Б. И. Бентовинъ.
Б. И. Бентовинъ.
РОКОВЫЯ ГАЛОШИ и ДРУГІЕ РАЗСКАЗЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Электро-Типографія Н. Я. Стойковой, Шпалерная, No 14.
1901.
Болзнь.
Болзнь.
II.
III.
IV.
Болезнь, Бентовин Борис Ильич, Год: 1901
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Константинъ Михайловичъ былъ невыразимо счастливъ… Въ десятый разъ перечитывалъ онъ записку, гд мелкимъ, двичьимъ почеркомъ было начертано: ‘Милый, дорогой мой, желанный! Я все разсказала пап и мам. Ты понимаешь какъ мн было трудно… И они — представь — нисколько не разсердились. Хотятъ только поговорить съ тобой. Приходи сегодня. Твоя на вки Аня.’
Онъ радостно улыбнулся, допилъ чашку кофе, и критически оглядлъ хаотическій безпорядокъ комнаты. Нтъ, теперь конецъ всему этому безсмысленному прозябанію, холостой безшабашной жизни!.. Уютный, теплый уголокъ, полный чистоты и порядка, семейный очагъ, пылающій покоемъ и счастіемъ… И среди всего этого плеска — его Аня, его любимая, несравненная Аня!.. И матеріальная сторона этого брака тоже не дурна. О онъ вовсе не безпочвенный идеалистъ… Въ шатр не проживешь!.. А за Аней старикъ Лопачевъ тысячъ тридцать дастъ… Небось, сколотилъ капиталецъ на разныхъ постройкахъ и подрядахъ…
Однако, пора было одваться. Онъ подошелъ къ зеркалу и внимательно взглянулъ на себя…
Глаза то какіе нехорошіе, лихорадочно блестящіе… Похудлъ онъ порядочно, послдніе дни порядкомъ кашляетъ, и въ горл все точно что то стоитъ. Простудился должно быть отъ позднихъ прогулокъ съ Аней. Вдь они, не обращая вниманія на погоду, не замчая времени, иногда гуляли часа три — четыре, не чувствуя ни усталости, ни утомленія… Ну, теперь все это пройдетъ, лтомъ посл свадьбы онъ непремнно возьметъ отпускъ подетъ съ молодою женой за границу, тамъ поправится отдохнетъ какъ слдуетъ… Да, счастье ему улыбнулось!..
Черезъ полчаса онъ ужъ направлялся къ Лопачевымъ. Дверь ему открыла сама Аня и безъ всякаго стсненія бросилась на него. Потомъ она втащила его за руку въ столовую гд сидли еще за утреннимъ чаемъ ‘старики’.
Вотъ онъ!… Вотъ онъ!..
Анфиса Григорьевна ласково улыбнулась ему, а Серги Ивановичъ всталъ и крпко его обнялъ.
— Ну, братъ, молодецъ… Не зналъ я, что такъ скоро похитишь ты у насъ Анечку… Примчалъ я правда давно кое-что… Да мало ли съ кмъ Анечка кокетничала… А тутъ на вотъ поди… Что-же я радъ, радъ… Хорошій ты человкъ, и у начальства на виду… Только — любовь любовью… Поговорить то серьезно все же надо… Пойдемъ ка въ кабинетъ!..
И онъ увелъ его съ собой. Пошли разспросы о матеріальномъ положеніи и о надеждахъ Константина Михайловича, о томъ, нтъ ли у него какихъ нибудь деликатныхъ связей и обязательствъ, нтъ ли долговъ…
— И потомъ… знаешь ли что меня безпокоитъ,— сказалъ въ заключеніе Сергй Ивановичъ,— вдь мы съ отцомъ твоимъ большими друзьями были, а тебя и вотъ еще какимъ няньчилъ, такъ ты не подозрваешь отъ чего умеръ Михаилъ Петровичъ, Говорили все — простудился, простудился… А попросту говоря — легочная бугорчатка это была… Такъ вотъ мое сердце и не спокойно… Теперь все разговоры о наслдственности, Вдругъ да у тебя то же… А потомъ дти пойдутъ… Я не хочу огорчать… Только, знаешь, все же и отецъ… Скажи откровенно: не замчалъ ли ты чего за собой?..
Константинъ Михайловичъ весь вздрогнулъ, его даже въ потъ бросило, но онъ совладалъ съ собой и отвтилъ совершенно спокойно,
— Нтъ, ничего, право ничего… Иногда простужусь и немного кашляю… Да съ кмъ этого въ Петербург не бываетъ…
— Ну, слава Богу!.. Все же, все же надо побывать у доктора.. Общай мн… Подумай какая отвтственность передъ совстью и семьей!..
— Да, я буду, непремнно буду!.. Это мой долгъ!..
И онъ горячо пожалъ руку старику. Потомъ они вышли въ гостиную. Анечка сейчасъ же утащила его ‘къ себ’. Она была прекрасне, чмъ всегда, озаренная тихимъ счастіемъ и какою то задумчивою лаской… Они сидли молча, рука въ руку, нжно прижавшись другъ къ другу… Потомъ она начала говорить, разсказывала, какъ она мечтаетъ устроить ихъ будущую квартирку, какъ она будетъ поджидать когда онъ усталый возвращается съ должности, какъ они вечеромъ будутъ гулять, кататься но островамъ., все вдвоемъ… только вдвоемъ!..
И онъ поддавался чарующему обаянію ея фантазіи, которая такъ близка была къ дйствительности… И къ чему это Сергй Ивановичъ заговорилъ о болзни… Нтъ, онъ здоровъ, совершенно здоровъ!.. Онъ чувствуетъ притокъ новыхъ силъ!.. Чахотка!.. какіе пустяки!..
— И знаешь что милый… Теб нужно будетъ взять отпускъ… Ты сильно похудлъ. И кашляешь по вечерамъ… Это я, я все виновата… Поздно мы очень съ тобою гуляемъ… Теперь изволь вечера сидть вонъ здсь, у меня!..
И она тоже!.. Константинъ Михайловичъ торопливо поднялся… Ему пора было на службу…
Весь день онъ чувствовалъ какое то нервное возбужденіе… Онъ составлялъ докладныя записки, реестры, подписывалъ бумаги, весь охваченный тревожнымъ ощущеніемъ… Ему то казалось, что сердце бьется не совсмъ правильно, то — что ему дышать какъ будто трудне, то кровь внезапно стучала въ вискахъ… И онъ кашлялъ, кашлялъ чаще обыкновеннаго… Со службы онъ ушелъ какъ можно раньше и отправился обдать. Однако, къ кушаньямъ онъ почти не притронулся: его угнетало предчувствіе чего то близкаго и ужаснаго.
И оно пришло…
Когда онъ поднимался по лстниц къ себ, онъ сильно кашлянулъ, во рту получилось ощущеніе чего то сладковатаго и теплаго, онъ быстро выплюнулъ въ шатокъ… Зловщимъ пятномъ выдлялся на прозрачномъ батист, смшанный съ мокротой, темно-красный комокъ… Константинъ Михайловичъ прислонился къ периламъ, чтобы не упасть…
Такъ вотъ оно что!.. Къ доктору, къ доктору скоре!..
И онъ въ какомъ то полусознательномъ состояніи сбжалъ опять внизъ, быстро зашагалъ но улиц, толкая проходящихъ, спотыкаясь, задвая за тумбы и водосточныя трубы… Докторъ, у котораго онъ обыкновенно лечился, жилъ недалеко… Не раздваясь, безъ доклада вбжалъ онъ къ нему въ кабинетъ.
— Николай Григорьевичъ, голубчикъ, что же это такое?..
Онъ въ изнеможеніи опустился на стулъ, показывая платокъ…
— Гм… Кровь… Да успокоитесь вы… Что же тутъ особеннаго?.. Мало отчего она можетъ появиться… Усиленная работа сердца… Или мстное обостреніе ларингита… Господи, пульсъ-то какой… Да успокойтесь, говорятъ вамъ… Я васъ сейчасъ изслдую!.. Трусъ вы этакой!..
Онъ далъ ему успокоительныхъ капель, потомъ сталъ выслушивать, выстукивать, ощупывать…
— Нтъ… Ршительно ничего!.. Незначительное притупленіе справа… Да мало у кого этого не бываетъ! По моему, вы совсмъ здоровы… Впрочемъ, чтобы вамъ совсмъ успокоиться: завтра въ клиник пріемъ профессора N. (онъ назвалъ извстную фамилію) такъ вы къ нему отправьтесь… Вотъ вамъ моя карточка… А главное, спокойствіе, спокойствіе… Разв можно быть такимъ мнительнымъ!..
Легко сказать — спокойствіе, когда вся будущность, все счастіе, зависитъ отъ его здоровья… Онъ никогда не дорожилъ жизнью… Бывали минуты, тяжелыя минуты, когда онъ хладнокровно встртилъ бы смерть и спокойно подставилъ бы голову подъ ея тяжелую колесницу… Но теперь — теперь, когда ему блеснулъ лучъ надежды, лучъ обновленія, онъ хочетъ, онъ долженъ жить!.. И чего онъ, какъ маленькій ребенокъ, капли крови испугался?.. Докторъ вдь сказалъ, что это можетъ быть отъ сердца… А вдругъ?!.
И онъ снова начиналъ прислушиваться къ ударамъ сердца, нарочно кашлялъ, чтобы удостовриться, не покажется-ли еще крови… Всю ночь онъ не спалъ и прямо-таки боялся заснуть… Быть можетъ, онъ умретъ во сн?.. Боязнь смерти принимала характеръ маніи… Только къ утру природа взяла свое, и онъ уснулъ тяжелымъ, болзненнымъ сномъ…
Въ широкомъ, сводчатомъ корридор, съ установленными вдоль стнъ скамейками, было страшно жарко и душно. Набралось боле сотни человкъ, чающихъ спасенія, или хотя бы облегченія своихъ недуговъ… Вотъ гд художникъ-реалистъ могъ изучить цлую гамму человческихъ страданіи, вотъ гд скрывался богатый матеріалъ для болзненнаго вдохновенія. На каждомъ лиц — цлая лтопись долгихъ неослабныхъ мукъ въ каждой фигур — драма переживаемаго и пережитаго. Въ первый мигъ даже непонятно, откуда набралось столько бдныхъ, убогихъ, худосочныхъ, еле дышащихъ субъектовъ… Какая-то коллекція, какой-то громадный очагъ болзненности…
Профессора еще не было, когда пріхалъ Константинъ Михайловичъ… На него произвела угнетающее впечатлніе вся эта полуумирающая толпа… Онъ подалъ штатную карточку доктора ассистенту.
— А, хорошо… Въ профессорскій кабинетъ!..
Сторожъ отворилъ завтную дверь, и Константинъ Михайловичъ быстро проскользнулъ туда, сопровождаемый завистливыми взглядами. Къ профессору допускался только извстный комплектъ больныхъ, наиболе интересныхъ и рекомендуемыхъ врачами…
Къ клиническому подъзду подкатила шикарная карета… Моментально все стихло… Швейцаръ и два сторожа бросились открывать дверцы. Ассистентъ и ординаторы въ блыхъ, халатахъ выстроились въ корридор. Больные замерли. Изъ кареты быстро вышелъ высокій, плотный господинъ, чисто русскаго, купеческаго склада… Выпуклый лобъ, умное лицо, взглядъ, пронизывающій черезъ очки, казалось, на сквозь… Не слушая почти доклада ассистента, не отвчая на поклоны больныхъ, онъ прошелъ въ свой кабинетъ, положилъ простые черные часы на столъ (у него весь день былъ распредленъ минута въ минуту, иначе онъ бы никакъ не управился), и началъ пріемъ. Осматривалъ онъ больного, казалось, совершенно безучастно, отрывисто ставя вопросы, диктуя рецепты, лаконически длая указанія тутъ же стоящей групп студентовъ.,
— Да, этотъ не постснится. Этотъ скажетъ правду!.. думалъ Константинъ Михайловичъ, чувствуя, какъ весь онъ покрывается холоднымъ, клейкимъ потомъ.
— Слдующій!..
Онъ подошелъ съ подгибающимся колнями и прислонился къ столу.
— Раздньтесь… Живо!..
Профессоръ приложился ухомъ къ лвой и правой ключиц.
— Интересно… Послушайте!..— обратился онъ къ ассистенту.— Ничего не слышите?..
— Нтъ!..
— Гм!.. Кровь была?
— Вчера, профессоръ!
— Наслдственность?..
— Отецъ… говорятъ… отъ чахотки умеръ!..
— А… Ну, ничего, ничего!.. При хорошей, правильной жизни десятки лтъ проживете… Это лто надо изъ Петербурга ухать…
Чмъ то жгучимъ, свтлымъ пахнуло на Константина Михайловича. Онъ готовъ былъ броситься къ ногамъ этого человка, который возвращалъ ему жизнь…
— Профессоръ простите… Одинъ вопросъ.. Могу я жениться?..
— Жениться?.. Нтъ!.. зачмъ? Плодить бугорчатичныхъ дтей?.. И жену можете заразить!.. Но совтую… Слдующій…
Снова все оборвалось, и закружилось въ адской вакханаліи… Живой мертвецъ!.. Но узнать ему никогда тихой семей ной радости, ласки жены, прикосновенія розовыхъ дтскихъ ручекъ… Нею жизнь находиться подъ страхомъ смерти… Жить и беречься… Вчно дрожать за лишній часъ, проведенный вечеромъ на улиц, за лишній бокалъ выпитаго вина, за горячій порывъ чувства,.
Онъ вышелъ на улицу… Торжествующая пснь весны разливалась въ воздух… Но не для него свтило это знойное солнце, не для него трепеталъ втерокъ, играя листьями молодой зелени, не для него ворковали голуби на карниз многоэтажнаго дома… Онъ глухъ былъ ко всему этому… Живой мертвецъ!..
Дома онъ услся за столъ и началъ писать… Надо было исполнить долгъ… Онъ перепортилъ много бумаги, пока ему удалось составить слдующія два коротенькихъ посланія:
‘Многоуважаемый Сергй Ивановичъ, Я исполнилъ то, чего вы отъ меня требовали. Сегодня я былъ у профессора. Ваши опасенія оправдались. Наслдственность сказалась, и за будущее ручаться нельзя. Потому, какъ честный человкъ, я долженъ отказаться отъ единственнаго счастія, которое мн хотла подарить судьба… Я бы не хотлъ, чтобы Аня знала причину моего отказа… Она, пожалуй, не обратитъ вниманія на это, и, если сама мн протянетъ руку — я едва ли съ умю противостоять соблазну’.
Ан онъ написалъ слдующее:
‘Я не могу и не хочу тебя обманывать, дорогая, но обстоятельства такъ сложились, что я не въ состояніи теб сказать причины, почему нашъ бракъ долженъ быть отложенъ на нкоторое время… Я сегодня же узжаю, но, надюсь — мы скоро увидимся… Впрочемъ что бы ни случилось, знай одно: ты ‘единственная, которую я любилъ, которая въ мечтахъ и на яву властвовала надо мной… И именно потому, что и такъ безконечно тебя люблю, я ршаюсь на отитъ шагъ… Не думай обо мн ничего дурного… Такъ слдуетъ, такъ нужно поступить… Судьба такъ хочетъ!.. Пожалй меня…’.
Онъ быстро запечаталъ оба письма, какъ бы боясь одуматься, раскаяться въ благородномъ порыв, которой неудержимо охватилъ ого, быстро позвалъ Григорія II послалъ его съ пакетами къ Лоначевымъ. Онъ прислушивался какъ замирали шаги его слуги по лстниц, онъ видлъ какъ тотъ переходилъ черезъ улицу… И каждый шагъ Все больше и больше отдлялъ его отъ счастія, отъ мечты его безотрадной жизни… Вотъ въ послдній разъ мелькнула фигура Григорія и завернула за уголъ…
Зачмъ, зачмъ онъ это сдлалъ!.. Личное, эгоистическое чувство зашевелилось въ груди… Вдь онъ хотя бы день, мсяцъ, годъ, могъ были счастливъ!.. А теперь поздно… Живой мертвецъ!..
И онъ горько зарыдалъ, безпомощно опустивъ голову…