БЬЕРНСОНЪ КАКЪ ПИСАТЕЛЬ *).
БЬЕРНСОНЪ КАКЪ ПИСАТЕЛЬ *).
I.
II.
Бьернсон как писатель, Лучицкая Мария Викторовна, Год: 1894
Время на прочтение: 16 минут(ы)
*) Полное собраніе сочиненій Бьернстьерне Бьернсона, пер. М. В. Лучицкой, Кіевъ, изд. г. Іогансона.— Geschichte der skandinavischen Litteratur, Schweitzer.— Nyt tidaskrift, 1893.— La Nouvelle Revue, 1890.— Revue des Deux Mondes, 1870.— Отечественныя Записки, 1883,— Георгъ Брандесъ, Новыя Вянія, 1889 г.
Бьернстьерне Бьернсонъ — одинъ изъ самыхъ выдающихся, самыхъ талантливыхъ, плодовитыхъ и разнообразныхъ писателей текущаго столтія. Поэтъ, беллетристъ, драматургъ, публицистъ, ораторъ, онъ испробовалъ свои силы во всхъ отрасляхъ литературной дятельности и повсюду пожалъ обильные лавры, съ первыхъ же шаговъ завоевавъ себ первенствующее мсто. ‘По природ своей,— говоритъ о немъ Георгъ Брандесъ,— онъ наполовину поэтъ, на половину глава клана, въ его личности соединяются дв фигуры, особенно рельефно выступающія въ древней Норвегіи: предводитель и пвецъ, по ходу своихъ мыслей, онъ на половину народный трибунъ, на половину проповдникъ’. Но прежде всего онъ является представителемъ своего народа, своей страны. Онъ какъ бы олицетворяетъ собою окружающую природу. ‘Назвать Бьернсона, значитъ развернуть норвежское знамя’. Суровая, грандіозная природа Норвегіи, съ цлымъ хаосомъ безпорядочно расположенныхъ горъ, долинъ и пропастей, покрытыхъ снііжною пеленою, длинныя холодныя зимы, заставляющія горныхъ жителей проводить цлые мсяцы въ полномъ уединеніи и разобщеніи со всмъ остальнымъ міромъ, образы сильныхъ, могучихъ вождей норвежскихъ сагъ, отважно переплывавшихъ моря на своихъ утлыхъ челнахъ и завоевывавшихъ новыя страны для норманновъ, боле спокойные и тихіе нравы теперешнихъ обитателей-крестьянъ, противоположность, существующая между суровою энергіею и мятежнымъ стремленіемъ вдаль и тихимъ, кроткимъ, поэтическимъ началомъ, которое сдерживаетъ эти мятежные порывы и укрощаетъ необузданныя натуры,— все это яркими красками обрисовано въ произведеніяхъ Бьернсона и отражается въ нихъ. Но вмст съ этимъ Бьернсонъ своимъ могучимъ словомъ и перомъ проповдывалъ и развивалъ свои взгляды на вс задачи, представлявшіяся на разршеніе современнаго человчества. Произведенія его, по словамъ Брандеса, являются воплощеніемъ идей и стремленій XIX в. ‘А идеи эти являются для поэзіи тмъ же, что и кровообращеніе для человческаго тла. Въ интересахъ поэзіи надо требовать только одного: чтобы вены являлись лишь синеватыми подкожными жилками, а не надувшимися и черными, что служитъ признакомъ нездоровья’.
Любовь къ людямъ, любовь къ человчеству является отличительною чертою поэзіи Бьернсона. ‘Когда бываетъ истинное утро?— спрашиваетъ въ своей псни Рагни, наиболе поэтическій женскій образъ, нарисованный Бьернсономъ.— Когда силы, свтящія сквозь ненастье и печали, зарождаютъ въ твоей душ солнечный лучъ, когда ты готова прижать къ своей груди весь міръ и быть добрымъ ко всмъ, ко всмъ,— тогда бываетъ утро, истинное, истинное утро’. А когда Рагни, во время своей поэтической прогулки въ сосновомъ лсу по возвращеніи на родину спрашиваетъ у Линней, какъ ей быть, они отвчаютъ ей: ‘будь добра!’ ‘Да, это, кажется, единственное, на что я гожусь… Но если другіе?’ ‘Пусть другіе будутъ, чмъ хотятъ, но ты должна быть доброю’.
Но любовь, проповдуемая Бьернсономъ, не пассивная. Его герои не складываютъ рукъ въ смиренномъ ожиданіи того, что противники ихъ уступятъ имъ все добровольно, тронутые ихъ смиреніемъ, они не складываютъ оружія въ увренности, что стоитъ имъ покориться, и злобныя желанія враговъ замрутъ сами собою. Нтъ, они борются, борются до кроваваго пота. ‘Бываютъ вожди,— говоритъ король Сверре въ драм ‘Между битвами’,— которые обладаютъ цлыми сокровищницами добрыхъ совтовъ для своей родины, но встрчаютъ повсюду только одно непониманіе и покупаютъ себ право длать добро цною крови своихъ противниковъ…’ ‘Да, я знаю одного вождя,— говоритъ Сверре, одинъ изъ его героевъ, который непоколебимо стоитъ на своемъ посту, несмотря на адское пламя… да, я знаю, онъ такъ силенъ и столько можетъ вынесть на своихъ плечахъ, что и люди, и Богъ скажутъ въ конц концовъ: онъ хотлъ добра!’
Въ роман ‘По Божьему пути’ приводится разсказъ о женщин, которая тридцать лтъ прожила въ тюрьм. Получается приказъ перевести ее въ другую тюрьму, во глав которой стояла квакерша. Старуха ни за что не хочетъ уходить изъ своего угла, она сопротивляется, буйствуетъ, ее насильно усаживаютъ въ карету и связанною приносятъ въ новое помщеніе. Начальница тюрьмы встрчаетъ ее на порог. ‘Развяжите ее!’ говоритъ она. ‘Но это опасно’. ‘Развяжите ее!’ И какъ только старуху освободили, начальница наклонилась надъ нею, обняла и поцловала, привтствуя ее, какъ сестру. Тогда старуха бросилась передъ нею на колни и спросила: ‘Неужели ты въ самомъ дл думаешь, что во мн есть что-нибудь хорошее?’ Съ тхъ поръ она сдлалась одною изъ самыхъ послушныхъ среди заключенныхъ.
Обуздывающимъ, смягчающимъ элементомъ являются у него большею частью женщины. Чудные поэтическіе женскіе образы Рагни, Сюнневе, Эли, Гертруды — перлы въ норвежской литератур. Указывая на безсиліе слишкомъ неуравновшенныхъ натуръ, порывистыхъ, бурныхъ, Бьернсонъ даетъ намъ образы женщинъ застнчивыхъ, какъ бы слабыхъ, даже пассивныхъ, а между тмъ обладающихъ часто могучею силою и оказывающихъ громадное вліяніе на окружающихъ.’Только такія кроткія существа,— говоритъ одинъ изъ его героевъ,— слишкомъ слабыя, чтобы нападать, но умющія всмъ сердцемъ, горячо любить, могутъ одерживать верхъ надъ необузданными натурами и помочь имъ выбраться на дорогу, съ которой они постоянно сбиваются, благодаря своимъ увлеченіямъ’.
Но тотъ же Бьернсонъ выводитъ намъ и развиваетъ до мельчайшихъ подробностей и другого рода женскій типъ,— типъ энергичныхъ, мужественныхъ женщинъ, по сил энергіи не уступающихъ мужчинамъ и достигающихъ поразительныхъ результатовъ своимъ громаднымъ и благотворнымъ вліяніемъ на мужчинъ.
Но самое высшее проявленіе силы — это обузданіе себя помощью силъ, заключающихся въ насъ самихъ. ‘Только т люди,— говоритъ Бьернсонъ въ одной недавно вышедшей небольшой стать,— которые не утрачиваютъ власти надъ собою даже въ томъ случа, когда они становятся въ исключительное положеніе, подвергаются всевозможнымъ искушеніямъ и угрозамъ, предоставлены совершенно сами себ, только т люди могутъ считаться избранными натурами среди насъ. Они невольно принуждаютъ и другихъ идти по ихъ стопамъ. Т законы, правила и обычаи, которымъ другіе люди считаютъ необходимымъ повиноваться, они ихъ носятъ въ себ, какъ свое неотъемлемое достояніе. Они представляютъ собою конечную цль, достигнутую въ данный моментъ человчествомъ, и даютъ дальнйшій толчокъ движенію впередъ. Такими людьми могутъ быть и мужчины, и женщины, и вельможи, и рабочіе,— полъ и званіе не имютъ при этомъ никакого значенія. Народъ силенъ, когда связь между этими избранными натурами и окружающимъ сильна, онъ слабъ, когда этой связи совсмъ нтъ, или когда она порывается’.
Характеристическою чертою Бьернсона является параллель которую онъ часто проводитъ между природою и чувствами дйствующихъ лицъ.
Въ крестьянскихъ разсказахъ, въ романахъ, повсюду мы у него встрчаемъ это соотвтствіе между настроеніемъ героевъ и окружающею ихъ безмолвною природою, оказывающею на нихъ непреодолимое вліяніе. Бьернсонъ отличается также одною оригинальною особенностью: звукъ возбуждаетъ въ немъ представленіе о различныхъ цвтахъ, кажется ему облеченнымъ въ краски. ‘То что они пли, было дйствительно блое’, говоритъ онъ о новобрачныхъ, которые пли. ‘Полная самозабвенія пснь Музи-Сэнки желто-блою полосою проносилась по комнат’, говоритъ онъ въ другомъ мст.
Борьба за работу, страстное стремленіе къ труду, къ дятельности составляетъ также одну изъ темъ драматическихъ и беллетристическихъ произведеній Бьернсона. Въ одномъ изъ своихъ послднихъ произведеній онъ рзко нападаетъ на людей, живущихъ безъ труда. ‘Зарабатывать свой хлбъ,— говоритъ герой его, Карлъ Мандеръ,— первая обязанность всхъ взрослыхъ людей, которые въ состояніи длать это. Это первая цль, къ которой мы должны стремиться. Каждый изъ насъ обязанъ, по мр своихъ силъ, вносить свою лепту въ умственный и физическій трудъ человчества. Пользоваться извстнымъ достаткомъ — право всхъ людей. Т, которые чувствуютъ призваніе жертвовать и своимъ достаткомъ, могутъ это длать, если хотятъ, но для большинства образованвыхъ людей благосостояніе является необходимымъ условіемъ работы, краеугольнымъ камнемъ радостей и удовольствія. Въ немъ заключается и эстетическій элементъ, который можетъ служить также стимуломъ къ работ’. Чего же добивался Карлъ Мандеръ? ‘Чтобы всякій, кто можетъ, прокармливалъ самъ себя и чтобы всякій, пользующійся избыткомъ, вкладывалъ его въ работу, приносящую пользу и другимъ’. Бьернсонъ рисуетъ намъ трагическую судьбу лицъ, не умющихъ найти примненія для своихъ силъ, принужденныхъ даромъ растрачивать ихъ, бросаться изъ стороны въ сторону, влачить жалкое существованіе. Но еще боле удачно изображаетъ Бьернсонъ тхъ, кому удалось, наконецъ, стать на дорогу, пробить себ путь въ жизни, какъ, напр., Арнэ, Томасъ Вендаленъ, Эдвардъ Каллемъ и, наконецъ, Мансана въ конц своей дятельности. Ихъ порыванія вдаль, ихъ метанія изъ стороны въ сторону, получаютъ, наконецъ, опредленную цль, они успокаиваются и начинаютъ вести мирную жизнь, полную плодотворнаго труда. ‘Я думалъ, что я сдлаюсь чмъ-то великимъ,— поетъ Арнэ,— я думалъ, что это будетъ, когда я уду, и все окружающее исчезло для меня, вс мысли сосредоточились на отъзд. Но вдругъ двушка глянула мн въ очи, и широкія дороги сразу сократились. Она научила меня, что величайшее благо, которое можетъ быть дано намъ Богомъ, это называться не великимъ и знаменитымъ, а называться просто человкомъ’. ‘И сердце мое снова возродилось къ жизни’,— заканчиваетъ онъ свою псню.
Скажемъ еще нсколько словъ о слог Бьернсона. Это не вылощенный отполированный слогъ французскихъ писателей, которые, какъ, напр., Флоберъ, цлыми днями и годами обрабатываютъ каждую фразу, замняя одно слово другимъ, ломая голову надъ придумываніемъ красивыхъ выраженій и звучныхъ оборотовъ рчи,— это бурная, неудержимая импровизація. Передъ нами не писатель, повствующій съ эпическимъ спокойствіемъ о томъ, что онъ видлъ, что слышалъ, что создано его творческимъ воображеніемъ,— это разсказчикъ, въ быстрой рчи передающій пережитое и перечувствованное имъ, ораторъ, съ краснорчіемъ защищающій излюбленныя положенія, проповдникъ, излагающій идеи, которымъ онъ преданъ всею душою, которыя вошли въ его плоть и кровь. Онъ пишетъ краткими предложеніями, отрывисто, не всегда гладко и складно, и возвышается до красиваго, патетическаго изложенія тогда, когда герои его сами произносятъ рчи. Языкъ его напоминаетъ языкъ древнихъ норвежскихъ сагъ. Этимъ же мощнымъ, лаконическимъ, языкомъ произносить онъ и свои краснорчивыя рчи. ‘Я долженъ сознаться,— разсказываетъ Бойзенъ,— что сначала раздлялъ мнніе критиковъ Бьернсона, находившихъ, что лаконичность его выраженій не боле, какъ искусственный пріемъ, но когда на одномъ митинг въ Лульбрандасдал, въ іюл 1873 г., я услыхалъ, какъ изъ его устъ несся бурный потокъ короткихъ, сжатыхъ, полныхъ смысла фразъ, я почувствовалъ, что это человкъ древняго геройскаго пошиба, одушевленный величіемъ своего призванія, который справляется съ гранитною массою словъ такъ же легко, какъ съ перомъ или глиною. Подобный человкъ не прибгаетъ къ искусственнымъ пріемамъ рчи. Его мысль раскалена до-бла, и слова несутся огненнымъ потокомъ, выражая точно и сильно каждый оттнокъ его мысли. Языкъ Бьернсона, кром того, въ высшей степени колоритенъ и поэтиченъ, онъ способенъ выражать вс чувства, вс идеи и служитъ врнымъ отголоскомъ характерныхъ чертъ народной физіономіи. Этотъ языкъ мало-помалу входить въ плоть и кровь новаго поколнія, и, какъ прекрасно выразился одинъ изъ его послдователей, языкъ Бьернсона — языкъ будущаго’.
Онъ пишетъ на датскомъ язык, примняя свое правописаніе къ разговорной рчи. Это правописаніе навлекло на него много нареканій, въ особенности со стороны датчанъ. Но, говоритъ Бьернсонъ въ своемъ обращеніи къ читателю въ роман ‘По Божьему пути’, ‘по словамъ моего издателя я потерялъ тысячи, благодаря моему правописанію, а между тмъ продолжалъ держаться его’.
Отмтивъ главныя направленія въ поэтическомъ творчеств Бьернсона, перейдемъ теперь къ краткому изложенію его жизни и къ обзору его произведеній.
Вотъ какъ описываетъ Бьернсона Брандесъ: ‘Рдко приходится встрчать такую широкоплечую, здоровую фигуру, какъ будто высченную изъ камня. Головной и спинной мозгъ этого человка вполн здоровы, легкія дйствуютъ правильно, плечи какъ бы созданы для того, чтобы спокойно выносить и отдавать обратно неизбжные толчки жизни. Если Бьерсону и удалось узнать по собственному опыту, что такое разумютъ подъ словомъ ‘нервы’,— а это весьма вроятно, такъ какъ онъ не даромъ сынъ XIX в.,— то онъ, какъ поэтъ, никогда не выказывалъ ни малйшей нервозности, несмотря на свою чуткость и воспріимчивость. Такой же сильный, какъ и хищный зврь, наименованіе котораго два раза встрчается въ его имени (Bjern — значитъ по норвежски медвдь, а Bjernstjerne — созвздіе Большой Медвдицы), мускулистый, но безъ всякихъ признаковъ ожиренія, атлетическаго сложенія, онъ, какъ живой, стоитъ передо мною со своею красивою головою, сжатыми губами и проницательными глазами, выглядывавшими изъ за очковъ’.
Бьернстьерне Бьернсонъ родился 3 декабря 1832 г. въ Квикнэ, въ одной изъ самыхъ суровыхъ мстностей Доврефіельда. Пасторская усадьба расположена была такъ высоко, что и хлбъ не родился на поляхъ пастората. Повсюду возвышались только голыя скалы, изрдка поросшія низкорослыми елями и березами. Холодъ былъ такой, что нельзя было взяться за дверную скобку, потому что прикосновеніе къ желзу причиняло нестерпимую боль. Снгъ доходилъ нердко до второго этажа пасторскаго дома, меньшія хозяйственныя постройки совершенно исчезали подъ сугробами, холмы, кусты и заборы покрывались одною сплошною пеленою, повсюду, куда ни проникалъ глазъ, простиралось снжное море, надъ которымъ колебались верхушки березъ. Хижины разбросаны были на очень далекомъ другъ отъ друга разстояніи, такъ что сообщенія были крайне рдки. Суровой природ соотвтствовало и суровое населеніе. Приходъ Квикнэ считался самымъ опаснымъ въ окрестности, незадолго до поселенія въ немъ отца Бьернсона, одинъ священникъ долженъ былъ брать съ собою пистолеты въ церковь, другой, по возвращеніи однажды домой, засталъ домъ ограбленнымъ неизвстными людьми. Послдній пасторъ убжалъ изъ прихода, когда отецъ Бьернсона, считавшійся безстрашнымъ человкомъ, способнымъ идти въ огонь и воду, получилъ это мсто. Среди такихъто условій и такой обстановки росъ мальчикъ, единственнымъ удовольствіемъ котораго было бганіе на лыжахъ или на конькахъ или катанье въ санкахъ. Когда ему исполнилось шесть лтъ, отецъ его получилъ другой приходъ, въ Нассе, въ провинціи Ромсдаленъ, славящейся своею красивою мстностью. ‘Здсь,— пишетъ Бьернсонъ,— въ приходскомъ дом въ Нассе, расположенномъ между двумя сливающимися фіордами, окруженными зелеными горами, съ широкимъ видомъ и на водопады, и на усадьбы, раскинутыя на другомъ берегу, и на волнующіяся нивы, и на кипвшую въ глубин долины жизнь, и на фіордъ съ возвышавшимися во всю длину горами, которыя множествомъ мысовъ, украшенныхъ каждый усадьбою, глубоко вдавались въ море,— здсь, въ этомъ приходскомъ дом въ Нассе, я испытывалъ не разъ самыя сильныя впечатлнія’. Переносясь на своихъ лыжахъ то въ одну, то въ другую долину, онъ точно застывалъ на мст, очарованный красотами природы, въ глубокомъ волненіи, въ которомъ онъ не въ силахъ еще’былъ дать себ отчета, но столь могучемъ, что онъ чувствовалъ себя переполненнымъ самою высокою радостью, смшанною съ глубокою печалью и уныніемъ. Горная природа, съ ея ужасающимъ величіемъ, наложила свой отпечатокъ на мягкую душу ребенка.
Цлые дни бродилъ Бьернсонъ по лсамъ и горамъ, погружаясь въ эту природу, которая то пугала его и отталкивала, то привлекала своею магическою прелестью. Здсь его муза начала впервые нашептывать ему свои псни. Въ своемъ стихотвореніи ‘Въ лсу бродилъ юноша цлый день, цлый день’, онъ разсказываетъ, какъ юноша услышалъ чудную мелодію, которой никакъ не могъ схватить и воспроизвесть. Цлые дни и цлыя ночи проводилъ онъ въ поискахъ. Мелодія носилась передъ нимъ, точно искушая его. Онъ обратился съ молитвою къ Богу: ‘О Господи Боже, дай мн вспомнить эту псню, потому что она захватила всю душу мою’. Мы видимъ въ строфахъ этого произведенія, какъ пробуждается поэтическое призваніе юноши, какъ онъ полубезсознательно оглядывается, прислушиваясь, стараясь уловить смутныя, еще не уяснившіяся для него, чувства.
Къ впечатлніямъ природы присоединилось и впечатлніе церкви и пастората. Въ ‘Тронд’ мы находимъ мастерское описаніе того, какъ мальчикъ, одаренный большимъ музыкальнымъ талантомъ, проводитъ всю жизнь въ глубокомъ уединеніи, глазъ на глазъ съ родителями, а затмъ впервые видитъ церковь. ‘И онъ замтилъ большой стройный домъ, возносившійся прямо къ небу своимъ блестящимъ шпицемъ. Это должно быть церковь, подумалъ мальчикъ, и почувствовалъ глубокое уваженіе, смшанное со страхомъ’. Вс усилія его изобразить эту церковь звуками своей скрипки, которая въ состояніи была изобразить ему и отца, и мать, и окружающую природу, оканчиваются неудачею. Ужасъ охватываетъ его, онъ бжитъ, силы покидаютъ его и онъ падаетъ на землю въ полномъ изнеможеніи. Въ досад онъ порываетъ струны своей скрипки, но тутъ глубокая печаль овладваетъ имъ. Придерживая скрипку за порванныя струны, онъ кричитъ матери, которая спшить къ нему на встрчу: ‘Нтъ, мама, я не вернусь домой, пока не научусь сыграть того, что сегодня видлъ’. Внутренняя жизнь Бьернсона ранняго періода его дятельности похожа на жизнь мальчика-скрипача его разсказа. Подобно ему, онъ долго прожилъ почти наедин съ величественною природою своей родины, плъ, чувствовалъ и думалъ, вдохновлялся ею. Очутившись внезапно въ обществ, въ чуждомъ ему мір, онъ не могъ сразу оформить охватившія его новыя чувства, вообразилъ себя безсильнымъ, и дошелъ почти до полнаго отчаянія, но кризисъ благополучно миновалъ, и онъ началъ описывать жизнь родного ему крестьянства, столь близкаго ему по духу, по воспоминаніямъ дтства и юности, и до поры до времени успокоился.
Не мене сильное впечатлніе произвело на него въ дтств и чтеніе народныхъ сказокъ и народныхъ псенъ. Он возбуждали его воображеніе, вызывая одинъ за другимъ фантастическіе образы. Все, что видлъ и слышалъ мальчикъ, запечатлвалось въ его памяти, оставляя въ ней неизгладимый слдъ. ‘Какъ это ты умудряешься писать стихи?’ спрашиваетъ Арнэ любимая двушка. ‘Я удерживаю т мысли, которыя другіе пропускаютъ безъ вниманія’, отвчаетъ ей Арнэ. Въ другомъ мст онъ говоритъ: ‘не слдуетъ искать сюжетовъ, они сами приходятъ, какъ все хорошее въ мір, приходятъ изъ массы впечатлній, воспринятыхъ чуткою душою поэта и хранящихся въ глубин ея’.
Въ двнадцать лтъ отецъ Бьернсона отдалъ его въ школу въ Молде, маленькій городокъ Ромсдалена. Учился онъ плохо. Вмсто того, чтобы слушать, что ему преподавали, онъ предпочиталъ съ закрытыми глазами погружаться въ воспоминанія о привольной деревенской жизни. Когда его убждали приложить больше стараній къ наукамъ, онъ наивно отвчалъ: ‘зачмъ вы хотите, чтобы я такъ много учился? Я лучше буду писать’. Съ товарищами онъ мало сходился. Они считали его увальнемъ, дуракомъ, смялись надъ его стремленіемъ сдлаться поэтомъ, и воспоминаніе о горечи, охватившей въ то время его сердце, прорывается во многихъ мстахъ его произведеній, напр., въ зломъ Сигурд, въ первомъ его монолог передъ изображеніемъ св. Олафа: ‘Они только кричатъ при вид меня: ‘вотъ идетъ Злой Сигурдъ!’ — Да, ‘Злой’, говорятъ они, и я мигомъ повергаю ихъ на земь, но на мсто ихъ становятся немедленно другіе и кричатъ, указывая на меня пальцами: ‘Фу, Злой, Злой!’ — Разв это не ужасно? Разв это не позоръ?’ Но лучше всего изображено его состояніе духа въ Арнэ.
Въ послднее время своей школьной жизни онъ началъ много читать. Въ особенности пристрастился онъ къ поэмамъ Вергеланда. Это переходное состояніе описано имъ въ ‘Арнэ’, который, выросши, полюбилъ сказанія и древнія преданія о герояхъ. ‘Какое-то странное стремленіе къ чему-то новому, иному овладло имъ. Онъ искалъ часто одиночества, и многія мста, на которыя онъ до того времени не обращалъ вниманія, получили теперь въ его глазахъ особую прелесть’. Пятнадцати лтъ онъ имлъ уже большое вліяніе на товарищей, устроилъ кружокъ для обсужденія разныхъ вопросовъ и сталъ издавать рукописную газету: ‘Frihed’.
Въ 1849 г., въ возраст 17 лтъ, Бьернсонъ пріхалъ впервые въ Христіанію для приготовленія къ экзамену. Здсь онъ подружился съ будущимъ поэтомъ Остундомъ Винье и будущимъ историкомъ Эрнестомъ Сарсемъ и велъ трудовую и въ то же время бурную студенческую жизнь: дни посвящались научной работ, а ночи кутежамъ. Уровень научнаго преподаванія въ университет былъ въ то время очень низокъ: философія и современная соціологія были совершенно исключены изъ университетской науки, новыя научныя теоріи тщательно обходились молчаніемъ. Въ литератур движеніе, возбужденное въ 1835 г. лирическимъ поэтомъ и сатирикомъ Вергеландомъ, главой либеральной партіи въ Норвегіи, замирало. Это движеніе, соотвтствовавшее появленію во Франціи деревенскихъ романовъ Жоржъ Занда, а въ Германіи — крестьянскихъ разсказовъ Ауербаха, знаменовало собою возвращеніе къ изученію дйствительной жизни, стремленіе создать въ Норвегіи истинно національную литературу. Вергеландъ сдлался глашатаемъ норвежскаго народа, онъ заботился о распространеніи образованія въ народ и въ своей лучшей поэм ‘Вселенная, человчество и Мессія’, художественно развилъ свой взглядъ на жизнь, какъ на борьбу, въ которой человкъ можетъ снова завоевать себ рай путемъ братской любви. Бьернсонъ сдлался ярымъ поклонникомъ Верге ланда и упивался его сочиненіями, оказавшими на него сильное вліяніе.
Въ 1852 г. Бьернсонъ, наконецъ, выдержалъ экзаменъ и поступилъ въ университетъ, но и здсь не обнаружилъ блестящихъ успховъ и не окончилъ курса. Но еще до поступленія въ университетъ онъ сталъ сочинять псни. ‘Стихи какъ-то сами собою приходили ему въ голову, точно откуда-то навянные. Бродившія въ голов мысли, исчезая, оставляли по себ псню, совершенно неизвстную ему до той поры, ему казалось, что кто-то другой сочинялъ ее и проплъ ему’, — въ этихъ выраженіяхъ самъ Бьернсонъ объясняетъ свое творчество. Большая часть сочиненныхъ имъ псенъ проникла въ народъ. Никто такъ, какъ онъ, не умлъ воспроизвести характеръ и форму народныхъ псенъ его родной страны: онъ плъ совершенно такъ, какъ пли въ его горахъ. Въ его поэзіи мы не встрчаемъ грандіозныхъ чувствъ, смлыхъ мыслей, широкихъ взглядовъ, но псни его отличаются естественностью, сердечностью, искренностью. Он пригодны не столько для того, чтобы читать ихъ дома у камина, сколько для того, чтобы распвать среди работъ и веселыхъ празднествъ обитателей горной Норвегіи. Многія изъ нихъ вошли въ его разсказъ ‘Арнэ’ и разсяны и въ другихъ его произведеніяхъ изъ крестьянской жизни. Большая часть положена на музыку.
Въ томъ же 1852 г. Бьернсонъ, не прочитавъ ни одной драмы, написалъ первое свое драматическое произведеніе, ‘Вальбергъ’, которое директоръ театра въ Христіаніи принялъ, и даже собирался ставить, когда молодой авторъ, убдившись въ негодности своего перваго опыта, взялъ его назадъ и сжегъ. Вступивъ въ непосредственныя сношенія съ сценическимъ міромъ, онъ сталъ сильно интересоваться имъ и выступилъ съ цлымъ рядомъ критическихъ статей въ газет ‘Aftonbladet’, а Затмъ и въ ‘Могgenbladet’.
Норвежскою сценою въ то время заправляли датчане: на театрахъ Норвегіи давались лишь произведенія датскихъ драматурговъ въ перемежку съ французскими водевилями и комедіями. Юный патріотическій духъ Бьернсона не могъ примириться съ этимъ униженнымъ состояніемъ національнаго театра, и въ ряд пламенныхъ статей онъ напалъ на антрепренеровъ, актеровъ, публику, однимъ словомъ, на всхъ, кто, по его мннію, рабски подчиняется чужому вліянію и мшаетъ тмъ развитію народной сцены. Конечно, онъ нажилъ себ много враговъ, и газеты осыпали его бранью, но возбужденные имъ споры о національномъ театр заставили многихъ задуматься, и норвежская драма своимъ быстрымъ развитіемъ въ послдующее время обязана преимущественно Бьернсону.
Бьернсонъ читалъ въ это время, главнымъ образомъ, датскихъ писателей первой четверти текущаго столтія и нсколько позже познакомился съ философіею Грундтвига. Жизнерадостное ученіе послдняго, говоритъ Брандесъ, производило на него особенно сильное впечатлніе, какъ противоположность мрачному піетизму его родины. Онъ находилъ въ Грундтвиг то, что впослдствіи, когда совсмъ освободился изъ подъ вліянія этого писателя, искалъ и находилъ и вн грундтвигскаго кружка — человчность въ своей высшей свобод и красот. Но въ 1866 г. онъ сдлалъ дв поздки, одну въ Упсалу, другую въ Амстердамъ, причемъ въ послднемъ город пробылъ нсколько мсяцевъ. Пребываніе въ новыхъ умственныхъ центрахъ дало новый толчокъ его мышленію, расширило его взгляды. По возвращеніи въ Христіанію, онъ началъ издавать газету Illustrated Folkeblades и выпустилъ нсколько мелкихъ разсказовъ ‘Трендъ’ и ‘Опасное Сватовство’, а въ 1857 г. появился первый его большой романъ ‘Сювневе Сольбаккенъ’, а за нимъ ‘Арнэ’ (1859 г.) и ‘Веселый малый’ (1860 г.). Первое изъ этихъ произведеній сразу завоевало ему почетное мсто среди литераторовъ Норвегіи. Оно разошлось въ количеств десяти изданій и было переведено на вс европейскіе языки. Бьернсонъ сдлался сразу классическимъ писателемъ. Въ это время громадное, ршающее вліяніе на литературные вкусы имла націоналъ-либеральная партія, требовавшая отъ литературныхъ произведеній, чтобы они были написаны въ рзко и узко скандинавскомъ направленіи и были проникнуты протестантскимъ духомъ и идиллическою невинностью. На все европейское смотрли подозрительно, проповдуя, что только на скандинавскомъ свер сохранилась нравственная чистота и свжесть, и что она-то и обновитъ ‘гнилой Западъ’. Разсказы Бьернсона и были осуществленіемъ этой программы, но и безпристрастнаго читателя они подкупали своею оригинальностью, своею поэтическою прелестью. Дтство и юность, проведенныя среди крестьянъ, чтеніе народныхъ сказаній, народныхъ преданій и псенъ заставили его смотрть на жизнь подъ угломъ зрнія древнихъ скандинавскихъ сагъ, а съ другой стороны знакомство его съ жизнью и образомъ мыслей крестьянъ научало его понимать старыя сказанія. Природа, окружающая поэта, была до того родственна природ древнихъ сагъ, а т люди, которыхъ онъ изображалъ въ своихъ повстяхъ, были до того родственны дйствующимъ лицамъ старинныхъ сказаній, что изъ этого не могло не выйти гармоническаго цлаго. Бьернсону не пришлось добиваться славы цною долгихъ, упорныхъ усилій,— она сама пришла къ нему. Конечно, много нашлось у него и противниковъ. Его первый разсказъ и драмы составляли слишкомъ глубокую противоположность съ тми литературными произведеніями, къ которымъ привыкла публика. Слогъ его, языкъ казались странными непривычному уху людей, выросшихъ и воспитавшихся на датской литератур.
Посл появленія ‘Сюнневе Сольбаккенъ’ Бьернсонъ былъ приглашенъ директоромъ въ Бергенъ, гд онъ оставался два года до 1857 г. Еще до изданія своего перваго крестьянскаго романа онъ написалъ драматическую сцену въ одномъ дйствіи, ‘Между битвами’. Содержаніе пьесы взято изъ древнихъ сагъ, изъ сказанія о междоусобіяхъ, царившихъ нкогда въ Норвегіи. Отсюда же заимствованы сюжеты и для слдующихъ драмъ Бьернсона: ‘Гальте-Гульда’ (1858 г.), ‘Король Сверре’ (1861 г.), ‘Злой Сигурдъ’ (1862 г.), и ‘Сигурдъ Крестоносецъ’ (1872 г.). Въ предисловіи къ послдней драм авторъ излагаетъ цль, ради которой онъ взялся за такого рода произведенія. Онъ хочетъ создать ‘народную пьесу’. Этимъ именемъ онъ называетъ такого рода произведеніе, которое говорило-бы людямъ всхъ возрастовъ и всхъ степеней образованія, каждому на свой ладъ, и которое при постановк на сцен заставило-бы всхъ соединиться въ одномъ чувств наслажденія, общемъ для всхъ. Исторія даннаго народа представлялась ему для этого наиболе удобнымъ матеріаломъ. Въ такой пьес дйствіе должно быть, по [возможности упрощено, описаніе чувствъ должно сосредоточиваться главнымъ образомъ на главныхъ дйствующихъ лицахъ, развитіе дйствія — распадаться на ясно опредленныя группы, какъ въ опер, и непремннымъ спутникомъ представленія должна быть музыка, которой Бьернсонъ отводитъ вообще значительное мсто. ‘Все, что въ насъ есть хорошаго, говоритъ онъ, возбуждается всегда при звук псни. Всякое идеальное стремленіе находится въ естественномъ сродств съ гармоническимъ сочетаніемъ музыкальныхъ звуковъ’. Народная пьеса, въ томъ вид, въ какомъ рисуетъ ее Бьернсонъ, служила бы не для одной только забавы, не для развлеченія одного только класса общества,— она находилась бы въ непосредственной связи съ народомъ, а безъ такой связи съ народомъ сцена должна неминуемо утратить свое значеніе и лишиться всякаго оправданія для своего существованія въ качеств національнаго дла.
Три послднія драмы представляютъ уже значительный шагъ впередъ въ драматическомъ творчеств Бьернсона. Он написаны частью во время его пребыванія въ Рим, частью по возвращенія изъ него. Въ Римъ онъ похалъ въ 1860 г., посл того какъ національная партія поднесла ему субсидію, доставившую ему возможность осуществить свое давнишнее желаніе — путешествовать. Онъ прожилъ въ Рим два года и написалъ въ это время свою знаменитую трилогію ‘Злой Сигурдъ’, составленную изъ трехъчастей: первая — бгство Сигурда, прологъ въ одномъ дйствіи, Сигурдъ на чужбин, въ трехъ дйствіяхъ, и возвращеніе Сигурда, въ пяти дйствіяхъ. ‘Злой Сигурдъ’ имлъ большой успхъ при первомъ своемъ появленіи. По возвращеніи Бьернсона въ Норвегію въ 1863 г., правительство назначило ему ежегодную пенсію въ 1.000 далеровъ.
Бьернсонъ продолжалъ усиленно работать, въ 1864 г. онъ впервые беретъ сюжетъ для своего произведенія изъ европейской жизни, пишетъ драму ‘Марія Стюартъ въ Шотландіи’. Въ это время трагическая судьба несчастной шотландской королевы сильна занимала историковъ. Открывались все новые и новые документы о ней, о ея жизни, возбуждались стремленія оправдать ее въ глазахъ потомства, выставить въ боле идеальномъ свт. Въ такомъ именно свт рисуетъ ее Бьернсонъ. Это не чувственная, страстная, порывистая женщина, какъ изображаютъ ее намъ другіе писатели. Это женщина большой красоты, капризная, въ высшей степени добрая, до крайности слабая, но самая слабость ея производитъ чарующее впечатлніе и повергаетъ къ стопамъ ея массы восторженныхъ поклонниковъ, возбуждая ненависть и презрніе къ ней среди окружающихъ ее суровыхъ сектантовъ. Только въ послдней сцен, на краю гибели, Марія Стюартъ выказываетъ твердость и мужество, она наотрзъ отказывается слдовать за Босвелемъ, общавшимъ ей спасеніе, и говорить: ‘Они могутъ все отнять у меня, но преодолть меня они не могутъ, они должны будутъ признать, что если я не могла завоевать себ счастья, зато я умю сносить несчастье’. Одинъ изъ существенныхъ недостатковъ пьесы заключается въ томъ, что главная героиня обрисована не столько собственными словами и дйствіями, сколько восторженными или презрительными отзывами о ней другихъ лицъ. Вс въ этой’-драм психологи, по мткому выраженію Брандеса, ‘психологи, наблюдающіе другъ за другомъ и производящіе другъ надъ другомъ опыты’. ‘Марія Стюартъ’ имла большой сценическій успхъ, равно какъ и появившаяся вскор посл того небольшая комедія ‘Новобрачные’.
Послднимъ произведеніемъ перваго періода дятельности Бьернсона является ‘Рыбачка’, самый длинный изъ его первыхъ романовъ. Героиня его взята также изъ крестьянской среды, но на этотъ разъ крестьянская жизнь изображена далеко не въ такомъ идеалистическомъ вид, какъ въ сельской трилогіи, рамки повсти шире, въ умственномъ развитіи автора замчается значительный шагъ впередъ. Въ Пётр мы видимъ то же бурное порываніе къ иной жизни, то же страстное стремленіе вырваться изъ узкихъ рамокъ окружающей дйствительности, которыя такими яркими красками изображены въ Арнэ и, такъ сказать, сконцентрированы въ прекрасномъ стихотвореніи: ‘За цпи горъ переношу я взоры’. Но Арнэ успокоивается, благодаря встрч съ двушкою, любовно глянувшею ему въ очи, и продолжаетъ работать и дйствовать въ той же крестьянской сред. Въ противоположность этому, стремленіе къ иной жизни, пробудившееся въ Пётр, не такъ-то легко подавить. Крестьянка старается выйти изъ узкой деревенской среды, которая буквально душитъ ее, и слдовать своему природному призванію, своему врожденному таланту. Она бжитъ и посл цлаго ряда скитаній попадаетъ въ домъ п