ПЕРЕВОДЪ СЪ ИТАЛЬЯНСКАГО,
СЪ ОБЪЯСНЕНІЯМИ И ПРИМЧАНІЯМИ
М. Г.
Изданіе журнала ‘Пантеонъ Литературы’.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Н. А. Лебедева, Невскій просп., д. No 8.
1889.
Приступая къ переводу второй части Божественной Комедіи, переводчикъ поставилъ себ исключительной цлью полное воспроизведеніе подлинника съ сохраненіемъ не только всхъ, хотя-бы и второстепенныхъ, частностей и оттнковъ мысли, но и всхъ своеобразныхъ и столь удивительныхъ по своей лаконической, но высокохудожественной мткости выраженій и оборотовъ рчи, которые составляютъ характеристическую особенность ‘дантовскаго’ языка. Переводчикъ стремился дать не свое, ‘боле или мене вольное подражаніе’ Чистилищу, а, по мр своихъ силъ, передать величавую тему облеченною въ ту именно вншнюю одежду словъ и образовъ, въ какую облекъ ее самъ Дантъ. Такая задача сама собою отстранила для него мысль о стихотворномъ перевод, стсняемомъ условіями римы и размра. Но пересказъ поэтическаго стихотворнаго произведенія вполн свободною прозою даже и слабо не передаетъ его вншней художественной красоты, неразрывно связанной съ условною формою. Чувствуя это при своемъ переложеніи и пытаясь хотя до нкоторой степени воспроизвести впечатлніе стройнаго теченія дантовскихъ терцинъ, переводчикъ, не безъ колебаній, впрочемъ, остановился на мысли придать проз перевода тоническую послдовательность удареній.
Нын, какъ опытъ, печатаются въ этой форм первыя девять псенъ Чистилища, составляющія въ поэм какъ-бы отдльный вступительный эпизодъ — путь Данта и Вергилія отъ выхода изъ Ада до вратъ Чистилища. Въ печатаемыхъ псняхъ каждый стихъ подлинника отмченъ раздлительною чертою (—), но общепринятый въ изданіяхъ классическихъ произведеній послдовательный счетъ стиховъ замненъ номераціей терцинъ, въ виду того, что не всегда удалось избжать перенесенія нкоторыхъ выраженій изъ одного стиха въ другой, а въ иныхъ мстахъ приходилось даже измнить для ясности расположеніе отдльныхъ стиховъ въ строф, чмъ нарушалось соотвтствіе ихъ со стихами подлинника. Такіе случаи, впрочемъ, немногочисленны.
Присоединять і.ъ настоящее время къ изданію меньшей части пространныя объясненія, необходимыя для ея полнаго уразумнія, представлялось неудобнымъ, но въ сокращеніи помщаются въ подстрочныхъ примчаніяхъ вс фактическія указанія, относящіяся къ девяти пснямъ. Что-же касается до разъясненія символическаго значенія непрерывныхъ иносказаній поэмы, какъ существеннйшей части ея толкованія, то предпосылая въ начал каждой псни краткое изложеніе мнній наиболе авторитетныхъ комментаторовъ, переводчикъ думаетъ, что эти извлеченія, замняя боле подробное введеніе, даютъ вс желаемыя основанія для обсужденія внутренней идеи одного изъ самыхъ глубокихъ произведеній всемірной литературы.
При сравненіи трехъ частей Божественной Комедіи — Ада, Чистилища и Рая — по отношенію къ положенію, какое занимаетъ въ каждой изъ нихъ самъ поэтъ, Чистилище существенно разнится отъ I и III части. Проходя юдоли Ада, подъ руководствомъ Вергилія (олицетвореніе человческаго разума), какъ поучающійся зритель, неповинный еще ни одному изъ обозрваемыхъ мученій, — а впослдствіи въ Раю возносимый руководящею его Беатриче по различнымъ степенямъ блаженства, какъ восторженный созерцатель, до времени также еще непричастный ни одной изъ нихъ,— Дантъ въ Чистилищ, наоборотъ, представляется обязаннымъ лично подчиняться условіямъ очищенія отъ земныхъ несовершенствъ, лично совершить внутренній подвинь самоисправленія, дабы сдлаться достойнымъ продолжать свое шествіе въ небесныя обители. Сообразно съ такимъ значеніемъ восхожденія по Гор Спасенія, Дантъ изображается во II части поэмы принимающимъ боле непосредственное участіе въ дйствіи, чмъ въ Аду и Ра, это различіе выясняется съ первой-же псни.
По выступленіи поэтовъ (Данта и Вергилія) изъ Ада, вниманіе Данта привлекается прежде всего сіяніемъ четырехъ звздъ, знаменующихъ высшія дятельныя (не отвлеченныя) добродтели: Справедливость, Мудрость, Твердость и Умренность, какъ высшую степень совершенства, какого можетъ достигнуть собственною нравственною силою человкъ, не просвтленный свтомъ Откровенія. Представителемъ такого совершенства является, поставленный на страж у подножія Горы Очищенія, Катонъ Утическій — высшій, въ глазахъ Данта, нравственный идеалъ достижимый для язычника. Но въ наставленіи Вергилію Катонъ объясняетъ, что при восхожденіи выше, путники не будутъ уже руководствоваться его указаніями, а идти другимъ путемъ, который освтится дли нихъ восходящимъ надъ ними солнцемъ, знаменіемъ наступающаго для Данта внутренняго просвтлнія,— и что, кром того, Вергилій долженъ омыть очистительною росою всю копоть, налегшую на лицо Данта въ Аду, какъ послдствіе даже отдаленнаго соприкосноневія съ грхомъ, и препоясать его гибкимъ тростникомъ, преобразующимъ духовное смиреніе и полное послушаніе. ‘Вси же другъ другу повинующеся, смиренномудріе стяжите: зане Богъ гордымъ противится, смиреннымъ же даетъ благодать’. (I пос. Ап. Петра V, 5). Въ связи со всмъ предъидущимъ, отказъ Катона подчиниться въ своихъ дйствіяхъ воспоминаніямъ о земной привязанности его къ жен Марціи указываетъ поэтамъ на обязанность для каждаго, вступающаго на искомый имъ путь, отршиться отъ всхъ уже земныхъ пристрастій и побужденій.
1. Готовясь плыть по боле спокойнымъ водамъ,— мой утлый мысленный челнокъ подъемлетъ снова парусъ,— оставивъ позади себя мучительное море {‘Мучительное море’ — Адъ, описанный въ первой части поэмы.}.
2. Я буду пть про то второе царство,— гд очищается духъ человка,— дабы достойнымъ стать вселенія на Небо.
3. Но жизнь да вступитъ въ пснь безжизненную нын — зане я вамъ, святыя Музы, предаюся,— и Калліопа днесь на время да возстанетъ снова,
4. Сопровождая пніе мое тмъ гласомъ,— который древле поразилъ сорокъ несчастныхъ — такимъ ударомъ, что он совсмъ отчаялись въ прощень {‘Несчастныя сороки’ суть девять дочерей Піэрея, которыя въ состязательномъ пніи были побждены музою героическихъ псенъ, Калліопой, и въ наказаніе за свою заносчивость обращены въ болтливыхъ сорокъ. (Превр. Овид., п. V).}.
5. Восточнаго сапфира мягкая лазурь,— разлитая въ пространств ясномъ — по воздуху прозрачному до самой первой тверди,
6. Въ очахъ моихъ вновь возродила радость — какъ только вышелъ я изъ мертвой духоты,— стснявшей мн дыханіе и зрнье,
7. Наставница любви, красавица — планета,— улыбкою сіяла по всему востоку — и застилала рыбъ, при ней стоявшихъ въ свит,
8. Но уклоняясь одесную, я вниманіе свое направилъ — къ другому полюсу и тамъ узрлъ четыре т звзды,— которыхъ не видалъ никто, кром родовъ первоначальныхъ.
9. Огнями ихъ, казалось, Небо веселилось.— Увы, теб, осиротлый сверъ,— взирать на нихъ возможности лишенный нын! {Помимо иносказательнаго значенія четырехъ звздъ, большинство толкователей поэмы видятъ въ нихъ указаніе на созвздіе Южнаго Креста. Но свднія о вид южнаго неба, если могли въ начал XIV ст. доходить до Данта, то разв только отрывочно и чрезъ единичныя личности, случайно проникавшія въ южное полушаріе, подобно знаменитому Марко Поло, который однакоже возвратился изъ своего странствія только за пять лтъ до начала занятій Данта поэмой. Еще поразительне была бы всесторонность свдній Данта, еслибы указаніе на это созвздіе могло служить, какъ полагаютъ другіе комментаторы, доказательствомъ, что ему было извстно многовковое перемщеніе созвздій изъ одного полушарія въ другое, производимое предвареніемъ равноденствій, вслдствіе котораго Южный Крестъ за 3000 л. до P. X. былъ еще виденъ на сверномъ небосклон. Вообще изслдованія, вызванныя этимъ мстомъ поэмы, чрезвычайно любопытны. Между тмъ, отъ принятія того или другого изъ высказанныхъ въ нихъ предположеній зависитъ и точное разумніе выраженія, переданнаго въ перевод приблизительно словами: ‘первоначальные роды’ (въ подлинник: la prima gente), которое при допущеніи одного только аллегорическаго значенія должно относиться къ праотцамъ — Адаму и Ев, такъ какъ земной рай предполагается Дантомъ на вершин Горы Чистилища, если-же допустить возможность намека на поступательное круговращеніе всего звзднаго неба, то слова ‘lа prima gente’ должны обозначать первобытное населеніе теперешней Европы. Вс вышеизложенныя подробности этого примчанія приведены съ цлью дать хотя одинъ примръ того разнообразія изысканій и вопросовъ, которые одинъ за другимъ возникаютъ при изученіи творенія Данта.}
10. Когда-жъ свой взоръ отъ нихъ я оторвалъ — и къ полюсу другому тихо обратился,— туда, гд закатилась Колесница {Сверное созвздіе Большой Медвдицы, или Колесница.},
11. Я старца одинокаго вблизи увидлъ, — внушавшаго къ себ наружностью такое уваженье,— что большаго и сынъ къ отцу почувствовать не можетъ,
12. Большая борода его уже блла,— равно какъ и власы главы, спадавшіе на грудь двумя прядями,
13. А четырехъ священныхъ звздъ лучи весь ликъ его такимъ сіяньемъ обливали, — что онъ стоялъ какъ солнце предо мною.
14. ‘Кто вы, бжавшіе противъ стремленья — незримаго потока изъ темницы вчной?’онъ вопросилъ, встряхнувъ честными сдинами.
15. ‘Кто васъ провелъ? Кто свточемъ служилъ вамъ — когда вы исходили изъ кромшной ночи,— отъ вка омрачающей пучины ада?’
16. ‘Иль ниспровергнуты уже уставы преисподней?— Иль изволенье новое изрчено на Неб,— когда вы, осужденные, могли моихъ высотъ достигнуть?’
17. При семъ мой Вождь меня поспшно удержалъ — и маніемъ, словами и рукою,— колна преклонить и взоръ потупить понуждая,
18. Ему затмъ отвтствовалъ: ‘Я прихожу не самовольно,— по убжденію жены, нисшедшей съ Неба — своимъ сопутствіемъ сему я помогаю {Во II п. Ада разсказывается, какъ Беатриче (аллегорическое олицетвореніе богословія), нисшедъ изъ Рая, поручала Вергилію быть руководителемъ Данта по Аду и Чистилищу. О значеніи ‘старца’, т. е. Катона Утичеснаго, упомянуто въ объясненіи, предпосланномъ настоящей псни.},
19. Но изволяешь ты, чтобы открыто было — теб о насъ по истин и все, какъ есть,— и предъ твоей моя не можетъ не склониться воля.
20. Еще мой спутникъ вечера послдняго себ не зрлъ,— но былъ въ своемъ безуміи къ нему такъ близокъ,— что не имлъ почти и времени для отступленья.
21. ‘Тогда-то я къ нему, какъ ужъ сказалъ, былъ посланъ — спасти его, и не имлъ къ тому пути иного,— какъ тотъ, которымъ я его направилъ.
22. ‘Я показалъ ему отверженное племя — и днесь готовлюсь показать т души,— которыя подъ стражею твоей проходятъ очищенье.
23. ‘Какъ велъ его я, долгая была бы повсть,— нисходитъ свыше сила та, содйствіемъ которой — я смогъ довесть его сюда, гд видитъ онъ тебя и слышитъ.
24. ‘Да будетъ же теб приходъ его угоденъ,— достичь свободы хочетъ онъ, а сколь свобода драгоцнна — самъ знаетъ тотъ, кто за нее и жизнь отдать способенъ.
25. ‘Ты это вдаешь: изъ-за нея не устрашился — и самъ ты смерти горькой въ Утик, гд сбросилъ — покровъ тлесный свой, который въ день великій явится во свт {Катонъ, прозванный Утическимъ — образецъ республиканской простоты и строгости убжденій,— добровольно лишилъ себя жизни въ Утик, когда убдился, что вс возможныя средства противодйствовать Юлію Цезарю въ его стремленіи къ самовластію истощены безплодно.— Запечатлнная смертью преданность Катона къ общественной свобод сравнивается въ поэм со стремленіемъ Данта къ свобод внутренней, достигаемой путемъ умерщвленія земныхъ грховныхъ побужденій, совлеченіемъ грховной плоти.— Въ обращеніи Вергилія къ Катону Дантъ предвидитъ, что нравственная доблесть сего послдняго вознаградится въ день Великаго Суда просвтлніемъ его воскресшаго тла, по слову пророка: ‘Исмыслящіи просвтятся аки свтлость тверди, и отъ праведныхъ многихъ, аки звзды во вки и еще’. (Пр. Дан. XII, 3).}.
26. ‘И не преступили мы законовъ вчныхъ,— хотя онъ здсь живой и я Миносомъ не удержанъ {Миносъ, при вход во второй кругъ Ада (Адъ, п. V), опредляетъ, въ которомъ изъ его вертеповъ должна постоянно пребывать каждая осужденная тнь, сдл. онъ имлъ власть не дозволить Вергилію оставлять мсто, опредленное ему, какъ язычнику.},— я и досел все-жъ въ юдоли той, откол непорочнымъ взоромъ
27. ‘Донын Марція твоя какъ будто умоляетъ — тебя, великая душа, считать её своею — о, будь же благосклоненъ къ намъ ея Любови ради, —
28. ‘И разрши проникнуть чрезъ твои семь царствъ,— а я ей передамъ объ этой ласк,— коль въ бездн о себ упоминать ты дозволяешь’ {‘Семь царствъ’ — семь отдльныхъ круговъ Чистилища по числу семи видовъ главнйшихъ грховъ.}.
29. ‘Воистину, мой взоръ настолько Марція плняла — пока я пребывалъ на оной сторон’, тотъ рекъ въ отвтъ,— ‘что совершалъ я все, о чемъ она просила’.
30. ‘А днесь она, за гибельнымъ потокомъ оставаясь, не въ силахъ боле ни въ чемъ меня подвигнуть, по запрету — мн данному, внегда я исходилъ оттол {Эпизодъ съ женою Катона, Марціею, разсказанный Луканомъ въ его поэм Фарсаліи, заключается въ томъ, что Марція, бывшая нсколько лтъ въ развод съ Катономъ, снова, въ престарлыхъ уже лтахъ, просила его принять ее обратно какъ жену для того единственно, чтобы на гробпиц ея могла стоять надпись: ‘Жена Катона’. Просьба была исполнена Катономъ, но въ настоящее время, раздленный съ душою Марціи роковыми водами адскихъ ркъ, онъ уже не воленъ подчиняться ея желаніямъ.}.
31. ‘Но если ты Небесною женой руководимъ и посланъ,— какъ говорилъ, то здсь ласкательство излишнее — довлетъ то, что именемъ ея ты просишь.
32. ‘Гряди же, но его вначал препояшь — побгомъ чистымъ тростія и, омывая,— омой съ лица его всю скверну.
33. ‘Не подобаетъ бо ему со взоромъ, омраченнымъ — и малой мглой, впервые сртить — хотя единаго изъ Ангеловъ, сюда изъ рая нисходящихъ.
34. ‘На этомъ маломъ остров окрестъ, у самой у подошвы,— внизу, гд бьютъ о берегъ волны,— одинъ тростникъ на ил мягкомъ прозябаетъ,
35. ‘Иному же растенію, покрытому листвой,— иль отвердлому въ кор, нельзя тамъ удержаться — затмъ, что при волненіи оно бы не склонялось.
36. ‘А посл путь возвратный не сюда вамъ,— но солнце, восходящее теперь, укажетъ,— гд на гору подъемъ вы обртете боле доступный’.
37. И онъ исчезъ, а я съ колнъ поднялся,— и молча, снова, къ своему Вождю — приблизился и взоръ на немъ остановилъ.
38. Тогда онъ произнесъ: ‘За мною, сынъ мой, слдуй,— мы возвратимся вспять, куда идетъ уклономъ — равнина вплоть до нижняго предла’.
39. Уже заря долла предразсвтный сумракъ,— бжавшій передъ ней, и вдалек — могъ различать уже я колыханье моря.
40. И мы пошли безлюдною поляной — подобясь путнику, который въ поискахъ потерянной дороги,— докол снова не найдетъ ея, досадуетъ, что безполезно ходитъ.
41. Когда-жъ туда достигли, гд роса — еще боролась съ солнцемъ и, держась на мст,— покрытомъ тнью, испарялась мало,
42. Раскрывъ ладони рукъ, на мураву — слегка Наставникъ мой ихъ наложилъ,— а я, его движенья понимая,
43. Къ нему приблизилъ щеки, влажныя отъ слезъ,— и тотчасъ онъ возстановилъ вполн — цвтъ моего лица, подъ адской копотью дотол скрытый.
44. Затмъ сошли мы на пустынный брегъ,— который на водахъ своихъ не зрлъ отвка,— чтобъ проплывалъ ихъ человкъ, по нимъ назадъ могущій возвратиться.
45. Тамъ опоясалъ Вождь меня, какъ указалъ другой Наставникъ.— Но чудо! только мягкій стебель — онъ извлекалъ, какъ стебель новый возрождался мгновенно тамъ же, гд былъ сорванъ первый.
Однихъ указаній разума недостаточно для безошибочнаго восхожденія на высоту внутренняго самоисправленія, и Вергилій медлитъ въ раздумь на берегу моря. Но въ то-же время Дантъ, омытый чудодйственною росою духовнаго прозрнія и подчинившій уже себя долгу смиренія, какъ качества безусловно необходимаго для нравственнаго совершенствованія, удостаивается узрть (первое въ поэм) появленіе чистаго Ангела, исполнителя милосердныхъ Божіихъ велній. Подобно какъ въ Ад, Харонъ перевозитъ черезъ воды Стикса души осужденныхъ на вчное мученье, такъ здсь свтлый Ангелъ въ своемъ челв доставляетъ отъ устья Тибра блаженныя души, допущенныя въ Чистилище. Изъ объясненій тни Козеллы, бывшаго на земл близкимъ другомъ Данту, явствуетъ, что душеспасительная дйствительность покаянія, приносимаго на земл врующимъ христіаниномъ, прежде всего обусловливается и подкрпляется исполненіемъ установленныхъ земною Церковью обрядовъ (на что указываетъ обязательное отбытіе тней отъ устья Тибра, мста нахожденія папскаго престола) и что благословеніе церковныхъ властей (какъ въ настоящемъ случа — отпущеніе грховъ, объявленное въ 1300 г. папою Бонифаціемъ VIII по поводу столтняго юбилея) иметъ силу облегчить загробный путь, предстоящій душамъ усопшихъ. Но обязанность внутренняго стремленія съ нихъ не снимается и за гробомъ. Тни же, прибывшія къ гор Чистилища столь недавно, не успли освободиться отъ земныхъ пристрастій, и еще боле подчиненъ имъ самъ Дантъ, облеченный плотію, вслдствіе чего онъ и является виновникомъ того, что чувственное наслажденіе пніемъ Козеллы отвлекаетъ не только его, но и другія души и даже самого Виргилія отъ неослабнаго стремленія на путь очищенія и спасенія. Для возвращенія ихъ всхъ на этотъ путь, требуются на помощь увлеченному разуму новые укоры Катона, какъ представителя сознанія долга, во всей его строгости, неуклонно ведущаго человка, на свобод это всхъ страстей и увлеченій, къ одной главной цли.
