БРЕТОНКА.
БРЕТОНКА.
Разсказъ Эрнеста Ренана.
——
——
——
——
——
——
——
——
——
——
——
——
——
‘Сверный Встникъ’, No 7, 1890
Бретонка, Ренан Эрнест, Год: 1890
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Между идеалистическими чертами бретонскаго характера находится одна, которую я, къ сожалнію, недостаточно выяснилъ въ моихъ ‘Дтскихъ воспоминаніяхъ’,— способность хранить во всей сил затаенную въ сердц любовь, жить только этой любовью и умереть съ неизмнною мыслью о ней.
Эту черту напомнили мн бретонки, которыя, поступивъ служанками въ какой-нибудь домъ, могутъ цлые годы оставаться въ немъ безотлучно, живя въ Париж, он не знаютъ его и желаютъ только быть одинокими, никмъ не замченными. Почти всегда он поглощены одной тайной думой, часто это просто мистическое созерцанье, но оно рдко бываетъ главной причиной ихъ настойчивой потребности къ уединенію.
Чаще всего причина этого заключается въ скрытой любви, возникшей въ дтств и съ возрастомъ только усилившейся. Не проявляясь вншнимъ образомъ, это чувство тмъ сильне господствуетъ надъ всми другими. Ничего не существуетъ для сердца въ такомъ состояніи, ничто не привлекаетъ кром излюбленной мысли. Леля ее цлыми днями и ночами, душа многіе годы полна ею и равнодушна ко всему остальному.
Встарину физіологія называла такіе темпераменты меланхоличными и имъ приписывала все, что длается необыкновеннаго на свт. Дйствительно мало замчательныхъ жизней, въ основаніи которыхъ не лежитъ secretum теит mihi великихъ отшельниковъ и великихъ людей. Любовь къ уединенію бываетъ обыкновенно слдствіемъ одной мысли, поглощающей вс остальныя. Однажды я привелъ моей сестр слова: In angello cum libella. Они ей такъ понравились, что она стала безпрестанно повторять ихъ, какъ свой девизъ. Жить только въ присутствіи самого себя и Бога — условіе для того, чтобы вліять на людей и господствовать надъ ними. Великія явленія жизни: патріотическія, научныя, филантропическія — всегда происходятъ отъ продолжительнаго бесдованія съ самимъ собою.
Непоротливость бретонцевъ находится въ большой зависимости отъ этой потребности лниваго созерцанія, которое не вяжется съ вншней дятельностью и требуетъ полнаго покоя чувствъ. У этой расы мало желаній, мало потребностей, она способна ждать даже когда дло идетъ о любви. Моя сестра разсказывала мн по этому поводу исторію матери одной ея подруги. Эта исторія ей нравилась, потому что вся сущность ея заключается въ героической любви, которая такъ соотвтствуетъ ея собственному характеру. Я позабылъ эту исторію, но недавно нкоторыя обстоятельства напомнили мн ее. Сестра часто называла мн эту уважаемую особу, передъ которой она благоговла, но я назову ее Эммой Козилисъ.
Она не была красавица, но въ ея лиц, по словамъ моей сестры, была невыразимая прелесть. У ней были прекрасные глаза, а брови, казалось, говорили о малйшемъ движеніи ея стыдливой, застнчивой души. Ея кожа была такъ тонка, что всякое, самое легкое волненіе вызывало у нея мимолетный румянецъ,— признакъ, что у ней была тайна, которую она никому не довряла. Вообще она отличалась той невинной, непорочной физіономіей, которая такъ плнила Карла II въ двиц Керуаль и во всякой бретонк такъ плнительна, что отъ одного взгляда на нее вы какъ-бы становитесь лучше. Лучше, или хуже? Въ Бретани различіе между мужчинами и женщинами наиболе велико и какъ въ подобныхъ первобытныхъ странахъ весьма легко вызвать жестокіе инстинкты, то иногда случается, что одинъ видъ женщины порождаетъ въ мужчинахъ странные нервные припадки. Находили убитыхъ молодыхъ двушекъ, которыя однако не были изнасилованы. Прежде встрчались безпричинныя убійства молодыхъ священниковъ, но давно уже эти проявленія бшенства не повторяются.
Сюда же относится особенная черта въ нравахъ бретонцевъ, именно отсутствіе драгоцнностей и даже цвтовъ въ женскихъ украшеніяхъ. Духовенство противъ этого и, что касается драгоцнностей, то оно вполн право.
Въ древности носили украшенія на обнаженномъ тл, и этотъ обычай имлъ свое основаніе. Греція умла искусственно украшать образцовое произведеніе природы — тло женщины. Но въ нашихъ холодныхъ климатахъ и при христіанской иде скромности, драгоцнности неумстны, он просто возбуждаютъ во мн отвращеніе. Могутъ-ли подвски, какъ у дикихъ и мишура, любимая бедуинами, придать взгляду кротость и нжность, которыя всего прелестне въ женщин! Разв добродтель и невинность выражаются въ блеск драгоцнностей? Было-ли изобртено хоть какое-нибудь украшеніе для глазъ? Правда, существуютъ краски, но разв женщина, уважающая себя, станетъ краситься? Ужасная выдумка — чернить то, что такъ свтло, и марать края священнаго источника, въ которомъ сіяетъ рай. Говорить-ли все? Меня смущаютъ даже пестрые цвта, ради возвышенія красоты. Достаточно двухъ цвтовъ: благо и чернаго — они лучше всякихъ украшеній заставляютъ думать о скрытыхъ подъ ними прелестяхъ.
Одна изъ легендъ, связанныхъ съ именемъ Анны Бретонской, хорошо передаетъ оттнокъ женской прелести, доставшейся на долю нашей доброй рас, а то что говорятъ объ уэльцахъ, равно относится и къ бретонцамъ, такъ какъ они одного происхожденія. Такъ шекспировскій образъ Имогрены чисто бретонскій. Скажу боле. Прелесть англійской женщины, такой цломудренной и вмст съ тмъ такой сладострастной, по моему, скорй кельтическая, чмъ англо-саксонская.
Разсказываютъ, что послдняя бретонская герцогиня въ одномъ разговор съ св. Анной, которая ни въ чемъ не могла отказать ей, попросила у своей могучей покровительницы особеннаго дара для женщинъ ея провинціи. Святая даровала имъ цломудренность и съ того времени не было ни одного примра, чтобы замужняя бретонка нарушила свой брачный долгъ.
Дйствительно, это было великое пріобртеніе, однако герцогиня имъ не удовольствовалась и просила святую къ нему еще красоту. Св. Анна была въ большомъ затрудненіи и призналась, что красота не въ ея власти, но, поразмысливъ, она вотъ что даровала своей крестниц: женщины, которыхъ надлила она цломудріемъ, съумютъ извлечь изъ добродтели то, что извлекаютъ другія изъ красоты. Впечатлніе красоты, производимое прелестью — вотъ сущность дара св. Анны. Женщина дйствительно хорошая и добрая никогда не будетъ поражать своимъ уродствомъ. Достойная особа, на долю которой выпалъ даръ св. Анны, всегда можетъ своимъ хорошимъ расположеніемъ духа, преданностью и добрымъ сердцемъ придать себ прелесть, равную красот. Она чаруетъ боле всякой красавицы. У меня былъ двоюродный братъ, сдлавшійся впослдствіи прекраснйшимъ человкомъ, но который въ дтств былъ истый демонъ. Одна только моя сестра, очень тихая пятнадцати-лтняя двочка, заставляла его слушаться: онъ сломалъ себ руку, доставая для нея птицъ изъ гнзда на крыш сарая, моя сестра вынуждена была сидть цлый мсяцъ у его постели, чтобы заставить его спокойно лежать.
По этой причин, повторяю, своимъ маленькимъ умнымъ лицомъ, съ легкимъ оттнкомъ тихой грусти, молоденькая Керуаль, не имя правильной красоты, такъ плнила короля Карла II, что въ своемъ блестящемъ двор онъ не хотлъ видть никого, кром нея, что протестанты объясняли дьявольскими чарами. Они въ сущности не были совершенно неправы, и если бы стали утверждать, что цломудренность, въ сущности, верхъ чувственности, а непорочность — верхъ кокетства, то я не сталь-бы противорчить. Есть женщины опасныя своею невинностью, и очень трудно распознать въ подобномъ случа, что въ нихъ дйствуетъ: добро или зло? Міръ одно цлое, всему одно начало, вс диссонансы на извстной высот сливаются въ одну верховную гармонію, которой имя любовь.
Маленькая Эмма Козилисъ ничего не знала обо всемъ этомъ, она ходила въ церковь со своимъ молитвенникомъ и шестнадцати, или семнадцати лтъ, сама того не замчая, какъ она не замчала своей цвтущей молодости, полюбила одного молодого человка, двадцати или двадцати двухъ лтъ, котораго я назову Эмилемъ.
