Сергей Минцлов.
Бред
Сергей Минцлов.
Бред
* * *
* * *
Примечания
Примечания
Бред, Минцлов Сергей Рудольфович, Год: 1923
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Умирал богатый, уважаемый всеми, известный деятель Поплавин.
Зима стояла ветреная, бесснежная, ездили на колесах и потому улица перед домом его была густо устлана соломой, ни малейший шум не проникал сквозь спущенные толстые занавеси в просторную и высокую спальню.
Кроме больного, в ней находился лечивший его профессор, невысокий плотный господин в золотых очках, с ухватками обезьяны и лысой головой в виде дыни. Профессор стоял у постели и, крепко зажав в кулак бритый подбородок, склонил на бок голову и молча глядел на пациента.
От Поплавина — жизнерадостного пятидесятилетнего здоровяка — оставалась лишь тень, так он исхудал и измучился за время болезни. Он лежал, раскинув бессильные руки и дышал, с хрипом и свистом вздымая грудь.
Увидав, что Поплавин открыл глаза, профессор изобразил на лице своем подобие улыбки.
— Ничего… ничего!.. — проговорил он. — Дело идет на поправку, скоро поставим вас на ноги!
Больной не отвечал, такие фразы он слышал давно и знал им цену. Он повел на профессора расширенными зрачками и устремил их на стену: ему было все безразлично.
Профессор тихо вышел и плотно притворил за собой дверь. Его обступила ожидавшая его выхода семья больного.
— Что скажете? есть надежда?! — зашептали кругом него…
…Поплавин опять повел глазами на профессора, тот сидел на стуле в ногах у кровати в весьма странной позе: ноги его были подняты коленями к самому подбородку и руками он охватывал их. Из-за стекол очков, как хорек из норки, глядели острые, внимательные глаза.
— Дрянной опалишко будет… грошовый! — сказал вдруг профессор и с пренебрежением качнул дыней.
— О чем вы говорите? — прошептал Поплавин. И в то же время почувствовал, что боль внутри его начинает утихать и воздух свободнее входит в его легкие.
— Опал — камень страдания! — ответил профессор. — То, что вы пережили, ваши чувства станут опалом. Неужто вы не знали, что решительно ничто не теряется в мире? Горе, радость, страданья — все чувства и порывы людей превращаются в алмазы, рубины, радий и т. п. Человек это лейденская банка особой системы. Она шлет свои нервные волны в пространство и в землю, и когда атмосфера насытится ими — начинается кристаллизация. Заметили ли вы, что перед большими войнами атмосфера сгущена особенно? Люди мечутся: их давит, гнетет то, что носится в воздухе. Затем все разряжается, стихает и успокаивается: энергия где-то выкристаллизовывается и опять начинают скопляться радости, горе и обиды. Находки драгоценных камней особенно обильны после великих бедствий…
— Какой вздор!.. — возразил Поплавин. Ему стало совсем хорошо и он даже улыбнулся, заметив, что собеседник его расцепил руки и быстро, всей пятерней, словно играя на балалайке, почесал совсем по-обезьяньему себе щеку.
— Шучу, а это что? — спросил профессор, указывая на грудь Поплавина.
Тот опустил глаза и увидал на одеяле совсем крошечный, зелено-белый камень. И в то же время различил два тонкие и неясные луча, исходившие из собственных зрачков своих, Поплавин чувствовал, что эти лучи переливают боль из него в камень. Они погасли.
— Как легко мне стало! — слабо и радостно воскликнул больной. — Все кончилось!
Профессор схватил камешек и с пренебрежением подбросил его на ладони.
— Плохой… мелочь, как я говорил! — процедил он. — Чем ярче чувства, тем лучше камни из них. Драгоценнейшие родятся в дни величайших народных бедствий. Море человеческих излучений сливается тогда в одно, что за красота создается из этих волн!
— Это какое-то чудо! — проговорил Поплавин.
Профессор захихикал.
— А что не чудо? — спросил он. — Чудеса на каждом шагу, только вы перестали замечать их. Чудо для людей — лишь то, чего они еще не видели. Электричество, магнит, — разве они не величайшие из чудес? А превращение непрозрачного песка в невидимку — в стекло не чудо? Вот почему так неотразимо влечет всех к драгоценным камням! В них заключены радость и горе, добро, и зло. И соответственно этому: есть камни злые и добрые. В каждом — энергия тысяч людей. Это сверх-динамит в замаскированном виде.
Профессор встал и Поплавин увидал, что ноги его собеседника поросли шерстью и имеют раздвоенные копытца. Это его не удивило.
— Сюртук не идет к вам! — сказал он.
Профессор нагнулся над Поплавиным. Глаза его заблестели.
— Ты мне необходим! — зашептал он. — Хочешь бессмертие? я тебе дам его! Нужно все камни в мире опять превратить в нервные токи. Вся атмосфера заполнится ими. Мир обезумеет! Какие неслыханные оргии вызовут бриллианты! Рубины зальют землю кровью! Человечество будет плясать среди пожаров, вонзать друг в друга ножи, обниматься, отравлять!.. Времена Ваала, Нерона, гуннов, — все бедствия всех времен и народов сразу слились бы в неистовом вихре!.. Мы победили бы!.. Так умер бы мир!
— Разве можно камень превратить в страдание? — произнес Поплавин.
— Если вода превращается в лед, то и лед превращается в воду! — ответил профессор. — Но для этого мне надобен ты. Хочешь бессмертие?
— Страдать… никому… не надо! — трудно проговорил больной.
Два красных, огненных глаза зажглись на изменившемся и ставшем похожем на редьку лице профессора. Он вырос, сюртук исчез с мохнатых плеч.
— Соглашайся скорей и я задержу твою смерть! — шипя, сказал он. — Еще минута и будет поздно!
Поплавин отодвинулся дальше от него к стене, насколько дозволили силы.
— Ты черт! — в тоске сказал он. — Что тебе нужно от меня?
— Пустяк! скажи только ‘да’! — Черт засмеялся, оскалив клыки.
— Нет! — произнес Поплавин. — Да воскреснет Бог и расточатся врази его!..
Черт откачнулся, посерел и превратился в прозрачно-мутное пятно, имевшее человеческие контуры, сквозь него обрисовалась гнутая спинка стула.
Пятно исчезло.
Поплавин вздохнул и почувствовал, что дышать ему опять стало труднее: истома снова стала овладевать им.
— Умираю! — подумал он, застонал и зарылся лицом в подушки…
Что-то нежное повеяло над ним. Больной поднял голову, мягкое серебристое сияние наполняло спальню, среди нее стоял ангел с белыми крыльями.
Жажда жизни с невероятной силой вспыхнула вдруг в груди умиравшего. Он сел на постели и протянул к ангелу обе руки.
— Спаси меня, спаси! — в отчаянии прохрипел он. — Я не хочу умирать!
— Мне дана эта власть! — прозвучал спокойный ответ. — Не бойся ничего и слушай…
Поплавин скрестил на груди руки и застыл с просветленным лицом.
— Продлить твою жизнь я не могу. Но если желаешь, повторить ее можешь!
— Не понимаю?.. — прошептал больной.
— Начнешь ее с самого детства! — продолжал ангел. — И день за днем, слово в слово повторишь и переживешь вторично все, что ты пережил!
— Во всех подробностях? В самых мельчайших?
— Да.
— Нельзя ничего исправить, ничего избегнуть?
— Нельзя.
Поплавин поник головою.
Прошлое с необычайной яркостью развернулось перед умственным взором его… Ни преступлений, ни грязных дел там не было. Но были проступки, обиды… совесть больнее закона наказывала за них, были мучительные ночи без сна, были унижение, несчастье, ужас смерти близких людей… И это пережить все снова?!
— Что же? — прозвучал голос ангела.
— Скажи… — Поплавин отнял ладони от лица. — Ты предлагал это другим людям, честным, не юношам?
— Да.
— Соглашались?
Ответа не было.
— Что же ты молчишь? — воскликнул больной. — Сколько решились на это? Ни одного? да, я угадал — ни одного?!
— Да… — тихо выговорил ангел.
Поплавин заломил руки.
— О… — простонал он. — Нет, не надо и мне твоей второй жизни! Не хочу ее!!
И Поплавин повалился ничком… разом наступили тишина и сумерки…
— Будьте мужественны, друзья мои! — ответил профессор семье Поплавина. — Надежды нет никакой: он уже бредит, начинается агония… не беспокойте его!..
Из спальни донесся глухой стук, как бы от падения чего-то тяжелого.
Хозяйка дома распахнула дверь и все увидали, что на полу у кровати неподвижно лежал Поплавин.
Он был мертв.
Новый Сад, 1923
Впервые: Либавское русское слово, 1927, No 247.