что нибудь скрываютъ, но все-таки двигаются, все-таки говорятъ, тутъ все же не полный мракъ съ его ужасами.

Едва прошла недля, какъ веселая двушка сдлалась уже любимицей всхъ и для каждаго стала почти необходимою. Даже Оттомаръ, со времени своей помолвки, едва заглядывавшій домой, появлялся теперь опять, когда зналъ, что отца не будетъ дома, и весело шутилъ съ бойкой двушкой. Митингъ и въ обществ тоже длала большіе успхи. Старая баронесса Кинбрессе находила ее: tout fait ridicule, mais dlicieuse. Шенау сказалъ, что она ‘натура’, а Митингъ въ благодарность за это находила все и всхъ прекрасными, она совсмъ не думала, что существуетъ такъ много прелестныхъ людей, но ты Эльза — говорила она ей — наилучшая изъ всхъ.

Митингъ бывала и у баронессы Валеріи, она вмст съ Эльзой симпатизировала интересной и, безъ сомннія, очень несчастливой женщин, но вмст съ Эльзой останавливалась предъ тяжелой, нескрытой загадкой. Каковы были отношенія между этой женщиной и человкомъ, котораго она должно быть безгранично любила, если принесла ему въ жертву все, что дорого женщин? котораго она должно быть еще любитъ, такъ какъ продолжаетъ приносить ему жертвы, для нея кажется слишкомъ тяжелыя? Вдь она не разъ говорила Эльз, что не можетъ больше жить безъ любви Эльзы, безъ прощенія брата, и все-таки, въ присутствіи Джиральди, не осмливалась выказывать никакихъ знаковъ любви къ Эльз, не осмливалась разлучиться съ Джиральди, а скоре, казалось, боле и боле подпадала подъ абсолютную власть демоническаго человка.

— Это вдь такъ почти во всхъ семействахъ,— говорила Митингъ.— Моя золовка мн совсмъ не нравится, мой братъ истый Струмминъ — всегда веселъ, а она — настоящая мокрая курица, могущая привести въ отчаяніе. Дядя Мальта бываетъ у насъ разъ въ три года, и тогда папа страшно съ нимъ ссорится. Папа всегда говоритъ: если отвчать за всхъ своихъ родственниковъ, то тутъ и жить нельзя будетъ.

Въ слдующіе дни Митингъ нсколько разъ уходила изъ дому безъ Эльзы, а въ одинъ день исчезла посл обда даже на нсколько часовъ, но потомъ пришла къ чаю домой, столь сильно возбужденною, что это не ускользнуло даже отъ тети Сидоніи, а Эльза начала серьезно безпокоиться.

Но какъ перепугалась Эльза, когда Митингъ, упавъ ей на шею, съ сильнымъ плачемъ сказала:— Эльза, Эльза, теб нтъ больше надобности бояться и сокрушаться, клянусь теб въ этомъ тмъ, что для меня всего священне — нашей дружбой, онъ тебя любить, я знаю это отъ него самаго!

Первое дйствіе этихъ словъ было, казалось, совсмъ, не то, котораго ожидала Митингъ, такъ какъ Эльза залилась слезами, но Митингъ почувствовала, что эти слезы не были слезами огорченія.

— Позволь мн разсказать теб, какъ я узнала это — начала Митингъ.— Главное затрудненіе состояло въ томъ, какъ поговорить съ нимъ самимъ. Черезъ людей я узнала, что утромъ онъ работаетъ у себя въ комнат, а посл обда бываетъ въ мастерской скульптора Андерса. Ну, а ты помнишь, можетъ быть, что во вторникъ вечеромъ у твоей тети Валеріи много спорили объ искусств, и Джиральди не разъ заговаривалъ объ Андерс, а также и о томъ, что онъ давно уже сбирается постить его мастерскую, чтобы осмотрть новыя работы, такъ какъ сатиръ съ амуромъ уже проданы. Тогда я едва обратила на это вниманіе, но потомъ мн припомнились эти слова и мой планъ былъ готовъ. Вчера я была у тети Валеріи, завела рчь о скульптур и выразила желаніе посмотрть на скульптора за работой. Джиральди согласился сопровождать меня, а сегодня въ четыре часа мы отправились. Когда мы вошли, онъ вскочилъ со стула, какъ наэлектризованный, и совсмъ раскраснвшись отъ радости сказалъ:— ‘Мадемуазель фонъ-Струмминъ’, — при этомъ провели, рукою по лбу и продолжалъ:— ‘вчера я получилъ письмо отъ президента, который извстилъ о назначеніи меня начальникомъ маяковъ въ Виссовъ’ — въ Виссовъ, Эльза! Я отъ радости не знала, что сказать, но онъ прочелъ на лиц мои мысли и улыбаясь проговорилъ: ~ ‘Тогда мы будемъ полусосдями’,— И станемъ поддерживать доброе знакомство, сказала я.— ‘Да’, отвтилъ онъ.— А если изъ Берлина къ намъ прідутъ гости,— говорю я.— ‘Вы почтите меня приглашеніемъ’,— говорить онъ,— Тогда прізжайте,— говорю я, — а онъ говоритъ — нтъ, тогда онъ совсмъ ничего не говорилъ, Эльза, а пожалъ мн руку! Вотъ теб, Эльза, рука, вдь она не для меня, а для тебя!

Подруги долго держали другъ друга въ объятіяхъ, потомъ послдовало основательное истолкованіе важнаго вопроса, что Рейнгольдтъ понимаетъ подъ отношеніями ея къ наслдству.

— Можетъ быть, и онъ слышалъ,— сказала Митингъ., — что ты потеряешь наслдство, если послдуешь влеченію своего сердца.— Эльза отвтила, что она не видитъ во всемъ этомъ основанія къ тому, чтобы ему не бывать у нихъ. Она теперь можетъ признаться, что три дня назадъ — несказанно обрадовалась приглашенію Заттельштедтовъ, потому что знала, что Рейнгольдтъ тоже приглашенъ туда, но самъ отказался, что доказываетъ, какъ онъ избгаетъ всякой возможности встрчаться съ ней даже въ постороннемъ мст.

Эльза могла бы разговаривать цлую ночь, но у Митингъ почти закрывались глаза. Эльза перенесла се на постель и поцловала доброе дитя, которое обвило своими руками ея шею и лепетало въ полусн:— Не правда ли, Эльза… синій тарлатанъ… компасъ… еще одинъ поцлуй!… и прежде чмъ Эльза успла отойти отъ кровати Митингъ, какъ она уже крпко заснула.

IV.

Вскор посл описаннаго разговора съ Эльзой, Митингъ, возвратясь однажды домой изъ гостей отъ подруги своей матери, объявила Эльз, что она хочетъ ухать, и даже должна ухать. У дамы, у которой она была въ гостяхъ. Митингъ видла письмо своей матери, въ которомъ та такъ горько жалуется на долгое ея отсутствіе, что она ршительно не можетъ поступить иначе, какъ тотчасъ же ухать, то есть, завтра утромъ.

На слдующее утро Митингъ была въ такомъ странномъ настроеніи, что Эльза начала серьезно бояться за нее и убждала подругу отложить свой отъздъ до тхъ поръ, пока до нкоторой степени не успокоится. Но Митингъ твердо настаивала на своемъ и, между прочимъ, замтила Эльз, что ея подруга вполн согласилась бы въ необходимости ея немедленнаго отъзда, еслибъ знала все. да. впрочемъ, она и будетъ знать все, но только изъ письма.

Вечеромъ Августъ, не безъ нкоторой торжественности, передалъ Эльз письмо, данное ему барышней въ послднюю минуту передъ отъздомъ, съ наказомъ передать его пунктуально двнадцать часовъ спустя, т. e., ровно въ девять часовъ вечера. Это было толстое письмо, въ которомъ Эльза съ трудомъ разобрала слдующее: ‘Милая Эльза! не врь ни слову изъ всего, что я наговорила теб, прійдя домой… Ахъ! да вдь это ни къ чему и не поведетъ, вдь это письмо будешь читать только ты… я пишу его, чтобы не терять времени, здсь, у госпожи фонъ-Рандовъ… теб его отдастъ Августъ, когда я уду. И такъ, все это ложь, мать моя совсмъ ничего не писала, я теб уже съ недлю самымъ безсовстнымъ образомъ лгала и обманывала. такъ какъ эти дни я ходила совсмъ не для тебя… Боже мой. Эльза, я ршительно не знаю, какъ описать теб все, случившееся со мною? Сегодня въ полдень мы съ Юстусомъ оставались одни въ мастерской и оба сдлались такъ тихи, такъ тихи, что даже можно было слышать паденіе иголки,— мн, Эльза, сдлалось очень, очень страшно, въ особенности, когда онъ вдругъ упалъ предо мной на колни (я сама присла, потому что у меня колни дрожали) и началъ смотрть мн въ глаза. Я его спросила — (вдь этого я не могла не сдлать Эльза?) — но совсмъ тихо, что это значитъ?— ‘Это значитъ, сказалъ онъ,— и тоже совсмъ тихо,— что вы должны мн наконецъ сдать масть’.— Если вы сейчасъ не встанете, я вамъ дамъ щелчокъ, проговорила я еще тише.— ‘Я не встану’, сказалъ онъ, но такъ близко къ моимъ ушамъ, что я уже не могла дать ему по носу щелчка, а должна была упасть къ нему на шею. Вдругъ собака Леста начала страшно лаять, я же, чтобы угомонить несносное животное и поднять Юстуса съ колней, на все, что онъ желалъ, отвчала ‘да’, т. е., что люблю его и желаю быть его женой и вообще все, что только говорить въ такую страшную минуту… Завтра утромъ я узжаю, вечеромъ въ восемь часовъ буду дома. въ половин девятаго разскажу все мам, а въ девять часовъ Августъ отдастъ теб это письмо — вдь посл мамы ты, само собой разумется, самый близкій для меня человкъ. Любящая тебя боле всего на свт умная Мита. P. S. Изъ ‘всего’ теперь, конечно, исключается ‘онъ’, это для меня очень прискорбно, но вдь ты знаешь, иначе нельзя!

— Глупое дитя!— проговорила Эльза съ глубокимъ вздохомъ, дочитавъ письмо до конца.— и какое письмо! просто смшно!

Но Эльза не смялась, она задумчиво опустилась на стулъ, глаза ея сдлались неподвижными, дыханіе становилось тяжеле, она прижала руки къ глазамъ, склонила голову на письмо Митингъ и горько заплакала.

V.

Три дня спустя синьоръ Джиральди принималъ у себя въ кабинет Антоніо.

— Ну, что, какъ твои дла?— спросилъ Джиральди, видлъ ли ты ее наконецъ и говорилъ ли съ нею?

— Только видлъ, синьоръ… когда она выходила сегодня изъ своей мастерской домой. Заговорить съ ней я не ршаюсь… она ни съ кмъ не говоритъ, и никто не сметъ входить въ ея мастерскую, кром…

— Конечно, ея отца?

— Дамы, синьоръ, въ черномъ, съ густой вуалью, которая приходитъ на часъ регулярно каждый день посл обда… мы въ мастерской думаемъ, что это модель.

— А изъ разговора твоего маэстро съ капитаномъ все еще не можешь сообщить ничего новаго? Нужное имя еще не произносилось?

— Нтъ, синьоръ, напротивъ! съ тхъ поръ, какъ молодая дама ухала…

— Я знаю… три дня назадъ.

— ….они сдлались очень осторожны и говорятъ такъ тихо, что невозможно разслышать больше одного какого нибудь отдльнаго слова. Но за то я только что нашелъ вотъ это письмо, которое маэстро получилъ сегодня утромъ и читалъ втеченіи дня, по крайней мр, разъ двнадцать, а когда въ полдень пришелъ капитанъ, то показывалъ и ему.

— Опасно похищать письмо, возбуждающее такой большой интересъ.

— Маэстро бросилъ его въ конторку, какъ всегда длаетъ со всми письмами, плохой замокъ этой конторки я уже давно умю открывать безъ ключа. Завтра утромъ онъ опять найдетъ письмо въ конторк.

— Отъ кого письмо?

— Кажется отъ молодой дамы… ужасная рукопись, синьоръ!

— Дай!

Быстро пробжавъ письмо, Джиральди взялъ перо и почти также быстро списалъ его.

— Теперь ты положи его опять на старое мсто, — проговорилъ онъ, возвращая письмо Антоніо.— Приноси мн всякое письмо, написанное этою рукою. Этимъ ты сдлаешь мн большую услугу, а моя благодарность будетъ зависть отъ твоей готовности служить мн.

— Все что я длаю, синьоръ, ради васъ — сказалъ Антоніо — длаю безъ надежды, безъ ожиданія награды, единственной награды, которой я желалъ бы, вы не можете мн дать.

— Ты думаешь?— воскликнулъ Джиральди — разв ты знаешь, что я могу сдлать, и чего не могу? Я теб скажу одно, что цари затрепещутъ, если почувствуютъ, что рука Грегоріо Джиральди лежитъ на нихъ, самъ святой отецъ въ Рим чувствуетъ себя непогршимымъ только до тхъ поръ, пока я нахожусь вблизи его! И я не могу исполнить желанія твоего сердца? не могу дать теб въ руки красивую женщину, которою ты можешь обладать всякую минуту, если только хочешь этого! Разв ты не молодъ и не красивъ? не силенъ и не смлъ? Чего нельзя сдлать съ женщиною молодому, красивому, сильному и смлому мужчин? Разв ты не знаешь исторіи о Виргиніи и Тарквині? ты думаешь, что дары Афродиты погибаютъ, если ихъ похищаютъ? они изъ золота, сынъ мой, а золото не ржаветъ. Ну, а теперь или съ Богомъ, сынъ мой, и думай, что ни одинъ отецъ не можетъ заботиться о теб больше моего!

Антоніо низко поклонился, поцловалъ протянутыя руки и вышелъ. Джиральди позвонилъ. Вошелъ Франсуа.

— Я вамъ сказалъ не принимать никого, безъ исключенія.

— Monsieur всякій разъ принимали молодаго человка, къ тому же онъ былъ такъ настойчивъ…

— На этотъ разъ я еще извиняю вамъ, но, при первой же неловкости, я отказываю вамъ безъ разговоровъ, обратите на это вниманіе!

Онъ вышелъ въ сосднюю комнату, а Франсуа погрозилъ ему сзади кулакомъ, но тотчасъ же засмялся своей собачьей улыбкой, какъ бы желая предъ самимъ собой отречься отъ того, что онъ осмлился угрожать сильному.

VI.

— Ахъ, господинъ капитанъ!— сказалъ Августъ, увидвъ Рейнгольдта въ передней.

Рейнгольдтъ пользовался большимъ расположеніемъ Августа, сегодня же капитанъ, имвшій обыкновенно такіе ласковые глаза, выглядлъ такимъ серьезнымъ.

— Господинъ капитанъ, конечно, вроятно уже знаетъ,— началъ Августъ.

— Ради Бога,— перебилъ его Рейнгольдтъ,— что случилось? Уже не заболлъ ли кто нибудь въ дом?

— Пожалуй и заболлъ,— отвчалъ Августъ, — но только отъ испуга, госпожа Сидонія обыкновенно любитъ падать въ обморокъ, ну, конечно, мы тотчасъ узнаемъ обо всемъ. Сегодня я подалъ генералу вс ордена и его превосходительство отправился къ министру и другимъ генераламъ переговорить кой о чемъ. Молодая же барышня находятся теперь у старой барышни, он, конечно, выйдутъ, если господину капитану угодно подождать…

Августъ проводилъ Рейнгольдта по лстниц и открылъ дверь въ залъ. Здсь Рейнгольдтъ остался на нсколько минутъ одинъ. Что такое могло вдругъ случиться и отъ чего все семейство пришло въ безпокойство, отразившіеся даже на лиц слуги? И притомъ сегодня, именно сегодня! какъ будто бы у него уже и безъ того не тяжело на сердц.

Легкіе шаги раздались по паркету столовой и по ковру кабинета, откуда теперь показалась Эльза, завидвъ Рейнгольдта, она протянула ему руку.

— Вы пришли проститься! я знаю все отъ Митингъ.

— Да, я пришелъ проститься — отвчалъ Рейнгольдтъ,— но прежде чмъ говорить объ этомъ, скажите мн, если это, конечно, возможно, какое несчастіе постигло васъ?

Онъ продолжалъ держать ея руку въ своей, поблднвъ отъ возбужденія и участія, она. пристально смотрлъ на ея блдное, красивое лицо, на ея милые черные глаза, обыкновенно смотрвшіе весело и бодро, а теперь такіе мутные и печальные, хотя они и пробовали улыбаться.

— Отецъ разсердился бы на меня, еслибъ услышала., что я называю несчастіемъ то, чмъ онъ такъ, гордится. Все-таки, кто знаетъ, что у него на сердц и какъ онъ перенесетъ случившееся. Онъ только что похалъ передать министру лично просьбу объ отставк.

— Боже мой!— воскликнулъ Рейнгольдтъ,— генералъ съ такими чистйшими намреніями, сдлавшій такъ много для отечества — возможно ли!

Эльза подавила показавшуюся на губахъ горькую улыбку, и медленно покачала головою. Рейнгольдтъ понималъ теперь, какъ искусственно было то спокойствіе, съ которымъ она встртила его и, какъ глубоко была она опечалена оскорбленіемъ, нанесеннымъ ея отцу,

— Меня теперь будетъ мучить мысль — проговорилъ онъ глухимъ голосомъ, — что и я способствовалъ этой катастроф! Вашъ отецъ, не разъ намекалъ мн, съ какими затрудненіями приходится ему бороться, какъ ненадежно, какъ шатко его положеніе, и что, быть можетъ, нужно немногое, что бъ сдлать его окончательно непрочнымъ…

Эльза покачала головой.— Нтъ, нтъ, эти не то. Отецъ ршился выйдти въ отставку, если только несчастная концессія пройдетъ противъ его воли.

Эльза, проговоривъ послднія слова, тяжело вздохнула.

— Вы не должны смотрть на это такъ печально,— продолжала она, стараясь улыбнуться,— отецъ исполнилъ свой долгъ, а вы — свой. Разв сознаніе исполненнаго долга не лучшее утшеніе въ томъ положеніи, которое мы принимаемъ по своей вол, а не противъ нея?

— Конечно, но все-таки грустно слышать это отъ васъ!

— Потому что я двушка, сказала Эльза.—Мн кажется, что именно мы, двушки, длающія такъ мало для самихъ себя, часто безсильныя противъ обстнительствъ, не можемъ свыкнуться съ своей пассивною ролью. Что сталось бы со мной на этихъ дняхъ, если бы я не отказалась отъ этой пассивности. И вотъ, даже сегодня, сегодня, когда я узнала отъ отца объ Оттомар…

Рейнгольдтъ испуганно взглянулъ на нее, Эльза опустила глаза, яркій румянецъ разлился по ея щекамъ, она медленно и тихимъ голосомъ продолжала:

— Когда я все узнала!

— Отъ васъ, по крайней мр, этого нельзя было скрыть,— сказалъ Рейнгольдтъ, посл продолжительной паузы.

— Кажется, нтъ.— отвчала Эльза, снова смотря на него.— Мн думается, что отецъ руководился искреннимъ чувствомъ, когда сегодня утромъ говорилъ со мной, какъ съ другомъ — ахъ! какъ я ему благодарна за это и какъ горжусь этимъ!— говорилъ о своемъ положеніи, о нашемъ положеніи — обо всемъ, а также и объ Оттомар. Да, я не могу отдлаться отъ мысли, что было бы лучше для насъ всхъ, еслибъ я узнала объ этомъ раньше, съ самаго начала, или, по крайней мр, въ то ужасное уіро. Ахъ, чтобы я дала, за т невознаградимыя, погибшія безвозвратно, минуты! У меня нашлись бы слова, которыя проникли бы въ сердце Оттомара и въ сердце вашей кузины. Бдная Фердинанда! сколько она должна была выстрадать, и что выносить теперь! А мой бдный Оттомаръ! Онъ, въ дйствительности, не столько виноватъ, какъ вамъ это, можетъ быть, кажется. Вы, конечно, не виноваты въ томъ, что не узнали его лучше, хотя я искренно желала, чтобъ вы сошлись съ нимъ по ближе. Теперь я знаю, почему онъ избгалъ васъ, и своихъ лучшихъ друзей, Шенау и другихъ — даже меня, и насъ всхъ. Вслдствіе этого, въ своей сердечной замкнутости, онъ все больше и больше сбивался съ дороги. Я вдь знаю его съ раннихъ, лучшихъ дней: какъ мягко его сердце, какъ воспріимчиво оно ко всему прекрасному и доброму, хотя онъ никогда не имлъ силы дать созрть въ себ всему этому. Но вдь его нельзя осуждать и осуждать безусловно?

Сложивъ руки, Эльза испуганно посмотрла въ лицо Рейнгольдта.

— Я рдко ршаюсь осуждать кого-нибудь,— проговорилъ онъ,— человческое сердце такъ глубоко, что дна его не достанешь никакимъ лотомъ, и потому я никогда не осуждалъ вашего брата. Напротивъ, я ради его и — не смю этого отрицать — ради васъ…

Голосъ его задрожалъ, но онъ сдлалъ надъ собой усиліе и спокойне продолжалъ:— Я длалъ все, что въ такой моментъ только братъ сдлалъ бы для брата. Я даже поставилъ на карту дружбу, любовь моего дяди, который для меня очень дорогъ, и боюсь — потерялъ ихъ. Я долженъ былъ позволить случиться тому, что. какъ я предвидлъ, могло быть смертельнымъ ударомъ для лицъ близко заинтересованныхъ, ударомъ, который затронулъ всхъ насъ… я не знаю, нужно ли говорить вамъ, съ какимъ трудомъ я переносилъ это и… переношу.

— Я знаю это, я догадывалась и предчувствовала.— проговорила Эльза.— Вы должны принять признательность сестры, вмсто брата. Вы не поврите, какъ благодарна я вамъ за все и какъ ободрили меня ваши слова. Сегодня утромъ, при всемъ нашемъ гор, я постоянно спрашивала себя: какъ вы, вы относитесь къ этому, я горячо желала услышать отъ васъ эти слова. Теперь же у меня легче на сердц, теперь все пойдетъ по прежнему — между нами, по крайней мр.

— Вы такъ думаете, и неужели это говорите вы?— спросилъ Рейнгольдтъ.

Съ губъ ея исчезла улыбка, она отняла свою руку, которую дала ему и которую онъ держалъ въ своей, кровь бросилась ей въ лицо, сдлавшееся еще блдне, чмъ прежде.

— Неужели я ошиблась?— нершительно проговорила Эльза.

— Не думаю,— отвчалъ Рейнгольдтъ,— потому что я — простите меня — не могу допустить, чтобы вы въ настоящую минуту были совершенно искренни. Вы сами только что сказали, что для вашего брата и моей кузины вся бда заключалась въ отсутствіи искренности какъ по отношенію къ самимъ себ, такъ и по отношенію другъ къ другу, или къ своимъ друзьямъ, что у нихъ не было мужества ни въ убжденіяхъ, ни въ любви. Я съ своей стороны не хотлъ бы и не смю принимать на свою душу такой упрекъ, я желаю, чтобъ совсть моя была чиста, какъ ни тяжело можетъ быть у меня на сердц. Но могу ли я высказывать то, что у меня на душ, да и захотите ли вы отвчать мн, такъ, какъ подскажетъ вамъ ваше сердце?

Она сидла блдная, неподвижная,— только рука, лежавшая на груди, дрожала.— Да, я хочу,— отвтила она беззвучно.

— Я пришелъ,— началъ Рейнгольдтъ,— проститься съ вашимъ отцомъ и отъ всего сердца поблагодарить его за ту доброту и довріе, которыми онъ удостоилъ меня. Мн думалось, что, быть можетъ, при прощаньи, вашъ отецъ выразитъ свое желаніе и надежду видть меня, когда служба приведетъ меня сюда. Въ такомъ случа, я отвтилъ бы генералу, что, какъ честный человкъ, я не могу воспользоваться этимъ позволеніемъ,— разв только подъ однимъ условіемъ,— а это условіе, сказалъ бы я, невозможно, и чтобы доказать, что говорю правду, я сказалъ бы генералу слдующее: Въ неоднократныхъ разговорахъ съ вами, генералъ, я имлъ случай вполн ознакомиться съ вашими мыслями и чувствами, вы даже не пренебрегли посвятить меня въ дла вашего семейства, и потому я убжденъ, что вы никогда добровольно не согласитесь отдать мн руку вашей дочери, которую… я люблю.

Эльза не отвчала, она не шевельнулась, только грудь ея въ волненіи поднималась и опускалась.

— Которую я полюбилъ,— продолжалъ Рейнгольдтъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ,— съ перваго момента. какъ увидлъ ее, и я убжденъ, что любовь эта можетъ исчезнуть только съ жизнью.— Вотъ, что я сказалъ бы вашему отцу.

— А потомъ,— тихо проговорила Эльза.— потомъ вы пришли бы ко мн?

— Да,— отвчалъ Рейнгольдтъ,— потомъ я пришелъ бы къ вамъ.

— Тогда я сказала бы вамъ, что безконечно счастлива вашей любовью, что люблю васъ отъ всего сердца и буду вчно любить.

Они держали другъ друга въ объятіяхъ: онъ цловалъ ея волосы, лобъ, губы.

— Боже, Боже мой, неужели это правда? Еще сегодня утромъ, когда я входила въ дверь — вотъ въ эту самую дверь — я мысленно отказалась отъ всякаго счастья. А теперь, теперь! не правда ли, теперь я нашла это счастье, нашла моего милаго, какъ стрлка компаса находить полюсъ, вдь отъ нея, отъ этой стрлки, я научилась отыскать тебя, мой дорогой!

Она поцловала компасъ и, опустивъ его снова въ карманъ, сказала:— А теперь, милый, когда ты знаешь, что я буду теб врна, хочу бытъ твоей женой и пойду за тобой всюду, куда ты меня позовешь, я буду просить тебя объ одномъ: не зови меня теперь, а оставь здсь съ моимъ отцемъ, утшеніемъ и опорой котораго я служу въ его несчастьи. Намъ нужно запастись терпніемъ, и безконечно, сильно любить другъ друга, тогда все окончится какъ нельзя лучше, не правдали, милый?

— Кто знаетъ, что любимъ тобою, — прошепталъ Рейнгольдтъ,— тотъ долженъ бояться только одного на свт: что не заслуживаетъ твоей любви!

На слдующій день Рейнгольдтъ, счастливый, отправился къ новому мсту своего служенія.

VIII.

Въ замк Варнов общество уже съ часъ какъ пообдало, госпожа фонъ-Вальбахъ, Эльза и графъ Гольмъ, приглашенный также къ обду, сидли въ зал около камина, въ которомъ едва тллся огонекъ. Карла пошла одть амазонку, она не желала упустить случая еще разъ прокатиться верхомъ въ сопровожденіи нсколькихъ мужчинъ, господинъ фонъ-Струмминъ, пріхавшій съ визитомъ, остался обдать, и теперь, собираясь отправляться домой, пошелъ взглянуть на лошадей, графъ Гольмъ предполагалъ и вечеръ провести въ Варнов, но теперь находилъ лучшимъ, по случаю легкаго нездоровья баронессы, отправиться съ прогулки прямо домой въ Гольмъ, о чемъ и сообщилъ дамамъ.

Съ этими словами онъ обратился собственно къ Эльз, надясь, что она отвтитъ на нихъ карой нибудь фразой вжливости, но Эльза молчала, а госпожа фонъ-Вальбахъ съ трудомъ подавила звоту. Графъ закусилъ себ губы.

— Я боюсь, что мы были слишкомъ скучны для дамъ,— сказалъ онъ.— Струмминъ дйствительно ужасенъ, я думаю, что онъ втихомолку выпилъ три бутылки. то есть именно столько, сколько сказалъ словъ. Жаль, что господинъ капитанъ не принялъ приглашенія вашей тетушки, мадемуазель: онъ, можетъ быть, объяснилъ бы намъ, что должна обозначать эта страшно удушливая атмосфера… Почему бы онъ не могъ пріхать?

Графъ рдко упускалъ случай задть какимъ либо образомъ Рейнгольдта, что могло быть (только слдствіемъ слпой ненависти, которую онъ почувствовалъ къ нему съ первой встрчи. Втеченіи этой недли Рейнгольдтъ былъ въ Варнов только разъ, на часъ. Они не подали обществу ни малйшаго повода, позволявшаго длать какія либо заключенія объ ихъ отношеніяхъ, но тмъ не мене при послднихъ словахъ графа кровь бросилась въ лицо Эльзы.

— Капитанъ выразилъ только свое сожалніе, что ему время не позволило сегодня принять наше приглашеніе,— сказала она.

— Какъ бы я желалъ знать, какое только дло есть у этого человка — замтилъ графъ.— Сколько мн извстно, лодокъ онъ самъ не водитъ, а только смотритъ съ берега, какъ его люди мучаются. Мн кажется, это чистая синекура.

— Но можно ли, графъ, составить себ правильное понятіе объ обязанностяхъ и трудахъ человка, котораго вы совсмъ не знаете?

— Предполагаю, что да, я, напримръ, ршительно не могу понять, что обязываетъ его и ради чего онъ беретъ на себя трудъ оттснять меня при постройк гавани самымъ страннымъ, самымъ непристойнымъ образомъ. Поэтому мы — это я достоврно знаю — на его докладъ, врне, его доносъ…

— Извините, что я васъ прерываю, — вспыхнула Эльза,— человкъ, о которомъ вы говорите, пользуется уваженіемъ, даже, смю сказать, любовью моего отца, онъ мой… другъ, благосклонно принимаемый здсь въ Варнов моею теткою… ни не позволю позорить его въ его отсутствіи.

— Но, мадемуазель, вы меня совсмъ не поняли,— сказалъ графъ,— я ршительно не желалъ оскорблять этого господина. Я называю это доносомъ, потому что…

— Будьте такъ добры, говорите объ этомъ дл въ его присутствіи, я уврена, что онъ не затруднится дать вамъ надлежащій отвтъ. А теперь, милая Луиза, прошу позволенія пойти къ тетк, которой, можетъ быть, я нужна.

Эльза наклонилась надъ стуломъ госпожи фонъ-Вальбахъ, затмъ вжливо-холодно поклонилась графу и оставила залу.

— Но это ужъ черезъ чуръ’!— проговорилъ графъ, смотря ей вслдъ.— Какъ вы это находите? Длать мн такія сцены изъ-за человка, который не боле какъ ябедникъ! Вообразите, онъ думаетъ, что намъ не слдуетъ дозволять убрать дюны, мсто которыхъ намъ ршительно необходимо для склада нашихъ матеріаловъ. Онъ утверждаетъ, что дюны защита для всего берега!

— Любезный графъ,— сказала госпожа фонъ-Вальбахъ, повернувшись къ нему,— что мн до всего этого?

— Извините, мадамъ,— замтилъ графъ,— но я думалъ…

— Ахъ, мн ужъ и безъ того до смерти скучно!— проговорила госпожа фонъ-Вальбахъ.— Боже мой, какая тоска! Ахъ, еслибъ только мн удалось написать Вальбаху, чтобъ онъ взялъ меня отсюда!

— Намъ было бы очень больно разстаться съ вами, — проговорилъ графъ.

— Мн кажется, вамъ очень хорошо было бы и безъ меня,— сказала госпожа фонъ-Вальбахъ.— Вообще, любезный графъ, такъ дольше не можетъ идти. Вы или ршайте, или оставьте это. Разв вы вс думаете, что Эльза слпа?

— И…. да, у мадемуазель Эльзы есть свой интересный начальникъ маяковъ,— замтилъ графъ.

— Ну, да, — сказала госпожа фонъ-Вальбахъ,— вы вс безпрестанно говорите объ этомъ, я въ послднее время хорошо наблюдала за обоими, и все это чепуха, говорю я вамъ.

— Я знаю изъ самаго врнаго источника.

— Конечно отъ господина Джиральди… который все знаетъ! и господинъ же Джиральди такъ занимался сначала вашимъ бракомъ съ Эльзой. Я тутъ ршительно ничего не понимаю, а ходить постоянно ощупью чрезвычайно какъ скучно.

Графъ, для котораго самого существовали еще нкоторыя темныя стороны въ этомъ дл, счелъ удобнымъ прервать разговоръ.

— Я думаю, лошади уже готовы,— сказалъ онъ, вставая и цлуя руку госпожи фонъ-Вальбахъ,— Извините меня за сегодняшній день! если позволите, я пріду опять завтра, я хотлъ бы показать мадемуазель Карл постройку гавани — она очень интересуется этимъ, надюсь, что и вы не откажетесь похать съ нами. Au revoir!

И онъ быстро ушелъ, не дождавшись отвта.

Когда онъ торопливо проходилъ къ передней, изъ боковой двери ему въ встрчу вышла Карла.

— Супруга вашего брата еще въ зал,— произнесъ онъ громко.

— Благодарю васъ!— отвчала Карла тоже громко.

Онъ сдлалъ ей знакъ рукою и глазами.

— Вы, кажется, еще не видали этой прелестной старой картины — обратился графъ къ Карл.

— Какой?

— Вотъ этой. Прошу васъ!

Они настолько отошли въ сторону, что изъ залы, портьеры которой были открыты, ихъ уже нельзя было видть.

— Безцнная!— прошепталъ графъ.

— Ты съума сошелъ!

— Первый и послдній сегодня.

Она протянула ему губы.

— Ангелъ!…

— Дйствительно, картина восхитительна!— сказала Карла громко, и тотчасъ же прибавила опять шепотомъ:

— Ради Бога, уходи!

Она пошла въ залу, а графъ бросился въ корридоръ. Оба они, занятые собою, не замтили, что въ ту минуту, какъ губы ихъ соединились, портьера, второй двери, ведшей во внутреннія комнаты, поднялась и тотчасъ, же опять быстро опустилась.

— А Эльзы уже нтъ здсь?— спросила Карла,— я хотла съ вами проститься.

Госпожа фонъ-Вальбахъ повернула голову настолько, насколько это нужно было, чтобы видть Карлу.— Я съ нимъ говорила,— произнесла она.

— Что же ты сказала?— быстро спросила Карла.

— Что это слишкомъ скучно, и я считаю невозможнымъ оставаться здсь дольше.

— И все?

— Съ меня достаточно.

— Но вдь Эдуардъ самъ находилъ нужнымъ твое присутствіе здсь.

— Твой братъ не можетъ требовать, чтобъ я ради васъ скучала до смерти.

Карла пожала плечами.— Ты завтра будешь въ лучшемъ расположеніи духа, adieu!

— Я завтра узжаю, будь уврена.

Такая ршительность въ госпож фонь-Вальбахъ была дломъ необыкновеннымъ. Карла, бывшая уже въ дверяхъ, снова вернулась.

— Но Луиза!

— Ну что же!— возразила госпожа фонъ-Вальбахъ, — я тутъ ршительно ничего не понимаю, Эльза всегда внимательна ко мн, гораздо внимательне, чмъ вы, и бднаго Оттомара мн жаль, каковъ бы онъ тамъ ни быль, но онъ никогда не даетъ мн замтить, что я для него глупа, какъ это длаете вы: и я нахожу неприличнымъ, за спиной тетки Оттомара, въ ея собственномъ дом…

— Варновъ давно уже принадлежитъ графу,— замтила Карла.

— Это ршительно все равно: мы здсь у баронессы, а не у графа. Если ты хочешь быть у графа, выходи за него замужъ, но я думаю, что теб не захочется отказать Оттомару. Впрочемъ длайте, какъ хотите, а я узжаю.

Неслыханное упрямство госпожи фонъ-Вальбахъ начало серьезно безпокоить Карлу. Она присла подл Луизы и заговорила тихимъ умоляющимъ голосомъ.

— Милая, добрая моя, ты не сдлаешь этого! не оставишь бдную Карлу въ бд! Оттомаръ слишкомъ дуренъ. Теперь я знаю отъ Джиральди. зачмъ онъ на мн женится: ему отказала Фердинанда Шмидтъ. И у него столько долговъ, говоритъ Джиральди, что всего его наслдства не хватитъ на уплату ихъ, даже если Эльза выйдетъ за того человка. Джиральди все, все знаетъ. Къ тому же имть золовкой жену начальника маяковъ, конечно, и ты не пожелаешь, — не правда ли. милая?

— Все это пустяки,— сказала госпожа фонъ-Вальбахъ, длая слабую попытку взять свои руки отъ Карлы. Я уврена, что у графа есть метрессы — вс мужчины имютъ ихъ, а что касается долговъ, то у графа ихъ конечно столько же, а можетъ быть и больше…

— Но не такихъ гадкихъ — быстро прервала Карла, — у него отвратительные долги, говоритъ Джиральди…

— Ну, ты. кажется, по уши влюблена въ графа,— замтила госпожа фонъ-Вальбахъ.

— Останется ли здсь моя дорогая Луиза, если я отвчу: да?— прошептала Карла, неожиданно обнявъ золовку и склонивъ голову къ ней на грудь.

— Ты увидишь, что это не кончится добромъ!

Въ эту минуту въ залу вошелъ слуга и объявилъ, что лошади готовы и господа уже давно ждутъ.

Карла еще разъ обняла свою золовку и поспшно ушла.

IX.

Горничная сообщила Эльз, что баронесса спитъ, и потому она ршила отправиться на прогулку одна, думая, что кавалькада уже ухала. Взявъ плэдъ и шляпу, она пошла изъ комнатъ баронессы и, поднявъ портьеру въ переднюю, невольно сдлалась свидтельницей той сцены, которая разыгралась тамъ между графомъ и Карлой. Пораженная тмъ, что увидла, она быстро опустила портьеру, не думая о томъ, замтили ее или нтъ, спустившись по лстниц, она прошла въ садъ и, идя по аллеямъ, раздумывала о только что случившемся въ ея глазахъ, она не хотла врить, чтобъ Карла забылась до того, чтобы такъ позорно обманывала ея брата. Но чмъ настойчиве старалась она отогнать эту отвратительную картину, тмъ съ большею ясностью она запечатлвалась въ ея душ — даже теперь, когда она.,какъ бы въ отчаяніи, закрыла глаза.

— Нтъ, это не могло быть иначе! Боже мой! что скажетъ Оттомаръ, когда узнаетъ объ этомъ?— а вдь онъ долженъ непремнно узнать!— Можетъ быть будетъ радъ тому, что цпь, сковывавшая его, порвалась во время! Впрочемъ, нтъ, это не было бы похоже на Оттомара. Ни одинъ мужчина не взглянулъ бы на это равнодушно, а тмъ боле онъ, вспыльчивый, нервный, нердко ставившій жизнь на карту изъ-за какихъ нибудь мелочей, изъ-за какого нибудь непріятнаго слова, взгляда, оскорбительнаго для него! И опять, разв онъ на самомъ дл иметъ право считать себя теперь обиженнымъ? серьезно ли онъ старался снискать себ любовь Карлы, посл помолвки съ нею? не пренебрегалъ ли онъ ею явно для всего свта? Если онъ будетъ мстить, то не за отвергнутую любовь, а разв только за оскорбленное самолюбіе!… Жертвовать своей жизнью за дло, въ которое онъ не вритъ, жертвовать только потому, что этого требуетъ свтъ, только потому, что въ глазахъ общества эта жалкая комедія непремнно требуетъ кровавой развязки! О Боже! какъ все это гадко, недостойно человка… Прочь, прочь отсюда! Къ нему, къ моему милому! На его честной груди я разсю эти мрачныя мысли, вдохну чистымъ воздухомъ, облегчу свою душу!…

И Эльза торопливо пошла черезъ поля, по направленію ко двору, виднвшемуся въ нкоторомъ разстояніи отъ нея, ей нужно было миновать этотъ дворъ, чтобъ слдовать дальше по узкой песчаной троп, которая, какъ ей казалось, должна была всего скоре привести ее къ морю. Тропинка вела ближе и ближе ко двору и наконецъ привела ее на самый дворъ. Эльз не хотлось никого встртить, и съ этою цлью она думала обойти амбарами, по непроходимая грязь остановила ее на первыхъ же шагахъ, ей приходилось или воротиться, или войти во дворъ.

Дворъ этотъ принадлежалъ знакомому уже намъ арендатору графа Гольма, Пелицу, который въ это время вышелъ изъ дома и звалъ своего работника. При первомъ же звук Эльза узнала этотъ голосъ.

— Господинъ Пелицъ!— вскричала она, протягивая ему руку.— Узнаете-ли?

Арендаторъ радостно улыбнулся.— Вотъ, это мило съ вашей стороны, что вы пришли насъ навстить.

— Такъ вы уже знаете, что я въ Варнов?

— Еще-бы! какъ же нашему брату не знать этого! Спасибо вамъ, что вспомнили о насъ! Жена моя будетъ очень рада!

Они вошли въ домъ, куда скоро явилась и жена арендатора, хлопотавшая гд-то по хозяйству. Эльза откровенно призналась, что попала къ нимъ совершенно случайно, и тутъ же дала слово на дняхъ придти къ нимъ нарочно.

— На дняхъ, едва ли, — замтилъ арендаторъ,— будетъ дурная погода, даже теперь я совтовалъ бы вамъ не слишкомъ мшкать, погода можетъ перемниться еще до наступленія вечера.

Сказавъ это, арендаторъ пробормоталъ нсколько словъ извиненія и оставилъ комнату. Изъ разговора съ госпожей Пелицъ Эльза узнала, что Рейнгольдтъ бывалъ у нихъ, посщалъ то мсто, о которомъ и она такъ часто вспоминала.

— Онъ часто бываетъ здсь,— сообщала госпожа Пелицъ,— да вотъ еще только третьяго дня былъ здсь и притомъ пшкомъ, а то онъ здитъ на лодк до Альбека.

— Далеко ли отсюда до Виссова?— освдомилась Эльза.

— Полтора часа ходьбы, если идти прямо на Виссовскій крюкъ:— часъ до крюка и полчаса оттуда до Виссова.

Въ эту минуту въ комнату вошла блдная двушка, сестра Пелица, она взяла съ полки у двери ключъ и тотчасъ же опять вышла.

— Ваша золовка живетъ здсь, чтобъ помогать вамъ,— замтила Эльза,— но бдная двушка, къ сожалнію, кажется, сама нуждается въ уход.

— Богъ знаетъ!— вздохнула госпожа Пелицъ. И затмъ она разсказала Эльз исторію этой двушки. Изъ разсказа — начать который заставили арендаторшу слухи о женитьб Гольма на Эльз,— послдняя узнала, что эта двушка жила въ экономкахъ у графа Гольма и была обольщена имъ. Оканчивая разсказъ, госпожа Пелицъ замтила: мужъ мой еще не знаетъ ничего объ этомъ. Что мн длать? Сказать ли ему? Какъ вы думаете?

— Я думаю, да,— проговорила Эльза.— Вы не можете отъ него утаивать этого слишкомъ долго, да и вообще, жена не должна имть тайнъ отъ своего мужа.

Эльза встала и взяла шляпу и платокъ, лежавшіе передъ ней на кругломъ стол.

— Вы уже уходите?— печально спросила госпожа Пелицъ,— да и то правда, вдь до Варнова не близко.

— А мн еще гораздо дальше,— сказала Эльза, надвая шляпу.— Часъ ходьбы, говорите вы?

— Куда?

— На Виссовскій крюкъ.

Госпожа Пелицъ удивленно посмотрла на Эльзу, думая, что ошиблась.

— Да,— подтвердила Эльза,— туда! а я не собьюсь съ дороги?

— Отсюда идетъ все прямая дорога, только у Альбека она длаетъ большую дугу въ обходъ ручья! Но, ради Бога, зачмъ же вы идете туда?

Эльза укуталась въ платокь и взяла госпожу Пелицъ за об руки.

— Я вамъ скажу зачмъ: взглянуть хоть разъ на то мсто, гд живетъ мой милый. Не смотрите на меня такъ испуганно, милая госпожа Пелицъ! Онъ живетъ дйствительно въ Виссов…

— Господинъ… господинъ капитанъ?— сказала госпожа Пелицъ.

Она сла и залилась слезами радости.

— Вамъ онъ тоже нравится?— спросила Эльза съ гордой улыбкой.

— Нравится ли онъ мн!… Ахъ, какъ обрадуется этому мой мужъ! Вдь я могу ему объ этомъ…

— Скажите, если хотите!

— Ахъ, какъ я рада! Вы ничего не могли бы мн сдлать боле пріятнаго, какъ сообщить — объ этомъ! Это меня возвращаетъ къ годамъ моей молодости… Такой милый господинъ, какъ онъ! И теперь я даже думаю, что все еще можетъ пойти хорошо!

Она нсколько разъ поцловала руки Эльзы, обливаясь горючими слезами, Эльза тихо освободилась отъ нея.— Я разскажу вамъ все въ слдующій разъ, а теперь мн нужно уходить!— проговорила она.

— Нтъ,— сказала госпожа Пелицъ,— дальше вы уже не пойдете, мой мужъ свезетъ васа, туда.

— Я желаю непремнно идти,— сказала Эльза.

— Въ темнот вамъ не найти обратно дорогу: вонь уже теперь начинаетъ смеркаться: да и погода совсмъ портится.

Эльза не вняла этимъ возраженіямъ. Она отвчала, что она хорошій ходокъ и что у нея глаза, какъ у сокола, вслдствіе чего ей нечего бояться ни далекаго пути, ни темноты.

Съ этими словами она еще разъ пожала руку госпож Пелицъ, затмъ вышла изъ дому и поспшно направилась по полямъ на прозжую дорогу, къ гор, которая возвышалась среди обширной равнины.

X.

Хотя госпожа Пелицъ сказала, что ‘до Виссовскаго крюка’ всего часъ ходьбы, но Эльз показалась безконечной эта разнообразно извивающаяся дорога, между тмъ она шла такъ быстро, что теперь уже далеко оставила за собой маленькія пустыя телги, сначала хавшія впереди нея. Она шла дальше и дальше, быстре и быстре, твердо ршивъ достигнуть того мста, къ которому направлялась. Вдали — у подошвы горы, поднимавшейся теперь все круче и круче — она уже замтила темныя движущіяся точки, которыя, какъ она убдилась, подойдя ближе, были работники, копавшіе и разсыпавшіе землю по безконечной плотин, поднявшейся теперь уже на значительную высоту. Она не могла миновать плотины, если не желала длать большого обхода, поэтому и обратилась съ ласковымъ привтствіемъ къ тмъ, которые были не вдалек отъ нея. Работники поставили свои тачки и выпучили на нее глаза, не отвтивъ на ея привтствіе. Когда она немного отошла отъ нихъ, за ней раздались крики и грубый смхъ. Невольно обернувшись, она увидла, что нсколько человкъ изъ толпы слдовали за ней и остановились только тогда, когда она обернулась, быть можетъ, только шумъ, поднятый другими, заставилъ ихъ прекратить преслдованіе. Она почти бгомъ продолжала свой путь, Эльза понимала, что она останется видна работникамъ до тхъ поръ, пока не достигнетъ вершины горы, а до тхъ поръ во всякое время можетъ подвергнуться ихъ преслдованію. Ужъ не вернуться ли ей теперь, пока еще есть время, а то посл, когда уже наступитъ ночь, работники, оставшись безъ надсмотрщиковъ. которые могли бы сдерживать ихъ. будутъ преслдовать ее по всей безконечной равнин, или не попросить ли ей одного изъ надсмотрщиковъ проводить ее?

Раздумывая такимъ образомъ, Эльза въ сильномъ волненіи быстро всходила по склону, верхній край котораго рзко отдлялся отъ сраго небосклона. Съ каждымъ шагомъ ея впереди становились видными налво море и цпь дюнъ, скоро глазамъ ея представился весь берегъ до лсистаго Гольмберга, грозно выдававшагося на темной синев неба. Между Гольмбергомъ и возвышенностью, на которой она стояла — негостепріимной какъ и самое море, отъ котораго ее отдляла лишь желтоватая опушка дюнъ — лежитъ обширная равнина, только что пройденная ею. Теперь, по мр того, какъ она поднималась дальше, направо выступала блдная полоса — берегъ материка — затмъ опять появилась синицовосрая поверхность моря, на которомъ, тамъ и сямъ, виднлись паруса, наконецъ, недалеко, непосредственно подъ ней. возвышалась блая вершина дюнъ, которыя, расширяясь, образовали небольшой плоскій полуостровъ, съ десяткомъ или двумя большихъ и малыхъ домовъ. Это Виссовъ! это должно быть Виссовъ!

Теперь, когда она стояла на томъ мст, къ которому пришла, ей казалось, будто ина понимаетъ нмой страшный языкъ пустыни, значеніе окружающаго ее уединенія. Безконечная тоска вдругъ охватила ее, колни ея подкосились, она опустилась на камень, закрыла лицо руками и начала громко плакать, какъ безпомощное, покинутое дитя.

Эльза не замтила, какъ изъ-за камней вышелъ человкъ, привлеченный ея рыданіями, она не слышала также, какъ онъ торопливыми шагами подошелъ къ ней.

— Эльза!

Она тихо вскрикнула.

— Эльза!

Она испустила дикій крикъ радости, странно разнесшійся въ нмой тиши…. и упала къ нему на грудь, уцпившись за него, какъ утопающій.

— Рейнгольдтъ! мой милый Рейнгольдтъ!

Эльза плакала и сквозь слезы лепетала: Рейнгольдтъ! мой дорогой Рейнгольдтъ!

Пораженный, въ тоже время счастливый отъ неожиданной встрчи, онъ прислъ къ ней на камень.

— Я такъ соскучилась по теб.

— Эльза! милая Эльза!

— Я должна была придти, я не могла поступить иначе, меня тянуло сюда! И вотъ теперь ты мой! Не оставляй же меня больше! Возьми меня съ собой туда въ твой домъ! Тамъ моя родина, у тебя, у тебя! Не оставляй меня опять въ этомъ пустомъ фальшивомъ мір! Только у тебя я буду счастлива, только у тебя я найду покой, миръ, правду и врность! Какъ бьется твое милое, врное сердце!— проговорила Эльза, опуская на грудь Рейнгольдта свою голову.— Я чувствую, что оно любитъ меня такъ же сильно, какъ и я тебя, оно стосковалось по мн, какъ мое разбитое сердце по теб, по теб, мой дорогой, безцнный!

— Да, Эльза, оно стосковалось по теб невыразимо, безгранично. Я вышелъ сюда потому, чти совсмъ не знаю покоя, мн захотлось бросить хотя одннь взглядъ туда, гд я увидлъ тебя впервые… кинуть туда послдній взглядъ прежде…

— Прежде?…. говори ради Бога?

— Прежде, чмъ разразится буря, Эльза! Ты, мужественная двушка, моя жена! Жена моряка! Ты не должна бояться бури, какъ и я самъ! Ты безъ боязни будешь смотрть ей прямо въ ея мрачные глаза! Что станется со мной и съ тобой, если ты не въ силахъ сдлать это!

Они встали и прошлись нсколько шаговъ до камней, Рейнгольдтъ, обнявъ ее рукою, остановился на краю горы, образовавшей на этомъ мст крутой обрывъ надъ самымъ моремъ.

— Смотри, Эльза! Эти буря! Я слышу ее, вижу ее, какъ будто она уже разразилась! Можетъ пройти еще спокойныхъ много часовъ, но она придетъ, должна придти и — по всмъ примтамъ — съ ужасающею силою. Горе кораблямъ, не успвшимъ войти въ гавань, а можетъ быть и тамъ они не будутъ обезпечены отъ дикой грозы! Горе низменностямъ, если буря придетъ съ востока! Я хотлъ теб написать объ этомъ сегодня утромъ, такъ какъ предчувствовалъ это уже со вчерашняго дня: вы бы лучше сдлали, еслибъ ухали изъ Варнова, но очень можетъ быть также, что буря придетъ съ запада, хотя я этому и не врю. Но вдь ты конечно не ухала бы!

— Никогда! я такъ горжусь тмъ, что ты мн довряешь, что ты сказалъ мн это! А сели буря разразится и я узнаю, что твоя жизнь находится въ опасности — я не буду бояться и дрожать, а если дрожу теперь, то конечно совсмъ не отъ робости. Я всегда говорю себ: человкъ, любимый мною, не могъ бы исполнить своей обязанности, не могъ бы быть отважнымъ человкомъ, еслибъ узналъ, что я горько плачу и ломаю себ руки въ то время, какъ онъ должень командовать и управлять кораблемъ, какъ въ тотъ вечеръ? Знаешь ли ты, милый, знаешь ли ты. что я тебя тогда уже любила? помнишь ли т слова, которыя ты мн сказалъ тогда: что у меня глаза, какъ у моряка. О, какъ помню я каждое слово, каждый взглядъ, и какъ я была счастлива, что мн не пришлось возвратить теб компасъ тотчасъ, я не желала его оставлять у себя, ты долженъ былъ его опять получить…

— Въ такомъ случа, милая, ты была честне меня! Я ршился не возвращать теб перчатку. Ты ее потеряла, когда смотрла въ мой бинокль, она лежала на палуб, и я поднялъ ее, съ тхъ поръ она постоянно со мной, смотри! это мой талисманъ, мы, моряки, суеврны, я поклялся не разставаться съ ней до тхъ поръ, пока, вмсто перчатки, не получу твоей руки навсегда!

Они опять сли на камень и. занятые разговоромъ, совсмъ забыли объ окружавшей ихъ пустыни, о мрак, спускавшемся все глубже и глубже, о бур, зарождавшейся надъ потемнвшимъ моремъ и воздухомъ.

Глухой раскатъ грома, раздавшійся вдали, заставилъ ихъ прислушаться, и тотчасъ за этимъ въ воздух послышался свистъ. Рейнгольдтъ вскочилъ.

— Она придетъ скоре, чмъ я думалъ, мы не должны терять ни минуты.

— Что ты хочешь длать?

— Проводить тебя.

— Не длай этого, ты долженъ быть на своемъ посту, вдь ты потому и не былъ сегодня въ Варнов, какъ же ты уйдешь теперь такъ далеко, когда опасность такъ близка? Нтъ, нтъ, милый, не безпокойся обо мн. Я должна учиться жить безъ страха. Я твердо ршилась на это. Съ этой минуты никакой робости — ни даже предъ людьми! Я не могу больше жить безъ тебя, какъ и ты — сознайся — безъ меня. Еслибъ я еще не знала этого — ну, а вдь теперь я это знаю. И поврь мн: мой благородный отецъ первый пойметъ это. Да, онъ должно быть уже чувствовалъ это, когда говорилъ мн, что писалъ теб: я ввряю нашу судьбу въ ваши руки. Пусть Оттомаръ и тетка раздлятъ мое наслдство, вдь мой гордый отецъ ничего не взялъ бы отъ меня, а ты… ты поймешь меня, какова я есть, и сведешь меня туда навсегда, еще одинъ взглядъ на мой рай! еще одинъ поцлуй! А теперь прощай, прощай!

Она крпко обняла его и уже хотла уйдти, но онъ схватилъ ее за руку.

— Нтъ, Эльза, это невозможно, здсь наверху уже темнетъ, а чрезъ полчаса внизу будетъ ночь. Ты собьешься съ дороги, которую трудно отличить отъ степи, и которая усяна глубокими болотами, — нтъ, ршительно невозможно, Эльза!

— Должно быть возможнымъ! Я презирала бы себя, еслибъ оторвала тебя отъ твоего дла! Вдь ты не знаешь, можетъ быть ты уже и теперь кому нибудь нуженъ внизу? и люди, растерянные, стоятъ тамъ и высматриваютъ своего командира. Рейнгольдть, именемъ любви, права я или нтъ?

— Конечно, ты права, но…

— Никакихъ но, милый, намъ нужно разстаться!

Разговаривая такимъ образомъ, они, идя подъ руку, торопливо спустились на дорогу и остановились на перескающей дорогу тропинк, ведущей на Виссовскій полуостровъ.

— Только до подошвы, пока я увижу тебя на настоящей дорог!— умолялъ Рейнгольдтъ.

— Ни шагу дальше!…. Тсъ! что это?

И онъ тоже услышалъ шумъ, какъ бы отъ копытъ лошадей, и черезъ минуту на холм дйствительно показался всадникъ. Теперь онъ остановилъ лошадь, приподнялся на сдл и, казалось, во что-то всматривался.

— Это графъ!— сказала Эльза.

Кровь бросилась ей въ лицо.— Теперь теб придется немного проводить меня,— сказала она съ глубокимъ вздохомъ.

Она отняла отъ него свою руку, въ эту минуту графъ, обернувшись назадъ, замтилъ ихъ обоихъ. Онъ пришпорилъ свою лошадь и чрезъ минуту былъ подл нихъ.

Безъ всякаго сомннія, Рейнгольдта онъ узналъ еще раньше, такъ такъ теперь, когда онъ остановилъ лошадь и поднялъ шляпу, на лиц его не было замтно ни малйшаго слда изумленія: но онъ длалъ видъ, что совсмъ не замчаетъ Рейнгольдта, какъ будто Эльза тутъ одна.

— Я считаю это счастьемъ! какъ рада будетъ ваша тетушка! Она ждетъ тамъ внизу, карета не могла дальше…

И онъ указалъ кнутомъ на вершину холма.

— Вы смотрите на меня съ удивленіемъ, мадемуазель. Но мое присутствіе здсь объясняется весьма просто: ваша тетушка испугалась, что васъ такъ долго нтъ… разослали гонцовъ… отъ Пелица узнали, что вы здсь — клянусь Богомъ, странное совпаденіе, мадемуазель! Ваша тетушка захотла хать сюда непремнно сама и просила меня сопровождать ее… и, какое счастіе! Прошу позволенія проводить васъ до кареты…. не больше двухъ сотъ шаговъ.

Онъ соскочилъ съ сдла и взялъ лошадь за поводъ.

Рейнгольдтъ пристально посмотрлъ въ глаза Эльз, она поняла и отвчала утвердительнымъ взглядомъ.

— Мы вамъ очень благодарны, графъ,— сказалъ онъ, но ни минуты боле не можемъ злоупотреблять вашей добротой. Я самъ провожу до баронессы мою невсту.

— А!— протянулъ графъ.

Онъ наслаждался безграничнымъ смущеніемъ, которое, по его мннію, должны были чувствовать въ его присутствіи оба пойманные, и напередъ уже предвидлъ тотъ ужасъ, который ощутитъ баронесса, когда узнаетъ, въ обществ кого онъ имлъ счастіе найдти ея племянницу.

— Въ такомъ случа, позвольте, по крайней мр, извстить баронессу о столь радостномъ событіи,— сказалъ онъ, сдлавъ иронически глубокій поклонъ, и затмъ тотчасъ же скрылся за холмомъ.

— Бдняжка!— проговорила Эльза.— Благодарю тебя, Рейнгольдтъ, что ты понялъ, и навсегда освободилъ меня отъ него, отъ всхъ! Ты не можешь представить, какъ я благодарна теб и почему! Я не желаю говорить теб о тхъ радостяхъ, которыя я узнала сегодня, я скажу теб это въ другой разъ. И такъ, пусть будетъ, что будетъ. Я твоя, а ты мой! Счастіе такъ безгранично. все же прочее такъ мелко и ничтожно.

Въ небольшомъ разстояніи отъ нихъ стояла карета, а подл нея всадникъ. Они думали, что это графъ, но, подойдя ближе, увидли слугу. Графъ исчезъ, сообщивъ баронесс съ дкимъ смхома, о своемъ великомъ открытіи и получивъ въ отвтъ только фразу: благодарю васъ, графъ, за ваши любезные проводы!— при чемъ послднія слова были сказаны съ особеннымъ удареніемъ — онъ еще разъ снялъ свою шляпу и пустился галономъ съ холма.

Баронесса оставила карету и пошла по направленію къ идущимъ. Эльза оставила руку Рейнгольдта и поспшила на встрчу тетк. Когда подошелъ Рейнгольдтъ, баронесса, подавая ему руку, сказала взволнованнымъ голосомъ: вы приносите мн милое дитя и… самаго себя, я вдвойн вамъ благодарна за это!

Рейнгольдтъ поцловалъ дрожащую руку. Теперь нтъ времени говорить много,— сказалъ онъ,— но что я чувствую, это знаетъ ваше доброе сердце. Будь надъ вами благословеніе Божіе!

— И надъ тобою, Рейнгольдтъ!— сказала Эльза, обнимая его,— благословеніе Божіе, счастіе и благополучіе!

Онъ посадилъ дамъ въ карету, которая черезъ нсколько минутъ уже исчезла за холмами. Ему также нельзя было терять боле ни минуты. Внизу въ Виссов уже зажжены были маяки. въ эту минуту на мор мелькнулъ огонекъ — сигналъ на станцію. Хотя онъ и зналъ, что тамъ все готово, но каждую минуту могли потребоваться новыя распоряженія, а ему при самой скорой ходьб нужно было четверть часа, чтобъ дойти туда.

Онъ большими шагами двинулся съ холма, какъ вдругъ изъ-за откоса показался всадника, и остановился предъ нимъ, не сходя съ лошади. Это случилось такъ, внезапно, что Рейнгольдтъ почти наскочилъ на лошадь.

— Теперь вы. кажется, очень спшите,— прогово, ри.гь графъ.

— Да, я дйствительно спшу,— отвчалъ Рейнгольдтъ, задыхаясь отъ скорой ходьбы, и хотлъ пройти мимо лошади, но графъ поставилъ ее так., что съ всмъ загородилъ Реингольдту дорогу.

— Дайте дорогу!— сказалъ Рейнгольдтъ.

— Я на своей земл,— отвчала, графъ.

— Дорога свободна.

— А вы за свободу всякаго рода?

— Еще разъ прошу васъ, посторонитесь съ дороги!

— Если это мн будетъ угодно.

Рейнгольдтъ взяла, лошадь подъ уздцы, но та отъ сильнаго удара шпора, высоко взвилась на дыбы, Рейнгольдтъ отскочилъ.

Тогда онъ досталъ длинный складной ножъ, который, по привычк моряковъ, всегда носилъ съ собою.

— Мн очень жаль животное,— проговорилъ онъ,— но если вы не хотите иначе…

— Я хотлъ только пожелать вамъ добраго вечера, господинъ капитанъ.— раньше я забылъ сдлать это. Добрый вечеръ!

Графъ съ громкимъ смхомъ поднялъ шляпу, еще разъ поворотилъ лошадь и помчался по ложбин, откуда выхалъ.

— Это такой скотъ, который ничему не желаетъ научиться.— пробормоталъ Рейнгольдтъ. складывая ножъ.

А громъ между тмъ раскатывался по тяжелому воздуху, все еще въ глубокой дали, но уже значительно ближе, громче, грозне, чмъ прежде, за нимъ слдовалъ ударъ втра — на этотъ разъ не въ верхнихъ слояхъ воздуха, а на вершин и склон горы. Вмст съ слдующимъ ударомъ уже разразилась буря, принесшая приливъ.

Теперь дло шло о другой борьб, предъ которой людское коварство казалось дтской забавой, людская ненависть — прегршеніемъ, осталось побдоноснымъ одно только чувство — любовь!

Вотъ что думалъ Рейнгольдтъ, спша вознаградить праздно потерянныя минуты.

XI.

— Фридрихъ все еще не вернулся?— спросилъ генералъ Вербенъ своего слугу Августа.

— Нтъ, генералъ.

Августъ взялся за ручку двери съ намреніемъ оставить комнату.

— Подожди минуту!— проговорилъ генералъ.

Августъ повиновался, генералъ близко подошелъ къ нему, но въ выраженіи лица его не было ничего гнвнаго, а проглядывало что-то особенное, густой голосъ его звучалъ далеко не повелительно.

— Мн крайне нужно знать, гд находится въ настоящую минуту мой сынъ, Фридрихъ, быть можетъ, еще не скоро вернется, а я теряю драгоцнное время. Не можешь ли ты сказать мн, куда Фридрихъ снесъ вещи?

Августъ невольно вздрогнулъ отъ волненія, онъ готовъ былъ заплакать и лишь съ большимъ усиліемъ проговорилъ.

— Да, генералъ, Фридрихъ сказалъ мн все, и вдь онъ уже нсколько разъ носилъ вещи по утрамъ, когда молодой баринъ не прізжалъ домой, зовутъ ее Бертольдой, а квартира ея въ….. улиц, и, съ позволенія сказать — это вдь одна изъ тхъ…

— Хорошо, — замтилъ генералъ, — Фридриха можешь уже не присылать, очень можетъ быть, что теб придется кое-куда създить. Будь готовь.

Генералъ вернулся въ кабинетъ и подошелъ къ своему письменному столу, на которомъ лежало письмо, четверть часа присланное со слугой господина фонъ-Вальбаха. Генералъ еще разъ началъ читать его.

‘Многоуважаемый генералъ! Сегодня, въ 9 часовъ утра, вашъ сынъ почтилъ меня вызовомъ на дуель на пистолетахъ, вслдствіе обмна словъ, происшедшаго прошлой ночью въ обществ, въ которомъ я, къ сожалнію, долженъ быль присутствовать по дловымъ причинамъ. Я считалъ долгомъ отклонить до времени вызовъ, по причинамъ, о которыхъ я сообщилъ секунданту вашего сына и, какъ ни больно это мн, прошу позволенія сообщить о нихъ и вамъ, генералъ, въ виду долголтнихъ дружественныхъ отношеній между нашими семействами и того неограниченнаго уваженія, которое я питаю къ вамъ, генералъ, и къ остальнымъ членамъ вашего семейства. Я долженъ даже начать съ признанія, что упрекаю себя за то, что не заговорилъ объ этомъ раньше, хотя истинной причиной моей медленности и было очень понятное опасеніе глубоко оскорбить духъ благороднаго человка. Я убжденъ въ томъ, что онъ и не предчувствовалъ того преступнаго легкомыслія, съ которымъ сынъ его вступилъ въ союзъ съ моимъ семействомъ осенью прошлаго года. Какая была бы польза, еслибъ я стали, жаловаться на то обидное пренебреженіе, которое онъ съ перваго же дня выказывалъ своей невст,— на ту неприличную распущенную жизнь, въ которую съ этого времени онъ окунулся еще больше, чмъ прежде. Можно ли порицать меня и мое семейство за то, что мы долгое время не врили тому, что говорили намъ окружающіе: будто господинъ фонъ-Вербенъ проводитъ цлыя ночи въ Казино, будто онъ поочередно сходится снова съ своими прежними метрессами?— вдь онъ былъ такъ деликатенъ, что послалъ вызовъ брату своей невсты изъ квартиры одной изъ извстныхъ въ нкоторыхъ кружкахъ дамы полусвта! Вотъ почему, предупреждая несомннныя намренія вашего сына, я съ чувствомъ скорби отказываюсь теперь и навсегда отъ чести союза моего семейства съ вашимъ. Имю честь…

Генералъ, стоявшій опершись рукою на столъ, теперь выпрямился съ глубокимъ вздохомъ и провелъ рукою по густымъ бровямъ, какъ бы желая снять съ своей головы, какъ дурную грезу, вс т ужасы, которые онъ только что пережилъ. Дйствительно, что могло бы случиться еще боле ужасное посл того, какъ отказываются отъ союза съ семействомъ Вербеновъ, какъ отъ безчестнаго, посл того, какъ отказываютъ Вербену въ удовлетвореніи!

На послднемъ пункт въ особенности сосредоточивались тревожныя мысли несчастнаго человка.

— Разстроившаяся помолвка — вдь это дло нердкое, это бездлица, ничто, коль скоро честь спасена, коль скоро Оттомаръ можетъ вступить въ жизнь съ незапятнанной честью. Ужъ не изъ трусости ли Вальбахъ прячется за запутанныя дла Оттомара?— вдь этотъ человкъ всегда слылъ за труса. Это препятствіе нужно устранить.

Генералъ думалъ, что все уже было кончено, когда осенью онъ заплатилъ по предъявленному ему векселю, такъ какъ съ тхъ поръ ему не представляли больше ни одного векселя, но онъ глубоко заблуждался: Оттомаръ опять надлалъ долговъ — да, вдь онъ же самъ и былъ виною того, что Оттомаръ очутился въ такой бд!— зачмъ онъ наотрзъ отказалъ ему тогда во всякой дальнйшей поддержк? Когда истинные друзья отказываютъ въ поддержк, тогда обращаются къ ложнымъ друзьямъ, какъ это, очевидно, было и въ настоящемъ случа? Нужно все простить, все забыть, если только Оттомаръ захочетъ довриться ему, позволитъ заплатить за него и на этотъ разъ, какъ онъ нердко длалъ и прежде. Но можетъ ли онъ уплатить? Все его состояніе равняется приблизительно десяти тысячамъ талеровъ. Можетъ быть его не хватитъ, можетъ быть еще столько же придется прибавить, онъ долженъ будетъ достать ихъ — непремнно долженъ! Не нужно терять ни одной минуты!

Генералъ позвонилъ, онъ хотлъ надть форменное платье, которое, по выход въ отставку, надвалъ весьма рдко. Когда Августъ долго не приходилъ, онъ позвонилъ второй разъ и тотчасъ же отправился въ свою спальную, но въ эту минуту кто-то постучался въ дверь и затмъ, на приглашеніе войдти, въ комнат показался капитанъ фонъ-Шенау.

— Извините, генералъ,— проговорилъ Шенау,— если я вхожу безъ доклада, я не нашелъ слуги, а между тмъ то, что меня привело сюда, не терпитъ ни малйшаго отлагательства.

— Вы пришли по длу Оттомара?— сказалъ генералъ, подавая руку капитану.

— Да, генералъ, и я прошу, заклинаю васъ дать мн нужныя объясненія. Необходимо уплатить безъ всякаго замедленія по истекшимъ сегодня и протестованнымъ у одного здшняго банкира векселямъ Оттомара. Я знаю сумму, которую нужно уплатить, она очень значительна, такъ значительна, что, сколько мн извстно, ни вы одинъ, генералъ, ни я одинъ не были бы въ состояніи покрыть ее, но очень возможно, что оба вмст мы могли бы сдлать это.

Генералъ сообщилъ капитану точныя свднія о состояніи своего наличнаго капитала и назвалъ сумму, которую онъ могъ бы отдать на уплату долга. Будетъ ли этого достаточно?— спросилъ онъ.

— Да,— отвчалъ Шенау: я прошу только написать хоть одну строчку вашему банкиру, которая уполномочивала бы меня на полученіе денегъ.

Генералъ началъ писать требуемую записку. Вниманіе капитана привлекъ шумъ у двери, которая затмъ отворилась, и въ комнату вошелъ полковникъ фонъ-Боль, командиръ полка, въ которомъ служитъ Оттомаръ.— Слишкомъ поздно!— пробормоталъ Шенау, и потомъ, длая отчаянную попытку спасти, гд все уже погибло, прибавилъ:— вашу подпись, генералъ!

Но и генералъ уже тоже замтилъ полковника, который, извинившись за свое вторженіе, сказалъ, обращаясь къ Шенау:— будьте такъ добры, любезный Шенау, уступите мн ваше мсто. Я долженъ сообщить генералу кое что, весьма серьезное, и это серьезное я долженъ передать безъ свидтелей.

Съ губъ Шенау готово было сорваться слово негодованія, но онъ не произнесъ его, а лишь поклонился и сказалъ:— къ вашимъ услугамъ, полковникъ, и оставилъ комнату.

— Я все знаю!— сказалъ генералъ, когда дверь за Шенау закрылась, и въ ту же минуту онъ подумалъ, что говорить неправду.

Полковникъ покачалъ головою.

— Вы не знаете всего, генералъ, Шенау вамъ не могъ сказать всего или, какъ я заключилъ по выраженію его лица, не хотлъ сказать.

— Поэтому я на все готовъ,— проговорилъ генералъ беззвучнымъ голосомъ.

Полковникъ снова покачалъ головою:— Будьте готовы къ самому худшему: векселя вашего сына, которымъ истекаетъ сегодня срокъ, вс поддльные.

Генералъ пошатнулся, какъ будто пуля ударила ему въ грудь. Онъ не могъ больше говорить, не могъ держаться на ногахъ, а слъ на стулъ и сжалъ похолодвшими руками сильно бьющіеся виски.

Полковникъ, самъ едва сохранявшій спокойствіе, придвинулъ къ генералу стулъ и разсказалъ слдующее:— Оттомаръ былъ у него въ десять часовъ и сообщилъ съ апатіей полнаго, безнадежнаго отчаянія, что онъ сегодня утромъ вызвалъ господина фонъ-Вальбаха на дуель изъ-за слуховъ, вращавшихся въ обществ, касательно его отношенія къ двиц Фердинанд Шмидтъ съ одной стороны и отношеній двицы фонъ-Вальбахь къ графу Гольму съ другой,— слуховъ, которые могли исходить только отъ Вальбаха. Господинъ фонь Вальбахъ не признавая ни справедливости, ни ложности этихъ слуховъ, ни своего участія въ распространеніи ихъ, отказалъ въ удовлетвореніи до тхъ поръ, пока господинъ фонъ-Вербенъ не очистится отъ возникшаго подозрнія, что онъ въ своихъ денежныхъ длахъ прибгалъ въ послднее время къ нечистымъ средствамъ. Само собой разумется, онъ, Вальбахъ, дастъ удовлетвореніе за эту затрогивающую честь инсинуацію, въ случа, если она не оправдается. Господинъ фонъ-Вальбахь, къ сожалнію, слишкомъ увренъ въ своемъ дл,— продолжалъ полковникъ.— Его свидтелемъ, по увренію вашего сына, могъ быть никто иной, какъ господинъ Джиральди.

— Не можетъ быть!— воскликнулъ генералъ.

— Извините, генералъ,— сказалъ полковникъ,— но въ моемъ разсказ я вполн слдую обыкновенному изложенію фактовъ, какъ слышалъ ихъ изъ устъ вашего сына. Денежныя дла господинъ Джиральди устроивалъ слдующимъ образомъ: не обладая самъ средствами, но располагая значительнымъ кредитомъ для учета векселей, которые вс были съ вашей бланковой надписью, генералъ — онъ помщалъ ихъ, чтобъ они не попали въ ваши руки, сначала у различныхъ банкировъ и наконецъ у своего банкира и постоянно заботился о срокахъ, и сегодня, когда истекли сроки векселямъ, всего приблизительно на двадцать тысячъ талеровъ, онъ, по обыкновенію, общалъ позаботиться о нихъ. Само собой разумется, господинъ фонъ-Вербенъ, какъ только получилъ отвтъ Вальбаха, тотчасъ же отправился къ Джиральди. но этотъ послдній ухалъ ночью, не сдлавъ никакихъ распоряженій относительно векселей. Полчаса спустя господинъ фовъ-Вербенъ былъ у меня.

Полковникъ замолчалъ, онъ не могъ выносить дольше взгляда генерала. Прежде онъ не желалъ допускать никакихъ смягчающихъ обстоятельствъ, теперь же въ своей душ отталкивалъ ихъ, желалъ найдти хотя бы одно искреннее слово утшенія, въ которое онъ самъ могъ бы врить.

И онъ не нашелъ этого слова.

— Не позвать ли теперь намъ Шенау?— сказалъ полковникъ и, не ожидая отвта генерала, позвонилъ самъ и веллъ Августу прислать господина фонъ-Шенау.

Когда Шенау вошелъ, генералъ показался ему постарвшимъ за это время на цлый годъ. Голосъ его былъ вялый, беззвучный, старческій.

— Вы знали, капитанъ, что…

Слова съ трудомъ выходили изъ горла.

— Да. генералъ, — сказалъ Шенау.— Господинъ фонъ-Вальбахъ былъ у меня сегодня утромъ съ цлью оправдать свой образъ дйствій въ глазахъ друзей Оттомара и дома. Онъ, очевидно, игралъ умно придуманную игру. Отъ него узналъ я сумму, о которой шло дло, и имя банкира. Я тотчасъ же отправился къ нему, но уже слишкомъ поздно. Оттомаръ также уже былъ тамъ. Его явное возбужденіе, его странные вопросы привели по меньшей мр въ изумленіе этихъ господъ, но я убжденъ, что мн удалось устранить это дурное настроеніе, когда я ршительно заявилъ, что по векселямъ будетъ уплачено до вечера. Я хотлъ тогда при вашемъ содйствіи, генералъ, уплатить по векселямъ и….

Капитань замялся.

— Избавить обманщика отъ заслуженнаго имъ наказанія,— сказалъ генералъ, не смотря на него.

— Избавитъ человка, котораго я выше всего уважаю, отъ незаслуженнаго горя называть такимъ именемъ своего сына,— отвчалъ капитанъ.— Смю ли я просить васъ, генералъ, подписать это полномочіе.

— Господа, я не могу принять этой жертвы, ни за себя, ни за мое неповинное семейство, я не могу принять ее и за моего виновнаго сына.

Не будучи въ силахъ убдить генерала быть хотя нсколько снисходительнымъ къ своему сыну, полковникъ и капитанъ наконецъ ушли. Генералъ остановился у двери, до которой проводилъ своихъ гостей и безсознательно прислушивался къ ихъ удалявшимся шагамъ. Но теперь ничего не было слышно, кром бури, завывавшей на двор. Они ушли, эти люди самой безукоризненной чести, представители своего сословія, произнеся свой приговоръ о человк безчестномъ, недостойномъ своего имени. А этотъ приговоръ долженъ былъ произнести отецъ надъ своимъ сыномъ.

Но этого мало: ему приходилось подтвердить то, къ чему онъ долженъ былъ самъ присудить себя: онъ долженъ сказать только: твой отецъ одобряетъ то, что ты ршилъ сдлать. Господь да помилуетъ твою душу!

Генералъ сложилъ руки, тяжелыя, холодныя капли пота, выступили на его сильно наморщенномъ лбу, можетъ ли это быть? Боже, Боже мой! смилосердуйся надо мной! неужели это должно случиться?

Но ни откуда не слышалось утшительнаго отвта. Въ глухой тишин раздавалось одно только страшное слово: это должно случиться!…

Когда Августъ вошелъ въ комнату на звонокъ генерала, то послдній сидлъ за письменнымъ столомъ, опустивъ голову на руку. На кругломъ столик позади стоялъ ящикъ, на которомъ находилось письмо.

У Августа невольно морозъ прошелъ по кож — то былъ ящикъ, въ которомъ генералъ хранилъ пару старинныхъ пистолетовъ.

— Сынъ мой долженъ отправиться въ продолжительное путешествіе, ему нужны мои пистолеты. Въ письм ключъ. Иди сейчасъ же и снеси ему ящикъ и письмо, дальнйшихъ приказаній не будетъ, въ письм все. А затмъ и я тоже узжаю, когда вернешься, уложи вещи.

Когда Августъ оставилъ комнату, генералъ еще долго сидлъ опустивъ голову на руки, по временамъ все тло его судорожно тряслось, какъ въ самой сильной лихорадк, а изъ его измученной груди вырывался глухой стонъ: это была молитва за душу сына, прощаніе съ сыномъ, которымъ онъ такъ гордился, котораго такъ сильно прежде любилъ, и даже теперь все еще продолжалъ безконечно любить!

Наконецъ онъ всталъ — старымъ разбитымъ человкомъ, которому только осталось на земл совершить одно послднее дло.

На это дло, какъ онъ вполн былъ увренъ, у него еще достанетъ силъ.

И генералъ твердою рукою, съ сверкающими отъ гнва глазами, взялъ вторую пару пистолетовъ, которыми онъ хотлъ застрлить негодяя, съ дьявольскою хитростью вовлекшаго его сына въ позорныя дла и тмъ осудившаго его на смерть!

XII.

За нсколько минутъ до двнадцати часовъ къ подъзду вокзала берлино-зундинской желзной дороги подъхали дрожки, съ козелъ которыхъ быстро спрыгнулъ Августъ, чтобъ помочь генералу выйдти изъ экипажа. Генералъ уже поднялся по лстниц, между тмъ какъ Августъ безуспшно высматривалъ носильщика.

— Вдь я говорилъ вамъ, что опоздаемъ.— сказалъ извощикъ, подавая Августу маленькій чемоданъ, — нашему брату это хорошо извстно.

— Кто знаетъ, не къ лучшему ли это,— подумалъ Августъ, догоняя генерала, стоявшаго уже въ пустой зал предъ кассой, на закрытыхъ окнахъ которой были спущены зеленыя гардины.

— А вдь этотъ человкъ былъ правъ,— проговорилъ генералъ.

Носильщикъ, проходившій мимо, подтвердилъ слова извощика. Полуденный поздъ съ сегодняшняго дня отходитъ въ одинадцать, слдующій поздъ, какъ и прежде, идетъ въ девять часовъ. Подошелъ боле значительный чиновникъ, онъ служилъ въ томъ полку, которымъ командовалъ генералъ, будучи полковникомъ.— Если ваше превосходительство такъ спшитъ,— проговорилъ чиновникъ, — то дло можно будетъ устроить: здсь есть еще другой господинъ, тоже опоздавшій на нсколько минутъ и потребовавшій себ экстреннаго позда, но ему одному едвали дадутъ его, такъ какъ сегодня вс позды пошли съ двумя локомотивами по случаю бури, страшно разразившейся въ Зундин. Этотъ господинъ только что пошелъ къ инспектору, и, вроятно, скоро вернется. Не угодно ли будетъ вашему превосходительству немного подождать.

Съ этими словами чиновникъ отворилъ генералу двери въ залъ перваго класса. Генералъ машинально слдовалъ за нимъ, чиновникъ, сказавъ, что онъ самъ принесетъ отвтъ, оставилъ комнату. Августъ, бывшій съ чемоданомъ назади, спросилъ, не будетъ ли какихъ приказаніи? Генералъ просилъ подождать, такъ какъ онъ еще не знаетъ, что будетъ длать. Августъ отошелъ глубоко опечаленный, съ тхъ поръ, какъ онъ служитъ у генерала, это быть первый случай, когда генералъ не зналъ, что будетъ длать.

И въ самомъ дл несчастный человкъ находился въ состояніи, близкомъ къ помшательству. Посл страшнаго разсчета съ сыномъ, вс мысли его были сосредоточены на одномъ: месть, месть, возможно скорйшая. неумолимая, тому коварному мошеннику, лицемрному негодяю, который отнялъ теперь у него сына, какъ прежде сестру, и тмъ запятналъ позоромъ честное имя Вербеновъ. Въ ту минуту, какъ онъ съ такими мыслями садился въ карету, которая должна была свезти его на желзную дорогу, ему были поданы два письма: одно съ почты, писанное рукою Эльзы, а другое — записка, принесенная слугою капитана Шенау. Онъ сначала распечаталъ письмо Эльзы и пробжалъ нсколько строчекъ, содержавшихся въ немъ, почти безъ всякаго вниманія. Да и какъ онъ могъ чувствовать или понимать что либо другое на свт, пока не узналъ бы, что содержалось въ другой записк! Онъ предугадывалъ содержаніе ея! Ничего иного въ ней и быть не могло! Шенау даже не отважился самъ придти сказать, что Оттомаръ уже мертвъ!

Онъ долго сидлъ неподвижно съ ужаснымъ листкомъ въ дрожащей рук, и наконецъ уже вблизи желзной дороги почти машинально разорвалъ и прочелъ его.

Теперь онъ ходилъ взадъ и впередъ по большой комнат. Неужели все это имло одинъ смыслъ? не могъ ли онъ съ одинаковымъ удобствомъ оставить пистолеты дома? не лучше ли было бы, еслибъ онъ и самъ остался дома? предоставилъ дла ихъ собственному теченію?

Его теперь не радовало даже и то, на чемъ онъ прежде всегда успокоивался — счастье его Эльзы. Не о такой партіи для нея онъ мечталъ, конечно, не блестящій жребій выбрала она себ, но человкъ, избранный ею, достоенъ ея любви.

Генералъ остановился въ полузабыть, безсознательно смотря въ землю, онъ поднялъ глаза лишь тогда, когда дверь отворилась и въ комнату вошелъ человкъ, который, заперевъ за собою дверь, направился прямо къ нему. Это былъ дядя Эрнстъ.

— Я только что слышалъ, генералъ, что и вы отправляетесь въ Зундинъ, какъ я предполагаю, по тому же длу, которое и меня влечетъ туда. Чрезъ полчаса мн общали дать экстренный поздъ. Не пожелаете ли вы оказать мн честь отправиться вмст съ со мною.

Онъ вжливо придвинулъ генералу стулъ и самъ занялъ мсто еще прежде его.

— Я предполагаю, генералъ, что вы получили письмо господина фонъ-Шенау, и ваше присутствіе здсь вызвано этимъ письмомъ?

Генералъ, казалось, не понялъ вопроса, дйствительно, онъ слышалъ только слова.

— Но что можетъ знать господинъ Шмидтъ о письм Шенау?— спросилъ генералъ.— Дядя Эрнстъ съ удивленіемъ взглянулъ на него.

— Да вы вдь получили письмо господина фонъ-Шенау?

— Да.

— Въ немъ извщается, что вашъ сынъ ухалъ?

Генералъ кивнулъ въ знакъ согласія.

— Часъ назадъ съ этого воксала — въ Зундинъ?

— Въ Зундинъ?— повторилъ генералъ.— Въ записк этого нтъ.

— Нтъ?— перспросилъ дядя Эрнстъ.— Гмъ, Боже мой…

Онъ вдругъ прервалъ разговоръ, лицо его опечалилось и голосъ громко зазвучалъ, когда онъ продолжали свою рчь.

— Значитъ, въ лаконической записк совсмъ не упоминалось о томъ обстоятельств, что господинъ фонъ-Вербенъ отправился путешествовать вмст съ моей дочерью?

При этихъ словахъ генералъ выпрямился, какъ выпрямляется человкъ, желающій рзко отвчать на неожиданное оскорбленіе, взгляды обоихъ встртились, но въ то время, какъ глаза дяди Эрнста запылали отчаяннымъ гнвомъ, глаза генерала смотрли въ землю, онъ съ легкимъ стономъ опустился на свой стулъ.

— Несчастный!— пробормоталъ онъ.

— Только благодаря этому обстоятельству онъ остается еще въ живыхъ,— сказалъ дядя Эрнстъ.

— Я этому не радуюсь,— отвчалъ генералъ глухимъ голосомъ.

— Что отецъ не иметъ на своей совсти смерти сына.

— Отецъ съумлъ бы отвчать за это.

— Могу это себ представить,— пробормоталъ дядя Эрнстъ.

Онъ сидлъ нсколько минутъ молча, теперь было не время и не мсто возобновлять старую вражду. Онъ продолжалъ боле спокойнымъ голосомъ:

— Если генералу не извстно, куда отправился господинъ фонъ-Вербенъ и… съ моей дочерью, въ такомъ случа не могу ли я спросить, что привело сюда генерала?

— Я желалъ потребовать отчета отъ того, кто, какъ я предполагаю, погубилъ моего сына,— отъ того, кто уже прежде внесъ позорь въ мое семейство. Признаюсь, мн кажется, что это намреніе едва ли иметъ теперь смыслъ, и я…

Генералъ сдлалъ движеніе, чтобъ встать.

— Не уходите, генералъ,— сказалъ дядя Эрнстъ,— еслибъ время позволило, я пришелъ бы къ вамъ вымолить себ нсколько минутъ на бесду съ вами, теперь,когда случай свелъ насъ, воспользуемся получасомъ — онъ избавитъ насъ, можетъ быть, отъ многихъ лтъ безполезнаго раскаянія.

Генералъ бросилъ изъ подъ густыхъ бровей мрачный, недоврчивый взглядъ на дядю Эрнста.

— Да, генералъ, раскаянія, я повторяю это, не смотря на то, что оба мы до настоящаго времени не имли случая для того, чтобы познакомиться съ дломъ. Мн кажется, мы оба во время нашей жизни добивались одной справедливости, но, генералъ, со времени перваго и единственнаго разговора съ вами, въ моихъ ушахъ звучитъ слово — и въ настоящую минуту я слышу его ясне, чмъ когда либо — слово, что я ничего не забылъ и ничему не научился. Это очень тяжело слышать человку, который, подобно мн, полагалъ свою величайшую гордость въ томъ, чтобъ неустанно стремиться къ лучшему и боле чистому знанію, къ ясности и правд во всемъ. но какъ ни волновалось иногда мое сердце, я не могъ заглушить неумолимыхъ словъ: ты ничему не научился! И вотъ когда я былъ занятъ этими мыслями, генералъ, черезъ порогъ моего дома, переступилъ ангелъ, если можно такъ назвать существо, небесная доброта и чистота котораго кажется не имютъ въ себ ничего земнаго. Это была слпая двушка, о которой вы, генералъ, конечно слыхали. Она пришла сказать мн, что дочь моя бжала и… съ вашимъ сыномъ, бжала, чтобъ спасти того, кого такъ горячо любила, чтобъ защитить его отъ смерти, на которую его осудилъ свой отецъ — я не знаю, за что. Но я… я прогналъ призракъ съ моего порога… я не хотлъ и слышать кроткаго голоса ангела, не смотря на то, что меня пробирала какая-то странная дрожь, которую я не могъ объяснить себ.

— Я не могу требовать отъ васъ, генералъ, чтобъ вы прочувствовали то, что я чувствовалъ при этомъ, я не желаю также терять драгоцннаго времени на подробный разсказъ о томъ, что я сдлалъ, чтобъ спасти то, что еще можетъ быть не совсмъ потеряно. Достаточно сказать, что отъ легкомысленной двушки, которая въ послднее время была довреннымъ лицомъ вашего сына и вмст съ тмъ помощницей того пагубнаго человка, наслдственнаго врага вашей фамиліи, я узналъ все, что мн нужно было знать о той печальной исторіи, которая разыгрывалась на нашихъ глазахъ, хотя мы и не замчали этого. Достаточно вамъ сказать, что я убдился — что вашъ сынъ виновенъ во всемъ только въ силу стеченія неблагопріятныхъ обстоятельствъ, которыя могутъ погубить всякаго молодаго человка, еще не совсмъ испорченнаго.

— Но что же, вы думаете, слдуетъ длать теперь?— спросилъ генералъ, поднимаясь съ своего мста.

— Прежде всего,— отвчалъ дядя Эрнстъ,— сохранить жизнь своему дитяти, не мирясь съ нимъ. Вашъ сынъ, какъ я узналъ отъ слпой двушки, хотлъ отправиться въ Варновъ и потребовать отчета отъ измнника по отношенію къ баронесс, его тетк, которая — по словамъ этого негодяя — приняла на себя матеріальную отвтственность за достойныя сожалнія манипуляціи. Съ этимъ соглашался и господинъ Шенау. Я съ своей стороны надялся догнать ихъ въ Зундин и сказать вашему сыну, что я требую для себя права уплатить долги человка, убжавшаго съ моей дочерью, на которой онъ, конечно, женится. Въ Варнов. кром того, я надялся найдти себ помощь у своего племянника, который пользуется величайшимъ уваженіемъ моей дочери.

Въ эту минуту къ дяд Эрнсту подошелъ инспекторъ и объявилъ, что поздъ готовъ и въ то же время другой чиновникъ подалъ генералу телеграмму, содержаніе которой было слдующее: ‘прізжай съ ближайшимъ поздомъ. Страшная буря… я должна идти къ Рейнгольдту… тетя останется тогда одна съ ужаснымъ человкомъ… прізжай ради меня, ради Оттомара, ради тети, которая находится въ ужасномъ положеніи, все поставлено на карту.. Эльза’.

Дядя Эрнстъ подошелъ къ генералу: я долженъ съ вами проститься, генералъ?

— Я ду съ вами.

Затмъ они оба помстились въ одномъ купе единственнаго вагона, изъ котораго состояла поздъ.

XIII.

Въ большой комнат Варновскаго трактира, наполненной дымомъ отъ дурнаго табаку и запахомъ водки и пива, шумно разговаривали пріхавшіе сегодня утромъ извощики, къ которымъ посл обда присоединилось еще нсколько человкъ торговцевъ скота. Хозяинъ трактира стоялъ подл нихъ и кричалъ громче всхъ своихъ гостей, такъ какъ ему лучше ихъ извстно, на сколько безумно проведеніе желзной дороги не чрезъ Варновъ, а изъ Гольма прямо на Виссовскій крюкъ. Хозяинъ говорилъ такъ громко и горячо, что и не замтилъ, какъ вошла его жена и взяла съ полки у дверей ключъ отъ комнаты для господъ, а служанка въ тоже время достала изъ стнного шкапа два мдныхъ подсвчника и. поставивъ свчи, отправилась слдомъ за своей хозяйкой. Онъ обернулся только тогда, когда его ударилъ по плечу какой-то человкъ и спросилъ, гд ему поставить своихъ лошадей, такъ какъ работникъ говоритъ, что уже нтъ больше мста.

— И врно, что нтъ,— сказалъ хозяинъ,— а ты откуда пріхалъ?

— Изъ Нейсифера, господа, которыхъ я привезъ уже наверху.

— А кто эти господа?— спросилъ хозяинъ.

— Не знаю, молодой господинъ съ молодой барыней: кажется, изъ знатныхъ.

Извощикъ вышелъ съ хозяиномъ на крыльцо, гд они встртили господина, котораго онъ привезъ. Прізжій — это былъ Оттомаръ — отвелъ хозяина въ сторону и тихо заговорилъ съ нимъ.

— Этакъ, пожалуй долго придется ждать,— подумалъ извощикъ, сошелъ съ крыльца отпрягъ лошадей и поставилъ ихъ у телги подъ далеко выступающей крышей сарая.

Едва только усплъ онъ прикрыть попонами упарившихся животныхъ, какъ Оттомаръ, выйдя изъ дому, подошелъ къ нему.

— Очень можетъ быть, что я недолго пробуду здсь,— сказалъ онъ,— быть можетъ всего одинъ часъ, потомъ мы подемъ дальше.

— Куда же?

— Въ Проръ или обратно въ Нейсиферъ.

— Это неудобно.

— Почему же?

— Лошади не выдержатъ.

— Я знаю лучше, что лошади выдержатъ, я потомъ готовъ вознаградить.

Извощикъ былъ недоволенъ повелительнымъ тономъ, которымъ говорилъ съ нимъ его сдокъ, но не осмлился противорчить.

Оттомаръ былъ одтъ въ пальто со свтлыми пуговицами, воротникъ котораго онъ поднялъ, выйдя на улицу.

— А!— сказалъ извощикъ,— красный воротникъ! я такъ и думалъ. И еще грубо кричитъ на человка, который давно уже стоить въ резерв. Пускай васъ чертъ везетъ, господинъ поручикъ!

Оттомаръ распросилъ хозяина о дорог. Онъ шелъ медленно и не разъ останавливался, такъ какъ сильный втеръ дулъ ему прямо въ лицо, да и кром того онъ задумался надъ вопросомъ, зачмъ собственно онъ идетъ въ замокъ. Въ голов у него было совсмъ пусто отъ долгой зды въ открытомъ экипаж, во время страшной бури, а на сердц было такъ тяжело! Ему казалось, что у него не хватитъ силы сказать негодяю въ лицо, что онъ негодяй. Кром того, это придется сказать въ присутствіи тетки, и онъ долженъ будетъ это сдлать, если несчастный не отречется опять отъ всего и не запутаетъ въ свою ложь и тетку. Но не было ли все это игрой, условленной между нимъ и ею? Тутъ что-то не такъ и невольно наводитъ на подозрніе, отчего она именно сегодня такъ рано ухала изъ замка, сегодня, когда слдовало ожидать его прізда для того, чтобы требовать отчета отъ негодяя. Разумется, она ухала съ Эльзой. И любовь, расточаемая ею Эльз, не выказывается ли по рецепту Джиральди? Тетка поставила цлью привлечь къ себ Эльзу и одурачить ее, какъ его одурачила. Джиральди! Бдная Эльза! она конечно, отказалась отъ завиднаго положенія и теперь думаетъ только о томъ, какъ будетъ жить на нсколько сотъ талеровъ, будучи женою начальника маяковъ, здсь, въ какой нибудь жалкой конур. Теперь же, ты, милая, лучшая изъ всхъ двушекъ, находишься тамъ, поджидая любимаго человка, который, можетъ быть, вышелъ спасать, во время бури, драгоцнную жизнь нсколькимъ рыбакамъ, а я…

Онъ слъ на камень, лежавшій на краю оврага, отъ паденія въ который его удерживали корни красивой, высокой пихты, очевидно стоявшей когда-то далеко отъ оврага, а теперь, подъ напоромъ бури, съ трескомъ и стономъ сгибавшейся назадъ, какъ бы желающей избжать паденія въ оврагъ.

— Намъ обоимъ нтъ спасенія,— сказалъ Оттомаръ, — земля понемногу осыпается, и мы съ корнями будемъ висть въ воздух, а камень! еще одна такая сильная буря, какъ теперь, и мы оба очутимся внизу! Я, право, желалъ бы лежать тамъ, но съ тмъ, чтобы этотъ камень при паденіи размозжилъ бы мой черепъ, а волна скатилась бы и снесла бы насъ въ море, никто бы не зналъ тогда, гд мы нашли свой конецъ!

Пихта, къ которой онъ прислонился, скрипла и стонала, какъ измученное животное, Оттомаръ слдилъ, какъ корни поднимались и растягивались въ то время, какъ въ втвяхъ вверху раздавался свистъ, вой и трескъ, подобный треску митральезъ, съ моря же несся рева, и громъ, какъ изъ безконечнаго ряда баттарей.

— А вдь тогда такъ легко, такъ просто было потерять жизнь,— сказалъ Оттомаръ,— отецъ заплатилъ бы мои долги и гордился бы мной, а Эльза часто и съ удовольствіемъ говорила бы о своемъ брат, павшемъ подъ Тіонвиллемъ. Ахъ, милая Эльза, съ какимъ удовольствіемъ я еще хотя разъ взглянулъ бы на тебя!

Онъ слышалъ отъ трактирщика, что карета съ дамами должна прозжать мимо этого мста, еслибъ только они вздумали къ вечеру вернуться домой, какъ говорилъ ему кучеръ. Уже вечерло. Налво отъ замка между неясными массами зданій по временамъ появлялись огоньки, перемнявшіе свое, мсто, какъ будто люди бгали туда и сюда съ фонарями, нсколько разъ Оттомару слышались будто человческіе крики и ревъ скота. Но вдь все это могло быть также и обманомъ чувствъ, начинавшихъ уже отказываться ему служить, чмъ дольше онъ сидлъ беззащитный среди боле и боле свирпвшей бури, отъ которой мозгъ холодлъ въ его костяхъ. Ему слдуетъ уйдти, если онъ не желаетъ окончить свою жизнь здсь, какъ мародеръ за придорожнымъ кустарникомъ.

Но онъ остался на своемъ мст. Въ голов его проносились боле и боле безпорядочныя картины. Вотъ, ему грезится рождественская елка съ пылающими свчами, онъ и Эльза объ руку вошли въ дверь, а мать и отецъ стоятъ у стола, на которомъ, лежать куклы для Эльзы и шлемъ, и сабля для него, онъ бросился на руки къ отцу отъ восторга, тотъ поднялъ его и поцловалъ, затмъ рождественская елка выросла въ большую пихту, на макушк ея красовался блестящій канделябръ, подъ которымъ онъ танцовалъ съ Карлой на зло графу, метавшему на него огненные взгляды, затмъ вдругъ появились бивуачные огни и трубы Тіонвильскія заиграли аттаку, онъ вскричалъ со смхомъ Тетрицу и Вартонбергу:— теперь, господа, пуля въ грудь или крестъ на грудь, и онъ пришпорилъ коня, тотъ взвился на дыбы съ дикимъ ржаніемъ…

Оттомаръ осмотрлся кругомъ. Гд онъ? у ногъ его шумлъ и киплъ широкій, стремительный потокъ, и теперь совершенно ясно слышалось ржанье…— въ овраг, на краю котораго онъ стоялъ, около кареты, которую лошади пятясь приперли къ одному изъ скатовъ оврага.

Однимъ прыжкомъ онъ очутился около кареты въ овраг.

— Гд дамы?

Онъ увидлъ, что карета пуста.

— Вышли… на верху… черезъ мостикъ въ паркъ… Господи! Господи! еслибъ только имъ удалось перейдти!

Волна потока, прорвавшаяся между холмами и замкомъ, въ которую почти совсмъ попалъ кучеръ, понеслась въ оврагъ и захватила лошадей, которыхъ посл этого уже невозможно было сдерживать.

Изъ безпорядочныхъ словъ кучера Оттомаръ понялъ только, что Эльза въ опасности. Что это еще за мостикъ? Гд онъ?

Онъ бросился за кучеромъ съ крикомъ, но тотъ не слыхалъ его.

XIV.

Вмст съ Оттомаромъ, какъ легко догадаться, въ гостинниц остановилась Фердинанда. По уход Оттомара, оставшись одна, она вся отдалась своему горю и не обращала вниманія на вой бури, потрясавшей домъ до основанія, она не слышала криковъ пьяныхъ гостей, сидвшихъ внизу какъ разъ подъ ея комнатой, и едва только подняла голову, когда теперь въ комнату вошла трактирщица.

Трактирщица, предполагая, что пріхавшіе непремнно должны остаться на ночь, хотла спросить, какъ ей быть съ постелями, но, увидвъ блдное лицо двушки, поднявшейся съ софы и такъ странно смотрвшей на нее, она смутилась, и вопросъ такъ и замеръ у нея на язык, вмсто того, она предложила госпож выпить чашку чая. Но та, казалось, не поняла ея словъ, по крайней мр, она ничего не отвтила, хозяйка же, подумавъ, что пріхавшая можетъ позвонить, если что либо ей будетъ нужно, прошла въ сосднюю комнату и плотно затворила за собою дверь, чтобъ не мшать больше госпож: затмъ она подошла къ окнамъ посмотрть, хорошо ли он были притворены. Одно изъ нихъ не было заперто, когда она задвигала засовъ, втеръ погасилъ свчу, поставленную на подоконникъ.— ‘Ну, дорогу то я и безъ огня найду,’ — прошептала хозяйка и пошла спать, но вдругъ остановилась, услышавъ скрипъ дверей рядомъ, посл чего пріхавшая госпожа испустила легкій крикъ.— ‘Боже ты мой,— подумала хозяйка,— на этотъ счетъ знатные люди, пожалуй, хуже еще нашего брата’.

Вошедшій господинъ (это былъ Антоніо) говорилъ не очень громко, но рзкимъ тономъ. Что же такое произошло у молодыхъ людей?— подумала хозяйка, и на цыпочкахъ подкралась къ двери. Однако она не могла ничего понять, изъ всего, что говорилъ господинъ, а также и тхъ нсколькихъ словъ, которыя вставила госпожа, потомъ хозяйк показалось, какъ будто громкій голосъ былъ совсмъ не пріхавшаго гоподина, она приложила глазъ къ замочной скважин и къ своему удивленію и ужасу увидла въ комнат у госпожи какого-то чужого мужчину, у котораго въ ту минуту, какъ она посмотрла, съ плечъ свалился на полъ коричневый плащъ, но онъ не поднялъ его, а только размахивалъ обими руками и говорилъ все быстре и громче… на непонятномъ, тарабарскомъ язык, какъ безумный.

— Я не желаю возвращаться,— кричалъ Антоніо,— прохавъ половину дороги, какъ врная собака, за госпожей, похищенной разбойникомъ, а другую половину пролежавъ въ солом телги, какъ животное, которое мясникъ везетъ на базаръ. Я не желаю больше оставаться собакой. Теперь я знаю все, все, все, какъ онъ, безчестный трусишка, измнилъ теб, чтобъ бжать къ другой, и затмъ отъ той опять къ теб. Я все, все, все знаю! и что ты сегодня ночью отдашь ему свое роскошное тло, какъ уже отдала ему свою душу.

Несчастному не понравилась полупрезрительная, полумеланхолическая улыбка, появившаяся на гордыхъ, блдныхъ губахъ красивой двушки.

— Не смйся!— вскричалъ онъ,— или я убью тебя!

А потомъ, когда она приподнялась, не отъ страха, а только затмъ, чтобъ попросить выйдти бшенаго, онъ заговорилъ.

— Прости! о прости меня! убить тебя! тебя, которая для меня все, свтъ и отряда моей жизни! ради которой я позволилъ бы разорвать себя на части! готовъ отдать каждую каплю моего сердца, если только ты позволишь поцловать подолъ твоего платья, полъ, на которомъ ты стоишь! Какъ часто, какъ часто я цловалъ въ мастерской то мсто, на которомъ ты стояла, т инструменты, къ которымъ прикасалась твоя маленькая ручка! Вдь я такъ мало требую, вдь я согласенъ только смотрть на тебя… цлые годы… какъ уже и смотрлъ цлые годы, и я не устану служить теб, обожать тебя, какъ святую мадонну, до тхъ поръ, пока наконецъ наступитъ день, когда ты услышишь молящаго!

Онъ упалъ на колни на томъ мст, гд стоялъ, протянувъ къ ней судорожно сжимающіяся руки.

— Встань!— сказала она,— ты не знаешь, что говоришь и съ кмъ говоришь, я не могу ничего теб дать, не имю ничего, я такъ бдна! такъ бдна! гораздо бдне тебя!

И она начала ходить взадъ и впередъ по маленькой комнат, мимо стоящаго на колняхъ, который, когда ея платье коснулось его пылающаго лица, вскочилъ на ноги, какъ бы пораженный электрическимъ ударомъ.

— Я не бденъ,— вскричалъ онъ,— я сынъ князя, я больше, чмъ князь, я Микель Анджело, я больше, чмъ Микель Анджело! Я вижу ихъ ходящими огромными толпами поющими псни въ честь безсмертнаго Антоніо, несущими цвты, вьющими внки, чтобы украсить, обвить чудныя произведенія божественнаго Антоніо. Чу! чу! слышишь! слышишь!

Съ широкой деревенской улицы раздался крикъ многочисленной толпы людей перепуганныхъ извстіемъ о наступающемъ наводненіи, съ башни сосдней церкви далеко разносился звонъ колокола.

— Слышишь!— кричалъ безумный,— слышишь!

Онъ стоялъ съ вытянутой рукой, улыбающійся, какъ въ божественномъ восторгъ, и затмъ направился къ Фердинанд, которая съ ужасомъ смотрла на него.

Вдругъ улыбка превратилась въ страшную гримасу, глаза заблестли смертельной ненавистью, вытянутая рука сжалась и упала на грудь, когда теперь, какъ разъ подъ окномъ, громкій голосъ заговорилъ умоляющимъ тономъ:— Дайте капать, крпкій канатъ, самый длинный, какой только есть у васъ!

Скорые шаги послышались по скрипящей лстниц, — Антоніо дьявольски засмялся.

Хозяйка тоже услышала внизу громкій голосъ и торопливые шаги по лстниц. Быть бд, если господинъ войдетъ теперь, когда. посторонній прізжій сидитъ у госпожи? Она вошла въ комнату въ ту минуту, когда господинъ растворилъ дверь на другой сторон.

Съ неистовымъ воемъ бросился на него Антоніо съ поднятымъ кинжаломъ. Но еще прежде, чмъ Оттомаръ усплъ перейти черезъ порогъ, Фердинанда уже бросилась между ними, прикрывъ широко разставленными руками любимаго человка, а убійца между тмъ, испугавшись своего злодянія, бросился мимо ихъ по лстниц среди толпы людей, выскочившихъ изъ дома на звонъ набатнаго колокола и въ ужас отступавшихъ отъ неизвстнаго человка, размахивавшаго окровавленнымъ ножемъ.

— Убійца, убійца! держите его! держите убійцу, раздавались изъ дома раздирающіе душу крики.

XV.

— Фу, ты батюшки, мн надо туда!— сказалъ извощикъ изъ Нейсифера — одну минуточку господинъ!— и скрылся въ дом.

Джиральди, собиравшійся только что ссть въ телгу, отступилъ назадъ и яростно топнулъ ногою.

— Сегодня, какъ будто весь адъ вооружился противъ меня!— процдилъ онъ сквозь зубы.

Лишь нсколько минутъ назадъ, онъ, среди мрака, незамтно проскользнулъ въ трактирный дворъ, который замтилъ, прозжая чрезъ деревню въ этотъ день посл полудня, онъ надялся найдти здсь извощика, и дйствительно встртилъ во двор извощика изъ Нейсифера. который, не найдя мста для лошадей, уже собирался узжать.

— Не повезешь ли ты меня, любезный другъ?

— Куда господинъ?

— Въ Нейсиферъ.

— Сколько дадите?

— Сколько угодно.

— Садитесь!— сказалъ извощикъ, радуясь тому, что нашелъ себ въ такую дурную погоду сдока и притомъ еще такого, который заплатитъ столько, сколько онъ захочетъ взять. Но въ это время онъ услышалъ смертельный крикъ.

— Онъ не вернется,— пробормоталъ Джиральди, и я избгаю опасности встртить его еще разъ, удивительно, какъ это онъ меня не замтилъ здсь.

Оттомаръ стоялъ близко отъ него, когда отдавалъ приказанія людямъ. А чтобъ придать больше силы своимъ словамъ, онъ назвалъ свою фамилію и сказалъ, что погибающіе теперь люди — его тетка и сестра, что не слдуетъ терять ни одной минуты, иначе будетъ слишкомъ поздно.

Джиральди отошелъ подальше въ глубину сарая, подъ которымъ еще стояла телга. Но извощикъ скоро вернулся назадъ въ большомъ возбужденіи.

— Убита на повалъ молодая дама, пріхавшая сюда съ господиномъ фонъ-Вербеномъ! Не остаться ли намъ здсь, господинъ!

— Нтъ, нтъ, нтъ! позжай! позжай! я заплачу теб вдвое больше того, что ты спросишь.

За этими словами Джиральди слъ въ телгу.

Извощикъ раньше хотлъ везти за пять талеровъ, но теперь уже онъ не намренъ былъ брать меньше десяти, а слдовательно долженъ, получить всегда двадцать талеровъ.

— Дайте дорогу! убирайтесь къ чорту!— кричалъ извощикъ, размахивая кнутомъ надъ головами темныхъ фигуръ, бжавшихъ на встрчу ему по деревенской улиц.

Погода сдлалась еще хуже, чмъ прежде, хотя ужъ и прежде было очень плохо, извощикъ нсколько разъ повторялъ сдоку — остановимся въ Фатвиц, господинъ! а потомъ, когда они прохали Гранзевицъ, сказалъ: остановимся въ Гранзевиц, но Джиральди все кричалъ: ну, ну, впередъ, впередъ!

— Ахъ, еслибъ только зналъ господинъ Вербенъ,— заговорилъ извощикъ,— что молодая дама будетъ чрезъ полчаса убита! а я еще далъ ей попону, чтобъ укрыть ноги, здсь, вотъ на этомъ самомъ мст,

И съ этими словами онъ остановился, чтобъ объяснить дло надлежащимъ образомъ и дать передохнуть лошадямъ, которыя уже не могли идти дальніе. Справа, подл дороги, былъ крутой откосъ, по краямъ котораго стояло нсколько изъ, буря страшно растрепала ихъ, слва тянулись ровныя болота до самаго моря, отстоявшаго за четверть мили или около того, хотя тутъ и былъ такой шумъ, что какъ будто море было подл самой дороги.

— Скорй, скорй!— кричалъ Джиральди.

— Э, да разв вамъ къ спху?— сказалъ извощикъ, и затмъ проворчалъ что-то о путешественникахъ, которые не были офицерами и не бранили такъ стараго резервиста, однако онъ опять тотчасъ же ударилъ лошадей, когда Джиральди, уже стоявшій въ телг позади его, взялъ его правой рукой за плечо, а другой, указывая налво, вскричалъ: вонъ туда!

— Куда?— сказалъ извощикъ.

— Туда!

— Мы, ничего, разъдемся и такъ,— проговорилъ извощикъ, думая, что господинъ боится, что ему не удастся разъхаться на узкой дорог съ телгой, которая только что показалась изъ тумана, и приближалась къ нимъ.

Джиральди схватилъ его за плечи.

— Чортъ возьми!— вскричалъ извощикь, — да что вы совсмъ съ ума сошли что ли?

— Я дамъ вамъ сто талеровъ!

— Я совсмъ не желаю тонуть за сто талеровъ!

— Я заплачу вамъ двсти!

— Эй, вы!— закричалъ извощикъ и ударилъ лошадей, которыхъ онъ направилъ налво въ болото. Вода заплескалась подъ ногами лошадей, но потомъ опять показалась боле твердая почва,— ну, это еще не совсмъ плохо, и въ карман двсти талеровъ!

— Эй, вы!— закричалъ онъ и опять ударилъ лошадей.

Т бжали во всю мочь, таки, что извощикъ съ трудомъ сдерживалъ ихъ. Онъ отъхалъ гораздо дальше, чмъ предполагалъ, ему хотлось только немного свернуть съ дороги и потомъ уже опять направить на нее. Но когда онъ оглянулся, то дорога уже исчезла вмст съ деревьями. Его окружалъ густой туманъ и онъ не зналъ, куда теперь хать: направо или налво, извощикъ не могъ больше полагаться и на свой слухъ. Шумъ съ моря доносился сначала слва, потомъ прямо въ лицо, а теперь со всхъ сторонъ подымался такой адскій гулъ.

— Боже мой, Боже!— застоналъ извощикъ — вынеси меня отсюда!

Телга въхала почти совсмъ въ воду, извощикъ слышалъ, какъ она шумла въ колесахъ. Онъ, какъ бшеный ударилъ лошадей, т взвились и рванули, но телга ни на шагъ не подвинулась впередъ.

Въ одинъ прыжокъ хозяинъ телги очутился около лошадей, оставалось одно спасенье — обрзать постромки и гнать.

Онъ ничего не сказалъ и подумалъ только, что это поможетъ сдлать сдокъ. Онъ отстегнулъ одну лошадь и поднялъ голову: волосы встали у него дыбомъ, какъ будто все прежнее было лишь дтской забавой сравнительно съ тмъ, что онъ увидлъ теперь. Онъ посадилъ въ телгу одного человка, а теперь тамъ было ихъ двое, и оба вцпились другъ въ друга, боролись и кричали, одинъ, его сдокъ, какъ будто просилъ милости, а другой хохоталъ, какъ воплощенный дьяволъ. Этотъ другой былъ Антоніо.

Больше извощикъ уже ничего не видлъ. Онъ бросился на засдланную лощадь и умчался съ обими лошадьми, брызги воды падали на него, а затмъ онъ весь погрузился въ воду до плечъ, лошади же продолжали плыть, дале они опять достали дно, и онъ встали, на ноги, лошади остановились — они не могли дальше идти, та же, на которой онъ сидлъ, такъ сильно дрожала, что едва не свалила его съ себя. Онъ осмотрлся кругомъ, что это съ нимъ случилось? гд онъ?

Онъ былъ на вершин холма, а передъ нимъ находилась деревня. Тамъ, откуда онъ только что пріхалъ, сдлалось нсколько свтле, такъ что онъ могъ видть кое что:— на открытомъ мор бушевали страшныя волны, которыя съ шумомъ и пною разливались все дальше и дальше, и кто знаетъ, какъ далеко он могли пробраться на землю.

— Они утонули, какъ кошки.

Извощикъ всталъ весь дрожа, взялъ лошадей въ поводъ и повелъ ихъ въ деревню.

XVI.

— Это не годится!— сказалъ староста,— это опять назадъ отдастъ.

— Эй, о, охъ!— закричали тридцать человкъ державшихся за канатъ: У, ухъ!

Они наскоро сколотили родъ плота изъ балокъ, досокъ и снятыхъ дверей и спустили его въ потокъ. Плотъ тотчасъ же закрутился и сталъ стоймя, людямъ стоило большого труда вытащить его опять на берегъ.

— Не ладно, дти!— проговорилъ староста.— Вотъ, еслибъ господинъ поручикъ вернулся, вдь это его кровныя родственницы, вдь согналъ насъ сюда, а самъ и нейдетъ.

Явившіеся прежде другихъ могли уже не показывать мсто несчастія, каждый могъ видть блый балконъ и черныя фигуры женщинъ, сперва двухъ, а потомъ одной, которая — говорили пришедшіе прежде другихъ — сперва махала безпрестанно платкомъ, а теперь сла, скорчившсь въ уголъ, какъ будто она уже потсряда всякую надежду, и теперь покорно ждетъ своей участи.

Маленькая свтлая полоска на неб опять исчезла. Если до сихъ поръ только свинцовочерпое небо и влажный воздухъ превращали вечеръ въ ночь, то теперь наступила уже дйствительная ночь. Только самые острые глаза могли еще разглядть черную фигуру на балкон, хотя балконъ все еще хорошо былъ виднъ каждому. А буря, очевидно, опять усиливалась, вода значительно поднялась, вслдствіе противнаго теченія отъ Виссовскаго крюка. Это было весьма кстати для погибавшихъ, такъ какъ это замедляло скорость теченія, но уже ни у кого не было храбрости возобновить безнадежную попытку. Вдругъ среди народа появился Оттомаръ.

Онъ сразу понялъ все положеніе.

— Веревку сюда!— вскричалъ онъ, — и зажгите огонь. Вонъ, тамъ ивы.

Люди тотчасъ его поняли. Они бросились въ ближайшіе дома, притащили смоляной пакли и зажгли ее. Огонь освтилъ сотни блдныхъ лицъ, которыя вс съ боязливымъ вниманіемъ смотрли на человка, который, обвязавъ вокругъ груди веревку, бросился въ потокъ и теперь боролся съ нимъ.

— Выдержитъ ли онъ?

Много мозолистыхъ рукъ было сложено для мольбы, женщины стояли на колняхъ, рыдая и вскрикивая, какъ безумныя, когда волна накатывала и скрывала его.

Но вотъ онъ опять показался, волна отбросила его назадъ на половину пройденнаго пловцемъ пространства, но спустя минуту онъ уже опять настолько же подвинулся впередъ. Онъ хорошо избралъ для себя точку выхода, однако балконъ находился еще далеко ниже его, было бы чудомъ, еслибъ она, такимъ образомъ перешелъ потокъ!

Вотъ ужъ онъ на середин, это самое дурное мсто, какъ всмъ раньше было извстно! Она, казалось, не подвигался впередъ, и медленно спускался по теченію.

Но балконъ все таки былъ еще ниже его, если Оттомаръ пройдетъ середину, то его можно поздравить съ удачей.

И онъ, очевидно, преодоллъ трудности, вотъ уже осталось очень немного и она, сейчасъ будетъ на балкон.

Грубые люди, цлую жизнь враждовавшіе друга, съ другомъ подали одинъ другому руки, женщины съ плачемъ падали въ объятія другъ другу. Вдругъ, изъ деревни прибжалъ, весь запыхавшись, господинъ съ сдыми, короткими волосами и длинными, сдыми усами, ставъ у горящихъ ивъ, онъ внимательно слдилъ за пловцемъ, горячо молился и давалъ общанія все, все простить и забыть, если только онъ снова увидитъ дорогого сына, теперь старикъ громко закричалъ: назадъ! назадъ!

Было уже слишкомъ поздно.

Въ это время низверглась громадная пихта, у которой еще полчаса назадъ сидлъ пловецъ — и крутясь налетла на пловца. Люди потянули его назадъ и къ удивленію ихъ тонкая веревка не оборвалась, онъ былъ уже мертвъ: на лбу виднлась широкая рана, старикъ съ сдыми усами всталъ на колни и напечатллъ поцлуй на красивыхъ, блдныхъ устахъ мертвеца, а затмъ поднялся на ноги.

— Теперь дайте мн веревку!— сказала, генералъ,— это мой сынъ, а тамъ моя дочь!

Онъ сбросилъ сюртукъ и жилетъ.

— Если вы, генералъ, замтите, что не въ силахъ бороться, дайте намъ во время знать,— сказалъ староста.

Но случилось, что на глазахъ этихъ людей, пережившихъ столько ужасовъ, совершилось чудо.

На свтъ горвшихъ ивъ направилась легкая, красивая лодка, мачта которой была убрана, а шестеро гребцовъ держали весла прямо. Флагъ разввался сзади управлявшаго рулемъ.

Лодка пролетла мимо толпы, оцпенвшей отъ изумленія, и направилась прямо къ балкону, въ это время налетла волна и скрыла лодку и всю картину отъ глазъ жадно смотрящей толпы.

Когда облако разсялось, они уже не видли больше балкона, а только лодку, которая исчезала во мрак.

Тогда народъ вздохнулъ свободно. Ура, ура, ура! раздалось, какъ бы изъ одной глотки, которая заглушила страшную бурю.

— Пусть лодка исчезнетъ во мрак! они были уврены, что рулевой знаетъ свое дло, да и шестеро гребцовъ тоже знали свое дло, и они возвратятся со спасенными отъ бури и прилива {Такъ заканчиваетъ авторъ свое произведеніе, общая впослдствіи написать къ нему эпилогъ.}.

‘Живописное Обозрніе’, NoNo 27—52, 1876

Бурный приливъ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

XI.

XII.

Часть вторая.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

КНИГА ТРЕТЬЯ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

Читайте также: