Братья Кривцовы, Гершензон Михаил Осипович, Год: 1912 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 46 минут(ы)

Братья Кривцовы.

Дворянская хроника, по неизданнымъ матеріаламъ.

VII ¹).

¹) См. ‘Современникъ’, кн. VII, VIII и IX.

Человкъ можетъ годы жить безъ перемнъ, точно забытый судьбою, и самъ онъ тогда склоненъ забыть о ней, какъ будто ныншняя его участь сложилась естественно, не по вол, а скоре попустительствомъ рока. На дл же его жизнь и въ эти годы — только инертное движеніе по пути, куда въ послдній разъ поставила его судьба,— и на этомъ пути, въ однообразіи длъ и обстоятельствъ, онъ непрерывно мняется внутренно, зря для новаго служенія: въ урочный день судьба боле или мене рзкимъ толчкомъ передвинетъ его на новое мсто, для котораго онъ внутренно созрлъ. Все это въ порядк вещей, но вотъ что странно: есть какъ-бы круговая порука въ семьяхъ. Случается, цлая семья долгое время стоитъ неподвижно — и затмъ вдругъ не одинъ только членъ ея, но нсколько сразу перемщаются, словно судьба, захлопотавшись, наконецъ взглянула въ эту сторону и тогда спшитъ уже за одинъ разъ очистить накопившіеся долги всей семьи. Такъ нердко одинъ за другимъ умираютъ два-три члена семьи, между тмъ каждый изъ нихъ исполнялъ свой особенный кругъ.

Нчто въ этомъ род случилось съ братьями Кривцовыми весною 1827 года: почти одновременно, на протяженіи немногихъ недль, пути всхъ трехъ братьевъ круто повернули и опредлились на всю остальную ихъ жизнь. Въ т самые дни, когда одинъ изъ пяти возковъ, составлявшихъ партію {Кривцовымъ вмст всади Лихарева, Тизенгаузепа и Толстого, каждый халъ въ особомъ возк съ жандармомъ, да впереди халъ отдльно фельдъ-егерь. См. А. Е. Розенъ ‘Записки’, 1907, стр. 146, ‘Изъ дневныхъ записокъ В. А. Муханова’ — Рус. Арх. 1896, ч. III, стр. 166.}, увозилъ Сергя, въ ножныхъ кандалахъ, съ жандармомъ о-бокъ, изъ родной страны въ Сибирь, а Павелъ комфортабельно спшилъ на мсто своея новой службы въ полуденную Италію,— въ родныхъ палестинахъ обрла преждевременный конецъ служебная карьера Николая Ивановича.

Четыре года назадъ, въ апрл 1823 года, онъ былъ назначенъ, какъ сказано, тульскимъ гражданскимъ губернаторомъ. Пріхалъ онъ въ Тулу въ іюн {31 мая Вяземскій изъ Москвы пишетъ А. И. Тургеневу: ‘Кривцовъ, похалъ третьяго дня за блатословленіемъ въ Рязань’, т. е. къ генералъ — губернатору Балашову,— Остаф. Арх.. т. II, стр. 327.}, а въ феврал слдующаго года онъ уже вызжалъ изъ нея со всми домочадцами и со своей англійской обстановкой, заклейменный выговоромъ Сената и сопровождаемый злорадными напутствіями тульскихъ дворянъ. Приблизительно такая же исторія повторилась съ нимъ затмъ въ Воронеж, потомъ и въ Нижнемъ,— всюду его дятельность, кончалась катастрофой, и послдняя катастрофа подвела его подъ судъ и осужденіе.

Въ натур Кривцова было что-то нестерпимо-обидное для людей. Именно, оскорбительно было самое его отношеніе къ жизни, этотъ безпощадный деспотизмъ, съ которымъ онъ стремился все живое подчинить своему идеалу геометрической правильности. Жизнь ирраціональна, и равнять ее по ранжиру, вгонять въ какую-либо схему — безнадежное дло, секретъ власти заключается въ томъ, чтобы въ каждую минуту находить мудрую середину между требованіями осуществляемой схемы и правами ирраціональной дйствительности, прежде всего, разумется,— правомъ каждой индивидуальной воли на свободное проявленіе. Для этого первое условіе — умть чувствовать чужую волю во всей ея органической сложности и во всей ея законной косности, второе — умть бережно обходиться съ нею, т. е. обладать талантомъ самообузданія. Кривцовъ, какъ и родственный ему по духу Николай I, былъ совсмъ лишенъ и этой способности чувствовать, и этого умнья щадить ирраціональное въ жизни и въ людяхъ. Онъ былъ совершенно запертъ для міра. Движенія собственной воли онъ ощущалъ въ себ необычайно сильно, возникшее желаніе овладвало имъ безудержно,— онъ долженъ былъ его осуществить, а чужой воли онъ просто не ощущалъ, какъ если бы ея и не было въ людяхъ, такъ что всякое проявленіе чужой воли, направленное вразрзъ его замыслу, казалось ему незаконнымъ, умышленнымъ, достойнымъ презрнія. И такъ какъ міръ былъ для него не тмъ, что онъ есть, не міромъ косныхъ и почти непроницаемыхъ реальностей, а міромъ безвольныхъ тней, то мысль его въ этомъ безвоздушномъ пространств безпрепятственно возводила стройныя схемы, и воля упрямо старалась подогнать жизнь подъ нихъ. Вотъ почему и онъ, и Николай I больше всего на свт любили правильность, ясность, порядокъ, ибо чмъ ‘свободне’ мысль, т. е. чмъ меньше она считается съ дйствительностью, тмъ боле она склонна принимать за совершенство вообще — формальные признаки своего совершенства: ясность и послдовательность.

А жить въ мір замкнутымъ отъ міра есть грхъ непрощаемый, безусловный. Міръ все терпитъ въ человк — пороки и преступленія, глупость и бездарность, одного онъ не можетъ простить: метафизическаго отщепенства. Въ природ и въ человческомъ обществ все индивидуально, умй почувствовать свойства каждой индивидуальности, умй душою понять ея права,— и ты легко найдешь въ ней рычаги, теб сподручные, и она сама, пощаженная въ своихъ важнйшихъ, хотя бы и призрачныхъ нуждахъ, охотно предастся твоему руководительству. Но если ты не чувствуешь ея, ты ничего и не разглядишь въ ней, тогда ты будешь слпо дергать и теребить людей, и къ длу ихъ не пристроишь, но возненавидятъ они тебя какъ злйшаго своего врага, хотя бы ты въ мысляхъ своихъ былъ пламенно озабоченъ ихъ благомъ. Люди, подобные Кривцову, трояко несчастны: роковое одиночество, врожденное, глухое, непоправимое, сндаетъ ихъ внутренно, а извн ихъ обдаетъ и подтачиваетъ холодъ, если не ненависть, людскихъ взглядовъ, словъ и обращеній, и ничего имъ въ жизни не удается, потому что всякое человческое дло длается при помощи людей, а они до жалости бездарны въ улавливаніи и использованіи человческихъ душъ. Вс эти три кары несъ Кривцовъ, какъ несъ ихъ и его царственный тезка. Есть мрачное величіе въ образ такихъ людей. И нердко бываетъ (это случилось, какъ мы увидимъ дальше, и съ Кривцовымъ), что нжная женская душа, какъ-разъ — по контрасту — изъ тхъ, которыя нжно и глубоко, страстно отдаются такому человку и до послдняго дыханія, исходя любовью, бьется у ногъ каменнаго кумира. Эти люди сильны и несчастны, притомъ несчастны не по своей вин: вдь они такими рождаются, и женское сердце, быть можетъ съ содроганіемъ подчинившись обаянію ихъ силы, потомъ такъ крпко привязывается къ нимъ жалостью, что часто уже и смерть владыки безсильна освободить рабу.

Надежный свидтель, Сабуровъ, разсказываетъ о дятельности Кривцова въ Тул: ‘Губернія, по тогдашнему обычаю, была распущена. Онъ завелъ порядокъ и правильность, но перессорился съ дворянствомъ, и тогда же проявились въ полной мр строптивость, самовластіе и непреклонность его характера, не постигавшаго никакого сопротивленія, ни уклоненія. Эти недостатки его энергической и сильной природы усиливались необыкновенною раздражительностью, которая вовлекала его иногда въ неосторожности и непріятности’ {Рус. Стар. 1888, декабрь, стр. 723.}. Это позднее воспоминаніе вполн подтверждается немногими современными свидтельствами, какія сохранились. До Вяземскаго уже въ август доходили слухи, что Кривцовъ ‘воюетъ’ въ Тул {Остаф. архивъ, т. II, стр. 344.}, а въ начал декабря, проведя у Кривцовыхъ въ Тул нсколько дней, онъ сообщаетъ А. И. Тургеневу: ‘Кривцовъ воюетъ въ хвостъ и въ голову, длами занимается усердно, почти не выходитъ изъ своего кабинета, будетъ-ли успхъ — Богъ знаетъ, но худо то, что онъ, кажется, не уметъ водиться съ людьми. По сію пору его сердечно ненавидятъ, англоманія его, поздніе обды, орхи за дессертомъ — все это не переваривается тульскими желудками’ {Тамъ-же, стр. 369. То-же писалъ Вяземскій ю тульской дятельности Кривцова и въ своихъ позднйшихъ запискахъ, см. ‘Старая записная книжка’ въ полн. собр. его сочиненій, т. VIII, стр. 265.}. Эти чуждыя манеры, или врне, оскорбительная надменность, сквозившая изъ-за нихъ, могли играть свою роль, но, конечно, не за англоманію ненавидли Кривцова и здсь, и потомъ въ Воронеж и Нижнемъ.

Когда бы не эта фатальная ненависть, которою онъ всюду насыщалъ воздухъ вокругъ себя, грхъ, случившійся съ нимъ въ Тул, какъ и позднйшіе его грхи, вроятно, сошли бы ему съ рукъ. Ему ничего не прощали, потому что онъ весь былъ оскорбленіе, но и то надо сказать, что грхи эти были въ немъ не случайностями, какія легко прощаются человку, а органически исходили изъ самой его натуры. Та прирожденная ему неспособность чувствовать чужое ‘я’ должна была въ обыденной жизни сказываться элементарнымъ неуваженіемъ къ чужой личности, а отсюда — при извстной вспыльчивости, при-несдержанности барскаго нрава — было недалеко до самоуправства и кулачной расправы съ подчиненными. Это именно случилось съ нимъ въ третій мсяцъ его губернаторства, случилось, вроятно, не впервые, но на этотъ разъ привело къ скандалу.

Такъ какъ это дло восходило на разсмотрніе Комитета Министровъ, то въ журналахъ Комитета сохранилось подробное изложеніе его, отсюда и заимствованы нижеслдующія свднія {Архивъ Ком. Мин., журналы за декабрь 1823 года. Вкратц это дло было изложено, на основаніи того-же журнала, С. М. Середонинымъ въ его ‘Историческомъ обзор дятельности Комитета Министровъ’, СПБ., 1902, т. I, стр. 454—455.}.

Въ конц августа 1823 года въ предлахъ Тульской губерніи со дня на день ждали прозда государя: онъ долженъ былъ чрезъ Тулу прослдовать въ Орелъ, гд были назначены маневры войскамъ 1-ой арміи. 27-го августа Кривцовъ, спшно объзжая путь царскаго маршрута, прибылъ вечеромъ на Сергіевскую станцію и, не выходя изъ коляски, потребовалъ чрезъ сопровождавшаго его крапивенскаго исправника лошадей перваго нумера, или, какъ мы сказали бы теперь, перваго класса. Между тмъ эти лошади предназначались для путешествія государя, подъ собственный его экипажъ, а такъ какъ он къ тому-же недавно вернулись съ другой станціи и стояли на корму, то смотритель станціи, Никольскій, распорядился вывести губернатору лошадей второго нумера. Узнавъ объ этомъ, Кривцовъ разсвирплъ, не позволилъ запрягать этихъ лошадей, а когда по его приказанію Никольскій предсталъ предъ его коляской,— накинулся на него съ яростной бранью, какъ-де сметъ не давать ему лошадей перваго нумера, и приказалъ подать палокъ и бить Никольскаго, что и было исполнено однимъ изъ ямщиковъ, Парамоновымъ, Никольскій подъ палками не протестовалъ, а только просилъ помилованія.

Но, видно, обида была очень тяжка: смотритель ршилъ жаловаться. Весьма вроятно, что онъ и раньше бывалъ битъ, писалъ же Пушкинъ немного лтъ спустя о станціонныхъ смотрителяхъ: ‘Что такое станціонный смотритель? Сущій мученикъ четырнадцатаго класса, огражденный своимъ чиномъ токмо отъ побоевъ, и т о не всегда (ссылаюсь на совсть моихъ читателей)’. Но одно дло пощечина, данная сгоряча или подъ пьяную руку прозжимъ, который, можетъ быть, въ слдующую минуту добродушно потреплетъ обиженнаго смотрителя по плечу или предложитъ ему водки изъ своего погребца, другое дло — безпощадная требовательность Кривцова и битье палками рукой ямщика.

Никольскій подалъ дв жалобы: генералъ-губернатору Рязанской, Тульской, Орловской и др. губерній Балашеву, которому былъ подчиненъ Кривцовъ, и своему непосредственному начальству, московскому почтъ-директору. Началось слдствіе, опросъ свидтелей, произведенный на мст чиновникомъ генералъ-губернатора, д. с. с. Кавелинымъ, при чиновник почтоваго вдомства, вполн подтвердилъ содержаніе жалобы. Нкоторые изъ свидтелей утверждали, что Никольскій былъ выпивши, другіе отрицали это, производившій экзекуцію Парамоновъ показалъ, что смотритель былъ трезвъ, и что дано ему было не боле десяти ударовъ слегка. Но самъ Никольскій, испугавшись-ли поднятаго имъ шума, или подъ соотвтственнымъ воздйствіемъ со стороны Кривцова, поспшилъ взять свою жалобу назадъ: онъ подалъ слдователямъ прошеніе, въ которомъ изъяснялъ, что ‘признавая причиненное ему оскорбленіе происшедшимъ отъ недоразумнія и отъ поспшности Губернатора единственно по усердію своему осмотрть вс станціи и дороги въ ихъ исправности для Высочайшаго путешествія’, онъ ‘оставляетъ совершенно свою претензію и просить боле нигд и никогда не будетъ’.

Тмъ не мене длу былъ, разумется, все-таки данъ законный ходъ. Запрошенный генералъ-губернаторомъ объ обстоятельствахъ происшествія, Кривцовъ по существу ничего не отвчалъ, онъ только отозвался, не отрицая самаго факта, что онъ съ своей стороны прощаетъ Никольскаго за грубости, ему сдланныя, ‘и затмъ не находитъ никакихъ побудительныхъ причинъ къ дальнйшему объясненію’. Грубая надменность этого отвта повидимому немало повредила Кривцову во мнніи его судей.

Данныя слдствія Балашовъ препроводилъ управляющему министерствомъ внутреннихъ длъ, и одновременно сюда-же поступили отъ Главноначальствующаго надъ Почтовымъ департаментомъ бумаги по сему длу, полученныя имъ отъ московскаго почтъ-директора. Въ конц ноября управляющій мин. вн. д. представилъ все дло въ Комитетъ Министровъ со своимъ заключеніемъ, гд, по соображеніи всхъ обстоятельствъ, предлагалъ испросить высочайшее повелніе Сенату сдлать губернатору Кривцову за самоуправство строжайшій выговоръ, съ подтвержденіемъ, чтобы впредь отъ таковыхъ противозаконныхъ и противныхъ обязанностямъ начальника губерніи поступковъ удержался подъ опасеніемъ неминуемой отвтственности по всей строгости законовъ,— и о томъ публиковать повсемстно указами. Комитетъ, обсудивъ дло въ засданіи 4 декабря, постановилъ принять только первую изъ двухъ мръ, предложенныхъ министромъ внутреннихъ длъ, именно сдлать Кривцову чрезъ Сенатъ строжайшій выговоръ, причемъ изъяснить ему въ сенатскомъ указ: 1) что онъ и не долженъ былъ требовать лошадей, приготовленныхъ подъ экипажъ государя, 2) что его отзывъ, что онъ прощаетъ смотрителя, неприличенъ, и 3) что въ случа повторенія имъ подобныхъ противозаконныхъ поступковъ онъ неминуемо будетъ подвергнутъ отвтственности по всей строгости законовъ. Предложеніе же министра объ оглашеніи этого приговора Комитетъ отвергъ, справедливо указавъ, что ‘опубликованный’ губернаторъ уже не долженъ бы быть оставляемъ въ званіи губернатора. Зато Комитетъ предложилъ Сенату сообщить приговоръ Главноначальствующему надъ Почтовымъ Департаментомъ, ‘дабы почтовому начальству извстно было о таковоімъ ршеніи сего дла, и дабы помянутому смотрителю не было поставлено ни въ какое предосужденіе происшествіе, съ нимъ случившееся, или не лишился бы онъ чрезъ то своего мста’.

Журналъ Комитета Министровъ былъ высочайше утвержденъ въ первыхъ числахъ января 1824 года, а 26-го февраля состоялся приказъ о перевод Кривцова -губернаторомъ-же въ Воронежъ. Такъ некрасиво и быстро кончилось его первое воеводство.

Слухъ о происшествіи съ Никольскимъ распространился въ Москв еще задолго до слдствія и суда. А. Я. Булгаковъ уже 10 сентября сообщалъ этотъ слухъ брату — и вдобавокъ другой — что Кривцовъ уже отставленъ {Рус. Архивъ, 1901 г., т. I, стр. 575.}. Булгаковъ не врилъ, чтобы Кривцовъ могъ побить кого-либо, а Вяземскій, ближе знавшій Кривцова, кажется, легко поврилъ, 1 октября онъ писалъ Тургеневу, тоже сообщая слухъ о преданіи Кривцова суду и отставк его: ‘Правда-ли, что онъ побилъ смотрителя, то-есть, офиціальная-ли это правда?’ {Остаф. Архивъ, т. II, стр. 355.}. Позже онъ не разъ дразнилъ Кривцова палочной расправой. ‘Твоя палка должна быть у меня въ Остафьеів, да и къ тому же не жалю о томъ, что не могу тотчасъ ее прислать. Ты, пожалуй, кого-нибудь поколотилъ бы ею, и эти удары пали бы на мою совсть’.— ‘Палка твоя въ Остафьев. Да что теб въ палкахъ? Мало что-ли каталъ ты въ Тул? Сдлай милость, усмирись’ {Отчетъ Имп. Публичн. Библіот. за 1892 г., Приложеніе VII, ‘Письма кн. П. А. Вяземскаго къ Н. И. Кривцову’, стр. 44 (отъ 11 февраля 1824 г.) и 47 (отъ 15 мая того же года).}. Когда дло разгорлось, Кривцовъ повидимому пытался потушить его чрезъ посредство вліятельныхъ друзей, такъ, онъ въ ноябр или декабр 1823 года писалъ Карамзину, прося его замолвить о немъ Балашеву, находившемуся тогда въ Петербург {Тамъ-же, Приложеніе V, ‘Письма H. М. Карамзина къ H. И. Кривцову’, стр. 36.}.

Итакъ — Воронежъ. Тульская исторія безъ сомннія ничему не научила Кривцова. Онъ, вроятно, думалъ про себя: ‘глупцы! не умютъ цнить дльныхъ людей, изъ-за пустяковъ поднимаютъ шумъ и мшаютъ работать на пользу отечества’. Онъ считалъ себя истиннымъ патріотомъ и замчательнымъ администраторомъ, а петербургскихъ чиновниковъ и сановниковъ презиралъ какъ тунеядцевъ-карьеристовъ. Чтобы въ этомъ дл была какая-нибудь существенность, это ему и на умъ не могло придти. Ну, побили смотрителя — велика важность! добро бы изувчили, а то вдь остался цлъ и невредимъ.

Въ Воронеж устроились роскошно, опять, разумется, на англійскій манеръ, въ средствахъ недостатка не было: Кривцовъ получалъ, какъ мы знаемъ, аренду, около 12.000 рублей, тысячъ 12 жалованья, да своего дохода имлъ, по словамъ Сабурова, тысячъ 40 {Указъ м., стр. 723.}. Въ дом все было прочно, изящно, комфортабельно, порядокъ во всемъ педантическій. Какъ губернаторъ, Кривцовъ безъ сомннія обладалъ нкоторыми рдкими достоинствами: онъ былъ неподкупно-честенъ, дятеленъ, настойчивъ, европейски образованъ. Въ Воронеж блестяще проявились его стоительныя способности,— а у него была страсть строить. Онъ сразу предпринялъ цлый рядъ общеполезныхъ сооруженій и съ невиданной въ т времена энергіей быстро и успшно осуществлялъ свои зати, но такъ какъ онъ оставался тмъ же человкомъ, что въ Тул, то въ отношеніяхъ съ людьми онъ неминуемо и скоро долженъ былъ нарваться на крупную непріятность. На этотъ разъ дло разразилось неслыханнымъ скандаломъ. Кто бы могъ подумать? онъ сумлъ въ 1825 году вызвать чиновничью революцію въ город Воронеж. Онъ былъ изъ тхъ людей, которые раздражаютъ самымъ звукомъ своего голоса, а когда бранятъ, и даже по праву,— человкъ не слышитъ ихъ правды, а слышитъ только острые уколы ихъ отравленныхъ словъ, вонзающихся въ душу, и мгновенно пьянетъ неукротимой ненавистью къ глазамъ, въ которые онъ смотритъ, къ цпочк часовъ, ко всему этому человку, оставленному Богомъ. Такъ мирные совтники воронежскаго губернскаго правленія въ одинъ часъ превратились въ рьяныхъ крамольниковъ и пошли на проломъ, очертя голову.

Это событіе, въ условіяхъ времени и мста, гд оно разыгралось, было столь необычно, столь противоестественно, что, читая подробное изложеніе его въ протоколахъ Комитета Министровъ, почти не вришь своимъ глазамъ. Это не Воронежъ, не Губернское Правленіе, не 1825 годъ: это исторія одного изъ обычныхъ столкновеній провинціальнаго парламента съ королевскимъ интендантомъ гд-нибудь въ Гренобл или Безансон, въ 1741 или 1788 году. Генералъ-губернаторъ Балашевъ, сообщая о случившемся царю чрезъ нсколько дней, такъ и начиналъ свой всеподданнйшій рапортъ: ‘Въ вид необыкновеннаго происшествія долгомъ моимъ считаю всеподданнйше донести Вашему Императорскому Величеству слдующее’.

Дло началось еще до назначенія Кривцова въ Воронежъ {Нижеслдующее изложеніе основано на подлинныхъ документахъ, хранящихся въ архив Комитета Министровъ: ‘Приложенія’ къ журналамъ Ком. М. за мартъ 1827 года, и самые журналы за этотъ мсяцъ.}. Въ 1823 году помщикъ Воронежской губерніи, отставной полковникъ Захаровъ, подалъ царю жалобу на разбои и смертоубійства, якобы въ теченіе 19 лтъ чинимые ему крестьянами статской совтницы Вишневской. Государь приказалъ произвести разслдованіе. Назначенные мстнымъ начальствомъ слдователи — губернскій предводитель дворянства и губернскій казенныхъ длъ стряпчій — установили, что навты жалобщика ложны, и открывъ сверхъ того разные противозаконные поступки Захарова, постановили отдать его подъ присмотръ, а надъ имніемъ его учредили опеку. По докладу о томъ государю объявлена была 27 августа 1824 года высочайшая воля, чтобы тяжбы Захарова съ Вишневской и еще другой сосдней помщицей объ имніи были снова разсмотрны — въ Сенат, когда дойдетъ до него производимое по доносамъ Захарова изслдованіе. Опираясь на эту высочайшую резолюцію, Захаровъ весною 1825 года вошелъ въ Воронежское Губернское Правленіе съ ходатайствомъ о снятіи опеки съ его имнія, а въ то же время противная сторона подала прошеніе, въ которомъ доказывала необходимость сохранить опеку въ видахъ цлости имущества. Въ Губернскомъ Правленіи возникло разногласіе. Кривцовъ, въ качеств губернатора предсдательствовавшій въ Правленіи, пригласилъ къ себ на домъ двухъ совтниковъ Правленія, Базилевскаго и Кандаурова, для окончательнаго обсужденія дла. Что было здсь ршено,— объ этомъ и шелъ поздне споръ. Кривцовъ на слдствіи изображалъ происшедшее такъ: онъ полагалъ, что сейчасъ не можетъ быть и рчи о /снятіи опеки съ имнія Захарова, необходимо прежде всего командировать кого-нибудь для разслдованія на мст обстоятельствъ, изложенныхъ въ прошеніи Вишневской и др., и только затмъ, на основаніи полученныхъ такимъ путемъ свдній, приступить къ разсмотрнію вопроса о снятіи опеки, но и тогда ни подъ какимъ видомъ не. приводить въ исполненіе резолюціи Губернскаго Правленія безъ вдома высшаго начальства, потому что о наложеніи опеки было въ. свое время доведено до высочайшаго свднія. Посл долгаго совщанія, въ которомъ Кандауровъ и Базилевскій силились склонить его на снятіе опеки безъ представленія о томъ высшему начальству (они утверждали, что къ наложенію опеки съ самаго начала не было законныхъ основаній), они наконецъ, казалось, уступили его мннію, и Базилевскій тутъ же составилъ проектъ резолюціи въ этомъ смысл, онъ, Кривцовъ, выправилъ текстъ проекта собственной рукой, и отдалъ его совтникамъ съ тмъ, чтобы они, проведя эту резолюцію чрезъ Правленіе, внесли ее въ журналъ. 15-го мая и былъ составленъ соотвтствующій журналъ, а 9-го іюня онъ вдругъ узналъ, что опека съ имнія Захарова снята, и какъ-разъ на основаніи журнала 15-го мая, справившись въ журнал, онъ убдился, что совершонъ подлогъ: въ журнал была записана резолюція, противоположная той, которую онъ передалъ Базилевскому, именно — резолюція о снятіи опеки.

Такъ утверждалъ на слдствіи Кривцовъ. Напротивъ, совтники утверждали, что занесенная въ журналъ резолюція есть буквально-точная копія бумаги, составленной тогда въ кабинет губернатора.

По длу трудно установить, былъ ли подлогъ со стороны совтниковъ. Не подлежитъ сомннію, что Кривцовъ не могъ запамятовать столь опредленнаго ршенія: это противорчило бы всему складу его характера, еще мене того онъ былъ способенъ сознательно утверждать ложь. Съ другой стороны, дло оказалось при разслдованіи довольно мутнымъ. Начать съ того, что самая резолюція, занесенная въ бловой журналъ, т. е. получавшая законную силу, противорчила себ и погашала свои мотивы. Она гласила въ своей первой части: наложить запрещеніе (на имніе Захарова), а въ образ управленія взять въ присмотръ губернскаго начальства, а во второй части было сказано: ‘которое (т. е. имніе) за симъ распоряженіемъ изъ-подъ учрежденной слдователями опеки освободи, предоставить въ образ хозяйственнаго управленія собственному самого уже Захарова распоряженію’. Этимъ, разумется, нисколько не обезпечивалась сохранность имнія, такъ какъ при неизбжно-номинальномъ присмотр властей Захаровъ, остававшійся хозяиномъ имнія, могъ исподволь разорить его въ конецъ. Дале, подозрительна обстановка, при которой писался блый журналъ. Когда три недли спустя Кривцовъ, обнаруживъ ‘подлогъ’, потребовалъ черновой проектъ резолюціи, составленный въ его кабинет, — оказалось, что та бумага уже уничтожена. На слдствіи совтники показали, что губернаторъ, утвердивъ проектъ резолюціи, приказалъ занести ее въ журналъ какъ можно секретне, по той причин, что этою же резолюціей предполагалось между прочимъ отправить чиновника для разслдованія по вновь поступившимъ на Захарова жалобамъ, въ виду этого секретарь Ананьевскій, получивъ о томъ распоряженіе отъ Базилевскаго, заставилъ канцеляриста Грекова писать блый журналъ въ присутственной комнат на своемъ стол, а по окончаніи переписки отдалъ черновую резолюцію за ненадобностью Кандаурову, который тутъ же въ присутствіи уничтожилъ ее.

Журналъ 15 мая былъ подписанъ членами Губернскаго Правленія, потомъ Кривцовымъ, и 28 мая утвержденъ губернскимъ прокуроромъ. На слдствіи Кривцовъ объяснилъ, что подписалъ журналъ, не читая, такъ какъ зналъ его содержаніе и полагался на подпись Базилевскаго, который расписался первымъ {Поздне Кривцовъ измнилъ свое показаніе. Въ записк на имя министра юстиціи онъ писалъ: ‘Я внимательно разсматривалъ журналъ, сравнивалъ страницы онаго съ другою и, наконецъ, нашелъ, что листъ, заключавшій въ себ прежнюю резолюцію, былъ перемненъ, и вмсто, онаго (введенъ новый, на коемъ значились слова: снять опеку, что весьма легко исполнить можно было, ибо подпись моя и прочихъ присутствующихъ была на послднемъ лист, и сей подлогъ завислъ единственно отъ секретаря, коимъ журналъ былъ по листамъ скрпленъ’.}. Потомъ было послано генералъ-губернатору соотвтственное представленіе, также подписанное Кривцовымъ, и затмъ резолюція приведена въ исполненіе посредствомъ разсылки куда слдовало указовъ, т. е. опека съ имнія Захарова была снята.

Шумъ начался 9 іюня, когда губернскій прокуроръ въ донесеніи на имя генералъ-губернатора заявилъ протестъ противъ постановленія Губернскаго Правленія. Въ тотъ же день Кривцовъ письменно потребовалъ отъ Правленія, немедленно, не выходя изъ присутствія, доставить ему черновой проектъ резолюціи 15 мая. Въ отвтъ ему было сообщено, что черновая уничтожена, тогда онъ приказалъ назначить на 7 часовъ вечера въ тотъ же день присутствіе Правленія. Здсь онъ, въ запальчивости и раздраженіи, яростно поносилъ членовъ Правленія: что онъ обманутъ ими самымъ безчестнымъ образомъ въ составленіи журнала 15 мая о снятіи опеки, что онъ подписалъ тотъ журналъ по плутовскому подлогу, что теперь не можетъ уже имть къ нимъ ни доврія, ни уваженія, и что завтра же нарядитъ надъ ними слдствіе.

Когда губернаторъ ушелъ, члены Правленія, возмущенные его рчами, постановили занести все случившееся въ журналъ и о нанесенномъ имъ оскорбленіи сообщить генералъ-губернатору эстафетою, а также довести до свднія вице-губернатора, какъ первенствующаго по губернатор лица, что въ виду заявленія губернатора, коимъ онъ признавалъ ихъ отнын лишенными его доврія, они не могутъ ручаться за правильный ходъ длъ въ Правленіи, вслдствіе чего и просятъ его, вице-губернатора, принять въ семъ смысл по его благоусмотрнію законныя мры. Вс эти постановленія были революціонными актами, желая придать имъ хоть видъ законности, Правленіе ршило немедленно сообщить ихъ губернскому прокурору, для чего секретарь Ананьевскій тутъ же, въ 11 часовъ вечера, отправился къ нему на домъ съ просьбою явиться тотчасъ въ присутствіе. Но прокуроръ отказался явиться сейчасъ, сказавъ, что явится завтра. Когда Ананьевскій вернулся съ этимъ отвтомъ, Правленіе ршило безъ прокурора исполнить свои постановленія и дополнительно извстить генералъ-губернатора объ отказ прокурора явиться въ его присутствіе.

Таковъ былъ первый актъ этой губернской революціи. Когда поздне, на слдствіи, совтниковъ спросили, какъ они осмлились, въ тяжкое нарушеніе законовъ службы, составить и привести въ исполненіе журналъ безъ подписи губернатора, сноситься помимо его съ вице-губернаторомъ и пр., они отвчали, что были вынуждены поступить такъ, не находя въ законахъ никакой другой формы на подобные случаи: ‘ибо, вроятно, и самый законъ не предполагалъ подобныхъ со стороны губернаторовъ дйствій’, а не поднесенъ былъ этотъ журналъ на подписаніе губернатору по тому соображенію, что онъ касался не длъ, относящихся до управленія губерніею, а только собственныхъ дйствій губернатора, подвергающихъ его отвтственности передъ закономъ.

Второй актъ разыгрался на слдующій день, 10 іюня, во время утренняго присутствія. Кривцовъ очевидно уже былъ освдомленъ прокуроромъ о происшедшемъ въ прошлую ночь. Пригласивъ съ собою прокурора, онъ явился въ Правленіе и приказалъ, секретарю Ананьевскому читать журналъ, составленный наканун. Когда секретарь кончилъ чтеніе, Кривцовъ заявилъ, что этотъ актъ, какъ составленный безъ его вдома и подписи, недйствителенъ, а поступокъ членовъ своеволенъ, и потребовалъ отъ нихъ объясненія, по какому праву они отважились въ своемъ заявленіи вице-губернатору отршить его, губернатора, отъ должности президента Правленія? разв не знаютъ они, что безъ него не можетъ быть присутствія Правленія, онъ же, напротивъ, властенъ устранить ихъ и на ихъ мсто прикомандировать другихъ, и присутствіе Правленія будетъ въ законномъ вид? Если же они желали отршить его отъ предсдательства въ Правленіи, они должны были подыскать для этого законную причину, напримръ, его умственное разстройство, и въ такомъ случа предложить врачебной управ освидтельствовать его, и если бы оказалось, что онъ дйствительно одержимъ болзнью, они были бы вправ принять соотвтственныя мры. Затмъ ‘съ край нимъ негодованіемъ и въ вид разгоряченномъ’, или, какъ онъ самъ показалъ, ‘не могши сохранить совершеннаго хладнокровія’, онъ потребовалъ отъ Базилевскаго и Кандаурова, чтобы они тотчасъ подали прошенія объ отставк которыя онъ-де самъ отвезетъ къ генералъ-губернатору: ‘умлъ я надть на васъ кресты, но сумю и снять ихъ’, потомъ продолжалъ укорять совтниковъ въ обман, причемъ выразился, что за обманъ скутъ кнутомъ, называлъ ихъ сумасшедшими, ибо беззаконность ихъ поступка столь велика, что въ здравомъ ум допустить оную невозможно, и пр. и пр. Глубоко оскорбленное присутствіе обратилось къ прокурору за защитой, но онъ холодно отозвался, что онъ всему этому длу только свидтель, когда же Кривцовъ снова принялся осыпать членовъ самыми оскорбительными укоризнами, присутствіе вторично воззвало къ прокурору, по требованію членовъ секретарь торжественно читаетъ на зерцал указъ 1724 года о Шафиров, но прокуроръ явно держитъ сторону губернатора и самъ требуетъ отъ членовъ отвта, по какой причин журналъ 9-го іюня не подписанъ губернаторомъ. Въ конц концовъ правленіе потребовало, чтобы все происшедшее было записано въ журналъ, что Кривцовъ и приказалъ исполнить, прибавивъ, что онъ и безъ того не отрекся бы отъ произнесенныхъ имъ словъ, тмъ боле, что свидтелемъ оныхъ былъ губернскій прокуроръ (Кривцовъ на слдствіи дйствительно подтвердилъ все вышеизложенное). Затмъ онъ потребовалъ, чтобы присутствіе занялось разсмотрніемъ наиболе неотложныхъ длъ въ виду его предстоящаго отъзда въ Рязань, и тутъ прокуроръ удалился. На слдующій день, когда Кривцова уже не было въ город (онъ поспшилъ въ Рязань очевидно для того, чтобы какъ можно скоре представить генералъ-губернатору дло въ своемъ освщеніи), Губернское Правленіе составило ‘ремонстрацію’ на имя генералъ-губернатора, гд, изложивъ происшедшее, изъясняло, что члены Правленія затрудняются составлять присутствіе при губернатор Кривцов, опасаясь продолженія столь тяжкихъ для нихъ оскорбленій.

Балашовъ, получивъ донесенія Кривцова и Губернскаго Правленія, тотчасъ отправилъ государю упомянутый выше всеподданнйшій рапортъ, самыя же донесенія пре проводилъ въ воронежскую уголовную палату, предложивъ ей привлечь къ законной отвтственности членовъ и секретарей Правленія, участвовавшихъ въ составленіи и исполненіи журналовъ, не подписанныхъ губернаторомъ, а совтниковъ Базилевскаго и Кандаурова, обвиняемыхъ губернаторомъ въ подлог, немедленно удалить отъ должностей. По существу дла, т. е. по вопросу объ отмн опеки надъ имніемъ Захарова, онъ поручилъ разысканіе воронежскому вице-губернатору, о чемъ и донесъ одновременно Сенату и министрамъ внутреннихъ длъ, юстиціи и финансовъ.

Заварилось большое дло. На всеподданнйшемъ рапорт Балашова есть дв собственноручныя помтки Аракчеева: ‘Получено отъ Государя 29 іюня 1825 года’, и другая: ‘Высочайше повелно внести въ Комитетъ Гг. Министровъ, гд особенно О(братить вниманіе на сіе происшествіе и представить заключеніе въ особомъ журнал. 30 іюня 1825 года. Графъ Аракчеевъ’. Того же 30 іюня управляющій министерствомъ внутреннихъ длъ довелъ до свднія Комитета министровъ донесеніе, полученное имъ отъ Балашева, а 5-го іюля Аракчеевъ сообщилъ министру юстиціи высочайшую волю, чтобы онъ, министръ, наблюлъ и сдлалъ распоряженіе о немедленномъ окончаніи сего дла, и ршеніе, какое по оному послдуетъ, довелъ до свднія государя. Въ то же время Сенатъ вытребовалъ къ себ нужные документы для разсмотрнія вопроса по существу, словомъ, дло было энергично двинуто по всмъ вдомствамъ.

Между тмъ мстная революція еще не кончилась. 4 іюля вице-губернаторъ Рубашевскій, которому, какъ сказано, генералъ-губернаторъ поручилъ произвести дознаніе на мст, явившись въ присутствіе Губернскаго Правленія, изъявилъ намреніе снять устный допросъ съ засдателя Михайлова, исправлявшаго теперь должность совтника, и съ ассесора Манаева {Надо замтить, что оба они подписали революціонный ночной журналъ 9 іюня.}. Т отвчали, что не находятъ возможнымъ давать объясненія на словесныя требованія во время отправленія своей должности, въ присутствіи. Вицегубернаторъ самъ призналъ законность ихъ отказа, и, удалившись, въ тотъ же день прислалъ къ нимъ письменные вопросы, на которые они утромъ слдующаго дня и доставили ему отвты. Два дня спустя Кривцовъ, прибывъ въ Губернское Правленіе, съ негодованіемъ набросился на Михайлова и Манаева, спрашивая, почему они не дали отвтовъ вице-губернатору, упрекалъ ихъ въ неповиновеніи, грозилъ, что заставитъ ихъ повиноваться, приставивъ къ присутствію караулъ, и пр. Въ это самое время явился въ Правленіе и вице-губернаторъ и также принялся уличать ихъ въ ослушаніи, Манаевъ осмлился замтить, что словесные вопросы можно предлагать только подсудимымъ, тогда Кривцовъ вскричалъ, что онъ и есть подсудимый и чтобы не думалъ, что это ему сойдетъ съ рукъ: ‘нтъ! притянутъ васъ и посадятъ съ преступниками на скамейку’. Когда вслдъ затмъ былъ составленъ и подписанъ журналъ засданія, Манаевъ обратилъ вниманіе Кривцова на то, что въ абзац журнала, который предписывалъ членамъ Губернскаго Правленія впредь выполнять письменныя и словесныя приказанія вице-губернатора, выраженіе словесныя вписано между строкъ посл его, Манаева, подписи. Услыхавъ это, Кривцовъ вскричалъ: ‘Асессоръ Манаевъ лжетъ! Записать объ этомъ въ журналъ!’, называлъ его крючкомъ, глумился надъ его выслугой изъ канцелярскихъ служителей и заключилъ тмъ, что ‘изъ людей сего рода никогда не должно сажать за красный столъ’.

Михайловъ и Манаевъ, разумется, тотчасъ донесли Балашову о претерпнной ими обид, Балашовъ потребовалъ отъ Кривцова объясненія, и Кривцовъ отвчалъ, что вся ихъ жалоба — клевета, что онъ только вразумлялъ ихъ въ неправильности ихъ дйствій, и что слова, имъ сказанныя, совершенно искажены въ ихъ жалоб, ‘какъ полагать должно — умышленно, дабы боле придать всу прежнимъ на него доносамъ членовъ Губернскаго Правленія, клонящимся къ сокрытію подлога, сдланнаго въ журнал 15 мая по длу Захарова’. Балашовъ назначилъ новое слдствіе, уже по этому длу, совтникъ Коневецкій показалъ подъ присягой приблизительно то же, что заключалось въ жалоб (т. е. угрозы приставить караулъ къ присутствію, лишить ослушниковъ службы, и пр.), засдатель Бартеневъ отозвался, что не слыхалъ никакихъ оскорбленій, наносимыхъ губернаторомъ Михайлову и Манаеву, но, какъ потомъ обнаружилось, этотъ свидтель ‘имлъ недостатокъ въ чувств слуха’. Опять генералъ-губернаторъ передалъ это новое дознаніе въ воронежскую уголовную палату, а Михайлова, Манаева и секретарей Ананьевскаго и Левина отршилъ отъ должностей. Губернское Правленіе было разгромлено, но ясно было, что и Кривцову невозможно доле оставаться въ Воронеж, гд, разумется, все чиновничество было крайне возбуждено противъ него.

Онъ самъ, видимо, струсилъ. Онъ ршаетъ хать къ государю и запрашиваетъ Карамзина, застанетъ ли онъ государя въ Царскомъ Сел {Отвтъ Карамзина — въ его письм отъ 27 іюля 1825 года, см. Отчетъ Имп. Публ. Библ. за 1892 г., Прилож. V, стр. 37—38, 39 и 40.}, нсколько позже Карамзинъ, очевидно, по его просьб, переговариваетъ о немъ съ министромъ внутреннихъ длъ Ланскимъ. Самъ Кривцовъ писалъ Карамзину о своихъ служебныхъ непріятностяхъ глухо, но историкъ, какъ видно, кое-что слышалъ стороною, въ сентябр этого (1825-го) года онъ писалъ Кривцову: ‘Я никогда не сомнвался въ вашей благородной ревности, но доходили до меня слухи о вашей излишней вспыльчивости или крутости. Дай Богъ вамъ хладнокровія не мене ревности!’ и т. д. Въ журналахъ Комитета Министровъ есть ‘дло’ о разршеніи Кривцову отпуска на 28 дней, помченное 5 декабря 1825 г. По всей вроятности онъ собирался създить въ Петербургъ, чтобы личнымъ объясненіемъ или путемъ связей уладить досадный инцидентъ, но онъ опоздалъ: прошеніе объ отпуск онъ послалъ безъ сомннія еще при жизни Александра I, а разршеніе на отпускъ могъ получить не ране 14-го декабря, когда хать не имло смысла: въ Петербург было уже не до него.

Онъ пробылъ губернаторомъ въ Воронеж еще цлый годъ, до сентября 1826 г.— вроятно именно потому, что въ это время высшему начальству было не до губернаторовъ: все вниманіе правительства было поглощено дломъ о декабрьскомъ возстаніи. Кривцовъ продолжалъ обстраивать и украшать Воронежъ. За два года своего губернаторства здсь онъ усплъ, по преданію, совершенно преобразить городъ. Сабуровъ писалъ въ 1843 году: ‘Что только Воронежъ иметъ хорошаго, тмъ онъ обязанъ Кривцову’, а много лтъ спустя мстный старожилъ, Д. Д. Рябининъ, вспоминалъ съ благодарностью: ‘Кривцовъ служилъ воронежскимъ губернаторомъ немного доле двухъ лтъ… но, отличаясь горячей дятельностью по строительной части, усплъ сдлать въ короткое время своего управленія очень многое для улучшенія города Воронежа относительно существенныхъ удобствъ и вншняго благообразія. Онъ вымостилъ улицы, устроилъ, вмсто первобытной гати, прекрасную дамбу съ мостомъ при вызд изъ города, выкопалъ 20 колодцевъ въ нагорной его мстности, удаленной отъ рки, выровнялъ, укрпилъ стнами и вымостилъ обрывистые спуски, провелъ бульваръ, построилъ нсколько общественныхъ зданій и, однимъ словомъ, совершенно преобразовалъ Воронежъ этими капитальными и полезными сооруженіями, которыя вс длались непостижимо-быстро, но толково, прочно и красиво. Многіе изъ нихъ досел существуютъ и продолжаютъ служить своему назначенію’ {Рус. Арх., 1874 г., т. II, стр. 727—8.}. Но тотъ же Рябининъ сообщаетъ, что средства на эти работы Кривцовъ черпалъ изъ капиталовъ Приказа общественнаго призрнія и е стсняясь формальностями, и тмъ открылъ поприще для всевозможныхъ хищеній и плутней чиновниковъ Приказа, такъ что въ итог образовалась громадная растрата.

12 сентября 1826 года Николай Ивановичъ былъ переведенъ губернаторомъ въ Нижній-Новгородъ. Сабуровъ говоритъ, что Балашевъ его ненавидлъ за самостоятельность и неподкупность, за строптивый нравъ, за расположеніе государя къ нему, и пр., очень вроятно, что Балашевъ былъ радъ избавиться отъ него.

Воронежское дло все еще тянулось, переходя изъ инстанціи въ инстанцію. Можно думать, что это тягостное дло, и еще боле переводъ въ Нижній, усилили раздражительность Николая Ивановича до высшей степени, по крайней мр происшествіе, случившееся въ начал слдующаго года, мсяца черезъ четыре посл его перезда въ Нижній, свидтельствуетъ о такомъ его душевномъ состояніи, которое нельзя назвать иначе, какъ умоиступленіемъ. Старинный романистъ пояснилъ бы, что фуріи, обитавшія въ душ Кривцова, яростно гнали его къ бездн, чтобы ввергнуть туда,— и старинный романистъ былъ бы правъ. Вотъ какъ рисуется дло по даннымъ позднйшаго слдствія, надо замтить, что достоврность фактовъ не подлежитъ сомннію, такъ какъ она была установлена и проврена двукратнымъ разслдованіемъ, и вс документы въ цлости дошли до насъ {Архивъ Министерства Внутр. Длъ, ‘Дло’ 1827 года за No 341, ‘Журналы’ Комитета Министровъ за февраль 1828 г. и ‘Приложенія* ‘ъ этимъ ‘Журналамъ’ за тотъ же мсяцъ, въ Архив Комитета Министровъ.}.

Въ феврал 1827 года, на Масляной, Кривцову понадобилось създить на три дня въ имніе жены, находившееся въ Кирсановскомъ узд Тамбовской губерніи. Проздъ его туда и назадъ оказался для попутныхъ станцій настоящимъ погромомъ. Онъ халъ на почтовыхъ, не предъявляя подорожной, что было по отношенію къ содержателямъ почтовой гоньбы сущимъ грабежемъ,— а на многихъ станціяхъ почту держали сами крестьяне,— и халъ притомъ съ невроятной быстротой, доходившей мстами до 20 верстъ въ часъ. Повидимому, всю дорогу его сопровождали мстныя власти: изъ дла видно, что по Ардатовск-ему узду его провожалъ засдатель ардатовскаго земскаго суда, по Арзамасскому — мстный исправникъ. Но хуже всего было то, что онъ по дорог изувчилъ побоями нсколько человкъ.

Перемнивъ лошадей на станціи Орховецъ Ардатовскаго узда, онъ понесся дальше съ такой быстротой, что тройка уже на полдорог къ слдующей станціи пріустала, поэтому, дохавъ до села Глухова, онъ потребовалъ, чтобы ему припрягли пару обывательскихъ лошадей. Село было частно-владльческое, князя Салтыкова. Дали знать сотскому, тотъ явился, но вмсто того, чтобы немедленно исполнить требованіе губернатора, сотскій вступилъ въ препирательство съ ямщикомъ, выговаривая ему, что-де вы изъ казны берете за лошадей деньги, а держите дурныхъ. Кривцовъ, сидвшій въ саняхъ, потерялъ терпніе и въ гнв приказалъ своему камердинеру привести сотскаго къ санямъ, камердинеръ сотскаго не привелъ, а притащилъ за волосы, толкая кулакомъ, и тутъ Кривцовъ собственноручно отвсилъ сотскому 4 или 5 пощечинъ. Мало того: не насытившись этимъ мщеніемъ, онъ на обратномъ пути приказалъ сопровождавшему его ардатовскому засдателю кн. Волконскому взять глуховскаго сотскаго въ судъ и высчь его розгами, что и было затмъ исполнено, при этомъ онъ грубо упрекалъ Волконскаго за неисправность почты, называлъ его алтынникомъ и грозилъ отршить за несмотрніе весь земскій судъ.

На станціи Волчиха Арзамасскаго узда были выведены Кривцову для выбора четыре тройки, одна изъ лошадей оказалась малорослою, ямской староста Алексй Жуковъ объяснилъ, что эта лошадь подставлена только временно вмсто большой лошади, на которой его сынъ отправился за хлбомъ въ другую деревню. За эту вину,— что употребилъ на постороннее дло почтовую лошадь,— Кривцовъ веллъ ямщикамъ бить Жукова палками, но видя, что они бьютъ недостаточно сильно, приказалъ сопровождавшему его арзамасскому исправнику Заремб-Рацевичу и мстному станціонному смотрителю, отставному унтеръ-офицеру Антонову, замнить ямщиковъ, и эти двое били Жукова въ одной рубашк палками ‘весьма крпко и много’, такъ что, когда кончилась экзекуція, Жуковъ едва добрался до конюшни, тамъ онъ легъ за колоду, Кривцовъ потомъ еще нсколько разъ требовалъ его къ себ, неизвстно для чего, но Жукова не нашли. Жуковъ былъ 55 лтъ и слабосильный, онъ мсяцъ пролежалъ больной и харкалъ кровью. Въ то время, какъ его били, Кривцовъ поносилъ исправника за нерадніе самыми ругательными словами.

На станціи Богоявленье Нижегородскаго узда повторилась та же исторія. Найдя одну изъ выведенныхъ лошадей нехорошею, Кривцовъ сперва накинулся съ бранью на станціоннаго смотрителя, а потомъ потребовалъ на расправу ямского старосту, однако староста усплъ скрыться, Кривцовъ, разсвирпвъ, веллъ ямщикамъ бить содержателя почтовыхъ лошадей, крестьянина Маврина, часть ямщиковъ со страху разбжалась, а оставшіеся не трогались съ мста, тогда Кривцовъ веллъ призвать пятидесятника Тонина, и Тонинъ вмст съ другимъ крестьяниномъ били раздтаго Маврина палками сильно и долго, даже тогда, когда Мавринъ, человкъ крпкаго тлосложенія, будучи не въ силахъ держаться на ногахъ, упалъ на колни. Мавринъ посл этого долго хворалъ, грудь у него распухла, недли дв онъ не могъ встать съ постели.

Избивать людей палками до полусмерти за ничтожныя провинности, да еще раздвъ ихъ предварительно, до этого могъ дойти только человкъ,— ожесточившійся противъ всего свта и въ злоб своей окончательно потерявшій власть надъ своими чувствами. На бду Кривцова, во время этихъ неистовствъ подвернулся ему подъ руку человкъ, котораго было опасно трогать. Арзамасскій земскій исправникъ Заремба-Рацевичъ, состоявшій въ исправникахъ уже 20 лтъ и пережившій многихъ губернаторовъ, конечно, умлъ переносить всякіе капризы начальства. Что Кривцовъ на станціи Волчиха при всхъ ругалъ его, что заставилъ его вмст съ станціоннымъ смотрителемъ бить ямского старосту,— это бы все ничего, но Кривцовъ по возвращеніи изъ поздки придрался къ этому поводу и неожиданно для всхъ отршилъ его отъ должности, да еще съ преданіемъ суду за неисправность арзамасскихъ почтъ. Заремба былъ не такой человкъ, чтобы сдаться безъ боя. Онъ ли самъ написалъ жалобу, или на его защиту встали т четыре уздныхъ предводителя дворянства, которые, какъ видно изъ слдственнаго дла, вмст съ губернскимъ предводителемъ въ первую же минуту безуспшно ходатайствовали за него предъ Кривцовымъ,— какъ бы то ни было, изъ Нижняго пришла къ генералъ-губернатору БахМетеву бумага, гд была подробно описана Кривцовская поздка, и гд яркими красками изображалась несправедливость мры, принятой Кривцовымъ въ отношеніи Зарембы-Рацевича. Бахметевъ не любилъ Кривцова, онъ тотчасъ составилъ и отправилъ къ царю — уже Николаю Павловичу — всеподданнйшій рапортъ, въ которомъ полностью воспроизвелъ полученную имъ жалобу. Воронежское дло еще не было кончено, а надъ головою Кривцова уже собралась новая гроза.

Между тмъ по существу Кривцовъ въ этомъ дл, какъ и въ воронежскомъ, былъ совершенно правъ. Въ этихъ двухъ длахъ живою встаетъ предъ нами тогдашняя Россія, какою ее недолго спустя изобразилъ Гоголь въ ‘Ревизор’ и ‘Мертвыхъ Душахъ’,— Россія Базилевскихъ, Кандауровыхъ и Заремба-Рацевичей. Этотъ арзамасскій исправникъ при ближайшемъ знакомств незамтно сливается съ знакомымъ образомъ Сквозника-Дмухановскаго до полнаго тождества, начиная съ чудеснаго совпаденія этихъ двухъ сложныхъ польскихъ фамилій: ЗарембаРацевичъ — Сквозникъ-Дмухановскій, такъ что противъ воли -напрашивается мысль: не разсказалъ ли Кривцовъ Пушкину въ 1834 году про Зарембу-Рацевича, а тотъ, вмст съ сюжетомъ ‘Ревизора’, передалъ Гоголю и контуръ этого лица? Но нтъ, Гоголь самъ могъ знать у себя въ Малороссіи такого Сквозника-Зарембу.

Въ дл много свдній о Заремб-Рацевич. Чиновникъ, присланный изъ Петербурга, сообщалъ о немъ слдующее. Ему подъ 60, онъ служитъ съ 1799 года: пять лтъ прослужилъ засдателемъ арзамасскаго земскаго суда, а теперь уже восемь трехлтій избирается дворянствомъ въ исправники. Онъ страстный карточный игрокъ, въ домашнемъ быту большой хлбосолъ, дворяне арзамасскіе въ немъ души не чаютъ. Онъ постепенно спускалъ въ карты все, что наживалъ на служб: 3 или 4 дома, деревню, душъ въ 30, теперь на немъ около 10 тысячъ рублей долга. Живетъ онъ въ Арзамас въ собственномъ обширномъ деревянномъ со службами дом, а въ узд у него винокуренный заводъ, и домъ, и заводъ состоятъ (разумется!) за его женою, Марьей Степановной, ‘пріобртенные ею во время уже бытности ея въ замужеств за г. Рацевичемъ’.

Когда изъ Петербурга пришелъ запросъ по длу Зарембы-Рацевича, генералъ-губернаторъ Бахметевъ предписалъ новому, уже посл Кривцова, нижегородскому губернатору произвести разслдованіе о служебной дятельности Зарембы, тотъ поручилъ это дло арзамасскому предводителю дворянства, но предводитель, подъ предлогомъ болзни, уклонился отъ щекотливаго порученія, и въ результат собиралъ справки о Заремб и писалъ ^окладъ ни кто иной, какъ арзамасскій уздный судья,— вн всякаго сомннія кумъ и карточный партнеръ Зарембы-Рацевича. Какъ жаль, что до насъ не дошло имя арзамасскаго судьи! Его докладъ — въ своемъ род chef d’oeuvre. Онъ поетъ соловьемъ, воркуетъ, какъ голубь, мурлычетъ, какъ котъ на лежанк, и все это подъ видомъ неподкупнаго безпристрастія. ‘Любовь и сожалніе’, пишетъ онъ, ‘объ удаленіи его (Зарембы-Рацевича) отъ должности дворянства арзамасскаго узда пріобрлъ онъ чрезъ примрныя кротость, благоразуміе, справедливость и безкорыстіе, что доказывается выборомъ его дворянами сряду восемь трехъ-лтій въ исправники, каковыя благородныя качества его и ревность въ пользу казны можно замтить изъ того, что недоимки по Арзамасскому узду по день удаленія его отъ должности оставалось только 11.451 руб. 97 ¹/₄ коп.’ какъ видно изъ истребованныхъ узднымъ судьею изъ Земскаго суда и узднаго казначея вдомостей… Поведенія господинъ Рацевичъ самаго благороднаго, и хотя занимается игрою въ карты, но единственно по принятому нын, въ домахъ обыкновенію, страсти же къ сей игр, какъ, удостовряютъ дворяне, не иметъ’. Былъ ли онъ подъ судомъ? Бывалъ,— но какія же это дла! Макарьевскій, засдатель Германъ, командированный въ Арзамасскій, уздъ для поимки разбойниковъ, устранилъ Зарембу отъ участія въ разслдованіи этого дла ‘по прикосновенности къ оному’ и обвинялъ его въ разныхъ длаемыхъ будто-бы имъ, Рацевичемъ, противозаконныхъ поступкахъ, какъ напримръ во взятіи отъ свидтелей по этому длу при производств слдствія въ подарокъ денегъ и прочаго, но Уголовная Палата за недостаткомъ уликъ оставила сіе дло безъ уваженія. За разныя упущенія въ производств слдствія, по коимъ остались неоткрытыми виновные въ убійств крестьянина Клюкина, Палата оштрафовала его въ 200′ рублей. По длу о порубк лса въ имніи графини Литта за упущенія, сдланныя г. Рацевичемъ также въ производств слдствія (а результатомъ этихъ упущеній было опять необнаруженіе виновныхъ), былъ онъ отъ суда освобожденъ за силою всемилостивйшаго манифеста 22 августа 1826 года. По тому же манифесту Палата признала его отъ взысканія свободнымъ еще по цлому ряду такихъ же длъ, т. е. за ‘упущенія’ въ разслдованіи, слдствіемъ которыхъ была безнаказанность виновныхъ — фальшивомонетчиковъ, поджигателей и пр., а иногда и исчезновеніе самихъ длъ,— какъ напримръ, за освобожденіе фальшивомонетчика Котельникова, который ‘во время свободы своей неизвстно куда скрылся’. Въ итог Заремба-Рацевичъ оказывался оправданнымъ по всмъ дламъ, только’ въ самомъ конц справки есть меланхолическое сообщеніе, что сверхъ перечисленныхъ длъ помянутый Заремба-Рацевичъ ‘сдлался прикосновеннымъ къ изслдованію’ — о незаконныхъ его поборахъ съ волостныхъ правленій, каковое дло еще находится въ дослдованіи.

Таковъ былъ этотъ хлбосольный исправникъ, любитель картъ и любимецъ арзамасскихъ дворянъ. Кривцовъ’ только придрался къ неисправности почты, чтобы прогнать его: въ дйствительности, какъ писалъ въ своемъ доклад петербургскій слдователь, ‘къ сему, сколько можно былоузнать тайно, содйствующею причиною было и личное предубжденіе и негодованіе на него г. Кривцова’ за вс эти лихоимныя ‘упущенія’ его, покрытыя манифестомъ, и за многое другое.

Между тмъ воронежское дло, тянувшееся уже два года, пришло къ концу. Было бы скучно излагать въ подробностяхъ его послдовательный ходъ. Оно разбиралось сначала въ воронежской уголовной палат, оттуда перешло въ 6-ой департаментъ Сената. Сенатъ призналъ, что въ отношеніи снятія опеки съ имнія Захарова Губернское правленіе поступило правильно, что утвержденіе губернатора о подлог, будто бы совершонномъ совтниками, ничмъ не доказано, что слдовательно сдланныя имъ по сему поводу отъ губернатора оскорбительныя укоризны понесены ими безвинно, и что хотя составленіемъ и исполненіемъ своевольныхъ журналовъ они и преступили законъ, но вовлечены были въ этотъ проступокъ крайней вспыльчивостью губернатора. Въ заключеніе сенатъ предлагалъ членовъ и секретарей Правленія освободить отъ суда, не преграждая имъ пути къ возвращенію въ службу, а о предосудительныхъ дйствіяхъ Кривцова представить на высочайшее усмотрніе. Это мнніе сената, какъ и все остальное производство по длу, министръ юстиціи представилъ Комитету Министровъ при своемъ заключеніи. Комитетъ Министровъ, въ засданіи 22 марта 1827 года, постановилъ, согласно съ заключеніемъ министра юстиціи, членовъ воронежскаго Губернскаго Правленія освободить ютъ суда и дозволить имъ снова вступить въ службу, что же касается Кривцова, то хотя онъ въ силу манифеста 22 августа 1826 года и освобождался отъ суда, но Комитетъ полагалъ, что ‘по обнаруженному имъ въ дл семъ строптивому и запальчивому характеру и крайне предосудительной опрометчивости неприлично и вредно для пользы службы оставлять его въ званіи начальника губерніи’.

Это ршеніе Комитета Министровъ состоялось, какъ сказано, 22 марта 1827 г., журналъ Комитета былъ посланъ царю на утвержденіе, и вотъ, по роковому стеченію обстоятельствъ, какъ разъ въ одинъ изъ немногихъ дней, протекшихъ между засданіемъ Комитета Министровъ и докладомъ царю о состоявшемся тамъ ршеніи по длу Кривцова, пришелъ въ Петербургъ тотъ всеподданнйшій рапортъ Бахметева о безчеловчныхъ истязаніяхъ Кривцова по дорог изъ Нижняго въ Тамбовскую губернію и о безвинной обид, нанесенной имъ Заремб-Рацевичу. 29 марта начальникъ главнаго штаба графъ П. А. Толстой сообщилъ министру юстиціи содержаніе Бахметевской бумаги и приказаніе царя, чтобы это дло было тщательно разслдовано и о послдующемъ донесено государю. Два: дня спустя, 1 апрля, Николай утвердилъ ршеніе Комитета Министровъ по воронежскому длу, а еще черезъ, день, 3 апрля, повеллъ причислить Кривцова къ Герольдіи.

Казалось, небо обрушилось на голову Кривцова. Его противники были кругомъ оправданы, онъ кругомъ обвиненъ, его выбрасывали вонъ, какъ ветошь: это былъ публичный позоръ, для такого человка стократъ нестерпимый: Въ довершеніе у него была отнята аренда и велно взыскать съ него т 100.000 рублей, которые были даны ему заимообразно передъ женитьбою, такъ что срамъ и крушеніе карьеры еще мучительно отягощались матеріальнымъ разореніемъ.

Кривцовъ похалъ въ Петербургъ, хлопоталъ всячески, но ничего не добился, его не допустили даже, говорятъ, до дежурства во дворц какъ камергера. Убдившись, что надежды больше нтъ, онъ ршилъ поселиться навсегда въ жениномъ имніи Любичахъ, Кирсановскаго узда Тамбовской губерніи. Такъ весною 1827 года судьба, точно вихрь, разметала братьевъ Кривцовыхъ по тремъ разнымъ дорогамъ, погнавъ Сергя на годы въ Сибирь, Павла на всю остальную его жизнь въ Римъ, Николая тоже до конца дней въ Тамбовскую глушь. Какія муки безсильной ярости, горечи и стыда переживалъ Николай Ивановичъ, нетрудно понять. ‘Эксъ-фаворитъ императора, эксъ-губернаторъ трехъ губерній, эксъ-богачъ, посщавшій вс дворы Европы и не послдній въ первыхъ ея обществахъ, имвшій блистательныя и основательныя надежды, бывшій въ родственныхъ и дружественныхъ связяхъ и отношеніяхъ съ первыми домами и лицами имперіи, съ гордымъ, повелительнымъ характеромъ, съ умомъ свтлымъ, знаніями обширными, съ дятельностію непомрною, съ несчастіемъ въ семейной жизни, съ Semper felix въ гербу — въ 37 лтъ обреченъ былъ на житье въ пустынной деревн’. Это слова Сабурова {Указ. м., стр. 724—5.}, и онъ же сообщаетъ, что, по прізд въ Любичи Кривцовъ прежде всего выстроилъ, себ усыпальницу и въ одинъ годъ посдлъ какъ лунь..

Нижегородское дло тянулось цлый годъ. Получивъ упомянутое выше предписаніе начальника штаба, министръ, юстиціи командировалъ для собранія точныхъ свдній на мст чиновника особыхъ порученій при министерств, дйствительнаго статскаго совтника Аверина. Аверину были по чину выданы прогонныя отъ Петербурга чрезъ Нижній-Новгородъ до Тамбова и обратно въ количеств 1.314 руб. 24 коп., и сверхъ того на путевыя издержки 2.000 рублей, а всего 3.314 руб. 24 коп. Аверинъ по возвращеніи въ Петербургъ представилъ докладъ о произведенномъ имъ дознаніи. Одновременно по предписанію генералъ-губернатора Бахметева производилъ слдствіе нижегородскій вице-губернаторъ. Съ обихъ сторонъ обвиненія, выставленныя жалобою противъ Кривцова, подтвердились. 28 февраля 1828 года Комитетъ Министровъ по докладу министра внутреннихъ длъ постановилъ: Зарембу-Рацевича отъ отвтственности освободить (и, очевидно, оставить на служб по старому), а поступки Кривцова, хотя онъ и заслуживалъ бы выговора, оставить безъ дальнйшаго замчанія, такъ какъ онъ отъ должности губернатора уже удаленъ. Царь утвердилъ это постановленіе, приписавъ собственноручно: ‘Но такъ какъ онъ Мн жаловался, что не знаетъ, за чемъ удаленъ отъ должности, то увдомить его о причин’.

Поразительно, что Кривцовъ, повидимому, совершенно забылъ о происшествіяхъ, случившихся во время его поздки въ Тамбовскую губернію на Масляной 1827 года. Ему и въ голову не приходило, что ему могутъ поставить въ вину т его расправы съ ямскими старостами. Такъ какъ онъ вскор затмъ покинулъ Нижній, то возможно, что до него даже не дошло свдній о вчиненной противъ него жалоб, о присылк чиновника изъ Петербурга для производства слдствія, и пр. Получивъ въ конц мая 1828 года въ Любичахъ лаконичное офиціальное увдомленіе о томъ, что Комитетъ Министровъ въ засданіи 28 февраля постановилъ оставить его поступки безъ замчанія, онъ искренно недоумвалъ: какіе поступки? и, перебирая въ памяти немногочисленные эпизоды своего губернаторства въ Нижнемъ, не находилъ за собою никакой вины.

Онъ, видимо, очень ослаблъ въ это первое время своего изгнанія. Въ письм, которое онъ 20 іюня написалъ министру внутреннихъ длъ А. А. Закревскому, плохо скрываемая злоба борется съ жалкой униженностью, какой въ Кривцов нельзя было бы ждать. Вотъ что онъ писалъ.

‘Милостивый Государь, Арсеній Андреевичъ. Письмомъ отъ 30-го апрля No 1249 Ваше Превосходительство изволили извщать меня, что Комитетъ Гг. Министровъ, вслдствіе внесенной отъ Министерства Внутреннихъ Длъ записки по представленію Нижегородскаго Генералъ-Губернатора Бахметева о поступкахъ моихъ при прозд, во время бытности Нижегородскимъ Гражданскимъ Губернаторомъ, чрезъ Нижегородскій, Арзамасскій и Ардатовскій узды, журналомъ 28 Февраля состоявшимся положилъ: поступки мои оставить безъ дальнйшаго замчанія.

‘Удивляюсь и не могу постигнуть причинъ, давшихъ Г. Бахметеву поводъ въ чемъ-либо жаловаться на поступки мои вообще относительно кратковременнаго служенія моего подъ его начальствомъ. Вс усилія моей памяти не напоминаютъ мн никакого съ моей стороны важнаго упущенія по служб. А какъ обвиненія, заключающіяся въ представленіи Г. Бахметова, мн совершенно неизвстны, и по онымъ отъ меня никогда и никмъ никакого объясненія требовано не было, то удивляясь равномрно и сужденію и резолюціи Комитета Гг. Министровъ, хотя освобождающихъ меня отъ всякой отвтственности, но учинившихъ свой приговоръ, такъ сказать, безъ вдома подсудимаго, побуждаюсь, въ настоящемъ моемъ положеніи, всепокорнйше просить Ваше Превосходительство приказать доставить мн копіи съ представленія Г. Бахметева и съ записки, внесенной въ Комитетъ Гг. Министровъ отъ Министерства Внутреннихъ Длъ по сему предмету.

‘Не простое любопытство влечетъ меня къ таковому домогательству, но чувство незаслуженнаго оскорбленія, стремящагося обнаружить козни гнусныхъ клеветниковъ, скрывающихся въ мрак, свойственномъ презрительному ихъ ремеслу, и успвшихъ однако же чрезъ своихъ клевретовъ навлещи на меня негодованіе самого государя императора.

‘Преисполненный истиннаго уваженія къ Особ Вашего Превосходительства съ достоврностью взываю къ справедливости и прошу отъ Васъ лишь законнаго удовлетворенія, коего до нын нигд и ни отъ кого получить не могъ.

‘Касательно причинъ, побудившихъ Правительство удалить меня отъ служенія Его Императорскому Величеству, я благоговю предъ приговоромъ высочайше утвержденнымъ, но увлекаясь тмъ же чувствомъ уваженія къ высокимъ добродтелямъ, отличающимъ Ваше Превосходительство отъ прочихъ вельможъ, осмливаюсь представить у сего копію съ записки, представленной мною въ свое время бывшему тогда Г. Министру Юстиціи, и которая, какъ полагать должно, была оставлена безъ всякаго вниманія.

‘Удостойте, Милостивый Государь, взглянуть безпристрастнымъ окомъ на обстоятельства, въ оной изложенныя. Нын я уже не имю другой цли, какъ оправдать себя лишь въ глазахъ Вашихъ, ибо даю еще цну мннію честнаго человка.

‘Удостаиваемый постоянно милостивымъ благоволеніемъ покойнаго Императора, я чистъ душою и правъ дломъ предъ Августйшимъ его преемникомъ. Но сердца Царей въ руц Божіей… я не ропщу и не надюсь, но здсь мы вс смертны.

Съ глубочайшимъ почтеніемъ’, и пр.

Закревскій отвтилъ ему, что ршеніе Комитета Министровъ состоялось до его вступленія въ управленіе министерствомъ внутреннихъ длъ, и какъ о содержаніи тхъ бумагъ въ свое время не признано было нужнымъ сообщать ему, Кривцову, то онъ не считаетъ себя вправ сдлать это и нын. Что же касается его устраненія отъ губернаторства, то эта мра послдовала по приговору Сената и высочайше утвержденному мннію Комитета Министровъ, поэтому онъ можетъ только въ приватномъ вид принять участіе въ настоящемъ положеніи Кривцова.

Этой перепискою закончилась исторія служебной дятельности Кривцова въ 20-хъ годахъ.

VIII.

С. И. Кривцовъ и его три товарища прибыли въ Читинскій острогъ около 1 мая {А. Е. Розовъ, ‘Записки декабриста’, 1907, стр. 146.}, проведя въ пути десять или одиннадцать недль (изъ Петербурга ихъ увезли, какъ сказано, 10 февраля). По сравненію съ другими осужденными, положеніе Кривцова было очень благопріятно: ему предстоялъ только годъ каторжной работы, а затмъ выходъ на поселеніе, онъ не оставилъ въ Россіи жены и дтей, наконецъ, его родные были люди со средствами, такъ что ему нечего было бояться нищеты на поселеніи. Онъ былъ здоровый, спокойный, незлобивый человкъ и легко приспособлялся ко всякой обстановк.

Жизнь декабристовъ въ Читинскомъ острог столько разъ описана, во всхъ подробностяхъ, что говорить о ней лишній разъ значило бы повторять извстное. Кривцовъ, повидимому, легко перенесъ этотъ годъ полутюремной жизни. Онъ усердно обучалъ товарищей нмецкому языку и забавлялъ ихъ своимъ пньемъ. ‘Въ первоначальномъ маленькомъ кругу нашемъ, — разсказываетъ А. Е. Розенъ {Тамъ-же, стр. 149.}, — развлекали насъ шахматы и псни С. И. Кривцова, питомца Песталоцци и Фелленберга, бывало запоетъ: ‘Я вкругъ бочки хожу’, то Ентальцевъ въ восторг восклицаетъ: ‘Кто повритъ, что онъ въ кандалахъ и въ острог?’, а Кюхельбекеръ дразнилъ его, что ‘Песталоцци хорошо научилъ его пть русскія псни’.

Разставшись съ сестрою и братомъ въ Петербург, Сергй Ивановичъ затмъ почти годъ не получалъ никакихъ извстій изъ дому. Мать и сестра многократно писали ему, адресуя на имя военнаго министра, но письма до него не доходили: каторжные были лишены права получать и писать письма. Первое извстіе о немъ изъ Сибири родные получили въ начал января 1828 года: это было письмо Елизаветы Петровны Нарышкиной къ Анн Ивановн отъ 24 октября 1827 г., она писала, что онъ здоровъ, что два раза въ день проходитъ мимо ея оконъ. Горькими и радостными слезами облила мать этотъ драгоцнный листокъ. Она не врила своимъ глазамъ, читая письмо. ‘Не знаю словъ, какъ выразить мою благодарность Елиз. Петр.— Я ее теперь иначе не называю, какъ, моимъ ангеломъ-утшителемъ.— Скажу теб, мой другъ, съ тхъ поръ, какъ сестра похала къ теб въ Петербургъ, никогда не видла тебя во сн, чего бы мн очень хотлось, но передъ тмъ, какъ получить мн о теб извстіе, съ недлю всякій день тебя видла. Это мн теперь будетъ знакомъ извстіе получить’. Она написала Нарышкиной, благодаря и благословляя ее, и просила ее крестить его изъ окошка: ‘тогда знай, — пишетъ она сыну, — что она за меня тебя креститъ’. Потомъ еще разъ повторилось то же предзнаменованіе: въ начал февраля и мать, и дочь нсколько разъ видли во сн Сергя, и утромъ сообщали другъ другу свои сны, и плакали,— а 4-го числа пришло письмо отъ Александры Григорьевны Муравьевой съ добрымъ извстіемъ о немъ. Теперь он могли писать ему съ надеждой, что письмо дойдетъ до него: Нарышкина сообщила имъ сибирскій адресъ, а Муравьева писала, что срокъ его каторги скоро кончается.

Онъ вышелъ на поселеніе, повидимому, въ первыхъ числахъ мая. 15-го числа этого мсяца онъ написалъ имъ изъ Красноярска первое письмо, слишкомъ безсодержательное посл столь долгаго молчанія, написанное явно въ подавленномъ состояніи. Да и было отъ чего придти въ уныніе. Онъ пишетъ, что по прізд въ Красноярскъ узналъ о своемъ назначеніи въ далекій Туруханскъ, и что ждетъ только прибытія изъ Читы товарищей, чтобы вмст съ ними быть отправленнымъ туда. Мать, получивъ, это письмо 30 іюня, не поняла, конечно, что значитъ ссылка въ Туруханскъ, она была счастлива снова увидть его почеркъ. Но одно она поняла: что наступилъ послдній актъ его жизни, его послдній /безвозвратный путь: на послдней страниц его письма она написала своимъ дрожащимъ почеркомъ четыре старинныхъ стиха:

О, край родной, поля родныя!

Мн васъ ужъ бол не видать!

Васъ, гробы праотцевъ святые,

Изгнаннику не обнимать!

Еще въ декабр Сергю были посланы изъ Тимофеевскаго 500 руб. денегъ и 20 картузовъ табаку ‘Гишаръ’, который, ‘помнится’, онъ курилъ, потомъ шили блье и платье, мать навязала носковъ, — но и деньги, и вещи онъ получилъ уже долго спустя. Въ Красноярск онъ пробылъ до конца мая. 2 іюня онъ писалъ уже изъ Енисейска, что благополучно прибылъ туда со своими двумя товарищами, Аврамовымъ и Лисовскимъ, сухимъ путемъ, а сейчасъ съ ними же отправляется дальше, въ огромной крытой лодк внизъ по Енисею — въ Туруханскъ, ‘гд на всегда суждено мн проститься со всми возможными путешествіями’. Онъ пишетъ сестр въ этомъ письм, что изъ Читы до Иркутска онъ халъ съ Захаромъ Чернышевымъ, они надялись, что ихъ поселятъ вмст, — на ихъ разлучили. ‘Теб дружба наша извстна и потому легко можешь судить, какъ тяжело было мн съ нимъ разставаться. Я не въ состояніи, милая сестра, описать теб вс ласки, которыми они (т. е. З. Чернышевъ, его сестра А. Г. Муравьева и Никита Муравьевъ) меня осыпали, какъ угадывали и предупреждали они мои малйшія желанія. Пожалуйста, если ты увидишь кого изъ ихъ семейства, то изъяви имъ мою благодарность. Александр Григорьевн напиши въ Читу, что я назначенъ въ Туруханскъ, и что вс льды Ледовитаго океана никогда не охладятъ горячихъ чувствъ моей признательности, которыя я никогда не перестану къ ней питать. Я ду отсюда въ Туруханскъ, почти на границу обитаемаго міра, гд льды и холодъ, подобно Геркулесовымъ колоннамъ, положили предлы человку и говорятъ: nec plus ultra’.

20-го іюня 1828 пода, посл 17-ти-дневнаго плаванія, Кривцовъ съ товарищами прибыли въ Туруханскъ. Въ іюл мать писала ему: ‘Я знаю, мой другъ, что теб хотлось имть мой портретъ, то я познакомилась съ князекъ Дмитріемъ Борисычемъ Голицынымъ. Онъ мн сказалъ, что онъ тебя зналъ въ Петербург. Такъ онъ хорошо рисуетъ и общалъ меня списать, совершенно для тебя, моего друга, будетъ стараться какъ можно похоже написать и съ 23-го числа сего мсяца начнетъ, и какъ скоро кончитъ, такъ и пришлю. Какъ бы я желала, мой другъ, имть твой, но теперь и думать невозможно, бывши въ такомъ необитаемомъ мст, тамъ, я думаю, не только артисты есть, но даже и людей мало’.— Это дло разстроилось. Голицыну пришлось спшно ухать, и портрета онъ не написалъ, но меньше чмъ черезъ мсяцъ въ Тимофеевскомъ былъ полученъ отъ А. Г. Муравьевой портретъ Сергя, писанный въ Читинскомъ острог Н. А. Бестужевымъ. Этотъ портретъ цлъ понын въ своей старинной рамк. Если подумать, какъ много въ теченіе долгихъ лтъ разлуки смотрли на него со слезами глаза матери,— кажется, что въ немъ осталась частица ея души.

Далекій, не-русскій край, куда безсмысленная жестокость загнала Кривцова съ товарищами, безпримрно суровъ и печаленъ. Тамъ въ восьмимсячную жестокую зиму день длится не боле трехъ-четырехъ часовъ, а по ночамъ на неб горитъ и ширится, мняя краски, сверное сіяніе, и время кажется людямъ одной безконечной ночью, все мертво въ природ, только пурга вдругъ закружитъ свой бшеный пиръ и бушуетъ день, два, три, пока не выбьется изъ силъ и замретъ на короткій отдыхъ. Весною и осенью тамъ непрерывно свирпствуютъ втры, смняя снгъ дождемъ и распространяя убійственную мглу, а въ короткое жаркое лто почти нтъ ночей, только двухчасовыя сумерки, когда солнце блднымъ шаромъ спускается къ горизонту, тогда воздухъ нестерпимо тяжелъ отъ гнилыхъ болотныхъ испареній, и миріады комаровъ отравляютъ жизнь человку. Зимой здсь свирпствуетъ скорбутъ, лтомъ горячка, натуральная оспа не переводится среди инородцевъ. Самый Туруханскъ расположенъ въ усть рки Турухана на безпредльной равнин, среди гнилыхъ болотъ, въ 1084 верстахъ отъ ближайшаго города — Енисейска. Онъ возникъ изъ зимовья, построеннаго казаками въ начал XVII столтія. Когда-то здсь процвтала торговля пушниной, но съ теченіемъ времени край обднлъ, и Туруханскъ пришелъ въ упадокъ, въ 1822 году онъ былъ переименованъ изъ окружного города въ заштатный, и съ тмъ вмст, по выраженію мстнаго исторіографа, ‘какъ бы закрылись вс жизненныя его силы: строенія начали разрушаться, народонаселеніе отъ разныхъ причинъ умалилось, и среди его появилась бдность, торговая дятельность почти прекратилась’ {П. И. Третьяковъ, ‘Туруханскій край, его природа и жители’. СПб., 1871, стр. 145.}. Кривцовъ засталъ Туруханскъ уже обезлюдвшимъ, полуразрушеннымъ, изъ 60 избъ треть была брошена за ветхостью, около 25 являли доказательство лни и выносливости обитателей, которые, несмотря на лютость здшней зимы, продолжали жить въ этихъ полуразвалившихся лачугахъ, и только около 15 можно было по нужд признать годными для жилья. Единственная кривая улица была даже въ разгар лта такъ топка, что если бы не узкіе мостки, по которымъ непривычному человку приходилось съ трудомъ балансировать, то нельзя было бы перейти изъ дома въ домъ. Населеніе Туруханска составляли главнымъ ‘образомъ казаки, жившіе здсь, какъ и всюду въ Сибири, своими домами: они получали небольшое жалованье и провіантъ и употреблялись для всевозможныхъ административныхъ надобностей: возили почту, доставляли хлбъ, смотрли за мстными магазинами, изъ которыхъ продавался хлбъ инородцамъ. Ихъ было въ Туруханск до сотни, но такъ какъ большинство всегда были раскомандированы, то въ город рдко оставалось изъ нихъ и 15 человкъ, если прибавить къ нимъ еще около 30 мщанъ, то этимъ и ограничивалось все взрослое мужское населеніе. Въ здшнемъ климат, гд ртуть стоитъ выше нуля не боле 60 дней въ году, хлбопашество невозможно, даже ячмень не успваетъ вызрть, капуста не можетъ завязать кочня, въ жалкихъ огородахъ сажаютъ только рпу, рдьку, свеклу да картофель. Рыбы въ Туруханск ловилось мало, по отсутствію удобныхъ мстъ для рыбной ловли, звря тоже по близости нтъ, или русскіе поселенцы не умли охотиться за нимъ, и жили они въ праздности, нищет и безпробудномъ пьянств, перебиваясь казеннымъ пайкомъ. О степени ихъ культурности легко судить по одному сообщенію, которое длаетъ въ своей книг ‘Енисейская губернія’ (1835 г.) А. П. Степановъ, бывшій енисейскимъ губернаторомъ какъ разъ въ то время, когда здсь жилъ Кривцовъ: ‘Въ Туруханск есть одно замчательное озеро. Оно наполнено отвратительными вшами, которыя, такъ сказать, кишатъ въ немъ. Не смотря на то, жители, по лности здить на Туруханъ, протекающій въ 4 верстахъ отъ посада, или на озеро, въ ближайшемъ разстояніи отъ него лежащее, черпаютъ воду изъ сего озера для обыкновеннаго употребленія, процживая только ее черезъ ветошку, а чтобъ очистить желудокъ, пьютъ ее съ самыми наскомыми. Одно изъ нихъ, увеличенное въ Доландовъ микроскопъ, обнаруживало хоботъ’ {А. П. Степановъ, ‘Енисейская губернія’. СПБ. 1835, ч. I, стр. 159, о цлебныхъ ‘свойствахъ этой воды см. М. . Кривошапкинъ, ‘Енисейскій округъ и его жизнь’, СПб., 1865, т. I, стр. 308—309. Вообще, о тогдашнемъ Туруханск — И. Пестовъ ‘Записки объ Енисейской губерніи Восточной Сибири, 1831 года’, М. 1833, гл. VII: ‘Туруханскъ, заштатный городъ’.}.

Кривцовъ, Аврамовъ и Лисовскій наняли сообща одну небольшую комнату и принялись заводить хозяйство. Денегъ у нихъ было мало,— только то, что привезъ съ собой Кривцовъ, потому что Аврамовъ и Лисовскій ничего не получали отъ родныхъ, и все время, что Кривцовъ оставался въ Туруханск, они жили вмст и на его средства {Аврамовъ былъ родомъ изъ Веневскаго узда Тульск. губ., Лисовскій — изъ Кременчуга, у перваго былъ живъ. отецъ, у второго мать, и тотъ, и другая, по словамъ Кривцова, люди бдные.}. Не успли оглянуться, не успли даже какъ-нибудь размститься въ тснот, какъ прошло лто, да оно и всего состояло изъ 10 или 12 теплыхъ дней, къ тому же комары и мошки съ непривычки сильно донимали. Съ 8 августа начались морозы, задули порывистые втры, нанося холодный дождь со снгомъ. Оставаться въ убогой лачуг на зиму было нельзя, въ начал сентября наши трое поселенцевъ наняли за сравнительно дорогую цну лучшій въ Туруханск домъ, состоявшій изъ двухъ маленькихъ комнатъ и кухни. Хотя и здсь не было у каждаго своей комнаты, но по крайней мр каждый имлъ свой столъ: они и этого удобства уже два года не знали. Купили они на зиму нсколько коровъ — одну на молоко, остальныя на убой. Деньги были на исход, а изъ дому даже писемъ не было. Почта приходила и уходила по разу въ мсяцъ, и Кривцовъ регулярно каждое 5-е число отправлялъ письмо. Онъ довольно подробно описывалъ Туруханскъ и мстныя условія жизни, ничего не утаивая, но въ спокойномъ тон, иногда съ шуткою, чтобы не напутать мать. Впрочемъ, онъ дйствительно относился къ своему положенію стоически. Жалуясь на неполученіе писемъ изъ дому, онъ прибавляетъ: ‘Впрочемъ, судьба такъ странно и своевольно со мною играетъ, что, мн кажется, довольно, чтобъ я сильно чего пожелалъ, чтобъ именно того не случилось. Такъ часто былъ я обманутъ въ своихъ ожиданіяхъ, что теперь, lass de tout, mme de l’esprance, я пересталъ желать и ожидать, а просто живу со дня на день. Жизнь такая, хотя и указана намъ Евангеліемъ, но признаюсь, что настоящее (не только мое, но даже пріятное) безъ будущаго — вещь весьма скучная. Впрочемъ, я не люблю мыслей такого рода и всячески стараюсь отстранять ихъ отъ себя’. И по другому поводу онъ пишетъ: ‘Переставъ ожидать и желать, я купилъ себ тмъ право не страшиться будущаго’.

Онъ оставался въ Туруханск безъ писемъ три мсяца, наконецъ, 20 сентября сразу пришло два письма изъ Тимофеевскаго — отъ начала и середины іюля. Съ этихъ поръ письма боле не пропадали. Письмо шло въ среднемъ три мсяца, но разливы ркъ или неисправность почты нердко удлиняли его путь еще на цлый мсяцъ. Но слдуетъ помнить, что въ то время и отношеніе къ письмамъ было другое, чмъ теперь, тогда скорость передвиженія писемъ, какъ и путниковъ, измрялась недлями, а не днями.

Какъ ни просты и спокойны были письма Сергя, мать обливала ихъ слезами, и въ долгіе промежутки между письмами мысль ея непрестанно вилась надъ сыномъ въ далекой нелюдимой стран. Онъ описывалъ тотъ край и свою жизнь только въ общихъ чертахъ, безъ всякой наглядности, но передъ ея взоромъ эта тусклая картина расцвчалась тысячью конкретныхъ подробностей, — она видла его жизнь силою воображенія. Чмъ сильне любовь, въ особенности страдающая, тмъ ярче, конкретне, дробне воображеніе разрабатываетъ мысленную картину, и наоборотъ, если эта картина суммарна и тускла, это врный знакъ, что любви не много, оттого любовь матери стооко предусмотрительна, и оттого такъ четко и детально воображеніе художника. Сила воображенія — какъ бы вншній термометръ, по которому безошибочно можно измрить напряженіе любви.

Письма Вры Ивановны очень однообразны: въ нихъ безпрестанно повторяются т же немногіе мотивы, почти все въ тхъ же словахъ. Въ ея душ мало чувствъ, въ ум мало мыслей, и чувства эти и размышленія до крайности незатйливы. Но подобно тому, какъ царь Соломонъ во всей слав своей не сравнится по красот съ, полевымъ цвткомъ, такъ и простота Вры Ивановны глубже и прекрасне всякой хитроумной мудрости. У нея мало чувствъ, но каждое изъ нихъ неисторжимо коренится въ ея душ, и мысли ея вс рождены этими чувствами, ничего формальнаго, что можетъ быть и не быть, но все полновсно и внутренно-принудительно, какъ въ самой природ, и оттого ея простыя слова обладаютъ такою существенностью, какой разв въ минуты вдохновенія можетъ достигнуть великій художникъ. Ея письма не только прекрасны,— они глубоко поучительны, потому что въ нихъ открывается одно изъ тхъ органическихъ міровоззрній, въ которыхъ есть зерно подлиннаго знанія о существ вещей. Таковъ Петръ Каратаевъ, геніально выдуманный Толстымъ, но Вра Ивановна лучше его, потому что она дйствительно существовала и еще теперь говоритъ къ. намъ своими письмами.

Вотъ одно изъ ея писемъ къ сыну — и таковы они вс. ‘Я покойна, мой другъ, и тепла и сыта, но скажи же мн, какъ ты живешь и какая у тебя пища? Когда ты пишешь, что даже капусты нту, то что же можетъ быть? а также климатъ, болзни — все это терзаетъ мою душу. Хотя ты, мой другъ, и /пишешь, чтобы я не безпокоилась насчетъ твоего здоровья, но какое жъ здоровье можетъ устоять противъ такой жестокости во всемъ? Вотъ, мой другъ, я опять поколебалась, но уврена, что Богъ по милосердію своему меня проститъ какъ мать, понеже его святая матерь и та рыдала при его распятіи, а мы ничто какъ тварь. Прошу тебя, мой другъ, пиши ко мн всю правду, имешь ли ты хотя теплую хижинку къ зим, и чмъ вы питаетесь, а также каковы твои товарищи, откуда уроженцы, имютъ ли родныхъ, которые бы имъ помогали, а также скажи, кто такой вашъ засдатель, русскій или казакъ? Я здорова и желаю жить для тебя, моего друга, и непрестанно молить о теб Милосерднаго Творца нашего, да дастъ онъ. теб новыя силы переносить съ кротостью и терпніемъ трое несчастье’.

Таково обычное содержаніе ея писемъ. На видъ обыкновенныя материнскія слова, выраженія элементарныхъ чувствъ скорби, любви и вры, но стоитъ прочитать рядъ такихъ писемъ на протяженіи нсколькихъ лтъ, и становится ясно, что каждая изъ этихъ упорно повторяемыхъ фпязъ полна опредленнаго и значительнаго содержанія: мы сейчасъ увидимъ — какого.

Вра Ивановна живетъ то у одной, то у другой дочери, дочери ее любятъ и холятъ. Она не вмшивается въ житейскія дла и мало интересуется ими, хотя и многое понимаетъ ясно. О житейскомъ она почти и не пишетъ: нечего, да и не къ чему. Сообщая однажды Сергю, по его просьб, свднія о цнахъ на хлбъ, собранныя ею явно ad hoc, она заключаетъ: ‘вотъ, мой другъ, что знаю, все теб написала, а боле право ничего не знаю, и тмъ лучше’. Она пишетъ о себ не разъ: ‘мірское мн все чуждо’. И о себ она почти не пишетъ, потому что нечего писать. ‘Я слава Богу здорова, провожу свое время по обыкновенію, то есть молюсь за васъ Богу и вяжу носки теб и Паш’. Вязать чулки — это единственное, что она еще можетъ длать, потому что съ 1826 года она почти ослпла отъ слезъ, зато ужъ вязанья чулокъ для Сергя она никому не уступитъ,— такъ она сама говоритъ, скоре задержитъ посылку до слдующей почты, если не успла сама навязать что требовалось. Впрочемъ, живя у дочери Лизы, небогатой многодтной вдовы, она еще занимается съ внучкой Сонюшкой по-французски. Такъ ея вншняя жизнь сведена къ наименьшему. Зато ея душевная жизнь полна и сложна, ее наполняютъ, чередуясь, два дла: думать о Серг и молиться о немъ и о другихъ дтяхъ, но преимущественно все-таки о немъ.

Она думаетъ о немъ непрестанно, сердце болитъ за него. Сегодня морозъ, 30^о,— каково же тамъ! Да еще вчная ночь, есть ли у нихъ дрова, и чмъ они освщаются?— врно тамъ и свчей нту. Она до такой степени въ мысляхъ полна имъ, что для нея вполн естественно оговориться и 1-го декабря написать ему: ‘поздравляю тебя съ наступившимъ новымъ годомъ’, потому что когда она пишетъ ему письмо, она почти физически говоритъ съ нимъ, и у нея двоится сознаніе: не то она говоритъ съ нимъ сейчасъ, пока пишетъ, не то въ март, когда онъ будетъ читать ея письмо. Она скорбитъ несказанно, и нисколько не скрываетъ этого отъ сына, потому что выраженіе ея скорби о немъ — сна знаетъ это — ему нужно* какъ ласка, какъ знакъ ея непрестаннаго присутствія при немъ, притомъ она ничего не таитъ отъ него, ея душа должна быть передъ нимъ открыта, иначе какой бы она была ему другъ! а она вс письма свои къ нему неизмнно кончаетъ словами, тоже весьма существенными: ‘…и буду во всю жизнь мою твой врный другъ и мать Вра Кривцова’. Но скорбь ея — особаго рода: есть какой-то неуловимый предлъ, до котораго Вра Ивановна позволяетъ себ доводить свою скорбь (а скорбь, какъ и всякое сильное чувство, стремится къ безпредльному расширенію), дойдя до этого предла, она усиліемъ воли снова овладваетъ собою, и потому она остается благообразной и въ самомъ страданіи.

Дло въ томъ, что Вра Ивановна, какъ всякій могъ замтить, была очень религіозна. Она жила въ твердомъ убжденіи, что Богъ управляетъ міромъ по мудрымъ и неизреченнымъ своимъ замысламъ, такъ что то, что намъ кажется случайностью, есть только актъ Божьей воли. Поэтому человкъ, застигнутый бдою, долженъ со смиреніемъ переносить свое несчастіе, уныніе же и ропотъ — великій грхъ, потому что уныніе — это сомнніе въ благости или мудрости Божіей, а ропотъ — возмущеніе противъ Бога. По такой вр человкъ въ сущности не долженъ бы и скорбть, ибо все, что съ нимъ случается, опредлено ему Богомъ, однако нельзя не уступить немощи человческой, нельзя не поскорбть — но только до той черты, гд начинаются отчаяніе и ропотъ, иначе впадешь въ, смертный грхъ. Вра Ивановна пишетъ сыну: ‘Безъ ужаса не могу подумать ю мст твоего пребыванія. Но чувствую, мой другъ, сама, что это не что иное, какъ слабость наша’, или, какъ выше, посл жалобъ на жестокость Туруханской жизни: ‘Вотъ, мой другъ, я опять поколебалась, но уврена, что Богъ то милосердію своему меня проститъ какъ мать, понеже его святая матерь и та рыдала при его распятіи, а мы ничто какъ тварь’. И неизмнно, посл словъ жалобы, она прибавляетъ: да будетъ воля Твоя.. ‘Какъ все соображу, теперешнюю твою жизнь, то истинно приводитъ въ отчаяніе. Но да буди воля Его святая’, и такъ сотни разъ. Это — тотъ самый ходъ религіозной мысли, который побуждалъ царя Алекся Михайловича писать одному боярину, перенесшему семейное горе: ‘И теб, боярину нашему и слуг, и дтемъ твоимъ черезмру не скорбть, а нельзя, чтобъ не поскорбть и не прослезиться, и прослезиться надобно, да въ мру, чтобъ Бога наипаче не прогнвать’.

Но надо присмотрться еще внимательне. Что такое Богъ въ мысляхъ Вры Ивановны? Матеріальное ли всемогущество, грозный Богъ — вседержитель, требующій послушанія даже до безропотности? И что такое для нея грхъ? непокорность господину, влекущая за собою наказаніе?— И да, и нтъ. Сознаніе Бога, какъ Творца, Вседержителя и Судьи, составляло, разумется, основу ея міровоззрнія,— иначе религіозная вра и невозможна, но этимъ еще не опредляется содержаніе ея вры: все дло въ томъ, какъ мыслитъ человкъ природу божественной силы и способы ея воздйствія на жизнь. И вотъ, поразительно, что во многихъ десяткахъ писемъ Вры Ивановны на протяженіи многихъ лтъ не встрчается ни одной фразы, въ которой можно было бы подмтить матеріальный страхъ Божій или матеріальную надежду на Бога: ‘Богъ накажетъ несчастіемъ’ или ‘Богъ дастъ удачу’. Только одинъ разъ за вс годы она написала (и надо обратить вниманіе на не-религиозный, человческій смыслъ подчеркнутаго мною слова): ‘Иногда мечтаю, что Богъ умилосердится надъ нами, и буду опять тобою, моимъ безцннымъ другомъ, утшаться’, но никогда она не пишетъ: молю Бога, чтобы онъ опять соединилъ насъ, или — надюсь, что Богъ вернетъ мн тебя. Въ ея чувств Богъ вообще представляется лишеннымъ всякихъ матеріальныхъ функцій: онъ духъ, и только духъ.

