Безвыходность Римскаго вопроса.
Безвыходность Римскаго вопроса.
‘Москва’, 31-го октября 1867 г.
Безвыходность Римскаго вопроса, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1867
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Руси’ и другихъ изданій, и нкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и К) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Въ послдніе разъ, говоря объ Италіи, мы если и не предсказывали прямо неуспха италіянскаго движенія къ Риму, однакожъ сильно сомнвались въ успх и указывали на трудность разршенія такъ-называемаго римскаго вопроса, — трудность не столько вншнюю, сколько внутреннюю, не столько матеріальную, сколько нравственную. Врне сказать, что вся фактическая сложность этого вопроса происходитъ отъ его сложности духовной. Если мы не вникнемъ глубже въ его сокровенный внутренній смыслъ, то вншнія событія представятся намъ совершенною безсмыслицей, къ которой мы и ключа не отыщемъ. Они явятся намъ какимъ-то сцпленіемъ случайностей и личныхъ капризовъ, какою-то путаницею личныхъ, правительственныхъ, народныхъ интересовъ, которая, чмъ больше стараются ее распутать, тмъ пуще и мудрене заплетается. Вамъ кажется, что даже и западные публицисты недостаточно цнятъ эту внутреннюю сторону событій, ихъ вниманіе по преимуществу поглощено политической компликаціей вншнихъ фактовъ. Въ этомъ отношеніи положеніе русскихъ наблюдателей выгодне положенія прочихъ Европейцевъ. Ни политическіе, ни духовные наши интересы не связаны съ дломъ Рима и римской куріи, стоимъ мы отъ него въ сторон и способны безпристрастне обсуждать совершающійся историческій кризисъ, чмъ люди слишкомъ близко къ нему стоящіе и прямо въ немъ заинтересованные.
На сцен дйствія появляются и сталкиваются Гарибальди, Викторъ Эммануилъ, Наполеонъ III, Пій IX, и эти боле или мене ярко выступающія личности заслоняютъ для публики дйствіе историческихъ пружинъ, которое однакоже нисколько отъ личностей не зависитъ. Не отъ личныхъ воззрній и прихотей слдуетъ ожидать ршенія вопроса,— не въ лицахъ дло, а дло въ ихъ знамени. Борьба идетъ не между лицами, а между началами. Вопросъ о Рим не есть только вопросъ частный, временный, но всемірно-историческій, не только италіянскій, но всего католическаго міра, слдовательно имющій значеніе вселенское, вопросъ о Рим есть вопросъ о свтской власти папы, вопросъ о свтской власти римскаго папы есть вопросъ о римско-католической церкви, — слдовательно это вопросъ не политическій только, но по преимуществу вроисповдный и церковный. Очевидно, что однимъ политическимъ вншнимъ ршеніемъ этотъ вопросъ разршенъ быть не можетъ безъ соотвтственнаго разршенія его вроисповдной, церковной стороны, а для этого послдняго разршенія нуженъ актъ общественнаго сознанія. Другими словами: вопросъ долженъ быть предварительно, вполн отчетливо и ясно, ршенъ въ сознаніи всего католическаго міра. Такое явленіе, такая духовная сила какъ папство, подъ воздйствіемъ котораго, какъ нравственно-историческаго агента, сложился духовный строй народовъ латинскаго Запада, не можетъ быть эскамотировано никакими ловкими фокусъ-покусами Наполеона III, Виктора-Эммануила или Ратацци, не можетъ быть выкрадено изъ міра незамтно, подъ прикрытіемъ разныхъ лицемрныхъ увреній въ преданности пап, подъ предлогомъ политической случайности, не можетъ вроисповданіе тысячи вковъ и сотни милліоновъ человческихъ совстей вдругъ, въ одинъ прекрасный день, перестать быть и явиться въ новомъ небываломъ образ, да еще не добровольно, а подъ угрозою пушекъ и штыковъ, французскихъ ли, италіянскихъ или гарибальдійскихъ — это все равно. Странно было бы предположить, что латинская церковь способна быть ликвидирована внезапно, вншнимъ насиліемъ, что, вступивъ сегодня, напримръ, въ Римъ, зуавы Наполеона Ш, или берсальеры Виктора-Эммануила, или красныя рубашки Гарибальди упрячутъ латинское вроученіе, какъ фокусники, себ въ карманъ и завтра же поднесутъ его, какъ на блюдечк, міру — фильтрированнымъ, очищеннымъ, въ наилучшемъ, что ни на есть вид!.. Какъ французская революція, сокрушившая старую Францію, не разршила однакожъ для Франціи вроисповднаго вопроса, именно потому, что отнеслась къ нему чисто-вншнимъ, насильственнымъ образомъ: сначала декретомъ отмнила не только католицизмъ, но и Бога, потомъ декретомъ же признала нчто въ род Бога, а потомъ, въ лиц своего консула-солдата, объявила Францію не только въ Бога врующею, но и католическою, и даже папистскою, какъ Наполеонъ I не уничтожилъ не только папства, но даже его свтской власти, хотя и выгналъ его изъ Рима и владлъ лтъ шесть или семь, какъ государь, удломъ Св. Петра, такъ, безъ разршенія римскаго вопроса, какъ вопроса вроисповднаго, въ сознаніи человчества, не удастся: ни Наполеону Ш задушить въ своихъ покровительственныхъ объятіяхъ свтскую власть папы или видоизмнить ее искусно, до призрачности, — ни Виктору-Эммануилу — доказать свое усердіе къ пап и церкви уничтоженіемъ историческаго папы и исторической церкви!
Всего боле вроятности на успхъ могло бы имть народное движеніе Италіи подъ предводительствомъ народнаго вождя Гарибальди. Но и здсь что же мы видли? Разв это было такое же движеніе, какъ при поход Гарибальди изъ Сициліи на Неаполь? Конечно нтъ. Что значитъ ничтожная малочисленная армія папы, составленная изъ всякаго сброда, въ сравненіи со стотысячною арміей неаполитанскаго короля? И однакожъ послдняя растаяла какъ снгъ, а папская армія, даже и до содйствія Французовъ, разбила гарибальдійцевъ. Могли ли бы папскіе зуавы противопоставить народному натиску серьезный отпоръ, еслибъ это былъ въ самомъ дл народный натискъ, еслибы вспыхнула настоящая народная война, какъ напримръ война вандейская, война въ Испаніи при Наполеон I? До появленія Гарибальди на пол дйствія гарибальдійцы были даже вынуждены очистить Церковную Область и когда, вырвавшись изъ плна, водрузилъ свое знамя Гарибальди, то, несмотря на все обаяніе имени этого честнйшаго энтузіаста, къ нему собралось не боле 7 тысячъ! Можно, пожалуй объяснить его пораженіе разными посторонними помхами, но мы указываемъ здсь только на крупныя черты историческаго событія, да и самыя помхи возникли именно отъ того, что вопросъ о папств затрогиваетъ интересы не одной Италіи, но и Франціи и всего латинскаго Запада. Впрочемъ, неудача Гарибальди происходитъ, по нашему мннію, отъ двухъ причинъ: онъ поднялъ не прежнее свое знамя: ‘Италія и Викторъ-Эммануилъ!’ а знамя республиканское, знамя Мадзини, вслдствіе чего населеніе городовъ въ Папской Области, не оказывавшее, какъ по всему видно, гарибальдійскимъ бандамъ никакого особеннаго содйствія, встртило ‘съ сочувствіемъ войска италіянскаго короля и постановило плебисциты о присоединеніи къ Италіанскому королевству. Другая причина — та, что Гарибальди объявилъ войну не только свтской власти папы, но и папству и духовенству, не разсудивъ, что разрушая весь вковой складъ, всю обстановку народнаго вроисповданія, народнаго религіознаго быта, онъ не давалъ народу взамнъ ничего, а предлагалъ довольствоваться какою-то неопредленною религіей вообще, какою-то отвлеченною религіозностью. Намъ могутъ возразить, что тому же Гарибальди въ 1848 году удалось однако произвести революцію въ Рим и заставить папу бжать въ Чивита-Веккію. Не споримъ, — бурный потокъ революціи схватилъ тогда всевластно все народонаселеніе Италіи. Но что же вышло въ конц-концовъ? Разв не папство побдило и восторжествовало снова?… Французскими солдатами, скажутъ намъ. Нтъ, силою настоящаго папскаго воинства, т. е. силою клерикальной партіи, которая во Франціи такъ властна, что только опершись на нее могъ Людовикъ-Наполеонъ сдлаться президентомъ, а потомъ и императоромъ, и которая заставила его, вопреки вол народнаго представительства, отправить французскихъ солдатъ въ Римъ и возстановить Пія IX на престол.
Мы убждены, что то же самое случилось бы и теперь, если бы Гарибальди удалось овладть Римомъ — если бы даже по пятамъ его вступили въ Римъ войска самого италіянскаго короля и при звукахъ трубъ и литавръ провозгласили начало новой религіозной эры! Если уже республиканская Франція, въ лиц своего президента, нашла необходимымъ вступиться за папу, то тмъ боле обязывается къ тому Франція императорская…. Нельзя не подивиться тому простодушію, съ которымъ многіе не только за границей, но и у насъ удивляются противорчію императора Наполеона съ самимъ собой — въ вопрос объ Италіи и пап. Онъ же положилъ основу зданіи? единой Италіи, и онъ же мшаетъ довести зданіе до внца, онъ же являлся столько разъ въ жизни противникомъ свтской власти папы, и онъ же ее возстановляетъ, какъ Наполеонидъ, онъ есть порожденіе революціи 1789 года, и въ то же время готовъ, для поддержки папства, разрушить имъ же созданное италіянское единство и начать братоубійственную религіозную войну! Нтъ сомннія, что въ дйствіяхъ Наполеона есть противорчіе,— противорчіе вопіющее, безвыходное, но, прибавимъ, неизбжное. Это противорчіе есть логическое послдствіе того внутренняго противорчія, въ которомъ находится весь латинскій Западъ, а Франція по преимущестиву — относительно вроисповднаго знамени. Въ дл религіи вся Франція продолжаетъ пребывать въ противорчіи, изъ котораго она даже и не пробовала выходить, которое остается не разршеннымъ и не примиреннымъ, котораго жгучесть на время заглушена оффиціальною и личною каждаго произвольною сдлкой, но которое, во всхъ крупныхъ историческихъ оказіяхъ, даетъ себя знать — противорчіемъ во вншней и внутренней политик. Хотя предметъ, котораго мы коснулись, требовалъ бы обширнаго разъясненія, но постараемся истолковать нашу мысль вкратц.
Мы упомянули выше, что первая революція, la grande rvolution, эта сплошная оргія деспотизма, подобнаго которому не знавалъ міръ ни древній ни новый, въ одинъ прекрасный день отмнила декретомъ католическое вроисповданіе и всякую вру въ Бога. Эта революція была по преимуществу аристократическая, ибо произведена была аристократами мысли, абстрактной теоріи и науки, составлявшими меньшинство и деспотически распоряжавшимися народомъ, котораго являлись самозванными представителями и котораго врованія, обычаи, преданія, вся бытовая свобода — были безпощадно потоплены въ крови сочинителями деклараціи ‘о правахъ человка’. Наконецъ Робеспьеръ объявилъ, что l’athisme est aristocratique,— атеизмъ есть явленіе аристократическаго свойства, и декретомъ же призналъ исповданіе Верховнаго Существа. Затмъ первый консулъ, очень ясно понимавшій, что элементъ вроисповдный нисколько не упраздненъ ни въ массахъ народа, ни вообще во французскомъ обществ, насиліемъ парижскихъ теоретиковъ, — возстановилъ разомъ, безъ всякихъ транзакцій, государственное и общественное значеніе католическаго культа съ папой и папствомъ, выговоривъ только нкоторыя права и привилегіи собственно для галликанской церкви. Такимъ образомъ Франція отъ всенароднаго, торжественнаго отрицанія католицизма перешла снова къ признанію того же самаго католицизма,— не какой-либо новой религіи, а прежней, старой, со всею ея прежнею, старою ложью,— католицизма не очищеннаго отъ папства, а со всмъ — съ папствомъ и съ принципомъ свтской власти папы. Въ сознаніи Франціи не совершилось даже процесса, посредствомъ котораго она произнесла бы отрицаніе своему недавнему отрицанію латинскаго вроисповданія: не выбравшись ни на какой новый духовный путь, не разъяснивъ противорчія, ничего не разршивъ и не примиривъ, Франція вогнала это противорчіе внутрь себя, приняла его какъ элементъ своего развитія. Такимъ образомъ во Франціи les grands principes, великія атеистическія начала революціи 1789 года и духовно-историческія начала католицизма стоятъ другъ противъ друга, взаимно себя исключая, но тмъ не мене живя вмст, бокъ о бокъ, связанные государственной сдлкой. Между этими двумя крайностями нтъ никакой середины, нтъ почвы, по крайней мр общественной, на которой можно было бы стать: приходится быть или папистомъ, или атеистомъ, или же пробавляться про себя религіей собственнаго сочиненія. Поэтому-то Кине, въ своей замчательной книг о французской революціи, съ такимъ ожесточеніемъ упрекаетъ конвентъ, зачмъ, вмсто уничтоженія всякаго вроисповданія, не замнилъ онъ католицизмъ протестантизмомъ или какою-либо религіей положительною (причемъ Кине, негодуя на деспотизмъ революціи, самъ же ищетъ исхода въ мрахъ самаго деспотическаго свойства!). Какъ бы то ни было, но таковъ историческій фактъ. Франція не поршила съ католицизмомъ въ сознаніи. Рядомъ съ либеральною журналистикой, требующей отмны свтской власти папы, стоятъ десятки милліоновъ католиковъ, которые держатся, держатся упорно за этотъ принципъ, не потому чтобъ онъ самъ по себ былъ имъ дорогъ, а потому что съ упраздненіемъ этого принципа упраздняется и самое то историческое вроученіе, въ которомъ они пребывали свыше тысячи лтъ. Разсуждая съ пренебреженіемъ о значеніи папства, у насъ обыкновенно упускаютъ изъ виду, что папство, какъ бы оно ни было ложно по своему принципу, есть единственная форма, въ которой современные католическіе народы познаютъ христіанство: другой формы они не знаютъ, и цпляются за папство, не по сочувствію къ папству, а по инстинктивной и отчасти сознательной антипатіи къ атеизму. Остаться безъ папства, какъ оно освящено исторіей и оправдано вроученіемъ,— для нихъ все равно что остаться безъ всякой вры, безъ церкви. Еслибы вся Франція, напримръ, приняла лютеранское исповданіе, еслибы даже не вся Франція, а во Франціи возникла -бы такая положительная проповдь въ сред католическаго духовенства, которая выработала бы доктрину новаго католицизма безъ свтской власти и непогршимости папы, еслибъ въ латинской французской церкви явился новый расколъ,— вопросъ римскій былъ бы не труденъ для разршенія. Императоръ Наполеонъ могъ бы опереться на эту фракцію духовенства, могъ бы выступить противъ папы съ новымъ религіознымъ знаменемъ и собрать, быть-можетъ, подъ это знамя значительное большинство. Но иное видимъ мы во Франціи: духовенство все на одной сторон — ультрамонтанской, а на другой — les grands principes — великія начала революціоннаго атеизма 1789 года, и Наполеону III приходится колебаться между какимъ-нибудь журналистомъ Гру и епископомъ Дюпанлу! Вотъ источникъ и двойственности и противорчій въ его политик вншней и внутренней. Но никакіе хитрые извороты не помогутъ ему упразднить или видоизмнить свтскую власть папы настолько, чтобъ удовлетворить и Геру и Дюпанлу, и примирить начала непримиримыя какою-нибудь лживою сдлкой: non possumus Рима (за которое многіе такъ гнваются на папу, какъ будто онъ можетъ отвчать что-либо иное и подписать самому себ смертный приговоръ!), простое non possumus Рима разобьетъ вс эти хрупкія сдлки. Не поможетъ ему выдти изъ этого противорчія и замышляемая имъ конференція. Если точно предметомъ этой конференціи будетъ вопросъ о пап, то съ какой стати примутъ въ ней участіе державы протестантскія и православная Россія? Если сойдутся на конференцію представители однихъ католическихъ государствъ, то они также ничего не ршатъ, потому что вопросъ о пап есть вопросъ вроисповдный, а вопросъ вроисповдный не можетъ ршаться путемъ дипломатическихъ переговоровъ.
Все сказанное нами сводится къ слдующему:
Вопросъ о свтской власти папы есть вопросъ о самомъ католицизм, какъ положительной исторической религіи. Вопросъ о католицизм для народовъ его исповдующихъ есть вопросъ о самомъ врованіи христіанскомъ, ибо въ иной форм они христіанства не знаютъ и не исповдывали. Въ этомъ собственно и заключается вся сила папства въ наше время, а не въ немъ самомъ. Упразднить историческое папство, надувъ народы, т. е. обманувъ ихъ разными лицемрными сдлками и наружными предлогами, притомъ такъ, чтобы самое очищеніе католической религіи произошло не посредствомъ процесса сознанія врующихъ, а путемъ политическихъ комбинацій и военныхъ стратагемъ,— немыслимо. Этотъ послдній путь приведетъ непремнно къ религіозной войн, которая, какъ мы видли, уже готова была вспыхнуть между Франціей и Италіей и которая только отложена, во не устранена, ибо не устранены самые къ ней поводы. Поводы же не могутъ быть устранены, потому что для Франціи нтъ выхода изъ того противорчія, въ которомъ она поставлена, пока она не разршитъ этого противорчія внутри самой себя. Для Виктора-Эммануила одинъ выборъ: или обладаніе Римомъ, или отреченіе отъ мысли объ единой Италіи, а это равнялось бы самоубійству. Наполеону также предстоитъ выборъ: между единой Италіей съ Римомъ, что навлекло бы на него месть клерикальной партіи, можетъ-быть революцію внутри и паденіе династіи,— и между войною съ единою Италіей, что обрушитъ на него негодованіе всхъ нравственныхъ силъ страны, созданныхъ духомъ 1789 года. Войны, повторяемъ, можетъ и не быть въ настоящее время, но таковы стратегическія позиціи обихъ сторонъ. Во всякомъ случа, ни французское, ни италіянское вступленіе въ Римъ не разршитъ вроисповднаго вопроса. Этотъ вопросъ разршится двумя путями: или религіозною войной, или же процессомъ сознанія, т. е. сознательнаго отреченія отъ католицизма, какъ извстнаго до сихъ поръ вроученія, и замны его новымъ вроученіемъ, новымъ положительнымъ вроисповданіемъ. Еслибы, напримръ, раздалась теперь въ Италіи проповдь о возвращеніи къ древнему чистому преданію апостольской церкви,— тому преданію, которое предшествовало раздлу церкви на восточную и западную,— такая проповдь, указывая христіанамъ Италіи путь спасенія, надежную почву для вры и форму положительной христіанской религіи, — такая проповдь, въ случа успха, скоре бы развнчала свтскаго государя пану и сдлала Римъ столицей Италіи, чмъ честное сумасбродство Гарибальди и нечестныя продлки политики.