Начала этому чувству не было, оно овладло ею совершенна незамтно. Въ этой стран честныхъ нравовъ сношенія между молодыми людьми обоихъ половъ свободне, чмъ въ подозрительномъ Париж, гд во всемъ боятся дурного. Напримръ, мое нравственное воспитаніе совершено нсколькими подругами дтства, невинными и очень красивыми, еще и теперь добро, разумъ, все хорошее и кроткое представляется мн въ образ милой двушки двнадцати лтъ, скромно длающей мн знаки. И рдко ощущалъ я такое сильное волненіе, какъ въ ту минуту, когда, спустя сорокъ лтъ, одна изъ моихъ подругъ дтства назвала меня ‘милый Эрнестъ’.
Эмма знала Эмиля съ тхъ поръ, какъ помнила себя, она больше мечтала, чмъ размышляла, и въ одинъ прекрасный день ея молоденькое сердечко оказалось всецло занятымъ юношей.
Ея выборъ былъ вполн инстинктивный. Эмиль былъ хорошій, немного слабодушный молодой человкъ. Но именно эта простота, это отсутствіе всякихъ претензій нравились ей. Она не замтила бы человка лучше его, да къ тому же въ маленькомъ мірк, въ которомъ она жила — гд ей было встртить кого-нибудь получше? Она дйствовала по странному инстинкту, который заставляетъ поступать, ничего не обдумывая, не заботясь ни о причинахъ, ни о послдствіяхъ.
Годъ или два тому назадъ меня добили камнями за то, что я во Франціи вздумалъ говорить о любви, какъ о чемъ-то священномъ, религіозномъ, мистическомъ, а потому на этотъ разъ я буду краткимъ.
Наша страна, снисходительная къ безнравственности, съ трудомъ дозволяетъ говорить серьезнымъ тономъ о величайшей тайн природы. Но замчаютъ того, что, считая любовь безсмыслицей, пустякомъ или развратомъ, совершаютъ святотатство.
Для меня лучшимъ доказательствомъ божественнаго происхожденія любви представляется ея инстинктивность. Она рождается какъ полевой цвтокъ, дйствуетъ какъ магнитъ. Наука доказываетъ, что если-бы во всемъ мір были только два атома, то какъ-бы далеко они ни находились другъ отъ друга, они пришли-бы въ движеніе, стремясь соединиться.
Любовь Эммы была такого рода, невинная, безсознательная. Она обладала очень небольшимъ, но очень тонкимъ и очень врнымъ пониманіемъ прекраснаго и добраго. Женщина не привязывается къ отвлеченностямъ, она любитъ добро, когда добро олицетворяется кмъ-нибудь существующимъ, живымъ. Подъ обманчивымъ покровомъ дтской беззаботности любовь Эммы скоро совсмъ поглотила ее. По цлымъ днямъ она сидла неподвижно, всецло предаваясь томной нг, которой она наслаждалась съ совершеннымъ спокойствіемъ, какъ наслаждаются теплымъ втеркомъ, не задавая себ вопроса, откуда онъ дуетъ, или сплымъ плодомъ, не боясь яда, который можетъ въ немъ скрываться.
Конечно, она не говорила ничего о томъ, что чувствовала, ни тому, кого любила, ни своей семь, ни своимъ подругамъ. Это была ошибка, если хотите, и вы сейчасъ увидите, какъ она ее дорого искупила. Она жила среди честнйшихъ людей и была такъ сдержанна, что никто не подозрвалъ о томъ, что наполняло ея сердце и мысли. Она долго наслаждалась своей тайной и признаніе наврно уменьшило бы ея наслажденіе.
При ея застнчивости ей не надо было лицемрить и она вполн естественно хранила равнодушный, умышленно разсянный видъ, который обязателенъ молодымъ двушкамъ. То, что она испытывала, было такъ неопредленно, ея воображеніе такъ чисто, разговоры, которые она слышала, были всегда такъ приличны, что ей и въ голову никогда не приходило, чтобы овладвшее ею чувство было преступное. Ея сердце было право предъ ея совстью. Сомнніе въ томъ, что длало ее столь счастливой, было въ ея глазахъ такъ же гршно, какъ хула на Бога, на церковь и ея таинства.
Крайняя неосторожность такого поведенія, извинительная лишь въ ребенк, скоро обнаружилась. Пока Эмма только и жила, что своею любовью, Эмиль вовсе о ней не думалъ. Какъ вс, онъ находилъ ее прелестной, но никогда не осмлился бы сказать ей этого. Онъ былъ посредственный, пассивный человкъ и предоставилъ матери женить себя. Но виноватъ-ли онъ? Эмма была такъ скромна, что ее не замчали среди ея подругъ, можно даже сказать, что она сама пряталась.
Ударъ для нея былъ внезапный, какъ ударъ молніи. Однажды она разговаривала въ саду со своими подругами, говорили о разныхъ новостяхъ. Самая свжая новость былъ бракъ Эмиля съ Анной М.. О немъ говорили, какъ о дл ршенномъ. Эмма слышала все. Она такъ владла собою, что никто и не заподозрилъ, что острый ножъ вонзился въ ея сердце. Она молчала и скоро ушла, не выказавъ ничмъ своего волненія.
Нсколько дней спустя, въ томъ же кружк и въ томъ же саду передавалась другая новость: Эмма поступала въ монастырь урсулинокъ. Такъ какъ Эмма была очень благочестива, то это никого не удивило. Ея тайна принадлежала исключительно ей одной и никто не подозрвалъ другой причины. Тикому не могла придти въ голову мысль, что женитьба Эмиля побудила Эмму пойти въ монастырь. Принятіе монашескаго чина было очень обыкновенно въ провинціальной буржуазіи. Поступленіе Эммы въ монастырь поэтому не вызвало ни малйшаго удивленія.
Въ общин урсулинокъ допускались различныя степени Монашества. На ряду съ сестрами, произнесшими вчный обтъ монашества, были благочестивыя особы, носившія одежду, похожую на монашескую, но безъ таинственнаго вуаля и исполнявшія обязанности монахинь, не неся никакихъ обязательствъ. Большая часть ихъ произносила обтъ по истеченіи нсколькихъ лтъ, но былъ также не одинъ примръ, что послушницы, проведя нсколько лтъ въ монастыр, снова возвращались въ міръ.
Въ число такихъ монахинь поступила бдная Эмма. Ея послушаніе, искусъ и поведеніе въ монастыр,— все было очень обыкновенно. Скука неизвстна такимъ людямъ: они мечтаютъ слишкомъ много, чтобы имть время скучать. Это была самая исправная монахиня, благочестивая, уважаемая старшими. Ея лицо, блдное какъ ея блое холщевое платье, выражало набожное спокойствіе, привычное монахинямъ. Усердная въ молитв и длахъ благочестія, она скоро свыклась съ монастырской жизнью. Въ нсколько дней тихое и однообразное теченіе правильной жизни усыпило ее и она постоянно находилась въ какомъ-то сладкомъ сн.
Удалось-ли ей изгнать изъ своего сердца образъ, который всецло овладлъ имъ? Ни мало, она даже этого и не пробовала. У нея ни на минуту не являлось подозрнія, что думать о немъ было гршно. Мысль о немъ была какъ-бы благоуханная роза въ ея груди, она скоре усумнилась-бы въ Бог, чмъ въ святости чувства, которое ее наполняло. Ея любовь была безконечная сладкая мечта и она не отдляла своей любви отъ своего благочестія, ни благочестія отъ любви. Ея монашескіе подвиги въ особенности были проникнуты этой любовью. Она находила въ нихъ чрезвычайную прелесть. Инстинктивно чувствуя, что женщина должна наслаждаться, или страдать, она находила какое-то удовольствіе въ умерщвленіи своей плоти. Она съ радостью думала, что терпла все это ради того, кого любитъ, и что кром него она не увидитъ больше ни одного мужчины. Въ монастырской жизни черпала она какую-то возбуждающую и обновляющую силу для своей любви.
Сюда присоединилось еще одно чувство: она гордилась своимъ заключеніемъ. Въ любимыхъ мечтахъ удалившейся въ монастырь женщины всегда кроется мысль, что ея тло такое сокровище, что нужны замки и стны для его безопасности. Чмъ строже вещь оберегается, тмъ дороже она кажется. Женщина всегда думаетъ, что она нравится, и это ее пугаетъ. Нердко мы видимъ, что замчательныя красавицы имютъ отвращеніе къ свту. Женщина, обрекшая себя на безбрачіе, почти всегда желаетъ удалиться отъ міра и быть скрытой подъ вуалемъ. Ей даже пріятно заявлять всмъ открыто, что то счастіе, которое она могла-бы даровать, она оставляетъ себ. Показывая свое презрніе къ мужчинамъ, она хочетъ быть увренной, что никто, кром ея и Бога, ее не видитъ.
Съ этой потребностью душевныхъ наслажденій соединяется молчаливое сознаніе своей слабости, которая такъ трогаетъ мужчинъ. Намъ нравится, чтобы женщина остерегалась своей немощности, чтобы она берегла себя, чтобы была всегда на-сторож и сознавалась такимъ косвеннымъ образомъ, что если бы она не берегла себя, то легко подвергнулась-бы паденію. Смлая, увренная въ себ женщина нкоторыхъ современныхъ странъ намъ антипатична. Мы любимъ, чтобы въ женщин чувствовалась слабость ея пола, чтобы ей требовались усилія для сохраненія своей добродтели, чтобы она была скромна, застнчива, всегда на страж своего тайнаго сокровища.
У недалекихъ умомъ товарокъ Эммы все это сливалось въ мистическомъ пафос. Но Эмма представила боле сложный случай. Невинность ея была такъ совершенна и воображеніе такъ чисто, что въ своей мечтательной томности она не видла ничего предосудительнаго. Она была такъ уврена въ своей непорочности, что никогда не считала нужнымъ каяться на исповди. Она чувствовала полнйшее спокойствіе и не ощущала необходимости уничтожать въ себ мірскихъ мыслей, какъ обыкновенно приходится лицамъ, поступающимъ въ монастырь. Ея затворничество было полное. Никогда ни одинъ мужчина не вызывалъ ее въ пріемную. Ея родственницы находили ее до такой степени отршившейся отъ міра, что мало-по-малу перестали навщать ее.
Такъ жила она пять лтъ безъ бурь, безъ потрясеній. Думала-ли она по временамъ, что жена Эмиля была слабаго здоровья? Такъ какъ все, что длалось въ город, было извстно въ монастыр, то она знала, что у Анны дв маленькія дочери. Ея доброе сердце не говорило ей: ты будешь когда-нибудь ихъ матерью? Она была счастлива и не желала другого счастья. Она прожила-бы такъ до самой смерти, безъ огорченій и сожалній. Однако какой-то инстинктъ не дозволялъ ей произнести окончательнаго обта. Настоятельница нсколько разъ говорила ей объ этомъ, она отговаривалась тмъ, что считаетъ себя еще недостойной. Она дйствительно была такъ скромна, что подобное чувство въ ней казалось совершенно естественнымъ.
Возможность-же возврата къ прежнему, которая никогда ясно не представлялась ей, но, невдомо ей самой, была тайнымъ двигателемъ ея безсознательной жизни, вдругъ представилась въ дйствительности. У Анны М… была сестра въ общин урсулинокъ. Однажды, но существовавшему обычаю, велно было молиться за близкую родственницу одной изъ сестеръ, бывшую при смерти. Въ монастыряхъ все длается извстнымъ очень быстро. Эмма услыхала имя этой больной. Дв маленькія двочки, оставшіяся теперь безъ матери, были поручены ихъ тетк-монахин, Эмма могла ласкать ихъ. На слдующій день похоронный благовстъ возвстилъ о смерти бдной Анны. Потомъ были похороны. Эмма слдила по колокольному звону весь ходъ службы, отпваніе, выносъ. Въ то же время шла служба и въ монастыр. Эмма молилась, какъ другія, съ такимъ, повидимому, спокойствіемъ, что сами ангелы не замтили-бы, что она молилась за соперницу.
Волненіе однако овладло ею, и когда прекратившійся звонъ возвстилъ, что гробъ опущенъ въ могилу, она пришла въ такое состояніе, которое было ей совершенно невдомо. Она не узнавала себя, едва могла молиться, попробовала надть власяницу, но не вынесла ея, умерщвленье плоти теперь возмущало ее. Она на цлую недлю запретила себ причащаться. Ея миръ нарушился, благочестіе пошатнулось. По временамъ она чувствовала себя эгоистской, чуть не злой. Церковь не давала ей больше утшенія, долгія, тихія размышленія, доставлявшія ей столько сладости, замнились постоянной разсянностью, которой она не въ силахъ была преодолть.
Это былъ опасный моментъ въ ея жизни, она наврно погибла-бы, если-бы не представилось того исхода, о которомъ я сейчасъ разскажу. Можетъ быть она и осталась-бы въ монастыр, но она была-бы дурная монахиня, а нтъ ничего хуже. Цпи, которыя ей были такъ пріятны, пока наслажденіе было невозможно, стали нестерпимы. Любимый образъ, который цлые годы покоился въ глубин ея сердца, теперь смущалъ ее, сводилъ ее съ ума.
Наконецъ она сочла себя обязанной во всемъ признаться духовнику. Это былъ человкъ недалекій, но добрый, разумный. Сначала онъ совтовалъ обождать, но потомъ увидлъ всю силу зла. Такъ какъ это была тайна, сообщенная ему на исповди, то онъ не имлъ права спросить совта епископа, а поступилъ по внушенію своего собственнаго разума. Убжденный, что дло идетъ о спасеніи его духовной дочери, онъ пришелъ къ совершенно отеческой мысли. Онъ веллъ доврить маленькихъ дочерей Анны исключительно заботамъ Эммы. Онъ надялся такимъ образомъ найти исходъ волненію, которое овладло ею и дать ей возможность излить на этихъ сиротокъ избытокъ чувствъ, переполнившихъ ее сердце. Въ случа, если-бы состоялась свадьба Эммы съ Эмилемъ, то можно было-бы сказать, что все произошло по настоянію Эмиля, желающаго дать вторую мать своимъ дтямъ. Онъ надялся такимъ образомъ избжать скандала.
Вскор отецъ пришелъ навстить своихъ дочерей и Эмма повела ихъ въ пріемную. Ударъ былъ ужасный. Она залилась слезами. Эмиль мало измнился, онъ былъ такой, какимъ она пять лтъ представляла его себ въ своихъ мечтахъ. Что же касается до нея, то она совсмъ исхудала. Потокъ слезъ, котораго сдержать она была не въ силахъ, растрогалъ его, противъ своего обыкновенія она совсмъ не владла собой, въ выраженіи ея глазъ, полныхъ слезъ, Эмиль невольно прочелъ ея любовь.
Этотъ человкъ, по уму очень заурядный, но дйствительно добрый, все теперь понялъ. Словно молнія озарила его умъ. Его нжное сердце было глубоко тронуто. Видъ двухъ малютокъ, котовыхъ онъ очень любилъ, на рукахъ этой женщины растрогалъ его до глубины души. Его сердце исполнилось почтительной любовью, благоговйное воспоминаніе объ Анн слилось съ этимъ новымъ чувствомъ. Онъ не прочелъ ни одного романа, былъ чуждъ всякой литературы, и неслыханная милость, посланная ему Богомъ, ни на одну минуту не возбудила въ немъ фатовства.
Чрезъ нсколько мсяцевъ Эмма и Эмиль были повнчаны. Теперь вс увидли то, чего не съумли замтить раньше. Весь околотокъ интересовался этой свадьбой, Эмму очень любили за ея доброту. Общественное мнніе, обыкновенно не очень благосклонное къ монахинямъ, уходящимъ изъ монастыря, было къ ней очень снисходительно. Ея остриженные волосы скрылись подъ красивымъ головнымъ уборомъ, ея грудь, опавшая отъ бичеванья, приняла свои прежнія формы и она уже не казалась старше своихъ двадцати четырехъ лтъ. Вс были рады возвращенію въ свтъ той, которую считали навсегда погребенной.
Моя сестра полагала, что никогда сердце женщины не испытало такой радости, какую ощущала эта героиня врной любви. Ея страсть, безмолвная въ теченіи пяти лтъ и только усиленная страданіями, стала частью ея самой. Во всю послдующую жизнь ни любовь, т. е. ея счастье, нисколько не уменьшилась. Безмолвное спокойствіе, которымъ она пользовалась въ теченіи пяти лтъ, проведенныхъ въ монастыр, и которое было такъ сильно потрясено колоколомъ, возвстившимъ смерть ея соперницы, продолжалось и не было омрачено ни малйшей тнью до самой ея смерти.
Ея мужъ, видя передъ собою это чудесное доказательство врной любви, привязался къ ней всей душой. Не смотря на свою мелкую натуру, Эмиль понималъ, какое несравненное сокровище даровало ему небо, и его чувство къ жен обратилось въ религіозное поклоненіе.
Въ ней же всего сильне было чувство безграничнаго восторга. ‘Я побдила’ — была господствующая мысль всей ея жизни. Воспоминаніе о монастыр всегда было ей дорого. Она каждый годъ возвращалась туда на нсколько дней. Ея благочестіе было инстинктивное и потому не мшало ея любви. Она хранила свое монастырское платье, а власяница висла надъ ея постелью, она часто разсказывала своему мужу все, что вытерпла ради него, и какъ въ теченіи пяти лтъ умерщвляла свою плоть, чтобы сохранить свою любовь. За то теперь она вкусила полнйшее блаженство, ни разу и ничмъ не омраченное. Она ужасно рискнула: монастырь могъ истощить въ ней источникъ любви, а воспоминаніе объ Анн могло пережить ее. Это ее не остановило. Любовь, пять лтъ сдерживаемая, проявлялась теперь во всей своей сил и двадцать пять лтъ она утопала въ блаженств.
У нихъ было восемь человкъ дтей, которыхъ они ничмъ не отличали предъ двумя дочерьми бдной Анны. Они хорошо воспитали ихъ, ихъ сыновья стали честнйшими людьми. Въ нихъ не было ни капли литературнымъ тонкостей, это были безхитростные люди, никакая задняя мысль не нарушала ясности ихъ души. Къ счастію, въ этихъ отдаленныхъ мстностяхъ ничего не читаютъ, литературная лихорадка, эта нравственная зараза нашего времени, туда не проникаетъ. Идеальная любовь замняла имъ подкожное впрыскиваніе морфія.
Они жили крайне уединенно, въ невзрачномъ домик, близь моря, въ густомъ буковомъ лсу. Снаружи подобныя жилища кажутся склепами, невидимому это пріюты отчаянія. Но не торопитесь съ своимъ приговоромъ — внутри они полны тихимъ семейнымъ счастьемъ. Маленькіе садики, окруженные высокими заборами, служатъ олицетвореніемъ скромной жизни обитателей. Прудъ съ мельницей, сначала дйствуетъ на васъ непріятно, но потомъ вы полюбите окаймляющія его ивы и покрывающіе его поверхность желтые кувшинчики.
Въ такомъ зеленющемъ, уединенномъ и замкнутомъ гнздышк провели свою жизнь Эмма и Эмиль. Черезъ нсколько лтъ ихъ исторія позабылась, почти никто не зналъ ихъ. Пламенная любовь предпочитаетъ уединеніе: она ни въ комъ не нуждается. Вдали отъ всхъ Эмма жила какъ въ раю, безконечно наслаждаясь своимъ невозмутимымъ счастьемъ. Говорятъ, любовь не бываетъ, безъ бурь. Какое ребячество! Страсть иметъ свои неровности, но нтъ бурь въ истинной любви.
Счастье Эммы со времени ея побды было словно безпредльное море, безъ приливовъ и отливовъ. Рука самой смерти почти не коснулась ея. Жизнь оставила ее потому, что пришелъ часъ ей окончиться. Она умерла пятидесяти лтъ безъ всякой болзни. Такое безграничное прочное счастье исчезаетъ, не причиняя горечи, потому что оно кончается только съ послднимъ вздохомъ.
Моя сестра разсказывала мн эту исторію, какъ примръ любви, какъ она ее понимала. Она съ уваженіемъ относилась къ Эмилю, для котораго такая чудная женщина обрекла себя на суровуюжизнь, обезпечивая ему свою исключительную любовь. Пять лтъ она не видала ни одного мужчины. Она отважно шла на встрчу вчному заключенію. Какъ во всякой битв, на карту была поставлена жизнь. Побды достойны только смлые. Счастье то же, что слава: чтобы заслужить его, надо имть много отваги и все поставить на карту.
Однажды я сказалъ сестр, что Эмма слишкомъ многимъ жертвовала ради такого посредственнаго человка.
— Что-жъ такое! отвчала она. Конечно, онъ не заслуживалъ такого счастья, но кто-же заслуживаетъ своего счастья. Въ томъ то и ошибка вашихъ парижскихъ литераторовъ, что они воображаютъ, будто одни только великіе люди достойны любви. Какое ребячество! Когда нибудь ты увидишь, какъ все это смшно. Я понимаю, что можно любить героевъ, которые спасали свое отечество, но холстомаратели и бумагомаратели ничего не говорятъ женскому сердцу.
Она часто возвращалась къ этой тэм. Она сильно возставала противъ нелпаго поклоненія слав, что составляетъ одну изъ глупостей нашего времени, и находила смшнымъ, чтобы женщина требовала извстности отъ своего мужа. Она, далеко не насмшница, умно осмивала женщинъ, которыя ищутъ себ въ жених необыкновеннаго человка, и не желала себ такого мужа, который принадлежалъ бы всмъ. Она думала, что когда женщина выходитъ замужъ за знаменитаго человка, то онъ не будетъ принадлежать ей всецло, такъ какъ онъ боле или мене уже принадлежитъ всмъ.
Какъ бы я желалъ, чтобы было написано новое ‘Morale en Action’ о добродтельной любви и простымъ слогомъ были бы разсказаны героическіе случаи, подобные исторіи Эммы! ‘Morale en Action’ имла на меня въ дтств больше вліянія, чмъ вс другія книги, исключая Телемака. Говорятъ, что такія книги вышли теперь изъ моды,— тмъ хуже для моды. Я думаю, что, величайшій успхъ въ нашемъ вк имла бы книга, изображающая людей такими, какими они должны быть, ужъ слишкомъ много описываютъ ихъ такими, каковы они въ дйствительности.
Конечно, слдуетъ различатъ, чему мы можетъ подражать и чмъ мы можемъ восхищаться. Въ примрахъ для подражанія всегда должно быть что нибудь житейское, обыкновенное, практическое примненіе образцовъ должно быть всмъ доступно. Но чтобы добиться отъ людей исполненія простой обязанности, надо показать имъ примры людей, которые длали боле, того что обязаны. Добродтель поддерживается героями и женская добродтель — одинъ изъ краеугольныхъ камней мірового зданія. Женщина несетъ повинность добра. Ей нтъ никакого дла до истины, но глаза честной двушки краснорчиве доказываютъ существованіе добра, чмъ вс разсужденія метафизиковъ.
Вотъ что влечетъ меня всегда въ минуты досуга размышлять о самомъ священномъ проявленіи жизни, вотъ почему мн доставляютъ столько удовольствія высокіе примры благородной любви, которая борется съ долгомъ и возвышаетъ только и себя и его.
Профанація любви въ легкомысленной парижской литератур позоръ нашего вка. Любовь только тогда иметъ всю свою цну, когда она стснена требованіями долга.
Узкимъ обязанностямъ соотвтствуютъ и узкія идеи. Вра женщинъ — добродтель и ее нужно уважать, какъ вс женскія добродтели. Ошибаются т, кто думаетъ, что мы хотимъ привить женщинамъ наши философскія теоріи. Напротивъ, мы часто бываемъ очень рады, если женщины насъ не слушаютъ. Мы одобряемъ ихъ предвзятую мысль не слушать того, что ослабило бы ихъ героическую ршимость. Достаточно для насъ одного предположенія, что он, немного притворяясь, согласны съ нами.
Женщина намъ часто нравится именно тмъ, что она намъ сопротивляется. Женщина, которая похожа на насъ, намъ антипатична. Мы ищемъ въ женщинахъ противуположное намъ самимъ. Слабоуміе, неврныя сужденія, узкіе взгляды, невжество, суевріе — противны въ мужчинахъ, но вызываютъ у насъ улыбку, когда мы видимъ ихъ въ женщин. Намъ нравится, если женщины бранятъ наши зрлыя произведенія, ихъ негодованіе насъ восхищаетъ, потому что мы видимъ возвышенное чувство, лежащее въ основ ихъ презрнія, и мы ни мало не смущаемся, зная, что относительно науки мы правы.
Я завидую тому, что случилось на одной изъ ученыхъ лекцій моего почтеннаго товарища Броунъ-Секара. Одна дама, противница вскрытія тла у живыхъ животныхъ, въ азарт ударила его зонтикомъ. Конечно, эта достойная особа ошибалась, вивисекція съ осторожной заботливостью, съ какой она производится, причиняетъ очень мало страданій животнымъ и сама по себ очень безвредна, но заблужденія, происходящія отъ доброты, намъ нравятся въ женщин. Мы любимъ, чтобы умъ женщины оставался несовершеннымъ, хотя не желаемъ, чтобы она не управляла неограниченно міромъ.
Во всемъ, впрочемъ, да будетъ воля Божья!
Міръ хорошъ такъ, какъ онъ есть, я былъ бы въ отчаяніи, если бы хоть чмъ нибудь способствовалъ уменьшенію благочестія женщинъ. Нжность и слабость составляютъ тотъ восхитительный даръ, который достался на ихъ долю. Въ мое послднее путешествіе по Бретани я былъ необыкновенно счастливъ, видя, что молодыя двушки были такъ же милы и скромны, какъ пятьдесятъ лтъ тому назадъ. Мое единственное желаніе, чтобы это такъ продолжалось, я умру спокойно, если сохраню за могилой сознаніе, что женщины все такъ же прелестны и любовь такъ же прекрасна, какъ при мн.
Многіе высокіе умы мечтаютъ о переселеніи душъ. Признаюсь, эта мысль мн никогда не улыбалась, но если что нибудь изъ этихъ мечтаній осуществимо, то я желалъ бы въ награду за всю мою умственную работу возродиться женщиной, чтобы имть возможность изучить два вида человческой жизни, чтобы понять двойную поэзію всего существующаго. Я дйствительно довольно мыслилъ и соображалъ, мн хотлось бы говорить по-женски, думать какъ женщина, молиться какъ женщина, мыслить какъ женщина. Пока же я еще въ этомъ мір, я желаю уврить васъ, возлюбленныя сестры, что я никогда не питалъ къ вамъ никакого дурного чувства, что часто даже ваше благочестіе возбуждало во мн сердечную радость. Видя, что вы такъ религіозны, я говорилъ себ: ‘если есть, что либо опасное въ моихъ мысляхъ, то ваша религіозность такой противовсъ, при существованіи котораго я могу свободно высказывать свои мысли’.