Вра Ивановна безъ сомннія и не подозрвала, что она обладаетъ совершенно законченной и цльной системой религіозныхъ понятій, и еще мене она могла бы систематически изложить свое богомысліе. Она жила имъ, почти не чувствуя его, какъ рыба не чувствуетъ состава морской воды, въ которой она живетъ. Это глубокое и возвышенное міровоззрніе не въ ней родилось, но она родилась въ* немъ,— только, можетъ быть, извстная тонкость духовной организаціи или житейскія испытанія довели въ ней, какъ, наврное, и во многихъ другихъ, до большой ясности ту самую религіозную идею, которая сложилась далеко задолго до нея въ русскомъ народ, которою боле или мене жили ея предки и жило все вокругъ нея. Подобно Петру Каратаевеу, она важна для насъ не въ качеств своеобразной личности, а именно какъ яркое личное воплощеніе всенародной мысли, какъ одна чистая капля изъ глубины народнаго моря, по которой можно узнать его составъ.

Вс ея отношенія къ Богу опредляются тмъ кореннымъ ея сознаніемъ, что Богъ есть средоточіе и источникъ духовной силы въ мірозданіи, т. е. не духъ, правящій міромъ извн, какъ самодержецъ, и не имманентный духъ пантеизма или ныншняго панисихизма, а какъ бы вмстилище или сфера чистой духовной энергіи, откуда совершается все духовное питаніе твари. Оттого Богъ, какъ чистая духовность,— весь любовь и благость, отношеніе человка къ Богу не только лишено всякой матеріальной окраски, но еще и совершенно свободно. Отъ такого Бога, разумется, нельзя ждать ни наградъ, ни наказаній въ вещественномъ смысл, смшно и молиться ему объ устроеніи житейскихъ длъ. Но изъ него притекаетъ въ насъ духовная сила, поскольку мы сами того пожелаемъ,: значитъ наша воля въ отношеніи къ Богу вполн свободна, но Богъ никогда не отказываетъ намъ въ своемъ дар, какъ только мы попросимъ. Молитва и есть призывъ къ Богу о подач намъ духовной силы, и другого смысла молитва не иметъ. Съ тмъ вмст опредляется и понятіе грха, грхъ не есть матеріальный поступокъ, но единственно состояніе души, а именно то состояніе, когда, душа, оскудвъ силою, какъ бы запирается на ключъ передъ Богомъ, сознательно отказывается воззвать къ нему о подач новой мры силъ. Прекратить свое общеніе съ Богомъ — это смертный грхъ, и вовсе не въ мистическомъ, а въ буквальномъ смысл слова, т. е. такой, который реально губитъ и убиваетъ человка, потому что, прекращая притокъ свжей духовной силы въ себя, человкъ лишается питанія, все равно какъ ребенокъ въ утроб матери, если случайно разрушится пуповина. Совершенно, ясно, что здсь религіозное безъ остатка растворяется въ. психологическомъ, ибо въ основ этихъ представленій очевидно лежитъ чувственная увренность, что въ человческой душ существуютъ неисчерпаемые запасы духовнойэнергіи, безъ сравненія боле могущественной, нежели та, которою онъ повседневно живетъ, и что усиліемъ воли онъ можетъ часть этой подспудной силы переводить, вверхъ, въ сферу своего дйственнаго сознанія. Въ Вр. Ивановн эта чистая религія сочеталась съ твердой врой, церковною, он и по существу не исключаютъ другъ друга, потому что на извстномъ уровн развитія вншніе религіозные символы такъ же необходимы ради слабости человческой, какъ неизбжны скорбь и слезы въ страданіи. Вра Ивановна разумется никогда не анализировала: себя и, стоя за обдней, не отдавала себ отчета въ томъ’, какому Богу она кладетъ поклоны — традиціонному ли Богу, правящему міромъ съ неба, или непостижимой духовной сил, лежащей въ ней самой. Но въ дйствительности она молилась только послднему и въ него’ одного врила крпко и свято. Я уже говорилъ, что она никогда не проситъ Бога о вещественномъ. Она проситъ только: подай мн силу и терпніе переносить скорбь, и когда она, кром того, проситъ Бога о томъ же и дляСергя — что съ психологической точки зрнія можетъ, показаться нелпостью, такъ какъ добыть у себя изъ-подъ спуда часть своей скрытой силы можетъ усиліемъ воли или молитвою только самъ нуждающійся въ ней,— то и здсь нельзя разобрать: есть ли это въ Вр Ивановн -остатокъ обычнаго взгляда на молитву, или же ею руководитъ глубокая, чисто психологическая мысль, что въ этомъ трудномъ дл самоукрпленія сочувствіе близкихъ есть большая поддержка для человка. Недаромъ она не про себя только молится о немъ, но неизмнно въ каждомъ письм пишетъ ему: ‘молюсь о теб’, т. е. молюсь о подач теб кроткости и смиренія,— и въ такихъ ея фразахъ, какъ: ‘люблю тебя, мое утшеніе, какъ всегда любила, и непрестанно молюсь о теб’, вторая половина фразы преслдуетъ ту же цль, какъ и первая,— оказать ему нравственную поддержку: ‘ты знай, что я люблю тебя, знай, что всей душою сочувствую твоей душевной борьб’.

А молится она всегда объ одномъ и томъ же: подай силу и крпость. Положеніе сына, опасности, грозящія его здоровью, ее пугаютъ, но превыше всего ее пугаетъ, какъ бы эти тяжелыя условія жизни не ввели его въ отчаяніе,— какъ бы онъ не заупрямился черпать изъ божественнаго вмстилища новыя духовныя силы взамнъ убывающихъ. Она неусыпно стоитъ надъ нимъ и твердитъ настойчиво, упорно, умоляюще: ‘Умоляю тебя, моего друга, не оставляй своей надежды на Всевышняго и не теряй бодрости духа, которую ты до сихъ поръ имлъ, и возложи совершенно всю скорбь и печаль свою на Господа’, ‘Другъ мой, умоляю тебя, не предавайся унынію, уныніе есть великій грхъ, но возложи всю печаль свою на Господа, онъ теб будетъ помощникъ и покровитель’, ‘Уповай на Тоспода, онъ намъ всмъ помощникъ и покровитель’, ‘Еще тебя, мой другъ, прошу, будь твердъ въ вр и возложи всю скорбь свою на Бога и будь увренъ въ его милосердіи’, ‘Прошу тебя, какъ сына, умоляю, какъ друга, не предавайся отчаянію, будемъ, мой другъ, вмст возсылать наши моленія къ Создателю нашему, да ниспошлетъ намъ крпость и терпніе сносить нашу горестную разлуку и обратитъ свой гнвъ на милость’. И такъ въ каждомъ письм неупустительно: все та же одна горячая молитва о приток новой душевной силы, и больше ни о чемъ, ибо только этимъ однимъ живъ человкъ. И сама она проситъ у Бога не здоровья сыну, не облегченія его участи, но только этого, важнйшаго. ‘Я слава Богу здорова, хожу жъ обдн, молюсь непрестанно о теб, моемъ миломъ друг, да подастъ теб Спаситель крпость въ вр и избавитъ отъ всякаго искушенія и унынія’, это повторяется въ ея письмахъ десятки разъ. Она даже придумала формулу такой молитвы, и дважды сообщаетъ ее сыну: ‘Скажу теб* мой другъ, мою молитву, которую я всегда читаю: Господи, если Теб угодно испытывать меня и дтей моихъ, то дай намъ терпніе переносить наше несчастье безъ ропота, носъ крпостью и благодареніемъ. Читай, мой другъ, и ты ее’. Она никогда не утшаетъ его, въ ея письмахъ нтъ даже намека на шаблонныя религіозныя разсужденія. Ей не до словъ,— она мать, ея сынъ въ смертельной опасности, и она, въ смертельномъ же страх за него, кричитъ ему одно: держись, собери всю свою силу, иначе ты погибъ. Вотъ почему ея слова такъ ужасающе-существенны, когда она говоритъ ему о крпости и терпніи, такъ дловиты и просты. Мальчикъ упалъ въ колодезь и ухватился за каменный выступъ надъ водою, и мать, прибжавъ, въ ужас глядя на него сверху, кричитъ ему: держись, собери вс силы!— точно такъ, дловыми словами, твердитъ Вра Ивановна Сергю о крпости и терпніи, для мальчика выпустить камень значитъ погибнуть, для Сергя погибнуть — это закрыть свое сознаніе, съ убывающей въ немъ отъ невзгодъ духовной силой, для притока новыхъ волнъ духовной силы. ‘Ты, мой другъ, пишешь, что Евангеліе съ тобой неразлучно, то можетъ ли теб придти какое смущеніе или уныніе, читавши всегда оное? Ты, мой другъ, пишешь стихъ: Придите ко мн, вс труждающіеся, и азъ упокою вы, а я теб скажу: Возьмите иго мое на себе и научитеся отъ мене, яко кротокъ и смиренъ сердцемъ, и обрящете покой душамъ вашимъ, иго мое благо и бремя мое легко есть. И вообрази себ, мой другъ, какъ странно случилось: я читаю всякій день по порядку Евангеліе, тотъ день, какъ получить твое письмо, то мн пришлось самое это Евангеліе читать, и я теперь положила всякій день не въ счетъ дневныхъ это читать’.

Какъ я сказалъ уже, этотъ Богъ-духъ въ сознаніи Вры Ивановны тождественъ съ Богомъ-Творцомъ, Вседержителемъ и Судьею, о которомъ учитъ церковь, но онъ сохранилъ только т самыя общія черты послдняго, которыя не противорчатъ существу Бога-духа. Онъ и матеріально правитъ міромъ, но къ благу, онъ караетъ, но только духовно и только за духовные грхи, вещественное же горе есть только способъ наказанія, но не самая кара. Житейская философія Вры Ивановны много разъ, высказывается въ ея письмахъ. Человкъ долженъ ршаться и дйствовать по крайней сил своего разумнія* но, разъ ршившись, онъ долженъ безъ ропота принять послдствія своихъ поступковъ, потому что во всякомъ ршеніи нами руководитъ Богъ, самъ же человкъ никогда не можетъ знать, ко благу ли или ко вреду для себя онъ ршается такъ, а не иначе. Она предприняла важный и рискованный шагъ къ облегченію участи Сергя, легко себ представить, какъ всесторонне она обдумала вс возможныя послдствія своего предпріятія,— и ршеніе ея, какъ мы увидимъ въ дальнйшемъ, дйствительно было очень умно, но, узнавъ, уже post factum, что Сергю хотлось иного, нежели она для него добилась, она тмъ не мене не раскаивается въ своемъ поступк, выразивъ сожалніе о томъ, что онъ раньше не написалъ ей своего желанія, она прибавляетъ: ‘Но на все воля Всевышняго, онъ нами руководствуетъ, и положимъ, мой другъ, всю нашу надежду на него и ввримъ нашу участь ему, онъ лучше все устроитъ по своей благости’. Все мірское въ ея сознаніи Бого-осмысленно, непостижимо-разумно, нтъ случайности, нтъ зла, но все въ разумніи Бога цлесообразно и благостно. Ея собственная ‘несносная горесть’ тоже несомннно и разумна, и блага, а въ какомъ смысл, этого намъ не дано знать — ‘и тмъ лучше’, сказала бы она, какъ въ томъ письм о хлбныхъ цнахъ. Вроятне всего, что это, какъ учитъ церковь,— наказаніе за грхи, и если ужъ выбирать изъ двухъ, то конечно за е я грхи. ‘Пишешь ты, мой другъ, что ты говлъ и, приступая къ Святымъ Тайнамъ, просилъ у меня прощенья изъ глубины души. Другъ мой, ты передо мною никогда не былъ виноватъ, я кром утшенія и почтенія и любви твоей къ себ ничего не видала, но за грхи мои Богу угодно было лишить меня сего утшенія, и все миновалось какъ сонъ’. Можетъ быть она дйствительно такъ думала, а можетъ быть это опять съ ея стороны — педагогика. Ея письма къ сыну вообще исключительно и обдуманно педагогичны, сообразно той огромной важности, какую она придавала его душевному состоянію.

Такъ она сохраняетъ красоту въ самомъ страданіи. Поплачетъ тихо и овладваетъ собою: ‘да буди воля Его святая’. Скорбь ея кротка и свтла. Прошло уже три почтовыхъ срока, отъ Сергя нтъ писемъ, столько мсяцевъ! Страхъ томитъ ее, но она все-таки не ропщетъ, только кроткій вздохъ противъ воли срывается съ ея устъ: ‘Ахъ, мой другъ, какъ жестоко жить въ такой дальности съ тми, кого любишь боле всего на свт’, и опять: ‘но да буди воля Его святая’. Ея душа, младенчески простая, подвластна суеврію, но только свтлому, знаменующему благость. Для нея не простая случайность, что въ тотъ день, какъ пришло письмо отъ Сергя съ цитатой изъ Евангелія, ей случилось прочитать ту самую главу Евангелія, которую онъ цитируетъ. И сны имютъ для нея торжественный смыслъ. Я уже приводилъ одинъ ея сонъ, а вотъ еще: ‘Скажу теб, мой другъ, очень, очень давно не видла тебя во сн, а 20-го декабря вижу тебя и Пашу будто въ любезномъ нашемъ Тимофеевскомъ, и вы собираетесь куда-то хать, и къ вамъ обоимъ принесли хлбъ и соль на дорогу Моховицкій и Каменскій прикащики, вс мн говорятъ, что это очень хорошо. А еще видла, будто сажаю рой въ улей, и это мн сказали, что Богъ дастъ, что я васъ, мои милые друзья, соберу въ одно мсто къ себ, въ чемъ и не отчаиваюсь на милосердіе Божіе’.

Она пишетъ слово ‘Богъ’ неизмнно такъ: бохъ.

М. Гершензонъ

(Продолженіе слдуетъ).

‘Современникъ’, кн. XII, 1912

Братья Кривцовы.

Читайте также: