Prose and Poetry. By Bret Harte.
ПОКЕРФЛЕТСКІЕ ИЗГНАННИКИ.
ПОКЕРФЛЕТСКІЕ ИЗГНАННИКИ.
О. С.
‘Русскій Встникъ’, No 9, 1873
Брет-Гарт, Срезневская Ольга Измаиловна, Год: 1873
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Года четыре тому назадъ, Диккенсъ указывалъ своимъ друзьямъ на только-что появившіяся произведенія молодаго начинающаго писателя Американца Бретъ-Гарта. Съ теплымъ и радостнымъ участіемъ говорилъ онъ имъ объ его своеобразномъ талант, о богатств и новизн содержанія, о мастерств и яркости разказа и о тонкости въ обрисовк характера. Тогда имя Бретъ-Гарга было извстно только на его родин и очень небольшому числу лицъ въ Европ, слдящихъ за успхами литературы. Теперь произведенія его начинаютъ уже привлекать вниманіе везд гд извстенъ англійскій языкъ, они появляются въ изданіяхъ исключительно предназначенныхъ для европейскаго материка, какъ изданія Таухница, ихъ даже переводятъ на иностранные языки. Хотя Бретъ-Гартъ еще такъ недавно началъ свое поприще, однако число произведеній его уже не мало, и талантъ его выказался такъ ярко что нельзя не обратить на него вниманія.
Бретъ-Гартъ родился въ Нью-Йоркскомъ штат, и еще почти ребенкомъ переселился въ Калифорнію. Здсь онъ воспитался и здсь же ознакомился съ тмъ совершенно особеннымъ и неизвданнымъ міромъ который сталъ потомъ предметомъ наиболе характеристическихъ его произведеній. Природа Калифорніи, роскошная, величественная, полная неисчерпаемыхъ богатствъ, мстами только подчинена людямъ, а мстами неприступна по густот своихъ лсовъ, по пустынности степей и дикости горныхъ вершинъ. Посреди нея живетъ отребье образованнаго міра, то что общество выбросило изъ себя какъ не нужное или вредное. Это самое пестрое смшеніе племенъ и сословій, объединяемое лишь жаднымъ желаніемъ безъ труда добыть себ счастье и богатство. Любимыя удовольствія этихъ людей — карты и водка, можно себ представить какъ легко улетаютъ легко пріобртенныя деньги. Этотъ-то міръ рисуетъ Бретъ-Гартъ въ своихъ калифорнійскихъ наброскахъ. Тяжелое и отталкивающее впечатлніе производили бы эти картины еслибъ авторъ не обладалъ способностью проникать въ людей и открывать въ нихъ черты невидимыя для поверхностнаго взгляда. Подъ грязною и шероховатою оболочкой порочности и грубости нравовъ онъ уметъ найти и теплоту души и самоотверженность и способность къ побд надъ самимъ собой. Такъ онъ разказываетъ какъ однажды цлое поселеніе только изъ мущинъ, суровыхъ и почти дикихъ по своему образу жизни, избгающихъ женщинъ и семейнаго быта какъ чумы, пріютило ребенка, случайно родившагося въ ихъ владніяхъ и лишившагося матери при самомъ рожденіи. Жалость къ сиротк и новизна заботы пробуждаютъ въ нихъ нжность и внимательность ко всему что касается ихъ питомца. Они вскармливаютъ его молокомъ ослицы, убираютъ комнату въ которой онъ помщенъ всмъ что только могутъ найти получше, поютъ только т псни которыя кажутся имъ не громкими и успокоительными, приносятъ ему яркіе цвты и блестящіе камушки, и даже сами въ своихъ привычкахъ становятся чище и мягче, такъ что и въ сосднія поселенія проникаетъ слава о томъ что они два раза въ день моются. Имъ кажется даже что этотъ ребенокъ принесъ имъ удачу во всхъ длахъ, и мало-по-малу къ его имени присоединяется прозваніе Удачи. Посл суровой и снжной зимы наступаетъ весна съ такимъ страшнымъ половодьемъ какого не помнили поселенцы. Въ одну ночь сосдняя рчка вдругъ превратилась въ бушующее озеро и понесла за собой деревья и домы. Поутру, когда поселенцы могли оглядться въ своемъ бдствіи, они увидли что между прочими домами снесенъ и тотъ домикъ гд жилъ ихъ питомецъ. Хозяина его нашли мертвымъ неподалеку, а ‘ихъ Удача, ихъ радость, счастье и гордость исчезла’. Грустно ворочались они отъ мста происшествія когда къ берегу пристала спасательная лодка. Она была спущена мили дв ниже по рк и нашла мущину съ ребенкомъ которыхъ тамъ никто не зналъ. Поселенцы бросились къ лодк и увидли что мущина этотъ былъ Кентекъ, одинъ изъ ихъ товарищей. Онъ былъ еще живъ, но совершенно истощенъ и измученъ, и крпко держалъ въ рукахъ ихъ общаго питомца. Ребенокъ былъ холоденъ и безжизненъ.— ‘Онъ умеръ’, сказалъ кто-то. Кентекъ раскрылъ глаза.— ‘Умеръ?’ спросилъ онъ слабымъ голосомъ.— ‘Да, другъ, да и ты умираешь тоже’. Улыбка освтила глаза умирающаго Кентека.— ‘Умираю…. повторилъ онъ, онъ хочетъ взять меня съ собою… Скажите товарищамъ что Удача со мною’.
Бретъ-Гартъ обладаетъ особенною манерой разказывать. Рчь его, всегда сжатая, простая, ясная и выразительная, вмст съ тмъ полна юмора и своеобразности, и носитъ на себ отпечатокъ безпорядочной и полубродячей жизни которую онъ рисуетъ. Онъ всегда разказываетъ и описываетъ немногими словами. Его рисунки похожи на наброски искуснаго живописца: довольно нсколькихъ взмаховъ кисти или карандаша, и образъ полонъ отчетливости и выразительности. Все искусство въ выбор чертъ, и Бретъ-Гартъ, умя всегда, какъ уже выше замчено, отыскать и указать добрыя черты, вмст съ тмъ, при описаніи порока, уметъ выбирать то что прибавляетъ яркости не поражая слишкомъ непріятно, и указывать лишь намекомъ то о чемъ не хотлось бы говорить и чего лучше не видть.
Другая особенность разказа Бретъ-Гарта состоитъ въ томъ что онъ никогда не вдается въ объясненія поступковъ своихъ героевъ, никогда не выставляетъ ихъ сокровенныхъ мыслей, ихъ побужденій и намреній, а предоставляетъ всякому судить самому. Ничмъ также не высказываетъ онъ прямо своего личнаго сочувствія тому или другому лицу, своего мннія о томъ или другомъ дйствіи, представляя ихъ читателю какъ онъ ихъ видитъ, а не такъ какъ ихъ понимаетъ. Это придаетъ его разказу какую-то странную смсь сухости и драматичности, о которой только чтеніе подлинника можетъ дать понятіе. Одинъ изъ яркихъ образцовъ этой манеры представляютъ заключительныя сцены маленькаго разказа называющагося Идиллія въ Красной Ям. Я постараюсь въ немногихъ словахъ передать ея содержаніе.
Въ Красной Ям жила школьная учительница, которую все населеніе знало подъ именемъ миссъ Мери, молодая двушка, скромная и смлая, какъ истая Американка, и любимая всми учениками. Она возбудила жаркое и вмст съ тмъ робкое почитаніе въ одномъ молодомъ человк довольно безпутной и бездльной жизни, по имени Санди. Съ начала ее смшило его оригинальное ухаживанье, выражавшееся чаще всего въ таинственномъ появленіи на окнахъ классной великолпныхъ букетовъ азалій (миссъ Мери въ первый разъ увидла мистера Санди лежащимъ не далеко отъ дороги подъ кустомъ азаліи, къ которому она подошла, гуляя, чтобы сорвать цвтокъ). Но мало-по-малу въ ней проснулось вниманіе, сочувствіе и привязанность къ нему, и наконецъ однажды она позволила себ вступить съ нимъ въ разговоръ. Это было въ лсу.
‘О чемъ они говорили, не стоитъ вспоминать. Что они думали, было бы интересно узнать, во это не проглядывало сквозь ихъ слова. Лсныя птицы могли узнать только что миссъ Мери была сирота, что она оставила домъ своего дяди и ухала въ Калифорнію для здоровья и независимости, узнать что Санди былъ тоже сирота, что онъ пріхалъ въ Калифорнію для развлеченія, что онъ велъ до сихъ поръ безпутную жизнь, но теперь старался исправиться, и еще разныя другія подробности, которыя съ точки зрнія птицъ безъ сомннія казались пустяками и потерей времени. Но въ этихъ пустякахъ прошелъ вечеръ, и когда Санди простился съ миссъ Мери, то она подумала что это былъ самый короткій изъ всхъ дней ея трудовой жизни.’
Наступали каникулы, и миссъ Мери должна была ухать. Вечеромъ, наканун своего отъзда, она сидла въ своей комнат, погруженная въ мечтанія, какъ вдругъ раздался легкій стукъ въ дверь. Она отворила и увидла на порог женщину, которой пышный и рзкій нарядъ представлялъ странную противоположность съ ея робкимъ и нершительнымъ взглядомъ.
Миссъ Мери узнала въ вошедшей мать одного изъ самыхъ младшихъ своихъ учениковъ и попросила ее войти. Постительница вошла боязливо, начала говорить запинаясь и нсколько времени тщетно старалась объяснить причину своего прихода. Наконецъ, ободренная взглядомъ учительницы, она сунула свои руки, обтянутыя лиловыми перчатками, промежду колнъ и начала говорить тихимъ голосомъ:
— Вотъ видите, миссъ, у моего мальчика нтъ никого на свт кром меня, а я совсмъ не гожусь чтобы воспитать его. Въ прошломъ году я думала было послать его въ школу во Фриско, но тутъ стали поговаривать чтобы завести школьную учительницу, я подождала, пока увидла васъ, и ршила что и здсь хорошо, что мн можно будетъ еще пока оставить моего мальчика у себя. И какъ онъ васъ любитъ, миссъ! Еслибы вы могли слышать какъ онъ мило о васъ говоритъ, и еслибъ онъ могъ попросить васъ о томъ о чемъ я прошу, вы бы не могли отказать ему…. Это очень естественно, продолжала она торопливо, дрожащимъ голосомъ, въ которомъ слышалось странное смшеніе гордости и смиренія,— это очень естественно что его тянетъ къ вамъ, миссъ, потому что его отецъ, когда я съ нимъ познакомилась, былъ настоящій джентльменъ, и потомъ рано или поздно, ему нужно же будетъ забыть меня, и объ этомъ, конечно, нечего плакать. Вотъ я и пришла просить чтобы вы взяли моего Томми…. дай Богъ ему быть самымъ лучшимъ, самымъ милымъ мальчикомъ на свт… чтобы вы взяли…. взяли его съ собой.
Она встала, схватила руку двушки и упала предъ ней на колна.
— У меня много денегъ, и вс он достанутся вамъ и ему. Отдайте его въ какую-нибудь хорошую школу чтобы вамъ можно было навщать его и помогать ему…. забыть…. его мать. Сдлайте съ нимъ что хотите. Худшее что вы можете сдлать будетъ лучше всего чему онъ можетъ научиться у меня. Только возьмите его изъ этой гадкой жизни, изъ этого противнаго мста, изъ этого дома стыда и горя. Вы согласны, я знаю что согласны, не правда ли? Вы согласны, вы не должны, вы не можете сказать нтъ! Вы сдлаете его такимъ же чистымъ, такимъ же кроткимъ, какъ вы сами, а когда онъ выростетъ, вы скажете ему имя его отца, имя которое мои губы не произносили уже много лтъ…. имя Александра Мартова, котораго здсь вс называютъ Санди! Миссъ Мери! не отнимайте руки! Миссъ Мери, скажите мн, вдь вы возьмете моего мальчика? Не отворачивайтесь…. Я знаю что не слдуетъ смотрть на такую какъ я, миссъ Meри!.. Господи помилуй!… Она уходитъ!
Миссъ Мери встала и въ опускавшихся полусумеркахъ заката ощупала дорогу къ открытому окну. Тутъ она остановилась, прислонившись къ рам, и устремивъ глаза на послдній розовый отблескъ уже гаснувшій на запад. Медленно ослабвавшій лучъ освтилъ ея чистое юное чело, ея блый воротничокъ, ея сжатыя блыя руки. Просительница, не вставая съ колнъ, приползла къ ней.
— Я знаю что валъ нужно обдумать. Я буду ждать здсь всю ночь, но я не могу уйти пока вы не скаете. Не откажите мн. Вы согласны! Я вижу это по вашему милому лицу, такому лицу какое я видала во сн. Я вижу это по вашимъ глазамъ, миссъ Мери. Вы возьмете моего мальчика!
Послдній красный лучъ вспыхнулъ, его сіяніе отразилось въ глазахъ миссъ Мери, потомъ, мерцая, онъ ослаблъ и погасъ. Солнце зашло въ Красной Ям. Посреди сумерекъ и молчанія голосъ миссъ Мери зазвучалъ ласково:
— Я возьму вашего мальчика. Пришлите его ко мн сегодня вечеромъ.
Счастливая мать прижала къ своимъ губамъ подолъ платья миссъ Мери. Она бы спрятала свое пылающее лицо въ его двичьихъ складкахъ, но не смла. Она встала.
— Знаетъ…. этотъ человкъ…. о вашемъ намреніи? вдругъ спросила миссъ Мери.
— Нтъ, и не думаетъ. Онъ никогда и ребенка-то хорошенько не видалъ.
— Идите къ нему сегодня…. сейчасъ! Скажите ему что вы сдлали. Скажите ему что я взяла его ребенка, и скажите что онъ никогда больше не долженъ видть…. это дитя. Гд бы оно ни было, чтобъ онъ не смлъ приходить, куда бы я его ни повезла, чтобъ онъ не смлъ слдовать! А теперь идите, пожалуста…. я устала и у меня еще много дла.
Он подошли къ дверямъ. На порог женщина обернулась.
— Доброй ночи!
Она готова была упасть къ ногамъ миссъ Мери. Но въ эту самую минуту молодая двушка протянула руки, на одну секунду прижала гршницу къ своему чистому сердцу и потомъ закрыла и заперла дверь.
На другое утро почталіонъ взялся за вожжи общественнаго дилижанса съ чувствомъ особенной отвтственности, потому что въ числ пассажировъ находилась школьная учительница. При възд на большую дорогу, онъ вдругъ остановилъ лошадей, повинуясь ласковому голосу изнутри кареты, и сталъ почтительно ждать пока Томми выскочилъ изъ кареты по приказанію миссъ Мери.
— Не съ этого куста, Томми, со слдующаго.
Томми вынулъ изъ кармана новенькій ножичекъ, и отрзавъ втку отъ высокаго куста азаліи воротился съ нею къ миссъ Мери.
— Теперь готово?
— Готово.
И за дверцы кареты скрылась Идиллія Красной Ямы.
Въ числ калифорнійскихъ разказовъ, къ которымъ принадлежитъ и Идиллія Красной Ямы, особенное вниманіе привлекаетъ повсть называющаяся по имени героини, Улиссъ. Въ ней особенно ярко выразились характеристическія черты Бретъ-Гарта, и чтеніе ея доставляло бы удовольствіе еслибы даже она и не отличалась занимательностью и не интересовала оригинальнымъ характеромъ героини. Другія сочиненія Бретъ-Гарта, Гражданскіе и характеристическіе очерки, Испанскія и американскія легенды, Сокращенные романы и затмъ стихотворенія отличаются мастерствомъ разказа, но стоятъ ниже калифорнійскихъ очерковъ, собранныхъ у него подъ однимъ общимъ заглавіемъ: Сказанія Аргонавтовъ. Въ числ характеристическихъ очерковъ есть маленькая вещица замчательная по простот и вмст по глубин чувства, проникающаго ее съ первой до послдней строчки. Это разказъ называющійся Ожиданіе корабля. Одинъ работникъ, въ какомъ-то маленькомъ мстечк, скопилъ достаточно деньжонокъ чтобы выписать къ себ свое семейство и пошелъ встрчать его въ Санъ-Франсиско. Когда приблизилось время прізда, онъ началъ ходить на пристань, высматривать нтъ ли ожидаемаго корабля. Но время проходило, а корабль не являлся. Онъ справлялся о немъ въ разныхъ мстахъ, но нигд не получалъ опредленнаго отвта. Прошли мсяцы, прошелъ годъ, а работникъ все ходилъ встрчать свою семью каждый день. Неотступная мысль что они еще могутъ пріхать отгоняла вс другія мысли, и онъ сталъ наконецъ проводить цлые дни на берегу. Однажды его нашли лежащимъ на скал, выдающейся въ море, мертвымъ. Въ рукахъ его были вырзки изъ старыхъ газетъ съ извстіями о плаваніи судовъ, а лицо его было обращено къ морю.
Всего мене впечатлнія оставляютъ Сокращенные романы. Это пародіи на нкоторые изъ наиболе извстныхъ романовъ и повстей. Авторъ въ ловкой каррикатур остроумно осмиваетъ все что тамъ есть преувеличеннаго, односторонняго и неосмотрительнаго. Въ нихъ выбраны вс черты сохраняющія сходство, но такъ обставлены и имъ дано такое выраженіе что читая удивляешься какъ оно похоже и вмст съ тмъ какъ смшно. Такимъ образомъ пересказана исторія Фантины изъ Les Misrables Виктора Гюго, Дженъ Эйръ, и многія другія. Такого рода сочиненія конечно забава довольно остроумная, но едвали достойная истиннаго таланта. Она позволительна только разв въ тсномъ кружк друзей, изданіе же подобныхъ пародій едва ли можетъ увеличить славу писателя.
Въ числ стихотвореній Бретъ-Гарта есть разказы или сцены изъ калифорнійской жизни (нкоторые на простонародномъ нарчіи), полныя яркости рисунка и теплоты чувства, есть нсколько пародій и насмшливыхъ стихотвореній, и небольшое количество лирическихъ произведеній. Можетъ-быть таланту его боле свойственна прозаическая форма чмъ поэтическая, можетъ-быть стихотворная рчь не такъ идетъ къ его особенной, иногда сухой съ виду манер, только въ стихотвореніяхъ его какъ будто нтъ той округленности мысли и выдержанности тона, какъ напримръ въ калифорнійскихъ разказахъ. Впрочемъ нкоторыя изъ нихъ составляютъ исключеніе и имютъ полное право быть названы художественными произведеніями. Таковы нкоторыя изъ стихотвореній написанныхъ простонароднымъ языкомъ, таково стихотвореніе на смерть Диккенса. По словамъ Форстера, это самое трогательное изъ разнообразныхъ произведеній вызванныхъ утратою великаго романиста нашего времени. Желая ознакомить читателей съ манерою американскаго писателя приведу цликомъ небольшой разказъ изъ числа его калифорнскихъ повствованій.
Когда мистеръ Джонъ Окгерстъ, игрокъ, вышелъ на главную улицу городка Покерфлета утромъ 23го ноября 1850 года, онъ замтилъ перемну въ ея нравственной атмосфер происшедшую за ночь. Два, три человка, серіозно разговаривавшіе между собою, замолчали когда онъ подошелъ, и обмнялись многозначительными взглядами. Въ воздух замтно было какое-то праздничное вяніе, которое въ городк непривычномъ къ праздничнымъ впечатлніямъ имло угрожающій характеръ.
На покойномъ, красивомъ лиц мистера Окгерста не выразилось большаго вниманія къ этимъ признакамъ, можетъ-быть ему были извстны ихъ причины, но это другой вопросъ. ‘Врно они кого-нибудь высматриваютъ’, разсудилъ онъ, ‘можетъ-быть меня.’ Онъ спряталъ въ карманъ платокъ которымъ только-что смахнулъ красную пыль со своихъ новенькихъ сапогъ, и съ полнымъ спокойствіемъ избавилъ себя отъ дальнйшихъ догадокъ.
Въ самомъ дл городъ ‘высматривалъ’. Въ послднее время ему пришлось лишиться нсколькихъ тысячъ долларовъ, двухъ цнныхъ лошадей и одного изъ первыхъ гражданъ. На него напалъ припадокъ добродтельной реакціи, такой же неосновательной и необузданной какъ и поступки возбудившіе ее. Тайный комитетъ ршилъ избавить городъ отъ всхъ недостойныхъ жителей. Это было сдлано навсегда въ отношеніи къ двумъ человкамъ которые уже висли на втвяхъ сикомора, и временно относительно нсколькихъ другихъ подозрительныхъ лицъ которыя были приговорены къ изгнанію. Къ сожалнію, я долженъ сказать что нкоторыя изъ этихъ послднихъ были дамы.
Мистеръ Окгерстъ былъ правъ думая что онъ включенъ въ эту категорію. Нкоторые изъ членовъ комитета требовали было чтобъ онъ былъ повшенъ ради примра и вмст съ тмъ для того чтобы можно было безопасно вознаградить себя изъ его кармановъ за т деньги которыя онъ выигрывалъ. ‘Это совершенно несправедливо’, сказалъ Джимъ Вилеръ, ‘позволять этому молокососу изъ Рорингъ-Кампа, совсмъ чужому у насъ, обирать наши деньги.’ Но это узкое мстное предубжденіе должно было уступить безсознательному чувству справедливости тхъ которые имли счастіе выиграть у мистера Окгерста. Мистеръ Окгерстъ выслушалъ свой приговоръ со спокойствіемъ философа, и тмъ съ большимъ хладнокровіемъ что до него дошли слухи о колебаніи его судей. Онъ не былъ бы настоящимъ игрокомъ еслибы не признавалъ судьбы, и жизнь была, по его мннію, не боле какъ неврная игра. Вооруженный отрядъ проводилъ изгоняемое зло за предлы города. Кром мистера Окгерста, который былъ извстенъ за отчаяннаго и хладнокровнаго человка и для устрашенія котораго и былъ назначенъ отрядъ, общество изгнанниковъ состояло еще изъ одной молодой особы извстной подъ именемъ герцогини, другой которая имла прозваніе тетушки Шилтонъ и дяди Вилла, дознаннаго пьяницы и подозрваемаго въ воровств. Кавалькада не вызвала никакого замчанія у зрителей, и ни одно слово не было произнесено провожавшими. Только когда дошли до канавы обозначавшей границу городскихъ владній, начальникъ конвоя обратился къ нимъ съ нсколькими словами относившимися прямо къ длу. Изгнанникамъ воспрещалось возвращаться подъ страхомъ смерти. Когда конвой удалился, ихъ долго сдерживавшіяся чувства безпрепятственно вылились наружу. Герцогиня расплакалась, тетушка принялась гнвно ворчать, а дядя Виллъ разразился цлымъ залпомъ восклицаній. Одинъ только философъ Окгерстъ молчалъ. Онъ спокойно выслушалъ желаніе тетушки задушить кого-то, увренія герцогини что она умретъ на дорог, и страшныя проклятія которыми точно палилъ дядя Виллъ на ходу. Съ веселостію свойственною его классу онъ потребовалъ чтобы герцогиня сла на его лошадь вмсто плохаго мула на которомъ она хала. Но этотъ поступокъ не сблизилъ и не сдружилъ общества.
Дорога въ городокъ Сандибаръ, который представлялъ единственное возможное убжище нашимъ эмигрантамъ, лежала черезъ рядъ крутыхъ холмовъ. До него былъ врный день усиленной зды. Была уже глубокая осень, и общество скоро оставило за собою умренныя влажныя страны горъ и вступило въ холодный, сухой, сжимающій воздухъ Сьерръ. Тропинка была узка и неудобна. Около полудня герцогиня сползла съ сдла на землю, объявила что дальше она не пойдетъ, и общество остановилось.
Мсто было необыкновенно дикое и поражающее. Лсистый склонъ окруженный съ трехъ сторонъ обрывистыми утесами голаго гранита мягко спускался къ краю другаго обрыва, откуда была видна вся долина. Конечно трудно было бы найти лучшее мсто для стоянки еслибъ она была кстати. Но мистеръ Окгерстъ зналъ что они не прошли еще и половины дороги и что ни одежда ихъ, ни запасы не допускали остановокъ. Онъ коротко и ясно указалъ на это своимъ товарищамъ, прибавивъ мудрое замчаніе о ‘безуміи бросать карты пока игра еще не сыграна’. Но у нихъ была съ собою влага которая въ этой нужд замняла для нихъ пищу, топливо, отдыхъ и предусмотрительность. Несмотря на его увщанія скоро они вс были подъ ея вліяніемъ. Дядя Виллъ быстро перешелъ изъ воинственнаго настроенія въ какое-то отупніе. Герцогиня сдлалась вялою, а тетушка захрапла. Мистеръ Окгерстъ одинъ стоялъ прислонясь къ утесу и спокойно смотрлъ на нихъ.
Мистеръ Окгерстъ не пилъ. Это обусловливалось его занятіемъ которое требовало хладнокровія, безстрастія и присутствія духа и, по его собственнымъ словамъ, онъ находилъ это неудобнымъ. Глядя на своихъ спящихъ товарищей, онъ въ первый разъ глубоко почувствовалъ всю тягость отчужденности связанной съ его презираемымъ промысломъ, все бремя неразлучныхъ съ нимъ привычекъ и пороковъ. Чтобъ отогнать отъ себя мрачныя мысли, онъ вздумалъ заняться чисткою своего чернаго платья, мытьемъ рукъ и лица и другими подобными заботами, всегда составлявшими принадлежность его внимательной опрятности. Мысль о томъ чтобы бросить слабыхъ и жалкихъ товарищей никогда не приходила ему въ голову. Все-таки онъ не могъ не чувствовать недостатка въ томъ возбужденіи которое, странно сказать, было боле всего необходимо для спокойнаго хладнокровія которымъ онъ отличался. Онъ смотрлъ на угрюмыя стны которыя отвсно подымались на тысячу футовъ надъ окружавшими его соснами, на грозно нахмуренное небо, на долину внизу, на которую уже спускалась тнь…. Вдругъ онъ услышалъ свое имя.
По тропинк тихо поднимался всадникъ. Въ свжемъ, открытомъ лиц его мистеръ Окгерстъ узналъ Тома Симсона изъ Сандибара, иначе извстнаго подъ именемъ ‘невиннаго младенца’. Онъ встртился съ нимъ нсколько мсяцевъ тому назадъ за ‘маленькою партіей’ и выигралъ хладнокровно все состояніе простодушнаго юноши, доходившее до сорока долларовъ. Окончивъ игру, мистеръ Окгерстъ отвелъ молодаго спекулятора въ другую комнату и сказалъ ему: ‘Томми, вы добрый мальчикъ, но вы въ игр ни на грошъ не смыслите, не пробуйте больше играть’. Онъ положилъ ему въ руку вс выигранныя у него деньги и тихонько вытолкнулъ его за дверь, съ тхъ поръ Томъ Симсонъ сталъ его преданнымъ рабомъ. Это слышалось и въ его дтски-восторжеввомъ привтствіи мистеру Окгерсту. Онъ разказалъ что отправляется въ Покерфлетъ искать счастія. ‘Одинъ?’ — Нтъ, не совсмъ одинъ, собственно онъ убжалъ съ Пайни Вудсъ. Вдь мистеръ Окгерстъ помнитъ Пайни? Что прислуживала за столомъ въ ‘Дом умренности’ въ Сандибар? Они уже давно дали другъ другу общаніе, но старый Джекъ Вудсъ не соглашается, вотъ они и убжали и отправляются въ Покерфлетъ чтобы тамъ обвнчаться. А теперь они совсмъ истомились. Какъ это хорошо что они напали на такое отличное мсто для стоянки, да еще и на общество!
Все это Томъ проговорилъ чрезвычайно быстро, а между тмъ Пайни, толстенькая, хорошенькая двушка лтъ пятнадцати, выдвинулась изъ-за сосны, за которой она краснла украдкой, и подъхала къ своему жениху. Мистеръ Окгерстъ рдко заботился о мнніи другихъ, еще рже о приличіяхъ, во теперь онъ смутно сознавалъ что ихъ положеніе не совсмъ ловкое. Онъ однако сохранилъ настолько присутствіе духа чтобы толкнуть дядю Вилла, который собирался что-то сказать, а дядя Виллъ оказался достаточно трезвымъ чтобы призвать въ толчк мистера Окгерста высшую силу, не терпящую пренебреженія. Затмъ Окгерстъ принялся убждать Тома Симсона не останавливаться, но тщетно. Онъ даже указалъ на то что у нихъ не было ни провизіи, ни средствъ къ остановк. Но къ несчастію Томъ отразилъ вс эти доводы объявивъ что у него есть еще одинъ мулъ навьюченный провизіей, и указавъ на остатки чего-то въ род шалаша, сплетеннаго изъ втокъ, которые онъ открылъ не далеко отъ тропинки. ‘Пайни можетъ пріютиться вмст съ мистрисъ Окгерстъ’, сказалъ Невинный Младенецъ указывая на герцогиню,— ‘а я ужь сумю устроиться’.
Только увщательная нога мистера Окгерста спасла дядю Вилла, а то бы онъ разразился раскатами хохота. Но тутъ онъ почувствовалъ необходимость удалиться куда-нибудь подальше вверхъ по гор, до тхъ поръ пока къ нему не возвратится спокойствіе. Тамъ онъ подлился своимъ весельемъ съ высокими соснами, и много имъ пришлось увидть гримасъ на его лиц, неудержимыхъ движеній ногами и другихъ подобныхъ непристойностей. Возвратившись къ своимъ спутникамъ, онъ засталъ ихъ всхъ занятыхъ повидимому дружелюбнымъ разговоромъ, вокругъ огня, такъ какъ въ воздух стало необыкновенно свжо и на неб нависли тучи. Пайни съ дтскимъ одушевленіемъ разказывала что-то герцогин, которая слушала съ участіемъ и оживленностью, какихъ въ ней давно уже не было замтно. Томъ съ такимъ же успхомъ проповдывалъ предъ мистеромъ Окгерстомъ и тетушкой, начинавшею длаться ласкове.
— Э, да тутъ цлый пикникъ! сказалъ дядя Виллъ со внутреннею насмшкой, оглядывая группу путниковъ, яркій огонь и стреноженныхъ животныхъ въ отдаленіи. Вдругъ какая-то мысль мелькнула сквозь спиртные пары омрачавшіе его разсудокъ. Врно въ ней было что-нибудь очень забавное, потому что онъ опять вдругъ скорчилъ ногу и заткнулъ ротъ кулакомъ.
Тни начинали медленно подниматься вверхъ по гор, легкій втерокъ качалъ верхушки деревьевъ и стоналъ въ ихъ длинныхъ угрюмыхъ втвяхъ. Развалившійся шалашъ былъ починенъ, покрытъ сосновыми втками и предоставленъ дамамъ. Женихъ и невста, прощаясь предъ сномъ, такъ чистосердечно поцловались, такимъ простодушнымъ и искреннимъ поцлуемъ что его можно было бы слышать и выше колыхавшихся сосенъ. Изнуренная герцогиня и недоброжелательная тетушка вроятно были слишкомъ утомлены чтобъ обратить вниманіе на это новое доказательство простоты нравовъ и удалились въ шалашь ни слова не говоря. Огонь подправили, мущины улеглись предъ входомъ и черезъ нсколько минутъ вс спали.
Мистеръ Окгерстъ никогда не отличался крпкимъ ономъ. Около утра онъ проснулся съ чувствомъ холода и оцпеннія. Онъ началъ поправлять гаснувшій огонь, какъ вдругъ втеръ, который теперь дулъ уже сильно, хлестнулъ ему въ лицо чмъ-то и вся кровь его отхлынула прочь: это былъ снгъ!
Онъ вскочилъ на ноги чтобы разбудить товарищей, такъ какъ времени было терять нечего. По повернувшись къ тому мсту гд лежалъ дядя Виллъ, онъ увидлъ что его нтъ. Подозрніе мелькнуло въ его голов, и съ проклятіемъ на губахъ онъ бросился туда, гд были привязаны мулы: ихъ не было. Слды уже быстро исчезали подъ снгомъ.
Поддавшись волненію только на одну минуту, мистеръ Окгерстъ воротился къ костру уже со своимъ обычнымъ спокойствіемъ. Онъ не разбудилъ спавшихъ. Невинный Младенецъ покоился мирно съ улыбкой на добродушномъ лиц, покрытомъ веснушками, Пайни почивала возл своей заблудшей сестры такъ сладко какъ подъ защитой небесныхъ хранителей, мистеръ Окгерстъ притянулъ себ одяло на плечи, и поглаживая усы, сталъ ждать разсвта. Разсвтъ пришелъ медленно, съ вьюгой и метелью, ослпляя и залпляя глаза снжными хлопьями. Все что можно было разглядть вокругъ представляло картину измнившуюся какъ будто волшебствомъ. Окгерстъ посмотрлъ на долину, и настоящее и будущее представилось ему заключеннымъ въ двухъ словахъ: ‘занесены снгомъ!’
Внимательное изслдованіе провизіи, которая къ счастью была спрятана въ шалаш и такимъ образомъ избгала предательскихъ рукъ дяди Вилла, показало что съ благоразуміемъ и заботливостью ея можетъ хватить еще на десять дней.— То-есть, прибавилъ мистеръ Окгерстъ шепотомъ-тому,— если вы захотите кормить насъ. Если же нтъ, что можетъ-быть будетъ лучше, мы можемъ подождать пока дядя Виллъ вернется съ провизіей.
По какой-то тайной причин мистеръ Окгерстъ не могъ ршиться открыть мошенничество дяди Вилла, и выразилъ догадку что онъ уходя нечаянно спустилъ муловъ. Онъ намекнулъ герцогин и тетушк, которыя конечно знали въ чемъ дло, чтобъ он молчали.
— Они узнаютъ всю правду о насъ если узнаютъ хоть что-нибудь, прибавилъ онъ многозначительно,— а теперь пугать ихъ совсмъ не кстати.
Томъ Симсонъ не только отдалъ все свое имущество въ распоряженіе мистера Окгерста, но и казалось радовался предстоявшему имъ заключенію.— ‘Мы тутъ отлично покочуемъ съ недльку, а потомъ снгъ растаетъ и мы вс вмст отправимся назадъ.’ Добродушная веселость юноши и спокойствіе мистера Окгерста заразили и другихъ.
Томъ устроилъ изъ сосновыхъ втокъ крышу для шалаша, а герцогиня принялась наставлять Пайни какъ украсить внутренность съ такимъ вкусомъ и ловкостью что молоденькая провинціалка широко раскрыла отъ удивленія свои голубые глаза.— ‘Славно вы должно-быть живете въ Покерфлет’, сказала Пайни. Герцогиня вдругъ отвернулась чтобы скрыть краску мгновенно появившуюся на ея щекахъ, а тетушка посовтовала Пайни не тараторить. Когда мистеръ Окгерстъ воротился съ утомительныхъ поисковъ какого-нибудь выхода, онъ услышалъ звуки веселаго смха, отдававшіеся въ утесахъ. Онъ остановился встревоженный, и его мысли прежде всего обратились къ водк, которую онъ благоразумно припряталъ. ‘Только это не совсмъ похоже на водку’, сказалъ игрокъ. И только уже увидавъ сквозь метель ярко сверкающій костеръ и группу около него, онъ успокоился, уврившись что это они ‘просто шалили’. Не знаю припряталъ ли мистеръ Окгерстъ вмст съ водкой и свои карты, какъ предметъ недопускаемый въ ихъ общину. Достоврно только что, какъ говорила тетушка, онъ ни разу не вспомнилъ о картахъ въ этотъ вечеръ. Время какъ-то случайно занялось аккордіономъ, который Томъ Симсонъ съ нкоторымъ хвастовствомъ вынулъ изъ своего мшка. Несмотря на немалое затрудненіе въ употребленіи этого инструмента, Пайни Вудсъ вызвала однако изъ него нсколько упрямыхъ псенокъ, а Томъ присоединилъ акомпаниментъ на кастаньетахъ. Но самое главное торжество вечера состояло въ томъ что женихъ и невста, взявшись за руки, съ большою важностью и стараніемъ спли ‘привальную’ пснь. Кажется что не столько благочестивый характеръ, сколько вызывающій тонъ и ковенанторскія стремленія заразили прочихъ, и они наконецъ присоединились къ припву: ‘Я горжусь тмъ что служу Господу и готовъ умереть въ его воинств’. Сосны качались, вьюга шумла и злилась надъ бдняками, а пламя ихъ жертвенника взвивалось къ небу какъ бы въ залогъ обта.
Къ полуночи метель утихла и звзды засіяли надъ спящими. Мистеръ Окгерстъ, котораго обычаи его промысла пріучили къ самому незначительному количеству сна, распредляя съ Томомъ караулъ, устроилъ такъ что ему досталась большая часть обязанности. Онъ объяснилъ Младенцу что ему часто приходилось проводить цлую недлю безъ сна.
— Что же это вы длали? спросилъ Томъ.
— Игралъ, отвчалъ Окгерстъ:— когда нападешь на счастье, на настоящее счастье, тогда не скоро устанешь. Счастье уйдетъ прежде. Счастье, это бдовое дло! продолжалъ игрокъ задумчиво.— Все что о немъ можно знать, это что оно того и гляди измнитъ. И вотъ догадаться когда оно измнитъ — въ этомъ вся штука. На насъ напало несчастье съ тхъ поръ какъ мы выхали изъ Покерфлета — вы подвернулись и вотъ тоже попались. Пока еще можно держать карты, все хорошо. Потому что, прибавилъ игрокъ съ веселою непослдовательностью:— ‘Я горжусь тмъ что служу Господу и готовъ умереть въ его воинств’. Наступилъ третій день, и солнце, оглядывая долину покрытую блымъ ковромъ, увидло нашихъ изгнанниковъ когда они длили между собой утреннія доли изъ своего постепенно уменьшающагося запаса. По странной особенности этого горнаго климата, его лучи разливали на зимнюю картину благодатную теплоту, какъ будто изъ состраданія и сожалнія о прошедшемъ. Но они освщали только груды снга взгроможденныя одна на другую вокругъ шалаша — неизвстное, неизслдимое, безнадежное мор въ утесистыхъ берегахъ къ которымъ изгнанники все еще льнули. Сквозь удивительно чистый воздухъ виднлся вдали дымъ поднимавшійся отъ пастушьей деревни Покерфлетъ. Тетушка увидла его, и изъ высокой башни своей скалистой крпости метнула въ ту сторону свое послднее проклятіе., то былъ ея послдній упрекъ, и потому можетъ-быть онъ былъ облеченъ нкоторою торжественностью. Онъ облегчилъ ее, какъ она потихоньку сообщила герцогин: ‘Вотъ вы пойдите сами, попробуйте, и увидите’. Посл этого она возложила на себя обязанность занимать ‘дитя’, какъ ей и герцогин угодно было назвать Пайни. Пайни однако была далеко не ребенокъ, но по ихъ оригинальной теоріи это прозваніе служило только указаніемъ на то что она не держала себя непристойно и не употребляла проклятій на каждомъ шагу, и это дйствовало на нихъ какъ-то утшительно.
Когда ночь снова подкралась по ущельямъ, звуки аккордіона опять раздались возл мерцающаго костра, то судорожно прерываясь, то утомительно растягиваясь. Но музык не удалось наполнить совершенно болзненную пустоту произведенную недостаточностью пищи, и Пайни предложила новое развлеченіе — разказывать. Ни мистеръ Окгерстъ, ни его спутницы не имли охоты говорить о томъ что имъ пришлось испытать въ жизни, и это предложеніе тоже потерпло бы неудачу, еслибы не Младенецъ. Нсколько мсяцевъ тому назадъ ему попался какой-то затерянный экземпляръ незатйливаго перевода Иліады г. Попа. Онъ очень хорошо запомнилъ содержаніе, и хотя посреди общепринятаго мстнаго нарчія своей родины совершенно забылъ слова и выраженія, но все-таки предложилъ что разкажетъ главныя происшествія поэмы. Такимъ образомъ Гомеровскіе полубоги снова спустились въ этотъ вечеръ на землю. Троянскій храбрецъ и хитрый Грекъ вступили въ борьбу на воздух, и высокія сосны преклонились предъ гнвомъ Пелеева сына. Мистеръ Окгерстъ слушалъ съ спокойнымъ удовольствіемъ. Особенно занимала его судьба ‘ясеневыхъ каблуковъ’ (Asli-keels) какъ Младенецъ съ упорствомъ называлъ ‘быстроногаго Ахиллеса’.
Такъ при скудости пищи, за то съ Гомеромъ и аккордіономъ въ изобиліи, прошла цлая недля. Солнце снова покинуло изгнанниковъ, и снова изъ свинцоваго неба посыпались на землю снжные хлопья. Съ каждымъ днемъ тсне становилась вокругъ нихъ снжная ограда, и наконецъ они очутились запертыми посреди ослпительно блыхъ стнъ, поднимавшихся на двадцать футовъ надъ ихъ головами. Становилось трудне и трудне поддерживать огонь, даже и деревья недавно упавшія не вдалек были теперь уже на половину скрыты подъ грудами снга. И однако никто не жаловался. Женихъ и невста, отворачиваясь отъ грустнаго вида, смотрли другъ другу въ глаза и были счастливы. Мистеръ Окгерстъ хладнокровно примирился съ несчастливою игрой, которая очевидно вела къ проигрышу. Герцогиня веселе чмъ прежде заботилась о Пайни. Только тетушка, которая прежде была крпче всхъ, какъ будто слабла и блднла. Въ полночь десятаго дня она подозвала Окгерста къ своей постели.
— Конецъ мой пришелъ, сказала она слабымъ и жалостнымъ голосомъ,— но не говорите этого никому. Не будите ягнятъ. Возьмите узелокъ у меня въ головахъ и откройте.
Мистеръ Окгерстъ исполнилъ. Въ узелк были тетушкины порціи за прошедшую недлю не тронутыя.
— Отдайте ихъ этому дитяти, сказала она, указывая на спящую Пайни.
— Вы убили себя голодомъ, сказалъ игрокъ.
— Да, это такъ называется, сказала она слабо и легши на постель опять повернулась къ стн и тихо уснула.
Аккордіонъ и кастаньеты были въ этотъ день отложены въ сторону и Гомеръ былъ забытъ. Когда тло тетушки было предано снгу, мистеръ Окгерстъ отозвалъ въ сторону Тома и показалъ ему лыжи, которыя онъ устроилъ изъ стараго вьючнаго сдла.
— Еще есть одна возможность изо ста спасти ее, сказалъ онъ глядя на Пайни,— но это тамъ, прибавилъ онъ указывая на Покерфлетъ.— Если вы доберетесь туда въ два дня, то она спасена.
— А вы? спросилъ Томъ.
— Я останусь здсь, былъ короткій отвтъ.
Женихъ и невста простились долгимъ поцлуемъ.
— Разв вы тоже уходите? сказала герцогиня увидвъ что Окгерстъ какъ будто ожидалъ чтобъ идти вмст.
— Только до той трещины, отвчалъ онъ.
Онъ вдругъ повернулся и поцловалъ герцогиню. Ея блдное лицо вспыхнуло и дрожащіе члены оцпенли отъ изумленія.
Наступила ночь, мистера Окгерста не было. Ночью опять поднялась буря и метель. Герцогиня, поправляя костеръ, замтила что возл шалаша было кмъ-то незамтно заготовлено топливо еще на нсколько дней. Слезы выступили на ея глазахъ, но она скрыла ихъ отъ Пайни. Он спали мало. Утромъ, взглянувъ другъ на друга, он прочли свою судьбу. Ни одна не сказала ни слова, но Пайни, принявъ на себя видъ боле сильной, притянула къ себ герцогиню и обняла ея станъ. Такъ просидли он весь день. Ночью буря еще больше разсвирпла и разметавъ охранявшія сосны проникла въ самый шалашъ. Къ утру оказалось невозможнымъ поддерживать огонь и онъ мало-по-малу совсмъ погасъ. Глядя на медленно чернвшую золу, герцогиня прижалась къ Пайни и прервала долгое молчаніе:
— Пайни, можете вы молиться?
— Нтъ, душенька, отвчала Пайни простодушно.
Герцогиня сама не зная отчего почувствовала облегченіе, и положивъ руку на плечо Пайни, умолкла. Младшая и боле чистая, невинная двушка прижала къ своей двственной груди голову своей гршной сестры, и сидя такъ, он об уснули.
Втеръ плъ, какъ будто боясь разбудить ихъ. Легкіе хлопья снга, падая съ длинныхъ сосновыхъ втокъ, летли какъ блыя птички и садились на спящихъ. Мсяцъ глядлъ сквозь разорванныя облака на остатки привала. Но всякій Слдъ человка, всякій признакъ земной работы былъ скрытъ подъ безукоризненно блою пеленой, милосердно ниспосланною свыше.
Он проспали весь этотъ день и весь слдующій, и не проснулись когда голоса и шаги прервали окружающее молчаніе. И когда сострадательныя руки отряхнули снгъ съ ихъ поблднвшихъ лицъ, по одинаково мирному выраженію ихъ трудно было бы ршить которая согршила. Даже покерфлетскій законъ созналъ это и отвернувшись оставилъ ихъ въ объятіяхъ другъ друга.
У начала стока на одной изъ самыхъ большихъ сосенъ нашли трефовую двойку приколотую къ кор ножикомъ. На ней твердою рукой было написано слдующее:
‘Подъ этимъ деревомъ лежитъ тло Джона Окгерста который пошелъ несчастливо 23го ноября 1850 года и спасовалъ 7го декабря 1850 года.’
Подъ снгомъ холодный и безжизненный, съ револьверомъ въ рук и съ пулей въ сердц, лежалъ самый твердый и вмст съ тмъ самый слабый изъ покерфлетскихъ изгнанниковъ.