Бинокль
Бинокль
Рассказ Габриелы Рейтер
——————————————————————————
Бинокль, Рейтер Габриэла, Год: 1910
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Море лежало спокойное, бледное, серебристо-серое. Над водою стлалась легкая утренняя мгла. Утро уже голубело, и победное солнце окрашивало молочно-белый туман в матовый, переливчатый опал. Длинные, ленивые ряды волн набегали на берег и таяли на нем. Было тихо и тепло. Вода с добродушным ворчаньем ударялась о камни набережной.
Вдали, налево находилась гавань. Как призраки, темнели еще в тумане мачты и трубы. Молодая женщина медленно шла по набережной со своей девочкой, смотрела, как вырисовывались очертания судов, как обозначались белые и красные полоски вокруг черных труб.
От массы судов отделилась большая шхуна, и поплыла, медленно и осторожно, прокладывая себе путь по узкому фарватеру. Потом спокойно и гордо, будто вылитая вся из серебра, вышла в открытое море.
— Там! Вот там едет дядя Фриц! — вскрикнула девочка, радостно указывая пальчиком на высокие мачты, на которых вздувались паруса и снежно блистали в голубом воздухе.
— Тише, тише, крошка моя — прошептала молодая женщина, вспыхнула и оглянулась, не услыхал ли кто восклицания ребенка. Она вынула бинокль из футляра, висевшего у нее на ремне через плечо. Пальцы ее дрожали.
Девочка нетерпеливо подпрыгивала подле матери.
— Я ничего не вижу! — жаловалась она… Никого не вижу…
— Я его вижу — шепотом сказала молодая женщина. — Я его нашла. Он стоит на правом борту, как он нам говорил. Подле него матрос вертит колесо. У него подзорная трубка в руке. Он нас ищет, Кэти…
Она поспешно вынула из кармана белый батистовый платок и махнула им вдаль.
Он глядит в подзорную трубку, и, конечно, видит ее, стройную, изящную, в серебристо-сером ватерпруфе и маленькой шляпе, юную и женственную, и ее прелестную девочку, машущую ему ручонкой.
Она опять поднесла к глазам бинокль, бесценный дорогой бинокль, дающий ей радость опять явственно увидеть его, его крепкую, красивую, элегантную фигуру. Когда он прощался с ней, он имел вид, будто отправляется на праздник в свое посольство, а не в далекое путешествие, штурманом на парусном судне. Она видит его свежее, смуглое лицо с плутовскими глазами… О, если бы он отвел на минуту подзорную трубку — так она не видит его глаз — но милый взгляд их всегда в ее душе.
Он так любил ее девочку. Умел так очаровательно с нею играть. Столько ласки, столько внимания… Это и расположило ее к нему. Он не добивался успеха у нее, как другие, лестью или настойчивым ухаживанием. Он был ей другом и отцом ее ребенку. Каждый день он приходил к вечернему чаю в ее тихую, маленькую гостиную, поболтать с нею и Кэти… Задушевно и доверчиво рассказывал о своем одиночестве, о своих скитаниях.
И этот последний взгляд… Последний его поцелуй…
— Через год я вернусь и тогда… Милый…
К ней медленно подошла чернокудрая женщина, стоявшая подле ларька. Она тоже не сводила с моря своих черных глаз. Взглядывала на даму с биноклем. И опять на море, и опять жадно переводила глаза на бинокль:
— Мадам, — вкрадчиво сказала она, видимо стараясь придать голосу своему мягкое, скромное выражение, — мадам… Если бы вы были так добры…
И внезапно громко всхлипнула и вытерла рукой смуглое, чужеземное лицо, искаженное мукой…
— Если бы дали мне поглядеть в бинокль?
— Пожалуйста, — сказала молодая дама, удивленно и несколько смущенно оглядывая ее, ее пеструю, поношенную шаль на пышных плечах и кружевную наколку на буйных кудрях.
Женщина страстно сжала обеими руками бинокль. Губы ее дрожали, глотали катившиеся по щекам слезы, и вдруг раскрылись в блаженной, упоенной улыбке.
— Вот!.. Вот он… Кто просиживал у нее все вечера.. В погребе, где матросы кутили, играли в карты и ели всякие простые кушанья… Он настоящий господин… Это по нему сразу было видно. Тот, на кого она дивилась, потому что он никогда не напивался. Которому она изумлялась, потому что он не шумел, не скандалил и не приходилось его выставлять, как других гостей.
Он в счетах ей помогал, по хозяйству советы давал ей… Как рассудительный муж, как преданный сын… И она тоже любила его, как мать и как любовница…
Все свои сбережения тратила она, чтобы баловать дорогого сластену жирной ухой и хорошим вином. И не смотря на свой барский вид и барскую одежду, как сильно и пылко умел он любить! Год целый простояла бы она на этом месте и глядела бы ему вслед!..
Она опять страстным движением прижала к груди бинокль и поцеловала его.
Дама смотрела на нее и грустно улыбалась.
— Надо бы, милая, — сказала она, — дать на минуту бинокль и этой вот девушке… У нее тоже, вероятно, кто-то близкий уезжает.
Она прибежала запыхавшаяся, колыхающаяся, с тяжелой рыночной корзиной. И голубые глаза ее растерянно блуждали по воде вслед убегающему судну. Руку она приставила было зонтиком к бровям, потом безнадежно прижала оба красных кулачка и заплакала.
— Не хотите ли взглянуть на кого-нибудь? — предложила ей дама.
Белокурая горничная в белом чепчике молча и сконфуженно присела. И вдруг громко, по-детски радостно вскрикнула:
— Вот он! — Точно перед самым ее лицом, когда поджидал ее по утрам на углу… И туманил ей голову своей веселостью… Никогда грубо не приставал, как другие… Так нежно, так ласково обходился с ней, пока она добровольно не отдала ему своего цветущего молодого тела. О… эта счастливая знойная ночь в душной комнате под чердаком… Милый, милый… Через год, когда он приедет, он женится на ней… Милый!..
И она доверчиво улыбалась дали, и надеждам, уплывавшим все дальше и дальше…
Бинокль переходил между тремя женщинами из рук в руки.
И человек на палубе шхуны смотрел на берег, на три фигуры, стоявшие рядом в таком трогательном единении… Как они послушно исполнили его просьбу. Он улыбнулся. Чистосердечные, темные глаза увлажнились от умиления. Он смахнул пальцами слезу. Он так любил их, всех трех… Каждую по-иному.
Потом он повернулся к берегу спиной и пошел к своей работе.
Женщины раскланялись, и когда встречались, не узнавали друг друга.
Бинокль ничего не выдал.
Текст издания: журнал ‘Пробуждение’, 1910, No 22, с. 554—555.