БЕРНАРЪ
БЕРНАРЪ
Повсть для охотниковъ.
Александра Дюма.
‘Вашъ покорный слуга
‘Бернаръ,
начальникъ лсничихъ’.
‘Отечественныя Записки’, No 10, 1846
Бернар, Дюма Александр, Год: 1844
Время на прочтение: 19 минут(ы)
То, что я хочу разсказать вамъ теперь, будетъ не романъ, не повсть, не драма, а просто воспоминаніе молодости, одно изъ происшествій, которыя встрчаются ежедневно. Если мой разсказъ немножко разукрасится, то это не отъ таланта романиста, не отъ искусства историка, а единственно отъ необыкновеннаго характера героя. Скажемъ прежде всего, что герой нашъ былъ простой лсничій.
Я родился въ стран прекрасной и полной дичи. Отецъ мой, страстный охотникъ, еще въ дтств вложилъ мн въ руки ружье, и я двнадцати лтъ былъ уже прекраснымъ браконьеромъ.
Говорю ‘браконьеромъ’, потому-что долженъ былъ стрлять всегда исподтишка. Я былъ еще молодъ, и потому не могъ получить право носить оружіе, и не былъ столь важенъ, чтобъ получать приглашенія отъ людей, имющихъ это преимущество, наконецъ, инспекторъ лсовъ, въ Вилье-Коттр человкъ превосходный, который былъ моимъ родственникомъ и котораго дружбу я никогда не забуду, нашелъ, что для моей будущности гораздо-полезне изъяснять ‘Георгики’ и ‘Viris’, нежели убивать кроликовъ или стрлять куропатокъ, и потому строго запретилъ всмъ лсничимъ безъ особеннаго его позволенія пускать меня охотиться въ его участкахъ.
Однакожь, такія предосторожности не помшали мн заниматься ремесломъ браконьера. Матушка, вполн раздлявшая мннія инспектора и боявшаяся безпрестанно всякаго несчастнаго случая, держала мое ружье взаперти и выносила его только въ торжественные дни, въ т дни, когда самъ господинъ Шоленъ (такъ звали инспектора) приходилъ къ намъ и, какъ-бы въ награду за недльное прилежаніе, говорилъ мн: ‘Пойдемъ, мой другъ Дюма, въ дорогу, но не забудь: это только сегодня, и то за хорошій отзывъ аббата’. Ахъ! такіе дни были для меня великими праздниками… Я надвалъ тогда свои охотничьи сапоги, брюки и куртку, перекидывалъ черезъ плечо легкое одноствольное ружье моего отца и гордо бокъ-о-бокъ шелъ вдоль города съ охотниками, сопровождаемый лаемъ собакъ и желаніями нашихъ сосдей, которые провожали насъ взорами, стоя у дверей домовъ своихъ.
Но такое разршеніе случалось не чаще, какъ разъ въ мсяцъ, и потому я, въ-продолженіе остальныхъ двадцати-девяти дней, находилъ иногда средство замнять свое ружье, бывшее взаперти, другимъ оружіемъ собственнаго изобртенія. Это былъ длинный пистолетъ временъ Лудовика XIV, къ которому я придлалъ ложе. При наступленіи вечера, ложе клалъ я въ карманъ, а стволъ пряталъ подъ куртку. Взявъ потомъ, для устраненія всякаго подозрнія, въ руки серсо или воланъ, я невинно выходилъ на границу лса. Тамъ, бросивъ игрушки въ-какой-нибудь уголъ, забирался въ ровъ, ложился на брюхо, заряжалъ пистолетъ и дожидался…
Если кроликъ по неосторожности выходилъ на свободу и былъ отъ меня въ двадцати или тридцати шагахъ, то могъ наврное считать себя погибшимъ. Если, вмсто кролика, являлся заяцъ, съ нимъ случалось то же самое.
Разъ вышла дикая коза, и я подкараулилъ ее такъ же хорошо, какъ подкарауливалъ зайцевъ и кроликовъ.
Различнаго рода дичью дарилъ я своихъ пріятелей, а они, съ своей стороны, вроятно, желая, чтобъ подобные подарки продолжались, снабжали меня свинцомъ и порохомъ.
Сверхъ-того, нужно сказать, что почти вс стражи прежде охотились съ моимъ отцомъ и хорошо помнили его щедрость. Что же касается до другихъ, то они также служили подъ его вдомствомъ и по его протекціи попали въ лсничій.
Словомъ, вс эти люди, надявшіеся меня видть въ-послдствіи такимъ же великодушнымъ генераломъ (такъ звали батюшку), какъ и онъ, заключили со мною дружескій контрактъ и приглашали меня прогуливаться съ собою по участку, при первой стойк собаки, они оглядывались кругомъ, чтобъ осмотрть, нтъ ли кого посторонняго, и потомъ давали ружье въ мое распоряженіе. Тогда я подкрадывался по кустарнику, гд останавливался Касторъ, спугивалъ добычу, и обыкновенно случалось такъ, что кроликъ, проведшій ночь въ норк, проводилъ слдующій за тмъ вечеръ въ кострюл.
Однимъ изъ такихъ моихъ покровителей быль Бернаръ, жившій на суассонской дорог не боле, какъ въ разстояніи полумили отъ Вилье-Коттр, въ новомъ дом, выстроенномъ г. Віоленомь для его свиты. Этого лсничаго звали Бернаръ-Новый-Домъ. Въ т времена, т. е. около 1818 и 1819 годовъ, онъ былъ лтъ тридцати-двухъ, съ открытымъ лицомъ, блокурыми волосами и голубыми глазами. Густые бакенбарды окружали его веселое лицо, и Бернаръ, сверхъ-того, обладалъ силою Геркулеса, которою славился на три мили въ окружности.
Бернаръ былъ готовъ на все везд и всегда, ночью и днемъ, утромъ и вечеромъ. Онъ зналъ, далеко ли находится отъ него зврь, ибо умлъ по цлымъ милямь замчать слдъ. Когда охота назначалась около Новаго Дома, и Бернаръ выгонялъ звря, уже напередъ знали, съ кмъ будутъ имть дло, и если съ кабаномъ, то именно столькихъ-то лтъ. Самая отдаленная берлога не скрывалась отъ него боле полугода. Все это въ особенности занимало прізжавшихъ къ намъ парижскихъ охотниковъ, что же касается до насъ, то, получивъ подобное Бернару воспитаніе, мы не дивились такъ сильно, хотя сами не достигали такого совершенства.
Однакожъ и между нами Бернаръ занималъ какъ-бы мсто оракула.
Извстно, до какой степени присутствіе духа длаетъ человка безстрашнымъ, Бернаръ же и не вдалъ, что такое страхъ. Онъ никогда не отступалъ ни отъ человка, ни отъ звря, всегда слдилъ кабана до самой его берлоги, всегда аттаковывалъ браконьера въ самомъ невыгодномъ для него положеніи. Правда, Бернаръ приходилъ иногда съ царапинами на рукахъ или ляжкахъ, но эти раны не мшали ему, онъ какъ-то особеино cкоро зaживлялъ иxъ. При подобныхъ обстоительствахъ, онъ выносилъ изъ погреба бутылки три благо вина, выпyскалъ своихъ собакъ, потомъ ложился на оленью шкуру и заставлялъ Рокадора и Фанкаро лизать свои pаны, между-тмъ, самъ, для вознагражденія за потерянную кровъ, выпивалъ то, что принесъ изъ погреба.
Въ тотъ самый вечеръ онъ не выходилъ уже боле, но за то на дрyгой день являлся совершенно-здоровымъ. Бернаръ очень любилъ меня, потомучто онъ еще ребенкомь охотился съ отцомъ моимъ, зато я платилъ. ему тмъ же, всегда съ удовольствіемъ слушалъ тысячи различныхъ происшеcтвій, случавшихся съ нимъ и его дядею, Беpтлиномъ, во времена генерала. И потомy праздникъ для меня удвоивался, когда охота, на которую меня приглашалъ Вiолeнъ, была назначена у Новаго-Дома. Тогда мы хали, можно сказать, наврняка, и, своротивъ съ большой дороги въ проску, всегда встречали вдалек Бернара съ рогомъ въ рукахъ, онъ привтливо намъ кланялся, желая выразить, что зврь готовъ, и чтобъ мы не плошали. Сверхъ-того, пять или шесть бутылокъ вина и блый хлбъ дожидались насъ въ дом. Позавтракавъ и поблагодаривъ Бернара на хлбъ и за звря, отправлялись мы на охоту. Надобно замтить, что Бернаръ хотя и обожалъ жену свою, но за то иногда безъ причины былъ ревнивъ до невероятности. Его товарищи часто смялись надъ этимъ, но такія шутки оканчивались скоро, ибо Бернаръ становился блденъ какъ смерть, и тому, кто такъ неумстно задвалъ его живую рану, незалеченную собаками, говорилъ:
— Совтую теб замолчать, и замолчать тотчасъ же, иначе, я тебя заставлю молчать, и, поврь мн, это будетъ хуже.
Тогда насмшникъ останавливался, и нужно еще прибавить, что раздраженіе этой единственной слабой струны столь мощнаго человека мало-помалу становилось рже, и, можно было надяться, въ скоромъ времени совершенно исчезнетъ.
Однажды въ субботу я давалъ ужинать двумъ ястребамъ, назначеннымъ мною для охоты за жаворонками. Въ это время мимо шелъ г. Віоленъ.
— Ну что, милый, хорошо учился ты эту недлю? спросилъ онъ.
— Я былъ вторымъ.
— Да полно правда ли?
Вмсто отвта, я показалъ ему серебряный крестикъ, который носилъ на пуговиц, и который служилъ неоспоримымъ доказательствомъ.
— Въ такомъ случа, господинъ второй, я приглашаю васъ завтра травить вмст съ нами кабана.
Я запрыгалъ отъ радости.
— Но гд же, дядюшка?
— У Бернара, въ Новомъ-Дом.
— О! тмъ лучше, тмъ лучше, намъ будетъ весело…
— Надюсь…
— Вотъ-какъ вы его балуете! перебила матушка, показавшись на порог:— вмсто того, чтобъ помочь мн отучить его отъ страсти къ охот, которая влечетъ за собою столько несчастій, вы еще боле его пристращаете. Послушайте, я отдаю вамъ его только съ условіемъ, чтобъ онъ отъ васъ не отлучался.
— Будьте покойны: онъ будетъ подл меня.
— Ну такъ, еще! отвчала матушка, не умя отказать мн въ чемъ-нибудь.— Но если случится что-нибудь, помните, я умру съ печали, прибавила она тихо.
— Не бойтесь ничего, отвчалъ г. Віоленъ:— этотъ плутъ знаетъ свое ремесло, какъ свои пять пальцевъ. И такъ — ршено. Слышишь, завтра въ шесть часовъ?
— Благодарю, благодарю, дядюшка, я не заставлю себя дожидаться. Прощайте.
И, посадивъ ястребовъ на шестъ, я началъ приготовляться къ охот.
Приготовленія состояли въ мыть ружья, смазк замка и лить пуль.
Въ шесть часовъ утра, мы отправились. Въ-продолженіе дороги набирали мы стражей, дожидавшихся насъ почтительно, и потомъ, поворотивъ въ проску, замтили, наконецъ, издалека и Бернара съ рогомъ въ рук.
Онъ трубилъ съ такимъ радостнымъ видомъ, что нельзя было сомнваться въ успх съоты. Въ-самомъ-дл, прибывъ въ Новый-Домъ, мы узнали, что Бернаръ досталъ съ сосднихъ горъ прекраснаго и совершенно-взрослаго кабана.
Тогда г. Віоленъ прочелъ всмъ письмо, полученное отъ главнаго правленія лсами герцога Орлеанскаго, письмо это содержало въ себ жалобы владльцевъ на кабановъ за порчу, какую они причиняютъ, и требованіе истребить этнъъ животныхъ до послдняго.
Подобныя приказанія всегда съ удовольствіемъ принимаются стражею. Кабанъ — дичина чудесная, но за ней нельзя охотиться, а если по нечаянности кто и убьетъ кабана, то добычу отнимаютъ, и слдовательно, всякій выстрлъ приноситъ убытку по двнадцати су. Теперь же побдитель оставался полнымъ хозяиномъ,— а такая прибавка, какъ кабанъ, довольно-значительна.
Итакъ, объявлено было о продолженіи охоты до-тхъ-поръ, пока вс кабаны сосднихъ лсовъ не истребятся. Что касается до меня, я радовался не мене стражей, потому-что вполн надялся быть на одной изъ этихъ охотъ.
Мы отправились, но не ране, какъ на-завтра и похваставъ хорошенько. Извините за выраженіе, но у охотниковъ оно въ большомъ употребленіи. Хотя каждый зналъ другъ друга такъ хорошо, что не могъ лгать передъ нимъ, однакожь, вс откровенно признавали того лучшимъ, кто считался искусне всхъ. Самые сильнейшіе были Бертелинъ, дядя Бернара, Мона, у котораго за нсколько времени передъ тмъ оторвало кисть лвой руки, и который отъ этого началъ стрлять еще лучше, наконецъ Мильдетъ, длавшій пулею непонятныя вещи.
Не нужно и говорить, что неловкіе подвиги были осмяны громко.
Къ числу послднихъ принадлежалъ Пикетъ (переименованный не знаю почему въ Бобино), который хотя и слылъ за умнаго человка (что было правда), но считался также и худшимъ стрлкомъ изъ всей труппы (что было тоже правда).
Итакъ, вс признавали геройство Бертелина, Мона и Мильдета, точно такъ же, какъ вс безжалостно смялись надъ Бобино.
На такія шутки Бобино отвчалъ самой ужасной нескладицей, которой его провинціальный выговоръ придавалъ еще боле занимательности.
Прибывъ на мсто, откуда выгоняли кабана, мы, по приказанію Бернара, затихли. Ни малйшаго шума не было слышно. Бернаръ разсказалъ свой планъ инспектору, и тотъ шопотомъ передавалъ всмъ приказанія.
Въ-слдъ за тмъ, мы расположились вокругъ самки, которую Бернаръ готовился спугнуть. Господинъ Віоленъ сдержалъ свое слово и поставилъ меня между собою и Мона, приказавъ строго не отходить отъ дуба, для того, чтобъ, въ случа неудачнаго выстрла и нападенія кабана на меня, я могъ схватиться за сукъ, приподняться и пропустить кабана подъ собою.
Боле-искусные охотники хорошо знаютъ, какъ этотъ маневръ совершается въ такихъ случаяхъ. Спустя десять минутъ, всякій былъ на своемъ мст. Сигналъ подали, и въ-слдъ за тмъ послышался перемежающійся лай собакъ Бернара, напавшихъ на слдъ и показывавшихъ этимъ свое приближеніе къ-зврю. Потомъ послышался трескъ деревьевъ.
Я видлъ, какъ промелькнуло мимо насъ что-то, но какъ я не смлъ тронуться съ мста, то это что-то и скрылось. Мона выстрлилъ на удачу, но пуля не попала въ звря, потому-что Мона наклонилъ голову и самъ сознался въ этомъ. Немножко-подале раздался другой выстрлъ, еще дале третій, и наконецъ послышался голосъ Бобино. Всякій хотя и зналъ, кто зоветь, однакожь вс побжали къ мсту зова, боясь какой-либо оплошности съ своей стороны противъ общихъ правилъ травли.
Но къ всеобщему удивленію, вс нашли Бобино спокойно-сидящаго на кабан и выскающаго огонь для трубки, которую онъ держалъ въ зубахъ.
Отъ его выстрла зврь свернулся какъ кроликъ и не тронулся съ мста.
Можно вообразить, какой потокъ поздравленій посыпался на побдителя, который, все еще важно сидя на трофеяхъ, надлялъ всхъ отвтами пополамъ съ табачнымъ дымомъ.
— Вотъ-какъ мы отдлываемъ этихъ маленькихъ зврковъ, мы провинціалы!.. Въ-самомъ-дл, выстрлъ былъ превосходный, пуля прошла позади уха.
Сами Мона, Бертелинъ и Мильдетъ не могли сдлать лучше.
Бернарь пришелъ послдній.
— Что за чортъ, Бобино! кричалъ онъ еще издалека:— говорятъ, кабанъ какъ сумасшедшій кинулся на тною пулю.
— Да, кабанъ ли кинулся на пулю или пуля на кабана, не знаю, но бдный Бобино пріобрлъ запасъ на зиму, это врно, и только тотъ будетъ приглашенъ покушать кабана, кто самъ можетъ мн отплатить тмъ же. Что же касается до инспектора, прибавилъ Бобино, почтительно снимая фуражку: — онъ сдлаетъ мн большую честь, если пріидетъ отвдать произведеніе кухни Бобины.— Такъ всегда Пикетъ называлъ свою жену, ибо весьма натурально, если онъ Бобино (Bobino), то жена его должна быть Бобина (Bobine).
— Спасибо, Пикетъ, спасибо, я не откажусь, отвчалъ инспекторъ.
— Pardieu, Бобино! сказалъ Бернаръ: — такъ-какъ ты не всякій день стрляешь такъ удачно, то тебя нужно, съ позволенья инспектора, наградить.
— Награди, мой другъ, награди, многіе заслуживающіе мене меня, были отличены. И Бобино хладнокровно продолжалъ курить трубку, междутмъ, какъ Бернарь вынулъ ножикъ и, подошедъ къ задней части убитаго животнаго, съ одного маха отрзалъ ему хвостъ.
Кабанъ испустилъ тяжелое хрипніе.
— Это что еще? сказалъ Бобино въ то время, какъ Бернарь привязывалъ хвостъ къ пуговиц побдителя: — это что еще? Кажется, ты, дружокъ былъ при послднемъ издыханіи.
Кабанъ захриплъ въ другой разъ и пошевелилъ лапой.
— Хорошо, дружокъ, мы теб припомнимъ пулю, и это будетъ очень-забавно.
Едва Бобино кончилъ свою рчь, какъ очутился въ десяти шагахъ отъ кабана, съ запыленнымъ носомъ и изломанною трубкою.
Кабанъ, оглушенный, теперь отъ операціи Бернара снова возвратился къ жизни. Сбросивъ съ себя тяжесть, онъ всталъ на ноги, но все еще шатался.
— А! pardieu! вскричалъ Віоленъ:— это презабавно, оставьте-ка его на минутку, такъ онъ оживетъ снова.
— Стрляйте по немъ, стрляйте! перебилъ Бернаръ, ища своего ружья, которое онъ для удобнйшей операціи отложилъ-было въ сторону.
Но уже было поздно: собаки, видя кабана, кинулись на него, одн схватили за уши, другія за ляжки и вскор не стало ни одного виднаго мста, куда можно было бы попасть пулею. Между-тмъ, кабанъ, увлекая за собою всхъ собакъ, тихонько подошелъ ко рву, поворотилъ въ кустарникъ и наконецъ совершенно скрылся изъ вида, сопровождаемый Бобино, который, взбсившись отъ неудачи, хотлъ заслужить награду вторично.
— Держи, держи, Бобино, его за хвостъ! кричалъ Бернаръ: — держи, держи!
Вс захохотали.
Раздались два выстрла, и вскор показался Бобино съ поникшею головою. Онъ далъ промахъ, и кабанъ въ сопровожденіи лаящихъ собакъ быстро удалялся.
Мы охотились за нимъ цлый день, ушли отъ мста на пять ль и возвратились уже вечеромъ, но все напрасно: кабанъ скрылся, и никто съ-тхъ-поръ не видалъ его. Бернаръ объявилъ сосдямъ, что если кто убьетъ нечаянно кабана безъ хвоста, и если пожелаетъ имть его цльнымъ, то можетъ получить хвостъ у Бобино,— но и это не имло успха.
На этотъ разъ, если охота была и занимательне обыкновеннаго, то покрайней-мр она не исполнила предписанія, въ которомъ повелвалось убивать, а не англизировать кабановъ.
А потому, оставляя стражу, инспекторъ назначилъ слдующую охоту въ четверкъ, приказавъ притомъ постараться пригнать кабановъ какъ-можно-боле. Въ четверкъ былъ праздникъ, и я усплъ выпросить не только-что позволеніе г. Віолена на участіе въ слдующей охот, но даже получилъ приглашеніе и на воскресенье.
На этотъ разъ, създъ былъ назначенъ въ Регар-Сент-Юбръ.
Мы явились на мсто съ г. Віоленомъ тогда, какъ уже вс собрались.
Три звря были приготовлены: одна самка и два самца.
Не нужно, я думаю, говорить, что вс спрашивали у Бобино встей о его кабан. Но, кром хвоста, который онъ имлъ благоразуміе оставить у пуговицы, н осталось никакого слда.
Изъ трехъ найденныхъ кабановъ къ ныншнему дню, одинъ находился въ участк Бертелина, другой въ участк Бернара, а третій въ участк Мона.
Начали съ ближайшаго, т. е. съ самца, выставленнаго Бертелиномъ. Но прежде, нежели зврь вышелъ изъ засады, онъ былъ уже убитъ пулею Мильдета, которая попала ему прямо въ сердце. Перешли къ другому, и какъ этотъ другой былъ весьма-недалеко отъ перваго, т. е. въ округ Бернара, то мы сперва захали въ Новый-Домъ, а потомъ уже, закусивъ виномъ и хлбомъ, отправились на травлю. Засаду расположили. Г. Віоленъ, исполняя свое общаніе, помстилъ меня между собою и своимъ обыкновеннымъ спутникомъ, Франсуа. За Франсуа слдовалъ Мона, дале — не знаю кто. На этотъ разъ, дло было съ самкою.
Бернаръ съ пикою въ рукахъ пошелъ къ берлог, и, минуту спустя, кабанъ выпрыгнулъ, но обыкновенію стуча отъ злобы клыками. Г. Віоленъ, за которымъ была очередь, сначала выстрлилъ два раза, но не попалъ, за нимъ послдовалъ и я, но какъ въ кабана выстрлъ мой былъ еще первымъ, то не мудрено, что и я также промахнулся. Франсуа тоже выстрлилъ въ свое время, и его пуля попала въ туловище кабану. Кабанъ поворотилъ подъ прямымъ угломъ и съ быстротою молніи кинулся на виновника своей раны. Франсуа почти въ упоръ выстрлилъ другой разъ, но тутъ же охотникъ и кабанъ слились въ одну массу, и крикъ боли разнесся по воздуху. Франсуа, опрокинутый на спину, готовился къ ужасной смерти быть растерзану клыками разсвирпелаго животнаго. Мы вс бросились на помощь къ несчастному, по повелительный голосъ остановила насъ. ‘Не трогайтесь съ мста’! кричалъ голосъ. Мы увидли Мона, цлившагося въ ужасную группу. На одно мгновеніе стволъ ружья и охотникъ сдлались неподвижны какъ статуя, потомъ раздался выстрлъ, и животное, раненное въ плечо, шага на четыре откатилось отъ своей жертвы.
— Спасибо, старикъ! сказалъ Франсуа, становясь на ноги: — если ты когда-нибудь будешь во мн нуждаться, я готовъ на жизнь и смерть.
— Не стоитъ благодарности, отвчалъ Мона. Мы вс сбжались къ Франсуа, онъ былъ укушенъ въ руку, вотъ и все, но это ничто въ сравненіи съ тмъ, чему онъ подвергался. Уврившись въ маловажности раны, вс обратились съ поздравленіями къ Мона. Но такъ-какъ это случилось съ нимъ не въ первый разъ, то Мона принималъ поздравленія подобно человку, непонимающему, что находятъ не обыкновеннаго въ простомъ дл, по его мннію, столь легко исполнимомъ. Отъ людей мы перешли къ зврю. Въ самку попали дв пули Франсуа, одна изъ нихъ расплющилась о бедро, почти не пробивъ кожи, другая скользнула по ляжк, проведя кровавую борозду.
Пуля же Мона, какъ мы сказали, попала въ плочо и убила ее наповалъ.
Раздливъ добычу собакамъ, вс отправились на охоту, какъ-будто ничего не случилось, или лучше, какъ-будто предчувствуя, что въ конц охоты случится происшествіе несравненно-важне разсказаннаго нами.
Третье нападеніе долженствовало быть въ участк Мона. По обыкновенію, приняты были вс предосторожности и, какъ длалось въ прежнихъ бояхъ, сдлали облаву. На этотъ разъ, я былъ между г. Віоленомъ и Бертелиномъ.
Теперь Мона въ свою очередь вошелъ въ ограду, чтобъ спугнуть звря.
Спустя пять минутъ, лай собакъ возвстилъ, что кабанъ приближается. Раздался выстрлъ, и въ то же мгновеніе я увидлъ, какъ песчаникъ, лежащій въ сорока шагахъ отъ меня, разлетлся въ дребезги, потомъ послышался, по моему направленно, жалобный крикъ. Я обернулся и увидлъ Бертелина, держащагося одною рукою за втвь дерева, а другою за бокъ.
Онъ мало-по-малу опускался, и наконецъ, испуская глубокіе вздохи, упалъ на землю.
— На помощь! вскричалъ я:— на помощь! Бертелинъ раненъ!
Я подбжалъ къ нему вмст съ г. Віоленомъ, и вся цпь охотниковъ приближалась къ намъ.
Бертелинъ былъ безъ чувствъ, мы его подняли: кровь текла ручьемъ изъ раны, полученной въ лвую ляжку, пуля осталась въ тл. Вс собрались вокругъ умирающаго и спрашивали взглядами, кто изъ насъ выстрлилъ такъ неудачно. Но вдругъ взорамъ всхъ представился Бернаръ, выходящій изъ лса безъ фуражки, блдный какъ привидніе, съ дымящимся карабиномъ въ рукахъ.
— Раненъ? раненъ? кто говоритъ, что мой дядя раненъ? кричалъ онъ.
Никто не отвчалъ, но только вс показали ему на умирающаго, у котораго шла кровь горломъ.
Бернаръ съ пылающими глазами, съ влажнымъ лбомъ, съ всклоченными волосами, сначала приблизился къ раненному, потомъ испустилъ ужасный вопль и, сломавъ ложе своего карабина объ дерево, отбросилъ стволъ шаговъ на 50 въ сторону.
Немного спустя, Бернаръ упалъ на колни, прося прощенія у умирающаго, но тотъ уже закрылъ глаза, чтобъ никогда ихъ не открывать боле.
Немедленно связали носилки, и, положивъ на нихъ раненнаго, перевезли въ домъ Мона, который стоялъ отъ мста происшествія не дале 300 или 400 шаговъ.
Бернаръ шелъ возл носилокъ, не говоря ни слова, не проливъ ни одной слезы. Въ это время, одинъ изъ стражей, свъ на лошадь инспектора, поскакалъ искать доктора въ городъ. Докторъ прибыль спустя полчаса и утвердилъ то, что многіе уже подозрвали, т. е. что рана была смертельна.
Надобно было объявить это жен раненнаго. Инспекторъ взялся быть горестнымъ посланникомъ и вышелъ изъ комнаты. Тогда Бернаръ всталъ и, приблизясь къ нему, сказалъ:
— Ахъ, г. Віоленъ! знайте, что пока Бернаръ живъ, онъ не пожалетъ ничего для вдовы и если она хочетъ жить у меня, то будетъ принята какъ моя мать.
— Да, Бернаръ, да, сказалъ Віоленъ: — я знаю, ты славный малый, но что же длать? это не твоя ошибка.
— О! о! господинъ инспекторъ, если вы скажете мн еще нсколько такихъ словъ, я заплачу.
— Плачь, другъ мой, плачь, отвчалъ г. Віоленъ: — это теб поможетъ.
— О! Боже мой! Боже мой! вскричалъ наконецъ несчастный, зарыдавъ и падая въ кресла.
Ничто въ свт не трогало меня еще такъ сильно, какъ эта мощная натура, сраженная горестью. Видъ этого же самаго умирающаго человка не взволновалъ бы меня такъ, какъ слезы Бернара.
Мы ушли одинъ посл другаго изъ комнаты умирающаго, гд остались только докторъ, Бернаръ и Мона.
Ночью Бертелинъ умеръ.
Въ слдующее воскресенье, назначили еще охоту. Създъ быль указанъ въ Волчьемъ-Кустарник. Инспекторъ созвалъ всхъ, исключая Бернара, по тотъ, не смотря ни ни что, явился по должности. Онъ прибылъ вмст съ другими, но только безъ ружья и карабина.
— Зачмъ пришелъ ты? спросилъ Віоленъ.
— За тмъ, что я начальникъ стражи, господинъ инспекторъ.
— Но я не приглашалъ тебя.
— Да! да, я понимаю и благодарю за это. Но служба стоитъ всего. Богъ свидтль, я далъ бы жизнь свою, чтобъ не случилось того, что было. О! одно только меня терзаетъ, г. Віоленъ: — онъ умеръ не простивъ меня.
— Какъ же хочешь ты, чтобъ онъ тебя простилъ? Онъ не зналъ даже, кто такъ несчастливо выстрлилъ.
— Да, онъ не зналъ этого въ минуту своей смерти. Бдняжка! за то онъ узналъ все тамъ — на неб. Говорятъ, мертвые знаютъ все…
— Полно, Бернаръ, ободрись.
— Бодрость у меня есть, г. Віоленъ. У меня она есть, но, видите ли, мн бы хотлось, чтобъ онъ простилъ меня. Потомъ, наклонясь къ уху инспектора, Бернаръ сказалъ:
— Посмотрите, со мною случится несчастіе именно потому, что я не прощенъ.
— Ты бредишь, Бернаръ.
— Можетъ-быть, но я такъ думаю.
— Въ такомъ случа молчи, а если хочешь говорить, то говори о другомъ. Зачмъ ты не взялъ ружья или карабина?
— Потому-что во всю свою жизнь я не трону уже ни ружья, ни карабина.
— Чмъ же ты убьешь кабана, если онъ не поддастся собакамъ?
— Чмъ я его убью, сказалъ Бернаръ:— чмъ?.. Я убью его вотъ этимъ,— и онъ вытащилъ ножъ.
Г. Віоленъ пожалъ плечами.
— Пожимайте плечами сколько угодно, г. Віоленъ, но это такъ будетъ. Причиною того, что я убилъ дядю, были проклятые кабаны. Хорошо же, ружьемъ я не чувствовалъ, какъ ихъ убивалъ, между-тмъ, какъ ножемъ будетъ иначе. Да притомъ, чмъ же ржутъ свиней? Ножемъ. Ну, а кабанъ та же свинья.
— Если ты не хочешь ничего слушать, то длай какъ знаешь.
— Предоставьте вс на мою волю.
— Впередъ, господа, впередъ! сказалъ инспекторъ.
Все началось, какъ обыкновенно, но въ этотъ разъ хотя и попало три или четыре пули, кабанъ обратился въ бгство и только по прошествіи пяти или шести часовъ началъ драться съ собаками.
Вс охотники отъ усталости не могли боле стоять на ногахъ, крики на минуту замолкли, ибо мы, ходя взадъ и впередъ, сдлалиболе 10 ль, но лишь только услышали мы лай собакъ, боровшихся съ кабаномъ, силы наши возобновились, и мы побжали къ опушк лса, откуда слышался шумъ. Дло происходило въ молодомъ лсу, гд деревья были не выше 12 футовъ, по-мр-того, какъ мы приближались, шумъ удвоивался, и отъ времени до времени сверхъ вершинъ деревьевъ виднлись собаки, летящія лапами вверхъ и воющія съ отчаяніемъ. Лишьтолько падали он на землю, какъ тотчасъ же вскакивали снова и бросались на кабана. Наконецъ, мы достигли прогалины, 25 или 30 собакъ напали вдругъ, 10 или 12 были ранены, у другихъ распороты животы, но эти благородныя животныя не чувствовали боли и возвращались въ борьбу, топча ногами свою внутренность, это зрлище было въ одно и то же время прекрасно и ужасно.
— Ну Мона, сказалъ г. Віоленъ: — кончимъ дло, стрляй въ этого шутника.
— Что? что говорите вы, г. инспекторъ? вскричалъ Бернаръ, отводя дуло ружья, которое поднялъ Мона.— Стрлять въ кабана? Да для него довольно одного удара ножомъ. Подождите немного, и вы увидите.
Бернаръ вытащилъ ножъ и кинулся къ кабану, растолкавъ всхъ собакъ.
Въ-продолженіе двухъ или трехъ секундъ, мы не могли ничего различить, наконецъ кабанъ сдлалъ отчаянное усиліе броситься, каждый изъ насъ невольно положилъ палецъ на скобку ружья, какъ вдругъ Бернаръ всталъ, держа животное за заднія ноги въ своихъ желзныхъ мышцахъ, между-тмъ, собаки, опять бросившись на него, покрыли его совершенно.
— Идемъ, Дюма, сказалъ мн г. Віоленъ.
Я приблизился къ кабану, который, увидвъ меня, удвоилъ свою ярость, ударяя челюстями и глядя на меня кровавыми глазами, но онъ попался въ капканъ, и не смотря на вс усилія, не могъ освободиться.
Я вложилъ стволъ ружья ему въ ухо и выстрлилъ. Сотрясеніе было столь сильно, что животное вырвалось изъ рукъ Бернара, и, откатившись шаговъ на пять, умерло. Весь зарядъ, пуля и пыжъ, вошелъ ему въ голову и раздробилъ мозгъ.
Бернаръ захохоталъ.
— Идемъ, сказалъ онъ:— я вижу, что на этомъ свт есть еще удовольствіе!
— Да, перебилъ инспекторъ:— но если ты будешь такъ продолжать, то не долго позабавишься. Но что у тебя на рук?
— Ничего, царапина, у этого подлеца такая твердая кожа, что мой ножикъ закрылся.
— И закрывшись онъ обрзалъ теб палецъ? сказалъ г. Віоленъ.
— Начисто, г. инспекторъ, начисто, и Бернаръ показалъ свою правую руку, на которой не доставало одного сустава большаго пальца.
Потомъ, посл молчанія, произведеннаго этимъ зрлищемъ, приблизясь къ инспектору, онъ продолжалъ:
— Богъ справедливъ, г. Віоленъ: это палецъ, которымъ я убилъ дядю.
— Но, Бернаръ, надобно осмотрть рану.
— Осмотрть! вотъ еще! еслибъ былъ втеръ, она давно бы засохла. И съ этими словами Бернаръ, открывъ свой пожъ, раздлилъ пищу, слдующую собакамъ, такъ спокойно, какъ-будто бы съ нимъ ничего не случилось.
Въ слдующую охоту, онъ пришелъ уже не съ ножомъ, но съ кинжаломъ въ род штыка, который сдлалъ при немъ его брать, оружейникъ въ Виль-Коттр, и который не могъ ни согнуться, ни сломаться, ни закрыться.
Въ этотъ разъ, происшествіе, мною описанное, возобновилось снова, но только кабань теперь остался на мст и былъ зарзанъ какъ свинья. Во вс остальныя охоты, Бернаръ поступаль одинаково, за что товарищи и прозвали это свинобоемъ.
Между-тмъ, смерть Бертелина не выходила у него изъ головы: онъ длался боле и боле мраченъ и по-временамъ говорилъ инспектору:
— Вотъ, увидите, г. Віоленъ, рано или поздно, меня постигнетъ несчастіе
Три или четыре года прошло посл происшествія, разсказаннаго мною, я оставлялъ Вилье-Коттр и опять возвратился туда на нсколько дней, наступилъ декабрь, и земля покрывались снгомъ.
Обнявъ сначала мать свою, я побжалъ къ г. Віолену.
— А! сказалъ онъ, увидвъ меня: — ты какъ-разъ попалъ на волчью охоту.
Если сказать правду, при вид снга я подумывалъ о ней, и вполн былъ восхищенъ тмъ, что не обманулся въ своемъ ожиданіи.
— Даже уже трехъ или четырехъ штукъ видли, и какъ двое изъ нихъ находятся въ участк Бернара, то я и приказалъ ихъ вчера выгнать, предувдомивъ, что мы будемъ у нихъ завтра рано утромъ.
— Значить, охота, какъ обыкновенно, назначена въ Новомъ-Дом?
— Да.
— Но что сталось съ бднымъ Бернаромъ? Убиваетъ ли онъ кабановь однимъ ударомъ штыка?
— О! кабаны истреблены отъ перваго до послдняго. Я думаю, не осталось ни одного въ лсу. Бернаръ ихъ всхъ перерзалъ.
— И ихъ смерть не утшаетъ его?
— Нтъ, онъ все еще ужасно пасмуренъ, и ты увидишь, какъ измнился. Я назначилъ вдов пенсіонъ, но это не уменьшаетъ ея печали. Бернаръ, задтый за живое, ревнуетъ еще боле.
— И такъ же несправедливо, какъ и прежде?
— Иначе быть не можетъ, потомучто жена его сущій ангелъ.
— Значитъ, онъ просто помшанъ, я думаю, однакожь, это не мшаетъ ему быть однимъ изъ лучшихъ вашихъ стражей, не правда ли?
— Конечно.
— И завтра онъ намъ не причинитъ напраснаго труда?
— Ручаюсь.
— На первый разъ, довольно и того, время докончитъ остальное.
— Время только испортитъ, прибавилъ Віоленъ, — и я начинаю думать, что съ нимъ случится какое-нибудь несчастіе.
— Не-уже-ли?
— Да, но я съ своей стороны сдлалъ все, что могъ, и не заслуживаю упрека.
— А другіе каково поживаютъ?
— Прекрасно.
— Что длаетъ Мильдетъ?
— Прострливаетъ блку на двое пулей.
— А Мона?
— Мы стрляли вчера вмст въ болотахъ Кройль, и онъ убилъ мн восьмнадцать куликовъ не давъ ни одного промаха.
— А Бобино?
— Веллъ сдлать свистокъ для собакъ изъ хвоста кабана, и говорить, что не будетъ покоенъ ни на томъ, ни на этомъ свт до-тхъ-поръ, пока не наложить руки своей на остальную часть этого подлаго животнаго.
— Стало-быть, исключая Бернара, вс хороши?
— Ршительно вс.
— Итакъ, завтра свиданіе?
— Въ шесть часовь утра, въ конц большой аллеи.
— Мы тамъ будемъ.
Я оставилъ г. Віолена, чтобъ поздороваться со всми своими старинными друзьями.
Однимъ изъ удовольствій въ этомъ мір можетъ почесться рожденіе человка въ маленькомъ городк, гд вс жители знакомы между собою, и гд всякій домъ оставляетъ по себ воспоминаніе. Я знаю, по-крайней-мр, что когда воротился по случаю въ этотъ маленькій городокъ, мало-извстный другимъ, то вышелъ изъ кареты за пол-ль до мста прибытія, потомъ шелъ пшкомъ, узнавая деревья, растущія на дорог, находя даже удовольствіе въ созерцаніи вещей нечувствительныхъ, предметовъ неживыхъ.
Я воображалъ себ т праздничные дни, которые проводилъ я со всми меня окружавшими лицами, со всми моими родственниками.
И этотъ праздникъ для меня повторился теперь въ шесть часовъ утра. Я нашелъ всхъ своихъ старыхъ пріятелей съ замерзшими бакенбардами, ибо, такъ-какъ я уже сказалъ, вчера шелъ снгъ и было ужасно холодно. Возвративъ силу замерзшимъ пальцамъ, мы отправились въ Новый-Домъ. День еще не наступалъ.
Прибывъ на мсто Оленьяго-Скачка, — называемое такъ потому-что, во время охоты герцога орлеанскаго, на этомъ мст олень перескочилъ дорогу, пролегающую между двумя отлогостями,— итакъ, прибывъ на это мсто, мы расположили все какъ-нельзя-лучше. Туманъ разсялся и насталъ день, совершенно соотвтствующій охот. Снгъ не падалъ уже съ двнадцати часовъ, слды остались непокрыты, и еслибъ волки не ушли съ прежняго мста, то были бы наврно наши.
Мы сдлали еще пол-ль и остановились въ виду поворота, гд Бернаръ обыкновенно ждалъ насъ.
Но на этотъ разъ въ проск никого не было.
Такое нарушеніе привычекъ въ человк столь аккуратномъ, какъ Бернаръ, начало насъ безпокоить.
Удвоивъ шаги, мы скоро пришли къ повороту, откуда виднлся Новый-Домъ почти на разстояніи километра.
Благодаря снжному покрывалу, разостлавшемуся по земл, вс предметы даже на довольно-далекомъ разстояніи были хорошо видимы. Глазамъ нашимъ представился маленькій домикъ въ половину закутанный деревьями, и труба камина, высовывавшаяся сверху. Подд домика ходила лошадь безъ сдока, хотя совсмъ осдланная и взнузданная. Все было, не доставало только Бернара.
Общее молчаніе прерывалось жалобнымъ лаемъ собакъ.
Мы посмотрли другъ на друга, покачали головою и продолжали приближаться. Все оставалось неподвижнымъ, какъ прежде.
Не дошедъ шаговъ ста до дома, мы невольно начали идти тише. Предчувствіе какъ-бы говорило намъ о какомъ-то близкомъ несчастіи.
За пятьдесятъ шаговъ отъ дома, вс почти остановились.
— Но нужно же знать наконецъ, что тамъ случилось! сказалъ инспекторъ.
И мы снова, съ трепещущимъ сердцемъ, въ молчаніи, начали приближаться, лошадь, увидавшая нашъ манвръ, протянула шею и громко заржала. Собаки, силясь изломать ршетки конуры, кусали ихъ зубами.
Въ нкоторомъ разстояніи отъ дома была кровавая лужа и разряженный пистолетъ. Отъ лужи по направленію къ дому тянулись по снгу кровавые слды.
На наши крики никто не отвчалъ, и мы, по приглашенію инспектора, сами вошли въ домъ.
Въ комнат мы нашли Бернара, распростертаго на полу подл кровати и крутившаго покрывало въ своихъ дрожащихъ рукахъ. Въ изголовь, на ночномъ столик, стояли дв бутылки — одна пустая, другая только-что печатая. У него на лвомъ боку была широкая рана, изъ которой текшую кровь лизала любимая его собака.
Бернаръ не остылъ еще совершенно, ибо умеръ не ране, какъ за десять минуть до нашего прихода.
То, что случилось такъ неожиданно, мы узнали отъ фактора сосдней деревни, который быль почти свидтелемъ происшествія.
Бернаръ былъ ревнивъ, и хотя, какъ мы сказали, эта ревность ни на чемъ не основывалась, однакожь росла быстро. Однажды, пользуясь лунною ночью, онъ отправился за двумя волками, находившимися въ его участк. Спустя часъ по его выход, пришелъ посланный къ жен его съ извстіемъ, что отца ея ударилъ параличъ, и что онъ хочетъ предъ смертію видть дочь свою. Бдная женщина, хотя и отправилась, но не могла увдомить мужа куда ушла, потому-что ни она, ни посланный не были грамотны.
Возвратившись въ пять часовъ утра, Бернаръ нашелъ домъ опуствшимъ. Онъ осмотрлъ постель,— постель была холодна, звалъ жену,— но она скрылась.
— Хорошо, сказалъ онъ: — она воспользовалась моимъ отсутствіемъ, не думая, что я возвращусь такъ скоро. Она меня обманываетъ, и я долженъ убить ее.
Вслдъ за этимъ, Бернаръ отвязалъ свои пистолеты и положиль въ одинъ изъ нихъ четырнадцать дробинъ, въ другой семьнадцать, четырнадцать нашли въ томъ пистолет, который остался заряженнымъ, а семьнадцать въ его тл. Потомъ, осдлавъ лошадь, онъ вывелъ ее изъ конюшни и подвелъ къ дверямъ дома. Взявъ пистолеты, онъ началъ ихъ прятать. Лвая чушка была шире правой, и оружіе вошло свободно, что же касается до правой, то Бернаръ хотлъ затолкать туда другой пистолетъ насильно. Онъ взялъ чушку одной рукой, ложе пистолета другой. Сотрясеніе сообщилось пружин, раздался выстрлъ. Такъ-какъ Бернаръ для большаго удобства держалъ чушку противъ себя, то весь зарядъ, попавъ ему въ лвый бокъ, разорвалъ его внутренности.
Факторъ, проходившій въ это время мимо, прибжалъ на выстрлъ.
— Боже мой! что это такое, господинъ Бернаръ? спросилъ онъ.
— То, что я предполагалъ, случилось, бдный мой Мортино! Я убилъ своего дядю изъ ружья, а себя изъ пистолета.
— Вы убили себя? но у васъ ничего нтъ!
Бернаръ повернулся къ нему бокомъ: платье еще горло и кровь текла ручьемъ.
— О! Боже мой! что же теперь длать? Нехотите ли, я съищу доктора?
— Доктора? что хочешь ты, чтобъ онъ сдлалъ. Разв докторъ спасъ дядю?
— Но наконецъ, прикажите, что мн длать.
— Принеси мн изъ погреба дв бутылки травянаго настоя, и отвяжи Рокадора. Факторъ, часто пившій водку съ Бернаромъ, взялъ ключъ, сошелъ въ погребъ и, вынувъ дв бутылки, вошелъ въ комнату.
Онъ нашелъ Бернара пишущаго у стола.
— Вотъ, сказалъ факторъ.
— Хорошо, другъ мой, отвчалъ раненный:— поставь об бутылки на ночной столикъ и ступай куда теб нужно.
— Но, Бернаръ…
— Ступай, говорятъ теб.
— Вы этого хотите?
— Да.
— До свиданія.
— Прощай.
Факторъ побжалъ, надясь, что Бернаръ былъ не такъ опасно раненъ. Онъ думалъ, что человкъ, сохранившій такое хладнокрoвiе и спокойствіе, не можетъ быть близокъ къ смерти.
Все, что происходило по уход фактора, никому неизвстно.
Вроятно, Бернаръ выпилъ вино, недостававшео въ бутылкахъ, потомъ хотлъ лечь на постель, но силы измнили ему: онъ упалъ на землю, и умеръ въ такомъ положеніи, какъ мы его застали.
Бумага лежала на стол.
На ней еще твердою рукой было написано:
‘Вы найдете одного волка въ лсу Дюкенуа, другаго въ Деканне.
‘Прощайте, г. Віоленъ. Я правду вамъ сказалъ, что со мною будетъ несчастіе.
Я сказалъ вамъ правду, что разскажу ни повсть, ни драму, ни романъ, а просто несчастное приключеніе, которое, признаюсь, оставило въ моемъ сердц неизгладимое воспоминаніе.