Г. А. Бекеръ
Блая лань.
(La corza blanca).
II.
Белая лань, Беккер Густаво Адольфо, Год: 1861
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Г. А. Бекеръ. Избранные легенды
(G. А. Becquer. Leyenchs escogidas)
Переводъ съ испанскаго Ек. Бекетовой.
С.-Петербургъ. Изданіе А. С. Суворина, 1895
OCR Бычков М. Н.
Въ тысячу-трехсотыхъ годахъ, въ небольшомъ селеніи Аррагонской провинціи, жилъ славный дворянинъ, по имени донъ Діонисъ. Прослуживши королю долгое время въ войнахъ противъ неврныхъ, онъ удалился въ свой наслдственный замокъ и тамъ спокойно отдыхалъ отъ военныхъ трудовъ, предаваясь веселому развлеченію охоты.
Однажды, когда онъ охотился вмст со своеіо дочерью, прозванною Лиліей за свою красоту и необыкновенную близну,— они такъ запоздали, преслдуя звря въ горахъ своихъ владній, что имъ пришлось расположиться на отдыхъ въ пустынномъ ущельи, по которому стремился горный ручей, надая съ утеса на утесъ съ тихимъ, нжнымъ журчаньемъ.
Донъ Діонисъ пробылъ уже около двухъ часовъ въ этомъ прелестномъ уголк, расположившись на мягкой трав подъ тнью ольховой рощи и дружелюбно обсуждая со своими охотниками вс событія дня. Одинъ за другимъ, вс присутствовавшіе разсказывали боле или мене интересныя приключенія, случавшіяся съ каждымъ во время охотничьей жизни. Вдругъ, съ вершины одного изъ самыхъ возвышенныхъ горныхъ склоновъ, послышался отдаленный звонъ, похожій на звонки большого стада. Чередуясь съ лепетомъ втра, колыхавшаго листья деревъ, онъ все приближался. И точно — это было стадо. Вслдъ за звонками изъ густыхъ кустарниковъ выскочило штукъ сто блоснжныхъ ягнятъ, которые начали спускаться на противоположный берегъ ручья, за ними слдовалъ пастухъ въ своей низконадвинутой шапк, защищавшей его отъ перпендикулярныхъ лучей солнца.
— Кстати о необыкновенныхъ приключеніяхъ,— воскликнулъ одинъ изъ охотниковъ, обращаясь къ своему господину:— вотъ вамъ пастухъ Эстебанъ, который съ нкотораго времени сталъ еще глупе, чмъ Господь создалъ его, хотя и то было не мало, онъ можетъ васъ потшить разсказомъ о причинахъ своихъ постоянныхъ страховъ.
— Что-жъ такое случилось съ этимъ бдньмъ малымъ? — спросилъ донъ Діонисъ съ любопытствомъ.
— Пустяки! — насмшливо отвчалъ охотникь.— Дло въ томъ, что хотя онъ и не въ великую пятницу родился, и перстомъ Божіимъ не отмченъ, и съ чортомъ въ сношеніяхъ не состоитъ, какъ видно по его христіанскимъ привычкамъ, но, все-же, Богъ его знаетъ какъ и почему, одаренъ самой чудесной способностью, которою когда-либо обладалъ человкъ, кром разв Соломона, понимавшаго, какъ говорятъ, даже языкъ птицъ.
— Какаяже это чудесная способность?
— Да вотъ какая: онъ клянется и божится всмъ на свт, что олени, разгуливающіе у насъ въ горахъ, сговорились не давать ему покоя,— и что всего лучше — что онъ не разъ заставалъ ихъ въ разговорахъ о немъ, слышалъ, какъ они совщались о томъ, какъ-бы его провести и одурачить, а когда это имъ удавалось, то слышалъ также, какъ они хохотали надъ нимъ во все горло.
Между тмъ Констанція — такъ называлась прекрасная дочь дона Діониса — подошла къ групп охотниковъ, и такъ какъ ей, повидимому, очень хотлось узнать необыкновенную исторію Эстебана,— одинъ изъ охотниковъ подошелъ къ тому мсту, гд пастухъ поилъ стадо, и привелъ его къ своему господину. Смущеніе и замшательство бднаго малаго были такъ очевидны, что донъ Діонисъ поспшилъ его ободрить и назвалъ на имени съ добродушной улыбкой.
Эстебанъ былъ парень лтъ девятнадцати или двадцати, коренастый, съ небольшой головой, ущемленной между плечами, съ маленькими голубыми глазками, съ неопредленнымъ и тупымъ взглядомъ, свойственнымъ альбиносамъ. Носъ у него былъ курносый, губы толстыя и ротъ всегда открытый, лобъ низкій, кожа блая, но загорлая отъ солнца, волосы падали ему на глаза и торчали вокругъ лица жесткими прядями, похожими на гриву рыжей лошади.
Таковъ приблизительно былъ Эстебанъ въ физическомъ отношеніи, что касается до нравственнаго, то можно смло утверждать, не встртивъ противорчія ни съ чьей стороны, ни даже съ его собственной, что онъ былъ совершенно глупъ, хотя немножко себ на ум и не безъ плутовства, какъ и подобаетъ настоящему мужику.
Когда пастухъ оправился отъ своего смущенія, донъ Діонисъ снова заговорилъ съ нимъ, и самымъ серьезнымъ тономъ, притворяясь, что онъ необыкновенно интересуется подробностями приключенія, разсказаннаго ему охотникомъ, обратился къ нему со множествомъ вопросовъ, на которые Эстебанъ отвчалъ уклончиво, какъ-бы желая избжать объясненій по поводу этого происшествія.
Наконецъ, уступая разспросамъ своего господина и просьбамъ Констанціи, которая, повидимому, желала больше всхъ услышать отъ пастуха разсказъ о его чудесныхъ приключеніяхъ, онъ ршился говорить, хотя не безъ нкотораго безпокойства.
Прежде всего онъ нсколько разъ подозрительно осмотрлся кругомъ, точно опасаясь, что его услышитъ кто-нибудь, кром присутствовавшихъ, потомъ почесалъ затылокъ, вроятно, желая освжить свою память и собраться съ мыслями, и въ конц концовъ началъ такимъ образомъ:
— Дло въ томъ, сеньоръ, что я ходилъ недавно совтоваться съ однимъ тарасонскимъ попомъ, и онъ мн сказалъ, что съ чортомъ шутки плохи и что въ такихъ длахъ ничмъ не поможешь. Остается только зашить себ ротъ, да молиться хорошенько святому Вароломею, который ужъ знаетъ, чмъ дохать чорта, а затмъ махнуть рукой и положиться на волю Божію, потому что Господь милостивъ и позаботится обо всемъ.
Я это все хорошенько запомнилъ и ршилъ, что никому и ни за что не скажу больше ни слова про мое приключеніе, но сегодня такъ и быть разскажу, чтобы удовлетворить ваше любонытство. Ну, а если чортъ съ меня что стребуетъ за это и снова начнетъ меня дурачить въ наказаніе за мою болтовню — на то у меня Святое Евангеліе зашито въ рубашк, и съ его святою помощью мн еще въ прокъ пойдетъ испытаніе, какъ бывало и прежде.
— Однако, довольно! — воскликнулъ донъ Діонисъ, теряя терпніе отъ разглагольствованій пастуха, грозившихъ никогда не кончиться,— будетъ теб ходить вокругъ да около, приступай прямо къ длу.
— Я къ длу и иду,— спокойно отвчалъ Эстебанъ. Онъ громко закричалъ на своихъ ягнятъ, которыхъ все время не терялъ изъ виду, свистнулъ, чтобы собрать ихъ, потому что они было уже разбрелись по гор, снова почесался и сталъ разсказывать:— Вы, со своими постоянными разъздами, и разные охотники-контрабандисты, со своими саыострлами и западнями, не оставили въ живыхъ ни одного звря на двадцать миль въ окружности, и, такимъ образомъ, съ нкоторыхъ поръ дичь до такой степени перевелась въ этихъ горахъ, что теперь ни единаго оленя ни за что не встртить. Вотъ, сижу я разъ у насъ въ деревн на церковной пааерти, гд обыкновенно собираемся мы посл воскресной обдни, съ нсколькими мужиками, работающими на Вератонской земл, и разговариваю объ этомъ. Одинъ изъ нихъ мн и говоритъ:
— Не понимаю, дружище, какъ случилосъ, что ты ихъ не встрчаешь. Могу тебя уврить, что всякій разъ, какъ мы ходимъ за дровами, непремнно нападаемъ на ихъ слды. Да вотъ, три или четыре дня тому назадъ, не дале того, цлое стадо — судя по слдамъ, штукъ двадцать слишкомъ — вытоптало хлбное поле, принадлежащее монастырю ромеральской Богоматери.— А куда направлялись эти слды? — спрашиваю я у рабочихъ, желая узнать, могъ-ли я встртиться со стадомъ.— Да въ горное ущелье — отвчали они.— Я не пропустил мимо ушей этого свднія и въ туже ночь пошелъ и спрятался въ ольшанник. Цлую ночь я слышалъ, какъ ревли олени. То тамъ, то сямъ, то вдали, то вблизи звали они другъ друга, время отъ времени втви шевелились за моей спиной, но, какъ я ни старался, не могъ увидать ни одного оленя.
Тмъ не мене, когда разсвло и я повелъ ягнятъ на водопой, я увидлъ на берегу рчки, въ нкоторомъ разстояніи отъ того мста, гд мы теперь находимся, и въ самой чащ ольшанника (куда даже въ полдень не проникаетъ ни одинъ солнечный лучъ), множество свжихъ оленьихъ слдовъ и поломанныхъ втвей. Вода въ ручь была немного мутна, но всего странне то, что между слдами зврей я замтилъ легкіе отпечатки маленькихъ ножекъ — такъ, съ половину моей ладони величиной, безъ преувеличенія.
Тутъ пастухъ инстинктивно, какъ-бы пріискивая сравненіе, взглянулъ на ножку Констанціи, которая виднлась изъ подъ ея платья, обутая въ хорошенькій желтый сафьянный башмачокъ, вслдъ за Эстебаномъ посмотрли въ туже сторону и донъ Діонисъ, и нкоторые изъ окружавшихъ его охотниковъ. Тогда двушка поспшила спрятать ножку, воскликнувъ самымъ естественнымъ тономъ:
— О, нтъ! къ несчастію, мои ноги не такъ малы. Такія ножки бываютъ только у волшебницъ, про которыхъ намъ разсказываютъ трубадуры.
— Но этимъ дло не кончилосъ,— продолжалъ пастухъ, когда Констанція замолчала.— Въ другой разъ, спрятавшись въ новую засаду, гд непремнно должны были проходить олени на пути въ ущелье, сталъ я ихъ поджидать. Около полуночи одоллъ меня сонъ — однако, не настолько, чтобы я не смотъ открыть глаза въ ту минуту, какъ мн почудилось, что втки зашевелились кругомъ. Ну, вотъ, открылъ я глаза, поднялся какъ можно осторожне, прислушался къ смутнымъ звукамъ, которые раздавались все ближе и ближе, и по втру до меня явственно донеслись какія-то непонятныя восклицанія и псни, взрывы смха и отдльные голоса, разговаривающіе между собою звонко и шумно, какъ болтаютъ деревенскія двушки, когда возвращаются толпами отъ источника, съ кувшинами на головахъ, шутя и смясь по дорог. Насколько я могъ заключить по близости этихъ голосовъ и треску втвей, что ломались на пути, давая дорогу этимъ шалуньямъ, он должны были спуститься изъ чащи въ низенькую ложбину, образуемую горой какъ разъ около того мста, гд я спрятался. Вдругъ, прямо за мной, дожалуй, еще ближе, чмъ вы теперь отъ меня, раздался свжій и звонкій голосокъ и громко закричалъ… увряю васъ, сеньоры, это такъ-же справедливо, какъ-то, что я умру… такъ-таки и закричалъ:
Бгите прочь, подруги!
Здсь дурень Эстебанъ!
Тутъ присутствовавшіе не могли доле сдержать давно разбиравшаго ихъ смха и, давъ волю своему веселью, разразились отчаяннымъ хохотомъ. Донъ Діонисъ не могъ не принять участія въ общемъ весельи, несмотря на свою напускную серьезность, онъ и его дочь первые начали смяться и успокоились чуть-ли не посл всхъ, особенно Констанція: всякій разъ, какъ она смотрла на смущеннаго и неуклюжаго Эстебана, она приннмалась снова хохотать, какъ сумасшедшая, такъ что слезы навертывались ей на глаза.
Хотя пастухъ и не обратилъ особеннаго винманія на впечатлніе, произведенное его разсказомъ, но онъ почему-то казался взволнованнымъ и озабоченнымъ, и, пока господа вдоволь потшались надъ его глупостью, онъ озирался съ очевиднымъ страхомъ и точно старался разсмотрть что-то такое между частыми стволами деревьевъ.
— Что съ тобою, Эстебанъ? — спросилъ одинъ изъ охотниковъ, замтивъ возростающее безпокойство бднаго юноши, который то устремлялъ испуганный взоръ на прелестную дочь дона Діониса, то озирался кругомъ съ глупымъ, растеряннымъ видомъ.
— Что со мной? Да что-то очень странное! — воскликнулъ Эстебанъ.— Когда я услыхалъ т слова, которыя только что повторилъ вамъ, я быстро обернулся, чтобы увидть того, кто произнесъ ихъ, и въ тоже мгновеніе изъ тхъ самыхъ кустарниковъ, гд я спрятался, выскочила блая, какъ снгъ, лань и, перепрыгивая огромными прыжками черезъ остролистники и мастиковые кусты, удалилась, за ней мчалось цлое стадо ланей обыкновеннаго цвта. Вс он, не исключая и блой, которая ими предводительствовала, не кричали, спасаясь бгствомъ, какъ простыя лани, а громко хохотали, и я готовъ присягнуть, что ихъ смхъ и до сихъ поръ звучитъ у меня въ ушахъ — по крайней мр, я сейчасъ его слышалъ.
— Вотъ теб и на! — воскликнулъ донъ Діонисъ съ шутовскимъ видомъ.— Послушай, Эстебанъ, слдуй совтамъ тарасонскаго попа: не разсказывай про свои встрчи съ оленями, любящими пошутить, не то въ самомъ дл чортъ отниметъ у тебя и ту каплю разума, что у тебя есть, а такъ какъ ты уже запасся Евангеліемъ и знаешь молитвы святому Вароломею, то ступай къ своимъ ягнятамъ, которые уже разбрелись но ущелью. Если нечистая сила снова начнетъ приставать къ теб, ты вдь знаешь, чмъ помочь: скоре ‘Отче нашъ‘ и эпитемью.
Пастухъ спряталъ въ свою сумку блый хлбъ и кусокъ кабаньяго мяса, хватилъ добрый глотокъ вина, принесеннаго ему однимъ изъ конюховъ по приказанію господина, и распрощался съ дономъ Діонисомъ и съ его дочерью. Не усплъ онъ отойти четырехъ шаговъ, какъ уже началъ дйствовать пращой, собирая стадо.
Такъ какъ жаркіе часы уже успли пройти, и вечерній втерокъ начиналъ шевелить ольховые листья и освжать воздухъ, донъ Діонисъ распорядился снова осдлать лошадей, которыя паслись въ сосдней рощ, и когда все было готово, приказалъ спустить своры и трубить въ рога. Охотники выхали густой толпой изъ ольховой рощи и продолжали прерванную охоту.
Въ числ охотниковъ дома Діониса былъ молодой человкъ, по имени Гарсесъ, сынъ стараго, преданнаго слуги, особенно любимый своими господами по случаю своего происхожденія.
Гарсесъ былъ почти однихъ лтъ съ Констанціей и съ ранняго дтства привыкъ предупреждать ея малйшія желанія, угадывать и исполнять ея легчайшіе капризы.
Онъ занимался на досуг изготовленіемъ острыхъ стрлъ для ея самострла изъ слоновой кости, онъ укрощалъ жеребцовъ, предназначенныхъ для молодой госпожи, и воспитывалъ для охоты ея любимыхъ гончихъ, онъ дрессировалъ ея соколовъ, которымъ покупалъ на кастильскихъ ярмаркахъ красныя шапочки, вышитыя золотомъ.
Изысканная услужливость Гарсеса и особенная благосклонность къ нему господъ доставили ему нкоторую непопулярность среди остальныхъ охотниковъ, пажей и низшихъ слугъ дона Діониса, по словамъ его завистниковъ, во всхъ его стараніяхъ предупреждать малйшія прихоти госпожи сказывался его льстивый и подобострастный характеръ. Были, конечно, и такіе, которые отличались большей наблюдательностью или лукавствомъ и усматривали въ безконечныхъ ухаживаньяхъ услужливаго юноши нкоторые признаки плохо скрываемой любви.
Если это и было справедливо, тайное пристрастіе Гарсеса оправдывалось съ избыткомъ несравненной красотой Констанціи. Только каменная грудь и ледяное сердце могли оставаться невозмутимыми близь этой женщины, съ ея поразительной прелестью и рдкой привлекательностью.
На двадцать миль въ окружности ее звали монкайской Лиліей, и она, дйствительно, заслуживала этого прозвища, потому что была такъ стройна, такъ бла и такъ золотокудра, какъ будто Господь создалъ ее, какъ и лилію, изъ снга и золота.
Между тмъ окрестныя сеньоры поговаривали втихомолку, что прекрасная хозяйка Вератонскаго замка не отличалась чистотой крови, равной своей красот, и что, несмотря на свои золотыя косы и свою алебастровую кожу, она происходила отъ матери цыганки. Никто не могъ съ достоврностью утверждать, насколько справедливы были эти слухи, такъ какъ донъ Діонисъ, дйствительно, велъ въ молодости довольно безпокойную жизнь и, прослуживши долгое время подъ предводительствомъ аррагонскаго короля (отъ котораго, въ числ прочихъ милостей, получилъ и свои Монкайскія владнія), отправился въ Палестину, гд странствовалъ нсколько лтъ, посл чего вернулся и поселился въ своемъ Вератонскомъ замк съ маленькой дочкой, родившейся, безъ сомннія, въ чужестранныхъ земляхъ. Единственный человкъ, который могъ разсказать что-нибудь о таинственномъ происхожденіи Констанціи,— такъ какъ сопровождалъ дона Діониса въ его отдаленныхъ походахъ,— былъ отецъ Гарсеса, но онъ умеръ уже довольно давно, не проронивъ ни одного слова на этотъ счетъ даже своему собственному сыну, который нсколько разъ спрашивалъ его объ этомъ съ величайшимъ любопытствомъ.
То сосредоточенный и печальный, то безпокойный и веселый нравъ Констанціи, странная экзальтація ея мыслей, ея нелпыя причуды, ея таинственныя привычки и образъ жизни, даже та особенность, что глаза и брови у нея были черны, какъ ночь, между тмъ какъ она сама была бла и блокура, какъ золото,— все это давало пищу сплетнямъ сосдей. Даже самъ Гарсесъ, стоявшій такъ близко къ ней, убдился, наконецъ, что въ его госпож было что-то необыкновенное, и что она не походила на другихъ женщинъ.
Присутствуя вмст съ другими охотниками при разсказ Эстебана, Гарсесъ чуть-ли не одинъ изъ всхъ выслушалъ съ истиннымъ люборытствомъ подробности необычайнаго приключенія. Хотя онъ не могъ удержаться отъ смха, когда пастухъ повторилъ слова блой лани, но, все-таки, едва онъ усплъ выхать изъ рощи, въ которой вс отдыхали, какъ уже началъ перебирать въ ум самыя нелпыя мысли.
— Конечно, вся эта исторія съ говорящими ланями — чистйшая выдумка Эстебана, и самъ онъ сущій идіотъ,— разсуждалъ про себя молодой охотникъ, слдуя шагъ за шагомъ за конемъ Констанціи, верхомъ на великолпномъ рыжемъ жеребц. Она также казалась немного разсянной и молчаливой, и, отдлившись отъ толпы охотниковъ, не принимала почти никакого участія въ праздник.— Однако, кто знаетъ, можетъ быть, въ разсказахъ этого глупца есть доля правды? — продолжалъ размышлять юноша. — Бываютъ на свт вещи и постранне этого, отчего-же не быть и блой лани, тмъ боле, что, если врить нашимъ деревенскимъ пснямъ, у самого святого Губерта, покровителя охотниковъ, была такая лань. О, если бы я могъ поймать живую блую лань и подарить ее моей госпож!
Гарсесъ провелъ весь вечеръ, разсуждая и размышляя такимъ образомъ, а когда солнце стало скрываться за сосдними холмами, и донъ Діонисъ приказалъ своимъ людямъ собираться, чтобы вернуться въ замокъ, онъ незамтно отдлился отъ общества и отправился на поиски за пастухомъ, углубляясь въ самую чащу и глушь горныхъ лсовъ.
Ночь почти настала, когда донъ Діонисъ достигъ воротъ своего замка. Наскоро приготовили скромный ужинъ, и онъ слъ за столъ вмст съ дочерью.
— А гд-же Гарсесъ? — спросила Констанція, замтивъ, что ея врный слуга не находился на своемъ мст, чтобы служить ей, какъ обыкновенно.
— Мы не знаемъ, гд онъ,— поспшили отвтить другіе слуги.— Онъ разстался съ нами около ущелья, и съ тхъ поръ мы его не видали.
Въ эту минуту вошелъ Гарсесъ, запыхавшійся и усталый, но съ такимъ довольнымъ и сіяющимъ лицомъ, какое только можно себ представить.
— Простите меня, сеньора!— воскликнулъ онъ, обращаясь къ Констанціи.— Простите, если я на минуту пренебрегъ своими обязанностями, но тамъ, откуда я пріхалъ во всю прыть моего коня, я также, какъ и здсь, старался только о томъ, чтобы услужить вамъ.
— Услужить мн? — переспросила Констанція:— я не понимаю, что ты хочешь сказать…
— Да, сеньора, услужить вамъ,— повторилъ молодой человкъ,— потому что я убдился, что блая лань, дыствительно, существуетъ. Кром Эстебана, это утверждаютъ многіе другіе пастухи, которые клянутся, что видали ее не разъ. Съ помощью ихъ и уповая на Бога и на моего покровителя, святого Губерта, я надюсь доставить ее въ замокъ раньше трехъ дней живую или мертвую!
— Поди ты со своими глупостями! — воскликнула Констанція съ насмшкой, между тмъ какъ присутствовавшіе вторили ея словамъ боле или мене сдержаннымъ смхомъ. — Выкинь ты изъ головы ночныя похожденія за блыми ланями: ясно, что чортъ забавляется, смущая дураковъ, а если ты будешь упорствовать и погонишься за нимъ по пятамъ, онъ насмется надъ тобой, какъ надъ бднымъ Эстебаномъ…
— Сеньора,— сказалъ Гарсесъ прерывающіімся голосомъ, длая надъ собой усиліе, чтобы сдержать гнвъ, возбужденный въ немъ насмшками окружающихъ,— сеньора, я никогда не встрчался съ чортомъ и потому не знаю, какъ съ нимъ ладить. Но клянусь вамъ, что со мною насмшка удастся ему мене всего, потому что право пользоваться этой привилегіей я признаю только за вами!
Констанція отлично знала, какое впечатлніе произвела ея насмшка на влюбленнаго юношу, но, желая истощить его терпніе до послдней крайности, продолжала въ томъ же тон:
— А что какъ ты прицлишься въ блую лань, да она отвтитъ теб насмшкой, врод той, которой удостоился Эстебанъ, или расхохочется теб въ носъ, и отъ звуковъ ея сверхъестественнаго смха самострлъ вывалится у тебя изъ рукъ, и, прежде чмъ ты успешь оправиться отъ своего испуга, она исчезнетъ быстре молніи?
— О,— воскликнулъ Гарсесъ,— что касается до этого, то ужь будьте уврены, что если она мн попадется на разстояніе выстрла, такъ можетъ гримасничать не хуже фигляра и болтать, сколько ей угодно, не только по-романски, но даже и по-латыни, какъ мунильскій аббатъ, а безъ стрлы ужь не уйдетъ.
Тутъ къ разговору присоединился донъ Діонисъ и съ убійственной серьезностью, сквозь которую прорывалась иронія его словъ, сталъ награждать выведеннаго изъ терпнія юношу самыми нелпыми совтами — на тотъ случай, когда ему придется встртиться носомъ къ носу съ чортомъ, превратившимся въ блую лань.
При каждой новой шутк своего отца Констанція смотрла во вс глаза на осмяннаго Гарсеса и принималась хохотать, какъ сумасшедшая. Остальные поощряли насмшки, перемигиваясь съ нескрываемой радостью.
Эта сцена продолжалась втеченіе всего ужина. Легковріе молодого охотника послужило обязательной темой для всеобщаго зубоскальства, такъ что, когда убрали со стола, и донъ Діонисъ съ Констанціей удалились въ свои покои, и все населеніе замка предалось отдыху, Гарсесъ долго оставался въ нершимости, не зная, что ему длать, стоять ли твердо за исполненіе своего намренія, несмотря на насмшки господъ, или окончательно отъ него отказаться?
— Кой чортъ! — воскликнулъ онъ, выходя изъ своей нершимости:— хуже того, что со мною было, ужь не можетъ быть, а если, напротивъ, то, что разсказывалъ Эстебанъ, справедливо… о, какъ я тогда буду наслаждаться своимъ торжествомъ!
Съ этими словами онъ снарядилъ свой самострлъ, положилъ на него крестное знаменіе, взялъ его на плечо и направился къ воротамъ замка, чтобы выйти на горную тропинку.
Какъ только Гарсесъ достигъ ущелья и настало то время, когда, по словамъ Эстебана, слдовало ожидать появленія ланей, луна начала медленно подниматься изъ за ближайшей горы.
По обычаю хорошихъ охотниковъ, опытныхъ въ этомъ дл, прежде чмъ выбрать себ подходящую засаду, въ которой онъ могъ удобно поджидать зврей, Гарсесъ довольно долго ходилъ взадъ и впередъ, изучая поляны и сосднія тропинки, расположеніе деревьевъ, неровности почвы, извилины рки и глубину водъ. Наконецъ, окончивъ это подробное изслдованіе мстности, въ которой находился, онъ спрятался на склон горы, подъ высокими и темными ольхами, у подножія которыхъ росли густые кустарники такой вышины, что могли свободно скрыть лежащаго на земл человка.
Рка, вытекавшая изъ мшистыхъ утесовъ, стремилась по излучинамъ Монкайской горы и спускалась въ ущелье чуднымъ водопадомъ, посл чего она катилась, омывая корни ивовыхъ деревьевъ, обрамлявшихъ ея берега, и протекала съ веселымъ журчаніемъ среди камней, оторванныхъ отъ горы, пока не впадала въ глубокій бассеинъ около того мста, гд пріютился охотникъ.
Тополи съ серебристыми листьями, нжно трепетавшими отъ легкаго дуновенья, ивы, склонившіяся надъ прозрачной водой, въ которой он мочили концы своихъ печальныхъ втвей, и узловатые остролистники, по стволамъ которыхъ вились и ползли каприфоліи и голубые вьюнки,— составляли густую лиственную стну вокругъ спокойнаго рчного бассейна. Втеръ колыхалъ эту непроницаемую зеленую бесдку, бросавшую вокругъ свои дрожащія тни, и по временамъ пропускалъ сквозь листву мимолетный лучъ свта, который сверкалъ на поверхности глубокихъ и неподвижныхъ водъ, подобно серебряной молніи.
Притаившись въ кустахъ, прислушиваясь къ малйшему шороху и не спуская глазъ съ того мста, откуда должны были появиться лани по его разсчету, Гарсесъ тщетно и долго ждалъ. Глубочайшая тишина царствовала кругомъ.
Оттого-ли, что ночь, перешедшая уже за половину, давала себя чувствовать, или оттого, что отдаленное журчанье воды и проникающій ароматъ лсныхъ цвтовъ, вмст съ ласками втра, привели его въ то сладкое оцпенніе, въ которое была погружена вся природа,— но только влюбленный юноша, перебиравшій въ ум самыя радужныя мечты, сталъ чувствовать, что его мысли мало-по-малу путаются, а мечты принимаютъ все боле и боле неуловимыя и неоиредленныя формы.
Съ минуту онъ виталъ въ туманномъ пространств, отдляющемъ реальный міръ отъ области сновиднія, и, наконецъ, глаза его сомкнулись, самострлъ выпалъ у него изъ рукъ, и онъ заснулъ глубокимъ сномъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Уже около двухъ или трехъ часовъ храплъ молодой охотникъ, наслаждаясь чуть ли не самымъ спокойнымъ сномъ своей жизни, какъ вдругъ онъ вздрогнулъ, открылъ глаза и слъ, еще не совсмъ очнувшись, какъ бываетъ съ человкомъ, внезапно пробудившимся отъ глубокаго сна.
Ему показалось, что вмст съ неуловимыми звуками ночи втеръ доносилъ къ нему странный хоръ нжныхъ и таииственныхъ голосовъ, которые смялись и пли на разные лады, каждый посвоему, сливаясь въ шумный и пестрый гулъ, похожій на щебетанье птицъ, пробужденныхъ первымъ солнечнымъ лучомъ въ зелени деревьевъ.
Этотъ странный шумъ продолжался одно мгновеніе, и все опять стихло.
— Безъ сомннія, мн снились т глупости, о которыхъ намъ разсказывалъ пастухъ,— ршилъ Гарсесъ, спокойно закрывая глаза, твердо убжденный, что то, что ему почудилось, было легкимъ отголоскомъ сновиднія, оставшагося въ его воображеніи посл пробужденія, какъ остается въ ушахъ воспоминаніе о мелодіи, когда уже замерли послдніе звуки псни. И, уступая непреодолимой лни, сковавшей его члены, онъ уже собирался снова опуститься на мягкую траву, какъ вдругъ опять прозвучало отдаленное эхо таинственныхъ голосовъ, и онъ услышалъ, какъ они пли, подъ шелестъ втра и листьевъ и подъ журчанье воды:
ХОРЪ.
На башн высокой заснулъ часовой,
Къ стн онъ усталой приникъ головой.
Охотникъ стремился оленя найти,
Но, сномъ побжденный, уснулъ на пути…
Разсвта пастухъ при звздахъ не дождется:
Онъ спитъ и теперь до зари не проснется…
Все спитъ безпробудно средь горъ и долинъ —
О, слдуй за нами, царица ундинъ!
Приди покачаться на гибкихъ втвяхъ,
Съ луной отражаться въ зеркальныхъ водахъ!
Приди ароматомъ фіалокъ упиться
И ночью волшебной въ тиши насладиться!
Мы вс собрались у рчныхъ береговъ,
Придиже скоре: ночь — царство духовъ!
Пока въ воздух звенли нжные звуки этой прелестной музыки, Гарсесъ не шевельнулся. Когда они замерли, онъ осторожно раздвинулъ втви и, къ своему величайшему изумленію, увидлъ стадо ланей, перепрыгивающихъ черезъ кусты съ невроятной легкостью, причемъ нкоторыя останавливались, точно прислушиваясь къ чему-то, другія играли между собой, то скрываясь въ чащ, то снова появляясь на опушк. Вс он спускались къ спокойной рк.
Впереди своихъ товарокъ бжала блая лань, самая быстрая, легкая, подвижная и игривая изъ всхъ, она прыгала, рзвилась, останавливалась и снова пускалась бжать съ такой легкостью,точно ея рзныя ноги совсмъ не касались земли. Ея странная близна сіяла фантастическимъ свтомъ на фон темныхъ деревьевъ. Хотя молодой человкъ и былъ расположенъ видть нчто чудесное и сверхъестественное во всемъ, что его окружало, но, собственно говоря, отршившись отъ минутной галлюцинаціи, помутившей его чувства и представившей ему музыку, шорохъ и говоръ, ни видъ ланей, ни ихъ движенія, ни отрывочные крики, которыми он, повидимому, звали другъ друга, не заключали въ себ ничего такого, чтобы не было знакомо охотнику, опытному въ такого рода ночныхъ похожденіяхъ. По мр того, какъ разсевалось его первое впечатлніе, Гарсесъ сталъ сознавать это и, внутренно смясь надъ своей доврчивостью и своимъ глупымъ страхомъ, занялся исключительно соображеніями о томъ, гд должны были находиться лани, судя по тому направленію, которое приняли. Сообразивши все, какъ слдуетъ, онъ взялъ самострлъ въ зубы и, пробравшись ползкомъ среди кустовъ, спрятался шагахъ въ сорока отъ того мста, гд былъ прежде. Устроившись поудобне въ своемъ новомъ убжищ, онъ сталъ ждать, когда лани войдутъ въ рку, чтобы стрлять наврняка. Какъ только дослышался тотъ особенный шумъ, который производитъ разступающаяся и сильно всплескиваемая вода, Гарсесъ началъ понемножку приподниматься, соблюдая величайшую осторожность, опираясь на землю сначала руками, а потомъ колномъ. Поднявшись на ноги и убдившись ощупью, что его оружіе было наготов, онъ сдлалъ шагъ впередъ, вытянулъ шею изъ-за кустовъ, чтобы обнять взоромъ весь бассейнъ воды и натянулъ тетиву, потомъ оглядлся, отыскивая взглядомъ цль, которую собирался намтить, и съ его устъ сорвался едва слышный, невольный крикъ изумленія.
Луна, медленно поднимавшаяся надъ широкимъ горизонтомъ, была теперь неподвижна и точно висла посреди неба. Ея нжный свтъ обливалъ рощу, сверкалъ на спокойной поверхности воды и окутывалъ вс предметы точно голубой дыыкой.
Лани исчезли.
Вмсто нихъ ошеломленный и даже испуганный Гарсесъ увидлъ толпу црелестнйшихъ женщинъ, изъ которыхъ одн рзво входили въ воду, а другія еще снимали легчайшіе покровы, скрывавшіе ихъ чудныя формы отъ жаднаго взора.
Никогда, даже въ легкихъ и несвязныхъ утреннихъ сновидніяхъ, столь богатыхъ плнительными и сладострастными образами, въ этихъ сновидніяхъ, которыя такъ же неуловимы и блестящи, какъ тотъ свтъ, что начинаетъ проникать сквозь блый пологъ кровати,— даже двадцатилтнее воображеніе не рисовало фантастическими красками такой сцены, какая представилась въ этотъ мигъ взору изумленнаго Гарсеса.
Освободившись отъ своихъ одеждъ и разноцвтныхъ покрывалъ, которыя виднлись въ глубин, повшенныя на втвяхъ деревьевъ или небрежно брошенныя на траву, красавицы носились по рощ, образуя живописныя группы, входили и выходили изъ воды, разсыпая ее сіяющими брызгами на береговые цвты — точно дождь мелкой росы.
Вотъ одна, вся блая, какъ блоснжная шерсть ягненка, выставляетъ свою блокурую головку среди пловучихъ листьевъ водяного растенія и сама кажется его полураскрытымъ цвткомъ, прикрпленнымъ къ гибкому стеблю, дрожащему въ глубин, стеблю, который скоре можно угадать, чмъ разсмотрть среди безконечныхъ сверкающихъ водяныхъ круговъ.
Другая, распустивши волосы по плечамъ, качается на ивовой втк, повиснувъ надъ ркой, и ея маленькія розовыя ножки проводятъ серебряную черту, касаясь гладкой водяной поверхности. Нкоторыя еще лежатъ на берегу и закрываютъ свои голубыя очи, съ наслажденіемъ вдыхая ароматъ цвтовъ и слегка содрогаясь отъ дуновенія прохладнаго ночного втра. Остальныя кружатся въ стремительной пляск, капризно сплетясь прекрасными руками, закинувъ назадъ головы съ томной граціей и мрно ударяя ножками въ землю.
Невозможно было услдить за ихъ быстрыми движеніяни и обнять однимъ взглядомъ безчисленныя подробности той картины, которую он составляли. Одн бгали, рзвились и преслдовали другъ друга съ веселымъ смхомъ въ лсномъ лабиринт, другія плыли по рк, точно лебеди, разская воду высокой грудью, третьи ныряли въ глубину, исчезали на нкоторое время и возвращались на поверхность съ однимъ изъ тхъ чудныхъ цвтовъ, что распускаются на дн глубокихъ водъ.
Взоръ ошеломленнаго охотника блуждалъ тамъ и сямъ, не зная, на чемъ остановиться, какъ вдругъ ему показалось, что въ зеленой бесдк, какъ-бы служившей ей балдахиномъ, окруженная толпой особенно красивыхъ двушекъ, помогавшихъ ей освободиться отъ ея легкихъ одеждъ,— сидла дочь благороднаго дона Діониса, сама несравненная Констанція — предметъ его тайныхъ обожаній.
Переходя отъ изумленія къ изумленію, влюбленный юноша пока еще не осмливался врить свидтельству своихъ чувствъ и продолжалъ думать, что находится подъ властью очаровательнаго и обманчиваго сновиднія. И, все-таки, онъ напрасно старался себя уврить, что все, что онъ видлъ, было плодомъ его разстроеннаго воображенія, потому что чмъ больше и чмъ внимательне онъ разсматривалъ ее. тмъ сильне убждался въ томъ, что это дйствительно была Констанція.
Сомнваться было невозможно, то были ея темныя очи, опушенныя длинными рсницами, едва достаточными для того, чтобы умрить блескъ ея глазъ, то были ея блокурые, огромные волосы, внчавшіе прелестный лобъ и ниспадавшіе золотымъ каскадомъ на блоснжную грудь и округленныя плечи, наконецъ, то была ея стройная шея, поддерживавшая томную головку, склоненную подобно цвтку, изнемогающему подъ тяжестью росы, то были ея чудныя формы, снившіяся ему, можетъ быть, во сн, ея ручки, похожія на горсть жасминовъ, ея маленькія ножки, сравнимыя только со снгомъ, который не смогло растопить жадное солнце, такъ что на утро онъ продолжаетъ блть среди зелени.
Когда Констанція вышла изъ рощицы безъ всякаго покрова, могущаго скрыть отъ глазъ ея возлюбленнаго сокровища ея прелестей, ея подруги снова запли чудную мелодическую псню:
ХОРЪ.
Геніи воздуха, дивные жители
Свтлыхъ эирныхъ міровъ,
Изъ отдаленной, волшебной обители
Мчитесь съ грядой облаковъ!..
Вейтесь съ туманами
И надъ полянами .
Тихо спускайтесь,
Къ намъ собирайтесь!
* * *
Сильфа, оставьте вы лиліи спящія,
Чашечки зленыхъ цвтовъ,
Ждутъ васъ давно колесницы блестящія,
Рой золотыхъ мотыльковъ…
Мчитесь, крылатые,
Вихремъ объятые,
Въ рощу слетайтесь,
Къ намъ собирайтесь!
* * *
Вы, слизняки и улитки ползучіе,
Ложе оставьте изъ мховъ,
Сыпьте надъ нами каскады гремучіе
Изъ дорогихъ жемчуговъ.
Между листочками,
Пнями и кочками
Вы пробирайтесь,
Къ намъ собирайтесь!
* * *
Вы, свтляки, огоньки изумрудные
И золотые жуки,
Вы, темнокрылые, легкіе, чудные,
Дти весны — мотыльки!..
Въ лунномъ сіяніи,
Въ сладкомъ молчаніи
Тихо слетайтесь,
Къ намъ собирайтесь!
* * *
Духи ночные! ужь ночь благовонная
Звзды зажгла въ темнот,
Чарамъ волшебнымъ звзда благосклонная
Блещетъ во всей красот…
Вы, какъ свтящія
Пчелки жужжащія,
Въ рощу слетайтесь,
Къ намъ собирайтесь!
* * *
Часъ превращеній, любимый безплотными,
Вмст мы вс проведемъ…
Мчитесь, толпами слетясь беззаботными:
Мы призываемъ и ждемъ,
Вами любимыя,
Страстью томимыя!..
Духи, слетайтесь,
Къ намъ собирайтесь!
Гарсесъ не шевелился, но когда прозвучали послднія слова этой таинственной псни, ревность больно уколола его сердце, и повинуясь непреодолимому и невольному стремленію, онъ ршился разомъ разсять очарованіе, охватившее его чувства: дрожащей рукой раздвинулъ онъ скрывавшія его втки и однимъ прыжкомъ очутился на берегу рки. Тотчасъ же все исчезло и испарилось,какъ дымъ, и, осмотрвшись кругомъ, онъ увидлъ и услышалъ только встревоженное стадо робкихъ ланей, застигнутыхъ среди своихъ ночныхъ игръ и разбгающихся въ разныя стороны — кто въ чащу, кто въ горы.
— Каково! не говорилъ ли я, что все это одн чертовскія фантасмагоріи! — воокликнулъ охотникъ.— Однако, къ счастью, на этотъ разъ чортъ немножко оплошалъ, такъ какъ оставилъ въ моихъ рукахъ лучшую добычу.
И точно: блая лань, желая спастись бгствомъ черезъ рощу, бросилась въ древесный лабиринтъ и, запутавшись въ цлую сть каприфолій, тщетно старалась освободиться.
Гарсесъ прицлился въ нее изъ самострла, но только что онъ приготовился спустить стрлу, лань обернулась и остановила его, воскликнувъ звонкимъ чистымъ голосомъ:
— Гарсесъ, что ты длаешь?
Молодой человкъ вздрогнулъ и на мигъ остановился въ нершимости, но сейчасъ же уронилъ оружіе на землю, ужаснувшись при одной мысли, что могъ поразить свою возлюбленную.
Громкій, рзкій смхъ вывелъ его изъ оцненнія, блая лань воспользовалась этими краткими мгновеніями и, высвободившись изъ цвточныхъ стей, помчалась съ быстротою молніи, смясь надъ одураченрымъ охотникомъ.
— Постой же, проклятое сатанинское отродье!— проговорилъ онъ страшнымъ голосомъ, поднимая свой самострлъ съ невроятнымъ проворствомъ.— Раненько ты празднуешь свою побду и напрасно воображаешь, что я тебя не достану.
Съ этими словами онъ спустилъ стрлу. Она свистнула и исчезла въ глубин темной рощи, гд въ ту же минуту раздался крикъ и вслдъ затмъ глухіе стоны.
— Боже мой! — воскликулъ Гарсесъ, прислушиваясь къ этимъ жалобнымъ стенаніямъ.— Боже мой! а если это все правда?!
И, не отдавая себ отчета въ томъ, что происходитъ, вн себя, онъ бросился бжать, какъ безумный, въ ту сторону, куда послалъ стрлу и гд слышались стоны. Наконецъ, онъ подбжалъ… Волосы его встали дыбомъ отъ ужаса, слова застыли въ горл, онъ долженъ былъ дрислониться къ дереву, чтобы не упасть. — Передъ нимъ умирала Констанція, сраженная его рукой, плавая въ собственной крови, среди колючаго горнаго терновника.