АД
АД
Песнь первая
Песнь первая
Ад. Песнь первая, Данте Алигьери, Год: 1321
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Итальянская поэзия XIII—XIX вв. в русских переводах: Сборник
М.: Радуга, 1992.
Перевод В. Я. Брюсова
На полдороге странствия земного
Себя увидел я в лесу глухом,
Затем что сбился я с пути прямого.
О, как же трудно описать стихом
Тот мрачный лес, столь дикой и глубокой,
Что я дрожу при мысли лишь об нем!
Едва ль страшней миг смерти недалекой.
Но, так как благо я в лесу обрел,
Скажу, что раньше видело там око.
Не вспомнить мне, как я спустился в дол:
Я словно сонным шел по бездорожью,
Когда с дороги истинной сошел.
Но, наконец, я подступил к подножью
Холма, где тот заканчивался бор,
Который сердце мне наполнил дрожью,—
И к озаренным высям поднял взор,
Уже одетым в свет того светила,
Чей луч ведет отвсюду на простор.
Сиянье это ужас мой смирило,
Что в озере души всю ночь стоял,
Пока меня отчаянье томило.
Как человек, что, задыхаясь, встал
На берег, выйдя из морской пучины,
Глядит назад и видит грозный вал,—
И дух мой так, покинув дно долины,
Еще дрожа, глядел назад, где мгла,
Откуда жив не вышел ни единый.
Когда ж усталость несколько прошла,
Стал подниматься я на склон отлогий,
Ногой опорной — низшая была.
И вот, на первых же шагах дороги,—
Пятнистой шкуры выставив наряд,
Пантера, легкий зверь и быстроногий,
Бесстрашно встретив мой упорный взгляд,
Она мне путь столь грозно заступала,
Что я не раз бежать хотел назад.
Был ранний час, и солнце поднимало
С тем сонмом звезд свой лик на высоту,
Как в оный день, когда Любви Начало
Впервые двинуло их красоту.
Меня бодрило многое в невзгоде:
Убор пантеры, тешащий мечту,
Час дня и месяц, всех нежнее в годе,—
Но был охвачен ужасом былым
Я, льва увидя на пустынном всходе.
Поднявши голову, алчбой томим,
Ко мне как будто он стремил движенья,
И воздух словно трепетал пред ним.
За львом волчица шла, все вожделенья,
Казалось, в худобе своей тая,
Она уж многим принесла мученья!
Под тяжестью сдавилась грудь моя:
Столь властный страх ее метали взгляды!
На высь надежду вновь утратил я.
Скупец, упорно собиравший клады,
Теряя их, и плачет, и дрожит,
Ни в чем себе не ведая отрады.
И я, в тот час, имел такой же вид,
Когда, за шагом шаг, без состраданья,
Зверь гнал меня туда, где день молчит.
Я в дол срывался, где познал блужданья,
И некто вдруг явился предо мной.
Без голоса от долгого молчанья
Казался он, к нему, в глуши лесной,
‘О, сжалься ты над мною! — возопил я.—
Кто б ни был, тень иль человек живой!’
В ответ: — ‘Не человек, но оным был я.
Меня отец-ломбардец породил,
И мантуанца прозвище носил я.
Sub Julio, но поздно, в Риме жил
При добром Августе я, в век известный,
Что призрачных богов и ложных чтил.
Поэт я был, воспет мной благочестный
Анхисов сын, кто кинул Илион,
Когда был Трои град сожжен чудесный.
Но почему вспять шаг твой обращен,
К печалям всем, а не к прекрасным горам?
Путь и начало всяких благ — сей склон!’
‘Ужель Вергилий ты, тот ключ, в котором
Берет исток река великих слов?’ —
Так я ответил, со смущенным взором.
‘О, честь и светоч всех других певцов!
Да значат мне любовь к тебе и рвенье
Вникать усердно в смысл твоих стихов!
Учитель мой! мой образец! Творенья
Твои мне дали тот хороший слог,
Которым мог снискать я одобренья.
Ce — зверь, меня что гонит без дорог!
Мудрец прославленный! Меня избавить
Ты в силах: я дрожу и изнемог!’
‘Иным путем ты должен шаг направить,—
Ответил он, в слезах мой видя лик,—
Коль ты готов сей дикий край оставить.
Зверь, у тебя что исторгает крик,
Не терпит на своем пути другого,
А кто противится, тот гибнет вмиг.
Он нрава столь свирепого и злого,
Что ввек не насыщает свой живот,
Но, глад насытив, больше алчет снова.
Совокупляясь, много привлечет
Зверей еще он, не придет доколе
Пес, что его, в мученьях, загрызет.
Питаньем Псу не серебро, не поле,
Но мудрость, добродетель и любовь,
И край от Фельтро к Фельтро будет долей.
Несчастную Италию он вновь
Спасет, за кою девушка Камилла,
Турн, Эвриал и Нис пролили кровь.
Чрез грады все его погонит сила
Волчицы и низвергнет в самый Ад:
Ее откуда зависть возродила.
Но должен ты — мой это видит взгляд —
Идти за мной, я буду твой водитель
Чрез царства вечные, а не назад.
Прискорбных стонов узришь ты обитель,
Страданья древних душ, что тщетно ждут,
Чтоб снова смерть пришла как избавитель!
И узришь тех, что в пламени живут
Счастливыми, надеждой утешаясь,
Что в круг блаженных и они войдут.
Коль жаждешь к ним взнестись ты, возвышаясь,—
Душа придет достойней, чем моя:
Ей поручу тебя я, расставаясь.
Тот Властелин, кто держит те края,
Не хочет, чтоб туда я был вожатый:
Ведь был врагом его закона я.
Царит он всюду: там — его палаты,
Его престол, его нетленный свет.
Блаженны те, кто в этот град прияты!’
И я ему: ‘Молю тебя, поэт,
Во имя бога, коего не знал ты!
Чтоб минул я и тех и горших бед,
Веди меня в те царства, что назвал ты,
Чтоб стал у врат я, пред Петром Святым,
И зрел несчастных, коих описал ты!’
Он двинулся, я вслед пошел за ним.