Борьба испанцев с маврами и завоевание Гренады, Тур Евгения, Год: 1887

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Евгения Тур.
Борьба испанцев с маврами и завоевание Гренады

0x01 graphic

0x01 graphic

Дозволено цензурою. Спб. 3-го июня, 1887 г.

0x01 graphic

0x01 graphic

 []рабы, приняв магометанство, воспламенились воинственным духом, который составлял существенную часть их верований, Коран обещал рай каждому воину, павшему на поле брани, и считал войну с неверными святою. Война за веру есть лестница в рай, сказал один из сарацинских вождей, одушевляя солдат своих. Покорив всю Африку, Арабы достигли до Гибралтарского пролива и вторглись в Испанию, которую и покорили. Они пошли дальше, но во Франции были остановлены Карлом Мартеллом, который разбил их неподалеку от города Тура. Тогда они воротились в Испанию, основались там и обращались чрезвычайно человечно с населением завоеванной страны. Они позволили Испанцам неприкосновенно владеть землями, исповедовать свободно свою религию, даже занимать некоторые государственные должности и служить в войсках.
Принцы крови, вместо того, чтобы, как в Турции, вести жизнь праздную, были воспитаны со тщанием, учеными наставниками, которые внушали им правила нравственности и приготовляли их к высокому сану будущих правителей. Принцы посещали академии наук, отличались в состязаниях и получали награды. Многие маврские короли оставили после себя сочинения в стихах и прозе, которые и теперь еще высоко ценятся арабскими учеными. Во время их владычества Испания стояла высоко в отношении цивилизации, украсилась чудными зданиями и обогатилась торговлей. Дворцы, мечети, госпитали, великолепные набережные, фонтаны, мосты, водопроводные арки — могли бы поспорить с постройками Рима. Мечеть Кордовы, в наше время превращенная в церковь, удивляет и поныне своим великолепием. Ее бронзовые двери, бесчисленные лампы, великолепной резьбы из драгоценного дерева потолок исчезли, но множество разноцветных мраморных колонн и размеры здания свидетельствуют и до сих пор о красоте и гармонии этой великолепной мечети. Такие постройки стоили много денег, но Мавры были богаты. Из гор Испании они добывали золото, а из приморских городов стаи кораблей отплывали во все концы тогдашнего мира, увозя продукты земли: шелк, сахар, бумажные и шерстяные ткани, шелковые материи, которые расходились по Европе и — через Константинополь — по всей Азии. Благосостояние Мавританского королевства не оставляло желать ничего лучшего, власть королей была неограниченна, но они не злоупотребляли ею. Династия Омеядов отличалась мудростию и царственными добродетелями. Но причина падения царств и наций заключается всегда во внутренних несогласиях — так было и с Маврами. Различные племена, составлявшие мавританскую нацию, стали враждовать между собою, а Испанцы воспользовались этими несогласиями и сперва, под начальством храброго Сида, оттеснили Мавров до Тага, а при короле Фердинанде Кастильском они уже заключены были в относительно тесном пространстве провинции Гренады. Но это небольшое пространство славилось красотой природы и ее богатствами. Широкие, плодоносные долины, высокие горы, изобилующие драгоценными металлами, тучные пастбища, орошаемые быстрыми реками, прибрежья Средиземного моря в защищенных от непогоды гаванях, в которых стояли стаи кораблей, готовые везти товары во все края света, сильное и здоровое население, прибавлявшееся с каждым годом — вот каково было королевство Гренадское. В самом его центре, на холмах красовался город Гренада, а на самом большом из ее холмов возвышался королевский дворец и вместе с тем крепость, заключавшая в себе и дворец, известная под именем Альгамбры. Это было чудо искусства, о котором впоследствии мы будем говорить подробно, а теперь скажем только, что город Гренада отличался и азиатскою роскошью, и художественными зданиями, и роскошною растительностью. Сады из лимонов, апельсинов, роз, жасминов и лавров разливали благоухание, а вечно бьющие — фонтаны прохладу. Дома высокие, украшенные дивного резьбой, разноцветным мрамором и карнизами из металла, блистали — говорит один арабский писатель — как звезды между темно-зеленою листвой померанцевых деревьев. Город Гренаду сравнивает другой писатель с эмалированною вазой, блистающею аметистами и топазами. Над нею возвышались горы Сиерры-Невады, покрытые вечными снегами.
Мавританские и христианские рыцари не питали злобы одни к другим, — напротив, они обоюдно посещали свои столицы, установили самые дружеские отношения между собою и часто являлись на турниры и праздники. Мавры не следовали обычаю Турок: они не запирали жен и дочерей своих, — напротив, предоставляли им полную свободу. Мавританские дамы председательствовали на турнирах и праздниках, мавританские рыцари носили цвета своей дамы, как и в Европе, и по ночам, под балконами их, давали им серенады. Мавры славились искусством сочинять стихи и страстно любили поэзию. Когда они исчезли с лица земли европейской, когда исчезла их цивилизация, то после них остались в развалинах их чудные здания, а поэзия их жива еще и теперь, на арабском языке можно прочесть их баллады, исполненные чувства, гармонии и образности.
Рассказ наш начинается с того времени, когда, Фердинанд и Изабелла царствовали над соединенными королевствами: Кастильским и Арагонским, а Мулей-Бен-Гассан — в Гренаде. Он обязан был, как его предшественники, платить дань королям Испании, но гордый калиф не мог снести такого унижения. Когда посол от испанского короля, Дон-Хуан де-Вэра, рыцарь храбрый и благочестивый, приехал в Гренаду с немногочисленною, но богато одетою, на красивых конях, свитой, то Мавры поглядели с завистью на гордого Испанца. Многие полагали, что он приехал вызывать маврских рыцарей на турнир, но его цель была другая. Он приехал требовать дани. Мулей принял его во дворце своем, сидя на великолепном троне, в заде послов, одной из прелестнейших и богатейших зал Альгамбры. Дон-Хуан объявил цель своего приезда. Мавританский калиф гордо выпрямился, насмешливая улыбка скользнула по лицу его, и он произнес с восточным достоинством:
— Скажи своим повелителям, что короли гренадские, платившие дань королям кастильским, давно померли. Теперь наши фабрики не чеканят монет, а выделывают только сабли и копья.
Дон-Хуан выслушал слова эти также с достоинством и холодно. Он откланялся по всем правилам этикета и вышел из дворца молча. Проходя по внутреннему дворцу Альгамбры, украшенному изваяниями львов, он услышал, как Мавры рассуждали о христианской религии. Это взволновало его, но он овладел собою и смолчал, когда же один из Абенсерагов отозвался без должного почтения о Богородице, храбрый рыцарь грозным и громким голосом сказал ему:
— Ты лжешь! — и ударил говорившего по голове рукояткой меча.
В одно мгновение Двор Львов наполнился звоном оружия, и кровь полилась бы потоками, если бы Мулей не вышел из дворца и не остановил разъяренных Мавров, напоминая им, что посланник есть лицо неприкосновенное и священное.
Оскорбленный Абенсераг затаил в душе злобу свою. Дон-Хуан горел также желанием отмстить неверному. Перед своим отъездом из Гренады он получил в подарок от Мулея великолепную саблю, с редким дамасским клинком, рукоять ее из золота украшена была драгоценными камнями. Дон-Хуан вытащил ее из ножен и, любуясь на острое, отточенное и закаленное лезвие, — сказал:
— Его величество прислал мне остро наточенное оружие, надеюсь, что придет время, когда я буду в состоянии показать ему, что достойно умею владеть его царским подарком.
Дон-Хуан и сопровождавшие его рыцари заметили, что Мавры вооружены превосходно, что Гренада укреплена сильно, что богатства ее несметны. Всякое селение около Гренады походило на крепость, ибо было укреплено и на всяком пригорке стоял караул, наблюдавший зорко за всею окрестностью. Однако они не смутились, ибо сердца их наполняла уже ненависть к неверным, и они почитали войну с ними священною.
Но Фердинанд, воевавший тогда с Португалией, не мог объявить войну Мулею, этот последний начал сам военные действия.
Однажды Мулею доложили, что пограничная крепость Саара, построенная на высочайшем утесе, не имеет достаточно съестных припасов и небрежно охраняется. Крепость эта имела один вход и к нему вела узкая дорога, высеченная в скале, так что она походила скорее на полуобвалившуюся лестницу, чем на дорогу.
Страшная буря разразилась над крепостью и длилась три дня. Однажды ночью, когда жители спали спокойно и часовые укрылись от непогоды в домах, раздались страшные крики, покрывшие вой ветра и грохот грома. ‘Мавры! Мавры!’ — кричали застигнутые врасплох жители.
Действительно Мулей, пользуясь бурей и темными ночами, перешел горы, подставил лестницы к скале и спокойно, при отсутствии часовых, влез в крепость и город. Тогда началась страшная резня. Гарнизон, обезумевший спросонок, был частию истреблен, частию взят в плен, жителям Саары приказано было собраться на площадь без оружия, их окружили маврские солдаты и сторожили до утра. Мулей остался непреклонным и увел их в Гренаду, оставив сильный гарнизон в Сааре. Когда несчастных пленных, стариков, женщин и детей, измученных голодом, усталостью и скорбью, ввели в Гренаду, как стадо животных, жалость вызвала ропот в народе. Мавры обвиняли Мулея в жестокости, не захотели праздновать победы, и кушанья, изготовленные для солдат-победителей, были розданы несчастным пленным. Несмотря, однако, на это великодушие, нашлись люди, которые отправились поздравлять Мулея с победой, но вдруг среди тронной залы раздался громкий голос престарелого дервиша.
— Горе! Горе Гренаде! — кричал он. — Опустошение близко. Дух мой вещает: близок конец государства нашего!
При этих словах присутствующие, бледные как смерть, расступились, один Мулей не дрогнул и глядел с презрением на прорицателя.
Дервиш вышел из дворца и шел по улицам Гренады, крича в исступлении:
— Началась война опустошения! Горе, горе Гренаде! Близка ее гибель! Отчаяние поселится во дворце, воины погибнут, сраженные оружием врага, дети и девы будут уведены в плен. Гренада погибнет, как погибла Саара! Возмездие!
Ужас объял народ, он попрятался в домах, и когда выходил, то собирался в кучки, проклинал жестокость Мулея и трепетал, опасаясь будущего. Но Мулей презирал народный ропот и попытался овладеть другими христианскими городами, но напрасно. Он знал, что Испанцы распалены мщением и что беспощадная борьба с ними настала!
Фердинанд, узнав о взятии Саары, пришел в неописанное негодование. Он приказал тотчас всем пограничным начальникам соблюдать самую строгую бдительность и готовиться к беспощадной войне. Монахи разошлись по всем христианским городам и селам и увещевали всех принять участие в святой войне с неверными. Со всех сторон стекались рыцари со своими дружинами и становились под начальство короля Фердинанда. Между ними первое место занимал Дон-Родриг Панс де-Леон, маркиз Кадикский. Он происходил от старинной фамилии и был уже известен своими воинскими подвигами. Сильного сложения, но среднего роста, он отличался способностью переносить всякие лишения и страшную усталость. Его рыжие волосы и борода вились от природы, лицо румяное, открытое, благородное, внушало всем доверие, он был строгих нравов, крайней умеренности в питье и пище, милосерд с вассалами, верен друзьям, великодушен с врагами, прямодушен в отношениях с равными себе, благочестив и богомолен, словом — его считали образцом и идеалом рыцаря. Историки того времени сравнивали его с Сидом. Ему принадлежала самая плодоносная часть земель в Андалузии, он владел многими замками и городами и мог поднять целую армию из одних своих вассалов. Услышав призыв короля, он поспешил ему на помощь и приступил немедленно к военным действиям.
Вскоре через своих лазутчиков он узнал, что мавританский богатый город Алама плохо огражден. Он находился на границе королевства Гренадского и в таком неприступном положении, что взять его, значило обладать ключом самой Гренады. Маркиз Кадикский послал своего доверенного воина Ортегу высмотреть, в каком положении находится Алама.
В безлунную, темную ночь Ортега подкрался к стенам города, обошел их, прислушиваясь к шагам часового на стенах и к паролю дозорных. Признав, что город охраняется тщательно, Ортега прокрался к замку и, не слыша ничего, влез на его стены. Все было безмолвно и ни единого часового он не заметил. Осмотрев тщательно, где можно было подставить осадные лестницы, он воротился и донес обо всем маркизу, который призвал на совещание трех своих близких сподвижников. Они решили действовать немедленно, и маркиз, взяв с собою семь тысяч войска, отправился, сохраняя глубокую тайну, через малоизвестные и почти непроходимые тропинки ущелий Сиерры. Отряд шел ночью и отдыхал днем в потаенных местах гор, не зажигая огней, из страха, чтобы клубы дыма не выдали его присутствия. На третьи сутки, в полночь, они сошли в долину, за полверсты от Аламы. Там он остановился и отдохнул. Маркиз Кадикский обошел войско и объявил им тогда только о цели похода. Он сказал, что обязан отомстить Маврам за взятие Саары, что город Алама известен своими богатствами, которые сделаются добычей победителей, что им овладеть необходимо во славу христианского оружия.
До восхода солнца 300 человек бросились на приступ замка под начальством Ортеги и в глубоком молчании влезли по лестницам на укрепления. Ортега вошел первым, пополз по парапету до цитадели и захватил часового. Он приставил к его горлу кинжал и приказал ему вести их к посту. Мавр повиновался. Пост был застигнут врасплох и перебит. Когда гарнизон крепости очнулся от сна, граф уже захватил все укрепления и башни. Мавры отчаянно сражались внутри замка, отступая из залы в залу, но были перебиты все до единого. Тогда бросился весь отряд графа, находившийся в засаде, влез на стены с оглушающими криками и вторгся во двор замка. Произошла кровопролитная битва, в которой погибло много храбрых с той и другой стороны.
Когда испанские солдаты, преследуя и убивая Мавров, бегали по покоям замка, маркиз Кадикский вошел в залу, убранную изящно и роскошно, и при свете одной мерцающей лампы увидел прекрасную Мавританку, жену начальника замка, который в эту роковую ночь отлучился и пировал на свадьбе в городе Малаге. Она упала в ногам победителя, моля о пощаде. Благородный рыцарь поднял ее, ободрил и строго остановил солдат, которые преследовали ее прислужниц.
— Помните, — сказал он, — что вы воюете с мужчинами, а не с женщинами!
И он назначил караул для охраны жены начальника крепости и ее свиты.
Замок был взят, но город, находившийся внизу, вооружился, и хотя большинство жителей состояло из торговцев, но Мавры всех сословий и состояний умели владеть оружием и были храбры. Они укрепились в улицах, и зная, что им придет подкрепление из Гренады, до которой считалось около 32 верст, решились сражаться упорно. Со своих башен они осыпали стрелами испанскую армию, часть которой стояла в поле, за городом. Скоро испанские рыцари, находившиеся в замке, подверглись великой опасности, им надо было взять город во что бы то ни стало в тот же день, боясь, чтобы мавританское войско не подошло из Гренады, многие Испанцы советовали ограбить замок, поджечь его и уйти. Но маркиз Кадикский воспротивился и сказал твердо:
— Господь помог нам овладеть замком, — Он даст нам силу сохранить его. Мы ценой крови наших взяли его, было бы низко оставить его, опасаясь воображаемых опасностей.
Многие рыцари поддерживали мнение маркиза. В стенах города сделали пролом. Сам маркиз, предводительствуя войсками, бросился в город. Закипел отчаянный бой, Мавры бились с ожесточением, защищая свои семейства, своя очаги, свое родное гнездо, ожидая помощи из Гренады. Христиане бились, мстя за взятие и опустошение Саары неверными, бились из славы, бились, сознавая, что они погибли, если подоспеет вовремя помощь из Гренады. С утра до позднего вечера длился беспощадный бой. Мавры отступили к мечети и заперлись в ней. Испанцы под прикрытием огромных щитов из толстых досок, которые катили перед собою, дошли до мечети и подожгли ее. Мавры поняли, что они погибли. Многие с отчаянием бросались в пламя, другие дрались с ожесточением и были перебиты, остальные сдались. Небольшое число их спаслось чрез подземный ход, который проходил к реке. Там они скрылись с детьми и женами, но на третий день, лишенные пищи, были открыты и сдались также.
Город был отдан на разграбление, и добыча превзошла все ожидания. Солдаты нашли несметные сокровища, богатейшие материи, золото, серебро, драгоценные камни, чудные кони, породистые быки, склады зернового хлеба, масла, меда, достались победителям, ибо Алама считалась складочным местом Гренадского королевства, самым богатым городом, амбаром окружных плодоносных долин. Ее звали ключом Гренады.
Испанские солдаты, предвидя, что они не будут в состоянии удержать за собою города, разорили его. Они сожгли все, чего не могли унести с собою. Огромные запасы масла и припасов, изящная и роскошная мебель были преданы пламени. Множество христиан, томившихся в темницах, обрели свободу и увидели, после долгих годов заключения во мраке, свет Божий.
В это время по долине скакал маврский всадник, он скакал во всю конскую прыть и остановился у ворот Альгамбры.
— Христиане — возопил он, задыхаясь от быстрой езды и волнения — христиане вторглись в крепость Аламы темною ночью. Страшная битва кипит, кровь льется ручьями, и когда я оставил Аламу, христиане овладели уже замком.
Мулей немедля приказал 1.000 всадникам спешить на помощь Аламы. Они достигли до нее на другой день ее взятия, взглянули и, повернув лошадей, возвратились назад в Гренаду. Они въехали в нее, перегоняя, в своем смущении, один другого, и кричали, прерывая друг друга:
— Алама взята! Взята Алама! Христиане на стенах ее. Ключ Гренады в руках христиан!
Когда народ услышал слова эти, он вспомнил о предсказании дервиша и впал в уныние, везде слышались вздохи и стоны, женщины в особенности были поражены ужасом и скорбию.
— Горе нам! Горе! Взята Алама! — повторяли все горожане, и эти восклицания, также как и предсказания дервиша, дошли до нас в прелестной балладе, написанной арабским поэтом по этому случаю.
Многие женщины, опасаясь будущего, вломились во дворец силой и дошли до покоя короля. Они, ломая руки, вырывая распущенные по плечам волосы, со слегами и рыданиями кричали:
— Да будет проклят тот день, когда ты зажег факел войны! Аллах свидетель, что ни мы, ни дети ваши не повинны в том! Пусть падет грех разорения Саары на тебя и род твой!..
Мулей сохранил все свое спокойствие посреди этой разразившейся над ним грозы. Он был человек характера непреклонного, бесстрашный и смелый воин и надеялся вскоре поправить дела свои, он окружил сильною многочисленною армией небольшой отряд христиан, вторгшийся в его пределы.
— Великое число солдат моих, — сказал он важно и спокойно, — раздавит врагов.
У маркиза Кадикского был задушевный друг Алонзо Кордуанский, старший брат Гонзильва Кордуанского, ставшего столь славным впоследствии. Опасаясь, чтобы маркиз Кадикский не был застигнут многочисленным неприятелем, он собрал свое войско и пошел ему на помощь. Он шел тихо, маркиз, извещенный о том и зная, что Мулей, с своей стороны с большим войском идет также к Аламе, опасался, чтобы друг его Алонзо не был застигнут им. Забывая собственное опасное положение, он послал сказать ему, чтобы он остановился, но Алонзо Кордуанский не хотел о том и слышать. Однако было уже поздно. Король Мулей с армией находился между ним и Аламой и быстро с многочисленным войском устремился на него и его многочисленный отряд. Алонзо отступил в горы Антекверы, Мулей его преследовал, но, увидя невозможность застичь его, быстро повернул назад и пошел на Аламу. Подходя к городу, войско Мулея увидело множество убитых во время взятия Аламы Мавров, тела которых, лишенные погребения, пожираемы были собаками. Мавры пришли в негодование, неописанный гнев овладел ими, мщение возгорелось в душе каждого солдата. Неудержимо бросились они к стенам города, приставили лестницы и, не дожидаясь щитов, полезли на приступ, не разбирая, где слабые и сильные пункты неприятеля. Маркиз Кадикский, напротив, владел собою, хладнокровно предводительствовал и разумно вел защиту. Мавры были отбиты с большим уроном. Кучами лежали они, убитые и умирающие, под опрокинутыми осадными лестницами, христиане сделали вылазку. Во главе их шел Хуан де-Вэра, тот самый, который приезжал послом к Мулею требовать дани. Когда он возвращался уже к стенам города после удачной вылазки, он услышал за собой голос маврского рыцаря.
— Воротись! — кричал он ему, — воротись, ты, столь надменный во время мира! Докажи, что ты так же храбр и на поле сражения!
Дон-Хуан стремительно оборотился и увидел того самого Абенсерага, которого он ударил рукояткой своего меча во Дворе Львов за его богохульные слова против Богородицы. Он поднял копье свое и помчался на него. Начался поединок, бой на смерть. Долго боролись противники, с одинаковою отвагой и искусством, наконец Дон-Хуан пронзил Абенсерага, и он упал бездыханный на землю.
Осада Аламы продолжалась. Мулей приказал подкопать и взорвать стены города, но христиане отразили наступавших. После жестокого боя Мулей убедился, что не в состоянии взять город. Он приказал тогда отвести реку, которая одна утоляла жажду жителей Аламы, ибо в ней не было ни бассейнов, ни фонтанов, отчего и прозвали ее Алама — сухая. Новая битва началась на берегу реки, маркиз Кадикский стоял по целым часам по колено в воде и сражался с Маврами врукопашную. Наконец бoльшая часть реки была отведена в сторону, и христиане принуждены были добывать каждую каплю воды с боем. Мавры стерегли их и убивали. И ночью, и днем сражались они, а пока страдания жителей дошли до крайней степени. Вода раздавалась порциями, совершенно недостаточными, раненые страдали невыносимо, томимые жаждой. Многие из них обезумели. Им чудились озера и реки кристалловидной воды, в которой они плавали, не будучи в состоянии достать ни единого глотка живительной влаги. Солдаты лежали в изнеможении на стенах и не могли ни стрелять, ни даже бросать камни в неприятелей, которые осыпали их стрелами и пулями, так что маркиз Кадикский должен был прикрывать своих солдат парапетами дверей, выломанных у домов. Видя свое безнадежное положение, маркиз послал гонцов в Севилью и Кордову, прося немедленной помощи.
Супруга маркиза, нежно любившая мужа, истерзалась душой, зная опасность, в которой он находился. Она денно и нощно думала о том, кто бы мог помочь ее мужу, и мысли ее остановились на герцоге Медина-Сидония, одном из самых богатых, знатных и храбрых рыцарей Испании, но, к несчастию, он был заклятым врагом ее мужа. Не однажды маркизы Кадикские и герцоги Медина-Сидония проливали кровь один другого на поединках и в сражениях, ибо у тех и других имелось в подданстве значительное число вассалов. Вражда эта велась издавна и закоренела. Но маркиза знала, что герцог благороден и великодушен, что он обладает всеми доблестями прямого рыцаря, и, не колеблясь, обратилась к нему. Лишь только герцог выслушал просьбу супруги врага своего, как, забыв всякие враждебные чувства, отвечал ей, что не может отказать добродетельной и благородной даме в ее просьбе и пойдет на помощь к храброму рыцарю, потеря которого не только была бы крайне жестокою для Испании, но и для всего христианского мира. Послав это письмо, он обратился ко всем рыцарям Андалузии, призывая их на помощь маркиза Кадикского. Множество известных и знатных рыцарей со свитой и вассалами своими поспешили на призыв герцога. Собрав великолепную армию из 50 тысяч пехоты и 5 тысяч кавалерии, герцог выступил из ворот Севильи в величайшем порядке, неся с собой старое севильское знамя и ведя за собою цвет испанского рыцарства.
Между тем король Фердинанд, узнав о взятии Аламы, приказал отслужить благодарственный молебен. Возвратившись из церкви, он сел за обеденный стол, когда ему объявили, в какой опасности находится маркиз Кадикский и его войско. Не окончив обеда, стремительно встал король, приказал седлать лошадей и, оставив королеве свои инструкции, поскакал в сопровождении храбрых рыцарей по дороге к Аламе. Он менял по дороге измученных коней и стремился вперед, не чувствуя утомления, — так болела душа его. За несколько миль от Кордовы его верные сподвижники решились сказать ему, сколь неблагоразумно с небольшою свитой войти во владения Мавров.
— Вспомни, государь, — сказал ему герцог Альбукверк, — что твои славные предки никогда не входили во владения Мавров без сильной рати и в железо закованных рыцарей старой Кастилии.
— Герцог, — отвечал ему король, — я выехал из Медины с твердым намерением подать руку помощи воинам, запертым в Аламе. Я теперь почти у ворот ее. Согласно ли с чувством моего достоинства переменить намерение именно теперь? Нет, я соберу андалузское войско и, не дожидаясь кастильского, пойду к Аламе.
Жители Кордовы вышли на встречу королю. Узнав от них, что герцог Медина-Сидония опередил его, король не вошел в Кордову, но пересел на лошадей жителей, вышедших к нему на встречу, и поспешил вперед, он послал сказать герцогу Медина-Сидония, чтоб он подождал его. Но герцог не хотел ждать никого, ни даже самого короля, и спешил вперед усиленными переходами.
Когда Мулей узнал, что на помощь к осажденной им Аламе спешат герцог Медина-Сидония и сам король Фердинанд с войском, он понял, что ему необходимо овладеть Аламой до их прихода. Он наступил на Аламу с одной стороны, пока с другой храбрейшие из его рыцарей и воинов приставили лестницы и влезли на стены. Страшная битва закипела на стенах, простые солдаты и рыцари дрались врукопашную, брали один другого в охапки, боролись и падали вместе в глубокие городские рвы, но Мавры, не взирая на свою отчаянную храбрость, были отбиты и стены города очищены от неприятеля. Небольшое число рыцарей, принадлежавших к самым знатным гренадским фамилиям, успело, однако, вскочить в город и, стремительно пробежав несколько улиц, намеревалось отворить вороты Аламы Мулею, бившемуся с христианами за ее стенами. Они уже достигли ворот города, стража пала под их ударами — еще одно мгновение, и ворота Аламы были бы отперты. Но в эту минуту Дон-Алонзо Понсе, дядя маркиза Кадикского, и его племянник, оруженосец Педро Пинеди, подоспели во главе войска. Маврские рыцари, окруженные со всех сторон неприятелями, скучились прислонясь один к другому спинами, поставили по средине свое знамя, они сражались с редким мужеством, с мужеством отчаяния, прикрываясь телами убитых. Их число с каждою минутою уменьшалось, но они все теснее и теснее смыкались у своего знамени, защищая его с упорною отвагой. Наконец в этом неравном бою пали маврские рыцари, последний из них схватил знамя сильною рукою и, пронзенный со всех сторон, упал на него, прикрывая его своим телом, и на нем испустил последний вздох свой.
Испанцы взяли знамя, водрузили его на стене города и бросили головы убитых маврских рыцарей за стены, так-сказать, к ногам маврского войска. Вид развевающегося знамени пророка на стенах Аламы, головы знатнейших и храбрейших рыцарей Гренады, сброшенные со стен ее, наполнили скорбью душу Мулея. В отчаянии он рвал на себе волосы и бороду. В эту же минуту ему объявили, что на хребте гор появились христианские войска и развеваются их знамена. Побежденный и удрученный скорбию, Мулей снял свой лагерь и поспешно пошел к Гренаде, звук барабанов удалявшихся спешно Мавров раздавался еще в долине, когда из ущелий гор вышло войско Медины-Сидония. Когда из Аламы увидели, что с одной стороны Мавры поспешно удаляются, а христиане выходят с другой, крики неописанного ликования огласили воздух и раздалось пение благодарственных молитв. Считая себя погибшими, Испанцы праздновали свое как бы воскресение из мертвых, по выражению летописцев. В продолжение целых недель войско днем и ночью билось с осаждающими, томимое голодом и жаждой, и дошло до такого истощения, что походило скорее на скелетов, чем на живых. Маркиз Кадикский вышел навстречу к своим избавителям и, узнав в начальствующем своего заклятого исконного врага, залился слезами. Трогательно было зрелище доблестного, сурового рыцаря, чуждого всякой изнеженной слабости, когда он, с лицом, покрытым слезами, бросился в объятия благородного, великодушного врага. Обнялись они и с сей минуты стали навеки верными друзьями.
В то время как благодарность примирила и из врагов сделала друзьями двух знаменитейших рыцарей Испании, войска их затеяли ссору, которая скоро перешла в драку, близко походившую на сражение. Пришедшее войско требовало части добычи, захваченной в Аламе теми, которые взяли ее, освобожденное из осады войско не хотело делиться ею, герцог Медина-Сидония остановил сражавшихся и, обращаясь к своим, сказал:
— Мы взялись за оружие за нашу веру, за честь и освобождение наших соотечественников, успех есть славная нам награда. Если вы хотите добычи, то у Мавров немало городов и богатств. На всех достанет!
Солдаты отвечали восторженными кликами, и мир водворился в войсках.
Маркиза Кадикская с заботливостию любящей супруги послала за войском Медины-Сидония множество съестных припасов. Столы были накрыты в палатках. Маркиз угостил герцога и рыцарей, пришедших с ним, войску были розданы припасы, и общая радость явилась там, где до тех пор царили болезни, страдания и смерть!
Маркиз Кадикский и герцог Медина-Сидония, оставив в Аламе гарнизон, отправились вместе, как близкие, неразлучные друзья, в город Антекверу, где были приняты королем с великими почестями, оттуда герцог отправился с маркизом в город Маркену, где оставалась маркиза. Она встретила их с восторгом радости. Маркиз отворил двери дворца своего и задал в нем праздник, который длился целый день и целую ночь. Когда, наконец, герцог Медина-Сидония отправился в свои владения, маркиз Кадикский проводил его и простился с ним с братскою любовию. Зрелище сих двух знаменитых соперников на поле битвы и врагов в жизни частной, ставших теперь друзьями, восхитило все испанское рыцарство, которое кичилось тем, что в среде его нашлось столько благородства, храбрости и великодушия.
Обесславленный и упавший духом, возвратился Мулей в Гренаду. Жители Гренады и народ встретили его с ропотом и тайными проклятиями. Предсказание дервиша о близкой гибели Гренады повторяли все, замечая, что уже ключ Гренады в руках христиан.
Мулей был нрава жестокого и заносчивого, его правление отличалось беспощадностию: он проливал не однажды кровь маврскую, и самые знатные вожди племени Абенсерагов пали жертвой его гнева и мести. Мулей был женат два раза. Первая жена его Аиха, прозванная за силу духа Львиным Сердцем, имела сына, будущего наследника престола. Его назвали Магалитом Абдаллой, но писатели того времени называют его Боабдилем. Лишь только он родился, как астрологам приказано было сделать предсказание о судьбе его.
— Велик Бог! — воскликнули они, сделав свои вычисления. — Он один управляет царствами! Написано, что сей принц вступит на престол отца своего, но Гренада падет в его царствование.
Выслушав предсказание астрологов, Мулей возненавидел сына. Он всячески гнал его, и принцу дали прозвание Эль-Сухойби, то-есть злосчастный. К сему прозвищу присоединилось другое: малютка , так как он был очень мал ростом.
Вторая жена Мулея называлась Фатима, по прозванию Ла-Соройя, то-есть: свет белый , ибо красоты была блистательной. Она была христианка и взята в плен еще дитятей. Мулей увидал ее, полюбил и по магометанскому закону, позволяющему многоженство, женился на ней. Она имела двух сыновей, любила их страстно и, обуянная честолюбием, горела желанием упрочить за ними престол отца. Пользуясь своим влиянием над Мулеем, она наветами и клеветами достигла того, что он приказал умертвить многих врагов своих на Дворе Львов в Альгамбре. Последняя месть Соройи упала на Аиху. Мулей приказал заключить ее в темницу, вместе с ее
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека