БРОДЯГИ И НИЩЕ.
БРОДЯГИ И НИЩЕ.
Н. Радюкинъ.
‘Дло’, No 6, 1867
Бродяги и нищие, Шелгунов Николай Васильевич, Год: 1867
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Едва-ли можно представить себ что нибудь печальне состояня бродяги и нищаго, хотя они сами и не чувствуютъ всей жалости своего положеня.
Въ экономическомъ отношени они находятся на самомъ низшемъ уровн потребностей, ниже котораго стоитъ только бытъ готтентотовъ. Въ гражданскомъ, они изображаютъ тхъ несчастныхъ, которымъ отворены свободно только двери тюрьмы. Въ общественномъ и политическомъ, они считаются язвами общества, его болзненными наростами и тягостями. И такое положене продолжается для человка не недлю, не мсяцъ, а годы или всю его жизнь.
Поэтому бродяжество и нищенство есть не дйстве, а состояне, это низкая ступень экономическаго быта народовъ. Поэтому же нищенство и бродяжество не составляютъ въ строгомъ смысл преступленя, и къ нимъ нельзя относиться такъ, какъ относятся вообще юристы къ тому, что они называютъ преступными дйствями.
Не смотря на эти общя черты, между нищенствомъ и бродяжествомъ есть довольно существенная разница.
Нищй есть настояще подонки общества. Въ немъ нтъ ни стыда, ни чувства собственнаго достоинства. Онъ клянчитъ и унижается изъ-за черствой, ржаной корки. Онъ переноситъ брань, толчки, съ безотвтностю собаки, если знаетъ, что затмъ послдуетъ подачка. Онъ не знаетъ другой одежды, кром рубища и лохмотьевъ, и драный лтнй костюмъ считаетъ самой приличной зимней одеждой.
Но рядомъ съ этими неудобствами нищй пользуется и нкоторыми выгодами. Онъ иметъ домъ, осдлость, семью. У него есть корни въ обществ, онъ житель и слдовательно гражданинъ извстнаго мста, хотя за нимъ и не признаютъ этого гражданства.
Бродяга другое дло. Въ немъ есть нчто животное,— сила дикаго звря. И потому въ бродяг есть свое поняте о достоинств, и его не вознаградить черствой коркой за брань и побои. Бродяга существо ршительное, энергическое, съ огромнымъ запасомъ активности, какая нужна всякому кочевому человку, тогда какъ нищй — существо пассивное, инертное, способное безропотно переносить всякя лишеня, бури и непогоды, которыя по существу нищенства составляютъ одну изъ необходимыхъ его вншнихъ принадлежностей. Для нищаго наружное лишене и вншняя бдность есть его богатство, а жалостный видъ — неизбжное, основное услове, между тмъ какъ бдный видъ бродяги не есть его маска или вывска, это только слдстве дйствительныхъ неудобствъ, въ которыя поставили его обстоятельства жизни. Поэтому, вся жизнь нищаго есть обманъ и ложь, постоянная двойственность между его уличной и домашней жизню, а бродяга вовсе не обманщикъ. Поэтому же, если тотъ и другой ршатся на преступлене, то первый сдлаетъ какое нибудь мелочное мошенничество, бродяга же ршится скоре на актъ какого нибудь грубаго насиля, чмъ на мелочную подлость и обманъ, къ которымъ онъ, по своей активной натур, и не способенъ.
Для устраненя недоразумнй считаю необходимымъ оговориться. Говоря о нищихъ, я разумю не тотъ видъ безпомощной бдности, производительно-экономическя средства которой ниже ея потребностей, напримръ старики, дти, больные, а о тхъ нищихъ, которые являются не какъ слдстве органической слабости человка, а какъ слдстве общественныхъ условй, создающихъ подобное тунеядство. Однимъ словомъ, я говорю о нищенств, какъ объ явлени общественномъ, зависящемъ отъ учрежденй, а не о нищенств, какъ слдстви физической природы человка.
Въ прогрессивной лстниц общественныхъ положенй, бродяжничество составляетъ промежуточную, переходную форму къ другимъ соцальнымъ состоянямъ, растворяясь, съ одной стороны въ крестьянство, а съ другой въ нищенство.
Вслдстве этой переходности предлы бродяжничества гораздо шире и виды его разнообразне, чмъ нищенства. Нищенство есть состояне довольно простое и однообразное. Оно проявляется всего въ двухъ видахъ: въ вид нищенства дйствительнаго и нищенства промысла. Нищенство дйствительное, сильное своей неисходной и крайней бдностью, живетъ по правд: у него голодный видъ, потому что оно въ самомъ дл голодно, оно дрожитъ отъ холоду, потому что ему въ самомъ дл холодно, оно разсчитываетъ на сердобольныхъ людей, потому что иначе на кого же ему разсчитывать? Нищенство-промыселъ усиливается принять на себя видъ нищенства дйствительнаго, но ему не холодно и не голодно. Оно тоже разсчитываетъ на сердобольныхъ людей, потому что они легче всего поддаются обману. Оно разсчитываетъ и на человческую тупость и неразвитость, потому что умныхъ людей эксплоатировать трудне.
По вншнему виду нищенство дйствительное и промыселъ отличить одно отъ другого довольно трудно, хотя наглость премовъ и дерзкое попрошайство составляютъ одинъ изъ самихъ существенныхъ признаковъ послдняго. Такъ напримръ ‘Воронежскй Листокъ’ сообщаетъ, что ‘въ Воронеж есть компаня фальшивыхъ богомольцевъ, жалобно выпрашивающихъ пособя на путешестве въ ерусалимъ. Они увряютъ, что на дняхъ отправляются въ путь, но проходятъ годы, а эти мнимые поклонники спокойно живутъ, не трогаясь изъ Воронежа, и шныряя по прежнему между народомъ, выманивая трудовую копйку на постыдную выпивку. Когда вы бываете у ранней литурги, къ вамъ сзади тихо протснится фигура, тронетъ плечо ваше и зашепчетъ на ухо о своей горькой дол, вы оборачиваетесь, и видите женскую красную ржу. При этомъ нераздльно слдуетъ безотвязное выпрашиванье помощи, переходящее безъ церемони въ угрозы гнвомъ божимъ, въ случа отказа. Какое есть средство отвязаться отъ такой пявки во время службы божей? Поневол даешь, лишь бы сохранить приличе и тишину, и если можно возстановить свое нарушенное благоговне. Проходя по двору монастырскому, окаймленному досчатой пастилкой и накатомъ, стоитъ только на минуту остановиться, чтобы взглянуть хоть на его высокую колокольню, какъ тутъ же подползетъ къ намъ ужимистая какая нибудь таинственная личность съ своими вычурными выпрашиванями въ облегчене ея будто бы отчаяннаго положеня. Отвяжитесь или откупитесь отъ этой, тотчасъ же замняется она другой, третьей’, и т. д.
Премы выпрашиваня промышленниковъ бываютъ не всегда именно этой формы, но всегда формы подходящей, ибо главнйшй расчетъ промышленниковъ основанъ на людяхъ благочестивыхъ.
Виды бродяжества гораздо разнообразне, и причины, создающя его, многосложне.
Типическую, и пожалуй основную, форму бродяжества составляютъ бродяги съ темнымъ прошедшимъ и мрачнымъ будущимъ. Велика-ли ихъ масса я не знаю, но они собственно даютъ основной колоритъ бродяжеству и каждый, съ словомъ бродяга, рисуетъ въ своемъ воображени бродягу именно этого сорта.
Эти бродяги выходятъ по преимуществу изъ каторжной работы, арестантскихъ ротъ, тюрьмы и остроговъ. Чтобы выдти бродягой этой категори, нужно имть большую потребность свободы, много энерги и активности, потому что побгъ изъ каторжной работы, изъ арестантскихъ ротъ, изъ остроговъ требуетъ такого ршительнаго и настойчиваго характера, который, особенно у насъ въ Росси, составляетъ очень рдкое, исключительное явлене. Чтобы ршиться на путешестве пшкомъ изъ нерчинскаго округа, бурятской степью и горами вокругъ Байкала, нужно умть не бояться ни бурятской нули, ни холода, ни голода, и быть готовымъ на смерть. Ну, а многе ли способны на это? Чтобы убжать изъ арестантскихъ ротъ и изъ острога нужно умть преодолть тоже многое, нужно имть терпне и настойчивость, чтобы кускомъ стараго гвоздя выкопать въ земл и проковырять въ каменной стн ходъ иногда аршинъ въ двнадцать, нужно, наконецъ, умть не бояться пули часоваго. И такихъ людей находится тоже немного.
Но чтобы люди съ способностями на подобныя предпрятя могли бы попасть въ острогъ, нужно, чтобы и дла, за которыя они попали, соотвтствовали сил энерги этихъ людей. А потому вс бродяги, выходяще изъ каторжной работы, арестантскихъ ротъ и остроговъ отличаются качествами, длающими знакомство съ ними вещью не совсмъ безопасной.
Такое грозное положене къ обществу бглый принимаетъ съ момента своего побга, и съ этого же момента онъ становится бродягой. Оторванный отъ общества — деревни, города — къ которому онъ принадлежалъ, уже однимъ приговоромъ суда или актомъ заключеня, бродяга теперь становится окончательно гражданиномъ всего мра. Онъ тмъ дальше отъ общества, чмъ былъ ближе къ нему прежде. Отъ этого самыми далекими людьми длаются ему его родные и знакомые, и самой опасной точкой земного шара мсто его родины, гд грозитъ ему скоре всего измна и предательство. Боязнь быть выданнымъ заставляетъ бродягу чуждаться самыхъ близкихъ людей и искать союза и знакомства людей, находящихся въ подобномъ же, какъ и онъ, положени. Чувство самосохраненя заставляетъ бродягу мнять мста и вести кочевую жизнь, придерживаться тайныхъ прютовъ, потому что явно онъ не сметъ показаться на свтъ божй. Вотъ причина, почему бродяга не знаетъ ни семейной жизни, ни друзей и почему у него не можетъ быть близкихъ людей. Онъ остерегается всякаго и не довряетъ никому, лютому что во всякомъ видитъ если и не врага дйствительнаго, то врага возможнаго и весьма вроятнаго. При такихъ отношеняхъ къ людямъ немудрено получить волчьи привычки и превратиться въ то мрачное, озлобленное существо, которое, какъ выражаются краснорчиво юристы, становится къ обществу и къ его учрежденямъ во враждебныя отношеня. Да и откуда взяться дружб? Выбившись разъ изъ колеи жизни, можетъ быть и ‘но несчастю,’ бродяга уже никогда не вступитъ на нее вовсе, вчно одинокй, вчно подъ страхомъ, этотъ мученикъ бродитъ, бродитъ и наконецъ утрачиваетъ вс свои прежня привычки осдлости и общежитя, оставаясь до самой смерти переметной сумой.
Какъ экономическй производитель бродяга большею частю не иметъ значеня. Если бы онъ былъ убжденъ, что его никто преслдовать не станетъ, то онъ бы пристроился къ мсту, какъ это и случается иногда съ бродягами въ Сибири, которые нанимаются къ крестьянамъ за полевыя работы. Но чтобы это было возможно повсюду и для всхъ, нужно, чтобы держали людей безпаспортныхъ или съ фальшивыми паспортами. А какъ безпаспортныхъ держатъ только въ исключительныхъ случаяхъ и въ исключительныхъ мстностяхъ, то уже этимъ самымъ отнимается отъ бродяги возможность занять выгодное для общества экономическое положене. И вотъ бродяга, которому заперты вс пути, принимается для снисканя средствъ существованя за такя дла, которыя заставляютъ его боле и боле избгать свта и искать тайниковъ, пока попавшись не угодитъ онъ опять въ Сибирь. Ну, а тутъ дорога назадъ ужъ извстна. Прежде, во времена помщичьяго права и суровостей военной службы, обстоятельства особенно благопрятствовали развитю этого вида бродяжества и добровольнымъ тайнымъ переселенямъ на Кавказъ и въ Турцю. Ужь изъ этого одного факта видно, насколько бродяжество зависитъ отъ общественныхъ условй. Когда перестаютъ существовать невыгодныя учрежденя, исчезаютъ и невыгодныя ихъ послдствя.
Наша пространственность, историческое прошлое и печальныя экономическя условя поддерживали въ народ постоянно привычки бродяжества. Ни къ одной стран Европы не преобладаетъ въ экономической дятельности населеня кочевой элементъ въ такой степени, какъ у насъ въ Росси. У насъ даже земледле, заняте но преимуществу осдлое, иметъ во многихъ мстахъ кочевой характеръ. Напримръ, такъ называемое лядное хозяйство лсистыхъ мстностей при которомъ срубается, сжигается и расчищается лсное пространство и посл 3—4 жатвъ участокъ оставляется подъ заросль и расчищается новый. Хотя мы снабжаемъ хлбомъ иностранные рынки, и Росся слыветъ страной по преимуществу земледльческой, но такую репутацю мы составили себ не потому, чтобы были искусные земледльцы, а потому что мы не умемъ производить ничего, кром хлба. И не смотря на свою роль житницы Европы, ни одна страна въ мр не подвержена случайностямъ голода въ такой степени, какъ Росся. Это происходитъ оттого, что только немногя мстности, съ баснословно плодородной почвой, даютъ обильные урожаи, въ остальныхъ же добывается только то количество, какое необходимо на годовое продовольстве крестьянъ и не зерномъ больше. Такая хлбная скудость заставляетъ крестьянъ для удовлетвореня своихъ остальныхъ потребностей искать заработковъ на сторон, а какъ, при низкомъ уровн нашей экономической производительности и при нашемъ безлюди, заработки возможны только въ извстныхъ центрахъ, сосредоточивающихъ нашу экономическую дятельность, то крестьяне и направляются къ этимъ центрамъ. И вотъ, чтобы добыть себ деньги на соль, на сапоги, на платье, на подати и на друге неизбжные нужды, народъ покидаетъ свои деревни, села и города и бродитъ изъ конца въ конецъ.
Это брожене изъ конца въ конецъ вовсе не риторическая фигура, употребленная для боле нагляднаго изображеня нашей промысловой дятельности. Наши мужики свершаютъ дйствительно суворовске и ганнибаловске марши и даютъ концы въ тысячи перстъ, напримръ изъ Орловской губерни на Кавказъ и въ Закавказье, изъ Костромской, Вологодской губернй въ Петербургъ, изъ Витебской въ Крымъ и т. д. съ такимъ невозмутимымъ спокойствемъ, съ какимъ вы, читатель, ходите каждый день на службу въ свой департаментъ или въ свою палату. Есть промысла, которыхъ вся сущность заключается въ постоянномъ и тягостномъ хожденя, напримръ судовыя промыселъ — бурлачество. Люди за ничтожную плату, питаясь однимъ хлбомъ, оборванные и мокрые, бредутъ тысячи верстъ, отъ ранней весны до глубокой осени, затмъ порожнякомъ возвращаются домой, чтобы весной предпринять снова подобное же путешестве. И подобную жизнь ведетъ человкъ цлые годы, пока у него бродятъ ноги, а грудь и плечи выносятъ лямку. Проводя три четверти жизни въ бродяжничеств, мудрено пробрсти осдлыя привычки, порядочность и семейную домовитость. И если такой господинъ сдлаетъ, ‘по несчастю’, какой нибудь проступокъ, за который назначигся ему временная ссылка въ отдаленную, пустынную губерню, онъ является на мсто уже вполн сформировавшимся бродягой, которому нечего пручаться ни къ спанью на сырой земл, потъ открытымъ небомъ, ни къ рубищу, ни къ голоду, ни къ холоду, ни къ отторженности отъ дома.
Въ другихъ отхожихъ промыслахъ — плотничество, землекопство и друг.,— бродячй элементъ какъ будто бы слабе, потому что рабочй занятъ дломъ на одномъ мст. Но если присмотрться поближе къ вопросу, если заглянуть въ землянки землекоповъ, на грязь и копоть, въ которой они живутъ все лто, если заглянуть въ подвалы, занимаемые плотниками, каменьщиками, штукатурами, то окажется, что положене ихъ во время работъ вовсе не обладаетъ тми качествами порядочности, которыя могли бы сообщить имъ привычки боле требовательныя, чмъ привычки бурлаковъ.
И вся черная работа, которой занимается нашъ народъ и за которой онъ ходитъ тысячи верстъ, подвергая себя всевозможнымъ лишенямъ, отличается тмъ же характеромъ. Повсюду отторженность отъ дома и отъ семьи, повсюду лишеня, рубище, сырость, и голодъ, повсюду вчная, безконечная ходьба. Въ одинъ Петербургъ приходитъ ежегодно больше 250,000 мужиковъ, а сколько ихъ забирается въ Москву, въ приволжске города, на строющяся желзныя дороги, сколько ихъ плыветъ на судахъ по всмъ нашимъ воднымъ системамъ! и это только ходьба крупная, тысячеверстная. А ходьба по своей губерни за 50, 100, 200 верстъ, эта ходьба мелочь, которую мужикъ считаетъ за ничто? Не будетъ преувеличенемъ, если предположить, что только четверть русскаго населеня живетъ прочно дома, пробртая все необходимое для жизни безъ ганнибаловскихь переходовъ. Все же остальное, оставшееся дома, должно было бы погрузиться въ привычки готтентотовъ и усвоить образъ жизни остяковъ и самодовъ. Выбирая изъ двухъ золъ меньшее, конечно выгодне пробрсти бродяжническя привычки, чмъ готтентотскую или остяцкую осдлость.
Таже экономическая скудость, вмст съ гнетущимъ влянемъ прежнихъ крпостныхъ отношенй, выработала въ нашемъ народ еще одну черту: привычку къ эксплуатаци, незамтно переходящей въ мене приличную форму пробртеня чужой собственности. Мужикъ и баба, воспитавшись вками въ экономической зависимости, забыли, что у нихъ есть человческя и гражданскя права, и прокаженность, искане милости образовали ту печальную форму житейскихъ отношенй, которая конечно не исчезнетъ совсмъ еще и въ третьемъ поколни. Нашъ мужикъ дорожитъ своимъ равенствомъ, пока онъ независимъ отъ лица, но какъ только онъ становится къ кому нибудь въ экономическую или административную зависимость, онъ тотчасъ же проникается такимъ жалостнымъ смиренемъ и рабской покорностью, точно вся судьба его въ рукахъ этого человка. Для установленя подобныхъ отношенй вовсе не нужно быть дйствительно могущественнымъ и богатымъ человкомъ, бдный мужикъ гнется такъ же предъ своимъ деревенскимъ мродомъ, когда закабаляетъ себя ему предъ взносомъ податей, или передъ своимъ волостнымъ писаремъ, какъ и предъ судебнымъ слдователемъ или предъ исправникомъ. Онъ точно также гнется и предъ всякимъ хлбодателемъ, когда, сознавая въ себ недостатокъ силы, видитъ свое спасенье исключительно въ чужомъ милосерди. Поэтому отправляясь съ пустымъ кошелькомъ въ тысячеверстную дорогу, мужикъ хлопочетъ только о томъ, какъ бы дешевле свершить свое путешестве туда и обратно. Онъ правда не проситъ христовымъ именемъ хлба и ночлега, но смиренномудре и кротость служатъ ему весьма важными вспомогательными средствами въ экономи дорожныхъ расходовъ и всякая даровщинка наполняетъ его сердце великой радостью, потому что за нею рисуется сбереженный грошъ. Эта черта въ нашемъ крестьянскомъ населени не должна казаться особенно позорной, если обратить внимане на обычаи нашей образованной провинци. Многя образованныя лица, въ видахъ сокращеня служебныхъ и дорожныхъ расходовъ, прибгаютъ къ подобной же эксплоатаци своихъ подначальныхъ и знакомыхъ, и самымъ безсовстнымъ образомъ останавливаются у нихъ точно въ трактир, полагая вроятно, что этапъ, они способствуютъ упроченю репутаци русскаго гостепримства. Репутаця конечно не упрочивается, а знакомые, хотя улыбаются и прятно, но въ душ проклинаютъ своихъ эксплоататоровъ, желая имъ провалиться сквозь землю.
Наибольшей прокаженностю и вполн нищенскимъ характеромъ отличается эксплоатаця этого рода у разныхъ богомолокъ и богомольцевъ, перекрещивающихъ Россю вдоль и поперекъ по направленю къ Воронежу, Кеву, Соловецкому острову. Ежегодно число этихъ путешественниковъ не меньше 1,000,000 человкъ. Для богомолокъ и богомольцевъ смиренный видъ, благочестивая цль ихъ путешествя служатъ настоящимъ неразмняемымъ червонцемъ. Въ каждой деревн ихъ накормятъ и напоятъ даромъ, потому что каждый знаетъ, что онъ и самъ можетъ находиться въ подобномъ же положени. Здсь дйствуетъ начало русской круговой поруки. Прокаженость и умоляющй видъ дйствуетъ вообще сильно на русскя сердца. Мн случалось видть, какъ богомолки просили на колняхъ, самымъ обиднымъ для человческаго достоинства образомъ, чтобы имъ дали даромъ мсто на пароход отъ Углича до Архангельска Если сердце кассира оставалось непреклоннымъ, и онъ съ настойчивостю объявлялъ, что это невозможно, то благочестивая богомолка доставала изъ тряпочки 60 к. и покупала билетъ. Но въ моментъ мягкосердечя давался билетъ и даровой. Спрашивается, если данъ даровой билетъ одной, отчего не даются даровые билеты и всмъ богомолкамъ?— Привычка къ попрошайству и личина скромности и смиренномудря, отличающя разныхъ старухъ, салопницъ, а нердко и мужиковъ, предпринимающихъ подобныя отдаленныя путешествя, упрощаютъ до чрезвычайной степени образоване всякихъ видовъ нищенства, а особенно подъ маской благочестя. Поэтому многя, смиренномудрыя старухи, постигнувъ экономическую выгоду подобнаго душеспасительнаго препровожденя времени, посвящаютъ ему вполн остатокъ своихъ дней и полосуютъ Россю изъ конца въ конецъ, позабывъ о томъ, что дома он могли бы принести гораздо большую пользу себ и другимъ.
Это попрошайство и разсчитыване на чужой кусокъ хлба вълось до того въ плоть и кровь русскаго народа, что сообщаетъ его экономическимъ соображенямъ совершенно своеобразный характеръ. У насъ берется плата не за трудъ, а за отношеня. Поэтому прятель выклянчитъ себ дешевизну, а дороговизна падетъ на незнакомаго. Поэтому, за одинъ и тотъ же трудъ, за одну и ту же вещь съ одного возьмутъ одно, съ другого другое. Чмъ человкъ бдне и чмъ лицо, съ которымъ онъ становится въ экономическя отношеня, богаче, тмъ является большй разсчетъ на сердоболе и милосерде и деньги берутся на глазомръ. Въ главныхъ нашихъ центрахъ это замтно мене, потому что есть и боле правильныя экономическя отношеня, но въ бдныхъ, отдаленныхъ губерняхъ клянчанье и расчетъ на милость составляютъ единственное основане экономическихъ соображенй Тамъ люди все еще длятся на милостивцевъ и на живущихъ милостю. Обладая самыми слабыми производительными средствами, послдне стараются пополнить собственное безсиле даровщинкой, подарками, милостю. Они отвчаютъ вамъ вчнымъ своимъ ‘что пожалуете,’ когда чувствуютъ, что денегъ имъ слдуетъ мало, а хочется ихъ получать побольше. Получивъ самое скудное экономическое воспитане и живя въ такой мстности, гд боле сильное развите экономическихъ силъ и невозможно, люди, въ своемъ стремленя къ пробртеню средствъ, отдаютъ предпочтене способамъ наиболе быстрый ь и, вслдстве глазомрности, лежащей въ основ, наконецъ теряютъ привычку различать чужое отъ своего. Особенно досадной, мелочной беззастнчивостю въ этомъ отношени отличаются женщины, вляне которыхъ тмъ боле важно, что на ихъ примрахъ подростаютъ молодыя поколня. Женщины не ршаются ни на какя крупныя эксплоатаци и по условямъ своего общественнаго положеня и вслдстве своей незначительной экономической роли. Но именно въ этой незначительности и лежитъ сала зла, потому что дти пручаются къ беззастнчивости въ мелочахъ, которымъ обыкновенно не дается никакого значеня и которыя терпятся всми, какъ повседневное, повсюдное, мелочное зло, непобдимое и неизбжное. Дти мене ршительныя и боле робкя остановятся на практик своихъ матерей, боле же ршительныя и смлыя пойдутъ дальше и выростутъ кандидатами на ссылку въ отдаленную мстность.
Вс эти обстоятельства должны проявляться тмъ съ большею силою, чмъ сильне причины ихъ создающя. Слдовательно, очевидно, что наша обновленная экономическая жизнь, наступившая съ концомъ крпостнаго права и съ земскими учрежденями, должна начаться именно съ тхъ хозяйственно-экономическихъ мръ широкаго, общаго значеня, которыя бы дали Росси возможность разршить свою экономическую задачу наиболе удовлетворительнымъ образомъ. Наше земство владетъ всми необходимыми для того правами и средствами, если оно только захочетъ поставить вопросъ правильнымъ образомъ. Кром мстной опытности и короткаго знакомства съ причинами мелкихъ и крупныхъ задержекъ, къ услугамъ земства готова и помощь нашихъ сельско-хозяйственныхъ обществъ — московскаго, вольно-экономическаго — располагающихъ большими средствами. Нужно только, чтобы наши общества оставили бы свои старыя привычки заниматься разговорами и произнесенями рчей, и принялись бы за дйствительное дло.
Если Росся страна земледльческая, если она можетъ и должна быть земледльческой страной, что же мшаетъ намъ устроить у себя такой порядокъ, чтобы развите земледля сдлалось бы дйствительно возможнымъ? Или недостаетъ у насъ для того земли? Но вдь извстно, что и Америка уступаетъ намъ въ этомъ отношени. До чего можетъ доходить эксплоатаця барышниками крестьянъ видне всего на торгахъ на оброчныя статьи. На нихъ происходятъ обыкновенно сцены самыя возмутительныя. Крестьяне или мщане, нуждающеся въ земл, на которую торгуется барышникъ, чтобы потомъ имъ же передать эту землю но частямъ, по двойной или по тройной цн, умоляютъ барышника на колняхъ перестать торговаться и оставить землю за ними, а барышникъ, съ невозмутимымъ спокойствемъ, отвчаетъ имъ: ‘торгуйтесь’, и затмъ опять надбавляетъ цну. При соперничеств съ барышниками, оброчныя земли за крестьянами никогда не остаются и соперничество ведетъ только къ тому, что набьется цна на земли и крестьянамъ приходятся платить за нее вчетверо. Давно уже тянется у насъ такой порядокъ, давно уже лица, производящя торги, возмущаются жестокосердемъ и алчностю барышниковъ и сочувствуютъ бдственному положеню крестьянъ. Отчего бы не устроить сельске банки, чтобы освободить бдныхъ людей отъ живодерства ихъ милостивцевъ мродовъ и кулаковъ? Отчего бы въ тхъ случаяхъ, когда торги неизбжны, не устроить ихъ на иныхъ основаняхъ, по примру, напримръ, французскихъ торговъ au rabais, т. е. съ пониженемъ цны.
Наши торги совершенная бойня, гд богатый чисто зарзываетъ бднаго. Выгодно-ли земству, если десять кулаковъ обдерутъ какъ липки, миллонъ земледльцевъ? Нужно ли земству, чтобы вещь стоющая одинъ рубль была продана за десять? Невыгодно и ненужно. Слдовательно торги должны быть организованы такъ, какъ организована всякая честная продажа. У французовъ такой порядокъ: продастся положимъ вещь: домъ, земля, лошадь корова, стулъ, однимъ словомъ, чтобы то ни было. Продаваемымъ предметамъ составляется заране, оцнка т. е. опредляется цна, ниже которой они не могутъ быть проданы. Положимъ, что эта оцнка 10 руб. Ее никто не знаетъ, кром предсдателя торговъ, и слдовательно, секретъ нарушенъ быть не можетъ. Торги начинаютъ съ произвольной возвышенной цны: предсдатель выкликаетъ положимъ 50 р., вс молчатъ, потому что цна никому невыгодна, затмъ онъ выкликаетъ 45 р. Молчане. 40 р. Молчане. 35 р. Молчане. И т. д. Наконецъ онъ доходитъ до 11, 12 или близко подходящей къ оцнк сумм и одинъ изъ торгующихся кому цна эта выгодна объявляетъ: ‘беру’. И вещь за нимъ. Если это ‘беру’ скажутъ въ одно время нсколько человкъ, то между ними производится торгъ съ возвышенемъ цны. Конечно французская система не устраняетъ всхъ невыгодъ торговъ, но она никогда не ведетъ къ тмъ возмутительнымъ сценамъ и къ той грубой, безпощадной эксплоатаци бдняковъ, какая существуетъ при обыкновенныхъ торгахъ.