Брожение в Индии.
I.
II.
IV.
V.
Дионео.
Брожение в Индии, Шкловский Исаак Владимирович, Год: 1921
Время на прочтение: 24 минут(ы)
Дионео. [Шкловский И.В.] Брожение в Индии [статья] // Современные записки. 1921. Кн. V. С. 232-253.
В Махабхарате есть рассказ о том, как могучий царь Гастинапура Дурьядан, завидуя еще более сильному царю Гираниапура Юдистире, которому клялся в вечной дружбе, выпустил из подземелья обольстительную ракшу (женщину-демона) Вагуки, получеловека и полукобру, стонавшую взаперти, ‘как журавль о небе’. По соображениям Дурьядана, освобожденная дьяволица должна была непременно направиться в Гираниапур и там, у доброго соседа, посеять смуту, чуму, голод и изнурительную лихорадку. Но ракша погналась за коварным Дурьяданом и долго преследовала его от моря до моря, грозя гибелью.
Такая же ракша — своеобразно понятый крайний национализм — была освобождена Англией в последние годы в надежде, что дьяволица погубит только доброго соседа. Но Вагуки преследует теперь Дурьядана в Ирландии, Южной Африке, Египте, а в особенности — в Индии. Махабхарата говорит, что лукавый повелитель Гастинапура перехитрил, в конце концов, дьяволицу. По всей вероятности, ‘Дурьядан’ наших дней тоже не такого типа человек, которому Мефистофель мог бы крикнуть:
‘Du bist noch nicht der Mann, den Teufel fest zu halten!’.
Но о том, как ‘Дурьядан’ перехитрил освобожденную им Вагуки, я, быть может, расскажу в другой раз. Темой этой статьи является пребывание ‘ракши’ в Индии. Ужасно легко и вместе с тем ужасно трудно представить в сжатом очерке картину национального брожения в Индии. Ужасно легко, если принять какую-нибудь готовую формулу вроде ‘Народ в Индии, стонущий под иноземным игом, борется за национальную самостоятельность’ или ‘пролетариат в Индии, слыша зов большевиков, рвет свои цепи’. Нас, русских радикалов, когда-то предупреждал от готовых формул еще Н. Г. Чернышевский, но мы плохо восприняли урок учителя {‘Мне всегда тошно читать рассуждения о ‘гнусности буржуазии’ и обо всем тому подобном, тошно потому, что эти рассуждения, хоть и внушаемые ‘любовью к народу’, вредят народу, возбуждая вражду его друзей против сословия, интересы которого, хотя и могут часто сталкиваться с интересами его (как сталкиваются очень часто интересы каждой группы самих простолюдинов с интересами всей остальной массы простолюдинов), но, в сущности, одинаковы с теми условиями национальной жизни, какие необходимы для блага народа, потому, в сущности, тождественны с интересами народа’ (Н. Г. Чернышевский, ‘Полное собрание сочинений’, т. XI, стр. 234-235).}. Тем менее годятся готовые формулы для Азии. Ужасно трудно дать сжатую картину народного брожения в Индии, если мы, отбросив готовые формулы, начинаем знакомиться с фактами и анализировать их. Обратимся к наиболее авторитетному, общепризнанному знатоку современной Индии. Мы сразу наталкиваемся на такие строки: ‘Что такое Индия? Что в действительности обозначает это название? Ответ, который я даю, звучит парадоксально, но он правилен. Такой страны как Индия нет, и это первый существенный факт, который надо узнать о ней. Мы называем Индией огромный континент, содержащий множество самых разнообразных стран. У самих индусов нет общего названия для Индии’ {Sir John Strachey, ‘India, its Administration and Progress’, р.2.}. Индия имеет пространство в 1.802.657 кв. миль с населением, по последней переписи, почти в 316 миллионов. Другими словами, Индия занимает такое же пространство и имеет такое же многочисленное население, как вся Европа, без России. От северных границ ее до крайнего юга, т. е. до мыса Коморина, так же далеко, как от Петрограда до Гибралтара. Индия по географическим и этнографическим признакам делится на провинции, из которых некоторые по площади и по густоте населения равны или даже превосходят некоторые великие державы. Бенгалия, например, занимает пространство в 79 тысяч кв. миль и имеет население в 45,5 милл., президентство Бомбей — пространство в 123 тысячи кв. миль с населением в 20 милл., Пенджаб — 100 тысяч кв. миль с населением в 20 миллионов, Соединенные провинции (Агра и Уде) — 107 тысяч кв. миль с населением в 47 миллионов, Бурма — 230 тысяч кв. миль с населением в 12 милл., Мадрас — 142 тысячи кв. миль с населением в 42 миллиона, Бигар и Орисса — 83 тысячи кв. миль с населением в 35 милл. и т. д. Каждая провинция представляет собою не только громадный человеческий муравейник, но и совершенно особый мир. ‘Разные европейские страны, несомненно, меньше отличаются друг от друга, чем отдельные провинции Индии, — говорит уже цитированный авторитет. — Шотландия имеет более общего с Испанией, чем Бенгалия с Пенджабом. Европейская цивилизация создалась при условиях, в значительной степени общих для всех стран. Таким образом, в Германии, Англии, Франции и т. д. она имеет много сходных черт. В Индии не было таких условий. Страны здесь лежат далеко друг от друга и разделены естественными препятствиями. Мы видим большую разницу в климатах, чем в Европе… Уроженец Калькутты или Бомбея является таким же чужестранцем в Дели или Пешаваре, как англичанин в Риме или Париже’ {Strachey, p.3. }.
‘Многомиллионное население Индии говорит на 147 языках. Некоторые из них близки друг другу по форме и происхождению, представляя собою только разные наречия. Мы имеем в Индии много самостоятельных языков, достигших высокой формы совершенства и имеющих богатую литературу. Рядом встречаем другие языки — бедные и грубые’ {Joseph Chailley, ‘L’Inde Britannique’, p.45. }. Последняя перепись насчитывает вместе с наречиями даже не 147 языков, а 220. Языки эти распадаются на четыре группы: 1) индоевропейскую (арийскую), 2) дравидскую, 3) андра и 4) тибето-бирманскую. Население разделено не только по языку, но и по религии. По последней переписи, в Индии было 217,5 мил. браминистов, или индуистов, 65,8 мил. магометан, 10,7 мил. буддистов, 3,8 мил. христиан, 3 мил. сиксов, 1,2 мил. джэйн, 100.000 парси и 10.2 мил. анимистов. У представителей главных религий имеются старые счеты. Индусы ненавидят магометан. Британская администрация часто с трудом предупреждает резню. Со времени восстания сипаев в середине пятидесятых годов прошлого века, английское правительство проявляет самую широкую терпимость ко всем местным религиям. Оно вмешалось только, чтобы остановить наиболее кровавые проявления религиозного фанатизма, как, например, человеческие жертвоприношения богине Кали и обряд сути (сжигание вдов). ‘Не будь неусыпного надзора, человеческие жертвы приносились бы богине Кали даже в наиболее образованных провинциях’, — говорит сэр Джон Стрэчи {Strachey, p. 541.}. Как единичные случаи такие жертвоприношения бывают и теперь, не смотря на бдительность администрации. Революционные журналы на туземных языках аллегорически говорят, что богиня Кали требует в жертву ‘белых козлов’, т. е. англичан {Valentine Chirol, ‘Indian Unerst’, p.p. 345-346.}. Что касается сути (самосожжения вдов), то брамины до сих пор не прекращают ропота против запрещения обряда. Протесты эти можно было бы формулировать словами баядеры, требовавшей права взойти на костер вместе с Магадевой:
Meinem Gatten will ich wieder!
Und ich such’ ihn in der Gruft…
Mein! er war es, mein vor Allen!
‘Беспристрастность англичан в религиозных вопросах доходит до того, что одно время они запрещали христианским миссионерам проповедовать в Индии, — говорит французский исследователь. — Теперь, под сильным давлением, британское правительство вынуждено было изменить свою политику. Бесчисленные христианские секты получили возможность искать новообращенных в Индии, но англо-индийское правительство держит себя так осторожно и в то же время так честно, что мусульмане, а в минуты искренности даже индусы признают беспристрастие администрации. В вопросах религиозных пестрое население Индии так же свободно, как если бы оно имело государя своего исповедания’. {J. Chailli, ‘L’Inde Britannique’, p.p. 93-94.}
Формулу ‘Индия борется за национальную свободу’ нельзя применить, потому что пестрое, многомиллионное население не составляет одну нацию. Верно это не только относительно настоящего времени, но и прошлого. Индия никогда не была нацией. ‘Не только Индия никогда не составляла одну нацию, но мы в ней не видим даже временного возникновения агломерата разных народностей, объединенных с завоевательной целью, как в Европе. Народы Индии никогда не имели общую душу, — говорит Жозеф Шайи. — Физический характер полуострова, разное происхождение рас, населяющих страну, языки и вся история обрекла эти народы на обособленное существование. И если когда-нибудь явится однородный индусский народ с одним языком и общим патриотизмом, то это произойдет под влиянием Европы. Причиной явления будут не португальцы, голландцы или французы, содействовавшие падению империи моголов, а англичане. Они имеют теперь всю страну под своим непосредственным владением или под протекторатом. Путем своих законов, администрации и школ Англия может с течением времени ‘пришлифовать’ разные народы Индии. И тогда, быть может, с веками, создастся общий индийский тип и одна индийская национальность’ {J. Chailley, p. 50.}. Это писано в 1909 году. В 1865 году Индию посетил замечательный наблюдатель и человек обширного государственного ума — Чарльз Дилк. По калибру ума, по проницательности, по широте образования и по твердости убеждений Чарльз Дилк, конечно, превосходил Гладстона и вообще всех английских государственных деятелей XIX века. Дилк выясняет в своей замечательной книге, что индийской нации не существует и очень долго не будет существовать. Если же такая нация возникнет, то англичанам — хотят ли они этого или нет — придется уложиться и уходить из Индии. Править демократией, проникнутой самосознанием, против ее воли нельзя, в особенности если правители представляют собою только ничтожное меньшинство {Ch . W. Dilke, ‘Greater Britain’, vol. II. p. 358.}.
Народы, населяющие Индию, отличаются по вере, языку, происхождению и по интересам. Покуда пришли англичане, эти народы резали друг друга, Индия перманентно пребывала в состоянии анархии. Даже теперь, как я упомянул уже, большие религиозные праздники в Бенаресе, куда собираются сотни тысяч паломников, редко обходятся без кровавой драки между мусульманами и индусами.
Единства устремлений и целей нет даже у отдельных человеческих муравейников, объединенных верой и языком, как, например, у индуистов. Если некоторые провинции разъединены почти непреодолимыми физическими препятствиями, то мы имеем народы в Индии, разделенные перегородками, представляющими своего рода социальные Гималаи. Я говорю о кастовой системе. ‘Каста для поверхностного наблюдателя обозначает теперь почти исключительно наследственность занятий’, — говорит Стрэчи. — Население Индии, как заметил еще сэр Генри Мэн, представляет собою огромное множество независимых, самодовлеющих, организованных социальных групп: промышленных, торговых и земледельческих. В большинстве случаев каста означает только наследственное занятие’. ‘Каждая профессия, каждое ремесло, каждый цех и класс являются также синонимом касты, — говорит Мэн. — Члены отдельной касты не только имеют собственное божество, взятое из индусского пантеона, но едят лишь в обществе друг друга и берут жен из своей среды’. Общая перепись отмечает касты наследственных писцов, нищих, могильщиков, отшельников, палачей, барабанщиков, звездочетов, скоморохов, памфлетистов, составителей родословных, продавцов коровьего навоза, поэтов, наследственных воров, плакальщиков на похоронах, льстецов (‘flatterers for gein’, как отмечает перепись), бродяг, доносчиков, акробатов и т. д. {Ch. W. Dilke, ‘Greater Britain’, v. II, p. 210}. Занятие и каста, впрочем, не всегда совпадают. Представители высшей касты, т.е. ‘брамины’, например, занимаются всяким делом, если только оно, по религиозным воззрениям, не оскверняет. Профессор Флауэр доказывает, что происхождение каст восходит к тому времени, когда в Индию вторгались с севера разные племена. Каста имела первоначальной целью сохранение чистоты расы. {Professor Flower, ‘The Tribes and Castes of Bengal’ Introduction, p. I.} Каково бы ни было ее происхождение, ‘каста представляет собою наиболее замечательное социальное явление современной Индии. Кастовая система пребывает во всей силе, а противники ее исчезают один за другим’ {Chailey, p. 98.}. Приведу выдержку из отчета о последней переписи в Бенгалии, дающую некоторое представление о группировке каст. Специальная комиссия опросила 19 миллионов населения одного из округов Бенгалии и разделила все касты на семь групп. В первую вошли брамины, всего около миллиона. Во вторую группу вошли ‘байдиасы’, т. е. наследственные врачи, и ‘кайясты’, или наследственные писцы, утверждающие, что они потомки ‘кшатриа’ (воинов), обменявших меч на перо. Третья группа обнимает все ‘чистые’ касты, тут — кондитеры, наследственные продавцы благовоний, продавцы бетеля, садовники, гончары и цирульники. Всех представителей этих каст — три миллиона. В четвертую группу попали касты ‘чази кайбарат’ и ‘гоал’, от которых брамин может принять воду, не осквернившись, но для которых высшие ‘брамины’ не должны совершать богослужения. В пятую группу вошли разные касты, от которых высшие касты не должны принимать воду. Деревенский цирульник будет еще брить членов этих каст, но он уже не может срезать им ногтей на больших пальцах ног и не должен присутствовать на свадьбах этих клиентов.
В шестую группу вошли касты, насчитывавшие до восьми миллионов человек. Эти касты должны иметь своего цирульника, так как обычный брадобрей осквернится, если послужит им. Но касты шестой группы, как и другие индуисты, не едят говядины, свинины и кур. Деревенский портомойщик (тоже наследственная каста) берет платье этих сект для чистки. В седьмую группу вошли касты, едящие всякую нечисть и оскверняющие каждого брамина своим прикосновением или даже видом. Деревенский портомойщик не берет у этих каст платья для чистки. Один вид представителей этих каст оскверняет брамина на расстоянии 24, 36, 48 и даже 64 шагов. Нечистых каст, обреченных на полную изоляцию, очень много. В центральных провинциях, например, парии (‘mahars’) составляют 20% туземного населения. ‘К ним грех дотронуться, — пишет теперь наблюдатель из Индии {Sir V. Chirol, ‘India Old and New’. Статьи эти печатаются теперь в ‘Times’.}. — Зайдите в деревню, в которой живут mahars (парии). Вы узнаете, что им нельзя даже черпать воду из общего колодца… В деревенской школе дети mahars должны сидеть вне класса, на веранде. Если правительственный инспектор будет настаивать, чтобы маленькие парии учились вместе с другими, то это поведет к полному бойкоту школы’. Всякое стремление со стороны правительства улучшить положение mahars признается туземной печатью, как ‘вызов населению’. Во время войны был навербован полк из mahars. Ни один индус не захотел быть офицером в этом полку. Сипаи отказались даже жить в казармах, лежащих вблизи тех бараков, в которых поместили mahars. Когда в начале этого года происходили в Индии выборы в новые законодательные палаты, то индусские националисты, желая ‘опозорить’ парламенты, или бойкотировали их, или ‘для смеха’ выбирали mahars, имевших университетское образование. Индусские революционеры с удивительной памятью, которая у восточных интеллигентов часто заменяет способности, цитируют целые страницы из сочинений Бакунина, Ленина или Карла Маркса, но они становятся косноязычны, когда речь заходит о кастах. Я помню встречу с известным индусским революционером. С первого абцуга он, когда узнал, что я русский, спросил меня: ‘как нигилисты готовят бомбы’? (это было в 1909 году). Когда речь потом зашла о кастах и индусу поставили вопрос ребром об уничтожении их, коммунист, террорист и марксист залопотал что-то о национальных традициях, которых Европа не понимает. Туземная печать в Индии яростно нападает на английское правительство, между прочим, за то, что оно поддерживает миссионеров, обучающих отверженные касты и помогающих магарам, таким образом, подняться.
Индийского национального движения не было и нет, ибо нет ни нации, ни Индии как одной страны. Индия, как мы видели, представляет собою целый континент с многочисленным, разноязычным, ненавидящим друг друга населением. Ненависть — это их единственное ‘общее’.
Индия на всем протяжении своей истории никогда не походила на неподвижное Саргассово море, на котором, говорят, и ряби даже не бывает. В разных провинциях ферментация никогда не прекращается. Иногда брожение проявляется только большими драками с проломом черепов и с раздроблением черепов, иногда выражается в поджогах, а иногда принимает характер шторма. Тогда —
Ревущие валы как будто бьются
С толпою туч, бичуем грозным ветром,
Чудовищную гриву океан
Всю разметал и точно хлещет влагой
В Медведицу сверкающую, с тем
Чтоб загасить блестящих сторожей
У полюса, недвижного от века.*)
*) ‘Отелло’.
Тогда кажется, что британскому владычеству в Индии приходит конец. Когда в одной провинции — ‘шторм’, в другой — полный ‘штиль’. Причины бури неодинаковы для разных провинций. Крайне характерно, что ни приниженность отверженных каст, ни бедность крестьянского населения (‘райотов’) не порождают и, кажется, никогда не порождали беспорядков. А между тем трудно найти на земном шаре другую страну, представляющую такие поразительные картины нищеты, как Индия. Об этой бедности говорят все независимые авторы. ‘Двадцать лет назад годичный доход индийского крестьянства, по вычислениям Дадабая-Наороджи, равнялся одному фунту стерлингов на человека, но теперь этот доход еще уменьшился. Вильям Дигби, например, полагает, что в среднем годовой доход индуса — 12 шиллингов 6 пенсов. Пятьдесят процентов и даже больше этого дохода вносится как земельная рента… Крестьяне должны платить земельный налог деньгами. А так как срок платежа — раньше, чем, поспеет жатва, то это гонит крестьян в лапы ‘буниаков’, ‘сукарсов’ и ‘шродсов’, т/ е. ‘деревенских ростовщиков’ {H. M. Hyndman, ‘The Unrest in India’, p. 5-7. }. Англия выжимает из Индии громадный капитал: около 35 миллионов ф. ст. в год. ‘Взамен этого, — говорит наблюдатель, — в случае голода Англия дарит Индии пятьсот тысяч ф. ст.’. Правительство указывает на сеть оросительных каналов в Индии. Критики отвечают: пользование водой обходится очень дорого. Администрация смотрит почти как на государственную измену, если крестьянин сам выкопает колодец для целей орошения. Естественным последствием крайней нужды является чума. ‘Прежде она представляла собою эпидемическую болезнь, а теперь стала эндемической’, — говорит один из исследователей. В марте 1906 года в Индии от чумы умерло 250.000 человек. Цифра эта станет гораздо страшнее, если вспомнить, что всех европейцев в Индии только 200.000′. Другой автор, посетивший Индию в 1908 году, констатирует, что налоги, уплачиваемые крестьянами, составляют 65 % их дохода. Вычислено, что британский капитал, помещенный в Индии в железных дорогах, оросительных каналах и предприятиях всякого рода, достигает 500 миллионов ф. ст. Считая только 5 %, это составит ежегодное бремя в 25 миллионов ф. ст. лежащее на населении, ибо владельцы акций живут в Англии, а не в Индии. Таким образом, вывезенные деньги не возвращаются тому населению, которое уплатило их. Считая громадные пенсии отставным военным и гражданским чиновникам, живущим тоже в Англии, надо признать, что из Индии ежегодно вывозится в Англию тридцать миллионов ф. ст. ‘Крестьянин платит в виде земельных налогов от 50-65 % своего дохода’, — говорит Рипан Чандра Пал в своей книге ‘Дух Индийского Национализма’ {‘The Spirit of Indian Nationalism’, London, 1910.}. Если же присоединить еще местные налоги, то получится, что крестьянин вынужден отдавать 75 % своего урожая. Время от времени составляются в Индии новые окладные листы, причем налоги повышаются на 30 и даже на 50% Чрезмерными налогами обусловливается великая бедность индийского крестьянина, говорит цитируемый автор. Он отрицает утверждение, будто райот платит теперь меньше, чем раньше, когда страной владели туземные повелители. Прежде крестьянин платил натурой, тогда как теперь — деньгами. Прежде раджа в плохой год получал мало, тогда как теперь, будет ли урожай или недород, крестьянин обязан внести определенный налог деньгами. ‘Сорок миллионов населения Индии голодает всю жизнь’, — узнаем мы из крайне авторитетного источника. {‘The Encyclopaedia of Social Reform’. New-York, 1908, p. 607.} Каждый неурожай означает великий голод. За последние 123 года Индия семнадцать раз испытывала голод. В 1900 году голодный район охватил 417 тысяч кв. миль с населением в 54 миллиона. От 15-30 % населения получало казенное пособие. Индусы называют свою родину ‘страной милостыни’, иностранцы зовут ее ‘империей нищих’. Индийская крестьянская пословица свидетельствует о том, что райот всегда учитывает возможность смерти от голода. ‘Если есть что — ешь, если нет — издыхай’. Пословица, как, видите, не предусматривает возможности голодных бунтов. На почве нищеты и голода в Индии никогда не возникали те бури, когда
The chidden billow sums to pelt the clouds
(свирепые валы, кажется, ударяют в облака). За сорок лет, в период от 1860-1900 г.г., в Индии умерло от голода тридцать миллионов человек. Голод и бедность крестьянского населения представляют для туземных реформаторов скорее риторическую фигуру для посрамления английского владычества, чем действительную причину заботы. Земледельцы в Индии, т. е. более 78 % всего населения, представляли и представляют собою ‘апостолов труда и терпения’. Беспорядки в отдельных провинциях обусловливались земельными отношениями между райотами и помещиками-туземцами, т.е. носили и носят всегда чисто местный характер. Земельные отношения эти созданы стремлением применить готовую формулу для разрешения непонятного явления. В конце XVIII века генерал-губернатор Индии лорд Корнуэльс назначил агентов для постановки земельных доходов Компании на более твердую почву. ‘Британские чиновники, плохо знавшие туземные языки, имели также лишь поверхностное знакомство с местными обычаями. Все раджи и все откупщики доходов, как наследственные, так и вновь назначенные, называли себя — иные правильно, а другие без всякого основания — заминдар. Слово это означает земельный арендатор (landholder). Английские чиновники, имея в памяти готовую формулу, т. е. земельные отношения у себя на родине, перевели заминдар через землевладелец (landlord). Чиновники сочли Бенгалию страной крупных владений с лендлордом на вершине системы и фермером внизу ее. Английские чиновники того времени все принадлежали к земельному дворянству. Они знали только одну систему земельных отношений — английскую, т. е. такую, при которой земля принадлежит лендлордам, живущим в поместьях. Выше помещиков пребывает государство, имеющее право собирать налоги, а внизу находятся фермеры и сельские работники. Английские чиновники, имея готовую формулу, не могли даже представить себе, что могут быть где-нибудь на земном шаре исключения из нее, т. е., что бенгальские заминдары совсем не помещики, а только агенты-распределители, и что земля принадлежит государству. Заминдары превращены были в помещиков, обязанных только уплачивать определенный налог государству. Что касается крестьян, имевших такое же право на землю, как и заминдары, то их перечислили в простых арендаторов или сельских работников. Английские чиновники не сочли надобным урегулировать отношения между новыми помещиками и крестьянами, превращенными в батраков. Такова была система земельных отношений, введенная по невежеству в Бенгалии, в Ассаме, в Соединенных Провинциях и Мадрасе’ {J. W. Probyn, ‘System of Land Tenure in Various Countries’, р. 318.}.
Райоты (крестьяне), потерявшие права на землю вследствие пристрастия англичан-чиновников к готовым формулам, обвиняли во всем заминдаров. С течением времени система арендных отношений, созданная невежеством, изменялась. 3аминдары так и остались помещиками, но введена была кое-где постоянная аренда, двойная собственность и права на улучшение (tenaut-rights). Надо сказать, что эти поправки только еще более запутали отношения. И теперь, когда в индийских деревнях возникают беспорядки, которые с большой тревогой комментируются английскими газетами, в основе всегда лежат отношения между райотами и помещиками-туземцами. (В Агре они называются заминдарами, а в Уде — талукдарами). ‘Еще хуже — неопределенные формы арендных отношений, тот произвол, который всегда могут проявить заминдары и талкудары к своим крестьянам, не нарушая при этом законов, — пишет из Аллагабада специальный корреспондент ‘Таймс’ по поводу недавних беспорядков в Агре. — Туземный помещик, желающий построить новый дом, отправить сына в Европу или купить автомобиль, увеличивает на несколько рупий арендную плату крестьян. Райот не смеет сказать ни слова. И в данном случае кастовая система еще больше отягчает положение райота’. {Sir V. Chirol, ‘India Old and New’, ‘Times’, Januагу 21, 1921.}
Что же представляет собою политическое и так называемое национальное движение в некоторых провинциях Индии? Мы видим, прежде всего, стремление со стороны интеллигентных классов, получивших европейское образование (бабу, как их называют в Индии), к большим правам. Англия, нуждаясь в низших чиновниках, знающих туземные языки, открыла в Индии несколько университетов, из которых и вышли бабу. Эти университетски образованные туземцы первые выдвинули ‘петицию о правах’… для себя. ‘Бюджет лежит на наших плечах, — говорили они, — между тем правительство, назначая чиновников, дает преимущество не образованным индусам, а англичанам, окончившим кембриджский или оксфордский университеты. Если же индусов и допускают на службу, то только на сравнительно мало оплачиваемые должности. Теоретически все места открыты для выдержавших установленный экзамен, но все выгоды на стороне англичан: экзамены производятся не в Индии, а в Англии, куда должен поехать молодой индус, желающий поступить на правительственную службу. Молодой человек хорошо знает, что, если он сдаст экзамен первым, а англичанин последним, преимущество все-таки будет отдано не индусу’. Интеллигентные туземцы указывали на то, что, в то время как 8000 англичан, состоящих на правительственной службе в Индии, получают жалования 13.930.554 ф. ст. в год, 130.000 чиновников и служащих индусов получают вместе только 3.284.193 ф. ст.
‘Все наиболее хорошо оплачиваемые места в правительственной службе в Индии для нас фактически закрыты, — жалуются бабу. ‘В нашей же стране нас не пускают на государственную службу, на лучшие места. Из денег, вносимых нами же, платят громадные жалования чужим… В министерстве внутренних дел жалование от 75-200 рупий в месяц получают только 380 европейцев, но 5.080 индусов, от 1000 рупий и больше получают 690 англичан и только 16 индусов’. Бабу требовали, и совершенно справедливо, прав для себя, но даже наиболее передовые из них умолкали, когда вопрос касался каст. ‘Индийский реформатор необыкновенно смел, когда дело идет об абстрактных вопросах, и становится крайне робким, когда выдвигаются бытовые вопросы, — пишет один из лучших знатоков современной Индии. — На платформе он будет громить поработителей, но в частной жизни реформатор — сам раб традиций и старых обычаев. В глазах европейца самые крайние требования, выставляемые индийскими прогрессистами, покажутся до смешного умеренными, но радикалам приходится постоянно лавировать между Сциллой индусского консерватизма и Харибдой западного презрения… Самые смелые бабу обходят вопрос о кастах. В 1906 году в Мадрасе престарелый радикал и филантроп Рао-Богадур-Вирасалингам-Пантулу, брамин по происхождению, с целью протеста против кастовой системы сорвал с себя всенародно нить, свидетельствующую о высоком происхождении, и, таким образом, присоединился к отверженным. Но это единичный случай. Европейски образованные бабу, требующие политического самоопределения, оставляют касту в неприкосновенности’ {‘The Encyclopedia of Social Reform’, p. 604-606.}.
Политические требования индусской интеллигенции были сформулированы на ежегодных съездах (Indian National Congresses) представителей от разных провинций, которые начали собираться с начала восьмидесятых годов. На первых конгрессах принимались крайне умеренные резолюции, содержавшие пожелания о допущении интеллигенции на хорошо оплачиваемые места и о предоставлении ей некоторого участия в обсуждении законов. С течением лет резолюции становились все более и более резки не столько по содержанию, сколько по форме. Бабу, знающие только книжный английский язык, выбирают для выражения своих мыслей всегда самые ‘решительные’ и самые ‘громозвенящие’ слова. Каждый оратор, даже когда он говорит о таких скромных вещах, как о новом колодце, верно следует совету, который Гейне подает немецкому поэту:
Sei Kanone, sei Kartaune,
Blase, schmettre, donnre, tte!
В особенности индусская интеллигенция следует этому совету в туземной печати. Крайняя резкость ее, свидетельствующая о свободе слова в Индии, поражает всех наблюдателей. ‘Индийская туземная печать располагает самой широкой свободой, которою она пользуется без всяких церемоний, я прибавил бы также, без такта и без таланта’, — говорит французский исследователь {‘L’Inde Britannique’, р. 167.}. Туземная печать яростно нападает на правительство, возводя на него самые страшные обвинения. По словам туземной печати, правительство ‘грабит’ народ: оно ‘создает чуму’, чтобы уменьшить население, оно роет оросительные каналы и строит железные дороги, ‘только чтобы породить малярию’, оно ‘отравляет колодцы с тою же целью, с какою ‘создает чуму’, оно ‘разрушает религию путем безбожной школьной системы’, правительство помогает париям и стремится ‘разрушить кастовую систему’ и т.д. {V. Chirol, ‘Indian Unrest’, р. 335.}.
Естественные богатства Индии безграничны, но они начали разрабатываться кое-где только в самое последнее время. ‘В Индии есть угольные копи, содержащие, по расчетам, около 20 миллионов тонн угля, с пластами толщиною от 70 до 100 футов. Бенгальский и ассамский антрацит по достоинству своему равны уральскому. Железная руда — в изобилии, и образует целые ряды холмов. Кроме железа, в Индии есть нефть, золото, серебро, алюминий, свинец, олово, медь, асбест’. Но все это еще ждет разработки. Фабричные и заводские центры только что возникают, главным образом, в Нагпуре. Рабочими являются, большей частью, магары (парии), народ смирный и послушный. Таким образом, фабричный пролетариат, собственно говоря, покуда не является фактором брожения в Индии. В городах мы имеем кустарей, которых легко подбивают на ‘свадеши’, т. е. на бойкот всех английских товаров. Эти кустари являются главными участниками беспорядков в индийских городах.
С тех пор, как индусская интеллигенция впервые сформулировала свои политические требования в восьмидесятых годах, в разных провинциях Индии произошли большие перемены. Правительство осуществило реформы, в возможность которых двадцать лет назад не поверили бы наиболее оптимистические бабу. В 1919 году Британский парламент принял закон о введении законодательных палат в отдельных провинциях Индии и центральной законодательной палате для всего полуострова. Часть депутатов и министров — по назначению, нетуземное население получило возможность избрать остальных представителей в законодательные палаты и в совет министров. В 1914 году, в самом начале войны, Индийский Национальный конгресс выработал петицию о правах и формулировал свои требования. Закон 1919 года, вошедший теперь в силу, дает населению разных провинций больше, чем формулировано в петиции 1914 года. И вот в некоторых провинциях Индии сделаны были энергичные попытки бойкотировать выборы в Законодательные палаты.
Это явление объясняется тем, что высшая каста придала политическому движению бабу религиозный характер. Впоследствии вожди религиозного движения довольно ловко использовали лозунг о национальном самоопределении, которым Англия думала наградить только Центральную Европу и, в особенности, окраины России.
Религиозно-политический идеал, или ‘Swraj’, выдвинул впервые в Индии в 1913 году талантливый и ученый брамин Чандра-Пал. Мы видим учение, стремящееся усилить власть высшей касты, чтобы скрепить старую социальную систему, которой европейское образование начало было угрожать, хотя бы даже в неблизком будущем.
‘Национальные конгрессы не привлекли масс, потому что идеалы движения не имели отношения к заветным мыслям народа и не были выражены в терминах заимствованных из национальной истории литературы, а главным образом — потому, что не носили религиозного характера,— говорит Чандра-Пал в своей книге ‘Дух индийского национализма’. — И вот явилось новое национальное движение, выставившее лозунгом ‘Банде Матарам’ {Первые слова национального индусского гимна.}. Народ обрел новые таинства: патриотизм и национализм. ‘Банде Матарам’, собственно, означает ‘Привет тебе, наша мать’! В данном случае слово Мать, относящееся к высшему существу, заключает в себе древнее индусское понятие, в силу которого Бог признается не только отцом, но и матерью. Слово мать символизирует созидательную энергию божества и применяется ко всем богиням: к Кали, Дурге, Лакшми, Сарасвати. В лозунге ‘Банде Матарам’ старый и дорогой всем клич приобретает новое значение в применении к родине…
В Индии явился новый культ: религия патриотизма. Она связана с ‘Питрис’, или с цепью бессмертных предков, с ‘Дева’, или с божествами, повелевающими силами природы, с ‘Риши’, или со святыми и мудрецами, давшими обществу (т.е. высшей касте его) специальную культуру и особенный характер… И, после того как народ уразумел, что ‘родина’ — это божество, вечно пребывающее на руках Вишну, патриотизм стал новой религией масс’, — говорит Чандра-Пал {‘The Spirit of Indian Nationalism’, p. 9-14.}. Приведу еще характерную выдержку из книги, представляющей своего рода катехизис национализма. ‘Массы всегда верили в Кришну, — пишет Чандра-Пал, — и не требовалось новой экзегетики, новых толкований, чтобы оживить утерянную или завядшую веру. Массам необходимо было лишь практическое применение этой веры в социальной или в политической жизни. Кришна был, в конце концов, слишком далек от действительной жизни. Как божество он, конечно, всегда пребывал всюду, но только, духовно. Массам же надобно было проявление божества во плоти, Кришна из века в век воплощался для защиты праведных, для наказания грешников и для восстановления обрушивающегося Дхарма (храма). И из груди избранного народа вырвался вопль: ‘Явись еще раз, Спаситель!’. Чем же существенно отличается прежнее политическое движение в Индии от нового? На этот вопрос Чандра-Пал дает такой ответ: ‘Прежнее движение было светское по преимуществу, тогда как теперь носит религиозный характер. Прежде вожди, выставляя, политические и социальные программы, подражали Западной Европе, тогда как теперь прониклись актуальностью. Национализм реален по существу, так как учитывает глубокую религиозность масс, тогда как прежние реформаторы жили в области отвлеченных идей. Прежнее поколение вождей вдохновлялось идеалами прогресса и свободы, взятыми в Европе, а в частности — в Англии. Это поколение всегда искало образцы в английской истории и литературе. Старый патриотизм не считался с индийскими традициями и с индийскими укладами жизни {т. е. с кастовой системой.}, а витал всегда в сфере европейских и американских идеалов’.
Другими словами, это означает вот что. Брамины видели в прежних вождях-скептиках своих врагов. Торжество ‘европейских и американских идеалов’ означало бы полное падение власти высшей касты. И нынешние вожди не щадят прежних, выставляя их только как искателей теплых мест. ‘Проникшись идеалами свободы, равенства и братства, первые реформаторы мечтали об избавлении от стеснений, налагаемых кастой и обычаем, — пишет Чандра-Пал. — Первые реформаторы не шли дальше стремления попасть на казенные места с хорошим окладом и дальше желания принять некоторое участие в законодательной работе’. Теперь ‘нация обратилась за вдохновением к божеству. Народ не молит больше англичан о правосудии и справедливости, но обратился к богу за силой’. Новое требование формулируется словом ‘сварадж’, т.е. ‘национальная независимость’. ‘Мы желаем не того самоуправления, которое видим в колониях, не самоуправления, выраженного в идеях политической свободы, а свараджа, — говорит Чандра-Пал. — Термин этот полон глубокого и мистического смысла… Он обнимает нечто гораздо большее, чем английское слово freedom (свобода). Термин этот встречается в Венданте {Одна из шести философских систем, или дарсана, признаваемых ортодоксальными индусами.} и обозначает высшее духовное бытие, в котором индивидуум, постигший свою тождественность с вселенной, не только освобожден от всех оков, но находится в гармонии со всем остальным в мире. Свараджа означает прекращение всякой борьбы’.
Кто же эти ‘мы’, от имени которых говорит Чандра-Пал? Это не многочисленные народы Индии, п. ч. у них не было никакой возможности столковаться и обрести общее слово. Мы читаем часто в туземных газетах, помещающих столбец или два на английском языке, о соединении индуистов с магометанами. ‘Вожди мусульман братья Али беседовали с вождями Ганди’, — читаем мы. И из той же газеты мы узнаем, что проповедь братьев Али имеет целью, собственно говоря, объединение мусульман Индии, дабы потребовать восстановление турецкого султана как калифа. Мусульманам нет никакого дела ни до Кришну, ни до Кали, ни до того времени, когда десять миллионов небожителей ходили по земле и беседовали с браминами. Мусульмане и индуисты разделены теперь, как и прежде. Приведу выдержку из корреспонденции из Неллора (в Мадрасском президентстве), помещенной в ‘Таймс’ от 28 марта 1921 года. Пишет большой знаток Индии и очень внимательный наблюдатель. ‘Индусы-агитаторы встречаются иногда с вождями мусульман. В какой степени это свидетельствует о сближении мусульманского и индусского населения? Смягчается ли старая вражда? Даже в этом мирном провинциальном городе, из которого я пишу это письмо, полиция должна охранять индусских торговцев, если они заглядывают в мусульманский квартал. В самом Неллоре с населением в 30 тысяч мусульман — 6 тысяч. И, тем не менее, здесь, как и во всей южной Индии, все усилие администрации направлено на то, чтобы удержать меньшинство от нападения на большинство’ {‘Hindu-Moslem Alliance’, ‘Times’. March 28, 1921.}. Такую же картину рисует специальный корреспондент ‘Daily Telegraph’ Персеваль Лэндон, объезжающий теперь Индию. Итак, ‘мы’ Чандра-Пала — это не все разноязычные народы Индии, не индуисты и мусульмане вместе и даже не одни индуисты в полном объеме. ‘Мы’ — это только высшая каста. Мистические слова Чандра-Пала, если отвеять таинственную шелуху, могут быть сжаты в такую мысль. ‘Мы, представители высшей касты, мы, дважды рожденные, мы, вышедшие из головы Брамы, разрешаем вам, райотам, помочь нам в достижении полной политической независимости. Хотя ваше занятие презренно, хотя прикосновение к плугу оскверняет брамина, но мы разрешаем вам погибать, завоевывая нам свободу. А затем, когда англичане будут изгнаны, когда Индия очутится в руках дважды рожденных, вышедших из головы Брамы, мы установим такой же порядок, какой указан в наших древних книгах. Вы, райоты, будете по-прежнему голодать, но зато вы будете платить земельный налог уже не чужеземцам, а касте, вышедшей из головы Брамы. Вы будете знать что ‘Барата’ (символическое название страны) свободна. А так как ‘есть только, один разум, одна воля, одно бытие’, то сознание, что Барата свободна, будет равносильно сознанию, что вы сами свободны. Какое вам еще равенство, если каждому индусу, к какой бы касте, он ни принадлежал, предоставлено право произносить одну и ту же священную формулу при обряде возлияния: ‘Пусть Ганг, Джамна, Сарасвати, Нарбада, Инд и Кавери войдут в эту воду?» Что же касается миллионов отверженных, то они по-прежнему должны работать и пребывать на положении прокаженных.
‘Сварадж’, выставленный Чандра-Палом, означает возвращение Индии к мифологическому прошлому, когда божества ходили еще по земле и когда каждый сверчок помнил свой шесток. Проповедь идеала стала особенно интенсивна после войны, когда туземные газеты возвестили, что Англия приняла ‘вильсоновские формулы’. Теперь английские газеты, говоря о брожении в Индии, очень кисло отзываются об идеалах национального самоопределения. ‘Призрачный, но захватывающий утопизм президента Вильсона нашел в Индии как раз подобающую ему почву, — читаем мы в статье специального корреспондента ‘Daily Telegraph’. — Практическая ценность туманных проектов Вильсона в настоящее время понята не только его соотечественниками. Теперь не подлежит сомнению, что эти туманные теории были основаны на плохом знании Европы и на глубоком невежестве всего, касающегося Азии, но они были поднесены в такой заманчивой форме, что подействовали на пылкое воображение индусов, которым импонируют только две вещи: наличные деньги в кармане и пышные слова о неосуществимом’. {Из статьи: ‘Modern India’ в ‘Daily Telegraph’ за 8 марта 1921. Автор, Персеваль Лэндон, пишет из Калькутты.} Теории Вильсона не казались англичанам ‘туманными’ и ‘призрачными’, когда они применялись для расчленения России.
Чандра-Пал к тому времени умер, но в Индии выдвинулся новый вождь — Ганди, или ‘махатма’ Ганди, как его называют. Mahatma, означающее, если не ошибаюсь, ‘великодушный’, — почетный титул, даваемый очень редко самым чтимым браминами наиболее чистой крови. Прежде вождем политического движения бывал бабу, почему-то непременно в черном сюртуке и в золотых очках, нервный, очень волнующийся, цитирующий на память целые страницы из Спенсера, Бакунина, Маркса и Милля. Ганди — вождь типично восточный, индусский. Он очень хорошо говорит по-английски и даже одно время готовился быть адвокатом. Теперь он давно отрекся не только от европейских идей, но и от европейского платья. Перед нами аскет. Он ходит в платье туземного нищего, босой, с поясом вместо рубахи и штанов, с изодранным плащом на голых плечах. Он питается только растительной пищей, и то лишь в очень умеренном количестве. Ганди заходит отдыхать в мурьи наиболее бедных райотов. Он пользуется авторитетом не просто вождя, а пророка и святого. Когда он проходит, крестьяне собирают и хранят, как реликвии, прах, который попирала его босая нога. ‘Его личность окружена сиянием святости. С именем Ганди крестьяне связывают теперь бесчисленные чудеса. Воображение населения глубоко потрясено. Влияние Ганди на умы почти месмерическое. Этот факт признают самые ожесточенные враги пророка… Он живет аскетом, одет в рубище и редко когда имеет более десяти аннов (копеек)’ {Корреспонденция из Калькутты в ‘Daily Telegraph’, March, 5, 1921. }. Ганди всегда мягок, вежлив, кроток. Голова его, как точеная — описывает корреспондент, имевший свидание с пророком. — Глаза его глубоки, кротки и совершенно не выражают безумия. В частной беседе трудно даже представить его себе резким и грубым’.
‘Положение дел в Индии совершенно непонятно, если мы постоянно не будем иметь в виду личность Ганди, — пишет из Аллагабада другой корреспондент. — В нем индусы нашли вождя, почитаемого последователями за божество. И изучавшие Восток ведают, что означает подобный вождь. Ганди — аскет, которого совершенно невозможно заподозрить в неискренности или же в честолюбии. И, хотя в речах и поступках его нет ни логики, ни политического здравого смысла, все остальные вожди уступили ему место’. Почти то же самое говорит специальный корреспондент ‘Таймс’ сэр В. Чироль, беседовавший с пророком. ‘Ганди мал ростом и хрупок телосложением,— пишет Чироль {‘Times’, Februaru 5, 1921.}. — В чертах лица его нет ничего необыкновенного. Он ведет жизнь, как самый простой туземец… Частная жизнь его безупречна. Когда он говорит, то постоянно ссылается на индийскую мифологию и на индийские священные книги. Приватно он говорит кротко даже с английскими чиновниками. Когда же Ганди говорит публично, то слова его жгут. Он мало считается тогда с предрассудками как своих врагов, так и последователей… За аскетизм и за то, что Ганди — весь не от мира сего, его называют ‘махатма’. Так величали в Индии тех пророков-браминов, на которых, падал плащ древних мудрецов — ‘риши’, действовавших в эпоху вед. Как махатма Ганди стоит выше всех каст’. Чироль прибавляет, что когда-то Ганди готовился быт адвокатом и учился в Англии, откуда вывез ту пылающую ненависть ко всей западной цивилизации, которую проповедует теперь.
Таков вождь-пророк, увлекший теперь за собой значительную часть индуистов (браминистов) в трех провинциях Индии. Несмотря на проповедь, что ‘сварадж’ мыслим только когда от англичан не останется и следа, администрация не смеет тронуть ‘махатму’.
В чем же состоит учение Ганди? ‘Ненавистная западная цивилизация и все английское да сгинет. Индия должна возвратиться к тем далеким временам, о которых говорят веды и Махабхарата. Тогда в Индии наступит мир и царство любви. Народы Индии должны объединиться, чтобы изгнать англичан’. Так излагает Персиваль Лэндон учение Ганди. ‘Махатма объясняет мрачность современного нам времени тем, что Индия отвернулась от своей цивилизации и пытается усвоить проклятую богами цивилизацию Западной Европы. Проповедь эта в особенности воспринимается в деревнях, всегда враждебно относившихся к городам’. По-видимому, пророк имеет такое представление, что Ленин — своего рода русский Ганди. На вопрос корреспондента, как махатма относится к большевикам, Ганди ответил: ‘Не имею достаточных знаний о Ленине, но, по-видимому, он, проповедует то же, что и я. Во всяком случае, я предпочту большевизм английскому владычеству’. ‘Надо очистить Индию от тлетворного влияния западной цивилизации, — сказал Ганди корреспонденту ‘Таймс’. Индия обязана вернуться к своему прошлому, к временам священных книг и великих царей, когда мудрость и мир правили. Англичане должны совершенно покинуть Индию. Иначе сварадж невозможен. Индия избавится от англичан не силой оружия, а ‘силой души’. Когда сэр Валентин Чироль поставил вопрос о кастах, Ганди сказал, что четыре основные касты, упомянутые в ведах, должны быть сохранены. На них держится национальная цивилизация. ‘Западная цивилизация — сатанинского происхождения, тогда как цивилизация древней Индии божественна и не имеет себе равной. Именно то обстоятельство, что она не прогрессировала, свидетельствует о ее совершенстве’. Ганди — против попытки изгнать англичан силой оружия. Во всяком случае, с вооруженным восстанием надо погодить до тех пор, покуда возникнет ‘лашкар’, т. е. покуда явятся десять миллионов индусов, умеющих владеть мечом. К оружию, впрочем, не придется обратиться. Для изгнания англичан, по учению Ганди, вполне достаточно ‘свадеши’, т. е. полный бойкот всего, что носит след западной цивилизации. Пусть все чиновники-индусы оставят службу, пусть все, имеющие английские титулы или почетные звания, отрекутся от них. Адвокаты должны прекратить защиту, а судьи-индусы пусть не судят. ‘И если занятие юристов станет в глазах населения столь же презренным, как профессия публичной женщины, — английское владычество в Индии рассыплется в прах’, — предсказывает Ганди. Не только адвокаты и судьи должны объявить бойкот. Сатанинская западная цивилизация преподается в школах и в университетах. Вот почему учителя и профессора-туземцы обязаны отказаться от преподавания, а ученики и студенты — воздержаться от посещения учебных заведений. И если бойкот продержится девять месяцев, то, — предсказывает Ганди, — рассадники сатанинской цивилизации в Индии погибнут, а вместо них возникнут национальные школы, о которых говорится в ведах. Индусы не должны носить платья из материй, изготовленных в Англии. Пусть люди откажутся даже от сахара и чая, ибо чайные плантации в Индии находятся в руках европейских капиталистов. В особенности же пусть индусы бойкотируют выборы в новые законодательные учреждения. Зачем они Индии? Парламент — бесплодная женщина, никогда не могущая иметь ребенка’. ‘Сама ‘мать парламентов’ {Mother of Parliaments, так англичане называют Палату Общин.} — это непотребница, живущая на содержании у первого министра’. Если, индусы проведут полностью бойкот, то через год они будут иметь сварадж, т. е. полную независимость, — предсказывает Ганди. Покуда же пусть все жены объявят ‘свадеши’ (бойкот) мужьям: ибо не надо рожать Англии новых рабов’.
Проповедь Ганди имела успех не всюду, ибо Индия представляет собою агломерат разных народов. Выборы в Законодательные собрания все-таки состоялись, хотя в некоторых округах не явился ни один избиратель. Надобны ли выводы? ‘Брожение не носит более спорадический характер, — говорит в ‘Nineteenth Century’ автор статьи ‘Опасность в Индии’. — Недовольство населения не уменьшается и не может уменьшиться’. Это — совершенно верно. Верно также, что у нас нет никаких данных для утверждения, что предсказанный Дилком момент возникновения в Индии одной нации наступил. Когда мы читаем статьи о национальной борьбе Индии за национальную свободу, то нам вспоминается истина, формулированная очень хорошо Козьмой Прутковым: ‘Если на клетке слона прочтешь надпись буйвол, — не верь глазам своим’. Национальное движение в Индии ограничивается стремлением некоторых каст возвратиться к тем отдаленным временам, когда вся власть находилась в их руках. Этот идеал выставлен сознательно или бессознательно (Ганди).
Англия, выдвинув принцип державного самоопределения и осуществив его в других странах, где ей это было выгодно, в значительной степени сама содействовала, помимо воли, тому, что ‘сварадж’ принял характер, приданный ему теперь Ганди.
Оригинал здесь — http://emigrantika.ru/bib/101-br-ind