1. Ужъ солнце прикоснулось къ небосклону — полдневный кругъ котораго стоитъ — своею высшей точкою надъ Іерусалимомъ,
2. А ночь, противъ него свой обтекая путь,— всходила изъ-за Ганга и Всы взносила,— что падаютъ изъ рукъ ея потомъ, когда она переростаетъ день, —
3. И блыя вначал, а потомъ румяныя ланиты — зари-красавицы отъ мста, гд стоялъ я,— уже старясь, желтыми казаться начинали {Обыкновенно у Данта — описательное опредленіе времени по положенію небесныхъ свтилъ. Большая часть подобныхъ опредленій въ поэм поражаютъ своею точностью. Для объясненія настоящихъ трехъ строфъ надо имть въ виду, что Іерусалимъ, по предположенію Данта, занимаетъ центръ населенной сверной части земнаго шара, а гора Чистилища помщается противоположно Іерусалиму на полушаріи южномъ, слд. оба мста имютъ одинъ общій горизонтъ. При этомъ условіи понятно, что солнце, заходя на горизонт Іерусалима, въ то же время начинаетъ подниматься на горизонт того мста, откуда смотрли поэты, а ночь, въ свою очередь, выступала на Іерусалимское небо и при томъ изъ-за Ганга, разстояніе котораго отъ Сіона предполагалось въ то время приблизительно въ 90 град. Постепенные переходы освщенія зари оригинально сравниваются съ измняющимся по возрастамъ человческимъ лицомъ. Прохожденіе знака Всовъ надъ меридіаномъ даннаго мста въ теченіе лтнихъ мсяцевъ приблизительно совпадаетъ со временемъ полуночи, когда-же ночи становятся длинне дня — въ періодъ отъ лтняго до зимняго солнцестоянія — Всы перестаютъ быть видимы задолго до полуночи, т. е. выпадаютъ изъ рукъ ночи.},
4. Но мы все медлили еще у взморья — какъ люди, путь обдумывающіе свой, — уже идущіе душой, а тломъ все еще стоящіе на мст, —
5. И вотъ, какъ часто предъ разсвтомъ самымъ — краснетъ сквозь пары густые Марсъ — на Запад, внизу, надъ гладью моря —
6. Такимъ явился предо мной (о, еслибы его узрлъ я снова!) — столь быстро приближавшійся по морю свтъ,— что никакой полетъ съ его движеньемъ не сравнился-бъ.
7. И лишь на мигъ одинъ отъ него отвелъ — глаза свои, къ Вождю съ вопросомъ обращаясь, — какъ вижу: свтъ — ужъ сталъ и лучезарне, и выше,
8. Затмъ завидлось по сторонамъ его — не знаю что-то блое, а долу — подъ нимъ такое-же другое выяснялось постепенно,
9. И не усплъ еще Наставникъ мой ни слова произнесть — какъ первое изъ блыхъ превратилось уже въ крылья.— Тогда онъ, ясно признавая мореходца,
10. Вскричалъ: ‘Скорй, скоре преклони колна, — се Божій Ангелъ, руки передъ нимъ скрести, — отнын зрть лишь таковыхъ богоподручниковъ ты будешь!
11. ‘Смотри, какъ, отметая человческія средства, — онъ не нуждается ни въ веслахъ, ни въ какомъ либо втрил, — окром крылъ своихъ, межъ столь далекими брегами.
12. ‘Смотри, какъ, ихъ вздымая прямо къ небу, — онъ бьетъ по воздуху перомъ нетлннымъ, — и не линяющимъ, какъ смертное перо’.
13. А той порой, чмъ боле и бол приближался божественный пернатый къ намъ, тмъ становился свтозарнй,— такъ что глаза мои вблизи его уже не выносили,
14. И я потупилъ ихъ, а онъ присталъ ко брегу — съ своей ладьей, столь быстроходною и легкой, — что даже дна ея вода не закрывала.
15. Небесный рулевой стоялъ въ ней на корм — и весь, казалось, былъ запечатлвъ блаженствомъ, — внутри-жъ ладьи сидли призраки: ихъ бол ста въ ней было,
16. И ‘Во исход Израилев отъ Египта’ — со всмъ, что дале начертано въ псалм, — они единымъ голосомъ вс вмст пли {По толкованію самого Данта, псаломъ 113 и (По исход Израилев отъ Египта) въ примненіи къ нравственному ученію долженъ быть понимаемъ, какъ изображеніе перехода души отъ скорбей и страданій грховныхъ въ состояніе благодати, или освобожденіе ея отъ рабства грху на вчную свободу блаженства.}.
17. Когда-же напослдъ онъ оснилъ ихъ знаменьемъ креста святого — они вс ринулись на сушу, — а онъ отплылъ, какъ прибылъ, столь-же быстролетно.
18. Но сонмъ, оставшійся на брег, чуждымъ — казался въ сихъ мстахъ и бкрестъ озирался, — какъ тотъ, кто новые предметы въ первый разъ увидлъ.
19. А солнце, между тмъ, повсюду разсыпая — сіянье дня, своими мткими стрлами — уже спугнуло Козерога со средины неба {По объясненію Филалетеса, солнце, поднимаясь надъ горизонтомъ, вступило въ знакъ Окна, слд. отстоящій отъ Окна на 90 град, знакъ Козерога долженъ былъ уже сойти съ меридіана.}, —
20. Когда новоприбывшіе подняли взоры,— на нашу сторону взывая: ‘Буде вдаете сами, — то укажите намъ, какимъ путемъ на гору всходятъ’.
21. А имъ въ отвтъ Вергилій рекъ: ‘Вы мните — наврное, что намъ сіи мста извстны, — но мы здсь странники, какъ странники и вы.
22. ‘И мы сюда не вдавн прибыли, не задолго до васъ,— но лишь путемъ инымъ, столь тягостнымъ и долгимъ, — что восхожденье намъ отрадою отнын будетъ’.
23. При этомъ облики сихъ душъ, во мн признавшихъ, по моему дыханію, живого человка, — покрылись блдностью отъ изумленья,
24. И словно къ встнику, несущему оливу, — народъ сбгается про новости послушать, — и не старается никто изъ тсноты освободиться, —
25. Такъ на мое лицо вперили взоры — вс, сколько ни было сихъ душъ блаженныхъ,— забывъ, казалось, свой порывъ къ преображенью красотою.
26. И се! гляжу, одна межъ ними, отдлясь впередъ, — обнять меня съ такой любовію стремится, — что и меня подвигнула она исполнить то-же.
27. О, призраки пустые, сущіе въ видніи единомъ!— Три раза позади ея сомкнулъ свои я руки, — и столько-жъ кратъ он на грудь мою опали.
28. И, мню, въ лиц отъ удивленья я измнился, — тнь бо съ улыбкой отступила вспять: — такъ что впередъ и я за ней подался, настигая.
29. Но словомъ ласковымъ она меня на мст удержала.— Тогда понявъ, кто это былъ, его молить я началъ — помедлить время малое со мною для бесды.
30. Тнь молвила: ‘Какъ въ тл бренномъ прежде — тебя любила я, такъ и свободная люблю, — затмъ я и стою съ тобой, но ты чего здсь ради?’
31. ‘О мой Козелла, дабы возвратиться снова — туда, гд обртаюсь нын, странствіе я совершаю’, — ему отвтилъ я. ‘А у тебя какой виной столь много времени отнято’? {Эпизодъ съ Козеллою, современнымъ Центу пвцомъ и композиторомъ и близкимъ его другомъ, заслуживаетъ вниманія, какъ личное воспоминаніе Данта о дняхъ собственной его юности, съ ея высокими интересами, любовью къ искусствамъ и нжными дружественными связями съ лучшими людьми его времени. Подробности эпизода объясняются многими комментаторами такъ, что Дантъ зналъ уже давно о смерти Козеллы, и выражаетъ теперь удивленіе, почему душа его оставалась на земл такъ долго посл кончины, — на что Козелла, не объясняя однако-же своей вины, отвчаетъ, что встрченное имъ замедленіе въ переход въ Чистилище было вполн правосудно, но что въ настоящее время, по поводу общей индульгенціи, объявленной въ Рим на праздникъ Рождества Христова юбилейнаго 1300 года, со времени оглашенія которой истекалъ ко времени бесды Данта съ Козеллою третій мсяцъ, — вс, обращающіеся съ врою къ Римскому престолу (устье Тибра), милосердно и безпрепятственно допускаются на путь, ведущій къ райскому блаженству. Слдуетъ, впрочемъ, имть въ виду, что эти подробности въ сущности не согласны съ ученіемъ католическаго богословія, не допускающаго подобныхъ выжидательныхъ странствованій на земл душъ, исшедшихъ изъ тла. Дантъ въ настоящемъ случа, какъ и въ нкоторыхъ другихъ, только облекъ въ христіанскіе образы представленіе греческой миологіи о душахъ, ожидающихъ на брегахъ Стикса перехода въ страну тней.}
32. А мн онъ: ‘Не было неправой карой для меня,— что призывающій лишь тхъ, кого восхощетъ самъ {‘И взыде (Іисусъ) на гору, и призва, ихже хотяше самъ, и пріидоша къ нему’. (Ев. отъ Марка, III, 13).}, — не мало разъ мн возбранялъ сюда переселенье,
33. ‘Зане воленіе Его изъ Воли правосудной истекаетъ.— Но днесь три мсяца уже пріемлетъ — Онъ всхъ, вступить хотящихъ съ миромъ.
34. ‘Равно и я, когда притекъ ко брегу моря, — туда, гд осоляются имъ воды Тибра, — былъ милосердно имъ допущенъ.
35. ‘Къ тому же устью Онъ и днесь крыл направилъ — затмъ, что тамъ стекаются вс т,— кто долу не низверженъ къ Акерону’.
36. А я ему: ‘О, буде не лишенъ ты силой заповди новой — ни памяти, ни дара нжныхъ псенъ, — когда-то умирявшихъ вс мои порывы, —
37. ‘Не откажись порадовать хотя немного — мою ты душу, утомленную вконецъ — сюда съ собой влекомымъ ею тломъ’.
38. ‘Когда Любовь бесдуетъ съ моимъ умомъ’ {‘Amor, che nella mente mi ragiona’ — одна изъ канцонъ самого Данта, положенная на музыку Козеллою.} — заплъ онъ голосомъ настолько сладкозвучнымъ, — что и досел я чувствую усладу.
39. Наставникъ мой, и я, и эти тни, — съ пвцомъ прибывшія, вс, мнилось, такъ утшены симъ были,— что никому и въ мысль ничто иное не входило.
40. Недвижны мы стояли и слдили — за пніемъ его, какъ се! предъ нами снова старецъ величавый, — взывающій: ‘Что-жъ это вы, медлительныя души?
41. ‘Какое нерадніе! Почто стоите?— Стремитеся гор, спшите очищать ту наросль, — что застилаетъ вамъ виднье Бога’.
42. Точь въ точь когда, и хлбное зерно и куколь подбирая,— стадами голуби по лугу бродятъ,— спокойно-тихіе, безъ суеты, межъ ними столь обычной, —
43. Едва же нчто явится, чего они страшатся, — вс мы томъ пищу покидаютъ, — вспугнутые врасплохъ заботой бол сильной, —
44. Такъ на моихъ глазахъ и этотъ сонмъ новоприбывшихъ — забылъ о пніи и ринулся на взгорье, какъ человкъ, бгущій, самъ не вдая куда. Не мене поспшно удаленіе и наше было.
Укоры Катона, какъ пробудившіяся угрызенія совсти, оживляютъ въ Давт и во всемъ совн новоприбывшихъ душъ полузабытое стремленье на Гору Очищенія. Но у послднихъ стремленіе это выражается безсознательною поспшностью бгства, а у Давта обращеніемъ снова къ Вергилію, т. е. къ руководству разума, возвратившагося съ своей стороны къ самообладанію я спокойному обсужденію. Но и при такомъ настроеніи одинъ разумъ, по мр приближенія поэта къ чистой области дйствій высшей благодати, довлетъ все мене и мене. Вергилій при самомъ начал ихъ дальнйшаго шествія уже указываетъ Данту на естественные предлы доступнаго уму человческому знанія, никогда не могущаго проникнуть въ тайны творческой премудрости. Въ этой ограниченности ума и въ усиліяхъ его найти врный путь къ свту и состоитъ вся исторія человческаго рода.
Приступивъ затмъ къ рубежу, откол начинается дйствительное восхожденіе на высоту, разумъ впадаетъ еще въ большее затрудненіе, не будучи въ силахъ указать, гд находится доступный подъемъ на Гору Очищенія, т. е. не умя направить Данта на посильный человку или же на предустановленный путь самоисправленія. Вергилій можетъ только убждать Данта поддерживать себя надеждою, а самъ вынужденъ обратиться съ вопросами къ встрчающимся имъ новымъ тнямъ. Положеніе этого новаго (второго) сонма душъ иметъ особое значеніе въ связи съ указаніями II псни на обязательное для каждаго разстающагося съ жизнью христіанина обращеніе къ уставамъ церкви (отплытіе въ Чистилище отъ устья Тибра). Находясь на Гор Очищенія уже на нкоторой высот, вновь встрченное собраніе тней состоитъ однакоже изъ душъ гршниковъ, умершихъ хотя съ искреннимъ раскаяніемъ въ грхахъ, но въ положеніи формальнаго отлученія отъ Церкви, и он объясняютъ, что независимо отъ предстоящихъ очистительныхъ мученій, такая особая вина должна быть искуплена опредленнымъ томительнымъ срокомъ, въ продолженіе котораго он, блуждая вблизи вратъ, ведущихъ въ Чистилище, не имютъ возможности вступить въ нихъ, или иначе — остаются въ отдаленіи отъ прямого пути къ спасенію. Трогательный разсказъ одной изъ этихъ тней,— Манфреда, короля Сицилійскаго,— выясняетъ могущественное значеніе заупокойныхъ моленій, возносимыхъ на земл за страдающія души, и кончается рзкимъ укоромъ римскому духовенству, которое лишается дарованной ему власти — вязать и ршить, когда пользуется этою властью недостойно, не въ дух христіанской любви.
1. Межъ тмъ какъ въ бгств торопливомъ — они разсялись въ широкомъ пол,— спша къ той высот, гд правосудіе насъ испытуетъ,—
2. Я снова къ своему надежному сопутнику прибгнулъ.— И всуе безъ него я поспшилъ-бы:— кто-бъ по гор тогда возвелъ меня къ вершин?
3. Но видно было мн, что на себя онъ негодуетъ,— О чистая и доблестная совсть,— какъ горько ты терзаешься и малою ошибкой!
4. Когда-жъ стопы еео замедлили свою поспшность,— способную отъять достоинство у всякаго поступка,— тогда мой умъ, дотол угнетенный,—
5. Какъ будто-бы взалкавъ, разверзъ вниманье,— и зрніе мое навелъ на гору — высіжо восходившую изъ моря къ небу.
6. Сіянье солнца, пламенвшаго въ тотъ часъ за нами,— закрыто было передъ мной по очертанью тла,— какъ упадали на меня лучи его позади.
7. И я невольно глянулъ въ сторону, объятый опасеньемъ — быть здсь покинутымъ, когда замтилъ — что омрачается земля передо мною только.
8. Но Утшитель мой: ‘Ты вновь въ сомнніе впадаешь’,— такъ началъ рчь, ко мн внезапно обращаясь,— ‘или не вруешь, что я съ тобой, что мной руководимъ ты?
9. ‘Въ сей часъ завечерло тамъ, гд почиваетъ,— то тло бренное мое, что тнь бросало:— оно Неаполемъ отнято у Бриндизи {Тло Вергилія, скончавшагося въ Бриндизи (древ. Брундузіумъ), было перенесено въ Неаполь по повелнію Октавія Августа.}.
10. ‘А то, что днесь я ничего не затняю,— не изумительнй того, какъ въ небесахъ — одно изъ нихъ лучамъ другихъ пути не заграждаетъ.
11. ‘Равно какъ муки боль въ огн и мраз — въ тла подобныя влагаетъ сила,— не восхотвшая раскрыть намъ, какъ сіе творится {Дантъ изумился (стр. 5—7), замчая, что на земл появилось отраженіе только одного тла, тогда какъ они съ Вергиліемъ шли вдвоемъ и рядомъ. Вергилій же объясняетъ, что безплотный призракъ его собственной души не можетъ задерживать лучей солнца, подобно тому, какъ ни одна изъ девяти небесныхъ сферъ, обнимающихъ (по астрономической систем, принимаемой Дантомъ) одна другую, не служитъ препятствіемъ для провожденіи свта изъ высшихъ въ низшія, и одно чудо не должно казаться изумительне другого, но что способность подобныхъ тней ощущать, несмотря на свою безплотность, адскія мученія,— составляетъ не разъяснимую тайну творческой Божіей силы.}
12. ‘Безуменъ, кто надется, что разумъ нашъ — протечь возможетъ безконечный путь,— которымъ шествуетъ Единая въ Трехъ Лицахъ Сущность.
13. ‘Довольствуйтесь вы, люди, заключеньемъ quia {Въ средневковомъ школьномъ употребленіи логическій терминъ: ‘quia’ замнялъ выраженіе quod и обозначалъ доказательство а posteriori. Согласно съ симъ, настоящій стихъ слдуетъ понимать такъ, что человкъ долженъ удовлетворяться познаніемъ, что вещи существуютъ, не стремясь къ разъясненію причинъ, почему он существуютъ.}.— О, если-бы могли провидть все вы,— тогда-бы цли не имло Воплощенье отъ Маріи.
14. ‘И было-бы тогда утолено желанье,— отвка данное на муку тмъ,— въ комъ нын зрите вы безплодность сихъ желаній…..
15. ‘Я говорю объ Аристотел и о Платон,— о многихъ и другихъ’ {Продолжая разсужденіе, объясненное въ прим. 2, Вергилій говоритъ, что если-бы люди одарены были всевдніемъ и потому не могли заблуждаться, то и къ самому воплощенію Бога отъ Двы Маріи для искупленія сихъ заблужденій не представлялось бы повода, т. е., иными словами,-не существовало-бы и всей бывшей исторіи человческаго рода. Заключительная строфа (14), весьма неясная и въ подлинник, находится въ связи со стихами 40—42 п. IV Ада, гд говорится о вчномъ пребываніи въ первомъ отдленіи Ада доблестныхъ язычниковъ, которые и при великихъ нравственныхъ качествахъ не могутъ однако-же быть приняты въ обители христіанскаго рая, такъ какъ не были омыты водою крещенія, они не подвергаются въ Аду особымъ мученіямъ, но осуждены вчно томиться желаніемъ познать истиннаго Бога при невозможности достигнуть итого познанія. Согласно съ симъ, терцина 14 должна быть понимаема въ томъ смысл, что если бы вообще человкъ могъ достигать всевднія, то и стремленіе упомянутыхъ язычниковъ къ познанію Бога могло-бы быть утолено и слд. тогда представлялось бы непонятнымъ, несостоятельнымъ обращеніе утоляемаго желанія въ особый видъ вчнаго страданія. Судьба добродтельныхъ язычниковъ (къ которымъ принадлежалъ и Вергилій) сильно занимала Данта и его современниковъ, и въ поэм онъ нсколько разъ возвращается къ этому вопросу.}. И онъ челомъ поникнулъ,— и смолкъ, и грустенъ сталъ.
16. А той порою мы приблизились къ подножію горы,— и встртили тамъ скалы столь крутыя,— что и быстрйшія стопы тамъ были бы не въ помощь.
17. Межъ Леричи и Турбіей изъ всхъ обваловъ самый дикій — и весь обломками загроможденный былъ-бы какъ ступени — отлогія и легкія въ сравненьи съ этими скалами.
18. ‘Кто-жъ вдаетъ: гд сходитъ спускъ покатый’,— воскликнулъ мой Наставникъ, удержавъ шаги,— ‘по коему подняться могъ-бы путникъ, не имущій крыльевъ?’
19. Но между тмъ пока, потупивъ очи,— опознавалъ онъ качество дороги,— а я вершину скалъ обозрвалъ кругомъ,—
20. Ошуюю завидлъ я собранье душъ,— которыя то будто подвигались къ намъ, то словно нтъ: такъ медленно он переступали.
21. И я сказалъ Наставнику: ‘Всмотрись на верхъ,— сіи, что тамъ грядутъ, совтъ подать намъ могутъ,— коль скоро ты его не обртаешь самъ.’
22. Онъ поднялъ взоръ и съ видомъ просіявшимъ — вщалъ въ отвтъ: ‘Идемъ же къ нимъ, когда они такъ медленно подходятъ,— и твердымъ будь въ своей надежд, милый сынъ’.
23. Толпа была отъ насъ въ такой еще дали,— и посл тысячи шаговъ, пройденныхъ нами,— какую лишь могучему метателю рукой прокинуть впору,—
24. Когда стснясь къ громадамъ плотнымъ — отвсныхъ скалъ, он столпились неподвижно,— какъ поступаютъ т, кто, оробвъ, желаетъ оглядться.
25. ‘О вы, добр усопшіе! О вы, предъизбранные духи!’ — воззвалъ Вергилій, ‘ради мира,— что вамъ, я врую, всмъ уготованъ,—
26. ‘Откройте намъ, отколь гора на столь доступна,— чтобы взойти возможно было на вершину?— Тому, кто многое позналъ, горька сугубо времени потеря’.
27. Какъ овцы робко выступаютъ изъ загона,— то по одной, то по дв, по три, остальныя-же толпятся,— глаза и головы къ земл понуривъ боязливо,—
28. И что лишь сдлаетъ передняя, вс повторяютъ,— тснясь за ея спиной, когда она остановилась, — покорно терпливыя, не зная сами передъ чмъ,—
29. Такъ на виду моемъ въ ту пору стали подвигаться — передовые сихъ блаженныхъ агнцевъ,— застнчиво и поступью степенной.
30. Едва-жъ они завидли передъ собой, какъ прескался — свтъ на земл направо отъ меня,— и тнь моя ложилась на утесы,—
31. Вс стали вразъ и даже вспять подались,— а остальные, шедшіе за ними,— зачмъ не вдая, но то-же повторили.
32. ‘Я вамъ повдаю, не выжидая настояній вашихъ:— вы зрите предъ собой живое тло человка,— имъ по земл и раздвоенъ свтъ солнца.
33. ‘Не изумляйтесь, но имите вру,— что но безъ силы, съ неба нисходящей,— онъ посягаетъ перейти сію преграду’,
34. Наставникъ рекъ. А сонмъ блаженный:— ‘Такъ возвратитеся назадъ’, вщалъ, ‘грядите передъ нами’,— и тыломъ дланей указалъ намъ путь.
35. Единый же изъ нихъ добавилъ: ‘Кто бы — ты ни былъ, но, держа свой путь, къ намъ обрати свое лицо,— припомни, не видалъ-ли ты меня на ономъ свт’.
36. И, обратясь къ нему, остановилъ на немъ я взглядъ свой. То былъ красавецъ блокурый, благородный видомъ,— но изъ бровей его одна была раздвоена рубцомъ удара.
37. Когда-жъ смиренно я отрекся,— чтобъ передъ симъ его видалъ, онъ произнесъ: ‘Гляди-же’, и показалъ мн рану въ верхней части груди,—
38. И рчь повелъ съ улыбкой: ‘Я Манфредъ,— Констанціи императрицы внукъ,— и по сему молю, когда обратно низойдешь на землю,—
39. ‘То пости ты дочь красавицу мою,— мать аррагонской и сициліанской славы, {Манфредъ, король сицилійскій, внукъ императора Генриха V и супруги его Констанціи, былъ отцомъ другой Констанціи, королевы Аррагонской. Сыновья послдней, Фридрихъ и Іаковъ, наслдовали короны Сициліи и Аррагонскаго королевства, почему большинство комментаторовъ и относитъ къ нимъ неясное выраженіе: ‘слава Аррагоніи и Сициліи’, хотя въ другихъ мстахъ поэмы Дантъ отзывается объ этихъ двухъ короляхъ весьма неодобрительно. Политическіе намеки и сужденія, которыми полны вс три части Божественной Комедія, подаютъ постоянный поводъ къ историческимъ сближеніямъ и выводамъ, въ высшей степени любопытнымъ, и только при изученіи ихъ длается вполн понятнымъ многостороннее значеніе эпоса Данта.} — дабы ей истину повдать, если обо мн тамъ носится молва иная.
40. ‘Въ тотъ мигъ, когда мн тло растерзали — смертельныхъ два удара, я предался,— рыдаючи, Присноготовому прощать.
41. ‘Велики были прегршенія мои,— но Безконечной Благости широкія объятья — пріемлютъ всхъ, кто притекаетъ къ нимъ,
42. ‘И если-бъ посланный отъ Климента охотиться за мною — Козенцскій пастырь въ пору ту внимательнй вчитался — въ Слов Божіемъ въ сію страницу,—
43. ‘То и досель мои лежали-бъ кости — въ конц моста у Беневента,— тяжелымъ охраняемы курганомъ,—
44. ‘А нын мочитъ дождь и втеръ ихъ передуваетъ — на прибережьи Верде за предломъ королевства,— куда онъ ихъ извлекъ при угашенныхъ свчахъ {Представитель императорской партіи, предводитель войска гибеллиновъ, и слд. противникъ папы, Манфредъ находился въ отлученіи отъ церкви и былъ убитъ въ сраженіи при Беневенто въ 1266 г. Побдитель его и сторонникъ папы, Карлъ Анжуйскій, распорядился зарыть обезображенный двумя ранами трупъ побжденнаго короля, какъ состоящаго въ отлученіи, безъ церковныхъ обрядовъ при възд въ Беневенто у моста, и только въ уваженіе личной храбрости погибшаго дозволилъ насыпать надъ могилой каменный курганъ. Но архіепископъ Козенцскій, кардиналъ Пиньятелли, легатъ папы Климента IV, не остался этимъ доволенъ, по его повелнію кости были вынуты изъ могилы и за предлами неаполитанскаго королевства, т. е. за предлами земли, освященной папскимъ протекторатомъ, выброшены на берегахъ рки Верде. При подобныхъ погребеніяхъ тлъ, умершихъ въ отлученіи, провозглашалось проклятіе и вокругъ гроба носились погашенныя и опущенныя внизъ свчи, о чемъ и говорится въ стр. 44. Въ дальнйшемъ разсказ тнь Манфреда касается вопроса, занимавшаго современныхъ Данту богослововъ Онъ проситъ сообщить дочери Констанціи, что, вопреки мннію, распространенному на земл, душа его допущена въ Чистилище, и утверждаетъ, что произносимое духовенствомъ не въ дух христіанской любви отлученіе отъ Церкви не закрываетъ раскаявшемуся предъ кончиной гршнику доступа ко всепрощающему милосердію Божію, и что усердныя молитвы врующихъ близкихъ имютъ даже силу сократить для него срокъ, назначенный для искуса въ Чистилищ. ‘Богъ готовъ есть прощати согршающія’.}
45. ‘Но пастырей проклятіе отъ насъ не отторгаетъ — любовь превчную настоль, чтобъ не было возврата къ ней,— покуда сколь нибудь надежда зеленетъ.
46. ‘Едино-жъ истинно: кто кончитъ жизнь непримиреннымъ — съ Святою Церковью, хотя-бъ съ раскаяньемъ передъ кончиной,— тому вн сихъ высотъ надлежитъ оставаться,—
47. ‘За каждую годину, сколько онъ коснлъ въ своемъ упорств — такихъ-же тридцать сроковъ, если эта кара — умалена не будетъ силою молитвъ достойныхъ.
48. ‘Уразумй-же, сколь меня ты въ силахъ ублажить,— открывъ Констанціи моей добросердечной — и мсто, гд меня обрлъ, равно и срокъ сей долгій.— Ускорить многое здсь могутъ пребывающіе долу’.
Души, бесдовавшія съ поэтомъ въ предъидущей псни, хотя сами и не подготовлены еще къ немедленному вступленію на путь очистительныхъ страданій, но уже знаютъ этотъ путь и вскор указываютъ его странникамъ въ вид тсной разслины утеса, едва достаточной дли прохода одному человку,— ‘узота точію человка вмстище’. По сознанію Данта, только одно добровольное стремленіе можетъ заставить человка вступить на столь неудобный и трудный путь. Но и самые начальные подвиги самоисправленіи, какъ ни тяжелы они, достиженіе хотя-бы только перваго ближайшаго уступа на крутизн,— уже приноситъ труждающейся душ успокоительное утшеніе, даетъ ей возможность сознать свое преуспяніе и укрпиться для новыхъ усилій. Вмст съ тмъ Вергилій внушаетъ Данту необходимость дальнйшаго неуклоннаго движенія впередъ, въ чаяніи появленія боле мудраго руководителя, могущаго разршать вс возникающія затрудненія, т. е. въ увренности, что теперешнія вроятныя гаданія одного разума должны вскор замниться въ немъ несомнннымъ руководствомъ твердой вры. Общаніе подкрпляется объясненіемъ, что, по устройству горы, путь, столь мало доступный при начал ея, становится, по мр восхожденія, постепенно отложе и удобне, такъ что, наконецъ, самое движеніе вверхъ должно представиться человку какъ-бы спокойнымъ плаваніемъ по теченію воды. Въ смысл нравственнаго совершенствованія, становящагося тогда внутреннею потребностью души, путь ея, собственно говоря, бу детъ уже оконченъ, цль достигнута. Но при такихъ условіяхъ подобное непрерывное движеніе впередъ доступно только избраннымъ, какимъ былъ Дантъ. Характеры-же боле слабые слишкомъ часто испытываютъ упадокъ силъ и, даже вступивъ на путь искупленія грховъ, могутъ допускать власть надъ собою нераднію и колебаніямъ. На первомъ кольцеобразномъ выступ, объемлющемъ Гору Очищенія, поэты находятъ третій сонмъ душъ, отшедшихъ изъ земной жизни въ мир съ церковью, но отлагавшихъ полное раскаяніе, по слабости воли и небреженію, до послднихъ минутъ своихъ. Души эти допущены уже на путь, ведущій прямо къ вратамъ Чистилища, но, подобно предъидущимъ, лишены свободы — вступить въ нихъ, также на опредленный, хотя и боле краткій срокъ. Не отршившіяся еще отъ своего главнаго порока — нерадивости, он и въ такой близости къ главной цли — пребыванія въ Чистилищ, подвергаются опасности ослабвать въ нравственныхъ стремленіяхъ, возлагая все упованіе на одн молитвы оставшихся на земл своихъ близкихъ, — опора дйственная, но не всегда надежная, потому что небо пріемлетъ только молитвы, исходящія изъ сердецъ, которыя сами освящены уже благодатію. При отсутствіи этого качества надежда слабовольной души можетъ не оправдаться. Но энергическая натура Данта, несмотря на все его участіе ко встрченнымъ тнямъ, не допускаетъ подобнаго недостатка самодятельности, и онъ невольно улыбается при вид безсильно опустившагося призрака друга его Беллакуа,— первая улыбка, озаряющая его лицо по выход изъ Ада, но улыбка еще не радости, а скоре снисходительнаго сожалнія.
1. Когда восторгомъ или горемъ,— одну изъ нашихъ силъ заполонившимъ,— душа сосредоточена вся въ оной сил,—
2. Въ тотъ часъ другимъ способностямъ своимъ она какъ-бы не внемлетъ,— чмъ обличается то ложное ученье,— что возжены одна душа въ насъ надъ другою {Послдователи Платона допускала существованіе въ человк трехъ самостоятельныхъ душъ — растительной, вмстилище которой предполагалось въ печени, чувствующей — въ сердц и мыслящей, пребывающей выше прочихъ — въ мозгу.},
3. Такъ, если мы чему внимаемъ или нчто зримъ,— что Душу увлеченную обдержитъ властью,— то время той порой бжитъ, а человкъ сего не замчаетъ.
4. Ибо за временемъ слдить должна бъ одна способность,— душою-же вполн другая завладла:— сея какъ будто въ узахъ, та же на свобод.
5. Сіе по истин и я извдалъ,— внимая духу этому и удивляясь,— межъ тмъ, какъ солнце пятьдесятъ успло степеней,
6. Мной не усмотрнныхъ, протечь, пока — мы къ мсту прибыли, гд души намъ единогласно — воскликнули: ‘Здсь то, о чемъ вы насъ пытали’.
7. Нердко селянинъ, въ т дни, какъ грозды созрваютъ,— однимъ захватомъ тернія на вилы — замкнетъ отверстіе на много шире,
8. Чмъ путь, въ который мы вступили,— мой Вождь и я за нимъ, но ужъ одни,— когда разстались съ нами вереницы тней.
9. Достигнуть до Санлео и спуститься въ Ноли,— равно войти на темя Бисмантивы исполнимо выну-и пшеходу, здсьже возлетать-бы человку надлежало,—
10. Взлетать, я мню, на быстрыхъ крыльяхъ, оперенныхъ — желаніемъ великимъ вслдъ тому,— кто и надежду мн внушалъ, и предсвтилъ передо мною.
11. Такъ поднимались мы въ разселин утеса,— тснимые съ боковъ ея стнами,— со тщаньемъ упираяся ногами и руками въ землю,
12. Когда-жъ вступили мы, на самомъ гребн — отвсной крутизны на край ея открытый,— ‘Учитель мой’, я вопросилъ, ‘куда-же путь возьмемъ мы’?
13. А онъ въ отвтъ: ‘Ни шагу одного не длай всуе,— стремись единственно за мною слдомъ въ высь,— пока не сртитъ насъ путеводитель вщій’.
14. Но верхъ горы былъ такъ высокъ, что отъ очей скрывался,— а стороны ея спадали много круче,— чмъ на квадрант линія отъ половины къ центру {Круче уклона въ 45о.},
15. И я взмолился, изнуренный:— ‘О мой отецъ сладчайшій, обратись и призри: — отстану я одинъ, когда ты не помедлишь’.
16. ‘О сынъ мой’, онъ прервалъ, ‘потщись туда подняться’,— и указалъ перстомъ немного выше мн уступъ, — кольцомъ оттоль всю гору обходившій.
17. И нудимый его рчами,— я силы вс напрягъ, за нимъ подъемлясь,— покол не вознесъ стопы свои на горный поясъ.
18. А тамъ, расположася, оба сли — лицомъ мы на востокъ, откол путь свой начинали,— куда бываетъ столь отрадно оглянуться {Конусообразная гора окружена семью, одинъ надъ другимъ возвышающимися, поясами по числу основныхъ грховъ, и на темени своемъ внчается земнымъ Раемъ. Но выступъ, достигнутый поэтами, въ настоящей псни, находятся еще вн вратъ, за которыми начинаются искупительныя страданія душъ, и къ которымъ Дантъ подходитъ только въ IX псни.}.
19. Я взоры обратилъ сперва на взморье долу,— затмъ возвелъ на солнце ихъ и диву дался, замчая,— что въ насъ оно ошую ударяетъ.
20. Но быстро мыслію пвецъ проникнулъ,— какъ я смутился тмъ, что колесница солнца — катилась между нами и Бореемъ,
21. И началъ объяснять: ‘Когда-бъ Касторъ и Поллуксъ нын — съ зерцаломъ симъ, что долу и гор — свой разсваетъ свтъ, въ соединеньи были,—
22. ‘Ты созерцать-бы могъ, какъ Зодіака кругъ зубчатый {Въ подлинник приданъ зодіаку эпитетъ — ‘rubecchio’, слово, которое можетъ быть переведено и — красный, пламенный, но употребляется въ тосканскомъ нарчіи и какъ существительное для обозначенія мельничнаго колеса, Въ виду весьма часто встрчающагося у Данта сравненія движенія небесныхъ круговъ съ вращеніемъ колеса, переводчикъ предпочелъ послднее, толкованіе.} вращается, приближенный къ Медвдицамъ еще тсне,— коль только не сошелъ съ исконнаго пути онъ.
23. ‘А буде-же уразумть желаешь, какъ сіе возможно,— то, углубясь въ себя, представь Сіонъ — такъ съ сей горою помщенными поверхъ земли,—
24. ‘Что небосклонъ одинъ у нихъ обоихъ,— но въ разныхъ полушаріяхъ, и ты постигнешь,— когда твой разумъ мыслитъ ясно,—
25. ‘Что путь, на коемъ фаэтонъ управить колесницу не осилилъ,— идетъ какъ подобаетъ, мимо высоты сіонской — со стороны одной, а мимо сей горы по сторону иную’.
26. ‘Учитель’, я сказалъ ему, ‘воистину досел — не разумлъ такъ ясно я, какъ прозрваю нын,— тамъ, гд мой умъ, казалось, былъ безсиленъ,
27. ‘Что средній кругъ небеснаго движенья, — въ наук именуемый экваторъ — и неизмнно остающійся между зимой и солнцемъ {На сверномъ полушаріи восходящее солнце представляется по правую руку зрителя, обращеннаго лицомъ къ математическому востоку. Привыкшій къ такому явленію Дантъ впалъ въ изумленіе, увидавъ, что на южномъ полушаріи (мстонахожденіи Чистилища) солнце поднимается отъ него налво, между нимъ и Бореемъ, т. е. Сверомъ. Вергилій-же объясняетъ, что въ ма мсяц, когда солнце восходитъ въ знак близнецовъ (Касторъ и Поллуксъ), оно, какъ съ нимъ и весь кругъ Зодіака, представлялись-бы находящимися еще ближе къ сверному полюсу (къ созвздіямъ Б. и М. Медвдицъ) и что это кажущееся перемщеніе вполн понятно, если сообразить, что, находясь на Гор Чистилища, зрители имютъ весь годовой путь солнца, всю эклиптику, на которой погибъ фаэтонъ, налво отъ себя, тогда какъ отъ жителей Іерусалима и вообще отъ обитателей свернаго полушарія эклиптика остается направо, такъ какъ оба указанные пункта стоятъ вн поворотныхъ круговъ. Дантъ въ своемъ дальнйшемъ отвт то-же объясненіе примняетъ къ линіи экватора, указывая еще, что при появленіи зимы на одномъ изъ полушарій, солнце всегда находится на другомъ, т. е. по другую сторону экватора. Вс подобныя, причудливыя по своей точности и описательной подробности, опредленія, постоянно встрчающіяся въ Б. К., придаютъ изложенію ея необыкновенную образность. ‘Зерцаломъ’ называется солнце потому, что по ученію Данта, оно, какъ зеркало, воспринимаетъ свой свтъ непосредственно отъ таинственнаго свта лица Божія.},
28. ‘По указуемой тобой причин уклоняется отсел — на сверъ столько-же, насколько іудеямъ — являлся отклоненнымъ къ жаркимъ странамъ.
29. ‘Но ежели благоволишь, узнать мн было-бы отрадно,— далече-ль намъ еще идти, зане вершина горная простерлась — такъ высоко, что досягнуть очами не могу я’.
30. А онъ мн: ‘Такова сія гора,— что выну тягостно по ней пути начало,— но чмъ восходитъ выше человкъ, тмъ мен тягость ощущаетъ.
31. ‘Когда-жъ ее почувствуешь ты столь пологой,— что подниматься въ высь спокойно такъ-же станешь,— какъ въ челнок бы внизъ спускался по теченью водъ,—
32. ‘Въ ту пору ты предла странствія достигнешь,— тамъ обртешь ты отъ трудовъ успокоенье.— Сказать я бол не умю, сіе-же мн воистину открыто’.
33. Но рчь свою едва онъ завершилъ,— какъ близу насъ раздался голосъ: ‘Ну, быть можетъ,— ты будешь вынужденъ и сидя обождать сначала’.
34. На звукъ его мы вмст обратились — и усмотрли въ лвой сторон великій камень,— котораго ни я, ни онъ сперва не замчали.
35. Мы повлеклись къ нему, а тамъ стояло призраковъ собранье,— въ тни за камнемъ укрываясь,— подобно, какъ порою, прислонясь, стоитъ лнивецъ праздный.
36. И между нихъ одинъ, какъ словно отъ трудовъ усталый,— сидлъ, обнявъ свои колна — и низко между ними скрывъ свое лицо {Беллакуа,— близкій Данту Флорентійскій инструментальный мастеръ и самъ хорошій музыкантъ, получилъ, между прочимъ, извстность по своей крайней апатичности и недятельности.}.
37. ‘О благосердный господинъ’, воскликнулъ я, ‘воззри — ты на сего: онъ видъ иметъ бол нерадивый,— чмъ если-бъ лнь сама была ему родной сестрою’.
38. Но духъ прислушался, немного повратилъ на насъ лицо, чуть приподнявъ его надъ лядвеями,— и вымолвилъ: ‘Ты самъ и поспшай на высоту, когда толикимъ рвеніемъ исполненъ’.
39. Тогда я распозналъ, кто это былъ, усталость,— еще стснявшая слегка мое дыханье,— не затруднила все-жъ меня къ нему приблизиться, когда-же
40. Я сталъ бокъ-о-бокъ съ нимъ,— онъ, голову еще чуть-чуть повысивъ,— спросилъ: ‘Ну что-жъ: уразумлъ-ли ты, какъ можетъ солнце — по лвое плечо свою катить надъ вами колесницу?’
41. Движенья косныя его, его отрывистая рчь — въ улыбку бглую уста мои сложили,— напослди-же я сказалъ: ‘Скорбть, Беллакуа, уже не буду
42. ‘Днесь о теб я, но повдай мн, почто-же сидя,— ты медлишь здсь? Проводника-ль ты выжидаешь — или привычки прежнія тебя вновь обуяли?’
43. А онъ: ‘Что пользы, братъ, стремиться на вершину,— когда меня до искуса мученій не допуститъ Господень Ангелъ, возсдающій у горнихъ вратъ’.
44. ‘Перве надлежитъ, чтобъ небо столько-же вращеній — вн оныхъ вратъ вокругъ меня свершило, сколько и при жизни,— зане до своего конца я отлагалъ благія воздыханія.
45. ‘Лишь разв ране на помощь мн прійдетъ молитва, вознесенная живущимъ въ благодати сердцемъ. Мольбы иныя не въ потребу: имъ на небесахъ не внемлютъ’.
46. Но впереди меня пвецъ ужъ началъ подниматься въ гору — и призывалъ: ‘Ускори днесь, уже, гляди, коснулось меридіана солнце, на краю-же пятою на Марокко наступила ночь {По географическимъ понятіямъ Данта и его современниковъ, разстояніе Марокко отъ Іерусалима предполагалось въ 90о, слд., находясь какъ-бы на краю іерусалимскаго горизонта, Марокко должно было стоять въ такомъ-же отношеніи и къ гор Чистилища, а когда надъ послднимъ наступалъ полдень, въ Марокко начинается ночь.}.
Вступая на путь самоисправленія, дабы содлаться въ странствіи своемъ достойнымъ допущенія въ горнія обители, Дантъ съ каждымъ шагомъ внимательне углубляется въ себя и открываетъ новыя слабости. Неодобрительно взглянувъ на слабость воли, высказанную Беллакуа, онъ тмъ впадаетъ самъ въ проступокъ тщеславія и вслдъ за симъ обнаруживаетъ излишнюю щекотливость къ сужденіямъ постороннихъ (естественное послдствіе тщеславія), чмъ и навлекаетъ на себя упреки собственнаго разума. Въ дл спасенія вс движенія души должны быть сосредоточены на стремленіи къ предстоящей впереди небесной цли. Излишняя-же отзывчивость къ жизненнымъ впечатлніямъ отдаляетъ человка отъ этой цли. По слову апостола: ‘Мн не велико есть, да отъ васъ истяжуся, или отъ человческаго суда… востязуяй-же мя Господь есть’. (I Кор. IV, 3 и 4), равнодушное спокойствіе предъ недоброжелательнымъ осужденіемъ со стороны окружающихъ и неуклонная твердость среди гоненій вполн согласимы съ истиннымъ смиреніемъ, когда проистекаютъ изъ покорности вол Божіей, посылающей человку т или другія испытанія. Сознаніе справедливости упрековъ Вергилія заставляетъ Данта покраснть, чмъ, по его замчанію, пріобртается и прощеніе проступка въ тхъ случаяхъ, когда стыдъ служитъ выраженіемъ дйствительнаго раскаянія. Души четвертаго, встрченнаго поэтами, сонма принадлежатъ гршникамъ, лишеннымъ вншнимъ насиліемъ возможности своевременнаго исправленія на земл, но тмъ не мене искреннимъ раскаяніемъ, въ минуту смерти, искупившимъ себ право на вступленіе въ Чистилище. Въ бесд съ двумя изъ нихъ, и въ особенности въ разсказ Вуонконте о спор за его душу духа тьмы съ ангеломъ, получаетъ дальнйшее разъясненіе постоянно тревожившій Данта вопросъ о свобод врующаго христіанина непосредственно обращаться къ Божіему человколюбію и милосердію независимо отъ его обязанностей передъ земной Церковью. Въ связи съ этими бесдами признаніе со стороны самого язычника Вергилія (стр. 12) искупительной силы христіанской молитвы объ умершихъ составляетъ переходъ къ слдующей псни.
1. Уже отъ тней сихъ я отошелъ — и по пятамъ Вождя сталъ удаляться,— какъ позади меня, и указуя перстомъ,
2. Одна воскликнула: ‘Гляди, какъ будто лучъ не свтитъ — ошую восходящаго позади, — и самъ идетъ онъ точно какъ живой’.
3. На звукъ сихъ словъ я взоры обратилъ назадъ — и увидалъ, какъ тни, изумленныя, вперили взгляды — вс на меня, и мною заслоненный свтъ.
4. ‘О чемъ печется столь душа твоя,— Наставникъ вопросилъ, ‘что и стремленіе свое ты укосняешь?— И что тебя такъ шопотъ ихъ тревожитъ?
5. ‘Гряди за мной, судить предоставляя людямъ,— неколебимъ какъ башня будь, что верха своего — не клонитъ никогда, какъ ни ярятся втры’.
6. ‘Тотъ мужъ, въ комъ бьетъ клюнемъ за мыслью — другая мысль, лишь отдаляется отъ цли, — зане порывы новые въ немъ ослабляютъ силу прежнихъ’.
7. Что могъ я возразить, окром: ‘Я иду!’ — Такой отвтъ и далъ я, отъ стыда красня,— за что виновный иногда становится прощенія достойнымъ.
8. А той порою по угору, чрезъ дорогу,— не вдалек предъ нами, протекали тни,— стихъ за стихомъ: ‘Помилуй мя, Боже’, воспвая.
9. Но только что завидли он, что тло — мое лучамъ проходу не давало, — ихъ пніе закончилось протяжнымъ хриплымъ: ‘О’! {‘… протяжнымъ, хриплымъ: О!’ вслдствіе затруднительности быстраго перехода голоса отъ свободнаго пнія къ невольному восклицанію. Подобныя мелкія, но поразительныя по своей реальности черты, въ изобиліи разсянныя въ ‘Б. К’, составляютъ въ ней достоинство не меньшее, чмъ и боле крупныя красоты. Къ сожалнію, въ перевод (и, можетъ быть, даже во всякомъ) он неизбжно утрачиваютъ въ значительной дол свою художественную пластичность.}
10. И, на подобіе пословъ, изъ нихъ дв тни — къ намъ поспшивъ во сртенье, насъ вопросили: ‘Въ какомъ вы состояньи, вразумите насъ?’
11. А мой наставникъ рекъ: ‘Грядите вспять — и можете повдать васъ пославшимъ, — что тло моего спутника воистину есть плоть живая’.
12. ‘И буде, тнь его узрвъ, они остановились, — какъ мнится мн, то мой отвтъ довлетъ,— но да почтутъ они его, зане имъ можетъ стать онъ очень дорогъ’ {‘…. очень дорогъ’, потому что по возвращеніи на землю будетъ побуждать ихъ ближнихъ къ молитвамъ о сокращеніи времени назначеннаго имъ въ Чистилищ искуса.}.
13. Я не видалъ когда-бъ воспламененный паръ быстре — въ начал ночи разскалъ лазурь,— иль тучи въ август, по солнечномъ закат {Явленіе падающихъ звздъ (весьма изобильныхъ, между прочимъ, въ август) объяснялось воспламененіемъ земныхъ испареній въ верхнихъ слояхъ воздуха.},
14. Чмъ на гору взнеслись обратно эти двое — и, тамъ соединясь съ другими, обратились снова къ намъ,— какъ конниковъ отрядъ, несущійся, спустя поводья.
15. ‘Велико множество сихъ душъ, бгущихъ къ намъ,— и вс спшатъ’, предупредилъ Пвецъ, ‘къ теб съ мольбою,— но ты или впередъ и, шествуя, имъ внемли’.
16. О, ты душа, грядущая къ блаженству — во обладаніи всмъ тломъ, съ коимъ рождена’,— взывали подходящіе, ‘свое стремленіе на малый срокъ замедли’.
17. ‘Воззри, кого изъ насъ ты не видала-ли допрежде,— да нын всть о немъ снесешь объонполъ — но, ахъ, почто спшишь? Увы, повременить зачмъ не хочешь?
18. ‘Мы въ оны дни погибли вс насильственной кончиной,— и во грхахъ по смертный часъ вс погрязали,— но въ оный мигъ насъ образумилъ свтъ небесный,
19. ‘И мы, прощеніе врагамъ даруя, съ покаяньемъ — отъ жизни отршились въ мир съ Богомъ — и ожиданіемъ узрть его томимся нын’.
20. А я въ отвтъ: ‘Какъ въ лики ваши ни взираюсь,— я ни единаго не узнаю, но коль желаемое вами — я въ силахъ совершить, рожденные на благо духи,—
21. ‘Повдайте, и все исполню я, покоя ради,— его жъ взыскуя, по слдамъ путевождя такого — мн преходить изъ міра въ міръ надлежитъ’.
22. Изъ нихъ-же началъ такъ одинъ: ‘Мы уповаемъ — на заступленіе твое и безъ заклятій,— лишь-бы готовности твоей не возбранила невозможность’.
23. ‘Затмъ и я, поднявшій голосъ ране другихъ,— молю тебя, внегда страну увидишь, — лежащую между Романьей и страною Карла, {На ряду съ первостепенными историческими личностями, въ ‘Б. К.’ выводится множество боле мелкихъ дятелей, не достигшихъ особаго значенія въ общей исторіи, но боле или мене игравшихъ видныя для современниковъ роли въ безконечной борьб итальянскихъ мстныхъ партій. Легко понять, какое впечатлніе поэтическій и нердко крайне суровый судъ Данта, мало уже понятный въ наше время, долженъ былъ производить на современныхъ поэту читателей, во многихъ случаяхъ, разнообразными отношеніями связанныхъ съ выводимыми имъ лицами и въ то еще время, когда кровавая борьба партій продолжила кипть во всей своей сил. Тнь, говорящая въ 22—28 строфахъ, принадлежитъ уроженцу города Фано — Іакову Дель-Кассеро, занимавшему важный постъ подесты Полоніи и приглашенному въ такомъ-же сан въ Миланъ. На пути въ послдній городъ изъ Венеціи онъ былъ настигнутъ наемными убійцами, подосланными его врагомъ, маркизомъ Есте, и раненый попалъ въ лагуны, гд и утонулъ. Округъ Падуи, гд погибъ Дель-Кассеро, названъ областью Антеноридовъ, или, по преданію, которое приписывало основаніе Падуи Антенору, сыну троянскаго царя Пріама, или потому, что Дантъ считаетъ Антенора (несогласно, впрочемъ, съ Гомеромъ) измнникомъ, предавшимъ Трою, и равно подозрваетъ падуанцевъ въ предательскомъ участіи въ смерти Дель-Кассеро.}
24. ‘Ущедри ты меня ходатайствомъ твоимъ:— да молятся усердно въ Фано — объ очищеніи грховъ моихъ великихъ.
25. ‘Мой родъ оттол, но глубокія т раны,— чрезъ кои излилася кровь, мое вмстилище земное, {‘Душа всякія плоти кровь его есть’ (Кн. Лев. XVII, 11, 14).} — нанесены мн въ области Антекоридовъ были,
26. ‘Гд я вполн быть безопаснымъ чаялъ, свершилося сіе по наущенью Аццо д’Есте, злобой на меня — пылавшаго сильнйшею,— чмъ правда дозволяла-бъ.
27. ‘Но если-бы я къ Мир свой побгъ направилъ — отъ Оріако, гд они меня настигли — я и до днесь въ краю дыханья пребывалъ-бы,
28. ‘Къ лагун жъ поспшивъ, я, тиной и осокой — тамъ препинаемый, упалъ и видлъ самъ,— какъ озеро кровавое изъ жилъ моихъ на землю натекало’.
29. За нимъ другой отверзъ уста {Слдующій дале великолпный разсказъ о спор духа тьмы съ ангеломъ ведется отъ имени графа Буонконте Монтефельтрскаго (отецъ котораго, гр. Гвидо, помщенъ Дантомъ въ Аду). Буонконте погибъ, предводительствуя войсками флорентійскихъ гибеллиновъ, разбитыхъ на голову въ сраженіи въ долин Кампальдино, и трупъ его не былъ разысканъ. Замчательно, что въ этомъ сраженіи участвовалъ и самъ двадцати четырехлтній Дантъ, тогда еще принадлежавшій къ выигравшей битву партіи гвельфовъ. Обращенная къ Данту просьба души Буонконте о принятіи въ немъ участія вызывается тмъ, что на земл ни жена его, Джіованна, и никто изъ близкихъ не молятся за него, но строфы 34 и 36 подтверждаютъ, что при предстательств Двы Маріи въ глазахъ милосерднаго небеснаго Судіи достаточно одной искренней горячей слезы гршника для омовенія совершенныхъ имъ прегршеній.}: ‘Внегда желанье совершится,— что на внецъ горы тебя возноситъ, — участьемъ сострадательнымъ и моему ты помоги желанью.
30. ‘Изъ Монтефельтро я, я Буонконте,— не порадютъ обо мн ни Джіовавна и никто изъ близкихъ,— затмъ я и влачуся въ сей толп съ челомъ поникшимъ’.
31. А я ему вопросъ: ‘Какая-жъ сила иль случайность — изъ Кампальдино увлекла тебя въ такую даль,— что холмъ могильный твой досел не разъисканъ?’
32. ‘Ахъ’, продолжалъ онъ, ‘входъ въ долину Казентины — пересченъ потокомъ, по названью Аркіано,— верховье же его за Скитомъ въ Апеннинахъ’,
33. ‘Туда, гд сей потокъ особое названіе теряетъ {Т. е. къ устью Аркіано. Впадая въ Арво, потовъ прививаетъ общее съ нимъ названіе, а свое отдльное утрачиваетъ.}, я добжалъ съ гортанью прободенной,— спасаясь безъ коня и землю кровью заливая’,
34. ‘Но тамъ утратилъ свтъ очей и голосъ — порвался мой, Парію призывавшій,— тамъ я упалъ, и тло бренное мое одно осталось’.
35. ‘Теб я правду возвщаю, а ты ее вщай между живыми:— Господень Ангелъ воспріялъ меня, но ангелъ ада — взвопилъ: ‘Эге! посолъ небесный, что-жъ меня-то обдляешь?’
36. ‘Иль возноси уже съ собой, что въ немъ безсмертно было — слезы ничтожной, у меня сіе исторгшей, ради,— я-жъ съ остальнымъ иную учиню расправу’.
37. ‘Ты вдаешь, какъ въ воздух густетъ — тотъ влажный паръ, что низвергается водой обратно,— какъ скоро воспаритъ туда, гд хладъ его остудитъ’.
38. ‘Такъ Воля Злобная, готовая на злое выну,— въ союз съ разумомъ и силой, ей по естеству присущей,— воздвигла въ пору ту и мглу и бурю’,
39. ‘Сіи-жъ долину всю, какъ только день погасъ, — отъ Пратоманы до великаго хребта покрыли — туманомъ, столь отяготившимъ поднебесье’,
40. ‘Что воздухъ насыщенный претворился въ воду,— и ливень палъ, и хлынули ручьями — землей непоглощенные воды избытки’.
41. ‘Ручьи слились въ широкіе потоки — и понеслись въ державный Арно — стремительно, ничмъ неудержимы’.
42. ‘И съ ними Аркіано, разливаясь,— на усть завладлъ моимъ остывшимъ трупомъ, — и въ Арно сбилъ его, и врозь размылъ на персяхъ руки’,
43. ‘Крестомъ сложенныя въ бореніи конечномъ мною,— металъ и билъ меня то въ омуты, то о брега,— опуталъ напослдъ и навсегда покрылъ своимъ наносомъ’.
44. ‘Когда на блый свтъ ты низойдешь обратно — и посл долгихъ странствій опочіешь’,— такъ молвилъ третій духъ вслдъ за вторымъ,—
45. ‘Попомни обо мн: я Пія,— въ Сіен я вступила въ жизнь, но извела меня Маремма,— и вдаетъ о семъ, кто мн, другому ран обрученной,
‘Свое внчальное надлъ кольцо’ {Обстоятельства кончины и самая жизнь Піи Толонеи мало выяснены. Большая часть изслдователей принимаютъ, что она была умерщвлена вторымъ мужемъ своимъ въ замк, лежавшемъ среди болотъ Мареммы. Подробности убійства остались, вроятно, неизвстными, на что отчасти и намекаютъ стихи второй и третьей стр. 45. Кром того, неясное впрочемъ и въ подлинник, противопоставленіе обрученія съ внчаніемъ можно понимать, какъ указаніе и на насильственность брака. Какъ бы то ни было, но мимолетное появленіе этого плнительно печальнаго женскаго образа съ его полувысказанными жалобами вслдъ за мрачными и пространными эпизодами Буонконте и Дель-Кассеро производитъ въ подлинник необыкновенно поэтическое впечатлніе.}.
